Перед нами известный в Китае роман, написанный в начале XX века. К тому времени в стране уже два с половиной столетия властвовала династия Цин, основанная северным племенем маньчжуров, которых китайский народ по-прежнему воспринимал как иноземцев. За время своего правления маньчжуры лишь усилили феодальный гнет. Кроме того, в XIX веке страну начали осаждать европейские, американские, японские колонизаторы, что привело к так называемым опиумным войнам, тайпинскому восстанию, франко-китайской и японо-китайским войнам, боксерскому восстанию и многим другим потрясениям. На рубеже веков в Китае возникло реформаторское, а затем и революционное движение, отчасти вдохновленное опытом освободительной борьбы в России.

Первые китайские революционеры под руководством Сунь Ятсена нередко пускали стрелы в маньчжурский режим из эмиграции, где цензурные условия, конечно, были легче. Но до сих пор достойна удивления дерзость, с какой в 1905 году, перед самым образованием суньятсеновского Объединенного союза, небольшое издательство «Лес прозы» («Сяошо линь»), находившееся внутри Китая, начало издание за изданием публиковать роман, в котором прославлялись реформаторы и революционеры, ставились животрепещущие проблемы времени. Действие «Цветов в море зла» происходит в небывалом для китайской литературы числе стран — Китае, Германии, России и Японии. Попутно привлекается материал из истории освободительного движения Кореи и Вьетнама. Все это в сочетании с художественными достоинствами принесло роману Цзэн Пу редкую для того времени популярность: его первые двадцать глав за два года были изданы пятнадцать раз, общим тиражом пятьдесят тысяч экземпляров.

Такой теплый прием, естественно, вдохновил автора. В 1907 году, когда от издательства «Лес прозы» отпочковался одноименный журнал, Цзэн Пу опубликовал в нем еще пять глав повествования. Однако дальнейшая работа над романом по разным причинам задержалась. К своему главному детищу писатель вернулся лишь через двадцать лет, начав издавать журнал «Правда, красота и добро» («Чжэнь мэй шань»). В нем в 1928—1930 годах были опубликованы последующие десять глав, с двадцать шестой по тридцать пятую. Вскоре Цзэн Пу переработал текст и выпустил роман отдельной книгой в тридцати главах. С этого издания, последнего из вышедших при жизни автора, осуществлен русский перевод произведения.

Цзэн Пу родился в 1871 году в уезде Чаншу провинции Цзянсу недалеко от Шанхая. Его отец был ученым и уготовил для сына такую же карьеру. Юноша не протестовал против этого, но тайком читал новеллы, романы, считавшиеся в Китае простонародной литературой, упражнялся в ритмической прозе. Познакомившись с одним из сочинений сына, отец пришел в восхищение и не стал браниться. С тех пор Цзэн Пу поверил в свой писательский талант.

Тогда же юноша впервые узнал любовь, которую он пронес через всю жизнь и впоследствии изобразил в первой части романа «Мужчина». К его чувству старшие отнеслись более деспотично, чем к литературным опытам. В дневнике молодого Цзэн Пу появилась следующая запись: «Теперь мне нечего было ждать от жизни. Оставалось только утешать себя развратом… Если бы отец не отослал меня в Пекин для сдачи экзаменов на ученую степень, не знаю, до чего бы я дошел».

К восемнадцати годам юноша уже был автором сборника стихотворений на древнем языке, а также обладателем степени сюцая, соответствующей европейскому бакалавру. В 1891 году Цзэн Пу получил степень цзюйжэня (магистра), однако все больше тяготился схоластической конфуцианской наукой. Во время экзаменов на высшую степень цзиньши (доктора) он допустил намеренную ошибку, оказался вне круга победителей, но отец, мечтавший видеть его сановником, в 1892 году купил сыну должность письмоводителя Внутренней канцелярии, ведавшей документацией и архивом императорского двора. Этот эпизод из жизни Цзэн Пу сатирически переосмыслен в тринадцатой главе «Цветов в море зла».

За два-три года, проведенных в столице, Цзэн Пу познакомился со многими государственными деятелями и учеными: Вэн Тунхэ, Вэнь Тинши, Ли Вэньтянем, Цзян Бяо, Хун Цзюнем, которые занимали сравнительно либеральную позицию в политике, проявляли интерес к истории, археологии и географии, в частности, к «варварскому» северо-западному Китаю. Сам Цзэн Пу тоже напечатал ряд работ о китайских окраинах.

