Глава 32
Воскресенье, 18 июля 1999 года 9 утра. Мыс Канаверал. Космический центр имени Джона Кеннеди
В это утро главный диспетчер космического центра имени Кеннеди на мысе Канаверал мистер Эрни Фокс выслушал доклад предыдущей смены, поставил свою подпись в журнале и в предвкушении приятной субботы развалился в кресле.
Мистер Фокс сразу стал обдумывать, выпить ли ему сначала кофе или провести инструктаж подчиненных. Остановившись на первом варианте, мистер Фокс направился на кухню, чтобы налить чашку кофе и увидел на голубом, летнем небе белую Луну.
– Какая яркая и отчетливая Луна, – подумал мистер Фокс, возвращаясь в кабинет, – даже видно «Море Спокойствия».
Решив еще раз взглянуть на странную утреннюю Луну на востоке, мистер Фокс открыл шторы окна кабинета и обнаружил плотный, сиреневый туман, надвигающий со стороны океана.
– Это что за чертовщина? – сразу расстроился Фокс. Забыв о кофе, он нажал кнопку вызова.
– Тони! Ты видишь эту гадость с востока?
Старший группы, помолчав с полминуты, подтвердил факт надвигающегося тумана и заверил, что феномен должен скоро исчезнуть, так как облако в поперечнике занимает не более километра, и оно должно испариться под лучами утреннего солнца.
– Хорошо, – несколько успокоился мистер Фокс, выслушав пояснения, – продолжай наблюдение. Если что произойдет, немедленно сообщи мне.
Затем мистер Фокс решительно задвинул шторы и погрузился в изучение документов на компьютере. Прошло несколько минут, и включилась сигнализация.
– Черт! – мистер Фокс оторвался от компьютера и быстро вышел на открытую лоджию. Сиреневый туман, как и предполагалось, развеялся, а на фоне ярко синего неба Флориды на пусковом комплексе номер 39-Би величественно возвышался белоснежный «Плутон-5», увенчанный лунной ракетой «Ахиллес». Мистер Фокс открыл красивый рот, обнажив ровные белые зубы, и застыл. Судя по белесым потокам, окутывающим первую и вторую ступени комплекса, космический корабль был заправлен компонентами топлива и готов к старту. Сотни людей со всех сторон бежали к площадке 39-Би. Мистер Фокс рванул к микрофону в кабинет:
– Что за ракета на старте?! – брызгал он слюной. – Откуда она взялась? Тони – у тебя пять минут!
– Не надо пяти минут, я и так знаю – это «Плутон» и все комплектующие к нему, включая лунную ракету «Ахиллес», из нашего музея, – отвечал спокойно невидимый Тони, – а каким образом все это очутилось на пусковой площадке, неизвестно. Более того, комплекс полностью готов к старту! По-моему, это произошло за те несколько секунд, когда с Атлантики приполз этот чертов туман!
– Из музея! – изумился мистер Фокс, – но экспонаты не могут летать! Мой бог! Если там есть топливо, то будет катастрофа – колоссальный взрыв! Эти дурацкие двигатели – просто муляжи! Они даже не принимали участие в испытаниях! Это просто груда металла! – заводился мистер Фокс, переходя с низких регистров голоса на высокие, – их нельзя заправлять компонентами топлива: взрыв может произойти в любую минуту! – уже визжал мистер Фокс. – Откуда люди внизу? Все зачистить! Всех убрать! Все дороги под контроль! Где служба безопасности? Ракету демонтировать! Срочно!!! – закончил мистер Фокс уже на ультразвуке.
– Сэр! – теперь уже кричал ранее спокойный Тони, – эти люди приехали на мыс Канаверал для посещения музея. Они заплатили деньга за вход! Включите новости – там ужас что творится!
Мистер Фокс стукнул с размаху по пульту. Телевизор, не торопясь, показывал белоснежный бок ракеты с черными узнаваемыми вставками, американским флагом и вертикальной надписью «USA» на фоне ярко-голубого неба Флориды, и мистер Фокс услышал следующее:
– Для миллионов американцев известие о готовящемся старте ракеты «Плутон-5» с лунной ракетой «Ахиллес» стало настоящим сюрпризом! Вся нация ликует, приветствуя решение НАСА, Конгресса и Правительства о возобновлении лунной программы и возвращении на Луну! Вся нация говорит спасибо своему Президенту! Это настоящая сенсация и достойный подарок для всего человечества в ознаменование тридцатилетнего юбилея высадки экипажа «Ахиллес-11» на Луне! Я испытываю чувство гордости от того факта, что я – сын американского народа и потому, что стал свидетелем возвращения нашей великой нации на Луну! Для нового триумфа американской науки есть все: огромное желание и тяжелая ракета «Плутон-5» и лунный комплекс «Ахиллес» с посадочным модулем. Но самое главное – это трое смельчаков, которые сегодня ровно через час выведут на орбиту Земли космический лунный комплекс с последующим полетом к Луне! Америка! Этот полет будет произведен в ознаменовании тридцатилетнего юбилея высадки на Луну американских астронавтов! – захлебывался от восторга репортер СИ-ЭН-ЭН, – и уже через семьдесят часов на поверхность Луны нашими смельчаками будет доставлено знамя свободы, а не знамя врагов и оккупантов!
– Как через семьдесят часов?! – похолодел главный диспетчер центра управления полетов мистер Фокс, – какие смельчаки? Какие оккупанты? Это просто бред и кошмар…
За окном высилась «насмешливая» белая Луна, и слышался многотысячный хор с чувством исполняющий национальный гимн:
Глава 33
Воскресенье, 18 июля 1999 года. Южный Урал
– Внимание! Я сейчас перечислю состав команды, которая примет участие в лунной экспедиции, – поднял руку Юрий Петрович.
– Да что вы его слушаете?! – последний раз выкрикнул Игнат, вращая глазными яблоками от возбуждения. – Он же пьяный!
Но Игната Подгорного уже никто не обращал внимания.
– А причем здесь Луна? – забеспокоились Елизавета и Юлия. – Почему вдруг Луна?
– Почему Луна? Юлька, тебе-то лучше знать «почему Луна?». Ответь мне, где живет красный паучок?
– На Луне, – пожала плечами Юлия. – Но ты же понимаешь, это была просто сказка! Мы ее сами придумали, когда нам было по пять – шесть лет! Нет, ты, похоже, окончательно сбрендил со своей синицей и чемоданом.
– Ничего я не «сбрендил» и прекрати меня оскорблять! – распрямил плечи Юрий Петрович. – Видишь, Вера Николаевна уже за меня. Так что не будем терять время и для начала избавимся от лишних, – сделал соответствующий жест Лукьянов.
И Вилена Ивановна, Владимир Петрович, охранники, музыканты и официанты отправились по указанному адресу.
– Так, – продолжал руководить Юрий Петрович, – я буду называть, а вы отвечаете громко: «я».
Оставшиеся плотнее сгруппировались на противоположной от Лукьянова стороне.
– Прямо как в тюрьме, – зло прокомментировал Игнат Подгорный, цепко удерживаемый Валендой.
– Итак, первый – Евгений Семенович Тимошкин – бывший ведущий экономист автотранспортного предприятия! – Юрий Петрович что-то помечал в маленькой записной книжке.
– Я, – ответил сбитый с толку напористостью одноклассника Евгений Семенович. – И что делать дальше?
– Оставаться на месте. Следующая! Вера Николаевна Зорина – жена и соратница Андрея Зорина. Владелица трех магазинов в центре нашего города, в прошлом работник общепита – заведующая столовой авто предприятия.
– Я, – послышался гордый ответ.
– Следующая! Елизавета Ивановна Тимошкина! Жена Тимошкина и воспитатель детского сада. Поприветствуем! – захлопал в ладоши Юрий Петрович. – По-моему, просто похвально!
Остальные несмело поддержали. Елизавета Тимошкина галантно поклонилась.
– Павел Васильевич Валенда! – громко продолжил Юрий Петрович. – Всем известный одноклассник и потомственный эф-эс-бэшник.
Павел Васильевич едва заметно покачал головой.
– Наталья Павловна Зырянова – самая замечательная женщина на планете Земля! Прошу любить и жаловать.
Наталья Ивановна кивнула без жеманства.
– Юлия Сергеевна Подгорнова – работник почты, наша одноклассница и моя любимая женщина!
Юлия Сергеевна погрозила Лукьянову кулачком и встала рядом.
– Валентин Маркович Шустрый – начальник управления образования города Уральска.
Валентин Маркович поклонился, натянуто улыбаясь.
– Зорин Андрей Иванович – главный акционер и генеральный директор автотранспортного предприятия. В данный момент он уже в полете, – заглянул в книжечку Лукьянов. – Подгорного брать не будем – слишком вспыльчивый. Никакой выдержки. Игнат, как ты врачом работаешь с таким характером? Хотя, наверное, больные, сразу выздоравливают при твоем появлении. Лишь бы не попадать под твою руку. Но обратите внимание, товарищи, Игнату надо отдать должное: вот уже пятнадцать лет работает на «скорой помощи». Похвально, но почему ты от жены и сына скрывался столько лет? – настойчиво требовал ответа Юрий Петрович. – Алименты не хотел платить?
– Не твое дело, Лукьянов, – огрызнулся Игнат Подгорный. – Я не позволю тебе своевольничать, и я уже вызвал настоящую милицию по своей рации! Сейчас тебя увезут в отделение! Это, во-первых. Во-вторых, у тебя все симптомы сумасшествия.
– Да ну тебя, Игнат. В самом деле, надоел, – отвернулся от Подгорного Лукьянов и продолжил. – А тем, кто еще не понял, поясняю. Все то, что было в чемодане, теперь у меня в голове! – Юрий Петрович показал на висок, измазанный йодом. – И мне достаточно одного щелчка пальцами правой руки – и задуманное осуществляется. Так что с этого момента я палочка – выручалочка для Зорина. Я, конечно, могу сам провернуть всю эту операцию, как говорится, не выходя из дома. Но у меня есть огромное желание поделиться этой радостью с вами и дать вам возможностью поучаствовать в такой выдающейся авантюре. И заодно спасти мир от очередной катастрофы.
Нестройные ряды молчали.
– Я понимаю, поверить сразу моим словам трудно, но это дело времени. Итак, – обвел взглядом нестройные ряды Юрий Петрович, – восемнадцатого июля две тысячи девятого года в семнадцать тридцать две тридцать секунд по ют и си из глубин космоса примчится сгусток смертоносной энергии для того, чтобы умертвить Андрея Зорина. Насколько я понял, этот импульс смерти был запущен в сорок четвертом году, так сказать, в тестовом режиме и предназначался совершенно другому, обреченному на смерть человеку. Но случайно импульс был переориентирован на нашего Андрея Зорина. Мне известен алгоритм нейтрализации, но от этого вся операция по спасению безопаснее не становиться. Достаточно сказать, что если по какой-либо причине этот импульс смерти нейтрализовать не удастся, то последствия могут быть катастрофическими. Возвращение в космос неизрасходованного импульса грозит нарушить баланс четырех основных взаимодействий, и это явится концом нашей барионной Вселенной.
– Будешь спасать мир? – не удержался от язвительного замечания Игнат. – Прямо, как в кино.
– Да, кучеряво закрутил, – почесал затылок Тимошкин. – А если проще? Что случится-то?
– Мы все накроемся медным тазом, – уточнил Лукьянов. – Так понятно?
– Теперь ясно, – оглянулся Тимошкин на друзей. – А что надо делать, чтобы спасти Зорина?
– Андрей должен встретиться в указанное время с красным пауком и раздавить его.
– И все? – обрадовалась Елизавета. – Так просто?
– Ничего себе: просто, если учесть, что к нему даже прикасаться нельзя, – присвистнул Тимошкин.
– Это правда? – забеспокоилась Елизавета. – Юра, это так?
– Да, прикасаться нельзя, а раздавить можно. Это две большие разницы, – неуверенно пояснил Лукьянов.
– Можно в хирургических перчатках, – подсказала Юлия Сергеевна. – А что?
– Можно и в перчатках. Или молотком его, – разошелся Юрий Петрович. – А чтобы встреча паука и Зорина состоялась, мне надо сделать очень непростые вещи.
– Час от часу не легче, – всплеснула руками Юлия Сергеевна. – Когда же это кончится? Какие непростые вещи?
– Начнем с самой важной – перевести два утерянных четверостишья стихотворения. Это самое сложное, на мой взгляд.
– Так переводи, что ты тянешь!
– Я и перевожу, – оправдывался Лукьянов. – Я делаю перевод в голове, понятно?
– Юра! ты должен быть рядом с Андреем, – забеспокоилась Вера Николаевна. – Зорин такой недотепа! У него еще дальнозоркость прогрессирует. Раздавит, да что-нибудь не то!
– Вера, не волнуйся. Я все это и затеял ради спасения Андрея. Поэтому я буду рядом в нужный момент.
Все присутствующие, как по команде, повернулись к Зыряновой за подтверждением. Юлия Сергеевна преобразовала концентрированные мысли в слова:
– Наталья Павловна, насколько я поняла, вы здесь – самый высокий чин, и, похоже, ваше присутствие здесь не случайно. Скорее всего, это связано с Лукьяновым и с тем, что он сейчас вытворяет?
– Да, Юлия Сергеевна, вы правы.
– Значит, все, что говорил сейчас Лукьянов это не бред сумасшедшего?
– Похоже, что не бред. Хотя все звучит очень фантастично, – чеканила слова полковник Зырянова.
– Прекрасно. Значит, мы должны верить Лукьянову?
– Это ваше право – верить или не верить, – рассуждала Наталья Павловна. – Но раз уж Юрий Петрович открыл все карты, то мы с Валендой выполним свой долг до конца, а все остальные должны, наверное, согласовать свои с действия с Лукьяновым.
– Спасибо, Наталья Павловна, как говорится, за доверие, – улыбнулся Юрий Петрович. – Но только у меня огромное желание, чтобы мы все вместе проделали это путешествие. Мне кажется, вы совсем «закисли» в Уральске. А люди-то вы, в общем-то, неплохие. А жизнь на родине, прямо скажем, тяжелая и безрадостная. Поэтому я приглашаю вас принять участие в самом фантастическом путешествии, которое когда-нибудь имело место в истории человечества. И предлагаю повеселиться от души. Но у меня просьба: когда мы встретимся с Зориным, не говорите ему о грозящей опасности. Договорились?
– Хорошо, – пообещала за всех Наталья Павловна. – Мы ему ничего не скажем.
– Спасибо. Еще вопросы есть?
– Есть! – протянул руку начальник управления образования Шустрый. – А можно взять внучку? Такой уникальной возможности – посетить Америку и Луну – может нам больше никогда не представиться!
– А сколько лет вашей внучке?
– Первый класс закончила в этом году, а восемь лет исполнилось в мае. Варя – спортсменка. Она занимается фигурным катанием. Здоровье отменное, так что на этот счет не беспокойтесь.
– Да, пусть собирается!
Виктор Маркович «упорхнул» в темноту, держа панаму в руках.
– И сейчас выдался самый подходящий момент, чтобы восстановить историческую справедливость – русские должны были быть первыми на Луне! – повысил голос Лукьянов. – И мы туда обязательно доберемся. И докажем всему миру, что американцев на Луне никогда не было.
– А ты что – не веришь, что американцы были на Луне? – вновь подал голос Подгорный.
– Не верю, Игнат! И тебе не советую верить, – миролюбиво отвечал Лукьянов.
– Значит, ты такой умный и образованный, – запальчиво наступал Игнат. – Считаешь, что американцы не высаживались шесть раз подряд на Луну?
– Не высаживались. Понимаешь, Игнат, тут одной верой не обойтись. Нужны настоящие, научные, а не «липовые» доказательства.
– Это отрицание известной всем истины показывает твою ограниченность и тупость, – зло проговорил Подгорный. – Значит, все прогрессивное человечество верит в факт высадки американских астронавтов, а такой умный Лукьянов не верит, – попытался апеллировать к присутствующим Игнат. – А как же угловые отражатели? А лунные панорамы с видом на Землю? Не верить в этот подвиг человечества могут только невежественные неандертальцы!
– Ой! Игнат! – нисколько не обиделся за сравнение, а только удивился Юрий Петрович. – Я вижу, что ты в теме! Но, к сожалению, на поверхности Луны нет никаких американских спускаемых аппаратов, нет «Роверов», нет звездно-полосатых флагов. И никогда не было. И чтобы это понять, даже необязательно летать на Луну, надо просто все взять и проанализировать. А на поверхности Луны имеются только остатки сейверов, и некоторые из них и по сей день являются уголковыми отражателями. А тебе, Игнат, по старой дружбе, советую не брать грех на душу и не защищать ложь! Ты же православный! А ложь такого всепланетного масштаба – грех вселенский. Лучше уж быть нейтральным, как Тимошка или Валенда.
И тут в кустах у бани что-то зашуршало.
– Рискну предположить, что это местные руководители секретных служб, и они прибыли в полном составе, – съязвил Юрий Петрович, обращаясь к Наталье Павловне.
Шуршание в кустах прекратилось.
– Товарищи! Не бойтесь! – крикнул в темноту Юрий Петрович. – Выходите на свет.
В кругу света фонарей появились двое в камуфляже: Удалов держал прибор ночного видения, а у майора Звягина был радиотелефон. Оба были при оружии.
– Очень хорошо, – констатировал Лукьянов. – Полковник Удалов и майор Звягин остаются для руководства наземной части операции. Понятно?
– Так точно, – надул щеки Удалов.
Тогда займите исходные места.
Удалов и Звягин повернулись на сто восемьдесят и скрылись в темных кустах.
– Валентин Маркович! Вы вернулись?
– Да, мы с Варей здесь!
– Тогда не будем терять времени, друзья, – уверенно проговорил Лукьянов, глядя на часы на руке, – сейчас девятнадцать часов сорок две минуты. У них там, во Флориде, еще раннее утро субботы. Варя! Когда будем в самолете, я научу тебя летать, и ты будешь выполнять самые ответственные задания. Договорились!
– Угу, – ответила девочка.
– Варя? – удивился Валентин Маркович. – Тебе что – три года? Что за «угу» такое?
– Ладно, Виктор Маркович, чего ты напустился? Это наш с Варей будет свой код: угу – так угу.
– Угу, дядя Юра, угу, – улыбнулась Лукьянову Варя.
– Спаси его, Юра! – шептала Вера Николаевна. – Мы только-только жить начали, с долгами расплатились. У нас внученька уже есть. Маленькая. У Андрея теперь хоть с работой нормально. А раньше – чуть не насмерть бились с бандитами, с милицией. А когда хоть немножко раздышались – вдруг на тебе. Такое горе!
– Я все знаю, Вера, – пожал Зориной руку Лукьянов, и громко для всех заговорил. – Я еще хотел сказать два слова. Первое. Ваши родственники: папа, мамы, дети и внуки искать вас до понедельника не будут. Так что никого предупреждать не надо, а мы к понедельнику должны вернуться на Землю. Второе. За время путешествия вы будете избавлены от ваших болезней и недомоганий. И все это время вы будете находиться в отличной форме. Вы будете в моем Лабиринте, который защитит нас от всех мыслимых и немыслимых угроз. Пуля от пистолета – это семечки для защиты, которую генерирует мой Лабиринт. Вы защищены полем, которое справится с любым видом оружия, включая ядерный взрыв. Например, мы сможем проникнуть внутрь ядра нашего Солнца и посмотреть, как идут реакции термоядерного синтеза. Да что там ядро Солнца! Я думаю, попасть можно даже внутрь черной дыры. Например, в объект «Лебедь Х-1» то есть в ближайшую к нам черную дыру! Желающие есть?
И на этот раз желающих не нашлось.
– Тогда в путь!
Юрий Петрович щелкнул пальцами правой руки, и восемь взрослых и ребенок исчезли из поля зрения наблюдателей службы безопасности, милиции и сотрудников МЧС, плотным кольцом окружившим поляну, как со стороны леса, так и со стороны озера. Розовый призрачный туман быстро рассеялся, а Луна, состроив гримасу, исчезла в тучах.
Глава 34
Воскресенье, 18 июля 1999 года 09 30 утра. Мыс Канаверал. Космический центр имени Джона Кеннеди
– Мистер Фокс! Разрешите доложить! – вызывал руководителя обычным голосом старший диспетчер Тони Грей. – К нам запрашивается пассажирский борт из России – просит разрешить посадку на Shuttle Runway.
– Из России? – закричал высоким голосом мистер Фокс уже без всякой подготовки. – Только этого нам не хватало! Никаких посадок, никаких русских! Господи! Как мне дотянуть до конца смены!?
– Сэр, – продолжал обычным голосом мистер Грей, – на мой запрет мне ответили, что это не имеет значения, и они совершат посадку в любом случае. Эта русская делегация летит по приглашению Президента Соединенных Штатов для участия в пресс-конференции, посвященной нашему возвращению на Луну! Им разрешили пересечь нашу государственную границу, и командир воздушного судна просит организовать встречу у трапа и предоставить транспорт для перемещения делегации.
– Делай что хочешь! – рявкнул взбешенный мистер Фокс. – Я сейчас доложу наверх. Тогда посмотрим!
– Положительное решение и разрешение на посадку на Shuttle Runway уже получено. Согласование с вами – формальность, – сообщил мистеру Фоксу спокойный Тони. – Мне уже позвонил сам мистер Браун и попросил вас просто проинформировать.
Оскорбленный таким бесцеремонным несоблюдением субординации, мистер Фокс с размаху стукнул кулаком по микрофону.
Глава 35
Пролетая над мысом Канаверал. Воскресенье, 18 июля 1999 года
Веселая компания из Уральска чудесным образом переместилась в летящий на Запад самолет ТУ-154 «М» и расположилась в комфортабельном салоне бизнес класса. Оформление салона отличалось сдержанной изысканностью: большие и удобные кресла, панели и перегородки были исполнены в снежно-белых и небесно-голубых тонах, напольное покрытие было глубокого синего цвета, а белоснежный потолок, мягкая подсветка и уверенный звук двигателей создавали уютную завершенность интерьера. Все пассажиры, кроме Веры Николаевны, оберегавшей сон Андрея Ивановича, крепко спали.
– Юра! – прошептала Юля, блаженно потягиваясь, – ты спишь?
– Да, сплю, – попробовал повернуться к иллюминатору Лукьянов.
– А мы что, на Луну полетим на самолете? – вернула его голову на место властная рука.
– Да, на самолете с гитарами и ударной установкой, – прошептал в ответ Лукьянов.
– Здорово. А Зорин как сюда попал? – Юлия показала глазами на Андрея Ивановича, спящего в соседнем ряду.
– Это я его сюда препроводил, – приподнялся Лукьянов.
– Как здорово! И мы снова все вместе – это просто фантастика! – восхитилась в очередной раз Юлия. – Юра, может, не надо этой Луны? Давай сделаем что-нибудь нужное всем. В мире столько несправедливости. Бедность, голод… Дети умирают младенцами. У тебя в руках такая мощь!
– Не знаю, Юля. Но я должен…
– Если не хочешь для всех, сделай лично для меня.
– Что? – заинтересовался Лукьянов.
– Ты меня любишь?
– Да, и давно, – посмотрел на звезды Лукьянов. – Со школы.
– Так давай никуда не полетим, а вернемся на Землю. И сыграем сразу свадьбу, и всех пригласим. Пока у меня мама жива. А то она от меня никакой радости не видела из-за этого Игната. Все у нас было так трудно.
– Юлька, – прервал ее Лукьянов. – Вот вернемся с Луны, я тебе обещаю: сыграем свадьбу без всякого волшебства.
– Правда?
– Я тебя когда-нибудь обманывал?
– Постоянно обманываешь! И пользуешься моим к тебе хорошим отношением. Дай честное слово! – потребовала Юлия Сергеевна.
– Клянусь! Свадьба будет после того, как вернемся.
– Вот. Еле выбила. А то со всеми – многословный, а как до меня доходит, он сразу замолкает.
– Юля! Я должен сказать тебе самое главное.
– Сообщай – я слушаю, – Юлия Сергеевна плотнее прижалась к Лукьянову. – Ты такой теплый. Говори.
– Волосы стали отрастать, и все чешется, – пожаловался Юрий Петрович. – Один раз только в жизни обрился наголо – в армии.
– Вот балда! Я думала, он мне в любви будет признаваться. Дай, посмотрю, немтырь, – притянула его ближе Юлия. – Да у тебя тут раздражение на коже. Сейчас чем-нибудь помажем. И уши у тебя белые – незагорелые. А автозагар я, кстати, взяла.
Через минуту намазанный Лукьянов – с белыми ушами – массировал кожу головы и говорил:
– Запомни: все, что будет происходить, очень серьезно. Все опасности будут настоящими. И многое зависит только от того, сумею ли я правильно и вовремя среагировать. Понимаешь?
– Понимаю, Юрочка, – улыбалась Юлия. – Ты должен будешь среагировать!
– Похоже, не понимаешь. Юля, теперь я убедился, что мои волшебные способности… как выразиться. Мои способности не бесконечны. Я знаю, что они когда-нибудь закончатся. Понимаешь, – сделал паузу Лукьянов. – С каждым новым щелчком я физически ощущаю, что мои волшебные силы убывают.
– Как шагреневая кожа?
– Как цветик семицветик. Количество фокусов, похоже, ограничено, – серьезно посмотрел на подругу Лукьянов.
– И мы с тобой с таким «ограниченным» запасом летим на Луну на самолете? – громко спросила Юлия Сергеевна. – Ты, что задумал, Лукьянов – эксперимент над живыми людьми?
– Тихо ты! – прижал он ее к креслу. – Ничего я не задумал, только говорю тебе, что опасность есть.
– Ты хочешь сказать, что в следующий раз, когда будешь стрелять себе в висок, то…
– Да, да. Могу прострелить себе голову.
– Ничего себе! – выпрямилась Юлия Сергеевна. – Давай! Поворачивай назад! Верни всех на озеро. Черт, злокозненный! Было у меня ощущение, что добром это не кончится.
– Не могу, – ответил честно Лукьянов. – Я пробовал. Другие штуки выходят после щелчка, а отменить наше путешествие не получается.
– Так, значит, ты просто разбазариваешь предоставленный тебе волшебный дар на всякие пустяки, типа «выстрел в висок».
– Да, но как я, по-твоему, должен был поступить, чтобы убедиться сам и убедить вас в своем могуществе? И в момент выстрела я сам не знал, останусь ли живым, но я должен был это сделать.
– Сделал? Преподал урок? А дальше то что? – негодовала Юлия Сергеевна шепотом.
– Слушай самое главное. Никому не верь. Даже нашим, что бы ни происходило.
– И Валенде?
– Павлу – не верь в первую очередь.
– Но вы, же друзья, насколько я поняла.
– Юля, это обстоятельство порой может быть отягощающим фактором. Простой пример. Валенда, прикрываясь долгом перед отечеством, легко и непринужденно выдал нашу тайну.
– Он разболтал о танке? – сжала кулаки Юлия. – То-то, я думаю, у него вид такой – как у кота нашкодившего. – И еще привез с собой эту фифу! Делает вид, что она его любовница.
– А тебя не проведешь, – задумался Лукьянов. – Я точно знаю, что Наталья Павловна Зырянова в данный момент руководит всей операцией. А Валенда – ее подчиненный.
– Какой операцией?
– Такой. Цель этой операции – выявить возможности изобретения Кондратьева, а я должен, по их замыслу, в этом способствовать. И как только результат станет очевиден, они должны сделать так, чтобы спецслужба могла контролировать меня и всю ситуацию.
– А как они это смогут сделать?
– Лаской, например.
– Ты Зырянову имеешь в виду? Только попробуй. Тебе тогда никакие чемоданы не помогут, хоть защелкайся, – отрывисто говорила Юлия Сергеевна.
– Да что ты, Юля. Вот еще пример нашей дружбы в кавычках. Тот бандит, которому я врезал, остался жив. Валенда об этом узнал час назад, но мне ничего не сообщил. Хотя он первым делом должен поставить меня в известность. По дружбе. Но не известил.
– Какая он свинья все-таки! – искренне возмутилась Юлия.
– Тихо, тихо. Держи себя в руках.
– Хорошо, – серьезно говорила Юлия. – По-моему, они постараются найти какую-нибудь твою слабую сторону, а я буду внимательно за ними наблюдать. Посмотрим, Наташка, кто кого! – погрозила она кулаком.
– Ты только, Юлька, держи себя в руках – мы все-таки – одна команда. Береги силы – мы в Америку летим.
– Хорошо, постараюсь.
Юрий Петрович посмотрел на часы:
– Скоро уже прибудем.
– Юра, а может, не надо на Канаверал? Давай уж сразу на Луну!
– Вынужден отказать тебе, Юлька. Сначала летим в Америку. Я приготовил к старту ракету-носитель «Плутон-5» с лунным комплексом «Ахиллес». Как можно пропустить такое зрелище?! Юлька, предлагаю пари: взорвется вся эта груда металла на старте или все-таки оторвется от Земли?
– Мы летим в Америку? – послышался возглас с соседнего ряда. – Вот это да! – взволновался проснувшийся Андрей Зорин. – Вера! Ты слышишь? Мы летим в Америку!
– Андрюха! Ты всех разбудил своими криками: «Америка, Америка», – рассмеялся Лукьянов.
– Доброе утро, Зорин. Как спалось?
– Нормально, – ответил, оглядываясь, Зорин. – А кто еще с нами?
– Все свои, – ответил Юрий Петрович и громко позвал, – Виктор Анатольевич!
Из-за перегородки появился человек в белоснежном кителе с золотыми галунами и такой же фуражке с золотой кокардой.
– Знакомьтесь, – Юрий Петрович пожал руку «белоснежному летчику». – Пилот первого класса, командир воздушного судна Виктор Анатольевич Уткин. Видите, даже фамилия летновоздушная.
Путешественники заулыбались, а Виктор Анатольевич учтиво наклонил голову и громко доложил:
– Через сорок пять минут будем над объектом. Садиться будем на полосу для космического челнока. Какие будут указания?
– Виктор Анатольевич, как с погодой? – осведомился Лукьянов.
– Погода прекрасная: никаких ограничений. Видимость – три километра, солнце. Облачности нет, ветер в норме, порывов нет. Правда, час назад был странный, розовый туман, но он потом рассеялся.
– Отлично! Я прошу тебя, Виктор Анатольевич, перед посадкой пройди над Космическим Центром на минимально возможной высоте – покажем достопримечательности, – кивнул Лукьянов в сторону веселой компании.
– Хорошо, – улыбнулся Уткин. – Сделаем.
– Виктор Анатольевич, еще вопрос. Народ интересуется, а как наш самолет умудрился долететь до Северной Америки? Некоторые осведомленные утверждают, что такая дальность недоступна ТУ-154, даже если он и «эм»?
– Все верно, – ответил командир, – даже «эмка» не при каких обстоятельствах не долетит из России в Америку. Но у нас с вами волшебный самолет, не так ли?
– А сможет ли наш белоснежный красавец ТУ-154 эм после Америки долететь до Луны, произвести там посадку, постоять на лунном солнцепеке и вернуться на Землю? – задал очередной вопрос Лукьянов.
– Задача, конечно, заковыристая, но если сделать маленькие корректировки, – Виктор Анатольевич хитро подмигнул Лукьянову, – я думаю, долетим до Луны и назад вернемся.
– Да, пока мы разговаривали, я уже внес в конструкцию самолета требуемые корректировки, – постучал пальцем по своей голове Юрий Петрович. – Итак, курс на Америку!
Командир поспешил в кабину экипажа. В этот момент к Лукьянову подошла Варя и сказала:
– Юрий Петрович, а вы обещали научить меня летать!
– Молодец, не забыла, – похвалил девочку Лукьянов и вышел в проход. – Ты умеешь плавать? – взял за руку девочку Лукьянов.
– Да, – кивнула Варя, – мы с дедушкой ходим в бассейн и зимой и летом. Я умею.
– Отлично! Когда я тебя приподниму – поплывешь. Поняла?
– Да, поняла, – раскраснелась Варенька.
– Готова? – спросил Юрий Петрович. – Тогда полетели!
Варя горизонтально зависла в проходе на уровне спинок кресел, затем начала загребать воздух руками и через несколько секунд заскользила по проходу.
– Смелей! – подбодрил ее Лукьянов. – Действуй, как будто ты в воде! Можешь повернуться или нырнуть. Только не ударься.
Сосредоточенная Варя медленно уплыла в соседний салон. Пораженные путешественники загалдели:
– А меня научите? Научите! Научите!
Евгений Семенович вышел в проход и попробовал «лечь» на воздух, но в результате эксперимента рухнул на пол без всякой эстетики.
– Тяжелый, наверное, для полетов, – потирал Евгений Семенович коленку. – Потом еще попробую.
– Тебе двойка за поведение, – осадил непослушного Тимошкина Лукьянов. – И не пытайся пробовать. Это бесполезно. А теперь, внимание! Слушаем новую тему.
«Класс» завозился, но тут, же успокоился.
– Задача перед нами стоит простая и в то же время сложная. Простая, потому что нам во всем будет помогать изобретение моего дяди – Николая Ивановича Кондратьева, а сложная, потому что я в первый раз буду использовать эти возможности. Смогу ли я соответствовать оперативной обстановке?
– Сможешь, сможешь, – прошептала Вера Николаевна. – О господи! Помоги ему…
– Это, как вы все понимаете, можно проверить только в реальных боевых условиях. Чтобы система действовала оперативно, я замкнул ее на себя. Теперь мне не надо открывать чемодан, включать контур и так далее. Мне достаточно только в нужный момент щелкнуть пальцами и осуществить задуманное.
– Здорово! – не удержался Валенда. – Щелкнул и готово. Покажи еще что-нибудь. Только без выстрелов, – посмотрел на Зырянову Павел Васильевич.
– Хорошо, – сразу согласился Лукьянов и щелкнул пальцами руки. – Вот и готово.
В этот момент рот Павла Васильевича оказался плотно запечатанным липкой лентой.
– Еще есть желающие поговорить без разрешения?
«Класс» молчал, потом замотал головами.
– Так тебе и надо, предатель, – прошептала Юлия Сергеевна.
– Слушаем дальше, – продолжал Лукьянов, – после приземления – участие в пресс-конференции в космическом центре. Затем, как водится, фуршет для прессы, а потом старт комплекса «Сатурн-Аполлон» с экипажем.
– Каким экипажем? – не удержался Тимошкин.
– Это сюрприз. Все узнаете – в свое время. Что касается взаимодействия в боевых условиях, то я активировал специальные отделы мозга всех участников экспедиции, и с этого момента мы будем общаться мысленно. Телепатически. Понятно?
– Как это мысленно? Что-то я не понял, Юрий Петрович! – освободился от скотча «ученик» Валенда. – Это значит, что каждый будет знать мысли всех?
– Спокойно, Павел Васильевич, – ухмыльнулся Лукьянов, – все твои мысли я узнал еще вчера и, как видишь, ничего не произошло. А что касается «чужих» мыслей, связь будет действовать в момент вызова. Например, Юля, находясь в соседнем помещении, говорит: «Юра! Нужна помощь!» В этом случае я буду слышать только Юлию Сергеевну, и реагировать, положим, таким образом: «все понял, направляю к тебе подмогу». Понятно. Но, надеюсь, никакая помощь никому не понадобиться. Все пройдет нормально и гладко. Вопросы есть?
– Да! Целый миллион вопросов! – проговорил Тимошкин. – В какую авантюру ты нас втягиваешь?
– Да, Тимоха, это авантюра. Но для меня и некоторых других товарищей это научный эксперимент. И еще возможность восстановить историческую справедливость. И, конечно, помочь Зорину. А сейчас, – взглянул на часы Лукьянов. – Мы посмотрим все вместе один и тот же сон, который приснился Андрею с пятницы на субботу. Андрей Иванович, ты не будешь возражать и посмотришь свой сон еще раз?
– Мы посмотрим, – ответила за мужа Вера Николаевна. – «Включай» сон, Лукьянов. Мне очень интересно, что же его так напугало?
– Хорошо, устраивайтесь удобней в своих креслах и спите.
С этими словами Лукьянов щелкнул пальцами, и все стали размеренно посапывать, а уверенный голос Юрия Петровича зазвучал у каждого в голове странными текстами:
«Ночь. Тишина. Тростник рассветом грезит, презревши воду, и забыв Луну, он Солнце ждет. Свидетелю рождения стоять навытяжку, остался только миг…»
Экипаж и пассажиры, удобно расположившись в креслах, тихо посапывали и внимательно вслушивались в своих снах в голос Юрия Петровича, продолжавшего с выражением произносить, странные вирши:
«…Кто из нас, умудрившихся родиться и жить на Земле, – вдохновенно произносил знакомые слова Юрий Петрович Лукьянов, – хоть один раз в жизни не испытывал перед пробуждением удивительное состояние предрассветного сна. Это непостижимое, ни с чем несравнимое ощущение бесконечности, и одновременно понимание неотвратимо приближающегося завершения чего-то важного и нужного и обычно недосказанного или недослушанного, а, может быть, просто непонятого, заполняет все наше существо и заставляет с замиранием сердца ожидать новых, сонных событий. Вот реальность уже подкрадывается на кошачьих лапах, или, напротив, настойчиво вторгается звуками просыпающегося города, а мы еще там, на другом берегу…
Да, мы еще там, на том берегу, но уже чувствуем эти легкие прикосновения, способные таинственным образом проникать в святая святых, и неожиданно, но всегда гармонично вплетаться серебристыми нотками новой чудесной мелодии в сказочную ткань нашего сна. Преображая и видоизменяя все происходящее с нами, и воздействуя таким образом, что уже невозможно определить, что есть реальность, а что осталось от нашего ночного шедевра…
Несказанно хочется удержать и продлить это хрупкое равновесие и парить в сонном измерении, почти уверовав в свою исключительность и волшебную силу, успев уже привыкнуть ко всему. И более не удивляться своей всесильности, продолжать с вдохновенным блаженством и наслаждением пить из неиссякаемого источника, с легкой грустью сознавая, что скоро все это совершенство будет взорвано бесцеремонным „петушиным криком“ нового дня».
Глава 36
Сон Андрея Зорина
…Мороз к вечеру усилился, воздух загустел и наполнился белесым паром. Водитель в ушанке включил первую передачу, и оранжевый «Икарус» медленно двинулся вперед. На дороге вереницы автомобилей светом фар пробивали морозный туман, который поднимался вверх, плотно укутывая вечернее небо, которое уже «топило» в темных тучах заходящее Солнце. Сумерки, предчувствуя неотвратимую погоню холодной ночи, отступили – и вот уже весь город погружен в унылую черноту. Только смельчаки – фонари, утопая в огромных сугробах, продолжали вести неравную борьбу с мраком.
Андрей Иванович Зорин добирается домой на старом оранжевом автобусе марки «Икарус». Откуда он едет, отчего так поздно, а главное, почему на автобусе, Андрей Иванович не знает. Просто едет и все. За промороженным стеклом – зима, мороз и непроглядная ночь. В автобусе холодно и всего несколько пассажиров, причем, только мужчины. Все одеты не по погоде в черные пижамы.
Тишина. Пассажиры сосредоточенно молчат и смотрят перед собой. Андрей Иванович отмечает, что автобус едет не к нему домой – в центральный район, где все улицы оборудованы фонарями, а в отдаленный, темный район машиностроительного завода, где он жил в детстве со своими родителями.
Андрея Ивановича охватывает беспокойство, и он, дабы привлечь внимание к себе, начинает выразительно смотреть в спину водителя, чей темный силуэт маячит в кабине за прозрачной переборкой с отодвинутой в сторону шторой. Водитель автобуса чувствует взгляд Андрея Ивановича и, оглянувшись, «посылает» свой немой вопрос:
«Ну, и что теперь будем делать?»
От этого бесцеремонного взгляда, Андрей Иванович начинает волноваться, тем более, лицо водителя, его движения, облик, кажутся ему знакомыми. Но Андрей Иванович никак не может вспомнить, кто это? Встревоженный, он поднимается со своего места и приближает лицо к поверхности оконного стекла, покрытого инеем, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
Вскоре задуманное осуществить удается, и Андрей Иванович начинает узнавать очертания домов и улиц родного района. Улицы и переулки пустынны и темны. Автобус почему-то изменил привычный маршрут движения и двигается теперь по узким внутренним дорогам к скверу, где много лет назад Андрей Иванович весело и беззаботно проводил время со своими сверстниками и одноклассниками. Когда миновали очередной квартал, Андрей Иванович почувствовал, что скоро наступит финал «таинственного путешествия». Сделав резкий поворот направо, автобус, действительно, остановился у арки дома, где и по сей день жили друзья Андрея Ивановича.
Двери бесшумно открылись, и в салон решительно вошел высокий, широкоплечий мужчина средних лет в темном полупальто, без шапки и с какой-то нелепой картонной папкой с завязками под мышкой. Оказавшись внутри автобуса, неизвестный поприветствовал всех, включая водителя. Двери закрылись, автобус тронулся, а новый пассажир направился к Зорину. Что-то было знакомое в облике этого пассажира, который приблизился вплотную, и, ухватившись за поручень, громко проговорил:
– Андрей, ты что, не узнал меня? Ведь это же я, Портос!
Андрей Иванович внимательно вгляделся в лицо пассажира и понял: перед ним, действительно, находится его одноклассник и друг – Владимир Протесов, носивший прозвище «Портос». Еще в школе Владимир заслужил это прозвище за свой рост, безграничную преданность героям Дюма и за доскональное знание всех романов, описывающих приключения мушкетеров. Андрей Иванович отметил, что его друг выглядит во сне как-то необычно, неуловимо иначе, и голос его глуховат. «Хотя… это всего лишь сон» – успокоил сам себя Андрей Иванович.
Несказанно обрадовавшись тому, что тягостная тишина сна, наконец, нарушена, Андрей Иванович приветливо закивал и заговорил:
– Вовчик! Ты ли это? Сколько лет…, – и смолк, пораженный внезапной догадкой. – «Владимир Протесов умер в возрасте сорока лет от сердечного приступа».
– Андрей, все в порядке, – говорил покойник с улыбкой, не обращая внимания на замешательство Зорина. – Здесь все свои, и у тебя все будет нормально.
В этот момент Андрей Иванович все понял: он ехал в злополучном автобусе в компании мертвецов. Внимательно посмотрев на ближайшего попутчика, одиноко расположившегося на двойном сидении, Андрей Иванович убедился в том, что это действительно покойник. Попутчик – обычного вида мужчина – был в черном, делающее его лицо ярко белым. Темные глаза зловеще контрастировали с кожей лица. Разглядывать нос и губы попутчика у Андрея Ивановича не хватило мужества, а вот измазанный йодом левый висок он заметил.
Попутчик, в свою очередь, бесцеремонно его разглядывал, но Андрей Иванович успокоился и уже не так боялся присутствующих. Напротив, ему стало даже любопытно: Он подумал:
«Так вот как выглядят покойники. Прекрасно, и что же будет дальше?»
Автобус вновь остановился, и двери неспешно распахнулись.
«А там мороз и ветер», – мелькнуло у Андрея Ивановича.
Но вся компания покойников была уже снаружи и, по всей видимости, ожидала именно его, Андрея Ивановича. Очутившись на улице, Зорин не испытал холода. К удивлению, снаружи обнаружились приятные изменения: была уже не ночь, а раннее утро. И зима уже закончилась. Было тихо. Под ногами, на мягкой и теплой, как болотная кочка, земле, была ярко-зеленая трава, усыпанная желтыми весенними цветочками. Спокойное, майское небо раскинуло прозрачный ярко-голубой «купол» над всем пространством сквера и ближайших домов. Кроме участников путешествия, в сквере никого не наблюдалось.
– Странно, – подумал Андрей Иванович, – такое чувство, что я на автобусе пересек несколько географических параллелей и меридианов с севера на юг: уехал из зимы в лето за несколько минут!
Группа покойников, между тем, равномерно распределилась по всему скверу. Темные фигуры стояли на тротуарах, клумбах, сидели на лавочках и даже на деревьях. Попутчик в черной пижаме «а-ля Брюс Ли» стоял рядом с большим кустом шиповника, а «Портоса» поблизости не наблюдалось. Но это обстоятельство уже не беспокоило Зорина, который спокойно рассуждал:
«Если трава уже появилась, то и деревья должны быть с листьями».
Подняв голову, Андрей Иванович увидел, что ближайшая липа сплошь покрыта свеженькими майскими, зелененькими листочками. Увидев листья, Зорин стал усиленно внюхиваться, подчиняясь непреодолимому желанию услышать упоительные и пьянящие запахи весны. Запах той восхитительной смеси, которую образуют испарения прогревшейся почвы, свежести молодой травы, тонкого аромата желтых цветов и липовых почек, и еще дыма, сгоревшей в кострах дворников прошлогодней листвы. И еще что-то неуловимое. Словом, того изысканного «букета» майского весеннего утра, знакомого каждому с детства.
Но, увы, к большому сожалению, Андрей Иванович ничего такого не почувствовал. Воздух был стерилен.
Попутчик, тихо стоявший до этого момента боком, словно понимая разочарование Андрея Ивановича, повернулся к нему всем корпусом. Андрей Иванович, в свою очередь, желая показать свое хорошее отношение, постарался по-дружески заглянуть в глаза визави. Но глаза покойника были покрыты свеженькими зелеными листочками, как стеклами зеленых очков.
«Наверное, с соседней липы», – сразу догадался Андрей Иванович и проговорил:
– Прекрасная погода, не правда, ли? – но осекся.
Покойник, гордо подняв подбородок, разглядывал Андрея Ивановича сквозь эти нелепые зеленые очки. Пауза, как показалось Андрею Ивановичу, затянулась, и он вновь хотел поговорить о погоде, но тут раздался голос. Звучал он достаточно громко, и мертвецы, присутствовавшие на этом странном собрании, стали с большим вниманием слушать это важное сообщение.
– Рожден ребенок, – вещал заунывный голос, – пол мужской, национальность – русский. Отец – Зорин Иван Николаевич. Мать – Мамонова Анна Кирилловна, русская.
Эхо, как майский гром далекой грозы, повторило последние слова отчетливо: Анна Кирилловна, русская, русская, ская, ская, ая…
– Ребенок будет назван Андреем, – перекатывалось эхо по крышам строений. – Для прямой лабиринтизации все готово, тово, тово, тово. Обратная лабиринтизация, – тут монотонный голос осекся, и тишина вдавила перепонки Андрея Ивановича, как при погружении на десять метров в воду.
– Обратная лабиринтизация, – поспешно продолжил голос, – состоится восемнадцатого июля в 17 часов 32 минуты и тридцать секунд по ю ти си.
Дождавшись прекращения звукового сообщения, вежливый покойник произнес:
– Разрешите представиться. Меня зовут Черный дворник. Очень рад нашей встрече, – и протянул руку Андрею Ивановичу.
В этот момент, расположенный рядом куст шиповника распустил свои большие бледно-розовые цветы.
– До сих пор не могу привыкнуть ко всему этому, – покосился Черный дворник на куст, – но это как раз именно, то место. И, к сожалению, именно сюда я вынужден прибывать каждый раз с группой новичков. Такова традиция. Да… Аза вас мы все очень рады. Поверьте.
Члены группы кивали издалека в знак подтверждения слов Черного дворника.
– По-моему, все прошло успешно, – продолжал неторопливо Черный дворник. – Да, чуть не забыл. Примите мои искренние поздравления ко дню вашего рождения, который самым счастливым образом совпал с вашей второй знаменательной датой. Мне, опять же, выпала честь сообщить вам, что у вас осталось неизрасходованных целых семь земных секунд. Это огромное количество времени! Просто целая вечность, смею вас заверить. Вам необходимо потратить эти драгоценные земные секунды с умом и пользой. Так что, еще раз поздравляю вас с этой удачей и до скорой встречи на Земле. Хочу еще раз напомнить вам свое имя – Черный Дворник. Кстати, мы с вами, уважаемый Андрей Иванович, учились в одной школе и в одном классе.
