Борис Пугачев

Игры желтого дьявола

 

Глава 1

– Извольте-с, милостивый государь. Не стану-с ходить кругом-с. Сделайте одолжение… Скажите, Родион Иванович, вам не надоело заниматься коммерцией? – повторил свой вопрос Алпамыс, отхлебнув чай и подождав, пока Родик выйдет из состояния задумчивости.

– Хм, – покрутив в руке пиалу и в очередной раз удивившись устаревшим оборотам речи, отозвался Родик. – Неожиданный вопрос, учитывая обстоятельства нашего недолгого знакомства.

– Согласен-с, но там, где мы с вами изволили провести несколько дней, время течет дюже шибко и люди начинают общаться иначе-с. Война… Вы за неделю дважды были-с на грани гибели.

– Да… В чем-то вы правы. Я об этом размышлял. Тот маленький край войны, который нас зацепил, вызвал много вопросов. Хотя они никак не коррелируют с вашим, но меня взволновали. Не подумайте, что я испугался за свою жизнь. Хотя это и было, но не является главным. Я побоялся уподобиться тем, кто нас окружал.

– На войне как на войне. Свои законы-с…

– Раньше я тоже так думал. Сейчас – нет. Там законы в общечеловеческом понимании отсутствуют. То, что вы, вероятно, имеете в виду, скорее отвратительное проявление животных инстинктов. Принимая такие правила, многие, а может быть, и все становятся нелюдями. Меня интересует вопрос возможности обратного превращения.

– О-хо-хо… Полноте, Родион Иванович, не сочтите за обиду-с, но эдакое душевное копание не ново-с…

– Конечно. Подобное многократно обсуждалось, но как-то прошло мимо моего сознания. Знаете, ведь есть люди, которые не понимают и не чувствуют, например, музыку. Вдруг в конце жизни их озаряет, и они становятся меломанами. Так и со мной. Про войну много читал, много слышал, но понимание всего ее ужаса пришло только сейчас. Геройство, смелость, самоотверженность… Безусловно, такие качества проявлялись и, несомненно, достойны высоких оценок. Однако боюсь, что все эти замечательные качества существуют лишь до того момента, пока человек не приспосабливается, подавляя крики души. А рано или поздно в любом из нас чувство самосохранения производит такую метаморфозу. Вот тут-то самое страшное и наступает. Задаю себе вопрос: в каком процентном соотношении и как быстро. Недавно нами увиденное красноречиво свидетельствует о том, что процент такого назовем «нелюдизма» близок к ста, а необходимое для его наступления время… Боюсь, не столь велико. Как-то прочитал о массовых изнасилованиях в конце Великой Отечественной войны доблестными советскими солдатами немецких женщин. Я возмутился такому навету. Сейчас, после всего увиденного, начинаю в это верить. Человек от военных лишений теряет с трудом привитые ему общечеловеческие нормы поведения, быстро регрессирует до состояния животного.

– Полноте! Такая потеря человеческого облика может произойти-с в любой ситуации. Война лишь все более контрастно выявляет-с. Опричь того, вы за последние годы не раз с этаким сталкивались. Разве в Танзании было по-другому-с?

– У вас большие познания о моей жизни. Откуда?

– Вы сами давеча рассказали мне о вашем советско-танзанийском предприятии, а я позволил себе навести справки-с.

– Предположим. Да и какая тут тайна? Однако там действительно было иначе. Кроме того, я посчитал произошедшее и некоторые другие события исключениями из правил, а потому вполне допустимыми. Давайте оставим эту тему. Я еще не на все вопросы даже сам себе ответил. Что вы хотите при вашей осведомленности услышать от меня?

– Для начала-с пожалуйте ответить на мой вопрос.

– Вы меня интригуете! Мы едва знакомы. Только десять минут назад я узнал ваше имя, а до того… Не скрою, ваш таинственный образ, необычная для условий нашего знакомства одежда, поездка в ваш родной кишлак, бомбовый удар и некоторые другие чрезвычайные обстоятельства до сих пор бередят мое любопытство. Однако… Коль вы обо мне так много знаете, то для вас не секрет, что я занимаюсь коммерцией вынужденно. В этом смысле ваш вопрос риторический. Может быть, вы хотите знать, не желаю ли я сменить род деятельности?

– Мне кажется, одного сукна епанча-с.

– Ладно. Насчет сменить – не знаю, на что и как. А вот за возврат в ту прежнюю мою жизнь много бы дал. И не только из-за любви к моей работе. Хотя это важно. У меня все здорово получалось. Я ведь был самым молодым доктором наук в нашей отрасли. Вообще-то зачем я вам рассказываю? Если вы знаете о Танзании, то, наверно, вам все известно досконально… Все же закончу свою мысль… Так вот. Я потерял не только любимое дело. Я потерял круг общения, в котором имел нечто большее, чем весомую позицию. Я был незаменимым. Такое дорогого стоит! Еще я потерял ощущение причастности к большому и очень нужному делу. Потерял свою ценность для общества. Поясню. Сейчас критерий для моей оценки один – деньги…

– Помилуйте-с, но с последним дюже трудно согласиться. Я давеча наблюдал, как первые лица государства к вам относятся. Со всем искренним уважением. У мусульман в этом случайностей не бывает-с.

– Лестно, но в данном случае не показательно. Во-первых, многое связано с моими прошлыми заслугам, а во-вторых… Хм… Какие тут лица?

Не помню, кто написал, но вполне точно. В общем, вы столкнулись с оценкой не тех людей, не того общества. Продолжая ответ на ваш вопрос, необходимо отметить его некорректность. Мне никогда не хотелось заниматься коммерцией. Поэтому надоесть она не может. Просто, понимая, что возврата к былому нет, ничего лучше для пропитания я придумать не смог. Рассматриваю ее как временное занятие и надеюсь, что мы, используя уникальный момент истории, придем к свободному и гармоничному обществу, в котором мои знания и способности опять будут востребованы. Однако мой оптимизм в этом плане угасает с каждым днем. Насчет же смены рода деятельности… Думая о вашем неожиданном появлении и глубокой осведомленности о моей персоне, могу сделать вывод: вы что-то хотите мне предложить. Я открыт и с интересом выслушаю вас.

– Ваша проницательность еще раз убеждает в правильности моей оценки. Да, я имею честь и уполномочен-с пригласить вас поучаствовать-с в очень нужном обществу деле и тем самым несколько компенсировать те потери, о которых вы упомянули-с.

– Спасибо. Однако если я верно оцениваю ситуацию, то мы вряд ли о чем-то договоримся. Подозреваю, что нечто подобное я уже проходил. Был у меня такой партнер по советско-американскому предприятию…

– Помилуйте. Вы имеете в виду господина Айзинского?

– Вы хорошо покопались в моем досье. Мне наш разговор все меньше нравится, хотя не хочется прерывать наше общение. Вы на меня произвели впечатление еще в Кулябе. Что-то в вас есть… Этакое… Импонирующее. Мы в чем-то с вами схожи. Даже в манере формулирования мыслей.

– Благодарю-с. Хочу вас успокоить. Без вашей воли ни на шаг-с. Ни к организации, к которой приписан господин Айзинский, ни к конторе, где служит ваш друг Абдужаллол Саидов, я не имею-с отношения. Я даже не гражданин вашей страны.

– Еще лучше! Вы хотите, чтобы я стал шпионом? Я патриот… В хорошем понимании этого слова.

– Полноте! Ни в коем случае. Я бы не посмел-с… Да и никак не могу-с, поскольку не являюсь сотрудником ни одной организации какого-либо государства. Более того, то, чем я хочу предложить вам заняться, в принципе не может повредить ни одному государству. Наоборот, извините за патетику, есть благо для всего человечества. Опричь того, все предлагаемое-с заключается в аналитических исследованиях, скажем так-с, неправительственных организаций…

– Извините, что прерываю вас. Вы уже достаточно много сказали. Может, хватит? Ведь если я откажусь, то стану для вас ненужным носителем информации. Как тогда быть?

– Полноте! То, что я расскажу-с до момента принятия вами окончательного решения-с, вы имеете право тотчас же поведать всему свету. Результаты нашей деятельности публикуются. Наша организация полностью легальна-с. Существует не один десяток лет. Уверяю вас, никаких претензий не будет-с даже в случае обнародования нашей беседы. Опричь того, по ходу моего рассказа не стесняясь задавайте любые вопросы. Постараюсь дать исчерпывающие ответы-с. Мне так будет даже удобнее-с.

– Хорошо, – отхлебнув остывший чай, согласился Родик и, чтобы собраться с мыслями, заметил: – Чай остыл. Сейчас попрошу, чтобы принесли свежий и горячий…

– Не беспокойтесь! Премного благодарен! Я пока не хочу-с. Погодя, если можно-с. Лучше продолжу-с… Сегодня нет единого механизма, регулирующего мировые процессы. Антагонизмы накапливаются и выливаются в плохо управляемые конфликты. Конечно, ООН, СБСЕ осуществляют координацию, но недостаточную, поскольку существует мощное закулисье. Думаю, для вас не секретс, что неправительственные организации, преследующие официально гуманные цели, зачастую являются ширмой для заведомо криминальной деятельности. Криминальной в широком понимании этого термина. Такое положение, скажете вы, старо как мир. Да-с, если бы они не проводили интенсивную интеграцию-с в единое, хорошо управляемое транснациональное движение. Их успехи трудно переоценить. Они достигли большего, чем политики, пытающиеся построить единый мир-с. О причинах я говорить не буду, но если так пойдет дальше, то править бал станут не президенты, финансовые группы и другие легальные институты, а криминал. Такое в ряде регионов уже произошло-с. Там пропали, вернее, подменены все государственные образования. Страшно то, что люди воленс-неволенс перестают это ощущать. Происходит нечто более глобальное-с, чем ваши страсти по войне… Кстати, здесь, в Таджикистане, такого рода дела-с идут необычайно быстро.

– Если вам верить, то часть политиков и даже глав государств – члены преступных групп?

– Помилуйте-с. Не групп, а, возможно-с, одной хорошо управляемой преступной организации. В этом отличие нынешнего момента-с от всего прежнего-с. Политиков всегда покупали или другими способами заставляли выполнять волю криминала, но не было интеграции и системы. Лишь отдельно взятые случаи. Сегодня имеются признаки системы. Причем системы быстро развивающейся. Образно говоря, грядет полная трансформация белого в черное-с. Зеркальная замена ценностей и приоритетов-с. Далее превращение общественно-политических систем в единую вертикаль без развития горизонталей. Резкое разделение общества. В общем, все как в банде. Криминал не единственная проблема. Диктовать свои условия хотят и другие. Среди них до недавнего времени были советские лидеры. Не думайте, что их идеи исчезли с развалом СССР. Семена брошены в благодатную почву. Кстати, они дают ростки и в криминале. Нельзя сбрасывать со счетов и всякого рода тайные общества-с. Их детские игры нет-нет да и перерастают в серьезные выпады-с. И наконец, церковь. Ее влияние велико даже в криминальной среде. Она часто порождает то, против чего борется. Это парадокс, но фактс. Эдакаяс глобальная многофакторная угроза, которой необходимо противопоставить нечто мощное и, главное, единое. Мы стараемся такого добиться пока на территории Западной Европы, Америки и Японии. Восточная Европа и часть Азии еще почти не охвачены-с, хотя брать эту тему необходимо-с.

– Что-то похожее я слышал. Типа мировой заговор. Ладно. В это можно верить, а можно и не верить. Нужны доказательства. А их в нашей беседе, как я понимаю, пока не будет. Общая идея понятна. Неясно только, зачем вам я? Я не Бэтмен и даже не Джеймс Бонд. Я обыватель, мелкий торгаш, передвигающийся на стареньких «жигулях» и существующий в своем мирке.

– Вы не правы. У вас образовался уникальный круг общения. С одной стороны, вы влились в промышленность, занимаясь противогазами, редкими землями, строительными машинами и прочим. Вас знают и ценят директора профильных организаций ключевых министерств. Плюс у вас высокий научный статус. Как отмечал, с вами общаются даже первые лица государств. Не возражайте-с… Несмотря на вашу оценку, впечатляет-с. Далее, вы прекрасно вписались в международные отношения. Мало кто из коммерсантов вашей страны может похвастаться двумя совместными предприятиями и фирмами еще в двух странах. Финансовые и банковские круги вас тоже знают. И наконец, вы, как никто из бизнесменов, влились в мир организованной преступности.

– Ого!

– Не прекословьте! Не имейте на меня претензию-с. Я отвечаю за свои слова-с. Это так. Вы даже участвовали в их акциях. Напомнить? Извольте… Вижу, что не надо-с. После вашего заступничества за мужа сестры о вас много говорят. Вас заметили… э-э-э… назовем их руководителями. Вам даже дали кличку Профессор. Обычно этого удостаиваются только члены преступных сообществ…

– Чепуха какая-то!

– Ни в коей мере, сударь, уверен, что в ближайшее время вы получите от них некоторые предложения. Не делайте такого лица! Я понимаю ваши возражения-с. Вы найдете способ отказаться и дистанцироваться. Это умение – еще одна ваша сильная сторона-с. Кстати, с криминалом вы связаны не только в Москве-с.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я нахожусь здесь в связи с изучением наркотрафика. Тут есть свои наркобароны, и вы с ними общаетесь. Большего вам пока знать не надо. Позвольте мне закончить обобщение-с… Если все мною сказанное про вас сложить воедино-с, то получается очень подходящая для внедрения в мировое закулисье фигура. В этом суть моего предложения-с.

– Ха-ха-ха! Хотя даже не смешно. Вы хотите, чтобы я согласился жить двойной… нет, тройной или даже не знаю какой жизнью провокатора или стукача? Что-то похожее на попа Гапона. Вы морально-этическую строну своего предложения хоть понимаете?

– Помилуйте, голубчик. Ваше сравнение крайне неудачно-с, даже чудно-с. Смею-с предположить, что вы неверно меня поняли-с. Нам такого рода-с информация не требуется. Тем более мы не занимаемся организацией провокаций-с. При чем тут стукачество? Мы не ловим отдельных преступников и, конечно уж, ни на алтын не помышляем об их наказании-с. Индивидуумы интересуют нас лишь в связи с глобальными общественными процессами. Мы аналитики, а для этого нам нужен агент влияния нашей организации, через которого можно получать… подчеркиваю-с… получать стратегическую информацию и в некоторых случаях…

– Давайте называть кошку кошкой! Оставим терминологию в стороне. Это можно квалифицировать как разновидность шпионажа. Да еще в безусловно враждебных условиях. Возможно, направленную на всеобщее благо… Может быть, против чего-то, что находится вне любой юрисдикции. Но…

– Вы четко сформулировали основные отличия. Разве этого недостаточно, чтобы согласиться? Цель столь благородна…

– Здорово! Вы как вербовщик действуете безукоризненно. А то, что в результате надо связаться с преступниками, неважно?

– Полноте! Многие из таких преступников – гордость нации. С ними не чураются общаться президенты. Касательно классических я же вам заметил: вы давно попали в их круг-с. Вспомните историю с похищением болгар…

– Вам и это известно? Впрочем, в этом нетипичном для меня случае инициатива исходила от другой стороны. Они похитили моего зама. Я только защищался…

– Защищался! А почему не прибегли-с к законным способам? Мировой опыт…

– Нет в Союзе этих способов…

– Вон как-с! Сами себе даете ответ-с. Утешаетесь трудным обманом-с. Заметьте, Россия не самое криминальное место-с. Есть регионы, где полиция вообще является частью криминала-с. Опричь того, как у вас дела с воровством у государства? Или здесь, сударь, вы тоже чисты-с?

– Вы про налоги?

– В том числе. Еще таможня-с.

– Тут специфика коммерческой жизни…

– Полноте! Вздор! Нашли оправдание-с… Это уже классический прием воров-с. Аль нет? Наблюдаю двойные стандарты-с, Родион Иванович. Да и противоречия…

– Ладно… Разговор приобрел теоретический характер. Скажите, зачем мне во все это лезть? Я вам уже заметил, что являюсь обывателем, люблю поесть, выпить, поохотиться, гульнуть. Стремлюсь к ясным целям, имеющим реальные воплощения. В общем, я не герой, ищущий приключений на одно место.

– Полноте! Вы прекрасно знаете зачем-с. Мы уже язык обточили-с… Надо ли сызнова?.. Ваша судьба-с поломана невостребованностью. Эдакая многогранная проблема-с. Одна грань – отсутствие служения. Если хотите, то служения людям-с. Именно через это происходит ваша неудовлетворенность. Некий парадокс… Кажется, что спокойствие приносит мещанское прозябание, ан нет. Спокойствие приходит через служение людям-с. Сознание, как вы правильно выразились, причастности к большому. Большое связано с обществом-с, его жизнью, защитой и сохранением идеалов, принципов. За такое-с шли и идут на эшафот-с. Другая грань – верность чему-то одному-с. В той коммерции, которой вы занимаетесь, приходится все время лавировать, подменять одно дело другим-с. В общем, слуга двух господ-с, а то и хуже-с. Человеку же, особенно мыслящему, надо быть верным одному делу. Ладить на нем жизнь. Вот тогда обретается настоящая цель-с, достижение которой делает вас счастливым и дает заряд позитивной энергии. Вы сами то же-с сегодня упомянули. Еще одна грань – потребность. У вас есть потребность делать то, о чем мы говорили, хотя вы стараетесь убедить себя в обратном-с и, естественно, вступаете в противоречие с самим собой-с. Следствие – обострение всех негативных чувств-с. С годами это прогрессирует. Вы уже сейчас ощущаете дискомфорт-с. Скоро появятся признаки маниакальности, длительные депрессии, плохой сон. Мое предложение – эффективное лекарство. Пустота заполнится. Вам все время придется ходить по тонкому льду, вы будете востребованы. Как никогда…

– Аргумент сильный. Знаете, что мне пришло в голову?

– Да-с. Догадываюсь. Вам происходящее кажется бредом сивой кобылы…

– Извините, но примерно так. Хотя ваша информированность обо мне убедительна. Однако…

– Ничто никому не заказано-с. Опричь того, я понимаю, что никакие верительные грамоты вас не убедятс. Могу сказать одно-с… Если вы согласитесь, то с вами встретится и все обсудит публичный человек, которого вы легко узнаете. Кроме того, вы получите некие гарантии. А пока вы не сказали «да», будем считать все игрой-с под предложенным вами названием «Меня вербуют».

– Хм… Ну давайте поиграем! Что конкретно надо делать, если я поддамся вербовке?

– Ну, прежде всего, как я уже заметил-с, без вашей воли ни шагу. Никакого вреда вашей отчизне. Вы вправе выбирать любую деятельность, кроме публичной. Политика, шоу-бизнес и прочее подобное – табу-с. Вы не можете становиться госслужащим. Сколь угодно известным – пожалуйста, но не публичным. Закулисье само вас найдет-с. Старайтесь быть в гуще событий, но не переступать черту. В этом искусство, и научить ему нельзя-с. Когда идешь по тонкому льду, надо слушать его и понимать смысл издаваемых им звуков, а то утонешь. Мы, конечно, будем содействовать, но решение останется за вами. Уж не обессудьтес. Таковы правила игры-с.

– А если лед треснет и я начну тонуть? – приняв терминологию собеседника, спросил Родик.

– Будете мыкать горе-с. Однако-с не все, кто проваливается под лед, тонут-с. Случается, что рядом кто-то находится и помогает, бывает-с, что сами выкарабкиваются.

– Ваши избитые аллегории понятны. Однако будем держаться в их рамках. Другая сторона… Вдруг я поменяю жизненные установки и превращусь в тех, кто творит в вашем понимании вредное зазеркалье, или захочу стать политиком?

– Дюже трудно это предположить-с. Вы уже испытаны двумя соблазнами – деньгами и властью-с. В целом выдержали. Остальное… Там ничего нового не будет-с. Просто большие деньги, большая власть. Справитесь! А если нет – вас никто не держит. Вы можете прекратить наше э-э-э… общение. Последствий не будет-с. В разные времена с нами сотрудничали даже сегодняшние президенты. Ушли без последствий. Иногда возвращаются после прекращения публичной деятельности или госслужбы.

– Слабо верится. Ну да ладно, оставим этот момент за скобками. Аллегория с тонким льдом мне нравится. Расскажите, как мы будем общаться, чтобы не упасть в полынью.

– Не стану вдаваться в подробности. Тут без проблемс, хотя про вас будут знать очень немногие. На первых порах всего двое-с. Один из них я, второй – тот публичный человек, о котором я вам говорил-с. С ним связь только по принципиальным вопросам. Кстати о связи… Вы потерпели фиаско с кредитом для телефонии…

– Вы слишком много знаете. Да-а, наша игра, похоже, имеет под собой реальную основу. Однако при чем тут мои экзерциции? Ох… Я уже ваш слог перенимаю. Дурной пример заразителен.

– Простите, я стараюсь избавиться от пафоса, но… Информация же лежит на поверхности. Ваш возможный инвестор сотрудничает с нашей комиссией. Хотите совет?

– Никогда не отказываюсь.

– Пустое для вас дело-с эта сотовая телефония. Есть мнение о целесообразности на территории бывшего Союза установить принятые Америкой и Европой стандарты с вытекающими из этого техническими последствиями. Ваши разработки-с не имеют перспективы. Кредит вы не получите, а на инвесторов не рассчитывайте. Птушенков уже подписал соглашение с одной зарубежной фирмой, а Дубовицкий откажется. Ищите другое-с приложение для своих сил. Как вам нравится светотехника?

– С вами страшно разговаривать. Я уже начинаю думать, что кто-то из моих замов или близких людей сливает информацию. Можно вас хоть чем-то удивить? Однако попробую. Без преувеличения наши разработки намного лучше американских и тем более европейских. Мы без преувеличения впереди планеты всей! Как же в таком случае понимать ваши слова о стремлении к благу для всего человечества?

– Это известно-с. Все специалисты в этом не сомневаются, но вы совершенно верно подметили, что действуем мы на благо всего человечества-с, а не только России. Не буду лезть в технические детали, в которых плохо разбираюсь. Наш анализ показывает, что внедрять надо не российские разработки, хотя и вполне достойные в техническом планес. Мы оцениваем проблему всесторонне, а при этом критерии иные. Есть политические факторы-с, региональные соотношения, оптимизация и структура финансирования. Это только часть факторов, определяющих критерии. Например, у вас же нет денег. Да и у вашего государства тоже-с.

– Не знаю. Я считаю, что основной фактор – технический. Тратить деньги целесообразно только на лучшее техническое решение, а попытка затормозить технический прогресс…

– Полноте! Не такого рода дело-с. Вам уроков Танзании мало? Тогда оглянитесь. Что стало с вашими разработками еще советского периода-с? А ведь в своей докторской вы убедительно доказали-с их необходимость, актуальность, перспективность. Где они?

– Не знаю. Я не имею возможности за этим следить.

– Отчего же? Извольте, просвещу-с. Они теперь не ваши-с. Я не специалист, но могу сообщить, что на их базе получены патенты во Франции, а результаты испытаний недавно опубликованы в одном из трудов Лос-Аламосского полигона. На вас ссылки там нет-с. Опытный образец вашего объекта остался на Украине. Сейчас идет торг о его продаже Пентагону-с. Лет через пять–десять разработки в том или ином виде возвратятся, а Россия второй раз будет за них платить. Это следствие неверно сформулированных критериев. Аль нет?

– Невозможно поверить… Есть же государственные интересы. Авторские права, наконец!

– Помилуйте… Трепетно все это-с. Однако мы сильно отвлеклись. Я хотел обратить ваше внимание-с на один важный нюанс. Есть вещи, без которых современный человек не мыслит своего существования-с.

– Зонтик, например.

– Да-с. Хотя пример не самый удачный, но в целом так-с. Я не о вещах, а об их создании и распространении. Тривиальная мысль – рационально заниматься бизнесом вокруг таких вещей.

– Будем делать унитазы и нижнее белье?

– Это не возбраняется. Однако тонкость вы подметили верно-с. Становиться королем унитазов для решения обсуждаемой задачи не стоит-с. Не такого рода дело-с. А светотехника… Это достойно во всех отношениях-с. Вы даже не догадываетесь, насколько во всех-с. Огромное-с количество светильников перемещается по планете и оседает во всех без исключения учреждениях и жилищах. Если вы куда-то хотите проникнуть, то самое простое – прикинуться светильником. Попадете и в интимную спальню, и в кабинет министра. Именно поэтому крупнейшие международные картели с миллиардными оборотами занимаются производством и продажей светильников, а сами светильники стали предметами искусства.

– Интересный взгляд на лампочку Ильича. Я не иронизирую. Действительно интересный. Я об этом подумаю вне зависимости от исхода нашей беседы.

– Пожалуйте. Я со всем расположением-с, но… Если есть еще вопросы – задавайте-с, а нет-с – можно перейти к чаю. В горле пересохло. Я редко говорю так много. Обычно больше слушаю-с.

– Мне надо вам дать ответ сейчас?

– Зачем же? Необязательно, хотя я его уже знаю-с.

– Неужели?.. Вы очень самоуверенны.

– Так-с… Вы же подметили нашу схожесть, а я подметил, что ваш мозг уже строит планы. Значит, решение им принято, но пока не озвучено-с.

– Хм… Процесс принятия решения не прост, но в чем-то вы правы. Хотите что-нибудь выпить?

– Я со всем расположением, но, если заметили, не пью. А вот ваше умение долго не пьянеть – полезно. Выпейте для прояснения позиции-с. Я вас мысленно поддерживаю-с.

– Тогда перейдем к чаю. Окса! Окса!..

В комнате появилась Окса и спросила:

– Обедать будете? У меня все готово.

– Будем, – ответил Родик и, глядя на протестующие жесты Алпамыса, добавил: – На пустой желудок я решений не принимаю. Придется вам пообедать, хотя ваших гастрономических пристрастий мы пока не знаем. Как говорится, что Бог послал. Покуда есть хлеб да… водка… Шучу. Окса, накрывай на стол, а я хотя один и не пью, но в виде исключения… Хочется получить порцию куража. Больно необычный сегодня день. Утром – облом в банке, к обеду… Не знаю, как оценивать нашу встречу. Кстати, извиняюсь, я вас не познакомил с Оксой. Это моя гражданская жена.

Алпамыс встал и, галантно поцеловав Оксе руку, представился:

– Алпамыс. Мы познакомились с Родионом Ивановичем недавно-с, но смею надеяться, что будем общаться и впредь. Вы, верно, унаследовали восточную красоту ваших предков, переселенных Вождем народов в эти края?

– Ну-у-у, – смутилась Окса. – Моих родителей действительно еще детьми депортировали из-под Владивостока. Им удалось чудом выжить. Многие тогда погибли…

– Огромная трагедия… Вот, Родион Иванович, пример неоднозначности критериев. Побоялись коммунисты самурайской сабли-с и пятой колонны-с, хотя угроза была эфемерной-с. Чуть не уничтожили ни в чем не повинный прекрасный и трудолюбивый народ. Вы знаете эту историю?

– Очень хорошо, – отозвался Родик. – Я смотрел четырехчасовой документальный фильм, сделанный еще в семидесятых. Страшный геноцид. Полагаю, самый безжалостный в истории Советского Союза. Хотя применимы ли здесь сравнения…

– Да-а-с. В этом веке корейцам не везло-с. Распад их исторической родины – мировая трагедия с массой жертв. Проблемы там еще только нарастают-с. Мы пристально следим за происходящими процессами. Вы, Окса, верно, сопереживаете, хотя здесь, в Таджикистане, проблем не меньше.

Окса несколько растерялась, попав в центр неизвестного ей разговора, и, не зная, как реагировать, произнесла:

– Спасибо. Мне очень приятно, что вы относитесь к таким проблемам с пониманием. Мы всегда рады видеть у себя гостей. Я мантушки приготовила, а на первое угро.

– О-хо-хо… Давно не вкушал домашней пищи. Буду премного обрадован-с.

Окса удалилась. Образовалась пауза, которую Родик не знал, чем заполнить, хотя его подмывало спросить Алпамыса о том, какую организацию он официально представляет. Алпамыс, что-то почувствовав, спросил:

– У вас еще возникли вопросы, Родион Иванович?

– Достаточно много, но сначала мне необходимо ответить самому себе.

– Мы можем-с перенести окончание нашей беседы на любое удобное для вас время. Можем и в Москве встретиться. Вы когда планируете покидать Таджикистан?

