КАРТИНА 1
Люксембургский дворец. Комната, переделанная в тюремную камеру, но без тенденции к максимальным неудобству и унизительности, отличающих современные тюрьмы. Решетка на большом окне не мешает открывать его. Справа за столом читает Филиппо, однако время от времени он поднимает глаза, чтобы взглянуть на двор; слева Камилл, стоит у окна и плачет.
ФИЛИППО (нетерпеливо). Демулен, сделайте милость, успокойтесь. Вам не стыдно вот так распускать нюни при посторонних?
КАМИЛЛ. Знаете ли вы, что сегодня одиннадцатое жерминаля?! Знаете ли, каково на такой день… смотреть сквозь решетку?!
ФИЛИППО. Знаю, я ведь и сам то и дело смотрю. Если эта сцена повторится, я потребую отдельную камеру.
КАМИЛЛ (обезумев). Нет!.. Заклинаю вас, Филиппо… не оставляйте меня! От одиночества я сойду с ума… не отворачивайтесь от меня… хотя бы вы один! (Новый взрыв рыданий.) Он оттолкнул меня… и ушел. Вычеркнул меня. И он даже не узнает, что каждый нерв во мне взывает к нему! Господи! (Филиппо протягивает руку к звонку. Камилл хватается за нее.) О, пожалуйста, простите меня… я уже не знаю, что со мной происходит… (Давясь.) Я потерял его… теперь уже навсегда. Сжальтесь надо мной… и помогите мне, или я умру!!! (Бросается на постель.)
ФИЛИППО. Вы умрете через пять дней, Демулен. (Камилл цепенеет. Плач прекращается, будто выключили радио.) Советую вам осознать это и не поддаваться надежде. Когда смерть – вещь абсолютно решенная, то перестаешь страдать.
КАМИЛЛ (вскакивает). Ложь! Мы можем выиграть процесс!
ФИЛИППО. Роковая иллюзия. Это политический процесс, а политика управляется нерушимыми законами механики, а не вашими этическими сантиментами. Мы столкнулись с Комитетом. Комитет сильнее, поэтому мы умрем.
КАМИЛЛ (инстинктивно отказываясь трезво рассуждать). Но я не хочу умирать! Я имею право жить, черт возьми!..
ФИЛИППО. Живое существо обладает правами до тех пор, покуда способно их защищать. А впрочем, неужто вы и в самом деле предпочли бы жить и смотреть, как дело освобождения человечества довершается руками безумцев и воров?..
Входят: Эро, Шометт, Мерсье, жирондисты I и II, Риуфф, двое роялистов.
ЭРО. Приветствуем вас, братья-банкроты…
МЕРСЬЕ. Именем нашей общей святой Вдовы!
Смех, нервное возбуждение.
ЭРО. О Камилл! Мальчик мой дорогой, как поживаешь!
ФИЛИППО (выступает вперед). Господа, тут ошибка: мы заключены порознь.
Сенсация. Неистовый хохот.
ГОЛОСА. А он ничего! – Что это за чудак? – Кто это такой? – Тсс, это Филиппо! – Который?.. Ах, вон тот?..
ШОМЕТТ. В этом весь Филиппо: сам следит, как бы часом не нарушили принятых против него же постановлений.
Приветствуют друг друга.
РИУФФ (пошептавшись с группой роялистов и жирондистов). Послушайте… они должны знать!..
Возгласы. Всеобщее напряжение.
ЭРО (среди возбужденного ропота). Дело в том, что тут у нас ходит упорный слух, что якобы… арестовали Дантона.
Подтверждение, выжидательный вид.
…..
ФИЛИППО. Кажется, сегодня ночью; а впрочем, я ничего не знаю.
КАМИЛЛ (пораженный). Что, его тоже?! Но это невозможно!
…..
МЕРСЬЕ. Я знал наперед, что это все сказки.
Подтверждение.
РИУФФ (со своей группой жирондистов приближается к Камиллу, которого они втроем окружают). Зато мы удостоились чести принимать самого Прокурора Фонаря.
…..
ЖИРОНДИСТ I. В этой комнате сидел Бриссо!
ЖИРОНДИСТ II. Но он не хныкал – даже над твоим гнусным памфлетом!
РИУФФ. Двадцать два трупа… нешуточное бремя – для таких-то плеч!
…..
РОЯЛИСТ I (приближаются оба). Оставьте его в покое! «Старый кордельер» сторицей искупил заблуждения «Прокурора»! (Сжимает его в объятиях.)
РОЯЛИСТ II (протягивает руку). Камилл, безо всякой иронии: мы благодарим тебя от имени Франции.
Камилл, утешенный, отвечает на объятия и улыбается.
ФИЛИППО. Камилл, это граф и виконт д’Эстен.
Камилл отшатывается как ошпаренный.
КАМИЛЛ (к которому быстро возвращается самообладание). Но прежде всего – товарищи по несчастью. Братья, спасибо вам за слова утешения. (Пожимают друг другу руки.)
Входят Дантон, Делакруа, Вестерман, Фабр д’Эглантин (тяжело больной), Шабо, Дийон, Лафлот. Все вскакивают на ноги. Общее потрясение.
…..
ЖИРОНДИСТ. Как… И впрямь Дантон!
МЕРСЬЕ. Значит, это все-таки правда!
ШОМЕТТ. Как же это могло случиться?!
…..
Все бросаются к Дантону, за исключением роялистов. Говорят одновременно.
…..
ЭРО. Никогда бы не поверил, Жорж… (Сжимает его руки в своих.) Я не должен радоваться, встречая тебя тут…
РИУФФ. Если им удастся вас убить, то Республика погибнет вместе с вами.
ФАБР. Если можно было бросить Дантона в тюрьму, значит, уже погибла.
ДИЙОН. Дело десятого августа – игрушка в лапах девяти алчных невежд!
КАМИЛЛ (игнорирует Дантона). О Дийон! Здравствуй, мой дорогой! (Обнимаются.)
РОЯЛИСТ I. Послушай-ка, давай будем вежливы… Как бы там ни было, а он делал, что мог…
РОЯЛИСТ II. Для себя… и кто знает, не для мятежников ли. А впрочем, ты подаешь руку своим наемникам?
…..
ДАНТОН (высвобождается, подходит к читающему Филиппо и отвешивает ему поклон). Не помешаем ли мы вам случайно, уважаемый?
ФИЛИППО (поднимает глаза). Ничуть. Вас и вашей банды для меня не существует.
РИУФФ. Мы следили за вашей борьбой, господа, однако окончательного краха раньше конца мая не ждали.
ВЕСТЕРМАН. Конец… мая? Это когда?
ФАБР. Правда! Вы все из одной и той же геологической эпохи…
ШАБО. Ну а ты?
ФАБР. Я сижу здесь с тринадцатого января. С доисторических времен, еще исчислявшихся январями и маями…
РОЯЛИСТ II (глядя в пол). Когда афера с Индийской компанией была самой свежей сенсацией…
ШОМЕТТ (подсчитав). Конец мая, Вестерман, это начало прериаля.
ДЕЛАКРУА (расхохотавшись, прислоняется к двери). Хо-хо-хо! К тому времени известь уж и скелеты наши разъест!
Внезапная, смущенная тишина, как после высказанной бестактности.
ФАБР (вздыхает). Может, у кого-нибудь найдется где присесть, господа?
Одновременно.
–
КАМИЛЛ (вскакивает). Фабр!.. Иди сюда, к нам, присаживайся на койку… (Усаживает его по правую руку, по левую Дийон. Застывает посреди сердечного приветствия.)
ФАБР. О, спасибо тебе… (Удивленно.) Что… неужто я так изменился?..
КАМИЛЛ. Нет… это я изменился. Мне открыли глаза… силой.
–
Возникает взаимная холодность, которую они тщетно стараются развеять.
–
ДАНТОН (расположившись с Эро на кровати Филиппо). Эй! Достаньте-ка пару стульев!
ДЕЛАКРУА. К вашим услугам, достопочтенный сударь. Кто мне поможет?
–
Выходит с Шометтом и Дийоном.
ВЕСТЕРМАН. Дантон неподражаем. Его уже слушается весь тюремный персонал.
ФАБР. Вас ведь должны были изолировать. Но он переговорил с надзирателем, и… (указывает на комнату) вот она, ваша изоляция.
ДАНТОН (значительно). Да, друзья мои, я знаю подход к душе народа.
ЭРО. О, знал бы ты, что тут творилось сегодня с утра! Откуда пришла весть – непонятно, однако весь дворец так вдруг и загудел. Никто не хотел верить, никто не мог доказать, некоторые при каждом шуме думали, что это сигнал к новой резне, – словом, вой, сутолока и переполох, мы смотрелись почти как Конвент.
Трое посланных за стульями вносят их. Все рассаживаются полукругом вокруг Дантона.
ДАНТОН. А теперь, господа, поговорим серьезно.
Протест.
…..
ДЕЛАКРУА. Отставить! Всему свое время, Дантон. Теперь-то уж нам можно не беспокоиться.
ВЕСТЕРМАН. Утруждаться следовало две недели тому назад!
ЭРО. Э, теперь-то уж верная смерть… чего тут голову ломать?
…..
ДАНТОН. Постойте, господа. Комитеты – это тоже всего лишь люди.
…..
ФАБР. Но власть-то у них, а не у нас!
ДЕЛАКРУА. Припозднился ты с этим открытием!
МЕРСЬЕ. Чепуха. Расскажи-ка лучше парочку свежих сплетен…
…..
РОЯЛИСТ II (видит, как Филиппо открывает окно). Пойдемте в зал. Здесь дышать нечем.
ФАБР. Там кишмя кишит филерами.
ДАНТОН. Это единственная просторная камера. Мы должны остаться тут.
ДИЙОН. Что ж, может, перейдем уже наконец к делу?
Снова протест, выражающий нежелание.
ДАНТОН (подавляет его). Итак, друзья мои, я только что получил весточку от Мерлена. (Все сразу напрягаются.) Поверите ли, Робеспьер и Сен-Жюст уже в восемь утра добились обвинительного декрета против нас… принятого без голосования при всеобщем одобрении?!
