Если верить зеркальному отражению, Сельма сейчас находилась в той же комнате, что и Генрих. Ее кресло стояло у него за спиной, чуть слева, но он, наученный опытом, оборачиваться не стал. На коленях у ведьмы лежала книга - не какой-нибудь фолиант зловещего вида, а заурядный томик в бурой обложке, раскрытый на середине.
- Что, - спросил Генрих, - тебе тоже не спится?
- Как видишь. Решила напоследок тебя проведать. Подумала, что мы так и не пообщались толком. Все как-то на бегу, впопыхах. То ты меня душишь, то из револьвера палишь. Словом перекинуться некогда...
Ее речи были язвительны, как всегда, но голос звучал бесцветно, будто она исполняла роль по инерции. Как пожилая актриса-кокаинистка, оставшаяся без дозы.
Эффект от расщепления личности, судя по всему, нарастал, вызывая болезненные скачки настроения. Кипучая активность, которую Сельма демонстрировала в течение дня, теперь сменилась приступом меланхолии. А еще в глазах у нее затаилось нечто, чего Генрих прежде не замечал.
- Тебе страшно, - констатировал он.
Она вздрогнула, как от пощечины, но ответила:
- Да, мне страшно. А ты не боялся бы, зная, что еще день-другой - и твой разум испарится, как лужа?
- Думаешь, я тебя пожалею? Зря. Ты сама заварила всю эту кашу.
- Мне не нужна твоя жалость, - она скривилась. - О себе лучше думай, Генрих. Чтобы завтра не сдохнуть сразу.
- Я тебя не разочарую.
Они обменялись мрачными взглядами, потом Генрих пробурчал:
- Давай сменим тему. Попортить друг другу кровь мы успеем при личной встрече. Покажи лучше, что читаешь.
Сельма с усмешкой развернула книгу к нему.
- Стихи? - изумился Генрих. - С каких пор ты склонна к романтике? Или это так проявляется твоя вторая, еще не отравленная натура?
- Научный интерес. У меня тут баллада о храбром рыцаре, которого красотка-колдунья заманила в свои владенья. Автор, правда, неизвестен. Фольклор.
- Рыцарь там, насколько я помню, спасся.
- Да, спасся, - кивнула Сельма. - Прямо как в жизни. Вырвался из этого треклятого Дюррфельда. И больше никогда туда не вернулся. Нашел себе в столице жену и жил с ней долго и счастливо.
Генрих долго молчал, переваривая услышанное. Сельма глядела куда-то мимо него, рассеянно водя пальцем по переплету. Ветер за окном уже не завывал непрерывно, а лишь вздыхал, как охрипший пес.
- Ладно, - произнес Генрих. - Раз мы опять подняли эту тему, поговорим конкретно. Я, по традиции, расскажу тебе, что я понял. А ты будешь комментировать.
- Начинай.
- Итак, ты решила изменить прошлое. Выяснила, что переместиться туда материально - нельзя. Можно только воздействовать на чье-то сознание. Да и то в редких случаях. Объект воздействия не пойдет против своей натуры. Человек в прошлом сделает то, что нужно тебе, только если и сам готов был так поступить. Да, вот именно. Надо выбрать момент, когда история уже готова была свернуть. Оставалось лишь подтолкнуть ее аккуратно. Или даже не подтолкнуть, а подуть, пошептать на ушко.
- Да. Но это все - прописные истины. Зачем ты их повторяешь?
- Это преамбула. Далее. По каким-то критериям ты сочла, что ключевой момент - это встреча Роберта с травницей. Они поболтали пару минут, и у них возникла симпатия. Но, видимо, был какой-то крошечный штрих, из-за которого все могло пойти по-другому. Случайное слово в момент знакомства, способное разрушить идиллию. В исходной реальности это слово уже готово было сорваться с губ, но так и не прозвучало. Теперь же, образно выражаясь, ты дернула кого-то из собеседников за язык. В результате, они разругались, разошлись по своим делам, и никакого романа не получилось. Это я, конечно, утрирую. Просто ради примера.
- Я поняла.
- Что это было за волшебное слово? Какой конкретно штрих изменился? Данный вопрос мы пока отложим. У меня еще нет ответа. В любом случае, эта парочка, барон с травницей - объект твоего воздействия. Цель, по которой ты бьешь из будущего. Тут, по-моему, сомнений нет.
- Давай дальше.
