КАРТИНА 1
Зал заседаний в Comité de Salut Public [25]Комитет общественного спасения.
. Председательствует Колло д’Эрбуа. Барер, Бийо-Варенн, Карно, Ленде, Робеспьер, Сен-Жюст и секретарь.
КОЛЛО (в ответ на просьбу Бийо). Вам слово.
БИЙО (не встает, чувствует себя непринужденно. Говорит самым будничным тоном, глядя на свою руку, поигрывающую пером на столе). Коллеги, вот уже три месяца некая партия систематически добивается свержения правительства. Все более частые и дерзкие атаки подрывают наш авторитет. Вы знаете, что у Десенна нашли номер известно какого издания, в котором автор фактически призывает к вооруженному восстанию против нас, Комитета спасения. А вчера их бесстыдство дошло до того, чтобы попытаться протащить декрет, парализующий Комитет безопасности. Пора положить этому конец. (Пауза. Внезапно он перестает играть пером.) Коллеги, я обвиняю Дантона и его фракцию как сборный пункт контрреволюционных элементов во Франции. Мы должны их обезвредить.
Гробовая тишина.
РОБЕСПЬЕР (тут же). Что?! Тебе хотелось бы лишить Революцию ее виднейших деятелей?!
Чары рассеялись. Возбуждение, вызванное двойной сенсацией.
…..
ЛЕНДЕ (contra). Действительно, это безумие!
КОЛЛО (pro). Но Дантон никакой не дея…
БАРЕР (нерешительно). Бийо как разойдется, так никакого удержу…
КАРНО (pro, саркастически). Самое время лиши…
…..
БИЙО. Коллеги!! (Ждет, пока волнение уляжется.) Робеспьер, ты меня поражаешь. Дантон – деятель Революции! Уж не бредишь ли ты?
Протестующий ропот со стороны Ленде, Барера, Колло.
РОБЕСПЬЕР. Нет, Бийо. Только я помню, а ты, очевидно, запамятовал.
СЕН-ЖЮСТ. О Робеспьер, мы тоже помним!
РОБЕСПЬЕР. Припомните-ка дела человека, которого сегодня вы готовы осудить…
…..
КОЛЛО. Вот именно, продолжай!
ЛЕНДЕ. Говори, Робеспьер! Говори!
БИЙО (почти в страхе). Ты что, смеешься над нами?
БАРЕР. Что ж, любопытно…
…..
РОБЕСПЬЕР. Коллеги, Дантон создал революционный очаг из Клуба кордельеров в девяностом и девяносто первом, когда революция и рта не смела раскрыть под монархическим давлением. Помните, как мы, якобинцы, позволили тогда опередить себя?
КОЛЛО (делая широкий жест). Хо-ххо! Помним-помним резню на Марсовом поле, куда Дантон согнал парижан, как стадо баранов, после чего улизнул в деревню!
БИЙО (яростно). И помним письмо из железного шкафа, то, в котором Мирабо жалуется на суммы, уходящие на провокатора Дантона… (Переполох, недоверчивость, тихое негодование.) Ведь можно было бы довести революцию до абсурда и за вдвое меньшую цену. Уж лучше не напоминай нам, Робеспьер. (Ропот.)
ЛЕНДЕ. Это клевета!
РОБЕСПЬЕР. Что такое свидетельство предателя Мирабо? Коллеги! Это не мы остановили паническое бегство правительства из столицы при известии о взятии Лонгви…
БИЙО. И не мы устроили в Париже сентябрьскую резню.
КОЛЛО. Не мы растратили восемьсот тысяч на посту в кабинете…
КАРНО. Не мы вступили в преступный сговор с врагом. Не мы умышленно упустили выгоду двух побед…
РОБЕСПЬЕР (ухватившись за это). Это Дюмурье, а не Дантон!
СЕН-ЖЮСТ. Это не он, это всего лишь его рука!
БАРЕР. Не мы сулили корону любому желающему в Европе…
БИЙО. Не мы поставили Республику на грань банкротства бездарной тактикой первого Комитета спасения…
СЕН-ЖЮСТ. И наконец, не мы, Робеспьер, пытаемся теперь разбить Революцию, чтобы после всего этого остаться безнаказанными.
Мгновение тишины.
БИЙО. Ну как, Робеспьер? Твой приступ горячки прошел?
РОБЕСПЬЕР (делает вдох). Ни одно из этих чудовищных обвинений не подкрепляется юридически значимыми доказательствами.
Протест и одобрение.
БИЙО. Адвокатская увертка, Робеспьер! Вот за что ты вынужден цепляться!
КАРНО. Каждое из этих обвинений – непреложный факт!
КОЛЛО (прерывает спор возгласом, как будто бы нечто припомнив). Ах да!.. Кстати о доказательствах. (Звонит в колокольчик. Входит Пристав.) Позовите, пожалуйста, гражданина Амара из Комитета безопасности. (Поворачивается к коллеге.) Полагаю, однако, что ты больше не упорствуешь в своей… фантазии, Робеспьер? (Робеспьер сидит погруженный в раздумья; вполне возможно, что он не слыхал вопроса.) С другой стороны, Бийо… обезвредить Дантона не так-то просто. Мы не можем взять и арестовать его прямо сейчас.
Одобрение, особенно со стороны Барера.
БИЙО.Разумеется, нет. Мы организуем кампанию. Прежде всего нужно плотно окружить его и оттолкнуть от него общественность…
РОБЕСПЬЕР (выпрямляется). Коллеги, отдать Дантона под Трибунал – на это я не могу согласиться ни при каких обстоятельствах.
БИЙО (вздрагивает, пораженный ужасным подозрением). Робеспьер… ты боишься!
РОБЕСПЬЕР. Коллеги, Дантон – это отдельный человек. Мы – это Революция. Вместо того чтобы пожирать друг друга на радость врагам, лучше поймаем его за лапу и заставим служить нам.
КОЛЛО. Э, Робеспьер! Это рыцарская поэма, а не тактический план!
РОБЕСПЬЕР. Не спорю, рубить головы легче. Послушайте, я убежден, что Дантон всегда действовал без злого умысла. (Взрыв смеха; негодование; аплодисменты.) Его пагубные идеи говорят лишь о нехватке тактических умений – не о преступных намерениях. А теперь он с ужасом видит, что любой из его ошибок можно приписать чудовищный смысл. Дантон – натура примитивная, в моральном плане слаборазвитая. Когда ему грозит опасность, он теряет голову и готов купить себе жизнь даже ценой преступления. Сегодня он с ума сходит от страха, отсюда все его выходки. Коллеги, что он такое рядом с нами? Он ведь идет ко дну! Обезглавить его теперь, когда он почти беззащитен, – это бессмысленное варварство.
БИЙО (с ненавистью). Какая у тебя прекрасная душа, коллега.
СЕН-ЖЮСТ (лениво, как бы самому себе). Беззащитен… бесподобно.
РОБЕСПЬЕР. Это так! Его единственным серьезным оружием был «Старый кордельер». С его помощью он подчинял себе умы масс. Мы закрыли журнал одним росчерком пера. Теперь Дантон беззащитен.
КОЛЛО. Ну конечно. Назавтра Камилл начнет выпускать «Молодого якобинца». Беззащитен!
РОБЕСПЬЕР. Это ничего не значит! Сам Дантон не умеет ни думать, ни писать; поэтому достаточно…
КОЛЛО (понизив голос, прищурившись). …устранить Камилла.
Напряжение, тишина.
РОБЕСПЬЕР (у которого сердце так и замерло). …привлечь Камилла на свою сторону, Колло. Это дитя хватается за любой блестящий обрывок мысли. Он сделается фанатиком наших идей, если только мы сможем подать их в эффектной драматической форме. А как пропагандисту Камиллу просто цены нет! Однако не об этом теленке речь.
КОЛЛО. И как ты думаешь осуществить сии поэтические намерения?
РОБЕСПЬЕР. Арестовать под пустячным предлогом – как недавно Эро – всех лидеров дантонистской оппозиции в Конвенте: Делакруа, Бурдона, Мерлена де Тионвиля и прочих. Камилл, устрашенный последствиями своих проделок, не скоро еще заговорит. Дантон же окажется вдруг в абсолютном одиночестве. Бежать он не может, а значит, волей-неволей придет к нам. Мы его примем; а зная, что сохранность его бесценной особы зависит от хорошего поведения, он будет изо всех сил служить правительству, покуда не выдохнется.
СЕН-ЖЮСТ. И воспользуется своим положением, чтобы продать англичанам наши секретные планы.
РОБЕСПЬЕР. Уж мы за ним приглядим…
ЛЕНДЕ (взрывается). Ставя Человека Десятого Августа на одну доску со шпиками и фальшивомонетчиками, вы унижаете саму революцию!
Возбужденный ропот.
РОБЕСПЬЕР (прерывает его пронзительным возгласом). О!.. Cлышишь, Антуан?!
ПРИСТАВ (среди изумленного молчания отворяет двери). Гражданин Амар.
КОЛЛО. Здравствуй, Амар. У нас тут жаркий спор насчет Дантона. Робеспьер упорно его защищает. Пожалуйста, повтори ему то, что рассказал мне вчера вечером.
АМАР (садится; поразительно приятный голос; типичное поведение высокопоставленного полицейского чиновника). Итак, коллеги, как глава следствия по делу о шантаже Индийской компании сообщаю вам, что именно Дантон был посредником между депутатами и банкирами, которые взялись распространить коррупцию в Конвенте. Уже не подлежит сомнению, что если Фабр подделал декрет о ликвидации в пользу подвергшейся шантажу компании, то не кто иной, как Дантон, дал ход этому аппетитному дельцу. Теперь у нас есть доказательства.
РОБЕСПЬЕР (чересчур резко). Знаю я твои доказательства. Три фразы, выуженные из Базировой околесицы! Чудное доказательство!
АМАР (невозмутимый в своем спокойствии). Так вот эти три фразы, Робеспьер, неожиданно нашли подтверждение. Ведь поговаривали, не так ли, о подозрениях внутри самой банды, будто у Дантона был отдельный уговор с финансистами? Благодаря расследованию наших служб выяснилось, что Дантон стал бывать у Баца с конца августа. Потом он привел Фабра и, наконец, стал присылать мелкую сошку, которой поручали грязную и рискованную работенку: Шабо, Базира, Делоне и прочих.
БИЙО. С конца августа!..
АМАР. Именно так. Стало быть, Робеспьер, непосредственно после жестокой атаки на компанию. Когда она уже была готовенькая. Беспомощная. Когда она прямо-таки умоляла о крупном шантаже. Я готов предоставить протоколы с показаниями в любое время.
Долгое молчание. Робеспьер подпер щеку кулаком; не двигается.
БИЙО (тихий, усталый, печальный – в нем это признаки торжества). Ах, Робеспьер! Твоя некогда безупречная интуиция!..
Пауза. Все смотрят на Робеспьера.
БАРЕР. Что с вами? Вы молитесь?
РОБЕСПЬЕР (выпрямляется и облокачивается о ручку кресла. Лежащая на столе рука хватает какой-то листок и начинает его терзать. Говорит секретарю, деликатно указывая головой на дверь). То, что я сейчас скажу, не для протокола. (Секретарь исчезает в мгновение ока. Что-то в его лице и руках привлекает внимание Робеспьера даже в эту минуту. Когда дверь за ним закрылась.) Я выкладываю карты на стол, коллеги: в порядочность Дантона я не верю и сам.
