1.
Слава родит зависть, а бравый вид — шутовство.
Величавое тело Трупа имело и мастерство.
Оттого и появлялись повсюду, как гнойники, его двойники: шутники оголтело покушались на чудо, глупо выдавались за того, под кого наряжались, под литавры собирались в рать и не гнушались предъявлять претензии на чужие лавры и гортензии.
За ними скрывались мошенники, которые, как воры с шальными нервами, устали вязать веники и к наживе устремлялись открыто: в запале старались первыми взять и урвать от проказ то, за что не раз бывали биты.
Однако не всякая атака — драка без брака.
Ослепительный герой решительно защитил от ловчил свой лик и пролил гной на чужой шик.
Художник — не паладин и не правитель: беззащитен один, без друзей, как сапожник злее — без клея и гвоздей.
Но едва покровитель нашел его на вернисаже и даже приобрел права на ореол для ангажемента и продажи, с того момента властитель изумительного тела повел дело умело.
Хозяин не спорил из-за историй, а устроил — экзамен.
Сберечь новатора должен был не меч и не фокус, а конкурс: проба сил и кожи особы для плагиаторов — строже сеч для гладиаторов.
2.
Труп года избирали в жюри, которое созвали из живых, чтобы в оба отличали одних от других.
У кандидатов измеряли чуб, горло, плечо, бедра, грудь и еще что-нибудь.
Непредвзято подмечали изъяны и пропуски: раны до мяса, гримасы печали, оттиски и окиси на корпусе.
Конечно, мздоимцы нарушали безупречные порядки и за взятки исключали недостатки из описи, но лихоимцы забывали, что горбатого зубило при ударе не одарит, а могила в канаве не расправит.
В первом туре верные процедуре забраковали одного щербатого и тех, у кого, признали, крупные трупные пятна, пресная и неопрятная рожа, треснула до прорех кожа, кости запросились в гости, ввалились глазницы, живот распух и стиль — не сух: сырость, гниль сочится, струится смрад черни, закопошились и набились в рот и в зад черви.
Обмерянный и проверенный материал поступал в финал.
3.
Зал обмирал заранее от восторга и ожидания торга.
В начале соревнования раздавали задания: стоять при народе без упора, изображать благодать, кивать в ходе разговора, плясать от толчка без упада, не прикрывать взгляда и держать жучка на ресницах, сложиться в позы угрозы, рачка и червячка, лосниться без массажа ровным макияжем и при этом — светиться духовным светом.
Победителя обещали внести в анналы и отдать в печать: на обложки в журналы.
Поощрительные медали, брошки, заклёпки и фиговые листы намечали упаковать в фибровые коробки и поднести остальным призовым конкурсантам сообразно миазмам и талантам.
Едва ли ждали на эстраде позора, но узнали — скоро.
Ради гнусных дел владельцы тусклых тел искусно и рьяно шельмовали: умельцы обмана подпирали палками обмылки своих недобитков, держали затылки лямками и таскали их за пряди на нитках. Управляли и без шлеи, по радио: вставляли приёмники наёмникам в щели и дыры и пунктиром передавали ориентиры.
Но командиры дурной карусели не преуспели.
Паршивый мясной фарш и стоял, и кивал, и плясал, но заиграл похоронный марш, и бал фальшивых граций стал ломаться наповал.
Уносили дохляков со сцены, как пронзённых быков с арены, и унесённых не благодарили, а грузили на самосвалы и увозили под покрывалом без следа куда попало.
Зрители представления на поразительное превращение утиля вопили с отвращением:
— Хоровод из нечистот с пародиями!
— Сброд на подиуме предстаёт уродинами!
4.
Но вот после всего на сцене — фронтовой герой: кости — струной.
И народ за него — горой: губы — в пене, зубы — в стуке, руки — в тряске, ноги — в пляске без дороги.
Славный Труп — не другие создания: выполнял любые задания — и оскал показал явный, и пуп забавный, и танцы, и духовно сверкал без глянца, и кивал — плавно, а стоял ровно — и подавно.
Его хозяин завершал экзамен речисто — рассказом о проказах своего артиста.
Эпитафия о жмурике публике — потрафила.
