Дух вернулся ближе к вечеру. Замену он себе нашел такую как надо. Новый хранитель рвался приступить к службе. От меня требовалось передать привязку к черной книге от старого духа молодому. Контакт с книгой был не нужен. Да, и честно сказать, даже видеть эту вещь не хотелось, не то чтобы прикасаться.

Перед тем как отпустить старого духа, я узнала у него подробности похищения артефактов. Оказалось, что духа провели. Его заставили поверить, что за артефактами пришел маг-хранитель.

Воспользовавшись защитным кругом, который я начертила для своей защиты, я вызвала духа-охранника. Он должен был охранять мое тело, пока я путешествовала.

Мне нужно было убедиться, что с Гридой все в порядке, и проверить как ведет себя крестьянин.

Когда я появилась в избе, девочка уплетала за обе щеки оладьи с вареньем, а Путята, заметно подросший, и сменивший рубашку, топил печку и жарил блины. Он любил детей. Только они не баловали мой лес визитами. Чтобы не пугать девочку, он выглядел как обычный сельский старик. Для духа, чья природа нематериальна, очень нелегко дается подобная иллюзия.

— Присаживайся за стол, деточка, не стой столбом, — сказал Путята.

— Кому ты говоришь, деда Путята? — спросила Грида с набитым ртом.

— Хозяйка пришла, навестить нас, — ответил ей «дед».

Я сделала свое тело видимым и кое-как села за стол. Долго я так не просижу, хотя бы потому, что шельт не предназначен для этого. Он по природе своей не материален и проходит сквозь предметы.

— Как у вас дела без меня? — спросила я, стараясь придать голосу большей натуральности. И все же он сильно напоминал шелест листьев разной тональности.

— Вот обустраиваю твою гостью.

Гостья сидела с открытым ртом. Хорошо, что успела прожевать, а то бы оладья вывалилась изо рта.

— Ты помнишь меня? — я обратилась к Гриде.

Та закивала, закрыв рот.

— Мой лес покидать опасно, Грида. Будешь жить в моей избе, пока я не вернусь.

Грида снова закивала. Её глаза сделались, как плошки.

— Слушай дедушку Путяту и не выходи за изгородь.

В ответ снова кивок.

— За дубом на цепи сидит Моркл. Это… мой сторож. К нему не подходи, поняла?

— А кто это Моркл? Твоя собака? — Грида вышла из ступора.

— Да, только выглядит он иначе, чтобы пугать плохих людей.

— Это хорошо. Я не пойду к нему. А почему нельзя?

— Он тебя не знает. Может укусить.

— А ты снова там и там?

Я кивнула.

— А где там?

— В императорском дворце.

— Да?! Там красиво?

Эти вопросы могли продолжаться бесконечно. А нужно было определиться с крестьянином и внести некоторые изменения в купол.

— Я буду навещать тебя, Грида. Слушайся деда Путяту и веди себя хорошо.

— Хорошо, — девочка кивнула, запихивая следующий блин целиком в рот.

Крестьянина я обнаружила на одной из протоптанных тропинок. Молодой, лет двадцати, заросший и грязный. Он брел по направлению к медвежьей берлоге, в которой жила медведица с медвежатами. Как судьба порой складывается нелепо: мужик спасся от иномирных хищников, чтобы погибнуть от местных. Естественно, я дала ему шанс.

Кормить и поить задарма его я не собиралась. Мне нужны были мужские руки в хозяйстве. Второй год стояла недостроенная баня, требовал присмотра огород. Так же неплохо было бы утеплить избу и, если он решит остаться, то обустроить чердак под жилое помещение.

В обмен за его труд я предложила ему кров и еду. В погребе с зимы у меня остались приличные запасы квашеных овощей, вяленого мяса и рыбы. Не говоря уже, о варенье, муке и крупах, которые я успела заготовить до межсезонья. Кроме того, лесные закрома были богаты грибами и ягодами. Так что мне было что предложить.

На тот случай, если он решит воспользоваться моим гостеприимством в дурных целях, я его предупредила, что этим сделает себе хуже. Не так, чтобы угроза, но почти.

У него был выбор: уйти или остаться. Подумав, он выбрал второй вариант.