Ропот враждебного удивления.
ГОЛОСА. Ну и?.. – В чем же тогда дело? – Как ты мог…
РОБЕСПЬЕР. Но будь он даже фальсификатором и предателем… я не согласен на его казнь.
Встает. Впервые говорит тоном и голосом оратора.
Ты прав, Колло, политика – не рыцарская поэма. Справедливость, господа, это добродетель всемогущего Бога. Нам она недоступна; наш удел – бороться.
Революционный трибунал несправедлив.
Выражения протеста и изумления со стороны Колло, Карно и Барера.
Это не суд, это оружие. Его дело – уничтожать врагов, а не карать виновных. Нужно сознавать этот факт, господа, и жертвовать совестью, как мы жертвуем жизнями. Фабр, Дантон и Шабо совершили преступление. За это преступление мы уничтожим Фабра с сообщниками. Дантона же, чья вина самая тяжкая, – мы не тронем.
Ропот.
Казнь Дантона толкнула бы богачей в ряды контрреволюции. А покуда мы не диктуем Европе законов, нейтралитет капитала остается для нас вопросом жизни. Казнив Дантона, мы объединим против себя большинство в Конвенте. Мы потрясем до самых основ до сих пор непоколебимую веру людей. А прежде всего – разожжем пожар страха и обречем себя на господство террора.
Господа, посредством террора правит лишь отчаяние. Вы знаете, что это означает.
Краткая пауза. Абсолютная тишина.
Да, Бийо, я боюсь. Боюсь террора. До такой степени, что готов на компромиссы, унижения, беззакония – лишь бы уберечь Францию от него. Благо страны требует от нас – низости. Негодяю и предателю Дантону должна быть предоставлена исключительная амнистия. Мы не можем позволить себе быть справедливыми. (Садится.)
БАРЕР (после долгого, глухого молчания). Что… Робеспьер – последователь Макиавелли? Наверное, я тебя не понял…
Слабый ропот удивленного оживления.
РОБЕСПЬЕР (ухмыльнувшись). Макиавелли ждет вас всех, фанатики свободы, товарищи. Вы пойдете по этой дорожке один за другим.
Снова долгое молчание.
КАРНО (поначалу неуверенно). Да, но, Робеспьер… мы ведь открываем кампанию на трех фронтах! Этой весной мы должны разгромить коалицию. Подумай, какая концентрация усилий нам потребуется! А пораженец Дантон горы свернет, лишь бы добиться скорого мира любой ценой!
СЕН-ЖЮСТ. Максим, решающая атака, внутреннее управление, создание новых институций в каждом секторе общественной жизни. И при этом мы вынуждены были бы терпеть этого бешеного бульдога у своих ног? Откуда у нас время, откуда силы на отражение ежедневных выпадов?
РОБЕСПЬЕР. Коллеги, если Дантон в здравом уме, то он должен был понять, что Комитет упразднить не удастся. Капитуляция Дантона – вопрос нескольких дней.
БИЙО (медленно). А что, если… не понял, Робеспьер?
РОБЕСПЬЕР (после заминки, в течение которой все затаили дыхание). Он отправится под топор. Но тогда… (Слегка изменившимся голосом.) Коллеги, этой крайности мы обязаны избежать.
ПРИСТАВ (торопливо). Гражданин Вадье с очень срочным…
КОЛЛО. Пусть войдет!
Не дожидаясь ответа, Вадье отталкивает Пристава и вбегает. Весь красный от гнева, останавливается возле стола.
ВАДЬЕ. Они опять начали! Это уже и впрямь слишком! Час назад была новая атака на Комбез…
БИЙО. Где?!
ВАДЬЕ. Да в Конвенте же! Друзья мои, дело уже пахнет государственным переворотом! Сегодня они добились своего: арестовали нашего Эрона!
Робеспьер застыл на месте, смертельно бледный. Возгласы негодования и изумления.
ЛЕНДЕ. Кто это такой?
АМАР. Эрон?! Да это же начальник политической полиции, единственный надежный агент, какой у нас есть. Без него мы бессильны. Мы теряем контроль над Парижем.
ВАДЬЕ. Это как если бы Конвент распустил наш Комитет.
СЕН-ЖЮСТ. Кто зачинщик?
ВАДЬЕ. Да кто ж, как не Бурдон из Уазы?
Тишина. Переглядываются.
КОЛЛО. Твой беззащитный Дантон, Робеспьер.
БИЙО. Со своей капитуляцией.
РОБЕСПЬЕР (вскакивает. Щеки у него пылают. Тихо). Идем, Сен-Жюст.
КОЛЛО. Куда же вы?
РОБЕСПЬЕР (в бешенстве). Потолковать с Конвентом! Я велю им взять обратно каждое слово этого идиотского декрета.
Верну я тебе твоего Эрона, Вадье, never fear. (Стремительно уходят).
ВАДЬЕ. Что? Он защищает Дантона?
БАРЕР. Ха-ха, да еще как! Мне все еще жарко.
АМАР. Если он не сошел с ума, то, верно, воспылал к этой непотребной харе греховной любовью.
КОЛЛО (задумчиво, опустив глаза). Гм… Друзья мои, в сущности, никто из нас не знает Робеспьера. Одному Богу ведомо, что кроется за этим вечно агрессивным взглядом…
БАРЕР. Нет, господа. Вы забыли, что гибель Дантона – это гибель Камилла Демулена. Забыли, с каким упорством Неподкупный компрометировал свой авторитет у якобинцев, защищая этого дурачка. По-моему, тут нет никакой загадки.
БИЙО. Подобные бредни ты мог бы оставить историкам. А Робеспьер прав, господа, – дело это роковое. Если мы уничтожим Дантона, то потом придется придерживаться террора, факт.
КОЛЛО. Надо страдать истерией, чтобы бояться террора.
БИЙО (утомленно). Надо страдать идиотизмом, чтобы вводить его безрассудно. Мы создадим еще и ужасающий прецедент. Однако… у нас нет выбора.
БАРЕР. И все же… тот, кто вырвет у Конвента обвинительный декрет, возьмет на себя чудовищную ответственность…
ЛЕНДЕ. Свыше сил человеческих.
БИЙО. Для того-то нас и избрали.
КОЛЛО. Что ж, продолжим заседание, господа. На повестке дня переписка Бартелеми с Женевой. Через полчаса двое из вас пускай соблаговолят сходить в зал. Делегатам может потребоваться помощь. (Звонит в колокольчик. Появляется Пристав.) Позовите кого-нибудь из секретарей.
КАРТИНА 2
Вестибюль Конвента. Три входа: налево в зал, в глубине сцены в парк, направо на галерею. Слева на переднем плане скамья, позади нее несколько кресел вокруг стола. Большие окна выходят в парк. Дантон в сильном волнении расхаживает туда-сюда; Камилл вбегает из зала.
ДАНТОН. Ну что, малыш? Пропал Дантон, а? Похоронили его?
КАМИЛЛ (пылко). Как я мог хоть на миг усомниться в тебе! Жорж, прости мне ту минуту необъяснимого ослепления.
ДАНТОН (хватает его за плечи). Страха, дружок. Самого обычного страха. Однако нынче ты набрался новой храбрости, да? И отважишься опять взяться за перо?
КАМИЛЛ. Дантон, таких шуток я не позволю даже тебе.
ДАНТОН (наполовину обхватывает его и стискивает). Что, не позволишь?! (Сжимает сильнее.) Все еще не позволяешь?
КАМИЛЛ (обмирая). Мм-н-мм… ой!
Дантон отпускает его, но продолжает удерживать за плечи.
ДАНТОН (вполголоса, торжествующе). Мальчик мой, понимаешь ли ты, что мы смели Комитет безопасности?! Отныне шпики не могут нам навредить. Отныне честные люди могут дышать… и действовать. (Тише, горячее.) Через неделю Великий Комитет прекратит свое существование. Через восемь дней у Парижа будет выбор между Страшным судом на земле – и мною.
КАМИЛЛ (в восхищении). Жорж, измученная страна взывает к тебе о помощи! Ты один слышишь этот крик. Один ты, супротив тысяч безумцев, вырвешь Отечество из лап его истязателей. Дантон… ты велик.
ДАНТОН (весело треплет его по плечу). Ах ты подлый льстец!
КАМИЛЛ (тише. Нервно переплетает пальцы). Жорж, пошли меня на смерть. Я хочу умереть за тебя.
ДАНТОН (дружески рассмеявшись). Ты лучше пиши, чем умирать… на что мне твой труп?
Из зала выходят Делакруа, Бурдон и Филиппо.
КАМИЛЛ (подбегает к Бурдону и сжимает его в объятиях). Браво, Бурдон! Брависсимо, брат! Преподал же ты им урок!!
ДЕЛАКРУА (по другую руку от Бурдона). Виват Бурдон! Да здравствует победитель Комбеза! Эй, Камилл…
Не сговариваясь, внезапно поднимают победителя. Застигнутый врасплох Бурдон протестует, пока его качают. Камилл изнемогает от смеха.
КАМИЛЛ (согнувшись). Ой!.. Опля, Бурдон… Не могу. Уф! (Падает в кресло и обмахивается носовым платком.)
ДАНТОН (помог победителю слезть; пожимает ему обе руки). Коллега, моими устами тебя благодарит Франция. Мы обязаны тебе первой великой победой: ты нанес тирании Комитетов рану, которая не заживет. (Громче.) Эта победа, товарищи, сплотит вокруг нас трусливое большинство. Через несколько дней мы захватим бразды правления, и Франция пробудится к жизни после гнусного кошмара террора.
Через неделю сто тридцать тысяч молодых граждан вернутся к мирному труду. Наша кровь перестанет удобрять почву у нас на границах.
Через неделю вы заключите в объятия тех, кто сегодня томится в башнях новых Бастилий за то, что посмел требовать всеобщей свободы. Фабр упадет в ваши объя…
ФИЛИППО (неожиданно, будто выстрел). Что… этот фальсификатор?! (Испуг.)
КАМИЛЛ. Так вы верите в эту бесстыдную клевету, в эту дьявольскую ложь Комитетов?! Фабр! Этот поэт с голубиным сердцем!..
Делакруа и Бурдон обмениваются доверительными усмешками.
ФИЛИППО (становится в центр группы и каждым своим словом разряжает царящую в ней намагниченную атмосферу). Господа, чем дольше я наблюдаю вашу тактику… тем меньше вас понимаю. Я тоже требую освобождения – для невиновных, но не для таких, как Фабр! Я тоже всей душой жажду возвращения к нормальным условиям – но не ценой государственной катастрофы!
Вы подкопались под Комитеты, на которых лежит сегодня все бремя правления, – и до сих пор не создали органа, который был бы готов принять у них власть! Но в таком случае если Комитеты вдруг рухнут, то государство обрушится, как взорванная крепость! Это ясно любому ребенку! Вы что, смеетесь надо мной?!
КАМИЛЛ. А почем ты знаешь, Филиппо, что мы не нашли орг… (Осекается под красноречивым взглядом Делакруа.)
ДАНТОН (решительно отвлекает внимание). Дорогой мой, если наши действия тебе не по душе, то чего ж ты к нам затесался?