Негодование и сдерживаемый страх.
ВЕСТЕРМАН. Я бы этому Конвенту! Шайка вонючих трусов!
ФАБР. Это уже не трусость – это явная мания самоубийства.
ДАНТОН. То есть завтра нас перевезут в Консьержери…
Внезапна страшная тишина.
КАМИЛЛ (одинокий вопль). Господи!..
ДАНТОН. …потому что через каких-нибудь три дня они начнут наш процесс. (Пауза, все затаили дыхание. Внезапно он взрывается.) Братцы, проснитесь! Что с того, что руки у вас связаны? У вас есть еще зубы и голос, чтобы защищаться! Наши жизни не какое-нибудь тряпье, даром мы их не отдадим! Если уж мы должны погибнуть, так давайте, по крайней мере, оставим нашим убийцам по себе память, какой они подавятся!
ВЕСТЕРМАН и ДИЙОН (возбужденно). О, хорошо сказано! Но как это сделать, Дантон?!.
ДАНТОН. И потом, это неправда, что мы должны погибнуть! Кто такие это правительство, эти судьи? Вчерашние отбросы, сегодня разодетые в тоги!
Собравшиеся начинают оживляться и разделяются на скептиков и сторонников.
…..
ДЕЛАКРУА. Только не хвастай, Дантон! С тобой-то они, как бы там ни было, справились!
ЖИРОНДИСТ I. Хотя, с другой стороны… теперь, когда с нами Дантон?..
ДИЙОН. О, с таким врагом, как Дантон, Комитетам придется считаться!
…..
ДАНТОН. Просто стряхните с себя апатию – и все мы будем целы и невредимы!
КАМИЛЛ (взволнованно). Мерзавец ты, Жорж… но размаха у тебя не отнять!
ФИЛИППО (вне полукруга, спокойно, склонившись над книгой). Демулен, не дайте сбить себя с толку! У нас нет ни единого шанса!
Всеобщее негодование.
ГОЛОСА. А это что еще за ворон?! – Пророк несчастья! – Знаем мы это вечное карканье! – Осторожно… может, это стукач! (От шепота до крика.) Вышвырните его! – Убирайтесь! – Прочь отсюда! – Вон!
КАМИЛЛ (слабо). Да нет же…
ЛАФЛОТ (подходит к Филиппо). Нам шпиков не надо. Вон отсюда!
Филиппо закрывает книгу, засунув в нее палец, встает и уходит. Говорит от двери.
ФИЛИППО. Я не могу пойти в зал, это бы вас выдало. Соседние камеры свободны?
ГОЛОСА. Подите к черту! – Только посмотрите, какой предупредительный! – Живей, выметайтесь!
Филиппо спокойно уходит.
РОЯЛИСТ (тихонько показывает на Лафлота, негромко). Да… но кто это такой?
ГОЛОСА (приглушенно). Его кто-нибудь знает?.. – Я его не знаю… – Кто знает, кто он таков? – Столько стукачей… лучше вышвырнуть. – Так он пойдет и донесет…
ДИЙОН (встает и кладет руку ему на плечо). Не оскорбляйте моего товарища. Я за него ручаюсь.
ЛАФЛОТ (кланяется). Лафлот, бывший представитель правительства в Венеции.
КАМИЛЛ. Хватит уже проволочек!
ФАБР. Твоя самоуверенность, Дантон, заставляет меня задаваться вопросом, кого из нас с кем могут объединить. Что Делоне, Шабо и меня прикрепят к вам, это в любом случае дело верное… (Смущенный, насмешливый, удивленный шепот; «гм» со стороны Делакруа.)
…..
КАМИЛЛ. Как так? Почему?
Роялисты покашливают и обмениваются улыбками.
ЭРО. Ну а как насчет меня? Или Вестермана?
…..
ШОМЕТТ. С какой стати? Вы двое ведь эбертистское охвостье…
ДЕЛАКРУА (демонически). То-то и оно!..
Новая волна перешептыванья. Вид Дантона говорит о том, что он желает Делакруа внезапной смерти.
ДАНТОН. Да, дорогие мои, это очень даже возможно. Советую вам всем приготовиться! (Ропот недоверия и протеста.) О, друзья, дипломаты славного старого режима! Комитет Робеспьера еще покажет вам, что такое настоящее коварство! Они свалят на меня все преступления мира. Но плечи у меня могучие.
ФАБР. Да… однако позволь. Одно дело преступления идеологические, а другое… гм… политико-финансовые. Если вы позволите впутать себя в дело… с декретом о ликвидации, то общественное мнение примет вас весьма прохладно…
КАМИЛЛ. Такой клеветы ты не можешь допустить, Дантон!
Усмешки, деликатные подталкиванья локтем. Шабо постепенно краснеет и сжимает кулаки.
ДАНТОН (задумавшись). Да-да. (Видит улыбку Фабра.)Ты, Фабр, явно принадлежишь к нам – известно ведь, что тебя даже не коснулась та фаль… то дело. Однако (поворачивается к Шабо) мне очень жаль, но вы, те двое евреев и прочие нам ведь совершенно чужие…
Напряжение.
ШАБО (медленно поднимается, дрожа от ярости). Чу-жие! А кто привел нас к Бацу? Кто первый подумал о шантаже?! Кто уговорил нас участвовать в подделке?! Кто?!! А теперь они хотят нас оттеснить, одного за другим!!!
Вся компания внимательно следит за ходом стычки. От души забавляется.
ДАНТОН (высокомерно). Вы, видно, умом тронулись?
Шабо близок к апоплексическому удару.
ГОЛОСА. Только без ссор! – Будет об этом! – К делу!
ДАНТОН. Я один, слышите, я один могу всех спасти. Так что лучше мне не мешайте, не то потонете вместе со мной! (Сменяет тон.)
Друзья, политический процесс – это не процесс, а дуэль. И так и нужно с самого начала повести дело. Правительство нас обвиняет? Прекрасно, значит, и мы его тоже. Лишь одна сила имеет право судить обе стороны – это народ.
Ввиду этого мы будем парировать каждое обвинение контробвинением в форме намека. Но этими полуоткровениями мы должны запугать Комитет до такой степени, что он будет вынужден прервать процесс любой ценой…
ДЕЛАКРУА. …исключить нас из разбирательств и казнить без суда. Сказка, а не план!
ФАБР (среди всеобщего возбуждения). В самом деле, Дантон. Это кратчайший путь под топор.
ШОМЕТТ. Исключить?! Невозможно. За такое Трибунал с Комитетами линчевали бы.
ДИЙОН. Вот именно! Вы забываете, что голос Дантона творит с массами!
ДАНТОН. Да. Мой голос – это наш безотказный талисман. Он в мгновение ока наэлектризует плеб… публику на галерее, и тогда правительство уже не отважится пойти против закона.
ЭРО. У Дантона замыслы гигантские. Однако нынче эта мерка в самый раз.
ДЕЛАКРУА. Но, милые мои, декламаций недостаточно. Ты сразу же доведешь до истерики часть галереи своим рыком, Дантон, но не всю ее! И время от времени придется все-таки отвечать на обвинения… обоснованные?..
ВЕСТЕРМАН. Тогда надо отказаться отвечать!
Смех.
ФАБР. Уймитесь, это очень даже неплохая идея. Знаете что? Отвечайте только в присутствии обвинителей, то есть Комитетов. Это верный способ; ведь если Дантон настроит массы соответствующим образом, то Комитеты не решатся публично с ним тягаться, уверяю вас.
Заинтересованный ропот.
МЕРСЬЕ. Да, но это рискованно. Массы так непредсказуемы…
ДАНТОН. Знаю уж. Для верности прибавим другое условие: сначала нам должны привести свидетелей защиты. (Выражения согласия.) Мы выберем их из числа депутатов: Куртуа, Лежандра, обоих Мерленов и так далее. И в это нужно будет вцепиться когтями, потому что либо Конвент не захочет их предоставить, тем самым освобождая нас от ответа, либо предоставит их и таким образом вручит нам страшное оружие против самого себя. Кроме того, столь значительная уступка равносильна капитуляции; а первый же симптом превосходства оказывает на толпу чудодейственное влияние.
Одобрение.
…..
РИУФФ. Да… у вас действительно может получиться.
КАМИЛЛ. Должно получиться!
ФАБР. Ну, ну, друзья мои, как бы там ни было, а мы в большой беде!..
…..
ДАНТОН. В любом случае я или погибну, или освобожу вас всех!
Волнение нарастает.
РОЯЛИСТ I. Дантон! Знаешь ли ты, что даже в нас воскресил надежду… после двух лет полного отчаяния?
Волнение переходит в возбуждение.
МЕРСЬЕ. Твой процесс, Дантон, – это начало священной войны с тиранами!
Accelerando [50]Ускоряя темп ( ит .).
.
ШОМЕТТ (вскакивает). В которой все мы должны принять участие!
ЖИРОНДИСТ I. Политических заключенных сегодня столько, что, объединившись, они могут приобрести большой вес…
Кроме Дантона и Фабра, никто уже не сидит.
ДИЙОН (делает открытие). Вот именно… объединившись!..
МЕРСЬЕ. Организовать заключенных всех партий…
РОЯЛИСТЫ. Разумеется! У нас есть общее дело!
РИУФФ. Изо всех тюрем!
РОЯЛИСТ II. Потом объединиться с толпой всех тех, кто что-то подозревает, над кем нависла угроза, кто недоволен, – и кто еще на свободе…
МЕРСЬЕ. Организации достаточно, чтобы мы стали силой, равной правительству!
ДАНТОН (встает). Послушайте! (Тишина.) Наши родственники должны учредить внешнюю лигу. Нужно придумать систему корреспонденции. Пусть Дийон сейчас же напишет жене Камилла…
КАМИЛЛ. Бога ради! Не втягивайте в это Люсиль!
ДАНТОН. Не будь эгоистом, мой мальчик! Она может поднять весь Париж! Дийон напишет, чтобы она начинала пропагандировать лигу. Я составлю список потенциальных членов…
ЛАФЛОТ. А я буду переправлять для вас письма. У меня есть один преданный мне пристав, он это уладит!
