Кузнецов с интересом взглянул на Марка и проскрипел:
- Нет, я не знаю этого со стопроцентной точностью.
- Но догадываетесь?
- Скажем так, есть одна гипотеза, которая представляется мне наиболее убедительной.
- И в чем она состоит?
- Давайте разберём по порядку. Сначала - самый общий вопрос. Можно ли утверждать, что Обнуление представляет собой природную аномалию?
- Вряд ли, - сыщик пожал плечами. - Всё началось, когда пробили часы, секунда в секунду - таких совпадений попросту не бывает. Природа тут ни при чём. На науку тоже не очень смахивает, тут я с вами согласен. Но что тогда остаётся? На нас ополчились тёмные колдуны из параллельной вселенной? Я, пожалуй, готов поверить даже в такое, но где они, эти колдуны? Почему не явились лично, чтобы поработить нас, выпить кровь или что там ещё положено в таких случаях?
Услышав последнюю фразу, старик издал негромкий смешок и чуть приподнял ладонь - достаточно, дескать, сарказм понятен. После чего задумчиво произнёс:
- Это, конечно, очень удобно - приписывать свои беды внешним врагам, коварным злодеям-иномирянам. Но, к великому сожалению, мы и сами способны наворотить такого, что только диву даёшься... Нет, Марк Игнатьевич, не стоит умножать сущности. Источник проблемы - здесь, на Земле.
- Где именно?
- В человеке. Не в каком-то конкретном индивидууме, а в людской природе вообще, в порывах и движениях масс.
- Не понимаю. Приведите пример.
- Просто вспомните новейшую историю, наше нескончаемое бодание с Америкой. Они пакостят нам, мы - им, и так на протяжении многих десятилетий. Сколько способов и уловок было придумано с этой целью! Обе стороны постарались - пугали друг друга 'кузькиной матерью' и 'дропшотом', швырялись взаимными обвинениями, громоздили предупреждения и угрозы, плевались пропагандистским ядом, шпионили, подставляли, предъявляли абсурдные ультиматумы. Всё это нарастало и разбухало как снежный ком. Даже крах социализма в нашей стране оказался только отсрочкой - к началу нового века бодание возобновилось...
Старик прервал свою речь и, прикрыв глаза, помассировал виски, словно пытался прогнать головную боль. В тишине, наполнившей кабинет, Марку послышался тонкий писк, похожий на комариный.
- Злобы накопилось так много, - тихо произнёс Кузнецов, - что она в любой момент могла превратиться в нечто материальное. Нужен был только импульс, толчок.
- Импульс, значит... - Марк начал понимать, к чему клонит хозяин дома.
- Подойдя к рубежу веков, мы все - и в Америке, и в России - в едином порыве бросились подсчитывать нули на календаре. В ноосфере (если вы позволите мне употребить этот термин) возник резонанс, колоссальный всплеск. И, наконец, последний косметический штрих - в новогоднем обращении на российском ТВ, которое смотрели миллионы людей, прозвучало словечко 'магия'. Бой курантов - и снежный ком, нависший над нами, превратился в лавину.
Сыщик вспомнил телекартинку и натужную речь уходящего президента: 'Дорогие россияне, осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории...'
- Да ладно, - сказала Римма, - он тогда не имел в виду ничего такого...
- Естественно, не имел, - согласился её отец. - И люди, которые сидели у телевизоров, искренне думали о хорошем и готовы были поверить в сказку. Никто конкретно не виноват, что вместо сказки получилось болото. Или, точнее, виноват коллективный разум по обе стороны океана, копивший негатив в течение полувека. Вообще говоря, индивидуумы, как правило, заметно добрее, чем коллективы, и уж тем более - чем толпа или масса...
Римма открыла рот, но так и не придумала, что ответить. Марк тоже чувствовал себя так, будто ему засветили дубинкой в лоб, - с минуту сидел, пытаясь собраться с мыслями. Потом спохватился:
- Ладно, допустим - негатив материализовался, обрёл колдовскую силу. Но почему именно в такой форме - барьер и всё остальное? Конкретный сценарий откуда взялся?
- Из того же коллективного разума, - невозмутимо сказал старик. - Представьте, что вы сидите где-нибудь в Лэнгли и придумываете план, как ослабить Россию. Первая и очевидная мысль - расчленить её на составные части. В каком-то смысле нам ещё повезло, что страна развалилась не на мелкие области, а на крупные федеральные округа, которые в преддверии миллениума существовали только теоретически.
- А США, по этой логике, распались на отдельные штаты?
- Или, к примеру, на Юг и Север. Зависит от того, какие идеи бродили на этот счёт у ребят в Кремле за последние полстолетия.
Марку мучительно - прямо до дрожи в пальцах - захотелось выпить ещё граммов сто пятьдесят, а то и все триста. Он обвёл взглядом комнату, но мини-бара не обнаружил. Кузнецов тем временем говорил:
- Итак, воздвигся барьер. Посмотрим, что у нас тут ещё. Российская валюта ослабла до неприличия, зато доллар царствует безраздельно. Импортные бытовые приборы и автомобили разом перестали работать. Армия прекратила существование, потому что оружие в ней не действует. Зато оно замечательно действует у бандитов - более того, доставляет им наслаждение. И так далее в том же духе. Не об этом ли мечтал в Вашингтоне любой порядочный ястреб? Что ж, мечты иногда сбываются...