ФИЛИППО (задумчиво). Я!.. Да ведь это вы меня затащили!..
Чье-то лицо с трагическим выражением боязливо показывается из прохода справа; приглушенный крик.
ГОЛОС. Дантон!.. Дан-тон!..
ДАНТОН (резко отворачивается, делает знак Делакруа и подходит). Ну?..
Делакруа отвлекает внимание остальных. Его натиск оскорбляет Филиппо. Секретарь Комспаса возникает из темноты, однако остается стоять как приклеенный у стены и неустанно следит за всеми входами.
СЕКРЕТАРЬ. Бийо обвинил вас в государственной измене. Все, кроме Робеспьера, хотят вас казнить.
Две секунды кристальной тишины.
ДАНТОН (выпрямился. Непроизвольно взметнувшиеся было руки спокойно опускаются). Только меня?
СЕКРЕТАРЬ (дрожит). Нет – этих господ тоже, они знают их всех… (Хочет убежать.)
ДАНТОН (хватает его за руку). Стой!
СЕКРЕТАРЬ (в исступлении). Если меня узнают, я попаду под нож!
ДАНТОН. Сопротивление Робеспьера искренне или мнимо?
СЕКРЕТАРЬ (извиваясь). Откуда мне знать?! Кто-то идет! Идет!!
ДАНТОН. А что Сен-Жюст?
СЕКРЕТАРЬ (в конвульсиях). Он поддерживает предло… (Повернув голову к окну.) Господи Боже, это он!
Дантон моментально отпускает его и отворачивается. Секретарь окидывает зал молниеносным взглядом, после чего бросается в коридор, откуда пришел.
ДАНТОН (громким шепотом через зал). Эй, вы там! (Его услышали.) Исчезните! (Делая жест.) Исчезните! Идут!
Делакруа понимает первым и увлекает всех в проход, ведущий в зал. Дантон прохаживается, погруженный в безмятежные раздумья.
РОБЕСПЬЕР (без шляпы, входит первым, за ним Сен-Жюст). …тут вчера, и были только бутоны. Впрочем, это все же… (Замечает Дантона. Не выказывает этого ни малейшей дрожью в голосе.) …очень рано. Весна в этом году с характером.
ДАНТОН (издали поднимает руку в приветствии. Только Робеспьеру). Здравствуйте, коллега!
РОБЕСПЬЕР (с полным безразличием). Добрый день.
С Сен-Жюстом Дантон обменивается враждебными взглядами. Расходятся. Через пять секунд становится слышно, как в Конвенте само время замерло вместе с сердцами. Дантон отворачивается налево и смотрит на коллег с такой напряженной ненавистью, что его безобразный профиль, громоздящийся над челюстью подобно каменистой насыпи, приобретает некую абсурдную красоту.
БУРДОН (вбегает в ужасе). Дантон… мой декрет! они…
ДАНТОН. Так беги защищай его, болван! Пошел!
БУРДОН (прислоняется к стене). Э… это я должен его защищать?!.
Филиппо, еще суше обычного, незаметно проскальзывает в помещение; скрестив руки на груди, прислоняется бедром к столу и слушает.
Робеспьер в ярости. Конвент отменяет декрет, стоя на коленях. Комбез вернет себе Эрона… но не забудет! Мне еще сегодня дадут пинка у якобинцев! Поди же, взреви что есть мочи, не то нас всех черт заберет!
ДАНТОН. Не трать времени. Налево!..
БУРДОН (преображается. Подавшись вперед, делает шаг к Дантону). Дантон, мне из-за следствия по делам Фабра и Венсана трястись нечего. Дантон, я не для собственного удовольствия нападаю на Комитеты изо дня в день. (Руки Филиппо опускаются.) Меня, Дантон, не провозгласят дикта… (Дантон бросается на него. В пылу схватки еще громче.) …тором на груде черепов… (Дантон, навалившись на него, зажимает рукой ему рот. Бурдон уворачивается, пригнувшись, и кричит.) …Комитет спасения! (Но уже поздно. Дантон тяжело дышит, дрожа от гнева. Лицо Филиппо приобрело оттенок скульптурной глины. Увидев, что покушения на свободу слова не повторится, Бурдон спокойно направляется к скамье.) Так что я не стану жертвовать собой ради тебя. (Усаживается.) Иди и спасай свой декрет.
Камилл возвращается и становится у дверей.
ДАНТОН (наклоняется к Бурдону с сатанинской усмешкой). Иди и спасай свою шкуру, Бурдон. Если бы я тебя поддержал, братец, то назавтра ты сидел бы в Ла Форсе.
БУРДОН (дернувшись). Что… (Успокоившись.) Стращай свою тетку эдаким вздором.
Делакруа тихонько входит. Кладет бумаги в портфель, стоя рядом с Филиппо.
ДАНТОН. Видел того молодого человека? Это секретарь Комспаса. Он принес мне известие, что меня хотят отдать под суд.
Бурдон, которого словно ударило током, медленно поднимается.
Успокойся, только меня одного. О вас они ничего не знают… пока что. Но попробуй… только попробуй меня бросить! (Пауза.) А теперь советую: исправь, что испортил! Очень советую! И поживей – говорить со мной опасно для здоровья.
БУРДОН (с ладонями у висков, почти не соображая). Господи… милостивый… Господи… (Тихо, взрываясь.) Так и знал, что этим кончится! Знал! Знал!.. (Руки у него опускаются. Тупо озирается. Идет к выходу.)
ДАНТОН (указывает на пол в направлении зала; тихо). Эй, Бурдон!
Бурдон возвращается. Медленно, почти шатаясь, исчезает в проходе. Дантон провожает его улыбкой; при виде перепуганного Камилла ощущает присутствие и других свидетелей, молниеносно оборачивается и оказывается лицом к лицу с Филиппо.
ФИЛИППО (дрожит с ног до головы. Почти утратил дар речи). Ах… мерзавец… грязный… мерзавец…
Дантон пронзает его насмешливым взглядом.
КАМИЛЛ. Филиппо… Ты с ума сошел?!.
ФИЛИППО (весь пылает, как смолистая стружка. Телесные силы уступают силе его ярости). Значит, государство должно разлететься на кусочки… чтобы Дантон мог безнаказанно похитить корону? Значит, мы для того боремся с чрезвычайным положением, для того штурмуем Комитеты, чтобы Дантон не предстал перед судом между подстрекателем Венсаном и фальсификатором Фабром?!.. (Хватается за голову.) О, что же я за кретин, Господи Боже… (снова Дантону) что тебя, скота, не раскусил сразу! (Плюет на пол перед ним.) Тьфу. (Хочет уйти.)
ДАНТОН (с горьким смехом). Тонущий корабль, а, вандейская ты крыса?
ФИЛИППО (останавливается; через плечо, с жаром). Дай Бог, чтобы он потонул как можно скорее!
ДАНТОН. Ну так беги в Комитеты и донеси! Тебя щедро вознаградят – как Шабо, который уже три месяца как сидит…
ФИЛИППО. Они тебя знают, зачем им доносить? Да и раз уж на то пошло, разве они лучше? (Не выдерживает. Все тише.) О несчастная… несчастная моя страна…
Уходит. Дантон устало опускается на скамью.
ДЕЛАКРУА (подходит к нему). Плохи дела, Дантон. Хуже некуда.
ДАНТОН (поднимает глаза). Сбегаешь?
ДЕЛАКРУА. Надо думать! Ой, Дантон, и заварил же ты кашу с этим декретом, ну и ну! Сколько раз я предупреждал тебя: нельзя перегибать палку?! Пока Центр был у нас в руках, нам было на что опереться. А что теперь? Ты спровоцировал Робеспьера, и он лишил тебя власти над «Болотом» одним махом! В парламентарном смысле на нас поставлен крест.
ДАНТОН (сонно). Э-эх. Бурдон все может исправить.
ДЕЛАКРУА. Исправить! Исключено. Робеспьер и впрямь рассержен. Ты послал беднягу Бурдона на верную гибель.
КАМИЛЛ (с горечью отвернувшись от окна). А ты убегаешь!
ДЕЛАКРУА (через плечо). Чем же ему поможет, если я дам похоронить себя вместе с ним? (Задумывается.) Сказать по правде, Дантон, я ума не приложу, как ты теперь намерен выкручиваться. Ты дал отобрать у себя влияние на массы – «Кордельера», а сегодня ты бесповоротно утратил и влияние на Конвент. Словом, ты безоружен. Что ты предпримешь, если тебя и вправду обвинят в Комитете?
ДАНТОН. Меня, брат, уже обвинили, ты же слышал.
ДЕЛАКРУА (почти развеселившись). Так это правда?!
ДАНТОН (сонно). Увы.
ДЕЛАКРУА (задумчиво взявшись за подбородок). О ччеррт… (С живостью.)В таком случае, Дантон, надо исчезнуть. Prestissimo.
Убедившись, что Камилл не слушает, присаживается рядом с развалившимся Дантоном и начинает, очень доверительно.
Тут ты в особенно выгодном положении: обратись к министру насчет переправы через пролив. Разрешения сойти на берег я раздобуду с легкостью. Мы бежим еще этой ночью.
ДАНТОН (с язвительной меланхоличностью). И унесем отечество на подошвах, да?
ДЕЛАКРУА (сбит с толку). Ты не на трибуне, Дантон, что за выдумки? (После краткой паузы, тише.) Дружище, послушай моего совета, вызволи нас обоих, покуда путь открыт.
ДАНТОН. Путь закрыт, братец. Я порвал с Питтом.
ДЕЛАКРУА (когда дар речи возвращается к нему). Раны Христовы… зачем?!
ДАНТОН. Так нужно было для блага государства. Враг Франции – мой враг.
ДЕЛАКРУА (сложил одно с другим). Стало быть, Twelve дал тебе отставку. Знаешь, Дантон, – это жаль. (Дантон сонно пожимает плечами. Собеседник решает его разбудить.) Послушай-ка, мой милый, – на убой я за тебя не дамся. Я теперь заболею на два дня; если ты меня за это время не вытащишь, я предложу Комитетам свои услуги в виде информации и сделаю это половчее, чем Шабо. Помнишь нашу миссию в Бельгии, а?.. A bon entendeur, salut. (Хочет уйти.)
ДАНТОН (по-настоящему очнувшись, приглушенным рыком). Бесстыжий трус! Ты что же думаешь, что я сидел бы тут и зевал, если бы мне и впрямь что-то грозило?! Я что, букашка, чтобы этот Робеспьер мог раздавить меня одним пальцем? Одно дело – оклеветать Дантона у него за спиной, и другое – тронуть его!
ДЕЛАКРУА. Два дня, Дантон. До свидания.
ДАНТОН. Эй, Лакруа! Почем нынче драгоценные фламандские кружева?..
Делакруа вздрогнул; оборачивается несколько неуверенно, бледный от гнева. Дантон подходит к нему; лицом к лицу.
Они связали тебя со мной… ты в них запутался… (Рисует в воздухе петлю.) Лучше не пытайся разорвать эти любовные узы… не пытайся! У меня есть резервы, какие вам и не снились (Делакруа нетерпеливо пожимает плечами.), но скажу тебе вот что: теперь я сам берусь за дело. Я потолкую с этим Робеспьером, который притворяется, будто хочет бросить мне вызов; и если я за полчаса не обведу его вокруг пальца, то можешь пойти и выдать меня.
