КАРТИНА 1
Comité de Salut Public. Ленде – председатель; Бийо, Колло, Карно.
БИЙО (нетерпеливо барабанит пальцами по столу; смотрит на часы). На какое время он нам назначил? На два, если не ошибаюсь?
ЛЕНДЕ (вынимает свои). Без десяти два, чего же ты хочешь?
КОЛЛО. Ты что такой кислый, Ленде? Еще не проснулся?
КАРНО. Другое дело, что Робеспьер мог бы и подождать до завтра. Ох уж эта непреклонность!..
КОЛЛО. Что ты говоришь? Диву на вас даюсь: вот уже несколько дней Робеспьер правит нами, будто король, а вы…
ЛЕНДЕ. Опять нашли о чем поговорить?!
КАРНО. Так и есть. Он все решает сам, распоряжается нашим временем…
КОЛЛО. Ни слова не сказав, отменил обычай вести протокол…
БИЙО. И правильно! Секретарь – это потенциальный шпион. Однако не время забивать себе голову этикетом! Друзья мои, сегодня Робеспьер виделся с Дантоном. Раз он созвал нас ночью, значит, у него есть какой-то важный аргумент в свою пользу.
КАРНО. То есть ты думаешь, что он по-прежнему упорствует?
БИЙО. Робеспьер не флюгер. И все же мы должны устранить Дантона, господа, Робеспьер должен согласиться с нами. Вы двое, вместо того чтобы пускаться в пререкания, лучше подстрахуйте меня – образуем блок. И нам нельзя уходить отсюда, пока он не уступит.
КАРНО. Верно. Надо поторапливаться. Из-за Дантона и шагу ступить нельзя.
БИЙО. О, если удастся, мы составим план кампании уже сегодня. А это задача непростая, друзья мои. Прежде всего нужно изолировать Дантона в Конвенте и лишить его общественной поддержки.
КАРНО. Боюсь, что эта предварительная акция займет у нас целый месяц, господа. (Протестующий жест Бийо.) Ничего не попишешь, Бийо, мы должны заручиться согласием общества. Преждевременный шаг равнялся бы катастрофе.
КОЛЛО. Разумеется. Буржуазия восстановила бы против нас всю страну. Мы спровоцировали бы смуту, восстания, гражданские войны – а прежде всего крах правительства. Уж лучше и впрямь потратить немного времени…
БИЙО (задумчиво). О чем разговор, я и сам это знаю… но месяц!..
КОЛЛО. Другой вопрос, что упорное сопротивление Робеспьера… подозрительно.
БИЙО. Еще бы, раз вы не можете просчитать и простейших последствий своих поступков… политики!
КОЛЛО. Быть может, Бийо, быть может. Однако эта трепетная забота о Дантоне – это нечто большее, чем дальновидность государственного мужа. Верьте ему, если хотите, будто он боится террора как чумы; я террор знаю – и знаю, что если использовать его в меру…
ЛЕНДЕ (щурится). В меру… по двести семьдесят три жертвы в день, приснопамятные лионские расстрелы! В меру бездумное разрушение фабрик, лавок, целых кварталов. Основательнее, чем разъяренный неприятель. В меру!
КОЛЛО (вскакивает). А ты чего тут встреваешь… кухарь?!
ЛЕНДЕ. Благодарствую за сей почтенный титул, живодер.
Колло бросается к нему; соседи его удерживают.
БИЙО. Тут не место для драк.
КАРНО. Не обращай внимания, говори, о чем начал. Так что же?..
КОЛЛО (испепеляет Ленде взглядом). А то, черт подери, что Робеспьер лжет! (Глубокая тишина.) Друзья мои, ведь он и впрямь гениальный вождь, разве не так?..
БИЙО. Надо полагать. И что из этого?
КОЛЛО. Что из этого?! А вы припомните-ка… чем становился каждый без исключения гениальный вождь в истории, будто повинуясь некоему закону природы?..
КАРНО (тихо). Диктатором…
Снова тишина.
БИЙО (не дыша). То были не революционеры!..
КОЛЛО (со снисходительной ухмылкой). Дорогой мой! Это определенный человеческий тип: начинает как истинный демократ, а кончает абсолютизмом, всерьез убежденный, что в этом спасение для страны.
КАРНО (задумчиво). Слушай, Колло… ну а даже если и так, то где тут связь?
КОЛЛО. Связь?! Друзья! У Робеспьера есть талант и воля, но он не знает, как подступиться к захвату трона; зато у Дантона в этом опыт чрезвычайно обширный. Робеспьеру кое-что известно про Дантона. Что может быть очевидней, чем воспользоваться этим знанием и обеспечить себе Дантоновы услуги?..
ЛЕНДЕ. Боже правый!..
КОЛЛО. К чему эта беседа с глазу на глаз? Господа, если эти двое и не договорились еще давно, значит, договорились сегодня.
БИЙО (медленно). Робеспьер… шантажист!.. Нет, Колло. Об этом не может быть и речи, даже если бы он и вступил на путь государственной измены.
КОЛЛО. Значит, саму возможность ты допускаешь?
Мрачное молчание Бийо.
БАРЕР (вбегает). Здравствуйте!.. Фу, я опоздал. Однако же Робеспьер начинает забывать всякую меру… (Садится.) Что это вы такие торжественные?
КОЛЛО. Ты, по-видимому, даже не знаешь, зачем тебя подняли с постели среди ночи?
БАРЕР. Сказать по правде – не знаю.
БИЙО. То есть это не ты выступил посредником – как лакей – между нашим коллегой и Дантоном? И не благодаря тебе эти два гиганта сошлись для беседы?
БАРЕР. А тебе-то что? Конечно, благодаря мне, но… Ах, понимаю. То-то он поспешил!
СЕН-ЖЮСТ (тоже вбегает). Добрый вечер… его еще нет? Слава Богу.
КАРНО (взглянув на часы). Его нет, а вы опоздали на десять минут, Сен-Жюст.
СЕН-ЖЮСТ (обворожительно). Ах, как вы мне мило напомнили о школьных временах! А вообще, этот вызов застал меня врасплох. Ведь несколько часов тому назад он ясно сказал, что созовет нас только завтра…
Обмен тревожными взглядами.
РОБЕСПЬЕР (торопливо входит, не переодет. Бледен и словно бы в каком-то дурмане. Тишина, как в церкви). Добрый вечер, господа. Простите, что заставил вас ждать.
Неприязненное, но тихое ворчание.
КОЛЛО (щурится). Ты говоришь, как король на собрании кабинета.
РОБЕСПЬЕР (рассеянно садится). А что мне надо было сказать?
Негодование Карно и Колло; Барер и Сен-Жюст разражаются смехом. Робеспьер как будто не слышит.
БИЙО. Робеспьер, пожалуйста, дай нам окончательный ответ по делу Дантона.
РОБЕСПЬЕР. Я требую, чтобы Дантон предстал перед Революционным трибуналом в течение десяти дней.
Гробовая тишина.
БИЙО (со вздохом, после затянувшейся паузы). Ну слава Богу, что мы так легко пришли к соглашению.
Ропот возобновляется и усиливается.
…..
БАРЕР. Что?.. Десяти дней?..
КОЛЛО. Что за внезапная спешка!
КАРНО. Это же невозможно.
…..
БАРЕР. Прошу слова! Робеспьер, твое предложение меня пугает. Не может быть и речи о том, чтобы расправиться с Дантоном за десять дней. Сначала нужно подготовить общественность, заручиться поддержкой, окружить его – раньше чем через месяц мы не сможем начать атаку.
Смех Сен-Жюста.
БИЙО. Ты закончил? Дай мне сказать, Ленде! Месяц – это абсурд. С помощью интенсивной пропаганды мы сможем подготовить себе почву через десять дней. Тогда можно будет действовать.
Растерянный ропот. Колло аплодирует. Сомнение на лицах Барера и Карно.
СЕН-ЖЮСТ. Да… только вот десять дней для нас – это десять дней и для Дантона.
РОБЕСПЬЕР. Председатель!.. Сен-Жюст прав. Наш разговор был довольно-таки… окончательным. Поэтому если Дантон не горит жаждой мученичества, то не через десять дней, а этой же ночью либо бежит…
ЛЕНДЕ. Интересно куда? Кто примет ниспровергателя монархии?
РОБЕСПЬЕР. Кто примет ее тайного агента?.. Либо он предпримет отчаянную попытку переворота. Нам нельзя долее подвергать риску общественную безопасность.
БАРЕР и БИЙО. Ну и?
РОБЕСПЬЕР (вынимает часы, что создает небольшую паузу). Через час – в половине четвертого – Дантон должен быть взят под стражу.
Кромешный ад.
…..
БАРЕР. То есть как… сегодня?!
КАРНО. Ты с ума сошел?!
Ленде звонит в колокольчик.
БИЙО. Ис-клю-чено, коллега.
СЕН-ЖЮСТ. Вот! Наконец-то я тебя узнаю!
КОЛЛО. Что за безумная идея!
…..
Вслед за этим взрывом небольшая передышка.
СЕН-ЖЮСТ (решает ею воспользоваться; смотрит Робеспьеру в глаза). Дантон… и его сообщники.