Как и другие литераторы конца XIX — начала XX века, Цзэн Пу по-настоящему ощутил слабость своей страны во время японо-китайской войны 1894—1895 годов. Подобно герою «Цветов в море зла» Цзинь Вэньцину, он понял, что человек, оторванный от проблем современной жизни, не может принести пользу родине. Но совершенный им шаг был гораздо смелее, чем у Цзинь Вэньцина. Оставив должность, обладатель двух ученых степеней решил вновь стать учеником и в 1895 году поступил на французское отделение Школы переводчиков при правительственной Палате внешних сношений.

Хотя школа была основана еще в 1862 году, китайская интеллигенция, изрядно зараженная национализмом, не жаловала ее своим вниманием. Специальная группа для чиновников, в которую приняли Цзэн Пу, просуществовала всего восемь месяцев. Однако Цзэн продолжал изучать язык и на третий год уже смог прочесть в подлиннике тетралогию «Современная история» Анатоля Франса.

Вскоре после распада группы Цзэн Пу хотел перейти в Палату внешних сношений, однако планам его воспрепятствовал главный экзаменатор, который недолюбливал Вэн Тунхэ, покровителя Цзэн Пу. Впечатлительный молодой человек принял эту историю так близко к сердцу, что тут же уехал в Шанхай, решив навсегда оставить мысль о государственной службе. Обстоятельства жизни свели его на юге с реформаторами Тань Сытуном, Линь Сюем, Тан Цайчаном и другими, которые ратовали за давно назревшие преобразования в общественной и культурной жизни Китая. Это движение положило начало «ста дням реформ» 1898 года, когда под покровительством молодого либерального императора Гуансюя реформаторы попытались осуществить свою программу. Конец реформам положил реакционный переворот вдовствующей императрицы Цыси, тетки Гуансюя, которая отстранила молодого императора от власти и заточила на островке в дворцовом парке.

Реформаторы свели Цзэн Пу с генералом Чэнь Цзитуном — судостроителем, знатоком французской литературы и популяризатором китайской культуры во Франции. Женатый на француженке, Чэнь Цзитун с 1886 по 1891 год служил секретарем китайского посольства в Париже. Там он выпустил книги о китайском театре, о быте и социальной структуре Китая, переводы китайских сказок и пьес. Эти работы получили известность и даже привлекли внимание Анатоля Франса. Цзэн Пу полагал, что выдающийся европейский писатель был дружен с Чэнь Цзитуном. Франс таких сведений не дает, зато существует его рецензия на собранные Чэнем сказки.

Популяризируя национальную культуру, Чэнь Цзитун в то же время понимал, что она отстала от западной, и с горечью говорил Цзэн Пу о том, что за исключением Вольтера и некоторых синологов европейцы относятся к Китаю презрительно. «Он рассказывал мне о Ренессансе, об отличиях классицизма от романтизма, о натурализме, символизме и других свободно развивающихся течениях нового времени, давал мне читать множество европейских книг», — вспоминал Цзэн Пу. Среди этих книг были произведения Рабле, Ронсара, Монтеня, Расина, Мольера, Буало, Вольтера, Руссо, Гюго, Виньи, отца и сына Дюма, Флобера, Золя, Мопассана, Тэна, Франса, Лоти, французские переводы из итальянских, испанских, английских и немецких авторов. Все это Цзэн Пу проглотил за три-четыре года, даже заболел от перенапряжения. Итак, в годы создания своего центрального романа писатель уже был знаком с самыми разными течениями европейской литературы.

Принять участие в столичных «ста днях реформ» Цзэн Пу помешал традиционный трехлетний траур по отцу (1897—1899). Однако на родине, куда ему пришлось вернуться, он, вопреки сопротивлению консерваторов, открыл начальную школу, поселил у себя преподавателя-японца, организовал курсы японского языка и сам изучал его наравне со студентами. Менее активными оказались следующие два-три года (1899—1902), когда Цзэн Пу был прикован болезнью к постели. Впрочем, для литературных занятий, особенно переводов с французского, это обстоятельство, по-видимому, сыграло положительную роль.

Едва оправившись от болезни, Цзэн Пу попробовал свои силы в шелковом производстве, но не выдержал иностранной конкуренции. Через год (1904) он вместе с земляками основал более успешное предприятие — издательство «Лес прозы», а затем (1907) и одноименный журнал. Если главным редактором издательства был сравнительно умеренный литератор Сюй Няньцы, то в редакцию журнала вошел революционный публицист и поэт Хуан Жэнь. Сотрудничали с редакцией известные переводчики Бао Гунни и Чэнь Цзялинь, а также близкий к революционерам драматург У Мэй. Важной вехой в деятельности издательства и журнала была публикация «Цветов в море зла».