И сняв с глазниц зеленые липовые листочки, Черный дворник вложил их в правую руку Андрея Ивановича. Зорин принял листочки, изумился их прохладе, и в тот же момент увидел на указательном пальце Черного дворника малюсенького кроваво-красного паучка. Андрей Иванович поднял глаза и прошептал:
– Это ты? Лукьянов?
– Да, это я, – ответил одними губами Юрий Петрович. – Слава Богу, ты узнал меня! У тебя есть еще целых семь земных секунд! Позвони прямо сейчас Юльке и напомни ей про красного паучка! Понял!
Глава 37
Воскресенье, 18 июля 1999 года 10 00 утра. Мыс Канаверал. Космический центр имени Джона Кеннеди
Белоснежный красавец ТУ -154 М с ярко-красной полосой вдоль фюзеляжа резко накренился вправо и врезался в густую облачность.
– Рота, подъем! – бодро и громко произнес Лукьянов. – Выходи строиться!
– Что ты раскричался, Лукьянов! – невежливо осадила Юрия Петровича Подгорная. – Разговаривайте нормально, командующий фронтом.
– Я – не командующий фронтом, а ваш учитель астрономии и лабиринтизации, – ответил вежливо Юрий Петрович. – Хотя звание «командующий фронтом» более подходящее, учитывая высокий уровень задач, стоящих перед нами. Я бы даже сказал «главнокомандующий западным фронтом».
«Западный фронт» в составе командира экипажа Виктора Уткина, Веры Николаевны и Андрея Зориных, Евгения и Елизаветы Тимошкиных, Юлии Сергеевны Подгорной, Валентина Марковича Шустрого, Валенды и Натальи Зыряновой протер глаза, потянулся и принял стойку «смирно» в положении «сидя в креслах». Варя, по фамилии Шустрая, в этот момент висела под потолком салона по стойке «смирно».
– Слушай мою команду! – громко обратился к подчиненным главнокомандующий Лукьянов. – Мы сейчас будет садиться. После того, как колеса коснутся взлетно-посадочной полосы, действуем следующим образом. Евгений Семенович остается на самолете с компьютером для обеспечения четкого выполнения графика. В случае нарушения срочно сообщайте мне.
– Слушаюсь, товарищ главнокомандующий Западным фронтом! – поддержал почин сестры Евгений Семенович.
– Вера Николаевна, Андрей и Варя также остаются в самолете. Андрей Иванович – старший!
– Будет исполнено, – втянул живот Зорин.
– Варя! Будь наготове, – продолжал отдавать распоряжения Лукьянов. – В случае крайней необходимости будешь выполнять мои особые поручения.
– Слушаюсь, товарищ главнокомандующий западным фронтом, – бодро отвечала девочка.
– Только тебе надо переодеться в удобный комбинезон.
– И мне, пожалуй, тоже, – оттягивала край блузки Наталья Павловна, – в этом одеянии не очень удобно выполнять задания. А чемодан со спецодеждой не захватила…
– Милые дамы, – осведомился Юрий Петрович, улыбаясь, – какой цвет и покрой предпочитаете? У нас имеется…
– Оранжевый, – прервала его Варя. – Как у Гагарина!
– И мне тоже, как у Гагарина, – встрепенулась Наталья Павловна, – давно хотела примерить этот фасон.
– Понятно. Виктор Анатольевич! Подберите всем дамам оранжевые комбинезоны.
Через пять минут переодетые дамы предстали в великолепном оранжевом одеянии.
– Вера! Ты неотразима! – восхищался женой Зорин.
– Лиза! Ты просто потрясная! – вторил Евгений Семенович. – Я тоже хочу такой же комбез!
– Еще раз повторяю. Тимошкин останется на самолете – контролировать весь ход операции, – резко ответил Юрий Петрович. – Так что сиди и работай без комбинезона. Виктор Анатольевич, – продолжал Лукьянов, – за время нашего отсутствия обеспечьте безопасность самолета, экипажа, пассажиров и будьте готовы к срочному старту на Луну.
– Слушаюсь!
– А у нас крылья не обгорят в космосе? – спрашивала Елизавета, разглядывая себя в зеркальце. – А то у американцев все какие-то защитные плитки отлетают…
– Не бойся, Лиза, – отвечал весело Лукьянов. – У нашего супер самолета совершенная защита – ни чета американской. Остальные – Юлия, Елизавета, Валентин Маркович и я, – строго посмотрел на соратников Лукьянов, – войдут в состав ударной группировки. Мы проведем пресс-конференцию с сюрпризом для всего населения США и остального мира. Валенда и Зырянова будут нас прикрывать. Наталья Павловна, ваша задача обеспечить порядок во время пресс-конференции и безопасный подход к ракете, а потом и к самолету.
– Юрий Петрович, извините, – показывал командир экипажа на иллюминатор, – мы находимся над пунктом назначения. Летим на предельно допустимой высоте – шестьдесят метров. Прямо под нами посадочная полоса для челнока. Сейчас сделаем разворот и пойдем курсом на восток три километра.
Веселая компания прильнула к иллюминаторам. А там внизу «разливалась» американская красота, синтезированная из строгих объектов цивилизации. Прямых, как «белые стрелы» дорог, коробок зданий и сооружений, с одной стороны, и ухоженных газонов, водоемов и перелесков – с другой стороны. Огромный бело-серый параллелепипед комплекса вертикальной сборки с огромной эмблемой «НАСА» на фасаде и окруженный пальмами, смотрелся вызывающе.
– Ракету видите?! – уже не сдерживаясь, кричал Лукьянов, указывая на океан. – Наша работа, – добавил он с гордостью.
– Всю Америку обшарил, чтобы собрать этот «Плутон-5». Так вот, товарищи, – продолжал оповещать веселую компанию Лукьянов, – нас сейчас встретит известный американский телеведущий Сид Бартел. Для тех, кто не в курсе, господин Бартел недавно был избит астронавтом Эдвином Голдрингом в прямом телеэфире Лос Анжелеса. Дело в том, что Сид Бартел категорически отказывается верить в факт высадки американцев на Луну и постоянно третирует этим вопросом астронавтов лунной программы.
– А что? В Америке есть такие сомневающиеся журналисты? – удивилась Елизавета.
– Представьте, что есть. И не только журналисты, – продолжал Лукьянов. – Так вот, журналист Сид Бартел недавно предложил астронавту Голдрингу поклясться на Священном Писании в том, что он действительно был на Луне. Великий астронавт в ответ на это предложение не только не поклялся на библии, но и просто избил незадачливого Сида. Кстати, Голдринг уже седьмой участник «лунной программы», который отказался поклясться на Библии. Так что нас встретит настоящий американский смельчак – Сид Бартел.
– Да, дядя Юра… Юрий Петрович, – прошептала, сидящая рядом Варенька, – похоже, что вы очень волнуетесь за предстоящую экспедицию.
– Похоже, да, – прошептал в ответ Юрий Петрович. – Только ты меня не выдавай. Договорились?
– Договорились, – серьезно ответила Варя. – А что сейчас будет?
– Будет очень интересно, – загадочно улыбался главнокомандующий западным фронтом, – понимаешь, еще никогда в истории человечества не было такого старта. Этот старт взорвет небо над Америкой и похоронит навсегда миф о высадке американцев на Луну в шестьдесят девятом году. Это очень важно для всего цивилизации. Это важно для нас – русских и лично для тебя, Варя, – добавил Юрий Петрович.
Колеса коснулись полосы, и лайнер начал торможение.
– Группа на пресс-конференцию! На выход! – громко скомандовал Юрий Петрович и первым спустился с трапа вниз.
Внизу, на бетонной полосе, оцепленной с двух сторон силами безопасности и охраны, Лукьянова приветствовал высокий темноволосый мужчина средних лет, в белом костюме и яркосиними глазами:
– Сид Бартел, – представился он, крепко пожимая руку Лукьянову. – Добро пожаловать на американскую землю! У нас все готово, – улыбался Сид счастливой улыбкой, поглядывая на зависшие неподалеку боевые вертолеты, – очень рад знакомству, – тараторил он. – Я аккредитованный журналист и организатор этого мероприятия. Астронавты, согласившиеся принять участие в пресс-конференции, посвященной тридцатилетнему юбилею высадки на Луне, подготовлены к данной пресс-конференции и ожидают в отдельных помещениях. После окончания пресс-конференции астронавтов переправят самолетом в Вашингтон в Белый дом на официальный прием у Президента США, посвященный этому же событию.
– Да, мы их тоже переправим, – отвечал Лукьянов по-английски. – Мистер Бартел! Очень рад знакомству. Меня зовут Юрий. А это моя команда. Если все в сборе – тогда вперед!
Белоснежный автобус понесся по взлетно-посадочной полосе, затем свернул на дорогу и, оставляя справа от себя, величественное здание цеха вертикальной сборки, устремился по направлению к Центру Управления полетами. Слева, на фоне голубого неба и лазурного Атлантического океана, возвышалась стометровая громада белоснежного лунного комплекса «Плутон-Ахиллес» в предстартовом положении.
– Просто дух захватывает! – прошептал Валентин Маркович. – Какая красота!
– Вы не представляете, что тут творилось! Слава Богу, никто не пострадал, – тараторил Сид.
– С утра по всем каналам только и кричат о возобновлении лунной программы и о возвращении на Луну. Официальный Вашингтон и Белый дом хранят молчание. Служба безопасности только недавно навела порядок! Экскурсантов сумели оттеснить на положенное расстояние, – показал он рукой на запад, – там расположены оборудованные места. Но все равно несколько тысяч посетителей с фотоаппаратами прорвались к площадке номер тридцать девять «би» с «Плутоном-5». Говорят, эта ракета из музея?
– Да, из музея, – подтвердил Юрий Петрович.
– Но этот Плутон, насколько я понимаю в технике, не сможет взлететь! Это «представление» – какая-то плохая шутка. Не так ли, господин Лукьянов?
– А у нас в России все музейные экспонаты работают, – серьезно проговорил Лукьянов, подмигнув Валенде. – Помните? А недавно в Чехословакии, молодые люди завели «тридцатьчетверку», которая простояла на постаменте сорок лет, и покатались по улицам Братиславы. Советское – значит: надежное!
– Да, да, – закивал Бартел в ответ, – «тридцатьчетверка» – надежная техника. И «Союзы» тоже.
Юрий Петрович внимательно посмотрел на журналиста:
– Я вижу, вы неплохо осведомлены в технических вопросах. Да, действительно, эта махина взлетит, но не сможет улететь далеко.
– Тогда, – продолжал улыбаться Сид Бартел, – зачем весь этот спектакль? Давайте просто проведем пресс-конференцию: я опять буду настаивать, чтобы мистер Эхэндстронг поклялся на библии, а вы выскажете свою точку зрения. Ракета пусть останется в предстартовом положении. Она же не заправлена. Так ведь? И у нее не хватает несколько тысяч деталей и агрегатов.
– Я вас понял, господин Бартел, – перестал улыбаться Лукьянов. – Но в мои планы как раз и входит произвести запуск «Плутона-5». До Луны он, конечно, не дотянет, но взлететь сможет. Правда невысоко и недалеко. Потому как «Плутон-5» и был создан не для полетов на Луну, а для финансовых махинаций. Что касается недостающих деталей и агрегатов, то весь комплекс дооснащен всем необходимым и заправлен жидкостями и газами, включая жидкий водород для третьей ступени. Вот она-то и покажет себя во всей красе уже совсем скоро, – взглянул на часы Лукьянов. – Я не могу дождаться этого момента. Но мы, похоже, приехали?
– Да, – заволновался мистер Бартел, – сейчас заедем во внутренний двор, а там дверь и сразу выход в зал. Я вас представлю и дам слово. Мои коллеги уже наслушались официальных речей, и ваше выступление будет отрезвляющим, холодным душем! Да хранит вас господь!
– С Богом! – кивнул Лукьянов и устремился верх по лестнице.
За ним помчались Валенда, Наталья Павловна, Валентин Маркович, Юлия и Елизавета.
Пресс-центр был переполнен. Хотя кондиционеры работали на полную мощность, присутствующие обмахивались газетами и журналами. Мистер Бартел стремительно вышел на середину подиума, подошел к микрофону и решительно произнес:
– Дамы и господа, разрешите открыть пресс-конференцию, посвященную тридцатилетнему юбилею высадки экспедиции «Ахиллес-11» на Луну. Наш легендарный лунный экипаж в составе доблестных соотечественников: командира – Фила Эхэндстронга, пилота командного модуля – Майкла Комплинза и пилота лунного модуля – Эдвина Би Голдринга-старшего любезно согласились участвовать в этой пресс-конференции, которую решено было провести вблизи тридцать девятого пускового комплекса. Отсюда ровно тридцать лет назад в далеком шестьдесят девятом году стартовала ракета «Плутон-5», вознесшая к Луне и к всепланетной славе троих американских смельчаков. Но сначала я хотел бы предоставить слово нашему коллеге из России. Встречайте, господин Юрий Лукьянов.
– Я постараюсь быть кратким, – обратился Лукьянов к притихшему залу на хорошем английском. – Я имею честь представлять Россию и хочу передать вам наилучшие пожелания и поздравления от россиян. Но никакой праздничной речи не будет, – продолжил Лукьянов, отмечая, как сразу вытянулись лица людей, сидящих в первых рядах зала.
«Спокойно», – приободрил сам себя Юрий Петрович и продолжил:
– На протяжении тридцати лет вся Америка, простые люди и официальные лица привыкли чествовать первопроходцев и отмечать день высадки на Луне, как национальный праздник. И никогда до настоящего момента на официальных празднованиях не звучал вопрос: а были ли американцы на Луне?
Зал заерзал и зашуршал. К сцене резко выдвинулось трое крепких молодых людей в темных костюмах и галстуках.
Юрий Петрович оглянулся и увидел еще четверых, возникших у двери из-за кулисы.
– И сегодня, восемнадцатого июля 1999 года, в канун тридцатилетнего юбилея высадки американских астронавтов на Луну, – продолжал Лукьянов твердым голосом, – я, находясь перед телекамерами, ведущими прямой эфир из Космического Центра имени Джона Кеннеди, желаю нарушить эту традицию. Я хочу спросить американцев, верите ли вы, что тридцать лет назад восемнадцатого июля 1969 года человек по имени Фил Эхэндстронг ступил на поверхность Луны?
После слова «Луны» микрофон отключился, а Юрия Петровича тут же крепко и умело взяли за предплечья.
– Это негостеприимно, – усмехнулся Юрий Петрович. – Я же сказал, что буду кратким, – подмигнул он застывшим журналистам и негромко щелкнул пальцами правой руки.
Нападавшие секьюрити отпустили руки и чинно отошли к стене, а стоящие за спиной у Лукьянова присоединились к коллегам.
– Я прошу три минуты вашего внимания, – вновь обратился к молчаливым журналистам и официальным лицам Юрий Петрович.
С этого момента голос Лукьянова не только стал слышен в пресс-центре без всякой усиливающей аппаратуры, а громким эхом разнесся по всей территории мыса Канаверал.
– Сейчас, – уверенно продолжал Лукьянов, – из этой двери выйдут люди, чьи имена вписаны золотыми буквами в историю Соединенных Штатов, и ваш соотечественник и честный человек – журналист Сид Бартел попросит этих людей поклясться на библии в том, что они высаживались на лунную поверхность тридцать лет назад!
– Это провокация! – крикнули из зала. – Арестуйте его немедленно!
– Не все так просто, – сделал успокаивающий знак рукой Лукьянов. – Арестовать меня невозможно, и я продолжу с вашего позволения. Филу Эхэндстронгу уже предлагали поклясться на библии, но он отказался это сделать. А зря! Надо было принять предложение, потому что жизнь как раз в том и заключается, чтобы использовать свой шанс вовремя. Но, похоже, что Фил Эхэндстронг везучий человек: сейчас его попросят поклясться на библии второй раз!
Дверь открылась, и на сцене появились люди, трое из которых были экипированы в лунные скафандры образца тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, белого цвета с синими эмблемами НАСА у правого плеча. На левом предплечье красовался флаг Соединенных Штатов Америки. Сопровождающими были, соответственно, Павел Валенда, волочивший заваливающегося на левый бок Фила Эхэндстронга, полковник Зырянова изящно придерживала Майкла Комплинза, а Валентин Маркович и Юлия вытащили на подиум Эдвина Би. Голдринга-старшего. Замыкала шествие Елизавета. Дамы были в оранжевых гагаринских комбинезонах.
– Господа! – продолжал свои комментарии Лукьянов, – эти люди испытывают необычайное волнение от предстоящего действия, но они еще не знают о радостном сюрпризе, который их ожидает после клятвы на библии!
– Господин Эхэндстронг, – обратился Сид Бартел к полуживому лунному первопроходцу, – сегодня со мной здесь присутствует святой отец, который в соответствии с канонами исполнит и зафиксирует ритуал клятвы над священной библией.
– Дайте воды, – попросил еле слышно Фил.
– Прекратите издевательство над старыми людьми! – крикнул кто-то из журналистов.
– Вы называете принесение клятвы над библией издевательством? – резко парировал мистер Бартел. – Прошу вас, святой отец, начинайте.
Но как только священнослужитель захотел открыть рот и произнести слова: «Во имя отца и сына…», как вдруг три космических пенсионера разом возопили: «Нет! Нет! К черту, дьяволу, никаких библий! Убирайтесь вон, святой отец!», повергнув в ужас благородное, в высшей степени набожное собрание, включая психологически устойчивых к разным перепадам настроений сотрудников службы безопасности. Святой отец «окаменел».
– Прекрасно! – подвел итог Лукьянов. – Что и требовалось доказать. Этим господам, – указал он на астронавтов, – даже священное писание не указ. Но у меня еще сюрприз, я думаю, их тренированные сердца выдержат и это испытание, – глянул Юрий Петрович на Эхэндстронга. – Вы, трое американцев, в знак высочайшего признания нации за ваши подвиги, имеете честь быть назначенными экипажем новой экспедиции «Ахиллес» для выполнения полета к Луне. Ракета «Плутон-5» стартует, – глянул на часы Лукьянов, – через пятнадцать минут. Тимошка! Как слышишь?
Все члены передового отряда услышали в своих головах диалог между Лукьяновым и находившимся в самолете Евгения Тимошкина.
– Юрка! – кричал взволнованный Тимошкин, – слышу тебя хорошо!
– Отставаний от графика пока нет, – продолжал Евгений Семенович, – но тут обстановка резко поменялась: тысячи экскурсантов пытаются прорваться ближе к стартовому комплексу. Силы безопасности еле сдерживают натиск. Но главное – активизировались военные – тут рядом базы. И ВВС и, наверное, ПВО. В прибрежные воды выходят военные суда. Все нацелено на пусковой комплекс номер 39 БИ. А наш самолет окружен бронетехникой с пулеметами и пушками.
– Господин Лукьянов и ваши друзья! – зазвучал в «прямом эфире» хриплый голос. – Я, командующий береговой охраной космического Центра имени президента Кеннеди генерал Пит Кросби обращаюсь к вам от имени американского правительства. Если вы немедленно не сдадитесь, то через несколько минут вы будете уничтожены силами безопасности США. У вас ровно две минуты.
– Тимошка, – спокойно отреагировал Лукьянов, – у нас к старту комплекса «Плутон-Ахиллес» все готово?
– Да, все готово. Автобус ждет вас всех.
Только сильные руки Павла Валенды и Виктора Марковича не дали упасть на пол «бесстрашным» астронавтам.
– Что ж, – улыбнулся в камеры Юрий Петрович, – так решительно могут вести себя только правильные члены экипажа лунной экспедиции и гордость нации. Тимошка? А памперсами американские смельчаки укомплектованы? А то полетят в мокрых штанах, как Стэффорд при запуске первого Меркурия. Им тогда без памперсов будет не очень удобно в полете.
– Что-то ты расшалился, Лукьянов, – смеялся в голос Евгений Семенович. – Я только сейчас догадался: памперсы – это секретное, американское изобретение, предназначенное исключительно для космических первопроходцев, потому как их ракеты были крайне ненадежными.
– Все понял, Тимоха? – отвечал Лукьянов, – сейчас выдвигаемся. Господин Пит Кросби, – обратился Юрий Петрович по громкой связи к генералу, – я ваш ультиматум не принимаю и, в свою очередь, выдвигаю встречный ультиматум, – шпарил на английском Лукьянов. – Если вы в течение трех минут не уберете всю технику и ваших людей и не предоставите нам коридор до стартового комплекса, через три минуты вы получите вот «это», – и Юрий Петрович громко щелкнул пальцами правой руки. – И пока обойдемся без человеческих жертв, – добавил он.
В этот момент миллионы телезрителей и туристы мыса Канаверал увидели следующую картину. Сначала из вертолета «AH-64D Apache Longbow», зависшего рядом с ракетой «Плутон-5», в панике выбросились на парашютах два члена экипажа. Сам же вертолет без экипажа, вращаясь вокруг оси и в режиме «форсаж» набрав высоту, устремился на восток – в океан. Отдалившись от береговой линии на расстояние в четыре мили, вертолет превратился в оранжево-черный шар, изрядно напугав экипажи судов береговой охраны, а потом рухнул в воду.
– Так будет с каждой единицей техники, сосредоточенной вокруг стартового комплекса «39 БИ», – подвел итог содеянному Лукьянов. – У вас еще остались сомнения в наших возможностях? Нужны еще доказательства? Я могу разнести на куски вон тот эсминец с «томагавками?» Через секунду, – поднял правую руку Юрий Петрович, – только не уверен, что вся команда успеет вовремя покинуть судно.
– Хорошо, хорошо! Все о’кей, – поспешил заверить Лукьянова английской скороговоркой генерал Кросби. – Мы выполним ваши требования, и вам будет предоставлен коридор до стартового комплекса «39 БИ».
– Все, ребята и девчата, я, кажется, договорился с нашими американскими коллегами, – улыбнулся своей команде Лукьянов. – Уходим тем же путем, – махнул он рукой в направлении кулисы.
Группа стала спиной отходить с подиума: Валенда, по традиции, тащил заваливающегося от страха Фила Эхэндстронга, полковник Зырянова и Юлия вели под руки шатающегося пилота командного модуля – Майкла Комплинза, а Валентин Маркович и Елизавета тянули с двух сторон пилота лунного модуля – Эдвина Би Голдринга-старшего.
– Ребята, не отставай, – Лукьянов стремительно завернул за угол кулис и столкнулся нос к носу с автоматчиками в масках. Автоматчики без предупреждения открыли огонь на поражение с близкого расстояния.
– Прикройте астронавтов! – успел крикнуть Лукьянов и щелкнул пальцами.
Россияне и россиянки закрыли своими телами лунную американскую легенду. Пули щелкали по бетону лестничной площадки. Валенда, изловчившись, сумел-таки врезать по ближайшему автоматчику левой рукой так, что тот отлетел на два метра. Туда же – в угол под лестницу последовали остальные пятеро провокаторов, потерявшие сознание как по команде.
– Не трать силу, – серьезно приказал Лукьянов. – Она еще пригодится. А эти американцы привыкли в спину русским стрелять. А Россия, между прочим, была одним из первых государств, признавших независимость Америки. Так что не делай людям добра. А «приложил» ты его впечатляюще! Не скоро очухается. Молодец, Павел Васильевич!
– Стараюсь, товарищ главнокомандующий фронтом, – отдувался Валенда, бережно неся на руках Эхэндстронга в скафандре.
Путь был свободен, и ударная группа потащила американских астронавтов вниз по лестнице к автобусу.
Через несколько минут этот автобус, проехав на огромной скорости по дороге, ведущей к стартовому комплексу «39 БИ», остановился у эстакады.
– Налево, налево, – показывал рукой Лукьянов, – потом туда – к желтым воротам. Там лифт для подъема астронавтов к командному модулю.
Через две минуты все провожающие и улетающие были в лифте.
– Наши смельчаки еще дышат? – спросил Юрий Петрович для порядка, – заносим их в командный модуль и фиксируем ремнями в предстартовом положении. И подключаем к системе жизнеобеспечения.
– У вас ровно десять минут, чтобы всех расположить в командном модуле и удалиться на безопасное расстояние, – вышел на связь Евгений Тимошкин.
– Спасибо, Женька, – Лукьянов усаживал в кресло податливого Фила Эхэндстронга. – Руками ничего не трогать! – грозно приказал он астронавтам и спросил. – Тимошка! Как у вас?
– Все в порядке. Подготовка всех систем проходит в автоматическом режиме. За минуту да старта ракеты я буду дублировать для всех обратный отсчет. Так, Юрка, у нас, похоже, начались проблемы.
– Что там опять?
– Похоже, американцы не угомонились – они хотят предотвратить взлет «Плутона» любым путем. Всех посетителей убирают с территорий музея и подтягивают технику. Внешне эти установки напоминают наши комплексы «град». Разворачивают в направлении на ракету. Срочно покиньте ракету! Юрка! Сматывайтесь со старта! Похоже, они не шутят.
– Господин Лукьянов, – генерал Кросби откашлялся, – мы оценили ваш гуманизм: пилоты вертолета живы. Но сейчас речь идет о национальной безопасности США, я вынужден применить жесткие меры, вплоть до физического уничтожения самой ракеты и вашей группы. Предлагаю вам отказаться от намерения запустить комплекс «Плутон-Ахиллес» и сдаться. Операция по принуждению к сдаче в плен может начаться в любой момент. Не делайте глупостей и выходите с поднятыми руками. Только в этом случае будет предоставлена гарантия жизни и безопасности. Все другие варианты не рассматриваются. В случае неповиновения первым будет атакован ваш самолет. А в нем, насколько я знаю, находятся женщины и дети. Я жду вашего быстрого решения – у вас три минуты.
– Слышал, Тимошка? – осведомился Юрий Петрович, и сразу приказал. – Виктор Анатольевич! Подавай самолет сюда – к ракете. Зависнете рядом с пожарным выходом эстакады с открытым передним входом. Мы к вам пересядем. Евгений Семенович, сколько у нас времени?
– Пять часов двадцать минут.
– Отлично! – горячился Лукьянов. – Виктор Анатольевич, сейчас начнутся чудеса, но ты сразу сообразишь, что к чему. Усади всех по креслам и пусть пристегнутся. Пилотирование будешь осуществлять в ручном режиме – штурвалом. Двигатели запускать не надо. Все – как в компьютерной игре. Только это будет реальность. Сейчас ручку на себя, и самолет совершит вертикальный и очень мягкий взлет без всяких перегрузок. Потом направь его к стартовому комплексу «39 БИ» и зависни у самой верхушки ракеты. По прибытию откроешь передний выход. Понятно?
– Все понял, – отвечал в эфире Уткин, – только больно чудно. Но тут вокруг самолета столько народу: мы никого не покалечим? А еще: они вроде собираются против нас применить оружие. Боевые вертолеты летают на малой высоте!
– Ничего не бойся, – отдавал приказания Лукьянов, – людей всех пристегнуть, кресла в вертикальное положение, ручку на себя. И работай на взлет!
Белоснежный лайнер ТУ-154 «М» с горизонтальной алой полосой вдоль всего фюзеляжа присел, как перед прыжком, и стал медленно подниматься вертикально вверх. Поначалу находящие неподалеку спецназовцы и люди в штатском, плотным кольцом охватившие воздушное судно, ничего не заметили. Но когда самолет на высоте три метра стал аккуратно поворачиваться носом на восток, даже самые стойкие и тренированные солдаты спецподразделений потеряли самообладание. Они все, как по команде, встали в полный рост, опустили оружие и, разинув рты, наблюдали, как стотонная махина «нежно» и бесшумно развернувшись на высоте десять метров уверенно двинулась в сторону стартового комплекса «39 БИ». Даже руководитель спецоперации по блокированию русских гостей генерал Пит Кросби, заглядевшись на диковинное зрелище, не сразу отдал приказ об уничтожении объекта всеми видами вооружения. Только спустя тридцать секунд генерал Кросби визгливо закричал: «Огонь!».
В следующее мгновение посадочную полосу заволокло белым дымом: огонь вели все; в самолет полетели не только пули из стрелкового оружия, но и снаряды и ракеты всех калибров. Еще через несколько секунд стало ясно: несмотря на высочайшую плотность огня, невредимый объект продолжил движение, а пули и ракеты чудесным образом рикошетировали в тех, кто их выпустил. Активно стреляющие несколько секунд назад моментально стали ранеными, обильно полив своей кровью бетон посадочный полосы «Шаттла». Ракеты и снаряды вернулись к своим пусковым установкам, уничтожив их полностью. Местность вокруг полосы исказилась косматыми холмами разрывов. Грохот и крики раненых слились в единый и страшный вой, дополняемый криками посетителей космического центра и бесконечной нытьем мощной аварийной сирены.
– Сами виноваты, – кратко прокомментировал своим спутникам происходящее Лукьянов. – Не надо было открывать по нам огонь. Посмотрим, учатся ли они на собственных ошибках? Виктор Анатольевич, мы вас видим. Очень красивое зрелище – бесшумно летящий туполь с неработающими двигателями! Подходите ближе и зависайте над крышей вертикальной эстакады. Мы сейчас привяжем астронавтов по креслам, выйдем на крышу и присоединимся к вам.
– Юрий Петрович! – встревожился не без основания Уткин, – по-моему, американцы собираются нанести удар по Плутону. Я вижу подготовку на ряде пусковых точек. И вертолетов прибавилось. Эскадры военных судов выстраиваются в линию вдоль побережья. Точно. Готовятся к нанесению удара по ракете.
– Значит, кровь, пот и слезы сограждан их ничему не научили, – печально констатировал Юрий Петрович. – Что ж, придется приступать к финальной части под обстрелом. Виктор Анатольевич, мы уже управились: астронавты зафиксированы в своих креслах в предстартовом положении и уже на все согласны. Правда, господа?
– Йес, йес, реди, реди, – залопотали слабые голоса, – экьепаж к польету готоф.
– Прекрасно, мистер Эхэндстронг. У вас очень хорошее произношение. Случайно нет русских корней? Это в Америке сейчас модное направление – русские корни.
– Время! – вклинился Тимошкин.
– Понял, – ответил Юрий Петрович, и похлопал Эхэхндстронга по плечу. – Так что встретимся на орбите. Мы будем сопровождать вас на протяжении всего полета, и фиксировать каждый ваш маневр. Желаю удачи и до встречи.
– Мистер Лукьянов! – взволновано заговорил Эхэндстронг уже по-английски, – вы же знаете лучше меня, что ракета «Плутон» в такой конфигурации не летает: двигатели «Ф-1» так и не были приняты комиссией для установки на «Плутон-5». Они просто не работали. Все старты лунных экспедиций были инсценировками с использованием загримированной под «Плутон-5» ракетоносителя «Плутон-1 Б». Так что, если вы сейчас попытаетесь их запустить, произойдет взрыв! И для нас все будет кончено.
– Господин Эхэндстронг, перед этим стартом и перед лицом вашей верной смерти я хотел бы напомнить вам свои слова на пресс-конференции, – говорил спокойно Юрий Петрович, игнорируя замечание по поводу возможного взрыва лунной ракеты. – Повторю. Человеческая судьба на Земле обладает одной особенностью: если вы чего-то не сделали вовремя, не преодолели очередную трудность, то рано или поздно вам приходиться возвращаться и доделывать несделанное. Так как вы на Луну собирались, но не долетели, то вам сейчас предоставляется шанс это дело исправить и взять курс на Луну.
– Я хочу сказать, Юрий, – голос Эхэндстронга звучал печально и торжественно, – перед лицом верной смерти я подтверждаю: факта посещение американцами нашего спутника Луны не было. Повторяю! Нас на Луне не было. Все доказательства посещения – сфабрикованы. Мне сейчас терять нечего – вы нас уложили на обе лопатки в буквальном и переносном смысле. Только я не знаю, как вам это удалось. Здесь какое-то русское волшебство! Спасибо вам за шанс. Все. Я, Фил Эхэндстрог, командир лунной экспедиции связь прекращаю и прошу старта.
– Мы ценим ваше мужество, господин Эхэндстронг, – ответил Лукьянов, – добавить нечего. Руками ничего не трогайте – все в автоматическом режиме. С богом…
– Что вы там оба несете? – вклинился в разговор генерал Кросби. – Совсем выжил из ума старый пень! Какой старт?! Какой лунной ракеты?! Через пять минут здесь камня на камне не останется. Немедленно уберите людей из модуля и прилегающих помещений! Мы ожидаем всех на нулевой отметке комплекса! В противном случае – открываем огонь из всех видов вооружения. Время пошло! Выполняйте наши требования.
– Генерал, – сухо заметил Лукьянов, – это ваш третий ультиматум за десять последних минут. И в первых двух попытках вы, насколько я помню, потерпели неудачу. На что вы надеетесь? На американское авось? На господа? Но он сегодня не на вашей стороне.
– Мы будем применять все виды вооружения, – произнес генерал Кросби.
– Одумайтесь, – отвечал Лукьянов, – и позвольте нам довершить задуманное и произвести старт комплекса «Плутон-Ахиллес» на глазах всего человечества. В противном случае – Бог вам судья, господин Кросби, как и вашим хозяевам.
Непростой советский самолет «ТУ-154 эм» бесшумно и аккуратно сблизился с верхней частью эстакады, удерживающей комплекс «Плутон-Ахиллес» в вертикальном положении.
– Вижу, вижу! Лизавета! – кричал Евгений Семенович, увидев жену в оранжевом комбинезоне на самой верхней точке эстакады. – Осторожно! Сейчас мы вас заберем!
– Виктор Анатольевич, давай еще ниже, – командовал Лукьянов. – Не беспокойся, все под контролем и ничего не случится, даже если произойдет столкновение. Мы готовы перейти на самолет. Открывайте двери!
Через три минуты весь передовой отряд в составе полковника Зыряновой, майора Валенды, Юлии и Елизаветы, журналиста Сида Бартела, Валентина Марковича и Юрия Лукьянова благополучно переместилась в самолет, который стразу стал набирать высоту.
– По местам! Первый этап операции завершен, – устраивался в кресле Юрий Петрович. – Приступаем к осуществлению второго этапа – старту «Плутона». Тимошка! – обратился он к обнимающемуся с женой Евгению Семеновичу. – Оставь бойца Елизавету в покое! Времени в обрез! Жми на старт!
Сначала ничего не произошло, но через мгновение в нижней части стартового стола вспыхнула яркая вспышка, и все отчетливо услышали звук пусковых двигателей, а затем громоподобные раскаты возвестили, что запустились пять основных двигателей «Ф-1» первой ступени. Крики многотысячной аудитории, слившиеся в сплошной вой, были заглушены самым громким звуком, когда-либо имевшим место быть на планете Земля – громом пяти маршевых двигателей «Ф-1» на взлетном режиме. Мощное облако дыма окутало стартовый комплекс с ракетой. Телекамеры зафиксировали движение носовой части и, стометровая махина, дрогнув, начала нехотя подниматься, закрыв на несколько минут всю прилегающую площадь мощными клубами белесого дыма.
– Есть отрыв, – констатировал Евгений Семенович, глядя на монитор ноутбука, – какой-то старт медленный? Или это всегда у них так?
– У вас нет разрешения на взлет! – прорвался в эфир мистер Фокс. – Воздушное пространство над мысом Канаверал закрыто для полетов для всех типов летательных аппаратов.
– Есть отрыв! – подтвердил диспетчер космического центра Тони Грей. – Десять секунд – полет нормальный. Слава богу! Тридцать Секунд – полет нормальный. Может, все обойдется, – добавил он.
Прошло еще пятьдесят секунд.
– Слава Богу, только бы все обошлось, – но не успел старший диспетчер произнести эту фразу и утереть пот со лба, как зазвенела аварийная сигнализация.
– Что там еще? – заверещал по привычке мистер Эрни Фокс. – Как мне пережить эту смену?! А еще суббота называется!
– Отказал один из двигателей первой ступени, – докладывал Тони Грей. – Упс! Отказал второй двигатель первой ступени! Осцилляция и сильнейшие вибрации по всей длине корпуса ракеты. «Плутон» может развалиться в любую секунду!
– Конечно, развалится! Делай что-нибудь! – брызгал слюной взбешенный мистер Фокс. – Что ты встал?!
– Откровенно говоря, я не знаю, что делать, – разводил руками Грей. – Взлет и разгон происходят в автоматическом режиме. У нас нет таких возможностей вмешаться в процесс. Все в руках господа!
– Насколько я помню, нечто подобное происходило на испытаниях 4 апреля 1968 года, – наконец, взял себя в руки мистер Фокс, неотрывно следя за полетом на большом мониторе. – Только полет тогда был без экипажа! Как там они – живы? Как там экипаж?
– Судя по картинке, астронавты живы! Но они в ступоре, и пульс зашкаливает. Вот это полет!
Включилась очередная аварийная сигнализация.
– Грей! Что там ещё?
– Две минуты полета, – докладывал Грей, – вибрации превышают допустимые пределы. Через тридцать секунд произойдет отделение первой ступени и запуск двигателей второй. Перегрузки близки к предельным! Они так долго не выдержат. Может, экипажу активизировать аварийный модуль?
Мистер Фокс молчал. Помолчав, потом ответил:
– Мы их в космос не запускали. Пусть будет, что будет. А аварийный модуль уже давно должен был сработать. Наверное, что-то заело.
– Мистер Фокс! – послышался резкий голос генерала Кросби, – у меня категорический приказ: не допустить выхода ракеты на орбиту! Через шестьдесят секунд ракета будет уничтожена средствами ПВО.
– Но там люди! – теперь кричал уже диспетчер Тони Грей. – Там Эхэндстронг! Там геройский экипаж «Ахиллеса одиннадцать»!
– Геройский?! Да, они никогда не были на Луне! – кричал в ответ генерал Кросби. – Если у вас есть возможность – катапультируйте их с помощью аварийного модуля. А я буду выполнять приказ! – перешел на визг генерал. – Ракеты уже наведены. Идет обратный отсчет!
– Тимошка! Ты слышал? – Лукьянов внимательно следил за конвульсиями Плутона. – Они своих «легендарных» астронавтов хотят ракетами обстрелять.
– Юра! – взмолилась Юлия Сергеевна, – а ты можешь их защитить? Слышишь, как они там воют в своем «Ахиллесе»? Это же невыносимо! Сколько уже людей пострадало! Юра, сделай что-нибудь!
– Так! Спокойно, без паники. Это вам не в Голливуде сниматься: «Это маленький шаг для человека, но огромный шаг для всего человечества». Вот теперь «легенда», испытывая настоящие эмоции, кричит во все горло и в ужасе от страха близкой смерти. И это все происходит в горячо любимой им когда-то ракете «Ахиллес» в командном модуле, – смотрел вниз в иллюминатор Лукьянов. – Виктор Анатольевич, – приготовься для маневра: сейчас будем эвакуировать этих бедолаг.
– Слушаюсь, товарищ главнокомандующий западным фронтом, – бодро отвечал командир Уткин. Перекладывая штурвал вправо, он стал плавно разворачивать «туполь» навстречу Солнцу.
Глава 38
Воскресенье, 18 июля 1999 года 10 30 утра. Мыс Канаверал. Космический центр имени Джона Кеннеди
К этому моменту лунный комплекс «Плутон-Ахиллес» с большим трудом добрался до высоты километров в двадцать. По-видимому, выдохнувшись от неимоверных усилий и вопреки всем законам физики, он стал выписывать невероятные для такой махины эллипсы над мысом Канаверал, не собираясь далеко отлетать от «дружеской аудитории», которая, в свою очередь, молча, наблюдала за происходящим, прикидывая, когда и где вся эта конструкция развалится.
– Только бы он не взорвался! – опасливо прищурил глаза Евгений Семенович, и вдруг закричал. – Атака! Командир! Юрка! Они опять атакуют! Только теперь цель не мы, а «Плутон»!
– Вижу, – нахмурился Лукьянов. – Все им неймется. Хотят, чтобы последнее слово было за ними. Тогда получите мое последнее слово, – вновь щелкнул пальцами Юрий Петрович.
В этот момент зрители на мысе Канаверал увидели следующее: с военных кораблей и подземных шахт к бедному «Плутону», которого и без того корежило, были выпущены ракеты различного калибра. Но вскоре этот «рой», уткнувшись в невидимую преграду, поменял курс на противоположный, и корабли всех уровней были поражены своими же ракетами, а подземные секретные шахты уничтожены.
– Тимошка, – приказал Лукьянов, – сканерни-ка мыс. Посмотри, какой там печальный итог?
– Слушаюсь, товарищ командующий фронтом, – отозвался Евгений Семенович и через минуту доложил, – частично или полностью уничтожено: военной техники, включая корабли ВВС и ПВО пятьдесят одна штука. Вертолетов и самолетов – пятьдесят шесть. Раненых солдат, сержантов и офицеров – почти полторы тысячи. Погибших нет.
– Действовали, как в «Терминаторе-2» – личный состав не пострадал, искорежено только железо, – подвел итог Юрий Петрович. – Пойдем дальше, – продолжал он. – Что там с нашими астролетчиками после ракетной атаки?
– Кричат.
– Кричат? А, по-моему, они должны в соответствии с регламентом производить проверку бортовых систем. Или я не прав? – ерничал Лукьянов.
– Никакой проверки не производят – просто кричат. Наверное, от страха. Сейчас будем их эвакуировать, – бодро отвечал Евгений Семенович. – А потом третья ступень взорвется, и все будет кончено.
– Хорошо, действуй.
Последняя сцена взорвавшейся третьей ступени Плутона совсем не обрадовала присутствующих на мысе Канаверал американцев, за исключением трех астронавтов, которые, до момента взрыва ракеты-носителя с «Ахиллесом», были переправлены на борт российского самолета волшебным образом.
Глава 39
Полет к Луне
ТУ-154 «М» уверенно набирал высоту необычным способом – бесшумно «всплывая» в космосе «спиной» вверх с неработающими двигателями и аккуратно поворачивая нос то влево, то вправо, давая пассажирам возможность лучшего обзора. А посмотреть было на что.
Обыденное, ярко-синее утреннее небо становилось сначала фиолетовым, затем темно-фиолетовым, а затем – восстала божественная ночь с бриллиантовой россыпью ярчайших звезд. Горизонт заваливался вправо, и Земля приобрела, наконец-то, видимую округлость. В салоне приглушили свет, и веселая компания прильнула к иллюминаторам.
А внизу под самолетом, на мысе Канаверал в прибрежных водах Атлантики, прекрасно освещаемые солнцем, догорали обломки вертолетов, самолетов и другой техники, включая обломки лунной ракеты.
– Какая жуть! – прошептала восхищенная Елизавета. – А это что, звезды?
– Да, это все звезды и другие космические объекты: галактики, туманности, звездные скопления, – ответил Лукьянов.
– Юрий Петрович! – громко обратился к Лукьянову Шустрый, безуспешно пытаясь «положить на воздух» авторучку. – А когда наступит невесомость? Я тоже хочу полетать вместе с Варенькой. Хотя бы по самолету.
– Да, – встрепенулись остальные участники экспедиции. – Когда мы сможем взмыть?
– Когда? – улыбался загадочно Лукьянов, – Тогда, когда я вам позволю это сделать. А пока все будет как на Земле, а то у американцев будут проблемы с приемом пищи. Понятно?
– Понятно, – ответила за всех разочарованная Юлия Сергеевна. – А что там за огненная река? – указала она на иллюминатор.
– Это Млечный путь – наша Галактика, – отвечал Юрий Петрович. – Млечный путь – это около двухсот миллиардов звезд, свет от которых сливается в единый поток, а нам видится сплошная светлая «река».
– Восхитительное зрелище! – прошептала полковник Зырянова. – Ничего подобного в жизни не видел. Потрясающе! А это что за «бриллиант»?
– Это, если я правильно сориентировался, Сириус! Виктор Анатольевич! Это Сириус?
– Да, это Сириус, – подтвердил командир воздушного судна Уткин. – Самая яркая звезда на Земном небосклоне. Действительно, настоящий маяк. Сириус во все времена является навигационной звездой для моряков и летчиков.
– А где же наши оппоненты? – встрепенулся Юрий Петрович. – Почему бы им сейчас не повторить свое заявление по поводу «тусклости и размытости звезд» при свидетелях? Это было бы в высшей степени комично! – показал он на Сириус.
– Наши и ваши оппоненты трясутся от переживаний последних часов у туалета в третьем салоне, товарищ главнокомандующий западным фронтом, – доложил Тимошкин.
– Павел! Андрей! Пойдемте со мной – глянем на иностранных гостей, – пригласил сослуживцев Юрий Петрович.
В этот момент в первом салоне появился командир Уткин и, приблизившись к Лукьянову, доложил:
– Полет проходит нормально. Время прибытия расчетное. Скоро достигнем Луны.
– Юра, а как так получается, что не прошло и часа, как мы улетели с мыса Канаверал, и уже приближаемся к Луне. А американцы «пилили» на Ахиллесе, если я помню, суток двое, – спрашивал дотошный Тимошкин. – Как так получается?
– Дело в том, что мы не летим как ракета, – отвечал Лукьянов, – и понятие «космический полет» к нашему самолету не подходит: он не движется, как твердое физическое тело в вакууме в соответствии с известными законами физики. Мы перемещаемся по закону Лабиринта. Из точки «а» в точку «б». И скорость передвижения тут не причем. Мы прибудем на орбиту Луны в момент, который я запрограммировал, а именно, в семнадцать ноль-ноль по ю ти си планеты Земля. Вот и все. Потом мы встаем на орбиту искусственного спутника Луны и будем летать над поверхностью, и вы увидите лунные пейзажи с красавицей – Землей в зените. И сразу поймете, что американцы никогда не высаживались на поверхность Луны.
– Почему?
– Да потому, что Земля с Луны выглядит просто потрясающе! Астронавты должны были стоять, как завороженные, и смотреть на нашу планету. И они бы больше ни о чем уже не смогли ни думать, ни говорить. А уж если и выбирать объект для съемки, то вид Земли был бы вне конкуренции. Другими словами, астронавты потратили бы почти всю пленку на виды Земли! А поскольку мы наблюдаем полное отсутствие подобных фотографий, то следует неутешительный вывод – американцев там не было.
– Можно я с вами к астронавтам? – неожиданно попросила Наталья Павловна. – Думаю, что буду полезна.
Глава 40
Американская «лунная одежда» трещит по швам
– Вот мы и снова встретились, уважаемые господа из Америки! Рад видеть вас живыми и здоровыми на борту нашего лунного самолета, – громко и весело говорил Лукьянов, появляясь в третьем салоне. – Как настроение? Ушибы, травмы имеются после эвакуации? – настойчиво обращался он к трем астронавтам, лежащим в креслах. – Можете оставаться в скафандрах, если вам так нравится.
Астронавты нашли силы только поднять головы в шлемах.
– Павел Васильевич, – обратился Юрий Петрович к стоящему рядом Валенде. – Подними-ка, пожалуйста, Эхэндстронгу забрало, чтобы он мог разговаривать. Видишь, Пашка, какие на них красивые и удобные лунные скафандры? Многослойные, стеганные, армированные. Любо, дорого! И все предусмотрено, даже есть карманчик для солнечных очков, представляешь?
– Солнечные очки на Луне? – удивился Валенда. – Это правда?
– Чистая правда, Пашка. Правда и то, что в шестьдесят девятом году это была самая передовая модель, но только по версии НАСА. Международные специалисты, в частности, советские, которые могли бы подтвердить заявленные характеристики, и близко не допускались к сверхсекретным скафандрам.
– Что же непонятного? Все, что связано с космосом, всегда было секретно, – вставил Тимошкин. – Тем более, в разгар холодной войны.
– Да, точно, как это я не догадался, – продолжал Лукьянов. – Называется эта «лунная одежка» – еле выговоришь: «ЭЙ-ЭЛ-Севен-БИ». В этой одежке не страшны ни космический холод, ни космическая жара. И даже запредельные дозы радиации. Декларируемые характеристики этой модели позволяют даже сегодня спокойно работать в четвертом аварийном блоке атомной станции Чернобыля! Сверх защита на все времена! Но после завершения лунной программы эти скафандры были сняты с производства и никогда не модернизировались.