Родика этот простой вопрос заставил задуматься. Появление Алпамыса отвлекло его от размышлений о кредите. Он все никак не мог поверить, что потерпел очень обидное фиаско. Несмотря на полученную в банке информацию и предостережения Алпамыса, в нем еще теплилась надежда, и он неуверенно ответил:

– Не знаю. Я хочу все же убедиться в отсутствии возможности получения кредита. Весь срыв зиждется на устных заявлениях. Вдруг все изменится или появится лазейка? Однако в любом случае я улечу не позднее пятницы. Если до этого времени все будет по-прежнему, то при любом раскладе я не успею произвести в Москве необходимые действия с советскими рублями, а без этого…

– Вот и чудно-с. Я собираюсь лететь в Москву в средус. У меня там много дел-с. Предлагаю завершить нашу беседу в Москве-с. На вашей территории, так сказать-с. Это во всех отношениях удобно-с. В случае вашего положительного решения, а я уверен, что оно будет именно таким-с, сразу организую обещанную встречу.

– Не будем забегать вперед. Меня такой порядок вполне устраивает. Давайте запланируем второй раунд на начало следующей недели.

– Вот и отлично-с! Радует, что вы не делаете скоропалительных выводов-с.

Вошла Окса и быстро накрыла на стол. От косушек с угро по комнате распространился приятный запах.

– Попробуем, что получилось, – воспользовавшись случаем изменить тему, предложил Родик, разламывая еще теплую лепешку. – Я все же выпью рюмку водки.

– Конечно, Родион Иванович. Я не пью по уважительной причине-с. Не обращайте на меня внимания. А что ваша жена с нами не хочет откушать? Или вы соблюдаете восточные законы-с?

– Да нет. Просто она опасается помешать нашему разговору. Кстати, вы отлично владеете русским, но так, словно вас обучали в прошлом веке. Извините за любопытство, но это интригует. Ведь, как я понял, когда мы посещали кишлак, где нас бомбили, ваши корни здесь, а живете вы не в Союзе.

– Не совсем так. Мои таджикские корни лишь по отцовской линии. Мать же из семьи русских эмигрантов. Я получил образование в Европе. Специализировался на русской литературе. Стажировался в Москве. А устаревшие обороты – это мои достижения, перешедшие во вредную привычку. Я когда-то увлекался русской классикой. Островский, знаете ли. Спектакли в студенческие годы ставили. Да и мама консервировала язык эпохи расставания с родиной ее родителей. Вот и вошло в привычку. Стараюсь избавляться. Да уж больно трудно. Вы не обращайте внимания. Когда долго говорю по-русски, это проходит. Что, сильно режет слух?

– Мне – нет. Даже приятно звучит. Теперь мне понятно, откуда у вас любовь к аллегориям. А я в последнее время стал очень мало читать. Если и выбираю время, то на бульварную литературу.

 

– Это плохо. Я стараюсь следить за новинками. Да и классику перечитывать успеваю-с. Такому человеку, как вы, необходимо следить за развитием культуры.

– Я что-то такого развития последнее время не наблюдаю. Хотя вам, как профессионалу, виднее.

– Доля истины в вашем утверждении есть, но только доля-с. На самом деле в вашей стране просто исчезли супертиражи и самиздат, но зато появился ассортимент. Стало много переводных книг-с. Обидно, что среди них много детективов и фантастики, хотя иногда попадаются удачные произведения. Я эти жанры не очень почитаю-с, а вот появление переводов, скажем, Набокова – без сомнения, огромное достижение. Его разрешили впервые издать в восемьдесят восьмом. Четыре романа, если не изменяет память, а уже через год-с вышла знаменитая «Лолита». Сейчас издано почти все-с, что было написано им на русском и успели перевести с английского. Ваш покорный слуга в этом поучаствовал. Цветаеву хорошо издают. Павла Флоренского разрешили публиковать-с. Вы, вероятно, читали его «Иконостас»?

– К своему стыду признаюсь – не читал. Из Набокова лишь самиздатовскую фотокопию «Лолиты» в студенческие годы взял за пятерку на одну ночь. Не дочитал – заснул. Язык мне показался очень тяжелым, хотя содержание сначала захватило, но не настолько, чтобы целую ночь бодрствовать. Больше читать Набокова не пытался. Последние годы по пятнадцать–восемнадцать часов в сутки был очень далек от художественной литературы. Необходимые для работы документы просмотреть едва успевал. Другое читал, когда заболевал или в транспорте. Бессистемно, что под руку попадет. А уже следить за новинками… В этом году кое-что почитываю, хотя, конечно, все еще мало. Вот даже проект новой конституции не нашел времени изучить.

– Больно-с странные сравнения-с у вас, милостивый государь. Однако политические опусы важны. Наша организация уже успела сделать анализ и выдать рекомендации по проекту вашей конституции…

– При чем здесь ваша организация? Вы же утверждаете, что она частная и не имеет отношения к государствам.

– Совершенно верно, но рекомендации мы формируем по каждому значительному поводу, а раз в год – по всем международным аспектам-с. Ваша новая конституция – именно такой случай. Мы постарались довести наши… э-э-э независимые суждения до одного из трех основных разработчиков. Впрочем… Мы отклонились от литературной темы. У вас активнейшим образом развивается женская литература. Горланова, Каплинская, Сельянова даже на «Букера» претендовали. Мария Арбатова блестящие пьесы пишет…

– Да… Теперь есть «Русский букер». Какую-то пьесу Арбатовой кто-то мне комментировал. По-моему, с одиозным названием «Аборт от нелюбимого».

– Полноте! Достойнейшее произведение, скажу вам. А название… Это всегда спорно-с. Важно, что Россия включилась в мировой литературный процесс не только через эмигрантов, но и всей читательской аудиторией. Это очень позитивно-с. Мировая общественность тут же откликнулась. Ввели, как вы верно отметили, «Русский букер». Такого ни в одной стране не сделано-с. В прошлом году-с ваш соотечественник Харитонов ее получил. Ерофеева вот уже три года весь мир читает. Его «Русская красавица» стала международным бестселлером. Неужели не читали-с?

– Нет. Вероятно, это плохо, но не до того было. Так что тут я вам не могу быть приятным собеседником. Мне кажется, что появилась закономерность. Раньше мы все бегали за книжками. Читали и перечитывали, перехватывая друг у друга, журналы переплетали, самиздат переписывали, перепечатывали, фотографировали. Как только не добывали книги! Последнее отдавали. Возмущались книжным дефицитом. А потом вдруг все появилось, и азарт пропал… Во всяком случае, ушел из окружающей меня жизни. Все устремились за деньгами, они заменили или вытеснили многое. Хотя, возможно, не только в этом причина. Ведь раньше мы иногда слишком рьяно старались читать между строк. Это интриговало. Сегодня «междустрочье» потеряло актуальность, и процесс стал малопривлекательным. Современные события интереснее, чем книжные баталии давно минувших дней.

– Да-с. Причин падения интереса к книгам много. Вероятно, интеллектуальные люди хотят в этот период активного строительства или разрушения больше видеть, больше самостоятельно анализировать. Чтение же во многом сводится к поглощению чужих мыслей. Да и трудно не согласиться с вами. Фигуральное восприятие – важненько, а в новинках этого как раз маловатос. Опять же общественное мнение в литературе поугасло. Может быть, люди хотят отвлечься от ранее не существовавших проблем-с и требуют того же от литературы-с. Желают легкости и развлекательности. Будем надеяться, что временно-с. Не обессудьте. Хочу извиниться – вынужден откланяться. Спасибо за приятное общение и великолепный стол… Все очень вкусно. По-домашнему-с. Уважили меня-с. Надеюсь, что в Москве мы не раз будем иметь возможность насладиться общением. Еще раз благодарствую.

– Я понимаю вашу занятость. В Москве в любом случае буду рад с вами пообщаться, – вставая из-за стола, ответил Родик.

Алпамыс проследовал в коридор и, необычайно быстро надев ботинки, спросил:

– А где же хозяюшка?

– Окса! – позвал Родик.

Из кухни появилась Окса. Алпамыс галантно поцеловал ей руку, сопроводив этот знак внимания массой комплиментов.

Закрывая за Алпамысом дверь, Родик подумал: «Как многолики бывают люди. Возможно, они этого сами не замечают. Как разительно отличается Алпамыс сегодняшний от того, которого я наблюдал там, на войне. Важно, что он интересен. Предложение его тоже, хотя и имеет размытые граничные условия и попахивает авантюрой. Он раскусил меня. Понял мои чувства и проблемы сегодняшнего существования. Очень тонко заинтриговал меня. Ему палец в рот не клади, а хочется! Несмотря на его странные обороты речи и непривычную внешность, общаться приятно. Классический вербовщик. На кого же из иранских персонажей, изображенных Александром Николаевичем, он своими бородой и прической похож? Приеду в Москву – пересмотрю внимательно все портреты. Давно я не навещал старика, и он что-то не звонит. Вдруг заболел?.. Да и свой портрет я у него никак не заберу. Позвоню-ка ему прямо сейчас».

Родик набрал номер и неожиданно легко дозвонился.

– Алло, – послышался в трубке знакомый голос.

Родик, живо представив ленинскую бородку Александра Николаевича и его любовь к пародированию вождя, шутливо спросил:

– Смольный?

– Ой, Родион Иванович, так рад вас слышать! – отозвался Александр Николаевич и, подхватив игру, грассируя добавил: – Поздравляю вас, батенька. Ваши действия на Туркестанском фронте нами с товарищами одобрены.

– Откуда такая осведомленность?

– Феликс Эдмундович, батенька, мне вчера докладывал. Вы уже в столице? Почему не пришли ко мне с докладом?

– До столицы пока не добрался. Басмачи задержали… Золотой запас России пытались захватить. Был долгий бой. Золотой запас потеряли в песках.

– Не дело, батенька, не дело! Упускать золотой запас… Придется перед Львом Давыдовичем ответ держать, перед товарищами, перед партией.

– Знаю. Отвечу по всей строгости. Ящик бальзама «Шифо», полагаю, удовлетворит товарищей.

– Не уверен, батенька, не уверен… Требуется коллегиальное решение. Будет заседание ЦК в русском люксе Вятских бань. Как товарищи решат. Я за вас несколько слов замолвлю.

– Спасибо! Пределов моей благодарности не будет.

– Не меня благодарите. Благодарите весь рабочий класс и желательно не словами, а пролетарским напитком. Ждем вас с нетерпением!

– Буду к концу недели. Рад, что у вас все хорошо!

Родик разъединил линию и, посидев несколько минут в задумчивости, пошел в спальню с одним только желанием лечь на кровать и, несмотря на ранний час, заснуть.

 

Глава 2

Убедившись в невозможности изменить ситуацию по кредитованию, во вторник вечером Родик принял решение возвращаться в Москву.

Достать билеты удалось только на вечер четверга. Заняться было нечем.

Родик уже давно понял, что когда-то не без основания называемый городом-садом Душанбе стал совершенно непригоден для отдыха в том понимании, которое вкладывали в это слово жители уже несуществующей страны – СССР.

Учреждения культуры давно не функционировали. Парки, пляжи, рестораны, кафе и другие места, отведенные для отдыха горожан, заполонили неопрятно одетые, с блестящими от пота лицами и постоянно играющие оружием недавние крестьяне, а сейчас заслуженные деятели Народного фронта. Они создали сумятицу, раньше царящую только в кишлачных чойхонах [1] во время отмечания революционных праздников.

Смотреть на это Родику не хотелось, и он решил провести оставшееся до вылета в Москву время дома. Единственное уличное развлечение, которое он вынужденно себе позволил, – посещение базара. Надо было чем-то питаться и кое-что захватить с собой в Москву, чтобы оправдать надежды друзей и родственников на презенты, а себя, вероятно, надолго обеспечить необходимыми ингредиентами для приготовления восточных блюд, прочно обосновавшихся в его рационе.

Ходить на базар Родик любил по многим причинам. Ему нравилось торговаться, ощущать восточные ароматы, выбирать пищу и особенно фрукты, предвкушая их поглощение. Земля и солнце этого благодатного края, несмотря на социальные катаклизмы, продолжали дарить плодам незабываемые ароматы в сочетании с несравненными вкусовыми качествами.

Время подходило к полудню, и надо было поспешить, чтобы застать базар в его расцвете. Улица встретила Родика и Оксу безлюдьем и духотой. Еще накануне задул «афганец», неся с собой что-то похожее на песок. Им повезло. Почти сразу удалось остановить «жигули», и сидящий за рулем таджик согласился довезти их до Путовского базара. Через пятнадцать минут они уже осматривали торговые ряды.

Несмотря на войну, базар изобиловал продуктами, хотя привычной толчеи по понятным причинам не было. Родик по привычке начал торговаться, но вдруг почувствовал, что необходимая для восточного базара часть общения пропала. Продавцы хотя и принимали торг, но как торг, а не как общение. Настроение Родика испортилось. Он отстранился и полностью положился на Оксу, предложив дыню для Москвы купить завтра на Зеленом базаре по дороге в аэропорт, а вахшских лимонов не брать много, поскольку до Москвы их не довезти, а за оставшееся время он больше килограмма съесть не сможет.

Вскоре сумки в руках Родика потяжелели, вместив предназначенные для Москвы миндаль, фисташки, сухофрукты, зиру, барбарис, а для дома – дыню, вахшские лимоны, виноград, крупные плотные розовые помидоры, слегка потемневшую от жары баранину. Наконец Окса стала выбирать лепешки, и Родик понял, что поход завершается.

Фрукты, книга, кондиционер, секс и вот уже трап самолета. В салоне, еще не наполненном запахами фруктов и людских тел, Родик устроился около иллюминатора, из которого было видно здание аэропорта. Некоторое время он всматривался, как будто желая запечатлеть его в памяти. Потом повернулся к Оксе и сказал:

– Прощайся с Душанбе. Вероятно, теперь мы попадем сюда не скоро, а может – никогда.

– Да-а-а, – как-то растерянно отозвалась Окса и положила голову на плечо Родика. – Жалко. Что с нашими квартирами будет?

Родик удивился такой реакции женщины, прожившей в этом городе всю сознательную жизнь, родившую здесь двоих детей и похоронившую мужа. Однако развивать эту тему не стал. Достав книгу, он погрузился в сюжетные ситуации рассказов незаслуженно забытого Пантелеймона Романова. Его короткие бытовые зарисовки, так характерные для советской сатиры двадцатых–тридцатых годов, нравились Родику и навевали ассоциации с современностью. Он отвлекся, только когда начался разгон для взлета, чтобы понаблюдать момент отрыва от земли. Наконец самолет набрал высоту. Родик опять углубился в чтение.

Приземлились без опоздания. За иллюминатором проплывали аэропортовские постройки с неопрятными подтеками воды от моросящего дождя, предвещавшего близкую осень.

Выйдя на трап, Родик посетовал, что не взял зонтик. Ветер неприятно бросал дождевые капли в лицо, заставляя бегом преодолеть путь до автобуса. Окса безмолвно следовала за ним.

В толпе встречающих Родик сразу заметил своего заместителя Михаила Абрамовича. Тот помахал им рукой. Родик сделал ответный жест и постарался ускорить свое движение в потоке прилетевших, чем вызвал их явное недовольство.

Наконец толпа вырвалась из узкого прохода и растворилась среди встречающих.

– Мишенька, как дела? – приобняв своего заместителя, спросил Родик. – Как самочувствие Галины Моисеевны? Как Инна?

– Все слава богу. Мама, как всегда, поскрипывает, поднывает, но в целом держится бодрячком. Инна – без изменений. Продолжают воевать друг с другом. На работе все ровно. Да я тебе по телефону докладывал. Августовское затишье. Как долетели? Выглядите отдохнувшими.

– Все нормально. Только в салоне было очень душно.

– Это мелочи. Главное – рейс не задержали. Окса, давай свои сумки.

– Спасибо, Миша, мне не тяжело.

– Давай, давай! Идти достаточно далеко. Машину близко не удалось поставить.

– Слушай, Миш, мы с Оксой подождем тебя у выхода, а ты подрули. Так будет проще. Да и мы еще не акклиматизировались. Болеть не время.

– Хорошо. Ждите. Я быстро!

Вскоре показался знакомый серый «Москвич», который Родик недавно приобрел для Михаила Абрамовича, с трудом преодолев при этом его нежелание передвигаться по Москве на автомобиле. С тех пор Родик постоянно сожалел, поскольку водителем Михаил Абрамович был никудышным, что приводило к курьезным ситуациям, не способствующим ожидаемому улучшению работы. «Москвич» описал нерациональную дугу и, наехав колесом на бордюр, остановился.

– Давай я сяду за руль, – предложил Родик, укладывая вещи в багажник.

– Садись, пожалуйста, – согласился Михаил Абрамович.

– Что не спрашиваешь про кредит? – выехав на шоссе, поинтересовался Родик.

– Жду, когда сам расскажешь.

– Да-а-а… Таджикистан выгнали из рублевой зоны, что повлекло за собой наше полное фиаско. Причем в самый последний момент. Столько сил и времени ушло на подготовку, а опоздал всего на несколько дней. Операции в рублях заморозили только в понедельник. Несколько дней уповал на изменение ситуации, но позавчера все надежды окончательно испарились. Так-то… Страшно обидно!. С телефонным проектом, боюсь придется распрощаться… Как, наверное, и с Таджикистаном. Там полный кошмар. Мне пришлось для получения гарантийного письма по кредиту поехать в самое пекло войны. Насмотрелся… Как-нибудь в спокойной обстановке расскажу.

– Да, обидно! Банк до сих пор готов принимать советские рубли.

– Ты-то в душе, наверное, радуешься. Тебе никогда не нравилась моя идея с мобильной телефонией. Теперь все само по себе лопнуло.

– Хм… Лучше бы раньше. Деньги на исследования впустую потратили. Большие деньги, кстати. Отдали бы их Серафиме на коммерцию…

– Кончай! Впустую ничего не бывает. У всякой вещи два конца. Другое дело, что перед разработчиками неудобно. Расстроятся. Нас за трепачей сочтут, а мне с ними на охоту ездить.

– Но ведь нам еще инвесторы не отказали.

– Есть у меня сведения, что откажут. Ничего не поделаешь. Кто не играет, тот не выигрывает. Стратегия наша верная. Ставить все на купи-продай нельзя. Не за этим будущее. Не для того нас родили.

– Не скажи. Мы живем в основном за счет продаж продуктов со склада. Там самая высокая рентабельность. Это главный аргумент для вложения. Площади пока позволяют. Серафима отладила сбыт. Уже и реклама не требуется. А то, для чего нас учили, денег не дает.

– Серафима, конечно, молодец… Во всех отношениях. Да и семьей она не обременена. Вся ее жизнь на работе. Однако ничто не вечно под луной. Нельзя строить будущее на том, что еще вчера называлось спекуляцией и каралось уголовным кодексом. Знаю, ты со мной не согласен. Давай сменим тему. Как там поживают наши йоги?

– Ты имеешь в виду Лену и Сергея?

– А кого еще? Йогов, слава богу, в нашем коллективе других нет. Ты уже привык к их кличкам Лейтенант и Майор, а на их космическое предназначение не реагируешь.

– Достал ты их этими прозвищами и шуточками об их связи с Конторой. Они, кстати, вполне успешно создают клуб. Откуда-то добыли деньги…

– Откуда… От верблюда. Контора дала. Я тут общался с одним забавным человеком и понял, что создание клуба, в котором будут собираться бизнесмены, по некоторым соображениям, для подобных организаций очень актуально.

– Не знаю. Это все твои подозрения… Пока от них вреда нет. Только польза. Вчера билеты на Майкла Джексона принесли. Кстати, и для тебя тоже.

– Не понял… На какого Джексона?

– Ты совсем отстал от жизни. Пятнадцатого будет концерт известного тебе Майкла Джексона в «Лужниках».

– Это который быстро скользит по сцене и поет?

– Дошло. Еще он кожу меняет.

– Так он к нам и поехал. Он, говорят, на улицу боится выходить. Утка все это. Деньги собирают. Ты купил билеты?

– Купил. Четыре билета по пятьдесят долларов каждый. Кстати, это недорого. Продают в два с лишним раза дороже. Причем официально.

– Даешь! Ладно. Может быть, это преддверие обещанного в ноябре конца света. А что, нашим йогам живые камни резать уже не надо?

– Еще как надо! Они тебя уже заждались.

– В субботу или в воскресенье порежу. Заодно с Игорем Николаевичем пообщаюсь. Как он там на вольных хлебах?

– Ты знаешь, не очень. Похоже, он переоценил свои силы. Ювелирка вообще не идет. Камнерезка и при Розенблате хромала, а сейчас там затоварка. Они же начали делать крупные детали для мебели, а народ обнищал, и ему сейчас не до того. В общем, теория у него с практикой плохо сходится.

– Этого следовало ожидать. Напрасно я его из Академии наук сорвал. Он геолог, а не коммерсант. Это мы с тобой многостаночники. Чем только не занимаемся! Да, кстати, я оформил в Душанбе товарищество. Надо срочно ехать в Варшаву и открывать в банке счет.

– Знаю. Ты же мне говорил об этом по телефону. Я уже сообщил Янеку. В первых числах сентября он нас ждет. Последняя партия ГАЗов почти вся продана. Деньги от следующей реализации будем направлять уже на новый счет.

– Хорошо. У Саши на производстве все без изменений?

– Я тебе докладывал. Все как ты распорядился. Терраблоковые прессы он держит для подтверждения целевого использования кредита, а мелочовку активно выпускает. Ну и Юра со своей бригадой водителей там пребывает. Они доводят до ума КрАЗы, ждут новой командировки в Польшу. Кстати, пока тебя не было, мы шесть штук продали.

– Надо у Виктора Григорьевича еще взять. На следующей неделе поеду к нему в часть. Он, наверное, уже соскучился по халявой выпивке и деньгам. Здорово его прапорщик деньги в авоське безменом взвешивает! Хитрец… Полагаю, что деньги потом все же пересчитывают. Я по его солдатским хохмам даже соскучился… А ты говоришь, что нас только Серафима кормит! На КрАЗах мы три конца делаем, а на ГАЗах вообще двадцатикратная наценка. Да и вещевое управление не обижает. Военная одежда разве не продается?

– Не так, как прежде, но кое-что покупают.

– А тушенка с хранения?

– Это же по Серафиминому столу…

– Как посмотреть. По столу Советской армии. Хотя в целом ты прав. Армию либо развалят и разворуют, либо соберут и реорганизуют. И то и другое приведет к закрытию бизнеса. Думаю, через год-два. Кстати, нам же кредиты в следующем месяце закрывать. Не прикидывал, какой у нас убыток от кредита с болгарским розовым маслом?

– Трудно сказать. Надо масло продать. А это проблема.

– Согласен. Не просто… Будешь считать – не забудь долю Алексея: он начнет права качать.

– Он же подписывал соглашение… Свое получил…

– Наивный ты наш! Он – кто? Бандит он. «Крыша» наша. Поэтому у него короткая память. Он тут без меня не появлялся?

– Заходил. Посидел со своими мордоворотами в офисе, позадавал дурацкие вопросы и удалился. С неделю назад…

– Мы должны ему крышевые деньги, а с маслом будет длинный разговор. Он знает о моем приезде?

– Я не говорил, но он хотел с тобой что-то обсудить. Можешь ему позвонить.

– Вот… Предмет «обсуждения» ясен. Ты прибыли подсчитал?

– Да, все сведено. Сумма выверена, но с наличкой плохо. Не забывай, мы ему еще должны за одежду, полученную от твоего зятя или кем он тебе приходится.

– Да-а-а… Отдавать надо. Ему тоже шоблу кормить. Потяну время, но ты деньги готовь. Максимум неделя…

– В таком случае надо опять оборотку обдирать. Говори, откуда изъять деньги?

– Давай подумаем… Как Сергей работает по этой чертовой одежде?

– Свое мы получаем, но нерегулярно. Кредит в банк выплачивает, с бандитами, по-моему, рассчитывается. Твоя сестра, правда, звонила и просила, чтобы мы похлопотали о пролонгации кредита.

– Опять она лезет. Мало ей приключений. Забыла, как мы ее урода, хотя и отца моих племянниц, от смерти спасли, а сами на всю Москву засветились. Сомнительную репутацию приобрели. Что ты ей сказал?

– Чтобы тебя ждала.

– Правильно. Может, пусть Серафима средства из Серегиной одежды вытаскивает? А то он совсем охамеет, да и по сути так разумно поступить.

– Труднореализуемо. Лучше договориться и не все Алексею выплатить или не все показать. Как он проверит?

– Миш, давай не будем опускаться до уровня лавочников. Надо себя уважать. Да и любой обман рано или поздно вскрывается. Кстати… Знаешь, информация где-то просачивается.

– С чего ты взял?

– Я же тебе сказал. Посетил меня один забавный человек. Он все про нас знает. Даже как мы у болгар розовое масло забрали.

– Об этом вообще знали несколько человек.

– То-то и оно… Действительно, шила в мешке не утаишь. Лед тонкий, надо слушать его звуки…

– Что-что?

– Да так, ничего. Вспомнилось… Я по дочке соскучился. Не знаешь, как они?

– С Леной я по телефону общался. Они с Наташкой и с твоей сестрой на даче. Наташка здорова. На днях в Москву возвращаются. Первое сентября на носу.

– Да, конечно. Может, я завтра съезжу к ним на дачу. Хотя… Там теперь и ночевать не останешься. Нет мне там места.

Михаил Абрамович промолчал, не желая высказываться по столь личной для Родика проблеме. Родик это оценил и, желая переменить тему, сказал:

– «Москвичонок»-то твой шустро бежит!

– Сейчас – да, но вообще-то я с ним замучился. Сцепление все время ломается, а тут двери заклинило, пришлось утром через багажник залезать. Лучше на городском транспорте. Да и волнуюсь, что угонят. Ночью просыпаюсь.

– Давай тебе «ракушку» купим.

– В нее заезжать замучаешься – еще хуже.

– Тебе не угодишь! Ты первый в моей практике, кто не хочет иметь автомобиль. Надо тебе дачу купить, и тогда ты оценишь это достижение цивилизации. Кстати, и мне надо о даче подумать. Свою же я жене оставил, а хочется на природе побыть. Давай с тобой на двоих участок купим и общий дом построим.

– Я не против. Земли много продают. Надо поискать. Вместе строиться легче и жить веселее.

– Да-а-а. Хотя… Вдруг у нас то же, что в Душанбе, будет. Помнишь, как мы ГКЧП перепугались?

– Помню! Сейчас оппозиции больше. У Ельцина масса антиподов. Конституцию под себя написал и проталкивает. Хасбулатов с компанией свою конституцию готовят. Руцкой между ними бегает. Скорее Хасбулатова поддерживает, да и в президенты метит.

– Во всех республиках неразбериха. Власть и деньги делят. Пусть себе делят! Меня возможность войны страшит. Ты вообразить не можешь, что это такое. Таджики – добрый, гостеприимный и миролюбивый народ, а потеряли человеческий облик. Хуже фашистов себя ведут. Представляешь, что будет, если наши взбунтуются?

– Представляю… Черная сотня Баркашова погромы начнет…

– Это мелочи. Ты просто на войне не был… Погромы – это развлекуха. С другой стороны, все возможно. Мы ведь, по сути, революцию переживаем. Глядишь, мы еще и потрудимся в нормальной стране. Ну да бросим эту тему, а то на меня опять воспоминания нахлынут. Жить надеждами на светлое будущее приятнее. Лучше я тебе по видику кассеты покручу, которые мне в Таджикистане дали. Может быть, ты что-то начнешь понимать. На следующей неделе с Инной к нам на ужин придете и «насладитесь». Только сначала поужинаем, а то даже у меня это зрелище аппетит отбивает. А ты еще и водку не пьешь.

– Спасибо за приглашение. С удовольствием посидим у вас. Я ведь, пока тебя не было, кроме дома и работы, никуда не выбирался.

– Может, недельку отдохнешь? Скатайте с Инной куда-нибудь, пока осень совсем не зарядила.

– Маму одну оставлять боюсь, а дома сидеть невмоготу. На работе лучше.

– Надо тебе подыскать кого-то типа домработницы. А то это не жизнь.

– Ну ты же знаешь маму. Ей невозможно угодить. Любая домработница сбежит.

– Не факт. Надо пробовать. Давай, я с Галиной Моисеевной поговорю. Она, как всякая еврейская мама, должна думать о будущем сына. Попробую ей это объяснить.

– Попробуй! Я сильно сомневаюсь в положительном результате. Однако… Она к тебе прислушивается.

