Об этом задании знали только трое: полковник Рогов, капитан Байдалов и Тимонин. Накануне вечером они долго совещались в закрытом кабинете. Потом Василий Вакулович заторопился в комсомольский штаб и на прощание сказал:
— Вы, Байдалов, подробно объясните Тимонину, что и как нужно делать. Снабдите всем необходимым.
— Слушаюсь,—ответил капитан.
Байдалов завел Тимонина к себе, достал из шкафа синий потрепанный комбинезон, широкий брезентовый ремень с цепями, какие носят обычно монтеры, и железные когти.
— Забирай свою амуницию,— улыбнулся он.
Ночью был сильный ветер. А утром по улице Кирова, не торопясь, шел вразвалку здоровенный монтер в синем комбинезоне, подпоясанный брезентовым ремнем.
На могучем плече у него висели железные когти. Он подошел к столбу, долго смотрел вверх, задрав русоволосую голову. Затем надел когти, закрепился вокруг столба цепью и стал подниматься. По тому, как монтер делал все это, видно было, что сегодня он не на первый столб лезет. Наверху он надел резиновые перчатки, пощупал провода у изолятора, что-то покрутил плоскогубцами. Возился недолго и слез. И опять также неторопливо направился к следующему столбу...
У дома № 34 его ждала, нахмурив брови, пожилая женщина. Еще не поздоровавшись, начала отчитывать:
— Так-то вы, дорогие электрики, работаете? Свет погас в первом часу ночи, я сообщила вам тогда же, а вы :только идете?
Русоволосый монтер с голубыми глазами добродушно улыбнулся:
— Вы, тетушка, не кричите. Сейчас исправим. Не у вас одних порвало провода. Ветер ночью натворил делов-то.
Он полез на столб. На ходу спросил:
— А это что ж, ваш дом?
— Где там! Я не здесь живу,— успокаиваясь, ответила женщина,— совсем на другой улице.
— Чего ж за других-то стараетесь?
— По штату положено, квартальная я.
— А-а... Ну, тогда, верно, заботиться надо.— Монтер с серьезным видом повозился у изоляторов, удивился:— Так тут же все в порядке.
— А свету почему нет?
— Надо проводку в доме проверить.
— Тогда проверяй поживее, пока люди на работу не ушли.
Женщина провела монтера в широкий, чистый двор, в который выходили три крыльца.
— В каждом подъезде тут по две квартиры. Начни вот с этой. Здесь хозяйка рано встает, чтобы до работы мальца в садик отвести. Одна она мается, муж, шайтан, куда-то укатил.
— В командировку?
— Кто его разберет: не работает, а разъезжает,— сердито проговорила квартальная и постучала в окно.
Дверь открыла молодая бледная женщина с полотенцем в руках.
— Доброе утро, Зина.
— Здравствуйте. Ко мне?
— Вот монтера из электросети привела. Проводку в комнате проверит.
— Заходите, пожалуйста,— пригласила Зина и облегченно вздохнула.
— Ну, вы тут смотрите сами,— сказала квартальная,— а мне некогда, пойду я.
— Ладно,— улыбнулся монтер, — как-нибудь справлюсь. Где у вас в квартире есть пробки?
— В кухне. Сюда пройдите.
Зина показала монтеру доску, где были установлены счетчик и предохранительные пробки, а сама побежала в другую комнату, откуда доносился капризный голос ребенка.
Осмотрев проводку в кухне, монтер перешел в комнату.
— Сюда можно?
— Пожалуйста,— ответила женщина и обратилась к малышу: — Сынок, надо здороваться с дядей.
Толстенький кудрявый мальчик, одетый в голубую матроску, пролепетал что-то и уткнулся матери в плечо.
— Стыдно стало?—засмеялся монтер.— Ничего. Ты скажи: вот подрасту и умнеть начну. Верно?
— Быстрее бы рос,— вздохнула хозяйка.
— Это желание всех матерей...