– А сейчас эти замечательные скафандры используются? – невинно спросил Евгений Семенович.
– Нет. Не производятся и не используются, – пояснил Юрий Петрович. – Для того чтобы экипировать наших героев и соответствовать исторической правде, я обшарил все американские космические музеи. Нашел только четыре скафандра в более-менее нормальном состоянии. Из них собрал три полноценных. Вот, выглядят совсем неплохо, – бесцеремонно пощупал внешнюю оболочку скафандра мистера Эхэндстронга Лукьянов. – Скафандр-то лунный, а мы как раз и собираемся на Луну, – пристально смотрел на астронавтов Юрий Петрович. – Что, господа, полетим на Луну?
– Нет, нет! – «закричали» шепотом еле живые астронавты все вместе. – Это невыносимо! Оставьте нас в покое! Мы старые и больные! Мы не хотим на Луну!
Громче всех «шептал» мистер Эхэндстронг.
– Как? – удивился Юрий Петрович, оглядываясь на Валенду. – Не хотят на Луну? Я удивлен, что вы, мистер Эхэндстронг, не желаете вновь испытать это восхитительное состояние невесомости своего организма при пониженном давлении, да еще в атмосфере из чистого кислорода? А я так понял, что вам это безумно нравилось! И вы, судя по хронике, с шутками и прибауткам сумели провести восемь дней в кислородной атмосфере при давлении в ноль тридцать семь земной атмосферы.
– Не-е-е-т!!! – кричали уже в голос три астронавта по-русски. – Не надо снижать давление! Не надо чистый кислород! Это же пытка!
– Хорошо, хорошо, – прикрыл свои уши Лукьянов. – Только не кричите так: не рвите нам душу. А я-то наивно полагал, – продолжил ерничать Юрий Петрович, – что именно чистый кислород и пониженное давление делают вас такими бодрыми, жизнерадостными и работоспособными. И ваши лунные фотографии и кинохроника тому весомое подтверждение. Особенно я запомнил сцену вашего возвращения, – Лукьянов повернулся к Наталье Павловне. – Члены американской лунной экспедиции «Ахиллес» поднялись на палубу авианосца «Хорнет» такие подтянутые, чуть-чуть небритые, но главное, шагают своими ногами, словно, и не было восьми дней опаснейшего путешествия, когда-либо совершаемого человеком! Фантастика!
– Да, в самом деле – фантастика, – подтвердил Тимошкин. – И нигде их не укачало. Даже при входе в атмосферу Земли со второй космической скоростью!
– Да, ты прав, – согласился Лукьянов, – астронавты должны были испытать кошмарные перегрузки при этом маневре, а у них – ни в одном глазу. Как будто просто с парашюта спрыгнули. А наших космонавтов зачем-то сразу хватают, в кресло сажают, в одеяла закутывают, ходить своими ногами не дают, – продолжал причитать Лукьянов. – Слабаки какие-то, думаю, а не космонавты.
– Обращаются, как с инвалидами, – успел вновь вставить Евгений Семенович, – прямо за державу обидно.
– Да, Тимошка, согласен, – кивнул Лукьянов другу и, вновь обратившись к господину Эхэндстронгу, продолжал. – А американские парни – просто железные ребята! Вот я и подумал, что вы бы с удовольствием повторили прогулку по Луне. Тем более, как раз сегодня – тридцатилетний юбилей высадки человека на Луну. Это было бы очень символично – попрыгать на поверхности Луны. Нас заодно поучите, как правильно ходить и молодость вспомните.
– А вот научные исследования свидетельствуют: при пониженном давлении человек может только неподвижно лежать на постели. И то вся кожа воспаляется и может быть омертвение тканей на периферии, – не унимался дотошный Тимошкин. – А работать при таком давлении невозможно – сил не хватит даже гвоздь вбить в доску, тем более, нельзя безошибочно посадить в таких условиях лунный модуль на поверхность Луны. Вообще, при таком давлении и избытке кислорода можно легко загнуться.
– Спасибо, Евгений Семенович, я принимаю к сведению твои важные замечания, – кивнул Лукьянов. – Мы русские люди – гуманные. Мы не будем снижать давление в скафандрах.
Появился командир Уткин и громко доложил, что время прибытия на орбиту Луны – расчетное.
– Спасибо за добрую весть, – ответил довольный Лукьянов. – Слышали, господа? Скоро Луна! И вы можете оставаться в своих скафандрах.
– Нет, нет! – закричали наперебой астронавты. – Снимите с нас эту гадость немедленно! В них невозможно больше находиться. Нам жарко!
– Я сейчас умру! – громче всех вопил мистер Эхэндстронг, извиваясь всем телом на кресле.
– У меня сейчас порвется сердце!
И он потерял сознание.
– Тимоха! – приказал Лукьянов. – Принеси аптечку, быстро!
Вскоре мистера Эхэндстронга оживили с помощью нашатырного спирта.
– Павел! Евгений Семенович! Помогите «нашим друзьям» разоблачиться. Наталья Павловна – проконтролируйте. Тут есть душ и туалет. А то еще кто-нибудь из них действительно умрет от страха, а это не входит в наши планы, – проговорил четко Лукьянов. – Документы, оружие, средства связи – конфисковать.
– Слушаюсь! – бодро отвечал майор Валенда.
Глава 41
Совещание «на высшем уровне»
После ухода Лукьянова Павел Васильевич прошептал почти в самое ухо полковнику Зыряновой:
– Надо обсудить наши дальнейшие действия.
– Есть соображения?
– Надо все обсудить.
– Хорошо. А кто-нибудь из них знает русский язык? – осведомилась Зырянова, расшнуровывая мистера Голдринга.
– Никто. Я проверил, – отвечал Павел Васильевич, избавляя Эхэндстронга от шлема. – Американцы – гордые. Они еще не снизошли до изучения русского языка. «Водка, селедка, балайка, Чернобыль» – вот и весь их запас русских слов.
– Хорошо, но с этими надо быть начеку, – изящно поправляла прическу Наталья Павловна. – Я слушаю.
– Вы видели все это? – взволнованно зашептал Валенда. – Сомнения остались или как? Вы хоть что-то успели снять?
– Да, я снимала, – прошептала в ответ Зырянова. – У меня спецтелефон с набором опций аудио и видео высокого разрешения. Я успела запечатлеть и конец «Плутона». Это было зрелище!
– И выходит, кто был прав насчет изобретения Кондратьева и способностей Лукьянова!? А телеграмма о смерти Зорина?
– Да, да, – соглашалась Наталья Павловна. – И что теперь с этим «добром», делать? Имеются ошеломляющие результаты, а дальше? Мы пока только можем наблюдать и выполнять приказы Лукьянова. Потому что доступа к его изобретению нет, – отсоединяла какие-то шланги полковник Зырянова. – Какой здоровый этот Голдринг! Евгений Семенович! Помогите.
Полковник Зырянова и Тимошкин водворили мистера Голдринга в душ.
– Не беспокойтесь, Наталья Павловна, – говорил Евгений Семенович. – Я его сам домою.
– А может, они все же притворяются, что не понимают? – шепнула в ухо Валенды Наталья Павловна. – И притворяются, что плохо себя чувствуют. Будут на нас смотреть сквозь прикрытые веки и стонать по мере надобности, а сами «все на ус наматывают»!
– И какая им от этого всего польза? – отвечал тихо Валенда. – Как они передадут эту информацию, допустим, в свое НАСА или в ЦРУ? Наталья Павловна! – вдруг он громко зашептал. – А куда подевался этот кейс с аппаратурой?
– Какой кейс? – озадачилась Зырянова. – О чем ты говоришь?
– Волшебный чемодан Кондратьева?
– Не знаю, – сердито прошептала полковник Зырянова, стаскивая с Эхэндстрога лунные сапоги. – Ты осторожнее, Павел Васильевич. Зачем ты их провоцируешь? Говори по-русски.
– Дринк, плиз, – заскрипел мистер Эхэндстрог.
– Признаю ошибку, больше не буду провоцировать, – сразу раскаялся Павел Васильевич. – Действительно, закрутился. Тимоха, принимай Фила, – открыл он дверь в душевую кабину. Прошу вас, господин Эхэндстронг! Сейчас будет вам уош энд дринк! – И добавил тихо, – я давно потерял чемодан из виду.
– Чемодан надо срочно найти, – Наталья Павловна отвинчивала что-то на спине у Комплинза.
– Что, мистер? Приехали? – помогал ей Валенда. – Сидел бы сейчас у себя на фазенде и пил бы свой дринк. Какого ты, потащился на эту пресс-конференцию? За очередной порцией славы и почестей? Вот и получил по заслугам от этих русских! Будешь уже скоро скакать по Луне, ферштейн?
– Павел Васильевич, а почему вы с ними фамильярничаете? Тем боле, что они не понимают.
– Да я это так – балагурю, – швырнул космический шлем на пустое кресло Валенда, – пусть слушают великий и могучий русский язык. А по-английски я всегда с ними поговорить успею. Раздевайся, шнель!
– Какие-то несерьезные скафандры, – подняла с пола внутреннюю одежку, снятую мистером Эхэндстронгом, полковник Зырянова. – И вот это защищало астронавтов от температуры в сто двадцать градусов и от проникающей радиации? Что-то верится с трудом.
– И я про то же, Наталья Павловна, – согласился Валенда, вытряхивающий господина Комплинза из космического белья. – Слишком все хлипко и ненадежно. Браво НАСА!
– Павел Васильевич, по возвращению необходимо отдать эти экспонаты на исследование. А что касается наших дальнейших действий, главной задачей является безопасность Лукьянова, – прошептала полковник Зырянова. – На Луне, в космосе и на Земле.
– От кого его защищать? – удивился Валенда. – Он сам кого хочешь, защитит и нас не спросит. Вы видели, как взрывались корабли и вертолеты? А эти навороченные фронтовые штурмовики? Так что я…
– От предательства, в первую очередь, товарищ майор. От предательства, – помрачнела Наталья Павловна. – От нас самих и, если потребуется, от всяких зарубежных «гостей», у которых подлости и изворотливости не занимать. А Юрий Петрович – достояние республики. Мне кажется, с помощью метода «Кондратьев – Тесла», которым сейчас владеет Лукьянов, можно решить любую всепланетную проблему.
– Какую, например?
– Да любую! – твердо проговорила Наталья Павловна. – Например, энергетическую. Или взять и разоружить всех агрессоров и террористов в мире! Они утром проснутся, а ни ракет, ни пушек, ни взрывчатки нет. Все. Кончилось. И взять негде: заводы по изготовлению танков, пушек, взрывчатки исчезли с лица Земли. Настало мирное светлое будущее. Все ресурсы теперь – на борьбу с бедностью, в образование, науку, медицину! Представляете, что будет?
– Да, я вижу, – улыбнулся Валенда, – и вас это захватило. Но как? Взять и всех разоружить! Хотя во все, что Лукьянов вытворял на американском космодроме, хочешь – не хочешь, а поверишь.
– Так. Слушай мою команду, – прошептала полковник Зырянова. – Взять под особый контроль ситуацию и организовать круглосуточную тайную охрану Лукьянова. Докладывать мне каждый час.
– Слушаюсь, – ответил, меняя белье мистеру Эхэндстронгу, майор Валенда.
Глава 42
Без заговора не обошлось
После принятия американской делегацией душа, после умывания и причесывания, после переодевания в чистое белье и удобные комбинезоны, а также после изъятия средств связи и оружия в виде трех мобильных телефонов и двух армейских пистолетов у Эхэндстронга и Голдринга, Валенда скомандовал:
– Отбой. Можно спать.
Сид Бартел с готовностью пристроился в кресле рядом с соплеменниками. Когда Тимошкин, Валенда и полковник Зырянова скрылись за шторой, до этого изнемогавшие от усталости и горя астронавты сразу встрепенулись и стали шептаться. Первым высказался господин Эхэндстронг:
– Неужели это не сон? Скорее, это не сон.
– Да, да, – поддержали его коллеги, – это не сон.
– Господа! – торжественно продолжал Эхэндстронг. – Я думаю, нет необходимости напоминать вам о нашем долге перед нашим отечеством и наши пожизненные служебные обязанности. Если уже нет былых сил молодости, мы должны оставаться сильными духом и сплотиться при возникновении новых вызовов нашей родине.
– Да, мы согласны, Фил, – закивали остальные.
– Поэтому я призываю вас к строжайшей дисциплине. Мы должны действовать скрытно в обстановке особой опасности. Никто не знает, что с нами будет через час, а может самое страшное произойдет спустя минуту. Вы сами видели этих головорезов из спецподразделения. Одна только бессердечная Зырянова чего стоит! Но красива, чертовка, ничего не скажешь.
– Да, – закивал Голдринг, – этот Валенда – настоящий садист и фашист. Все время говорит по-немецки, а когда намыливал мне спину, то так схватил за руку, что чуть не вывернул. Вот, тут даже синяк, – демонстрировал он руку.
– Да, вижу, – остановил коллегу Эхэндстронг. – Я и призываю вас не говорить лишнего. Надо вспомнить нашу систему скрытых жестов и в особых случаях подавать друг другу необходимые сигналы.
– Да, Фил, не волнуйся. Мы все сделаем правильно.
– Хорошо. Тогда пойдем дальше. Как вы уже поняли, у русских есть уникальное и тайное оружие!
– Да, то, что они вытворяют – фантастика! – не удержался Сид Бартел.
– Оставим эмоции, – поднял руку Фил. – Нам, как честным американцам, необходимо при первой возможности все разузнать и сообщить на Землю, в центр. Как это выполнить, я пока не придумал, но надо быть готовым использовать любой шанс. Мы должны все разузнать и сообщить.
– Поддерживаю вас, – согласился Комлинз. – Предлагаю делать все, чтобы создавать больше путаницы и трудностей для этих смешных кагэбэшников. Будем изображать агентов ЦРУ, и пусть они за нами гоняются. Запутаем их вконец, а если представится возможность – завладеем материальным носителем открытия или уничтожим его.
– Уничтожить господина Люкиянова будет трудновато, но поискать какие-нибудь слабые стороны стоит, – трепал подбородок господин Эхэндстронг. – В общем, бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Они сейчас готовятся к высадке на Луну. Я не верю в эти их фантазии. Господин Бартел? Вы, надеюсь, с нами?
– Конечно, господа, – прошипел еле слышно Сид Бартел. – Я – за Великую Америку.
– Отлично, теперь отдыхаем и набираемся сил для борьбы.
– У меня есть идея, – торжественно сказал Голдринг.
– Говори, не тяни.
– Сид, по-моему, ты немного знаешь русский язык?
– Да, совсем немного. И я, пользуясь случаем, пытаюсь говорить с ними по-русски. Они меня поправляют, подсказывают. Переводят, если что…
– Отлично. Больше внимания этой русской красавице Зырьяновой – ты под видом интереса к русскому языку будешь выведывать у нее информацию по этому открытию.
– Понятно, шеф. Только я опасаюсь этого зверя – Валенду. Вы видели его кулаки?
– Надо умней действовать и не нарываться на Валенду. Я предлагаю, чтобы Сид продолжал вести свою игру с библией и все такое, – импровизировал мистер Голдринг, – втерся к русским в доверие и, может быть, они ему что-нибудь выдадут. Насколько я знаю из нашей прессы, русские очень болтливы.
– Правильно, – тут же поддержал коллегу Комплинз. – Нам всем надо стараться по возможности быть с ними рядом и не нарываться, как господин Эхэндстронг, а то нас посадят в багажный отсек.
– Багажный отсек? – встрепенулся Эхэндстронг. – Знаете, господа, Валенда перед уходом что-то говорил о чемодане.
– Как? ты знаешь русское слово «чемодан»? – заинтересовался Голдринг.
– Нет, не знаю, – посмотрел перед собой Эхэндстронг. – Просто этот Валенда сказал слово «кейс». Сид, вы что-нибудь слышали о чемодане?
– Да, – подтвердил Бартел, – разговор о чемодане я подтверждаю.
– Вот! Вот! – приосанился мистер Эхэндстронг. – Мне кажется, что это зацепка. Сид! Надо попытаться выведать, что это за чемодан и где он находится? Я чувствую, этот чемодан – очень важная вещь.
– Да, господин Эхэндстронг, все понятно.
– Отлично! Я хоть что-то дельное придумал! – горделиво поглядывал на товарищей мистер Эхэндстронг. – А сейчас – всем отдыхать и набираться сил.
– А вы молодец, Эхэндстронг! Не потеряли хватку. Да хранит нас господь, – зевнул Голдринг и закрыл глаза.
– Какие потрясающие звезды! – вдруг произнес мистер Комплинз, вглядываясь в иллюминатор. – Как мы умудрились их не заметить во время нашего полета к Луне, мистер Эхэндстронг?
Мистер Эхэндстронг мгновенно подался вперед и своим немалым весом вдавил щуплого Комплинза в кресло:
– Ты – идиот! Что себе позволяешь? Один день без профилактики и уже несешь, черт знает что? Я тебе сам устрою профилактику, – тыкал в нос Комплинзу огромный кулак лунный астронавт и гордость нации господин Эхэндстронг. – Еще одно слово на эту тему, и твое бездыханное тело русские обнаружат в туалете, понятно?
– Господа! – громко зашикали остальные заговорщики, – тише, господа! Господин Валенда не очень далеко отошел: он где-то рядом. Прекратите немедленно!
Общими усилиями мощного мистера Эхэндстронга оттащили в сторону. Он долго фыркал, как тюлень, держась за грудь, и сверкал глазами в сторону Комплинза. Через некоторое время утомленные возней и помывкой лунные пенсионеры и журналист Сид Бартел все же дружно засопели.
Глава 43
Мы за честную дружбу между народами
– Друзья! – торжественно обратился к товарищам Юрий Петрович. – Скоро мы догоним Луну и, как настоящие охотники, зайдя со стороны Солнца, будем некоторое время наблюдать три объекта одновременно – Солнце, Землю и Луну. Потом встанем на орбиту искусственного спутника Луны. А остальные этапы путешествия расписаны до секунды в компьютере Евгения Семеновича. Павел Васильевич, а где американская делегация? Давай их сюда. Пообедаем вместе.
– Товарищи астронавты, – обратился Юрий Петрович по-английски к появившимся американцам, в светлых комбинезонах и мягких домашних туфлях российского производства, – вы замечательно выглядите. Располагайтесь, где вам угодно, и сейчас мы все вместе перекусим.
Гости заняли кресла одного ряда. Последующие пятнадцать минут путешественники были заняты поглощением разнообразных блюд и напитков. Особенно преуспели в этом американские пенсионеры.
– А почему ты сказал, что у американцев должны были возникнуть в полете проблемы с принятием пищи? – кивнул на бывших астронавтов Андрей, – судя по тому, как они молотят вилками…
– Как бы деликатней выразиться? – вытирал салфеткой руки Лукьянов. – Понимаешь, Андрей, написать сценарий лунной экспедиции, а потом снять кино и выдать его в виде отчетов о полетах на Луну – это одно, а реальные, космические полеты – это совершенно другое.
– И что? – продолжал запальчиво Зорин. – Не пойму, куда ты клонишь?
– Сейчас поймешь. Если бы ученые господа из аэрокосмического агентства действительно собирались выполнить длительное путешествие к Луне, да еще с экипажами из трех человек, они бы включили в состав экипажа «крохобора».
– Крохобора? Ты издеваешься? Какого крохобора? – завелся неуступчивый Андрей.
– Юра, ты нас разыгрываешь? – недоверчиво улыбались женщины. – Какого крохобора? Объясни!
– А такого, – отвечал уже жестко Лукьянов. – Не имея такого помощника, члены длительной экспедиции в условиях невесомости рискуют лечь спать и не проснуться. Если на Земле крошки от еды просто падают на пол, то в невесомости эти крошки начинают «путешествовать» по всем помещениям и могут запросто попасть в дыхательное горло спящего астронавта. «Крохобор» – устройство для поглощения крошек при приеме пищи. В основе – обычный пылесос. Входит в состав обязательного штатного оборудования советских орбитальных станций. На «Ахиллесе» такого оборудования не было никогда. Американские конструкторы просто не знали о такой проблеме, но, судя по «отчетам», астронавты во время полета постоянно что-то ели, они брились и так далее. Делайте вывод сами.
– Да, это серьезный аргумент, – задумчиво произнес Валентин Маркович. – Юрий Петрович, – продолжил он, – я думаю, что выражу общее мнение, – Шустрый оглянулся на стройные ряды кресел салона самолета, – то, что вы проделали и продолжаете творить – вызывает восторг высшего уровня! О подобном мы даже не читали в научной фантастике. Это какая-то сверх-научная фантастика! Это суперфантастика! И у меня закрадывается сомнение в реальности происходящего. Больше похоже на сон, не так ли, друзья?
– Да, согласен, – поддержал выступление Евгений Семенович. – Иногда кажется, это просто сон. Как сейчас, например.
– И это все стало возможным благодаря открытию вашего дяди – Николая Ивановича? – продолжал опрос Валентин Маркович. – И как это открытие называется? Точнее, в какой области знаний?
– Вопрос понятен, – кивнул Лукьянов.
– Юрий Петрович, – незаметно показал глазами на американскую «делегацию» Валенда, – вы хотите при всех рассказать?
– Конечно, пусть американцы тоже послушают. Все равно ничего не поймут, – откинулся в кресле Лукьянов, – а если и что-то поймут, то воспроизвести это я им не позволю: заблокирую. И поскольку волею судьбы все эти знания сосредоточены во мне, то я постараюсь кое-что пояснить.
Веселая компания и американские товарищи затаились.
– Я сам пока понимаю слабо, – продолжал несколько взволнованный Юрий Петрович, – но чувствую то, что мне можно и нужно делать в конкретный момент, а что категорически воспрещается. Это первое. Второе. Если говорить конкретно, то эту совокупность запредельных знаний и возможностей сам Кондратьев назвал «Лабиринтом». И все. Больше я никаких секретов не получал. У меня такое ощущение, что когда я открыл чемодан и интуитивно собрал схему, то в меня «влили» какую-то волшебную жидкость, и я стал другим, хотя внешне не изменился.
– Просто чудо! – восхитилась Зырянова.
– Да, пожалуй. Так вот, у Кондратьева в записях имеется ссылка на «принцип конической лабиринтности с точками бифуркации», а никакого описания этого принципа нет. Если быть точным, то вообще ничего нет. А есть только мои возможности творить чудеса. И еще: я ощущаю себя исполнителем чьего-то плана, чьей-то воли. Только пока не знаю, доброй или злой. В этом кроется опасность. И получается, что я действую по уже созданной схеме. Но я пока не знаю, что будет в финале. Какой должен быть результат. Вот и все, если вкратце.
– Прекрасно, – вновь вступил Зорин, обращаясь к путешественникам. – Он сам ни черта не знает, и мы с ним летим на самолете в космос! Просто замечательно!
– Андрей, – улыбнулся приветливо Лукьянов, – я, может быть, чего и лишнего наговорил, но могу обещать на сто процентов, что безопасность гарантирована всем. И тебе в первую очередь. Собственно, мы здесь только ради тебя.
– Ура! – дружно грянула веселая компания, и Тимошка сразу затянул песню, которую дружно подхватили остальные, – «мы едем, едем, едем, веселые друзья».
– Очень смешно, – растрогался Лукьянов. – Только не пугайте наших американских гостей. Для них мы и так – дикари, а тут вы еще с гармошкой, да на самолете, да на Луну. Ну, а если вы серьезно меня воспринимаете, то слушайте дальше.
– А все ж таки, что такое «Лабиринт»? – успел вставить Шустрый.
– Виктор Анатольевич! Приглуши-ка свет в салоне! – и Лукьянов щелкнул пальцем. – Смотрите!
Глава 44
Лабиринт воочию
Пассажиры, прильнувшие было к иллюминаторам, отпрянули прочь от неожиданности, потому что космос внезапно кончился. Бесконечные звездные дали вдруг приблизились вплотную к самолету, приняв вид непроходимых чащоб из туго переплетенных ветвей и корней неведомых деревьев и растений. Эта громада хитросплетений и нагромождений раскидистых ветвей с огромными листьями и разноцветными цветами, уходящими в бесконечность «лианами», придвинулась со всех сторон и «стиснула» беззащитный самолет, грозя ему неминуемой гибелью. И еще показалось всем, что все эти разлапистые «джунгли» погружены в воды сине-зеленого океана.
– Что это? – забеспокоилась Юлия Сергеевна. – Меня вдруг зазнобило. Где мы? Мы утонули?
– Нет, это не вода, и мы не утонули, – отвечал Лукьянов, голос которого в полумраке зазвучал особо таинственно. – Мы, как летели, так и летим на Луну. А это знакомьтесь – Лабиринт! Правда, красиво?
– Красиво? – ужаснулся Тимошкин, вглядываясь в иллюминатор. – Мы же сейчас зацепимся за эту корягу! – И Евгений Семенович вжался в кресло.
Пассажиры приготовились к худшему, но самолет, между тем, не снижая скорости, запросто «продрался» сквозь узловатые заросли, не причинив себе, ни малейшего вреда. «Листья», «деревья» и «сплетенные корни» – все, что было на пути самолета, странным образом «пропускали» летательный аппарат сквозь себя без последствий: просто исчезая на время и потом восстанавливаясь.
Воспользовавшись тем, что все участник экспедиции смотрели в иллюминаторы, журналист Сид Бартел быстро подсел к Наталье Зыряновой.
– Извините, мэм, но я срочно должен с вами поговорить, – выпалил мистер Бартел.
– Насколько мне позволит мой английский, – сразу оценила ситуацию полковник Зырянова. – Я вас слушаю.
– Я постараюсь говорить понятно, – кивнул Бартел. – Все что я скажу, очень важно. Для вас, для меня и для всех. Мои соотечественники поручили мне найти местонахождение чемодана с вензелем эн ти.
– ?
– Не удивляйтесь, госпожа Зырянова. Несмотря на все причуды возраста, эти старички являются стопроцентными американцами, прошедшими в свое время специальную подготовку, и они с первой секунды поняли, что имеют дело с необычным явлением и будут стремиться к тому, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию.
– Каким образом?
– Они постараются сделать все, чтобы или заполучить хоть какую-нибудь информацию об этом чуде и попытаться нарушить планы Лукьянова. Меня заставили втереться к вам в доверие, и под видом интереса к русскому языку выяснять любые детали. Их интересует все. Но вы должны знать, что я на вашей стороне.
– Я вас поняла, мистер Бартел, – произнесла, обворожительно улыбаясь, Наталья Павловна. – Но мне нужны гарантии, мистер Бартел.
– Да, конечно, у меня для вас есть еще кое-что, – перешел почти на шепот Бартел. – Вы уже поняли, что моя цель – вывести на чистую воду этих псевдо астронавтов, а наша религиозность помогает мне в этом деле. Одного факта, что уже трое отказались клясться на библии, достаточно для того, чтобы религиозная Америка усомнилась в истинности их лунных воспоминаний и представленных доказательствах. И количество сомневающихся растет с каждым днем. Можете в этом не сомневаться.
А совсем недавно, в начале лета, со мной встретился один профессор, астрофизик. Кстати, он тоже не верит в факт посещения американцами Луны. Так вот, профессор, имя которого я пока называть не буду, занимается проблемами происхождения жизни. Его коллектив на протяжении многих лет постоянно изучает космос в различных диапазонах, используя целую сеть обсерваторий по всему миру. Зная мои пристрастия, профессор счел необходимым ознакомить меня с этим сообщением.
– Что это? – Наталья Павловна приняла ламинированную полоску бумаги.
– Это сообщение, о существовании которого знают только пять человек на Земле, – заметно волновался мистер Бартел. – Наталья Павловна, это послание на русском языке было получено летом этого года при исследовании планетарной туманности NGC 6537 в Созвездии Стрельца. Расстояние до туманности примерно 4000 световых лет.
Наталья Павловна стремительно прочитала текст:
«Восемнадцатого июля 1999 года в семнадцать часов тридцать две минуты тридцать секунд по ют и си в возрасте сорока одного года скоропостижно скончался гражданин Андрей Иванович Зорин, рожденный в городе Уральске в 1958 году».
– Что скажете?
– В это невозможно поверить, – на секунду потеряла самообладание Наталья Павловна. – Может быть, это подделка или ваш розыгрыш?
– Я понимаю, Наталия, у вас нет оснований доверять мне, но дослушайте меня.
– Хорошо, – согласилась Зырянова. – Продолжайте.
– Уважаемая Наталья Павловна, знаете, как называется планетарная туманность «NGC 6537» в Созвездии Стрельца.
– Нет, не знаю.
– Красный паук.
В этот момент включился верхний свет и пассажиры стали горячо обсуждать увиденное. На Сида Бартела и Наталью Павловну в этот момент пристально посмотрел Лукьянов, а из дальнего конца салона за ними наблюдал мистер Сильная Рука.
Сид Бартел поспешил подняться.
– Я думаю, что сумею подыграть вам, – тихо говорила Зырянова, улыбаясь, – а вы будете снабжать ваших пенсионеров информацией, которую я сочту необходимым вам предоставить. Общаться только со мной, понятно?
– С первой секунды нашего знакомства госпожа Зырянова, – невпопад отвечал мистер Бартел, – я не нахожу себе места. Вы – удивительная женщина! У нас в Америке таких не встретишь. Один только разговор с вами может сделать мужчину счастливым.
– Спасибо за комплимент, мистер Бартел, – поправляла волосы Зырянова. – Передавайте привет вашим соотечественникам.
– С удовольствием, – встал с кресла мистер Бартел.
– Обычному человеку Лабиринт видеть не полагается, – продолжал давать пояснения Юрий Петрович, многозначительно поглядывая на полковника Зырянову, – но мы с вами особенные, и поэтому можем наблюдать Лабиринт во всей красе. То, что вы видите, это та самая пресловутая «темная материя», которую никто в мире обнаружить не может. О существовании темной материи ученые начали только догадываться, да и то пока только по косвенным признакам.
– Насколько я понял, – включилась в общий разговор Наталья Павловна, – мы все живем в этом великолепии, только его не замечаем?
– Да, именно так – живем, но видеть и ощущать не можем. Таков закон Лабиринта, – отвечал с готовностью Лукьянов, показывая на таинственные «заросли». – Более того, без этого «великолепия» сама жизнь была бы невозможна.
Веселая компания вновь приникла к иллюминаторам.
Сириус, погруженный в «космические воды светло-зеленого „океана“», казался зеленоватым «светляком», а Луна стала медно-розовой и уверенно плыла впереди.
По мере того, как путешественники вглядывались в окружавшие самолет «джунгли», стали проступать некоторые подробности невиданного «подводного леса».
Нагромождение странных форм и переплетений «лиан» приобрело зеленоватый оттенок, усердно перемешанный с синими и красными цветами. На ветвях висели огромные округлые плоды, напоминающие яблоки, а под корнями желтели яйца «рептилий». В темных вертикальных провалах и расселинах уходящих в бесконечную глубь вниз и высь, светились «глаза неведомых существ», и бледнели мертвенные огни гигантских светляков.
Юлия Сергеевна, вглядываясь в пейзаж за окном, сказала:
– Юра, что это? Очень похоже на картину в твоем чемодане.
– Да, – подтвердил Лукьянов, – так оно и есть – Николай Иванович нарисовал Лабиринт.
– А что такое «твой Лабиринт?» – задала главный вопрос полковник Зырянова, следя за реакцией американцев. – Как можно определить это явление природы?
– В том то и дело, что Лабиринт – не явление природы, – ответил Лукьянов. – Я могу предположить, что Лабиринтом можно назвать то место, где расположена наша Вселенная. И еще, насколько мне удалось понять, строение человеческого организма – лабиринтно. Другими словами человек это продолжение Лабиринта. И еще Лабиринт это место «проживания» нашего второго «я» и наших сновидений.
– Как так может быть, Лукьянов? Наша бесконечная Вселенная размещается в каком-то лабиринте? – остался недоволен ответом Зорин. – Этого не может быть!
– Да, не в каком-то лабиринте, а в Лабиринте с большой буквы! Можете мне не верить. Это твое право, Андрей, – в свою очередь запальчиво заговорил Лукьянов. – Но в реальность событий, которые произошли сегодня – восемнадцатого июля 1999 года – и участниками которых были вы сами, вам придется поверить. Или я не прав?
– Да, ладно, Юрка! Не заводись, – постарался успокоить друга Евгений Семенович. – Ты прав, прав. Значит, говоришь, это место, где расположена наша Бесконечная Вселенная? Мне тоже кажется это забавным!
– Да, это так, – продолжил разъяснение Лукьянов, взявший себя в руки, – а может, расположено и бесчисленное количество других вселенных.
На этот раз все промолчали.
– Хорошо, хорошо, – говорил Лукьянов Юлии Сергеевне, которая обняла его за плечи. – Все нормально. Я буду спокоен, и не буду обращать внимания на злые зоринские нападки. А знаешь ли ты, Андрей, каким символом обозначался Лабиринт у древних землян задолго до христианства?
– Честно говоря, не знаю, – продолжал злопыхать Зорин. – Надо же придумать! Место, где расположена наша Бесконечная Вселенная! Ну, говори, если знаешь.
– Это крест. Знак Лабиринта – Крест.
– Так просто? – удивилась Елизавета, указывая за иллюминатор. – Вот это нагромождение всего – обозначается просто крестиком?
– Да, но не крестиком, а крестом, – стал опять горячиться Лукьянов. – Суть Лабиринта – перекресток. Пересечение. В данном случае пересечение магистралей. Потоков. И всегда есть выход, и всегда есть выбор. Хочу заметить, что знания человечества о Лабиринте очень древние, я бы сказал – эзотерические. Этими знаниями владели наши предки. И эти знания до определенного момента служили во благо людям, и, наверное, эти знания не раз спасали человечество от катастроф. А сейчас этот символ Лабиринта является символом христианства. Понимаете?
– Юра, конечно, понимаем, – поддержал одноклассника Валенда. – Все в порядке, только не волнуйся. А то, как ты заводишься, все сразу начинают паниковать. Если с тобой что случится, как мы вернемся на Землю?
– Ничего со мной пока не случится. Только у вас сейчас должен быть один критерий: вижу, значит, верю. И тогда все будет нормально. А то развели демагогию: «здесь верю, там не верю».
– Браво, Варя! Браво, Женька! Браво, Юра! – громко возвестила Вера Николаевна. – Мы верим в тебя, Юра! Вперед! На Луну!
Глава 45
Есть ли звезды в космосе? или американский вариант ответа
«Джунгли» закончились также внезапно, как и начались.
Звезды выстраивались в известные с детства фигуры: Большая медведица, Малая медведица, Лебедь, Орион.
– А мне интересно знать, – обратился к астронавтам, после приема пиши Лукьянов, – как же вы, будучи в здравом уме и трезвом сознании, умудрились не увидеть и не смогли сфотографировать ярчайшую звезду Сириус? – кивнул он на иллюминатор. – В космосе Сириус светит так, что глаза слепнут.
– Нам на Луне было не до звезд, господин Люкиянов, – с достоинством отвечал господин Эхэндстронг, держа перед собой большой бокал с минералкой. – Полет на Луну – тяжелейшая работа, когда-либо выполняемая землянами.
– Кто же спорит, – согласился Юрий Петрович.
– Юра! – подал голос Тимошкин. – Чего ты пристал к людям? Они сказали: были заняты интересной работой и ничего не видели вокруг себя, включая твои чертовы звезды. Ничего не фотографировали, кроме себя любимых на фоне спускаемого модуля – последней надежды на возвращение домой. У них там, – показал на Луну за иллюминатором Евгений Семенович, – было много разных обязанностей. Флаг воткнуть надо? Надо! А штырь для флага надо вбить! Надо! А дырку для штыря надо пробурить дрелью? Надо! И еще этот уголковый отражатель надо было достать с полки, расчехлить и поставить на лунный грунт? Тяжелейшая работа, я вам доложу!
– Спасибо, Евгений Семенович, прояснил ситуацию, – продолжал опрос Юрий Петрович. – Понятно, астронавты были заняты работой, но зачем тогда в своих мемуарах вы, мистер Эхэндстронг, написали: «звезды слабые и размытые». Вместо того чтобы честно признаться: «ничего не видели. Пот застилал глаза, и было не до звезд». А теперь «слабость и размытость» заставляет усомниться в искренности ваших воспоминаний. И здравый смысл, и физические законы на моей стороне. Я понимаю и принимаю ваши аргументы по поводу отсутствия звезд на фотографиях на небосклоне Луны при фотографировании ближних, освещенных солнцем объектов. Действительно, – Лукьянов обратился к землякам по-русски, – в этом случае звезды будут засвечены более ярким источником света – Солнцем. Но стоило вам, господин Эхэндстронг, – вновь перешел на английский язык Лукьянов, – изменить экспозицию: отвести камеру с освещенного объекта, увеличить выдержку и диафрагму, то звезды сразу станут доступны для фотографирования. И этому есть доказательство – фотосъемка нашими «Луноходами» и автоматическими спускаемыми аппаратами лунных станций. На этих фотографиях отчетливо видны детали следов колес, детали пейзажа, включая отдельные камни, и, в то же время, отчетливо видны и звезды. Что вы на это скажете?
На этот раз господин Эхэндстронг промолчал, гордо выпятив подбородок.
Юлия Сергеевна воспользовалась паузой и сказала:
– Юра, давай поешь. Есть рыба. Может, будешь бифштекс? Пусть эти американцы немного отойдут, а потом и поговорите. Они же не сбегут с самолета – мы тут все твои заложники.
– Спасибо, Юля, да, я поем, – взял тарелку с запеченной рыбой Лукьянов. – Только мне надо его дожать.
– Кого?
– Мистера Сильную руку. Вот кого. Потом будет некогда. Итак, вы, господин Фил Эхэндстронг, – продолжил Лукьянов, как ни в чем не бывало, – вы просто обязаны были сделать снимки членов экспедиции, находящихся на лунной поверхности на фоне неба, усеянного сотнями ярчайших звезд! Эти фотографии были бы весомым доказательством подлинности американской лунной экспедиции. Но вы этого не сделали.
Эхэндстронг равнодушно пожал плечами и поставил пустой бокал на столик.
– Кстати, – Лукьянов вновь обратился к друзьям по-русски, – в интернете имеется много материалов, авторы которых с пеной у рта доказывают, что и на Земле невозможно запечатлеть звезды, если объектом съемки является, например, человек, освещенный уличным фонарем. В этом случае, звезды на данном фото, якобы, видно не будет. А я взял да и сфотографировал «мыльницей» зимой при свете уличных фонарей своего соседа с собакой. И Сириус отлично получился! И никаких дополнительных приспособлений и шведских супер-фотоаппаратов «Хассельблад», какие были в распоряжении астронавтов, мне не потребовалось. Да, картинка не очень, но все прекрасно видно и понятно: под фонарем стоит человек, а у него за спиной звезда на ночном небе. Что и требовалось доказать. Любой из вас может сделать подобную фотографию. А то, что ни на одном из снимков «НАСА», которые официально являются фото-отчетами и призваны подтвердить факт посещения вами Луны, – Юрий Петрович перешел на английский, – как раз свидетельствуют об обратном: вас там не было, уважаемые астронавты. Вот доблестный мистер Эхэндстронг, уже признался в обмане. Берите с него пример…
– Нет! – покраснел Фил Эхэндстронг. – Я ни в чем не сознавался и ничего такого вам не говорил. Если и были какие-то признания, то вы меня вынудили их произнести под угрозой смерти.
– Опять двадцать пять – за рыбу деньги! – всплеснул руками Юрий Петрович, уронив тарелку с запеченной рыбой на пол. – У меня же есть свидетели вашего признания! – показал он рукой на друзей. – И весь наш разговор записан на видео.
– Это не имеет значения. Вы оказали на меня давление, – жестко проговорил Эхэндстронг. – Суд учтет эти обстоятельства….
– Суд? – удивился Юрий Петрович. – Вы что, надеетесь вернуться назад в Штаты и подать на меня в суд? Видите, друзья, опасность немедленной смерти отступила, и теперь можно продолжать исполнять свою роль! Учитесь у американцев. До чего изворотливые ребята! Браво, браво! Похоже, уроки ваших специалистов пошли вам на пользу.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – отвечал господин Эхэндстронг.
– Хорошо, хорошо, сейчас вы все поймете, – улыбался Юрий Петрович. – У меня есть надежные данные.
– Какие еще данные? – ухмыльнулся господин Эхэндстронг.
– А вот такие данные, – стал серьезным Юрий Петрович, и щелкнул пальцем.
Сразу в этот момент в головах всех присутствующих зазвучали слова:
«Кто из нас, умудрившихся родиться и жить на Земле, хоть один раз в жизни не испытывал перед пробуждением удивительное состояние предрассветного сна. Это непостижимое, ни с чем несравнимое ощущение бесконечности и одновременно понимание неотвратимо приближающегося завершения чего-то важного и нужного и обычно недосказанного или недослушанного, а, может быть, просто непонятого, заполняет все наше существо и заставляет с замиранием сердца ожидать новых сонных событий.
Вот реальность уже подкрадывается на кошачьих лапах, или, напротив, настойчиво вторгается звуками просыпающегося города, а мы еще там, на том берегу. Да, мы еще там, на том берегу, но уже чувствуем…»
– Хватит! Хватит! – кричал не своим голосом господин Эхэндстронг, неосторожным движением разбив пустой бокал. – Прекратите, немедленно!
Но Юрий Петрович невозмутимо продолжал:
– Да, мы еще там, на том берегу, но уже чувствуем, что реальность уже подкрадывается на кошачьих лапах, или, напротив, настойчиво вторгается звуками просыпающегося города, а мы еще там, на том берегу, и каждое утро в семь часов к вам, господин Эхэндстронг, приходит человек. Появление постороннего в вашем доме происходит на протяжении последних сорока семи лет с момента вашего зачисления во вторую группу астронавтов НАСА. Человек этот приносит с собой маленький чемоданчик. А в нем, помимо различных медицинских инструментов и препаратов, находятся шприцы. И вот, в зависимости от вашего самочувствия и настроения, этот человек заставляет вас принять препарат или вводит вам в вену желтоватую жидкость. Потом человек бесшумно уходит, оставляя вас с будильником, настроенным на восемь тридцать. И этот ритуал повторяется изо дня в день на протяжении сорока семи лет. Без выходных.
– Не может быть, – прошептала Вера Николаевна.
– Да, да, господин Эхэндстронг, – продолжал твердым голосом Лукьянов, не обращая внимания на реплику. – Иногда, правда, редко, но бывают дни, когда вам становиться совсем невмоготу: тогда вы, катаясь по полу, выкрикиваете проклятия в адрес тех, кто посылает вам этого человека и просите господа ниспослать вам смерть. Удивительно, но в этом мире и смерть оказывается надо заслужить! Для вас смерть – это дар избавления от ночных кошмаров, которые вам снятся, уважаемый господин Сильная рука, каждую ночь вот уже тридцать лет. Ваш кошмарный сон очень простой – вы в полной экипировке «а-ля лунный астронавт» застряли в узком люке лунного модуля. Но действие происходит не на Луне, а на съемочной площадке под ярким и горячим светом софитов. Вы кричите, что вам невыносимо душно, и нечем дышать, но вас не слышат: вас просто тянут за ноги операторы и осветители. И не могут вытянуть. Господин Сильная рука, я ничем не могу вас утешить: ваш кошмар будет сниться вам до самой смерти. И сегодня он тоже приснится вам. Это расплата за вашу ложь, хотя у вас – лунных астронавтов есть некоторое оправдание.
– Какое? – был первым на вопросе Тимошкин. – Какое может быть оправдание этим фальсификаторам?
– К сожалению, Тимоха, это оправдание для всего человечества и не только для астронавтов лунной программы. Это оправдание и для тебя, и для меня и для них, – Лукьянов показал рукой на друзей. – Речь идет об одной маленькой невинной, на первый взгляд, человеческой шалости – желанию все приукрасить или попросту – обмануть. И эта шалость – наидревнейшая составляющая живой натуры. А в жестоком мире животных это единственная возможность выжить и сохранить свой вид.
– Что? – искренне удивилась Елизавета, – животные умеют лгать?
– Сколько угодно! И вы об этом прекрасно осведомлены: куропатка делает вид, что не может взлететь, и уводит врага от гнезда с птенцами. Хитрая обезьяна, подающая сигнал «опасность», и когда все ее родичи убегают, спокойно в одиночестве поедает добычу. Эти примеры можно приводить до бесконечности.
– Мимикрия! – подсказал Зорин, – покровительственная окраска. Тигр или леопард.
– А насекомые? – догадалась Юлия Сергеевна. – Могут прикинуться чем угодно.
– А человек запускает дезинформацию, – печально вставил Валенда.
– Да, – согласился Лукьянов, – в основе этих маневров заведомый обман. И человек, как часть животного мира, естественно воспользовался «изобретением» и вкусил. Потом, что называется, вошел во вкус, и теперь не может и часа прожить без этой важной составляющей своей натуры, – Лукьянов пристально посмотрел на Наталью Павловну. – А дальше больше: благодаря постоянному тренингу в этом направлении, мозг человеческий развился до невероятности и человек рывком вышел из равновесия и стал царем природы в кавычках. Почему в кавычках: да потому что современный путь цивилизации эту путь гибельный. А вывод из всего сказанного простой. Ложь это игры разума. А, значит, ложь является двигателем цивилизации. А американская лунная программа – самая масштабная ложь цивилизации. Поэтому, товарищи американцы не обижайтесь на то, что вас многие не любят. Уж слишком много горя и лжи принесли вы в современный мир. И вы трое тому вещественное доказательство. И не важно, как вы сами к этому относитесь. Просто существуют независимые объективные факты, которые говорят: «они солгали». И все.
Помолчали и Юрий Петрович продолжил.
– И, в случае, когда вам, уважаемые господа, становится совсем невмоготу, из потайных дверей ваших жилищ появляется целая бригада молчаливых людей, которые пристегивают вас ремнями к специальной кровати и, не обращая внимания на ваши вопли, совершает над вами манипуляции, которые приводят вас в нужное состояние. По всему вашему дому установлены видеокамеры, даже в туалете и ванной. Вас ни на минуту не упускают из поля зрения. И это продолжается на протяжении сорока семи лет. Другой человек на вашем месте давно бы сошел с ума или покончил бы самоубийством. Но вам эта роскошь не позволительна. Вы – публичные люди! Вы – легенда! У вас календарь расписан на месяцы вперед. В молодости все вы подписали контракты и теперь оплачиваете счета.
– Какие счета? – мистер Эхэндстронг продолжал делать вид, что не понимает. – По-моему, вы хороший сочиняла, мистер Люкиянов.
– Да, – согласился, улыбаясь, Юрий Петрович, – я иногда люблю пофантазировать. Но сейчас я предлагаю вспомнить быль – ваше сегодняшнее утро.
– И что? – насторожился мистер Эхэндстронг, – Что утро? Что?
– Да то. Просто в вашем доме сегодня утром открылась дальняя, незаметная дверь, – не очень вежливо осадил мистера Эхэндстронга Юрий Петрович и щелкнул пальцами.
Глава 46
«Утренняя спец гимнастика»
Салон самолета сразу заполнился розовым туманом, который стал быстро конденсироваться и скручиваться в маленькие вихри. Салон пропал, а вместо него возникла небольшая, квадратная комната. Посередине помещения возвышалась реанимационная кровать, а рядом на стуле сидел человек с завернутыми за спину руками и темной повязкой на глазах. Это был мистер Эхэндстронг, и он тихо задыхался.
У маленького окна стояли двое и курили.
Высокий потушил сигарету и тихо проговорил:
– Скорей бы меня перевели. Сил никаких не осталось – иногда еле сдерживаюсь. Хорошо, что осталась всего две недели. И, ту – ту! В Алабаму. Домой!