Михаил Абрамович еще о чем-то говорил, но Родик только машинально кивал головой и вставлял малозначащие реплики. На него вдруг нахлынули воспоминания о матери, которая была чем-то похожа на Галину Моисеевну, но, к несчастью, не успела состариться. Она умерла в пятьдесят с небольшим от рака груди. Родик отдал бы все, чтобы мама была ему такой же «обузой», как Галина Моисеевна. К сожалению, понял он это слишком поздно, когда ее уже не стало. У него появилось желание высказаться, но, подумав, он подавил его, обратившись к Оксе, притихшей на заднем сиденье:

– Окса, ты спишь?

– Нет.

– Надо о твоем сыне подумать.

– Леня устроен. Учится в интернате. Там вполне хорошие условия.

– Без матери он. Нехорошо. Может, ему все же с нами жить?

– Ты со своим характером с ним не уживешься.

– Все ты знаешь!

– Знаю. Я тебя хорошо знаю. Да и я на птичьих правах сожительницы. В интернате ему лучше. Там у него много друзей и родственников. Это же корейская школа. Да и ездить ему туда от нас через всю Москву. Успокойся. Лучше остановись около какого-нибудь магазина. Я продукты куплю. Дома шаром покати, а фруктами ты не наешься. Будешь ныть.

– Ну смотри. В конце концов, твой сын. А в магазин около дома зайдешь.

Остаток пути проехали молча. То ли каждый думал о своем, то ли темы были исчерпаны.

 

Глава 3

– Родион Иванович, доброго вам здоровья. Алпамыс беспокоит.

– Добрый день, рад вас слышать. Вы из Москвы звоните?

– Да-с, как и договаривались… Вы намерены сызнова со мной повидаться аль нет?

– Я уже вам говорил, что мне доставляет удовольствие общаться с вами. А уж в Москве долг гостеприимства обязывает. Как долго вы у нас пробудете?

– Спасибо. Нынче все дела-с закончил. Так что удерживает меня только наша договоренность.

– У-у-у… Тогда давайте встретимся сегодня вечером… В ресторане, если не возражаете.

– Я со всем расположением, но хотелось бы в тиши обсудить мое предложение-с…

– Хорошо. Приезжайте ко мне домой часам к семи.

– Премного благодарен. Прибуду-с ровно в семь.

– Как доехать, знаете?

– Не беспокойтесь. Не такого рода дело-с.

– Чудесно. Я и забыл про вашу осведомленность.

– Помилуйте. Не дюже трудно-с узнать…

– О-хо-хо… Ваши методы меня уже не поражают, хотя могли бы оставить их при себе. Отношение к вам и к вашему предложению от этого не меняется.

– Тогда откланиваюсь до семи-с.

Родик положил трубку на телефонный аппарат и задумался. Ему было понятно, что Алпамыс ждет от него ответа на свое предложение. Он четко осознавал: его вербуют. Причем достаточно примитивно. Поэтому ум Родика настойчиво советовал отказаться, но душа противоречила. Он испытывал знакомое чувство, вернее, потребность воздействовать на окружающую его повседневную обыденность. Алпамыс назвал это невостребованностью. На самом деле душу Родика будоражило честолюбие, мешающее наслаждаться достигнутым, заставляющее находиться в постоянном поиске и рождающее надежды и мечты. Многие поступки, объясняемые Родиком эмоциональностью, определялись этим ненасытным чувством. Так было и сейчас. Социалистические ограничения, когда-то мешавшие ему полностью отдаться своим чувствам, теперь исчезли. Свобода во всем, включая принятие решения, толкала его на любые действия, сулящие новизну. Предложение Алпамыса было именно таким. Родику казалось, что он в который раз анализирует его, хотя на самом деле уже давно принял решение. Более того, он непроизвольно строил планы на будущее, вспоминая рассуждения Алпамыса об освещении. Само по себе пришло на ум общение с командой светотехников. Перед мысленным взором предстал их руководитель с потешным толстым грушеподобным телом и неиссякаемой энергией. Родик легко вспомнил его фамилию и имя, поскольку и то и другое отражало выпячиваемую им начальственность и поэтому являлось предметом постоянного подтрунивания, которое, впрочем, не вызывало обид. Скорее наоборот, тешило его самолюбие, желание ощущать себя в центре внимания. Родик уже хотел поискать в записной книжке номера его телефонов, но тут появилась Серафима, озабоченное лицо которой не предвещало ничего хорошего.

– Что-то случилось на складе? – отложив записную книжку, взволнованно спросил Родик.

– Всё в порядке. У меня личный вопрос.

– Пойдем в переговорную…

Привычно устроившись за столом, он спросил:

– Чаю хочешь?

– Спасибо, не буду.

– Тогда рассказывай! Небось опять денег на закупку не хватает.

– Я по личному делу. Меня на прежнюю работу зовут. Там реорганизация, приватизация… В общем, за большое автохозяйство предлагают взяться. Пока тебя не было, я много думала… Торговля не моя сфера… Да и наладила я все на складе. Без меня справятся.

– Ошарашила… Ты знаешь: я никого никогда не удерживаю, но ты – исключение. Как тебя переубедить?

– Если ты думаешь, что канючу…

– Нет-нет. Я далек от такой мысли. Да и твоя сегодняшняя зарплата, уверен, в несколько раз больше, чем могут предложить твои транспортники. Тоскливо тебе стало? Хочется кипеть среди людей?

– Это тоже, но не только. Решила я.

– Да-а-а… Когда хочешь удалиться?

– Как скажешь. Меня сколько надо подождут. Понимаю, что я материально ответственная. Надо инвентаризацию сделать, сдачу-передачу провести…

– Угу. Ну а кого вместо тебя ставить? С улицы-то человека не возьмешь.

– Со складом мой зам вполне справится…

– А военная одежда?

– Повесь на Михаила Абрамовича. Он же военной техникой занимается. В вещевом управлении проблем не будет. Они все связывают с тобой. Перевозки буду продолжать обеспечивать. Не подведу. Ты меня знаешь.

– Режешь без ножа, но, как понимаю, ничего теперь не поделаешь. Пиши заявление, передавай дела. Приказ издам. Если что-то на новом месте не срастется, приходи назад. В любое время… Ну и нас не забывай.

– Я пойду?

– Иди… Банкет перед уходом с тебя. Счастливо.

Родик остался один. Разговор выбил его из колеи. Ничем не хотелось заниматься. Он посмотрел на часы. Было начало пятого. Встав, сделал круг по комнате, зачем-то поправил папки в шкафу и остановился в раздумье. До встречи с Алпамысом оставалось почти три часа. Надо было предупредить Оксу о приходе гостя. Дав по телефону необходимые распоряжения и выслушав в ответ сомнения по поводу недостатка времени для подготовки стола, подошел к окну и увидел удаляющуюся Серафиму. Какое-то непривычное чувство овладело им, зачесались уголки глаз. Он снял очки и, закрыв лицо ладонью, помассировал пальцами переносицу. Когда он смог опять посмотреть во двор, Серафимы там уже не было. В этот момент Родик перестал колебаться.

Ровно в семь раздался звонок в дверь. Родик, отметив пунктуальность Алпамыса, открыл и удивился разительной перемене, произошедшей в облике гостя. Он изменил прическу. Волосы были пострижены так, что оставались длинными лишь на затылке, а в других местах сквозь короткий ежик просвечивала незагоревшая кожа, контрастирующая с еще не сошедшим с лица таджикским загаром. Одет он был в черный костюм, строгость которого нарушал только яркий красный галстук. От окладистой бороды осталась небольшая часть, закрывающая подбородок.

– Добрый вечер, – приветствовал Родик. – Вы так переменились, что я бы на улице вас не узнал.

– Помилуйте! Мы уже не в Таджикистане-с, – улыбнувшись, пояснил Алпамыс. – А где хозяюшка? Хотел бы ее уважить-с. Вот цветы-с…

– Окса, – позвал Родик. – Иди сюда. Гость пришел.

Из кухни появилась Окса. Алпамыс галантно протянул ей букет роз и поцеловал руку.

– Спасибо! Какие красивые… Проходите. Я прошу прощения, у меня может подгореть… – смущенно пробормотала Окса и скрылась на кухне.

– Вам, Родион Иванович, позволю-с себе презент. Это избранное Маканина, – протягивая книгу, сказал Алпамыс. – Ваш соотечественник. Читали-с?

– Не приходилось, – листая книгу, ответил Родик.

– Его в этом году на «Русский букер» выдвигают, несмотря на некоторое забвение последних лет. Полистайте на досуге, коль время будет-с. Этому изданию почти шесть лет, но занятно-с.

– Благодарю. Проходите. Устроимся в этой комнате. Присаживайтесь сразу за стол. Время ужинать.

– Не стоило беспокоиться. Я ненадолго-с и по делу.

– Одно другому не мешает. Сначала перекусим, а потом уж о делах поговорим. Стол уже почти накрыт.

– Извольте-с. С удовольствием откушаю-с. Хозяюшка, смотрю, больно расстаралась.

За чаем Родик сам начал разговор:

– Я обдумал ваше предложение. В принятых нами при прошлой беседе терминах согласен на вербовку меня в качестве агента, добывающего информацию, использование которой не может повредить нашей стране. Однако многое мне пока не ясно. Прежде всего, как оценивать информацию. Где та грань, за которой наступит вред или бессмысленность. Да и детали обсудить необходимо.

– Первичная оценка сведений всегда в вашей воле, а решение вы приняли правильно-с. На днях я обустрою обещанную встречу-с. Какого рода подробности вас беспокоят?

– Ну, прежде всего я хотел бы иметь полную информацию о вашей организации.

– Я со всем расположением, но это станет повторением вашей будущей беседы. Потерпите несколько дней, и вы получите всю информацию из первых рук.

– Хорошо. Тогда поясните, какими возможностями я буду располагать.

– Вам важно-с понять, что мы не финансируем деятельность членов нашей организации…

– Речь не об этом. Каким способом я смогу попадать в различные слои общества? Меня туда никто не приглашает.

– Это обеспечиваем мы. Вернее, создаем-с необходимые условия-с. Ваша задача – сформулировать соответствующий запрос. Иногда инициатива будет исходить от нас.

– Допустим, какая-то необходимость созрела. Вы уверены, что я впишусь в то или иное общество и не буду белой вороной или изгоем?

– Полноте! Не приуменьшайте свои возможности. Другое дело – информация о том, где вам придется пребывать-с. Мы вас всем этим снабдим.

– Что это за информация?

– Пожалуйте-с. Ху из ху? Каковы интересующие нас трудности-с? С кем и о чем можно завести непринужденный разговор? Чем увлечь собеседника? Как улучшить общественное понимание текущей обстановки? Какие решения проблем можно предлагать? Ключевые вопросы и прочее-с.

– Для всего этого надо иметь какой-то статус. Кто меня будет слушать? Я для них никто.

– На каком положении вы будете существовать – важнейшее дело-с. Вы помните, я вам поведал о светотехнике?

– Конечно. Даже сегодня по этому поводу хотел позвонить знакомому. Безотносительно к нашему разговору.

– Полноте-с. Больно трудно-с в это поверить. Ну да бог с вами-с. Не важно-с. Смею-с надеяться, что вскорости оценю ваше главенствующее положение на российском рынке светильников. Мы для этого сложим наши усилияс. Вам предстоит создать новую для вашей страны область коммерции – элитарный светотехнический дизайн. Салоны, выставки, презентации, творческие союзы станут вашим трамплинам-с. Вы получите заказы на обустройство престижных мест. С этой стороны вы должны стать узнаваемым…

– Я что, должен превратиться в подобие Зайцева?

– Помилуйте-с. Сравнение неудачное-с. Хотя в конце шестидесятых он совершил нечто подобное, но результат имел положительное значение только для его будущего как художника-с. Ваша утеха другая-с. Вы станете приучать российскую элиту к европейским стандартам, о которых они имеют нынче приблизительное представление-с. Посещая Старый Свет, они редко уходят дальше магазиновс одеждой. Вы им откроете новый мир. Они это оценятс, что позволит вам не быть публичным, но очень известным в необходимых нам кругах-с. Не пытайтесь проводить сравнения-с. Вы будете первым и некоторое время единственным-с.

– Поживем – увидим. Предположим, ваша фантазия реализовалась. Где я на все это найду время? У меня несколько предприятий, коллективы…

– Я ждал-с этого вопроса. Мы анализировали вашу деятельность. Не обольщайтесь. Через год-два она станет либо нерентабельной, либо бесполезной-с… Либо все наши потуги бессмысленны, и ваша отчизна погрязнет в пучине тоталитаризма и диалог станет затруднительным.

– Не могу с этим согласиться.

– А я не смею вас убеждать-с. История рассудит-с. Я же вам говорил-с, что всегда имеется возможность отменить все наши договоренности. Не будет времени, не будет желания-с или обстоятельства-с… Ваша воля делать как посчитаете нужным-с.

– Проехали… В ключе вами сказанного… У меня будут обязательства?

– Смотря что вы под этим понимаете.

– Скажем по-другому: служебные обязанности.

– Есть некоторые временные рамки, устные договоренности. Не более.

– Не очень конкретно. Давайте попробуем подойти с другой стороны. Ведь обязательно есть штатные сотрудники. Какие-то офисы. Кто платит?

– Извольте-с, поясню. Все это осуществляется на частные пожертвования. Они невелики. Этак с полмиллиона долларов в год. Функционирование обеспечивается не деньгами-с, а возможностями членов – лидеров бизнеса, средств массовой информации, науки, профсоюзов. Их мнения или просьбы нельзя измерить деньгами.

– Понятно. Что-то типа лоббирования.

– Я бы так не сказал. Скорее рекомендации…

– Обязательные для исполнения.

– Помилуйте! Вовсе нет-с.

– Оставим это. Те задания, которые я буду получать, необходимо беспрекословно выполнять?

– Полноте, вы не в армии. У нас общественные началас. Вы не наемный сотрудник-с.

– Хорошо. Как много членов в организации?

– Действующих – несколько сотен, но надо понимать, что членство прекращается с получением государственной должности, а связь с организацией остается. Поэтому численность не все характеризует-с.

– Хитро! А я буду членом организации?

– Возможно-с со временем. Пока вы войдете в одну из международных исследовательских групп-с. Причем в качестве участника «внешнего круга».

– Что это значит?

– Ваша отчизна-с пока не рассматривается как регион для устойчивого анализа-с. Не обижайтесь, как и Африка…

– Не понял. Африка – третий мир. Мы держава с давней историей. Всегда были неотъемлемой частью европейской культуры.

– Сегодня крайне трудно-с понять или предсказать будущее России. Станет ли она партнером-с или врагом-с. Мы заинтересованы в интеграции в единый мировой демократический процесс. Именно это и есть основная цель нашего с вами партнерства. Однако мы не считаем, что такая интеграция состоит в слиянии или поглощении культур. У вашей огромной и самостоятельной страны должен быть свой путь, но без противостояния и враждебных действий-с.

– Стране – роль послушного первоклассника, а мне – соглядатая. Может не прокатить.

– А пусто-с, милостивый государь. Вы посол доброй воли-с из самой, на взгляд еще очень многих, преисподней. От вас в том числе будет зависеть, как мир воспринимает Россию. Однако-с мы забегаем вперед-с. Вам предстоит еще беседа на эту тему-с. Я за несколько дней сообщу место и время встречи. Кстати, вы обмолвились о планируемом контакте со специалистом-светотехником. Если так-с, то с кем вы намереваетесь переговорить?

– Это один из сотрудников ВНИСИ. Мы познакомились в Венесуэле на выставке.

– Да-да! Вспоминаю-с такой эпизод вашей биографии. Очень вовремя вы это затеяли. Там намечается интересная презентация-с. Рекомендую поспешить. Мы о вас замолвим слово-с.

– Спасибо, не надо. Меня и без этого хорошо знают.

– Я не об институте. Да впрочем, не важно-с. Действуйте по своему усмотрению-с. В случае необходимости-с обращайтесь. Все наши возможности к вашим услугам-с.

– Спасибо. Непременно воспользуюсь. Я, вероятно, вас замучил. Назвался груздем – полезай в кузов. Кстати, у меня есть возможность организовать для вас культурную программу в Москве…

– Премного благодарен-с. Я посмотрел репертуар театров. Все еще на гастролях. В следующий раз я обязательно воспользуюсь вашим любезным предложением-с. Сейчас разрешите мне откланяться. Я больше не смею злоупотреблять гостеприимством-с.

 

Глава 4

Родик оторвался от чтения бумаг и посмотрел на часы.

Аудиенция, которой Алпамыс придавал столь существенное значение, должна была состояться через час. За пятнадцать минут до назначенного времени договорились встретиться у метро «Павелецкая». Времени было в обрез, и Родик торопливо покинул офис, предупредив Михаила Абрамовича, что сегодня не вернется, но будет по возможности звонить.

Подъезжая к метро, он еще издали заметил Алпамыса. Остановившись около него, открыл дверь и пригласил в машину. Однако Алпамыс сделал вид, что это относится не к нему, и нарочито прогулочным шагом двинулся к трамвайной остановке на Новокузнецкой.

Родик, подумав о конспирации, усмехнулся и, припарковавшись, последовал за своим провожатым, стараясь держаться от него на максимально возможном удалении. Попетляв по безлюдным переулкам, они вскоре вошли в неухоженный подъезд старинного трехэтажного особнячка. Поднявшись на второй этаж, Алпамыс отпер дверь, и они очутились в просторной прихожей, стены которой изобиловали дверями. Устойчивый запах строительных материалов свидетельствовал о недавно проведенном ремонте и нежилом использовании помещения.

Алпамыс уверенно открыл одну из дверей и жестом пригласил Родика войти. Комната была по-домашнему обставлена мягкой мебелью, которая не вязалась с подвесным потолком и декоративными элементами из гипсокартона, характерными для того, что в последнее время называли евроремонтом.

– Родион Иванович, сделайте одолжение, присаживайтесь. Чай, кофе?

– Спасибо. Ничего не надо, – поблагодарил Родик, устраиваясь в одном из кресел, стоящих около небольшого, затейливо инкрустированного столика округлой формы.

В это время в комнату вошла пожилая женщина, держащая в одной руке пепельницу, а в другой – дымящуюся сигарету. Родик сделал попытку встать, но она требовательно сказала:

– Сидите, сидите. У нас деловая беседа, а не светский прием.

– Я не вижу принципиальных отличий, – вставая, возразил Родик.

Женщина не спеша поставила пепельницу на столик, положила в нее сигарету и протянула Родику руку:

– Евгения Григорьевна.

Родик, априори полагавший, что с ним будет беседовать мужчина и поэтому не ожидавший встречи с пожилой дамой, замешкался, думая, как ответить. В конце концов он ограничился рукопожатием и представился:

– Жмакин Родион Иванович.

– Очень приятно, хотя мы и знакомы. Давайте все же присядем. Ох!.. Извините, моей памяти уже нет, забыла любимые сигареты. Через минуту буду!

Она уже подошла к двери, когда Алпамыс остановил ее:

– Евгения Григорьевна, не утруждайтесь. Я принесу-с.

Возникшая пауза позволила Родику разглядеть собеседницу. Забранные назад седеющие волосы, бугристый высокий лоб, крупный нос и полоска усов напоминали Родику его покойную мать. Однако узнаваемость определялась не только этим. Родик, без сомнения, много раз видел эту пожилую женщину, но никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. В памяти всплыли слова Алпамыса: «С вами встретится и все обсудит публичный человек, которого вы легко узнаете». И тут пришло просветление: «Ну конечно же! Несколько лет назад мы виделись на похоронах ее знаменитого мужа. Прав Алпамыс, этой женщине можно верить. Я ее не сразу узнал. Она изменилась за эти годы. Постарела. Немудрено! В ее возрасте тянуть такую общественную работу да еще успевать заниматься публицистикой».

– Ну что ж, Родион Иванович, начнем наше общение. Как я понимаю, Алпамыс вас обратил в нашу веру.

– Я бы так не сказал. Он осуществил классическую вербовку, а я не сильно сопротивлялся. Скорее от безысходности… или наивных надежд.

– Трезвый взгляд на жизнь – хорошее качество. Да и надежды питаете не только вы. Страна стоит перед выбором. Обидно, если он будет опять никчемным. То, что касается вас. Мы действительно составили досье. Имеем представление о ваших личностных данных. Не все бесспорно, но в целом вы нам подходите. Надеюсь, что вы произвели нравственный выбор.

– Произвел, хотя много неясного. Алпамыс, следуя известным методам, посвятил меня в очень немногое. Я даже не знаю полного названия организации. Кроме того…

– Вот-с сигареты. Я вас покину на время. Мне надобно сделать несколько звонков, – прервал их разговор Алпамыс, кладя на столик пачку сигарет и зажигалку.

Евгения Григорьевна загасила сигарету и, достав из пачки новую, потянулась за зажигалкой. Родик опередил ее, стараясь загладить произошедшую неловкость. Она жадно затянулась и, выпустив в сторону струйку дыма, сообщила:

– Не обижайтесь. Алпамыс милейший человек. Умница. Он оставил это мне. Мы соотечественники и лучше поймем друг друга. Если вы не возражаете – я начну от печки. Организация функционирует более двадцати лет. Название полностью отражает ее задачи – Координационная комиссия. Учредили ее частные граждане из Европы, Америки и Японии. Отсутствие представителей из СССР объясняется понятными причинами. Мы тогда у них только гнев и ужас вызывали. Наши земляки попали в поле зрения Комиссии только после девяносто первого, когда появилась возможность серьезных политических и экономических реформ, интересных для мировой интеграции. Вернее, родилось понимание того, что Россия может существенно повлиять на эволюцию международной политики. Плюс, естественно, ядерные проблемы. Тут вам как профессионалу не надо ничего пояснять. Нельзя допустить второго Чернобыля, да и бомба вместе с ее создателями осталась у нас.

– Извините, что перебиваю. Мне не ясно…

– Перебивайте на здоровье. Что не ясно?

– Вы затрагиваете проблемы, находящиеся в ведении таких известных международных организаций, как МВФ, ООН, СБСЕ. Зачем к их решению привлекать еще и какую-то Комиссию?

– Комиссия дополняет макроэкономическую поддержку снижением различных барьеров, в том числе политических. Ведь членами Комиссии являются лучшие из лучших и сильнейшие из сильнейших. Достаточно сказать, что среди них были два президента США.

– Алпамыс по-другому расставлял акценты…

– Вы имеете в виду борьбу с криминалом?

– Да, и еще с тоталитаризмом, терроризмом и прочее.

– Ужас и гнев вызывают такие организации. Ненависть к ним как гвоздь сидит во мне. Надеюсь, и в вас… Это обязывает нас к борьбе. Однако я хотела обратить внимание на другое. Нельзя допустить, чтобы страна опять стала развиваться в изоляции. Сталин и его последователи уже один раз после Великой войны упустили возможность занять достойное место в мировых процессах. Сегодня появились необходимые предпосылки для построения свободной, демократической страны. Мы должны сделать все, чтобы это произошло. Боюсь, другого момента история нам не даст. Да и терпение мировой общественности не безгранично. Мы, конечно, букашки, как, впрочем, и сегодняшние наши политические лидеры. Нас уже почти не боятся, но еще не признают как равных партнеров. Комиссия – трамплин для старта и регулятор нужных стране процессов. Мы с вами пока привлеченные. Поэтому важнейшая наша задача – готовить платформу, способную обеспечить нашей стране членство в Комиссии. Иными словами, получить еще одну возможность влиять на международную политику. Серьезную возможность. Именно на этом надо сосредоточиться, а ваш вклад – работа, которую обрисовал Алпамыс. И еще одно… Вам придется лавировать между массой мнений и искать собственное понимание проблем. Многие суждения покажутся вам дикими, другие враждебными. Не делайте скоропалительных выводов. Необходимо, чтобы Комиссия оценивала вашу деятельность положительно, но при этом вы не поступались бы своими принципами. Мы должны получить свой входной билет в первые ряды партера.

– Мы, как всегда, должны доказывать, что не верблюды? Заискивать, держа ядерный чемоданчик за спиной?

– В какой-то степени – да. Такова история. Мы потеряли почти век нормального развития и пожинаем горькие плоды.

– Что ж, понятно. Какова организационная структура?

– Обычная. Вот вам копия устава. На досуге посмотрите. Особенность одна – члены не избираются, а подбираются председателем. Будут вопросы – поясню. Для нашей работы это не существенно. Кстати, там же есть списки действующих членов. Вас это впечатлит.

– Поизучаю. Вы не думали о том, что наступит момент, когда и я и вы станем не нужны столь могущественной организации. Что тогда с нами будет?

– Думала и думаю. Более того, задавала аналогичный вопрос. Наши пути могут разойтись по многим причинам. Мне обещали, что прерывание контактов во всех случаях проходит учтиво. Даже сопровождается поощрениями. Вообще забудьте советские страшилки. Да и уход наш эквивалентен краху всех надежд. Снявши голову, по волосам не плачут!

– Слова… Все зависит от степени нашей осведомленности и, как следствие, возможного урона, нанесенного хотя бы имиджу. Алпамыс упоминал о каких-то гарантиях…

– Гарантии предоставляются несколько с иной стороны. Гарантируется конфиденциальность нашей работы. Никаких документов, заявлений, подписок и прочего по нашей деятельности.

– Это даже не смешно. Современные технические средства… Например, наша встреча может фиксироваться видеозаписью.

– Не совсем с вами согласна. Любое техническое свидетельство можно толковать как предварительную беседу или вообще опровергать.

– Спорно, но для данного момента не принципиально. Как много таких, как мы?

– Не стану привирать – не знаю. Нас – трое. Я имею контакт только с одним человеком, и он не член Комиссии, общалась с несколькими членами Комиссии. Бывала на конференциях, но наших там не видела.

– Конспирация, однако. А вы говорите… Все не так просто.

– Безусловно. Поэтому я ощущаю себя под защитой. Кстати, и наше общение будет не полностью открытым…

– Я это понял по тому, как Алпамыс меня сюда провожал. Что, будем играть в шпионов?

– В какой-то мере. Устное общение не всегда будет возможно. И я и Алпамыс редко бываем в Москве. Поэтому станем обмениваться письмами и снабжать их контрольками на вскрытие. Передавать письма будем с доверенными людьми.

– Хм… Мне все это кажется, мягко говоря, странным. Может, еще и шифр придумаем?

– Не бунтуйте. Так принято. Писать, конечно, будете по-русски. Если же не захотите что-то доверить бумаге, то через третьих лиц определим порядок встречи, в крайнем случае созвонимся.

– Скажите, Евгения Григорьевна, а вы уверены, что мы не навредим своему отечеству?

– Отечеству? Сложное это понятие. Один из президентов США как-то сказал: «Моя родина – там, где есть свобода». В целом я с ним согласна. На ваше счастье, вы не жили в сталинские времена. Тогда была если и отчизна, то очень несправедливая, а точнее – тюрьма. Сейчас – глоток свободы. Пафосно? Однако точно отражает действительность. Мы должны сделать все, чтобы этот глоток не стал последним или горьким.

– Про те годы я только читал. У меня двойственное впечатление. С одной стороны, великая держава, составляющая для всех гордость, с другой – репрессии, многие из которых трудно оправдать. И все же понятие Родины есть. Во всяком случае, у меня. Да и у других она должна быть в душе. Свобода пришла. Однако какой ценой. Согласен с вами в одном. Надо не упустить момент, когда страна перестанет быть страной, хотя какие в таком случае принимать меры, неясно. Великие империи, несмотря на усилия населяющих их народов, исчезали почти бесследно. Что в сравнении с этим наши жалкие потуги?

– Мы с вами обсуждаем извечный вопрос. Вопрос о представлениях человека. Знаете… Давайте исходить из врачебного принципа «Не навреди, но вылечи». Пока и мы и страна тяжело больны, а «скорая помощь» никак не приезжает. Может, ее даже и не вызывали.

Родик промолчал, а Евгения Григорьевна опять взяла сигарету. Родик помог прикурить, обратив внимание на маленькие дешевые часики с потертым ремешком. Это контрастировало с обликом волевой и уверенной в себе женщины. От этого в душу Родика, как и при первом разговоре с Алпамысом, закрались сомнения в серьезности происходящего. Вероятно, его замешательство было замечено, и Евгения Григорьевна, аккуратно выпустив дым, спросила:

– Мне кажется, вам нужны доказательства серьезности всего происходящего.

– Что вы! Я отношусь к вам с безграничным уважением и доверием…

– Не лукавьте. Я прожила длинную жизнь и многое видела. Вот вам именное приглашение на встречу членов Комиссии в Лондоне. Обратите внимание на подпись.

– Ого! Это из семьи Рокфеллеров?

– Конечно. Он один из трех председателей.

– Красиво. Но как быть с визой? Я за месяц вряд ли ее получу.

