Вполне взрослый человек, у которого вполне взрослые ноги, должен сделать более тысячи четыреста шагов, чтобы пройти один километр. Семьсот раз должен он шагнуть вперёд левой ногой и семьсот раз — правой. А если кто-либо не совсем ещё взрослый человек и ноги у него детские или «юношеские», то он делает шаг гораздо короче. Чтобы пройти километр, ему надо сделать этих шагов так много, что их просто невозможно сосчитать без счётов, бумаги и карандаша.

Слов нет, когда вы идёте на какую-нибудь экскурсию, да ещё с песенкой и с весёлой шуткой-прибауткой, да к тому же после вкусного завтрака, то километры делаются меньше. Но когда на сердце тоскливо, в желудке пусто, а вокруг незнакомый лес становится всё гуще и гуще, то дорога удлиняется, растягивается, как резина в рогатке.

Рыцари Серебряного Щита брели по дороге, составленной из очень длинных километров. Тропинка вела их через глухие дебри, и хотя верхушки сосен купались в бирюзе и солнечных лучах, здесь, внизу, было сыро и хмуро. Когда они спускались на дно лесных оврагов, к подошвам их ботинок немедленно прилипал толстенный слой грязи. По временам им попадались глубокие кабаньи следы. А когда они поднимались в гору, то дорогу преграждали колючие заросли ежевики, она цепляла их за штаны и платья. Рыцари должны были перелезать через полусгнившие стволы поваленных ветром деревьев, которые лежат здесь уже многие годы.

Шли молча, почти не разговаривая. Только время от времени обменивались короткими замечаниями.

— Ежевика ободрала мне ногу, — плаксиво пропищала Кристя.

— А ты послюни…

И снова — тишина, в которой слышно лишь тяжёлое дыхание да шаги медленно бредущих людей.

— У меня в животе бурчит, — пожаловалась Данка.

— А у меня аж колет, — ответил Здись.

— Может, поищем ягод?

— Времени нет…

Они идут дальше. Больше всего достаётся Андрейке, потому что у него ноги не такие длинные, как у Кристи. Но он не хнычет, не отстаёт. Стирает только пот со лба и даже пытается что-то петь себе под нос:

Печально и неуверенно звучат слова Великой Песни — ведь жучки, которых он прихватил с собою в экспедицию, куда-то запропастились. Может быть, остались на яхте? А может, упали в воду и утонули? Андрейка, наверно, в сотый уж раз вынимает из кармана штанов спичечный коробок и проверяет, нет ли кого в нём… Нет, пусто, совершенно пусто… Ох, как же болят эти ноги и как ужасно хочется есть!

— Прошу прощения, — вежливо говорит Андрейка, обращаясь к чародею. — А вы не могли бы позвать своих чёртиков? Может, они немного подвезли бы нас на своих спинах…

Твардовский с тяжёлым вздохом перекладывает сундучок с Тройным Кладом на другое плечо, поднимает голову, смотрит на солнце.

— Увы… Только после полудня можно будет вызвать какого-нибудь из них, да и то из тех паршивых, что отсиживаются в деревне под ивами и на мельницах. Все остальные сейчас спят… Погодите, остановитесь на минутку! — восклицает вдруг он таким странным голосом, что все немедленно застывают на месте.

Чернокнижник несколько раз втягивает носом воздух.

— Ваши милости, дамы и господа! — торжественно обращается он к своим спутникам. — Пахнет дымом. Что хотите говорите, а поблизости живут люди. Значит, можно будет поживиться. Пошли!.. Ну, что же вы молчите?

Ребята продолжали стоять на месте, вопросительно глядя на Здися: он делом доказал, что, хотя и не является здесь старшим, однако вполне годится в командиры. А Здись насупил брови, задумался, на лбу у него обозначилось несколько складок-морщин.

— Мы ведь не знаем, кто там живёт, — сказал он наконец. — И пищу они готовят для себя. Ещё неизвестно, захотят ли они поделиться ею с нами. Времени же мы потеряем немало.

— А мы прикажем им, — оборвал Здися Твардовский. — У нас есть Клад, который даёт нам власть над людьми.

