Особенный этот день потребовал и особых условий. Шестериков надел парадную форму. Приятная тяжесть ощущалась там, где выстроились в ряд награды: знаки «Отличник погранвойск» I и II степени, «Отличник Советской Армии», сияющая белой эмалью цифра 2, обозначающая классность, знаки «Старший пограннаряда», «Военно-спортивный комплекс» первой степени…

Собравшиеся в Ленинской комнате свободные от службы пограничники ждали от него важных, каких-то необычных слов. Он вспомнил мимолетно, где искал эти «необычные»,-стоя у питомника! Думалось и дышалось здесь легко и свободно. И не потому, что близилась осень со светлыми далями, холодными туманами, таявшими под солнцем, поспевающими ягодами на порыжевших полянах и отчетливым стуком дятла в предрассветную пору,- всем тем, что рождает в человеке ощущение красоты и неповторимости жизни. Просто на миг для него приоткрылось, стало понятным чувство архитектора, который не может оторвать глаз от законченного строения - плода его фантазии, творческой мысли, напряжения ума, сил, наконец, здоровья… Ведь если взглянуть на их службу на границе не через призму положений, уставов,- то, в конечном-то счете, она - тоже здание. На долю предшественников - легендарных дедов и отцов - выпало самое трудное: закладывать его основу, фундамент.

«Но ведь здание,- продолжал Сергей развивать найденное сравнение,- оттого и прочно, неподвластно разрушению, что о нем постоянно заботятся, берегут». Кто скажет, что достается это легко, без усилий? Взять, к примеру, их отдаленную заставу. До прихода капитана Матвеева застава числилась отстающей. Что изменилось? Немногим более года назад завоевала она рубеж отличной. Теперь уже вторично за ними закрепилось звание передовой. Автоматически, само собой?..

Как бы не так! Это все равно что, не взрыхлив землю, не полив ее, не удобрив, ждать, когда из чахлого саженца вырастет взрослое красивое дерево. Труд - он в любом, даже самом крошечном сражении - главком, генерал и солдат. В таком, как воинский труд,- и подавно…

Облокотившись на сетку питомника, Шестериков размышлял: «Как могучая река получает силу от ручейков, так и успехи заставы складываются из отдельных побед». «Неподдающийся» поначалу Тимур Костиков буквально на глазах превращался в опытного специалиста, хотя ироничный Ларионов и замечал, что доводка - окончательная отделка изделия - немного подзатянулась. Но ведь человек - не какая-то болванка, не бездушный металл! В конечном итоге, стал же Костиков настоящим пограничником - факт! А если каждый, как Тимур, отдаст для отличного финиша все, на что способен,- успех не может не прийти.

Примерно такую же фразу высказал он недавно и ефрейтору Ларионову. А Саша - работящий, добросовестный парень, надежный товарищ,- вдруг огорошил :

- Ты, конечно, Сергей, извини, но к чему такой энтузиазм? Я понимаю: размах, космические масштабы - все это горячит кровь, возбуждает… Но нельзя же быть всеобщей нянькой, потому что болеть за всех - головы не хватит. У нас в отделении порядок - и хорошо.

Да, здесь все было в норме и полном порядке. Собаки накормлены, ухожены, не больны. Хорошие собачки! Вот его неразлучный Джин, осторожно наблюдает за Сергеем и голоса не подает, словно и впрямь понимает: сейчас хозяин размышляет о чем-то особенно важном, мешать ему и набиваться на ласку не следует… Вот Ларионовская Джери. Там - вольер призера отряда Мухтара. Самого Мухтара в вольере нет - он на службе. С ним Николай Калугин заработал и Привез из отряда дорогую награду - вымпел лучшего проводника служебной собаки… Дальше - свирепый, злой Урал, косит на Шестерикова умным взглядом. Какая сила таится в этой широкой мощной груди - под остистой, будто наэлектризованной, шерстью! И как он послушен рукам Андрея Лосева, как внимателен и чуток к его командам! Вот уж поистине живая стихия, покоренная человеком и в награду за это верно отдающая ему весь свой запас энергии, навыков!.. А вот Костиковский Дик. Хороший ты пес, Дик, не подкачай, не подведи нашего молодого!..

Сергей улыбнулся - вспомнил, чем закончился тогдашний их разговор с Ларионовым об энтузиазме и «няньках».

- Понимаешь, обидно,- откровенно высказался Александр.- Один ломит, себя не жалеет, а другой отсиживается в тенечке. Ну! Разве справедливо?

- Ты не горячись, Александр. Вот представь: вся застава ходит в середнячках, а наше отделение назвали не просто отличным, а сверхпередовым, образцово-показательным. Ну, произошел вдруг такой уникальный случай. И вот вручают нам не вымпел отличного отделения, а какой-нибудь бриллиантовый знак.

Пошел бы ты его получать? То-то, молчишь. А почему? Да потому, что и сам не подозреваешь, как глубоко в тебе сидит наш главный воинский принцип: один за всех, а все - за одного…

Именно здесь, у питомника, Сергей Шестериков вспомнил слова, которые сейчас лишь явятся его солдатам, его боевым товарищам, а до этого дня два года, свернувшись клубочком, дремали и росли, набирали силу у самого сердца. Нет, в них самих, в словах, не окажется ничего особенного, но вот в том, как он их скажет, будет скрыт весь секрет, истинный смысл.

- Товарищи! Боевые мои друзья! Я могу вам сказать: поработали мы хорошо. Наша застава отличная. Но сейчас одного этого уже недостаточно. Наращивать темпы - вот наша задача. Мы - пограничники, и хорошо знаем, что такое время; не оно, а мы должны диктовать ему свою волю, не оно нас, а мы его побеждаем. Верно я говорю?