– Тебе везет, долговязый! Домой – это здорово! – скороговоркой согласился широкоплечий. – Я бы тоже домой. Хоть завтра. Но мне еще год. И я должен возиться с этим, – широкоплечий шлепнул бывшего астронавта по лысине. – А с каждым годом с этим стариком все больше и больше проблем. Я что-то стал уставать от него.
– Ты что вытворяешь, – злым шепотом оборвал его высокий и показал глазами на видеокамеру.
– Да ерунда, – сплюнул с досады широкоплечий. – Давай завершать! Я сейчас ему сделаю «ди – шестнадцать». А ты, пока встряхни его хорошенько. Только ничего ему не сломай. В прошлый раз ты ему вывихнул руку. Он ныл потом три недели. Хорошо с ним было работать еще лет пять назад, – широкоплечий ломал ампулу и заполнял шприц. – Бывало, выслушаешь его бред. Вколешь ему, вытрешь нос. Потом, дашь «Бесамэ мучо», и он готов к дальнейшим «подвигам». Хоть на интервью, хоть к Президенту на прием. А сейчас все хуже и хуже. С каждым днем – все новые и новые причуды. Я готов, – широкоплечий поднял руку со шприцем.
– Проснись, сволочь! – крикнул во весь голос долговязый, встряхивая размякшее тело мистера Эхэндстронга. – Ты чего тут разлегся?! Сегодня у тебя встреча с Президентом, ты меня слышишь? Отвечай!
Мистер Эхэндстронг поднял безглазое лицо.
– Отпустите меня, – шептал он, – мне страшно.
– Как ты мне надоел! – кричал долговязый. – Сидеть смирно!
Он освободил руки старика Эхэндстронга и приказал:
– Быстро вытяни правую вперед!
Широкоплечий мгновенно подкатил стол на колесах, ухватил руку, наложил жгут и ввел препарат в вену.
– Готово! – отъехал он в сторону. Через три минуты начнет действовать. Давай сюда судно!
Волна тошноты поднялась снизу. Старик, удерживаемый могучей рукой долговязого, долго трясся над эмалированной емкостью.
– В душ! – коротко бросил широкоплечий.
Старика под руки занесли в душ. Через пять минут с полотенцем на седой голове голый мистер Эхэндстронг восседал на том же стуле. Теперь руки были свободны.
– Готово! Начинай! – скомандовал широкоплечий.
– Так! Ты понял, гнида, что теперь должен говорить? Иначе все повторится!
– Да, я понял, – трусливо улыбался мистер Эххэндстронг. – Я больше не буду.
– Прекрасно, – улыбался долговязый. – У тебя сегодня пресс-конференция и встреча с Президентом. Помни, что за тобой наблюдают постоянно. От тебя сегодня требуется только одно – соблюдать наши инструкции. Понятно? Но если что не так, тебя ждет скорая расплата! – долговязый показал шприц с длинной иглой.
Розовый туман медленно таял.
– Мистер Эхэндстронг, – Лукьянов стоял в проходе рядом с креслом астронавта. – Вы здесь в полной безопасности, и к Президенту на прием сегодня идти не надо.
Мистер Эхэндстронг тихо плакал без слез.
– Это так ужасно! – воскликнула сердобольная Елизавета.
– Только искреннее раскаяние поможет избавиться от кошмаров, но господин Сильная рука, похоже, сам пока не готов к такому поступку, – тихо произнес Лукьянов, – остается единственный выход – смерть. В общем, господа, – обратился Лукьянов к американцам, – вы должны быть нам благодарны: мы даем вам шанс.
Над головами сидящих проплыла Варенька в оранжевом комбинезоне, распевая странные вирши тоненьким голоском:
В салоне наступила тишина.
– Ты чего там распелась? – напустился на внучку Валентин Маркович. – Откуда ты эту чушь взяла? Сама сочинила?
– «Ты несешь любовь только мертвым», – повторила Варенька и, оттолкнувшись руками от потолка салона и сложив руки «ласточкой», направилась было в хвост самолета, но зацепила ногой защелку дверки верхней полки для ручной клади и оттуда, прямо на голову мистеру Эхэндстронгу, упал кожаный чемодан, стукнув его по лбу.
– Варя! – взревел вслед улетающей внучке Валентин Маркович. – Быстро вернись! Что за наказание! Вернись немедленно и извинись перед господином астронавтом! Вот я тебе задам за твой «мертвенный свет», – негодовал Шустрый, – вы уж ее простите, мистер астронавт. Она разбаловалась не в меру – летать, видите ли, научилась.
– По-моему, это китайский эпос, – заметил Юрий Петрович. – Господин Эхэндстронг, примите наши извинения за доставленное неудобство.
– За первое или за второе? – осведомился господин Эхэндстронг.
– За оба сразу, – ответил Лукьянов.
– Принимаю только за второе, – с достоинством отвечал мистер Эхэндстронг.
– Ничего страшного, – передавал чемодан Юрию Петровичу мистер Голдринг, – ну, получил оплеуху от вашего чемодана. Это же ваш чемодан, господин Люкиянов?
– Да, чемодан мой, – подтвердил Юрий Петрович.
– Это гораздо приятней, – мистер Голдринг нежно погладил ухоженную лысину господина Эхэндстронга, – чем оплеуха, скажем, от господина Валенды.
– Ценю ваше чувство юмора, мистер Голдринг, – отвечал Лукьянов, принимая чемодан. – Я, пожалуй, перенесу его поближе к своему месту, – сообщил он американцам.
– Вы, мистер Эхэндстронг – идиот! – прошептал Голдринг. – Этот чемодан все время был у вас над головой.
Глава 47
Наконец-то, Луна!
– Всем приготовиться! – четко и громко скомандовал Лукьянов. – Приступаем к осуществлению второго и главного этапа нашей операции. Сейчас наш самолет находится на расстоянии триста восемьдесят тысяч километров от Земли и на расстоянии всего четыреста километров от Луны. Как я вам и обещал, мы можем наблюдать одновременно три объекта Солнечной системы. Солнце сейчас по левому борту и вверху.
Иллюминаторы левого борта автоматически закрылись светозащитными шторками.
– На Солнце смотреть запрещается, – добавил Юрий Петрович, – а наша Земля и Луна – в правом иллюминаторе.
Земля висела под самолетом огромной радужной «каплей», а Луна, подобно шару, выточенному из прозрачного коричнево-красного оникса, была впереди и выше.
Веселая компания с восторгом и некоторым страхом смотрела вниз – на Землю.
Елизавета прошептала:
– Я что-то подобное один раз видела во сне! Все было такое яркое – прямо изнутри горело! Как сейчас. Вот так бы сидела и смотрела до конца своих дней. Какая наша Земля красавица!
Тимошкин тоже не отставал от жены:
– И куда делся весь этот «лес» со «светлячками»? К ним я уже успел привыкнуть. Было чувство безопасности: если что случится, я смогу ухватиться за какую-нибудь «ветку» и не упаду. А сейчас под нами бездна!
– Да, у меня тоже такое же состояние: как-то не по себе, и подташнивает, – согласилась с Тимошкиным Вера Николаевна. – Юра! Теперь мне не просто страшно, а очень страшно!
– Вера! Да что с тобой? Ты же мой самый стойкий боец и вдруг – «на тебе»! Немедленно возьми себя в руки. А то щелкну пальцем – полетите на Луну без самолета и без скафандров.
– Все, она уже берет себя в мои руки, – сказал Зорин и крепко обнял жену. – С этим Лукьяновым беды не оберешься. Лучше молчать и ничего не говорить. Так будет спокойней.
– Мы тут сидим внутри какого-то несерьезного, крохотного самолетика, – продолжал провокацию Тимошкин, внимательно рассматривая огромную Землю, висящую под самолетом, – Юрка! А как ты считаешь, наш самолетик не развалится на части? Что-то он слишком маленький для такого опасного путешествия.
В этот момент все явственно услыхали какой-то скрип.
– Женька! И ты туда же? – оборвал одноклассника Валенда. – Вместо искренней радости от настоящего космического полета к Луне у тебя «звездные страхи и ахи». Тоже мне – современник и соотечественник Гагарина и Леонова.
– Еще раз вам повторяю, – взял слово Лукьянов. – Мы все вместе с самолетом находимся в абсолютной безопасности. А что касается нашего, как ты говоришь крохотного и несерьезного самолетика, да будет тебе известно, что это один из лучших и самых надежных самолетов в мире. Конечно, при грамотной его эксплуатации. И еще хочу сказать в защиту нашей авиации и космонавтики. Есть надежное профессиональное мнение, что взлететь и лететь может только красивый летательный аппарат. Неважно, самолет это или ракета. В самом понятии «красивая форма» удивительным и чудесным образом сходятся точные математические расчеты, аэродинамические свойства и представления человека о красоте. Так вот, наш лайнер «ТУ-154 эм» – очень красивый самолет. И наши ракетные комплексы «Востоки», «Союзы» и «Прогрессы» – красивые с любой точки зрения.
– А посмотрите на «Плутон-5», – продолжил Лукьянов. – Угловатый, несуразный, непропорционально вытянутый. И если говорить правду, «Плутон-5» толком ни разу и не летал. За него «показательные взлеты» под литером «Плутон-5» выполнял замаскированный «Плутон-1 Б». А взять, например, американский «лунный модуль». С точки зрения математики и космической эстетики – настоящий уродец. На этом квадратно-кубическом недоразумении со смещенным центром тяжести, да еще с двумя одинаковыми ракетными двигателями невозможно было бы произвести посадку на лунную поверхность. Люди, конструирующие американский лунный модуль, понятия не имели о требованиях к конструкции подобных объектов. Такая несуразная форма! Такое количество стыков под прямым углом и такое количество сварных швов! Какая там может быть герметичность?! – уверенный в своей правоте, разошелся Юрий Петрович. – А главное, зачем этому недоразумению два двигателя? Вдумайтесь! Зачем иметь один двигатель для посадки и второй, точно такой же двигатель, для взлета? Когда уже советскими разработчиками давно была отработана схема для лунных возвращаемых аппаратов один двигатель посадки и тот же самый для взлета. Это облегчает конструкцию на вес целого двигателя и второй системы управления! А для космоса каждый грамм на учете! Сразу видно, американские конструкторы делали спускаемый аппарат от «фонаря». Им бы с нашими специалистами проконсультироваться, но, сами понимаете, время было такое – не до консультаций. Поэтому мой вердикт следующий. На лунном модуле данной конструкции невозможно прилуниться и невозможно стартовать с Луны. Это «лунное недоразумение» было создано с единственной целью – отмыть деньги американских налогоплательщиков. А мы сейчас с вами прилунимся – вы даже и не успеете глазом моргнуть. – Лукьянов сделал паузу и продолжил:
– Виктор Анатольевич! Слушай мою команду! Приказываю прилуниться в точке ноль градусов сорок одна минута и 15 секунд северной широты и 23 градуса, двадцать шесть минут и ноль-ноль секунд западной долготы. Эта лунная местность называется Морем спокойствия.
– Эй! Орлы! – Юрий Петрович зычно бросил в сторону американской делегации. – Мы – над Морем спокойствия. Скоро сядем!
Самолет стал плавно снижаться, и по мере приближения Луна начала менять свой облик, наливаясь цветом.
Сначала Луна выглядела как «чугунное пушечное ядро», отражающая солнечный свет выщербленным кратерами боком, потом – как огромный шар, выточенный из цельного куска прозрачного, темного камня с бесчисленным количеством концентрических узоров с замысловатой «бахромой», подсвеченной изнутри.
Самолет продолжал снижение, и на поверхности стали заметны большие и малые кратеры, подчеркнутые тенями, а сама поверхность стала напоминать огромную отливку из светло-зеленого бетона с червоточинами. Самолет опустился еще ниже, и стали заметны отдельные горы и холмы, напоминавшие барханы в земных пустынях.
При всей своей невероятной красоте лунные пейзажи были печальны.
Глава 48
Наши танки – первые на Луне! Экспедиция по лунной местности
– Высота – сто метров, – доложил командир Уткин. – Скоро достигнем точки назначения.
– Вас понял, – ответил Лукьянов, сидевший на своем месте и спокойно смотревший в иллюминатор. – А у меня в этой точке назначения для вас – сюрприз.
Люди, затаив дыхание, слышали только стук своих сердец и поскрипывание обшивки салона: двигатели самолета не работали.
Вскоре белоснежный красавец ТУ-154 завис над очередным «каменным барханом», затем продвинулся вперед метров на тридцать и аккуратно «присел» на все шасси одновременно.
Ни одна пылинка не поднялась с нетронутой поверхности Луны.
– Есть Луна! – громко доложил командир Уткин. – Посадка произведена без шума и пыли.
– Молодцы! Всех присутствующих поздравляю с этим событием! Впервые в истории человечества российский самолет ТУ-154 произвел мягчайшую посадку на поверхность нашего спутника – Луны. Ура!
– Ура! – радостно и громко кричали все пассажиры, но мистер Эхэндстронг все равно всех перекричал:
– Вижу, вижу! Господа! Я вижу нашего «Орла»! О, да, это он. Старина – «Орел» ждет нас!
Веселая компания с любопытством взирала на мистера Эхэндстронга и на Юрия Петровича.
– Вы, в самом деле, верите, что там находится платформа спускаемого аппарата «Орел», уважаемый мистер Эхэндстронг? – учтиво осведомился Лукьянов, продолжая смотреть в иллюминатор. – Похоже, вас сегодня утром очень хорошо обработали, раз вы грезите наяву. Надо же какая эффективная методика и как далеко продвинулись ваши «специалисты по мозгам». А я не вижу никакого вашего «орла». Я вижу совсем другое доказательство. Виктор Анатольевич! Раздайте всем «гагаринские» оранжевые комбинезоны – будем готовиться к выходу!
– Слушаюсь!
– Вот там стоит наш «Орел»! Я только что видел его! – радовался первый лунный астронавт Эхэндстронг, показывая в иллюминатор. – Теперь вы скоро убедитесь, что мы были первыми на Луне!
– Да, там кое-что стоит, но не то, что вы ожидаете увидеть. А вам, мистер Эхэндстронг, хочу сообщить одну новость, – с ехидцей проговорил Юрий Петрович, облачаясь в оранжевый «гагаринский» комбинезон. – Но эта новость только для жителей Соединенных Штатов, которым НАСА для прикрытия своей лунной аферы в течение тридцати лет вдалбливала мысль, что дальний космос не опаснее ближнего. А радиация по-американски сродни летнему зною в разгар сезона на Майами. Ну, обгоришь, и кожа слезет со спины и носа. Только и всего!
– Зачем это делалось? – удивилась Елизавета.
– Делалось это для того, чтобы американские налогоплательщики поверили, что на таких несерьезных с точки зрения радиационной защиты лунных кораблях «Ахиллес», изготовленных из тонкого алюминиевого сплава можно без вреда для здоровья преодолеть восемьсот тысяч километров туда и обратно. А я вам ответственно заявляю: космос – «ближний» и «дальний» – смертельно опасен для всего живого. И все фантазии «НАСА» на тему, что в момент полетов на Луну на Солнце не было мощных вспышек, не выдерживают никакой критики. Хотя бы потому, что Солнечная система постоянно наполнена излучением, представляющим реальную опасность для жизни и здоровья космонавта. А на Луне эта угроза усиливается, потому что Луна, не имея собственного магнитного поля, за миллиарды лет постоянного облучения, сама стало активным источником наведенной радиации. Так что обеспечить защиту космонавтов или астронавтов не в состоянии даже современные технологии и материалы.
– И что из этого следует? – продолжала опрос Елизавета.
– А следует то, что наша веселая компания одевается в комбинезоны, но без шлемов. А американская делегация, за исключением Сида, вновь облачается в собственные скафандры. И прошу вас заметить, что на вас, уважаемые американские астронавты, моя защита на лунной поверхности распространяться не будет. По причине «надежности» ваших скафандров, в целом, и системы жизнеобеспечения и радиационной защиты, в частности. Так что одевайтесь – и вперед – оставлять следы на реголите.
– Как это – без шлемов? – удивлялась Елизавета, разглядывая себя в оранжевом комбинезоне. – А как там дышать? Там же нет воздуха?
– Ты, Лиза, чудесно выглядишь в этом комбинезоне, – успел сделать ей комплимент муж. – А можно их оставить потом на память?
– Да, можно все оставить на память. И вы все выглядите потрясающе в этой космической одежде! Лиза! А воздуха на Луне, действительно, нет, но вы будете все, кроме американцев, дышать, как дышали, – реагировал Юрий Петрович. – А мы – ваши мужчины, будем вами восхищаться и любоваться. И пусть ваши волосы развеваются. А от солнца есть солнцезащитные очки. Повторяю. Нам ничего не грозит, включая радиацию. Единственное, что я сохраню в неприкосновенности это лунную силу притяжения. Она, как известно, в шесть раз меньше Земной. Устроим соревнование по прыжкам в длину и высоту. Тимошка!
– Да, главнокомандующий западным фронтом!
– Когда спустимся на поверхность, необходимо выгрузить багаж из багажных отсеков. Виктор Анатольевич поможет открыть багажники. Там тоже нужна лестница.
– А что выгружать?
– Рулоны и ящик с луноходом.
– С луноходом?! Ура! – обрадовался Тимошкин, – Это ты здорово придумал – запустить новый луноход!
– Да, луноход. Но это американский вариант, построенный в шестьдесят девятом. И у него будет конкретная задача. Какая – расскажу позже. А сейчас захвати этот баул с реквизитом.
– Юрий Петрович! – обратился командир Уткин. – Обычного трапа нет. Пассажиров будем высаживать с помощью дюралевой лестницы.
Минут через десять вся веселая компания, облаченная в оранжевые, гагаринские комбинезоны, была под самолетом. Тут же обнаружилась особенность поведения длинных волос Елизаветы – они перестали ниспадать на плечи, а «плавали» вокруг головы, как в воде, поэтому на Елизавету сразу надели танковый шлемофон. У остальной женской части команды прически были короткими, и поэтому подобного эффекта не возникло. Еще через пять минут на поверхность Луны были выгружены из багажных отсеков три десятка багажных баулов, внешним видом напоминающих цилиндры. И внушительный ящик.
– Товарищ главнокомандующий западным фронтом! Разрешите обратиться! – принял стойку смирно Тимошкин, внюхиваясь. – Разрешите произвести разведку местности! – Странно? Ничем не пахнет.
– Конечно, не пахнет – атмосферы нет, и нет запахов. И разведку не надо, – отвечал не по форме командующий. – Здесь нет опасности, кроме нас самих. Надо только зайти за самолет, вы все увидите сами.
Веселая компания бодро двинулась навстречу ярко сияющему Солнцу. Передвижение шагом не вызвало у членов экспедиции никаких трудностей. Варенька летела на высоте двух метров от поверхности, остальные шли, как могли. Но шли. Кто пытался прыгать, но получалось так: чем сильнее был толчок – тем дольше ходок зависал над поверхностью, и скорость перемещения снижалась.
– Почему они так нелепо скакали? – удивлялся спокойно идущий широким шагом с зависанием и непроизвольными поворотами вокруг оси Евгений Тимошкин. – Что за нелепые прыжки были у этих астронавтов?
– Семеныч, но им надо было придумать какую-то, отличную от земной, походку – для киносъемки. А так шагать с «зависанием», как ты сейчас делаешь, у них на земных полигонах не получилось бы никогда. Вот и изгалялись, кто на что способен, – пояснил обстоятельно Валенда.
– Да, согласен, – подтвердил Шустрый. – Явно видно, что астронавты прыгают вынужденно и натужно. По сценарию. Если можно было не прыгать, они просто пошли бы пешком.
– А Солнце как шпарит? Действительно, можно ослепнуть, – щурился Зорин. – А сколько сейчас градусов?
– Восемьдесят семь по Цельсию, – ответил Лукьянов. – По мере поднятия Солнца на лунным горизонтом температура будет увеличиваться, и часов через пять достигнет ста двадцати градусов.
– И как нам быть? Мы изжаримся заживо? – прикрывал глаза ладонью Зорин.
– Спроси мистера Эхэндстронга, – пожал плечами Лукьянов. – Он в своей книге утверждал, что спал в спускаемом модуле и даже замерз. Сейчас они выйдут и покажут вам класс, как надо прыгать. Я даже позволю установить им американский флаг. Если они сумеют здесь продержаться в своих скафандрах хотя бы минут пять.
– А радиация? – забеспокоилась Зырянова. – Вы же говорили, что скафандры НАСА не способны защитить человека от воздействия солнечной радиации.
– Правильно. Не способны. Поэтому результатом их появления на поверхности Луны будет лучевая болезнь, а потом мучительная и неизбежная смерть. С нашими американскими друзьями произойдет то же самое, что и с их американскими астронавтами – шимпанзе. Они скончались от быстропротекающей лучевой болезни. А если еще учитывать, что рабочее давление в скафандре – 0,3 от земного, и дышать они будут чистым кислородом, то время жизни их еще сократится, – жестко пояснил Лукьянов. – А сейчас! Обещанный сюрприз, – воскликнул Юрий Петрович и показал рукой на ближайший холм.
На холме, как на постаменте, гордо задрав пушку, стоял советский танк «Т-34» с номером «523» и с пробоиной в башне со стороны командирского места. Рядом с танком, на подиуме, расположилась полная ударная установка. На большом барабане по-русски было нанесено большими буквами: «БИТЛЗ».
Лунные туристы на секунду опешили, а потом запрыгали, как дети. А Валенда дал волю чувствам и, не удержавшись, закричал:
– Юрка! Как ты его из болота сюда притащил? Вот это да! Вот это класс! Это вам очень весомые доказательства посещения нами Луны!
Вера Николаевна невозмутимо отметила:
– А чего вы так кричите, Павел Васильевич? Чему еще можно удивляться, после того, как мы прилетели на Луну на самолете!
– А двигатель запустить можно? – сразу осведомился Тимошкин. – Было бы неплохо прокатиться по Луне на «тридцатьчетверке»!
– Скоро прокатимся, – подтвердил Лукьянов. – Но сначала надо перегрузить из самолета рулоны и ящик на танк. А потом мы его заведем и поедем в центр Моря спокойствия – отсюда километров двадцать.
– И что там?
– По дороге расскажу. А сейчас не будем терять времени – за работу!
Через двадцать земных минут рулоны и ящик с луноходом были перегружены на танк.
– Павел Васильевич! – бодро обратился Лукьянов к однокласснику. – По-моему, ты всегда хотел сесть за рычаги управления танком. Будешь нашим механиком-водителем.
– Да, но я только современные танки умею водить. А «тридцатьчетверку» – лишь теоретически.
– Не волнуйся. Управление – легче легкого. Не забывай, с кем имеешь дело. Вперед, занимайте места в танке, а кто не поместится – на броню.
Веселая компания облепила легендарную машину и разместилась для поездки. За рычагами – Валенда, Рядом, на месте стрелка-радиста, разместились сразу две дамы – Елизавета и Юлия. Лукьянов занял место командира экипажа и гордо высовывался из башни. Место заряжающего заняли Вера Николаевна, наводчика – полковник Зырянова. А Зорин, Валентин Маркович и Евгений Семенович расположились на броне. Варенька садиться в танк отказалась – по причине умения летать.
– Мне надо все видеть и запоминать, – объяснила она деду.
– Хорошо, – согласился Валентин Маркович. – Только от танка далеко не улетай. Лети рядом. Договорились?
– Тимошка! А где наши американские друзья? – осведомился Лукьянов. – Как у них обстоят дела?
– Американцы не могут пока надеть свои скафандры или симулируют. Говорят, что боятся радиации. Виктор Анатольевич им помогает снарядиться.
– Ладно, пусть сидят пока в самолете, – согласился Лукьянов. – Мы скоро вернемся и разберемся. Экипаж! Приготовиться к движению и надеть шлемофоны! – натянул на бритую голову черный шлем Лукьянов.
Полковник Зырянова вмиг преобразилась – оранжевый комбинезон, черный шлемофон, так что Юрий Петрович залюбовался своим симпатичным наводчиком.
– Да, русские женщины – вот наше оружие победы во всех войнах, – выразил он свои чувства в замаскированном виде.
– Спасибо, Юрий Петрович, – улыбнулась полковник Зырянова. – Мы на экскурсию?
– Нет, Наталья Павловна, мы выдвигаемся на выполнение ответственного задания, под стать вашему.
– Юрий Петрович! Я хочу уяснить, как нам поступать с американцами? Я считаю, майор Валенда должен остаться с ними в салоне вместе с Уткиным. Мало ли что они могут выдумать?
– Да что они смогут выдумать? Они сейчас от страха за свои жизни находятся в предынфарктном состоянии и ни о чем больше думать не могут. Полностью деморализованы. Поэтому командира Уткина хватит одного.
– Ваше право, но я бы не доверяла американцам, – пожала плечами Зырянова.
– Юра, а я согласна с Натальей Павловной. Не упрямься и оставь кого-нибудь для охраны астронавтов.
– Мы же быстро, – не слушал доводы Лукьянов. – Туда! – показал он рукой направление, – и обратно. Пашка! Запускай двигатель.
– А он что, будет работать на Луне без воздуха? – высунулся из люка механик-водитель Валенда. – Разве такое возможно?
– Запускай двигатель, говорю. Остальное тебя не касается.
Двигатель сразу запустился, и облако лунной пыли сразу поднялось метров на пятьдесят вверх.
– Ничего себе! – опасливо косился на пыльную бурю за кормой Тимошкин. – А в американских лунных роликах в интернете лунная пыль ведет себя как песок – сразу падает на поверхность. Разве такое возможно там, где нет атмосферы и сила притяжения в шесть раз меньше земной? Я думаю, что каждая пылинка, получившая импульс должна лететь по своей траектории. Чем больше этот импульс – тем длиннее траектория полета пылинки.
Шустрый пожал плечами:
– Мне сказали верить тому, что я вижу, и я верю.
– Хорошо, – согласился Тимошкин. – Я тоже верю, что мы едем на танке по Луне. Юрка, что дальше будет?
Танк на малом газу, не торопясь, переваливал через невысокие складки местности, направляясь прочь от холмов к ровной части долины Моря Спокойствия.
– С такой скоростью мы доберемся до места за двадцать минут, – громко для всех сказал Лукьянов. – Поэтому я хочу предложить вам – для тренировки ума – быстро найти решение одной несложной задачи.
– Сыграть в «знатоков»? Я – «за»! – сразу поддержал Тимошкин. – Что за задача?
Глава 49
Верны себе!
Американская «делегация» напряженно следила через иллюминаторы за русскими, которые возились под самолетом, бегали и прыгали в высоту и длину, поднимая при этом тучи пыли. И постоянно фотографировались на «мыльницу». Особое молчаливое негодование вызывал у американцев танк «Т-34-85», стоящий на холме метрах в двадцати от самолета на фоне черного провала лунного неба, усыпанного бесчисленными и яркими звездами. А прямо над самолетом висела огромная Земля со всеми подробностями континентов, океанов и морей.
– Ну, и где ваш «Орел?» – невинно спрашивал Сид Бартел. – Что-то, кроме советского танка, ничего больше не наблюдается. Ни посадочного модуля, ни мешков с вашими отходами, ни следов.
– Осторожней, Бартел! Выбирай выражения! – предупредил его мистер Голдринг. – Филу терять нечего. Он вас просто задушит и сбросит вниз.
Мистер Эхэндстронг, хранивший до этого момента молчание, произнес:
– Голдринг прав – вы плохо кончите, если будете меня злить, – Мистер Эхэндстронг показал накачанный бицепс. – А касательно вашего вопроса, мистер Барте, то здесь и не должно ничего быть. Потому, что никаких полетов мы не совершали. Вы и сами это прекрасно знаете. В этой точке координат, если русские сейчас правильно прилунились, где-то должен быть автоматический спускаемый аппарат «Сейвер» с уголковым отражателем на спине. Во время нашего полета через его радиоаппаратуру шла ретрансляция сигналов из секретного космического центра управления полетами в кавычках.
– Вы хотите сказать, что мы никогда сюда не прилетали? – привстал с кресла Бартел.
– Удивительно! просто удивительно! – кряхтел космический пенсионер Эхэндстронг. – Вы же сами так настойчиво пытались из меня выбить это признание, а теперь, судя по вашей реакции, не верите мне.
– Я очень сильно разочарован, мистер Эхэндстронг. Я же, прежде всего, американец. Одно дело – искать правду, и совсем другое дело ее получить – вот так в лоб и без прикрас. Похоже, в глубине души я надеялся, что мы найдем здесь остатки «Орла».
– Нет здесь никаких остатков, и никогда не было, – жестко повторил Эхэндстронг. – Надеюсь, вы все уяснили? – посмотрел он на Комлинза. – Больше к этому возвращаться не будем. А теперь слушайте меня. Сейчас очень благоприятный момент. Русские – народ веселый и беспечный. А нам это на руку. Сейчас мы будем имитировать надевание скафандров. Надо втянуть в этот процесс капитана. И когда все запутаются окончательно, я скрытно проберусь в первый салон к чемодану и разберусь с ним по-свойски. Что бы там ни находилось, я выведу это из строя!
– Отлично придумано, – улыбался Голдринг. – Но как ты его вскроешь? Там два замка.
– Ты знаешь, как действуют русские, когда нет ключей от замка? – спросил Фил серьезно.
– Нет, а как?
– Они ломают замок с помощью лома, – авторитетно заявил мистер Эхэндстронг и добавил. – Тебе надо больше читать. Советую прочесть «Космическую ось зла». Отличный комикс! Я его перечитываю уже раз пятьдесят.
– Понятно. Но у вас нет лома, – забеспокоился Бартел. – И я не догадался захватить.
– Вы шутите? Зачем нам лом? У меня есть вот это, – показал Эхэндстронг складной нож. – Опять эта русская беспечность нам поможет. Майор Валенда плохо выполнил приказ и небрежно обыскал мой скафандр. Это подарок моей жены. Этот нож всегда со мной.
– Ты молодец, Фил, – радовались американцы. – Опять их обставил.
– Мистер Эхэндстронг, – заволновался Сид, а если вы там, в чемодане, что-нибудь испортите, как мы вернемся на Землю? Насколько я понял, там основная аппаратура.
– К черту-дьяволу Земля, – закричал вдруг Эхэндстрог. – Мне наплевать, вернемся мы или нет, но я должен отомстить этим сволочам! Это цель всей моей жизни. А у вас нет выбора, так что заткнитесь и выполняйте мои приказы, – открыл нож мистер Эхэндстронг.
– Что за шум? – появился из-за занавески Виктор Анатольевич. – Чем могу помочь? – спрашивал он хорошем английском.
– Да, мы тут спорим, кому первому надевать скафандр, чтобы остальные помогали.
– И кто будет первым? – улыбался Уткин.
– Мы предоставляем это право, – опустил глаза вниз Комплинз, – господину Эхэндстронгу, а он предоставляет это право мне. Раз ты, говорит, в прошлый раз не высаживался, то сегодня будешь первым.
– Правильно, правильно, это по справедливости! – загалдели американцы.
– Понятно, я здесь рядом. В случае чего могу помочь. Только опыта надевания скафандров у меня нет, – говорил Уткин.
– Да, мы и сами знаем порядок, – заволновались американцы. – Нам надо просто помочь поддержать, подать. Так что ваша помощь будет очень востребована.
– И что тогда? Приступаем, – снимал белоснежный китель Уткин. – С чего все начинается?
– Сначала надо поместить датчики на тело, – стал показывать на себе Комплинз. – Вот сюда – на сердце, и вот сюда – ниже.
– Ты что, старый осёл! – выругался Эхэндстронг. – Сам ни черта не помнишь и сбиваешь человека с толку. Какие датчики! Сначала полностью надевается белье, а потом там есть специальные клапаны, и в них устанавливаются датчики.
– Товарищи, – потерял улыбку Уткин. – Вы только не ссорьтесь. Сейчас со всем разберемся. Где ваше белье, мистер Комплинз?
– Да я сам его достану, – прошагал по проходу к шкафу американец, и, поравнявшись с Эхэндстронгом, шепнул. – Действуй. Я его сейчас уморю.
– Хорошо, – сжимал в руке нож Фил Эхэдстронг. – Пошла возня!
Глава 50
Наша цель – просто знак на Луне
Советский танк «Т-34» легко преодолевал пологий уклон, потом подъем. Над головой висела огромная Земля, справа по курсу всходило Солнце, и длинные тени контрастировали с освещенными участками. Пыль из-под гусениц танка огромными столбами вырывалась на десятки метров вверх.
– А мы этой пылью не надышимся? Она, выходит, тоже радиоактивная? – беспокоилась Зырянова, удобно расположившись в соседнем люке.
– Да, тут все представляет опасность, – твердо ответил Лукьянов. – Но мы с вами под надежной защитой. Если бы этого не было, то мы все были бы покрыты уже сантиметровым слоем радиоактивной пыли и опалены всеми видами излучений, включая ультрафиолетовое.
– Понятно, что защищены, но все равно как-то тревожно.
– Ничего, привыкнете. Экипаж! Готовы? – осведомился Лукьянов, прикрыв глаза ладонью и всматриваясь в крутую дугу лунного горизонта. – Тогда слушайте задачу. Представьте, что вы собираетесь полететь на Луну, и вам надо заранее придумать такие мероприятия, чтобы у землян не было ни малейшего повода усомниться в реальности вашей экспедиции. Другими словами, какие могут быть убедительные доказательства полета и пребывания на Луне? Чтобы облегчить вам задачу, я сразу уберу из возможного списка доказательства, представленные НАСА. Эти доказательства, по мнению специалистов, не выдерживают никакой критики. Вот они. Лунный грунт? НАСА вместо лунного грунта представила широкой общественности фальсифицированные образцы. А иностранные специалисты были лишены возможности изучать этот лунный грунт. Уголковые отражатели отпадают, потому что они могут быть заранее доставлены автоматическими спускаемыми аппаратами. Что НАСА и делало перед каждой экспедицией – доставляло автоматами уголковые отражатели и ретрансляторы для ведения переговоров. Точка прилунения автомата становилась точкой прилунения «очередной экспедиции с астронавтами». Фото и кино материалы? Эти доказательства, как сейчас уже всем ясно, подделка и фальсификация. Итак, если вы поняли задачу, то начнем. Кто первый? Давайте ваши версии.
Валенда сразу взял слово:
– Мне кажется, это должен быть такой знак, который можно было бы рассмотреть с Земли в телескоп, – работал рычагами Павел Васильевич. – Этот знак должен быть определенных размеров и располагаться на освещенной стороне Луны. Хотя бы в Море Спокойствия. А поскольку телескопы совершенствуются, то когда-нибудь любой землянин сможет рассмотреть этот знак со своего балкона.
– Молодец, Павел Васильевич! Сразу в десятку!
– Я согласен с Павлом, – восторженно подхватил Тимошкин. – Паша, можно я продолжу.
– Продолжай, – великодушно разрешил Валенда. – Мне не жалко.
– Спасибо, друг, – привстал на броне Тимошкин. – Я уже все проанализировал. Исходя из этого, все представленные НАСА доказательства посещения Луны можно поставить под сомнение. Абсолютно все. Они, мягко говоря, достаточно легкомысленны и рассчитаны на обывателя. Взять хотя бы демонстрацию отсутствия атмосферы на Луне. Сразу вопрос – зачем? Этот глупый во всех отношениях эксперимент призван был доказать, что астронавт, отпускающий молоток и перо, действительно находится на Луне?!
– А что за ролик? Я не видел, – мрачно спросил Зорин, ставший оппозицией ко всем.
– Человек в скафандре отпускает из рук два предмета, напоминающие молоток и перо, и они падают одновременно – пояснил миролюбиво Валентин Маркович. – На мой взгляд, доказательство очень слабое, потому что подобное можно легко снять в павильоне. Необходимо только изготовить реквизит – молоток и перо должны быть одинаковы по весу. И никакой вакуум-камеры строить не надо.
– Вы хотите сказать, что и перо было изготовлено из металла? – настойчиво спрашивал Андрей Иванович.
– А почему бы и нет? – кивнул Тимошка. – Для кинокамеры, какая разница? Для нее важна форма и цвет.
– Ваши рассуждения понятны, – прекратил Лукьянов. – Евгений Семенович, ваш вывод и ваше предложение.
– Я согласен с Валендой. Астронавты должны были вместо своих дурацких фокусов и бестолкового подпрыгивания на поверхности привести с собой что-то такое, чтобы это было заметно с Земли. Насколько я понимаю в телескопах, эти приборы постоянно совершенствуются, и их разрешающая способность увеличивается, – увлеченно излагал Тимошка. – Другими словами, то, что было невозможно увидеть в шестьдесят девятом, стало возможным увидеть в наши дни. Уже сейчас есть фотографии лунной поверхности, сделанные простыми любителями. И характеристики этих снимков довольно приличные. Можно различать, например, кратеры диаметром в несколько сот метров. Конечно, посадочные ступени в эти телескопы не увидишь. Пока.
– Посадочные ступени нельзя увидеть не по этой причине, – уверенно подсказал Лукьянов. – И дело не в характеристиках телескопов. Дело в том, что спускаемых американских лунных модулей на Луне просто нет. По той же причине и телескоп «Хаббл» не использует в исследовании Луны. Что ж, они сами себя будут разоблачать? Так, отвлеклись. Евгений Семенович, делай вывод и вноси свое предложение.
– Мои предложения такие. Необходимо было, во-первых, сделать доступными координаты траектории каждого полеты «Ахиллеса». Ввести в состав команды иностранных наблюдателей, но не статистов, типа Феоктистова, а реальных, совместно работающих над проектом специалистов. Возможно, ввести в состав второй или третьей экспедиции иностранного космонавта, например, россиянина. Или немца. Тогда это была бы честная игра. А мероприятия по доказательству должны были быть следующие. Это должно быть простое действие на Луне. И ни какие-нибудь дурацкие эксперименты по определению сейсмической активности Луны, – теребил затылок Тимошка, – а конкретные действия…
– Можно мне? – подняла руку полковник Зырянова.
– Пожалуйста.
– Евгений Семенович, как мне кажется, очень близко подошел к решению. Только не может поставить точку, но главное он уже сделал. Я попытаюсь просто подвести итог. Не возражаете?
– Действуйте, товарищ полковник.
– Так вот. Чтобы у поколений землян уже никогда не возникало никаких вопросов о реальности полетов американцев к Луне и высадки на ее поверхности, необходимо было сделать следующее. Изготовить американский флаг длинной двести и шириной пятьдесят метров из тончайшей, термостойкой пленки или материи. Такую пленку на основе фторопласта в шестидесятые годы уже производили в Америке. Называлась она «майлар». Рабочая температура этой пленки – двести шестьдесят градусов! При весе одного квадратного метра этой пленки менее ста грамм, вес флага размером «двести на пятьдесят» имел бы вполне приемлемый вес. Далее. Цель первой экспедиции была бы проста – расстелить на поверхности Луны этот стяг. Для двух астронавтов вполне доступная работа – вытащить смотанные в рулоны части стяга и разложить их на поверхности, прижимая для верности лунными булыжниками. И этот флаг сейчас бы наблюдали тысячи владельцев телескопов с хорошим разрешением. И это было бы главным доказательством посещения американцами Луны. Но они этого не сделали, а попытались нам всем, извините, «запудрить мозги» с помощью всяких трюков. Вплоть, до игры в гольф.
– Ваш ответ принят, – подвел итог Лукьянов. – Я его повторю. Необходимо оставить знак на Луне, чтобы его можно было наблюдать с Земли в телескоп с достаточным разрешением. Например, полосу двести на пятьдесят метров. Рефракторы, которые уже сейчас имеются в продаже с диаметром 200 мм и более, позволяют наблюдать кратеры размером в полтора километра. И значит, эту полоску, размещенную внутри такого кратера, уже сейчас возможно рассмотреть с балкона. Так, Наталья Павловна?
– Да, все так, – подтвердила полковник Зырянова.
– Браво, Павел Васильевич! Браво, Наталья Павловна, и браво, Тимошкин. Вы блестяще справились с поставленной задачей. Потому как, рулоны, которые мы везем на броне нашего танка, и есть тот знак. Он изготовлен в1967 году из тончайшего майлара – прочной и огнеупорной пленки, которая обработана специальным составом для равномерного разматывания. Опасность представляет только Солнце. Но дневная температура на Луне сто с лишним градусов, а рабочая температура пленки – двести шестьдесят. Так что есть все основания полагать, что знак, составленный из расстеленной пленки по поверхности Луны, будет находиться там довольно долго. Ну, лет на сорок бы хватило. За это время на Земле не осталось бы ни одного скептика. И еще одна очень важная функция этого знака – навигация. Это был бы очень хороший визуальный ориентир для последующих лунных экспедиций. Посадка – самый сложный маневр на Земле, и, тем более, на Луне. С точки зрения здравого смысла, удачное приземление, это и разведанные условия посадки и координаты.
– Конечно, – согласился Павел Васильевич, – чтобы снизить риск последующих экспедиций, необходимо было прилуняться по известным координатам и пеленгам. Наверное, при реальных полетах на Луну так оно и будет. Зачем было им так рисковать? Садиться каждый раз в разных местах? А если бы что-нибудь произошло, то программу просто-то бы закрыли.
– Точно, Пашка, – продолжал Лукьянов. – Подвожу итог. Члены лунной экспедиции «Ахиллес-11» должны были этот знак из пленки аккуратно расположить и прижать лунными камнями. Но этим планам не суждено было осуществиться, потому что ракетоноситель «Плутон-5» так и не смог взлетать. Несмотря на все старания Вернера фон Брауна, двигатель «Ф-1» так и не смог выдавать требуемую мощность, а работал крайне неустойчиво. В чем мы с вами убедились полтора часа назад. Ракета «Плутон-5» просто взорвалась. Поэтому НАСА, чтобы окончательно не потерять лицо, задействовало запасной позорный вариант – фальсификация полетов. А майларовый знак был помещен в секретное хранилище. А я сегодня ночью нашел и доставил рулоны на самолет. И мы сейчас приступим к их размещению на поверхности. Вот и подходящих размеров кратер с правого борта. Валенда! Право руля!
– Есть право руля! – работал фрикционами Валенда.
Танк, клюнув пушкой, в три приема поменял направление движения и понесся к «бархану».
– Прибыли! Стоп машина! – по-морскому скомандовал Лукьянов. – Всем приступить к разгрузке. Павел Васильевич и Андрей, помогите мне расчехлить луноход.
Вскоре, благодаря слаженным действиям веселой компании, рулоны были уложены в штабель. Освобожденный из ящика луноход, размером с журнальный столик, сиял на солнце зеркальными поверхностями солнечных батарей. На боку аппарата, в общих чертах напоминающий советский луноход, гордо красовался американский флаг. Пульт управления находился под крышкой.
– Так, – открыл крышку Валенда. – Это пульт управления, и на нем одна кнопка. Очень по-американски. По всей видимости, она же «старт», и она же – «стоп».
– У русских всегда две кнопки, – продолжил Лукьянов. – Первая кнопка – «старт».
– А вторая?
– Повторный «старт», если первая не сработает.
– А вот это телескопические штанги, и сюда закладывается распакованный рулон, – догадался Лукьянов. – Все понятно. Давайте рулон!
С первой же попытки рулон тончайшей и прочнейшей американской пленки на фторопластовой основе встал на место.
– Закрепляем свободный конец с помощью лунных камней, благо, они здесь не тяжелые, – продолжал командовать Лукьянов.
Веселая компания исполнила и эту работу с легкостью.
– Так! По-моему, все готово, – констатировала полковник Зырянова. – Юрий Петрович, жмите на кнопку. Вы заслужили это право – оставить настоящий след на Луне!
Юрий Петрович нажал на кнопку – луноход вздрогнул, приподнялся на колесах, открыл зрачок видеокамеры и тронулся в путь по запрограммированному маршруту со скоростью пять километров в час.
– Спасибо, друзья, за доверие, – поблагодарил Лукьянов друзей. – Я только хочу вас проинформировать, что пока мы тут все были заняты делом, я успел изменить задание для лунохода. И теперь на поверхности Луны появится другой знак. И это будет не американский флаг.
– Какой? Российский?
– Нет. Давайте дождемся результата. А первой его увидит Варенька, потому что ей поручается следить за исправностью работы аппарата и докладывать каждый час. А вас, Валентин Маркович и Тимошка, я попрошу каждый раз, когда заканчивается рулон, устанавливать новый. Только не забывайте прижимать свободный край пленки камнями. Лучше уже сейчас их заготавливать в кучи в разных местах.
– Понятно, командир. Сделаем, – отвечали Тимошка и Валентин Маркович.
– Главное, не упустить момент, когда закончится рулон, – добавил Евгений Семенович, – а этот трактор не уедет без рулона куда-нибудь к горизонту? – показал он на близкий покатый край Луны, где горделиво на фоне черного небосвода искрился, отражая солнечные лучи «ТУ-154» с красной полосой на фюзеляже.
– Нет, не беспокойтесь. Пленка закончится – луноход остановится. Вам надо только следить, чтобы на пути не было очень больших камней, которые луноход не сможет преодолеть. А вот такие, – показал Лукьянов на камень, – для него не помеха. И вы по ходу разматывания рулона будете прижимать пленку по краям. Для верности. Понятно?
– Понятно. А тут вроде бы крупных камней и нет, – оглядывал местность Валентин Маркович, закрыв ладонью глаза от Солнца.
– Валентин Маркович, как закончите – возвращайтесь к самолету самостоятельно, но будьте на связи. Варенька остается с вами – наблюдателем и помощницей.
Глава 51
Снег тоже возможен
– Валенда! Давай жми к самолету, – приказал Лукьянов.
Дизель взревел, и тридцатитонная махина танка ринулась вперед, оставляя колею в реголите. Огромное облако пыли закрыло Солнце. Лукьянов расположился на командирском сидении и стал смотреть на Сириус.
– Как красиво! – прошептал Юрий Петрович, чтобы никто не слышал, и громко продолжил. – Главная цель нашего визита на Луну – нейтрализовать импульс смерти. Это просто невероятно! – Лукьянов смотрел на огромную Землю прямо по курсу.
– Юра! – строго одернула его Юлия Сергеевна. – Не отвлекайся. Ты хотел сказать о Зорине.
– Да, – подтвердил Андрей Иванович, – я бы очень хотел о себе послушать.
– Да, я, собственно, только о тебе и думаю всю дорогу, – разглядывал родную планету Юрий Петрович. – Какая красота! Ты, Юлька, правильно тогда заметила, что если бы американцы побывали на Луне, то мир бы изменился. Мир бы стал лучше. Но этого не произошло. Поэтому наш вывод: американцев здесь не было. Потому, что если бы они на самом деле были здесь, то они встали бы, как вкопанные, и смотрели бы на Землю, не отрывая взгляда. Посмотрите, пока я говорил, облака поменяли положение – Земля живая. Там все меняется и движется, волнуется и живет. А еще бывает такое расположение, когда Земля закрывает для наблюдателя с Луны Солнце. Это настоящее Солнечное затмение. По красоте и силе воздействия этому явлению нет равного. К сожалению, мы такое явление не увидим. А если сюда еще поставить телескоп…
– Так вот, что касается сведений о Зорине, – продолжил Лукьянов. – Интеллектуалы и эрудиты должны заткнуть себе уши потому, что глупости, которые я сейчас буду говорить, повергнут вас в ужас. Заткнули? Тогда слушайте. Насколько вы уже в курсе, время прибытия «импульса смерти» удивительным образом совпало с моментом реального рождения Андрея, но только через пятьдесят один год. Теперь я назову вам имя этой неведомой силы – Красный Паук.
– Юра? Ты все это серьезно говорил? – продолжал сомневаться Зорин. – Красный Паук – это детская сказка, которую придумала Юлька…
– Андрей Иванович, – прервал его выступление Лукьянов, – я вынужден тебя огорчить. Красный Паук это часть Лабиринта.