- Ничего, - сказала Римма с угрозой, - у наших тоже фантазия - о-го-го, особенно если по пьяной лавочке. Прям даже интересно, что сейчас у америкосов творится. Посмотрела бы с удовольствием...
Марку, в свою очередь, вспомнилось, что советские машины после Нуля практически перестали ломаться. Тоже, наверное, сбывшееся желание кого-то из наших - в качестве защитной реакции. Вполне вписывается в концепцию Кузнецова - атакующие и оборонительные 'заклятья' наложились друг на друга, сплелись в клубок...
Отвлёкшись на эту мысль, он чуть не прослушал, как старик отвечает дочери:
- Что там у американцев, меня сейчас не очень волнует. Важно, как решить проблему у нас, - именно об этом надо думать в первую очередь. Тот факт, что ты никак не желаешь это понять, лишний раз подтверждает - я сделал правильный выбор, спрятав от тебя амулет.
- Будь добр, - процедила Римма, - объясни мне простую вещь. Сам ты амулет не используешь, а мне его не даёшь. Так кто же будет решать проблему?
- Наконец-то верный вопрос. Я постоянно думал над этим, но ответа не находил, пока не начали поступать отчёты о похождениях твоего детектива, - старик ткнул пальцем в сторону Марка. - Теперь появились кое-какие мысли.
- Вот, значит, как... - она недобро прищурилась.
- Погоди, Римма, - перебил сыщик, - я, конечно, крайне польщён, но тоже в недоумении.
- Факты свидетельствуют, что вы способны действовать эффективно, - сказал хозяин. - Вы вышли на меня и до сих пор живы - это весьма серьёзное достижение. Не думал, что подземный токсин способен дать такой результат.
- Сюрприз.
- Раз уж вы здесь, не откажетесь пояснить, как действует яд? Я имею в виду не химию, а ваши субъективные ощущения.
Марк не видел смысла таиться, поэтому ответил:
- Яд немного приглушает эмоции и усиливает мою интуицию. При этом я как будто чувствую связь с землёй.
- Связь... - задумчиво повторил Кузнецов. - Это, пожалуй, кое-что объясняет.
- В самом деле?
- Да. Знаете, в советское время был такой ежегодник - 'Земля и люди'. Мне это название всегда нравилось, оно передаёт суть любой страны - коротко, но ёмко. Простая формула, два слагаемых - и невероятное разнообразие результатов... Теперь вернёмся к нашему катаклизму. Как повлияло Обнуление на людей, мы можем наблюдать ежедневно, а вот на землю... Какие она вам транслирует ощущения, Марк Игнатьевич? Вспомните, прошу вас. Это чрезвычайно важно.
- Ощущения? - Марк пошевелил пальцами, подыскивая слова. - Растерянность, испуг, горечь... Желание нам помочь...
- Деревья, выращенные для вас, - это тоже вид помощи?
- Ну, вроде как... - сыщик вдруг почувствовал стыд. - Но земля, по-моему, вообще не знала, для чего они мне нужны - просто радовалась, что кто-то её услышал, и спешила отреагировать... Я, получается, её обманул, использовал дары как оружие... Но почему деревья выглядят так кошмарно?
- Земля одурманена, как и люди. Она больна, но изо всех сил пытается выздороветь. А для этого нужно, опять же, устранить последствия Обнуления - и я укрепляюсь в мысли, что эту работу придётся выполнить вам.
- Не уверен, что справлюсь, так что вынужден отказаться.
Кузнецов вздохнул, и на его лице проступило нечто похожее на эмоции - хотя, может, это была всего лишь усталость:
- Вы не откажетесь, Марк, не лгите себе. Такой шанс нельзя упускать.
- Слушайте, господин Кузнецов, вы не находите, что вся эта сцена выглядит очень странно? Вы меня уговариваете, подталкиваете к чему-то, о чём я понятия не имею. Что вообще, по-вашему, нужно сделать, чтобы убрать барьер? Вот чисто технически? Подойти к нему с амулетом и проковырять дырку в воздухе?
- Я не знаю, - сказал старик. - Не знаю, в том-то и дело! Понял только одно: барьер питается нашей душевной грязью, а значит, уничтожить его может что-то чистое и хорошее. Мне такие задачи не по плечу - слишком замаран кровью. Мою дочь вы тоже давеча наблюдали во всей красе...
- А я, по-вашему, подхожу? - Марка разобрал смех. - Или напомнить вам, сколько людей я угробил за эти дни?
- В этом городе вообще затруднительно найти кого-нибудь с чистой совестью. Но вы - единственный, кто слышит землю через токсин. Поэтому перестаньте хныкать и сделайте то, что нужно! Попытайтесь найти в себе что-то светлое, и тогда...
- Так, стоп.