- Дальше - выбор оружия. Тебе нужны были 'лупы', чтобы направить через них поток света. Пришлось найти для этого подходящие жертвы. Проще говоря, решить, кого убивать. Да, Сельма, да! Обойдемся без эвфемизмов, и не сверкай на меня глазами! Убийство - именно так это называется!
- Будешь читать мне проповеди?
- Нет. Все равно бесполезно. Поэтому вернусь к фактам. Поначалу я недоумевал, какая между жертвами связь, но постепенно все прояснилось. Первый убитый - кучер. Это пристрелка. Требовался очевидец событий в Дюррфельде, чтобы задать потоку общее направление. Следующий шаг - тонкая настройка. Привязка к цели, к нашей влюбленной парочке. Кто для этого подойдет идеально? Конечно же, общий ребенок этих двоих. Аптекарь. С его смертью дорога в прошлое открывается.
- Верно.
- Далее. История, как мне сегодня напомнили, осознается и закрепляется через текст. Значит, нужен ученый, работающий с архивными документами. Тут, наверно, был выбор. Но главным специалистом конкретно по той эпохе считался профессор Штрангль. Ты ему позвонила, убедилась, что он подходит. И нанесла удар. Ну и, наконец, верховный хронист. Здесь все очевидно. Окончательное и полное закрепление. Четыре жертвы по формуле: 'Первый подскажет, второй откроет, третий поймет, четвертый запишет'.
- В логике тебе не откажешь.
- В новом мире эти люди тоже мертвы. Профессор, кучер, хронист. Правда, с аптекарем непонятно. Его аналог тут даже не существует. Он попросту не родился, ведь травница осталась бездетной. Значит, симметрия нарушается. Вся конструкция, по идее, должна рассыпаться...
- Не рассыплется, не волнуйся. Аналог есть.
- То есть как это?
Сельма, обернувшись через плечо, позвала негромко:
- Покажи себя, Нерожденный.
Генрих почувствовал, как шевельнулись волосы на затылке. Человек-клякса, выйдя из полутьмы, остановился прямо у него за спиной. Во всяком случае, в зеркале это выглядело именно так. Усилием воли Генрих подавил желание обернуться.
Сгусток, обозначавший у кляксы голову, уплотнился и стал обретать черты. Прорезался рот, проступили скулы, обозначились глазницы и нос. Генрих с трудом, но узнал лицо - видел его несколько дней назад на фотографии из аптеки.
- Как? - пробормотал он. - Как ты его...
- Давай не будем вдаваться в технические детали. Главное, что он существует. Завтра познакомитесь ближе. Ступай, Нерожденный. Когда надо, я позову.
Клякса отступила куда-то в угол и пропала из поля зрения. Генрих сидел, утратив дар речи. Сельма невозмутимо осведомилась:
- Ну что же ты замолчал? Продолжай, будь добр. Аудитория заждалась.
Генрих разозлился - не столько даже на ведьму, сколько на себя самого. Чего он замешкался, в самом деле? Мало видел за эту неделю страшных чудес? Да плевать он хотел на все эти фокусы! Никакая клякса ей не поможет...
- Продолжаю, - сказал он. - Помимо прямых последствий, твоя вивисекция над историей вызвала еще... ну, скажем так, незапланированное эхо. Чертополох пророс на местах убийств. Его запах распространился во времени. Учуял даже несчастный проходчик Йохан, твой подопытный в Жженом Логе...
- Йохан? - теперь удивилась Сельма. - Откуда ты про него узнал?
- Есть источники, - многозначительно сказал Генрих. - Не отвлекайся. Цветы, запахи - это материальное эхо. А было еще информационное. К примеру, твоя баллада, которую сочинил неизвестно кто. Герб у 'стекольщиков', на котором появились колючки, хотя никто их не рисовал. Мои вещие сны о Дюррфельде, твои - о знакомстве с будущим мужем.
- Эхо, - кивнула она задумчиво. - Да, можно и так назвать. Принимаю. Куда нас теперь ведет твоя логика?
- Она возвращает нас к основному вопросу. Какая деталь рассорила барона с девчонкой? Что ты им нашептала? Впрочем, круг поиска можно сузить. Ты утверждаешь, что не копалась в мозгах у Роберта. Похвальная щепетильность...
- Дело не в щепетильности. На кого мне проще воздействовать через разум и чувства? На того, кто более или менее похож на меня. В идеале, это должна быть женщина с сильным чернильным зрением...