Монтер разговаривал, а сам осматривал проводку, патрон электролампочки, висевшей над маленьким столиком, шарил глазами по углам комнаты. На тумбочке стоял радиоприемник, накрытый кружевной салфеткой, а на нем — невысокая пузатая ваза с засохшими цветами. Монтер наклонился к приемнику и за вазой увидел коробку цветных карандашей, на которой четко выделялась надпись: «Спартак». Он вздрогнул. «Верно говорил Степан, — мелькнуло в голове. — Что же делать?»
— Ничего,— улыбнулась Зина,— не волнуйтесь: Пустяки.
— Я сейчас соберу... вот и вот... еще один... где же он?.. Красного не хватает... закатился куда-нибудь...
— Не ищите, его нет.
— Как же так? — удивился монтер.— Должен быть. Карандаши-то новые, только из магазина.
— Это отец наш такие принес,—ответила Зина и потихоньку вздохнула. — Он сыну обещал раскрасить тетрадь с картинками...
— И забывает?—Монтер протянул карандаши малышу: — На, матрос; возьми. Только не прячь, а положи на стол. Папка с работы сегодня придет и все сделает.
Зина опять вздохнула и с грустью в голосе произнесла:
— Уж месяц в разъездах наш папка. Забежал ночью, сунул деньги да эти карандаши и уехал.
— Вернется, верно? — Монтер взъерошил мальчишке волосы.
Но тот надул губы и швырнул карандаши в угол, к игрушкам.
— Нельзя так,— строго сказала мать и повела сына в кухню.— Пойдем умываться, нам пора в садик...
Когда они вышли, монтер быстро нагнулся, взял коробку с карандашами и спрятал в карман синего комбинезона.
Тимонин молча вошел в кабинет Байдалова и положил на стол коробку цветных карандашей.
— Принес?—оторопело взглянул на него капитан. Он машинально взял коробку, раскрыл. В ней не хватало одного карандаша, того самого красного карандаша, что лежал сейчас на письменном столе, рядом с пистолетными гильзами.
Байдалов с минуту сидел неподвижно, словно оглушенный, вертя в руках карандаши. На лице его было написано такое огорчение, будто он только что получил известие о смерти близких. Но вот капитан бросил коробку на стол, откинулся на стуле. Взгляд его коричневых глаз стал суровым и жестким.
— Завалил! — мрачно выговорил он и, хлопнув себя по колену, вскочил со стула.— Какой вещдок завалил!..
Тимонин удивленно посмотрел на капитана и заморгал ресницами. Комкая в руках кепку, он исподлобья следил за бегающим по кабинету Байдаловым.
— Ну, как же ты? Эх! — Капитан остановился и, не ожидая ответа, махнул рукой. Он вспомнил, что Тимонин всего несколько недель, на оперативной работе. Конечно, мог ошибиться, ведь заранее ему не подсказали. А полковник предупреждал... Байдалов уперся руками в стол, невидящим взором уставился в зеленое сукно. «Ох, ждет тебя участь Синицына,— горько подумал он о себе.— Кажется, я действительно отрываюсь от коллектива».
Тимонин не понимал, почему Байдалов рассердился, но догадывался, что виной тому — он. И спросил напрямик:
— Я ошибся? В чем?
— Эх! — опять махнул рукой Байдалов.— Тут больше моей вины: не предупредил...— Он уселся на стул, навалился грудью на стол.— Ну кто просил тебя брать эту проклятую коробку?! Теперь попробуй докажи, что она принадлежит Мослюку. Он откажется от нее, заявит: не было у меня никаких карандашей. А свидетелей нет. Вот оно как...
Тимонин поскреб затылок. Помолчали. Тишину нарушил звонок телефона. Говорил полковник Рогов. Он сообщал, что в республиканскую больницу привезли человека в тяжелом состоянии. Фамилия его...
— Как? Повторите! — Байдалов сжал трубку так, что побелели пальцы.
— Петр Мослюк,— послышалось в телефоне.
— Что с ним?