ЭРО. На победу рассчитывать не приходится… но если…
ВЕСТЕРМАН. Если – тогда конец Конвенту, Комитетам, всей этой позорной адвокатской тирании!
ШОМЕТТ. Это новое Десятое Августа!..
ЖИРОНДИСТ I. Наконец-то заутреня Свободы!..
ДЕЛАКРУА. Господа, господа. Не будем впадать в экзальтацию.
Тихонько входит встревоженный Пристав.
ПРИСТАВ (дрожащим шепотом Камиллу). Гражданин… вас ожидает посетитель…
КАМИЛЛ (хочет бежать). Кто?.. Моя жена?! Где?..
ПРИСТАВ (удерживает его). Нет… нет… о, пожалуйста, послушайте!.. Только не говорите, прошу вас… я сказал, что вы по ошибке оказались в другой камере…
…..
КАМИЛЛ. Чего я не должен говорить? О чем речь?
Их плотно обступают.
ГОЛОСА. В чем дело? – Кто это? – Что случилось? – Чего он ходит вокруг да около?
…..
ПРИСТАВ. Господа… тише, ради Бога!..
Нетерпение переходит в беспокойство.
ФИЛИППО (входит). Демулен, Робеспьер ждет вас в тридцать пятой камере. (Присутствующие бросаются врассыпную и цепенеют.) По коридору направо. (Камилл, смертельно бледный, устремляет на Дантона долгий взгляд. Он выражает то, для чего нет слов. Филиппо возвращается на свое место.) Идите же скорее.
КАМИЛЛ (посреди гробовой тишины, наполовину вой, наполовину хрип). О-ооо… Дантон!..
ДАНТОН. Чего ты ждешь, Камилл? Иди, спасайся!
ФАБР. Никто тебя не удерживает, Камилл…
КАМИЛЛ (ломает руки. Шепотом). Что же мне делать?!.
ФИЛИППО. Идите как можно скорее, Демулен!
ДАНТОН. Еще этой ночью ты хотел молить его о милости, но не успел – так иди теперь!
Камилл поворачивается к нему, в ступоре.
ВЕСТЕРМАН. Мы все умрем – зачем же тебе умирать вместе с нами?
ДЕЛАКРУА. Ты наверняка предпочел бы лучше попасть через неделю домой… чем на Площадь Революции?
ДАНТОН (любезно посторонившись). Пожалуйста, проходи, Камилл…
КАМИЛЛ (выпрямляется). Пожалуйста, передайте этому господину, что я не нуждаюсь в его визитах.
ПРИСТАВ. Но господин… этого я не могу…
ФИЛИППО. Демулен, это моральный шантаж, а вы перед ним трусите!
КАМИЛЛ (близок к исступлению). Скажи ему что хочешь! Я не выйду к нему, и дело с концом!
ФАБР. Скажи ему, что Камилла нет дома!
Смех. Выпроваживают Пристава.
ПРИСТАВ (отчаянно). Господа!..
ВСЕ (кроме Филиппо). Давай, пошел! – Выкручивайся сам, это твое дело!
Выталкивают его.
ДАНТОН. Ну, Камилл, хоть раз ты сумел поступить как мужчина. Идем!
Выходят все, кроме Демулена и Филиппо.
КАМИЛЛ (стоит в унынии). В конце концов… этого решительно требовала честь…
ФИЛИППО (поднимает глаза). Вам не то что для любви, а даже для простой жажды жизни недостает сил.
Опускаются мрачные сумерки.
КАМИЛЛ (падает на постель). Ах, мне хотелось бы уже сейчас быть под землей…
КАРТИНА 2
У Дантона. Луиза открывает дверь на звонок Люсили, которая стоит в дверях – разгоряченная, исхудавшая, охрипшая.
ЛЮСИЛЬ. Госпожа Дантон дома?
ЛУИЗА (равнодушно). Прошу. Это я.
ЛЮСИЛЬ (разглядывает ее с выражением испуга). Вы – Луиза Дантон?.. Жена депутата?!.
ЛУИЗА (по-прежнему). Да, это я. С кем имею удовольствие?
ЛЮСИЛЬ (отчаянно). Сколько вам лет?!
ЛУИЗА. Шестнадцать. Кто вы?
ЛЮСИЛЬ (беззвучно). Люсиль Демулен… На что же мне этот подросток! (Поворачивается.) Извините. (Останавливается и возвращается.) Все равно. Вы должны мне помочь.
ЛУИЗА (вводит ее в дом). Садитесь, пожалуйста.
ЛЮСИЛЬ (садится). Каким образом вы намерены спасать своего мужа?
ЛУИЗА. Любые шаги с моей стороны были бы бессмысленны.
ЛЮСИЛЬ (ошарашенно помолчав). Вы осознаете ситуацию?!
ЛУИЗА. Разумеется.
ЛЮСИЛЬ. Нужно действовать незамедлительно. Я на свободе. Я могу сделать все, что в силах человеческих… но не знаю что! И никто мне не говорит, никто, абсолютно никто! О, до чего же люди презренны… Я потеряла уже весь день. А Камилл пишет… из тюрьмы… Я прочла первое письмо. Остальных я не вскрываю. Потому что мне нельзя – потому что мне нельзя сойти с ума!!!
ЛУИЗА. Вы уже пробовали что-нибудь предпринять?
ЛЮСИЛЬ. Что за вопрос!.. Естественно, прежде всего я хотела подкупить самых влиятельных присяжных. Несколько из них в любом случае будут участвовать в этом процессе… Что же это?! Почему они не хотят брать денег?! Меня вышвыривали за дверь, как собаку, восемнадцать раз!
ЛУИЗА. Конечно. Это было бессмысленно.
ЛЮСИЛЬ. Я стучалась в двери всех судей, обвинителя, председателя. Меня не приняли нигде. Ни к чему деньги, мольбы, упорство – будто упираешься в глухую стену!
ЛУИЗА. Именно.
ЛЮСИЛЬ. Моя последняя надежда – Робеспьер. Поэтому я сюда и пришла. Вас пропустят к нему, потому что вас никто не знает; я проскользну за вами. Мы встанем перед дверью и не двинемся с места, пока он нам не уступит. Если он попытается нас прогнать или уйти, я заколюсь кинжалом у него на глазах. Камилл любил его больше, чем меня… Скорей, пожалуйста, собирайтесь. Пудриться не надо!
ЛУИЗА (спокойно). Перед врагом Дантона я не унижусь, какова бы ни была цена.
ЛЮСИЛЬ. Дитя! Да что значат унижения, когда речь идет о жизни самого дорогого человека?!
ЛУИЗА. Это абсолютно бессмысленно в любом случае, госпожа Люсиль. (Гневный и отчаянный возглас Люсили.) Но послушайте, пожалуйста, может быть, я знаю, как вам помочь. (Люсиль принуждает себя слушать внимательно.) Напишите Робеспьеру, что ваш муж как раз собирался вернуться на сторону правительства, а поскольку теперь уже слишком поздно, то он не хотел бы, по крайней мере, чтобы Робеспьер вспоминал о нем как о враге. Боже вас упаси умолять о милости! Это письмо нужно вручить ему без посредников – стало быть, на улице. (Встает и берет со шкафчика письменный прибор.) Пожалуйста, пишите здесь.
ЛЮСИЛЬ (удрученно садится). Что ж, попробую… Но это такая жалкая полумера…
ЛУИЗА. Я предлагаю вам единственный способ.
Люсиль обмакнула перо; колеблется.
ЛЮСИЛЬ. Благодарю вас… (Пишет несколько слов, останавливается; падает духом.) О, Боже мой, мы бессильны!.. (Энергичный звонок.)
ЛУИЗА (встает). Извините. (Выходит открыть, Люсиль пытается писать. Луиза возвращается, ведя с собой Лежандра.) …Да. Только что пришла.
Обернувшись, Люсиль вскакивает на ноги.
ЛЕЖАНДР (ей). Гражданка…
ЛЮСИЛЬ. Наконец-то мужчина! Послушайте, в случае падения Дантона Конвент останется на милости Комитета, а Комитет – на милости Робеспьера, который ведь и добился силой этого процесса. Разве не так?
ЛЕЖАНДР. Да, именно так…
ЛЮСИЛЬ. Значит, нужно этому помешать!
ЛЕЖАНДР. Верно. Послу…
ЛЮСИЛЬ. Сначала послушайте меня! Лежандр, вы умеете убивать… (Лежандр даже подпрыгивает.) Конечно же как мясник… Нападите сегодня ночью на Робеспьера из засады и убейте его!
Лежандр оторопело отступает, потом усмехается. Луиза медленно качает головой, глядя на стол.
Он возвращается утром, улицы пусты, никто не узнает, что это вы, а вся Франция вздохнет с облегчением! Итак, медлить нельзя: сегодня ночью! Лежандр, вы спасете отечество!
ЛЕЖАНДР (треплет ее по плечу). Мы немножечко спятили… что ж, ничего удивительного. (Жестом гасит ее вспышку.) А теперь послушайте, пожалуйста.
Садится. Луиза успокаивает Люсиль, коснувшись ее ладони. Убеждает ее тоже сесть.
Дамы, между нами говоря, Конвент осрамился. Робеспьер завладел сегодня утром нашими умами, мы дали увлечь себя, как обычно, – а теперь начинаем понимать, что мы декретировали, и горько сожалеть об этом. Эх, вечно одна и та же история. Зато узники мудрее нас. Они придумали прелюбопытный план… Гражданка, вы помните генерала Дийона? (Люсиль кивает.) Ну так он возлагает на вас надежды. Вот письмо от него.
Люсиль, не говоря ни слова, хватает письмо и отходит к окну. По ее движениям видно, что она вновь ожила.
ЛУИЗА. Что за план?
ЛЕЖАНДР. Дантон намерен обратить общественное мнение в свою пользу со скамьи подсудимых. Если это ему удастся, Трибунал не посмеет их тронуть. А Комитет будет бессилен, потому что Конвент не пойдет уже ему навстречу… Сейчас речь о том, чтобы обеспечить Дантона поддержкой со всех сторон: политические заключенные организуются повсюду, а все свободные недовольные должны объединиться во внешнюю лигу с верховным комитетом.