…..
КОЛЛО. Ты предлагаешь Комитету самоубийство, Робеспьер.
КАРНО. Мы не можем обречь себя на верное поражение.
…..
БИЙО. Дайте мне сказать! Робеспьер, за Дантоном капиталисты. Ты сам это подчеркнул. Предприняв опрометчивый шаг, мы навлечем на себя щедро оплаченное восстание предместий и панический бунт в Конвенте. Мы добьемся краха правительства и апофеоза Дантона.
Взволнованное одобрение.
…..
КОЛЛО. Верно! Совершенно верно!
КАРНО. Тут и говорить не о чем.
Ленде коротко звонит в колокольчик.
БАРЕР. Никто не согласится, Максим.
РОБЕСПЬЕР (кричит). Прошу слова!
…..
Шум удваивается, звон становится громче.
…..
ТЕ ЖЕ. Дискуссия закрыта! – Категорически отвергнуто! – Чего ж еще!
ЛЕНДЕ (звонит). Тише, черт возьми!
…..
БИЙО. Уймитесь там, наконец!
Шум неохотно смолкает.
РОБЕСПЬЕР (напрягает голос). Но именно потому, что у Дантона мощная поддержка, мы и должны действовать молниеносно! Дайте ему не десять, а три дня времени: золото финансистов создаст ему целую армию, сотни листовок засыплют Париж, французская кровь вскипит при звуке побудки – в Конвенте же груз Болота, огромный, хоть и мертвый, переместится вправо за одну ночь, а на заполнение галереи достаточно – если есть для того все средства – и пары часов. Господа, сегодня Дантон – это загнанный зверь. Look out!
Приглушенный ропот.
…..
КАРНО. И все же…
КОЛЛО. Проклятая история…
БАРЕР. Нужно найти какой-нибудь способ, ей-богу…
…..
БИЙО (громко). Раз так, то надо рискнуть. Кто-то из нас должен завтра с утра атаковать Дантона в Конвенте. Если он будет присутствовать, то пускай защищается; если нет…
СЕН-ЖЮСТ (перебивает). …то, значит, он сбежал. А коалиция получила источник ценной информации.
РОБЕСПЬЕР. Если он там будет, то это станет его триумфом. Дантон не Эбер, господа. Именно на это он и рассчитывает. Сейчас он готовится штурмовать Конвент, а завтра ринется на трибуну и взревет оттуда. Тех, кого он за ночь не убедил золотом, он покорит днем силой своего голоса. И что же нам тогда делать, господа? Когда Конвент вместе с галереями взвоет в порыве восторга? Кто из нас возьмется заглушить этот творящий чудеса громовой бас? Может, мое салонное контральто? Или низкий тенор Сен-Жюста? Нужно действовать незамедлительно, коллеги.
ГОЛОСА (приглушенно). Он преувеличивает – как же быть – гм, кто знает?.. – Так ли, сяк – верное поражение.
БИЙО (громко). К сожалению, Робеспьер, ты прав.
Протестующий возглас Барера.
РОБЕСПЬЕР. У Комитета безопасности есть право арестовывать депутатов превентивно. Надо созвать его, чтобы санкционировать ордер на арест.
Последний, острый всплеск протеста; тоном, в котором звучит сознание поражения.
…..
КОЛЛО. Конвент порвет нас в клочки, Робеспьер!
Ленде яростно звонит в колокольчик.
БАРЕР. И зачем ты его потревожил, Максим! Все по твоей вине!
…..
РОБЕСПЬЕР. Мы обойдемся с Дантоном так же, как и со всеми преступниками в Конвенте до сих пор. Несмотря на это, его арест явится неожиданностью, так как массы бессознательно ожидают для Дантона особого обращения. Город узнает обо всем около половины девятого. В это время в Конвенте начнется заседание. Их я оповещу сам. Если вспыхнет паника, я сумею с ней совладать, потому что это будет паника естественная. Так что же, верите ли вы, что я справлюсь? (Утвердительный ответ: твердый у Бийо, Сен-Жюста и Барера, с ноткой несогласия у прочих.) Итак, я подниму моральный дух законодателей, а после меня кто-нибудь из вас представит отчет по делу Дантона и предложит декрет об аресте и выдвижении обвинения.
БАРЕР (посреди негромкого ропота). Только вот кто ощущает себя в силах составить такой отчет к девяти? Потому что я…
СЕН-ЖЮСТ (почти презрительно). Успокойся, Барер, мы возложим это бремя не на твои плечи. Отчет представлю я. Он у меня уже есть. (Достает рукопись.)
БИЙО. Прочти!
РОБЕСПЬЕР. Позвольте мне первому взглянуть на эти записки. Это сбережет ваше время.
Колло и Карно что-то бормочут.
БИЙО. Ладно.
Сен-Жюст вручает рукопись коллеге, который начинает ее читать.
Итак, мы согласны с проектом Робеспьера, не так ли?
…..
КАРНО. Из двух зол…
КОЛЛО. Ничего не попишешь, придется все поставить на карту…
БАРЕР. Как быть? Делать нечего…
…..
РОБЕСПЬЕР (отрывает взгляд от записок). В таком случае, господа, чего мы ждем? Пусть председатель вызовет членов Комитета безопасности…
ЛЕНДЕ (звонит; Приставу). Пожалуйста, отправьте посыльных по меньшей мере к шести членам Комитета общей безопасности. Это срочно.
ПРИСТАВ. Те господа уже заканчивают свое заседание…
БИЙО. Тем лучше. Пусть придут сюда. (Пристав уходит.) Теперь к вопросу о сообщниках, которых надо арестовать вместе с Дантоном. (Всеобщее внимание; Робеспьер поднимает голову.) Вот моя сводка: Делакруа (тишина), Филиппо…
ЛЕНДЕ. Совершенно невиновен.
СЕН-ЖЮСТ. В своих намерениях – возможно. Увы, мы судим по результатам.
КОЛЛО. Он вместе с Дантоном нападал на Комитеты. Дальше?
БИЙО. Лежандр и Бурдон из Уазы…
РОБЕСПЬЕР. Нет! Это безвредные орудия. Воздержимся от бойни, господа! Поосторожней с террором!
ЛЕНДЕ. Первые человеческие слова за эту ночь…
БИЙО. Ладно. Пускай себе живут. Демулен…
Тишина, все затаили дыхание.
РОБЕСПЬЕР (закусил губу, несколько бледен). Будучи другом Демулена, я покорюсь вашему решению… Однако не кажется ли вам, что можно было бы п-подарить ему день… один день на то, чтобы опомниться?..
БИЙО (решительно тряхнув головой). Нет.
СЕН-ЖЮСТ. Такое оружие в руках дантонистов, хотя бы даже и на один день! Невозможно, Максим.
РОБЕСПЬЕР. Стало быть, нет?.. (Единогласный отказ.) Хорошо. Тогда эти трое отправятся вместе с Дантоном.
Читает дальше, однако с несколько отсутствующим видом.
БИЙО (барабанит по столу). Ленде, позвони-ка еще разок… ага, идут.
ПРИСТАВ. Господа из Комитета безопасности.
Придвигает стулья, стоящие у стены. Комспас встает. Входят Вадье, Амар, Сенар, Вулан, Леба и Давид; двое последних – сторонники Робеспьера.
АМАР. Прежде всего лучше вас предупредить. Вы, должно быть, удивлены, для чего это мы тоже сошлись ночью. Так вот, мы только что распорядились арестовать генерала Вестермана.
Члены Комспаса переглядываются.
КОЛЛО. Это чрезвычайно кстати. А почему?
АМАР. Поводом послужило давно доказанное участие Вестермана в эбертистском путче…
ВАДЬЕ (после небольшой паузы). На самом же деле, господа мои из Спасения, потому, что Вестерман явно намеревался сколотить кучку партизан из рядов распущенной Революционной Армии. А уж коли о Вестермане говорят, что он что-то сколачивает для себя…
БИЙО. В таком случае порадуйтесь: мы постановили арестовать Дантона с тремя сообщниками.
Сенсация.
ДАВИД (жадно). Когда?!.
КОЛЛО (торжествующе). Сейчас, господа!
Изумленные, испуганные, одобрительные возгласы.
…..
ВУЛАН. О-гооо!
ВАДЬЕ (протяжно присвистнув). Н-ну… храбрости нам не занимать, как я погляжу!..
АМАР. Но эта идея – безумие, господа… где ж это видано…
СЕНАР. Сальто мортале из крайности в крайность…
ЖАГО. Из абсурда в абсурд.
…..
СЕН-ЖЮСТ. Если откажетесь участвовать, то мы присвоим ваше право ареста депутатов себе…
РОБЕСПЬЕР. И вам известно, что Конвент навсегда санкционирует подобные узурпации в случае успеха…
Комбез шумит; негодование.
ВАДЬЕ (побагровел, громче всех). Какая наглость! На такой цинизм…
АМАР. Тс-с, Вадье. Они правы. Уж если действовать, то сейчас. Мы согласны, господа.
ВУЛАН. Но ответственность! Мы ее не вынесем.
