Замполит встретил заботу о своем отдыхе покорно, словно это тоже входило в его обязанности. Сначала позвонил домой, предупредил, чтобы не ждали. Пожалуй, впервые не слушая, что скажет жена, просигналил отбой. Оглядел слезящимися от усталости глазами привычное убранство кабинета: три одинаковых стола - свой, начальника заставы и один на двоих - догуливающего отпуск зама и старшины; графин с коричневым свежим чаем, сквозь который наискосок проходило солнце; репродукция с картины «Парад на Красной площади» на стене. Напротив - схема участка заставы, задернутая темно-зелеными шторами. За спиной - небольшой шкаф со справочниками комсомольского секретаря, политработника, литературой для политзанятий… Все привычное, не останавливающее взгляд, не бередящее душу.

Отчего-то вспомнилось: шефы из Сельхозтехники обещали подарить к Новому году радиолу «Ригонда» с набором пластинок современных песен. Подумалось: он уже не услышит ни одной из них. Стало на сердце тягостно, пусто. Завьялов придвинул к себе чистый лист, взял ручку и стал писать рапорт на имя начальника отряда полковника Сурикова.

В эту минуту в дверь постучали. Кислов, какой-то сникший, стоял на пороге, не решаясь войти. Отрапортовал вяло, без интонации:

- Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться по личному вопросу? - Завьялов кивнул.- Я о матери Дремова. Может, дать ей знать? Еще поспеет на похороны. Сын-то у нее один… А, товарищ старший лейтенант?

- В отряде все сделают,- с усилием произнес Завьялов. Зачем-то добавил: - Не тебе одному тяжело. У меня тоже на душе не сахар… Скажи, мне-то что делать?

- Тут уж, товарищ старший лейтенант, вы сами. Сами…

Уже не заботясь о почерке, замполит дописал рапорт: «В настоящее время я не могу уехать с заставы. Поданный мною на Ваше имя рапорт об учебе в академии прошу считать недействительным».

- Вот так, Николай Андреевич,- сказал сам себе невесело, перечитал написанное и размашисто подписался: «Старший лейтенант Н. Завьялов».

Он не заметил, как подошел к Ленинской комнате, как очутился перед двумя сдвинутыми столами. Дежурный, получивший приказ никого не впускать, пока работает эксперт, неслышно прикрыл за ним дверь. В пустой комнате, в которой даже пустота была наполнена непривычным смыслом, врач-эксперт Белов сидел на табурете перед окном с откинутой шторой, писал медицинское заключение. Он обернулся на звук открывшейся двери, жестом пригласил Завьялова: прошу - и снова углубился в бумаги.

Замполит остановился перед столами, сквозь смеженные веки разглядел, какое у Белова некрасивое, но очень доверчивое лицо. Очки на короткой железной дужке делали его близоруким, беспомощным. На мягком подбородке виднелась неожиданная ямочка.

Замполит подсел к врачу и, глядя на бисер строк медицинского заключения, несвязанно, приглушая голос, сказал:

- Я ведь ему отдавал приказ… Кто мог подумать, что все так обернется?..

- Такая у нас служба, товарищ старший лейтенант,- Белов откинулся на спинку стула.- Хотите, я расскажу вам одну историю?

Завьялову не хотелось ни говорить, ни тем более слушать. Только бы сидеть вот так, закрыв глаза, без движений, и ни о чем не думать, а открыть тогда, когда все отступит, уйдет в далекие воспоминания.

Белов между тем продолжал:

- Я тогда служил в Средней Азии. В одном ауле был у меня знакомый старик. Животных любил больше всего на свете. Гюрзу в пустыню ловить ходил, ну и вообще смелым был человеком. И никто не знал, какой камень носил в душе старик.

«К чему все это?» - спросил одними глазами Завьялов.

- Як тому, замполит, что рано или поздно человек возвращается к своему прошлому, держит перед ним ответ. И тут уже никто не схитрит: как жил, чем жил,- все выкладывай начистоту… В прошлом году умер старик. Змея укусила аульского мальчонку, вакцины под рукой не оказалось, вот старик и отсосал яд. А у самого были плохие зубы, ну и… Перед смертью сказал: когда-то, в молодости, из-за него погиб в пустыне товарищ,- укусила змея, яд быстро рассосался по телу… Старик тогда стариком еще не был - крепкий, здоровенный парень, зубы все целые. А что надо делать - не знал. Или же струсил… Так и умер в песках товарищ. А старика, видишь, всю жизнь совесть мучила, пока не получил у нее прощения… Так и ты: казнишь себя понапрасну, переживаешь,- Закончил Белов.- К чему? Что это изменит?..

Замполит ушел от него раздосадованным.

К обеду вернулись представители штаба и Лагунцов. Завьялов придержал Анатолия за рукав, словно хотел что-то сказать, но только махнул рукой и зашагал по асфальту, мимо озябшего часового, мимо ворот - к дому.

Лагунцов пришел в беседку, сел рядом с Олейниковым; некоторое время смотрел на казарму сквозь сухие прутья декоративного винограда, потом спросил:

- Есть хочешь, Петр Александрович?

Олейников, не глядя на капитана, кивнул и встал.

Повар подал в окно раздатки обед на двоих, но Лагунцов есть не стал. Сказал, катая по столу хлебный мякиш:

- Вам с Дремовым встретился сильный противник… Если бы нарушители проникли в наш тыл - трудно сказать, какие могли быть последствия. Готовились основательно, документы были в полном порядке, не подкопаешься…

Олейников молчал. Ложка в его руке мелко дрожала.