— Упал с поезда.
— Сейчас еду!—Байдалов бросил трубку. Собирая со стола бумаги, коротко сказал Борису: — Иди переоденься, жди меня внизу. Поедем вместе...
* *
*
Целую неделю Петр Мослюк молчал. Почти весь забинтованный, он лежал на больничной койке и смотрел в потолок щелочками настороженных глаз. Лишь врачу назвал свое имя, адрес, попросил ничего не говорить жене. Когда в палате никого не было, Мослюк шумно вздыхал и скрежетал зубами, сжимая в кулаках хрустящую простынь...
Но сотрудники уголовного розыска за это время многое узнали. Они связались с проводниками бакинского поезда, после ухода которого у Аргунского моста был обнаружен окровавленный человек. Железнодорожники опознали Мослюка и рассказали, что от самого Ростова этот пассажир сидел в ресторане, пил водку и пиво. Вместе с ним был еще высокий парень с рыжей шевелюрой, в коричневом пиджаке, наброшенном на плечи. Рыжий, видимо, верховодил, он наливал водку своему компаньону, заказывал дорогую закуску, расплачивался. Потом они вдвоем стояли в нерабочем тамбуре шестого вагона и курили до поздней ночи.
Удалось узнать, что рыжий и есть тот самый парень, которого видела Марина возле машины Крейцера. По приметам похоже, что это — Азиат.
Полковник Рогов вызвал на беседу Крейцера. Вся спесь с этого щеголя слетела, едва он переступил порог управления милиции. В кабинет полковника он не вошел, а как-то втиснулся и остановился у дверей, робко оглядываясь.
— Садитесь.
Крейцер вздрогнул и залепетал:
— Я ни в чем не виноват!.. Зачем меня?..—Он никак не мог откашляться, судорожно проглатывая застрявший в горле комок.
— Вы не волнуйтесь,— успокоил его полковник,— выпейте воды. И сядьте. Вот так... Теперь расскажите о своих друзьях.
— К-каких?
— Ну, о ваших соучастниках «экзотических» балов на квартире Левы Грека и предстоящего ограбления склада обувной фабрики нам известно все. Этим сейчас занимается общественность. А нас интересуют те ваши друзья, с которыми вы на «Победе» ездили грабить магазин.
— Я?- Нет... не знаю...— Крейцер стал бледнее стены. Его яркий, украшенный попугаем галстук выбился из-под белого в голубую крапинку пиджака и покосился.
— Узнаете? — Рогов показал фотокарточку Мослюка.
— Да,— глотнул слюну Крейцер.— Его зовут Петром, он — шофер.
— А второго?
— Не знаю. По кличке Азиат.
— Где живет?
— Могу показать. Но я с ними не был...— Крейцер вдруг заговорил быстро, боясь, что его остановят: — Я никогда... никогда никого не грабил, товарищ начальник. Поверьте... Я ничего не знал... Они у меня однажды попросили машину... отвезти своих девушек. Дали триста рублей. Петра я знал, он работал на такси, и мне часто приходилось через него доставать запчасти к своей машине. Я поверил ему и дал «Победу».
— Когда они вернули машину?
— Часа в четыре утра.
— Изменений никаких не обнаружили?
— Сначала я не смотрел. А через два дня в машине спустил скат. И тут я увидел, что задняя покрышка рваная и не моя. Я заменил запасной.
— Куда вы ту покрышку дели?
— Лежит в сарае.
Полковник снял трубку телефона, набрал номер.
— Рыбочкин? Зайдите ко мне. Рогов.
Василий Вакулович строго посмотрел на Крейцера. Тот сидел, нагнув голову. И длиннющий пиджак, и узенькие, канареечного цвета брюки, и желтые сандалии на толстой подошве — все это было крикливым, броским, но никак не гармонировало с молодым человеком, получившим высшее образование в советском учебном заведении. «Вот до чего доводит нежное родительское воспитание»,— подумал полковник, а вслух сказал:
— Губит вас, молодой человек, это самое... ваше пижонство. Без цели живете. Просто удивительно: сын видного московского ученого, а живете, извините, пустышкой. Ваша неразборчивость в выборе знакомых, компанейская пронырливость, которой вы блещете на предприятии, к хорошему, как видите, не приводят. Надо порвать со всем этим наносным, ненужным стиляжничеством...