ЛУИЗА. Если речь лишь об освобождении, то зачем организация заключенных? Или эта лига… ох, Лежандр, по-моему, это отдает провалившимся планом эбертистов.
ЛЕЖАНДР (испуганно). Гражданка, опомнитесь! Кто стал бы думать о подобных вещах! (Тише.) Ну а даже если бы и так – сравните обстоятельства. Тогда Париж был сонным; сегодня он дрожит от волнения. Тогда ни у кого не было серьезных претензий к Комитету; сегодня, уважаемая сударыня, деспотизм Комитета оттолкнул от него уже половину населения, а прежде всего сам Конвент! (Еще тише.) Поверьте мне: если бы сегодня кто-нибудь набрался мужества… Но тсс! Нечего об этом говорить.
ЛЮСИЛЬ (складывает письмо и подходит). Я их не подведу. Сегодня к вечеру лига будет существовать и действовать. У вас есть список адресов?
ЛЕЖАНДР (подает). Пожалуйста. На первой странице друзья Дантона.
ЛЮСИЛЬ (сосредоточенно проглядывает). То есть одни капиталисты. Это очень важно: нужно ведь будет собрать и порядочно народу из предместий. Надо заплатить агитаторам, заполнить галереи – как в Клубе, так и в Конвенте – и даже окружить Трибунал.
ЛЕЖАНДР. Бога ради! Не так громко!
ЛЮСИЛЬ. Богатые родственники обвиняемых должны пожертвовать половину движимого имущества…
ЛЕЖАНДР (откидывается). Хо-хо-хо! Попробуйте им об этом сказать!
ЛЮСИЛЬ (складывает и прячет письмо). Уж я-то им скажу, Лежандр. А скрягам разъясню, что падение Дантона – это диктатура неумолимого террора и огромное фискальное бремя. Чтобы предотвратить это, они все пооткрывают кошельки. (Хочет уйти; через плечо.) Лежандр, я буду благодарна вам до самой смерти.
ЛЕЖАНДР. Эй, гражданка! (Люсиль останавливается у двери.) Вас знают; если вы начнете носиться по всему городу, к вам пристанут шпики. Пусть госпожа Дантон возьмет половину адресов. (Луиза спокойно качает головой.) Что это?!.
ЛЮСИЛЬ. Пустая трата времени. У этой женщины нет сердца.
ЛЕЖАНДР. Минутку, минутку. А почему вы не хотите помочь? Речь ведь о вашем муже!
ЛУИЗА. Знаю. Но во-первых, ваш план абсурден…
ЛЕЖАНДР (гневно). И почему же, позвольте узнать?
ЛУИЗА. Почему? Потому что Комитет слишком мудр, чтобы дать обвести себя вокруг пальца таким ребяческим способом, и слишком могуществен, чтобы шайки подкупленных оборванцев могли ему навредить. Во-вторых, заговор (Лежандр в гневе делает haut-le-corps) должен открыться очень скоро, что лишь ускорит гибель всех обви…
ЛЮСИЛЬ. Господи Боже! Как можно такое говорить!
ЛУИЗА. Люсиль, последуйте лучше моему совету. Не дайте вовлечь себя в это безумие.
ЛЮСИЛЬ (какое-то время колеблется). Нет. Сейчас не время для полумер. А если мы проиграем, что ж, тогда, по крайней мере, погибнем все вместе.
ЛУИЗА. Если так, то это другое дело. Мне-то как раз жизнь только теперь начинает улыбаться вновь, так что я не выброшу ее в окошко из страха перед осуждением ближних. Я не стану участвовать в ваших заговорах и не потрачу на них ни су.
ЛЮСИЛЬ (тихо, взявшись за ручку двери). Это называется низость, сударыня.
ЛУИЗА. Да.
Люсиль уходит.
ЛЕЖАНДР (фамильярно придвинувшись). О мудрая, мудрая головка! Значит, мы уже нашли себе утешителя после муженька? Рановато… но ничего удивительного, с таким-то личиком.
Хочет ее обнять. Луиза спокойно встает и убирает письменный прибор. Уничтожает начатое письмо.
ЛУИЗА. Сдается мне, что вы тоже не горите самоотверженностью.
ЛЕЖАНДР (продолжает спокойно сидеть, с улыбкой). Гм… ну нет. Я всей душой желаю успеха бесстрашной госпоже Демулен и буду чертовски рад, а вслед за мной и весь Конвент, если у них все получится. Однако пока я предпочел бы не лезть Комитетам в пасть.
ЛУИЗА (закрывает шкафчик). Правильно. А теперь оставьте меня, пожалуйста.
ЛЕЖАНДР (поднимается во внезапном испуге). Чтобы ты могла побежать прямо в Комбез и донести, да? Только посмей у меня…
ЛУИЗА. Доносчики мало имеют со своего ремесла, Лежандр! Участь Шабо не вселяет желания подражать!
ЛЕЖАНДР. Потому я и советую тебе сидеть тихо! Послушай-ка, малышка, если пикнешь хоть словечко, я скажу, что этот план – твоя выдумка. А теперь спокойной ночи, прекрасные глазки!..
ЛУИЗА. Ах, так это вы хотите их предать? Я не стану вам мешать. Дверь там.
Лежандр уходит, взбешенный и полный недоверия.
КАРТИНА 3
Вестибюль Революционного трибунала. Барьер посредине отделяет вход для суда (слева) от входа на галерею. Пристав I в глубине слева, Пристав II спереди справа. В левой стене третья дверь, ведущая в комнату присяжных. Настроение толпы: веселое волнение в предвкушении массового развлечения. Фукье-Тенвиль читает при закрытых дверях обвинительный акт. Тишина.
ЖУРНАЛИСТ I (входит быстрым шагом слева, показывает две бумаги). Редактор «Фонаря свободы» из Версаля. Вот разрешение.
ПРИСТАВ I. Как, еще один! (Проверяет.) Вы что, слетелись сюда со всей Франции?!
ЖУРНАЛИСТ I. Полагаю, да. Поживей!
ПРИСТАВ I (отдает бумаги). Но вам придется стоять. Все занято с полуночи.
Из глубины.
ГОЛОС ФУКЬЕ (когда Журналист заходит). …в том, что в сговоре с врагом…
Неуловимый шелест возмущения. Приглушенный крик Дантона. Справа вбегает Партия 1, из двух человек.
ГРАЖДАНИН I (Приставу II, который занят проверкой документов). Обвинительный акт кончился?
ПРИСТАВ II. Прокурор как раз заканчивает.
В глубине голос Дантона раздается среди тишины.
ГРАЖДАНИН II. О! Ты слышишь его?!.
ГРАЖДАНИН I (вырывает документы). Только бы поместиться!..
Втискиваются с трудом. Через открытые двери, из глубины.
ГОЛОС ДАНТОНА. …мерзавец Сен-Жюст, ты ответишь перед потомками за это кощунство!..
Далее, уже при закрытых дверях, спокойное предупреждение Эрмана, председателя, который затем поворачивается к Фабру. После слов Дантона первый, очень легкий заинтересованный ропот; он смолкает во время допроса Фабра. Порядок. Слева.
ЖУРНАЛИСТ II (в дорожном платье, торопливо вбегает. Остановленный Приставом, подает ему документы). Редактор «Знамени» из Реймса! Пропустите!
ПРИСТАВ I. А разрешение?
ЖУРНАЛИСТ II. Это еще что?!.
ПРИСТАВ I. Декрет Собрания: нельзя делать заметок о ходе разбирательств без разрешения от Комитета безопасности. (Журналист, не говоря ни слова, поворачивается направо.) Тех, кто пишет на галерее, арестовывают! А впрочем, во всем здании уже и яблоку негде упасть.
ЖУРНАЛИСТ II (посреди сцены). Этот Комитет что, с ума…
Входят Бийо и Вадье. Журналист спешно испаряется под их неблагосклонным взглядом.
ВАДЬЕ (Приставу I). Встаньте у входа, их еще много придет. Они могут высадить дверь.
Пристав уходит в коридор налево.
ДЮМА (вбегает и сталкивается с ним). Обвинитель все еще говорит?
ПРИСТАВ I. Уже закончил, господин вице-председатель.
Исчезает. Дюма приветствует депутатов торопливым кивком.
ВАДЬЕ. Пусть Фукье выйдет к нам, как только сможет.
Дюма делает знак и входит в зал. Из глубины.
ГОЛОС ФАБРА. …и Делоне не имеют ко мне никакого отношения. С Шабо я ни разу и словом…
Слева.
ВАДЬЕ. Вроде бы все в порядке? И было же о чем беспокоиться!
БИЙО (зловеще). Терпение, коллега.
Из глубины Эрман поворачивается к Дантону; выжидательное волнение. Потом заинтересованный ропот, очень явный, медленно нарастающий. Дантон начинает громогласно, однако относительно спокойно. Постепенно распаляется. Справа врывается Партия 2, из пяти человек. Пристав II вынужден их остановить.
ПРИСТАВ II. Эй! А документы?..
Одновременно, справа.
–
ГРАЖДАНИН I. Только поскорей! Поскорей!!
ГРАЖДАНИН II. Ну, теперь начнется потеха…
–
Слева.
–
ДЮМА (вбегает из глубины; поначалу держит двери незакрытыми). Фукье просит извинить его: сейчас он ни на секунду… (Говорят вполголоса.)
Из глубины.
ГОЛОС ДАНТОНА (все яростнее). …у меня общего с этой сволочью? Кто посмел посадить этого вора Шабо бок о бок со мной?! Вы что, совсем всякий стыд потеряли?! Нас, авангард Революции – чистейших…
–
Дюма закрывает двери, сам оставшись в вестибюле. Справа.
ГРАЖДАНИН I. Ну и наглец же он!
ГРАЖДАНИН III. И правильно! Кто додумался посадить его с этими клопами?!
ГРАЖДАНИН IV. Ну, ну… Уж Комитет-то знает, что делает.
Слева. Дюма возвращается в зал.
…..