Пока Путята пытался наладить контакт с Добрыней (имя было ненастоящее, что подтверждалось бегающими глазами), я внесла изменения в плетение купола. Хищники Нижних миров, приближаясь к куполу, отныне видели, как он начинает светиться красноватыми прожилками. Огонь — стихия магии — вплетенный в основу купола, загорался и отпугивал. В отпугивающем эффекте я убедилась лично и осталась довольна.

Вернулась в свое тело и во дворец я усталая, но довольная. Тщательно затерев следы круга, отскоблив воск и спрятав ножи, я легла спать.

Проснулась я в полдень под бормотание, доносившееся из коридора. Теплый свет двух звезд проходил сквозь щель в шторах и ложился широким лучом мне на живот. День обещал быть жарким, хотя в комнате было прохладно. Бормотание то становилось громче, то затихало. Это было необычно, потому как в коридор четвертого этажа мало кто забредает.

Как оказалось, моего пробуждения ждала беременная кухарка и истопник, детина, больше маховой сажени ростом, с раздутой щекой. Придворные люди стояли рядом с дверью. Чуть дальше, очередную картину этого длинного коридора рассматривал все тот же напыщенный тощий вельможа в расшитом золотыми тюльпанами камзоле.

— Почему бы вам не сходить в лазарет? Не боитесь здоровье будущего ребенка доверять мне?

Дуняша, младшая помощница повара, была настроена решительно.

— Госпожа графиня, я о Вашем лекарском таланте слышала еще от Макарыча, старосты Коплюшек, еще когда замужем-то не была. Его племянник сожрал отравы какой-то, и если бы не Вы, госпожа, помер бы он.

— А мне бы зуб залечить. Сил нет терпеть, — сказал детина басом.

Я бросила косой взгляд на широкоплечего истопника. Они вместе вошли в мои покои, держась друг друга. Как маленькие дети, решившиеся на безумный, но храбрый, даже по меркам взрослых, поступок.

— Вот только с деньгами у меня не шибко. Но я же не для себя прошу, для малыша моего! Собрала пять золотых — вот…

— Объясните в чем дело. И уберите монеты!

Дуняша видит плохие сны о своем не рожденном ребенке, слышит детский плач. Ребенок словно просит о помощи, а она ничем ему помочь не может. Роды ждет к середине августа, а вызвать их раньше — на это у неё нет ни средств, ни возможности. Городская повитуха с Даром, что занималась детьми, исчезла. Оно и понятно, учитывая политику Карплезира до некоторых пор. Обычная разводит руками и советует надеяться на лучшее. Лекари лазарета загружены под завязку раненными с заслона, но и они мало что смогли бы сделать.

Я снова скосила взгляд на детину.

— Мне только зуб залечить.

— Сколько болит уже? День, два?

— Неделю. Сначала просто болел, теперь щека раздулась…

— Так, понятно все. Подожди за дверью. Посмотрю ребенка, потом твой зуб. И смотри, чтобы не мешал нам никто.

Выпроводив детину, я усадила Дуню на кровать.

— Пинается?

— Почти нет. Рожать скоро, притих, видно.

— Угу… Не смотри на меня. Лучше закрой глаза. Если что-то попрошу, то делай.

Она энергично закивала. В глазах появилась робкая надежда на то, что худшее не случится.

Довольно крупный плод. Здоровенький мальчик. Смотрит прямо на меня, будто может видеть, а вокруг шеи пуповина. Двойное обвитие. Почти приговор.

— Встань и расслабься.

Я села на кровать с ногами.

— Ближе, еще. Вот так. Стой и не двигайся.

Я обхватила ладонями низ её большого круглого живота. Ребенок успел перевернуться головой вниз, значит, роды будут гораздо раньше августа.

— Будет легкий дискомфорт.

Сосредоточившись, я отделилась от тела в виде шельта и, не теряя контроля над телом, вернулась в него обратно. Руки остались в свободном движении уже по привычке. Сложность в том, что мне нужно собрать в пальцах всю силу — до той степени, чтобы они могли двигать физические предметы. И при этом, чтобы малыш не перепугался.

Амниотическая жидкость напоминает разжиженную слизь. Пуповина вся в этой слизи. Осторожно, стараясь не касаться ребенка, я сняла с шеи пуповину. Теперь она просто полускрученной кишкой плавала в ногах ребенка. Когда я уже собиралась разбросать скопленную в пальцах энергию, малыш ухватил меня за указательный палец и сжал его. Сердце стукнуло, остановилось, и застучало в ускоренном темпе. С младенцами я не работала. Для этих целей были повивальные бабки. Чувствовать крошечные пальчики было подобно откровению.