Голос Риммы щёлкнул как кнут, перешибая рассуждения старика. Она поднялась из кресла и, сдерживая ярость, проговорила:
- Я долго и терпеливо слушала - всё надеялась, что услышу что-нибудь внятное, но вместо этого получила лишь оскорбления. Такое я терпеть не намерена - даже от тебя, отец. Давай сюда амулет - я чувствую, что он где-то рядом.
- Он здесь, в ящике стола. Но ты его не получишь.
- Тогда прости.
Марк понял, что сейчас будет, и тоже вскочил, одновременно взывая к земле сквозь этажные перекрытия.
Римма, шагнув к столу, нажала на спуск.
Грохот заполнил дом.
Пуля пробила старику ребра, кровь проступила на светло-серой рубашке. Самый влиятельный человек Медноярска, издав тихий предсмертный хрип, обмяк в своём кресле.
Марк ударил Римму плечом и, выкрутив руку, прижал к столу. 'Стечкин' со стуком упал на пол, а дверь уже открывалась, и на пороге был Темирхан.
Дом вздрогнул до основания, будто его передёрнуло от испуга и тошноты, и сквозь паркет проломился древесный ствол, твёрдый и безжалостно-резкий, как взбесившийся промышленный бур. Взрывая пол вокруг себя и заслоняя дверной проём, он пёр всё выше и выше, пока не вгрызся в потолок коридора. Темирхана отбросило от двери, как мягкую тряпичную куклу.
В оглушительном хрусте тонули крики людей; разлетались в стороны щепки, поднимались клубы цементной пыли. Дом, насаженный на вертел, стонал.
У Марка перед глазами плыли круги - экстремальная связь с землёй выжала ресурсы до капли. Римма, которую он удерживал, дёргалась и брыкалась, извергая потоки брани. Сыщик рявкнул ей: 'Тихо, б...!' На секунду она действительно замерла, и он, воспользовавшись моментом, сунул руку себе в карман, где лежали последние семена; сжал одно из них в кулаке.
Яд привычно проник сквозь кожу, и в голове слегка прояснилось. Организм глотал свою дозу жадно, семя истощилось почти мгновенно. Когда в кругляше остались буквально крохи отравы, Марк прижал его к шее Риммы, после чего опустил обездвиженную блондинку-мотоциклистку на пол.
- Лучше сразу добей, - сказала она, тяжело дыша, - иначе я найду тебя и сгною.
- Заткнись.
Отбросив использованное семя, он выложил три других на столешницу. Да, ровно три - остальные либо истратил, либо обронил в беготне. И вот теперь настало время использовать запас до конца.
Марк подошёл к окну, посмотрел на облетающий сад и на равнину за кирпичной оградой. Показалось, что в паре километров от дома темнеет купол пассажирского космопорта, но это был всего лишь округлый холм.
Повернувшись к столу, сотрудник ООО 'Трейсер' выдвинул верхний ящик.
Медальон был там - рифлёный, диаметром в дециметр, с надписью 'Vae victis'. Побеждённым - горе, тут не поспоришь...
Резко засаднила ладонь. Сыщик вспомнил, как неделю назад нарисовал на ней круг с крестом, из-за чего у мальчика Юры появилась 'чёрная метка'. Да, извини, Юрец, пришлось и тебе побегать...
Марк прилепил семена на кожу.
Ладонь, межключичная впадина, солнечное сплетение.
Сегодня в течение дня он то и дело переживал, что из-за передоза будет страшный 'отскок'. Что ж, хотя бы эта проблема теперь снимается - ещё буквально пара минут, и 'отскакивать' станет некому. Три тройные дозы подряд - это, как говорится, финиш. Занавес.
Да и пофиг.
Что он, собственно, потеряет? Продавленный диван, этажерку с книгами и телевизор 'Рубин'? Телик, впрочем, уже наверняка скоммуниздили - квартира-то стоит нараспашку, после того как кузнецовские бандюганы вышибли дверь.
Ладно, поставим вопрос иначе. Кому он, Марк, был нужен в своей обнулённой жизни? Кто был к нему привязан? Разве что Эля, которую он предварительно отравил, а потом и вовсе...
Кузнецов сказал ему: 'Попытайтесь найти в себе что-то светлое'.
Это будет непросто.
Его светлая часть - далеко отсюда, в городе несбыточной юности, по другую сторону яви. Добрый мальчик, которого любит добрая девочка. Захочет ли этот мальчик помочь своему тошнотному альтер эго?
Настало время спросить.
Ведь без этой второй натуры ничего и никогда не получится.
Теперь хотя бы понятно, почему на щите сразу два клинка...
Марк достал амулет из ящика.
- Сыщик, - позвала Римма, - не делай этого. Перестань...
Он даже не повёл головой.
Амулет лежал на правой ладони, а над левой возникло некое подобие голограммы - точно такой же щит, но отражённый зеркально.
Марк соединил их.
***
Юра почувствовал боль, как будто пчела ужалила его в руку, но в следующую секунду сообразил, что пчёлы в ноябре уже не летают. Это комитетчик вколол ему стимулятор, помогая вернуться в явь.
Сознание кое-как прояснялось, и студент пожаловался:
- Тошнит... Во рту пересохло...
- Держите, - Фархутдинов сунул ему жестяную банку с лимонадом 'Дюшес'. - Теперь вы знаете, как активировать амулет?