ДЕЛАКРУА (сухо). Посмотрим. (Поворачивается и уходит.)
Дантон возвращается к скамье. Через дверь ему слышен голос оратора; заинтересовавшись, открывает дверь настежь и слушает, прислонившись к косяку, с грустной улыбкой.
ГОЛОС РОБЕСПЬЕРА (напряженный до максимальной силы воздействия). …в зал тайных заседаний силой и потребовал трех голов. Он избрал себе трех столпов нашей финансовой администрации. Вы его знаете. Вы знаете, кто три его жертвы. Всех четверых мне, собственно говоря, видно отсюда.
Вы назвали их «снисходительными»? Вот она, их снисходительность.
Господа! Вы разгромили клику, которая хотела утопить Республику в крови, панике и голоде. А теперь безрассудно пропускаете другую, куда более опасную, тайные вожди которой руководствуются одной-единственной целью: личной выгодой – и не ведают моральных ограничений. Вы послушно исполняете волю людей, совершенно сознательно ведущих государство к пропасти. Очнитесь же, господа, и станьте бдительнее.
Бурные аплодисменты. Дантон прикрывает глаза и разражается коротким горьким смехом. Внезапно.
ДАНТОН. Камилл!.. Поди-ка послушай.
Камилл подходит.
ГОЛОС РОБЕСПЬЕРА (преодолев длительные аплодисменты). Вы увидели свою ошибку, господа. Не думаю, чтобы хитростью выманенный у вас декрет об аресте заслуживал дальнейшей траты времени. Отмените его и переходите к более важным вопросам.
Оглушительные аплодисменты. Дантон закрывает дверь. Они смотрят друг на друга.
КАМИЛЛ (после затянувшегося молчания). Я остаюсь с тобой, Дантон.
ДАНТОН. Разумеется. Покуда Робеспьер не соизволит поманить тебя пальцем. (Грузно садится.)
КАМИЛЛ (кротко). Ты меня еще не знаешь, Дантон. Я сказал тебе, что хотел бы за тебя умереть. Выходит, что скоро у меня будет возможность доказать тебе, пустые ли это слова.
ДАНТОН (мрачно). Очень ты мне этим поможешь. (Вдруг вскакивает, жизненные силы возвращаются к нему.) Однако где ж это видано – сразу нести всякую чушь о смерти! Ведь ни я под нож не спешу, ни Комитеты не торопятся за меня приниматься! Поднять руку на Человека Десятого Августа – сущее безумие, на какое не хватит духу даже у сбрендившего студентишки Сен-Жюста! Вся Франция восстала бы как один!
КАМИЛЛ (качает головой). Ты знаешь… я начинаю терять веру в народ.
ДАНТОН (значительно и таинственно). Народ знает своего хозяина, мой мальчик… Хе-хе! Благородному Робеспьеру снятся пленительные сны о могуществе… ему недостаточно управлять волей масс: он хочет завладеть человеком до самого мозга костей, каждого индивида насильно переделать в свой бумажный идеал – а впрочем, таких вот кровавых маньяков с замашками Христа полно в любой стране. Я же, дитя мое, я знаю человеческую природу. Вместо того чтобы бессмысленно с ней бороться, я потакаю ей. В этом секрет моей власти. Мне достаточно сказать три мудро подобранных слова, и целые толпы льнут ко мне, слушают меня, обожают меня. Он же ценой неимоверного усилия иногда принуждает народ к повиновению… ненадолго, после чего наступает реакция: еще более дикий страх и скрытая смертельная ненависть.
КАМИЛЛ (качает головой). Прекрати. Он обладает непостижимой властью над массами.
ДАНТОН. Ха-ха! Вот именно, пока он на них смотрит. Поддержки-то у него в конечном счете нету. Вся его власть – магнетизерские кунштюки, известные любому ярмарочному пройдохе… Вот почему он так плавно переманил у меня Конвент; и вот почему Конвент вернется ко мне, стоит ему сойти с трибуны. И он настолько ослеплен, что именно массы избрал фундаментом для своих амбициозных идей… не чуя, что массы – его заклятый враг! Я не подольщаюсь к народу, как он; я брезгую простонародьем, предпочитаю приличное общество. Но если бы и правда дошло до столкновения и если бы мы оба воззвали к массам, вся Франция ринулась бы мне на помощь… против него.
КАМИЛЛ (увлеченно). Так брось ему вызов! Пускай потягается с тобой!
ДАНТОН. Нет, зачем? Неохота напрягаться. Напротив – я с ним помирюсь. Открою ему глаза на его роковую ошибку; укажу на ее страшные для него и такие уже близкие последствия; заставлю его убедиться в моем превосходстве – и протяну ему руку. Если он в здравом уме, то уступит мне дорогу. Я наставлю его на путь истинный, ведущий к… к цели. Вместе мы положим конец этому кровавому балагану.
КАМИЛЛ. Жорж, если спасение заключается в компромиссе с Робеспьером, то я предпочел бы тысячу раз умереть.
ДАНТОН (потрепав его по плечу). Ты это перерастешь, мой мальчик.
КАМИЛЛ (с поразительной силой). Никогда – покуда себя помню.
ДАНТОН (слегка удивленный). О, неужели?.. Однако утешься: это не мы, это он должен согласиться на компромисс. А если бы даже и оказалось, что Робеспьер не вполне нормален, – ну, так у меня наготове средства защиты. А у него нет.
КАМИЛЛ (с любопытством). Какие средства?
ДАНТОН (прислушивается). Узнаешь… Ну, над нашим декретом уже пропели реквием. Знаешь-ка, малыш, пошли. У меня предчувствие, что здесь кто-нибудь скоро пройдет. А меня нынче взяло такое омерзение к роду человеческому, что еще, пожалуй, стошнит при виде рожи какого-нибудь коллеги. (Выглянув в окно). Ну вот, что я говорил? Живей, идем.
В дверях расходятся с Бийо и Вадье. Обмениваются взглядами, без приветствий. Уходят.
ВАДЬЕ (вполголоса). Этого фаршированного палтуса пора поскорее выпотрошить.
БИЙО. Значит, они его послушались. Мы можем подождать тут.
ВАДЬЕ (чувствительный, как мимоза, в вопросах самолюбия). Ты что, тоже уже жалеешь Дантона, как я погляжу?
БИЙО. Я жалею Францию. Шутить шутки на тему столь ужасной дилеммы – просто низость.
Вадье весь краснеет, как индюк, но возвращение самоназначенных делегатов пресекает вспыхнувшую было ссору.
РОБЕСПЬЕР (устало садится с удовлетворенным видом). Уф! Ну, дело, кажется, улажено. А, вы тоже пришли?
ВАДЬЕ. В качестве резерва.
БИЙО. Как они, сопротивлялись?
РОБЕСПЬЕР. Ничуть. Они старались не лишиться чувств. Бурдон объявил, что, декретируя арест их главного агента, Конвент выразил Комитетам глубочайшее почтение. Уф! Ну, господа, давайте вернемся. (Встает.)
СЕН-ЖЮСТ. Сейчас. Робеспьер, давай не будем тратить времени в Комитете. Ты убедился теперь, что Дантон и не думает складывать оружие…
БИЙО. Ну и?..
РОБЕСПЬЕР (смотрит на носок своего правого башмака). Господа, я согласен на роковую крайность, если признаю таковую. Для начала я попытаюсь перетянуть Дантона и Демулена на сторону правительства. У меня есть основания полагать, что это мне удастся – если Дантон осознает свое положение.
ВАДЬЕ. Ты хочешь вступить в переговоры с этим предателем?!
РОБЕСПЬЕР. Барер, этот прирожденный посредник, устроит мне встречу.
БИЙО. Чтобы ты, Робеспьер, выпрашивал аудиенцию у Дантона?!
СЕН-ЖЮСТ. Умолял его подать тебе руку!..
РОБЕСПЬЕР (направляется к дверям; непринужденно). Ах, друзья мои, что такое унижение, когда речь о государстве? (Весело рассмеявшись.) Я брошусь к его ногам, если потребуется!
КАРТИНА 3
Café de Foy, chambre séparée [31]Отдельный кабинет ( фр .).
. Накрытый стол. Дантон в вечернем костюме. Камилл Демулен, Бурдон, Делакруа.
КАМИЛЛ. Жорж, что с тобой? Успокойся!
ДАНТОН (игнорирует его, однако принимает совет к сведению, высокомерно). Мы будем в безопасности, Лакруа?
ДЕЛАКРУА (скривив половину рта в неприятной ухмылке). Там сторожит хозяин… (Указав на главный вход.) Тут я сам. (На заднюю дверь в обоях.) Сквозь стены ничего не слышно.
ДАНТОН. Хорошо. (Смотрит на часы.) Без трех восемь… (Снова принимается расхаживать.)
КАМИЛЛ. Знаешь, Жорж… я на тебя в обиде. Подумай только: Неподкупный попросил – смиренно попросил Дантона об аудиенции! Нужно было прийти в половине девятого, можно даже в шлафроке, вместо того чтобы вырядиться и ждать, – пусть бы по крайней мере почувствовал, что ты оказываешь ему милость!
ДЕЛАКРУА (все еще улыбается, блаженно закинув голову). С другой стороны… давно пора было смилостивиться, а, Дантон?
ДАНТОН (снова смотрит на часы; яростно). Выметайтесь! Уже восемь! Камилл, ты – сразу домой!
КАМИЛЛ. Сжалься, Жорж, не порти мне удовольствия! Жорж, я должен быть свидетелем его унижения! А знаешь, воспользуйся-ка этим сполна, Дантон! Помни: он хотел вытереть о нас ноги! Дантон, отплати ему! Скрути его, знаешь, вот так!
ДАНТОН. Идиот. Ты, Бурдон, тоже домой.
БУРДОН (преспокойно). Нет. Я должен своими ушами удостовериться, как обстоят дела, чтобы знать, как себя вести в Конвенте.
ДАНТОН. Ты будешь вести себя так, как я тебе скажу, а подслушивать не смей!
БУРДОН (встает). Те времена прошли.
Все исчезают через заднюю дверь.
РОБЕСПЬЕР (входит tiré à quatre épingles, даже помолодевший. Крепко пожимает врагу руку, с наигранной сердечностью светского человека). Добрый вечер. Я заставил себя ждать? Мне очень жаль. (Садится.)
ДАНТОН (тоже садится, насторожен, знает за собой недостаток хороших манер). Отчего вы не позволили мне пригласить вас на обед? Вы, должно быть, придерживаетесь диеты?
РОБЕСПЬЕР (с искренним, словно бы юношеским смехом). Боже сохрани! Заработать диабет или язву желудка еще успеется.
ДАНТОН (озадачен, все больше мрачнеет). Стало быть, вы опасаетесь яда.
РОБЕСПЬЕР (развеселившись). Значит, либо диабетик, либо маньяк? (Наполовину всерьез; несколько тише.) Хотя если уж на то пошло, я вполне отдаю себе отчет в том, что в ваших глазах… я человек больной.
ДАНТОН (почуял бандерилью, но не видит ее. Как бы там ни было, с него довольно. После короткой паузы). Робеспьер, зачем вы меня позвали?