– Мы позволили себе выхлопотать вам в МИДе паспорт. В нем полугодовая английская виза. Правда, однократная. Алпамыс вам его передаст.

– Спасибо. Вы тоже там будете?

– Нет. Я была в прошлом году на аналогичной встрече в Токио.

Дверь открылась, и в комнату вошел Алпамыс. Он улыбнулся и предложил:

– Давайте я все же приготовлю-с кофе.

– Готовьте, – отозвалась Евгения Григорьевна. – Мы уже заканчиваем официальную часть. Родион Иванович…

– Можно просто Родион, – перебил Родик. – Мне так будет приятнее.

– Хорошо, Родион. Давайте наметим план наших действий на ближайшее время.

– Сознаюсь, что я даже не знаю, с чего начать. Не обижайтесь. Я привык к большей конкретике. Извечный российский вопрос: «Что делать?»

– От вас никто не требует ничего завтра. Мы с Алпамысом подготовили некоторые предложения. Их реализация не является обязательной, но если вы сможете такое организовать… Лучше прочитайте. Обдумайте.

Родик взял прозрачную папку, в которой лежало несколько листков машинописного текста. Бегло пробежав их глазами, он спросил:

– Вы хотите, чтобы я изучил это сейчас?

– Лучше на досуге. Обратите внимание на характеристики персонажей. А рождение колумбова яйца целиком на вас. Мы по известной вам идее Алпамыса предлагаем пойти через светотехнический дизайн.

– Почитаю. Попробую что-то предложить. Предварительные наметки есть. Как я понимаю, здесь обозначены этапные цели, достижение которых позволит создать для меня желаемое положение в обществе, где вращаются, как вы их назвали, персонажи.

– Или наоборот. Можно их привлечь к себе, используя стремления к обустройству быта, слабые и сильные стороны характера, сексуальные пристрастия, интересы, хобби и прочее. В переданных бумагах все подробно изложено. Попробуйте составить собственную схему действий. В общем, для начала осмыслите. И еще одно… Постарайтесь хотя бы в первое время не рассматривать свою деятельность как работу, соотнесите происходящее в стране и направления наших усилий.

По комнате распространился приятный кофейный запах, отвлекший Родика от осмысления услышанного.

Евгения Григорьевна загасила сигарету и сообщила:

– Врачи мне не рекомендуют пить кофе, но я временами позволяю себе. Впрочем, как и многое другое.

– Я к кофе пристрастился в Венесуэле. Он там чудесный! Здесь же найти хороший трудно. Поэтому чаще всего пью зеленый чай.

– Попробуйте. Алпамыс неплохо готовит.

Родик отхлебнул кофе и неожиданно даже для себя предложил:

– Есть один путь… Некие мои партнеры давно подбивают создать клуб для коммерсантов. Кое в чем они уже преуспели… Я отнекивался, но в ключе обсуждаемого… Правда, у меня есть подозрение, что они имеют отношение к известной вам организации из трех букв. Я даже дал им прозвища: Лейтенант и Майор. Появились же они на моем горизонте, когда я занимался противогазами, а привел их якобы ректор Академии йоги, хотя больше я о нем не слышал.

– Давайте мы их проверим. Идея клуба не нова, но вполне продуктивна. А к присутствию рядом с собой э-э-э… сообщества привыкайте. Они суют свой нос во все. Их интересует, что вокруг, и прочее… Такова действительность, в которой мы живем. Не надо только переступать определенную черту. Мы еще это обсудим. Напишите данные ваших знакомых.

– Хм… Я общаюсь с ними уже больше года. Причем достаточно тесно, но только сейчас понял, что даже не знаю их фамилий. Самому странно… В ближайшие дни узнаю и сообщу.

– Хорошо-с, но слегка-с настораживает. Мою идеюс со светильниками, как я понимаю, вы приняли? – вмешался Алпамыс. – Созвонились со светотехническим институтом?

– Еще не успел, но вечером обязательно свяжусь. Любопытно в этом разобраться не только с предложенных вами позиций.

 

Евгения Григорьевна поставила пустую чашку на стол:

– Вы уж, Родион, разбирайтесь теперь с позиций наших общих интересов. Мы на вас надеемся. Я прошу прощения – должна вас покинуть. Общаясь с вами, я испытала тревогу и надежду. Не за вас. За нашу отчизну. Полагаю, что мои чувства вам близки. Давайте работать так, чтобы нравственный выбор преобладал во всем.

Родика удивила патетика, и он хотел ответить, но, взглянув на нее, передумал.

Евгения Григорьевна встала, накинула на плечи сползший платок и молча удалилась. В общем безмолвии как-то особенно гулко раздались ее шаги. Скрипнула дверь, и опять воцарилась тишина. Родик, удивившись такому завершению беседы, заметил:

– Похоже, я чем-то расстроил Евгению Григорьевну.

– Полноте, Родион Иванович, уверяю-с – вы тут ни при чем. О-хо-хо… Она опять забыла свои сигареты, а они ей сейчас понадобятся. Обождете минуточку? Мне надо с вами еще кое-что обсудить.

– Конечно. Я на сегодня ничего не планировал.

Оставшись один, Родик непроизвольно задумался: «Я вступил на очень непростой путь. Правильный ли, пока не ясно. Неразбериха, царящая вокруг, не дает возможности определиться. Неизвестно, куда идет страна. Хотелось бы, чтобы по пути демократических преобразований. Однако никто не знает, что это такое. Она права. Все наслаждаются свободой и не думают о завтрашнем дне, за который надо бороться. Организация, которая меня завербовала, судя по ее руководителю, хочет насаждать американские идеи развития. Эффективны они для нашей страны – вопрос. Когда-то при социализме я ответил бы положительно, а сейчас – не знаю. Да и сами идеи не до конца ясны, а уж методы их внедрения вообще туманны. Даже идея об интеграции неясна, да и небесспорна. Надо ли становиться частью чего-то? Вопросов больше, чем ответов. Поэтому путь один – ставить эксперименты, хотя и опасные. Есть ли методика? Кто будет руководить экспериментами? Желающих, похоже, хватает. Один из таковых (я теперь даже знаю его имя) привлек меня в качестве лаборанта. Не слишком завидная роль, но есть надежда на будущее. Страшновато то, что вовремя остановить эксперимент трудно, а последствия могут быть роковыми. Скорее всего, такова жизнь… Лучше быть лаборантом, чем подопытным…»

Мысли Родика прервал возвратившийся в комнату Алпамыс:

– Милостивый государь, извольте-с сохранить номера телефонов для связи с курьерами. Передавать можете все что угодно-с. Время в пути – около двух дней-с. Нашу информацию-с будете получать от них же. Они станут вам звонить и называть кодовое слово-с…

– Ха-ха! У вас продается славянский шкаф? Этот анекдот я слышал. Детство какое-то. Мне в ваше отсутствие что-то подобное излагала Евгения Григорьевна.

– Полноте, не такого рода дело-с. Вы сами будете назначать места встречи, придумывать эти слова и сообщать нам письменно примерно раз в месяц через тех же курьеров. Соизвольте принять конверты, в которых будете передавать им корреспонденцию. Перед заклеиванием снимите вот эту полосу. Переписку ведем в печатном виде. Придется делать это лично-с… Старайтесь не пользоваться компьютером. Заведите современную-с пишущую машинку.

– От кого мы прячемся? Зачем разводим все эти шпионские страсти? Ведь организация, как вы стараетесь меня убедить, легальная.

– Помилуйте! Мы не прячемся. Любой наш документ-с, попав в чужие руки, не может стать поводом для враждебных действий. Просто допускать посторонних нежелательно-с. Да и вам через это нелишне знать, что информация исходит от нас. Аль нет? Будут и конфиденциальные сведенья-с. Например, досье на интересующих вас людей.

– Бог с вами, а что, прямых каналов не существует? Вдруг что-то срочное!

– Конечно, есть, любезнейший. Вот моя визитка-с. Круглые сутки в вашем распоряжении. Я, как видите, живу в Лондоне. Во всех случаях мы с вами скоро увидимся. Запишите еще домашний телефон Евгении Григорьевны. Вы ей понравились. В крайнем случае звоните, договаривайтесь о встречах. Лучше из телефона-автомата. Не больно все обременительно-с.

– Ну ладно. Не будем сейчас на этом заморачиваться. Поживем – увидим. Не все то русалка, что в воду ныряет.

– Что-с?

– Да это я так. Люблю пословицы.

– А-а-а. Думается, мы все обсудили-с. Да… Вот вам паспорт.

Родик взял бордовую книжицу и, перелистав, задал вопрос:

– Откуда вы взяли мою фотографию?

– Сфотографировали, – усмехнувшись, ответил Алпамыс и добавил: – Случайно-с.

Родик смутился, поняв, что сморозил глупость, и, покраснев, засунул паспорт во внутренний карман пиджака.

 

Глава 5

– Георгий, добрый вечер. Родион Жмакин. Помните венесуэльскую выставку?

– Родион, рад слышать! Как можно такое забыть! Да и про вашу охоту с Иваном Петровичем наслышан. До сих пор себе места не находит.

– Это печальная история. Если бы не случайность, то мы бы с вами не разговаривали.

– Да-а-а… На него нашло умопомрачение. Вероятно, от смеси лекарств и водки.

– Я не психотерапевт. Знаю только одно: он в упор выстрелил из карабина мне в грудь. Осечка произошла… Да что мы о нем!.. Я вычеркнул этого человека из своей жизни. Лучше расскажите, как поживают ваши коллеги Илья и Юлиан. Что нового у вас?

– Илья теперь коммерсант. Торгует где-то на рынке, а Юлиан работает со мной. Мы открыли товарищество. Продолжаем освещать любимый город.

– Меня тоже заинтересовала электрификация всей страны. Хотел с вами по этому поводу пообщаться. Просветиться.

– Ха-ха-ха! Просветиться по поводу света. Занятный каламбурчик! Я к вашим услугам. Хотя… Мы можем убить сразу двух зайцев. Завтра у нас в институте открывается некое подобие выставки. Крупнейшая в мире фирма «Артемида» будет демонстрировать свои достижения. Она уникальна, выпускает все типы осветительных приборов. Представлять будет гешефтфюрер немецкого филиала. Приходите! Сразу вольетесь в наш мир. Показывать надо лучшее, а это – превосходное. В фирме работают известнейшие европейские дизайнеры и инженеры. Они законодатели светотехнической моды. Многие их изделия выставлены в музеях современного искусства как эталоны светодизайна. Так что жду завтра в десять. Где мы находимся, знаете?

– Конечно. На Проспекте Мира…

– Второй этаж налево. Моя комната двести четыре.

– Отлично! В десять буду.

Кладя трубку, Родик в очередной раз подивился осведомленности Алпамыса, но ломать над этим голову не стал. «Утро вечера мудренее», – произнес он любимую поговорку и пошел спать с чувством хорошего завершения длинного и насыщенного событиями дня. Утром Родик без труда разыскал Георгия, который проводил его к относительно небольшой выставке, расположенной в фойе институтского конференц-зала, и принялся комментировать:

– Обратите внимание: все выполнено в стиле модерн. Нельзя сказать, что это единственное направление в светотехнике. Многие работают и в других стилях, в том числе классическом. Сие не столь важно. Новое в том, что светильник превращается в основной элемент интерьера. Вокруг него строится все остальное. В нашей стране пока этого никто не понимает. Мы выпускаем огромными партиями примитив типа люстр «Каскад», которые пылятся в подавляющем большинстве наших квартир. А вот посмотрите на коллекцию «Венеция» и представьте, как такое великолепие украсит жилище. Плафоны ручной работы из мурановского стекла. А вот выдающееся изделие – прародитель всех современных офисных настольных ламп – «Тицио». Кстати, находится в постоянной экспозиции Музея современного искусства в Нью-Йорке. Заметьте, выпущен более чем в восьмистах тысячах экземпляров. Прекрасное можно и тиражировать. Вообще рекомендую внимательно осмотреть гамму офисного осветительного оборудования «Литех». Это не вполне светильники. Все многофункционально. С тем, что выпускает наша промышленность, ни в какое сравнение не идет. У нас даже не прошлый век, а средневековье.

– Да, впечатляет, хотя я и не профессионал. А вот это… Я не пойму… Встраивается в потолок? Там же плиты перекрытия.

– Масса конструкций для подвесных потолков. Вы их, вероятно, видели. Да и стены стали выполнять из панелей. Всюду низковольтное питание. Точечные источники света. Энергосбережение и прочие современные достижения.

– А это, вероятно, для улиц?

– Конечно. Высочайшая степень защиты от воды и пыли, а вот это от вандалов.

– Можно ударить ломом?

– Ломом – не знаю, а палкой можно.

– Такое для нашей страны полезно, хотя полагаю, что наши хулиганы либо утащат фонарь, либо найдут подходящий инструмент. Каково стоимостное выражение?

– По нашим меркам дорого. Для примера вот такая люстра – около двух тысяч долларов.

– Ого! Кто же купит? Наш средний соотечественник за десять лет столько не зарабатывает.

– К сожалению, но уверен, что рано или поздно это великолепие займет свое место на нашем рынке, как и другие достижения цивилизации. Давайте послушаем доклад. Вам о технических характеристиках полезно узнать. Да и докладчик, как я уже вам говорил, руководитель фирмы и очень известный человек. Один из богатейших предпринимателей Германии. Кроме того, он ученый, доктор философии, преподает в Кельнском университете.

Доклад оказался интересным, несмотря на достаточно плохой перевод. Родика многое удивило. Он всегда был уверен, что бытовые осветительные приборы являются в сравнении с теми, которые он разрабатывал, достаточно простыми. Слушая докладчика – высокого стройного мужчину лет пятидесяти, – он начал понимать, что это не так. Разнообразие источников света, технических решений и методов расчетов говорило о наличии большого объема научной и исследовательской работы. Усложнялось все еще и тем, что проектирование было комплексным с учетом ряда специфических особенностей эксплуатации и дизайна. Впечатлили его и объемы производства. Он невольно вспомнил умозаключения Алпамыса. Коммерческая же сторона просто поражала. Обороты доходили до сотен миллионов дойчмарок. В заключение докладчик продемонстрировал примеры освещения помещений, зданий, улиц, парков. Эстетический эффект оказался настолько сильным, что Родик, не сдержавшись, сделал с места несколько восторженных замечаний, а когда началось обсуждение, выступил, описав свои ощущения.

Дождавшись, когда все разойдутся, Родик подошел к докладчику и представился, вручив свою визитную карточку. Мужчина доброжелательно улыбнулся так, что лицо его как бы засветилось изнутри, и последовал его примеру. Родик, прочитав имя и фамилию, спросил:

– Herr Wolfgang Kaleman, ich möchte einige Fragen stellen? [2]

– Bitte, – пригласив присесть, ответил мужчина. – Nemen Sie mich Wolfgang, bitte. [3]

Родик задал несколько вопросов по спектральным характеристикам используемых источников света. Потом попросил каталоги и прайсы, которые незамедлительно и получил. Завязалась непринужденная беседа. Он рассказал, чем занимался при социализме и что пытается делать сейчас. Собеседник поудивлялся столь широкому диапазону деятельности, положительно отозвавшись о процессах, происходящих в великой России и Германии. Порадовался, что обе страны наконец опять тесно взаимодействуют во многих областях, заметив, что на это они обречены историей. Родик согласился, сославшись на родственные связи русских царей. Переводчица, вероятно сотрудница института, послушав, как Родик разговаривает по-немецки, вежливо попрощалась и оставила их одних. Георгий куда-то ушел еще до окончания доклада. Беседа приобрела непринужденный характер. Со стороны могло показаться, что в пустом зале встретились два давно знакомых человека. От технических и коммерческих вопросов незаметно перешли к обсуждению бытовых и семейных проблем. В целом общение происходило на редкость гармонично. Родику это импонировало, и он объяснял такое единение возникшими взаимными симпатиями, хотя в какой-то момент подумал, не является ли это следствием обещанного вмешательства Алпамыса.

Родик, узнав из разговора, что Вольфганг впервые в Москве, предложил показать достопримечательности. Тот легко согласился. Родик попросил Вольфганга подождать, забежал к Георгию и, поблагодарив, предложил присоединиться к экскурсии, которую пообещал закончить рестораном. Однако Георгий отказался, сославшись на занятость. Тогда Родик переговорил с Михаилом Абрамовичем и Оксой, назначив им встречу через час у театра Советской Армии.

Сделав ознакомительный круг по Садовому кольцу и пояснив гостю особенности планировки города, Родик повернул к Олимпийскому комплексу, обогнул его и через Трифоновскую выехал к назначенному месту. Окса и Михаил Абрамович в ожидании прохаживались между колоннами.

– Знакомьтесь, – подойдя к ним, предложил Родик. – Это Вольфганг. Он руководитель большой европейской фирмы. Мы недавно познакомились на конференции.

– Guten Tag! – пожимая руку, поприветствовал Михаил Абрамович. – Jch spreche ein schlechtes Deutsch. Sprechen Si Englisch? [4]

– Yes, so-so, – широко улыбнувшись, ответил Вольфганг. – Pleased to meet you. [5]

– Wolfgang, Das ist meine Frau… und Hauptbuchhalter. [6]

Окса молча стояла в стороне. Вольфганг подошел и галантно представился. Поняв, о чем речь, Окса протянула руку и тихо назвала свое имя. Вольфганг поцеловал руку и спросил:

– Aus welchem Land kommen Sie? [7]

– Aus Tadjikistan [8] , – пришел Оксе на выручку Родик.

– Das ist Fantastisch! Das ist eine bezaubernde Frau. [9]

Родик пригласил всех в машину, по дороге обратив внимание гостя на находящееся рядом здание, представляющее в плане звезду. Рассказал его историю и пообещал в следующий приезд в Москву организовать посещение спектакля. Проезжая мимо Большого театра, зданий КГБ, Политехнического музея и бывшего ЦК КПСС, рассказывал об истории Москвы. Наконец припарковались у гостиницы «Россия», решив пешком прогуляться по Красной площади.

Погода была хотя и пасмурная, но без дождя, и прогулка вполне удалась, хотя всех несколько утомила.

Родику пришла идея пойти в ресторан «Седьмое небо» на Останкинской башне, хотя Михаил Абрамович усомнился в возможности туда попасть.

Билетов действительно не было, но Родик прошел к какой-то начальнице, объяснил ей, что принимает крупного немецкого бизнесмена, и дал банковскую упаковку тысячных банкнот. Билеты мгновенно появились, и вскоре, пройдя длинный навес, проходную и взлетев на скоростном лифте, они оказались в застекленном зале. Им отвели отдельный столик на медленно вращающемся полу. Родик отказался от обязательного меню и сделал заказ. Такое случалось здесь не часто. Пока официанты старались удовлетворить нестандартный запрос, Родик теперь уже с высоты птичьего полета показал гостю те места Москвы, где они уже побывали. Вольфганг пришел в восторг. Наконец принесли закуску и напитки. Официант картинно открыл бутылку отечественного красного вина и дал Вольфгангу попробовать. Родик уже достаточно хорошо изучил мимику своего гостя и понял, что вино ему не понравилось. Однако тот кивком головы дал понять, что вино подходящее.

– Вольфганг, давайте попробуем русскую водку, – предложил Родик, зная, что лучшего вина здесь не подадут. – Национальные напитки всегда хорошего качества.

– Родион, я крепкие напитки пью редко. Иногда коньяк. Русский шнапс я не пробовал, но полагаю, что он мало отличается от нашего.

– Вы ошибаетесь. Наша водка уникальна. Рекомендую! Кроме того, в Москву вы приехали впервые. Смотреть – так все. Завтра я вас еще и в баню свожу.

– Налейте чуть-чуть.

– Möge eine unverbrüchliche Freundschaft uns verbinden [10] , – налив полные рюмки, торжественно провозгласил Родик.

– Prosit… – ответил Вольфганг и, отхлебнув водку, воскликнул: – Gut! [11]

За десертом разговор как-то сам собой переключился на светильники. Вольфганг достал карманный каталог и, больше для Михаила Абрамовича перейдя на английский, стал увлеченно расхваливать свою продукцию. Михаил Абрамович позитивно поддакивал, а Родик заметил, что фотографии не до конца передают высокие технологические и эстетические качества.

– Миш, ты что-нибудь подобное видел? – спросил Родик, когда просмотр каталога завершился.

– Нет. Далеко ушла Европа. Я тут был в магазине «Свет» на Вишневского. Там такое продают – кошмар! А люди покупают – куда деваться? Другого нет. Мне обещали достать люстру из чешского стекла, но с бешеной переплатой…

– Родион, наша фирма заинтересована в освоении русского рынка, – вмешался в разговор Вольфганг.

– Извините, мы обменялись впечатлениями по-русски. Наш рынок очень велик. У него хорошее будущее. Ваш интерес очевиден. Правда, цены у вас для нашей страны заоблачные.

– Мы это знаем. Ценовая политика обсуждаема. Важнее другое – кто согласится нас представлять?

– Вы же сегодня видели массу специалистов…

– Специалисты у нас есть свои. Нам нужно коммерческое представительство.

– Коммерсантов тоже много, – не желая демонстрировать свою заинтересованность, заметил Родик.

– А вы бы не могли этим заняться?

– Неожиданное предложение… – слукавил Родик.

– Я для начала могу вам оставить ту экспозицию, что вы осматривали. Она стоит около ста пятидесяти тысяч марок.

– У меня таких свободных средств нет. Да и рискованно…

– Вы меня не так поняли, Родион. Я оставлю без оплаты, если вы согласитесь сотрудничать. Более того, пришлю дизайнера, чтобы он вам обустроил шоу-рум, передам в необходимых количествах каталоги, техническую документацию. Организую обучение ваших специалистов в Германии.

– Мы не занимаемся выставочной деятельностью.

– Я предлагаю коммерцию. Вы будете нашим эксклюзивным продавцом в России. Поставлять светильники стану на консигнацию. Продадите – оплатите.

– Что значит эксклюзивным?

– Мы дадим гарантии, что любая продажа в России только через вас. Даже если кто-то из вашей страны что-то купит в любом нашем представительстве в Европе, то вы получите свой процент.

– Хм… А что я должен буду делать?

– Подобрать помещение для шоу-рума, склад, менеджеров. Обеспечить получение товаров. Таможенную очистку. Финансовую деятельность. Рекламировать… В общем, продавать.

– Это за свой счет.

– Так организовано наше функционирование во всех странах. Замечу, что системы продаж пока нет только в бывшем Советском Союзе. Мир разделен нами на четыре части. Я отвечаю за Германию и всю Восточную Европу. Наши представительства являются самостоятельными юридическими лицами и действуют на основании эксклюзивных договоров. Им оказывается помощь – реклама, консигнация, обучение. Вот смотрите… На последней странице каталога все они перечислены. Если вы согласитесь, то будете в этом списке. Конечно, обсудим особенности вашего рынка. Может быть, скорректируем ценовую политику.

Предложение было в высшей степени заманчивым, и Родик опять подумал о возможном влиянии Комиссии на Вольфганга, но соглашаться не спешил:

– Кстати, экспозиция, которую вы предлагаете оставить, растаможена?

– Нет. Оформлен временный ввоз через выставочную таможню.

– Угу… Это создаст некоторые проблемы. Финансовые в том числе. Надо посмотреть документы.

– Я завтра все покажу.

– Хорошо. Давайте на сегодня оставим эту тему и окончательно обсудим ее завтра. У нас, кстати, заканчивается время. Это ведь не столько ресторан, сколько смотровая площадка. Если хотите, я продлю.

– Vielen Dank! Jch danke ihnen für ihre Gastfreundschaft. [12]

– Keine Ursache. Vielen Dank für Angebot [13] , – отозвался Родик и, помахав рукой официанту, попросил счет.

– Вольфганг, вы не утомились? – во время спуска на лифте поинтересовался Родик.

– Нет. Наоборот, все великолепно.

– В таком случае я предлагаю прогуляться по Арбату. Известная во всем мире московская пешеходная зона. Посмотрим сувениры, может, заскочим в какое-нибудь кафе. Миша, за рулем придется ехать тебе. Я выпил.

– Конечно, Родик. А в каком отеле вы устроились, Вольфганг?

– В отеле «Балчуг Кемпински». Я во всех странах останавливаюсь в этой системе. Превосходный сервис!

– Этот отель недавно восстановлен, – заметил Родик. – Мы же сегодня рядом гуляли. Как сказал знаменитый писатель: у вас «из окна площадь Красная видна». Все ясно. Двигаемся. В Германии наши матрешки продают?

– Да, много.

– Тогда поищем другие сувениры. На этой улице у нас чего только нет. Мы туда ходим редко, а приезжим очень нравится…

В десять утра следующего дня Родик попивал кофе, уютно устроившись в холле отеля «Балчуг Кемпински» в ожидании Вольфганга. Еще с вечера они договорились обсудить предложение о создании представительства, а потом продолжить культурную программу.

Вольфганг появился точно в назначенное время. Его улыбчивое лицо излучало всю палитру положительных эмоций, и Родик даже не стал задавать традиционный вопрос о том, все ли у него хорошо, а только обратил внимание, что тот сменил строгий костюм на джинсы и клубный пиджак. Родик посчитал это хорошим знаком, свидетельствующим, по его мнению, об укреплении появившейся еще вчера неформальности в общении.

По дороге в офис Родик уточнил с Вольфгангом программу на день. Предполагалось провести переговоры, потом прокатиться на речном трамвайчике по Москве-реке, а вечером посетить Большой театр, где давали «Щелкунчика». Оказалось, что Вольфганг много слышал о знаменитой сцене и давно мечтал туда попасть. Он даже проявил знания в этой части, рассказав о своих посещениях великого Teatro alla Scala. Заметил, что будет смотреть балет по известной ему сказке Гофмана – своего соотечественника. В общем, план был не только одобрен, но и порадовал гостя.

В офисе витал приятный запах кофе. Вероятно, Окса, готовя стол в переговорной, баловала сотрудников.

Переговоры не заняли много времени и лишь конкретизировали вчерашнее предложение. Родик выразил созревшее еще вчера согласие. В завершение Родик получил перечень светильников и составил акт о принятии их на ответственное хранение. Вольфганг взял на себя обязательство прислать из Германии проект эксклюзивного договора и необходимые документы для таможенной очистки оставленного груза. Каких-либо предварительных письменных соглашений решили не составлять, посчитав, что слов достаточно. Ехать в институт, где хранились светильники, и проводить фактическую приемку тоже посчитали нецелесообразным и ограничились телефонным звонком Георгию. Родик, привыкший все фиксировать на бумаге, сам себе удивлялся. Впервые ему так доверяли, а он в ответ не мог поступить иначе. «Вот тебе и капитализм с волчьим оскалом. Хотя, возможно, так начинается мое сотрудничество с Комиссией. Если таков первый шаг, то какие перспективы открываются, трудно даже представить», – подумал он, спускаясь из офиса во двор, где одиноко стояла его запыленная «шестерка». Дойдя до машины, Родик оглянулся. За ним следовали, оживленно беседуя, Вольфганг и Миша. Пока размещались в машине, подошла Окса.

Родик окинул всех довольным взглядом и, неизвестно кому сказав: «Вперед», лихо вырулил из двора.

Остаток дня доставил удовольствие не только гостю, но и всем сопровождающим. Особенно театр. Первое действие давно не посещавшего театр Родика захватило так, что он с трудом заставил себя в антракте покинуть зал, понимая необходимость показать Вольфгангу знаменитые интерьеры. Несколько омрачала впечатление публика. Многие пришли в тренировочных костюмах, а во втором действии непрерывно шуршали, вероятно, чем-то приобретенным в буфете. Вольфганг, лицо которого выражало полное удовлетворение, казалось, не замечал этого дискомфорта, а лишь периодически восклицал: «Дас ист фантастиш!»

После окончания представления пошли провожать гостя пешком. Москва, погрузившаяся в пронзаемую светом фонарей темноту, манила. Родик выбрал окружной маршрут: вокруг Кремля мимо дома Пашкова, через Каменный мост, с которого открывался лучший, по мнению Родика, ночной городской пейзаж. Глядя на эти красоты, Родик посетовал на то, что завтра Вольфгангу надо улетать. Тот тоже растрогался и, взяв Родика под руку, высказал массу благодарственных слов.

Так дошли до отеля. Вольфганг попытался пригласить всех в бар, но Родик посоветовал выспаться перед ранним выездом в аэропорт и твердо отказался. Михаил Абрамович и Окса поддержали его.