Кроме пяти глав романа, Цзэн Пу опубликовал в журнале незаконченный перевод «Королевы Марго» и подробную «Биографию Дюма-отца». Ему же, видимо, принадлежали небольшие заметки о Дюма и Гюго. Интересна информация о выходе народных рассказов Л. Толстого, которого Цзэн Пу вполне определенно называет великим. Уже одна эта последовательность имен европейских писателей очень характерна: от приключенческих произведений Дюма к романтике Гюго и далее к реализму Толстого. Однако полного перехода к реализму Цзэн Пу не совершает даже в своих переводах. Впоследствии он как бы сознательно задерживается на середине — на Гюго.

* * *

Замысел и фабулу главного произведения своей жизни Цзэн Пу позаимствовал у известного поэта Фань Цзэнсяна, который в 1899—1900 годах опубликовал первую часть написанной им «Поэмы о Цайюнь». Сюжет ее почти целиком совпадает с последующим романом Цзэн Пу. Пожилой ученый, прельстившийся юной гетерой, взял ее в наложницы, а затем, став дипломатом, повез за океан. В Европе и на родине наложница пользуется шумным успехом, вступает в многочисленные любовные связи и словно бы мстит мужу за ту женщину, которую он обрек когда-то на самоубийство.

В начале XX века теми же фактами заинтересовался революционер Цзинь И, который нередко подписывался псевдонимом Ревнитель свободы. Он сотрудничал в журнале известного реформатора Лян Цичао «Новая проза», в революционном «Вестнике национального достояния» и журнале «Цзянсу», который был таким же печатным органом китайских студентов в Японии, как «Прибой Чжэцзяна», где начал печататься молодой Лу Синь. В 1903 году Цзинь И сам стал издавать журнал «Зеркало для женщин», ратуя за женскую эмансипацию, в следующем году выпустил перевод произведения японского революционера Миядзаки Торадзо «Тридцатитрехлетний сон» (о деятельности Сунь Ятсена) и книгу «Кровь свободы», которая тоже использовала японский материал и представляла собой историю русского освободительного движения от декабристов до эсеров. Здесь едва ли не впервые на китайском языке рассказывалось о деятельности Герцена, Тургенева, Чернышевского, Бакунина, Софьи Перовской, народницы Геси Гельфман, названной Гофман (как и у Цзэн Пу, сохранившего эту фамилию в своем повествовании). Отсюда можно заключить, что сведения о революционерах, особенно иностранных, Цзэн Пу почерпнул в значительной мере из переводов Цзинь И.

В журнале «Цзянсу» Цзинь И опубликовал две главы своего произведения, которому дал название «Цветы в море зла» (октябрь 1903 года). Через год он послал их в Шанхай, издательству «Лес прозы», вместе с еще четырьмя главами, среди которых был и отрывок о сторонниках Сунь Ятсена. Цзэн Пу заинтересовался присланным, однако рекомендовал теснее связать историю ученого и гетеры с политическими событиями. Кроме того, художественный уровень этой прозы, с его точки зрения, оставлял желать лучшего. Цзинь И оказался самокритичным и попросил Цзэн Пу взять роман на себя.

Составленный Цзэн Пу план романа предусматривал довести повествование до событий 1900 года, когда вспыхнуло боксерское восстание и войска восьми держав, под предлогом его подавления, вторглись в Пекин. В то время гетера Сай Цзиньхуа (выступающая в романе под именем Фу Цайюнь) стала фавориткой командующего «союзной армией» Вальдерзее и спасла многих соотечественников. В дальнейшем писатель намеревался показать победу грядущей революции. Полностью замысел этот не был осуществлен, однако в пределах описываемых двух десятилетий до реформ 1898 года Цзэн Пу создал широкую картину жизни, обрисовал большое число своих современников.

В романе свыше двухсот персонажей, почти все они — реальные исторические лица, как правило, наделенные вымышленными именами. Скажем, ученый Хун Цзюнь назван Цзинь Вэньцином, под именем князя Сурового (диктатора Севера) выведен наместник столичной провинции Ли Хунчжан, за министром Гун Пином скрывается либеральный сановник Вэн Тунхэ, в Хэ Тайчжэне можно узнать «генерала, пробежавшего весь Ляодун», — печально знаменитого У Дачэна, который проявил себя большим трусом во время японо-китайской войны. Настоящие имена сохранены только за некоторыми второстепенными героями.