Я тут же потеряла концентрацию и моя энергия рассеялась.

— Госпожа, получилось? Скажите, прошу, что с ним?

Я поднялась с кровати. Хорошо еще на пол не упала.

— С мальчиком все хорошо. Родов тебе осталось ждать неделю, не больше.

Дуняша расплакалась. Опомнившись, пыталась вручить мне монеты. Услышав крики и плач, вбежал караульный и стоял, переводя ошалелый взгляд с меня на Дуняшу.

Караульному я написала, на принесенной им же бумажке, травы, из которых нужно делать отвар и полоскать полость рта. Воспаление и боль сняла, но временно. Через месяц-два нерв может воспалиться вновь.

Зубы это общая проблема всей Вирганы. Толковых способов лечения нет, в отличие от Мона, Курундии и других восточных стран. Впрочем, как нет и толковой профилактики. Да, несколько лет назад появились пасты для чистки, но доступны они лишь обеспеченным. Потому зубы гниют и болят.

От монет пришлось отказываться дважды. Хотя во второй было проще. Детина, словно того и ждал, согласно покивал и спрятал монеты за пазуху.

Высказав благодарность раз десять, истопник, который имя свое так и не сказал, и Дуняша, покинули мои покои.

Без их денег я пока смогу обойтись. Император обещал мне открыть свободный доступ к счету в Дворянском банке, как только меня назначат на должность.

Эта мысль согревала меня, когда я думала о том, каким образом мне возвращаться в Чарующий лес. Мне нужен будет конь, желательно породы вирганская верховая, многозарядный револьвер, легкий и эффективный в использовании, и амуниция, типа кольчуги и дополнительной защиты на руки и на ноги. Все это стоит весьма дорого.

Да, я рассчитываю вернуться в свой лес. Как только разберусь с пропавшим артефактом, сразу в путь.

Военный совет был назначен на шесть часов вечера, о чем мне сообщил молодой капрал из гвардейского корпуса. Дарен так и не появился.

У меня было свободное время для того, чтобы взглянуть на столичный лазарет. Не то чтобы меня прельщал общепринятый способ лечения. Скорее, я признавала его как более простую и доступную альтернативу целительству. Я бы никогда не смогла помочь сотням раненых. Иногда одного пациента бывает достаточно, чтобы я исчерпала полностью свой резерв. В сравнении со мной квалифицированный лекарь может обслужить до пятнадцати пациентов за сутки, в зависимости от тяжести заболевания. По-моему, разница очевидна. С другой стороны, если бы у меня была возможность ежедневно оттачивать свое умение, я бы могла довести легкие процедуры до автоматизма, расширить свой энергозапас и увеличить показатель.

В Моне есть частные дома исцеления, которые допускают нетрадиционных практиков. С согласия пациентов. У нас же, в Виргане, все сложнее. На знахарство просто закрывают глаза, при условии хороших отношений с уездным воеводой. Причем речь идет именно о глубинках. В городах целительство запрещено и преследуется по закону.

Как мне объяснили, лазарет располагался за вторым кольцом ворот на южной окраине Карплезира, в шаговой доступности от самих ворот. Для удобства придворных и слуг в обоих кругах ограждения была вырезана дверь, и стоял пост гвардейцев. «Лазаретным ходом» мог воспользоваться любой желающий, что касается выхода. А вот войти на территорию Карплезира только по пропускной грамоте. Грамоты у меня на руках не было. Зато я владела заклятием отвода глаз. Этого вполне достаточно.

До совета оставалось много свободного времени, и я решила прогуляться пешком.

На улице было жарко и безветренно. Такое ощущение, что находишься в центре урагана. Именно в центре разгулявшейся стихии бывает такая тихая обездвиженная погода. Странно и подозрительно. Магический фон, вроде бы, не изменился. Хотя нет, чувствуется некоторая дестабилизация, но с чем она связана, могут сказать только создатели купола. К слову о создателях. Они не дают мне покоя. Версия про оставшуюся защиту от магов императора Павла не выдерживает никакой критики. Следовательно, мы имеем дело с группой магов с неизвестными намерениями. Хорошо было бы выяснить эти намерения. Только как?