- ...но сойдет и с талантом знахарки. Так? Ведь это две стороны одной и той же медали, как ты однажды заметила.
Она посмотрела на Генриха с уважением:
- Да, совершенно верно.
- Значит, объект воздействия - травница! Еще один кусочек мозаики! Давай же, Сельма, признайся - что она там сболтнула с твоей подачи, если барон от нее сбежал?
- Ты молодец, Генрих, - сказала Сельма. - Почти обо всем уже догадался. Правда, тебе немного мешает инерция мышления, свойственная всем людям. Сделай один шаг в сторону, сойди с наезженной колеи, и тебе откроется вся картина. Я уверена, ты сумеешь. Жаль только, что все душевные силы, всю энергию ты тратишь на то, чтобы разрушить мою работу.
- А на что еще мне их тратить? Мир, возникший по твоей милости, очень болен. И дело не только в крушениях и авариях. Неужели не видно, что получилось совсем не то, к чему ты стремилась?
- Ладно. И где же я ошиблась, по-твоему?
Сельма смотрела на него, не мигая, и Генрих не мог понять - шутит она или спрашивает всерьез. Но почувствовал, буквально ощутил кожей, что должен ответить если не по уму, то хотя бы по совести. Потому что сейчас ему задали самый главный вопрос за все эти безумные дни. А может, и за последние четверть века.
- Я не историк и не философ, - сказал он, подбирая слова. - Я боюсь делать обобщения, потому что рискую сморозить глупость. Упомяну лишь то, что видел собственными глазами. Я родился и вырос в стеклянном веке. Был тогда юношей, но уже вполне понимал - что-то идет не так. Экономика не справлялась. А великая идея насчет того, что источник силы - сам человек, поблекла... Стоп, нет. Сформулирую по-другому. Идея-то осталась великой. Просто ее заболтали и замусолили так, что почти перестали воспринимать. И она уже не могла заслонить собой экономическую нелепицу.
Он сделал паузу, но Сельма не торопила.
- Потом была 'перекройка'. Болтовни стало еще больше - Его Величество просто не умолкал. Но конкретные вопросы решал не он, а новый канцлер от Железного Дома. Все заполонили машины. В быту стало лучше, а вот на идею плюнули окончательно. Тогда и вмешалась ты.
Она все так же сидела молча.
- Ты вернула стеклянный век из небытия. Но это - лишь суррогат. Подделка. Потому что история не терпит насилия над собой. В одну реку не входят дважды. Идею из отжившего мира не приколотишь гвоздями к новому. Она, идея, осталась где-то там, в прошлом. А без нее можно только орать в 'беседке' про былое величие. Забавно, кстати: громче всех орут почему-то те, кто настоящий стеклянный век и в глаза не видел. Потому что родились, когда он уже закончился.
- Да, - сказала она тихо и грустно. - Я не смогла возродить мечту. Получилось не то, чего я хотела. Но я, по крайней мере, пыталась. А что сделал ты? Сидел и смотрел, как идея покрывается пылью, а потом на нее и вовсе плюют все, кому не лень.
- Я не горжусь этим, - сказал Генрих, - но завтра сделаю то, что должен. Избавлю мир от твоих воздействий. И от тебя самой заодно.
- Как я уже говорила раньше - попробуй. Это твой выбор.
Она повела рукой, стирая себя из зеркала. Он отвернулся, потушил лампу и принялся ждать рассвета.
Генрих с Ольгой неторопливо и со вкусом позавтракали. Долго пили душистый чай, макая в него подрумяненные сухарики. Болтали о ерунде. Ольга рассказывала, как пятнадцать лет назад приехала из империи. Собираясь тогда в дорогу, она боялась, что не найдет в столице Девятиморья подходящего дома. Ведь тут, по слухам, такая теснота и столпотворение, что люди живут друг у друга на головах! К счастью, с домом помог имперский посол. Он, посол, вообще довольно приятный дядька, когда не озабочен делами...
Ольга трещала без умолку, как сорока. Генрих смеялся. Они, не сговариваясь, делали вид, что все хорошо. Что это обычный завтрак, как у счастливой семейной пары, не обремененной никакими заботами, кроме разве что выбора, кого из знакомых навестить в выходные.
Потом они оделись, вышли на улицу, где дожидался красный локомобиль. Ольга сказала шоферу: 'В оранжерею'. Генрих устроился рядом с ней на диванчике. Ехали молча. За окошком проплывали дома, витрины, голые липы. Щемило сердце.