Наконец мертвец доказал публично, что гармоничная личность и штучный эталон: он — и научный работник, и охотник до сердец, и обаял, и воевал, и расширял закон и географию, и имел, пострел, биографию!
— Невозможное возможно непреложно! — из кожи вылезали в ложе.
— Околеванец — чисто иностранец! — ликовали шестерки с галерки.
— Кавалер — в идеале! — повторял партер.
И от свиста, как в камышах, зал стоял на ушах.
Шквал оваций не знал вариаций.
Итоги конкурса вырастали в восторги без фокуса.
Разобрали детали и хмыри из жюри: наплевали на устав и, не отдав взятки, позорно убежали без оглядки.
— Тут вам, ребятки, суд, а не блядки! — зазорным посылом в тыл беглецам с миром прекратил нечистый экзамен речистый хозяин.
Зло и шутовство переросло в торжество.
Под фанфары качали победителя на руках.
Одобрительно, как пажить для отары, изучали пах.
Сдирали, на память, в давке аксессуары и бородавки.
Брали отпечатки: пальцев — для усадки неровных пяльцев, ног — для прокладки удобных дорог.
Вручали в фибровой коробке медали, брошки и заклёпки.
А фигового листа — не стали: победные места, сказали, не вредные.
А отсняли на обложки и экран ухмылку и стать мертвячью — погнали в ресторан клячу: за бутылкой отмечать удачу.
5.
В ресторане кучно окружили лучший стол, накрытый заранее, и с аппетитом приступили к ликованию.
— Мы, — провозгласили, — атолл художников, а не бандиты из тюрьмы, не простофили из сапожников! Сочинили идиллию — прикатили к изобилию!
Стоя в рост, проговорили за героя тост.
Отпили, закусили, пошутили и повторили сказ.
И так — не раз.
Воспетый мертвяк, одетый во фрак, произвёл смертельное впечатление на питейное заведение: орёл, а не пил, здоровяк, а не ел, был бел и мил, а не шалил.
Но за осмотром не порадели о мертвом теле.
Быстро, как от искры, покраснели щеки, осоловели глазки и приспели широкие пляски.
Даже владелец победителя улетел от него, как младенец — от стражи своего родителя.
Один Труп сидел не у дел при разгуле и смотрел на суп из криля, кур из гриля и пиджаки на стульях.
Посторонние весельчаки разъяснили с иронией:
— Господин — хмур, но — не в агонии. Наоборот, караулит из-под руки: блюдёт кошельки!
6.
Однако его фрака не проглядели дамы и мамзели.
Ни с того, ни с сего насели упрямо, как озверели: глазели, галдели, летели к нему в вальсе, цепенели в реверансе, пели романсы о шансе и контрдансе, рдели и млели, как на дому, словно жалели о любовной трели в ответ и — почему бы и нет? — о постели. Без лени и морали сжимали пальцы, звали на танцы, вздыхали, приседали к нему на колени и шептали — об измене.
А холодный, как ртуть, Труп — ни слова с губ, как негодный на суть.
Но дамы не охладевали ничуть.
Снова наступали упрямо и затевали — драмы.
Те, что не без навыка и на руку легки, в суете очищали кошельки.
Те, что промышляли мелко, хлестали из дорогой бутылки и с ухмылкой ковыряли вилкой в чужой тарелке.
Те, что пеняли на неверность своего супруга, проверяли его на нервность и вкупе возбуждали ревность — изображали в Трупе друга.
Те, что считали, что к ним приставали слишком, давали молодым шалунишкам знак, кто — враг: братишка-фрак.
Крали играли, а разогнали пустяк до скандала и драк.
Сначала ухажеры позвали мертвеца в коридоры.
От молчания соперника холерики задрожали в истерике, с отчаяния взяли наглеца за грудки, послали в закутки, наддали в локотки и показали, как сверкали кулаки и мелькали башмаки.
Потом, жуя, защищали брак мужья.
Гуртом затолкали дерзкого в приёмную — на тёмную, в курилку — на парилку, в уборную — на позорную и мерзкую давилку и душилку, в толчок — на бочок и — добивали в пятачок наверняка, пока не искромсали в щепки и осколки зеркалА, банкетки, стенки и полки.