— С Кладом этим надо поосторожнее, — пробурчал Здись, — чтобы не пришлось нам снова удирать. Если вам так хочется, можете идти, а мы…

На Здися умоляюще глядели широко раскрытые глаза Андрейки, полные отчаяния светло-голубые глаза Кристи и скрытые за стёклами очков печальные глаза Данки. Даже Азор присел, вытянул морду и, словно понимая, о чём идёт речь, не отрываясь глядел на своего хозяина, слегка кивая ему хвостом. Четыре пары глаз просили: «Согласись, мы поедим немножко, ну, совсем капельку, и быстро пойдём дальше. Голод ужасно мучает нас…»

Очень трудно сказать «нет», когда самые близкие твои друзья просят, чтобы ты сказал «да». Здись был молодым командиром, с чувствительным, не огрубевшим ещё сердцем, и…

— Если вам так хочется, можете идти, — повторил он, — а мы… пойдём с вами. Только осторожно, — строго добавил Здись, чтобы не было заметно, что он изменил своё решение. — Сперва надо посмотреть, кто там живёт…

Уставив глаза в землю, Здись прошёл мимо сразу развеселившихся девочек и зашагал впереди, в ту сторону, откуда долетал запах дыма.

Не прошли они и ста шагов, как деревья перед ними расступились. Ребята, пан Твардовский и Азор притаились за кустами можжевельника. Сквозь редкие стволы была видна большая поляна, а на ней — белый двухэтажный каменный дом, окружённый садом и обнесённый забором из металлической сетки. Из труб валил дым. Возле входных ворот виднелась часовенка. Золотился в лучах солнца крест, а на пороге часовни дремал седой ксёндз в чёрной сутане. В его руках, плотно сжатых, были чётки. Бесцеремонная курица, негромко кудахтая, всё пыталась их клюнуть.

— Обед обеспечен, — сказал Твардовский. — У меня здесь есть кое-что специально для особ духовных. Орель, Омогель, Турмило… — он положил руки на крышку, сундучок начал излучать зеленоватый свет и через минуту открылся. — Умный и глупый, юный и старый, толстый и тощий — выполнят всё, чего вера захочет!..

Скрипнул ключ в замочной скважине. Чернокнижник извлёк из второго тайника кусок не то оконной замазки, не то глины и, положив его на ладони, показал ребятам.

— Это пластилин? — спросила Кристя. Твардовский добродушно покачал головой.

— Это волшебный воск, из которого можно вылепить знак, в какой люди слепо верят…

— Что за знак? — перебила его Данка.

— Любой, — рассмеялся чернокнижник. — Чтоб жить было удобней, чтоб не надо было раздумывать над тайнами мироздания, люди лепят себе разные знаки и верят в них. Не думают и верят… Погляди! Заклинаю на Ореля, Турмилу, меняйся, Клад, меняйся каждый миг…

Воск под пальцами Твардовского начал мякнуть, менять форму и вдруг вытянулся вверх, принял очертания столбика, оканчивающегося странными лицами, смотревшими на все четыре стороны с четырёх боков, и в таком виде застыл, окаменел.

— Световид! Я видела такого на картинке, — шепнула Данка.

Божество, которому наши далёкие предки-славяне делали жертвоприношения, сурово посматривало на ребят. Потом Твардовский вылепил серебряный полумесяц, который заставляет мусульман трепетать, падать ниц, и чёрный крест, вынуждающий ещё миллионы людей во всех уголках земного шара подолгу выстаивать перед ним на коленях.

— Он даст нам сегодня пропитание, — сказал Твардовский. Идите за мной и не говорите слишком много. Беседу буду вести я. А коль спрошу вас о чём, кивайте головами. Поняли?

— Ну, ну… — машинально ответил Андрейка, которому как раз в эту минуту удалось схватить жучка и запрятать его в коробок, а стало быть, он совсем и не слышал, о чём идёт речь.

— Поняли, — подтвердили девочки. Здись только молча кивнул головой.

…Твардовский опустил голову, большая, глубокая морщина пересекла его лоб. Он двинулся вперёд, как человек, идущий навстречу сильному ветру.

— Бывало, что под сенью этого знака просвещали, учили и лечили людей, строили города и корабли. Но бывало и по-другому: во имя того же самого креста заживо сжигали людей, вырезали целые народы, душили малейшую смелую, живую мысль — и всё для того, чтобы мрак и ночь безраздельно царили над миром…

— Сжигали живых людей? И прямо… насмерть?.. — прошептала потрясённая Кристя.