РОБЕСПЬЕР. О, вот видите – так гораздо лучше. (Откидывается, кладет ногу на ногу, полностью переменяет тон, даже голос.) Дантон, ваши маневры парализуют правительство. Вы давно проиграли, однако все не хотите сдаваться. Из определенных соображений, Дантон, мы считаем, что лучше сохранить вас… нежели устранить. Если вы отречетесь от своей контрреволюционной оппозиции, энергично выступите против нее и настроите свою шарманку – Демулена на новый лад, то мы гарантируем вам безопасность и даже расположение общественности.
Полагаю, вы воспользуетесь этим неожиданно благоприятным стечением обстоятельств.
ДАНТОН (никак не может сообразить, что к чему). Робеспьер, вы забываетесь. Я сопротивлялся и буду сопротивляться Комитетам до последней капли крови. Благо народа – мой единственный закон. Вот мой ответ на ваши оскорбления.
РОБЕСПЬЕР (обхватил ладонями колено, голова слегка опущена. Поднимает глаза исподлобья и говорит несколько бесцветным голосом). Дантон, прошу без громких фраз. Я вас знаю.
ДАНТОН (взрывается, этой вспышкой маскируя тревогу). Что это должно значить?!
РОБЕСПЬЕР (смотрит на свои переплетенные пальцы). Это значит, что я вас… понял. Правда, поздно, всего лишь этой осенью. Однако теперь мне известно, каково происхождение вашего благосостояния. Ваша дипломатия с врагом – о жизни короля, о короне, о мире. Этого баланса ничто уже не может ухудшить.
ДАНТОН (держится твердо. Наклонившись над столом, мирно). Максим, кто вам сказал эту чушь?
РОБЕСПЬЕР (как будто не слыхал). А потому сами видите, что «благо народа» звучит в ваших устах несколько… безвкусно. Однако – по определенным причинам – до этого дня я скрывал свои прискорбные познания. И я готов дурачить общественность и дальше (Глаза Дантона мечут искры; он понял.). Готов обеспечить вам безнаказанность, если вы перейдете на сторону правительства. (С лица Дантона слетело угрюмое выражение, уступив место напряженному, ироническому, проницательному.) Только на сей раз уже без двойных и тройных интриг, друг мой!
ДАНТОН (несколько мгновений собирается с мыслями, потом внезапно поднимает голову). Поговорим по-человечески, Робеспьер. Это правда, у вас передо мной преимущество. Но предупреждаю: правительству – достославным Комитетам и Конвенту – я не покорился бы, даже будучи побежден. Я не склоню головы перед теми, кто ниже меня.
РОБЕСПЬЕР (почти с жалостью). Правительство – ниже вас?!
ДАНТОН. Как и любая толпа – выдающейся личности.
Робеспьер резко вскидывает голову. Его лицо тут же принимает внимательное и твердое выражение.
Я не унижусь перед этим плебсом. Вы меня обвините? И на здоровье. Я без труда разгромлю эти пустые наветы… (Напрягает все силы, добиваясь ответа.) …а доказательств у вас быть не может… (Все напрасно. Напряженная пауза. Дантон сменяет тактику. Откупоривает бутылку, наполняет оба бокала.) Ладно, Робеспьер, обойдемся без фразерства. Прошу – если только вы не боитесь яда.
Чокаются и пьют, Робеспьер с абсолютным безразличием. Сделав хороший глоток, Дантон отставляет бокал в сторону. Наклоняется вперед, сосредоточенно улыбаясь.
Я презираю ваше правительство, Максим; презираю, как и вы его презираете. Широкий круг нашего презрения, друг мой, охватывает весь Конвент, оба Комитета. Но мы оба делаем исключение – для одного и того же человека. (Пауза. Растянув губы в улыбке.) Вы ведь знаете… для кого?..
Изнурительная пауза. Робеспьер силится скрыть под своей застывшей маской тот факт, что он совершенно заинтригован. Дантон продолжает, тише и со странной теплотой.
Публично я этого не повторю и не признаюсь в этом своим так называемым друзьям. Вот почему это первое признание доставляет мне истинное блаженство: я восхищаюсь – я обожаю… вас.
Робеспьер не в силах более скрыть безграничного изумления. Дантон начинает теперь пить больше. Невольная страстная искренность проглядывает время от времени сквозь фальшь уловок, контрастируя с нею неуловимым и оттого еще более грубым диссонансом.
Потому что вы выше меня. Кто сумел превратить правительство в свой послушный инструмент, кто…
РОБЕСПЬЕР (жестко). Довольно об этом. К чему вы клоните?
ДАНТОН (наклоняется к нему с серьезной, наполовину неподдельной искренностью). К согласию, Максим! Видишь ли…
РОБЕСПЬЕР (сердито). Прошу прощения. Мы друг другу чужие.
ДАНТОН (с оттенком благородной горечи). Стало быть, видите ли: поверх голов черни, что внутри Тюильри, что снаружи, я готов принести вассальную присягу вам – единственному на свете человеку, который выше меня. Если вы с этим согласны, то, полагаю, мы поймем друг друга.
РОБЕСПЬЕР (немного подумав). Пусть так. Это вопрос формы. Условия я уже назвал.
ДАНТОН (мягко, теперь осторожнее). Поддерживая вашу деятельность в ее теперешнем направлении, я ускорил бы ваше падение. Ибо ваша политика – это политика полнейшего безумия.
РОБЕСПЬЕР. Ваши обвинения в наш адрес – это ребячество, Дантон.
ДАНТОН. Разумеется. Это эффекты, рассчитанные на галерку. Ваша ошибка лежит куда глубже. (Наклоняется вперед.) Вы изолируете революцию, Робеспьер! Эти бесчеловечные требования мало-помалу отпугивают самых пламенных! На ваших высотах нельзя дышать!
Или террор. Не эти бараньи головы меня заботят, головы – чепуха; но вы уничтожаете воровство и коррупцию, а это естественные потребности, без которых государство погибает! Как если бы вы запретили пищеварение! Знаете, что вы разрушите этим террором? Торговлю и промышленность. Вы приведете страну к банкротству, которое она будет помнить лет пятьсот.
РОБЕСПЬЕР. И что вы мне советуете?
ДАНТОН. Нужно спустить революцию до уровня человеческой природы. Смягчить требования, сведя их к возможному. Успокоить финансовые круги. Словом, сделать революцию доступной. А прежде всего избавить Францию от проклятия войны.
РОБЕСПЬЕР (наполовину к самому себе). Это сейчас-то – на волосок от победы! Дантон, вы представляете пять процентов населения; я – семьдесят процентов. Вы говорите: сделать революцию доступной. Я называю это – предать ее. Подспудному распаду я предпочту катастрофу.
ДАНТОН (прищурившись). И однако, лишь так вы достигнете цели.
РОБЕСПЬЕР. Признаться, не понимаю ни слова.
ДАНТОН (широко улыбаясь). В самом деле?..
РОБЕСПЬЕР (раздражен). Моя цель, Дантон, – сделать человеческие условия существования доступными для семидесяти процентов населения. Так что…
ДАНТОН. Робеспьер, прошу без громких фраз. Я вас знаю.
РОБЕСПЬЕР (поначалу удивленный, вдруг отводит глаза и с полуулыбкой глядит в пространство). I wonder…
ДАНТОН. И вы все еще не снимете маски, хотя мне видно сквозь нее каждую вашу черточку?! Ох, английская кровь…
Робеспьер отвечает взглядом ирландца, который знает, что подобные замечания не стоят того, чтобы их поправлять.
Робеспьер, опираться на толпу – это ужасный риск. Как ты только мог избрать эту грязь своим фундаментом?! Они лижут вам башмаки… пока вы стоите, как скала. Но стоит вам только покачнуться! При первом же проблеске опасности вы окажетесь в одиночестве; зато если вы зашатаетесь, стадо примчится обратно. Оно растерзает вас, разорвет на клочки. Они с ног до головы вымажутся в вашей крови. Такова природа стада. Толпу можно использовать, но не как опору! И кроме того, ее подчиняют кнутом и помпезностью, а не проповедями!
РОБЕСПЬЕР (задумчиво). Словом, наша программа абсурдна?
ДАНТОН (изумлен). Я полагаю! Нет, Робеспьер, я не разыгрываю водевиль. Я знаю, почему мне перед вами нечего смущаться… Неподкупный!
Народ! Душа народа! Вы, играющий на ней, точно на органе, вы знаете ее лучше, чем я, эту гудящую пустоту… Сколько там людей? Два-три на тысячу. Меньше. Прочие – материал. Притом дешевый! Грошовый! Аж тошно… Их миллионы, миллиарды. Рожденных лишь для того, чтобы считаным единицам было из чего созидать свой мир. Этот материал беречь не стоит. На каждое деяние их уходит сотни тысяч, но источник неиссякаем…
Несчастья народа! Робеспьер, если бы вечная барщина в самом грязном убожестве не была истинной стихией черни, то они уже давно передохли бы, вместо того чтобы плодиться пуще паразитов! Попробуйте дать им свободу и благоденствие, и они задохнутся, как рыбы на песке. (С силой, почти угрожающе.) Ну, Робеспьер, теперь вы меня знаете.
РОБЕСПЬЕР (задумчиво). Да… теперь.
ДАНТОН (встает; опирается на кулаки). Тогда я закончу и всецело предам себя в ваши руки. О да, я мечтал и о верховной власти. Ибо к чему еще нас, людей гениальных, может влечь на этой жалкой земле? Но я сломался. Отвращение и смертельная печаль одиночества подкосили мой разбег.
Властвовать над этим скотом? Помыкать, забавляться ими и весь свой век молчать? Жизни жалко. Стократ лучше самому служить… человеку, перед которым можно, по крайней мере, быть самим собой.
Вы знаете, что такое одиночество. Было время, когда и вы грызли собственную плоть под адским гнетом молчания. Но вы сумели подавить в себе тот вопль живой души, а я – нет. Мои человеческие, трепещущие нервы не из металла. Я могу еще… плакать. Я искал человека. Искал, как голодный зверь. Как маньяк. Я до сих пору вижу – будто память о кошмаре – те тысячи мертвых эмалевых зеркалец, в которых отражалась моя морда, перекошенная жаждой… пока наконец твой враждебный взгляд не сверкнул живой мыслью мне в ответ.
Ты сильнее меня. Ты как тонкий клинок из чистой стали. За маской спокойствия – пучина презрения… и воля, чьего бега не пресечь ничему, кроме смерти.
Я тебя обожаю. Я проклинаю тебя за это, мне хочется оплевать и растоптать тебя. Я боготворю тебя. В этом огромном паршивом мире ты единственный, ты… герой. О, я тебя уже не отпущу. Я посвятил тебя в свою тайну; я привяжу тебя еще крепче. Я силой наставлю тебя на истинный путь. И буду тебе служить…
Я наг перед тобой, я, что лгал королям и министрам… тебе и только тебе буду я верен. Слышишь? (Порывисто наклоняется к нему.) Взгляни мне в глаза, Неподкупный. Я похитил твою тайну. Передо мной тебе уже скрывать нечего.
РОБЕСПЬЕР (поднимает глаза). Дантон, теперь мне становится тошно.