БИЙО. Ответственность ляжет на нас. Война разыгрывается между Дантоном и Комитетом общественного спасения. Если у нас ничего не выйдет, крах потерпим мы. Вас не тронут; вы как-никак политическая полиция…
СЕН-ЖЮСТ. …а не узурпаторы монархической власти.
…..
КОМБЕЗ. Что ж, тогда согласны. – Лучше разом покончить. – Ладно, мы выдадим ордер. Сами потом выкручивайтесь.
ВАДЬЕ. Отлично, лезьте под колеса. Я вас не удерживаю.
…..
БИЙО. Давайте, надо выписать ордер.
СЕН-ЖЮСТ (озирается). Где же тут формуляры?
КОЛЛО. Формуляр – чепуха, сойдет и лист бумаги!
Встали, ищут.
СЕН-ЖЮСТ. Без секретаря и шагу нельзя ступить… (Пытается открыть шкаф, ломает ногти.) Ну конечно, заперто.
РОБЕСПЬЕР (оторвав пол-листа от записок Сен-Жюста, протягивает ему). Вот вам листок.
БИЙО (берет его и садится. Сен-Жюст приносит ему чернила и перо со стола секретаря). Диктуйте мне, вы, из Безопасности.
АМАР. Комитеты общей безопасности и общественного спасения постановили, что Дантон – кто еще?
БИЙО (пишет). Делакруа – из департамента Эры и Луары, Камилл Демулен и Филиппо – слушаю…
АМАР. …все эти четверо членов Национального Конвента должны быть арестованы и препровождены в тюрьму в Люксембургском дворце, где их следует поместить порознь в одиночное заключение. Мэру города Парижа поручено немедленно исполнить настоящее постановление. Представители народа… и подписи.
Ордер пускают по кругу.
РОБЕСПЬЕР (конфиденциально). Антуан, три факта тенденциозно искажены. Обвинительный акт должен быть безупречен! Любая погрешность – лазейка для защиты. А голой правды о Дантоне и так более чем достаточно.
СЕН-ЖЮСТ. Коллеги! Мне нужно переработать отчет. Я зачитаю его вам перед сессией, в половине восьмого.
БАРЕР (кривится). Два заседания за одну ночь! Вот спасибо…
БИЙО. Полагаю, возвращаться домой не стоит. У кого есть время, пусть поспит здесь.
Сенар подписывает после Робеспьера и передает ордер Ленде. Тот ставит печать, сворачивает его и звонит в колокольчик.
Эй, Ленде! Ты не подписал!
ЛЕНДЕ. Меня избрали, чтобы я заботился о революционерах, а не убивал их. (Приставу.) В ратушу. В высшей степени срочно! (Встает.) Заседание закрыто. (Уходят группами.)
АМАР (обращаясь к Вадье). Что ж, если завтра в это же время Комитет спасения еще будет существовать…
БАРЕР (обращаясь к Карно). Боже мой, что-то завтра будет в Конвенте! Мороз подирает при одной мысли…
КАРТИНА 2
Вечером у Дантона. На столе подсвечник, окна распахнуты настежь: теплая весенняя ночь. Входят Дантон и Делакруа в промокших плащах. Шляп они не снимают. Дантон останавливается посреди комнаты, рассеянно озирается. У Делакруа уже знакомое демонически-заговорщицкое выражение. Стоят словно в чужих сенях; долгое молчание.
ДЕЛАКРУА (с едва уловимым сарказмом). Как бодрит этот внезапный, благоуханный ливень! Сегодня первая по-настоящему весенняя ночь: тихая, но насыщенная. Я ощущаю такой прилив жизненных соков, что хотел бы заключить в объятия весь мир.
Пауза.
ДАНТОН (бросает на него взгляд, словно очнувшись. Через некоторое время). Зачем ты сюда пришел?
ДЕЛАКРУА. Мне приятно твое общество… (Зловещая тишина.) Так что, ты наконец решился?
ДАНТОН. На что?
ДЕЛАКРУА. Да бежать же, черт подери?! (Дантон пожимает плечами и отворачивается. Чуть погодя.) Дантон, где ты витаешь? (Обходит его. Становится лицом к лицу.) Ты хоть сознаешь, каково положение твоих дел… а?
ДАНТОН (мрачно потупившись). Что до характера толпы, то тут я никогда не питал иллюзий.
ДЕЛАКРУА. Точно. Я припоминаю. (Прищурившись.) А что Вестермана арестовали, тебе, конечно, тоже известно?
ДАНТОН (лениво скользит по нему взглядом. Грузно садится). Когда?
ДЕЛАКРУА. Час назад. (Снова пауза. В сильном нетерпении.) Ну так что?!
ДАНТОН (безвольно покачав поникшей головой). Нет.
Поднимается. Стоит у окна, засунув руки в карманы плаща.
ДЕЛАКРУА. Ну, так бывай здоров, братец. Потерял из-за тебя целую ночь… а это уже много значит. Теперь я должен дожидаться пяти утра, не то меня заметят у ворот. (От двери.) Пусть земля тебе будет пухом, Жорж.
Уходит. Дантон его как будто не слышал. Чуть погодя он вновь опускается на стул. Раскидывается, как бы растекается во все стороны. Шляпа его тяготит: машинально снимает ее и бросает на пол. Потом замечает, в каком он состоянии, и тяжело встает.
ДАНТОН. Дантон, не раскисай-ка у меня, дружище!
Снимает плащ и бросает его на спинку стула. Утомленный этим усилием, присаживается на край шезлонга. Потирает лоб; подходит к шкафчику, открывает его, наливает большой бокал и жадно пьет, будто у него жар. Без стука врывается Демулен, вид у него безумный, плащ нараспашку, голова не покрыта. Дантон оглядывается с бокалом в руке.
Ну? А тебе чего нужно?
КАМИЛЛ. Поговорить с тобой, проклятое чудовище!
ДАНТОН (допив, отставляет бокал в сторону). Ого! Начало темпераментное. Буду тебе признателен, если ты меня немножко повеселишь. (Садится.) Прошу, начинай представление. (Камилл оперся о стол и смотрит на него, не говоря ни слова.) Ну?.. Забыл, что дальше?
КАМИЛЛ (медленно). И я в тебя… в тебя верил?!. Да ты же просто отвратителен, Дантон…
ДАНТОН (с несколько горькой улыбкой). Какая проницательность! Ты это и хотел мне сообщить?
Некоторое время смотрят друг на друга, не двигаясь с места.
КАМИЛЛ (внезапно). Дантон, я сказал тебе, что ты велик и что я хочу за тебя умереть. Теперь я не колеблясь беру назад каждое слово.
ДАНТОН. Твои слова! Да разве я когда-нибудь воспринимал тебя всерьез, сосунок?
КАМИЛЛ. С моих глаз сорвали пелену. Несколько неожиданно… но я это пережил. Я был слеп, слеп как крот… Вас, жалких мерзавцев, я почитал за героев! Зато теперь… О, теперь-то я прозрел.
Ты меня погубил, бездушный изверг. Ты отравил мой разум. Расточил мои силы. Ради тебя я замарал свой талант в журналистской клоаке. Знай же по крайней мере, что я – использованный, уничтоженный, испачканный – еще могу плюнуть тебе в лицо. (Выпрямляется, готовый идти.)
ДАНТОН (заинтересован). А, значит, Робеспьер соизволил-таки пошевелить пальцем?
КАМИЛЛ (трясясь). Не смей его упоминать! (Наклоняется к нему через стол.) Я всю жизнь провел на коленях перед вами. Растратил всего себя у вас на службе. И вы ловко пользовались моей слепотой… Отныне я человек свободный. Мне все равно, что теперь со мной будет: с вами, прогнившие идолы, я порвал навеки. (Отворачивается,)
ДАНТОН (сидит спокойно). Камилл!
КАМИЛЛ (через плечо). Чего тебе надо?
ДАНТОН. Вернись. (Камилл остановился.) Что ты, собственно, мелешь? Что это за нагромождение метафор?
КАМИЛЛ. Какое твое дело?
ДАНТОН. И что значит это «вы»? Ты что, опять оскорбил Робеспьера?!.
КАМИЛЛ. Оскорбил! Я увидел эту гадину насквозь. Он меня снова чуть было не опутал!
ДАНТОН. Как это… Ты был у него?
КАМИЛЛ. Я?! Это он имел наглость переступить мой порог – и весь вечер лебезил передо мной самым бесстыжим образом! Но я дал ему отповедь. До того внятную, что уж теперь-то он больше не посмеет ко мне приблизиться.
ДАНТОН. Ты… ты что, умом тронулся, дуралей несчастный! Как?! Ты, значит, узнаешь наверняка, что мы пропали… а через четверть часа отталкиваешь единственное, невероятное, чудесное спасение?!..
КАМИЛЛ (зажмуривается, силится скрыть испуг). Как – мы – пропали?..
ДАНТОН. Ты разве не слышал нашего разговора из-за двери?