В центре романа — пятеро друзей, сдававших государственные экзамены: Цзинь Вэньцин, Цянь Дуаньминь, Лу Жэньсян, Хэ Тайчжэнь и Цао Ибяо; они постепенно, кроме провалившегося Цао Ибяо, становятся видными чиновниками. Наиболее интересен из них Цзинь Вэньцин, прообразом которого послужил известный ученый Хун Цзюнь (1840—1893), названый брат отца Цзэн Пу. Как и герой романа, Хун Цзюнь занял первое место на дворцовых экзаменах, затем стал подниматься по чиновной лестнице, но в 1884 году был вынужден оставить службу из-за смерти матери. По окончании трехлетнего траура он отправился посланником в Россию, Германию, Австрию и Голландию, взяв с собой молодую наложницу. В 1890 году вернулся на родину, где его сделали помощником военного министра (едва ли не единственный факт, не нашедший отражения в романе) и ввели в Палату внешних сношений.

Во время пребывания в Европе Хун Цзюнь раздобыл иностранную карту Памира, которая в 1890 году была издана в Китае в виде атласа. Кроме того, Хун Цзюнь известен трудами по истории эпохи Юань (XIII—XIV века). Он продолжил дело Гун Цзычжэня, Вэй Юаня и других китайских просветителей начала XIX века, питавших интерес к северным народам. В то же время в Хун Цзюне видны черты появившихся несколько позднее сторонников «европеизации» — тех, кто стремился использовать новые идеи Запада лишь для того, чтобы сохранить старые феодальные устои.

Этот двойственный характер ученого отображен и в романе, но по-своему, с ощутимым креном в область частной жизни, с обличительным заострением и одновременно усложнением образа. Например, увлечение Цзинь Вэньцина историей монголов позволяет высмеять дипломата, который, зарывшись в ученые трактаты, не видит того, что творится у него под носом: любовных похождений Цайюнь со слугой Афу и с немецким лейтенантом Вальдерзее. Политическая консервативность героя хорошо подчеркнута сценами, где он с ужасом говорит о русских «нигилистах», то есть о народниках.

Известно, что в 1891 году, во время Памирского инцидента, маньчжурское правительство обвинило Хун Цзюня в неверном составлении атласа, в том, что из-за него Китай якобы потерял полосу шириной в восемьсот ли. Ученый был так потрясен этим вымышленным обстоятельством, что заболел и вскоре умер.

Цзэн Пу использует названные факты для обличения невежественных маньчжурских чиновников (включая Цзинь Вэньцина, который не знал как следует, что он копировал) и обожаемых ими интриг (заместитель начальника Палаты внешних сношений Чжуан Хуаньин решил таким образом отомстить Цзинь Вэньцину за личную «обиду»). Было бы неверно думать, будто упоминание об этом инциденте в романе дает хоть малейший повод к каким-либо домыслам о пограничном вопросе. Цзэн Пу сам заявил, что китайские дипломаты тогда же «связались с английским и русским правительствами и, опираясь на авторитет Англии, восстановили истинную пограничную линию». Исторические источники также свидетельствуют, что дипломаты маньчжурской империи не обнаружили в решении этого вопроса никакого криминала.

Болезнь и смерть Цзинь Вэньцина автор рисует с большим психологизмом, как человеческую трагедию. Он в известной мере сочувствует увлеченности героя научными исследованиями, его служебной щепетильности, его мучениям из-за «невольной ошибки» с картой. Страдая от измены Цайюнь, Цзинь все-таки прощает ее: любовь одерживает верх над его приверженностью старой морали. В то же время уязвленное самолюбие побуждает его забыть о справедливости: он выгоняет Афу из дома за проступок, которого тот не совершал.

Похожи на Цзинь Вэньцина, хотя и схематичнее обрисованы, его друзья. Цянь Дуаньминь и Цао Ибяо сравнительно либеральны. Цао наряду со схоластическими сочинениями хвалит работы прогрессивных китайских ученых конца XVII — начала XIX веков, а одно из любимых занятий Цянь Дуаньминя — чтение книг антиманьчжурских просветителей XVII века. Лу Жэньсян более консервативен, зауряднее Цянь Дуаньминя (это сказывается в сцене их спора с Цайюнь), но не менее человечен. Если Цянь помогает товарищу уладить досадный инцидент, то Лу Жэньсян пытается лечить больного друга, — правда, без успеха. В последнем случае писатель прибег к грустному юмору, присоединившись к критикам традиционной китайской медицины.