- Технически - да, догадываюсь... - Самохин жадно глотал шипучку. - Хотя и не гарантирую, что сработает...
- Гарантий никто не ждёт, главное - попытаться. Давайте поторопимся, Юрий. У меня дурное предчувствие - времени почти не осталось.
- Сейчас, погодите ещё минуту...
Перебирая в памяти сцены из последнего сна, Юра испытывал ощущение, что некая ключевая деталь упорно от него ускользает. На первый взгляд, всё предельно просто - надо взять амулет и сделать то же самое, что и Марк, но...
Отставив пустую банку, он пытался понять причины своих сомнений.
Значит, сыщик-алкаш считает Юрин мир тенью, некоей сказочно-улучшенной версией настоящей России. Иными словами - просто красивой выдумкой. Как-то несколько обидно звучит...
Гений сыска почему-то не допускает мысли, что всё обстоит ровно наоборот: это именно его мир не может существовать в реальности - просто потому, что слишком уж отвратителен.
И если так, то какое дело Самохину до того, что там происходит?
Он, Юра, уже узнал всё, что нужно, и больше не обязан вникать в перипетии зазеркальных кошмаров. У него есть своя задача - несравненно более важная, благородная, потрясающая воображение: открыть людям дорогу к звёздам. Ради этого, собственно, всё затеяно...
- Да, - сказал Фархутдинов, отвечая кому-то через браслет. - Что? Ладно, пропустите её.
- Кого - её? - с подозрением спросил Юра.
- Антонина последовала за вами, наткнулась на наш кордон в переулке.
- Блин, я же ей сказал, чтобы оставалась в колонне!
- Она, как видите, не послушалась. Прогонять уже поздно, пусть лучше будет тут, чем возле кордона - там недалеко 'химеры'.
Студент, ругнувшись про себя, выбрался из машины. Его пошатывало, ноги казались ватными - слабость после химического коктейля ещё не совсем прошла, а горький привкус во рту не смогла перешибить даже газировка: Юру будто одолело похмелье из обнулённого Медноярска.
Тоня, пробежав вдоль поваленного штакетника, заскочила во двор. Самохин обнял её и спросил укоризненно:
- Вот почему ты меня не слушаешь?
- А ты мне, между прочим, не командир. Думал, брошу тебя и буду там маршировать с песнями?
- Вообще-то да, была такая надежда...
- Я прошу прощения, - встрял Фархутдинов, - но давайте отложим лирику на потом. Юрий, время действительно поджимает.
- Хорошо, я попробую.
Юра вытащил амулет - тот неприятно холодил руку и казался слишком тяжёлым для своего размера; чудился запах тины, словно железку выудили прямиком из болота и не сумели толком отмыть.
- Как он действует? - спросила Тоня с опаской.
- Помнишь, ты мне рассказывала про исцеляющий камень? Эта штука - из той же оперы, если, конечно, люди не врут.
- Ты считаешь, что мы нуждаемся в исцелении?
Такая постановка вопроса несколько смутила Самохина, но комитетчик пришёл на помощь:
- Назовём это профилактикой. Если нам откроются звёзды, то тоска по ним не превратится в язву.
Тоня нахмурилась - возражать, однако, не стала. Юра, сжав амулет покрепче, закрыл глаза и задержал дыхание. Сейчас он затруднился бы отделить свои личные ощущения от тех, что импортировались из сна; ему мерещилось, что тонкие нити-корни прорастают сквозь тело, внедряясь в землю. Но земля эта, в отличие от зазеркального мира, не одурманена - её безбрежная ширь обволакивает разум приветливо и спокойно. Она не подчиняет его, а лишь дарит ласку и утешение...
Чей-то крик, раздавшийся совсем рядом, выдернул студента из транса.
Один из комитетских бойцов, уронив оружие, стоял на коленях и сжимал руками виски; зрачки бессмысленно дёргались. Другие спецназовцы, застыв в напряжённых позах, держали его на мушке.
Стрелять не пришлось - боец содрогнулся в коротком спазме и ничком упал на газон. Тоня тихонько охнула, а Юра, отведя взгляд, спросил Фархутдинова:
- Это и есть ваш нейрохимический блок?
- Да. 'Химеры', как видите, не сумели взять его под контроль. Но, боюсь, нас теперь попытаются просто вырубить - одного за другим...
Он оказался не совсем прав.
Безликие ударили залпом.
Чем-то это напомнило Юре действие 'трещотки' из зазеркалья - по двору как будто прошла волна, и люди, которых она накрыла, скрючивались, валились на землю, хрипло стонали. Вот только 'трещотка' действовала всего-то двадцать секунд, и жертвы при этом не отключались...
Это была сюрреалистическая и оттого ещё более пугающая картина. Мирный советский дворик, качели с клумбами, отзвуки бодрых маршей с проспекта - и бессознательные тела под дождём.
На ногах остались лишь Юра, Тоня и Фархутдинов, не попавшие под удар.
Комитетчик подтолкнул студентов к аэрокару:
- Быстро! Долетим на автопилоте, если вдруг меня вырубят...
- Поздно, - сказал Самохин. - Они пришли.