— Не огорчайся, — успокоил её Твардовский, положив руку на плечо девочки. — Это не вина креста. Под самым прекрасным знаком можно творить плохие дела. Происходит это тогда, когда люди перестают думать и начинают слепо верить.

— А из этого воска, — спросила Данка, — можно вылепить также и звезду, и серп, и молот, и орла?..

Твардовский утвердительно кивнул головой.

— Можно.

— Если нам надо идти, так пошли, — сказал Андрейка. — Вы разговариваете, а курица уже разбудила того пана в чёрном платье, и он смотрит сюда.

Но смотрел не только он, старичок, — прикрыв рукой, как козырьком, глаза, — смотрела сюда и курица, склонив голову набок, чтобы лучше было видно. Наверно, оба они услышали, что кто-то разговаривает в лесу, или заметили выбритую и потому блестящую, как покрытый глазурью глиняный горшок, голову Твардовского, торчащую из-за кустов можжевельника.

Лицо чернокнижника моментально изменилось. Исчезло с него выражение задумчивой серьёзности, по лицу пробежала хитрая усмешка жаждущего власти человека, которую сменила затем маска глуповатой покорности. Кивнув ребятам, он двинулся вперёд. Они вышли из тени на поляну, озарённую солнцем, благоухающую настоем разных трав.

Старичок спокойно ждал, уставившись на крест, который Твардовский нёс в высоко поднятой руке.

— Слава Иисусу Христу! — приветствовал он подходящих, чуть поклонившись.

— Во веки веков! — торжественно сказал чернокнижник и направился прямо через ворота к дверям, ведущим в дом.

— Куда вы, граждане? — встрепенулся ксёндз.

— Слова веры святой и пыль далёких большаков несём мы к порогу сего дома, — ответил Твардовский.

Ксёндз поднял брови, улыбнулся и нерешительно показал рукой:

— Пойдите сперва к администратору, он вас обо всём проинформирует. Вы его найдёте в холле, от входа — справа.

Твардовский, не опуская руки с крестом, двинулся к входу. Ребята — гуськом за ним. Здись оглянулся и обнаружил, что Азор куда-то исчез, а Андрейка остановился и беседует с ксёндзом возле часовни. Однако времени уже не было на то, чтобы кликнуть их или вернуться за ними обратно, — звякнул звонок у входа, и через приоткрывшуюся дверь они вошли в просторный зал, украшенный образами. Из-за небольшого письменного стола поднялся и пошёл к ним навстречу худощавый черноволосый ксёндз.

— Слушаю вас. Вы по какому делу? — сухо спросил он, недовольно глядя на грязные следы, оставленные ими на натёртом до блеска паркете.

— Слава господу… — начал Твардовский.

— Слава господу… — коротко отрезал ксёндз. — Что угодно?

— Мы — пилигримы, идём из святых мест и в святые места несём слова веры…

— Путёвка? Документы?

Чернокнижник не понял, о чём идёт речь, и продолжал:

— Весьма притомлённые дорогой, мы жаждем подкрепить бренное тело своё хлебом насущным, скромною пищей…

— Прошу прощения, — прервал Твардовского ксёндз. — У меня нет времени слушать всякие россказни. Здесь помещается дом отдыха священнослужителей. Если у вас нет путёвки или направления…

— Мы молитвой отплатим за всё…

— Молитвой, молитвой! А у меня отчётность и смета. Идите с богом!..

— Как же так?! — не на шутку удивился Твардовский. — Так — без всего? Несолоно хлебавши, с пустым желудком?

— Не морочьте мне голову, — пожал плечами ксёндз. — Ну, идите же, идите. Здесь милостыня не подаётся. Можете получить иконки на дорогу, — добавил он немного ласковее.

Затем каноник взглянул на часы, повернулся и включил радио.

В центре большого приёмника вспыхнул зелёный «волшебный глаз», и через минуту по залу понеслась бравурная джазовая мелодия.

Твардовский попятился, побледнел и воскликнул:

— Вы забыли о христианских добродетелях: голого — одеть, голодного — накормить! Колдовством занимаетесь, играющие ящики понаставили и слушаете их. Страшное проклятие низвергну я на ваши головы!

Шум скандала сразу же привлёк внимание обитателей дома отдыха, распахнулось несколько дверей, и из них с любопытством выглянули ксёндзы-отпускники.