Можно сказать, что каждый из друзей Цзинь Вэньцина является как бы носителем отдельных его качеств: Цянь Дуаньминь образован и умен, Лу Жэньсян консервативен и наивен, Цао Ибяо любвеобилен, Хэ Тайчжэнь самонадеян. Подобное разделение черт, иногда совмещающихся в одном человеке, умело использовалось еще авторами героических китайских романов XIV—XVI веков, но в данном случае приобретает оригинальную «веерообразную» форму и особенно оправдано, поскольку речь идет о друзьях. Кстати, веер смог получиться только потому, что для него имелся стержень: многосторонний характер Цзинь Вэньцина.

Описанию главного героя не уступает в яркости образ Фу Цайюнь, хотя автор не нарисовал ни трудной юности гетеры, ни ее жизни во время боксерского восстания. Эту задачу выполнил известный драматург Ся Янь в пьесе «Сай Цзиньхуа» (1936).

Некоторые критики жалеют о незавершенности романа, но фактически повествование закончено. Просто из характера реальной гетеры автор взял (может быть, под влиянием французской литературы) не столько ее деловитость, сколько живость, легкомыслие, которые сказываются даже при встречах героини с немецкими монархами. Эти типично женские черты делают образ Цайюнь вполне достоверным.

Иногда устами Цайюнь автор обличает слабости главного героя:

«Ты с утра до вечера, обнявшись со старыми книжками, бормочешь на тарабарском наречии какие-то двуслоги, трехслоги, четырехслоги!.. Накуришь так, что голова раскалывается! А свои прямые дела откладываешь, по неделям к ним не прикасаешься. Не то что пядь китайской земли (Цайюнь высмеивает только что сказанные Цзинь Вэньцином слова), даже если тебя самого унесут, ты и то не заметишь! Выяснишь, как звучали какие-нибудь географические названия во времена династии Юань, ну и что? Прибавится что-нибудь к землям Цинской династии? Не понимаю я этого. Сберег бы лучше деньги для собственных удовольствий!..»

В этих речах различимы и слабости Цайюнь: ее чрезмерное эпикурейство, любовь к деньгам. Иногда гетера способна на заведомо жестокие поступки, как в эпизоде, где она колет уховерткой свою служанку.

Параллельно с жизнеописаниями Цайюнь, Цзинь Вэньцина и его друзей автор повествует о судьбах многочисленных ученых, чиновников, «кандидатов» в ученые или чиновники, простолюдинов. Когда система схоластических государственных экзаменов уже, казалось, была достаточно разоблачена, Цзэн Пу неожиданно вернулся к ней. Снедаемый тревогой за судьбу национальной науки, мыслями о превосходстве знаний, идущих с запада, он дал царящей в этой области рутине убедительную отповедь. В одной из первых редакций романа государственные экзамены были названы «самым вредоносным приемом, который использовали самодержцы для оглупления соотечественников».

В отличие от У Цзинцзы — автора знаменитого романа «Неофициальная история конфуцианцев» (XVIII век), Цзэн Пу редко показывает мучительный процесс получения степеней, сравнительно мало интересуется злоупотреблениями, царящими в экзаменационной системе, направляя свое основное внимание на повседневную жизнь китайских ученых — их занятия, разговоры, характерные привычки, любовные приключения. Внешне, как заметил один критик, эти ученые не несут в себе мещанского духа чиновников из «Неофициальной истории конфуцианцев», не столь корыстолюбивы, как бюрократы из «Нашего чиновничества» Ли Баоцзя (роман начала XX века), но фактически обладают и тем и другим. В то же время просвещенные беседы и утонченные развлечения героев Цзэн Пу по-своему интересны. Обилием подобных сцен «Цветы в море зла» напоминают «ученые романы» XIX века, однако социальной критики у Цзэн Пу больше.

Писатель обличает не только псевдоученых или чиновников, но и высших правителей. В публицистическом отступлении из первой редакции романа он нападал чуть ли не на всех императоров, кроме легендарных Юя и Хуанди, однако из многочисленных зол он выбирал меньшие, поэтому иноземные поработители (монголы, маньчжуры) у него обличаются резче, нежели китайские монархи, а консервативная императрица Цыси — гораздо злее, чем ее либеральный племянник Гуансюй. Устами своих героев Цзэн Пу рассказывает, как Цыси пустила на строительство Летнего дворца деньги, предназначенные для создания флота (это явилось одной из причин поражения Китая в войне с Японией), принимала от своих подданных взятки. Есть в романе и очень опасный для того времени намек на близкие отношения вдовствующей императрицы с главным «евнухом» Лянем: в девятой главе загипнотизированный слуга вспоминает о развратной средневековой правительнице У Цзэтянь, а гипнотизер пугается вдруг «нежелательных аналогий» и поспешно прекращает свой психологический опыт.