'Химеры' шагали размеренно и без спешки - невысокий мужчина лет пятидесяти на вид и двое долговязых парней. Дойдя до сломанного забора, они дружно остановились и уставились на людей, словно ожидая реакции на своё появление.
- Юрий, - быстро, но тихо заговорил комитетчик, - улететь уже не получится. Если можете что-то сделать со своим амулетом - делайте прямо сейчас, немедленно.
Безликий, стоявший в центре, сделал короткий шаг.
Фархутдинов вскинул руку с парализатором. Его движения были отточены и быстры, как на тренировке, и показалось - он успевает выстрелить. Но в самый последний миг, когда оставалось только нажать на спуск, он утратил контроль над телом. Рука с оружием безвольно обвисла, ноги подкосились, и комитетчик упал на мокрый асфальт.
Самохин вдруг с удивлением обнаружил, что почти не испытывает эмоций - ни паники, ни ярости, ни отчаяния. Нервы перегорели как электрическая проводка, и осталось только вялое удивление - почему 'химеры' медлят и не подходят, чтобы довершить дело?
И вообще - почему они не прижали Юру дистанционно, как остальных? Впрочем, наверное, он тоже в своём роде иммунный - прямо как его злое, проспиртованное, циничное альтер эго.
Но даже иммунитет имеет свои границы. Подземный яд в конце концов доконал-таки сыщика-бедолагу, а 'химеры' достанут теперь студента - не издалека, так в упор, при личном контакте...
Ну?
Они по-прежнему ничего не предпринимали.
Тоня, вцепившись в его руку как в спасательный круг, шепнула:
- Чего они ждут?
- Не знаю, сам пытаюсь понять.
Может, 'химеры' решили взять его, так сказать, с поличным? И поэтому теперь дожидаются, когда он задействует амулет? Чтобы, значит, запротоколировать всё по правилам, для отчётности...
Нет, это просто глупо.
Фархутдинов ведь предупреждал его - не надо излишне очеловечивать оппонентов, приписывать им черты наших рыцарей плаща и кинжала. Попытка вот так, с наскока, понять инопланетную логику заведомо обречена на провал, нет смысла тратить на это время. Главный вопрос сейчас - готов ли он сам идти до конца, как это сделал Марк...
Ну вот, пожалуйста - опять он соскальзывает мыслями в зазеркалье. Оно, подобно трясине, затягивает его, не выпускает из своих зловонных объятий, будто оба мира - и впрямь единое целое, две стороны одной и той же медали.
Аверс и реверс, юность и унылая зрелость.
И что теперь - принять и смириться с тем, что через пару десятков лет он, Юра, станет таким вот Марком, распространяющим тоску как инфекцию?
Так, что ли?
Ветер хлестнул его дождём по лицу, словно подтверждая - да, так и есть.
'А вот хрен вам', - подумал студент Самохин и стиснул амулет с такой силой, что заболели пальцы.
Нельзя допустить, чтобы юность скурвилась и зачахла.
Она получит свои звёзды.
Амулет на ладони налился тяжестью. Незримые нити-корни снова внедрились в землю, накрепко привязали к ней Юру, а вместе с ним - и весь город с его ярко-красным праздничным шествием, с трибунами на центральной площади, со стеклянной призмой вокзала, с изящными новостройками на окраинах и с матово-синим куполом космопорта.
Осталось совсем немного, буквально одно движение.
'Поняли, долбоклюи? - мысленно обратился Юра к безликим. - Попробуйте теперь помешать...'
Они не двинулись с места.
Эта их безмятежность сбивала студента с толку. Он невольно прокрутил в памяти свои последние выводы, пытаясь найти ошибку, но всё было правильно и логично. Вспомнилось заодно и замечание комитетчика, сделанное несколько дней назад: 'Человечество уже окидывает хозяйским взглядом Галактику. Мысленно живёт среди звёзд'. И фраза доцента из универа: 'Человек рвётся к звёздам, чтобы найти там нечто прекрасное'. И признание пожилого геолога по дороге на Марс: 'Надеемся, что и до Первой Звёздной как-нибудь доживём. Говорят, уже скоро...'
Все эти люди хотели одного и того же. Все они подбодрили бы сейчас Юру, будь у них такой шанс.
Так откуда его сомнения?
Тоня, будто уловив его мысли, сказала тихо:
- Давай.
Из памяти вдруг возникла картинка - вчерашний ужин у девчонки в гостях, уютная кухня, торт на столе и мама-кондитерша, которая жалуется, что муж надолго улетел в экспедицию: 'А если звездолёты изобретут? Это ж вообще будет тихий ужас! Я, может, какой-то древней мумией покажусь, но, по-моему, нам лучше пока без этого...'
А потом она ещё добавила: 'Разве на Земле плохо?'
Волна тёплой силы, поднявшись из глубины при этом воспоминании, окатила Юру Самохина, и он согласился - конечно, совсем неплохо, даже замечательно, но дело-то ведь в другом: нельзя цепляться за прошлое, надо идти вперёд.
Тем более что есть способ спрямить дорогу.
