Генрих отложил книжку и ошалело повертел головой. Ну дает Сельма! Отметилась даже в запретной зоне. Хотя, надо признать, для ее затей Жженый Лог (Кострище на жаргоне проходчиков) подходит как нельзя лучше. Готовый испытательный полигон, да еще и с постоянным притоком подопытных 'добровольцев'. Если бы несчастный Йохан там сгинул, власти только развели бы руками - сам виноват, раз нарушил строжайший запрет и полез за изгородь.
Итак, что мы узнали по существу?
Во-первых, текст подтверждает, что Сельма экспериментировала со временем. А именно - пыталась воздействовать на сознание людей в прошлом. И убедилась, что принудить человека к чему-либо таким способом - чрезвычайно трудно.
Теперь бы еще понять, как она обошла это препятствие в Дюррфельде.
Во-вторых, 'фаворитка' уважительно отзывается о деревенских знахарках. Это неожиданный штрих, если учесть, что те не владеют светом. Сельма, правда, обмолвилась, что знахарское искусство - это 'другая сторона силы'.
Общий вывод - история проходчика Йохана интересна и имеет отношение к нынешней ситуации, но ответов, к сожалению, не дает.
Да, и вот еще что.
Книжка, как и рукопись, описывает события, произошедшие в старом мире. В том, где Сельма - не жена барона, а ведьма.
Количество реликтов из той реальности, скопившихся вокруг Генриха, настораживает. Служебный жетон, рукопись, теперь книжка. Такое ощущение, что он их прямо-таки притягивает.
Кстати, а ведь действительно...
Пыльная тишина висела в библиотеке, книги дремали на стеллажах, Анна за своей стойкой листала какие-то каталоги, время от времени украдкой поглядывая на Генриха, а он хмурился и обдумывал мысль, которая только что его посетила.
Если разобраться, главный реликт - это он сам, непрошеный гость из другого мира. Чужак с неправильной памятью, ходячая аномалия. И эту неправильность он, судя по всему, распространяет вокруг себя, как заразу.
Да, вот именно. Вещи вокруг него 'заражаются' старым миром. Поэтому служебная бляха очутилась в кармане, как было и в той реальности. А книжка и рукопись вернули себе прежнее содержание.
Гм. Если так, то Генрих сам себе помешал прочесть исправленный вариант...
Этот вывод почему-то показался ему забавным. Боясь, что Анна примет его за психа, Генрих мучительным усилием сдержал смех. Он боролся с собой, как гость на поминках, вспомнивший анекдот. Скулы и челюсти онемели. В конце концов, он не выдержал - выскочил в коридор и, опершись рукой о стену, с минуту трясся в приступе беззвучного хохота.
Успокоившись, распрямился, достал платок и вытер лицо. С досадой подумал, что нервы расшатались вконец, и вернулся в библиотеку.
Ему пришло в голову, что с рукописью не все безнадежно. Если нельзя прочесть ее в новой версии, то почему бы не побеседовать непосредственно с автором? Пусть вспомнит, что ему рассказал барон.
- Фройляйн Майреген, вы не подскажете адрес Вернера Хирта? Ведь он тоже, наверно, ваш абонент.
- Одну минуту. Да, вот - Аллея Доблести, 112.
- Спасибо большое. Вы очень мне помогли. Книжку вам возвращаю, а рукопись забираю с собой. Она мне может еще понадобиться.
- Но позвольте...
- Простите, Анна.
Чувствуя себя сволочью, Генрих применил руну феху. Наклонился к библиотекарше и, глядя ей в глаза, произнес:
- Это разговор вы забудете. Я к вам не приходил и ничего не брал.
Повернулся и вышел.
Особняк на Аллее Доблести оказался весьма неплох - если и победнее, чем у хрониста, то ненамного. Вышколенный слуга проводил Генриха в кабинет на второй этаж и с поклоном ретировался.
Хозяин поднялся из-за стола. Он был стар, а точнее - дряхл. Домашний сюртук болтался на его иссохшем теле, будто на вешалке, лицо казалось приклеенной пергаментной маской, но взгляд оставался ясным. Последнее обстоятельство Генриха несколько обнадежило.