ДАНТОН (побледнев и заморгав, как от точного удара. Внезапно тихо и страстно). Жалишь, гадюка? Вместо того чтобы опутать тебя сетью коварства, как намеревался… я буквально дарю тут тебе самого себя… а ты, может статься, хочешь меня оттолкнуть… а?
Что ж, попробуй. Попробуй только. Моя жизнь у тебя в руках; воспользуйся минутой безумия. Попробуй, и ты в самом деле получишь корону. Даже очень скоро и без труда. Венец, который будет насквозь прожигать тебе мозг… пока ты не упадешь под ним. (Тише.) Максим… знаешь ли ты, каков сокровенный смысл смертельного слова диктатура?.. Ты все же человек. Этого ты не вынесешь.
РОБЕСПЬЕР. У вас жар – или я брежу?
ДАНТОН. Послушай, Максим. Я взываю не к твоим человеческим чувствам – ведь они тебе неведомы, но к твоей гранитной воле: обопрись о меня – о нас, элиту, о бетонную стену, а не о навозную кучу! (Невольно оборачивается, тише.) Я приведу к тебе Камилла, это пустяки. (Еще тише.) Я брошу к твоим ногам всю свою фракцию. Только скажи: хорошо. Одно-единственное нейтральное слово. Я сделаю тебя императором, Максим… (Угрожающе.) Скажи!
РОБЕСПЬЕР (тихо поднимается). Извините. Мы оба ошиблись. Пора прекратить этот трагифарс.
ДАНТОН (подскочив к нему). Ах ты… слабак! Только посмей мне…
РОБЕСПЬЕР (схвачен за плечо, уступает собеседнику физически, находится во власти грубой силы). Теперь понятно. Вы попросту пьяны.
ДАНТОН (на сей раз пораженный в самое сердце, с внезапным спокойствием ненависти). А знаете ли вы, что у меня есть четыре свидетеля всему, в чем вы признались?
РОБЕСПЬЕР. Я догадывался. Вот и разочаровал их. Доброй ночи. (Уходит.)
ДАНТОН (кидается за ним; сдавленный, неописуемый вопль). Максим!!.
Робеспьер бросает на него от двери взгляд, подобный пощечине, и исчезает. Дантона шатает, он опирается о стол. Блуждающие глаза на посеревшем лице; онемевшие мускулы обвисли под слоем жира, челюсть трясется. Тяжело дышит. Делакруа тихо входит, убийственно ухмыляясь. Дантон, мгновенно овладев собой, бодро.
Ну что, слышали?
ДЕЛАКРУА (по обыкновению встав возле двери наподобие кариатиды). А то как же, дружище!
ДАНТОН. Осторожная бестия, а? Ну, теперь он будет по крайней мере со мной считаться. Он у меня в руках. Где Камилл?
ДЕЛАКРУА. Только что убежал, с проклятьями и бранью.
ДАНТОН. Тем лучше. (Качает головой.) Ох уж мне этот малыш!..
ДЕЛАКРУА. Дантон, жирондисты до сих пор прячутся в лесах. Отправимся на юг. Мы прорвемся через Пиренеи. У нас еще есть этот шанс… по-сле-дний.
ДАНТОН (яростно). Чертов дурак! Ты же только что слышал, что меня не тронут! (Короткая пауза.) A propos… ты мне напомнил. Несколько дней назад Вестерман сказал, что две трети бывшей Революционной Армии нам обеспечено… в случае чего. Заскочи-ка к нему по пути и разузнай подробности насчет провианта, оружия, организации и так далее. Я не успел его тогда расспросить – и я могу забыть.
ДЕЛАКРУА. Ладно. (С особенным блеском в глазах.) Итак, я тебе передам завтра информацию, какую достану.
ДАНТОН. Завтра… Знаешь, лучше бы уже сегодня. Завтра я буду очень занят. Приходи через час в ресторан «Анфан-Руж». Сейчас мне заняться нечем, так что обойду-ка я шутки ради несколько секций. Покажусь, поболтаю… всегда стоит напомнить людям о себе. Не следует утрачивать контакт…
ДЕЛАКРУА (в дверях, с легким напором). Итак, через час… поговорим опять.
КАРТИНА 4
Широкий проход между chambre séparée и залом. Свет, льющийся сбоку. Сен-Жюст сидит за одним из трех круглых столиков. Робеспьер выходит с левой стороны. Не видит друга в полумраке.
СЕН-ЖЮСТ (вполголоса). Максим!
Робеспьер вздрагивает. Сен-Жюст поднимается, берет его за локоть и подводит к кушетке у стены.
Садись. Давай поговорим.
Робеспьер устраивается поудобнее, наискось, прислонившись к вогнутому подлокотнику. Скрещивает ступни вытянутых ног. Складывает руки на груди, откидывает голову, чтобы опереться. Зная его, Сен-Жюст догадывается о результате переговоров.
Итак – все напрасно?
РОБЕСПЬЕР (безразличным эхом). Напрасно.
СЕН-ЖЮСТ. Наконец-то ты убедился…
РОБЕСПЬЕР (сонно). Ммм…
Пауза.
СЕН-ЖЮСТ (еще тише). Максим, как ты мог недооценить такого врага?!
РОБЕСПЬЕР. Я его не знал…
СЕН-ЖЮСТ. Ну знаешь ли!..
РОБЕСПЬЕР. …как до сих пор не знаете его и вы. (Вдруг наклоняется вперед.) Увы, Антуан, это не обыкновенный, безвредный поросенок Эпикура. Это мощный, продуктивный и отравленный мозг. Такой вот ум, оснащенный блестящими творческими способностями – безукоризненной логикой, ослепительным воображением, – но опирающийся на абсурд и порождающий ложь, должен быть у самого Сатаны. О да, я совершил роковую ошибку. Дантон – рассадник заразы.
СЕН-ЖЮСТ. Ах, ты переоцениваешь слова.
РОБЕСПЬЕР. Меня в дрожь бросает, когда юношеская глупость нет-нет да и заговорит твоими устами, Антуан. Слова! А что, как не слова, перевернуло Францию в восемьдесят девятом? Что поддерживает сегодня в людях веру, что придает революции смысл и направление? В чем еще находит выражение духовная жизнь человека? Слова!
СЕН-ЖЮСТ. Пусть. Что значит влияние мысли Дантона и его слова против силы твоих?
РОБЕСПЬЕР. Ты полагаешь? Дорогой мой, истина всегда скромна и труднодоступна, в то время как ложь сверкает еще издалека. Ложь не нужно завоевывать: она навязывается сама. Она проникает в разум, как кислород в кровь. Моя мысль бессильна против поэтических бредней Дантона, потому что его дешевая ложь приживается не в пример легче.
О, ты бы его только слышал! Этот великолепный размах логических посылок, этот грандиозный жест синтеза, монументальная перспектива несуществующего мира… и все это сведено к удобному для него абсолюту! Разумеется, человек с натренированным умом печально улыбнется – но у масс не тренированный ум.
И как он умеет убеждать! Как действенны эти кричащие эффекты! Эти общие места… ребяческие и дьявольские!
Вполне естественно, что Камилл пропал от одного вида всего этого блеска. А мы-то думали, это он снабжает Дантона идеями! Антуан, будь у Дантона побольше мужества, он мог бы вернуть монархию за месяц.
Если мы дадим ему время… он способен на это. (Краткая пауза.) Ничего не поделаешь. Нужно убить его, и поскорее. (Встает.) До свидания. Пленарное заседание Комитетов я созову завтра… в полдень.
СЕН-ЖЮСТ (тоже встал). Куда, Максим?
РОБЕСПЬЕР (равнодушно, однако отводит глаза). К Камиллу.
СЕН-ЖЮСТ (преграждает ему дорогу). Максим… не ходи к нему.
РОБЕСПЬЕР. Это почему?!.
СЕН-ЖЮСТ. Максим, не ходи к нему! Ты защищал его – по причинам не только политическим – вплоть до грани скандала. Его ты не спасешь, а…
РОБЕСПЬЕР. Сен-Жюст, что тебе до этого?
СЕН-ЖЮСТ. Сказать тебе? Я боюсь за наше дело. Максим, твое мужеское ослепление хуже моей юношеской глупости. Ты что, не знаешь его?! Он кокотка, а не мальчик, этот Демулен! Ты думаешь, он станет слушать то, что ты ему скажешь? Он начнет с тобой играть, сыпать громкими фразами, корчить гримасы. Ты же будешь бессильно смотреть, как этот щенок с непреклонным упорством глупости лезет под колеса. Под эдакой пыткой, милый мой, ты выболтаешь что угодно! Лишь бы наконец-то разбудить его… ты выдашь свой план, и вся шайка будет предупреждена. (Робеспьер пожимает плечами.) Максим, Максим, неужели тебе не достаточно того уже полугодичного заигрывания с… государственной… изменой!
РОБЕСПЬЕР (спокойно). За кого ты меня принимаешь, Сен-Жюст… за женщину? Чтобы я выдал правительственную тайну… ради привязанности?! Знаешь, твоя нескромность меня оскорбила бы, но на такой абсурд и впрямь трудно сердиться. Будь здоров, друг мой.
СЕН-ЖЮСТ. Тсс! Значит, ты хочешь созвать нас завтра в полдень? Почему не утром? Почему не сегодня ночью?
РОБЕСПЬЕР (медленно и внимательно оглядел с головы до ног. Затем). Car tel est mon bon plaisir. (Выходит, провожаемый грустной улыбкой друга.)
КАРТИНА 5
У Демулена. Люсиль, двадцати двух лет, сидит под лампой и шьет; Камилл вбегает раздосадованный, швыряет плащ и шляпу, падает на диван и принимает удрученную позу.
ЛЮСИЛЬ. Ну?.. (Камилл делает демонстративную гримасу.) Ах, супруг мой! Мы, значит, опять натворили глупостей?!
КАМИЛЛ (принимает свое излюбленное положение: локти опираются о колени, челюсть о кулаки). Ох, видишь ли, Люсиль… (Она встает и разыгрывает умоляющую пантомиму.) Могла бы и перестать паясничать, когда мне… (Выпрямляется.) А впрочем, к черту, я радоваться должен!.. (Смотрит на нее.) Я слышал беседу обоих тигров.
ЛЮСИЛЬ (посерьезнев, садится рядом с ним, заинтересованно). О?.. Ну и?
КАМИЛЛ (встает). Объявлена война! (Начинает ходить кругами по комнате, несколько нервно.)
ЛЮСИЛЬ (вздрагивает, пораженная ужасом). Что?!.
КАМИЛЛ (взбудоражен, не обращает внимания). Да, и это замечательно! Робеспьеру надо преподать горький урок – наконец-то это случится! Да, я рад. Рад!
ЛЮСИЛЬ (стоит возле стола, en détresse). Да как же это?!.
КАМИЛЛ. Он и сам отлично знает, что Дантон ему не чета. Иначе ведь он не попросил бы его – да-да, Робеспьер… по-просил – об аудиенции! Другое дело, что Дантон не сумел как следует его унизить. Меня это взбесило. Боже милостивый, если бы он попросил меня!..
ЛЮСИЛЬ (склонившись над столом, в отчаянии). Но послушай, Ка…
КАМИЛЛ (оборачивается и останавливается). Люсиль, помнишь, как он выставлял меня на посмешище в клубе? Помнишь, а? Они трепетали передо мной, а он сделал из меня шута! А унижений, которым он на каждом шагу подвергал меня наедине, ты и представить себе не можешь, даже отдаленно. Они выше человеческого разумения. Ну а теперь-то уж я отыграюсь.