Возвращаясь к машине, оставленной на стоянке около ЦУМа, Родик делился с Михаилом Абрамовичем и Оксой своими впечатлениями от нового знакомого. Они пассивно реагировали на его позитивные эмоции, будоражащие ум и заставляющие строить далеко идущие планы. Родик все сильнее осознавал, что начался новый этап жизни, непохожий ни на один из предшествующих, возможно опять, как и в Душанбе, требующий совмещения различных эго, напряжения всех сил, постоянного контроля над своими поступками и эмоциями. Это его одновременно страшило и радовало. Его спутники, не догадываясь о бушующих в нем эмоциях, весело обсуждали что-то свое. Родик не стал отвлекать их, а когда дошли до машины, молча снял ее с сигнализации и постарался сосредоточиться на планировании завтрашних проводов Калемана.

 

Глава 6

Родик, обретя новую жизненную Цель, по обыкновению, превратился, как говаривали в старину, из гонителя в ревнителя. Внешне он оставался прежним. Четко выполнял все текущее и необходимое, но для этого почти не использовал важнейшие качества своего мозга – творчество и анализ. Эта часть деятельности осуществлялась на уровне рефлексов. Зато достижение Цели происходило сверхэффективно и сопровождалось непрерывным генерированием идей, а деятельный характер Родика требовал их скорейшей реализации.

Так, организуя рутинную перевозку на склад светильников, он уже начал думать о помещении для их демонстрации. Проблема состояла в том, что денег в необходимом количестве не было. Он быстро перебрал ряд беззатратных вариантов. Сначала попытался найти партнера, имеющего недвижимость, заинтересовать его в будущих прибылях от продаж и тем самым отсрочить необходимость платежей. Однако, как только он объяснял, в чем состоит бизнес, интерес к его предложению у возможных партнеров тут же пропадал. Дороговизна товара страшила всех. Включившись с одобрения Евгении Григорьевны, но без исчерпывающей информации о Лейтенанте и Майоре в клубную деятельность, Родик попробовал использовать одно из имеющихся для этих целей помещение. Подходящих комнат оказалось несколько, да и технических противопоказаний не было, но клубная жизнь налаживалась недопустимо медленно. Идей, как привлечь нужных людей, у Родика хватало, но все они требовали времени, а его он себе не давал. Пришлось от планов объединения продажи светильников и клубной деятельности отказаться. Родик уже решил идти на поклон в банк, когда судьба преподнесла ему очередной подарок.

Позвонил Алексей и назначил встречу. Родик был готов к этому, зная, что должен отдать причитающиеся, как теперь называли, крышевые деньги.

Увиделись, как обычно, в кафе. Родик передал пакет и уже собирался уходить, но Алексей остановил его:

– Родион Иванович, нам нужен ваш совет.

– Все, что в моих возможностях…

– Тут старшие делили кое-что, и мне досталось два здания на Садовом кольце. Там раньше было предприятие. Его приватизировали, а директор пустился в коммерцию и попал по самое не могу. Типа вашего фуфлыжника Сергея. Ну, ему рога отбили и здания забрали. Что с ними делать – не знаем.

– Посмотреть надо…

– Может, сейчас подскочим? А то старшие икру мечут.

– Поехали.

Здания – одно двух-, а второе – трехэтажное – выходили фасадами на Садовое кольцо и имели довольно затрапезный вид. Подслеповатые ряды окошек, треснувшая штукатурка, облупившаяся и покрытая черной пылью когда-то розовая краска. Построены эти дома, вероятно, были еще в прошлом веке. Внутри все выглядело не лучше. Деревянные перекрытия ходили ходуном, многочисленные клетушки много лет не ремонтировались и были забиты видавшей виды однотипной мебелью, многочисленными сейфами, непонятного назначения электронным оборудованием.

– Да-а-а. Нужен серьезный ремонт, – заметил Родик. – Месторасположение отличное. Можно на первых этажах делать магазины, а на других – офисы. Но вложения…

– Возьметесь? – спросил Алексей.

– Хм… Мне нужно помещение метров сто – сто пятьдесят. Есть тут один бизнес. Однако платить за приведение этого бардака в порядок мне нечем. Так что…

– А если за счет нашей доли?

– Можно подумать. Только тут, вероятно, потребуется больше обозримой доли. Вот если подумать об оплате в счет аренды…

– Заметано. Что надо – отмусолим. Мы же не жлобы!

– Есть еще вопросы формальные. Потребуется полная перепланировка, включая изменение формы окон, прорубание дверных проемов на фасаде. В принципе это выливается в длительные согласования.

– В этом мы ничего не понимаем…

– Поясню. Если все делать по закону, то я этим заниматься не буду. Мне нужно помещение максимум через месяц, а согласования займут, возможно, даже годы. Здесь внутренняя часть кольца – центр. Все на виду.

– Если касается наших предъяв, то их не будет, а в районе свои кенты заправляют. Кого надо – забашляем. Кому треба – объясним.

– Я сегодня все прикину и завтра в первой половине дня дам ответ. Мне надо со строителями связаться. Посчитать. Учтите: за все сразу браться не буду. Разговор может идти о поэтапных работах. Сначала сделаю для себя. Например, вот это крыло первого этажа. А там посмотрим. Годится?

– Заметано. Так что, на сегодня расход?

– В общем – да. Хорошо бы, если нашелся хотя бы поэтажный план.

– Что есть – все дадим. Документы у директора. Он на втором этаже в другом крыле.

Пройдя по неубранным коридорам, Родик и Алексей вскоре остановились около относительно новой фанерованной двери со следом от недавно снятой таблички. За дверью оказалась стандартной советской планировки пустующая приемная, а через приоткрытую боковую дверь просматривался кабинет. За столом сидел невзрачно одетый почти лысый худощавый мужчина с бледным, испещренным морщинами лицом. Примечательными на этом лице были только глаза, выражающие безмерную усталость. Мужчина медленно поднялся и застыл в выжидательной позе. Родик понял, что перед ним провинившийся директор.

– Родион Иванович, скажите ему, что вам надо, – вместо приветствия заявил Алексей.

– Добрый вечер, – начал Родик. – Если возможно, то я хотел бы получить поэтажные планы.

– Есть такое. Вам копии подойдут?

– Конечно. Если есть какие-то еще документы, касающиеся зданий, то не мешало бы и на них взглянуть.

– Тут у меня папка. Хотите – я отдам ее всю. Сами разберетесь, – предложил мужчина, зачем-то поправляя замусоленный узел когда-то зеленого галстука.

– Давайте! Я позднее дома посмотрю. Извините, как ваше имя-отчество?

– Владимир Александрович…

– Вам расписку составить?

– Какие расписки, – перебил Алексей. – Это все наше. Дай сюда.

Мужчина еще больше сник и покорно протянул Родику потертую картонную папку.

Родик пролистал ее содержимое и спросил:

– Здания в собственности этого АОЗТ?

– Да, – бесцветно ответил Владимир Александрович.

– Можно взглянуть на уставные документы?

Тот вопросительно посмотрел на Алексея.

– Просят – давай, – скомандовал Алексей. – Вообще, все, что Родион Иванович скажет, выполняй.

Родик, получив еще одну папку и не желая забирать ее с собой, попросил разрешения ознакомиться. Беглый просмотр вызвал удивление, смешанное с опасениями:

– Алексей, тут более трех десятков акционеров. Вас среди них нет. Завтра они возмутятся, и все наши договоренности да и вложенные средства исчезнут. Они собственники, и все права…

– Родион Иванович, это вопрос не ваш. Я за слова отвечаю. Базара нет. Скоро будет один акционер – я. Так, Володя?

– Конечно-конечно, – встрепенулся директор.

– Да-а-а… Что ж, под вашу ответственность, Алексей, – согласился Родик и, обращаясь к Владимиру Александровичу, уточнил: – Вы директор именно в этом обществе?

– Он теперь всюду директор. Если что, по полной ответит. Любую бумагу подпишет. Опытный. Еще при социализме этой конторой руководил. Все тут знает. Гемор исключен, – заверил Алексей.

Родика покоробило поведение Алексея, но он не стал акцентировать на этом внимания и спросил:

– Владимир Александрович, вы могли бы подготовить доверенность и договор на проведение ремонтно-строительных работ?

– Доверенность на что?

– На представление вашего общества в различных организациях города.

– Угу. Сделаю. Завтра. На фирму или на вас лично?

– На фирму. Вот возьмите визитку. Я гендиректор. В договоре цену не ставьте. Напишите, что в соответствии с прилагаемой сметой, – пояснил Родик и, обращаясь к Алексею, сообщил: – Вроде бы на сегодня все. Я вас покидаю. До завтра!

Еще по дороге домой Родик в душе порадовался очередному подарку судьбы. Организовать ремонт не составляло для него большого труда. В Москве работало несколько строительных бригад из Таджикистана, руководителем одной из которых был Касым – брат сотрудника душанбинского кооператива Родика. Он иногда обращался к Родику с различными просьбами, и тот ему помогал. Поэтому была уверенность, что необходимые строительные работы можно выполнить быстро и недорого. Несколько смущало то, что вся эта недвижимость бандитским способом отнималась у законных собственников. Однако стало обыденным веянием наступившего времени, когда криминал правил бал, а те, кто противодействовал или не принимал правила игры, быстро уходили со сцены или превращались в подобие Владимира Александровича. Родик давно не относил себя к таким борцам и уже не раз пользовался плодами незаконных действий. Поэтому его сомнения не являлись муками совести, а скорее искрами самосохранения, и он отмел их, сосредоточившись на организационных вопросах.

Родик еще не знал, что произошел судьбоносный момент, и он обдумывает не ремонт, а свою важнейшую часть жизненного пространства на ближайшие годы. Сейчас же он рассматривал все как временное решение проблемы и только анализировал техническую состоятельность задуманного и подсчитывал в уме свои финансовые возможности, с нетерпением стремясь побыстрее припасть к телефону и начать действовать.

Не успел Родик закрыть входную дверь, как раздался телефонный звонок. Он крикнул Оксе, чтобы та подняла трубку, но реакции не последовало. Тогда Родик не разуваясь пробежал в столовую и ответил:

– Да… Привет, Миш. Только влетел. С партнерами все нормально. Даже подбросили интересное предложение. Завтра расскажу. Как у тебя?

– Все нормально. Ты помнишь, что завтра идем на концерт?

– Какой концерт?

– Майкла Джексона. Я же тебе говорил.

– У-у-у… Вспоминаю. Надо тащиться в Лужники. Там, наверное, сумасшедший дом будет.

– Это знаковое мероприятие! Такой поп-идол в Москве впервые!

– Идол, идол… Чертик на сцене. Да и на гомика он похож.

– У тебя все на гомиков похожи. Это выдающийся человек. Такие раз в тысячу лет рождаются. И неважно, какая у него ориентация.

– Ладно. Останемся каждый при своем. Сходим, посмотрим. Лейтенант и Майор тоже там будут?

– Конечно.

– Мне надо с ними кое-что обсудить. Странно, что они мне про концерт не напомнили. Я недавно в клубе с ними встречался.

– Они его фанаты. Просто не хотели от тебя гадости слушать. Завтра у «Метрополя» с утра его поджидать будут. Что-то типа карнавала ожидается.

– Валтасаров пир. Жрать скоро будет нечего, а они идола на руках носить задумали. Хотя, если вспомнить историю, в такие времена всегда к шаманам обращались.

– Завтра прямо с работы двинем. Инна у меня бредит этим концертом.

– А я Оксе забыл рассказать. Тоже, наверное, обрадуется. Давай, до завтра. С утра буду в офисе – все обсудим. Мне надо срочно сделать несколько звонков.

Родик разъединил линию и набрал номер Касыма – бригадира строителей из Таджикистана.

– Салом, Касым. Как дела?

– Ассалому алайкум, Родион Иванович. Слава Аллаху, жаловаться не на что. Работаем.

– Мне надо срочно сделать капремонт помещения. Возьмешься?

– Как я могу вам отказать! Все другое отодвину, но сделаю. Только посмотрю и сразу буду приступать.

– Завтра к одиннадцати ко мне в офис можешь подъехать?

– Хоп!! В одиннадцать буду.

– Отлично! Жду. До завтра!

Во время разговора появилась Окса и начала накрывать к ужину.

– Слушай, я тебе забыл сказать. Завтра идем на концерт Майкла Джексона, – сообщил Родик, положив трубку. – Миша зачем-то билеты взял.

– Ничего себе… Я давно мечтала, но не знала, где билеты достать. Здорово, а то засиделись дома. Никуда не ходим.

– Закудахтала. Я бы лучше в театр сходил, но за неимением гербовой… Действительно редко выбираемся. Так нельзя – отупеем. А кто виноват? Ты, когда жила в Душанбе, ни одного концерта не пропускала, а здесь стала домоседкой. Активность всю растеряла. Взбодрись! Небось о том, что этот гений в Москве, знала, а молчала!

– Знала, конечно! Но что толку? Ты постоянно занят. Подруг у меня здесь нет. Москва – такой город… Никак не привыкну. Все здесь не так. Мерзну я. По солнцу скучаю.

– Привыкай. И запомни… В будущем культурная программа на тебе. Общайся с Лейтенантом. Она тебе будет дефицитные билеты доставать. Следи за репертуаром театров и гастролями. Я с удовольствием компанию составлю, а нет – так с Инной сходишь. Да и Наташку с собой будем брать, а то ребенок совсем без моего участия растет. Видимся только по выходным. Да и то по системе «магазин – ресторан». Так из нее неизвестно кто вырастет. Ты как полагаешь?

– Иди за стол. Будем ужинать, а то все остынет, – вместо ответа предложила Окса.

Родик хотел возмутиться, но передумал и молча поужинал. Потом взял книжку и удалился в спальню, забыв, что хотел позвонить Серафиме и Саше.

Первую половину следующего дня Родик вместе с Касымом посвятил осмотру нового помещения и планированию ремонтных работ. Оно показалось Родику совсем запущенным, но для его целей перспективным. Капитальных внутренних стен почти не было, что создавало возможность обустройства единого помещения для будущей выставки светильников. Мешали только многочисленные печи, сохранившиеся еще с прошлого века и не разобранные за все годы социализма, несмотря на наличие центрального отопления. Разборка этих монстров не представляла труда, но требовала латания дыр в перекрытии и кровельных работ, что в достаточной мере усложняло задачу. Проблемой было оформление фасада, включая рекламные витрины и даже вход. Здание в облюбованной Родиком части не имело дверей со стороны фасада, выходящего на Садовое кольцо, а окна никак не ассоциировались с понятием «витрина». Родик принял решение один из оконных проемов превратить во вход, расширив его и пристроив небольшое крылечко, а остальные окна соединить общим остекленением. Подобные работы требовали согласований с большим количеством инстанций, но времени на это не было, и, посоветовавшись с Владимиром Александровичем, Родик решил пойти на самострой.

В целом все было ясно, но требовалась детализация и проработка конструктивных решений.

Возвратившись в офис, сначала воплотили задуманное в эскизном проекте, который Родик начертил собственноручно. Касым описал основные этапы и составил предварительную смету, оговорив наличие ряда возможных осложнений, связанных с ветхостью стен и перекрытий. Наконец родился предварительный договор. Родик выдал аванс, а Касым обещал уже со следующего дня начать ремонт.

Родик предупредил Алексея о прибытии бригады и необходимости обустройства быта рабочих. Тот обещал создать максимально благоприятные условия. В подтверждение его обязательств позвонил Владимир Александрович и сообщил, что получил необходимые указания, заверив Родика в обеспечении личного контроля в том числе и за готовностью к вечеру жилья для таджиков. Родик не стал вникать в подробности, поскольку появились Окса и Инна, а ограничился только просьбой о немедленном извещении его в случае появления проблем.

Положив трубку, он поприветствовал нарядно одетых женщин и невольно сравнил их. Инна, будучи почти на десять лет старше Оксы, давно потеряла привлекательность. Ее броский макияж, вероятно, скрывал морщины и другие возрастные изъяны, а нелепый парик довершал несуразный вид.

Родик, по своему обыкновению, начал размышлять над превратностями времени, но его отвлек Михаил Абрамович:

– Родик, пора ехать. Машину, вероятно, придется оставлять где-то далеко от Лужников и идти пешком, а погода мерзкая. Дождь моросит.

– Оставим у Новодевичьего. Я место знаю. Идти там минут десять. Не паникуй. У нас еще уйма времени. Полагаю, что перед таким шоу да и с учетом погоды не грех пропустить по сто грамм. Девчонки, марш в переговорную и сварганьте какую-нибудь закуску. У меня индийский виски есть. Серафима удружила целый ящик. Для вас – школьный джин. Ну а Миша – как всегда. Я много чему его научил, но только не выпивке. Инна, тебе повезло с мужиком. Да и мне не меньше. Ведь должен быть в коллективе хоть один трезвый человек. Опять же экономия для предприятия. Я после аварии пьяный за руль не сажусь, а держать водителя накладно.

– Что за школьный джин? – спросила Инна. – Я только «Бифитер» пробовала. Да и то с тоником.

– Тот же английский. Я его так называю. В этом идиотском языке, который мне никак не дается, все слова имеют несколько значений в зависимости от произношения и от того, как их читают недоучки типа меня. На самом деле это скал джин. Если переводить, то получается неприятное. Вот я и прозвал его «скул» – школьный. Тут из-за этого анекдот случился. Моя дочка со своей подружкой, поверив этой хохме, попробовали. Опьянели. В общем, полная потеха случилась…

– Ты хочешь, чтобы и с нами потеха случилась? А вина у тебя нет?

– Чего нет, того нет. А вот водичка сладенькая есть. Разбавим, и получится вино.

– Давайте, алкоголики, закругляйтесь. Опоздаем, – поторопил Михаил Абрамович.

– Ну вот. Тут пришел Джон и все опошлил, – разливая напитки, пошутил Родик. – Торопиться некуда… И отцы наши пили по единой… Давайте. Еще одну… Теперь стремянную… Погнали. Я на всякий случай остатки захвачу. Думаю – не помешают. Целый день моросит, а сидеть придется на открытом воздухе. Зонтики взяли?

Машину Родик припарковал около здания знаменитого при социализме валютного магазина «Березка». По лобовому стеклу струились дождевые потоки, и вылезать на улицу Родику не хотелось. Все же, подчиняясь общему настрою, он, раскрыв над Оксой зонт, поплелся к Лужникам.

Уже у железнодорожного моста появилось первое милицейское оцепление. Дальше – больше. У Родика начало создаваться впечатление, что служителей правопорядка не меньше, чем зевак и зрителей. Он объяснил такое желанием всей милиции столицы полюбоваться на рок-идола. Между милиционерами сновали поющие и визжащие группки разновозрастных граждан, создающих массу препятствий и шума. Это не только портило настроение, но и не позволяло обходить многочисленные лужи. В конце концов Родик промочил ноги и покорежил зонтик. Наконец они пробились на свои места и уселись на мокрые сиденья, стараясь согреть их теплом собственных тел.

– Может, позволим себе еще по глоточку, – предложил Родик. – Не пьянства ради, а сугрева для.

Женщины отказались, а Родик отхлебнул хороший глоток. Оглядевшись, он заметил:

– Народу что-то не так много. Надо быть идиотами, как мы, или фанатами, чтобы в такую погоду слушать завывания заморского идола. Какого черта я сюда приперся? Заболеть еще не хватало!

– Родик, ты невыносим, – огрызнулась Инна. – Такое происходит в нашей стране впервые. Он гений…

– Ладно, ладно… Миша мне это уже пел. Ради вас все стерплю.

Вскоре на сцене, по обе стороны которой были сооружены экраны, где дублировалось действие, плохо различимое с дальних рядов, появились музыканты и начали исполнять зажигательную, по мнению основной массы зрителей, музыку. Родика больше волновали его промокшие ноги. Очень не хотелось простужаться в самый разгар достижения Цели. Он уже проклинал тот момент, когда согласился пойти на этот концерт, пока доставляющий ему только дискомфорт.

– Где же ваш любимый идол? – поинтересовался он у своих спутников. – Вон уже всю сцену дождь залил. Как он там будет двигаться своей скользящей походкой? Как и я, ноги промочит и замерзнет, бедный Маугли. Да и шум какой развели!

– Ох, Родик! Ничего ты не понимаешь. Не ворчи! Скоро все начнется, – пояснила Инна, окинув Родика презрительным взглядом.

Однако ничего не начиналось. Музыканты, вероятно промокнув, покинули сцену. Их сменили полотеры, старающиеся убрать со сцены воду. Похоже, им это не удавалось. Дождь совсем разошелся. Родик устал держать полураскрытый из-за поломки зонт и, приспустив его купол, устроил некоторое подобие капюшона, почти потеряв при этом обзор. В результате он пропустил момент, когда наконец появился долгожданный Майкл, и догадался о наступлении столь «судьбоносного» события только по реакции трибун, разразившихся какофонией звуков. Начался концерт, во время которого Родик в основном думал о том, когда же действо кончится и можно будет быстро добежать до машины, доехать до дома и залезть в горячую ванну. Несколько раз он прикладывался к бутылке с виски, но это не помогало, а, наоборот, вызывало какой-то нездоровый озноб.

 

Глава 7

– Всем привет! Миша, что нового? – входя в офис, поинтересовался Родик.

– Работаем. Пока…

– Что за грусть?

– Ты не в курсе? Наш вождь издал Указ о роспуске народных депутатов. Вся страна гудит…

– Не слышал. Я обменом рублей занимался. Потом на складе торчал. Ну распустил и распустил. Может, и правильно… Эти народные депутаты только воду мутят. Хотя и вождь не лучше.

– Ты что! Сейчас как с ГКЧП начнется.

– Брось ты! ГКЧП – нарочно придуманная страшилка, а здесь пугать нечем. Народу декларировали свободу. Если что и изменится, то это шило на мыло. Хасбулатов и Ельцин – трепачи одного плана. Их оппозиционность не имеет базиса. У Ельцина огромный кредит доверия. Успокойся. Лучше скажи, Лейтенант или Майор мне звонили?

– Не было такого! А вот Касым несколько раз звонил. Унего что-то несрочное, но твое вмешательство нужно.

– Попробую с Владимиром Александровичем связаться. Может, он там… – набирая номер, отозвался Родик и, услышав в трубке уже запомнившийся бесцветный голос, поприветствовав, спросил: – Касыма случайно рядом нет? Он меня разыскивал.

– Где-то здесь. Могу посмотреть. Куда ему перезвонить?

– В мой офис. У вас там все в порядке?

– Не совсем. Он снял перегородки и печи снес. В результате пол второго этажа просел.

– Это не здорово!

– Не то слово! Я ответственность на себя брать не хочу. Люди могут пострадать…

– Пусть Касым позвонит. Решим…

– Что эта развалина рушится? – спросил Михаил Абрамович. – Этого следовало ожидать. Дом-то еще дореволюционный.

– При чем тут это?.. Ты лучше политику обсуждай. В строительстве ты не копенгаген.

– Напрасно ерничаешь. Ельцин нарушил конституцию. Это очень серьезно. Попахивает государственным переворотом.

– Кто его может сделать? Да и чем? Языком? Может, президент сам себя свергать будет? Не смеши, а насчет строительства успокою. Вероятно, просто пролет для дерева велик получился. Почти двенадцать метров. Надо промежуточные опоры поставить. Не хотелось, конечно. Лаги-то там из лиственницы толщиной с полметра. Они за сто лет стали как металлические. Топор отскакивает, но срощены, хотя и очень мудреным шипом. Думаю, в этом месте и провисли. Касым перезвонит – пояснит. Думаю, что проблема решаема.

– У тебя все просто…

– На этом стоим. Наусложнялись уже…

В это время раздался телефонный звонок.

Родик поднял трубку:

– Касым, привет! Докладывай… Я так и предполагал… Не смертельно… На месте надо решать. Я сейчас подскочу.

– Прорабом поехал работать? – иронично спросил Михаил Абрамович.

– А что? У меня наследственность. Дед с прораба на строительстве Балахнинского комбината начинал. Там и мама моя родилась. А уж в стройотрядах я отметился по полной. Первые деньги там заработал. Немалые, кстати. Увидишь, это строительство нам много чего даст.

– Музей зарубежной светотехнической мысли. Кто за такие цены люстры покупать будет?

– Приземленный ты человек, Миша. А имидж? А новое направление?

– У нас этих направлений с твоей легкой руки одним местом ешь. Мобильная телефония тебя ничему не научила?

– Научила. Именно поэтому я и взялся за светильники. Они в каждом месте. Не наградил Бог человека ночным зрением. Это не менее нужно, чем хлеб. А какими светильниками будем заниматься, время покажет. Лиха беда начала! Я побежал. Проявятся Лейтенант или Майор – постарайся меня с ними связать. Скажешь, что хочу обсудить клубные вопросы.

– Опять… Ты же на этом еще летом крест поставил. Сам же смеялся… Хочешь теперь массовиком-затейником стать?

– Миша, дорогой, время стремительно все меняет. Ты же сам только что мне внушал, что в стране переворот. Может, я президентом хочу стать, а клуб как предвыборный трамплин использую.

– Дошутишься. Ты хоть понимаешь, что Верховный Совет – вторая власть. Они могут президента сместить.

– Теоретически. Они и при социализме те же права имели. Многих сместили? Трепалогический это орган. Есть в мире более серьезные силы. Хватит меня в политику втравлять. Привет! Сегодня уже не появлюсь.

Выезжая из двора, Родик подумал: «Миша прав. Надо мне привыкать к анализу политической обстановки. Газеты регулярно начать читать, телевизор смотреть, а то как я взятые на себя перед Комиссией обязательства исполнять буду. Это я перед сотрудниками хорохорюсь, а надо бы с Евгенией Григорьевной связаться. Дело то, может быть, серьезное, требующее какого-то реагирования. С другой стороны, я еще ничего из обещанного ей не произвел. Только наметки. Что ее беспокоить? Если бы была угроза, сама бы меня дернула».

Родик въехал во двор ремонтируемого здания, но припарковать машину не смог. Двор был завален строительным мусором.

«Сейчас Касым получит, – переключил мысли Родик. – В центре города свалку устроил, как в кишлаке. Владимир Александрович тоже хорош. Трудно с ним будет! Похоже, сломали его. Лишили хватки и инициативы, а может, и всегда он таким был».

Родик развернулся и поставил машину около якоря, украшающего вход в кинотеатр «Новороссийск». Выйдя, он огляделся в поисках запрещающих знаков, но ничего похожего не заметил.

Касым встретил Родика у входа.

– Салом, ты чего бардак развел? Не пройти, не проехать. Административную инспекцию ждешь? Из твоей зарплаты штраф вычту, – еще издалека возмутился Родик.

– Ассалому алайкум, Родион Иванович, не наша вина. Демонтировать много пришлось. До нас все ремонты делали друг на друга. По пять-десять слоев снимали. Да еще эти печи… Сегодня уже четыре контейнера увезли.

– Ладно, пойдем посмотрим.

Войдя в помещение, Родик ужаснулся и застыл в дверном проеме, боясь двигаться дальше.

Потолок, зияющий огромными дырами, через которые было видно небо, грозил вот-вот обрушиться. Его удерживали лишь консольно свисающие обрезки массивных деревянных балок, ранее опирающиеся на печные конструкции, а сейчас закрепленные только заделкой в стенах.

– Понятно, почему при социализме печи не трогали, – констатировал Родик. – Ты когда первую печь снес – не увидел, что лишил конструкцию опоры? Срочно установи временные подпорки!

– Материала нет. Стены толстые. Лагу крепко схватили. Мы пытались их сдвинуть. Не получилось. Выдержат.

– Не умничай. На Аллаха надейся, а сам не плошай. Гони своих нукеров во двор. Пусть старые доски пола сколачивают и с шагом метр подпирают. А завтра домкратами перекрытие поднимешь и ферму подведешь.

– Ферма варить надо из железа.

– Естественно. Закажи двутавр и лист.

– Хоп. Двутавр какой?

– Не меньше двадцать шестого номера, а лист восьмерку-десятку.

– Хоп. Сейчас заказ буду делать.

– Подожди. Эскиз прикинем. Обопрешься на стены. Вот так… Ясно.

– Хоп. Метров девяносто нужно. Я пошел.

– Стой. Сначала подпорки временные поставь, а потом все остальное. Ты печные фундаменты зачем до земли разобрал? Домкраты на что опирать будешь?

– Не получилось, муаллим [14] . Они развалились. Старые, на глине сложены. Как на них все держалось, Аллах только знает! Им больше ста лет. Вот денежки нашли прошлого века.

Касым протянул Родику две блестящие, словно их специально чистили, монетки.

Родик взял и тут же узнал царские пятирублевки золотой чеканки.

– Много таких денежек нашли? – иронично спросил он.

– Большую косушку [15] насобирали. Они в тряпке между кирпичей валялись.