Ненавидя реакционеров, Цзэн Пу не слишком жаловал и либералов, особенно непоследовательных. Примечательна в этой связи одиннадцатая глава, где воспроизводится беседа «просвещенных» сановников. С одной стороны, их не устраивают консерваторы вроде Лу Жэньсяна, а с другой — чрезмерные радикалы типа Тан Юхоя. Им хочется провести такие реформы, которые бы по возможности не меняли старых порядков. Вот почему Цзян Бяо и Мяо Пин, предлагающие половинчатые меры, удостаиваются со стороны министров всяческих похвал.

Конечно, Цзян Бяо не является настоящим сторонником народовластия, о котором он с пафосом говорит. Но автору его сентенции все-таки нужны: и для разоблачения приспособленчества, и для косвенного утверждения прогрессивных общественных идеалов. Не случайно упомянутый отрывок созвучен рассказу русского ученого Бешкова о социалистических теориях на Западе.

В восемнадцатой главе романа Цзэн Пу излагает взгляды известных дипломатов, близкие идеям реформаторов и его собственным воззрениям. Писатель «собирает на беседу» китайских сановников с международным опытом, и те смело высказываются «о том положительном, что есть в иноземных государствах, и о пользе, которую приносит общение между странами всего мира». Совсем еще недавно ставить подобные вопросы, «чрезмерно почитать западных варваров» означало измену. Теперь же, отмечают собеседники, не возбраняется подражать иностранцам, даже «появляться на приемах в европейском платье». Они отважно судят, нужен ли Китаю договор о взаимопомощи с Японией; выдвигают дерзкую мысль о том, чтобы двинуть флот к Корее без согласования с Палатой внешних сношений; критически комментируют рассказ Цзинь Вэньцина о миролюбивом отношении к Китаю со стороны русского царя Александра Третьего. Герои говорят о необходимости переустройства армии, флота, финансов, о развитии торговли, промышленности, сельского хозяйства. По их мнению, нужно ввести Китай в орбиту действий международного права, учреждать китайские консульства, создавать национальные банки, строить железные дороги; следует обновить систему образования, создать ходовую письменность… Устами собеседников Цзэн Пу очерчивает широкий круг животрепещущих проблем обновления китайского общества, его экономики и культуры. Не удивительно, что тогдашние читатели романа жадно впитывали эти открыто провозглашавшиеся идеи, новое отношение к «цветам в море зла».

Убедительно изображает Цзэн Пу трагедию страны, распадающейся под ударами чужеземцев. В романе довольно подробно описаны франко-китайская и японо-китайская войны. Кроме живых образов Хэ Тайчжэня, князя Сурового, чиновников Чжан Цяня и Вэнь Динжу, которые «превратили место наслаждения женщинами и вином в комнату для разработки секретных планов», у Цзэн Пу есть специальный рассказ «Пекин 1894 года», где едва ли не острее, чем в романе, изображен позор страны, высмеяны китайские консерваторы, привыкшие смотреть на Корею как на вассала и не ожидавшие, что Япония способна захватить ее.

При обрисовке «батальных» сцен автор касается и местных, и центральных правителей. Когда читаешь, как министр Гун Пин и канцлер Гао Янцзао вместо того, чтобы предпринимать реальные шаги в борьбе против японцев, слушают пустые призывы императорского историка Вэнь Динжу к «искоренению варваров с Восточного океана» или сентиментально вздыхают об улетевшем журавле, испытываешь не только желание посмеяться над сановниками, но и боль за обманутый народ. Кроме того, у Цзэн Пу несравненно шире, чем у других китайских писателей того времени, показаны иностранные государства, их сила. В романе упоминаются германские монархи, русский император, западные дипломаты, японские политические деятели и многие другие. Писатель довольно свободно оперирует фактами из европейской истории; рассуждая о жестоких монархах, называет не только китайских деспотов, но и Юлия Цезаря, Людовиков XIV и XVI, — а это уже само по себе было незаурядным явлением для Китая начала XX века, где о Западе по-прежнему знали мало.

Правда, иностранцы в романе не совсем похожи на иностранцев. Иногда они церемонничают, точно старые китайские книжники. Однако эти церемонии чувствуются преимущественно в тех местах, где персонажи (германская императрица, Вальдерзее, Бешков) разговаривают с китайцами и вынуждены приспосабливаться к китайскому этикету. Гораздо чаще Цзэн Пу прибегает к возвышенным национальным образам, которые ни до, ни после него для обрисовки иностранцев почти не применялись.

В революционных сценах его повествования следует выделить прежде всего яркий образ «нигилистки» Саши, очевидно целиком вымышленный автором, хотя по своей судьбе героиня близка многим революционеркам России, отчасти и самым передовым китайским женщинам начала XX века типа поэтессы и революционерки Цю Цзинь, сложившей голову на эшафоте.