ЛЮСИЛЬ (почти кричит). Камилл! Как это вышло? Ты же ясно сказал, что Дантон сам жаждет прийти к согласию?!
КАМИЛЛ (вдруг опомнившись, садится). Так Робеспьер-то сумасшедший. Ему кажется…
ЛЮСИЛЬ. Малыш, да перескажи мне, наконец, суть разговора!
КАМИЛЛ (после краткой паузы). Видишь ли, этого я, по правде говоря… не понял. Было не разобрать… Одним словом: я из этой каши ничего не уяснил. Нет, политик из меня никакой. Но что мне с того! Я – великий поэт; а это значит куда больше… правда, Лулу?
ЛЮСИЛЬ (бледная от беспокойства). Разумеется, но…
КАМИЛЛ (вдруг выпрямляется). Ах, да ведь Дантонова лесть могла быть формой сарказма!.. Ну конечно! О, какой же я осел! Ну, теперь все ясно: Дантон так резко указал ему на его место, что этот хвастун рассердился и отверг примирение – несмотря на то что вместе с ним утратил и последнюю соломинку!
Вскакивает и снова принимается расхаживать, потирая руки.
ЛЮСИЛЬ. Ты в этом уверен? Значит, все-таки слышал?
КАМИЛЛ. Не все, но это ведь довольно-таки ясно. Ну, тем лучше. Мы вернем ему должок за унижения… с ростовщическими процентами! Я уже три месяца жду не дождусь этой минуты!
ЛЮСИЛЬ (ошеломленно опирается на стол). А я три месяца тряслась. Сбылось мое самое страшное предчувствие.
КАМИЛЛ (останавливается). Люсиль, не говори таких вещей, не то я и тебя возненавижу! Пойду переоденусь. Орас спит?
ЛЮСИЛЬ (пришла в себя). Да… смотри не разбуди!
Звонок.
КАМИЛЛ (убегает). Господи Боже! Кто это может быть?! Лулу, меня нет дома.
Исчезает. Стук в дверь; Люсиль отвечает.
РОБЕСПЬЕР (входит с поклоном). Ваш муж дома?
Люсиль застыла от нечаянной радости.
ЛЮСИЛЬ (не шевелясь, с запозданием). Да. Он сейчас придет. Не угодно ли подождать?
РОБЕСПЬЕР (снимает и кладет шляпу, трость, перчатки). С удовольствием.
ЛЮСИЛЬ (бесшумно приблизилась к нему со спины. Когда он выпрямляется и поворачивается, хватает его за обе руки. Стоит прямо перед ним, посреди комнаты). Максим… какое счастье, что вы пришли сегодня!..
РОБЕСПЬЕР (удивлен, смущен). Чему обя…
ЛЮСИЛЬ (вкладывает во взгляд все свои душевные силы). Вас, должно быть, сам Бог послал… Ведь не затем же, чтобы надо мной посмеяться?!. Ах, как вы ужасно изменились. Я едва осмеливаюсь называть вас по имени…
РОБЕСПЬЕР. Да. Я очень постарел.
Не двигаются с места.
ЛЮСИЛЬ. О нет! Только… (Подыскав нужные слова, разражается нервным смехом.) Робеспьер стал выше, чем башни Нотр-Дам; а Максим прекратил существование.
РОБЕСПЬЕР (задумчиво, себе под нос). Еще нет.
ЛЮСИЛЬ. Максим… это правда, ч-что есть угроза… обострения отношений? (Быстро подавив удивление, Робеспьер решительно подтверждает это.) Значит, одна надежда на вас. (Не выпуская его рук, тянет Робеспьера к дивану.) Я не знаю, как быть, Максим. Я в отчаянии. Камилл – это безответственное дитя, за которым нужно приглядывать и которого нужно водить за руку. А я в этом мире и сама ничего не понимаю! Я взвалила на себя задачу, которая мне не по плечу. Я слишком слаба и глупа. Почему вы отвернулись от него, Максим? Почему вы его… оставили?..
РОБЕСПЬЕР. Бог свидетель, что все было наоборот. И что я удерживал его изо всех сил.
ЛЮСИЛЬ (недоверчиво). Да?.. видимо, я ошиблась… (Снова заглядывает ему в глаза.) Проявите еще раз человечность, Максим! Вы благородны. Я знаю вас. О, простите его… еще разок! И возьмите под свою защиту!
РОБЕСПЬЕР. Затем я и пришел. Более того, мне лично не за что его прощать.
ЛЮСИЛЬ. Это значит, что… О Максим! Выходит, я и в самом деле могу быть спокойна?! Могу доверить его вам?!.
РОБЕСПЬЕР (задумчиво). Неизвестно еще, Люсиль, кто из нас двоих… больше о нем беспокоится. (Краткая пауза.) Так же, как неизвестно, доверится ли мне он. (С внезапной, сдерживаемой страстностью.) Люсиль, ваше влияние сильнее моего. Так помогите же мне!
ЛЮСИЛЬ (под впечатлением, но с сомнением в голосе). Вы думаете? И что я должна сделать?
РОБЕСПЬЕР. Вы должны любой ценой разорвать связь Камилла с Дантоном и его группой.
ЛЮСИЛЬ (в ужасе). Я!.. Но, Максим, я ведь женщина и не могу вмешиваться в подобные вещи! Это было бы бестактно и так… отвратительно, что наши отношения были бы испорчены раз и навсегда!
РОБЕСПЬЕР. Нет. Скорее наоборот. Но хоть бы даже и так: может, все же лучше пожертвовать собственным достоинством и любовью, чем… его жизнью?
ЛЮСИЛЬ (подается назад всем корпусом. Руки у нее опускаются). Его…
РОБЕСПЬЕР. С Дантоном Камилл пойдет ко дну, Люсиль! Вы знаете, что такое дно? Это состояние души, в котором человек становится способен на шантаж, подлог и торговлю государственными тайнами! Принесите вашу утонченную тактичность в жертву, Люсиль! И поддержите меня любыми средствами!
Камилл вбегает и останавливается как вкопанный, к своему ужасу замечая в себе прилив радости.
КАМИЛЛ (подавляет ее вспышкой гнева). Я же ясно сказал, что меня нет дома!
Робеспьер опасается вызвать его раздражение. Поэтому он не улыбается.
ЛЮСИЛЬ (встает). Стыдись, Камилл. Не буду вам мешать. Еще увидимся, Максим!
Робеспьер встает и кланяется. Люсиль уходит.
КАМИЛЛ (стоит перед ним, заложив руки за спину). Как ты посмел прийти сюда?
РОБЕСПЬЕР. Я должен поговорить с тобой о важных вещах, Камилл. Но сначала сядь или встань рядом – мне неудобно разговаривать, задрав голову.
Камилл наконец садится, склонившись в своей обычной позе.
КАМИЛЛ. Поговорить – как же, знаем. Ты пришел надо мной измываться. (Выпрямляется.) Знаешь что, наш разговор ни к чему не приведет. Лучше и не начинать.
РОБЕСПЬЕР. Ты в опасности. Я хочу тебя предостеречь.
КАМИЛЛ (на миг потрясенный). Я, в опа…
РОБЕСПЬЕР (спешит воспользоваться случаем). С завтрашнего дня, Камилл, начинается состояние войны между Дантоном и нами. Ты этого еще не знаешь. Я пришел тебя… попросить: не будь опрометчив в выборе стороны. Ты понятия не имеешь, что тебе сейчас угрожает. Дружба Дантона не бескорыстна…
КАМИЛЛ. Дружба Дантона, Робеспьер, прежде всего никак не касается тебя. И потом – я взрослый и сам могу о себе позаботиться. А смерть меня, борца за свободу, не страшит.
РОБЕСПЬЕР. Смерть – пустяки. Но есть еще и… ссылка в Кайенну. Или бегство – в чужом платье, впроголодь – во вражескую страну. Это все уже вещи… о которых стоит призадуматься.
КАМИЛЛ. Тебе не пробудить во мне трусости, а наша дружба сильней твоей зависти. Ты ее не разорвешь.
РОБЕСПЬЕР. Баррикады мертвой риторики. Отчего ты не смеешь быть самим собой, Камилл? Ты думаешь, что ты хуже других? (Камилл на какое-то время сбит с толку.) Мужская дружба – самый, быть может, благородный вид человеческих отношений. Но не твоя связь с Дантоном, мой мальчик. Первое условие дружбы – взаимная независимость. Ты же продался в унизительное, сентиментальное рабство, а Дантон без зазрения совести эксплуатирует твой талант в своих темных целях. Это двусмысленный союз, а не дружба.
КАМИЛЛ (потрясенно). Ты никогда не поймешь меня, Робеспьер.
РОБЕСПЬЕР. Камилл, ты ведь знаешь, не правда ли, что как политик ты полнейший ноль?
КАМИЛЛ. Может быть.
РОБЕСПЬЕР. Не «может быть», а именно так и есть, мой дорогой. Что до меня, то ты знаешь: во-первых, я безукоризненно честен; во-вторых, из всех нас я совершаю относительно меньшее число ошибок. (Молчание.) Ты знаешь об этом, не так ли?
КАМИЛЛ (подавлен). Ну да, знаю. Это так.
РОБЕСПЬЕР. Значит, обвиняя меня в «Старом Кордельере» в тайных амбициях и промахах, ты поступал вопреки собственному убеждению. (Камилл поднимает голову и бросает на собеседника быстрый и полный ужаса взгляд.) Вот к чему это тебя привело. Дантон не любит подвергать себя опасности… и ведет три подпольных интриги de front. Для этого он выбирает себе юношу, который в своей девственной невинности знает лишь официальную ипостась политики, да и в той ничего не смыслит; затем он укореняет в нем идеи – о, чрезвычайно возвышенные в виде общих сентенций, однако на практике действующие… иначе, чем представлял себе наивный оратор. Призывая к милосердию и терпимости, ты полагал, будто спасаешь Отечество. Меж тем же спас контрреволюцию от краха. В этом заключалась и цель Дантона. Камилл, сбрось поскорее зачумленные лохмотья этой «дружбы». (Тишина.)
КАМИЛЛ. Даже если эти мерзости и правда – а у меня нет причин тебе верить, – я останусь Дантону верен. Если он меня предаст, это его дело. Зачем мне отрекаться от своей чести?
РОБЕСПЬЕР. Отличный способ позаботиться о своей чести… с помощью государственной измены. Ибо твои нападки на правительство, поддержанные всеми реакционными лагерями, – это она и есть!
КАМИЛЛ (почва явно уходит у него из-под ног. Встает). Тогда я отброшу перо – и обнаженной грудью заслоню Дантона от ударов. Утратив во мне меч, он обретет щит.
РОБЕСПЬЕР. Тебе к лицу весь этот героизм, да? И по душе? А знаешь, что вызываешь у меня жалость?
КАМИЛЛ (напрягшись). Хочешь схлопотать пощечину?
РОБЕСПЬЕР. Ну, наконец-то! Чтобы добиться от тебя хоть всплеска подлинной жизни, нужно поглубже царапнуть твое тщеславие. В этом единственном пункте ты еще реагируешь… бедный дурачок!