КАМИЛЛ. Но ведь ты же победил его…
ДАНТОН (откидывается). Я его… Камилл, от твоей глупости меня прямо трясет. Пойми же: я принял этого маньяка, этого дьявольски хитрого сумасшедшего за человека – и, как последний дурак, признался ему во всех своих ересях, я осыпал его доказательствами против самого себя, в буквальнейшем смысле подписал себе смертный приговор!
Пауза, тяжелое дыхание.
КАМИЛЛ (придя в себя). Ну да ты сумеешь себя защитить! За тебя народ! Он знает, что с тобой ему не справиться: иначе зачем бы ему к нам подольщаться?
ДАНТОН (вскинувшись). Защитить себя! Народ! Я только что побывал в нескольких секционных правлениях. Камилл, этот сброд уже успел позабыть о моем существовании – и теперь взирает на меня с эдакой любовью, что у меня тут же пропала всякая охота говорить. Нас изолировали, как прокаженных. Завтра или послезавтра весь Конвент набросится на нас и разорвет на кусочки.
КАМИЛЛ (неподвижен). Значит, он сказал… правду… (Пауза. Внезапно.) Но в таком случае – почему?.. Почему он…
ДАНТОН (впадает в свой демонический тон). …хотел тебя спасти? (Восхищенно.) Это непостижимо… на первый взгляд. Мне же тут все ясно как день: ты единственный человек на свете, мой мальчик, которого это чудовище когда-либо любило… (хриплый вздох Камилла) отчаянной, до болезненности истинной любовью.
Долгая тишина.
КАМИЛЛ (его бьет дрожь, внезапно издает вопль нервозной радости). О Боже!!! (Немного взяв себя в руки.) За… т-такую новость, Дантон… я прощаю тебе все. (Поворачивается, чтобы убежать.)
ДАНТОН (слегка приподнимается в кресле). Камилл, куда ты?
КАМИЛЛ (с почти истерическим смехом, в дверях). Ку-да!
ДАНТОН (указывает на стул). Позволь – еще словечко. Сядь. (Камилл неохотно возвращается, но продолжает стоять, облокотившись о ручку кресла.) Вот видишь… Я знаю Робеспьера лучше, чем ты…
КАМИЛЛ. Истинная правда. Боже мой, да как я только мог в нем усомниться!..
ДАНТОН. …и потому опасаюсь кое-какого… недоразумения. (Камилл поднимает голову, слегка перепуганный.) Ты что-то сказал насчет того, что оскорбил его… но ты ведь не обозвал его мерзавцем или чем-то в этом духе, Камилл?
КАМИЛЛ (оцепенев). По-моему… да…
ДАНТОН (сокрушенно). Гм… это конец, дитя мое… это конец… Видишь ли, у таких вот людей из дерева или из камня подобное исключительное чувство, стоит его задеть, сменяется безжалостной ненавистью. Робеспьер не простит тебя никогда. Если ты попытаешься с ним увидеться, то лишь нарвешься на чувствительные неприятности.
КАМИЛЛ (сделав глубокий вдох). Это ничего. Пусть отомстит: он прав. Я заслужил самое суровое наказание. Но я должен упасть перед ним на колени, что бы меня ни ожидало.
ДАНТОН (мягко). Тебе уже ничто не поможет, Камилл…
КАМИЛЛ. До себя мне нет дела. Лишь бы он узнал, что теперь я понял… и что… (давясь) что мне… ужасно… жаль… (Утирает глаза и нос.)
ДАНТОН (с тихой усмешкой). Так ты думаешь, что он тебе поверит? Даже если бы – чудом – тебе и удалось до него добраться, что бы он подумал о твоем внезапном покаянии? Что ты наконец-то осознал нависшую над тобой опасность – и что ты перед ним струсил. А как он умеет добивать побежденных, ты не раз имел случай видеть. Это человек мстительный, как сам дьявол. Ты ведь помнишь, как он уже однажды посмеялся над тобой, как потешался над тобой у якобинцев?
КАМИЛЛ (тяжело опирается о стол). Помню… этим он спас меня от исключения. (Тише, склоняясь к столешнице.) А я – дурак – понял это… только сегодня…
ДАНТОН. Хо-хо! Мог бы спасти и меньшей ценой. Ты затронул его болезненную раздражительность – но это все только шутки, Камилл!.. Вот увидишь: он доведет тебя до того, что от стыда ты покончишь с собой.
КАМИЛЛ (выпрямляется в полной растерянности). Вся моя жизнь оказалась бы отравлена… я должен, по крайней мере, написать ему!..
ДАНТОН. Он опубликует твое письмо… с комментариями. (Камилл падает на стул. Долгая тишина. Дантон, заботливо.) Ну что… рискнешь?..
КАМИЛЛ (поднимается, безвольно покачивая головой. Едва в состоянии говорить). Нет.
Уходит как будто в легком опьянении. Дантон наблюдает за ним. Внезапно разражается беспокойным, беззвучным смехом. Обнажает зубы в гримасе, но глаза остаются потухшими и печальными. Встает, чтобы снова выпить. Однако бутылка пуста; отбрасывает ее прочь, но без энергии. Бездумно стоит. Внезапно приходит в себя; пинком отправляет бутылку под кровать, закрывает шкафчик и стучится в дверь направо.
ЛУИЗА (изнутри, беспокойно). Это ты, Жорж?.. Сейчас…
ДАНТОН. Не бойся, любимая. Я должен с тобой поговорить. Открой.
ЛУИЗА. Нет… не входи. Я сейчас выйду к тебе.
Дантон ждет, опустив голову. Луиза выходит в белом пеньюаре. Дантон покрывает ее руки страстными поцелуями и привлекает ее к столу.
Оставь меня, в чем дело?
ДАНТОН (сидит неподвижно, глядя на нее). Я должен был тебя… повидать. Мое маленькое горькое чудо.
ЛУИЗА. И за этим ты поднял меня с постели?!
ДАНТОН. Ты знаешь мой эгоизм…
ЛУИЗА. И впрямь. (Встает.) Спокойной ночи.
ДАНТОН (удерживает ее). Ты должна меня выслушать, Луизон. Пожалуйста, сядь. (Луиза нетерпеливо садится.) Твои родители все еще живут в Фонтене, не так ли? (Она удивленно подтверждает.) Как они сейчас поживают?
ЛУИЗА. Прекрасно. Отец должен быть мне благодарен: продав мою особу, он такой ценой поправил дела в своей лавке. Он даже какая-то важная шишка в своей коммуне. А, наверняка он опять что-то клянчил, да?
ДАНТОН. Нет. Но тебе придется вернуться домой, мое сокровище.
ЛУИЗА (вскакивает в порыве безумной надежды). Что… ты уезжаешь?!.
ДАНТОН (проводит рукой по голове, мрачно глядя на стол). Да, уезжаю. Надолго.
ЛУИЗА (дрожит от радости, почти шепотом). Это точно?!.
Дантон смотрит на нее, и его молнией пронзает ужасная боль, от которой лицо искажается и темнеет, становясь в своей беспомощности похожим на безобразную маску новорожденного. Вскакивает на ноги и становится лицом к камину, плечи и спина у него судорожно вздрагивают. Луиза подходит и наблюдает за ним с расстояния двух шагов. С отвращением, страхом и негодованием.
Жорж! Что на тебя нашло? Ты сошел с ума?!
ДАНТОН (отворачивает от нее голову и бормочет). Ммм… уходи… это ничего… уходи отсюда! (Она в испуге отступает за шезлонг. Овладев собой, он возвращается к столу.) А-ах… горло сдавило. Уже в порядке. Вернись и сядь, Луизон.
ЛУИЗА (неуверенно стоит возле стола и безжалостно наблюдает за Дантоном). Ты напился?
ДАНТОН. К сожалению, нет… Значит, ты рада будешь вернуться домой… (голос изменяет ему) а, Луизон?..
ЛУИЗА (не шевелится). Очень рада.
ДАНТОН (с трудом сглатывает. Через две секунды). Тогда слушай: в моем бюро ты найдешь значительную сумму. Не в ассигнациях, разумеется. Я не стану передавать их для тебя господину Жели – зная его, я уверен, что ты сумеешь лучше сберечь свою собственность. Только, детка, ты должна быть очень осторожна и никому не открывать, что владеешь такими ценностями. Славная Республика конфисковала бы у тебя все. Ты должна подождать, пока… пока не вернутся нормальные условия. Ты ведь понимаешь?
ЛУИЗА (медленно). Это значит, что ты убегаешь… возможно, навсегда?
ДАНТОН (разражается беспричинным смехом). Да, возможно! (Наклоняется к ней сбоку, встает на колени и обнимает ее бедра.) О-о-о-о, единственная, родная – родная моя!
ЛУИЗА (ощущает первый укол жалости. Проводит ладонью по его голове). Жорж, что с тобой сегодня?..
ДАНТОН (закрыв глаза в экстазе, однако деловито). Я просто люблю тебя, очень люблю тебя, моя маленькая… (шепотом всепоглощающей страсти) женщина…
ЛУИЗА (обеспокоена, нервно силится увернуться). Пусти меня… пожалуйста, пусти меня, Жорж…
ДАНТОН (вдруг вскакивает. Хватает ее повыше локтей). Эту последнюю ночь ты мне подаришь…слышишь? Сегодня тебе не отделаться от меня мигренью!