На продуктивной мысли меня прервал молодой дворянин. То, что я шла одна, дало ему основание напроситься в провожатые. Природа наградила его смазливой внешностью, которую он пытался мне продать. Не в открытую, а тонкими намеками, невинными мечтами о совместном времяпровождении вечеров перед камином с бокалом пунша, тет-а-тет.

Я сегодня была одета богато и представительно, что дало ему повод за мной поухаживать. Он же, хоть и был одет солидно, но, присмотревшись, становилась заметна застиранность его атласного бежевого камзола с растительной вышивкой золотой шелковой нитью.

Он был моложе меня лет на пять, льстил приторно и навязчиво, давая понять тем самым, что заранее считает меня глупой, самовлюбленной и падкой на внешность.

Отвязавшись от Ивана Зарецкого на первом посту лазаретного хода, я продолжила путь. Пришлось ему сказать, что у меня есть венерическая болезнь, потому и иду в лазарет. Такой довод как магический дар его бы не отпугнул. Если бы он был еще менее скользким и продажным, я бы восхитилась его храбростью.

Итак, цели таинственных защитников столицы неясны. И выяснить их представляется мне задачей не из простых. Например, можно найти место активации купола. И попытаться обнаружить следы аур, которые частично успели стереться. В итоге после многих часов поисков у меня на руках будет совершенно бесполезная информация.

Нет, единственная реальная зацепка это джинны, чья сила была вложена в заклинание. Маги очень ревностно относятся к своим духам. Отправлять в ментал или тем более уничтожать их не стали бы. А вот приказать поддерживать магические связи купола и заодно охранять от посягательств — запросто.

Чтобы охватить всю площадь Крашеня поисковым заклинанием, мне нужно обзавестись накопителем силы. В качестве накопителя хорошо подходит серебро и черные ониксы. Серебряный браслет, инкрустированный ониксами, подошел бы идеально. Такие браслеты делаются на заказ. И требуют оплаты золотыми монетами.

Значит, мне срочно нужен доступ к моему счету в банке. О чем я непременно напомню Дарену, ведь это его император сокрушался о моей финансовой беспомощности.

Погруженная в мысли о создании накопителя, я прошла через второй пост. За внешним кольцом ограждения раскинулся лес, разделенный сельской дорогой. И где же лазарет, который по утверждению Шуры был сразу за оградой?

Измученные открытыми лучами Эндимиона и Акидона, гвардейцы указали направление штык-ружьем. Искомое учреждение обнаружилось за густым пролеском темно-зеленых тополей и кустов селадоновой ольхи. Длинное светло-бежевое трехэтажное здание было окружено плакучими ивами с темной листвой и кустами цветущего можжевельника. Под окнами были разбиты клумбы с цветами, привнося ощущение домашнего уюта.

Подъездная дорога и лужайка были заполнены каретами, лошадьми, телегами с грязной кровяной соломой. Где-то вдалеке причитала женщина, и ругался мужик. Две лошади, отвязавшись от коновязи, щипали травку под тенью ивы, что вызывало жгучую зависть у остальных лошадей, привязанных и запряженных в экипаж. Зависть выражалась в ржании, фырчании и звонких ударах подкованными копытами о брусчатку.

Внутри лазарета обстановка была еще суматошнее. Широкие светлые коридоры были переполнены людьми, пахло спиртом, эфиром и кровью. Помощницы лекарей сновали туда-сюда, от пациента к пациенту, умудряясь в этой круговерти оказывать помощь раненным, отвечать на вопросы родственников пациентов, выполнять указания лекарей и при этом быть вежливыми и выглядеть опрятно. Головы их были покрыты накрахмаленными белыми чепцами, поверх черной формы, сильно напоминающей рясу, одеты серые застиранные фартуки. Были среди помощников и мужчины, но мало. Так же, как и женщины, они крутились между пациентами, оказывая помощь. Их практичная черная форма действовала угнетающе. Лекари были одеты в белые халаты поверх светлых костюмов, непременно лица их украшала аккуратная бородка, и очки. Осматривая раненных, они держались спокойно и уверенно. Весь персонал лазарета выглядел измождено, лица их были усталыми и осунувшимися.

Прооперированных пациентов везли на каталках не спеша. Тех, кому требовалась операция, бегом, громко уточняя тяжесть ранения и обговаривая способ обработки.