– И уже много лет Красный Паук возвращается на Землю и находит самого жадного и злого человека, – противным голосом стал пересказывать сказку Валенда, – а напившись его крови, поднимается по невидимой паутине на Луну.
– Пашка! ты хочешь сказать, что мой Зорин самый злой и жадный среди вас? – возмутилась Вера Николаевна.
– Да никто и не утверждает, что наш Зорин злой, плохой и жадный, – попытался объяснить Лукьянов. – Просто в сорок четвертом году Красному пауку выдали данные Зорина. И поэтому, если мои расчеты верны, то в указанное в телеграмме время Красный Паук и Зорин должны встретиться здесь, на Луне. Андрей! Мы все дружно и тихо сидим возле танка и ждем Красного Паука, чтобы его нейтрализовать.
– А если он не нейтрализуется и кого-нибудь цапнет! Вот ужас! – вскрикнула Елизавета и стала нервно почесывать голову и шею. – Юля! Посмотри, у меня там никто не ползет?
Экипаж машины боевой зашевелился и стал дружно почесываться.
– Нет, – разуверила Елизавету Юлия Сергеевна, – тут никого нет. А может, за воротником?
– Что? – ужаснулась Елизавета. – Лукьянов! Ты меня всю дорогу успокаивал, что все будет нормально! Посмотрим Луну и вернемся. А вдруг он меня укусит? Я уже вся чешусь! Спасибо тебе, Лукьянов, за очень радостное и веселое путешествие!
– Тихо, Лизавета! – остановила ее Юлька. – Тебя и твоего мужа паук точно не искусает.
– А почему ты так уверена?
– Да потому, что вы добрые и бедные. Тут есть кандидаты «посильнее» вас, – Юлька оглянулась на Зорину.
– Ты, что? – вновь ощетинилась Вера Николаевна. – У нас-то денег с Андреем точно нет. Отдаем всяким «крышам», постоянно все у Андрея клянчат, и он всем дает взаймы. А они потом не возвращают, так что мы точно не кандидаты. Среди нас есть люди и побогаче.
– Кто ж такие? – живо заинтересовался Валенда.
– Американцы!
– Точно! – обрадовался Валенда. – Они давно уже миллионеры, и еще неизвестно, честно ли они эти деньги заработали.
– Да, кстати, – вспомнил Лукьянов, посмотрев на часы, – что-то наши астронавты долго возятся. Эхэндстронг в своей книге о путешествии к Луне рассказывает, что за двадцать – тридцать минут два астронавта полностью облачались в скафандры и включали в работу систему жизнеобеспечения. Виктор Анатольевич! – громко заговорил Лукьянов. – Проинформируйте нас, как наши американские друзья уже надели лунные скафандры?
– Нет, Юрий Петрович, за это время они успели только перессориться из-за этих скафандров. Мистер Бартел попытался им помочь, но поскольку он сам не знает, как это надевается, они его прогнали из салона. Так что все пока в одном лунном белье.
– Все с ними ясно. Спасибо.
– Юра, – обратилась Юлия Сергеевна к Лукьянову – может, ты оставишь уже в покое этих американцев. Они-то в чем виноваты? Те, кто, действительно, виновен…
– Да, я же не кровожадный.
– Не кровожадный? Довел мужика до слез, и еще чемоданом по голове, – усомнилась Юлия.
– Получай, мистер Сильная Рука на старости лет!
– Я хотел их просто разыграть! Посмотреть на их лица, когда бы они появились в своих дырявых скафандрах в вакууме. Виктор Анатольевич! – снова громко заговорил Лукьянов. – Выдай им по комплекту гагаринских комбинезонов и помоги спуститься вниз. Пусть ждут нас у самолета и далеко не отходят – мы сейчас подъедем.
– Спасибо, Юра, что ты меня послушался, – улыбнулась Юлия Сергеевна.
– Да, я только хотел, чтобы они поняли, – продолжал объяснения Лукьянов, – что мы на Луне первые. И доказательством тому будет служить наш советский танк! Он останется здесь навечно! И настоящую Луну, и звездное небо над ней американские астронавты увидят только с нашей помощью. А Землю, висящую над головой, запомнят на всю жизнь. И только о ней будут говорить до конца своих дней. Валенда – тормози. Приехали!
Танк остановился в десяти метрах от передней стойки шасси, и экипаж быстро выбрался из боевой машины на лунную, пыльную поверхность.
– Юра, – зазвучал у всех в шлемофонах голос Евгения Семеновича.
– Говори, я слушаю.
– Юра, а нельзя ли, чтобы опять были «джунгли»? Знаешь, с растениями, хоть и неведомыми, как-то спокойнее. А то какая-то «голая пустыня Сахара» на солнцепеке.
– Как там у вас обстановка? Половину хоть обработали?
– Да, почти.
– Я тебя понял, Евгений Семенович. Сейчас что-нибудь придумаю, – ответил Лукьянов.
Через мгновение на Луне пошел снег.
Причем, снежинки были самых разных цветов и оттенков. Казалось, что сама радуга рассыпалась на бесчисленное количество разноцветных огоньков. Разноцветные снежинки, освещаемые неистовым Солнцем, были одинаковые и падали медленно, как в новогоднюю ночь в детстве.
– Ничего себе! – кричали дамы. – Как красиво! Восхитительно!
Варенька, как ласточка, летала над Морем Спокойствия в облаке «падающей радуги» и ловила ртом снежинки.
– Не смей есть снег! – кричал ей дедушка – Шустрый – снизу. – Простудишься!
– Деда! – кричала в ответ Варенька – они вкусные – как мороженое! Особенно зеленые и желтые.
Все остальные участники экспедиции, забыв о Красном Пауке, принялись ловить и глотать разноцветный снег и убедились, что все снежинки были разными на вкус.
– Ну, Лукьянов, я тобой восхищаюсь! – взволновано говорила Вера Николаевна, забыв обо всех опасностях. – Мне нравятся красные – на арбуз похожи. И такая свежесть!
– Я тобой тоже восхищаюсь, – отвечал Юрий Петрович, улыбаясь. – Значит, танком «Т-34» времен Великой Отечественной Войны на Луне ее не удивишь, а при виде каких-то снежинок – полный восторг.
– Женщины, – прозвучал голос Тимошкина в наушниках, – что с них возьмешь…
Глава 52
План Лукьянова нарушен
Снегопад внезапно прекратился.
Американская делегация в полном составе, выстроившаяся рядом с самолетом во главе с Сидом, и, задрав тяжелые мужественные подбородки к зениту, разглядывала в бинокли огромную Землю с ярко-синими морями-океанами, с оранжевыми материками и белыми облаками.
Громкий голос Лукьянова, пронеся над лунной «пустыней»:
– Товарищи американцы! Вы так смотрите на Землю, как будто бы видите ее впервые в жизни! А между тем, за те часы, которые вы провели на этом самом месте сорок лет назад, вы должны были изучить ее во всех подробностях. И сделать массу фотографий. Увы, таких фотографий не существует.
Но американские друзья были так увлечены изучением родной планеты, что не обратили на высказывания Лукьянова внимания.
– Откуда бинокли? – спросил Юрий Петрович.
– Это Виктор Анатольевич сделал запас на мысе Канаверал, – пояснил Тимошкин. – Американцы уже битый час стоят по стойке и не могут оторваться. Вот как проняло!
– А там, действительно, все хорошо просматривается, – всматривался в планету Лукьянов. – Как облака движутся, и как Земля вращается. Здорово. Вот бы сюда телескоп установить!
– Да, это было бы замечательно, – поддакнул Тимошка.
– Товарищи американцы! – вновь громогласно обратился к американцам Лукьянов, – подходите к танку.
Астронавты опустили бинокли, и, не спеша, приблизились к боевой машине.
– Что? Нравится? – приветливо улыбалась Юлия Сергеевна.
– Ит из гуд! – отвечал Комплинз, поднимая большой палец вверх. – Вери гуд! Очень хороший танк. Советский. «Т-34».
– Молодец, старина. Знаешь «тридцатьчетверку», – отметил Зорин, похлопывая по броне танка.
– Так, всем внимание! – встал во весь рост на башне Юрий Петрович. – Сейчас, через несколько минут, а именно – восемнадцатого июля 1999 года ровно в семнадцать тридцать две и тридцать секунд по ю ти си должен появиться Красный паук. Все быть внимательными! Готовься, Андрей.
– А что я должен буду делать? – заволновался Зорин.
– Ты должен будешь просто раздавить паука. И все. И тогда импульс смерти будет нейтрализован, – без эмоций пояснил Лукьянов.
– И все? – помрачнел Андрей Иванович. – А если я не успею его раздавить, и он меня вперед цапнет, тогда что?
– Ты уж постарайся раздавить его первым, – сказал серьезно Лукьянов.
– Ничего себе задача! – решила найти поддержку у веселой компании Вера Николаевна. – Опять вся ответственность на Зорина! Отлично придумано, Лукьянов. Как что-то важное делать – так в кусты!
Веселая компания приуныла.
– Я не верю не одному твоему слову! И зачем мы только притащились сюда с тобой? – раздраженно говорил, озираясь, Андрей Иванович, никем не останавливаемый.
– Стой! Хватит паниковать! – Лукьянов поднял руку. – Что за народ такой хлипкий пошел? Чуть трудность – тут же: «Во всем виноват Лукьянов!». Тихо всем, – почесал Юрий Петрович щетину на макушке. – Замрите.
Из-за ближайшего холма выскочила стремительная тень и бросилась на Лукьянова.
Участники экспедиции, как по команде, пригнули головы и закрыли глаза.
Юрий Петрович от неожиданности опустил руки и встал по стойке смирно. Тень сделала полукруг и уселась ему на плечо.
– Это Парус Майор! – радостно закричала Юлия. – Где ты пропадал? Молодец, что прилетел, а то нам здесь как-то не очень.
– Да, – говорил оправившийся Лукьянов, поглаживая синицу по спинке. – Я перепугался – думал, это Красный Паук стал такой большой и напал на меня. Напугал, честное слово, напугал.
Синица, не обращая внимания на причитание Юрия Петровича, не мигая, смотрела на звезды.
– Чего ждем? – спросила Юлия Сергеевна.
В этот момент небо над Луной стало алым, и снова пошел снег.
Юрий Петрович стал внимательно смотреть вверх.
– Что-то случилось? Что-то не так? – встревожились остальные.
– А разве вы не видите?
Падал тихий снег. Черный.
Андрея Зорина среди путешественников не было.
– Все на самолет! – крикнул Лукьянов. – Быстрей!
– Что происходит, Юра? – недоумевала Юлия Сергеевна, подняв голову.
– Сам не знаю. Лабиринт для меня закрыт! Враждебное, постороннее вмешательство!
С диким воплем:
– Андрей! Верните мне Андрея! – Вера Николаевна, пригнув голову, бросилась на Лукьянова, пытаясь его ударить, но ее сгреб в охапку Валенда, а Наталья Павловна мгновенно вколола через комбинезон быстродействующий успокоительный препарат.
Через три минуты Вера Николаевна спала на кресле салона бизнес-класса.
Глава 53
Последние приключения Зорина начались
Неожиданно в правое ухо Андрея Ивановича Зорина рявкнул цирковой «парад алле». В этот момент Зорину показалось, что он сидит в центре цирковой арены, освещенной ярким светом прожекторов. Под прикрытыми веками вспыхнула кровавая, с зелеными прожилками пелена.
Открыв глаза, Андрей Иванович увидел прихожую с приоткрытой входной дверью, залитую ярким электрическим светом. И своего отца – Ивана Николаевича Зорина в старой черной шубе со снежинками на плечах, без шапки и в одном правом сапоге. Под мышкой помещался веник, а в правой руке Иван Николаевич держал хпопалку для ковровых изделий.
Оказалось, Андрей Иванович сидит на низеньком стульчике для обувания, стоявшем испокон веков в прихожей. Этот стульчик был изготовлен Иваном Николаевичем в молодости и назывался «слоновьим», так как, по мнению его создателя, мог бы выдержать слона.
Итак, Андрей Иванович сидел в неудобной позе – ноги были вытянуты вперед, а спиной он упирался в стену. На коленях размещался серый, полиэтиленовый пакет. На Андрее Ивановиче была теплая зимняя куртка и сапоги.
– Это ты, Андрей? Откуда ты взялся? – настойчиво вопрошал Иван Николаевич. – Напугал меня! Ты за спиной прошел что ли?
Обескураженный до предела этим событием беспокойного дня и своим внезапным появлением в квартире родителей, Андрей Иванович лишь, молча, кивнул.
– Ну, здравствуй! Ты бы хоть позвонил сначала. Я вот коврик почистил, – Иван Николаевич указал на свернутый ковер, стоящий в углу.
Огорошенный Андрей Иванович торопливо встал, положил пакет на стульчик и обнял отца.
– Мать! – громким голосом позвал Иван Николаевич. – Вот, полюбуйся, сын приехал. Иди сюда, будем его поздравлять с днем рождения, – а сам громко зашептал в ухо Андрею Ивановичу:
– Совсем плохо стало со слухом. Ничего не слышит. Ты с ней громче разговаривай. Надо бы, наверное, слуховой аппарат купить. Правда, говорят, теперь это дорого стоит. Ты что без шапки бегаешь по морозу? Что стоишь? Снимай куртку, сейчас чай будем пить, – уже обычным тоном закончил отец.
– Пап, спасибо. Я ненадолго. Просто было по пути, вот и заскочил, – на ходу сочинял Андрей Иванович, расстегивая сапоги и одновременно избавляясь от зимней куртки. – Надо кое-какие документы забрать.
– Что-то ты растолстел, – посмотрел пристально на сына Иван Николаевич.
– Пап, – отвечал Зорин, – ты мне последние двадцать лет только и говоришь, что растолстел. А я не поправился, а возмужал.
– Хорошо. Возмужал, так возмужал. Андрей, а ты мне сегодня приснился, – неожиданно переменил тему отец. – Я обычно этим глупостям не верю, и снов своих никогда не запоминал. Но сегодняшний запомнил.
И Иван Николаевич многозначительно посмотрел на сына, а Андрей Иванович насторожился.
– Мы ехали с тобой в автобусе, в «Икарусе» – ты ехал в салоне, как пассажир, а я был водителем, – сразу стал рассказывать Иван Николаевич. – Пытался тебе делать знаки, но ты меня не узнавал.
– Не может быть, – прошептал пораженный этим сообщением Андрей Иванович. – Я слушаю. Продолжай.
– Ну и компания была у тебя – одни мертвецы. Это я точно знаю. Мне один из них, здоровый такой, по-моему, твой одноклассник, который умер от инфаркта, запомнился. А звали его Володя, фамилию я не помню.
– Протесов, – подсказал Андрей Иванович. – Володя Протесов.
– Так вот, он мне говорит, Вы не волнуйтесь, – продолжил Иван Николаевич, – поезжайте, а мы тут сами управимся. А с чем управятся, я не успел спросить. Мы с того света, – говорит. А я ему, – сын мой там, с вами, – говорю. А Володя улыбается и показывает, – мол, давай, отъезжай. Я матери рассказал, она говорит: «Плохой сон, если Андрей тебя не узнал. Да еще эти покойники…» Я в сонник посмотрел, – покойник – означает: помощь со стороны. Решение проблем. Ну и что? Каких проблем? Или к перемене погоды. Мы с утра вам звонили, но уже никого не было дома. Хотели первыми тебя поздравить. Потом у нас что-то с телефоном случилось. До сих пор не работает. Тишина. Никаких гудков. Ты бы посмотрел. На станцию позвонил от соседки Инны Викентьевы, там говорят, что все в порядке. Это у вас что-то с аппаратом.
Андрей Иванович молчал.
– Мать, – второй раз, возвысив голос, позвал Иван Николаевич, – Андрей приехал, ненадолго.
Повесив шубу на крючок вешалки, Иван Николаевич поспешно открыл дверь в большую комнату, прошел и выключил звук у телевизора.
– Встречай сына. Андрей приехал, – обратился он к пожилой женщине.
Но Андрей Иванович уже сам входил в комнату, полуосвещенную оранжевым светом старого торшера, чувствуя себя довольно глупо. Мать, Анна Кирилловна – маленькая, сухонькая старушка – уже поднялась с кресла. Удивленная нежданным появлением сына, она заспешила к нему навстречу. Андрей Иванович, склонившись, обнял и чмокнул морщины на щеке матери, заспешил в ванную, по пути придумывая объяснение своему визиту.
– Хорошо, что телефон неисправен, – думал Зорин. – Надо выиграть время, расспросить обо всем, а там что-нибудь придумаю.
И как же я здесь оказался, черт побери? Или это все продолжение утреннего кошмара? Как мне теперь вернуться домой? Так, хорошенькое дельце, я к тому же ещё и без шапки. Стоп, – кольнуло Зорина. – Какая шапка. Какая зима?! Сегодня же лето и мой день рождения!
Андрей Иванович задавал вопросы и не находил на них ответы. Выходя из ванной комнаты, Андрей Иванович вспомнил о пакете:
– Что ж там такое? Наверное, всякие копчености и солености? Нет, чтоб был кефир или ряженка.
Вернувшись в прихожую, Андрей Иванович нашел дверь в большую комнату закрытой. Он заметил: на полу темного коридора лежит узенькая полоска света от старого оранжевого торшера. Андрей Иванович сел на низенький стульчик детства и замер. Из кухни доносились приглушенные голоса отца и матери, накрывавших стол. И старый чайник уже начал выводить знакомую мелодию.
Всматриваясь в темные очертания прихожей, Андрей Иванович растрогался чуть ли не до слез. Все было так же, как в те далекие и счастливые дни, когда маленький Андрюша, играя в военные игры, вот так, затаив дыхание, терпеливо сидел в засаде перед этой самой дверью и смотрел на полоску света от абажура. Родители вели неторопливый разговор, уверенные, что их сын рисует. По всем правилам военного искусства Андрей должен был во что бы то ни стало точно определить момент, когда кто-нибудь из них будет выходить из комнаты и незаметно и заблаговременно скрыться за стоящим в нише холодильником. Далее, соблюдая все меры предосторожности, как и подобает опытному разведчику, действующему в одиночку в глубоком, вражеском тылу, Андрею необходимо было пробраться из своей комнаты в темную кухню и обратно, совершая при этом дерзкие, обязательно героические поступки. Добывая при этом бесценные сведения о дислокации противника и неизменные трофеи в виде куска хлеба со сливочным маслом и смородиновым вареньем.
– Андрей, ты куда пропал? – громко спрашивал с кухни Иван Николаевич. – Чай остывает!
Андрей Иванович заспешил на кухню, пытаясь на ощупь определить, что же там, в пакете?
– Ну, мать, где твоя вишневая наливка? Доставай. Надо поздравить, как положено.
Анна Кирилловна засуетилась у шкафа. Наливка не находилась.
– Погоди, мама, я ведь кое-что принес, – Андрей Иванович, как фокусник, запустил руку по локоть в черный пакет.
– А, «Битнер»! – обрадовался Иван Николаевич. – Это ты здорово придумал, Андрей.
Он сразу ловко свинтил пробку с бутылки, а Анна Кирилловна уже протирала три малюсенькие рюмочки.
– Это и матери можно, – радовался отец. – По маленькой, один раз в день.
Разлив чудодейственный напиток по рюмкам, Иван Николаевич серьезно произнес:
– Давай выпьем за тебя, Андрей, за твое здоровье и твою семью. Времена сейчас тяжелые, так что надо держаться вместе. Мы поздравляем тебя с днем твоего рождения. Мать! Неси подарок!
– Какой день рождения, папа? – удивлялся Андрей, глядя в зимние узоры на окне. – Я же родился в июле, а сейчас зима!
– Вот и твой подарок! Ну-ка, примерь, – и отец водрузил на голову Андрею Ивановичу новую норковую шапку, но старинного фасона.
Андрей Иванович хотел воспротивиться, но через минуту почувствовал, как небольшое, приятное тепло разлилось по телу. Сразу стало хорошо и уютно в этой теплой норковой шапке, прямо, как в детстве, когда маленький Андрюша, играя в квартире в военные игры, надевал для маскировки старый дедушкин бушлат.
– Ну, как вы там живете? – продолжил опрос Иван Николаевич. – Чем занимаетесь?
– Нормально живем, – отвечал счастливый Андрей Иванович, продолжая извлекать из пакета булку черного хлеба, два пакета кефира, ряженку, а затем на кухонном столе прибавились еще и йогурты – полный набор престарелых россиян.
– Вот, это Вера вам прислала. К ужину, – сочинял Андрей Иванович, садясь на свое место – спиной к кухонному шкафу.
Он снял шапку, поцеловал мать и отца за подарок.
«Все. Больше удивляться уже нечему, разве что, если я сейчас же с ходу попаду на Луну. Хотя после всего происшедшего, еще не факт», – подумал Андрей Иванович, вслушиваясь в простые звуки кухни.
А старый радиоприемник еле слышно что-то мурлыкал про погоду на завтра. На душе у Андрея Ивановича стало теплеть, и все волнения последних дней куда-то улетучились. Прихлебывая чай из старой кружки, откусывая от пряника, Андрей Иванович с удовольствием включился в разговор и делился новостями с работы и из дома, не забывая при этом хвалить дочь, жену и собаку. Постепенно разговор перешел к событиям давно минувших дней: стали вспоминать, как водится, знакомых и родственников.
– Тетя Эльза пишет что скучает, – рассказывала Анна Кирилловна. – Мы так давно не виделись. Пишет: накоплю денег из пенсии и прилечу на лето в гости.
Андрей Иванович кивал головой, а сам погружался в воспоминания о далеком, но неожиданно ставшем сегодня ближе, детстве. Покончив с чаем, Андрей Иванович, не спеша, по-хозяйски собрал посуду со стола и принялся ее мыть, невзирая на протесты родителей. Стоя у раковины и вытирая уже чистые чашки и блюдца посудным полотенцем, Андрей Иванович думал, что это замечательная вещь, когда есть на Земле место, куда он может вернуться в любое время, даже без предупреждения, как сегодня, и тебе всегда будут рады. Даже без кефира и йогурта.
– Ну-с, где ваш телефон? – весело обратился Андрей Иванович к отцу.
Вообще, он чувствовал себя так, как будто бы выпил не пять грамм Битнера, а два больших бокала хорошего шампанского – бодро и весело.
– Давайте же мне его скорей и не забудьте отвертку и пинцет! – шутливо рифмовал Андрей Иванович.
Иван Николаевич бросился исполнять, подыгрывая сыну интонационно:
– Будет выполнено, сей момент. Извольте пройти в свой кабинет, и все будет доставлено в наилучшем виде.
Оказавшись в своей комнате, Андрей Иванович не стал сразу включать верхний свет. Ему всегда нравилось, как в это вечернее время комната освещалась светом уличных фонарей, приникающим сквозь тюль и шторы. Андрей Иванович стоял в полумраке и прислушивался к звукам, доносившимся с улицы. Окно комнаты выходило на главную улицу района. Обычно в это время возвращались домой рабочие предприятий и школьники. Были слышны их голоса, и даже скрип снега под ногами, разносившийся в морозном воздухе.
Дверь отворилась. Вошел Иван Николаевич с телефоном и инструментом.
– Вот, Андрей, посмотри, – поставил он телефон на стол. – А я пока сделаю матери компресс. Если устал, можешь прилечь отдохнуть, – заботливо говорил отец.
Андрей Иванович вскрыл телефон, осторожно подул на пыльные внутренности и отодвинул в сторону.
С тех пор как он покинул родительский дом после женитьбы, обстановка не изменилась: справа от двери стоял раскладной диван, у окна – письменный стол с креслом, присутствовала стенка из четырех секций, на полу – потертый ковер. Под стеклом письменного стола он увидел фотографии дорогих людей, газетные вырезки и открытки. Андрею Ивановичу вновь подумалось, что он, действительно, самый счастливый человек на свете, раз у него есть место в этом мире, где почти все сохранилось в прежнем виде.
– Андрей! – прервал его размышления появившийся отец. – А ты сказал, что спешишь. Если у тебя не получается с телефоном, то Бог с ним. Мы уже привыкли обходиться без связи. А если надо вызвать «скорую помощь», ходим к соседям. А завтра Петр Иванович исправит телефон.
– Да, пап. Тут, по-моему, нужен прибор, – отвечал Андрей Иванович, внимательно разглядывая внутренности аппарата. – Внешне все в порядке, но может, что-нибудь все-таки сгорело. Сейчас я его соберу, а вдруг заработает?
Иван Николаевич вышел, а Андрей взглянул на свои часы. Стрелки показывали то же время, что и двадцать минут назад – половину шестого, хотя часы и продолжали тикать, в чем он убедился, приложив их к уху.
– Похоже, время остановилось, – сказал вслух Андрей Иванович. – Завтра же отнесу их в ремонт.
А время, действительно, остановилось для Андрея Ивановича, или, точнее сказать, двинулось вспять, приглашая его совершить путешествие в незабываемое детство. И Андрей Иванович предался воспоминаниям, дорогим сердцу любого землянина.
Вспомнил он теплый сентябрьский вечер. Андрей вместе с мамой, Анной Кирилловной, тогда еще молодой и красивой женщиной, увлеченно играл во дворе в песочнице. В этот момент к песочнице подошел только что вернувшийся с работы отец. После каких-то взрослых переговоров Иван Николаевич взял его за руку, и они пошли вдвоем по направлению к выходу из двора.
Это было самое первое путешествие Андрея за пределы родного двора в таинственный мир взрослых. И он совершал это путешествие на своих ногах, а не в какой-нибудь коляске. Андрей Иванович хорошо помнил охвативший его тогда восторг и гордость. Он чувствовал завистливые взгляды знакомой малышни по песочнице, которых некому было вести прогуляться на бульвар, или, как говорили во дворе, «на улицу».
Андрей к тому моменту едва научился ходить, и такое «самостоятельное» путешествие он мог совершить, только чувствуя руку своего отца. По причине того, что маленький Андрюша не мог обхватить своей ручонкой большую ладонь отца, а поступить иначе он отказывался, ему был выделен указательный палец, и Андрей, вцепившись в этот палец, уже не отпускал его до окончания прогулки.
Отец с сыном медленно пересекли двор наискосок и направились к строящемуся стадиону. Этот момент Андрей запомнил на всю свою жизнь. Тихий, осенний вечер был чудесным. Яркие, закатные лучи заставляли празднично сиять стены домов, в то время как большая часть строений находилась в тени. Этот контраст поразил Андрея больше всего. Бездонное синее небо, желтые осенние листья и желтые стены новостроек радовали своей необычностью. Андрей осторожно ступал – как космонавт, совершающий первую разведку поверхности неизвестной планеты.
Отец и сын вышли из двора, повернули направо и двинулись вдоль домов. По обе стороны тротуара на черноземных пространствах, огороженных чугунными заборчиками, были посажены молодые клены, липы, тополя и дикие яблони. Там также располагались палисадники с желтыми круглыми цветами, кустарниками, с красными и оранжевыми листочками.
– Андрей, ты что, уснул? – раздался голос Ивана Николаевича. – Может, принести подушку?
– Нет, что ты. Давай, проверим, – Андрей Иванович протянул отцу собранный телефонный аппарат.
Телефон работал исправно. Но домашний номер, который Андрей Иванович набрал первым, был занят. Пришлось звонить соседу, чтобы удостовериться, что телефон исправен.
В коридор провожать Андрея Ивановича вышли всем составом: отец и мать в пуховом платке. Анна Кирилловна притянула Андрея Ивановича к себе, и он чмокнул ее в морщины на щеке, а когда выпрямлялся, увидел – в ее глазах стоят слезы.
– Мама, ну что ты, в самом деле, – начал Андрей Иванович, стараясь говорить спокойно, хотя в этот момент на душе у него сделалось совсем муторно от этих негаданных слез, – мы приедем скоро, с Верой и Дашей. Все мы соскучились. Не расстраивайся ты так.
Анна Кирилловна утирала носовым платком тихие слезы. Иван Николаевич, до этого момента молчавший, не выдержал и энергично вмешался.
– Ну, что ты опять накручиваешь себя, снова навыдумывала невесть что. Ведь не навсегда же он уезжает. Сказано: приедут скоро. На следующие выходные.
Анна Кирилловна всхлипнула и вдруг всплеснула руками:
– А подарок-то где? Андрей, ты что, без головного убора хотел идти на мороз?
Иван Николаевич ринулся на кухню и быстро вернулся с шапкой.
– Конечно, приедем, – заверил Андрей Иванович в последний раз. – Созвонимся и приедем. Ну, все, пока. Целую всех – и до свидания.
На улице было не так темно, как ожидал Андрей Иванович, даже, напротив, было неожиданно бодро. Можно сказать, как-то радостно. Такое бывает на тихих переулках маленьких, уральских городков зимой: бодрящий морозец, градусов двадцать пять, скрипучий снег под ногами и оранжевые окна домов.
«Хорошо, что у меня есть шапка», – подумал Андрей Иванович.
Через несколько минут он уже был на пустынной остановке общественного транспорта с огромным сугробом между двух тополей. Андрей Иванович поднял воротник куртки и устроился на спинке скамьи в ожидании троллейбуса.
Глава 54
Сон это великая вещь!
На Луну падал тихий черный снег, но через минуту разыгралась черная метель.
В салоне было сумрачно. Уткин доложил:
– За время вашего отсутствия происшествий не случилось.
– Да уж, не случилось, – нахмурился Лукьянов, пробираясь по салону. – Друзья, давайте перейдем во второй салон, чтобы не разбудить Веру.
Когда все расселись, Юрий Петрович продолжал:
– Похоже, возникли новые обстоятельства, которые осложняют выполнение нашего плана. Природа этого вмешательства мне пока непонятна.
– Мы уже не сможем вернуться на Землю? – напрямик спросила Елизавета.
– Сможем, но, похоже, вернутся не все, – вздохнул Юрий Петрович.
– Говори, не тяни резину. Что надо делать? – казался спокойным Валенда.
В этот момент в салон ворвались Тимошка и Валентин Маркович. Оба дружно закричали:
– Юрий Петрович! Ваше задание выполнено! Варя несколько раз пролетела над этим местом, и говорит, что все в порядке. Знак – есть! Но нам не сказала, какой знак получился. Сначала, говорит, доложу Юрия Петровичу.
– Но, по-моему, это другая фигура, – докладывал Тимошкин. – И я уже догадался, какая.
– Варя! – строго обращался Валентин Маркович к внучке, висящей под потолком. – Скажи деду, что там получилось?
– Валентин Маркович, присядьте, – остановил его Лукьянов. – Потом разберемся со знаком. У нас возникли незапланированные обстоятельства – с Луны исчез Зорин.
– Да вы что? – обмер Шустрый.
– А почему ты не щелкнешь, как раньше, и не вернешь его? – задала провокационный вопрос Юлия Сергеевна.
– Я пытался, но ничего не выходит. Я же говорю – вмешательство извне.
– Юрка! А может, чемодан восстановит контроль? – сообразил Валенда. – Сейчас мы его принесем.
– Да, я сам туда сбегаю, – ринулся по проходу в первый салон Лукьянов.
– Осторожно! Не разбуди Веру Николаевну, а то она тебе этот чемодан наденет на голову вместе с электрооборудованием, – тихо напутствовала Юлия.
Юрий Петрович с Виктором Анатольевичем осторожно пробрались к креслу, над которым на полке находился чемодан с вензелем. Юрий Петрович бесшумно снял его с полки и положил на кресло.
– А у вас есть питание двести двадцать вольт? – спросил он командира.
– Нет, только тридцать шесть, – Уткин показал на кабину экипажа. – Пойдемте, там будет удобней, и Вере Николаевне не будем мешать.
Через минуту Лукьянов расположился в кабине. Быстро вытащив ключ из внутреннего кармана комбинезона, Юрий Петрович открыл чемодан и поднял крышку.
Он сразу увидел отсутствие на внутренней стороне крышки картины. Вместо Лабиринта – грязно-серое пятно.
– Так, – только и смог произнести Лукьянов.
– Юрий Петрович, – сразу оценил состояние главнокомандующего командир Уткин. – Выпейте. Это вода. Что-то случилось?
– Да, Витя, похоже, мы влипли с этим полетом, – залпом выпил воду Лукьянов. – Кто же это наделал? – смотрел он на командира.
– Последние полчаса, пока вы ездили на равнину, кроме меня и четверых американцев, на борту никого не было. А я знать не знал об этом чемодане, – докладывал Уткин. – А что произошло?
– Да, понимаешь, – тоскливо смотрел на Землю в иллюминаторе Лукьянов. – Пропала одна очень важная деталь. Без нее я ничего не смогу больше делать. Значит, ты был с американцами. И?
– Я помогал им надевать скафандры. А они, в самом деле, такие бестолковые. Верхнюю часть путают с нижней: вместо штанов одевают майку с рукавами. В общем, измучились сами и меня измучили. Очень глупые старички.
– Нет, Витя, не глупые старички, а, напротив, слишком умные, – закрыл чемодан Лукьянов. – Пока ты им памперсы прилаживал, Эхэндстронг вскрыл чемодан и уничтожил главную часть аппаратуры.
Дверь кабины отворилась:
– Я все слышала, – села в кресло бортинженера Юлия Сергеевна. – Мы что, остаемся на Луне? И не сможем вернуться домой на Землю? А как эти твои щелчки?
– Не действуют, Юля, – обреченно отвечал Лукьянов. – Вот смотри. Хочу, чтобы картина восстановилась! – и щелкнул пальцем.
Осторожно приподнял крышку – только серо-грязное пятно.
– Я так и думала, чувствовала, что ничего хорошего не выйдет из твоей затеи, – приступила к обработке Юлия Сергеевна.
Командир Уткин мужественно слушал.
– И что? Когда мы начнем умирать? Насколько нам хватит кислорода? Или чего там? что дает нам возможность жить на Луне без всяких приспособлений? – допрашивала Юлия Сергеевна Лукьянова.
– Да я сам не знаю, Юлька.
– Как? Ты даже не удосужился узнать, что нас ожидает, если вдруг что-то произойдет. Лукьянов! Юрка! Ты что, спишь? Очнись! – гневно бросила Юлия и направилась к двери.
– Спишь! – очнулся Лукьянов. – Во сне! Точно, Юлька! Во сне! Ты умница! – Лукьянов ринулся к однокласснице и стал ее целовать.
– Ты что! Совсем тронулся, похоже, – отталкивала Лукьянова Юлия Сергеевна.
– Во сне! Во сне! – повторял, как помешанный, Лукьянов. – Виктор! Срочно разбуди Веру Николаевну! Прямо бегом, а то будет беда!
Уткин бросился выполнять.
– Ты, действительно, чокнулся, – с сожалением произнесла Юлия. – Когда мы умрем?
– Не скоро, Юлька. Я, кажется, кое-что придумал.
В этот момент ему на грудь, как тигрица, прыгнула Вера Николаевна и повалила Юрия Петровича на кресло командира воздушного судна.
– Вера! Он живой! – кричал Лукьянов, отбиваясь от Зориной. – Уберите ее с меня! Он жив и здоров. Только он сбежал на Землю! Развлекается рисованием и сочинением музыки! Валенда! – выбрался в салон Юрий Петрович. – Пашка! С этого момента запрещается спать на Луне. Всем! Под страхом смерти! У меня нет времени вам все объяснять.
– Ты сказал, он развлекается? – Вера Николаевна поспешила вслед за Лукьяновым. – Что значит: развлекается?
– Вера! Ты находила сегодня утром два зеленых свежих липовых листочка под подушкой у Андрея?
– Да, находила. А ты откуда про них знаешь?
– Человеческий сон – великая вещь! Сон – это продолжение Лабиринта.
Глава 55
Уральск. Написание картины
Андрей Иванович хотел прокрасться на кухню незамеченным, но сразу услышал голос Веры Николаевны:
– Андрей, это ты? Сейчас я выйду, а потом ты тоже примешь душ. Я приготовила тебе новую рубашку и летний костюм. Скоро приедут мои родители.
В течение всего этого времени Андрей Иванович прятал норковую шапку на верхнюю антресоль и думал:
«Кто приедет и зачем? Хотя это совершенно неважно».
Проходя по коридору мимо ванной с приоткрытой дверью, он увидел свою жену в очень соблазнительной позе: отсвечивая матовой чистотой вымытого тела, Вера Николаевна, пританцовывая на одной ноге, с полотенцем на голове, пыталась натянуть на себя кружевные трусики.
«Ох, уж эти женщины!», – подумал Андрей Иванович.
– Ну, что ты стоишь – как вкопанный? Иди за бельем – и в ванну! – весело отдавала распоряжения Вера Николаевна. – Даша, ты слышишь меня? Быстро погуляй с собакой.
– Да, вот еще, Андрей, я сегодня нашла кое-что интересное у тебя под подушкой. Это лежит на твоей тумбочке.
Андрей Иванович прошествовал в спальню за бельем, напевая себе под нос вальс из «Спящей красавицы».
Зорин включил свет, снял с плечиков халат. И тут он вспомнил слова жены о странной находке. Андрей Иванович сразу нашел искомое на тумбочке. Это были те самые зеленые листочки, которые прикрывали глаза Чёрного Дворника, причем, выглядели они так, как будто бы их только что сорвали с дерева: свеженькие, ровненькие, без следов увядания.
Андрей Иванович осторожно положил листочки на прежнее место и задумался.
В голову ничего особенного не приходило, но в одном Андрей Иванович был уверен на все сто процентов. Его утренний сон и сон отца были с поразительно схожими сюжетами, а утренний приступ, незапланированный визит к родителям и еще куча всяких мелочей, – все это связывалось теперь в одно неразрывное, но пугающее целое.
Но главным было то, что все ближайшее будущее вырисовалось теперь не столь безмятежным, как несколько минут назад, и что он, Андрей Иванович Зорин, сильно изменился благодаря именно этому сну. И что эти изменения затрагивают всю его жизнь, жизнь его близких родных и любимых, он знал точно.
От этой последней мысли стало тоскливо. Андрей Иванович лежал и гипнотизировал настенные часы. Часы были хорошо освещены. Они показывали ровно шесть тридцать вечера. И к семи должны были приехать самые близкие родственники. Часы эти были большие и круглые – чтобы видеть время рано утром. Вдруг Андрею Ивановичу показалось, часы остановились. Он стал пристально разглядывать циферблат и убедился, что стрелки не идут.
«Доигрался», – мрачно подумал Андрей Иванович, приподнимаясь на локтях и прислушиваясь.
Из-за закрытой двери, из кухонного «далека» доносились голоса жены и дочери, уверенных в том, что их отец и муж занимается делом, а не разглядывает стену. Андрей Иванович почувствовал, что ему хочется проделать со свежими листочками то же самое, что и Черный Дворник из сна – положить их себе на глаза. Что он и сделал, подумав:
«Интересно, все будет зеленым?»
Открыв глаза, Андрей Иванович разочаровался, потому что все осталось прежнего цвета.
Но изменения выявились. Спальня стала заметно больше, платяной шкаф-купе пропал, а на его месте взору Андрея Ивановича открылся просторный зал с белым подиумом. Верхний свет люстры стал меркнуть, как в театре перед поднятием занавеса.
«Ну вот, началось», – размышлял уставший уже удивляться Андрей Иванович.
Поборов секундное замешательство, он приблизился к сцене. Комната наполнилась голосами людей, шелестом бумаги, скрипом кресел – звуками ожидания зрительного зала. По мере приближения Андрея Ивановича к подиуму зазвучал симфонический оркестр, исполнявший тихую мелодию. Виртуозное воспроизведение было выше всяческих похвал. Поскольку оркестр исполнял пиано, то отчетливо были слышны шорохи, которые производят живые музыканты во время исполнения.
– Струнный квартет, – вслух констатировал Андрей Иванович со знанием дела.
Трио с увлечением аккомпанировало одинокому инструменту с печальным голосом.
– А это флейта, – догадался Андрей Иванович и восхитился. – Здорово играют!
Чарующая мелодия разлилась по всей комнате, становясь ощутимой и рельефной. Никогда еще в жизни Андрей Иванович не испытывал восхитительного ощущения музыкальной плавности и бесконечности. В этот момент Андрей Иванович обратил внимание на подиум и понял, что это место для дирижера. В подтверждении его догадки на подиуме обозначился пюпитр с нотами и лежащая дирижерская палочка.
«Это дирижерская палочка великого Людвига Шпора, – догадался в очередной раз Андрей Иванович. – Это что же – они приглашают меня дирижировать? Понятно».
Андрей Иванович решительно взошел на подиум и, взяв палочку в руки, подумал:
«Обыкновенный кусочек полированного дерева, не более! Однако сколько чудесных тайн в нем заключено!
А исполняемая мелодия, между тем, изменилась.
„До“ мажор», – автоматически отметил про себя Андрей Иванович.
Послышался шепот. Андрей Иванович поднял глаза и понял, что он стоит перед большим симфоническим оркестром. Мелодия продолжала звучать, только теперь ее выводила флейта соло – без сопровождения.
Андрей Иванович, чувствуя запах сцены и кулис, слегка поклонился и посмотрел на оркестрантов. Их было примерно восемьдесят человек, и среди них десять женщин. Музыканты за пюпитрами в черных фраках и белых манишках расположились полукругом и с любопытством следили за Андреем Ивановичем. Слева нахохлилась первая скрипка. Андрей Иванович поклонился в его адрес. На лице седого музыканта расцвела улыбка. Раскланявшись с каждым из восьмидесяти музыкантов под звуки одинокой флейты, Зорин замер. Он понимал, музыканты ждут того момента, когда он начнет дирижировать. Но именно сейчас ему больше всего на свете не хотелось дирижировать.
Поняв это, музыканты встали и запели вполголоса, аккомпанируя на своих инструментах.
Пропев остальные четыре куплета о бедном Стивене Даулинге Ботсе, музыканты зааплодировали, а смычковые стучали смычками по пюпитрам. Самый старый музыкант – скрипач поклонился Андрею Ивановичу и, обернувшись к оркестру, торжественно произнес:
– Друзья! Я с большим удовольствием представляю вам автора прозвучавшего произведения. Андрей Иванович Зорин! Прошу любить и жаловать. Мы потрясены вашим талантом! Так оригинально раскрыть непростую тему. Именно – «до» мажор! Браво!
– Браво! Браво! – раздалось со всех сторон.
Андрей Иванович раскланялся.
Палочка укола его щетиной.
– А, ясно. Это теперь кисть, – обрадовался Андрей Иванович. – Действительно, лучше я буду рисовать, чем дирижировать и сочинять музыку. Признаться, я и не ожидал, что получится такая славная композиция. И совсем не грустная, а задорная. Но дирижировать – это очень ответственно, тем более, я никогда и не мечтал об этом. А вот порисовать…
Пюпитр, между тем, трансформировался в академический мольберт на трех ножках с движком и с готовым подрамником, но без холста. Справа от мольберта оказался стол темного дерева, на котором расположились необходимые для живописи вещи: палитры – три штуки, кисти разного калибра и формы, в специальных банках и россыпью на столе. Маленькие ящички с красками в тубах разных размеров. Рядами стояли склянки с растворителями и лаками, скипидарами и керосинами. В воздухе обнаружился ни с чем несравнимый аромат масляных, художественных красок.
– Ах, если бы я стал в свое время художником! У меня бы теперь было огромное количество этих красок, – подумал Андрей Иванович. – С самого детства больше всего мне нравился запах газовой сажи. Ее-то он как раз сразу и узнал среди множества других запахов.
Музыка вскоре продолжилась. Музыканты были потеснены мольбертом, но продолжали исполнять грустную мелодию. Андрей Иванович и не заметил, как стал им рассказывать о том, что он с детства хотел быть художником. И что однажды его отец приобрел ему набор масляных красок и настоящее льняное масло с восхитительным, съедобным запахом.
Живописные сеансы происходили в ванной комнате. Предварительно все свободное пространство устилалось старыми газетами, в несколько слоев. Затем Андрей выпроваживал всех любопытных, включая и своего старшего брата Александра, который также хотел поучаствовать. Но для него это было просто баловство, а Андрей серьезно трудился. Позже он сделал несколько сносных работ, но затем институт, жена и дочь заняли почти все свободное время, и увлечение закончилось само собой. Хотя иногда Андрей Иванович рисовал в стенгазетах или просто для души.
Он поведал благодарным музыкантам-слушателям следующую историю.
– Давно, еще в третьем классе средней школы, замечательная учительница начальных классов Полина Петровна принесла в класс репродукцию картины и сказала, что все ребята должны внимательно смотреть на эту картину, а она будет читать рассказ о природе. Точнее, о весне. Сюжет картины был прост и понятен даже дошкольнику. На ней был изображен бревенчатый дом на опушке леса с соснами и елями. Сквозь сетку березовых веток просматривалось васильковое, мартовское небо. В лесу еще лежал обреченный снег, а перед крыльцом грелась на солнцепеке лошадь. И была эта дорога настоящая, коричнево-рыжая от раскисшей глины и навоза. Картина называлась: «Март».
Андрей внимательно смотрел на картину, и ему казалось, он смотрит в окно и видит лес, дом и лошадь. Цвета и оттенки были подобраны художником настолько точно, что иллюзия мартовской оттепели была полная. Андрею даже начинало казаться, что он чувствует и слышит деревенские весенние запахи: удивительный запах талой воды, соснового бора и нагретого солнцем деревянного крыльца.
Пока Андрей Иванович вполголоса делился с музыкантами своими впечатлениями о замечательной картине, он незаметно для себя принялся за знакомую работу, по которой соскучился.
Для начала Андрей Иванович осмотрел подрамник. Подрамник – размером сорок на шестьдесят восемь сантиметров – был изготовлен из сосны по всем правилам столярного искусства с клиньями. Андрей Иванович взял его в руки, осмотрел со всех сторон, внюхиваясь в запах столярного клея и свежеструганного дерева, убедившись – вся конструкция соответствует его знаниям о подрамниках. Проверил правильность формы и надежность клиньев.
Затем Андрей Иванович выбрал холст мелкой зернистости и тут же, на глазах у всего изумленного оркестра, который на это время даже прекратил исполнять заунывную мелодию, мастерки отрезал резаком необходимый кусок. Не теряя ни секунды, с ловкостью фокусника Андрей Иванович – а он в этот момент ощущал себя именно фокусником, работающим на цирковой арене, – перед изумленными взглядами восьмидесяти зрителей молниеносно стал натягивать холст на подрамник.
Причем, все делалось в соответствии с правилами натяжки холстов: волокна были расположены параллельно сторонам подрамника. Оставив припуск – сантиметров пять, Андрей Иванович стал закреплять холст сначала на длинной стороне подрамника с помощью скобкозабивателя, затем по внешним краям, справа и слева. И только после этого, на противоположной стороне. Музыканты затаили дыхание и замерли на скрипучих стульях, боясь хоть чем-то отвлечь Андрея Ивановича от этой важной, как всем казалось, работы. Впрочем, Андрей Иванович так увлекся, что уже не обращал ни малейшего внимания на зрителей.
– А теперь надо выполнить, на мой взгляд, самую важную операцию. Необходимо нанести грунт, который прямо сейчас, перед вашими глазами и будет поэтапно мной изготовлен, – поведал присутствующим музыкантам о предстоящем мероприятии раскрасневшийся Андрей Иванович.
– Живопись, как ни странно это звучит, начинается с грунтовки. А сейчас необходимо проклеить холст. И только потом, после высыхания клея, можно будет наносить грунт, – закончил свое короткое, но эмоциональное выступление Зорин.
Раздались легкие аплодисменты. Более сдержанные оркестранты стали шикать на эмоциональных коллег, и установилась хрупкая тишина. В это время Андрей Иванович уже наносил крест-накрест на холст, уложенный на столе, уверенными мазками свежеприготовленный на водяной бане столярный клей – с помощью широкого щетинного флейца. Процедура эта продолжалась недолго. Вскоре Андрей Иванович удовлетворенно отпрянул от стола и сообщил, что все готово, но прежде, чем приступать к завершающему этапу грунтования, необходимо дать холсту высохнуть.