ЛУИЗА (застывает в его руках, как изваяние). Жорж, я беременна.
ДАНТОН (отпускает ее и прислоняется бедром к столу. Не дыша, угрожающе). Не лги!
ЛУИЗА (надменно пожимает плечами). Я знаю, ты мечтаешь о ребенке, а значит, должен меня пощадить. Не забывай, что я еще не взрослая! Бог знает, чем все это кончится…
ДАНТОН (ошеломленно потирает лоб). Беременна… теперь… (Падает на стул.) О, проклятье!
ЛУИЗА (резко). Если хочешь со мной говорить, то веди себя по-человечески.
ДАНТОН (взглянул на нее так, будто позабыл о ее присутствии. Ничуть не обидевшись, целует ей пальцы). Не сердись, любимая. (Луиза садится.) Теперь ты снова будешь свободна, дитя мое, задумайся об этом и скажи: ты и правда меня… ненавидишь?
ЛУИЗА. Не знаю – до сих пор. (С силой.) Этим вечером, Жорж, я впервые в жизни посмотрела на тебя как на человека… (С бесконечно горькой улыбкой.) Подумай только!
ДАНТОН (в испуге). Господи, Луизон… но почему? (С кротостью жертвы, сознающей свое положение.) Я ведь никогда не делал тебе ничего дурного…
ЛУИЗА (со смехом мегеры). Ничего дурного! Ты купил меня, как собаку, и взял силой – ничего не знавшую и перепуганную до потери чувств! Именно мой ужас – те сущие мучения, которые я терпела, – все это явно доставляло тебе особое наслаждение!
ДАНТОН (aghast). Детка моя родная… клянусь тебе, я и не подозревал… я был уверен, что стоит тебе испробовать блаженство…
ЛУИЗА (убийственно улыбаясь). Ты что же, никогда не смотрелся в зеркало?.. (Дантон краснеет, как мальчик, жестоко пристыженный взрослым, так что Луиза даже несколько смягчается.) Знаешь, Жорж… будь в тебе хоть немного такта, немного понимания… то кто знает, может, и… Но что об этом теперь говорить. Пожалуйста, забудь меня – и не ищи, когда вернешься. (Встает.) Пусть там тебе повезет больше, Жорж.
ДАНТОН (встает с некоторой торжественностью; берет ее ладони в свои). Луизон… (целует правую) я иду на смерть. (Целует левую.)
ЛУИЗА (неподвижно, заморгав). Как так…
ДАНТОН (пожимает плечами). Что ж, ненасытная зависть Робеспьера добилась своего. Мне надоела до тошноты эта вечная гнусная возня с нуждами толпы, я решил положиться на свои огромные заслуги – ну и вышло, что вышло. Он украл у меня популярность. А супротив беззащитных даже Робеспьер бывает отважным; на днях он подаст знак – и Конвент, должным образом выдрессированный, бросит меня на съедение Трибуналу.
ЛУИЗА. Ты знаешь это… и лезешь прямо в огонь!.. Да беги же!..
ДАНТОН. Нет, любовь моя. Жизнь в таком мире, как этот, не стоит того, чтобы пошевелить и пальцем. Пускай этот адвокатишка получит наконец истинное удовлетворение: пусть ему кажется, что он сумел сокрушить Дантона! Скоро ему придется горько, ох, и горько расплачиваться за свои ничтожные амбиции… (Скалит зубы, заглядывая в будущее.)
ЛУИЗА (задумчиво). Любопытно… я с самого начала предчувствовала, что рано или поздно Робеспьер одержит над тобой верх.
ДАНТОН (весь преобразившись). Ах, предчувствовала?.. А можно спросить…
ЛУИЗА (поначалу ошеломленная, теперь оценивает ситуацию, чтобы злорадно ею воспользоваться). Почему?.. Потому что ты вел себя точно так же, как отец… (лицо Дантона зловеще бледнеет) когда конкуренция Дюваля грозила ему банкротством. (Дантон принимает угрожающую позу; Луиза садится и непринужденно продолжает.) С утра до ночи только и слышно было что о Дювале – о несведущем, тупом, завистливом и подлом Дювале. И чем худший оборот принимали дела, тем выше отец превозносил собственные таланты, тем заносчивей выражал свое презрение. Так что слушая, что ты говорил о Робеспьере и о себе, я поневоле пришла к вы…
ДАНТОН (сдерживается, но дыхание у него перехватило). Довольно: ты однажды уже соизволила со мной поделиться.
Отходит, начинает расхаживать по дому. Каждый раз, возвращаясь в комнату, возобновляет прерванный монолог. Тихо.
Ха-ха!.. Знала она… она давно уже знала, шмакодявка!
Темнеет лицом. Приближается к ней. Луиза с трудом скрывает участившееся сердцебиение, но продолжает вызывающе улыбаться.
Ба! Ну конечно: мой враг, а стало быть, предмет самых пылких симпатий… (Через стол.) Ты предпочла бы отдаться ему, а?
Луиза в гневе вскакивает, делает шаг; он, сгруппировавшийся, с как будто наэлектризованными руками, пугает ее внезапным рыком.
Стой, где стоишь, не то я что-нибудь с тобой сделаю!
Луиза немного отступает, прислоняется спиной к столу. Он обходит вокруг нее на расстоянии, хищно.
О… как она теперь радуется… как смеются ее глаза моей скорой смерти… (Указывает на нее.) И это… и это жена, черт подери!!! (Какое-то время дрожит, тяжело дыша; отворачивается на девяносто градусов; понурившись, в пол, тихо.) Я и вправду один.
Быстро подходит к окну. Стоит там какое-то время спиной к ней, пока не успокаивается. Потом возвращается и становится у стола против нее. Луиза отступила за стул, но держится храбро.
Ты сама виновата. Я дал бы им зарезать себя без единого слова, но твоя невероятная бабья глупость выбила меня из равновесия. (Снова разгорячившись.) Меня… сравнить меня с этой жирной скотиной, стариком Жели! Меня! Мое безграничное презрение к трусливым проискам этого слабака из Комитета… (все горячее) мое презрение, настолько беспредельное, что я не снизошел бы даже переломать ему кости… сравнить с тревогами торгаша! (Сжимает кулаки в экстазе гнева.) А как подумаю, что чернь, тупая, как баба… что вся эта чернь еще и готова лизать этой обезьяне башмаки за то, что я дал ей себя убить!
Пауза. Тяжело дышит.
Ну, коли так… то я уж лучше дам себе маленько труда… и растопчу наконец эту мерзкую гадину, чьи ядовитые козни я слишком долго недооценивал… (Выпрямляется в приливе сил.) Обожди только. Я тебе покажу, чего стоит этот твой Робеспьер… (Словно бы возродившись, задумывается на несколько секунд, стоя посреди комнаты.) Ха, уж я спущу на него собак!.. Он месяцами науськивал на меня Конвент, а я поверну дело его рук против него же за одну ночь! Это я-то беззащитен?! Хо-хо! (Обшаривает карманы, поспешно заменяет их содержимое, хватает шляпу.) Организовать банду… сейчас же приняться за обработку Центра. Заполнить галереи… д’Эспаньяк отсыплет довольно деньжат, чтобы купить с потрохами всю парижскую сволочь. Эта собака угодит в собственную западню, если только…
Застывает, уже повернувшись к дверям: слышен шум у ворот. Луиза, вся пылая от напряжения в припадке хищной мстительности, кошачьими шагами подходит к столу.
Уже?! Быть не…
Шаги поднимаются на их – – этаж. Глаза Дантона несколько мгновений безумно блуждают. Внезапно хлопает себя по лбу со смехом, который не вполне ему удается.
Конечно! Разве он осмелился бы напасть на меня, свободного человека! Тогда ему пришлось бы сначала связать меня по рукам и ногам! (Шаги в коридоре. Повышая голос.) Но пока у меня глотка и легкие Дантона, все ваши уловки тщетны!
ЛУИЗА (со слабой улыбкой, без нажима). Бедный бахвал!
ДАНТОН (бросается к ней так быстро, что она не успевает увернуться. Пока стук жандармов сотрясает стены, хватает ее и прижимает к себе – сам не зная, из любви или в гневе). Ты… ах ты!!! (Насильно целует ее, торопливо.) Теперь только смерть избавит тебя от меня. А через пару дней я вернусь с победой! (Спешит впустить муниципального служащего с четырьмя жандармами.)
МУНИЦИПАЛЬНЫЙ СЛУЖАЩИЙ. Именем Закона вы арестованы, гражданин Дантон. (Достает листок.) Вот ордер.
ДАНТОН. Очень хорошо. (При виде ордера.) Знаю, знаю – шляпа при мне, а плащ в такую чудную ночь ни к чему… уже ведь не капает?
МУНИЦИПАЛЬНЫЙ СЛУЖАЩИЙ (смущен неофициальным вопросом). Нет…
ЛУИЗА. Куда мне послать вещи мужа?
Дантон отворачивается от нее.