Куя дела до конца и рванья, ловца бабья расстреляли из ружья.
Спасла орла в сшибках только ошибка: головомойка впотьмах извела в прах не самого озорника, а его двойника!
Затем люди искусства догадались, что в карманах — совсем пусто.
Но — не разбежались.
И не бранили хулиганов, не винили зависть.
Не палили из орудий и не молили о чуде.
Наоборот, не без таланта уговорили официанта, чтобы тот подождал от конкурсанта особой расплаты за утраты, угомонили скандальный накал и строем потащили героя в игральный зал.
7.
Еле успели в казино до закрытия.
Напели неглупо, что давно имели наитие и излишки, и обменяли медали Трупа на фишки.
Усадили дорогого мертвяка, как больного старика, в лучшее кресло и, держа, как колючего ежа, за чресла и бока, объявили, что залучили не фуфло, а большого игрока.
Сообщили без прикрас и усилий, для заметки, но тотчас всё в зале потекло, как от толчка — колесо рулетки.
Зрители побросали в пылу объедки, поразбивали статуэтки, прибежали к игровому столу и встали по-боевому, строем, бедро в бедро, а устроители заморгали хитрО и закивали — на зеро.
Но художники не слукавили, как картежники, и поставили за героя чисто и правильно.
Фортуна раскрутилась быстро, как дюна, и округлилась лучисто, как лагуна.
И невозможное для мертвеца случилось: на милость неосторожного ловца признания свалилось состояние!
Зрители заскулили туш, художники схватили куш и запросили об автомобиле.
Но устроители не отпустили их наружу из-под спуда: объяснили, что у живых на ветру бывает и хуже — моровая простуда! — и предложили, не скрывая зуда, покорную повторную игру без чуда.
Притом окружили мотов кольцом мордоворотов.
Конкурсанты и тут доказали таланты.
Под оскал печали пробормотали, что фокусы — не конкурсы, поцеловали Труп в зуб, обещали, что не плут и не глуп нисколько и при утрате заплатит за всё, помахали на колесо, дали добро на зеро и — только их и видали в зале: удрали на свет без своих монет и чужих медалей.
Случай — лучше жажды: не замучит дважды.
Во второй раз дурной шар попал в паз на другое число, и навар от героя унесло.
Проиграв кон и капитал, он вдруг потерял форс, а торс без слуг сполз.
Народ захохотал в рукав и побежал прочь.
А ночь шустро шагнула вперед — в утро.
Пострадавшего подняли, перетащили к крилю с грилем, усадили и предъявили от старшего счет.
И только тут — остро, в момент — осознали, что клиент — нисколько не крут, а просто — не живет.
Стояли и вспоминали, как едоки не раз повторяли заказ и убеждали официантов, что орел из конкурсантов, который от тоски не шел в скорый пляс, — козел из коммерсантов и едва ли гол, как сокОл и свинопас.
И впали мальчики-подавальщики — в экстаз.
Обыскали фрак — так и сяк — не дыша.
Но на теле — ни медали, ни гроша.
Осмотрели столики и ошалели от чуда: повсюду по одному, как алкоголики, сидели не живые, а покойники.
— Ну и ну, — проскрипели ломовые половые, — так ему растак! На кону — не пустяк! Не дармовые стольники!
И себе в ответ пропели о судьбе куплет:
— Ресторан — забит, а план — горит!
— На вид — мертвец, а разорит — хитрец!
8.
Но один живой посетитель не уходил.
Гражданин объяснил, что он — любитель услуг чудил, следил за игрой, как кролик — за стрелком, был увлечен — до колик с матерком, поблагодарил кивком и вдруг — заплатил за столик с игроком.
Предупредил, что с ним — не знаком, что и с живым не пил чарок, но попросил молодца — в подарок.
Сложил мертвеца в вопрос, взвалил на плечи, погасил свечи и — понёс.
У дверей добродей дал подобающий совет:
— Ответ «нет мест» — раздражающий жест. А посадите в зал при открытии покойных — и людям будет спокойно и ясно, что занято — ужасно и намертво!