КАМИЛЛ (корчится в кресле, закрывает лицо кулаками). Ах ты… ты… чудовище!
РОБЕСПЬЕР. Видишь, как ты беззащитен, Камилл? Перед обвинениями не меньше, чем перед лестью. Тебя можно опрокинуть одним пальцем! До сих пор тебе грозила в худшем случае тюрьма, однако во времена кризисов за каждое слово отвечают жизнью. Для Дантона ты лишь пешка в игре. Уже в самом начале ты бесповоротно компрометируешь себя по его указке, так как он знает твою… переменчивость, а потом поручает каждый небезопасный ход тебе. Ты даже не сознаешь преступного смысла собственных тирад и не успеешь и глазом моргнуть, как крышка над тобой захлопнется. (Камилл встает и ходит по комнате.) Стоит отправляться на смерть, даже в Кайенну, за дело, ради которого действовал и жил. Но за минуту упоения ритмом непонятных тебе слов?..
КАМИЛЛ (после долгого молчания). Что ж, Робеспьер, ты достиг цели. Ты навеки разбил мои иллюзии. Ты разрушил все, что можно было сокрушить в моей душе. Радуйся.
РОБЕСПЬЕР. Я искренне рад, потому что это «всё» было чащобой лжи. Лишь бы она только не выросла снова, Камилл!
КАМИЛЛ. Макс… Робеспьер, твое присутствие причиняет мне физическую боль. Уходи.
РОБЕСПЬЕР. Я должен сначала получить гарантию, что ты порвешь с Дантоном и будешь соблюдать строгий нейтралитет.
КАМИЛЛ (оживившись). Теперь уже ни за что, мой дорогой! Ни – за – что! Такой позор смывается лишь кровью. Теперь я просто-напросто локтями проложу себе дорогу на гильотину.
РОБЕСПЬЕР. Что ж, попробуй. Попробуй возместить потерю двух лет жизни – полнейшей бессмыслицей смерти. Остается только пожелать, чтобы уже в телеге палача тебе не открылся весь чудовищный комизм такого исхода дела. Это уже и впрямь было бы… верхом. (Камилл медленно опускается на стул и закрывает лицо руками.) Шах и мат, Демулен.
КАМИЛЛ (вдруг тяжело поднимается и становится перед ним). Убирайся. (Робеспьер качает головой, медленно, серьезно. Камилла начинает бить дрожь.) Убирайся… убирайся… н-не то я тебя ударю!.. (Робеспьер вдруг встает и кладет руки ему на плечи. Камилл поначалу уворачивается.) Ай!.. Нет! Не тронь!!
Успокаивается и обмякает. На лице неожиданно появляется выражение обожания. Поднимает руки к груди Робеспьера и снова опускает. Робеспьер медленно усаживает его в кресло.
РОБЕСПЬЕР. …стало быть, можно начинать новую партию.
Садится сам. Камилл все еще в задумчивости, в обычной позе.
КАМИЛЛ (через некоторое время опускает сплетенные руки между колен. Глядя в пол). Значит, ты принял бы меня обратно, Максим?..
РОБЕСПЬЕР. Друг мой, я не привык приветствовать гостей словами: «как ты посмел».
КАМИЛЛ. После всего, что я против тебя набрехал… (Робеспьер пожимает плечами.) Боже мой… как же ты меня презираешь!
РОБЕСПЬЕР. Ему непременно подавай его мелодраму!
КАМИЛЛ (странно преобразившись, поднимает голову). О Робеспьер, ты велик – но вместо сердца у тебя в груди обугленный кирпич. (Внезапно встает и опирается о ручку кресла.) А ты знаешь, что вызываешь у меня жалость?
РОБЕСПЬЕР (высоко поднимает голову, но не видит собеседника). Из-за этого анатомического дефекта?
КАМИЛЛ. Да. Я счастливей тебя на целый рай… (С нарастающей нежностью, почти не разжимая губ.) …хотя бы уже потому, что могу страдать… как проклятый… (еще тише; все горячее) зеленоглазое чудовище… из-за тебя.
РОБЕСПЬЕР (щелкнув пальцами, в остальном же скрывая свое смущение). Камилл, ты меня утомляешь.
КАМИЛЛ (с еще большим жаром). Не утомляю. Я тебя чертовски смущаю. Выбиваю тебя из равновесия. Неужели ты осмелишься отказать мне в этом наивном удовлетворении – за кое-какие слова… кое-какие взгляды… оставившие багровые пятна на моем лице?
РОБЕСПЬЕР. Мне нужен товарищ, мой мальчик. Друзья в духе сонетов Шекспира мне ни к чему, а с рабами я и обращаюсь соответственно.
КАМИЛЛ. Я буду тебе товарищем. Буду всем, чем хочешь. Я изменю свою природу с головы до пят так, как ты пожелаешь… в залог «взаимной независимости», которой ты требуешь. (Возвращается на свое место.) Что я должен теперь сделать?
РОБЕСПЬЕР. Освободиться от Дантона немедленно. Затем ты встанешь на сторону правительства или будешь хранить нейтралитет – дело твое.
КАМИЛЛ. Ты сказал. Я сейчас же напишу Дантону. (С улыбкой.) Уж он позаботится, чтобы и остальные узнали… так и слышу его.
РОБЕСПЬЕР (осторожно). Этого… недостаточно, Камилл. Ведь ваш союз не был делом всецело личным…
КАМИЛЛ (слегка встревожен). И что же?..
РОБЕСПЬЕР (подумав несколько секунд). Voici: завтра утром ты выступишь в Конвенте и возьмешь обратно – только без этих твоих обычных экивоков! – свои нападки на Комитеты. Потом напишешь, в качестве восьмого номера «Кордельера», такое же опровержение касательно содержания предыдущих номеров. (Камилл так и застыл. Глаза у него округляются.) Наконец, ты публично распорядишься уничтожить весь тираж седьмого номера вместе с рукописью. Это все.
Долгая, страшная тишина.
КАМИЛЛ (наконец откидывается с долгим, прерывистым вздохом). А-ах… Да! (Разражается истерическим смехом, осекается.) О-о-о, Максим, Максим, Максим!..
Падает головой на стол, сотрясаясь от рыданий.
РОБЕСПЬЕР (бесшумно встает и поднимает его за плечи со сдержанной грубостью). Истеричный ты маньяк, да что с тобой опять такое?!
КАМИЛЛ (высвобождается диким рывком; смотрит ему в глаза снизу вверх, вне себя). Наконец-то я понял тебя… дорогой мой.
Встает, принимает заносчивую и томную позу эфеба – запускает руку в карман, достает оттуда какую-то цепочку и принимается ее подкидывать; говорит, низко склонив голову.
Выходит, значит, что все же… что все же я чего-нибудь да стою, я, лакей, дурак, полнейший ноль? Значит, я стою-таки даже столько, что для того чтобы заполучить меня, Неподкупный поступается… своим человеческим достоинством?..
Недоразумение. Робеспьеру кажется, что Камилл угадал его самые сокровенные чувства. Его лицо бледнеет, становясь серым, от гнева и страха одновременно. Камилл замечает это и объясняет этот признак совсем иными причинами.
Ты нас боишься… боишься, Непреклонный, Непобедимый! Бо-ишь-ся! Вот почему ты дважды унизился, как не унизилась бы и последняя шлюха! Ты напрасно лебезил у ног Дантона – он прогнал тебя! Вот ты и хотел задурить голову хотя бы мне. Я же непроходимо глуп, не так ли? И все же от моего печатного слова вспыхивают духовные пожары от Ла-Манша до Пиренеев, трудновато презирать такое оружие… когда дрожишь от смертельного страха за свою шкуру?! Ты думал, довольно пошевелить пальцем, да?.. Думал! Кто смог бы устоять перед твоими глазами? Они прекрасны, это правда, но я не предам ради них. (Отворачивается и отходит к окну.)
РОБЕСПЬЕР (идет за ним, дрожа от усталости). Мальчик мой, что с тобой? Как ты можешь приписывать мне подобные мотивы? Ты же знаешь меня…
КАМИЛЛ (опасливо отстраняется). Я не знаю тебя. Никогда не знал. Я не понимаю вашей проклятой политики. Я видел в тебе исполина… гнусный ты мерзавец… я боготворил тебя…
Прислоняется плечом к оконному стеклу, склоняет голову на плечо.
РОБЕСПЬЕР (обнимает его за плечи, почти опирается на него). Камилл… Камилл, дитя мое… Камилл, сжалься… надо мной…
Камилл грубо стряхивает его. Робеспьер прислоняется к оконной раме.
КАМИЛЛ (голосом, что вот-вот сорвется, до того он тверд и сух). Довольно, Робеспьер. Не унижайся понапрасну. Ты проиграл. (Повернув голову, смотрит на него.) Трус… подлый, лживый трус… (Вопль, который он заглушает, уткнувшись лицом в локтевой сгиб.) Ааааооу!
Вновь разражается рыданиями. Пауза.
РОБЕСПЬЕР (не своим голосом, как бы в трансе). Я пришел в последний момент. Если… не послушаешь, ты погиб.
Сердце у него начинает колотиться так бешено, что он слегка пошатывается, у него перехватило дыхание. Уловив непостижимую перемену в его голосе, Камилл удивленно оборачивается. Он начинает догадываться об истине; в конце концов совершенно умолкает. Робеспьер продолжает, точно под гипнозом.
Я не сказал… (приходит в себя под пристальным взглядом Камилла; отступает, сделав над собой неимоверное усилие, от которого голос у него прерывается) ни одного лишнего слова. (Тяжело прислоняется к раме. Моргает, словно ослепленный.)
КАМИЛЛ (теперь спокоен, снова отворачивается. Презрительно). Ах, ну да.
РОБЕСПЬЕР (взял себя в руки, тихо). Камилл, клянусь, что сказал правду.
КАМИЛЛ (без труда подавляет остатки предчувствия). Я не держу вас, Робеспьер. (Робеспьер отрывается от оконной рамы. Идет на авансцену за своими вещами.) Ворота, возможно, заперты; сейчас пришлю вам ключ. (Холодно кланяется.) Прощайте.
РОБЕСПЬЕР (громко). До свидания.
Камилл выходит; Робеспьер опускается на канапе и отдыхает, тупо глядя в пространство. Встает при появлении Люсиль.
Не могли бы вы дать мне ключ? Я оставлю его у сторожа.
ЛЮСИЛЬ. Максим… Робеспьер… Бога ради, что произошло?!. А я-то вам доверилась без оглядки!..
РОБЕСПЬЕР. Я не гарантировал успеха.
ЛЮСИЛЬ. Почему вы пришли к нам… именно сегодня?.. Но этого вы мне не скажете. Глупо с моей стороны спрашивать. Бога ради, сжальтесь и скажите правду! Заклинаю вас: скажите мне правду!!!
РОБЕСПЬЕР. Я сказал вам правду. Но если вы мне уже не верите… то что толку в новых словах? Пожалуйста, дайте мне ключ.
ЛЮСИЛЬ. Ну, теперь я уж и вовсе ничего не понимаю… О, как вы могли! Нет. Извините. (Подает ему ключ. Робеспьер целует ей руку.) Пожалуйста, не сердитесь на меня!..
РОБЕСПЬЕР. Сердиться тут не за что – но какая теперь разница? (Уходит.)