– Куда дели?

– В мусор бросили. Зачем нам столько медяшек? Это я для детей взял. Пусть на монисту привяжут.

– А то, что они так блестят, не удивило?

– Мелочь всегда блестит.

– Знаешь, сколько такая «мелочь» стоит?

– Ничего не стоит.

– Ошибаешься! Это золотые монеты. Царские пятирублевки. Каждая долларов пятьдесят стоит.

– Какое золото? Не шутите, Родион Иванович, они же легкие, а золото тяжелое.

– Не сомневайся, Касым. Я в таких делах не ошибаюсь.

Рабочие, уже направившиеся во двор сколачивать подпорки, услышав разговор, остановились. Один из них задумчиво произнес:

– Я помню, куда мы их выбросили. Сейчас найдем.

С этими словами он выбежал из помещения. Остальные, включая Касыма, последовали за ним.

– Сначала потолок подоприте! – крикнул им вдогонку Родик, но никто его уже не слушал.

Ничего не оставалось, как последовать за всеми. Во дворе Родик застал живописную картину. Таджики прыгали с одной кучи мусора на другую, делая на родном языке предположения о местонахождении клада.

– Касым, прекрати это безобразие, – потребовал Родик. – Никуда ваши драгоценности не денутся. Сначала подпорки сделайте, а потом хоть до утра ищите. Буратины хреновы!

– Мало-мало посмотрим, Родион Иванович, – отозвался Касым. – Они где-то тут. Я их сам в носилки ссыпал.

Азарт, овладевший таджиками, передался и Родику. Он походил между кучами в надежде различить блеск золота, но вскоре устыдился своего порыва и решил, пока страсти не улягутся, побеседовать с Владимиром Александровичем. Тот сидел в своем кабинете и читал какую-то газету.

– Еще раз приветствую. Больших причин для волнений не вижу, – пожав вялую руку, произнес Родик, устраиваясь без приглашения на стоящем рядом со столом стуле. – Сегодня поставят временные подпорки, а завтра поднимут и укрепят перекрытия.

– Дело ваше. Вы человек грамотный. Своим сотрудникам я на всякий случай дал под расписку команду в аварийные помещения не заходить, – отложив газету, пояснил Владимир Александрович.

– Что про ельцинский Указ пишут?

– Да это у меня реклама. Политика меня уже давно не волнует. Мне что Ельцин, что Руцкой, что Макашов, что Янаев – все одно. Державу развалили, людишек типа меня на помойку выбросили. У меня теперь новые начальники…

– Знаете, таджики клад в печке нашли, – желая сменить тему разговора, сообщил Родик. – Золотые пятирублевки. Решили, что это медяшки, и выбросили. Теперь в мусоре копаются. Ищут.

– Много нашли?

– Не видел, но говорят, что много.

– Надо в милицию сдать.

– Хм… Насчет сдачи клада лет восемь назад в Харькове на заводе Малышева случай был… Экскаваторщик копал траншею и огромное количество золота и камней нашел. Сложил в сапог и отнес в первый отдел, надеясь получить законные двадцать пять процентов, а может, просто испугался. В общем, завод почти месяц не работал. Обсуждали вопрос, дурак он или нет. Ответ через несколько месяцев появился. Выплатить ему ничего не выплатили, а уголовное дело завели. Оказалось – не все сдал. Надо нам это?

– Да черт с ними! Забудем. Я, знаете, тоже на богатство позарился. А результат?..

– Пойду таджиков взбодрю, а то они золотой лихорадкой заболеют, – прервал Родик, не желая слушать историю жизни Владимира Александровича, главную беду которой он знал от Алексея. – Не прощаюсь. Я здесь сегодня долго буду. Постараюсь еще зайти.

 

– Заходите. Чаем напою. Домой часов в восемь поеду.

– Спасибо, с удовольствием воспользуюсь вашим предложением.

Во дворе продолжались поиски, но теперь они были похожи на археологические раскопки.

– Нашли чего? – спросил Родик.

– Нет, – за всех ответил Касым. – Много камней, а монетки маленькие.

– Кончайте искать иголку в стоге сена, – предложил Родик. – Сейчас займитесь делом, а завтра я вам металлоискатель добуду. Мусор этот обещаю сегодня никто вывозить не будет, а перекрытие может рухнуть. Тогда вы и зарплаты лишитесь. Это я вам тоже обещаю. Касым, командуй.

Таджики, привыкшие к беспрекословному подчинению, нехотя оторвались от своего занятия и, подчиняясь командам бригадира, стали готовить подпорки. Родик, понимая, что оставлять их одних нельзя, прислонился к стене здания и наблюдал за работой.

Смеркалось. Родик пересчитал заготовки и, решив, что их для начала достаточно, распорядился начать установку крепления перекрытия. Касым, отдав по-таджикски необходимые команды, спросил:

– Родион Иванович, можно я одного оставлю здесь сторожить?

– Касым… Кто ночью будет копаться? Да и не знает никто. А впрочем, делай как хочешь. Мне важно, чтобы сегодня намеченные работы были выполнены.

– Спасибо, муаллим. Сегодня сделаем все… А этот, чем золото ищут… Когда дадите?

– О-хо-хо. Пойду позвоню и постараюсь договориться, но за аренду оборудования будете платить сами.

– Хоп. Заплатим. Лишь бы найти. Мы уж боимся, не ушли ли они с теми контейнерами.

– Работайте, новоиспеченные кладоискатели. В этих кучах монеты найти даже с металлоискателем очень трудно. Он же на любую железку будет реагировать, а их тут немало. Ладно… Утро вечера мудренее. Уйду на полчасика. Смотрите, работайте.

Родик нехотя поплелся в кабинет Владимира Александровича. Тот, увидев его, начал не спеша колдовать вокруг электрического чайника. Вскоре послышалось характерное шипение и на столе появились чашки, издающие приятный, но незнакомый Родику аромат. Он хотел поинтересоваться его происхождением, но передумал, представив, как этот человечек с неизменной грустью в глазах пустится в нудные объяснения.

Возникла пауза, во время которой Родик, прихлебывая чай, сосредоточенно листал записную книжку в поисках номера телефона своего давнего знакомого, командующего расположенным в Подмосковье специализированным саперным подразделением. Они познакомились еще в конце семидесятых на Семипалатинском полигоне, когда Валя (так его звали) был еще лейтенантом, а Родик – младшим научным сотрудником. Они сдружились и одно время встречались семьями. Однако после ухода Родика из института общение сначала стало эпизодическим, а в последние годы ограничивалось редкими телефонными звонками.

Наконец Родик нашел нужный номер и, чтобы разрядить затянувшуюся паузу, спросил:

– Я позвоню?

Владимир Александрович грустно кивнул, и Родик принялся крутить диск. Со второго раза он дозвонился:

– Валя, привет! Жмакин. Не забыл боевого товарища? Как дела?

– Рад тебя слышать, Родик. Все по-старому. Служу… Пока.

– Ты об Указе президента или увольняться надумал?

– Указы – это не про нашу честь. Нас приказы волнуют. Мне до момента «ч» меньше года осталось. Буду рапорт подавать и по твоему примеру в коммерцию двигать.

– Вольному воля – спасенному рай. Надумаешь ко мне – приходи. Что-нибудь вместе замутим.

– Надо обсудить. Тут в твоем институте на каэнтээсе [16] был. Про тебя легенды слагают. Говорят, миллионером стал.

– Хм… Это с какой стороны посмотреть. Как нас учили, все относительно. Тут впору эпитафии сочинять. Не просто на моем поприще. Не думай, что жалуюсь. В целом все движется в нужном направлении, но…

– А кому просто? У тебя хоть все в одних руках, а у нас лебедь, рак да щука.

– Как семья?

– Да по-старому. Лучше скажи, как ты в разведенном состоянии существуешь?

– У меня есть женщина… По дочери, конечно, скучаю. Лена наше общение не ограничивает, но его организация в лучшем случае в выходные удается. Обратного хода нет… Что тут скажешь? Се ля ви! У меня к тебе просьба.

– Что еще от тебя ждать? Так не позвонишь…

– Каюсь и признаю. Жизнь такая… Мне на день-другой миноискатель или что-то подобное для обнаружения металла надо.

– Разное есть. Тебе для чего?

Родик кратко изложил ситуацию, а в конце заметил:

– Мне на этот клад наплевать. Да и не я его обнаружил, а тем более потерял. Просто таджики, пока эти монеты не найдут, работать только из-под палки будут, а меня сроки жмут. Да и надсмоторщиком быть не хочется. Есть чем заняться.

– Ставь бутылку. У меня есть американский металлоискатель. Для изучения недавно прислали. Завтра я в министерстве к десяти должен быть. Часов в тринадцать могу с тобой встретиться. Диктуй адрес…

– Проще. Я тебя у кинотеатра «Новороссийск» ждать буду. Мой объект с ним соседствует. Сориентировался?

– Конечно.

– Отлично. Потом куда-нибудь завалимся и пообщаемся. Ты свою аферу с детскими книжками не оставил?

– Почему аферу? Издаю. Расходятся, как пирожки в блокадном Ленинграде.

– Ну и аллегории у великого детского писателя. Презентуй завтра что-нибудь с автографом. Я тут одному господину обещал библиофилом стать.

– Обязательно! Только обещай не ржать, как в прошлый раз.

– Тогда я не понимал, что такое коммерция. Считал книгу чем-то божественным, не допускающим обыденности. Возмущался советскими политкорректными поделками. К ним и твои опусы относил. Каюсь… Заблуждался. Это обычный товар народного потребления. Теперь уже не дефицитный.

– То-то. Поумнел. Кстати, тогда в сравнении с нашими доходами это была коммерция. Сейчас издательство платит крохи, хотя издает охотно.

– Сам издавай. Сам продавай.

– Видишь, как ты продвинулся. Исходный капитал нужен.

– Завтра обсудим. Может, еще чего-нибудь придумаем. Ты ведь идеями по-прежнему фонтанируешь?

– Уже не так. Старею. Сапогею.

– Не прибедняйся. Давай до завтра, а то все темы исчерпаем.

Родик разъединил линию и обратился к Владимиру Александровичу:

– Спасибо! Пойду таджиков контролировать.

Тот оторвался от газеты и, привстав, протянул руку для прощания. Родик пожал влажную ладонь, пытаясь поймать взгляд хозяина кабинета, но ничего не получилось. Он как будто разглядывал что-то на противоположной стене. Родик инстинктивно оглянулся и, хмыкнув, вышел.

В ремонтируемом помещении кипела работа. Родик молча походил и, одобрительно кивнув, направился во двор. Там одиноко слонялся между кучами мусора молодой таджик, что-то высматривая в скудном уличном освещении.

– Откуда ты? – спросил от нечего делать Родик.

– Из Куляба, око. [17]

– Был я там недавно. Здорово вас войной потрепало.

– Отца и брата убили. Хорошо, амак [18] сюда забрал.

– Да-а-а… Жаль Таджикистан. Возвращаться собираешься?

– Плохо здесь, око. Однако денег на свадьбу надо заработать. Пока нет.

– Вот золото найдешь и разбогатеешь.

– На чужом добре не разбогатеешь. Да и все придется сахибу [19] отдать.

– Если найдете, я прослежу, чтобы поделили поровну.

– Рахмат [20] , око.

Родик развернулся и столкнулся с Владимиром Александровичем:

– Извините, не слышал, как вы подошли. Домой?

– Рабочий день кончился.

– Да-да. До завтра. Я часам к двенадцати появлюсь.

– Я буду на месте. До завтра.

Родик проводил взглядом понурую фигуру Владимира Александровича и подумал: «Вот времена. Сломали человека. А ведь, вероятно, был успешным. Полковник, директор. Приличная зарплата. Что надо? Пошел в коммерцию, желая разбогатеть, а в результате потерял все. Даже себя. Сколько таких? Надо ли их жалеть? Куда их девать? Ведь пользы от них уже не будет. Улицы подметать не пойдут. Будут просиживать штаны в офисах. Чаи заваривать и газеты читать, радуясь чужим бедам и завидуя успехам…»

– Родион Иванович, – прервал размышления Родика Касым. – Езжайте домой. Все сделаем.

– Боюсь, что опять начнете кладоискательством заниматься. Кстати, я договорился, чтобы вам завтра оборудование для этого привезли. Потерпите.

– Не беспокойтесь. Под мою ответственность.

– Ладно. Поеду, а то мне еще чертеж фермы делать. Но смотри…

Утром, завтракая, Родик прослушал информацию о том, что ночью собирались народные депутаты и приняли решение считать Указ Ельцина государственным переворотом.

«Опять революция, но, полагаю, управляемая, – подумал он. – Двоевластие кончается. Это неизбежно. Повоюют и договорятся. Создадут какую-нибудь коалицию и по западному образцу парламент. Об этом давно трезвонят. Понаедут заморские советники, и строительство демократии продолжится. Денег, вероятно, дадут. Интересно, кто все это режиссирует. Не та ли организация, в которую меня завербовали? Тогда понятно, почему они помалкивают. Им опасаться нечего. И те и другие возврата к социализму не хотят. Просто борются за власть. Выбор, вероятно, уже сделан в пользу Ельцина. Его Запад поддерживает, да и силовики под ним. Однако не всем это ясно и заварушки не избежать, но волноваться, судя по молчаливому поведению Комиссии, не стоит. У меня теперь появился “барометр”. Хотя, кто знает? Россию умом не понять».

С такими мыслями Родик приехал в офис. Там царила обычная рабочая атмосфера. Михаил Абрамович попытался втянуть Родика в дискуссию о происходящем, но тот уклонился, безапелляционно заявив об отсутствии принципиальных различий между деятелями Верховного Совета и ельцинистами. В заключение он сказал:

– Кто из них какой демократ, не знаю. Все одним миром мазаны. Ельцин, очевидно, осмысленно пошел на незаконную провокацию, способную обострить ситуацию и на этой волне разрешить назревшие противоречия. Вероятно, все просчитано. Не с похмелья же он закрыл то, с чем ассоциировали демократические процессы. Надо спокойно работать и не лезть в политику. Неделя-другая и все успокоится. Сменят шило на мыло, и начнется строительство политической надстройки по западным образцам.

– Самоуверенный ты, Родик. Всем бы твой нахрап, – заворчал Михаил Абрамович. – Вот я…

– Вот ты, – прервал Родик. – Да и все остальные. Лучше послушайте, что произошло на нашей стройке. Много интереснее, чем политические баталии…

Тут он поведал сотрудникам историю поиска и утраты клада. За обсуждениями и текущими делами незаметно пролетело время. Родик, взглянув на часы, понял, что опаздывает на встречу с Валентином.

Валентина он заметил еще издали. Тот стоял около новой белого цвета «восьмерки» и озирался, вероятно, в поисках Родика. Родик отметил, что тот поседел, а его и до этого крупная, грузная фигура явно прибавила в весе.

Родик посигналил, привлекая его внимание. Валентин заметил и, улыбнувшись, приветственно помахал рукой. Припарковавшись впритык к «восьмерке», Родик выскочил из машины и попал в крепкие объятия.

– Рад видеть тебя в боевом состоянии, – в ответ попытавшись приподнять Валентина, поприветствовал Родик. – То ли ты потяжелел, то ли я ослабел. Извини, чуть в офисе задержался. Новую машину купил?

– Привет, пропащий! Не тебе же одному толстеть и богатеть. Мы тоже кое-что зарабатываем, – отозвался Валентин, любовно погладив автомобиль.

– Обмыть требуется.

– В ней уже нет ни одной необмытой детали, но выпить всегда полезно.

– Мы это с тобой сегодня проделаем. Уймем только народные волнения. Где агрегат?

– Да вон на заднем сиденье лежит.

– Забирай и пойдем. Нам в этот дом. Возможно, они уже все нашли и мы сразу приступим к главному. Я тут пункт питания на Богдана Хмельницкого знаю. Тихо и уютно…

Против ожидания около куч с мусором, которые за ночь стали гораздо более упорядоченными, что явно свидетельствовало о возобновлении поисков, никого не было. Родик и его спутник прошли в здание. Бригада работала в помещении, заканчивая крепеж перекрытия.

Родик поздоровался и поинтересовался, где Касым. Оказалось, что он в кабинете Владимира Александровича. Товарищи направились туда, но столкнулись с Касымом на лестнице.

– Салом, – поприветствовал Родик. – Ты свое обещание выполнил. Видел. Все нормально. Вот тебе проект фермы. Можешь металлопрокат заказывать. Я свое обещание тоже выполняю. Знакомься, Валентин Георгиевич. Он вам любую железку в стоге сена найдет. Или уже нашли?

– Ассалому алайкум, рахмат. До полуночи работали. Не до золота было. Устали и спать легли. Утром опять строили. Почти все готово. Теперь будем искать с уважаемым Валентином Георгиевичем. Пойду рабочих звать.

– Хитришь! Ну да ладно. Беги, мы здесь подождем.

Поисковая работа даже у Родика, заинтересованного только в скорейшем завершении процедуры, вызвала азарт. Металлоискатель то и дело издавал призывный свист. Начинались интенсивные раскопки среди битых кирпичей, кусков штукатурки, обломков дерева. Вскоре обнаруживалась очередная железяка. Куча таких ржавых и испачканных в цементе предметов различного назначения росла с неимоверной скоростью, а золото, как ему и положено, в руки не давалось. Так продолжалось более трех часов. Наконец Валентин, сделав контрольный проход в обратном направлении и обнаружив только одну случайно пропущенную кованую скобу, констатировал:

– Фокус не удался. Клада, имеющего признаки металла, здесь нет. Либо его не было, либо кто-то нашел до нас.

– Монеты могли уйти с одним из четырех вчерашних контейнеров, – предположил Касым.

– Или твои нукеры сегодня ночью успешно поработали, – заметил Родик. – Важно, что проблема исчерпана. Теперь это ваше внутреннее дело, которое не должно влиять на ход строительных работ. И без того кучу времени потеряли. Касым, оговоренные сроки в три недели должны быть соблюдены.

– Родион Иванович, объем работ стал больше. Не успеем.

– Я так не считаю. Непредвиденные моменты действительно появились. Не более того. Увеличивайте рабочий день. Деньгами учту, а времени – нет. Спорить не будем! Нам с Валентином Георгиевичем еще много чего обсуждать. Как я говорил, Касым, его работа должна быть оплачена.

Касым порылся в кармане куртки и, достав две золотые монетки, протянул их Валентину. Тот покрутил их в руках и задумчиво произнес:

– Я бы тоже их за золотые не принял. Однако что мне с ними делать?

– Начни собирать коллекцию, – шутя посоветовал Родик.

– Разве что… Спасибо. Родик, я вообще-то на оплату не рассчитывал. Это дружеская услуга. Возьму одну на память. А вторая пусть у Касыма останется. Справедливо?

– Вполне, – согласился Родик. – Состаритесь – по золотому зубу вставите. Хотя можете и сейчас фиксы сделать. Полагаю, они скоро, как прохоря, кепари и феня, в моду опять войдут. Ладно, кончайте разглагольствования и по коням. Нас ждут великие дела. Касыма на стройке, а нас.. Тут рядом. Всем общий привет, мы вас покинули.

Заведение, куда Родик пригласил Валентина, располагалось в десяти минутах ходьбы и еще совсем недавно было затрапезным кафе, в котором Родик, учась, как и все активисты партии и комсомола, в Университете марксизма-ленинизма, часто проводил время, прогуливая скучные лекции. Сейчас кафе преобразилось благодаря так называемому евроремонту и в представлении неизбалованных москвичей приобрело статус ресторана.

Эти ассоциации вызвали у Родика ностальгические воспоминания, а Валентин поддержал их. Однако, когда официант, принимая заказ, поинтересовался их мнением по поводу отрешения Ельцина от президенства и замене его Руцким, Родик удивленно воскликнул:

– Как так? Не может быть. Он без боя своего не отдаст.

Официант не менее удивленно спросил:

– А вы не в курсе? Вся Россия кипит. Чрезвычайный съезд народных депутатов его отстранил.

– Да не до этого нам было. Что, опять демонстрации?

– Не знаю. У Дома Советов, говорят, много народу собралось. Что-то похожее на ГКЧП. Переворот…

– Чепуха. Все это слова. Демократы власть не поделили. Да и нет у них ее. Я сегодня утром такому паникеру объяснял… Лучше несите водку и закуску, – осадил официанта Родик, а сам подумал: «Чем черт не шутит. У нас что хочешь может произойти. Евгения Григорьевна и стоящие за ней все предвидеть не в состоянии, а молчат, поскольку сами в замешательстве. Как бы действительно заваруха не началась. Русский поиск свободы уже имел печальные последствия».

– Что задумался, друг ситный? Испугался возврата к исходному? – прервал размышления Родика Валентин и для разрядки возникшего напряжения задорно перефразировал бытующее изречение: – Родион, ты не прав! Хотя в одном, извини, прав. Вы, молодой человек, занимайтесь своим делом, а не политикой… Водку несите.

Родику такой переход понравился, и он больше для собственного ободрения опять озвучил свои недавние мысли:

– Надоели мне все эти игры типа «пукни в нос». Все заранее срежиссировано и отрепетировано. Максимум можно ожидать, что кто-то из актеров роль забудет или слова перепутает. Хочешь пари? Все закончится дней через десять, а до этого будут нагнетать ужас на массы. Для острастки, как в прошлый раз, отправят несколько человек на тот свет. Давай и мы будем заниматься намеченным приятным делом, а то вдруг опять сухой закон введут. Это они могут.

– Спорить не буду. Принимаю твое предложение. Где этот нерасторопный тип с выпивкой? Кстати, у меня возникла идея.

– Ну наконец. Я этого весь день жду. Даже уже беспокоиться начал, не испортилось ли в тебе что-нибудь. Рожай.

– Создай общество кладоискателей.

– Ого! На черта?

– Да мы тут подработать решили и тот металлоискатель, что ты сегодня в работе видел, воспроизвели в российском варианте. Можем выпускать значимыми партиями. На Западе такие штучки по шестьсот–семьсот долларов продают, а мы можем по сто. Только рынка не видим.

– Ты думаешь, народ побежит родные просторы от драгоценных металлов освобождать?

– Полагаю, что таких много, но они разобщены. Информационной базы нет. А в общество народ по привычке пойдет. Под эту сермяжку и поисковики, откапывающие военные трофеи, потянутся, и любители-археологи… Мы им архивные материалы подбросим.

– У тебя идеи неожиданные. Хотя… Тут мои коллеги клуб создают. Я полной грудью участвую. Обсудим и, может, как досуговое мероприятие реализуем. У меня на эту тему вопросик имеется. Что по-твоему есть клад?

– Положенное человеком… Черт! Надо литературу посмотреть.

– Отвалы перерабатывающих предприятий – клад?

– Может быть.

– Скажем, в Учалах, когда карьер медный вскрывали, много малахита вывезли и закопали, чтобы советские люди не разбогатели. Это клад?

– Наверное, нет. Перемещение недр государством. Хотя…

– А раскопки без разрешения возможны?

– Замучил меня! Понял я, что все не так просто.

– Да, но идея интересная. В рамках клуба озвучу, а если есть возможность залезть в отвалы… Да и по некоторым другим соображениям может оказаться актуальной, – вспомнив свои обязательства перед Комиссией, заключил Родик. – Давай пока оставим эту тему. Расскажи, как живешь.

– Ну как? Зарплаты не хватает. Служба пробуксовывает. Подрабатываю. В том числе книжками. Вот, кстати, последняя… Потом посмотришь. В городке кооператив организовали. Я, естественно, официально в нем не состою, но… сам понимаешь. Подумываю рапорт написать, но еще годик лямку потяну. О пенсии тоже надо думать.

– Понятно. Включайся в мою работу. Я новую тему начал развивать – светотехника. Мне руководитель этого направления нужен. Лучше тебя не найти. Не на зарплату приглашаю. Долю в бизнесе дам. Гарантировать, конечно, ничего не могу. Сам видишь, что в отчизне происходит. Однако уверен: мелкого бизнеса это в ближайшее время не коснется. Отката к социализму пока не будет. Кого бы к власти не привели. Те, кто процессами управляет, далеки от коммунизма. Я в этом недавно начал кое-что понимать. Не стану вдаваться в подробности, но поверь.

– Спасибо за предложение. Подумаю. А сочетать мою службу и работу у тебя не получится?

– Подумаю. Может, на первых порах это оптимальное решение. Сколько дней в неделю ты сможешь быть в лавке?

– Дня четыре. Сейчас работы немного. Самое обязательное – физо. Это четверг. Субботы и воскресенья практически всегда свободны. Ну дежурства иногда. Я же все же начальник.

– Угу. Вполне рабочая ситуация. Давай за тебя… Как семья?

– Живем. По твоим стопам пока идти не собираюсь.

– Давай за детей! Им нелегкое впереди предстоит. Это у нас путь был ясен, а им надо еще критерий выбора разработать…

Беседа опять перетекла в ностальгическое русло. Вспомнили Семипалатинский полигон, потом Чернобыль, друзей и товарищей, которых перестройка раскидала в разные стороны. Засиделись допоздна, выпив неимоверное количество водки.

 

Глава 8

Подготовка к открытию «салона света», как недавно его стал называть Родик, шла полным ходом. Предстоял первый в стране урок европейского светодизайна. Родик, продумав идеологию выхода на рынок, решил акцентироваться на эстетических особенностях представляемой продукции и постараться заинтересовать нарождающуюся и быстро богатеющую элиту. Это, как и пояснял Алпамыс, вполне соответствовало духу времени. Да и основная денежная масса сосредоточилась в руках таких людей, уже успевших приобщиться к ранее невиданной роскоши в одежде, аксессуарах, автомобилях. Теперь им предстояло увидеть «роллс-ройсы освещения». Родик надеялся, что, постигнув это, они начнут ненасытно поглощать соответствующие товары, стараясь перещеголять друг друга. Это, без сомнения, была никем еще не занятая ниша на быстро растущем отечественном рынке. Стать первым, да еще и монополистом, представлялось чрезвычайно заманчивым. Иногда он задумывался над тем, что обязан возникновению такой возможности Комиссии, но это лишь подстегивало его азарт. Он хотел доказать всем, что, как никто, способен оптимально достичь цели.

Помещение получалось просторным. Из Германии Вольфганг прислал эффектные стенды для размещения светильников. Их дополнили прекрасно вписавшимися конструкциями из никелированных труб и стекла, приобретенными в одном из выставочных центров. Отделочные работы подходили к концу. К пятнадцатому октября все должно было завершиться. На размещение экспозиции много времени не требовалось. Светильники в собранном виде лежали в будущем офисном помещении, и их оставалось только установить на места, предусмотренные разработанным в Германии дизайн-проектом. Пора было планировать торжественное открытие. Понимая, что опыта подобной работы ни он, ни его сотрудники не имеют, к организации финального торжества Родик привлек специализированную фирму, которая разработала массу мероприятий, способных создать достойное рекламное представление. Предполагались мини-конференция с приглашением отечественных и зарубежных специалистов, презентация с участием известных отечественных политических деятелей, чиновников, бизнесменов, а также сотрудников посольств Германии и Италии. Вольфганг обещал обеспечить присутствие президента фирмы «Артемида», всемирно известного бизнесмена, ученого и дизайнера Джузеппе Гимонди. Все действия планировалось транслировать по двум каналам телевидения и, естественно, сопровождать обильными фуршетами. Руководить этим шоу пригласили известного телеведущего.

В общем, открытие салона планировалось подать как уникальное явление зарубежной культуры в столице России.

Все это помимо огромных усилий стоило больших денег, что вызывало у Серафимы и Михаила Абрамовича понятные Родику возражения, которым они придумывали все более фатальные обоснования. Основным аргументом являлось то, что ни один идиот по такой цене покупать светильник не будет, а уменьшение оборотного капитала на складе неминуемо приведет к колоссальным убыткам. С последним Родик соглашался, но считал такое допустимым, будучи уверен в перспективности оставленного Вольфгангом товара, выручка от продажи которого лишь за месяц с лихвой могла компенсировать все потери. Дебатами с замами не ограничивалось. Мнение всего коллектива, воспитанного на социалистических принципах обустройства быта и не верящего в вытеснение их западными стандартами, было резко отрицательным. Многие стали бояться потерять работу, другие рассматривали действия Родика как чудачество. Родик со свойственным ему красноречием пытался всех переубедить, тратя на это массу времени, которого и без того не хватало. Эффект же был обратным: ему начали неявно противодействовать, выполняя распоряжения нехотя с нарочитой медлительностью и скептическим выражением лиц.