- Герр Хирт, спасибо, что согласились принять.
- Ну что вы, коллега. Я рад и даже, признаться, заинтригован. В последнее время меня не часто балуют деловыми (как, впрочем, и дружескими) визитами.
- Я, с вашего позволения, хотел бы поговорить об одной из ваших работ. А конкретнее - вот об этой.
Генрих протянул рукопись старику. Тот, полистав ее, удивленно хмыкнул:
- Надо же. Я был уверен, что она безнадежно погребена в архивах.
- Так и было до сего дня. Но я попросил ее отыскать.
- Вот как? Любопытно. С какой же целью?
- Меня интересует глава, которая касается Роберта фон Вальдхорна. Кстати, а почему рукопись не опубликовали?
- Так уж сложилось, - хозяин дома вяло махнул рукой. - Момент оказался неподходящим. В политическом смысле. Некоторые из тех, про кого я тут написал, не то чтобы попали в опалу, но, скажем так, перестали считаться образцами для подражания. Роберт, впрочем, в их число не входил. Что вы хотели о нем узнать?
- В главе идет речь о его поездке в провинцию. Барон тогда посетил деревеньку под названием Дюррфельд. Я надеялся, что вы вспомните какие-нибудь подробности в дополнение к тексту.
- Что ж, давайте посмотрим. Освежу в памяти содержание.
Коллега Хирт отыскал главу, просмотрел ее по диагонали и недоуменно нахмурился. Вчитался внимательнее. Потом отложил листы и поднял на Генриха взгляд:
- Знаете, очень странное ощущение. Написано явно моей рукой, но я ничего такого не помню. То интервью с бароном как будто стерлось из головы. Хотя, поверьте, в маразм я еще не впал.
Генрих вздохнул с сожалением - похоже, и тут пустышка.
- Не беспокойтесь, герр Хирт. Слово 'маразм' тут совершенно не к месту.
- Да уж, надеюсь.
- Проблема в другом, она намного шире и глубже.
- Тогда введите меня в курс дела.
- Вряд ли это имеет смысл. Не хочу вас втягивать.
- Послушайте, герр фон Рау. Вы явно находитесь в затруднении. Не знаете, как правильно поступить. А я, как вы успели заметить, маюсь бездельем. Читать и писать долго не могу - устают глаза, болит голова. Это очень обидно - я остался без любимой работы и никому не нужен. Так давайте же поможем друг другу. Вы меня развлечете, а я, может быть, сумею вам что-нибудь подсказать. Вы ведь тоже ученый и знаете, как полезно взглянуть на проблему со стороны.
Генрих подумал - почему бы и нет? Свежий взгляд и правда не помешает.
- Ладно, герр Хирт, убедили. Слушайте.
В отличие от недавнего допроса в конторе, он не стал вдаваться в детали. Изложил кратко, в общих чертах.
Реакция собеседника его удивила. Тот, дослушав, кивнул спокойно и даже несколько отрешенно. Долго молчал, уставившись куда-то в пространство. Генрих уже начал прикидывать, не пора ли тихонько смыться. Но тут старик прервал свои размышления и сказал:
- Значит, кто-то все-таки смог.
- Смог что?
- Повлиять на время. Не смотрите на меня столь озадаченно, герр фон Рау. Да, я сразу поверил вам. В конце концов, я интервьюер со стажем, и вижу, когда мне врут. Что же до сути... Видите ли, я очень много об этом думал. Сугубо теоретически, разумеется, как историк. Что с нами стало бы, если бы в прошлом что-то пошло иначе? Вернуться назад, вмешаться в судьбу, попытаться ее исправить. Меня даже удивляло, что никто из вас, светописцев, до сих пор не пытался этого сделать.
- Все считали это фантастикой. Мастеров такого уровня просто не было.
- Да, знакомая ситуация. Проблема считается нерешаемой просто из-за того, что никто за нее не брался. Но однажды приходит некий смельчак, отвергающий рациональные аргументы...