ГРАЖДАНИН V. Дантон не ангел, Пуаро!
Из глубины.
ГОЛОС ЭРМАНА (очень спокойный). …покажет, является ли такое объединение обвиняемых оправда…
…..
Между Дантоном и толпой установился контакт. С этого момента ощущается напряжение. Ропот нарастает. Пристрастный протест уже начинает проклевываться, однако пока суд сохраняет контроль над толпой. Справа.
ГРАЖДАНИН I (по окончании проверки). Наконец-то!
Хватают документы и бегут.
ГРАЖДАНИН IV. Ой… нам уже не протолкнуться!..
Борьба в открытых дверях под шиканье, призывающее к тишине. Гражданам II и IV удается протиснуться, остальные толкаются понапрасну. Из глубины.
ГОЛОС ДАНТОНА. …за спиной, пусть посмеют встать здесь передо мной и повторить свою позорную клевету! (Гул уже напряженного одобрения, пока еще приглушенный.) Пускай только посмеют, и я разделаю их под орех фактами из их же собственных карьер!
Ропот начинает выражать восторг – по большей части из-за отличной потехи, в меньшей степени – уже и морального плана. Бийо адресует Вадье саркастическую ухмылку.
Я разоблачу в их жизни такие постыдные бездны, что они уже не отважатся смотреть миру в глаза!
Толпа заинтригована; невольные вопросительные возгласы, никому конкретно не адресованные.
Они повыползали из ничтожества, чтобы облить меня грязью, и я спихну их обратно в ничтожество одним-единственным словом правды!
Первые нечленораздельные восклицания. Всеобщее волнение. Первый звонок колокольчика; гвалт тут же утихает, однако возбужденный ропот уже не прекращается. У входа ожесточенный приглушенный спор.
ГОЛОС ДЮМА. Барьер треснет! Заприте двери на ключ!
Далее сравнительно спокойный диалог Дантон – Фукье – Эрман. Трое недопущенных не оказывают сопротивления. Одновременно, справа.
…..
ГРАЖДАНИН I. Идемте к окну!
ГРАЖДАНИН III. У каждого по целой толпе.
ГРАЖДАНИН IV. Они с утра сидят друг у друга на плечах…
ГРАЖДАНИН I (у дверной створки). Тсс!.. Все слышно…
…..
Приникают головами к двери. Слева.
…..
БИЙО. Все в порядке… а?
ВАДЬЕ. Недотепа же этот Фукье…
БИЙО. Они оба слишком слабы. А будет еще хуже; это пока только цветочки.
ВАДЬЕ. Что же, раз Робеспьеру всегда надо настоять на своем…
…..
Справа.
ПАРТИЯ 3 (из семи человек, вбегает и оттесняет Пристава). Будет битва, вот увидите! Что за голос, черт подери! (Возле двери конфликт с Партией 2).
ПАРТИЯ 2 и ПРИСТАВ II. Больше нет мест. Заперто!
Дергают дверь. Постучаться не смеют; следуют примеру троих недопущенных. Спор, так как на всех не хватает места.
ПАРТИЯ 3. И в самом деле! – На ключ! – О черт, проклятье! – Да посторонитесь же, будьте вы неладны!
Двоим удалось пролезть; теперь они уже не двигаются с места.
ВНОВЬ ПРИБЫВШИЙ (обнаружил дверь налево). О… сюда!
Партия 3 бежит за ним.
…..
ПАРТИЯ 2 и ПРИСТАВ II. Стой! Эй! – Нельзя! – Вход для суда!
Слева.
БИЙО (тихо). Господа, больше нет места. Уходите.
…..
Смельчаки тут же останавливаются; один, уже перелезший через барьер, теперь возвращается. Справа.
…..
ПАРТИЯ 3 (будучи остановлена). Для суда… – Что, нельзя? – А почему? – Оставьте. – Что ж поделаешь. – Пойдем.
Уходят, за исключением двоих, оставшихся возле двери. В глубине. Голос Дантона, очень серьезный, звучит особенно подчеркнуто. Гул в зале смолк, уступив место глубокому сосредоточенному молчанию.
…..
Справа.
…..
ГРАЖДАНИН III (удовлетворенно). Этот Фукье к вечеру поседеет, как пить…
ГРАЖДАНИН I (сразу всецело захваченный). Тихо! Слу…
Сосредоточенность и напряжение завладевают всеми. Всюду необыкновенная, ничем не нарушаемая тишина. Слушают. Слева.
ВАДЬЕ (приблизился к двери; взволнованным шепотом). Эй, Бийо! Поди-ка послушай…
…..
Внимательно прислушиваются. Какое-то время совершенно ничего не происходит. Справа.
ГРАЖДАНИН IV (вполголоса). Эй!.. Что это значит…
ГРАЖДАНИН I (шепотом, в бешенстве). Заткни пасть!..
Снова полная тишина. В глубине. Дантон закончил. Поднимается гул, уже более плотный и яростный: в толпе наладились и внутренние контакты. Нервные обсуждения, домыслы, вопросы, утверждения и отрицания. Волнение нарастает: колокольчик звонит все чаще, его действие длится все меньше. Обвиняемые тоже оживились и переговариваются между собой; их голосов разобрать нельзя. Смущенный ответ Эрмана тонет в этом нервозном, хотя все еще сдерживаемом, возбуждении. Толпа начинает разделяться: тех, кто поддерживает обвиняемых, больше. Однако преобладающий веселый тон не претерпевает изменений.
Слева.
БИЙО (яростно). Вот этого-то я и ожидал! Я знал, что он до этого додумается!
Справа.
ГРАЖДАНИН IV (настойчиво). О чем это он? Каких свидетелей?
ВНОВЬ ПРИБЫВШИЙ 2. Для защиты…
ГРАЖДАНИН III. Своих коллег из Конвента… а что, знатная идея!
ГРАЖДАНИН I. Потише ты!..
В глубине. Первый членораздельный голос из толпы выделяется из ропота, неприкрыто выражая одобрение. Он провоцирует весело-возбужденный протест – женский визг – и гораздо более мощное одобрение других голосов, подтверждающих, требующих. От колокольчика теперь уже мало проку. Эрман впервые энергично возвышает голос и постепенно добивается смущения и относительной тишины. Эрман и Фукье поворачиваются к Эро; диалог снова становится спокойным. Однако Эро, впавший в благодушное настроение, смешит толпу. Смех на галерее, пока еще очень сдержанный, каждый раз смолкает при звуке колокольчика. Снаружи, справа, в конце длинного коридора возникает шум. Справа.
ГРАЖДАНИН IV (внимание ослабело, когда Дантон закончил). Ну… если так и дальше пойдет!..
ГРАЖДАНИН III. Куда там! Еще ничего и не начиналось!
Слева входит Фукье, красный, вспотевший, злой. Из глубины.
ГОЛОС ДАНТОНА (перебивает чужой допрос. Отныне перебивает все чаще и чаще). …категорически отказываемся, пока нам не предоставят наших…
Далее: поддержка из толпы, перешедшей от оживления к истерической распущенности, посредством коротких, взволнованных возгласов: «Вот именно! – Твоя правда! – Дело говорит! – Дальше! Не поддавайся! – Верно! – Имеют право!» Разумеется, через закрытые двери слов не слышно, однако, несмотря на всю неистовость, поддержка не приобретает агрессивного характера: недостает серьезной политической ориентации; недостает страстного негодования, этого магического двигателя любых массовых волнений. Короткие стычки между Дантоном, которого поддерживают Эро, Демулен и Вестерман, и внятным, однако пока еще спокойным голосом Эрмана. Слева.
ФУКЬЕ (тем, кого не впустили). В коридорах стоять нельзя. Пожалуйста, уходите.
Cправа.
…..
ГРАЖДАНИН I (все еще неуверенно). Но если в центре нет места…
ГРАЖДАНИН III (все больше наглея). Ничего не попишешь! Мы должны остаться здесь!
ВНОВЬ ПРИБЫВШИЙ 2. Имеем право стоять хоть на крыше!
…..
Слева.
ФУКЬЕ. Прошу – немедленно – уйти!
Пристав неохотно подходит. Справа.
НЕДОПУЩЕННЫЕ. Почему это? – Это что, новый декрет, а? – А может, Конвент упразднил открытые слушания? – О, почему бы и нет!
Слева.
ФУКЬЕ. Прочь, не то велю вас вышвырнуть!
Справа.
НЕДОПУЩЕННЫЕ (медленно отступают, оттесняемые Приставом. Мстят, язвя вполголоса). Ага, он отыгрывается на нас. – Тут-то он господин. – Тут он нос задирает. – А там спрятался под стол! – Только что вылез, посмотрите, какой красный!
Уходят. Слева.
БИЙО. Гражданин Фукье…
ФУКЬЕ (в отчаянии задевает заграждение). Сей-час! Господи Боже, дайте же мне перевести дыхание, не то меня удар хватит! (Отирает лицо платком.)
ВАДЬЕ. Рановато.
Снаружи, справа гвалт усиливается. Слева.
ВАДЬЕ. Что там опять творится?!
Два Пристава из зала бегут на шум. В глубине.
ГОЛОС ЭРМАНА (раздраженный, но все еще контролируемый). …что сейчас не ваша очередь, Дантон?! А вас, граждане, я снова предупреждаю…
Далее: ответ Дантона, фамильярный и насмешливый, под конец он обращается к толпе напрямую; часть галереи подхватывает глумливый тон; Дантон разжигает эти настроения, но пока еще ощущается скованность. Слева.
ФУКЬЕ (Приставам). Вы куда?
ПРИСТАВ III. Председатель велел нам охранять тот вход, потому что его начинают штурмовать.
Перебегают направо, перепрыгнув через барьер. В глубине. Среди вновь поутихшего шума идет допрос Демулена. Тон Камилла, поначалу задорно-вызывающий, постепенно переходит в истерически-раздраженный, в подобие женского крика. Толпа все свободней выказывает отчасти сочувствие, отчасти (особенно под конец) презрение. Женщины жалеют его и визгливо высмеивают. Хотя суд и утратил авторитет, Камилл вот-вот навлечет убийственный французский смех и на свою партию. Поэтому Дантон перебивает его все чаще, обращаясь напрямую к толпе, с каждым разом вызывая все более бурную реакцию. Эро, Вестерман и Делакруа следуют его примеру. Неистового звона Эрмана хватает теперь максимум на тридцать секунд.
