Из дневника И. К. Монастырской

Дерутся на шпагах двое — он и АСУ. Знаю, один будет убит. Дрожу за Валентина. Но что это? У него шпага все короче и короче, а у противника — удлиняется, растет на глазах. Душит обида, хочу закричать: это же несправедливо! Проснулась. Такие у меня теперь сны.

* * *

Лариса отпросилась в город, хлопочет с переводом.. Уехала, не сказав мне ни слова. Вернется завтра. Чем ближе ночь, тем навязчивей мысль: спать придется одной.

Оказывается, это обстоятельство занимало не только меня.

После ужина подошел АСУ. От него несет спиртным, успел нажраться. Таким я его уже видела, сухой закон недля него. Противней противного, начинает цепляться, выступать. И обязательно — ко мне. Вот и сейчас. «Не любите вы меня, мадам». Это присказка, сказка впереди. Люблю, говорю, как щука любит карася. (Припоминаю ему «щуку», которую бросили в реку). Ошибка. С ним, когда он под градусом, лучше не связываться. «Щука — это хорошо сказано. И про карася — хорошо. Мечтаю побывать в ваших, простите, зубках». Что-то новое, надо поосторожней. Вокруг нас снуют, но к нам без внимания, каждый рад, что АСУ прилип не к нему. «За что вы все-таки меня не любите?» Второй заход, более напористый. Помалкиваю, но поздно, он уже зацепился. «Нет, вы уж, мадам, ответьте. Для меня, может, это вопрос жизни, роковой, так сказать, вопрос». Стараюсь сохранить спокойствие, бархатным голосом: вот и за этот вопрос, и за все остальные, ему подобные, не то что любить — расстреливать надо, без суда и следствия. Ответом удовлетворен, идет дальше. «Жаждете моей крови? И напрасно, я, между прочим, не хуже других». Неприкрытый хамеж, спускать не собираюсь. Ты, говорю, весь между прочим и между прочими, какие еще могут быть сравнения с другими. Вижу, обиделся. Глаза прищурил, его понесло. «А вы попробуйте сравнить, хотя бы ради спортивного интереса. Можно сегодня, не откладывая». И это я должна слушать! Почему он считает, что со мной все можно, или он не знает, какая во мне живет тигра? Могу ведь когти выпустить. Достаю ножницы, предупреждаю: не боишься? Поджал хвост, отполз. «Боюсь, мадам. Так боюсь, что, видите, хлебнул для храбрости». Подействовало, не такой уж он пьяный. Отваливает, решил, видимо — от греха подальше. Прощается с приличной дистанции: «Пойду к тем, кого вы любите. Спокойного вам бай-бая».

Он долго еще слонялся по лагерю, искал, с кем отвести душу. Потом видела его с Валентином. Пообщались и куда-то настроились.

Ненадежная это крепость — палатка. Лежу без сна, в напряжении. Не то что боюсь — дурное предчувствие.

Через час, может, чуть больше, слышу — шаги. Похаживает кто-то. Приблизился, потоптался и прошел мимо. Я отпустила дыхание, напрасно, думаю, всполошилась. А нет, возвращается. Обошел справа, подобрался к входу, замер. Луна светит щедро, тень на брезенте отчетливая. Неужто АСУ вернулся, мало ему первого предупреждения? Кто там, спрашиваю. Молчание… Не хватало еще, чтобы ко мне влез. Я халат на себя — и наружу. Уверена была, что АСУ. Откидываю полог — Валентин! Ты чего? — шепчу, а спрашивать и не надо. От него разит, улыбка наглющая, как у АСУ. Ах ты, думаю, идиот! Ты же от него пришел, у него надрался,. пошлостью его насквозь пропитался, похотью его провонял. И такая меня взяла злость, такая обида — бью наотмашь, одной рукой, другой, еще, по щекам, по ненавистным губам, себя не помню, с остервенением. Он только головой мотает, ошалел, ничего не соображает…. Кто-то отнял его у меня, увел.