Проблема в том, что первокурсник-историк - не самый выдающийся представитель человеческого сообщества. Такие вопросы должны решать совершенно другие люди, а он лишь случайно оказался на острие. Поэтому его гложут сомнения, да ещё и постоянно отвлекают картинки из зазеркалья; навязчиво звучат в голове последние мысли Марка...
Но ход придётся всё-таки сделать.
Страшно...
Тоня опять поняла без слов - подняла на него глаза из-под блестящего капюшона, улыбнулась и сказала:
- Ты решишь правильно.
- Полагаешь?
- Даже не сомневайся.
- Я вот пытаюсь про себя сформулировать, чтобы было чётко и ясно.
- И до чего додумался?
- Надо идти вперёд. Оригинально, правда? Но ведь и не поспоришь...
- Глупый... - она уткнулась ему в плечо. - Конечно, надо идти! Главное - не бежать впереди телеги, и всё успеешь...
Самохин хмыкнул, подумав, что в присутствии верной компаньонки-отличницы поверить в сказку гораздо легче. Посмотрел на свои ладони - в одной лежал амулет, солидно блестя клинками, а над другой соткалась и уплотнилась его зеркальная копия-голограмма.
И тогда враги напомнили о себе.
Сразу все трое.
Но...
Они не атаковали.
Происходило нечто совсем другое, чрезвычайно странное.
'Химеры' пошатнулись, как пьяные. Двое рухнули на колени, третий кое-как устоял, привалившись к аэрокару. Лица их изменились резко, будто кто-то щёлкнул переключателем: инопланетная пустота исчезла из глаз, и вернулись человеческие эмоции - страх, недоумение, боль.
Оглушённые и растерянные, они оглядывали многострадальный дворик, тела спецназовцев на земле и сломанные деревья; таращились друг на друга, неуверенно поводили руками, словно вспоминая, как ими пользоваться. Широко разевали рты, глотая холодный воздух.
Куклы снова превратились в людей.
'Химеры' ушли.
Такого студент ожидал, пожалуй, меньше всего. С трудом подавив желание ущипнуть себя за руку, опять обернулся к Тоне, но и она стояла в полном недоумении.
Юра понял - ещё секунда, и у него от этих загадок просто вскипят мозги. Он резко выдохнул и соединил амулеты, подумав напоследок о звёздах и почему-то ещё о том, как красиво отражается солнце в лужах зазеркального Медноярска.
***
Ему нравилась панорама, открывавшаяся с балкона.
Нет, конечно, какие-нибудь завзятые путешественники, кругосветчики-профи, пересёкшие саванну, тундру и джунгли, при виде таких вот пригородных пейзажей лишь усмехнулись бы снисходительно, чтобы потом сурово нахмурить брови и начать подготовку к очередному броску за три океана.
Но ему хватало того, что есть.
Стоял обычный южный ноябрь. Утром был дождь, но потом поля вокруг клиники начали подсыхать; после обеда столбик термометра героически попёр вверх и добрался до плюс одиннадцати. К вечеру, правда, опять стало холоднее, по окрестностям бродил влажный ветер (три метра в секунду, как педантично заметила тётка с местной радиостанции).
Полюбоваться закатом не получилось, поскольку балкон выходил не на запад, а на восток. Зато неплохо просматривалась железнодорожная станция - к перрону как раз подползла электричка из Медноярска, её окна мягко светились в сумерках. Если подождать ещё час, то можно будет увидеть московский поезд, который, впрочем, тут не задержится, надменно проскочит мимо.
За путями - нить автострады, электрический жемчуг фар. Бензоколонка сияет, словно дворец с эмблемы Диснея; километрах в пяти восточнее мерцают огни промзоны, а дальше начинается город.
Балкон удобный - не очень длинный, зато широкий, почти как лоджия. Два плетёных кресла и низкий столик. Одна незадача: если сесть, то перила загораживают обзор, видна только макушка Змей-горы к северу. Гора, между прочим, не абы какая, а палеовулканическая, высота - девятьсот девяносто четыре метра. Посмотрел вчера в интернете - свободного времени теперь много, можно заняться расширением кругозора.
Вайфай тут стабильный, скорость хорошая. В палате - плазменная панель, холодильник, душ и всё остальное. Соседей нет - одноместный люкс. Врачи вежливые, умные прямо до отвращения, сестрички симпатичные, улыбаются. В общем, условия отнюдь не плебейские. Цены тоже...
Ещё с минуту постояв у перил, он вернулся в палату. Хотел включить телевизор, но передумал - плазма несколько раздражала его своей цветистой огромностью и раскатистым звуком, воспринималась как вторжение на личную территорию.
Вместо телепульта от взял планшет и отыскал запись обеденного ток-шоу на Первом. Ведущий сказал: 'Согласитесь, каждый раз седьмого ноября ловишь себя на этом чувстве - то ли праздник, то ли не праздник, день рабочий, но при этом парад...'
Обитатель палаты люкс перемотал немного вперёд. Ведущий закончил свой вступительный спич и теперь препирался с каким-то лысым экспертом, а по экрану в студии ползли чёрно-белые архивные кадры - революционный митинг, реющие знамёна, ораторы на трибуне. Мелькнул крупным планом Ленин на фоне плаката: 'Революция - вихрь, отбрасывающий назад всех ему сопротивляющихся', промаршировала колонна людей в фуражках, ощетинившись винтовочными штыками.