МУНИЦИПАЛЬНЫЙ СЛУЖАЩИЙ (учтиво, однако удивляясь ее спокойствию). В Люксембургский дворец, гражданка.
ДАНТОН. Вперед! Marchons!
Уходят. Луиза затворяет двери, полной грудью жадно вдыхает воздух свободы, локтем отводит волосы от лица, после чего преспокойно берет подсвечник и исчезает в своей комнате.
КАРТИНА 3
Зал Конвента. В глубине помост с трибуной, креслом председателя, столом секретарей и двумя рядами мест у подножия трибуны. Расположенные амфитеатром скамьи образуют подкову. Группа слева обозначена: 1, 2 и т. д. Другая, посредине, у подножия трибуны: I, II и т. д.
2 (с которым заговорил 1; 5 придвигается к ним). Да, я тоже что-то заметил, уже по дороге…
5 (им обоим, тихо). Господа, почему…
Остального не слышно, потому что начинает говорить I.
I (МЕРЛЕН ДЕ ТИОНВИЛЬ, обращаясь к III и IV). Да, это точно! Сегодня утром в половине четвертого!
…..
3 (выбегает на середину. Кричит). Эй, вы что-нибудь знаете?
2 (перемещается от 1 и 5 на конец скамьи; 4 отодвигается; 6 остается один). Что случилось?
…..
III (раздраженно). Разносишь бабьи россказни!
…..
1 (ПАНИС). Да ведь если все что-то слышали…
5. На улице, всюду…
II (ЛЕКУАНТР, встает со своего места сбоку, подходит). Мой сторож утверждает, что видел…
…..
I. Именно! Видел, как его уводили…
Группа сплачивается теснее.
1, 2, 3 и 5. Кого? – Кого? – Кого уводили? – О чем вообще речь?!.
III. Ни за что не поверю.
VI. И я. Никогда!
VII. Они бы не посмели, черт возьми.
Первая группа придвигается к ним.
1 и 5. Но что, что случилось? Скажите же наконец!..
A (КУРТУА, вбегает; во весь голос). Коллеги, Демулен арестован!!!
…..
I и II. О! Видите?! – А я что говорил?!
4 и IV. Демулен?.. Да нет же! – Не тот! Филиппо!
3, 5, VI и VII. Аресто… – Что, Камилл?! – Когда?! – Откуда ты знаешь?..
…..
Б (вбегает). Господа, что это творится в городе?..
IV. Да это Филиппо арестован, а не Камилл!
…..
ИЗУМЛЕННЫЕ ВОЗГЛАСЫ. Это еще что такое? – Так кто же, наконец?..
СКЕПТИКИ. Неправда! – Противоречивые слухи! – Кто-то хочет учинить переполох, вот и все!
…..
A. Коллеги! Да я сам его видел!
2 и IV. Кого? – Камилла?!
A. Да, Камилла! Под конвоем, в половине четвертого!
ТРЕВОЖНЫЙ РОПОТ. Камилла… В половине четвертого…все сходится!.. Значит, все же?..
I. Это значит, что несколько человек из нас арестованы!
…..
1. Все лучше и лучше! Поздравляю!
ТРЕВОЖНЫЕ ВОЗГЛАСЫ. Как так… несколько?! – Не сказав ни слова?.. – Незнамо кого. – Незнамо за что. – Что это значит?.. – Что же такое творится?! – Это невозможно!
…..
В (врывается, запыхавшись, во главе большой группы; от подножья трибуны). Друзья! Сегодня ночью, в половине четвертого, арестовали Делакруа, Филиппо, Камилла Демулена… и…
Г (ФРЕРОН, певучим басом крадет у него сенсацию). И Дан-то-на!!!
Все вскакивают.
РОПОТ УЖАСА. Что?! – Кого?! – Дантон!.. Да быть того не может! – Что, правда?! – Дантона… – Дантон аресто… – Когда?! – Тоже сегодня ночью? – Сам Дантон!.. А в чем он провинился?! – Кто посмел?!
I. Это дело рук Комитета спасения.
КРИКИ. Исключено! – Это было бы незаконно! – Нет, Комитет никогда бы… – Где его клика? – Лежандр! – Ле-жандр!! – Делакруа! – Бурдон! – Лакруа! – Его нет! – Всех забрали! – Всю партию разом!
1. О господа! Это только начало! Комитет растет!
РОПОТ НЕГОДОВАНИЯ. Невинных… – У нас за спиной. – Комитет не имел права! – Это уже и впрямь чересчур!
Врываются Лежандр и Бурдон.
ВОЗГЛАСЫ РАДОСТИ. О, это они! – Они пришли-таки! – Слава Богу! – Вы только посмотрите: вот они! – Разумеется, это вздор! – Чепуха! – Слушайте! Это правда, что Дантон… – Да с чего бы! – Так Дантон?.. – А где же остальные?.. Бурдон! Где прочие?..
БУРДОН (обезумев). Меня могут арестовать в любую минуту!..
ЛЕЖАНДР. Коллеги, мы пропали!
A (на ступенях трибуны). Господа! Над правительством Франции навис террор!
…..
КРИКИ. Нарушение закона! – Незаконно! – Комитет угрожает Конвенту! – Террор! – Террор!!!
6 и VIII (оппозиция). Браво, Комитет! – Да здравствует Комитет, долой предателя Дантона!
…..
Возгласы возрастающей ярости, волнение вокруг этих двоих.
ПРОТИВНИКИ. Да здравствует Дантон! – Человек Десятого Августа! – Защитник Свободы!
I. Коллеги! Надо защищаться. Речь о наших жизнях и о чести правительства!
3 и 5. Довольно повиновения! – Долой тиранию!
I. Послушайте!.. Мы требуем, чтобы Дантона выслушали у решетки…
…..
6 и VIII. Что?! Да никогда… По какому праву?!
ОДОБРЕНИЕ. Верно! – Да, у решетки! – Дантона должны… – Они должны согласиться! (Передают дальше.) Так и запомните: у решетки! – Его должны выслушать! – Мы все требуем! – Единогласно!
…..
I. Дантон как заговорит – так уже победил!
II. Что они могут ему вменить?!
I. Тогда Комитету придется отозвать это гнусное злоупотребление…
ВОСТОРГ. Еще сегодня утром! – Сейчас же! – Пускай сложат власть! – Отобрать ее у них!
НЕИСТОВЫЕ КРИКИ. Комитет нас предал! – Это предатели! – Они хотят нас вырезать, чтобы заграбастать власть! – Тирания! – Долой тайную диктатуру! – Долой комитетский террор! – Долой Комитет предателей! – Отобрать у них власть!
A (вскакивает ступенью выше Мерлена). А как только они отзовут, мы их тут же распустим!
Бурные аплодисменты.
…..
6 и VIII. Предатели! – Это покушение на правительство!
Волнение нарастает.
ГВАЛТ. Распустить! – Распу-сти-ить!!! – Долой тиранов! – Долой! Долой!!
…..
Г. Комитет предстанет перед судом!
АПЛОДИСМЕНТЫ (со страстью). Браво! – Предъявить обвинение! – Всем девятерым! – Комитет под суд, под суд! – На гильотину!!!
Входит стража. Стук алебард. Депутаты поспешно занимают свои места.
Г (сверху слева). Сегодня решается, братья, Свобода – или смерть!
II. Allons, enfants de la…
Большинство подхватывает. Спереди слева.
A. Бурдон, ты должен немедля выступить…
РОПОТ. Да! – Да! – Бурдон, на трибуну! – Смелей, Бурдон! – Мы все с тобой! – Давай! – Да здравствует Дантон!
БУРДОН (дрожит). Господа, я… я не могу… я не сумею… я не…
НАСМЕШКИ. Тьфу, трус! – Весь трясется! – Поглядите на него, как позеленел!
II. Лежандр, тогда ты.
ГОЛОСА (повелительно). Лежандр! – На трибуну! – Ты должен сказать! – Давай!
Входит председатель – дантонист Тальен.
ЛЕЖАНДР. Ладно. Я говорю от имени всех вас! (Направляется к секретарям.)
I, A и Г. Вот именно, всех! – За тобой вся страна! – За нами вся Франция!
После этого возгласа гробовая, зловещая тишина. Тальен идет к креслу, но не садится сразу. Секретари располагаются за своим столом; главный записывает Лежандра. За председателем еще несколько депутатов, среди них Робеспьер и Сен-Жюст, которые сидят в глубине справа, вплотную к трибуне.
ТАЛЬЕН (торжественно снимает шляпу и садится). Представители, заседание открыто.
ЛЕЖАНДР (которого записали; председателю). Прошу слова.
ТАЛЬЕН. Говори.
ЛЕЖАНДР (собравшись с духом). Представители народа! Я только что с удивлением узнал, что минувшей ночью были арестованы четверо членов Конвента.
Хищно следя друг за другом, Робеспьер, Мерлен [I], Лекуантр [II], Куртуа [A] и Панис [1]Жан-Николя Паш (1746–1823) – деятель Великой французской революции, сначала жирондист, затем якобинец. В период, когда разворачивается действие пьесы, занимал должность мэра Парижа. ( Здесь и далее – примечания переводчика. )
встают и одновременно подходят к секретарям. Без шума просят первенства; получив право голоса (однако неизвестно, в какой последовательности), приближаются к трибуне, занимая стратегические позиции. Сен-Жюст не спускает с них глаз.