— Что здесь происходит?

— Смотрите, какой-то чудак в старопольском одеянии и при сабле!

— Пришёл с детьми и хочет получить обед.

— Можно бы немного из наших порций…

— Радиоприёмник называет «играющим ящиком» и обвиняет нас в колдовстве…

Каноник вышел из-за письменного стола и, взяв Твардовского за локоть, повёл его к двери. Чернокнижник размахивал крестом, пробовал сопротивляться, однако ребята тянули его за полы кунтуша.

— Пошли отсюда, пошли!

И вот они снова очутились перед часовней. Андрейка сидел на ступеньках и уминал большой ломоть хлеба с мармеладом.

— Ого! Откуда это у тебя? — взвизгнула Кристя.

— Это пан мне дал, тот, что здесь сидел. И он пошёл ещё за хлебом, потому что я ему сказал, что мы очень голодные. Но он сказал, здесь вам ничего задарма не дадут. А вы получили что-нибудь?

— Нет.

— Вот видите. Ну, погодите минутку.

— Дай немного откусить.

— И мне тоже!

— А отдашь, если получишь ещё?

— Отдам.

Они кусали по очереди, пачкая носы в мармеладе, смаковали свежий ржаной хлеб. Справедливости ради дали кусочек и чародею.

Из-за угла выскочил Азор, радостный и сияющий. Он весело махал хвостом, ласкался к ребятам. Здись взглянул на него подозрительно, схватил пса за ошейник и вдруг начал ругаться:

— Ах, гром его порази! Удираем скорее отсюда, пока они ничего не сообразили.

— А что такое?

— Глядите! — и Здись снял белое перо, приставшее к собачьей морде. — Как пить дать, этот прохвост съел ту курицу, что клевала у ксёндза чётки. Бежим!

Они выскочили за ворота и украдкой начали пробираться к лесу.

— Стойте, братишки! — раздался голос старого ксёндза. — Погодите…

Но, не слушая его, они уже бегом пустились наутёк куда глаза глядят и через минуту нырнули в кусты.

А посередине лесной дороги остался стоять совершенно сбитый с толку старик-ксёндз, держа в обеих руках по ломтику чёрного хлеба с маслом и сыром.

— Сбежали… — прошептал он самому себе. — Жаль, Ведь я хотел им ещё сказать, что одних молитв недостаточно, чтобы быть хорошим человеком. Нужно учиться, работать, а не бродить от костёла к костёлу…

Он ещё с минуту побурчал что-то себе под нос, явно недовольный, а потом долго, но безуспешно звал курицу, которую решил угостить ломтиком хлеба. Другой ломтик он съел сам, с удовольствием ощутив во рту холодок свежего сыра, а на своей шее — тепло полуденного солнца…

— Хоп, хоп!

По сигналу Здися ребята сошлись под старым дубом.

— Хоп, хоп!

Сидя на мягкой моховой подстилке, они ждали Твардовского, однако вокруг них царила полная тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом ветра да деловитым гудением шмелей.

— Ксендз, наверно, ещё хлеба принёс, а мы взяли до удрали, — пожаловался Андрейка. — Зачем так быстро удрали?

— А ты почему удрал?

— Как вы, так и я. А вы почему?

— Да пойми ты: он, наверно, уже заметил, что курицы нет, и дал бы нам такого дёру, что ой-ёй-ёй, — пояснила Данка. — И всё из-за этого Азора.

— Самое лёгкое — всё на пса свалить, — рассердился Здись. — А где же пан Твардовский?.. Если он ещё хоть раз использует этот Клад, то не знаю, удастся ли нам живыми вернуться домой.

— Пошли домой. Не будем ждать этого пана, — Андрейка проверил, в кармане ли коробок с жучками, и поднялся первым.

Сбоку, в высоких папоротниках, вдруг кто-то застонал. Ребята вскочили на ноги.

— Бежим?

— Нет, надо поглядеть, что это, — Здись, натянув на рогатке резинку, раздвинул ногой заросли папоротников.

На коричневой подстилке из прошлогодних листьев лежал лицом вниз пан Твардовский. В кулаке у него была зажата ручка от сундучка Тройного Клада. Ребята разжали пальцы, перевернули Твардовского на спину, приподняли голову.

— Он, наверно, умер, — заплакала Кристя.