Студийная перепалка ширилась, все говорили разом, и зритель в клинике почувствовал утомление. Всё-таки он ещё не настолько окреп после операции, чтобы выдерживать российский телеэфир в больших дозах.
Выключив видео, он пробежался по сайтам центральных СМИ, по диагонали читая свежие тексты.
Репортаж 'Коммерсант FM': 'В центре Москвы состоялся митинг в честь столетия Октябрьской революции, организованный КПРФ. Участники прошли шествием от Пушкинской площади...'
Статья в 'Независимой газете' от питерского корреспондента: 'Годовщина дала повод для множества арт-проектов... Был заранее проанонсирован гала-концерт на Новой сцене Мариинского театра. Как объясняли постановщики, сделан акцент на восприятие событий глазами детей... В числе творческих коллективов-участников значилась группа 'Ленинград' с Сергеем Шнуровым...'
Интервью с историком на 'Взгляде': 'Седьмое ноября до самого конца существования СССР считалось одним из главных праздников в нашей стране. Другое дело, что, начиная с семидесятых, энтузиазм по поводу революции стал потихоньку спадать. Пафос уступал место рутине, героический миф - анекдоту...'
Он отложил планшет.
Вечерняя темень затопила палату, хозяйски рассредоточилась по углам, вытесняя остатки дня. Пропитанная тишиной, она убаюкивала, нашёптывала что-то ласково-примирительное.
Пациент прилёг на кушетку, уставившись в потолок.
Врачи перед операцией предупреждали его, что методика, по сути, экспериментальная, толком не отработана, а человеческий мозг - штука тонка и капризная. Поэтому, говорили они, гарантий дать невозможно.
Он тогда, помнится, усмехнулся. Спросил - а если вообще не вмешиваться? Сколько ему осталось? Они помялись, повздыхали и выдали - до Нового Года максимум. Последствия травмы, мол, нарастают лавинообразно, ещё немного - и никакое вмешательство не поможет...
'Травма', да. Хорошее нейтральное слово, без лишнего пафоса.
Как, собственно, и 'авария'.
Поворот на мокрой бетонке, свет чужих фар в глаза. Потом темнота.
Друзья говорили - легко отделался. Башка крепкая, заживёт...
И что интересно - действительно заживает, только хирурги предварительно покопались. Они, хирурги, и сами, похоже, до сих пор удивляются - динамика исключительно положительная, восстановление идёт ударными темпами. Ещё неделька-другая - и можно будет выписывать.
Допытываются - как самочувствие? Нет ли болезненных ощущений, странностей восприятия? Не пахнет ли, к примеру, жёлтый цвет скипидаром? Не вызывает ли музыка горечь на языке? Он честно отвечает - не пахнет, не вызывает. Восприятие работает штатно, самочувствие в норме, аппетит - на четыре с плюсом.
А память?
С памятью тоже всё хорошо.
Даже слишком.
Но про это он уже не рассказывает. Потому что если расскажет, они решат, что крыша у него таки протекла.
Кроме своей собственной жизни он помнит ещё две, которых не было.
Причём помнит настолько ярко, будто действительно их прожил. Спроси его сейчас - без запинки выдаст подробности биографии сыщика-алкаша или первокурсника-комсомольца. Вплоть до того момента, когда их амулеты соединились.
Нет, он не сумасшедший. Он знает, что эти воспоминания - ложные, но всё равно перебирает их кадр за кадром, пересматривает как любимые фильмы. И пытается разобраться, что же произошло в финале.
Почему 'химеры' ушли, так и не тронув Юру?
Догадка, впрочем, имеется.
Паренёк накручивал себя, повторяя снова и снова, что должен открыть путь к звёздам, но в глубине души хотел спасти своё 'зазеркалье'. Он, Юра, слишком сжился с тем отравленным городом, чтобы бросить его на произвол судьбы. 'Химеры' это почувствовали, прочли его подсознательное желание, и оно их вполне устроило.
Итог: амулет использован для решения местных земных проблем, а галактическая экспансия человечества отложена на неопределённое время. 'Химеры' оставили студента в покое и с чувством выполненного долга возвращаются на свой Процион. Или на Сириус, кто их знает.
Вот такое кино.
Периодически он задумывается - а как бы он сам поступил на месте Юры Самохина, если бы пришлось выбирать? Отправил бы человечество на просторы Галактики или поостерёгся бы?
Вспоминается фраза Тони: 'Не беги впереди телеги - и всё успеешь'.
Тут она, пожалуй, права.
Думать о звёздах обязательно нужно, чтоб не обрасти мхом, но лететь к ним пока ещё рановато. Перво-наперво следует чуть разгрести завалы у себя дома - слишком много тут накопилось дерьма, чтобы тащить его с собой в космос.
Любопытная всё же штука - человеческий мозг. Треснешься вот так иногда башкой, и сразу приходят интересные мысли. В кои-то веки никуда не спешишь, любуешься пейзажем с балкона и размышляешь о вселенских проблемах, а не о какой-нибудь валютной корзине.