У палат дежурили родственники. Многие пациенты, из тех, кому не хватило места в палатах, лежали в коридоре, накрытые серо-бурыми простынями. Выздоравливающие, в бинтах, с костылями, в креслах-колясках, прогуливались вдоль окон.

Во время операций в качестве анестетика использовали эфир. Его специфический запах трудно спутать с каким-то другим. Эфир узаконили совсем недавно. До этого применяли опий, наркотик, вызывающий пожизненную зависимость. Эфир стал прорывом в ли́карстве. Но и с ним не все было просто. При использовании эфира проблема была в тоа м, что необходимо правильно рассчитать дозировку. Кроме того, перед тем как применять эфир, пациента нужно готовить заранее, чтобы избежать галлюцинаций, проблем с речью и координацией.

Нередко, когда операция затягивалась, и действие анестетика выветривалось, пациент начинал кричать от боли.

Как сейчас. Из операционного отсека доносились душераздирающие крики. Слушать их было невыносимо. Многие в коридоре заткнули уши. Не знаю, что у них случилось в операционной, но пациент продолжал кричать.

До операционной было с десяток шагов. Я их преодолела бегом, и, войдя, одела чепец и халат, висевшие на крючке.

Помощница лекаря пыталась справиться с волнением и открыть склянку с эфиром. Руки её тряслись, а по лицу было видно, что она борется с желанием сбежать отсюда. Одну склянку она уже разбила, отчего по операционной расползся тяжелый запах. Дышать вытекшим раствором было очень вредно.

Лекарь, молодой, высокий и очень худой мужчина, кричал на свою помощницу. Его лицо налилось кровью, на висках вздулись вены.

У пациента была распорота брюшина. Перед лицом его висела занавеска, загораживая вид раны. Руки и ноги были привязаны к специальным поручням в столе.

Знаю, что так делать нельзя, но я открыла окно настежь и посоветовала всем заткнуться. Возможную инфекцию я уничтожу после.

— Кто-кто-кто… — лекарь начал заикаться, пытаясь узнать, как я посмела хозяйничать в операционной. Он побагровел еще сильнее и принялся задыхаться от избытка чувств.

Пациент продолжал орать.

Я обхватила ладонями его лицо, поймала взгляд и вытянула его ментальное тело. Так тоже делать не рекомендовалось. Но еще немного и он умер бы от болевого шока.

Сбросив сгусток маны на разлитый по полу эфир, я подожгла его. Заклубившиеся пары с помощью энергии воздуха отправила в окно. Дышать стало легче и безопаснее. Можно было убрать от лица хлопковую повязку.

— Ведьма! — прошептала помощница лекаря.

— Брысь отсюда! — сказала я девушке, которая, только того и ждала. Опрометью она выбежала из операционной.

Лекарь затих. Он опустился на ближайший стул и, пребывая в состоянии крайней отрешенности, смотрел на меня. Действие эфира налицо. Странно, что помощницу обошла эта участь. Хотя ничего странного, если она изо дня в день вдыхает микродозы эфира.

Положив ладонь на амулет, я мысленно обратилась к своему духу-помощнику, Лили-Оркусу. Влив в него ману, я приказала ему заняться пациентом на операционном столе. Двенадцатиперстная кишка была разорвана в двух местах. Лили-Оркус уже имел опыт лечения подобного ранения. Не так давно мне пришлось исцелять одного неудачливого сапожника, загулявшего в харчевне.

Сапожнику в кабацкой драке распороли живот, и он умудрился дойти до таверны, где я остановилась на ночь. Весть о моем прибытии разнеслась очень быстро, впрочем, как обычно, чем и воспользовался мужик.

Второй раз Лили-Оркусу объяснять не нужно было. Операция прошла без заковырок. Получив порцию маны, дух окутал свое тело серебристым облачком, в котором проскакивали электрические искры. Когда облачко рассеялось, то передо мной предстало забавное существо с телом льва, человеческими руками вместо передних лап, птичьими крыльями за спиной и очаровательной мордочкой получеловека-полузверя. Желтые глаза его светились разумом.

Задерживаться здесь дольше было чревато неприятностями, поэтому я отправила Лили-Оркуса в амулет. Он вздумал сопротивляться. Безмолвное сидение в амулете ему наскучило. Он считал, что больше в этом нет необходимости. Но я считаю иначе. В мире, где ненавидят магов, духам не место.