Русские революционеры разных направлений были для Цзэн Пу чем-то единым; недаром он собрал их вместе: Короткевича, Луизу, Кранца, Борму, Сашу. Все они — заклятые враги деспотизма, люди редкой смелости, преданные друзья. Мысли о личном счастье беспощадно отбрасываются ими в сторону. Читатели являются свидетелями чистого чувства, возникшего между Кранцем и Сашей, героиня жертвует своей любовью во имя того, чтобы передать партии богатство жандармского полковника и проникнуть во дворец.

Впрочем, из эпизодов, связанных с «нигилистами», лучше всего воссоздана не революционная борьба, не отношения Кранца и Саши (эти сцены были слишком новы для китайской литературы), а неожиданная свадьба героини с полковником, умелое кокетство девушки, очень напоминающее уловки Цайюнь. И хотя жандарм сделан почти театральным злодеем («во взгляде его таился огонь, а в смехе нож»), в какой-то момент веришь, что ему оставалось только предложить девушке руку.

Отрывок о китайских революционерах в романе начат весьма интересным публицистическим отступлением о героях и обывателях, о тайных антиманьчжурских обществах, создававшихся в Китае с середины XVII века, о «двух подводных течениях», идущих из Европы и Америки. Тем самым намечается как национальная база сторонников Сунь Ятсена (в романе — Сунь Вэнь), так и их тесная связь с Западом.

Писатель подчеркивает энергию Сунь Вэня, несколькими штрихами рисует его портрет, довольно увлекательно изображает похищение революционера Чэнь Цина тайным Обществом братьев. В последнем эпизоде, как и в обрисовке Кранца, использованы приемы детективно-рыцарской прозы.

В методе Цзэн Пу сплетаются самые разнородные элементы от просветительства до нереалистических течений конца XIX — начала XX века. Последние едва успели повлиять на японскую литературу и были абсолютно новы для китайской. Но основой метода писателя представляется синтез романтизма и реализма. При этом мы наблюдаем довольно четкое распределение красок: образы Цайюнь, революционеров и некоторых других героев окрашены преимущественно в романтические тона, а чиновников и ученых — в реалистические. Правда, это не столько критический, сколько просветительский реализм, свойственный многим китайским писателям начала XX века.

Из художественных достижений Цзэн Пу еще Лу Синь отметил «искусную композицию и красочный язык». Эта красочность выражается в более щедром, чем у других китайских романистов того времени, использовании элементов древнего стиля, поэтических сравнений, четырехсловных «устойчивых оборотов», ритмических повторов. Иногда это помогает создать патетическую атмосферу, например: «Каждый, сжимая кулаки и гневно сверкая глазами, клянется отомстить за позор родины. Пусть пройдет несколько столетий, сменится десяток эпох, но всегда найдутся люди, которые…»

Возвышенный стиль Цзэн Пу порой использует иронически, например, в отрывке о князе Суровом, который отдал Аннам Франции и которого следует «благодарить за это в веках». Однако чаще подобные средства употребляются в позитивном плане — при передаче авторских размышлений, при описании обаятельного женского облика, волнующего пейзажа.

* * *

В 1907—1908 годах, выпуская радикальный журнал «Лес прозы», Цзэн Пу присоединился к конституционно-монархическому движению, руководимому сановником Чжан Цянем, а в 1909 году стал служить у реакционного генерал-губернатора Дуань Фана. Эти факты показывают, как зыбка порою грань между революционностью и консерватизмом, помогают уловить, почему Цзэн Пу прервал работу над романом. Однако на двадцать первой — двадцать пятой главах, которые автор успел написать в 1907 году, его поправение абсолютно не отразилось: в них изображены болезнь и смерть Цзинь Вэньцина, история проходимцев Юй Миня, Юй Банли и Чжан И, основные эпизоды японо-китайской войны.

В период революции 1911—1913 годов Цзэн Пу отошел от Дуань Фана, но с Чжан Цянем продолжал сотрудничать: вступил в возглавляемую им Республиканскую партию, долгие годы работал членом управления провинции Цзянсу. В то же время он поддерживал связь с прогрессивным тогда гоминьданом и помогал тем, кто выступил против самозваного императора Юань Шикая. Именно такая позиция, наверное, побудила писателя на перевод драмы В. Гюго «Анджело — тиран падуанский».