- Ты на перевалах-то из машины не выходи. Холодно, простудишься…

- Ладно, ладно, не выйду. Спи!

С рассветом надо выехать на заставу младшего лейтенанта Трибиса. Путь не близкий, а зимние дороги в горах тяжелы. Не ехать бы, переждать: метеослужба обещала заносы и снегопады. К тому же партконференция скоро, и ему, парторгу маневренной группы, надо бы приготовиться к выступлению - повестка дня деловая, не праздничная. Но… ничего не поделаешь, связан словом, надо ехать. Днем еще подстерег его юркий, деловитый начальник клуба, окликнул:

- Иваницкий! Майор Иваницкий!

Он остановился, на всякий случай поднял руку с часами к глазам.

- Говори быстрей, мне некогда.

- Алексей Стефанович! Ты ведь на фланг? К Трибису? Будь другом, захвати с собой фильм… Нет ни одной свободной машины, а моя на приколе.

- Что хоть за фильм?

- «Мертвый сезон».- Глаза начклуба блеснули.- Про чекистов… Так захватишь?

- Ладно. Грузи коробки в машину.

Потом зашел к начальнику политотдела, от него узнал, что скоро партконференция… Ну да теперь куда уж отступать - обнадежил человека, дал слово, надо ехать. Придется готовить свое выступление на ходу.

Алексей выключил свет. За окном еще гуще подступила темень, которую не в силах была развеять золотая запятая ущербной луны. На нее, эту запятую не толще ресницы, и выли собаки. Гудел ветер, не навевающий сна.

Фильм!.. Что-то Алексею напоминало это обыкновенное слово, какой-то неуловимо знакомый эпизод… Ну да, конечно же, напоминало: недавнюю дорогу в часть накануне отпуска. Правда, тогда стояло лето - душное, безветренное. Зелень была сухой. Вовсю палило солнце,

- А все-таки, товарищ майор, лучше в Одессу. В Гагре с ума от жары сойдешь. По пять маек на дню меняют,- поворачиваясь к Иваницкому, сказал молоденький шофер.

Иваницкий улыбнулся.

- Значит, говоришь, в Одессу? А сам-то ты из каких мест?

- Воронежский,- стараясь басить, ответил шофер.- Воронежский, товарищ майор,- вдруг весело рассмеялся он.

- А по Гагре, надо полагать, ты с комплектом маек под мышкой ходил? И по Одессе?

- Вот по Одессе не ходил. Да и по Гагре тоже. Другие, кто был, говорят.

- А, говорят… «Он сказал, что ты сказал, а я говорю, что ты врешь, а ты что скажешь?» - без труда, будто говоря самому себе, процитировал Иваницкий.

- Дюма? - авторитетно справился шофер, уловив цитату.

- «Великолепная семерка». Видел?

- Угу…- неуверенно подтвердил солдат.- Древний фильм.

Майор невесело усмехнулся: всего каких-то десять лет назад шел фильм на экранах. А для молоденького солдата десять лет не «всего», а половина прожитой жизни. Все правильно: молодость. Кому с базара, кому на базар…

- Вот и я… «видел», как ты. Когда другие рассказывали.

Иваницкий замолчал, глядя на дорогу, прокаленную немилосердным солнцем. Прыгали по ней какие-то диковинные хохлатые птицы - Иваницкий никак не мог запомнить названия этих суетливых пернатых, брызгами разлетающихся чуть ли не из-под колес. Дорога в точности повторяла извивы взбалмошной, чуть рыжеватой реки, тянулась трамплином в гору.

- Останови-ка вон за тем перевалом,- сказал Иваницкий шоферу.- Немного пройдусь.

Сухая, жесткая, как проволока, трава в двух шагах от дороги обвила сапоги, выбелила их пылью. Воздух, отдающий дымком костра и - странно - шашлыком, звенел от жары, которую не могли придавить к земле редкие наплывы прохлады, всплесками идущие от реки. Вода внизу бурлила меж камней, пенилась.

Иваницкий представил: река, не останавливаясь

- Верно, чего там! - откликнулись с места.

Шестериков улыбнулся: значит, не в пустоту падают его слова, не мимо ушей идут, если откликаются на них живо, с таким интересом. Продолжил, не в силах скрыть стеснительную улыбку:

- Я сегодня вот о чем подумал. Наша застава - как будто крошечное государство. Судите сами: есть у нас русские, белорусы, таджики, эстонцы,- словом, представители многих национальностей. А для нас это - одна семья, и выполняем мы одно большое дело - охраняем нашу Родину. Каждое новое утро Родины начинается на границе. Если на границе спокойно, то и вся жизнь нашей страны - трудовая, мирная. Значит, в наших с вами руках - огромное богатство: все, что создано советскими людьми за шестьдесят героических лет. А чтобы это богатство было защищено еще надежней,- об этом мы с вами сейчас и поговорим подробно…

Через день Шестериков уезжал в Москву на Всеармейский слет отличников.

Ему повезло: когда он еще только начинал службу в погранвойсках, его напутствовал знаменитый на всю границу прапорщик Алексей Смолин, на счету которого не десятки - сотни задержаний нарушителей. Спустя почти два года, уже в Москве, Шестерикову повезло вторично: он встретился с самим Варлаамом Кублашвили, грозой контрабандистов и кумиром всех мальчишек, мечтающих стать пограничниками.

Шестериков тоже когда-то мечтал о границе, зеленых погонах, о подвигах.

Он понял, что в жизни ничего не бывает случайным. И в этом увидел свой, понятный лишь ему, смысл.