Снаружи, справа шум на некоторое время утихает. Слева.
ФУКЬЕ (поднимается). Господа, доложите Комитетам, что Конвент должен немедленно прислать, в качестве свидетелей по требованию обвиняемых, депутатов: Кур…
БИЙО. Знаем. А вам, обвинитель, Комитеты докладывают, что самое время выказать немного энергии.
ФУКЬЕ (негодующе). Немного энергии!.. И как же это?! Устроить представление, как он?!
ВАДЬЕ. Именно! Дали ему разораться на весь город!
Из глубины. Как раз сейчас Демулен начинает кричать. Диалог между ним и судьей Добсаном, которого поддерживает Эрман, грозит перейти в перебранку. Слыша смех толпы, Дантон при поддержке коллег вставляет саркастические замечания, все чаще напрямую обращенные к галерее, чтобы снова обратить этот смех на головы судей. Галерея реагирует одобрительно, подхватывая и повторяя остроты. Этот контакт представляет собой угрозу для суда, который, однако, пока что его игнорирует. Слева.
ФУКЬЕ. И как же мне заткнуть ему пасть?! С ума посходили?! И вообще, чего это вы тут лезете не в свое дело? Присутствовать не присутствуете, а суждения выносите?! По какому праву?!
БИЙО. Комитет не спускает с вас глаз, Фукье. Нам известно каждое слово.
ФУКЬЕ (голосом, сдавленным от гнева). Ко мне, общественному обвинителю, вы посмели подослать шпиков?!.
ВАДЬЕ. А как же, Фукье! Ваша неустойчивость не внушает доверия!
Снаружи, справа шум возобновляется с еще большей силой. Пристав II идет разбираться. Слева.
БИЙО. Знайте, что я потребовал вашего ареста.
ФУКЬЕ (задохнувшись, почти зашатавшись). Мо… моего а…
Безмолвная пауза. В глубине. Первый громовой раскат смеха Дантона. Галереи вторят ему, не пытаясь более сдерживаться. Эрман реагирует первой вспышкой и при этом выказывает такой запас энергии, что заставляет толпу призадуматься. В одних он возбуждает уважение, в других трепет. Невзирая на саркастический ответ Делакруа и провокационный смех Камилла, галереи трезвеют. Теперь по ним проносится враждебный гул.
Слева.
БИЙО. Вы бы уже и сидели, да только Робеспьер отговорил…
ВАДЬЕ. Чтобы не откладывать процесс… вероятно.
Снаружи, справа шум нарастает. Пристав I прибегает из коридора напротив. В глубине. Среди этого нового гула, который в дальнейшем стихает, Эрман приступает к допросу Делакруа. Когда замечает, что напряжение спало, поручает Дюма сменить его и выходит. Слева.
ФУКЬЕ (взрывается. Голос, поначалу приглушенный, постепенно возвышается). Да разрази вас все черти в аду, ведите его сами, этот ваш треклятый процесс! Сами разбирайтесь с этой зверюгой, что рычит и ревет, будто слон, которого режут! Говорю вам: пришлите ему свидетелей, да поживее; иначе черт знает, до чего дойдет! (Хочет бежать. Бийо удерживает его.)
БИЙО (движением руки остановив Фукье). Вот наш ответ: или вы приведете процесс к известному исходу, или следующий будет вашим. (Возле входа крики.) Средства – дело ваше. В свидетелях вы откажете. (Фукье вздрагивает всем телом.) Врагам не посылают подкрепления. Это все.
Собирается уйти.
ФУКЬЕ (дрожит от ярости). Свидетелей вы должны…
Снаружи, справа у входа шумная потасовка. Слева. Эрман врывается и останавливается. За ним четверо Приставов, которые спешат на помощь коллегам. Из глубины.
ГОЛОС ДЕЛАКРУА. …Миончинский солгал! Я ничего не говорил о военных трофеях! И вообще, Дантон всегда был…
Напряжение вновь нарастает, недостаток энергичности и сноровки Эрмана дает о себе знать. Далее. Дантон яростно вмешивается; Дюма, впавший в бешенство, теряет остатки авторитета и власти над толпой. Между ним и Делакруа разгорается все более ожесточенная ссора. Стучат по столу кулаками; Дантон время от времени вставляет отрывистый возглас, как бы пришпоривая лошадей, ему вторят товарищи и галереи. Толпа в восторге заходится от хохота и кричит, однако любопытство удерживает ее от беспорядочных воплей или воя. Враждебный гул – опасный симптом серьезного умонастроения, – однажды возникнув, уже не прекращается. Делакруа и Дюма уже стараются перекричать друг друга. Слева.
ЭРМАН (у него перехватило дыхание – подает Бийо бумагу, которую тот не берет). Господа, вот список свидетелей защиты. Пожалуйста, поторопитесь; сами слышите, что творится.
ВАДЬЕ. Нельзя было этого допускать!
Фукье вернулся и встал между ними. Снаружи, справа. Переговоры; перемирие, но не мир.
Слева.
ЭРМАН (изумленно, с достоинством). Вы не знаете, что говорите. Они не хотят отвечать, пока мы не вызовем…
БИЙО. Даже если бы они собирались разнести все здание – откажите!
…..
ФУКЬЕ. Но ведь мы не имеем права!
ЭРМАН (отступает на шаг). Что?! Исключено. Право-то за ними. Толпа разошлась и поддерживает их уже единодушно. Мы не можем отказать.
…..
В глубине. Дюма одержал победу. От его безудержного крика внезапно зародился страстный, весьма серьезный протест другой части толпы: той, которая не ради одной только оргии, но и, пусть не отдавая себе в том отчета, ради спасения души участвовала в каждой из многочисленных grandes journées [52]Великих дней ( фр .).
последних лет. Эта стихия отличается наивысшим жизненным напряжением; а потом, согласно закону природы, все подхватывают тон, заданный этими людьми. Протест так громок, что почти слышны слова: «Дай ему сказать! – Не перебивайте обвиняемых! – Свободу слова в суде!» Наступает кратковременное затишье, в течение которого Делакруа доканчивает фразу, прерванную вице-председателем. Слева.
ЭРМАН. Пожалуйста, посудите сами.
Перепуганный Бийо заметно дрожит.
ФУКЬЕ. И они не переставая грозят вам разоблачениями!
ВАДЬЕ. Бийо, свидетелей придется прислать.
БИЙО (не прекословя). Придется оцепить здание войсками.
Испуг.
ФУКЬЕ. Это безумие! Народ…
В глубине. Дантон подобно снаряду ворвался в примолкший было хор, который моментально грянул с невиданной доселе силой. Пробудившийся фанатический элемент на этот раз уже не выступает явно, однако ощутимо и тревожно сопровождает элемент веселья. Начинается оргия. Рык Дантона триумфально плывет по вспененным валам крика, смеха, истерического женского визга, свиста и подспудного ворчания. Все это на фоне неистово заливающегося колокольчика. Снаружи, справа. Подхлестываемая происходящим потасовка тут же перекидывается в коридор.
Слева.
ЭРМАН. Я буду вынужден прервать слушания, господа!
Снаружи, справа. Они уже в коридоре. Грохот стоит на все здание. Шум сливается воедино. Слева.
ФУКЬЕ (подпрыгивает, осененный спасительной мыслью. Кричит, как будто желая перекричать тайфун). Послушайте! (Тянет остальных вперед.) Пусть Конвент сам решает вопрос со свидетелями, раз речь идет о его членах! (Всеобщее облегчение, однако Вадье обеспокоен.)
БИЙО (секунду спустя, с облегчением). Хорошо. Фукье, подите скажите им. (Вадье тянет его к выходу налево.) Однако же вы должны послать письмо в Комитет спасения!
Бийо и Вадье останавливаются ненадолго, невзирая на спешку, и бросают на Фукье пронзительный взгляд, который тот игнорирует. Фукье заходит внутрь. Из глубины.
ГОЛОС ДАНТОНА (язвительно выделяясь среди шума). …французский народ? Как судьи извращают закон? (Саркастическое и возмущенное одобрение.) Свидетелей защи…
Под влиянием неистово заливающегося колокольчика Фукье и, вероятно, его жестов шум утихает, сначала переходя в затишье, потом окончательно. Снаружи, справа и слева. В коридоре справа штурмующие одержали победу; слышно, однако, что и слева, в конце длинного коридора, люди штурмом берут вход. Справа врывается победоносная Партия 4 из девяти человек. С промежутками в несколько секунд входят люди группами по четверо, двое, пятеро. Слева. На середину возвращаются Бийо и Эрман: первый из передней левой части сцены, второй от двери, ведущей в глубь сцены. Вадье хочет убежать налево, однако отступает, услышав, что и там идет осада. Пытается спрятаться, несколько встревожен. Справа.
ПАРТИЯ 4 (в прекрасном расположении духа). Его слышно аж за мостом… Стены дрожат, гляньте-ка только! – Он еще может выиграть, помяните мое слово! – Ну, куда теперь?
Слева.
ЭРМАН. Стойте! Чего вы хотите?
Вадье держится за спинами коллег. Справа.
ПАРТИЯ 4 (осаждает дверь). Войти! Хотим войти и послушать! (Колотят в дверь.) Эй, открывайте! – Открывайте там! – Мы выбьем дверь!
Слева.
ЭРМАН. Нет мест! Пожалуйста, уходите!
Бийо поспешно загораживает собой дверь слева. Вадье забивается в угол справа от него, потому что… Справа. Партия 4 обнаружила эту дверь и ринулась к ней с торжествующим воплем.
Слева.
ЭРМАН. Вход воспрещен! Имейте уважение к суду!
Его добродушно оттесняют.
ПАРТИЯ 4. Это нас не волнует! – Везде можно! – Мы хотим войти! (Язвительно.) Уважение, да? – Сначала управьтесь с Дантоном! – Растяпы! – Сбежали от заключенных! – Трусы! (Обращаясь к Бийо.) С дороги!