– Конечно, пусть сохнет, – послышались нестройные голоса. Громче всех звучал голос первой скрипки.
Андрей Иванович уже знал имена музыкантов, и вообще он чувствовал себя очень комфортно, как в компании старых и надежных друзей.
– Петр Ильич, – уважительно обратился Андрей Иванович к первой скрипке, которая при необходимости, как известно, выполняет функции дирижера, – Петр Ильич, – повторил он с явным наслаждением второй раз имя, – пока сохнет клей, давайте, что-нибудь задушевное.
Петр Ильич, распираемый от гордости и счастья оказать услугу Андрею Ивановичу, тотчас повернулся вполоборота к оркестрантам, пробормотал что-то по-итальянски и, взмахнув смычком, дал отсчет. Три размеренные четверти первых тактов вальса «Спящей Красавицы» сразу заполнили все существо Андрея Ивановича, и комок несказанного счастья встал у него в груди. Поспешно отвернувшись от оркестра, дабы не обнаружить блеснувший слезой левый глаз, он нашел на столе сигареты, закурил и сел верхом на трехногий стул старинной работы, стоявший поодаль на подиуме.
Вдыхая вместе с сигаретным дымом волшебные звуки вальса, Андрей Иванович уносился в весеннее поднебесье «Большой воды» Левитана, парил над летними рощами Куинджи и полями спелой пшеницы Серова, меж дубрав Шишкина, а в финале кружил осиновым красным листком «Золотой Осени». Спланировал Андрей Иванович на свой трехногий стул с последней нотой завершающего аккорда.
По окончанию вальса хлопали все. И музыканты, и их единственный слушатель – Андрей Иванович.
– Клей-то уже высох, – сообщила из коричневатой темноты мрачная флейта по имени Варвара Петровна, смотревшая перед собой не моргая, – пора грунтовать.
С грунтовкой тоже все было в порядке: Андрей Иванович собственноручно под восторженные шорохи изготовил замечательный, белоснежный грунт по известному всему миру рецепту – из одной части мела, одной части цинковых белил и полутора частей лака на основе душистого, облагороженного, льняного масла. Причем, лак Андрей Иванович добавлял в подогретый предварительно грунт аккуратно, по капле и, только в последнюю очередь, дабы избежать появления комочков, которые незамедлительно могли появиться, если делать все в нарушение веками отработанной технологии.
– Вот таким образом, друзья мои, – проговорил Андрей Иванович, кладя на дальний угол стола белый от грунта венчик, которым было произведено окончательное смешивание составляющих.
– Приступаем к грунтованию, – объявил он торжественно. И без промедления стал наносить свежеприготовленный грунт тонкими слоями на проклеенный и высушенный холст. Установилась хрустальная тишина, только флейц свистел по поверхности упруго натянутого, как кожаная мембрана на литаврах, холста.
Когда все было закончено, Андрей Иванович просто спросил:
– Ну что, перекур?
Единодушное согласие оркестранты выразили обычным способом, как это они привыкли всегда делать, струнные стали тихонечко постукивать смычками по пюпитрам, а остальные закивали. Иллюзия взаимопонимания была полной.
– Приступаю к завершающей части проекта, – торжественно объявил Андрей Иванович, уже освоившийся со своей странной ролью, – Сейчас, на ваших глазах…
…Устойчивая тишина потеряла равновесие и распалась. Весь оркестр, до этого момента демонстрирующий полное взаимопонимание и согласие, вдруг пришел в движение. Степенные музыканты стали шумно вскакивать со своих мест и выкрикивать, прямо как болельщики на футбольном матче:
– Сурикова! – послышались отдельные голоса, быстро сливающиеся в нестройный хор. – Шишкина! Шишкина!
– Даешь Петрова-Водкина! – резко выделялся женский голос в общем тумане хорала.
– Ван Гог! Ван Гог! – скандировали самые ретивые оркестровые фанаты вполголоса. Молчала только первая скрипка, покачивала головой с таким видом, как будто говоря: «Так нехорошо, господа, как невоспитанно вы себя ведете, право…».
Андрей Иванович внимательно посмотрел перед собой и с упрямой ноткой в голосе продолжил:
– … в полном здравии и полностью отдавая отчет происходящему, я, Зорин Андрей Иванович, в присутствии свидетелей, напишу всемирно известную картину Исаака Левитана «Март». Приступаю.
Свет в зале снова стал меркнуть. Освещенными остались только часть подиума и сам мольберт с подрамником, все остальное погрузилось в золотисто-коричневый, мягкий полумрак, а ля Рембрандт.
Андрей Иванович полностью преобразился в своих стремительных наклонах и поворотах над мольбертом так, что стал напоминать присутствующим более Паганини с дирижерской палочкой в руке, нежели Левитана с кистями. До того стремительны и хищны были его движения! Это сходство усиливалось еще тем, что гражданский костюм Андрея Ивановича незаметно сменился на длинный камзол с большими золотыми пуговицами и широкими рукавами, на ногах появились чулки до колен и башмаки на высоких каблуках с большими пряжками. Слышалось бормотание маэстро, который по-русски комментировал каждый мазок, каждое прикосновение.
– Так, сначала делаем быстрый композиционный эскиз цветной глазурью. Теперь, учитывая перспективу и моделирование основных предметов, проложим контуры и силуэты деревьев, лошадей и здания. Все это, наверное, умброчкой и английской красной. Замечательно.
Стуча тубой о палитру, Андрей Иванович Паганини нетерпеливо мешал краски, – так, где у нас лазурь берлинская? Белилами ее, вот, еще белил, нормально.
И все это месиво судорожно переносилось на верхнюю часть полотна – туда, где должно быть мартовское небо. Увлеченный до предела этим занятием, Андрей Иванович высовывал кончик языка, как первоклассник, которому впервые позволили писать элементы букв с помощью настоящей авторучки – взамен надоевшего уже карандаша.
В ход шла уже золотая охра и зеленая земля. Из сиены жженой с добавлением светлой охры и белил лепилась задняя часть лошади и часть крыльца. Из окиси хрома вырастал отдаленный лес. Ультрамарином темным заполнялись впадины на цинковом и титановом снегу. Все быстро шло к завершению. Оставались считанные минуты манипуляций с красками и кистями.
В предпоследний раз «свистнул» двухдюймовый флейц по «свежесрубленному» дому и, маэстро остановился с поднятой, как шпага, кистью, готовый нанести разящий удар. Требовалось нанести последний мазок, который, как известно, и делает картину гениальной и отличает ее от всей остальной живописи.
Андрей Иванович доподлинно знал, куда он нанесет этот мазок, но он специально делал паузу, дабы подчеркнуть значимость момента. Из темноты выступали встревоженные лица болельщиков.
«Паузу, надо держать паузу», – пронеслось в голове Андрея Ивановича.
Он сейчас точно знал, что качественная пауза – это единственное, что поможет ему произвести на свет шедевр. Все молчали, а Зорин думал: «Почему я не слышу тиканья секундной стрелки? Ведь такая гробовая тишина».
– Все. Пора! – пронеслось вдалеке.
И Андрей Иванович нанес колющий удар. Не глядя более на полотно и полностью уверенный в успехе, Андрей Иванович, бросил ненужную кисть в темноту и стал вытирать перепачканные красками руки о длинную полу камзола. В комнате никого не было. Андрей Иванович присел на кровать и, откинувшись на подушку, замер, сложив руки за головой. Взгляд его был устремлен на настенные часы, висевшие над телевизором у стены. Часы были хорошо освещены. Они показывали ровно восемнадцать ноль – ноль. Рядом с часами висела картина Исаака Левитана «Март», влажная от лака.
Послышался далекий крик Веры Николаевны:
– Андрей! Ты почему еще не в ванной? Скоро приедут родители!
Эти слова заставили Андрея Ивановича подпрыгнуть и сбросить на лету остатки камзола.
Приземлившись в тапочки, Зорин, как ни в чем не бывало, прошествовал в ванную комнату, напевая тему вальса из «Спящей красавицы», умело растягивая слова: – «И-и-и, и вра-аг, бежит, бежит, бежит…».
За короткое время следования по коридору Андрей Иванович проанализировал имеющиеся у него факты последних событий и пришел к позитивным, на его взгляд, выводам. Эти выводы формулировались следующим образом: «Я, Андрей Иванович Зорин, неизвестно по каким причинам и за какие заслуги обрел необычайные способности. Эти способности условно можно разделить на три группы: „А“ – это способность перемещаться в пространстве незаметно для окружающих, не затрачивая, вообще никакого времени на эти перемещения. „Б“ – способность производить на свет любые предметы и явления по своему желанию. „В“ – такие способности появились после сегодняшнего, кошмарного сна».
Зорин продолжал анализировать, вспоминая новые подробности.
«Непонятным оставался только механизм запуска сотворения всего этого. Скорее всего, это мои мысли. Но не все мысли подряд, а мысли, выраженные определенным образом. Потому как перед моим фантастическим визитом к родителям я отчетливо помнил, что думал о них. Другими словами, чувствовал за собой конкретную вину за то, что давно их не посещал. Мое внутреннее чувство вины в это мгновение и породило сиюминутное желание увидеть их и, как результат, я оказался в прихожей отчего дома, изрядно напугав отца своим появлением. Хорошо, он не слабонервный, – усмехнулся про себя Андрей Иванович. – А то был бы еще тот визит. Так, с этим все понятно. Пойдем, дальше», – продолжал рассуждать Зорин, следуя по коридору.
«Картина эта – кстати, блестящая во всех отношениях копия – висит на стене моей спальни, и лак еще не высох. Я трогал ее пальцем. А учитывая те обстоятельства, что я при всем своем желании и любом изобилии красок и кистей никогда в жизни не сумею сделать ничего подобного, вывод будет следующий: мне подобным образом продемонстрировали, что теперь я могу делать все в этом мире. Границ нет. И эта картина является на то веским вещественным доказательством», – мысленно беседовал сам с собой Андрей Иванович до того момента, пока чуть не столкнулся в темном коридоре с Дашей.
– Пап, – отпрянула дочь в сторону, – подскажи, пожалуйста, где взять или найти нужный мне материал. Мы сейчас готовим спектакль в институте на день знаний. Мне поручили сделать послание любимому человеку на английском языке и перевести на русский.
– Ой, Даша, мне сейчас достанется от мамы, – стал отлынивать отец. Но, вдруг передумав, Андрей Иванович «включил полную скорость», завернул в комнату дочери, увлекая ее за собой.
– Я все понял, – четко и быстро произнес Андрей Иванович и, присев на стул перед письменным столом уже с карандашом в руке, занесенной над половинкой тетрадного листа, задумался.
Андрей Иванович раздумывал лишь одно мгновенье. А уже в следующее мгновение стихотворные строчки стали заполнять чистое пространство листа. Андрей Иванович вдохновенно писал слова всемирно известной песни по памяти на английском языке. По окончанию написания четверостишья он без остановки написал вольный стихотворный перевод, а ля Чуковский. На весь творческий процесс Андрей Иванович затратил не более двух минут. Затем он встал, протянул половинку листа, исписанного мелким, но разборчивым подчерком, дочери и стремительно вышел из комнаты.
Даша с любопытством прочитала следующее:
Далее следовало: Lennon – McCartney, 1964, Northern Song.
А потом шел вольный перевод следующего содержания:
– Во дает! Только во времена Леннона и Маккартни еще не было никаких SMS-ок, – прошептала Даша, глядя на закрытую дверь.
Между тем, факт отсутствия SMS-связи в «шестидесятых» отнюдь не беспокоил погрешившего против истины Андрея Ивановича и он, находясь уже в ванной комнате, продолжал думать о своей картине, висящей на стене спальни.
– Это уже результат, – рассуждал он, – и результат налицо. Кстати, интересно, она там еще висит? Или уже исчезла, также волшебно, как и появилась? Ладно, проверим скоро. Да, вот еще что. Надо быть предельно осторожным и думать, что думаешь. Как бы самому не просочиться в канализацию, – вспомнилось Андрею Ивановичу, и он закрыл дверь на защелку.
Глава 56
Все самое важное в жизни делается только во сне!
Лукьянов появился во втором салоне в сопровождении Веры Николаевны, Юлии и Уткина.
– Говори! – грозно пробасил Валенда. – У тебя получилось?
– Нет. Пока не получилось, – остановился в проходе между креслами Лукьянов. – Один из наших американских «друзей» самым подлым образом соскреб картину с крышки чемодана.
– И что? Ты же говорил, что все замкнул на себя? – допытывался Павел Васильевич. – Ты все время щелкал. Щелкни сейчас!
– Мои щелчки заблокированы! Я не могу установить связь с Лабиринтом. Замкнуть-то я замкнул, – объяснял Лукьянов, – но главный элемент всего этого – вход в Лабиринт – картина моего дяди. А теперь она уничтожена. И все летит к черту! И спасение Зорина, и возвращение домой на Землю.
Веселая компания не верила Лукьянову.
– И что? Совсем нет выхода? – поразилась Елизавета. – Но ты говорил, мы защищены от радиации, от гравитации, от…
– От всего, – продолжил за Елизавету Лукьянов. – Только не учел возможности человеческой подлости. Перед этим качеством я оказался бессильным.
Тут всполошилась Вера Николаевна:
– Как бессильным? Ты минуту назад сказал, что кое-что придумал, и что человеческий сон – это великая вещь!
– Да, придумал, – согласился Лукьянов. – Я сказал, что сон это продолжение Лабиринта. А Лабиринт это место где будущее встречается с настоящим и где получается одно сплошное прошлое.
– Ничего не поняла, – растерялась Вера Николаевна. – Говори яснее. Ты можешь или нет?
– Да, могу, – заговорил уже гораздо увереннее преобразившийся Юрий Петрович. – Мне сейчас надо быстро уснуть и попытаться…
– Ты это что? Серьезно? – справедливо удивилась Юлия Сергеевна. – Сейчас вот возьмешь и уляжешься спать? Приволок нас всех сюда, а сам – спать!
Американцы сидели, ни живы, ни мертвы.
– Юля! Дай мне сказать, – теперь уже горячился Лукьянов, сверкая красными ушами. – Да, лягу спать! И как можно быстрее. Только меня нельзя будить. Если проснусь – все будет кончено!
– Что надо делать? Говори! – включила командный голос полковник Зырянова.
– Меня срочно надо положить спать в бизнес-класс, из самолета всех убрать, – четко давал указания Лукьянов. – У входа оставить дежурить Валенду и Уткина. Остальных срочно за борт!
Каждая секунда дорога. Пока Зорин чего-нибудь не натворил. А сейчас надо срочно избавиться от этих, – Юрий Петрович указал на американскую делегацию.
– Как? – ужаснулся Валенда. – Застрелить всех?
– Я и не знала, что у меня такой кровожадный помощник. За борт их всех – на лунный грунт, – догадалась полковник Зырянова.
Американцы, предчувствуя недоброе, вскочили.
– Вперед! – громогласно возопил Валенда и первым ринулся на иностранную делегацию.
Но американские друзья сами были не из трусливых:
– Вперед! – закричал Эхэндстронг, – и бросился навстречу нападавшим.
Две колонны сошлись лоб в лоб, причем, трещали не только лбы, но и кресла. Но действовать между креслами эффективно мог только здоровенный Валенда, который схватил мистера Сильную Руку, поднял его и крича, – «Уткин! Открывай дверь!» – понес к выходу, расталкивая нападавших.
Уткин прорвался к выходу и выполнил приказ.
Мистера Эхэндстронга с предосторожностями поднесли к двери.
– На счет «три» – бросаем! – скомандовала полковник Зырянова.
– Ты уверена? – спросил не по уставу Валенда. – Он же разобьется! Будет международный скандал.
– Не разобьется, – четко отвечала Наталья Павловна. – Лететь ему вниз три с половиной метра, а сила притяжения на Луне в шесть раз меньше земной. Выходит, мы его сбросим с высоты всего шестьдесят сантиметров.
– О, – обрадовался Валенда. – Я и сам тогда за ним спрыгну. – И со словами, – Вот твой первый полет – такой маленький для человека, – Павел Васильевич сбросил вниз барахтающегося мистера Эхэндстронга. За ним последовал Сид Бартел, затем Комплинз и завершил «парад планет» Голддринг. Вся компания подняла изрядную тучу пыли, порадовав веселую компанию.
Но после прилунения американцы разошлись не на шутку. Особенно усердствовал мистер Сильная рука. Он даже попытался вернуться в самолет, прыгнув на высоту чуть ли не два с половиной метра несколько раз подряд.
Увидев это дело, Валенда присвистнул от удивления и сказал:
– Смотрите, как распрыгался мистер Сильная рука! – каждый раз Валенда хлопал по лысине подлетавшего американца, когда он появлялся в проеме двери. – А в фильмах еле-еле подпрыгивал на сорок сантиметров. Придется мне их угомонить.
И Валенда сам спрыгнул вниз. Потом, действуя решительно и смело, Павел Васильевич загнал всю делегацию в танк и закрыл снаружи люки со словами:
– Пока можете отдохнуть, а потом будете запрыгивать в самолет. Кто не запрыгнет – останется на Луне, – напугал для пущей важности американцев Павел Васильевич, правда, на русском языке.
Вернувшись в самолет по лестнице, Валенда доложил о содеянном:
– Все сидят. Пока молча. Люки я зафиксировал снаружи. При прилунении никто ничего не сломал. Я буду их навещать, как бы они опять чего не придумали.
– Хорошо. Теперь главное, – засучил рукав комбинезона Лукьянов. – Наталья Павловна, сделайте мне укол, как Вере.
– Хорошо, сделаем.
– Дядя Юра, а если дядя Зорин вам не приснится? – задала детский вопрос Варя.
– Тогда необходимо, чтобы кто-то еще уснул, – догадалась Юлия. – А так можно? Юра, включай свою думалку и не тормози. Так можно, чтобы еще кто-нибудь там был с тобой?
– В принципе, да. Но это опасно для каждого, кто будет участвовать в поиске. Дело в том, что этот поиск будет осуществляться в режиме вашего реального сна.
– И что тут страшного? – удивилась Елизавета. – Во сне! Это же здорово! Спишь и ищешь Андрея. Надо – спрыгнул с крыши небоскреба и полетел! Надо – нырнул! Фантастика!
– Так-то оно так, – продолжал хмуриться Лукьянов. – Но есть опасность не вернуться из этого поиска. Исчезнуть навсегда. Это может произойти, если вы встретите во сне своих близких умерших родственников – папу, маму. Эта встреча будет означать, что вы умерли. И больше уже вы к нам не вернетесь.
– А если не встретим?
– То проснетесь в том кресле, где вы уснули.
– И это вся опасность? Какая ерунда! Вперед, действуй Юрка! – вскричал Валенда. – Счет идет на минуты!
– Еще одно, – настаивал Лукьянов. – Послушайте. Сон это часть Лабиринта, и события, там происходящие, неподвластны вашей воле. Вы не сможете, например, отменить событие, которое собирается состояться во сне одним вашим желанием.
– Как это? Я не совсем понимаю, – уставился на Лукьянова Тимошкин.
– Трудно объяснить. Другими словами: чему быть во сне, того не миновать, понятно?
– Теперь понятно, – кивнул Евгений Семенович. – А если встретится Зорин, то, как нам его притащить назад?
– Вы должны изловчиться и разуть его, – отвечал без промедления Лукьянов. – Снять с него обувь или дождаться, пока он сам не сделает этого.
– И что? – вдруг забеспокоилась Юлия. – Что тогда?
– Вы вместе с ним вернетесь сюда – на самолет. Разбудите меня, и я буду дальше действовать.
– Я плохо представляю, как можно снять с Зорина обувь во сне, но попробую, – кипятился Тимошкин. – Давай, скорей отправляй нас!
– Стоп! – снова включил командный голос Лукьянов. – Так не пойдет! Спать будут я и Юлька. У нас родители живы пока, слава Богу. Остальным – бодрствовать! Заместителем до моего возвращения назначается полковник Зырянова. Наталья Павловна, я вас прошу: никто не должен заснуть на время этой операции до нашего возвращения.
– Понятно и будет исполнено.
– Если нас разбудят, то уже точно никаких шансов не останется, – продолжал Лукьянов. – И еще: связь сейчас будет ограниченная. Односторонняя – только я могу выходить на связь. Никто из вас не сможет меня вызвать.
– Я тоже хочу участвовать, – сказала тихо, но твердо Варя.
– Юрий Петрович, не разрешайте ей этого делать, – сразу взмолился Шустрый. – У Вари мать год назад погибла в автокатастрофе. Варя ее каждую ночь во сне видит и зовет. Такое горе! Они точно там встретятся! Я этого не переживу, Юрий Петрович, – склонил обритую голову Шустрый.
– Неужели, это судьба – своими собственными руками послать на смерть свою внучку! Плоть от плоти своей. Это, наверное, расплата, за грехи деда нашего – Марка Глебовича. Сколько он безвинных душ загубил! – заплакал Валентин Маркович. – Они обязательно там встретятся!
– Деда! – тянула Варенька. – Я должна помочь Андрею Ивановичу вернуться. Я справлюсь!
– Времени уже нет! – почти кричал Тимошкин. – Делайте им уколы, ради Бога!
Лукьянов наклонился, поцеловал нежную щеку девочки и погрозил ей пальцем.
– Наталья Павловна, – Юрий Петрович завернул рукав комбинезона. – Делайте нам уколы. Юля! Встречаемся у входа в сквер – на нашем месте.
– На нашем месте, в тот же час, – улыбнулась Юлия Сергеевна, получая укол.
Глава 57
Русские бабушки очень полезные
Короткий зимний день закончился. Тусклое солнце, едва различимое в желто-сером молоке низких облаков, напоминавших больше туман, соскользнуло к западу. Прорвавшиеся сквозь далекий облачный разрыв яркие, закатные лучи подрумянили напоследок снежные крыши строений и верхушки деревьев, бросили глубокие фиолетовые тени на вчерашний снег и сошли на «нет», возвещая тем самым наступление последнего действия – зимних сумерек.
В эти скоротечные мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом. Прервавшая череду многочисленных преобразований и изменений таинственная тишина, наполненная мягким, неоновым свечением, поглотила все звуки. На несколько минут в этой местности исчезли все тени, и ветер объявил о коротком перемирии. Загустевший воздух пожелтел, и сумерки стали зажигать фонари и окна, фары автомобилей и троллейбусов. Луна, решившая появиться на небосклоне, не сумела пробиться сквозь плотные завесы и увязла в желтом молоке, напоминая о себе лишь белесым пятном.
Вид заснеженного города принял в этот момент фантастический облик. Но уральские земляне, погруженные в повседневные заботы и мысли, не обращая внимания на удивительные, природные метаморфозы, продолжали деловито сновать по узким, «муравьиным» тропкам, которые вели их с работы домой. Был вечерний час пик – время валансьеновских пейзажей-фантазий и возращения домой работающих и учащихся.
– Что ж, Парус, остается только ждать, – обратился Юрий Петрович Лукьянов к ухоженной синице, сидевшей на прутике метлы и, широко разведя руки, плашмя упал спиной назад на пушистый снег ближайшего сугроба, рядом с лопатой и скребком.
Стемнело окончательно. Одинокая, западная туча превратилась в узкую, траурную ленту и, догнав Луну, опоясала ее по экватору. Ветер стал бросать в лица прохожих колючий снег. На юго-востоке восстал величественный Орион, его догонял Порцион, а прямо над горизонтом «горел» Сириус. Заскрипел снег, и из темноты в круг света от промороженного фонаря впорхнула легкая, женская фигурка в летнем сарафане и босоножках.
– Наконец-то, Юлька! – обрадовано кричал из сугроба Лукьянов. – Я уже начал волноваться! Но, слава Богу, встретились!
– Юрка! Я так рада тебя видеть! – кричала на всю улицу Юлия Сергеевна. – А кто кому снится? Ты мне или я тебе?
– Не знаю, это неважно. Главное, что встретились! – кричал изо всех сил Лукьянов. – Ты чего в одном сарафане выскочила? Там же был полушубок дяди Димы! И шапка была!
– Юрка, ты не можешь даже себе представить, какое это счастье, вот так идти почти босиком по снегу и не мерзнуть! Спасибо тебе!
– Нравится? Тогда ныряй сюда! – показал он на соседний сугроб. – Помнишь, мы делали так в детстве во дворе. Только тогда мы замерзали, как сосульки! У меня до сих пор перед глазами мои синие, в ледяном панцире штаны, разложенные на батарее. Бедная мама!
– Да, помню! – раскрасневшаяся Юлия Сергеевна, придерживая развевающиеся полы летнего сарафана с глубоким вырезом, хлопнулась на мягкую перину, взметнув в морозный воздух снежную пыль!
– У меня в груди счастье, – громко поведала она прямо в ухо Лукьянову. – Я тебя люблю. И люблю уже давно!
– Правда? – высунулся из сугроба Юрий Петрович. – Я тоже тебя люблю – с седьмого класса.
– А я с шестого! – Юлия Сергеевна, расправляя полы снежного сарафана. – А почему снег подо мной не растает? Я же почти голая.
– Не знаю, Юлька, – рассмеялся Лукьянов. – Может, потом растает. Думаю, стоит ли мне тоже раздеться? – стал выгребаться из сугроба Юрий Петрович. – А что? Давай, поскачем голыми по дорожкам – будет что вспомнить. Только народ куда-то подевался, – крутил он головой. – Эх! Зрителей нет!
Действительно, пешеходы, во множестве бродившие по скрипучему снегу, пропали, и окна пятиэтажек, окружающих площадь по периметру перед драмтеатром, оранжево осветились. Из открытых форточек нижних этажей с клубами пара, бряканьем кастрюль, сковородок и чайников, громких настойчивых детских, женских и мужских голосов с фрагментами музыкальных произведений радио формата FM, вырвались на морозный простор запахи лука и чеснока, говядины, котлет, вареного и жареного картофеля.
– Ужин, – сообщила со знанием дела Юлия Сергеевна. – Сейчас традиционное время приема пищи. Вот людей и нет.
– И где носит этого Зорина, – поглядел на городские часы Лукьянов. – Это ж надо такое придумать – взять и свинтить в самый ответственный момент!
– А может, ему надо было уйти? – заступилась за Зорина Юлия Сергеевна. – Бывают же разные обстоятельства.
– У него нет больше обстоятельств, – погрустнел Лукьянов. – Я – его обстоятельство. И еще за него получил в глаз от Веры, – прикладывал снег к левому глазу Юрий Петрович. Слушай! До меня только что дошло, почему он стал таким резвым, – посмотрел на звезды и Луну Лукьянов.
– Почему?
– Дело в том, что Андрей во время своего последнего сна приобрел некие волшебные свойства. Это означает только одно: он, действительно, находится очень близко к моменту своей смерти. Я ради него все эту экспедицию на Луну затеял. Американцев, бедных, чуть не угробил. А он взял и исчез. И главное, от него ничего не требовалось, только паука дождаться. Трус!
– Так может, Зорин не виноват? – Юлия Сергеевна продолжала заступаться за Андрея Ивановича. – Может, это кто-то нам пакостит?
– Очень может быть. Тогда давай так, – вновь принял командирскую осанку Юрий Петрович. – Ты сейчас отловишь Андрея в троллейбусе – он будет в маскарадном наряде, не то птицы, не то клоуна. И сразу веди его дому Зориных. Он должен обойти памятные с детства места. Так все перед смертью поступают. Будь с ним рядом, но к родителям в квартиру не заходи, а я вас потом перехвачу. Мне еще с переводом предстоит поработать, и надо найти неиспорченную картину.
– Поняла, – поднялась из сугроба заснеженная Юлия Сергеевна. – Ну, где этот троллейбус?
В этот момент заскрипел снег, и из темного двора на площадь выехал милицейский «уазик» без света фар и стал медленно приближаться к чугунному забору сквера у Драмтеатра.
Лукьянов подскочил, быстро собрал в охапку инвентарь: лопату, скребок и метлу.
– Ты, что дворник? – удивилась Юлия.
– Дворник, дворник. Сейчас некогда – потом объясню, – отвечал быстро Лукьянов, видя некоторое замешательство Юлии Сергеевны. – Юля, у нас, похоже, появилось четвертое обстоятельство. Это друзья Компота. Они пришли мне отомстить. – Юрий Петрович кивнул в сторону ближайшей арки. – Юлька! Лети пулей к остановке, а то опоздаешь, а я их задержу!
От желто-грязной стены ближайшего дома отделилась серая молчаливая масса и тут же отрезала Юлии путь до спасительной арки. От толпы отделилось несколько быстрых серых теней.
– Спокойно, Юля, тогда держись рядом, – скомандовал Лукьянов, и добавил. – Сейчас я им устрою представление, а ты по моему сигналу рванешь к остановке. Поняла?
– Да, – прижалась к Юрию Петровичу Юлия.
Стемнело окончательно. Одинокая, западная туча превратилась в узкую траурную ленту и, догнав Луну, опоясала ее по экватору. Ветер стал бросать в лица колючий снег.
– Я узнал его! – послышался гнусавый голос. – Это он! Этот гад был с чемоданом! Не уйдешь, гнида!
Шестеро в темных спортивных костюмах и вязаных шапочках выстроились, по-волчьи – подковой.
– Юля! Останься на месте! – крикнул Юрий Петрович и пошел навстречу бандитскому арьергарду. – Смотри, что будет!
– Стоять! – страшно прокричал выскочка в черной шапке и остановился сам.
– А я тебя знаю, – послышалось вдруг из толпы. – Это же Юра Лукьянов – Петра Осиповича сын! Ты и есть тот самый Черный Дворник?
Юрий Петрович увидел маленькую сгорбленную старушку с кадылем, отделившуюся от молчаливой серой массы. Среди прочих во множестве желтели лица старушек, женщин и девушек, настроенных самым решительным образом. Бабулька шла навстречу Лукьянову.
– Стой, старая! – злобно крикнул Выскочка, и, рванув вперед, толкнул старушку в спину. – Я сказал: стоять!
Бабуля, выронив свою палку, покатилась по снегу.
– Эй! Псих! – звонко крикнул Лукьянов. – Ты чего пристал к старушке?
Выскочка несколько опешил от такой наглости, и, обернувшись к своим, прошамкал. – Сейчас я его буду убивать.
Лукьянов решительно двигался навстречу выскочке и неожиданно спросил:
– Это ты – Черный Дворник?
Милицейский «уазик» запоздало придвинулся к эпицентру событий, но из машины никто не выходил.
– Тактика, – громко прокомментировал действия властей Лукьянов.
Он видел лицо водителя и растерянного офицера, спешно докладывающего по рации.
– Вот так всегда! – искренне и громко расстроился Юрий Петрович. – Только, только рифма отыщется подходящая. Только пойдет накат этой теплой волны, называемой вдохновением, как тут же появляются темные личности, грозящие все испортить! И не просто грозящие, а портящие все и вся вокруг себя. Совершенно нет от этих шумных и невоспитанных людишек никакого покоя! Всюду суются, гремят и смердят!
– Шалит, гнида, – осклабился выскочка и, приняв боевую стойку, изготовился для удара по Лукьянову.
– Держи! Теперь твоя очередь галить! – весело крикнул Юрий Петрович и бросил ему в лицо метлу.
Тот ловко перехватил черенок правой рукой и…
Все отчетливо увидели, как метла, полыхнув сиреневым светом, осветила искаженное злобой страшное лицо.
В ту же секунду серая масса, натужно скрипя настом, пришла в движение и ринулась на несчастного обладателя светящейся метлы с ревом:
– Вот он! Черный Дворник! Держи его! Бей! – вскипало людское море десятками голосов.
– А-а-а! – хрипло заверещал несчастный, пытаясь отбросить метлу, но черенок словно прирос к ладони. Огромными прыжками помчался он по направлению автострады, сверкая метлой, как прожектором.
– Держи Черного Дворника! – громко прокричал, сложив ладони рупором, Лукьянов.
Милицейский «уазик», выждав положенное время, устремился за убегающими.
– Бабуля, давайте руку, – помог подняться старушке довольный Юрий Петрович.
– Метлу жалко, – заметила старушка. – Хорошо светила – как прожектор. А ты молодец – не трус.
– Было страшно, бабуля, – серьезно говорил Лукьянов. – Даже во сне.
– Во сне всегда страшно, даже очень страшно, – старушка загадочно улыбнулась и продолжила. – Я хочу тебя предупредить об опасности, которая тебе грозит.
– Говори, бабуля.
– Жители Уральска пустили слух, что тот, кто сумеет тебя убить, обретет бессмертие. Вот так. Так что берегись! И свою Юльку береги.
– Спасибо, бабуля. Обязательно буду беречь! – улыбнулся Лукьянов.
– А ты, Черный Дворник – молодец! Никого не боишься и продолжаешь убирать мусор в городе, несмотря ни на что, – продолжала старушка. – Спасибо тебе от всех жителей, а то наши лоботрясы – муниципальные дворники теперь почти все уволились от страха. А чтобы у тебя все получилось, слушай и запоминай. Сначала ты разуй его, а уж потом его помой. Чтобы стишок перевести, ты черный камень разыщи. Когда стишок переведешь, то паучка ты враз убьешь. И еще останется семь секунд. Но о себе ничего не говори, иначе ничего не выйдет.
– Постараюсь запомнить, – пообещал Лукьянов.
– И еще одно. Когда зажжешь лампочку над старым диваном – узнаешь о Красном Пауке. Удачи тебе, Черный Дворник, а я пошла, – и бабуля скрылась в темноте.
– Что скажешь? – обратился к Юлии Сергеевне Лукьянов.
– Она сказала: «Удачи тебе, Черный Дворник?» – заинтересовалась Юлия. – Что она там насчет Черного Дворника?
– Юлька! Жми! – посмотрел на часы Лукьянов. – Сейчас уже троллейбус приедет!
И Юлия, черпая босоножками снег, выскочила в развевающемся сарафане из сквера в темноту.
Тотчас из той же темноты вылетела бойкая синица и уселась на плечо Юрию Петровичу.
– Привет, Парус!
Лукьянов собрал оставшийся инструмент и, поглядывая на Луну, спросил:
– Как Юлька? Успела?
Синица закинула голову назад и тихо пискнула.
– Спасибо, Парус. Значит, успела, – рухнул спиной в сугроб Лукьянов, и повторил. – Сначала ты разуй его, а уж потом его помой. Чтобы стишок перевести, ты черный камень разыщи. Когда стишок переведешь, то паучка ты враз убьешь. И еще останется семь секунд. Но о себе ничего не говори, иначе ничего не выйдет.
– Надо зажечь лампочку над старым диваном. Знать бы, где этот диван? – продолжал смотреть на Луну Лукьянов. – Кто же это? Лицо знакомое. Неужели Валентина Осиповна?! Приснится же такое!?
Глава 58
Проповедь в троллейбусе
Из-за ближайшего поворота, гордо скрипя, появился очередной переполненный троллейбус с тусклыми фарами. Ожидавшие сплотились у края остановки. Уныло запели двигатели дверей, заиндевевшие створки устало раздвинулись, прибывшие счастливчики выпрыгнули спинами вперед и исчезли в темноте. Освободившиеся места в троллейбусе были немедленно заняты новыми пассажирами.
Андрей Иванович Зорин, как и предполагалось, был в полной экипировке «а ля мастрэ-сал» бразильского карнавала, с блеском исполненной из гиацинтовых перьев и белоснежного натурального шелка, радужно переливающегося в тусклом свете троллейбусных лампочек. Голову Андрея Ивановича венчал великолепный белоснежно-синий головной убор из тех же перьев в виде огромной короны индейского вождя, а на ступнях было что-то наподобие мокасин из светло-желтой мягкой кожи. Маска уникально смотрелась на задней площадке троллейбуса. Никто из пассажиров не обращал на такого попугая ни малейшего внимания.
Троллейбус сразу же с шумом и без предупреждения захлопнул все двери и начал движение. Люд, привыкший ко всему, неспешно располагался и лениво переговаривался.
– А ведь это все ерунда, – с удовлетворением нарушил хрупкое равновесие поскрипывающей тишины тусклый, но достаточно громкий мужской голосок, – нет никакого Бога, и не было. Вот Гагарин летал – и никого там не видел. И все это фигня!
Троллейбус перестал скрипеть и, мгновенно воцарившаяся тишина сосредоточила стопроцентное внимание к задним дверям, где как раз и находился Андрей Иванович. Все, как один, включая водителя и кондуктора с сумкой на поясе тулупчика, ждали незамедлительной реплики. Особенно сразил всех архаичный аргумент про первого космонавта.
Андрей Иванович терпеть не мог никаких публичных выступлений в общественном транспорте, и всякий раз в подобных ситуациях ему становилось мучительно стыдно за оратора. Но на этот раз Андрей Иванович поборол в себе застенчивость и, рискуя свернуть себе шею, повернул голову на голос – направо. Кроме широкой черной драповой спины и растрепанной меховой шапки узреть ничего не удалось. И еще увидел Андрей Иванович синичку, спокойно сидевшую на поручне.
Заинтригованный троллейбус терпеливо ждал ответа на повисший в морозном воздухе атеистический выпад. Было непонятно, примет ли кто-нибудь участие в вечернем диспуте или нет? Разочарованный холодным приемом аудитории, обладатель невыразительного голоска, профессионально выдержав минутную паузу, продолжил, но уже без стартового пафоса, как-то монотонно и зачем-то маскируясь под малограмотного:
– Чего удумали то! В церквах креститься и свечки отпевать, а сами ни во что не веруют! Хочь бы народу постеснялись, сволочи, и по телевизиру. Я вот не верю и все, хоть что со мной делай. Нету никакого Бога.
В воздухе выкристаллизовалась мучительная тягость; вот так, запросто, по ходу движения общественного транспорта, в далеком уральском городке, после рабочей смены, ребром ставился главный философский вопрос о первичности материи и вторичности сознания.
Напрасно надеялся Андрей Иванович, что, наверное, все обойдется, и возмутитель спокойствия не найдя поддержки и понимания, так и закончит свое краткое выступление, но этот момент певуче зазвучало сопрано.
– Что ты, старый пень, буровишь? Тоже мне, Барух выискался! Ничего в этом не смыслишь, а туда же – критиковать, атеист несчастный, – пропел женский голос, уверенный в своей непоколебимой правоте.
Троллейбус вместе с головой водителя в открытой двери кабины и кондуктором, прекратил дышать от восторга.
– А вот и н-н-н… нет, Гагарин летал и, этот… Леонов с Титовым, и что? – обрадовался, как рыбак долгожданной поклевке, нарушитель спокойствия.
– Что ты заладил, ей Богу, «летал, не видел», – передразнила воинствующего атеиста сопрано. – Всю Россию испоганили, антихристы проклятые, все церкви разрушили, вот и получили и секс, и бандитов на каждом шагу. Посмотрите, что делается? Это все из-за вас, поганцев! Довели страну до ручки! – уже не слушая бубнящие реплики атеиста, перешедшего на невыразительные междометия, давала отповедь материалистам всех мастей сопрано.
Андрей Иванович сразу понял, что после этой страстной вокальной партии, аудитория сразу же поделилась на непримиримых идеалистов и воинствующих материалистов, причем, идеалистами стали преимущественно мужчины. Партия сопрано заслуженно пользовалось успехом.
«С таким голосом надо бы петь в оперном, – подумал Андрей Иванович, разглядывая наглую синицу. – Или, может, у них это все отрепетировано. Так, чтобы народу не скучно было. У многих путь неблизкий. Потом пойдут по вагону с шапкой – „Вы прослушали краткий спецкурс по атеизму, прошу оплатить“».
Сопрано, между тем, отбивала нелепые и вздорные аргументы престарелого «Баруха» и, безусловно, доминировало, завоевывая все больше симпатий попутчиков обоего пола. Хорошо поставленный женский голос продолжал приятно звучать все увереннее и торжественнее. Как в настоящей церкви. Внимая певучей проповеди, троллейбус перестал скрипеть и катил уже бесшумно и ровно и, кажется, без остановок.
Желание увидеть сопрано было так велико, что Андрей Иванович стал подниматься на цыпочках и максимально вытягивать шею. В этот момент тусклые, потолочные фонари засветились ровнее и ярче, а металлическая крыша троллейбуса сделалась подобно светлому церковному своду. Андрей Иванович понял, что пространство трансформировалось самым чудесным образом. В тишине, на фоне светлого троллейбусного «свода» соткались из света и теней одухотворенные, иконописные мужские и женские лики всех семидесяти трех уральских пассажиров, включая детей и водителя с кондуктором, внимающих с почтением речам пассажирки.
– Какими же надо быть тупицами, чтобы не понимать, что наивысшая заслуга христианства, – распевало сопрано с испанской страстью, – состоит как раз в том, что впервые за всю кровавую и преступную историю человечества каждому землянину, независимо от пола, возраста, положения в обществе, достатка и образования, был указан путь от зверства к человечности! Нам еще только предстоит узнать имя того первого истинного героя, который не побоялся подставить свою правую щеку для второй пощечины и этим своим мужественным поступком он прекратил многолетнюю войну своего народа с соседями! Я восхищаюсь этим сильным и мужественным человеком! Какой отвагой и смелостью надо обладать, чтобы прекратить войну! Не выиграть, а прекратить! Это необходимо понять всем, потому, как в земных войнах не бывает победителей. Все стороны оказываются побежденными. Выигрывает только третья сторона – зло. Зло развязывает войны руками негодяев и трусов человеческой породы, и с каждой новой войной, маленькой или большой, негодяев и трусов на Земле становится больше! И так продолжалось бы до бесконечности, если бы не появились на Земле люди, нашедшие в себе мужество и силы не отвечать злом на зло, ударом на удар, кровью за кровь! Надо быть по-настоящему мудрым и храбрым, чтобы прекратить эту многовековую войну против самих себя на Земле! И мы с вами находимся только в самом начале этой борьбы, потому что прошедшие две тысячи лет это очень маленький срок для такого сражения, – голос звенел под сводом.
Теперь Андрей Иванович видел прекрасный в своем порыве лик проповедницы в платке и строгом темном платье.
– Все могу понять в ваших атеистических выпадах, но одно для меня остается непостижимым, зачем вы пририсовали сжатую в кулак левую руку Павлову? – неожиданно изменила направление мысли сопрано?
– Какому Павлову? – без акцента переспросил ошарашенный неожиданным выпадом лже-Барух.
– Известно какому – Павлову Ивану Петровичу, выдающемуся русскому ученому, физиологу, который более шестидесяти лет отдал изучению важнейших отделов животного организма, таких как, органы пищеварения и кровообращения, нервная система. Он обогатил своими работами почти все области медицины и физиологии, совершив подлинную революцию в изучении высшей нервной деятельности животных и человека, – доверительно и торжественно проинформировало атеиста с троллейбусной публикой сопрано.
– На иллюстрации, на странице 207, – звучало дальнейшее пояснение, – в Календаре Атеиста от 1967 года, издания второго, исправленного и дополненного, редакции «Издательство „Политическая литература“», изображен улыбающийся Иван Петрович Павлов с левой, поднятой вверх и сжатой в кулак рукой. Напрашивается логический вопрос: «А кому грозит Иван Петрович? По чьему недоброму умыслу появился Иван Петрович в календаре атеиста с пририсованным кулаком? Что – не можете ответить!? Тогда я вам отвечу!».
Все пассажиры и водитель с кондуктором до сих пор сохраняющие спокойствие заволновались. Стали слышны негромкие восклицания и вопросы:
– Кто это сделал? Зачем пририсовали руку ученому Павлову, сжатую в кулак?
Волновались все, но принять участие в диспуте так никто и не решился; слишком уж ответственным был предмет спора. В этот момент Андрей Иванович неожиданно для самого себя громко выдал:
– Церковный праздник рождества Иоанна Крестителя – пережиток дикарского прошлого. Огромный вред наносит он народному хозяйству, так как сопровождается многодневным пьянством и прогулами; кроме того, он связан со многими дикими и вредными суевериями и приметами. Никто не обратил внимания на краткую речь Зорина, а троллейбус, заваливаясь, стал подкрадываться к остановке.
Воинствующий материалист, оправившийся от потрясения из-за Павлова, уже подпрыгивал на месте, переполненный справедливым негодованием, готовый выдать очередное атеистическое разоблачение религии, неожиданно для самого себя громко заблеял, забыв про Гагарина и Титова:
– Церковный праздник рождества Иоанна Крестителя – пережиток дикарского прошлого, – сделал значительную паузу атеист и, набрав в грудь воздуху, продолжил с идиотским глубокомыслием. – Огромный вред наносит он народному хозяйству, так как сопровождается многодневным пьянством и прогулами; кроме того, он связан со многими дикими и вредными суевериями и приметами, – и замолчал, по-видимому, сам пораженный законченностью и стройностью, произнесенной им синтагмы.
Троллейбус остановился и стал делать скрипучие попытки открыть двери. Пассажиры стояли, не шелохнувшись. Покидать троллейбус никто не собирался. Возмущенное до глубины души последней идеологической выходкой Баруха-атеиста сопрано все же справилось с замешательством и устало, но громко произнесло:
– Сами вы – дикое суеверие, и вся ваша философия – хреновая!
Взрывная волна хохота качнула «причаливший» троллейбус и с треском вынесла наружу все двери одновременно. Взрослые, дети и пожилые люди обоего пола посыпались из дверей, держась за животы, толкаясь и изумляя своим неожиданным весельем ожидающих на «причале». Андрей Зорин устремился было во двор, но Юлия Сергеевна развернула его на сто восемьдесят градусов и спросила:
– Ты чего так вырядился и куда собрался?
– О, привет, Юлька! Это ты что ли в троллейбусе сейчас выступала?
– Я, – подтвердила Юлия. – А ты почему в таком виде?
– Я тебе скажу по секрету, Юлька, – поправлял шикарную белоснежную корону из перьев Зорин.
– Я это, в Бразилию собираюсь – на маскарад с танцами.
– На карнавал что ли? – уточнила Юлия Сергеевна.
– Да, на карнавал. Только ты никому не говори, Юлька. Я как раз иду к своим, хотел там немножко поучиться танцевать. Кстати, покажешь мне пару движений самбы?
– Конечно, покажу и научу, – Юлия Сергеевна втолкнула Зорина в темноту ближайшего двора. – Только ты в этом наряде похож на попугая, – добавила она, украдкой утирая слезы и разглядывая его нелепые мокасины.
Глава 59
Путешествовать по памятным местам лучше во сне
Высокий ветер сдул к юго-востоку траурную ленту – тучу. Луна прекратила строить гримасы и, подсвечивая себе отраженным солнечным светом, близоруко и надменно взирала окаменевшим ликом на город в снегу. Разноцветные звезды, видимые все до единой, доверительно помаргивали. Космический холод потихоньку проникал на Землю.
Андрей Иванович, спешащий за Юлькой, шелестел перьями и, черпая мокасинами снег, думал о двух вещах одновременно, что он очень сильно боится холода, и когда же они, наконец, придут? Темная лента Фемиды вновь опустилась на «глаза» Луны. Очередной пустынный двор показался знакомым: правильный прямоугольник из нескольких пятиэтажек образовывал уютное внутреннее пространство, засаженное многочисленными деревьями и с хоккейной площадкой в центре.
Андрей Иванович невольно сбавил ход и стал вглядываться в серебристые тополя. Остановившись рядом с хоккейной коробкой в центре двора, Андрей Иванович поднял голову вверх и увидел небо своего детства. Он сразу узнал эти созвездия на темном небосводе. И еще был вкусный запах снега. Все было точно так же, как в далеком прошлом, когда поздним вечером, набегавшись с клюшками по скрипучему снегу до темноты и потеряв в снегу шайбу, уставшие игроки, включая и восьмилетнего Андрея, валились на снег. И лежа на спинах, юные хоккеисты принимались с большим удивлением разглядывать звездное небо, на которое до этого момента мало кто из них обращал внимание.