Крейцер молчал. Вошел лейтенант Рыбочкин. Полковник поднялся из-за стола:
— Обождите в коридоре, молодой человек,—попросил он Крейцера.
Когда тот вышел, Саша радостно спросил:
— Арестовали-таки этого стилягу, товарищ полковник?
Рогов улыбнулся:
— И не думал. Крейцер — жертва стиля и случайного знакомства. Преступники использовали его доверчивость и жадность к деньгам. Главный во всем деле, конечно, рыжий Азиат. Его адрес укажет Крейцер. Поедете, лейтенант, с ним, возьмете у него рваную покрышку, которую ему подменили «друзья». Будете проезжать мимо дома, где живет этот рыжий, не вздумайте останавливаться. Адрес запомните на ходу.
— Есть. Все понял,— твердо сказал Саша и вышел.
* *
*
К лежавшему на койке Мослюку подошли двое в белых халатах. Первого — седого, низенького, в роговых очках— он знал: это был лечащий врач. Второго — моложавого, красивого, с пристальным взглядом — видел впервые.
— Здравствуйте, больной,— сказал доктор, поправляя на нем оползшее одеяло.— Как спалось?
Мослюк не ответил. Он настороженно посмотрел на незнакомца в белом халате. Доктор представил своего спутника:
— Это ваш новый лечащий врач. А я ухожу в отпуск. Поправляйтесь. Главное — спокойствие и терпение. У вас все идет хорошо.
В палату вошла медсестра с большим свертком в руках. Увидев врача, смутилась и хотела повернуть обратно.
— Что у вас? — остановил ее доктор.
— Передача...
— Кому?
— Больному Мослюку.
— Я же сказал: никаких передач,— сердито заговорил доктор.— На это есть установленное время...
— Там женщина с ребенком, очень просила...
При этих словах медсестры Мослюк рывком поднялся на локте, с мольбой глядя на доктора. Его лицо, до предела напряженная поза выражали огромное желание получить сверток, уложенный заботливой рукой жены.
— Ну, ладно,— сказал спутник доктора,— сделаем для него исключение.
— Хорошо, давайте,— сдался доктор.
У Мослюка засияли глаза. Он лег на спину, облегченно вздохнув.
Молодой врач сам принял сверток от медсестры и, положив на тумбочку, развернул его. В нем были свежие помидоры, вишни, булочки, конфеты и... коробка цветных карандашей.
— А вот это уже вовсе несъедобное,— усмехнулся доктор.
Но Мослюк взял именно эту «несъедобную» вещь.
Ласково улыбнувшись, он на мгновение закрыл глаза и прижал коробку к своей забинтованной щеке. Потом повлажневшими глазами посмотрел на врачей и тихо сказал:
— Это от сына...
— Большой?
Мослюк повернул оживленное лицо к молодому врачу, доверчиво заговорил:
— Три года ему...— он опять посмотрел на коробку.—Я как-то принес ему книжечку с картинками для раскрашивания. А цветных карандашей у него не было. Он все приставал: купи да купи. Я все забывал... А потом... потом купил... но раскрашивать не смог... уехал... Вот он теперь и прислал...
— О себе, значит, напоминает, пострел.— Старый доктор поправил очки, заторопил всех: — Ну-с, не будем мешать. Поправляйтесь.
— Спасибо,— тихо проговорил больной.
В коридоре Байдалов, снимая с себя белый халат, напомнил доктору и медсестре:
— Так вы не забудьте об этом разговоре. И насчет карандаша... Я вас потом вызову.
— Будьте спокойны, коллега,— улыбнулся доктор.