Оранжерея оказалась длиннейшим стеклянным зданием на окраине города. Генрих никогда прежде тут не бывал. Ольга повела его сквозь садово-огородные дебри. Он шагал за ней, спотыкаясь о шланги и разглядывая помидоры на грядках. Те пунцовели от такого внимания. Было жарко и очень душно.
Они перешли в другое крыло, где росли цветы, и у Генриха голова пошла кругом от приторно-вязких запахов. Благоухали розы, нагло давили на обоняние пышные орхидеи, сладко поддакивали левкои. Для полного счастья не хватало только чертополоха.
- Варя! - позвала Ольга.
Девушка, возившаяся у разлапистого куста, который Генрих не смог идентифицировать, обернулась и кивнула гостям. На ней было льняное платье, а волосы она заплела в тяжелую косу.
- Доброе утро, - сказала Ольга. - Познакомься, это Генрих фон Рау.
- Здравствуйте, - у травницы был забавный звонкий акцент. - Доброе утро, Оля. Будет прощание?
- Прощание? - слегка опешила та.
- Последний раз, - объяснила девушка. - Больше мы не усмотримся.
- Не увидимся? Почему?
- Да, прости. Я еще плохо этот язык. Не увидимся. Не спрашивай, почему. Я вижу. Чувствую так.
Поняв, что дипломатические прелюдии ни к чему, Генрих взял быка за рога:
- Я надеялся задать вам пару вопросов. Вы позволите?
- Да. Спросите.
- Насчет чернильного зрения. Вы ведь им не обладаете?
- Нет. У нас следят, когда девочки маленькие, какой у них есть подарок...
- Дар?
- Какой у них дар. Потом, когда они... - травница в затруднении посмотрела на Ольгу. - Когда к ним...
- Я объясню ему, Варя. В детстве проверяют на наличие дара. Если он есть, то решают, как дальше быть. Можно открыть чернильное зрение, развивать способности к светописи. А можно дар... ну, как бы перенаправить, обратить его внутрь. Я не специалистка, не знаю правильных терминов. Этот второй способ - он мало кому подходит. С ним у девочки появляются другие способности...
- Знахарство? Ведовство?
- Да, что-то вроде этого. Они чувствуют природу вокруг.
- Цветы, - сказала Варя. - Траву. Деревья. Зверей.
- Людей тоже?
- Да, людей тоже.
Генрих задумался. В Девятиморье знахарок специально не отбирают и не воспитывают. Они, так сказать, созревают сами. Как та девчонка из Дюррфельда, перенявшая умения от матери и от бабки. Деревенская ведьмочка, 'чувствующая' людей, отлично подошла для того, чтобы воспринять подсказку из будущего. Стала идеальным инструментом для Сельмы.
- Понимаете, Варя, - продолжил Генрих. - Я хотел бы разобраться получше, как действует ваша сила. Рассчитывал на какую-нибудь простенькую наглядную демонстрацию, если только вас не обидит такая просьба.
Она наморщила лоб, осмысливая последнюю фразу, потом кивнула. Указала на взрыхленный клочок земли размером в квадратный фут. Бросила туда семечко и сказала:
- Заставлять - плохо. Человека, зверя, цветок. Лучше не уско... не ускоривать, не давить. Понимаешь?
- Да-да, Варя. Продолжайте, пожалуйста.
- Но если надо, очень надо, тогда...
Травница присела на корточки и приложила к почве ладонь. Закрыла глаза и зашептала что-то беззвучно. Со лба скатилась крупная капля пота. Воздух над клумбой заструился и задрожал. Варя убрала руку, и Генрих увидел, как из земли пробивается зеленый росток - тянется вверх, распускает тонкие листья. Когда стебель поднялся дюймов на десять, она сказала:
- Дальше не буду. Трудно.
- Этого хватит, - заверил Генрих. - Огромное вам спасибо.
Подумал - да, инструмент отменный. Если девица в Дюррфельде обладала такой же силой, то могла по наущению Сельмы сделать с бароном, что пожелает. А потом подчистить ему память и отпустить. Ведь если 'надо, очень надо', то можно. Требовалось лишь подтолкнуть ее. Шепнуть из будущего - не верь, мол, этому хлыщу, он плохой. Или что-нибудь в этом роде...
- Мы пойдем. До свидания, Варя.
- Прощайте.
Генрих потянул Ольгу к выходу.