В это время из окна доносилась «песня про гармошку», которая «то громче, то тише». И на душе у детворы было тогда уютно и спокойно. В этот момент, поддерживая воспоминания Андрея Ивановича, где-то в вышине зазвучала эта самая песня о гармошке.
– Радио «Ретро эф эм» – автоматически отметил Зорин-попугай.
– Да, это наш двор, Андрей, – проговорила Юлька, вытряхивая снег из босоножки. – У нас с тобой еще будет время погонять здесь шайбу, но сейчас надо спешить. Вперед!
И толстый попугай – Зорин, зачерпывая мокасинами колючий снег, бросился догонять шуструю Юльку, бежавшую по краю двора.
Этот двор был краса и гордость всего микрорайона, всех жителей и работников ЖЭКа, можно сказать, местная достопримечательность. Благодаря удачно спланированной застройке микрорайона в начале пятидесятых годов, прямоугольник двора условно образовывали три внушительных кирпичных пятиэтажных дома с оштукатуренными под фасадную охристую плитку стенами и территорией детского садика, а также с незатейливым, железобетонным забором с северной стороны.
К тому моменту, когда маленький Андрей уже мог самостоятельно выходить на прогулку, двор представлял собой заботливо ухоженное и уютное пространство, возделанное стараниями не только работников коммунальных служб и местного ЖЭКа, но и практически всем взрослым народонаселением домов, образующих двор.
Центральную часть двора занимало небольшое, футбольное поле. Рядом располагались металлические качели и карусели. По периметру были посажены молодые тополя и клены, а с восточной стороны располагался настоящий сад из яблонь, груш и вишен. Рядом с молодыми деревьями было несколько уютных беседок для взрослых и песочницы для малышей. От проезжей части дороги, проходившей вдоль домов, двор отделялся акацией и сиренью, которые, в свою очередь, были бережно защищены бордюром и штакетником. Пешеходные дорожки были четко обозначены и засыпаны мелким щебнем. В некоторых частях двора имелись даже цветочные клумбы, а в каждом палисаднике перед домами был обязательный набор из рябины, сирени, акации и всевозможных цветов.
В любое время года двор был действительно хорош и удобен во всех отношениях! Но, главное, он позволял многочисленной и разноликой массе детей и подростков, в зависимости от возраста и пола, находить себе уютные места для игр, в то же время, оставаясь в зоне бдительного внимания не менее многочисленных бабушек и дедушек, сидящих на лавочках у подъездов домов. Так любой, даже самый незначительный конфликт среди детворы не мог оставаться незамеченным. И благодаря оперативному вмешательству взрослых, мир и справедливость быстро восстанавливалась: виновные получали незамедлительное наказание, а потерпевшие убеждались в существовании справедливости.
В сознание маленького Андрюши двор вошел, как продолжение квартиры – настолько все было просто и естественно, как в каком-нибудь Древнем Египте: там понятия «жилище» и «улица» сливались воедино. Теплым, летним утром, покончив с завтраком, получив разрешение на «погулять», Андрей выходил из квартиры в темную прохладу подъезда с полированным цементным полом. Еще преодолевая цементные ступени лестницы, он уже слышал приятный любому детскому уху призывный ребячий шум и гомон. Это шум мог означать только то, что игры уже в самом разгаре, и что Андрею останется только сделать правильный выбор.
Выйдя из подъезда, Андрей тут же оказывался вовлеченным в бурный водоворот дворовых событий: от подбегавших со всех сторон друзей и знакомых, с ходу поступали предложения принять участие в танковых, глиняных баталиях в песочнице с использованием камней разного калибра в качестве снарядов. Либо – поучаствовать в строительстве песочных фортификационных сооружений с множеством башен и подземных ходов – лабиринтов или занять вакантное место вратаря в только что сформированной футбольной команде дома.
Группа заговорщиков, используя доступную маскировку, таинственно предлагала отлучиться в запретный для дошколят тенистый район за зданием близлежащей подстанции для незамедлительного обустройства сверхсекретного тайника для ценных предметов. Перечень этих ценных предметов был не слишком большим. В набор входили сплющенные пробки от газированной воды, используемые для азартной и запретной игры с завораживающим названием «чика», разноцветные осколки от бутылок, редкие конфетные фантики и «золотинки».
По мере взросления Андрей отдавал дань тем или иным занятиям, но верхом его желаний, как и для большинства сверстников, был футбол. При наличии хотя бы самого захудалого резинового мяча, при приемлемых погодных условиях и хотя бы небольшом свободном участке во дворе, команды, составленные из представителей разных подъездов, сражались до позднего вечера и без перерыва. Если кто-нибудь и выбывал из игры по причине призывных голосов родителей, потерявших всякую надежду увидеть свое чадо к обеду или к ужину, его место незамедлительно занимал запасной в порядке живой очереди.
С появлением настоящего футбольного поля в центре двора сам собой возник и установился строгий порядок его использования, который неукоснительно соблюдался на протяжении многих лет. С раннего утра часиков так до одиннадцати на свободном футбольном поле царил рай для самых маленьких. Малышня, втянутая в футбольную лихорадку, подражая своим старшими товарищам и братьям, проводила ускоренные тренировки под покровительством бабушек и дедушек. Ученики первой смены были еще в школе, а вторая смена под страхом физической расправы в спешном порядке готовила уроки, но уже была в предвкушении близкой и сладостной развязки – футбольного матча.
В начале двенадцатого дня время подготовительной дошкольной футбольной группы заканчивалось: во двор, к полю, группами и поодиночке стягивались ученики разных возрастов второй смены, спешившие до начала занятий сыграть пару матчей до десяти голов в одни ворота. Многие футболисты были уже в школьной форме и с портфелями. Часам к двенадцати из школы начинали возвращаться первоклассники и третьеклассники, причем, домой спешили немногие. В зависимости от уровня своего футбольного таланта, подготовки и обязанностей в семье, с ходу вступали в сражение, заменяя ослабевших и менее опытных игроков. Все это напоминало мероприятия по сменно-встречному заданию. Некоторые особо «одаренные» футболисты второй школьной смены успевали списывать невыполненные «математику» или «русский» прямо у кромки поля и еще послушать мировые футбольные новости, пересказанные одноклассниками. Особенно всех вдохновляла новость о том, что ворота чемпионов мира по футболу – таинственных и далеких бразильцев – защищает дрессированная обезьяна, не пропустившая до сих пор ни одного мяча в свои ворота.
Также бойко шел обмен недостающими частями пионерско-комсомольского гардероба: алыми пионерскими галстуками, комсомольскими значками, спортивной одеждой и второй обувью. По мере приближения стрелок к двум часам от общего количества игроков, занимающихся во вторую смену, оставалось лишь несколько самых азартных, но нерадивых учеников, которым сама мысль о школе была просто невыносима. И чтобы хоть как-то отвлечь себя от этих временных неприятностей, они продолжали с остервенением носиться по полю, делая вид, что увлеклись игрой и потеряли счет времени. Но, к счастью для них же, по мере появления большего количества старшеклассников, основная часть азартных прогульщиков излавливалась и отправлялась на занятия. Правда, некоторые, совсем закоренелые, продолжали бегать не отловленными до самой темноты.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что игра продолжается без перерывов с раннего утра до позднего вечера – как в какой-нибудь Бразилии или Гватемале. Зимой, соответственно, все переоборудовалось под зимние виды спорта и традиционные русские развлечения. Силами работников ЖЭКа строились несколько внушительных деревянных и снежных горок в разных местах двора. Усилиями бывших футболистов устраивалось несколько хоккейных площадок с бортиками из снега, причем, разные возрастные группы делали свою неповторимую площадку с соответствующими размерами в длину, ширину и высоту бортиков. Среди игроков были местные «хоккейные звезды», имена которых знал самый маленький, но увлеченный хоккеем карапуз, мечтавший в тайне от родителей побыстрее повзрослеть и стать хоть чуточку похожим на своего «кумира».
Глава 60
На Луне все нормально
– Тимошка! – вызывал из сугроба Луну Лукьянов. – Мы уже нашли Зорина! Все идет по плану. А что там у вас за шум? – забеспокоился Юрий Петрович.
– У нас все нормально – играем с американцами в футбол, – говорил запыхавшийся Тимошкин.
– В американский? – уточнил Лукьянов.
– Да, похоже, в американский, – согласился Евгений Семенович. – Сначала два часа дрались около танка. Вера Николаевна, видите ли, сжалились над пленниками, потому, что они так сильно плакали и кричали и Валенда по ее просьбе вынужден был их выпустить. А они, неблагодарные, попытались прорываться к самолету и стали специально шуметь и бросать камни в иллюминаторы. Хотели тебя разбудить. Пришлось им «навалять». По полной. А потом Виктор Анатольевич нашел мяч и предложил сыграть в футбол. Идет второй тайм и счет один ноль в нашу пользу.
– Что-то вы мало забили?
– Да, эти американцы в футбол играть не умеют. Постоянно хпыздят! И по мячу пнуть, как следует, нельзя, – сетовал Тимошкин. – Улетает высоко. Потом падает долго. Вот, очередная пауза. Этот Фил, здоровый черт, влупил по так, что мяч, похоже, не скоро вернется. Выйдет на окололунную орбиту в качестве искусственного спутника.
– Ничего себе даете! Эхэндстронг, наверное, в самолет метился.
– Может быть, – вздохнул Тимошкин, – но вашим снам ничего не угрожает. Все четыре американца бегают по поляне, а Валенда их стережет, а Варя прикрывает сверху. Но пылищу развели – Земли не видно.
– Хорошо. Все понял. Но если мяч выйдет на орбиту, то мы его подберем, когда будем возвращаться домой. Все, Тимошка, закругляюсь. У меня тут работа – интеллектуальная. Делаю перевод одного стихотворения. Все, до связи, – устроился удобнее в сугробе Лукьянов.
– Не волнуйся – мяч на орбиту не выйдет, – отвечал вдогонку Тимошкин. – Наша Варя летает за мячом, когда тот улетает далеко и надолго и возвращает его в игру. И вы там про нас не забывайте, не увлекайтесь переводами и возвращайтесь быстрей.
Глава 61
Нужный диван найден!
Двор был хорошо освещен полной Луной, и тропинка привела Юлию и попугая – Зорина прямо ко второму подъезду – к расчищенному от снега бетонному крыльцу в две ступени в металлических оковах.
– Вот мы и добрались, – повернувшись к отставшему Андрею Ивановичу, проговорила Юлия Сергеевна. – Андрей, все происходящее с тобой напоминает сон. На самом деле так оно и есть, но этот сон – наша последняя надежда. Проходи, пожалуйста, – Юлия Сергеевна открыла тугую дверь подъезда.
Дверь была большая, выкрашенная старой коричневой краской и с пружиной невероятного размера. Вход был тускло освещен одинокой лампой, одетой в старый жестяной колпак.
– Может быть, эта лампочка? – подумала Юлия, пристально разглядывая жестяной кожух. – Но тогда где диван?
Попугай – Зорин, придерживая корону, наклонил голову и шагнул в подъезд.
– Осторожно, – услыхал он голос Юлии из серой мглы. – Тут что-то вроде ремонта. Нет лестничных пролетов, и в этом доме давно никто не живет.
Последнее сообщение заставило Андрея Ивановича испытать неприятные ощущения. Лестничная площадка перед квартирами на первом этаже была скупо освещена тусклым светом, пробивающимся со второго этажа. Квартиры чернели провалами дверных проемов с острыми краями сколотых кирпичей и металлических штырей. После морозного, чистого воздуха улицы остро чувствовался запах пыли, мышей и кошек и еще чего-то подозрительного. На пыльном цементном полу подъезда валялся какой-то рваный хлам. Скрипнув битым стеклом, Юлия вплотную подошла к Зорину, и, пристально глядя в глаза, тихо проговорила:
– Сердечно поздравляю тебя с днем рождения.
– Спасибо, – хмуро ответил попугай – Зорин. – Только вот живу я уже не по этому адресу. Хотя, действительно, много лет назад жил здесь. А сейчас здесь проживают мои родители, но их дом и квартира в полном порядке. Я был у них недавно, – проговорил он неуверенно, глядя мимо Юлии в темный дверной проем квартиры.
– Сегодня восемнадцатое июля – твой день рождения, и мы с Юлией хотели сделать этот день действительно праздничным, – нарушил тишину появившийся из провала Лукьянов. – И приготовили для вас маленький сюрприз. Одну секунду, – Юрий Петрович принялся что-то искать в ближайшем проломе.
– Юра, – спросила Юлия, – а ты специально называешь Зорина на «вы»?
– Да, того требует «сонный» протокол. Юля! Как только его ноги будут на уровне рук – снимай с него мокасины! Поняла?
– Да, поняла.
– Ура! – все на месте, – Лукьянов вытащил конец веревки. – Андрей Иванович, примите право, – бодро скомандовал он. – Мы сейчас займемся вашим перемещением из точки «А» в точку «Б».
И дернул за шнур – как артиллерист. Сначала ничего не произошло, но затем нечто неспешно полетело вниз, образовав светло-серое облако пыли. В облаке что-то мелькнуло, и, хлопнув, превратилось в седую от пыли веревочную лестницу.
– Карета подана! Это лучше, чем просто канат. Давайте, вы первый, уважаемый Андрей Иванович. Только тут нужен некоторый навык, – приговаривал Лукьянов.
Попугай – Зорин с большим трудом установил обе ноги на первой ступени. Мерно покачиваясь, Андрей Иванович вдруг поймал себя на мысли, что ему безумно хочется забраться на второй этаж именно по веревочной лестнице. Припомнив также, что он никогда прежде не взбирался куда-либо по веревочной лестнице, подстегиваемый простым мальчишеским азартом, Зорин стал делать не очень грациозные попытки поднять левую ногу. При этом ему казалось, что он не поднимается вверх, а ползет по чему-то, шершавому и жесткому. Толстая веревка лестницы была холодной, колючей и источала тяжелый, тяжелый запах.
«Наверное, это веревочная лестница с корабля капитана Моргана – грозы морей и океанов. А так отвратительно может пахнуть только смерть», – скорбно думал Андрей Иванович, обмякший на высоте сорока сантиметров над цементным полом, пытаясь переместить правую ногу на ступеньку выше.
С большим трудом ему удалось вытащить и левую ногу из веревочного плена и, раскачивая тело маятником, рывком забросить ее на следующую ступеньку.
«Необходимо набраться терпения», – думал, шурша перьями, Андрей Иванович, совершая колебания, подобно лампе Галилея в Пизанском соборе, иллюстрируя собой закон изохронности и пытаясь подтянуться хоть на один сантиметр.
Подбадриваемый снизу возгласами Юлии Сергеевны, Андрей Иванович понемногу приноровился и спустя какие-то десять с небольшим земных минут уперся носом в пахнувшее мышами и пылью балочное перекрытие. На уровне глаз Юлии Сергеевны качались ноги Зорина, обутые в светло-желтые мокасины.
– Ты хорошо его расположил, – сказала Юлия Сергеевна Лукьянову, стоящему рядом. – И как мне их снимать? – кивнула она на обувку.
– Да я не знаю, – вдруг признался Лукьянов.
– Как не знаешь? – опешила Юлия Сергеевна. – А на кой мы его сюда притащили?
– Понимаешь, Юля, – говорил Лукьянов, удерживая ноги Зорина, – то, что в реальности является обычным и простым делом, во сне становится непреодолимым препятствием. И наоборот. Поняла?
– Нет, не поняла, – резко отвечала Юлия. – Держи крепче, а я попытаюсь снять его туфлю.
– Что ж, давай попробуем.
Юлия Сергеевна развязала шнурки, аккуратно расширила правый башмак, но при попытке снять мокасин вновь оказался крепко зашнурованным и остался на ступне Зорина.
– Фу ты пропасть! – ругнулась Юлия Сергеевна после пятой попытки. – Точно не выходит. И что делать? Может, есть еще какой-нибудь способ воздействия?
– Может, и есть, но мне он пока неизвестен, – отпустил Зорина Юрий Петрович. – Ползи дальше! – хлопнул он по икрам одноклассника. Я думаю, его надо самого заставить раздеться и разуться. Юлька, ты его провоцируй, а я буду ему мозги пудрить всякими сказками, поняла?
– Соблазнять, что ли?
– Да. Делай, что хочешь, только расшевели его! Еще шажочек, – крикнул наверх Лукьянов. – Андрей! Я сейчас тебя вытащу!
Висевший на лестнице из веревок Зорин поднял глаза и увидел перед своим лицом руку, а затем услышал спокойный голос Лукьянова:
– Андрей, отпустите свою правую руку и хватайтесь за мою. Не бойтесь, я – сильный!
Попугай – Зорин был благополучно вытащен на перекрытие второго этажа и усажен на какой-то топчан, стоящий у стены, отдышаться. Прямо перед его глазами находилась квартира номер двадцать три. Квартира, куда, собственно, ровно сорок один год тому назад Андрея Ивановича Зорина доставили из местного роддома в пеленках и стеганом красном одеяле.
Лукьянов, близоруко прищуриваясь, удалился в квартиру напротив, а Андрей Иванович остался в одиночестве. Лестничная клетка освещалась только призрачным тусклым светом, пробивавшимся откуда-то сверху. Цементный пол был устлан ковром обвалившейся штукатурки. В помещении преобладал запах вековой пыли.
Установилась подозрительная тишина, как на передовой театра военных действий, готовая разорваться в любой момент. Андрею Ивановичу оставалось только напряженно ожидать этого момента. Подчеркивая напряжение этой тишины, откуда-то издалека долетели до ушей Андрея Ивановича звуки воды, капающей неизвестно куда.
«Наверное, кран где-то плохо закрыт. На кухне или в ванной», – автоматически предположил Андрей Иванович и нервно завозился на скрипучем топчане.
Ожидание казалось ему неоправданно длинным. Сосредоточенно потирая ссадины на руках, приобретенные за время путешествия по веревочной лестнице, Андрей Иванович внимательно изучал помещение. Дом выглядел так, как будто был приготовлен под снос и простоял в таком виде лет десять. Все, что можно было открутить, оторвать и унести с пользой для семьи, было откручено, оторвано и унесено. Куски отвалившейся штукатурки почти полностью превратились в известковый песок. Удивляли только несколько нетронутых дверей, которые обычно в лучших советских традициях уносились в первую очередь.
Несмотря на полную разруху дома и преобладающий запах пыли на площадке второго этажа, Андрей Иванович все же уловил знакомый запах детства. Запах, присущий только этому подъезду, причем, этой конкретной площадке. Эту особенность подъездных запахов Андрей Иванович подметил давно. Еще в детстве. Для него уже тогда не было секретом, что каждый дом, каждый подъезд и каждая квартира в особенности обладает своим неповторимым, уникальным запахом.
Что касается подъездов и лестничных пролетов любого дома на Земле, все они имеют свои, ни с чем несравнимые, ароматы, причем, этот первородный аромат остается у конкретного дома, подъезда и квартиры даже после капитального ремонта. Андрей Иванович продолжал внимательно рассматривать площадку перед квартирами. Ему даже показалось, цвет краски каждой двери был таким же, как и много лет назад, когда ему было лет девять.
Деревянные двери, как правило, окрашивались остатками краски, предназначенной для покраски пола, в квартире, где происходил ремонт. Номера на дверях были просто нарисованы белой краской. Андрей Иванович разглядывал все это внутреннее обустройство с нарастающим чувством тоски и тревоги: хотя он и находился в отчем доме, но те условия и обстоятельства при которых он попал сюда, заставляли волноваться и чувствовать себя беззащитно и одиноко.
– Андрей Иванович, – произнес возникший из проема двери Лукьянов. – А вот и обещанный сюрприз! – И шагнув к топчану, Юрий Петрович поставил что-то на свободный край. Андрей Иванович наклонился поближе и сразу узнал эту пластмассовую лошадку. Вконец обессиливший от потрясений, Андрей Иванович ожидал увидеть что угодно, но только не эту, изготовленную много лет назад из пластмассы со смешным названием «гуттаперча» игрушечную лошадку.
Да, это была та самая лошадка – предмет самых первых мечтаний маленького Андрюши. Лошадка эта была подарена старшему брату Александру – на день рождения еще за два года до появления Андрея. Впоследствии, разглядывая семейные фотографии, маленький Андрюша увидел эту игрушку. Лошадка гордо стояла на белой ажурной салфетке среди статуэток рядом с книгами.
На вопрос трехлетнего Андрея, где находится сейчас игрушка, ответить толком никто не мог. Папа Андрея – Иван Николаевич предположил, что, наверное, лошадка находится в какой-нибудь коробке вместе с другими старыми игрушками в подвале, где хранилась картошка, овощи и старые вещи. Тут же папа предложил простой, но очень эффективный план – в следующий раз, когда он пойдет в подвал, он обязательно поищет эту лошадку.
Лошадка стала объектом мечтаний и фантазий Андрея. Он так увлекся этой игрушкой, которую видел только на фотографии, что, даже не имея ее, умудрялся играть с ней в свои игры, использую другую игрушку – маленькую фарфоровую собаку, называя ее лошадкой во время игры, приводя тем самым в ужас родителей. Андрей не уставал расспрашивать своих домашних об этой игрушке. Какого она цвета? Размера? Запаха? И тому подобное. В результате этих опросов выяснилось, что лошадка коричневого цвета, без особого запаха и, возможно, у нее отсутствует передняя левая нога.
Это последнее известие очень расстроило Андрюшу. Сильно переживая за игрушку, он стал придумывать всевозможные способы ремонта лошадки, постоянно цитировал доктора Айболита места излечения зайчика и мотылька и подбирал необходимый материал для предстоящей пересадки конечности. Наконец, настал воскресный день. Окончательно сбитые столку недетской настойчивостью и целеустремленностью четырехлетнего сына, незадачливые родители вместе сходили в подвал дома, перерыли там все и даже принесли в доказательство коробку со старыми игрушками.
Нет, Андрюша не плакал. Он в молчании выслушал объяснения и сделал для себя простой вывод: лошадки ему не видать никогда. И вот теперь, спустя сорок один год, эта простенькая коричневая игрушка, изготовленная в далеком тысяча девятьсот пятьдесят втором году из гуттаперчи в количестве сто сорока семи штук на экспериментальном участке местного оборонного предприятия, стояла перед ним на четырех полноценных ногах.
– Да, я вижу, что, действительно, потряс вас. Смелее, Андрей Иванович! Вы можете ее взять в руки и даже понюхать. Она настоящая, уверяю вас, – мерно звучали в тишине слова Юрия Петровича.
Андрей Иванович взял игрушку и поднял ее к свету. Тут он заметил в куче мусора маленький стульчик, который они с отцом сделали в свое время для прихожей. А поскольку маленький самодельный стул мог выдерживать немалые нагрузки, то Иван Николаевич называл его: «слоновий стул».
Андрей Иванович поставил пластмассовую лошадку на край топчана и стал выкапывать стул из-под груды старой штукатурки. Почистив рукавом сиденье, Андрей Иванович, не раздумывая, уселся на этот стульчик возле проема двери квартиры, как делал в детстве, поджидая возвращения с работы своего отца.
– Юля, – сказал устало Лукьянов, – пусть он тут сидит, а когда ему наскучит, он к нам сам забредет. Главное, чтобы он не сбежал.
– Хорошо, пойдем, – согласилась Юлия Сергеевна. – Как Валентина Осиповна сказала: «Сначала ты разуй его, а уж потом его помой. Чтоб стишок перевести, ты черный камень разыщи. Когда стишок переведешь, то паучка ты враз убьешь. И еще останется семь секунд». Так?
– Да, все так. А ты молодец! Все запомнила, – удивился Лукьянов. – И еще что-то про лампочку над диваном.
– Ты узнал, где этот диван? – обрадовалась Юлия.
– Да, я нашел его! – хитро улыбался Лукьянов. – Ты помнишь? Отец Зорина попросил нас помочь выбросить старый диван, а мы вместо этого затащили его на чердак. Правда, через три дня случился скандал, и диван все же выбросили. Но два полноценных вечера мы кайфовали. Вот, смотри, – Юрий Петрович указал на последний лестничный пролет. – Диван стоит на том же самом месте. Давай, туда!
– Да, это он, – подтвердила Юлия. – Что? Предпримем попытку номер два?
– А что остается делать, – согласился Лукьянов. – Где тут лампочка зажигается? Ага, нашел.
И он включил верхний свет.
Глава 62
Картина восстановлена
Шелестя перьями, Андрей Иванович неохотно отклеился от стульчика. Еле переставляя тяжелые ступни в потрепанных мокасинах, он стал подниматься наверх по лестнице, придерживаясь левой рукой за серые от пыли перила, которые были когда-то коричневыми. Стекла окон были темные и пыльные, и Андрею Ивановичу казалось: он видит полную Луну и звездное небо, но вся эта картина застревала в пыли, и разглядеть что-либо отчетливо не удавалось. Происходящее напоминало затянувшийся сон, из которого его вырвал голос Лукьянова:
– Присаживайтесь, Андрей Иванович! Вот, видите, наш старый диван на прежнем месте и его запах вы тоже помните.
Да, это, несомненно, был запах далекой юности. Особенный и неповторимый. Запах весны и предстоящего счастья. Андрей Иванович не мог не узнать этот запах, даже перемешанный с запахом цементной пыли на полу последней площадки после пятого этажа. Андрей Иванович осторожно присел на край дивана и ощутил, как застонали пружины в глубине.
– Что вы от меня хотите? Ради чего все это? – удивлялся Зорин. – Зачем весь этот маскарад с перьями. Зачем? Троллейбус с психами для чего? Двор. Звезды. Игрушка. Диван. Не пойму.
Андрей Иванович повернулся к окну, пытаясь увидеть знакомые очертания внутреннего двора и звездное небо, но стекло было таким пыльным, что ничего разглядеть не удалось.
«Какой-то свет, наверное, от Луны», – подумал Андрей Иванович.
В этот момент Лукьянов стал делать круговые движения указательным пальцем левой руки, как очищают заиндевевшее окно в троллейбусе, чтобы не прозевать нужную остановку. Андрей Иванович, внимательно следя за пальцем Лукьянова, невольно увлекся этими магическими круговыми движениями. Он отчетливо видел, как краска стены исчезает после каждого движения, а из обозначившегося неровного круга заструился яркий свет. Зорин даже привстал от любопытства.
Неровное пятно стало размером с форточку, и Андрей Иванович мог уже отчетливо видеть открывшуюся на обозрение панораму. Все видимое пространство было заполнено нежным светом лугового василька, и где-то внизу, там, где обычно располагалась хоккейная коробка, окруженная тополями, расположилась бело-голубая «Луна». Она выглядела совершенно чужой и была непривычно большого размера. Никаких звезд не наблюдалось.
Андрей Иванович повернулся за разъяснениями.
– Вот теперь я вижу, что до вас действительно стало доходить, – проговорил Юрий Петрович несколько устало. – Никакая это не Луна, как вам вначале подумалось, а белый карлик. Название у звезды довольно забавное для русского уха – Бумзик.
Андрей Иванович с тоской смотрел на звезду. Юлия тоже была удивлена до крайности:
– Это ты так лампочку включил? Да?
– Да, Юлька, включил просто верхний свет, и в результате – такое чудо! – сам до конца не верил Лукьянов. – Андрей Иванович, а вам нравится Бумзик?
Зорин повернулся, и Юрий Петрович увидел его глаза, потемневшие от злобы. В следующее мгновение Зорин вскочил и бросился к лестнице. Беззвучно белой пылью взорвалась первая ступенька лестницы от прикосновения его левой ноги. Потеряв опору, Зорин камнем рухнул вниз в черный провал. Туманность из цементной пыли повисла перед диваном театральным занавесом.
– Во, дает! – только и успел произнести Лукьянов.
Упав плашмя на площадку с пятиметровой высоты, Андрей Иванович должен был неминуемо разбиться насмерть от удара о бетонный пол, но результатом этого падения явилась его неожиданная мягкая посадка с последующим скольжением на животе. Пораженный этим явлением, Андрей Иванович все же сумел обратить внимание на то, что он скользит по какой-то огромной звериной шкуре с теплым мехом. Когда движение прекратилось, Зорин открыл глаза и обнаружил себя целым и невредимым на полу рядом с квартирой номер тридцать три на гигантском ковре из медвежьих, по всей видимости, шкур.
Зорин поднял голову и увидел на месте, где обычно располагается лампочка, удивительную картину. Под обшарпанным потолком квартирной площадки, погруженный в миниатюрную, размером с футбольный мяч, светло-сиреневую туманность, вращался вокруг своей оси ярко-фиолетовый «бильярдный шар». Не отрывая взгляда от поразительной картины, зачарованный Андрей Иванович осторожно перевернулся с живота и сел на пол, согнув в коленях ноги и опершись руками о ковер.
Переливчатая радужность объекта была преисполнена восхитительной прозрачностью и силой. Ничего подобного в своей жизни Андрей Иванович никогда не видел, и в этот момент он почувствовал, что у него зачесались глаза. Вместе с этой навязчивой чесоткой в глазах в нижней части живота Андрея Ивановича образовался маленький шарик. Этот горячий пузырек стал нетерпеливо подниматься вверх и, подобно, воздушному шарику, увеличиваясь при этом в размерах. Достигнув уровня сердца, шарик мягко надавил и лопнул, разлив по полости грудной клетки теплоту, породившую пронзительное чувство предстоящего чуда. Подобное с Андреем Ивановичем произошло однажды в далеком детстве в детском саду, когда из-за елки вдруг вышел Дед Мороз со Снегурочкой.
– Хочу сразу обратить ваше внимание, на тот факт, что вам только кажется, что до нее можно дотронуться рукой, – звучал, откуда-то сверху, голос Лукьянова, – уверяю вас, это не так. Сейчас Бумзик находится от нас на расстоянии одного миллиона километров. Это незначительное и пустяковое расстояние по астрономическим понятиям. Одна сто пятидесятая от расстояния Земли до Солнца. Но благодаря тому, что мы находимся в моем Лабиринте, мы можем наблюдать эту звезду в столь изумительном ракурсе – как игрушку на новогодней елке.
– Да, – согласился Зорин. – Игрушка на новогодней елке.
– Бумзик выглядит сейчас – как мячик для игры в гольф, – продолжал увлеченно Юрий Петрович, и теплота его голоса указывала на то обстоятельство, что само повествование о Бумзике доставляет ему удовольствие.
– Хотя радиус этого карлика почти равен земному, но масса, заметьте, составляет одну целую и три десятых от солнечной массы! – продолжал Лукьянов увлеченно, – Вы представляете! Вещество Бумзика имеет чудовищную, по Земным меркам, плотность. Один кубический сантиметр Бумзика весит десять тонн! Вы это можете себе это представить?!
Юлия и Андрей только развели руками.
– Космические объекты, подобные Бумзику, известны астрономам, как закономерный результат эволюции звезд главной последовательности, – торжественно звучал во мраке лестничной площадки голос Лукьянова. – И там, где мы сейчас находимся с вами, ни одно живое существо вселенной находиться не может. Но самое главное не в этом.
– Давай не тяни! – подбодрила Лукьянова Юлия. – Говори смелее, что там у тебя!
– Зорин! А ты знаешь, как называется планетарная туманность, центральной звездой которой является Бумзик?
– Не знаю, – честно признался Андрей Иванович. – А зачем мне это знать?
– Эта туманность называется «Красный паук», и именно в ней четыре тысячи лет тому назад сформировался импульс смерти, который в самое ближайшее время должен тебя поразить насмерть, так что от тебя даже мокрого места не останется.
– Откуда ты знаешь все это? – поразилась Юлия Сергеевна.
– На потолке написано красными буквами, – отвечал Лукьянов, – просто читаю все подряд.
– А я ничего не вижу, – всматривалась в потолок Подгорная.
– Это только я могу видеть, потому что это мой Лабиринт, – ответил быстро Лукьянов и вновь обратился к Зорину. – Из-за твоей бараньей упертости мы с тебя не можем снять твои мокасины, будь они неладны! – в сердцах ругнулся Юрий Петрович.
– Юра! Он-то здесь причем? – заступилась Юлия Сергеевна.
– Да, ты права, Юлька, – поднялся со шкуры Лукьянов. – Это я погорячился. Он вообще это знать не должен был. Просто сегодня вместо празднования дня своего рождения, Зорин Андрей Иванович поступит в морг местной больницы с номерком на пальце ноги. И все. А мы тут перед ним изгаляемся – пытаемся его от смерти спасти. А ему на наши старания плевать. У него подготовка к карнавалу идет полным ходом.
В этот момент под потолком заискрилась туманность. Потом вместо туманности там же, под потолком, появился красный паук, восемь глаз которого уставились на Зорина. Фиолетовые электрические разряды протянулись к потолку и к полу, отчего у присутствующих волосы встали дыбом. Видение также внезапно исчезло, как и появилось, и под потолком остался только Бумзик.
– Это что было? – пыталась пригладить непокорные волосы испуганная Юлия Сергеевна.
– Смертоносный импульс скоро будет здесь, – встревожено посмотрел на свои часы Лукьянов.
– А как мы сможем его нейтрализовать? – забеспокоилась Юлия Сергеевна, находясь под впечатлением от увиденного.
– Ты что? Должен появиться красный паучок – наш старый знакомый. И если Зорин в очередной раз не испугается и раздавит паучка, импульс смерти будет нейтрализован.
– А мне даже жалко паучка. Он неплохой был в сказке, только попал в дурацкие обстоятельства.
– Согласен, – кивнул Лукьянов. – Но только паучку ничего не грозит – он часть Лабиринта. Он просто вестник. Юля, ты помнишь, как мы продирались сквозь «джунгли» на самолете? И они потом восстанавливались. То же самое будет с паучком – его раздавят, а ему все нипочем, но главное: импульс смерти будет нейтрализован!
– А если его кто-нибудь другой раздавит?
– Не знаю, Юлька, – пожал плечами Лукьянов. – На потолке об этом ни слова. Наверное, ничего хорошего. Может, произойдет полная аннигиляция.
– Юрка, как же все это может происходить? – Андрей Иванович в первый раз назвал одноклассника по имени. – И я что, приехал к твоему белому карлику на троллейбусе?
– Именно на троллейбусе, уважаемый Андрей Иванович, и именно приехали, как вы сумели сейчас правильно выразиться. Потому что вы находитесь у меня, в Лабиринте, можно сказать, пока в гостях. Юлька, похоже, он готов общаться! Давай, действуй, а то будет поздно, – приподнялся на локтях Лукьянов. – Скоро, совсем скоро, вы, Андрей, будете чувствовать себя, как дома.
Легкомысленный желто-зеленый сарафан Юлия Сергеевна стал полупрозрачным, а движения – призывными.
– Только не переигрывай, – попросил Лукьянов, не смея на нее взглянуть.
– Сама знаю, что делаю, – обворожительно улыбалась Зорину Юлия Сергеевна, чуть приоткрывая грудь.
Зорин встрепенулся:
– Юлька! Какая ты стала! – вращал он глазами. – Ты же меня обещала научить танцевать самбу! Мне же на карнавал!
– Обещала? – удивленно переспросил Лукьянов. – Когда вы только успеваете?
– Сейчас, сейчас. Терпение, – заметно заволновалась Юлия Сергеевна. – Я, конечно, давно этого не делала, но чувствую в себе силы и, думаю, смогу научить хоть медведя плясать хоть самбу, хоть румбу! Где музыка?
– Сейчас устроим карнавал! – обрадовался Лукьянов, поднимаясь к дивану. – Будет вам самая настоящая самба и самбодром.
– Правую ногу вперед! – скомандовала Юлия Сергеевна. – Руки сложить за спиной – и меня не трогать! Понял? Плечи и голову – выше! Подбородок вперед! А теперь иди на меня, виляя бедрами. Ламбаду помнишь?
– Помню, Юлька, помню ламбаду! – закричал радостный попугай – Зорин, переступая с ноги на ногу. – Сейчас увидишь, как я умею!
И пошел вперед, как медведь, припадая то на левую, то на правую сторону.
– Юля! Очень смешно! – кричал сверху Лукьянов. – Если еще немножко его раскочегарить – мокасины сами слетят!
– Не знаю, как его, но мои – уже рассыпались, – Юлия Сергеевна сбросила босоножки, оттолкнув их в сторону.
– Обуйся сейчас же – это плохой сон! Во сне нельзя разуваться! – кричал Юрий Петрович. – Немедленно надень туфли!
Музыка кончилась, попугай – Зорин остановился. Мокасины остались на его ногах.
– Лукьянов, ты чего раскричался?! – негодовала Юлия. – У него только-только стало получаться. Еще немного – и он бы остался босым!
– Это была плохая идея. Надень босоножки, и больше это не обсуждаем, – насупился Юрий Петрович. – Снимать обувь во сне означает разрыв отношений. А ты мне дороже всяких Зориных. Прикройся, – отдал распоряжение Лукьянов, – и возвращайтесь на диван!
– Хорошо, – пожала плечами Подгорная.
Пока Зорин понимался к дивану, исчез его гиацинтовый костюм, а головной убор остался еще на первом этаже. Взамен птичьей маски Андрей Иванович обнаружил на теле любимую пижаму. Только изодранные мокасины остались на ногах.
– Тьфу ты, черт, какой! Опять не получилось, – злился Юрий Петрович. – Они что, приросли к нему что ли?
– А я знаю, что происходит, – Юлия Сергеевна поправила свой сарафан, к которому вернулся ярко-зеленый цвет.
– Что? – живо заинтересовался Лукьянов.
– А то. Если во сне что-нибудь сильно-сильно хотеть, это, как правило, не получается. А получается совсем наоборот.
– И что из этого следует?
– Пока не знаю. Просто прекрати думать об этих мокасинах и все.
– Легко сказать, прекрати. Ладно, постараюсь. Ты только посмотри на него, – указал он на Зорина.
– А что там? – заинтересовался Андрей Иванович, и нащупал на лице мягкую, приличную бородку и усы. Отросшие чистые волосы были собраны сзади в косичку. Но не это привлекло внимание Юлии:
– Юра, смотри! Видишь?
Справа над диваном, закрывая отверстие, проделанное ранее рукой Юрия Петровича в стене, появилась картина в простой деревянной раме, потемневшей от времени.
– Т-с-с, не спугни, – прижал палец к губам Лукьянов. – Просто потрясающее зрелище! Она светится изнутри.
– Юра! Ты восстановил картину! – обрадовалась Юлия Сергеевна. – Как ты это сделал?
– Юлия, мы же во сне, – объяснил Лукьянов. – А во сне можно найти все потерянное и утраченное. И даже встретиться с умершими…
– Да, точно, – прошептала Юлия. – Юра! картина вернулась, может, теперь получится Зорина разуть?
– Какая странная вещь, – смотрел на картину изменившийся Андрей Иванович. – Я вижу это впервые, но у меня ощущение: будто видел это раньше. Что это? Какие предметы здесь изображены? Очень странная картина. Таких картин, пожалуй, нет ни в одной картинной галерее Земли.
– То, что вы видите, творение моего дяди – Николая Ивановича Кондратьева. С этой картины, собственно, все и началось. Это Лабиринт.
– Лабиринт? – удивился Андрей Иванович, – всегда полагал, он должен выглядеть иначе. Думал, что лабиринт нельзя изобразить. Вот вас, например, попросили нарисовать лабиринт. Что вы будете рисовать? Стены? Или одну стену с темным входом, подразумевающим что там, дальше тоже неизвестный коридор и пространство? Или вид сверху? А здесь я вижу какие-то корни, листья, незнакомые мне плоды. Что это? Очень странный «натюрморт». И, вообще, эта картина выглядит так, как будто пролежала под развалинами древнего храма в течение многих тысячелетий. Она выглядит подобно иконе.
– Ну, наконец-то, – с удовлетворением проговорил Юрий Петрович. – Вот теперь я слышу слова, достойные зрелого мужа и мудрого собеседника. Это означает только одно, – повернулся Лукьянов к Юлии, – У нас осталось мало времени.
– А как там Вера? – вздрогнул Зорин. – Я ее увижу?
– Вера Николаевна на Луне, – пояснил Лукьянов. – Она ждет вас с нетерпением. А вы мне все мешаете заниматься переводом. А от того, сделаю я этот перевод или нет, зависит дальнейшее.
– И я мешаю? – удивился Зорин.
– Все, и в первую очередь – ты! – проговорил жестко Лукьянов.
– Так займись делом! И не болтай всякий вздор, – напустилась на Юрия Петровича Подгорная. – Я уже битый час слышу «мне надо делать перевод! мне надо делать перевод!», а сам занимается ерундой и рассказывает сказки.
– Я работаю, я работаю, – повторил дважды Лукьянов. – Если не пишу на бумаге, это не значит, что не думаю над переводом. Всему свое время. Здесь нельзя ошибаться.
– Хорошо, хорошо, – согласилась Юлия, – мы все молчим.
– Вот и хорошо. Тогда пойдем дальше, – пробурчал довольный собой Лукьянов. – Действительно, эта картина написана в апреле сорок четвертого года моим дядей. Кондратьев – не профессиональный художник, но в тот момент это был крик его души. Хотя картина написана сравнительно недавно, она выглядит так, будто ее извлекли археологи из-под обломков древнего храма в Египте. Налицо своеобразная техника написания. Ему удалось нарисовать то, чего не существует, по крайней мере, для живущих людей! Далеко не каждый землянин способен это понять, и тем более, узреть. На эту картину надо действительно долго и пристально смотреть, и, может быть, тогда откроется что-то особенное. Зритель начинает фантазировать, начинает видеть бесконечность космоса и испытывать удивительную глубину чувств, переживаний и настроений. Другими словами, каждый видит на этой картине то, что хочет видеть. Очень удобно. Картина мозаична, она – как калейдоскоп, дающий бесконечность сюжетов.
– А это, – с этими словами Юрий Петрович неожиданно надел на голову Зорина норковую шапку, – уважаемый Андрей Иванович, на ваш день рождения. Помните, чей это подарок?
Лейбл на ниточке закачался перед глазами Андрея.
– А чтобы вам было все понятно и не так тоскливо, Андрюха, я хочу напомнить совсем еще недавнюю жизнь. Точнее, вчерашнее утро. Сон и два зеленых липовых листочка? Помнишь?
– Два листочка, по-по-мню, – стал вдруг заикаться Зорин.
– Слушай! – вдруг обрадовалась Юлия Сергеевна. – Он же потом ходил мыться! Его надо в душ! Там он сам разденется и разуется!
– Понял, Юлька! Понял! Ты – умница!
– А как мы туда попадем?
– Сейчас попробуем, а картина нам поможет, – проговорил тихо Лукьянов.
Глава 63
Чистота – залог успеха. И Зорина помыли
Юрий Петрович освободил свою руку из-под головы Юлии Сергеевны и, стараясь двигаться как можно тише, сполз с дивана и, нащупав на столе драгоценные очки, водрузил их себе на нос.
Была глубокая ночь. За окном светила Луна. Она освещала картину, лежащую на столе.
Вслед за Лукьяновым поднялась Юлия Сергеевна. Она скинула ногами жаркую простыню, решительно надела тапочки и направилась в ванную комнату в одной застиранной майке.
– Иди ко мне, – сказал из темноты Лукьянов и протянул руки.
– А что? – ощупывала его Юлия Сергеевна. – Ты… спал в каком-то костюме?
– Да, спал в костюме Черного Дворника.
– ?
– Не бойся, Юлька – все в порядке. В душ его, в душ! – вдруг расхохотался Лукьянов.
– Да! – запрыгала от восторга Юлия Сергеевна как молодой козленок. – Я хочу посмотреть, как он моется!
– Хорошо, ты сама этого хотела! – медленно проговорил Юрий Петрович, притягивая ближе к себе Юлию Сергеевну.
– И с помощью этой картины мы можем пробраться в сон Зорина? – удивлялась довольная Юлия Сергеевна, прижимаясь к Лукьянову.
Накренился свет Луны за окном, и листья на картине шевельнулись.
– Так! Понятно, значит, действует, – прошептал Лукьянов, кивая на картину. – Все – как во сне. То, что надо! Правда, красиво?
– Да. Очень! – страстно прошептала Юлия Сергеевна.
Зеленая поверхность картины шевельнулась и осветилась изнутри нежнейшим, розовым светом: с левой ее стороны начал медленно сдвигаться в сторону нарисованный туман. Заметно увеличиваясь в объеме, туман осторожно подобрался к краю, перевалил через раму и уверенным потоком устремился на пол. Облака уплотнялись и быстро обрели форму и очертания приличного пространства с ванной, душем и качественным ремонтом. И фигурой мужчины, явно изготовившегося для помывки.
– Гм, – несмело кашлянул Лукьянов и прошептал. – Я-то хоть полностью одет – даже в сапогах, а ты – в одной майке!
– Кто это? – прищурилась Юлия Сергеевна, не обращая внимания на замечание Лукьянова. – Это Зорин?
– Да, это Андрей! Он нас не видит и не слышит, – уверенно отвечал Юрий Петрович, – Что, не узнала одноклассника с тыла?
– Это наш Зорин? – прошептала Юлия Сергеевна, пытаясь расстегивать пуговицы на куртке Лукьянова. – Ничего себе отъелся!
– Нормально выглядит для сорокалетнего мужика. Вес, конечно, излишний, но я, думая что…
…В этот момент Андрей Иванович Зорин, весьма довольный собой, мигом спустил трусы и открыл воду.
– Во, Зорин дает! – прокомментировала последние действие Юлия Сергеевна, заинтересованно разглядывая его ягодицы. – Может, уйдем? Неудобно как-то…
– Ты что? Забыла, зачем мы здесь? Смотри – он еще в мокасинах, будь они неладны!
– Да, – поглядела в глаза Лукьянову Юлия. – А если он опять их не снимет, что тогда?
– Давай смотреть, – предложил Лукьянов.
…Глядя на себя в зеркало, покрывающееся испариной, Зорин застыл на несколько мгновений, решая, что делать в первую очередь: сначала принять душ, а затем бриться, или, наоборот, побриться, а потом уже принимать душ. Продолжая раздумывать, над этой извечной дилеммой всех мужчин, использующих мокрый способ бритья, Андрей Иванович топтался нагишом на мягком коврике, но в каких-то изодранных туфлях. Он внимательно разглядывал свое отражение, справедливо полагая: решение вскоре будет найдено.
– Давай сюда – ближе к шкафу, – уверенно приказал Лукьянов, не сводя глаз с одноклассника, склонившегося над ванной.
Юрий Петрович и Юлия Сергеевна осторожно пересекли внушительных размеров ванную комнату за спиной у голого Зорина и прижались к прохладной стене справа от высокого белого шкафа…
…Шум струящейся воды и душистое тепло ванной комнаты благотворно подействовали на Андрея Ивановича. В конце концов, он взял с полки бритвенный станок, неторопливо ополоснул его под тугой струей воды над ванной, затем переключил рычаг в положение «душ» и задернул шторку. Оставалось только «намылить» щеки, что и было сделано с помощью пенки для бритья в мгновенье ока.
Андрей Иванович подался вперед ближе к зеркалу и изготовился для нанесения первого движения: быстро и уверенно провести бритвенным станком от нижнего края носа – направо через правую щеку мимо рта, а затем вниз по шее. Но в этот самый момент его внимание привлек яркий предмет, отраженный в зеркале и находящийся на полке за спиной.
Андрей Иванович среагировал мгновенно, как реагируют вороны на блестящие предметы: он убрал руки от лица и повернулся на девяносто градусов вокруг оси. Юрий Петрович и Юлия Сергеевна замерли. Не видя влюбленную парочку, Андрей Иванович шагнул к полке и взял журнал «Гламур», наверное, оставленный Дашей.
Со страницы на Андрея Ивановича приветливо улыбалась русская красавица, рекламирующая купальник. Ранее, если быть точным, еще вчера, Андрей Иванович никогда в жизни бы не взял в руки какой-то женский журнал, но сейчас, с непонятным восторгом и ощущением близкого праздника, Зорин раскрыл разворот.