- Смельчак - это полбеды. В нашем случае пришла психопатка. Она мыслит слишком непредсказуемо. Мне за ней не угнаться, я слишком прямолинеен. Меня от этих исторических парадоксов с души воротит.
- Давайте конкретнее. От каких именно парадоксов?
- Жертвы Сельмы, убитые в той реальности, почему-то умирают и в этой. Я вам их уже перечислил. Ваш давний знакомый - профессор Штрангль...
- Да-да, бедняга Рудольф. Искренне жаль его, забавный был старикан. Так самозабвенно со мной ругался... Впрочем, простите, я отвлекаюсь. Давайте рассмотрим ваш парадокс. Который на самом деле таковым не является.
- То есть как?
- Попробую провести аналогию. Вот, взгляните.
Хозяин кивнул на стену, где висел гобелен: пейзаж в пастельных тонах с холмами и перелесками.
- Положим, мне пришла блажь - приколотить поверх этого гобелена другой, того же размера. Вот прямо так, без изысков, крепкими большими гвоздями. Сказано - сделано. Каждый гвоздь пробивает оба пейзажа и входит в стену. Правильно?
- Да. И что?
- Сельма тоже закрепляет новый мир поверх старого. Вместо гвоздей у нее - поток света. Этот поток проходит сквозь конкретных людей. Сквозь механика, хрониста, профессора... Причем в обоих мирах. Ведь вы же помните - гвоздь прибивает оба пейзажа, а не один. Жертвы погибают и там, и там.
- Так, - сказал Генрих. - Так, погодите. Значит, каждая жертва - дырка... Аналогии у вас, однако, герр Хирт... Два мира закреплены на одних и тех же гвоздях... Поэтому никак не расцепятся... Трутся друг о друга, отсюда и катаклизмы...Проклятье, но как же это исправить?
- Очевидно, выдернуть гвозди, - сказал старик.
- В теории - да. Но что это означает на практике?
- Тут уж вам лучше знать. Ведь это вы светописец.
Генрих только скривился. Сочувственно поглядев на него, хозяин дома с кряхтением вылез из кресла и прошаркал к стенному шкафчику. Достал оттуда массивную бутыль без этикетки и стопку.
- Вам не помешает, коллега. Мне самому нельзя, врачи запретили. Боятся, что помру раньше времени, - старик хихикнул. - Но бутылку я все равно держу. Стоит в шкафчике, греет душу.
- Спасибо.
Генрих махнул восхитительно-жгучую жидкость одним глотком. Внутри потеплело, кружение навязчивых мыслей слегка замедлилось. Минут пять он сидел, размякнув, а старик листал свою рукопись. Белесая туча за окном разворачивалась, как циклопический дирижабль.
- Герр Хирт, ваш свежий взгляд меня впечатлил. Может, подкинете еще какую-нибудь идею? Как мне одолеть Сельму? С позиции, так сказать, незамутненной логики?
- С позиции незамутненной логики, - сказал Хирт, - вам следует применять те же методы, что применяет ваша противница. Поскольку, судя по результату, именно они наиболее эффективны.
- Людей убивать? - с сарказмом уточнил Генрих. - Действительно, как я сам не додумался? Вот прямо сейчас побегу на улицу и займусь. Поищу кого-нибудь на заклание. Каких лучше брать? Упитанных бюргеров? Или невинных барышень?
- Во-первых, - спокойно сказал старик, - брать кого попало - нет смысла. Сельма, как вы упомянули в своем рассказе, подбирала жертвы с особым тщанием. А во-вторых, зачем куда-то бежать? Я здесь.
- Простите, не понял. Ваш юмор становится слишком тонким.
- Я не шучу.
Генрих искоса взглянул на историка. Тот и правда не улыбался.
- Знаете, герр Хирт, я пойду. Благодарю за помощь...
- Сядьте и помолчите. А еще подумайте головой. История закрепляется через текст. Поэтому Сельма выбрала королевского биографа и хрониста. Но и у вас кое-что имеется, - старик сгреб со стола листы, потряс ими в воздухе. - Ключевой текст из прежней реальности. А также его автор собственной персоной.