Я слышал, что один из этих четверых якобы Дантон. Кто остальные – не знаю. А впрочем, разве в именах дело? Что же касается Дантона, коллеги, то я жизнью готов поручиться за его порядочность… (Очень сдержанный гул аплодисментов, одобрительные возгласы, молниеносные взгляды, тайные знаки.) …и предлагаю, кем бы ни были эти остальные, выслушать всех у решетки. Если их обвиняют, нужно дать им объясниться… (Более отчетливый, нервный ропот возбуждения; тишина по знаку оратора. Приободрившись.) …а затем вы рассудите, не оказала ли часом личная вражда – чтобы не сказать зависть – влияния на приказ, который нас изумляет.
Спускается среди уже ничем не сдерживаемых, неистовых аплодисментов. Пятеро желающих высказаться бросаются к лестнице; находчивость Робеспьера обеспечивает ему победу. Остальные удерживают его, однако он загородил собой проход и не дает себя стащить. Сен-Жюст старается пролезть между ним и его соперниками. Робеспьер обрывает залп аплодисментов пронзительным криком; накаленная, неестественная тишина воцаряется вновь.
РОБЕСПЬЕР. Я – прошу – слова!
Невзирая на знак согласия со стороны председателя, четверо остальных и не думают сдаваться. Панис пытается взобраться на трибуну снаружи.
…..
МЕРЛЕН, КУРТУА, ЛЕКУАНТР. Я первый! Не твоя очередь! – Сначала мы! – Убирайся отсюда! – Ты не можешь говорить!
ТАЛЬЕН (деликатно звонит в колокольчик). Господа!..
РОБЕСПЬЕР (оборачивается). Citoyen Легран, чья сейчас очередь?
…..
СЕКРЕТАРЬ. Ваша, Робеспьер.
ЧЕТВЕРО ДАНТОНИСТОВ (отпускают его и бегут проверять). Неправда! – Жульничество! – Быть того не может!
Конвент ждет, затаив дыхание. Робеспьер тоже ждет, пока они убедятся. Все четверо склоняются над бумагой, что-то бормочут, отходят, пожимая плечами, чтобы занять места у подножия трибуны. Только теперь Робеспьер взбегает на возвышение, а Сен-Жюст отходит.
РОБЕСПЬЕР (в полный голос, однако несколько сдавленно ввиду странной тишины). Граждане…
Поднимается ураган.
ХОР. Сначала Дантон! – Сначала пусть говорит Дантон! – Дантона к решетке! – Нет! На трибуну Дантона! – Дантону слово! – Дантон! – Мы хотим Дан-то-о-на!!! – Не твоя очередь! – Ты не будешь говорить! – Спускайся! – Долой с трибуны! – Долой! – Долой Комитет! – Долой тиранов! – Долой диктатуру!
КУРТУА (встал, оборачивается, протянутой рукой указывает снизу на Робеспьера. Голосом, как у бизона). Долой дик-та-то-ра!!!
Тальен деловито звонит в колокольчик, несколько устало, как скучающий церковный служка. Однако возглас Куртуа перепугал членов Конвента. Настает изумленная пауза, а поскольку Робеспьер терпеливо ждет и видно, что он готов ждать и дальше, пока они не утомятся, то после паузы раздается лишь озлобленный ропот, который вскоре стихает. Воцарившаяся тишина носит несколько удрученный характер.
РОБЕСПЬЕР (вздохнув). Давно уже, господа, мы не начинали заседания со столь темпераментных вспышек. Возмущение собравшихся, необычное даже здесь, доказывает, что необходимо решить очень важный вопрос. Сегодня выяснится, что мы ценим выше: Республику или нескольких индивидов. Сегодня выяснится, господа, достойны ли мы править.
ФРЕРОН. Сегодня выяснится, чего достойны вы, тираны!
РОБЕСПЬЕР (сверля его взглядом). Я коснусь и этого пункта… чуть позже. Лежандр требует, чтобы Конвент выслушал арестованных у решетки.
ВОЗГЛАСЫ. Мы все этого требуем! – Все! – Вся страна!!!
РОБЕСПЬЕР (дождавшись восстановления полной тишины). Однако когда были арестованы представители Шабо, Базир, Делоне, Фабр, Клоотс, Эро, никому не пришло в голову потребовать для них подобного снисхождения. Значит, вы вдруг захотели предоставить этим четверым то, в чем отказали стольким другим? На каких основаниях? (Оппозиция, прижатая к стенке, реагирует беспомощным ропотом.) Лежандр утверждает, что слышал только имя самого Дантона. Весь Конвент знает остальные три. Почему же Лежандр отрицает это знание? Потому что знает, что среди тех троих есть, к примеру, такой, как Делакруа; а чтобы защищать Делакруа, нужно позабыть всякий стыд. (Снова беспомощный, уже более раздраженный ропот.) Зато он упомянул Дантона. Ибо Лежандр полагает, что это имя привилегированной персоны. Так полагают многие. Мы выведем их из заблуждения, господа: привилегий мы не предоставляем никому.
6 и VIII (в восторге). Браво! – Именно так!
Ожесточенное шиканье оппозиции.
ФРЕРОН. Человек Десятого Августа заслужил, пожалуй, некоторого снисхождения!
Громкий ропот страстного одобрения.
РОБЕСПЬЕР (громче). Вот как, Десятого Августа.
Господа, прежде всего Десятое Августа, грандиозный переход от одного строя к противоположному – это дело рук двадцати пяти миллионов человек, потребовавшее максимального напряжения сил; дело объединенной воли целого народа, совершенное ценой таких усилий и жертв, которых мысль не в состоянии охватить.
На этот раз уже пять-шесть пар рук аплодируют. Оппозиция, разумеется, помалкивает.
Кто посмел бы присвоить – единолично – титул Человека Десятого Августа? Кто дерзнул бы сосредоточить на собственной жалкой особе всю славу за миллион жертв, миллион деяний, миллион движений творческой мысли?!
Кроме того, участие Дантона в процессе переворота вовсе не было особо выдающимся.
ВОЗГЛАСЫ (испуганные, возмущенные, негодующие). Что?! – Участие Дантона… даже не было выдаю… десятого августа! – Что он еще скажет?! – Клевета! – Как ты смеешь! – Гнусная зависть!
РОБЕСПЬЕР (не ждет. Напрягая голос). Зато после победы он один пожинал лавры за всех. Вот так вокруг недостойных возникают легенды. Я охотно признаю, что Дантон не лишен заслуг, но что из этого?
Коллеги, каждый из вас совершил выдающиеся деяния. Но каждый из вас знает, что самая блистательная «заслуга» – лишь один из пунктов задачи, ради решения которой мы живем и умираем: это просто-напросто долг. Исполнение долга, господа, само собой разумеется, оно не приносит ни титулов, ни благодарности, ни отличий, не говоря уже о каких-либо наградах! Мы все знаем, что никто из нас не может удостоиться привилегий за что бы то ни было.
Требование привилегий для Дантона было бы в конечном счете всего лишь… наивностью, если бы этот человек действительно был безупречным героем. А поскольку всем нам – за исключением нескольких сбитых с толку – известно, что карьера Дантона есть череда общественных преступлений…
РОПОТ (угрожающий). Ааах!.. – Дантона… – Дантон!.. – Как так?! – Преступлений!.. – Чередой пре… – Что это значит?!.
РОБЕСПЬЕР (напрягая голос до предела). …то тогда требование это оказывается еще и доказательством бесстыдства. (Мертвая тишина.) Этот лакированный кумир, блестящий снаружи, но давно прогнивший внутри, ввергает общество в заблуждение. Он распространяет моральную заразу. Посмотрим, найдет ли Конвент в себе силы свалить его, а идолопоклонников вырвать из их благоговейного транса – или же он допустит, чтобы этот глиняный колосс увлек его за собой и в своем падении лишил Францию ее правительства. Посмотрим.
…..
ОДОБРИТЕЛЬНЫЕ ВОЗГЛАСЫ (значительно более многочисленные). Хорошо говорит! – Долой идола! – Мы свалим его! – Нам хватит сил, Робеспьер!
ОППОЗИЦИЯ (очнувшись, побуждаемая действовать). Не дайте себя провести! – Это ложь! – Низкая клевета! – Дантон – наш вождь!
…..
ЛЕКУАНТР. Робеспьер! Выслушать обвиняемого у решетки – это не привилегия, а простая справедливость!
Бурные аплодисменты, однако куда более жидкие.
РОБЕСПЬЕР (подавшись в его сторону). Что?! Справедливость?! Стало быть, вы отказываете в доверии Революционному трибуналу?
Тишина, как после раската грома.
ПРОТЕСТ (робкий). Нет… нет… ни в коем случае… Трибунал безупречен – мы полностью доверяем суду…
РОБЕСПЬЕР. Тогда не пытайтесь вмешиваться в его сферу, ибо это оскорбление!
…..