Вскоре он понял: творить из-под палки будущее недопустимо. Требовалось создать совершенно новый коллектив единомышленников, что он, пользуясь своими директорскими полномочиями, и сделал. Во главе этого коллектива он уговорил встать Валентина. Сочетание этой работы с его службой в армии несколько смущало, но найти более подходящую кандидатуру в намеченные сроки даже пробовать было бессмысленно.

Других сотрудников они набрали вместе, дав соответствующие объявления, на которые откликнулось огромное количество желающих (безработица достигла невиданных масштабов). Несколько дней они придирчиво отбирали претендентов, и к первому октября команда была собрана. Родик приступил к ее обучению, хотя и сам еще многого не знал, но постоянные консультации Вольфганга, присланные каталоги и материалы международных выставок позволяли активно постигать тонкости чрезвычайно разветвленного и многогранного мира света, как его образно величали во всех развитых странах.

Валентин на удивление быстро впитывал премудрости новой деятельности. Опасения, что его армейский опыт будет мешать, не оправдались, хотя, возможно, это обусловливалось активным участием Родика, старающегося не упустить ни одной мелочи, вникающего во все и творчески воспринимающего беспрерывно рождаемые Валентином иногда одиозные идеи. Новые сотрудники старались не меньше. Они активно осваивали непривычные для них термины, постигали ценовую политику и вникали в конструктивные особенности светильников. Уже через неделю Родик с удовлетворением отметил, что создалась некая естественная гармоничная структура взаимоотношений.

Помимо этого подразделение было самодостаточным, поскольку включало кассира, консультантов-продавцов, кладовщика и технический персонал. Вознаграждение за труды зависело от конечного результата, и поэтому имеющееся разделение обязанностей было условным. Каждый мог подменить каждого. Такая схема была отработана Родиком еще во времена студенческих строительных отрядов и в качестве эксперимента применена здесь.

Все намеченное уже бы начало активно раскручиваться и, может быть, давать ожидаемые плоды, но помешали зловещие события начала октября. Вопреки ожиданиям Родика противостояние Верховного Совета и Ельцина усугублялось. Началась вооруженная конфронтация. По телевизору показали Руцкого, по-бандитски одетого в тренировочный костюм и с автоматом в руке. Его окружали люди, манеры поведения и лица которых напомнили Родику недавно пережитое на войне в Таджикистане.

Ельцинское окружение, вероятно понимая свою силу, оружием не бряцало, но заявления их становились все более жесткими. Вмешательство Церкви ничего не изменило. Страна замерла. Реакцию мировой общественности Родик чувствовал по поведению Евгении Григорьевны. Она долгое время не давала о себе знать, а потом прислала пространное письмо, где выражала уверенность в победе законного правительства и торжества демократии. Родик дважды перечитал ее пафосное послание, но так и не понял, кого она имеет в виду. Лишь заключительная фраза о том, что на возникшие вопросы ответы будут даны при посещении форума в Лондоне, как-то обнадеживали.

Уточнять и отвечать он не стал и, не видя иного пути, пассивно наблюдал происходящее. Похоже вел себя и Вольфганг. Он медлил с определением сроков своего приезда. Родик же не настаивал, понимая, что открытие салона в столь смутное время неуместно и вряд ли даст ожидаемый эффект. Вместе с тем каждый день промедления увеличивал расходы. Это в сочетании со снижением покупательной активности на складе вызывало опасения нехватки денег для реализации заключительного этапа задуманного мероприятия.

Родик, хотя и не верил в мрачные предсказания о затягивании конфликта на многие месяцы и перерастание его в некое подобие душанбинских событий, когда будет не до коммерции, все же приостановил работы. Да и без того люди больше обсуждали происходящее, чем выполняли свои обязанности. Наступило бездействие, заполненное тревожными известиями. Апогеем явился погром Останкинского телецентра. Вещание, за исключением одного канала, прекратилось. По этому каналу верный отстраненному президенту Гайдар призывал формировать ополчение и раздать людям автоматы. Ему вторил какой-то высокопоставленный милицейский чиновник, утверждающий, что депутаты уже до зубов вооружились. Подобное происходило в Душанбе в самом начале гражданской войны. Родик, проведя такую аналогию, никак не мог уснуть, анализируя влияние происходящего на его планы по достижению Цели. Устав от неутешительных предположений, он перешел в столовую и, устроившись в любимом кресле, поставил первый попавшийся видеофильм. Это оказался ужастик, в котором Джек Николсон превращался в зверя. Под аккомпанемент криков он незаметно впал то ли в сон, то ли в забытье.

Поутру, прослушав выступление Ельцина, который назвал случившееся вооруженным мятежом и призвал к его подавлению всеми имеющимися силами, он вконец расстроился и решил от греха подальше остаться дома. Об этом он известил по телефону Михаила Абрамовича. Тот начал изливать свои предположения и доставать Родика воспоминаниями о его недавней позиции по отношению к столь судьбоносным вопросам. Родик некоторое время слушал, в душе соглашаясь, но нарастающее неприятие слов человека, который, по его мнению, даже не нюхал пороха войны, заставило грубо осадить Михаила Абрамовича. Тот, судя по голосу, обиделся, но Родик не стал придавать этому значения и просто бросил телефонную трубку. Телевизор он тоже выключил и, надеясь отвлечься от тревожных мыслей, улегся читать детектив. Неожиданно сюжет увлек его. Прервать чтение заставил назойливый телефонный звонок. Родик нехотя поднял трубку и опять услышал голос Михаила Абрамовича:

– Родик, ты телевизор смотришь?

– Нет и не собираюсь.

– Танки стреляют по Дому Советов от гостиницы «Украина».

– И что? Бежать нам некуда. Да и не от кого. Молись Богу, чтобы в этом Доме собрались все главные противники Ельцина, а то буза затянется надолго, а мы разоримся. Не отвлекай меня. Я отдыхаю.

– Какой отдых? Там война…

– Отстань. Я интересную книгу читаю. Не суетись. Завтра разберемся. Если все пойдет, как в Душанбе, возьмем своих, сядем на машины и махнем в Брест. Как попасть в Польшу, мы с тобой знаем. Денег в банке на первое время хватит. Все!

Несмотря на произнесенные слова, информация Родика ошеломила. Он попробовал вернуться к чтению, но не выдержал и включил телевизор. Вид Дома Советов его впечатлил. Здание, вероятно, горело внутри, поскольку над окнами некогда белый фасад был покрыт копотью, а над крышей поднимался черный дым, в котором непострадавшая надстройка с часами и флагштоком на фоне голубого неба создавала сюрреалистическую картину. Потом показали знакомые силуэты танков, стоящих, по-видимому, на набережной против гостиницы «Украина». Родик с новой силой усомнился в правильности своих поступков и суждений. Захотелось с кем-то это обсудить. Однако, перебрав своих друзей, он понял, что узнать нечто значимое можно только у Абдужаллола, который по роду службы мог быть носителем нужной информации. Посмотрев на часы, он предположил, что тот на работе, и звонить не стал, боясь поставить друга в неудобное положение. Тут он вспомнил о Евгении Григорьевне. «Она уж точно в курсе событий», – подумал он, уже набирая номер ее домашнего телефона. Трубку подняли сразу, и Родик услышал знакомый голос:

 

– Алло, алло…

– Добрый день, Евгения Григорьевна. Это Жмакин… Извините за беспокойство, но чрезвычайные обстоятельства вынуждают. У вас есть несколько минут?

– О-о-о, Родион. Для вас всегда есть время. Волнуетесь событиями?

– Есть немного. Ваше послание не до конца понял. Отвечать было нечего, а сейчас решил поделиться соображениями, да и кое-что после нашего разговора успел сделать. Думаю, нас в такое время подслушивать никто не будет. Все опять на баррикадах.

– Возможно, но лучше поберечься. А по поводу бунта сильно беспокоиться не следует. По нашим оценкам, через несколько дней все уляжется.

– Дай бог! Однако стреляют… Танки, заметьте. Главная ударная сила войны. Это вам не ГКЧП, когда они только траками громыхали, а ваш хваленый Запад помалкивает. Мигом про свободу забыл… Могущества Комиссии как-то не ощущается. По-моему, все становится неуправляемым.

– Свободу надо брать. Ее на блюдечке с голубой каемочкой никто не принесет. Это сейчас и происходит. Запад такое поддерживает и… будьте уверены, контролирует.

– Что-то подобное я уже слышал из уст вождей пролетариата. Чем кончилось – известно. Их тоже две державы одобряли, а потом в лице Антанты давили.

– Тут другое… Знаете, после голодовки пищу надо давать маленькими порциями, а то завороток кишок будет. А у нас все без меры… Сегодняшнее событие – это вовремя поставленная клизма.

– Не ясно только – кому…

– Стране, которая продолжит движение к демократии с законным правительством и нормальными институтами власти. Я возлагаю надежды на Ельцина. Все возлагают.

– Да-а-а… Мне этот лидер не импонирует. Впрочем, другие – еще меньше. Поживем – увидим. Не стану спорить. Лучше, чтобы отвлечься, расскажу о моих планах. Не возражаете?

– С удовольствием послушаю.

Родик подробно рассказал о своих достижениях в части организации салона и опасениях, связанных с убытками из-за непредвиденной задержки. Потом поделился своими мыслями о перспективах, включая задумки по клубу. В заключение не удержался и поделился своими опасениями, будоражащими его еще с ночи.

Евгения Григорьевна терпеливо его выслушала, а потом резюмировала:

– Ваши успехи поразительны! Столько сделать за месяц… Моя память такого не припомнит. Выше всяческих похвал! Все завершится благополучно. Поверьте…

– Попробую еще раз вам поверить. Да и хочется. Про остальное… Не подумайте, что скромничаю… Здесь больше везенье. Обстоятельства и личные симпатии…

– Случайностей не бывает. Банально, но факт.

– К сожалению, по клубу я успел очень мало… Кстати, вы проверили моих возможных партнеров? Я передал необходимую информацию, когда брал ваше письмо.

– Не удалось. Нужны уточнения их личных данных. Я пришлю через курьера вам соответствующий запрос. Ваши сведения, вероятно, содержат ошибку, или доступ к информации заблокирован нестандартным образом.

– Интересно. Я их паспорта сам видел. Хорошо, постараюсь по возможности выяснить. Спасибо, что приободрили меня, а то в голову лезут аналогии с Таджикистаном.

– Мне выпадало удовольствие беседовать со многими из сегодняшних бунтарей. Позиции их непримиримы, но не противоположны и тем более далеки от экстремизма…

– А стреляющие в городе танки?

– Они стреляют прицельно…

– Хм… Дай бог, дай бог. Не буду вас отвлекать. Еще раз спасибо! Полегчало вроде…

– Мне приятно с вами беседовать, но лучше не по телефону. До свидания.

Родик некоторое время посидел, размышляя над полученной информацией, но каких-либо новых выводов сделать не смог. «Поживем – увидим», – решил он и теперь уже спокойно продолжил чтение. Отвлекла его Окса, накрывающая стол к обеду. Он перебросился с ней несколькими ничего не значащими фразами, потом без аппетита поел и выпил водки. Появилось сонное утомление, и он прилег на диван. Дремота навалилась на него, заставив погрузиться в навеянное происходящими событиями сновидение.

Мимо него проносились пыльной и лязгающей колонной танки. Он напрягался, но никак не мог определить какие, хотя четко различал компоновки и отдельные детали корпусов. Танки стали удаляться, оставляя на непонятной алой глади черные колеи. Приглядевшись, он понял, что движутся они по весенней степи, распустившейся миллионами красных тюльпанов, превращая их алые лепестки, истекающие белесым соком стебельки и листочки в мерзкое коричневое месиво, разлетающееся по сторонам. Он увидел испачканные нежные, еще не распустившиеся бутоны и захотел их очистить, но путь ему преградили лазурные волны, разбивающиеся мелкими брызгами у его ног. Вдалеке на фоне безоблачного неба показались белые паруса или причудливые облака. Родик застыл в зачарованном ожидании. Мираж пропал, и осталось только шелестящее на ветру бескрайнее море тюльпанов с раной, нанесенной гусеницами танков. Тишину нарушили звенящие звуки, и перед лицом что-то пролетело. Родик обернулся и увидел мерзкое насекомое необычайно больших размеров, устроившееся на цветке. Он попробовал наступить и раздавить это странное создание, но существо замолкло и, распустив крылья, отскочило на несколько метров, опять зазвенев. Родик приблизился, и все повторилось…

– Проснулся? Днем спать вредно. Что трубку не берешь? – спросила Окса. – Я из кухни услышала, но не успела добежать.

В это время телефон опять зазвонил. Родик нехотя поднялся и ответил:

– Да… Миш, опять тебе неймется… Все кончилось?.. Что?.. Руцкого, Хасбулатова и Макашова арестовали?.. Вот видишь, а ты мои прогнозы критиковал. Я не так уж и сильно ошибся. Внесли демократию на пушках танков. Символично! В лучших российских традициях. Шабаш продолжается. Завтра всем быть на работе. Скомандуй, а я еще посплю. Мне такой сон снился. Про семипалатинскую степь. На самом удивительном месте меня разбудил, редиска… Давай. До завтра. Будем наверстывать упущенное. Режим – аврал.

Он опять лег, но сон куда-то улетучился, сменившись приятными воспоминаниями о месяцах, проведенных на берегу Иртыша, откуда приходилось ездить на места подрыва ядерных устройств за двести–триста километров то по цветущей, то по выгоревшей и изобилующей миражами степи. Память вызывала все новые давно забытые ощущения, переходящие в череду неясных и фантастических желаний. Наконец Родик перестал отличать сон от яви…

Дни до открытия салона пролетели, как один миг, убедив Родика в правильности решения кадрового вопроса.

Новый коллектив работал, не считаясь со временем, и, самое главное, заинтересованно и часто творчески. Положительно сказывалось и то, что все отобранные сотрудники имели высшее образование и владели перестроечными специальностями, приобретенными при попытках организовать собственный бизнес. Это был новый тип работников, укрепляющий в Родике надежду на успех задуманного.

Чтобы создать фирменный стиль, Родик приобрел для мужчин одинаковые темно-синие пиджаки и красные галстуки, а для женщин – элегантные черные безрукавки. Облик довершали присланные из Германии значки и пластиковые нагрудные таблички с логотипами фирмы «Артемида». За два дня до открытия Родик устроил генеральную репетицию, которая прошла без осложнений, выявив незначительные огрехи. Организаторы дали рекламу по радио о появлении в Москве невиданных световых чудес. Накануне прилетели Калеман и Гимонди. Родик, арендовав микроавтобус и наняв переводчицу с итальянского, провел экскурсию по Москве, в которой Гимонди был впервые, а потом устроил шикарный обед, перешедший в ужин. Похвастался салоном и предполагаемыми действиями он решил при презентации, боясь смазать эффект из-за подготовительной суеты.

Вольфганг, хотя и видел многие места в прошлый приезд, не переставал восхищаться и расточать положительные эмоции. Его шеф вел себя иначе. Казалось, что ему ничто не доставляет удовольствия, кроме мобильного телефона, который, в отличие от тех, которые недавно собирался производить Родик, имел уникально малые размеры и не работал в Москве. Родик объяснил и поведал известные ему перспективы, но это ничего не изменило. Даже на Красной площади Гимонди слушал рассеянно и с упорством ребенка постоянно открывал крышку телефона, перебирал клавиши и приставлял аппарат к уху.

Его внешность также не вызывала у Родика симпатий. Зачесанные назад волосы, испещренный морщинами лоб, крупный угреватый нос и безвольный рот, опирающийся на маловыразительный подбородок, обрамленный обвисшими щеками, никак не ассоциировался с выдающимися и всемирно известными достижениями этого пожилого человека.

Кроме того, Родик никак не мог поймать взгляд его всегда полуприкрытых голубых глаз, контрастирующих с черными как смоль, возможно, крашеными волосами и насупленными топорщащимися бровями. В результате Родик так и не понял, какое впечатление на Гимонди произвели его усилия. В день торжественного открытия Родик устроил гостям ранний обед и, вручив красочные приглашения, предложил отдохнуть перед вечерним мероприятием. Михаил Абрамович остался в фойе гостиницы, чтобы в случае необходимости исполнить их пожелания и доставить к началу церемонии, а Родик поспешил в салон, считая необходимым еще раз все проверить.

За час до официально назначенного времени в салоне собрались сотрудники, две переводчицы – с итальянского и немецкого, организаторы, ведущий и телеоператоры. В соседнем помещении, приспособленном для будущего офиса, готовились яства для фуршета, меню которого Родик составил лично. Работа кипела, и Родик с удовольствием про себя отметил, что пока все идет по плану. Однако это не мешало ему делать массу замечаний, а несколько раз и прикрикнуть.

Родик отдавал последние распоряжения, когда через служебный вход вошли Алексей в сопровождении своих помощников Игоря, Миши и Павла. Алексей был одет в бордовый пиджак, черные брюки и белую рубашку, расстегнутую так, что просматривалась массивная золотая цепь. Его подчиненные по примеру шефа облачились в двубортные костюмы, а Игорь даже надел галстук. Родик оценил такой жертвенный шаг, хотя вся группа выглядела «живописно» и не оставляла сомнения в своей профессиональной принадлежности.

Не успел Родик поприветствовать компанию Алексея, как появились в сопровождении Михаила Абрамовича Калеман и Гимонди. Родик ограничился представлением вновь прибывших переводчицам, а сам занялся ведущим, за действия которого он волновался больше всего.

Давно согласованная программа вечера не нуждалась ни в комментариях, ни в уточнениях Родика и была достаточно тривиальна: представление присутствующих, вступительное слово Родика, выступления Гимонди и светила российской светотехники профессора Бергмана, демонстрация светильников, лотерея с розыгрышем офисных ламп с поражающей воображение стоимостью, фуршет и ужин в ресторане.

Однако состав присутствующих, которых должно было быть более пятидесяти, непрерывно изменялся, и ведущего это очень смущало. Он боялся кого-то пропустить или неверно представить. В какой-то момент Родик уже хотел исключить это действие, но желание продемонстрировать зарубежным партнерам значимость мероприятия не позволило ему это сделать. Ведь появиться должны были представители руководства района и города, шесть председателей правления крупных коммерческих банков, высокопоставленные сотрудники четырех известных финансовых групп, три генеральных директора московских бирж, почти два десятка коммерсантов, с фамилиями которых ассоциировались российская международная торговля, производство, информационные системы, издательская деятельность, страхование и добыча полезных ископаемых.

Никто не надеялся на стопроцентную явку, но в случае прихода гарантированной устроителями трети получалось весьма солидно.

Именно это и втолковывал Родик Дмитрию (так звали ведущего), готовя его к тому, что окончательный список сформируется лишь за несколько минут до начала.

Ведущий внешне напоминал пополневшего и повзрослевшего Буратино из известной постановки Леонида Нечаева. Родика это сходство интриговало с первой их встречи, и он все время хотел спросить, не начал ли ведущий свою карьеру с этой роли, но стеснялся, а уточнить фамилию исполнителя не было времени. Сходство этим не ограничивалось: он бесил Родика поверхностной сообразительностью и скороспелостью выводов. Родик высказал устроителям соответствующие сомнения, но те уверили его, что они беспочвенны. Кроме того, только он, как они выразились, из телевизора согласился работать в рамках выделенного Родиком бюджета. На вопрос, сколько надо доплатить, чтобы заполучить другого, Родик услышал такую сумму, что больше к этой теме не возвращался и решил преодолеть проблемы собственными силами. Именно этим он теперь и занимался, не упуская из поля зрения происходящее, основным событием которого стала встреча гостей.

Картинно одетые люди из числа сотрудников фирмы – организатора презентации, посмотрев приглашения, делали отметки в списках и выдавали элегантные прозрачные сумочки с фирменным красно-синим логотипом, давая пояснение об их содержимом. Там находились каталоги и Родиково изобретение – увеличенная до размера листа четвертого формата копия банковской чековой книжки, каждый лист которой содержал запись о значительной сумме, которую можно было использовать при любой покупке в салоне.

Вскоре помещение заполнилось настолько, что Родик принял решение о начале торжественной части. Он забрал списки гостей и передал их Дмитрию. Тот опять начал копаться в бумагах. Родик, томящийся нетерпением, постарался в очередной раз помочь ему, но вскоре понял бесполезность таких действий. Наконец ведущий принял величественную позу и поставленным голосом громко произнес:

– Дамы и господа! Ladies and gentlemens! Colleagues! Мы собрались…

Гул и другие звуки, свойственные большому скоплению народа, поутихли. Началось представление присутствующих. Родик сверялся с имеющимися у него копиями списков, желая предотвратить возможные ошибки. Очередное представление вызывало различные реакции. Кто-то поднимал руку, кто-то издавал короткий возглас или отпускал несколько шуточных слов. Дмитрий вполне уместно комментировал происходящее, удачно разряжая обстановку. В общем произошло преображение, свойственное артистам. Родик успокоился, и мысли его потекли в другом направлении.

Он, продолжая ставить галочки против фамилий, вдруг понял, что присутствующие здесь люди могли бы составить костяк будущего клуба и было бы уместно об этом в какой-то момент сообщить. Он, чтобы не забыть столь продуктивную мысль, сделал соответствующую пометку на листке со списком и продолжил свои наблюдения уже с этих позиций.

Толпа хоть и была достаточно разношерстной, но, бесспорно, являла собой яркую выборку из рождающейся новой элиты, действующей почти во всех сферах жизни. Отсутствовали только политики, и Родик укорил себя за столь явный промах. Сделав соответствующую пометку, он некоторое время фантазировал об эффекте от их присутствия, но завершение церемонии представления отвлекло его от этого. Родик еще раз пробежал глазами список и удовлетворенно констатировал, что никто не забыт.

Далее все пошло своим чередом. Опасения Родика по поводу ведущего полностью развеялись. Он вел действие безукоризненно, умудряясь в необходимых местах переходить с русского на английский и итальянский. Причем, как мог понять Родик, он владел этими языками свободно.

Во время демонстрации светильников, которую прекрасно проводил Валентин, Родик подошел к скучающему ведущему и, похвалив его, предложил в удобный момент дать информацию о создаваемом клубе. Тот попросил более подробные разъяснения, и Родик пообещал предоставить их в письменном виде.

По плану после окончания осмотра стендов Родик должен был откупорить с сильным хлопком и выплескиванием бутылку шампанского, а официанты разнести предварительно наполненные бокалы. Поэтому, желая запастись бутылкой и заодно набросать записку для ведущего, Родик направился в помещение офиса. Там царила рабочая обстановка: на столах покоились подносы с бокалами, повар готовил закуски, два официанта ждали команды. Родик устроился на кончике стола и написал несколько фраз о клубе, потом, выбрав бутылку, выглянул в зал. Валентин давал пояснения у предпоследнего стенда. Родик попросил официантов начать наполнять бокалы ровно через пять минут и внести их в зал, как только услышат звук открываемой бутылки.

В дверях он столкнулся с Алексеем.

– Родион Иванович, нам этот базл неинтересен. И фото наши тиражировать мы не подписывались. Мы тут кости бросим. Закусим и выпьем.

– Пожалуйста, – без энтузиазма разрешил Родик. – Скоро будет лотерея. Приходите!

– Нам бороться за лампы не в масть. Пусть другие хавают, – отказался Алексей. – Рядом с бухлом надежнее и приятнее.

Родик вышел в зал. Валентин завершил показ и отвечал на вопросы. Гимонди, полуобняв ведущего, что-то ему говорил, не прибегая к помощи переводчицы, которая в обществе своей коллеги о чем-то беседовала с Калеманом.

Родик подошел к ним и, извинившись, прервал беседу и передал Дмитрию листок с текстом о клубе. Впервые он увидел эмоцию на лице Гимонди. Если он правильно трактовал мимику этого итальянца, то тот был крайне недоволен. Времени анализировать столь необычную реакцию не было, и он ограничился повторными извинениями. Тут Родик боковым зрением увидел, что Валентин завершил показ и гости стали расходиться. Он обратил на это внимание Дмитрия. Тот быстро пробежался по своим записям и возгласил:

– Дамы и господа! Dear friends! Настал момент открытия! По традиции отметим это шампанским…

Родик, специально нарушив правила открывания шампанского, резко дернул пробку уже согревшейся в его руках бутылки. В притихшем зале раздался хлопок, и шампанское под аплодисменты зафонтанировало, приковав взгляды гостей к орошаемым пенящимися брызгами искрящимся стендам. В это время внесли звенящие бокалы.

Родик, чокаясь бутылкой с остатками шампанского, стал принимать поздравления.

Ведущий, четко почувствовав нужный момент, объявил розыгрыш светильников. Пока гости азартно сверяли номера на полученных чековых книжках с выкрикиваемыми Дмитрием, официанты накрыли столы для фуршета. Гости разбились на кучки и начали привычное общение, наполнив зал разноголосым гулом. Родик переходил от одной компании к другой, отвечая на вопросы, выслушивая хвалебные речи и пожелания, обмениваясь визитками. Вскоре он завершил круг и, подойдя к ведущему, напомнил о клубном объявлении. Тот, поизучав записку, выкрикнул:

– Друзья! Liebe Freundes, Simpatico amicos! У нас для вас еще один сюрприз… Мы впервые в Москве создали клуб, в котором можно разнообразно общаться с единомышленниками. Отдыхать. Проводить деловые встречи. Заниматься спортом. Отмечать праздники и юбилейные даты. Знакомиться с последними достижениями цивилизации и наслаждаться выступлениями звезд эстрады. Мы даже организовали секцию кладоискателей… Не смейтесь. Это во всем мире одно из массовых увлечений. В общем, есть необходимые условия для совершенствования своего образа жизни. Приглашаются все присутствующие, их жены и члены семей.

Посыпались вопросы успевших захмелеть гостей. Родик со свойственным ему красноречием развернуто отвечал, временами выдавая желаемое за действительное. Гости, вероятно, понимали наличие доли фантазии, но реагировали вполне серьезно, не подтверждая опасений Родика по поводу преждевременности самой идеи в неустойчивом перестроечном обществе.

Родик, чтобы закрепить эффект, сделал еще один круг по залу, поясняя, как и куда надо обращаться, и, посчитав, что информационной нагрузки на сегодня больше чем достаточно, решил сосредоточиться на общении с Калеманом и Гимонди, которые из-за организационных хлопот выпали из его поля зрения. Калеман стоял среди сотрудников Родика и что-то живо обсуждал, а Гимонди нигде не было видно.

Тогда Родик подошел к Калеману и в удобный момент предложил выпить за удачное начало. Его все поддержали, а Калеман сообщил, что за это выпьет второй раз в жизни водку. Уделив внимание Калеману, Родик решил все же разыскать Гимонди и повторить с ним тост, но в зале его не оказалось. Родик выглянул на улицу, но и там, кроме курящих гостей, никого не увидел. Родик зашел в офис. Однако там находился лишь изрядно пьяный Алексей с компанией. Родик выпил с ними и поделился волнениями по поводу исчезновения Гимонди. Алексей вызвался помочь в его поисках. Все разбрелись по дому. Вскоре Алексей сообщил Родику, что его итальянский партнер вместе с ведущим находится в кабинете Владимира Александровича. Родик поднялся на второй этаж и застал удивительную сцену. Ведущий сидел на диване в неестественно напряженной позе и странно улыбался, а Гимонди обнимал его и что-то шептал на ухо. Родик сначала ничего не заподозрил, но тут услышал голос Алексея:

– Да он у тебя пидор…

Родик растерялся, не зная, как себя вести, хотя предположение Алексея объясняло многое. Рефлекторно Родик направился к дивану, но на полпути остановился. Парочка на него не реагировала. Тогда Родик резко сказал:

– Дмитрий, извините, но у вас еще есть работа. Спускайтесь в зал.

Тот, что-то пояснив Гимонди, казалось, с облегчением выполнил просьбу Родика, который, бросив взгляд на продолжавшего сидеть зарубежного партнера и не зная, что предпринять, устроился за столом Владимира Александровича. Алексей продолжал стоять в дверях, прислонившись к косяку и презрительно щурясь. Воцарилась напряженная тишина, которую он же и прервал:

– Родион Иванович, может, этому старому пидору дать по бубнам?

– Вы что?! От него во многом бизнес зависит. Да и гость он. Хотя если вы правы, то это омерзительно, – отозвался Родик.

– Вы на рожу его посмотрите…

Родик только сейчас заметил бесспорно довольную улыбку итальянца, и его разобрала злость.

– Паразит! Я вокруг него два дня плясал, не зная, чем угодить. Ноль эффекта, а тут…

– Вы не в его вкусе.