И всё-таки удивительно - как может возникнуть столь детализированная ложная память? Все эти прихотливые изгибы сюжета, подробности несуществующей жизни? Что пытается таким способом сообщить его подсознание, простимулированное ударом по кумполу?
И, раз уж на то пошло, только ли в подсознании дело?
Иными словами - действительно ли всё это происходило лишь в его голове?
Стоп-стоп, господа-товарищи доктора, не надо пугаться. Пациент по-прежнему отдаёт себе отчёт в том, что его рассуждения выглядят несколько подозрительно. Только вот ведь какая штука...
Обживаясь в люксе для выздоравливающих, он как-то выдвинул ящик большой прикроватной тумбочки и в самом уголке обнаружил одну вещицу - нагрудный сувенирный значок.
Круглый щит со скрещёнными клинками.
Почти как тот амулет, только маленький и попсовый, с булавкой на обороте, чтобы пристёгивать на одежду. Никакой колдовской энергии в нём, разумеется, не было и в помине - просто игрушка. Наверное, забыл предыдущий обитатель палаты, а санитарки, делая уборку, не заметили и оставили.
Вещь из ложной памяти, растеряв волшебство, перекочевала в реальность.
Или всё было наоборот? Возможен ведь и такой вариант: пациент увидел значок, и именно это послужило отправной точкой для нереальных воспоминаний, в которых безделушка превратилась в реликвию.
Вроде бы простая задача: надо всего лишь сообразить, что появилось раньше - память или значок? Но, к сожалению, не получается. В тот день он ещё не полностью отошёл от наркоза, в голове была путаница. Так что разобраться теперь не проще, чем с загадкой про курицу и яйцо.
Но если всё-таки...
Он встал и в волнении прошёлся туда-сюда.
Ладно, поставим мысленный опыт, эксперимент.
Допустим на секунду, что память эта - не ложная. Притворимся, что верим в сказку, и порассуждаем в рамках фантастической логики.
Тогда получится вот что.
Как там говорил старик Кузнецов?
'Подойдя к рубежу веков, мы все в едином порыве бросились подсчитывать нули на календаре. В ноосфере возник резонанс, колоссальный всплеск. И, наконец, последний косметический штрих...'
Телекартинка: уходящий в отставку Ельцин зачитывает своё обращение, позади него - триколор с двуглавым орлом. Флаг наполовину прикрыт портьерой, и орёл как будто рассечён надвое - видна только одна голова.
Произносится слово 'магия'.
Символы обретают материальность.
Страна, подобно гербу, расщепляется на две части.
Одна из них (мир Марка) вмещает в себя всю злость, вражду, недоверие, зависть, жажду наживы, подлость, презрение к окружающим, косность, лживость, цинизм, невежество, наплевательство.
Другая (мир Юры) аккумулирует дружбу, любовь, взаимное уважение, бескорыстие, трудолюбие, доброту, сопереживание, благородство, честность, искренность, умение мечтать.
В первом мире люди грызутся между собой, во втором - засматриваются на звёзды.
Так?
Да, но есть ещё кое-что.
Секунду...
Почувствовав духоту, обитатель люкса схватил со стола бутылку нарзана, сделал несколько глотков кряду, потом распахнул балконную дверь и с наслаждением ощутил прикосновение осеннего ветра.
Мысли потекли чуть спокойнее.
Итак, он увидел обе ипостаси России порознь, поодиночке. Но такое случается только в фэнтези - в реальности же они сосуществуют рядом, соседствуют, как две головы на теле орла.
Не зря ведь страна имеет именно такой герб.
Иногда этот символ интерпретируется в том духе, что, мол, одна голова смотрит на восток, другая - на запад. Орёл, дескать, совмещает в себе Азию и Европу.
Остроумно, но мимо.
География ни при чём.
Двуглавость - это соседство добра и зла.
Хищный оскал и прекрасный лик - Россия являет их своему народу попеременно (как, впрочем, и остальному миру).
Такова её двуединая реальность.
Двуявь.
Эту реальность Обнуление рассекло пополам, а семнадцать лет спустя амулет соединил её заново, будто скоросшиватель скрепил разрозненные листы.
Чем не версия? Можно ведь пофантазировать иногда...
Он вздохнул.
Проветрив палату, снова затворил дверь, зажёг лампу. Сумеречная таинственность испарилась, предметы обрели плотность и поскучнели, а жемчужные огни автострады обиженно отодвинулись.
Мысли возвращались к двуглавой гербовой птице.
По логике, у неё должна быть императорская корона, но вот лично ему 'хорошая' Россия представилась почему-то в стиле СССР. Хотя это был, конечно, не тот Союз, что остался в исторических хрониках, а другой, приукрашенный по законам сказки. Впрочем, что взять с бывшего советского школьника, который засматривался фильмом 'Гостья из будущего'?
Сформулировать научный рецепт, чтобы всё в стране было правильно, он не сможет - не хватает ума. Просто хочется, чтобы 'добрая' голова орла никогда не пряталась.
Вот.
Он взглянул на часы - начало седьмого. Пора было идти на ужин.
КОНЕЦ