Из дневника И. К. Монастырской

Инцидент. Малов расписал программу на завтра. Кому в лагере, кто в маршрут. И все шло гладко. Не поделили статиста. Антон Львович Швец (из вечно недовольных, дверью ударенный) требует себе: без помощника он завтра никак не может. Алевтина Ивановна и слышать не хочет. «Как же так! Мне обещали, мы еще на той неделе договорились». Развели базар, конца не видно. Алевтина Ивановна бегает от одного к другому: «Вы видите? Вы слышите? Никакого уважения? Какая-никакая, но я все-таки женщина».

Такого рода спектакли у нас случаются, ими нас не удивишь. Малов даже повеселел, взбодрился. Пришел его звездный час. Что бы мы сейчас без него делали» как бы развязали узел. А он одним махом: «Товарищ Полосов останется в лагере, он мне самому нужен». Гений все-таки. Никому не приказывал, никого не просил и никого не обидел, не ущемил.

Но вот Валентин… Не ушел, не отвернулся. Скандал-то из-за него, тут любой почувствовал бы себя неловко. Хоть бы сделал вид, что ему все до лампочки, разбирайтесь, мол, без меня, как знаете. Нет же, стоял посреди базара и смотрел во все глаза — жадно, остро, с каким-то садистским любопытством. Да еще, клянусь, ухмылялся. Меня даже передернуло. Он ли это или его двойник? Сколько ж у него обличий?

* * *

От инцидента пошли круги. Львович, видимо, решил отыграться на статисте. Еще при дележе, оставшись с носом, прошипел во всеуслышанье: «Не ожидал от вас, молодой человек. Это вам так не пройдет». Никто не понял, чего он не ожидал, но знали — не пройдет. Иначе он не был бы Дверью-Ударенный. Часа два он где-то пропадал, а во время ужина вручил Малову запечатанный конверт. Принародно, демонстративно — чтобы все видели и слышали. «Вот. Заявление. Прошу рассмотреть и принять меры. Самые радикальные!»

Все-Таки-Женщина приняла на свой счет, пальцы к вискам: «Вы почему всех пугаете?! Кто вам дал право?! У меня от вас давление. Не могу!» Ушла, оставив недопитый компот. Потом, когда все разошлись, вернулась, допила.

Кому весело, так это АСУ. Постреливает во всех подряд. Ему только дай повод, а тут такой полигон, столько мишеней! Меня до времени не задевает, знает, что и сам может схлопотать. Но не выдерживает, это выше его сил. «Вы истинная олимпийка, Ирина Константиновна, такое спокойствие! В конверте-то бомба». Это что еще за намеки?

* * *

Пока светло, надо отписаться. Все пишут. Повально, поголовно. Не лагерь, а канцелярия. Пристроились кто где и строчат. В самых разных жанрах — отчеты, графики, письма. Малов — наверняка приказ или инструкцию. Кто-то, не исключено, вдохновился на очередное заявление. Тоже уважаемый жанр. Ни к какому другому не относятся с большим вниманием.

И Валентин пишет. На «нашем» валуне. Одну ногу под себя, другая коленом вверх. На колене рыжий блокнот, с которым он не расстается — кенгуренком так и торчит из заднего кармана джинсов. Заполняет, значит, дневник. Там, думаю, и про меня. Заглянуть бы!

Ко мне спиной, лица не вижу. Интересно, какое у него сейчас выражение?

В очередной раз поднимаю глаза и холодею: двойник! Смотрит на меня, как в микроскоп на амебу. Ах ты, перевертыш! Грожу кулаком: я вот тебе! Двойник мигом исчезает, появляется другой, привычный. Помахивает рукой — не буду, мол, больше подсматривать, так получилось, случайно. Отворачивается и снова пишет. Как в нем эти двое уживаются?

Сегодня пятница. Скоро на экзекуцию к Малову.