БИЙО (с неожиданной мощью в голосе). Я представитель народа!
Это возымело действие. Запал растрачен, они не осмеливаются его тронуть. Люди останавливаются, успокаиваются – поначалу ворчат и насмехаются, но вскоре слушают уважительно, молча. В глубине. В еще более остывшей, протрезвевшей, тишине Фукье оглашает намерение обратиться к Конвенту. Потом деловитое обсуждение и согласие. Снаружи, слева. Толпа выломала замок и с шумом рассыпалась по коридору.
Слева.
БИЙО. Граждане! Кто нарушает общественный порядок, служит врагам службу – сегодня более чем когда-либо!
Партия 5, целая толпа, врывается слева. Однако она останавливается при виде благоговейного поведения своих предшественников и тоже утихомиривается. Только первые из нижеследующих слов оказываются заглушены.
Поворачивайте назад! Иначе Конвент оцепит Трибунал войсками и никто не сможет добраться даже до окон!
ПОСЯГАТЕЛИ (возмущенный ропот, однако без особой уверенности). Войсками… Он сказал войсками… Что, хотят оцепить?! (Отдельные голоса.) Как же так, ведь слушания публичны! – У нас есть право слушать! – Вы еще и стрелять готовы! – Совсем как при тиране!..
БИЙО. Но права оскорблять суд у вас нет! Люди, при тиране вы были чернью… (Львиное рычание; еще более глубокая тишина.) Сегодня вы свободные граждане. Сегодня вы – хозяева города… (несколько утвердительных удовлетворенных возгласов) и потому отвечаете за порядок в нем. Ваше правительство служит вам, а не вы правительству; поддержите же его, вместо того чтобы ему мешать! (Более сдержанное выражение одобрения со стороны нескольких человек.) Итак, идите и сами позаботьтесь, чтобы все было мирно.
В глубине. Обвиняемые выражают согласие. Оживление, однако порядок восстановлен. Посредине.
ПОСЯГАТЕЛИ (ропот ребяческого упрямства). Э, болтовня! – Хороши хозяева, когда нам ничего нельзя! – Что мне с того! – Хочу послушать, и баста! (Решительная поддержка.) Тихо ты, он дело говорит! – Да, да! Верно! – Толково рассудил! – Давай, уходим! (Отступают, отчасти добровольно, отчасти увлекаемые наиболее энергичными.)
ГОЛОС (подхваченный всеми. Поднимают шапки). Да здравствует Конвент!
Разделяются и уходят направо и налево. Слева.
ЭРМАН. Бийо, Трибунал благодарит вас.
Бийо холодно отвечает на рукопожатие, передернув плечами в знак презрения к собственным заслугам.
ФУКЬЕ (возвращается). Уф! Согласились…
В глубине. Сдержанный гул оживления; обвиняемые переговариваются, полные надежды.
ГОЛОС КАМИЛЛА (донельзя взволнованно, однако доверительно). …это точно, потому что Конвент тотчас их нам пришлет. (Вспышка нервозной радости.) О, дру…
Слева.
ФУКЬЕ (закрывает за собой двери). У нас есть, может, с четверть часа покою. Пойду напишу… (Эрману) подпишешь в зале. (Открывает дверь в середине левой стены, ведущей не только в комнату присяжных, но и в подобие фойе.)
БИЙО (через плечо). Нашему Комитету в руки, не забудьте! (Секунда промедления, обмен пронзительными взглядами.)
…..
ВАДЬЕ (останавливается; резко). Зачем?
Бийо игнорирует его.
ФУКЬЕ (от своей двери). Только пусть, Бога ради, поторапливаются с ответом!
…..
ЭРМАН (от двери в зал, с бессознательно героической улыбкой). Потому что это как плавание на горящем корабле, господа!
Exeunt omnes [53]Все уходят ( лат .).
.
КАРТИНА 4
Улица Сент-Оноре, 398. Робеспьер, без жилета и галстука, спит, положив голову на руки, сложенные на краю dressing-table [54]Туалетного столика ( англ. ).
. Разбуженный стуком, поднимает голову, слегка поморщившись, но не отвечает.
ЭЛЕОНОРА (входит, останавливается; очень тихо). О… прости. Я не знала, что ты вернулся.
РОБЕСПЬЕР (даже не взглянув на нее). Пятнадцать минут назад.
ЭЛЕОНОРА. Ты еще уйдешь?
РОБЕСПЬЕР. Через десять минут. Что тебе нужно?
ЭЛЕОНОРА. Что тебе принести?
РОБЕСПЬЕР. Ничего. Оставь меня в покое.
ЭЛЕОНОРА (взбунтовавшись). Но!..
РОБЕСПЬЕР (со зловещим спокойствием). Пожалей меня; и прекрати. (Прижимает пальцы ко лбу с гримасой боли и нетерпения. Издает тихий, похожий на рычание стон, не раскрывая рта.) Мммммм-ммм…
Тем временем Элеонора, ничуть не смутившись, тихо и умело наводит порядок в хаосе одежды, полотенец, бумаг и выдвинутых ящиков, царящем в комнате, – словом, устраняет следы пребывания в ней человека, который примчался домой на двадцать минут в сильном раздражении, в полубессознательном состоянии вследствие мигрени и бессонницы, чтобы переодеться и приготовиться к последующим семи часам парламентской борьбы. Во время этого занятия Элеонора то и дело взглядывает на него со сконфуженной, наполовину насмешливой полуулыбкой. Время от времени он не может не заметить этого или не почувствовать. Достаточно, чтобы в конце концов слегка повернуть голову в ее сторону. Он не видит ее отчетливо, так как фокусировка зрения требует от него слишком больших усилий.
РОБЕСПЬЕР (обычным голосом). Лео.
ЭЛЕОНОРА (непринужденно поворачивается). Да?
РОБЕСПЬЕР (протягивает к ней руку; другая остается на лбу). Прости меня. Я теряю рассудок.
ЭЛЕОНОРА (пожимает протянутую руку с веселой улыбкой). О Максим, на твоем месте я бы превратилась в сущего дьявола. Но послушай, ты умышленно моришь себя голодом?.. (Она задает этот вопрос будничным тоном, без иронии.)
РОБЕСПЬЕР (сдвигает брови в болезненном усилии припомнить). Я морю себя голодом?..
ЭЛЕОНОРА (с полуулыбкой). Всего лишь со вчерашнего полудня.
РОБЕСПЬЕР (ошеломленно, уронив руки). Святые угодники! (Поднимается.) А я-то думал, что со мной такое!..
ЭЛЕОНОРА (бежит к двери). Сейчас будет бульон.
Зовет за дверью кого-то внизу. Робеспьер стоит, опираясь о dressing-table, беспомощно и медленно вытирает лоб тыльной стороной ладони, потом так же бесцельно прижимает к нему обе руки с отчаянно искаженным лицом, чуть не плача, как человек, который слишком долго мучился. При появлении подруги берет себя в руки, но это удается ему плохо; последнее она игнорирует с несколько безжалостным тактом.
Пока ты пьешь, тебе приготовят что-нибудь еще. Почему ты стоишь? Сядь.
РОБЕСПЬЕР (машинальными движениями надевает жилет). Спасибо. Я больше ничего не хочу. (Явно нуждается в отдыхе.)
ЭЛЕОНОРА. Хорошо. Я ей скажу.
Стоит возле края стола посреди комнаты, пока Робеспьер, взбешенный своей слабостью, смачивает лицо одеколоном; потом оборачивается и поправляет прическу перед зеркалом. Наконец решается.
Максим… дело Дантона принимает дурной оборот?
Он поворачивается к ней очень медленно, застывает в пугающей неподвижнености. Элеонора опускает глаза. Почти шепотом.
Ну скажи мне, Максим.
РОБЕСПЬЕР (глядя на нее безо всякого выражения). С чего ты взяла? Ведь газеты…
ЭЛЕОНОРА (тяжко пожимает плечами). Газеты! Это газетам-то верить! (Краткая пауза. Он ждет, как изваяние; наконец она поднимает глаза.) Максим, никогда еще в час опасности, в пору тягчайших кризисов, никогда ты не выглядел так, как теперь.
РОБЕСПЬЕР (снова поворачивается к зеркалу с недоброй, сухой усмешкой). Что ж, коли ты судишь о политической ситуации по моему внешнему виду!
ЭЛЕОНОРА (как бы обращаясь к себе). Но ведь это самый верный способ.
РОБЕСПЬЕР (оборачивается внезапно и стремительно. Бледен, лицо слегка подергивается. Приглушенным голосом). Лео… мое терпение сегодня на исходе. Пожалуйста, не дразни меня.
ЭЛЕОНОРА (вдруг подходит к нему. Маскирует тревогу под ясной, насмешливой улыбкой). А ты пожалей меня. Сам знаешь, что такое тревога… (Хватает его за плечи.) Да что с тобой такое?!
РОБЕСПЬЕР (глядя в пол). Этот процесс – рискованная дуэль, однако я почти уверен в победе. Пока Конвент не теряет головы, пока у меня есть власть над клубом, до тех пор мне не о чем беспокоиться.
ЭЛЕОНОРА (уронив руки, смотрит в стену). Как ты меня утешил… (Стук в дверь. Подбегает к двери, забирает поднос, продолжает.) Этого достаточно. Больше ничего не надо.
РОБЕСПЬЕР (подходит к столу в центре комнаты, но не садится). Спасибо тебе. (Смотрят друг на друга, оба спокойны.)
ЭЛЕОНОРА (не выдерживает, наполовину шепотом). В таком случае откуда это выражение… отчаяния?
РОБЕСПЬЕР (даже вздрогнул. Гневно сдвигает брови; тут же берет себя в руки). У меня есть свои заботы, дорогое дитя. (Берет чашку с бульоном в обе руки, однако не поднимает, поскольку слишком горячо.)
ЭЛЕОНОРА (горько улыбнувшись одними губами). В самом деле?! А разве у тебя был хоть один свободный от забот час, сколько я тебя знаю?! (Горячее и тише.) Год тому назад ты целую долгую неделю был на волосок от гильотины… и ты не смотрел на мир так… (Еще тише.) Как…затравленный.