— Дышит. Надо бы воды, да только где её взять? Может, кто-нибудь из вас добежит до того дома…

— Ой, нет, Здись, лучше уж туда не ходить, — поспешно сказала Данка. — Однако у меня мелькнула одна идея. Пусть Кристя плачет не себе на платье, а на него. Может, и я ей помогу…

Они обе наклонились и, всхлипывая, начали орошать слезами лицо чернокнижника. Солёные капли ползли у него по лбу, по щекам, а одна попала даже в рот. Твардовский облизнул губы, буркнул: «Соленое…» — и открыл глаза.

— Я боялась, что вы умерли, — сказала Кристя, и её мокрое от слёз лицо заискрилось радостью.

— Жив, только шея у меня очень болит. Видно, когда бежал, налетел на дерево. Перевязать бы…

— Всё будет хорошо, я сделаю перевязку, однако вы должны обещать мне одну вещь, дать слово… — сказал Здись.

— Всё обещаю…

— …что, пока мы не вернёмся домой, вы не будете пытаться властвовать с помощью третьей части Клада.

— Здислав, ваша милость, ведь ты сам видишь, что всё бы удалось, если бы в первый раз не та милиция, а второй раз — пёс… — начал Твардовский.

— Такое у меня условие! — твёрдо повторил Здись.

— Согласен. Очень мне больно…

— Слово?

— Слово!

Не прошло и десяти минут, а Твардовскому уже была сделана перевязка; на бинты пошла подкладка его же собственного кунтуша. Влажная тряпка немного уняла боль в шее. Он попробовал поднять сундучок с Тройным Кладом, но, оказывается, у него болела ещё и рука.

— Помогите нести! — попросил чернокнижник.

— Нет! — решительно отказался Здись. — Это тяжёлая рухлядь, а нам надо как можно быстрее возвращаться. Солнце уже всё ниже и ниже. Данка, который час?

— Десять минут пятого, — ответила девочка.

— Ну вот, видите! Поздно. Идёмте.

Твардовский выждал, пока ребята не скроются за деревьями, а потом, шепча заклятия, достал какой-то предмет из третьего тайника Тройного Клада и сунул его в карман. А пустой, хотя и драгоценный сундучок он отнёс к краю глубокого оврага и столкнул его туда. Падая, сундучок застрял между корнями, груды песку осыпались на него, и он стал невидим.

Чернокнижник внимательно оглядел всё вокруг, чтобы хорошенько запомнить место, и большущими прыжками начал догонять ребят.

— Ау, ау! Где вы?

— Ау, ау! — ответили ему девочки. — Идём!

— Быстрее! — крикнул Здись.

Одновременно с Твардовским появилась и вторая пропажа — из кустов тихонечко выбежал пёс Азор. На морде у него было написано нечто неопределённое, но глаза глядели сыто и самодовольно. Извиняясь перед ребятами, он заскулил и лизнул в щёку того, чьё лицо было ближе всех к земле.

— От него пахнет рассольником, — заявил Андрейка и вытер лицо рукавом рубашки.

— Ну ещё бы! Сперва шапку из барашка, а теперь целую куру сожрал! — Здись кулаком погрозил Азору.

Азор стыдливо опустил нос к земле, но вдруг прямо перед его носом зашелестела крыльями какая-то птица, и он немедленно бросился за ней в погоню.

— Стой! — Данка схватила пса за ошейник. — Ах ты разбойник! Где верёвка? Надо его привязать.

— Нечем. Верёвка осталась в лесу, — сказал Здись, вспоминая засаду на байдарочников.

— Я могу дать свою красную ленточку из косы, — предложила Кристя.

Пришлось привязать Азора к этому «ленточному» поводку, и они хотели было идти дальше, но дорогу им снова пересекла птица и исчезла между кустами.

— Это же та самая Сорока! Что ей от нас надо? — приостановился Здись. — Может быть, дорогу показывает?

— Тррь! Тррь! — громко застрекотала Сорока.

И только теперь разглядели её все — она сидела на молодом дубке и многозначительно стрекотала.

— А я знаю, я узнал её! — восторженно воскликнул вдруг Здись. — Она живёт в Ковалике и доведёт нас до дома!

— Тррь! — обрадовалась вместе со всеми и Сорока и полетела впереди.

Все двинулись гуськом за нею, уходя всё дальше от негостеприимной поляны.