- Да, все правильно. Но...
- Молодой человек, - устало вздохнул хозяин, - я же объяснил вам, что жизнь моя потеряла смысл. Кроме того, я и так могу помереть в любую минуту. Так зачем бессмысленно коптить небо, если есть шанс сделать что-то по-настоящему важное? Я пребываю в здравом уме и могу принимать решения. А еще я очень хочу, чтобы в моей столице больше не падали с небес дирижабли.
- Слушайте, Хирт, - рассердился Генрих, - хватит городить чушь. Вы же, в самом деле, не думаете, что я вспорю вам горло и устрою на столе пляски с бубном?
- Нет, не думаю. Бубна я при вас не заметил. Придется обойтись без него.
Старик оживился, глаза у него блестели. Достав еще одну стопку, он взял бутылку и пояснил со смешком:
- Я знал, что достойный повод найдется. Совесть чиста, здоровье мне уже не понадобится. Так что доктора не осудят.
- Нет, - сказал Генрих. - Нет. Я даже не знаю, как это делается...
- Используйте свет, как делала Сельма. Импровизируйте.
- Да поймите же! Если я вас убью... Вот черт, не верится даже, что я сказал это вслух... Безумие какое-то... В общем, это все равно не поможет! Я просто не понимаю, куда направить поток! Потому что так и не выяснил, что именно Сельма сдвинула в прошлом! Как мне исправить то, чего я даже не вижу?
- Ну тогда соберите мою... не знаю, как это правильно называется... энергию, что ли? Ладно, без разницы, пусть будет энергия. Соберите и храните ее, пока не разберетесь во всем. А в нужный момент используйте. Это ведь выполнимо?
- Да, - машинально ответил Генрих, - накопитель у меня есть... Ну вот, мы уже обсуждаем технические подробности! Как будто по остальным пунктам договорились...
- Тише, тише, - старик выставил перед собой ладонь. - Не надо кричать, а то прибежит слуга. Он у меня чересчур заботливый. Давайте выпьем и сделаем передышку. Вы ведь еще не рассказали мне самое интересное. Каков он - железный век? Как живется в том мире, где история пошла по-другому? Я должен это услышать и просто сгораю от нетерпения. Вы же не лишите меня этого удовольствия?
Старик, похожий на облезлого ворона, сидел в уютном кресле и слушал, как Генрих рассказывает о машинах и 'перекройке'. Да и весь дом, казалось, благоговейно замер, боясь пропустить хоть слово. Не скрипели старые половицы, ветер затих в трубе, присмирели голуби на карнизах. День умирал. Бутылка пустела.
- Благодарю, - произнес хозяин, когда Генрих умолк. - Это был поистине королевский подарок. О таком мечтает любой историк, но повезло только мне. Может, я просто самый достойный? Шучу, конечно.
- У вас, наверно, будут вопросы? Я говорил сумбурно...
- О, у меня десятки вопросов, сотни! Но я не буду их задавать. Иначе, спросив об одном, перескочу на другое, потом на третье, и этому не будет конца. А у нас ведь еще осталось незавершенное дело.
- Я не могу, - сказал Генрих.
- Можете. Доставайте свой накопитель.
Дрожащими пальцами Генрих извлек из кармана стеклянный цилиндрик, купленный в лавке. Сжал его в кулаке, как рукоять ножа. Поднялся, обошел стол и пробормотал:
- Я должен начертить руну.
Историк молча кивнул. Руна тиваз, которую Генрих вывел над его переносицей, в старшем алфавите была семнадцатой. Символ борьбы и победы, отождествляемый с Тюром - воинственным обитателем скандинавского пантеона. Генрих мельком подумал, что ассоциация более чем уместна. Чтобы одолеть Сельму, потребуются поистине сверхчеловеческие умения.
Цилиндрик в кулаке замерцал. Темный свет, стекая с него, твердел, будто лезвие из обсидиана. Генрих поднял глаза.
- Смелее, - сказал старик.
Генрих с размаху вогнал лезвие ему в грудь.