ОДОБРЕНИЕ (пылкое). Совершенно верно! – То-то он их срезал! Браво, Максим! – Говори, говори, Робеспьер! Раскрой им глаза наконец!
ОППОЗИЦИЯ (уже почти в конвульсиях). Софистика! – Он хочет одурачить нас пустыми фразами! Не дайте заморочить себе головы! – Это мы – правительство!
…..
МЕРЛЕН (отчаянно). Давайте же защищаться, черт возьми!
Обычный звонок председателя.
РОБЕСПЬЕР (тем временем перевел дыхание). Но это не все. Я вижу, что некоторые из вас ставят под сомнение даже постановления об аресте. Если это так…
Весь Конвент вскакивает.
…..
ОДОБРЕНИЕ (хоть и выраженное большинством, тонет среди протестующих воплей). Нет! – Ничуть! – Прекрасно сделали! – Мы утверждаем! – Бравооо!!!
ОППОЗИЦИЯ (в пароксизме). Да, так! – Мы не позволим! – Вся Франция заявляет протест! (Смех и свист сторонников оратора. Угрозы.) Это цинизм грубой силы! – Злоупотребление властью! – Тирания! – Наглость! – Вы пойдете под суд!
…..
Улюлюканье и топот усиливаются. Кто-то уже получил по голове записной книжкой, кто-то – бумажным шариком, за что отправляется мстить, перепрыгнув через ряд. Уже успели обменяться несколькими ударами кулаков. Стража разнимает дерущихся. Председатель встает и надевает шляпу; тогда волнение мало-помалу утихает.
РОБЕСПЬЕР (переждав). …если это так, если вы считаете, что Дантона надлежит судить сообразно другому кодексу, чем никому не известного Базира, то направьте в Комитет вотум недоверия, распустите его, а нас, членов, отдайте под суд.
Возмущенный ропот среди его сторонников; оппозиция мрачно что-то бурчит, бессильная против такого хода.
Другой вопрос, чем вы потом оправдаете это в глазах народа, чья воля для вас закон.
Молчание – усталое и несколько sheepish [46]Робкое ( англ .).
.
СЕРЬЕЗНЫЕ ГОЛОСА. Нам не в чем упрекнуть Комитеты. – Мы выражаем вам полное доверие. (Разгорячившись). Ура Комитетам! – Да здравствуют Комитеты! – Браво! – Бра-вооо!!!
Угрюмое ворчание, выражающее смирение.
РОБЕСПЬЕР. А стало быть, коллеги, вы убедились, что декрет, отвечающий предложению Лежандра, покрыл бы вас бесславием: он стал бы свидетельством трусости. Когда общество находится в такой опасности, как наше, правительство не может рисковать своей репутацией. Что ожидает Францию, если она утратит к нам доверие?
ОДОБРЕНИЕ. Верно! – Дело говоришь! – Не позволим унизить Конвент! – Защитим честь правительства! – Утверждаем! (Множество голосов разом.) Утверждаем! Предложение Лежандра провалилось! Отклоняем! (Рукоплескания.)
КУРТУА. Вы с ума посходили?! Если Дантон проиграет, то нам конец!
Шиканье, свист, крики.
МЕРЛЕН (в отчаянии). Дурачье, вы сами себя отдаете на убой!
Гвалт смолкает, в ужасе осекшись от столь сильного выражения.
РОБЕСПЬЕР (в наступившей тишине). Эти двое господ сознались в сопричастности.
МЕРЛЕН (вскакивает). Что ты сказал?..
РОБЕСПЬЕР. Собрание выразило Комитетам и Трибуналу полное доверие. (Одобрительные возгласы.) А перед общественным надзором трепещут только преступники.
Бурные аплодисменты. Куртуа и Мерлен торжественно поднимаются и пересекают зал.
КУРТУА (от двери с противоположной стороны). Ты довершишь дело, рожденное твоей завистью, Робеспьер. Но горе тебе, когда Дантон погибнет! Тяжесть этого преступления сотрет тебя в порошок! (Выходят.)
РОБЕСПЬЕР. Вот самый расхожий аргумент. Ну положим, если даже, в силу некоего мистического закона, уничтожение преступника должно обернуться моей погибелью, разве это стало бы общественной катастрофой? Кого из нас заботит опасность, угрожающая нам лично? Среди нас есть множество людей высокого морального уровня, об этом свидетельствуют работа и действия Конвента. Я уверен, что эти люди признают мою правоту.
ГОЛОСА (пылко). Все! – Все, Робеспьер! – Вся страна!
Неистовый взрыв смеха, который быстро стихает.
РОБЕСПЬЕР. Я предлагаю утвердить наше постановление… (Первые аплодисменты. Поднимает руку.) …и отклонить предложение Лежандра.
Буря аплодисментов. Робеспьер спускается.
ЛЕКУАНТР и ФРЕРОН (среди рукоплесканий). Никогда! – Лучше умереть!
ТАЛЬЕН (устало). Господа, кто голосует за предложения оратора? (Встают почти все.) Кто против? (Встают Лекуантр и Фрерон.) Оба предложения декретированы большинством голосов.
Сен-Жюст улаживает формальности, чтобы взять слово.
ЛЕЖАНДР (встает, побледнев). Робеспьер! Я не собирался ставить Дантона выше общественного блага!
РОБЕСПЬЕР (устало садится). Я вас в этом и не подозреваю.
СЕН-ЖЮСТ (в торжественной тишине). Я здесь, чтобы обвинить последних партизан монархии. Прежде чем представить подробный отчет, я в нескольких словах изложу вам суть дела.
Революция – это беспримерное народное деяние, которое доказало, что человеческий дух способен сломить всемогущество природы властью высшего закона. Вы знаете эту историю революции. Однако есть и другая, которая не является делом всего народа. Эта другая представляет собой огромный клубок измен, мошенничества, корыстных интриг, грязных заговоров и провокационных попыток переворота.
Комитеты постановили арестовать главного героя этой другой эпопеи. Целью Дантона была даже не власть: этому искушению поддаются натуры более чистые. Его же манили деньги. Дантон последовательно держался королей и магнатов, поскольку это наиболее обильные источники золота. При посредничестве своего шефа Мирабо он служил двору в качестве провокатора… (Удивленные возгласы.) Или вы забыли резню на Марсовом поле? Дантон спровоцировал петицию двадцати тысяч, потому что двор искал возможности применить репрессалии! Вы помните, как Робеспьер предостерегал клуб? (Утвердительный ропот.) Положение двора было шатким, поэтому Дантон одновременно служил дому герцога Орлеанского, заклятого врага короля. Дантон навязал нам Филиппа Эгалите и его сына: устроил этим членам высшей аристократии безопасное гнездышко в самом центре революции!
Начиная с десятого августа Дантон стремился захватить государственную власть, чтобы продать ее тому из врагов, кто больше всех предложит. От герцога Брауншвейгского до герцога Йоркского – недостатка в претендентах не было! И добивался он этой цели любыми средствами. Существуют, господа, такие средства, как, например, искусственно вызванный голод. Так готовили свой путч эбертисты. А если принять в рассмотрение, что их Верховным Судьей должен был стать Дантон!.. (Сильное, хотя и негромкое волнение.)
И наконец кое-что, о чем следовало бы умолчать из чувства обыкновенного стыда: Дантон, Человек Десятого Августа, был тем, кто инициировал шантаж Индийской компании. К воспоследовавшей за этим подделке декрета он даже опосредованно причастен. (Удивление переходит в гнев.)
Каждое из этих обвинений подкреплено доказательствами. Выслушайте отчет; потом судите.
До сих пор нараставший ропот разрешается криками.
ВОЗГЛАСЫ. Не нужно! – Ура Комитетам! (Оглушительные аплодисменты.) Теперь мы знаем, каков Дантон! – Долой предателя! – Заговорщик! – Шантажист! – Провокатор! – Принять декрет! (Все вместе.) Обвинительный декрет!
БУРДОН (как будто несколько не в себе, всходит на помост и поднимает руку). Господа! Я сам долгое время был жертвой вероломства Дантона. Я осознал свою роковую ошибку. Полагаю, коллеги, что мы должны предоставить Комитетам безусловное доказательство доверия; с этой целью я предлагаю издать обвинительный декрет… (Начинаются аплодисменты.) …против этих четырех негодяев, не дожидаясь отчета Сен-Жюста.
Всеобщие аплодисменты. Снова взрыв смеха, на сей раз безудержного.
ТАЛЬЕН (под угрожающий ропот среди рукоплесканий). Почему вы смеетесь?
ПАНИС (встает, весь красный; глаза бегают). Прошу прощения у собрания… это у меня нервное… (Кусает губы.) В особо… (давится) то-тор-жественные… ми-иии-нуты… (Платком заглушает новый приступ и прячется под всеобщее недружелюбное ворчание.)
ТАЛЬЕН (удрученно). Кто голосует против предложения Бурдона? (Никто не двигается. Мрачно.) Обвинительный декрет принят без голосования при всеобщем одобрении.
Робеспьер обменивается с другом, который остается на трибуне, чтобы зачитать отчет, мимолетным взглядом, лишенным определенного выражения.