Да, я понимаю, что его никто не увидит, пока он сам не захочет. А если захочет? Как я объясню его существование и докажу, что он безопасен? Никак. Если раньше над магами стояла гильдия, которая защищала и мага и простых людей от выходок магов. То теперь никого. Ни защиты, ни контроля. Потому рисковать столь трудно добытым и взращенным духом-помощником я не намерена.

Лекарь продолжал сидеть с отрешенным видом, смотря на живот пациента с кривым розовым швом. Шву по меркам лекарей было две-три недели. Врачу было чему удивиться потом, когда он придет в себя.

Я вышла из операционной. К моей радости, меня никто не пытался задержать и допросить о случившемся. Только пациенты и их родственники косились с подозрением.

На выходе из лазарета меня окликнули.

— Графиня Ячминская?

Я обернулась. Хмуря брови, на меня смотрела Екатерина Гречникова, помещичья дочка, в форме помощницы лекаря.

— Здравствуйте, Катя.

— Здравствуйте… А Вы к кому-то, или за помощью?

— Нет, я просто осматриваюсь. Очень интересно как у вас тут организовано лечение.

— Вот как? У Вас есть лекарское образование? — она произнесла это с удивлением.

— Да, у меня есть диплом. Аренийской Школы ли́карских наук. В Виргане он не имеет никакой ценности.

— Да, Вы правы. Это ужасно! — ответила она, хотя я не пыталась жаловаться, и потянула за собой.

— У меня небольшой перерыв, я могу вам рассказать, как мы тут справляемся. И вообще, о многом.

Девушка располагала к себе. Своей открытостью, добротой, и даже напористостью. Так и вертелся вопрос: что помещичья дочка делает в лазарете?

Мы вышли с тыльной стороны и уселись на скамейку, скрытую ивой и кустами цветущей жимолости от окон лазарета. Катя разложила узелок с хлебом, вареным мясом, сыром, молоком и кастрюлькой тушеной картошки с курицей.

— Отец приучил хорошо питаться.

Катя угощала, и я не стала отказываться. Завтрак был давно, обед же я пропустила.

— У меня тоже есть диплом. Хирургический, причем с отличием. Только меня не допускают к операциям. По ИХ мнению девушки не могут быть лекарями.

Я усмехнулась.

— Я уже привыкла, и ты привыкнешь. Не против, если я буду обращаться на ты?

Она кивнула с радостной улыбкой. Прожевав, пояснила, что, наоборот, за.

Мы разговорились. Катя была единственным ребенком в семье зажиточного помещика Гречникова. Хотя мать Кати умерла в родах, отец души не чаял в дочке. Правда, как призналась Катя, прослыл среди окрестных помещиков чудаком. Он любил все заграничное, в быту и одежде отдавая предпочтение вкусам антирийцев, даже говорил по-антирийски и дочку свою учил языкам, математике и литературе. Еще большим чудаком он прослыл, когда отдал свою единственную дочь учиться ли́карству. Позднее, когда Катя от лекарского училища попала в столичный лазарет, её отец в который раз подтвердил свою репутацию.

Катя была благодарна отцу и очень переживала за него. Ведь он, в отличие от самой Кати, во время нашествия тварей был в их усадьбе в Чернушенской губернии. Губерния располагалась далеко на востоке и граничила с Антирией. От усадьбы помещика Гречникова до границы порядка тридцати верст, так что отец Кати мог обратиться за помощью к магам дружественного государства. В отличие от Вирганы, маги Антирии не только свободно использовали свой дар, но среди них было много наемников. О чем я и сообщила Кате, желая её приободрить.

Обсудив нашу женскую долю в ли́карстве, продвинутость в лекарском деле конкретного лазарета, мы распрощались. Напрашиваться на операцию я не стала. До этого нужно раскрыть все свои карты. Иначе выйдет, что я использую её доверчивость. Да и время поджимало.

Открывать свою истинную природу я не торопилась. Катя оказалась одной из немногих в столице и в Карплезире с кем я могу найти общий язык. С ней было интересно. Она была искренним светлым человеком, без лицемерия и лести. У неё отсутствовала потребность выделиться, и поэтому она выделялась и располагала к себе.

Я обязательно расскажу ей про себя, но позже. При более подходящих обстоятельствах. Чтобы для неё не стало это шоком.