РОБЕСПЬЕР (с почти веселым смехом). Бог мой! Гильотина! (Поднимает чашку и дует на бульон.)
ЭЛЕОНОРА (теперь мягко). Максим, ударь меня, если хочешь. Но я с места не сдвинусь, пока ты мне не скажешь.
РОБЕСПЬЕР (вздыхает с наигранным терпением; облокачивается на стол, широко расставив руки). Женщина, мне ничто не угрожает. Ничто. Только… (Опускает голову. В этом состоянии слабости и депрессии он не в силах сопротивляться искушению поделиться с кем-нибудь другим китайской пыткой, которую он испытывает от одной мысли. Монотонно.) Дело Дантона – это дилемма. Если мы проиграем, то всей Революции конец. А если выиграем… то, вероятно, тоже. Пять лет борьбы, страданий, бесчисленных жертв… все – прахом…
Склонившись над столом с вытянутой шеей, некоторое время смотрит в бесконечность перед собой. Дышит медленно; его спокойное лицо выражает концентрацию, напряжение и восхищенный ужас – поразительное выражение, присущее ему на последнем портрете в профиль. Наконец, спокойно закрывает глаза и выпрямляется.
Мне не следует этого говорить. (Поднимает чашку и пьет. Отставляет ее в сторону. Веки и ноздри у него вздрагивают. С почти набожным выражением.) Я возвращаюсь к жизни.
ЭЛЕОНОРА (внимательно разглядывает его). Подобные мысли – типичный признак изнеможения, Максим.
Глубоко вздохнув, Робеспьер продолжает пить.
РОБЕСПЬЕР (вытирает рот. Голосом восставшего из мертвых). Будем надеяться, что ты права… хотя… Как бы там ни было, пока этот бес не мешает мне работать, то и невелика беда. (Смотрит на часы и присвистывает.) Надо торопиться. Сердечное тебе спасибо; мне значительно лучше. (Берет приготовленный галстук, ловко обматывает им шею.)
ЭЛЕОНОРА (проверяет состояние приготовленных манжет). В клуб?
РОБЕСПЬЕР (завязывает галстук). Да. (Надевает фрак.)
ЭЛЕОНОРА (с любопытством). Послушай, это правда, что как раз сейчас председательствует Лежандр?
РОБЕСПЬЕР (пристегивает жабо перед зеркалом). Ммм… (Закончив, прикрепляет манжеты.)
ЭЛЕОНОРА. Но тебе хотя бы не создают трудностей?
РОБЕСПЬЕР (занят правой манжетой). Вот уже три дня, как никто не создает мне трудностей – пока я на них смотрю. (Стук в дверь. Не поднимая глаз.) Войдите.
ЭЛЕОНОРА. Значит, до завтра, Максим.
Прощаются кивком. В дверях Элеонора расходится с Барером и Фукье.
БАРЕР и ФУКЬЕ. Добрый день.
РОБЕСПЬЕР (застегивает последнюю пуговицу. Не поднимает глаз). Здравствуйте. Ну что там? (Наконец отрывает глаза от рукава и смотрит на посетителей. Пожимают друг другу руки.) О, это вы, Фукье? Если не ошибаюсь, мы впервые встречаемся в частном порядке. (Утвердительный кивок обвинителя.) Присаживайтесь.
Садятся. Он стоит перед ними, оглядывая свои чулки и башмаки. Обнаруживает пятно прямо над коленом, берет щетку и счищает его, продолжая говорить.
Барер, рад вас видеть. Пожалуйста, шепните Комитету безопасности, чтобы обратили особое внимание на тюрьмы. Арест Дантона должен был подействовать на других как тревожный набат. Без сомнения, они организовываются и составляют заговоры. А нам только не хватало восстания политических заключенных в столице.
БАРЕР (робко). Вы полагаете?..
РОБЕСПЬЕР (выпрямляется). Еще как полагаю.
Барер широко раскрывает глаза, скорее удивленный, нежели задетый таким тоном. Робеспьер нетерпеливо садится, подперев руками голову, которую держит прямо.
Зачем вы пришли?
ФУКЬЕ. Робеспьер, этот процесс принял опасный оборот. Дантон приводит галереи в неистовство. Вместо того чтобы отвечать на обвинения, он сыплет громкими фразами и нападает на правительство. И это действует, Робеспьер! Он уже настолько уверен в публике, что сегодня посмел вызвать своих обвинителей на суд общественного мнения. Ход сегодняшнего заседания был до того… беспокоен, что если так и дальше пойдет…
РОБЕСПЬЕР (не шевелясь). Если так и дальше пойдет, друг мой, то назавтра Франция, со всех сторон оцепленная войсками, проснется без правительства и со столицей, занятой врагом.
ФУКЬЕ (с силой). Итак, Робеспьер?!
РОБЕСПЬЕР (облокотился на стол, наклонившись над ним. Говорит спокойно, как будто о чем-то очевидном). Итак, Фукье, три дня истекли сегодня; завтра Дантон должен умереть.
ФУКЬЕ (подавшись назад в кресле, гневно сдвигает брови). Какой же это ответ?
РОБЕСПЬЕР (по-прежнему спокойно). Завтра смертный приговор должен быть объявлен, Фукье. Ваше дело обосновать его и вынести. О последствиях позаботимся мы.
ФУКЬЕ (не может прийти в себя). Поймите, влияние Дантона на массы превосходит наше. Нас поддерживают закон и совесть; его – ничего, но на его стороне все. Если только он завтра опять начнет…
РОБЕСПЬЕР (comfortably). Лишите его слова.
ФУКЬЕ (рванувшись вперед). Обвиняемого?! Народ разорвал бы нас – и поделом!
РОБЕСПЬЕР. Народ проникся бы… проникнется к вам уважением. Самое время, прокурор! Дантон вызывает нас на суд общественности? Прекрасно! Чем его откровения могут нам повредить? (Отходит от туалетного столика и оглядывает свой туалет в зеркале со всех сторон.)
ФУКЬЕ. Есть еще кое-что… (Осторожно, неуверенно.) Вчера мы направили в Конвент письмо, содержащее требования обвиняемых. Мы послали его напрямую в Комитет спасения… (Смотрит на товарища.)
БАРЕР (в ужасном смятении). Почему… куда же… что….
РОБЕСПЬЕР (медленно возвращается и садится на стол). Что с ним случилось? Я его похитил. Оно у меня в кармане. (Хлопает себя по бедру.)
БАРЕР (оторопело, невинно). За-чем?!
РОБЕСПЬЕР (очень спокойно, но с несколько большим нажимом). Потому что не хочу, чтобы Конвент решал столь важный вопрос без моего контроля.
ФУКЬЕ (неподвижен, побагровел, жилы на лбу вздулись, как веревки). Робеспьер, это цинизм деспота.
РОБЕСПЬЕР (по-прежнему мирно). Я взял на себя ответственность за то, чтобы Дантон предстал перед судом. Кто возлагает ответственность, тот вручает и пол-но-мо-чия. Конвент ответит на ваше письмо, когда узнает, что об этом думаю я. Я прочту его – если прочту, – когда настанет подходящий момент.
БАРЕР. Но теперь ведь каждая минута!..
РОБЕСПЬЕР. Ответ Конвента, если он последует, будет отрицательным.
ФУКЬЕ. Но это извращение закона столь позорно, что должно всколыхнуть даже самых равнодушных.
РОБЕСПЬЕР. Если мы отступим хоть на дюйм, мы пропали. (Чуть мягче.) Я понимаю вас, Фукье. Однако закон всеобщего блага нейтрализует любые параграфы. Если вы считаете уничтожение Дантона на таких условиях беззаконием, то должны это беззаконие осуществить.
ФУКЬЕ (встает с истинным достоинством). Робеспьер, я судья, а не палач у вас на службе.
РОБЕСПЬЕР (продолжает сидеть на столе, однако уже в застывшей позе). Не у меня, но на службе у общества вы действительно палач. (Фукье слегка отступает, ошеломленный.) Мы выдаем вам врагов Республики, которых надо уничтожать, а не судить.
Фукье задумчиво садится.
БАРЕР (дрожит от нервного возбуждения). Бога ради, подумайте хорошенько! Дантон уже три дня восстанавливает Париж против нас. Куда же дальше провоцировать и без того разъяренные массы?
ФУКЬЕ (выйдя из задумчивости). Именно. Повторяю: вы не видели, что творится. Мы должны пойти на какие-нибудь уступки, чтобы вообще удержа…
РОБЕСПЬЕР (соскользнув со стола, как змея). Только посмейте выразить сомнение еще хоть словом, и я отправлю вас в тюрьму прямо из суда. Предупредите коллег – это касается вас всех. Комитет безопасности наблюдает за вами. У Вадье на каждого наготове ордер. (Тише.) Довольно жеста или взгляда.
Фукье смотрит ему в глаза, стиснув челюсти.
БАРЕР (негодующе). Но Робеспьер, суд не может отправлять свои функции под угрозой террора!
РОБЕСПЬЕР (откидывает голову со смехом, открывающим сверкающие зубы). Вот и посмотрим, как он не может! Террор, господа, это закон всеобщий! (Бареру.) Теперь вы начинаете понимать мое продолжительное сопротивление, а? (Смотрит на часы. Посетители встают.) Я опаздываю. O, bother! (Хватает шляпу и перчатки.) Я достаточно разъяснил вам ситуацию?
ФУКЬЕ (иронически). О, более чем. Я вас понял. (Посерьезнев.) Вы можете рассчитывать на безоговорочное повиновение.
РОБЕСПЬЕР (на бегу к двери подает ему руку). That’s the style. (С Барером, который стоит поодаль, прощается кивком.)
ФУКЬЕ. Желаю вам, чтобы ничей кинжал не достал пока до вашего сердца… но только ради государства.
Робеспьер разражается звонким, приятным смехом; исчезает.
БАРЕР (направляясь к двери, задумчиво, шепотом). Зато я отныне ему этого не желаю.
Фукье бросает на него проницательный взгляд, без тени удивления.