В 1919—1920 годах Цзэн Пу начинает писать «Очерк истории французской литературы», занимается изучением буддизма и постепенно вновь отходит от государственной службы (1926 год). Вместе с сыном Цзэн Сюйбаем писатель решил открыть издательство «Правда, красота, добро» и переехал в Шанхай. Одни критики рисуют это как бегство от революции 1925—1927 годов, другие — как нежелание сотрудничать с милитаристами. Последний взгляд представляется более правдоподобным.

В 1929 году издательство «Правда, красота, добро» выпустило книгу «Любовь» — первую часть нового романа Цзэн Пу «Мужчина». Эта книга во многом автобиографична, близка европейской литературной традиции и вместе с тем знаменитому китайскому роману XVIII века «Сон в красном тереме». Центральное место в произведении занимает любовь между юными героями. В последней части романа герою — Лу Наньцзы — уже пятьдесят лет. Он разочаровался в чиновничьей службе, усомнился и во всесилии любви, однако по-прежнему называет ее главной для себя, особенно «любовь к родине» и «любовь к семье». В первой части романа юноша приходил к весьма пессимистическому выводу: «Я считаю, что вечность любви — только в смерти; разлука — укрепление любви, а брак — ее гибель». Теперь герой с не меньшей грустью думает о разобщенности своей родины, но в этом пессимизме есть нечто очень важное. Попытку гоминьдановцев объединить Китай жестокими методами Лу Наньцзы считает бесполезной.

Ясно, что даже в последний период жизни (Цзэн Пу умер в 1935 году) писатель, перейдя на умеренные позиции, все же тяготел к передовой китайской литературе. 8 июля 1934 года он записал в дневнике: «Прочел «Дикие травы» Лу Синя. Явный прогресс. «Клич» и «Блуждания» — всего лишь новая «Неофициальная история конфуцианцев», а этот сборник совсем в другом духе. «Путник» и «Осенний лист» особенно печальны, хочется декламировать. Я бы отнес их к символическому импрессионизму».

Как видим, «Клич» и «Блуждания» Цзэн Пу недооценил, но признал значительность других произведений Лу Синя. В свою очередь, отношение младших современников к Цзэн Пу видно из весьма сочувственного отзыва о «Цветах» в лусиневской «Краткой истории китайской прозы» и из воспоминаний писателя Юй Дафу, который познакомился с Цзэн Пу в конце двадцатых годов. Юй и Цзэн оживленно беседовали о французских романтиках, о «Цветах в море зла», о просветителе Чэнь Цзитуне. Юй Дафу был восхищен разносторонними познаниями Цзэн Пу, его красочной речью и назвал его «настоящим мостом между новой и старой китайской литературами», «крупнейшим предшественником новых писателей».

На рубеже двадцатых — тридцатых годов в Цзэн Пу видели преимущественно знатока французской литературы. Он готовил китайское издание полного собрания сочинений Гюго, в 1928 году опубликовал статью о Мольере, в следующем году участвовал в переводе «Таис» А. Франса, однако главным делом его жизни оставалась работа над «Цветами в море зла».

Прежде всего автор постарался частично завершить историю Цайюнь, в результате чего героиня превратилась в одного из самых психологичных персонажей китайской прозы начала XX века. К эротическим сценам, связанным с Цайюнь, писатель добавил еще более яркую, несущую определенный антиманьчжурский смысл, историю любви поэта начала XIX века Гун Цзычжэня. Не менее важна сцена женитьбы императора Гуансюя, вскрывающая самые интимные подробности жизни цинского двора.

Одновременно Цзэн Пу сокращал роман, снял ряд публицистических отступлений, риторических вопросов и прочее. Правда, оставленные за пределами повествования последние пять глав содержали немало интересного, но написаны они в общем слабее, чем предыдущие, не воспринимаются как бесспорно необходимые. Хорошо, что писатель проявил требовательность к себе и отказался от них. Тем самым он, кстати, сохранил оптимистическое звучание революционных сцен, не завершил их изображением наступившей вскоре реакции.

Переработка «Цветов» была безусловно плодотворной. Слова о том, что она «не имела никакого влияния на литературную жизнь», звучат не очень убедительно, если вспомнить большое число статей о Цзэн Пу, появившихся в тридцатых — начале сороковых годов, обращение драматурга Ся Яня и других писателей к подлинной биографии Сай Цзиньхуа, попытки ряда литераторов продолжить роман до шестидесятой главы. В наши дни «Цветы в море зла» также не утратили актуальности и своими достоинствами превосходят многие китайские сочинения. Недаром в последние десятилетия Цзэн Пу получил заслуженное признание не только в Китае, но и далеко за его пределами.

В. Семанов

#img_7.jpeg