«Хорошо этим моделям. Их загримируют, сфотографируют – и в тираж! Просто праздник какой-то», – принялся рассуждать Андрей Иванович.
Улыбка девушки – модели с золотистой кожей продолжала удерживать его внимание. Более того, Андрей Иванович поймал себя на том, что ему доставляет большое удовольствие разглядывать эту улыбку, носик, чуть длинноватый, но милый. Глаза – как у рыси, уголками вверх…
– Прямо, Наталья Павловна! – вслух сказал сам себе Андрей Иванович. – До чего ж приятная у Валенды начальница!
И в этот самый последний момент, когда показалось, что все уже закончилось, Андрею Ивановичу пришла в голову глупейшая мыслишка мужиков всех времен и народов, которую он неожиданно для себя озвучил:
– Какая загадочная улыбка! Вот принять бы с Натальей Павловной душ с гелем!
– Все вы мужики одинаковые, – только и успела произнести Юлия Сергеевна, как пронзительный женский вопль заставил всех присутствующих вздрогнуть от неожиданности.
По ту сторону занавески Андрей Иванович, Юрий Петрович и Юлия Сергеевна, увидели что-то розовое, внушительное по своим размерам и, по всей видимости, живое. Пораженный этим видением, Андрей Иванович отодвинул в сторону шторку. В ванной находилась… полковник Зырянова Наталья Павловна собственной персоной, но без мундира.
– Отлично! – проговорила Юлия Сергеевна, несколько сбитая с толку. – А вдруг они сейчас целоваться начнут? Или еще что-нибудь такое делать?
– Ну и что? Пусть целуются, если им надо. Это же сон, – невозмутимо отвечал Лукьянов. – Это и есть лабиринтизация!
– Лабирин-ти-ти… чего? – спросила Юля.
– Потом поясню, – прошептал Лукьянов. – Будем смотреть все, что бы там они не делали, понятно? Это очень важно.
За доли секунды Андрей Иванович подтвердил свои же выводы, сделанные три минуты назад в коридоре: стоит только приказать самому себе – все будет исполнено и в наилучшем виде. Следующие секунды Андрей Иванович потратил на изучение тех частей тела новоявленной модели, которые раньше были прикрыты элегантным костюмом.
Ростом Зырянова была примерно метр семьдесят пять. Она имела классическое женственное сложение: узкие плечи, высокая грудь, с темно-розовыми сосками. Несколько тяжеловатые, но стройные бедра придавали ей еще большее очарование.
– Как амфора! – с удовлетворением и вслух отметил Андрей Иванович.
– Знаток! – прокомментировала Юлия Сергеевна, покосившись на Лукьянова. – А ты можешь туда не смотреть?
– Нет, не могу, мне для работы надо и для вдохновения. Я же стихи все-таки перевожу, – был ответ.
– А, понятно.
Руки у Натальи Зыряновой были тонкими – с изящными маленькими ладонями и пальчиками. Кожа была покрыта темно-золотистым загаром. Изящно склоненную головку венчали светлые, но уже мокрые, короткие волосы. И еще успел заметить наблюдательный Андрей Иванович плоский, тренированный животик, беззащитный холмик светлых волос внизу, и отдельные капли воды на этих волосиках. Плюс синенькие прожилки на незагорелой части тела. А также то, что Зырянова на глазах покрывалась пупырышками.
Он продолжил пристально разглядывать Наталью Павловну умиленным взглядом физика – атомщика, стоящего перед воронкой от очередного взрыва на полигоне и, совершенно забывшего о радиационной опасности по причине получения неопровержимых доказательств существования нейтрино.
А чувственный ротик Натальи Павловны уже приоткрылся для повторного, оглушительного крика, но, будучи наготове, Андрей Иванович прыгнул наклонно, как самец пантеры, и с размаху запечатал рот Натальи Федоровны своей пятерней. Свободной же рукой Андрей Иванович перехватил правую руку красавицы, а бедром левой ноги уперся ей в живот, прижав к кафельной стенке. В этой живописной позе они и замерли.
Юрий Петрович и Юлия Сергеевна переглянулись. Затем Подгорная восхищено проговорила:
– Вот это прыжок! А ты бы смог так?
– К ним – третьим – легко! Могу хоть сейчас прыгнуть, – разошелся Лукьянов. – Хочешь посмотреть, как это будет?
– Нет уж, не надо, – отвечала Юлия, улыбаясь, – еще промахнешься – и в стену, а вы мне оба нужны в целости и сохранности.
– Хорошо, – ответил Лукьянов. – Смотрим дальше?
И тут в дверь ванной комнаты стали настойчиво и громко стучать. Сквозь шум льющейся воды Андрей Иванович услышал голос Веры:
– Андрей, это у тебя там кто-то кричал? – донеслось откуда-то, – Андрей, что у тебя случилось? Открой немедленно!
Понимая, что промедление недопустимо, Андрей Иванович, продолжая удерживать напряженное, мокрое тело Натальи Павловны, отвечал спокойным и громким голосом:
– Вера! Что ты? Ничего не случилось. Погоди, я сейчас открою.
Убедившись, что гостья воспринимает действительность адекватно, Андрей Иванович освободил ее запястье и отступил на полшага назад. Нисколько не смущаясь своей наготы, зашептал:
– Наташа, ради Бога, присядьте, как можно ниже. Наклонитесь так, чтобы вас не было видно. Я должен открыть дверь, пока ее не выломали.
– Какой находчивый! – удивилась Юлия Сергеевна. – Как много узнаешь о мужчинах, которые находятся в трудной ситуации.
– Я теперь, Юлька, много чего знаю и понимаю, – улыбался довольный Лукьянов, прижимаясь плотнее к Юлии Сергеевне. – Наш Зорин еще хоть куда.
– Я, пожалуй, тоже присяду и буду вести себя тихо, – еле слышно прошептала Юлия Сергеевна.
– А то я знаю эту Верку! – опустилась на корточки Подгорная.
Похожий на лысого Ричи Блэкмора, Юрий Петрович остался стоять в экипировке Черного Дворника. В мгновение ока Андрей Иванович выскользнул ванны и открыл дверь, нисколько не волнуясь. Наоборот, судя по выражению лица Зорина, ситуация доставляла ему массу положительных эмоций. И ради этого он был готов балансировать на «лезвии бритвы».
Вера Николаевна, подозрительно принюхиваясь, оглядела мужа с ног до головы и спросила:
– Андрей, что это было? Ты, слышал что-нибудь? Как будто бы женщина кричала? Мне показалось, крик донесся из ванной. С тобой все в порядке? – Вера Николаевна пристально глядела в глаза мужу.
– Да, Вера, со мной все в порядке. Это я кричал, – сразу признался Андрей Иванович. – Понимаешь, вода вдруг пошла – как кипяток. Прости, если тебя напугал, – твердым голосом нагло врал Зорин.
– Ты умеешь кричать женским голосом? – недоверчиво спросила жена, боком протискиваясь в ванную комнату и внимательно осматривая стену с зеркалом, – что-то раньше не замечала у тебя таких талантов? Визжал – как поросенок.
– Спасибо за комплимент, – ответил Андрей Иванович, незаметно оттесняя жену к раковине и сужая до предела обзор. – От кипятка закричишь еще и не таким голосом. Посмотри, что там у меня? Кожа еще не слазит?
– Ничего тут у тебя не слазит, – сварливо передразнила Андрея Ивановича жена, шлепнув его шутливо между лопатками, – быстро домывайся. Мои уже скоро приедут, а ты еще мокрый. Стол накрыт. А чем у тебя тут пахнет? – произнесла Вера Николаевна, принюхиваясь и не собираясь покидать помещение.
– До вас, между прочим, все было в порядке, – с этими словами Андрей Иванович, обнаглевший, вконец, неожиданным рывком привлек к себе супругу и запустил правую руку в «подхалатное» пространство и затем ниже спины, а потом впечатал ей в губы самый страстный за последнюю неделю поцелуй.
– Андрей, – вырываясь из цепких объятий мужа, рассердилась Вера Николаевна. – Ты, по-видимому, серьезно обварился, и твои полушария мозга сварились вкрутую. Всю меня измочил. Пусти сейчас же. Ты что? В кроссовках мылся? – Вера Николаевна увидела мокасины на ногах мужа. – Сними немедленно обувь. Если ты не выйдешь через три минуты, мы сядем без тебя! – решительно проговорила Вера Николаевна и выскользнула из ванной комнаты.
– Мне сегодня все прощается – я совсем недавно появился на свет, – крикнул ей вдогонку Андрей Иванович. – И тихо добавил, обращаясь в сторону ванны к мокнущей под душем Наталье Павловне. – Лучшая защита это нападение!
Закрыл дверь на защелку и выключил душ.
– Алло, Наталья Павловна? Где вы есть? Выходите быстрей, – проговорил Зорин.
– Что он хочет? – подняла глаза Юлия Сергеевна.
– По-моему, он ее выманивает из ванной, – отвечал Юрий Петрович, поднимая Юлию за предплечье, – сейчас начнется самое интересное.
– Ты думаешь? – разочаровано протянула Юлия Сергеевна, поднимаясь с колен и прижимаясь спиной к Юрию Петровичу, – так-так, посмотрим.
Над краем ванны появилась мокрое бледное лицо. Несмотря на приличные внешние данные, гостья была не в лучшей своей форме: да и в какой форме прикажите быть от всего этого бедлама – без одежды, в чужой ванне с малознакомым человеком, хоть и именинником, но голым – плюс с его нервной женой?
– Где я? Где я нахожусь? Что происходит? – спрашивала Зырянова тихо, прижимая к груди мочалку.
– Простите, мена ради Бога! Я и сам не ожидал, что все так случится! – Андрей Иванович отступил на шаг, с удовольствием разглядывая гостью. – Подумать только, одна малюсенькая мыслишка – и вы здесь! Фантастика! Не волнуйтесь, милая леди, вам ничего не грозит, и я не причиню вам вреда, – проговорил он быстро, – считайте, что это просто наиглупейшая шутка. Андрей Иванович снял свой халат с вешалки и приказал. – Накиньте пока.
Невзирая на то, что в данный момент Андрей Иванович с полотенцем, кокетливо намотанным на бедрах, представлял серьезную угрозу чести и здоровья, Зырянова мужественно приняла это предложение и, прикрываясь мочалкой, левым боком, стала выбираться из ванной на коврик.
Тут Андрей Иванович, предлагая халат, не удержался и успел-таки, шалун, приложиться рукой на несколько секунд к мягкой шелковой округлости ее правой ягодицы. Сосредоточенная больше на своей груди с мочалкой, Наталья Павловна не обратила на эти прикосновение внимания. Накинув на плечи халат, донельзя довольный собой, Андрей Иванович осведомился – как истинный джентльмен:
– Может, все-таки помоемся вместе, раз уж вы здесь?
– Где моя одежда? – прозвучало в ответ. – Еще шаг – и я сломаю вам руку.
– Все понял, – отвечал довольный Андрей Иванович. – Вы же офицер нашей доблестной спецслужбы. Сегодня мой день рождения, и я немножко шалю. А одежда ваша осталась, наверное, на Луне.
– Как это? – переспросила злым шепотом полковник Зырянова, и кровь начала отливать от ее лица. Красными оставались только уши.
– Эй, Зорин! – неожиданно громко крикнул Юрий Петрович. – Заканчивай свои эксперименты! Высылай Наталью Павловну назад и сними мокасины!
– Я хочу, чтобы Наталья Павловна Зырянова, – покорно заговорил Андрей Иванович замогильным голосом, снимая мокасины и оглядываясь по сторонам, – вернулась на Луну и была одета в оранжевый комбинезон.
И добавил после небольшой паузы первое, что пришло ему в голову:
– Елки-палки.
После чего он забросил обувь в угол ванной комнаты.
Колыхнулось и исчезло с поверхности зеркала, затуманенного влагой, его, Андрея Ивановича, отражение.
Глава 64
Я тебя не отдам!
Ванная комната в квартире Зориных растаяла. Юрий Петрович зажигал газ под чайником на теткиной кухне при свете усталой лампочки под старым абажуром и говорил:
– Я успел сделать все необходимое. Сейчас Зорин будет здесь – в квартире моей тетки. Надо будет преподнести ему перевод и ждать, что получится. Быстро одевайся.
– Хорошо, сейчас, – Юлия Сергеевна двинулась в гостиную.
– А глаза-то у него как блестели! – доносился из гостиной голос Юлии Сергеевны. – У-у-у, котяра!!!
– Да брось ты Юлька. Ему сейчас все можно… – начал, было, бодрым голосом Юрий Петрович, но крик Юлии Сергеевны заставил его вздрогнуть.
Юрий Петрович бросился из кухни и столкнулся с ней в коридоре.
– Там, – прошептала Юля трясущимися губами. – Кто-то сидит на кресле-каталке!
У Юрия Петровича вдруг задрожали коленки.
– Кто? – еле вымолвил он.
– Не знаю! – прижималась к нему Юлия Сергеевна. – Иди – смотри, кто это забрался в квартиру?
– Так, может это Зорин? – пошарил Лукьянов по стене в поисках выключателя. – Я сейчас включу свет.
Верхний свет из коридора проник в комнату. Юрий Петрович начал медленно продвигаться к дверному проему. Юлия Сергеевна дышала ему в затылок и не отставала.
– Я боюсь, – шептала она. – Сейчас умру от страха!
– Т-с-с, – прижал палец к губам Юрий Петрович и включил свет в гостиной. – Кто здесь? – страшным голосом закричал он, ринувшись в комнату.
Противоположная стена комнаты зияла черным дверным провалом в спальню, а посередине гостиной в инвалидном кресле сидел человек, с головой укутанный в серую мешковину.
– Кто это? – тихо заплакала Юля. – Мертвец?
– Ты что, глупая? Какой мертвец? Это Андрюха нас разыгрывает, – пытался совладать с дрожью в голосе Лукьянов. – Смотри, – он протянул руку вперед.
Человек в сером мешке вдруг повернул голову в сторону Юрия Петрович и встал с кресла.
– Зорин, это ты? – неуверенно спросил Лукьянов. – Брось дурить! Ты и так… напугал нас до смерти, – и, выбросив вперед правую руку, он резко рванул мешок с головы.
Лицо человека было черное, а глаза незрячие. Он прошел мимо Лукьянова и плашмя ударился о стенку.
– Он уже ничего не видит, – хрипло сказал Лукьянов. – Быстро сюда! – и втолкнул Юлию Сергеевну в комнату, после чего закрыл дверь, оставив существо, напоминающее Зорина, в коридоре.
– Делай что-нибудь. Предъявляй скорей свой перевод! Пусть он только не тычется! – плакала Юля. – Мне страшно!
Незрячий Зорин продолжал ударяться о стены и мебель, но ничего не ронял. Только менял направление движения после столкновения, как детская машинка на батарейках.
– Пусть там бродит, – сказал Лукьянов. – Он пока мне не мешает. Может, на него опять мешок надеть?
– Нет, пусть так останется, – стучала зубами Юлька, надевая свой сарафан. – В мешке он – как приговоренный к смерти.
– Так он и есть… приговоренный к смерти, – подтвердил серьезный Лукьянов. – Все, похоже, начался распад! А я не могу определиться с последним словом! Хоть тресни!
– Тресни, пожалуйста, и определись, наконец! – вскричала Юлия Сергеевна. – Говорил, все будет в порядке! Вера Николаевна в тебя так верит, а ты? Все в тебя верят! Давай, делай перевод и быстрей!
Юрий Петрович не ответил – взяв Юлию за плечи, повернул ее лицом к стене.
На ней, точнее, над диваном, в простой деревянной раме, потемневшей от времени, висела картина.
– Тихо, не спугни, – прижал палец к губам Лукьянов.
– Юра! Как ты догадался притащить сюда картину? – обрадовалась Юлия Сергеевна, вытирая слезы. – Какой ты молодец! Она светится изнутри!
– Юлия, мы же во сне, – пояснил Лукьянов. – А во сне можно все. И картину можно оставить в другой квартире или соскрести ее ножом, а потом смотришь – она уже здесь. Все зависит от человека, который спит, понимаешь?
– Нет, не понимаю, но верю, – прошептала Юлия. – Итак, картина у нас есть. Что дальше!
– Юлия, – гипнотизировал картину взглядом Лукьянов. – На столе зеленая тетрадь. Открой ее и положи рядом карандаш.
Юлия Сергеевна немедленно выполнила просьбу.
– А я сейчас… – Лукьянов не договорил, отошел от стола, сел в кресло и закрыл глаза.
– Юрка! – удивилась Юлия Сергеевна. – Ты, что? Издеваешься? Там бродит Зорин с черным лицом, а ты решил поспать во сне?
– Нет, я не сплю, просто пытаюсь сообразить, где может находиться одна штуковина? Во сне должна быть мне подсказка.
– Какая штуковина, Юра? – недоумевала Юлия Сергеевна. – Ты можешь говорить яснее?
– Ты забыла? «Чтобы стишок перевести, ты черный камень разыщи. Когда стишок переведешь, то паучка ты, враз убьешь», – продекламировал Юрий.
– Да, со страху забыла, – согласилась Юлия. – И что это за черный камень?
– Пока сам не знаю, но мне видится что-то, похожее на коробок от спичек, но только формой, – прикрывал глаза Лукьянов. – Но это не коробок, а такое черное-пречерное!
– Ты что заладил – как попугай! «Черное-пречерное», – передразнила Юлия. – Говори толком, что надо делать?
– Стоп! Я, кажется, понял, – открыл глаза Лукьянов. – Где моя скрипка? – вскочил он с кресла.
– Скрипка? Вот только на скрипке поиграть нам не доставало!
– Да, скрипка была в квартире у моих родителей. В Футляре на шкафу.
– Ты куда полез? – изумилась Юлия Сергеевна. – Ты же сказал: в квартире у твоих родителей.
– Юля, ты опять забыла? Мы же во сне! – Лукьянов показывал на футляр скрипки. – Главное, чтобы был шкаф, а скрипка на нем всегда отыщется.
– Только бы не выбросили! – приговаривал Юрий Петрович, открывая трясущимися руками крышку футляра. – Только бы не выбросили!
Он вытряхивал на стол содержимое: маленькую скрипку, половинки смычка, смятую нотную тетрадь. Последним выпал предмет в пожелтевшей бумаге.
– Вот! – радостно сверкнул глазами Лукьянов, быстро развернув бумагу. – Вот он! – показал он Юлии Сергеевне кусочек каменного угля. – Помнишь, я нашел его в тот же день, когда мы рыли «секретики» и когда Зорин раздавил паучка.
– Припоминаю. И что?
– Сейчас посмотрим, – разламывал уголь Лукьянов. – Так и есть. Что тут написано? Читай!
– «Прощен Я», – прочитала Юлия Сергеевна на изломе угля слово, начертанное светлыми вкраплениями. В это невозможно поверить! – говорила изумленная Юлия Сергеевна. – Этот уголь, наверное, образовался миллионы лет тому назад. Откуда ты мог знать, что тут что-то написано?
– Опять ты забыла, что это сон, – ответил серьезно Лукьянов. – Сейчас я должен написать оставшиеся два четверостишья и использовать эту подсказку. И если все совпадет – Зорин окажется на Луне. Если ошибусь, то в самолете ты проснешься в одиночестве. Поняла?
– Поняла, – кивнула Юлия Сергеевна. – Я что-то предчувствую плохое. Не пиши пока.
– Не могу – я должен, – Юрий Петрович быстро приблизился к письменному столу, включил настольную лампу, открыл зеленую тетрадь и быстро дописал два четверостишья.
Поставив многоточие, Лукьянов уронил карандаш на стол. Карандаш зазвенел как колокольчик, и Юлия увидела: картина зажглась изнутри лазоревым светом, и розовый туман, переваливая через раму, наполнил комнату.
– Это значит, перевод правильный? – настороженно спросила Юлия.
– Да, похоже, – притянул ее к себе Юрий Петрович. И зачерпнул сиреневое свечение. На его ладони расположились, весело переливаясь радужными оттенками, смирные микроскопические звездочки.
– Как живые, – удивилась Юлия, наблюдая за звездочками на ладони. – И какие они смирные и воспитанные – никуда не разбегаются.
– А это и есть те «спящие фотоны», с которыми разговаривал Николо Тесла, – тихо пояснил Юрий Петрович, – он даже рассказывал им сказки. А как же ваша нулевая масса покоя? – задал уже звездочкам вопрос Лукьянов.
Он осторожно вернул туман с ладони на место, а сам, приблизившись к двери, резко открыл ее. Зорин с черным лицом вывалился на Юрия Петровича, чуть не придавив его к полу, но Лукьянов ловко вывернулся и, перехватив Андрея Ивановича, осторожно опустил его на пол. Сиреневый поток тут же укрыл мягким «плащом» тело Зорина и проник ему в рот и ноздри. В этот момент Лукьянов увидел на плече Зорина миниатюрного красного вестника Лабиринта. Не раздумывая, Юрий Петрович зажмурился и… раздавил красного паучка.
– «Когда стишок переведешь, то паучка ты враз убьешь. И еще останется семь секунд. Но о себе ничего не говори, иначе ничего не выйдет», – тихо повторил присказку Юрий Петрович, осторожно приоткрывая глаза.
«Еще бы мгновение – и паук его бы укусил! Хорошо, что успел первым», – подумал он и посмотрел на пол.
Зорина в комнате не было.
– Юра! У нас получилось? – прошептала Юлия Сергеевна. – Зорин раздавил красного паука? Ты видел? Он раздавил?
– Да, – не моргнув глазом, солгал Юрий Петрович, – Зорин раздавил красного паука и спас мир от большой неприятности.
– А почему мы не там? – показывала Юлия на окно, где высилась гордая Луна.
– Я не знаю, в чем дело. Но получается, что вышло только на одну треть – Зорин живой и невредимый вернулся на Луну к своей жене, а мы с тобой пока остались здесь – во сне, – подвел итог спокойный Лукьянов. – А раз Зорина здесь нет, то значит, импульс смерти нейтрализован!
– Прекрасно, – сдержанно согласилась Юлия. – А дальше?
– Вот так всегда бывает, – расстроился Лукьянов. – Сделаешь большое и доброе дело, а тебе даже спасибо не скажут. Этим все «хомо сапиенс» отличаются от других существ. Так, я тебя сейчас отправляю на Луну, а когда ты проснешься – разбудишь меня. Понятно? Чтобы это сделать, – заходил по комнате Лукьянов, – я должен найти свои волосы. Юля! Сядь в кресло и сиди спокойно, что бы ни произошло. Мне осталось сотворить предпоследнее действие.
Юлия покорно выполнила приказ.
– Нашел! – Юрий Петрович вытащил из-за тумбочки в дальнем углу комнаты полиэтиленовый пакет и заглянул внутрь. – Все на месте! – воскликнул Лукьянов. – Нам везет – как утопленникам! Смотри на меня! – приказал Лукьянов.
Но Юлия вместо этого произнесла:
– Кто из нас, умудрившихся родиться и жить на Земле, хоть раз в жизни не испытывал перед пробуждением удивительное состояние предрассветного сна. Это непостижимое, ни с чем несравнимое ощущение бесконечности и одновременно понимание неотвратимо приближающегося завершения чего-то важного и нужного и обычно недосказанного или недослушанного, а, может быть, просто непонятого заполняет все наше существо и заставляет с замиранием сердца ожидать новых сонных событий. Вот реальность уже подкрадывается на кошачьих лапах, или, напротив, настойчиво вторгается звуками просыпающегося города, а мы еще там, на том берегу.
– Юля! Не надо этого делать! Ты же не знаешь всего! – просил Лукьянов. – Ты можешь все испортить…
Но Юлия прикрыла ему рот теплой ладошкой и продолжила:
– Да, мы еще там, на том берегу, но уже чувствуем эти легкие прикосновения, способные таинственным образом проникать в святая святых, и неожиданно, но всегда гармонично вплетаться серебристыми нотками новой чудесной мелодии в сказочную ткань нашего сна. Преображая и видоизменяя все происходящее с нами и воздействуя таким образом, что уже невозможно определить, где реальность, а что осталось от нашего ночного шедевра…
Юрий Петрович окаменел.
– Несказанно хочется удержать и продлить это хрупкое равновесие и парить в сонном измерении, почти уверовав в свою исключительность и волшебную силу, успев уже привыкнуть ко всему. И более не удивляясь своей всесильности, продолжать с вдохновенным блаженством и наслаждением пить из неиссякаемого источника, с легкой грустью сознавая, что скоро все это совершенство будет взорвано бесцеремонным «петушиным криком» нового дня…
Глава 65
Семь секунд вечности Лукьянова
…Солнце в окружении оранжевых облаков и в ожидании заката «присело» на вершины Уральских гор, и маленькое круглое озеро превратилось в золотое «зеркало». А на юго-западе над лесом взошла гордая Луна. Яркие закатные лучи румянили верхушки сосен, стены и крыши строений и рисовали длинные тени на песке, предвещая наступление последнего действия – сумерек.
Веселая компания уютно расположилась вокруг стола на большой деревянной веранде, возведенной почти у самой воды. Рядом, на песке, подмигивал угольями внушительный мангал. Стол и все прочее было хорошо освещено, но комаров не наблюдалось вообще, и это последнее обстоятельство очень радовало Тимошкина Евгения Семеновича, исполнявшего почетную обязанность тамады.
Под тихие звуки гитарного трио, Евгений Семенович произносил в микрофон спичи, не забывая предоставлять слово очередному выступающему. Присутствующие с удовольствием пользовались своими правами: о виновнике торжества говорили много и умело, так что все были довольны и счастливы – как на праздновании Нового года.
Солнце светило теперь из-за гор, и легкий бриз принес прохладу, а на острове в центре озера зажглись таинственные огни, отражавшиеся в воде. Озеро чуть слышно плескало маленькой волной. Счастливую компанию окружала удивительная тишина и подступающая таинственная темнота. На синеющем небосклоне уже показались звезды, и Луна проложила лунную дорогу на воде.
Виновник – Андрей Иванович Зорин – примерно через час от начала торжества весело крикнул:
– Тимошка! Давай, жми!
– Хорошо, Андрей Иванович, – кивнул Евгений Семенович. – А сейчас сюрприз! Юрий Петрович! Прошу к барьеру.
Ритмично ударяя в детский тамбурин, Лукьянов быстро приблизился к сцене.
– Аплодисменты, аплодисменты, – призвал Евгений Семенович гостей и захлопал сам.
Раздались нестройные хлопки, а Юрий Петрович, выпроводив со сцены команду музыкантов, уверено отрегулировал микрофон на стойке, облачился в двенадцатиструнную гитару и заговорил.
– Друзья, – настраивал первые две струны «ми» Юрий Петрович, – сейчас вашему вниманию будет предложена песня, которую мы начали репетировать еще в институте, но в тот момент наш славный коллектив распался, и эта песня так никогда и не была нами исполнена.
– Давай, пой! – крикнула Юлия Сергеевна – Разговаривать хватит!
– Хорошо, Юля, – Юрий Петрович уверенно взял «до» минор.
– Юрка! Куда волосы подевал? – крикнул с места Валенда.
– Вот они! – показал черный пакет Лукьянов и положил его на песок.
– Очень красиво! – поддержал Валенду наблюдательный Евгений Семенович. – Лысина загорела, а уши белые.
– Это я не догадалась уши намазать, – призналась громко Юлия Сергеевна.
– Таков теперь мой сценический образ, – смущенно улыбаясь, Юрий Петрович почесал затылок. – И вся наша группа скоро обретет подобный вид – потому что мы называемся «Белые уши». И сейчас я хочу пригласить на сцену наш коллектив. Встречайте! Бас гитара – Евгений Семенович!
Довольный Тимошкин устремился к подиуму, подвесил великоватую гитару и выдал знакомый риф.
– Ого! – теперь уже по-настоящему аплодировали слушатели – одноклассники.
– Гитара соло! – продолжал объявлять Лукьянов, – Павел Васильевич, прошу!
Валенда мощно приблизился к сцене, пристроил на животе гитарку и завернул нетленного Блэкмора.
– Браво! – уже в голос кричали возбужденные зрители во главе с виновником.
– А теперь, – улыбнулся Лукьянов, сложив руки на гитаре, – когда основной костяк в сборе, я поведаю вам историю, о которой мало кто знал. Дело в том, что в свое время в пятом классе на должность ударника пробовался сам юбиляр, но в силу того, что уже на первой репетиции мы все перессорились из-за него, Андрей Иванович так никогда с нами и не выступал.
– Почему? Почему? – закричали женщины.
– Пусть Андрей Иванович сам пояснит, – вскричал Юрий Петрович. – Зорина! На сцену!
– Иди, давай! Только осторожней, – напутствовала мужа довольная Вера Николаевна. – И держи себя в руках. Не зарывайся!
Раскрасневшийся Андрей Николаевич поднялся на подиум.
– Браво, Андрей! – приветствовал друга Лукьянов. – Вот твои барабаны!
И все присутствующие увидели своеобразную ударную установку.
– Да, девочки и мальчики, – закивал Лукьянов. – Эта наша самодельная, домашняя…
– И я бы добавил – камерная, – вклинился Тимошка.
– Да, – согласился Юрий Петрович, – эта наша самодельная, домашняя и камерная ударная установка содержала только один реальный элемент – тарелку за девять рублей, купленную на сэкономленные от школьных обедов деньги в магазине «Часы – фото – музыка». А все остальные элементы, включая барабаны и подставки, можете пощупать и потрогать. Они изготовлены из подручных материалов – картона, дерматина, металлических рубок и так далее. Ну, и звучит эта установка соответственно, – осторожно постучал по рабочему барабану Лукьянов. – Так, Андрей, доложи высокому собранию, за что ты был изгнан с первой же репетиции нашего коллектива?
– Я смеялся, – потупил глаза пятидесяти однолетний именинник.
– Над чем?
– Над вашей самодельной ударной установкой.
– Но сегодня ты сыграешь для меня. Хорошо?
– Конечно, Юра.
– Играй аккуратно, но четко. Вот тебе щеточки! Они настоящие! Держи!
Зорин с поклоном принял щетки и осторожно уселся за картонную установку.
– Внимание! – поднял руку Лукьянов. – Счет!
– Раз, Два, – четко задал ритм Зорин, ударяя в такт словам щетками.
Песня о девушке началась как обычно – внезапно, из «космической пустоты», ворвался одинокий, сильный баритон, а затем вступили все инструменты разом – три гитары и ударные. В припеве Валенда и Тимошкин подпевали высокими и уверенными голосами. И то, как пели Тимошкин, Валенда и Юрий Петрович – высокими и звонкими голосами – завораживало и очаровывало слушателей, стоящих под светом Луны. И потом две гитары, одна Лукьянова, а вторая Валенды, начали дополнять друг друга, в несложной, но эффектной партии проведения. И сейчас было неважно, что ударная установка самодельная, главное было то, что все пели стройным и энергичным многоголосьем.
Песня закончилась.
– Всем спасибо! – благодарил взмокший Тимошкин, после того как затихли последние звуки классики жанра, – поздравление продолжает Лукьянов.
– Да, спасибо, – Юрий Петрович снял гитару и положил ее песок. – Я специально попросил Евгения Семеновича дать мне еще две минутки. Дело в том, что я хочу, – он поднял черный полиэтиленовый пакет, – хочу вам пояснить…
– Юра! – вдруг раздался голос Юли. – Юра! Останься со мной! Не делай этого!
Под фонарем установилась тишина.
Юрий Петрович достал из пакета зеленую тетрадь и вырвал две страницы с переводом – фантазией на тему «Через Вселенную» Джона Леннона и сказал:
– Юля! Я должен это сделать. Это очень важно для всех.
В этот момент за спинами друзей он увидел молчаливую старушку с кадылем.
– Мы еще встретимся в последний раз на Луне, – тихо проговорил Юрий Петрович, целуя Юлькину почему-то соленую щеку, и положил смятые листки на решетку мангала.
Старушка одобрительно кивнула. Смятая бумага сразу принялась гореть, и тогда Лукьянов высыпал из пакета свои состриженные накануне волосы. Огонь пропал, пополз желтый, удушливый, шерстяной дым, но уже через секунду полыхнуло пламя. Юрий Петрович осторожно зачерпнул пригоршню оранжевого огня, который в тот же миг превратился в розовый туман.
– Видишь, они меня стали слушаться, – показал он Юлии светящиеся звездочки и дунул на свою ладонь. Розовый туман попал на лицо Юлии Сергеевне, и она пропала, а на ладони Юрия Петровича остались несколько ярких звездочек.
– Парус!
Синица влетела из темноты и устроилась на плече Юрия Петровича.
– Парус! Их ровно семь! Не обманули – ровно семь секунд. Видишь, Майор? Так выглядит время в Лабиринте. И мне семи секунд вполне достаточно, чтобы исполнить последнюю волю.
Глава 66
На Луне не все в порядке
Юлия Сергеевна проснулась в кресле самолета как от толчка.
– Как хорошо, – проговорила она тихо, потягиваясь, – что это был сон!
– Нет, это был не сон, – услышала она незнакомый голос. – В Лабиринте нет снов, – проговорил, расположившийся рядом незнакомый человек в черной куртке и черных перчатках. Длинные волосы его были схвачены темно-зеленой лентой. Коленями неизвестный сжимал пушистую метлу и фанерную, обитую жестью, лопату для снега.
– Юля, не бойся. Это я – бывший Лукьянов, – медленно проговорил незнакомец. – А теперь – Черный Дворник. А Лукьянова уже нет. Все. Его приговорили к смерти еще в сорок четвертом году – задолго до дня его рождения. И сейчас этот приговор приведут в исполнение.
– К смерти? – поразилась Юлия Сергеевна. – Приговорили к смерти в сорок четвертом году? – по ее щекам покатились слезы.
– Не плачь, все будет нормально. Теперь Лукьянов навсегда исчезнет из твоей жизни. Это расплата за Лабиринт и за открытие Кондратьева, – Черный Дворник постарался улыбнуться, как Юрий Петрович. – Юля, помнишь? Ты не смогла его раздеть в ванной у Зорина.
– Да, помню.
– Потому, что уже тогда Лукьянов стал мной – Черным Дворником, и эта одежда стала его «кожей». Вот, пожалуй, и все. Только не плачь по нему.
– Хорошо, я буду стараться, – все еще не верила Юлия Сергеевна. – Я не буду плакать.
– Нам пора! – подал ей руку Черный Дворник. – Нас ждут.
На Луне уже много часов подряд, закрыв Солнце, падал черный снег.
Но вот, пробив снежную пелену, сверкнул солнечный луч и через мгновение свет залил всю лунную поверхность. Все путешественники в полном составе стояли перед танком, а на возвышенности ансамбль из четырех человек исполнял песню. За ударной установкой с гордой надписью «БИТЛЗ» на русском языке восседал Андрей Зорин и со знанием дела увлеченно стучал по барабанам, а трое исполнителей стояли впереди – перед слушателями.
Маленький Тимошкин играл на бас-гитаре, Павел Валенда – на соло, а вместо Лукьянова пел главную партию и играл на ритм гитаре Черный Дворник. Песня о девушке началась – как обычно, то есть внезапно, из «космической пустоты», ворвался одинокий сильный баритон, а затем вступили все инструменты разом – три гитары и ударные. И в припеве Валенда и Тимошкин подпевали высокими и уверенными голосами. И то, как пели Тимошкин, Валенда и Черный Дворник – высокими и звонкими голосами – завораживало и очаровывало простых слушателей, стоящих на поверхности Луны. И потом две гитары, одна – Дворника, а вторая – Валенды, начали дополнять друг друга, в несложной, но эффектной партии проведения. И сейчас было неважно, что и на чем, но только бы играть и петь стройным и энергичным многоголосьем.
Песня завершилась, и Черный Дворник сказал:
– Вот и все. Идите в самолет. Прощаться не будем, и так все ясно.
Но никто не шелохнулся.
– Что же, вы так и будете стоять? – грозно спросил Черный Дворник и скомандовал:
– Андрей! Валенда! Виктор Анатольевич! Скажите им, чтобы шли в самолет. Скоро взлет.
Никто не шелохнулся. Наконец, Андрей Зорин, пряча глаза, выбрался из-за ударной установки и присоединился к Вере Николаевне. Валенда и Евгений Семенович положили гитары на барабаны и оставили на «сцене» одного Черного Дворника.
– Все, – повторил громко он. – Я даже подойти к вам не могу. Прощайте.
Вдруг раздались громкие телефонные сигналы вызова.
– Кто это? – безнадежным голосом спросил Черный Дворник.
– Дядя Юра! Это я – Варя!
Зрители помертвели.
– Говори, – попросил Черный Дворник, – я постараюсь все передать Юрию Петровичу.
– Я встретила во сне маму и остаюсь с ней навсегда. Я так счастлива! Спасибо дяде Юре, за то, что он сделал для меня. Передайте, дедушке, чтобы он не беспокоился. Нам здесь с мамой во сне хорошо.
– Хорошо, передам, – еле выговорил Черный Дворник.
– И еще хочу добавить про символ Лабиринта! Крест в математике это знак «плюс» или знак умножения. Еще одно значение плюса – положительный или позитивный.
– Варя! – закричал Черный Дворник и, не зная, как справиться с охватившим отчаянием, он схватил метлу и стал ожесточенно мести вокруг себя, подняв огромные пыльные тучи, закрывшие Солнце.
– По коням! – страшно и протяжно закричал Валенда, испугавшись за путешественников, особенно американцев.
Повинуясь грозному рыку Павла Васильевича, люди бросились к самолету. Виктор Анатольевич быстро занял свое место.
– Слава Богу! Все в порядке, и мы летим на Землю! – громко оповестил пассажиров командир воздушного судна. – Пристегните ремни! Взлетаем.
– Стойте! – закричал Тимошкин, показывая вниз. – Там остался Валентин Маркович!
– Виктор Анатольевич, улетаем без Валентина Марковича, – проговорила спокойно Юлия Сергеевна. – Он мне сказал, что не сможет вернуться на Землю без Вари и остается здесь на Луне. Вон они там – у танка!
Путешественники прильнули к иллюминаторам. На возвышенности, залитой солнечным светом, около танка, отбрасывая черные тени, стояли двое.
– Все! Улетайте быстрей! – кричал Черный Дворник. – У меня осталось только семь секунд, и я должен успеть! Прощайте!
Самолет стал неторопливо «всплывать» к огромной Земле, висящей над головой.
– За тайну Лабиринта и за изобретение Кондратьева меня приговорили к смерти, и приговор будет приведен в исполнение семнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок четвертого года. То есть сегодня, – проговорил Черный Дворник.
– Разве сегодня семнадцатого апреля тысяча девятьсот сорок четвертого года? – удивился Валентин Маркович.
– Для меня – да, – ответил Черный Дворник. – А для вас – нет.
– Все ясно, – посмотрел на собеседника Валентин Маркович. – А что, у вас нет выбора? Вы же говорили, выбор всегда есть!
– Это и есть мой выбор.
– Понятно, – помрачнел Валентин Маркович. – А можно еще вопрос? Скажите, что это такое – Лабиринт? Теперь-то можно узнать?
– Я не знаю, – честно признался Черный Дворник, пристраивая темные очки на нос. – Я только знаю, что там нет ни будущего, не настоящего. Одно сплошное глобальное прошлое. И теперь мы с вами возвращаемся в прошлое: каждый в свое. Что ж, прощайте навсегда.
– Прощайте, – попытался пожать руку Черному Дворнику Валентин Маркович, но не смог.
– И еще, – спешил сказать Дворник, – я благодарен Красному Пауку за то, что все так случилось в моей жизни. Красный Паук подарил мне любовь и эти семь секунд. Все – пора. Парус Майор! – громко позвал Черный Дворник. – Ты где?
– Он уже здесь, – Валентин Маркович показал на метлу. – А как мне быть? Что будет со мной?
– Человек подобен звезде, – Черный Дворник посмотрел на Сириус, окруженный черным провалом космоса. – В течение всей ее жизни внутри звезды созревает центральная часть. И в нужное время звезда сбрасывает оболочку. Так и человек. Внутри него всю жизнь зреет душа, и в нужный момент он просто сбрасывает оболочку. Это бесконечный метаморфоз. Вы даже не успеете испугаться, – тихо добавил он, и скомандовал сам себе. – Вперед, марш!
И щелкнул пальцами.
Глава 67
17 апреля 1944 года. Второй Украинский фронт
Тусклое Солнце, едва различимое в желто-сером молоке низких облаков, напоминавших более туман, соскользнуло к западу. Прорвавшиеся сквозь далекий облачный разрыв яркие закатные лучи позолотили напоследок верхушки сосен далекого леса и, отбросив фиолетовые тени, сошли на «нет», возвещая тем самым наступление последнего действия – сумерек. В эти скоротечные мгновения уже скрывшееся за горизонтом светило продолжало по инерции напитывать густой туман облаков тихим, слабеющим светом.
– Приказ понял: провести разведку оврага, прием! Паша, давай, налево, – отдал команду командир экипажа лейтенант Петр Лукьянов. – Так, хорошо, ровнее и не дергай. И сто метров на прямой передаче. И не гони. Правь между этими бугорками, что рядом с деревьями, видишь?
– Да, лейтенант, вижу, – откликнулся механик-водитель сержант Гудков и забурчал по привычке. – И чего придумали? Ехали бы прямо. Фрицев в овраге нет, это и так понятно, без разведки. Они уж километров на пятьдесят впереди.
– Прицел прежний? – спросил наводчик старшина Федотов.
– На прямой. Смотрите внимательно – может быть противник.
Танк принял влево и стал двигаться к речке, которая мелькала среди низеньких холмов.
– Наверное, дамба была, – предположил Лукьянов, смотря в перископ, – так! Паша, внимательно, бери левее. Мы за этот бугорок спрячемся.
– И чего тут прятаться! – раздалось снизу. – Тут же нет никого, командир. Только время зря теряем. И добавил газу.
– Сержант Гудков, сбрось газ, – приказал Лукьянов, – двигайся осторожно. Возможно, противник. Зачем нам под обстрел попадать.
– Да нет там никого! – расхрабрился Гудков и сходу направил машину на возвышенность.
– Пашка! Куда ты лезешь? Я же сказал, заходи слева, под прикрытием…
Чудовищный удар в башню не дал Петру Лукьянову закончить фразу, и в это мгновение Петр Осипович увидел, как на него наваливается длинноволосый человек в черном одеянии, и, вдавливая его в кресло, закрывает своим телом.
Страшно закричали заряжающий и наводчик. Танк сильно накренился, на мгновение застыл на одной правой гусенице, но не перевернулся, а увлекаемый вниз своим весом сполз на глиняное дно оврага. Дизель взревел, пытаясь дотянуть машину до противоположного пологого берега, но грязная каша поглотила ходовую часть. Хотя глиняные гусеницы продолжали с упорством вращаться, но танк оставался неподвижным. Ледяная вода хлынула в люки.
– Командир! – кричал механик-водитель, сержант Павел Гудков, – я ничего не слышу! Командир!
Аварийная лампа освещения, мигнув, погасла, и в темном пространстве танка повисла липкая, белесая пелена с отвратительным привкусом металлической пыли.
– Командир! – кричал Гудков, пробираясь в башню к просвету от пробоины, – Петросипович, Сашка!
В нарушении устава и, не обращая внимания на близкие пулеметные очереди, механик-водитель вытащил через верхний люк командира танка – лейтенанта Петра Лукьянова и уложил его на панель радиатора.
– Наводчику помоги, – шептал Лукьянов, – Сашке…
– Да, да, командир, сейчас отдышусь, – привалился спиной к башне сержант Гудков, и, растирая правой рукой грудь, добавил, – опередил нас «тигр», гад! Позиция у него здесь что надо: река как раз сужается, и он из кустарника, видать, и саданул, сволочь. А болванка как раз по твоему месту…
По броне хлестнули осколки близкого взрыва.
– Эй, как же так? лейтенант? – стало доходить до Гудкова. – Броня пробита – дыра с кулак. Санька и Махонько – оба наповал. И скрипка твоя вместе с футляром – вдребезги. А ты цел, командир! И как только снаряды не сдетонировали?
– Похоже, ты не рад, Павел? – через силу улыбался Петр Осипович. – Я в рубашке родился… Сегодня…
– В рубашке, говоришь, – шумно дышал Гудков, вглядываясь в серое лицо командира, – у меня пять боев. Два раза горел, но такого случая не помню. Как ты увернулся от болванки, командир? Болванка же должна была и тебя прикончить!
Лейтенант Лукьянов молчал.
– А вот на скрипочке тебе играть видно не придется – тяжелая контузия. И с левой рукой что-то не то. Ты тут полежи пока, а я за санитарами, – сержант Гудков далеко зашвырнул ненужную метлу и спрыгнул с танка в воду.
Закат догорал, и верхушки деревьев на противоположном берегу реки проступили четкими силуэтами на фоне желтого неба.
Глава 68
Девятнадцатое июля 1999 года. Уральск
Сочинил Черный Дворник – Астроном.
…Кто из нас, умудрившихся родиться и жить на Земле, хоть один раз в жизни, не испытывал перед пробуждением удивительное состояние предрассветного сна. Это непостижимое, ни с чем не сравнимое ощущение бесконечности и одновременно понимание неотвратимо приближающегося завершения чего-то важного и нужного и обычно недосказанного или недослушанного, а, может быть, просто непонятого, заполняет все наше существо и заставляет с замиранием сердца ожидать новых, сонных событий.
Вот реальность уже подкрадывается на кошачьих лапах, или, напротив, настойчиво вторгается звуками просыпающегося города, а мы еще там, на том берегу…
Да, мы еще там, на том берегу, но уже чувствуем эти легкие прикосновения, способные таинственным образом проникать в святая святых, и, неожиданно, но всегда гармонично вплетаться серебристыми нотками новой чудесной мелодии в сказочную ткань нашего сна. Преображая и видоизменяя все происходящее с нами и воздействуя таким образом, что уже невозможно определить, где есть реальность, а что осталось от нашего ночного шедевра…
Несказанно хочется удержать, продлить это хрупкое равновесие и парить в сонном измерении. Почти уверовав в свою исключительность и волшебную силу, успев уже привыкнуть ко всему и более не удивляясь своей всесильности, продолжать с вдохновенным блаженством и наслаждением пить из неиссякаемого источника, с легкой грустью сознавая, что скоро все это совершенство будет взорвано бесцеремонным «петушиным криком» нового дня.
Юлия Сергеевна проснулась в своей квартире ночью. Яркая Луна освещала пол.
– Это, наверное, Луна меня разбудила, – подумала она и встала, чтобы закрыть штору.
Юлия Сергеевна подошла к балконной двери и увидела на балконе странную конструкцию. Она открыла дверь и вышла наружу. Странной конструкцией оказался дорогостоящий телескоп – рефрактор, уверенно стоящий на монтировке. Телескоп был направлен на Луну.
Недоумевая, откуда в квартире появилась такая штука, Юлия Сергеевна потрогала прохладный металл, и телескоп вдруг откликнулся и ожил. Напевая различные нотки, он стал самостоятельно прицеливаться на Луну. Через тридцать секунд телескоп замер.
– Ты, хочешь, чтобы я посмотрела на Луну? – догадалась сонная Юлия. – Хорошо, я посмотрю, – сказала она, прильнув к окуляру.
Телескоп был наведен, и Юлия Сергеевна сразу увидела на темном дне кратера маленький белый крест.
– Юра, – сразу зашмыгала носом она, – Юра! Я вижу тебя и помню. Ты был первый.
Вернувшись в комнату, Юлия Сергеевна включила настольную лампу. Достала с полки старую зеленую тетрадку. Открыв ее на нужной странице, вслух прочитала:
– Фантазия на тему стихотворения Джона Леннона «Across the Universe».
A Cross of the Universe – Крест Вселенной.
– Крест это символ вечности мира, Символ Христианства, Символ Лабиринта и Символ Любви, – добавила Юлия Сергеевна.
Март 2012 года