– Вероятно. Надо идти в зал. Во-первых, в ресторан пора двигать, а во-вторых, нам необходима переводчица. Давайте попробуем ему это объяснить. Он английский не хуже итальянского знает. Так что моих способностей, думаю, хватит.

Гимонди оказался понятливым, и вскоре они возвратились в зал, где к ним подскочил взволнованный Вольфганг:

– Что случилось? Господину Гимонди плохо?

– Ему, по-моему, очень хорошо, – отозвался Родик. – Они тесно общались с нашим ведущим.

– А-а-а… Понятно. Не удивляйтесь, Родион. У нас такое в порядке вещей.

– Постараюсь, хотя противно… Далее запланирован ужин с моим коллективом. Поедемте в ресторан, – подзывая жестом переводчицу, отозвался Родик.

– С удовольствием. Можно просьбу?

– Конечно!

– Возьмите с собой ведущего. Я хочу доставить удовольствие шефу. Да и для дела это полезно.

– Что ж, попробуем. Я его приглашу, но за последствия не отвечаю. Вы в России… А впрочем… Ладно! Хватит об этом. Ресторан вам понравится. Оформлен в русском стиле, да и называется «Самовар». Сегодня там русские романсы исполняют.

В ресторане Гимонди опять устроился рядом с Дмитрием и, не обращая внимания на окружающих, продолжил недвусмысленное поведение. Сотрудники в недоумении переглядывались, но вскоре все отвлеклись на застолье. Родик произнес длинную речь, поблагодарил всех и выразил уверенность в будущем успехе. Началось расслабление. За столом произошли обычные для банкета перемещения и образовались группки. Родик тоже позволил себе изрядно выпить и переходил от одной компании к другой, пока ему не захотелось разбить «сладкую» парочку. Подсев к ним, он отвлек Дмитрия обсуждением прошедшего мероприятия. Тот отозвался весьма лестно, предрекая успех будущего бизнеса. Гимонди, скорчив недовольную гримасу, стал сосредоточенно копаться в своей тарелке. Родик, не утрудив себя извинениями и не попросив делать перевод, продолжил разговор с Дмитрием, незаметно перейдя на личность Гимонди. Он выразил назревшие за время общения сомнения и, наконец, недвусмысленно намекнул на свои подозрения о его нетрадиционной сексуальной ориентации. Дмитрия такие предположения нисколько не удивили. Более того, он пустился в длинные умозаключения, суть которых сводилась к обоснованию естественности физиологических и моральных основ такого явления. Родик хотел возразить, но передумал и тут, сам не зная из-за чего, задал давно беспокоящий его вопрос о причастности собеседника к роли Буратино. Тот воспринял вопрос как неудачную шутку и пояснил, что никакого отношения к этому не имеет. Родик, смутившись, изменил тему, поинтересовавшись, откуда у того такие знания итальянского. Оказалось, ведущий окончил военный институт иностранных языков, но карьера военного переводчика перестала его увлекать, да и материальная сторона благодаря современным процессам потеряла актуальность.

В самый разгар беседы Гимонди, сально улыбаясь и обняв ведущего за талию, постарался отвлечь его от разговора. Родик, не сумев побороть в себе чувство омерзения, высказал Гимонди все, что у него наболело за время общения с ним, и потребовал от сидящей рядом переводчицы дословного перевода. Та, вероятно не желая скандала, начала отказываться. Однако пьяного Родика уже понесло. Переводчица изумленно огляделась, но, не найдя поддержки, опустила глаза и стала переводить.

Поняв, что ему высказали, Гимонди поднялся и попытался покинуть ресторан, но его остановили Калеман и Михаил Абрамович. Родик, увидев это, вскочил и, схватив Гимонди за рукав пиджака, стал выталкивать его на улицу. Михаил Абрамович пытался урезонить Родика, но тот никого не слушал и продолжал изгонять гостя.

В разгар скандала вмешался Алексей. Он умудрился усадить Родика за стол, посочувствовал его эмоциям и предложил еще выпить и все забыть. В это время Михаил Абрамович и Калеман увезли Гимонди в гостиницу.

Дальнейшее Родик вспоминал утром отрывочно, а как попал домой, вообще не знал. Вероятно, сказалось резко спавшее под действием водки напряжение последних недель.

Лежа в постели, он корил себя за столь глупый всплеск эмоций, но, как ни странно, глубокого сожаления не ощущал. Мысль о том, что его поведение может привести к краху начавшегося бизнеса, посетила его, только когда он, уже побрившись, принимал душ. Реакция была столь острой, что он, не вытираясь, прошел в столовую и позвонил Михаилу Абрамовичу.

– Миш, привет! Я сильно вчера начудил?

– Не то слово! Мы с Калеманом до двух ночи Гимонди успокаивали в баре гостиницы.

– И что?

– Да вроде он отошел. Накачался так, что еле до номера мы его довели. Они же сегодня улетают. Я обещал, что к одиннадцати подъедем. Ты-то как себя чувствуешь?

– Ну так… Физиологически почти нормально, а морально – гнусно.

– Понятно. В десять буду у твоего дома.

– Хорошо. А как Вольфганг настроен?

– Очень переживал. Это все же его шеф, но он твоим эмоциям сочувствует. Больше того, он этого Гимонди плохо переносит, но в отличие от тебя сдерживается. Мы с ним, как отправили твоего недруга спать, еще долго трепались. Он отличный мужик!

– Это бесспорно! Я его, конечно, подвел. Ладно, ради него и будущего бизнеса попробую исправить или хотя бы смягчить ситуацию. Может, даже извинюсь. Подумаю.

Родик зашел в спальню. Окса поворочалась, но глаза не открыла. Он не стал ее будить. Завтракать после вчерашнего еще не хотелось. Устроившись в кресле, принялся размышлять о том, как исправить вчерашнюю неловкость. Ничего хорошего в голову не приходило. Тут раздался телефонный звонок.

– Родион Иванович, как самочувствие? – услышал он голос Алексея.

– Нормально. Переживаю по поводу вчерашнего скандала.

– С пидорами так и надо. Мы с пацанами еще гудим. Завели вы нас вчера. Может, присоединитесь?

– Спасибо! Мне этого… провожать надо. Да и вчерашнее как-то замазать… Ради дела.

– Давайте поможем. Мы с вами поедем.

– Стоит ли?

– Не толкайте порожняк. Выйдем с ним на линию [21] и разведем стрелки. Хуже не сделаем. Не парьтесь.

– Вообще-то хуже действительно некуда. Поехали. Проводим их, а потом где-нибудь посидим. Все равно сегодня не до работы.

– Заметано. Где и во сколько?

– В одиннадцать у Балчуга.

– Как раз в масть. Мы в пятнадцати минутах езды. Успеем раскумариться [22] . Кстати, и вашему пидору подарочек сделаем. Взбодрится.

– Ну-у-у… Этого еще не хватало! Ладно, договорились. До встречи.

Родик посмотрел на часы. До выхода из дома было чуть больше часа. Зябко поежившись от неожиданно подступившего озноба он, ступая босыми ногами по холодному полу, поспешил в спальню. Кровать приняла его еще сохранившимся ночным теплом. Он обнял спящую Оксу, пытаясь впитать ее тепло. Та что-то сонно пробормотала и плотнее к нему прижалась. Он, почувствовав прилив нежности, поцеловал ее в шею, потом в ухо и ощутил острое сексуальное влечение…

В десять он стоял у подъезда. Микроавтобус подъехал через несколько минут. Из него вышел Михаил Абрамович и сообщил:

– После вчерашнего переводчица с итальянского отказалась работать. Говорит, что заболела.

– Либо боится продолжения скандала, либо перепила. Она, как мне помнится, себя не слишком ограничивала и к Валентину клеилась. Придется тебе ее подменять. Он ведь по-английски хорошо понимает.

– Понимает… А как, думаешь, мы полночи общались?

– Ну да. У меня утренняя отупелость не прошла. Из-за твоего друга вчера лишнего хлебнул.

– Он не мой друг. Втравил ты меня. Я до сих пор против этого бизнеса. Денег угрохали уйму. Нервы. Время. А прок? Может, вообще все сорвалось. Да и было ли чему срываться. Устроил выставку чудес. Фантазер алкоголичный…

– Не дрейфь! Думаю, они в нашем рынке заинтересованы, а мы вчера продемонстрировали себя хорошо. В бизнесе личные эмоции не на первом месте. Попробуем уладить. В гостиницу Алексей подъедет. Как-нибудь…

– А он-то зачем? Еще хуже сделает. Я думаю, что ты вчера сорвался во многом из-за него. Вообще ты в его присутствии агрессивным становишься.

– Возможно, ты в чем-то прав, но так решили. Считаю, хуже по простой причине не будет – некуда. Да и спокоен я сейчас, корю себя за вчерашнее. Гарантирую, что нового скандала не произойдет, а Алексею вдруг какой-нибудь ход в голову придет. Ведь он по стрелкам специалист. Да и Гимонди, полагаю, про мафию наслышан. Такая картинка для него будет невредной. Пусть знает, что мы имеем еще и неформальную поддержку.

– Тут иностранцы. У них менталитет… Как бы хуже не стало.

– Фильмы про итальянскую мафию смотрел? Вот… Они – тоже. Алексей подходяще выглядит в своем бордовом пиджаке. А Вольфгангу я постараюсь все разъяснить. Он мужик хороший – поймет.

– С ним проще. Он вчера Гимонди убеждал, что ничего особенного не произошло, а так в России и должно быть. Тебя хвалил.

– Будем надеяться, что искренне. Бог с ним. Поехали, а то опоздаем.

Еще с набережной Родик заметил Алексея и Игоря. Они, оживленно беседуя, толкались перед входом в гостиницу. Родик попросил водителя подъехать к ним, а уже потом искать место для парковки. Покинув микроавтобус, он поприветствовал «партнеров», удивившись их активному, несмотря на бессонную ночь, состоянию. Алексей, беспрерывно хихикая и панибратски приобнимая Родика, начал вспоминать вчерашние события. Игорь вторил ему и тоже беспричинно смеялся. Родика это начало раздражать, и он предложил пойти в холл отеля.

 

Там они увидели Калемана и Гимонди, расположившихся в креслах около столика, на котором стояли кофейные чашечки. Вольфганг показался Родику уставшим, а Гимонди выглядел помятым и жалким. Его и без того темное лицо приобрело землистый оттенок, морщины стали рельефными, а глаз почти не было видно из-за появившихся под ними сизоватых мешков. Он поддерживал голову рукой, массируя висок пальцами. Родик оглянулся и, заметив у входной двери Михаила Абрамовича, в ожидании остановился. Партнеры последовали его примеру, но тут Калеман заметив их, поднялся и приветственно помахал рукой. Родик сделал ответный жест, и вскоре они уже обменивались рукопожатиями.

Родик и Михаил Абрамович устроились в двух свободных креслах, а Алексей, присев на корточки рядом с Гимонди, вынул из кармана коробочку и начал демонстрировать ее содержимое. Родик увидел сухие волокна и, поняв, о чем идет речь, ужаснулся. Однако Гимонди вдруг оживился, встал, и они вместе с Алексеем и Игорем удалились в сторону выхода.

Родик проводил их взглядом и, посмотрев Вольфгангу в глаза, недоуменно повел плечами. Вольфганг никак не прореагировал, и тогда Родик решил не заострять внимания на произошедшем и стал объяснять свое вчерашнее поведение. В конце недолгого повествования он спросил:

– Я сильно вас подвел?

– Несколько неприятно, но не переживайте. Я вас вполне понимаю. У нас то, что вас вчера возмутило, в порядке вещей. Шефу я разъяснил причины. Полагаю, он понял. Более того, он обещал в будущем вести себя с учетом особенностей российского менталитета. Он хочет получить выход на ваш рынок и, вероятно, не станет больше вспоминать вчерашнее.

– Спасибо! Вы мудро развернули ситуацию. Может, мне принести ему извинения?

– Лучше проявите к нему расположение. Он очень сложный человек и, по-моему, как и вы, испытывает чувство вины, смешав дело и эмоции. Просто поговорите с ним по-дружески. Судя по тому, что я сейчас видел, он появится в приподнятом настроении. А вчерашнее мероприятие удалось. Я вас еще раз поздравляю! Меня впечатлило. Были те люди, которые нам нужны для продвижения бизнеса. Этот… мужчина, с которым удалился шеф, и есть знаменитая русская мафия, о которой трубят все наши газеты?

– Типа того. Мы вынуждены вместе работать. Таковы правила игры на нашем рынке. Я как-нибудь расскажу более подробно. Вы по этому поводу не должны волноваться. Наоборот, так надежнее и безопаснее.

– Понятно. Пусть пообщаются. Мистер Гимонди хоть и с севера Италии, но в начале карьеры сталкивался с подобными людьми. Он его не убьет?

– Не должен. Шучу! Он приехал с мирными целями. Хочет помочь нам замять вчерашнюю неловкость. Я не стал этому противиться. По правилам он должен быть в курсе всех дел.

– И моих тоже?

– Я же сказал: не волнуйтесь. Вас это может касаться только в позитивном плане. Эти люди к вам ровным счетом никакого отношения не имеют, но безопасность нашего общего бизнеса обеспечивают. Лучше скажите, вы вчера обратили внимание на телеоператоров? В ближайшие дни нас будут показывать по трем главным программам. Я пришлю видеокассету вместе с журналами, в которых опубликуют ваше интервью.

– Без мафии, я надеюсь?

– Ха-ха! Вас не покидает чувство юмора. Если серьезно, то они не любят публичности. Да, кстати, вон они уже возвращаются… Заметьте, в обнимку. Нашли общий язык без знания языка.

Во внешности Гимонди произошли положительные изменения. На немой вопрос Родика Алексей ответил:

– Раскумарились! Он в этом сечет. Доволен. Для полного букета ему впендюрить надо.

– Алексей!.. Тут приличное место.

– Я ему все объяснил. Он хоть и клоун, но понятливый.

– На фене? – иронично спросил Родик.

– На международном. Знакомые пацаны недавно в Италию рванули. С тамошними пацанами закорешились. У них тоже по понятиям живут. Духарик этот все уразумел. Вас уже хвалил.

– Ну, вы, Алексей, даете! Хотя, может, так и надо. Шарик наш круглый. Миш, давай последуем совету Вольфганга и пообщаемся с Гимонди. Ты будешь переводить. А то я на свой международный не рассчитываю. Пойдем вон туда. Позови его.

Родик устроился за свободным столиком и, когда подошли Гимонди и Михаил Абрамович, встал и жестами пригласил присаживаться. Гимонди, улыбаясь, дружелюбно кивнул, и Родик впервые встретился с ним взглядом, который теперь выражал то ли спокойствие, то ли удовлетворение.

– Мистер Гимонди, хочу пояснить вчерашний неприятный инцидент. У нас некоторые… э-э-э вещи не приняты. Во всяком случае, публично. Я хотел обратить на это ваше внимание, но, вероятно, ошибка или неточность перевода не позволила это сделать, и вы, похоже, оскорбились…

– Я понял все только сегодня. Извините, – улыбнувшись, сообщил Гимонди. – Все же у меня остается просьба. Не воспринимайте мое увлечение слишком негативно. Я не успел обменяться с Дэном телефонами. Вы бы не могли посодействовать его приезду ко мне в гости?

– Не понял… Какого Дэна?

– Вчерашней причины нашей размолвки. Я в него влюбился. Это очень серьезно!

Родик поразился, но, заметив бурю эмоций на лице собеседника, все же пообещал:

– Постараюсь. Завтра узнаю его номер телефона. Мы с ним общались через фирму, которая организовывала мероприятие. Переговорю. Вам же обязательно сообщу результаты. Кстати, зовут его Дмитрий.

– Я вам буду очень благодарен! Заверяю вас в своей искренней симпатии. Я тоже резкий и прямой человек. Такое качество ценю и в других… Попробуйте уговорить Дмитрия. Теперь я верно произношу его имя?

Такой оборот событий успокоил Родика, а дальнейшая беседа, перетекшая в русло обсуждения презентации, прошла в спокойном тоне взаимного уважения.

Последующие проводы в аэропорте Шереметьево-2, посещение на обратном пути ресторана, несколько напряженное общение с Алексеем вернули Родику внутренний комфорт и уверенность.

 

Глава 9

Родик вышел в пронизанный солнечными лучами зал прилета аэропорта Хитроу и огляделся в поисках встречающего. Наконец он увидел табличку со своей фамилией.

Его ожидали двое: средних лет миловидная брюнетка с пышными формами и худощавый мужчина с седеющей мефистофельской бородкой.

– Рая, – кокетливо улыбнувшись ярко накрашенными губами, представилась женщина. – Как перелет?

– Отлично! Тут еще против ожидания Туманный Альбион встречает солнцем и очаровательной соотечественницей, – галантно приложившись к протянутой ручке, произнес Родик.

– Погода хорошая, правда, холодно. Знакомьтесь – мой муж Кирилл.

– Очень приятно, но хотелось бы по отчеству, – пожимая руку, попросил Родик.

– Мы тут отвыкли от отчеств, – улыбнувшись, сообщил Кирилл. – Называйте по имени.

– Ну, тогда и меня по имени. Какие планы?

– Сейчас в отель. Потом по программе. По дороге с ней ознакомитесь. Мы прикомандированы к вам в качестве переводчиков. Вы в Лондоне впервые?

– Да.

– Ну, тогда мы еще и ваши гиды. Свободного времени у вас немного, но есть.

– Спасибо. Быть в Лондоне и не посмотреть всемирно известные достопримечательности непростительно. Все же колыбель цивилизации.

– Это все ваши вещи?

– Не люблю таскать в деловые поездки большие чемоданы. Надо быть мобильным.

– А смокинг?

– Хм… Зачем?

– Предусмотрен банкет. В вашей программе помечено «black tie» [23] . Это, конечно, не обязательно смокинг, но настоящий джентльмен, без сомнения, наденет именно его. Лучше темного цвета.

– Не знал… Я вообще в вопросах этикета профан. Однако проблем не вижу. В крайнем случае купим, что надо.

– Попробуем, хотя лучше взять напрокат… Извините! Нам придется немного пройти до машины.

– Кирилл, давайте со мной без церемоний. Я нормальный советский труженик.

Поездка из аэропорта показалась Родику, с интересом разглядывающему городские пейзажи, недолгой. Он много читал о Лондоне, о его неповторимой эклектике во всех сферах жизни, но открывающееся из окна автомобиля зрелище удивляло. Тут соседствовали совершенно несовместимые объекты. Готические фасады вдруг сменялись современными – из стекла и бетона. В окружении тяжеловесных зданий промышленной архитектуры вдруг обнаруживалось строение, как будто сошедшее с иллюстраций к европейским сказкам. Неожиданно между невзрачными приземистыми домиками возникал картинный коттедж с небольшим двориком и затейливой калиточкой. Среди потока современных автомобилей чинно двигались знаменитые черные лондонские такси с характерными для начала века круглыми фарами, узким капотом, высокими дверями и неуклюжим задом. Только Родик хотел поинтересоваться, используются ли еще двухэтажные автобусы, как из боковой улочки выехало красное чудовище, не раз виденное Родиком в передачах клуба кинопутешествий. Вообще постоянно обнаруживалось что-то с позиций Родика необычное. Поэтому он неустанно комментировал свои ощущения, чем вызывал снисходительные улыбки и поощрительные восклицания сопровождающих, тщетно пытающихся ознакомить его с программой пребывания. Когда же он наконец решил открыть полученную кожаную папку, автомобиль остановился около не отличающегося изяществом четырехэтажного здания из красного кирпича с белым высоким цоколем и линейками прямоугольных окон. Кирилл пояснил, что это отель, в котором будет проживать Родик, а находятся они в центре города и отсюда легко добраться до любой достопримечательности, хотя Лондон – это музей под открытым небом и он имеет в виду знаковые места типа Букингемского дворца, Тауэра или Трафальгарской площади.

В холле отеля Кирилл забрал у Родика паспорт и, произведя необходимые формальности, поднялся с ним в номер. Проверив, все ли в порядке, он порекомендовал Родику отдохнуть с дороги, ознакомиться с деловой и культурной частями программы, а затем собрался уйти.

Родик, остановив его, открыл папку и, пролистав находящиеся в ней немногочисленные листочки, сообщил:

– Это я изучу перед сном. Сейчас было бы уместно где-нибудь попитаться. Кормили в самолете не очень хорошо. Если у вас есть время, то приглашаю. Оплата моя, выбор места – ваш.

– Не возражаю. Хотя для ужина еще рановато. Можем заскочить в паб. Тут рядом есть один приличный. Хорошо там не покормят, но это можно рассматривать как первое знакомство с британской культурой. Я бы даже сказал с центром этой культуры, существующим с двенадцатого века и заведенным еще Ричардом Львиное Сердце. «Паб» – это аббревиатура от public house. По-нашему – пивная или кабак. Вы пиво любите?

– С удовольствием поглощаю в больших количествах.

– Тогда вам понравится. Англия – пивная страна. Тут сотни сортов пива. Знаменитый эль, конечно.

– О пабах я наслышан. Эль, как я понимаю, это почти пиво.

– В целом – да, но есть так называемый касковый эль – это пиво со вторичной ферментизацией. Дрожжи бродят даже в желудке.

– Попробуем! Надеюсь, Рая нас поддержит.

– А что ей остается? Она не за рулем, ей и выпить не возбраняется. Составит вам компанию, особенно если пообещаем ей вечерний моцион. Да и вам будет интересно прогуляться по городу.

Оставив машину у отеля, они пешком миновали несколько однотипных кварталов и оказались около паба, именно такого, как и представлял себе Родик. Внутри паб имел скромный интерьер, с давящим низким потолком, темными стенными панелями, увешанными разноразмерными рамочками с какими-то фотографиями. Все это довершали хаотично расставленные вешалки, на которые посетители набросали разноцветную верхнюю одежду. Украшением являлось только барная стойка, горка которой пестрела огромным разнообразием бутылок с красочными этикетками, а на самом видном месте красовался необычный пивной кран с высокими ручками. Посетителей было много, но в дальнем углу просматривался пустой столик, за которым они и разместились.

– Выбор блюд здесь невелик, – поведал Кирилл. – Из рыбы – морской окунь с гороховым соусом, а из мяса – ягнятина в розмарине и валлийский ромштекс. Да, еще есть утиная грудка.

– Вполне достаточный набор, – отозвался Родик. – Что из этого типично английское?

– Все. Это традиционный для Англии набор простой пищи. В нормальных ресторанах, конечно, выбор другой, но здесь…

– Тогда я буду ягнятину, хотя не знаю, как на ее вкус повлияет розмарин.

– Мне возьми рыбу, – попросила Рая.

– Хорошо. Пойду заказывать. Пива наберу разного на пробу по полпинты. Тут есть и темное, и красное, и светлое. После пробы на чем-нибудь остановитесь. Рай, тебе не взять ли сидр?

– Нет, я выпью за компанию с Родионом Ивановичем какого-нибудь лагера.

– Подождите, Кирилл, а знаменитый английский эль здесь подают? – спросил Родик.

– Красное пиво – это эль. Хотя эль бывает разный. Тут наливают не из бутылок два типа. Тот, о котором я вам рассказывал, и ирландский. Другие эли, если вообще этот напиток вам понравится, попробуем позднее.

– Конечно, конечно. Оплата сразу нужна?

– Потом бармен все подсчитает. У вас наличные?

– Да, мы пока к другому не привыкли. Фунты я в Москве приобрел.

– Понятно. Имейте в виду, когда будете расплачиваться, что здесь чаевые давать не принято. Могут обидеться, и произойдет скандал. Максимум можете предложить бармену пинту пива.

– Хм… Странно, но усвоил.

Кирилл подошел к барной стойке, где спокойно стояли несколько человек в ожидании, когда бармен обратит на них внимание. Это напомнило Родику времена социализма, и он спросил Раю:

– Это что, очередь?

– В пабах так всегда. Я из-за этого их редко посещаю. Тут еще и самообслуживание. Национальная специфика.

– Как при социализме у нас за едой придется ходить, а посуду убирать?

– До этого они пока не дошли, но пиво забирают сами и заказ на еду делают у бармена.

– Демократично. И кто же сюда ходит?

– Все. От пэров и лордов до бомжей. Различий никто не делает. Перед Кириллом, может быть, стоит член правительства. В этом районе такое возможно.

– Чудно! У меня было иное представление об английской чопорности. Я считал, что лорды до уровня плебеев пасть не в состоянии. Застывшие устои.

– Вы еще не раз удивитесь. Об этой стране рассказывают больше легенд, чем былей. Одна из них – эталоны английской культуры. Они, безусловно, существуют, но молва приписала им массу мифических качеств. Не надо путать достижения англичан и их внутренний мир. Это две стороны, но не одной монеты. Двухэтажные автобусы, изобретение футбола и пенициллина, «Алиса в Стране чудес», Байрон, Диккенс, прочие достижения имеют мало общего с народом Соединенного Королевства. Даже знаменитый чай и овсянка во многом надуманные атрибуты, хотя и потребляются в определенных слоях общества с завидным постоянством.

– Мне кажется, что вы утрируете. Понятие светской культуры, джентльменства, наконец, чопорность. Это ли не общеизвестные особенности английского менталитета?

– Вы будете общаться с современными англичанами и поймете, что это не совсем так. Пока нам это обсуждать рано. Давайте лучше пробовать пиво. Кирилл уже его несет… Сидите, не надо ему помогать. Тут так не принято.

Родик остался на месте, наблюдая, как стол усилиями Кирилла заполняется пузатенькими стаканчиками с разноцветными напитками. Памятуя объяснения Кирилла, он сделал несколько глотков красноватых напитков. Эта прославленная жидкость произвела на него впечатление выдохшегося пива, в которое кто-то добавил сахара. Он вспомнил, что его бывшая жена любила добавлять в «Жигулевское» мед и как-то дала ему попробовать. Во рту, как и тогда, остался неприятный сладковато-горький вкус. Он вопросительно посмотрел на Кирилла. Тот понимающе развел руками.

– Знаете, я испытываю такое разочарование второй раз в жизни, – посетовал Родик. – Первый раз так произошло с прославленным Хемингуэем кальвадосом. Однако тогда мне было менее противно. Все же это не прохладительный напиток. Вот уж действительно на вкус и на цвет товарищей нет. Эль я больше пить не буду. Попробуем темное пиво…

Темное пиво было тоже слишком сладким и не отвечало вкусовым пристрастиям Родика, но он заставил себя выпить его полностью. После этого перешел к светлому. То ли сработал контраст, то ли напитки действительно отвечали его ожиданиям, но они понравились Родику все. В каждом была своя прелесть, и он попросил заказать ему по пинте каждого.

Вскоре принесли еду, которую Родик поглотил с удовольствием, хотя Кирилл и Рая подвергли ее критике, пообещав завтра сводить его в хороший ресторан, где можно по достоинству оценить английскую кухню. За едой завязалась непринужденная беседа.

Оказалось, что Кирилл – бывший профессор Киевского университета, химик. Родик в период работы в институте сотрудничал со многими научно-исследовательскими и учебными заведениями Украины. Нашлись общие знакомые. Родик вспомнил и рассказал историю, связанную с «великим» открытием, придуманным вице-президентом академии и, с одной стороны, задержавшее защиту Родиком докторской диссертации, а с другой – позволившее организовать кооперативную деятельность. Потом обсудили Чернобыльскую катастрофу. Родик описал свои ощущения, когда он в июне восемьдесят шестого производил радиационную разведку, а потом испытывал защитные жилеты собственной конструкции, а супруги – тот кошмар, который ощущали жители Киева. Обсудили беспомощные попытки ликвидировать последствия аварии. Родик высказал мысль, что это был кем-то спланированный геноцид советского народа, когда без надобности прогнали миллионную армию необученной молодежи через радиацию, способную вызвать не только заболевания, но и генные мутации в последующих поколениях. Кирилл не соглашался и всю ответственность возлагал на покончившего жизнь самоубийством академика, не сумевшего грамотно организовать работы. Родик имел массу аргументов в пользу своей гипотезы, но не захотел спорить и перевел разговор на недавние московские события.

Рая с энтузиазмом включилась в обсуждение этой темы. Ее интересовало практически все, и Родик, не скупясь на эпитеты, описывал недолгое противостояние российских «демократов» и фарс с национальным трауром. Это послужило началом целой дискуссии о процессах, вызванных перестройкой Горбачева и последующим правлением Ельцина. Родик высказал мысль, что вместе с социализмом уничтожили свободу выбора судьбы и применения своих способностей. Многие люди оказались вынуждены заниматься несвойственной им деятельностью. Рая и Кирилл считали это естественным, но временным и необходимым для установления истиной свободы, которая испокон веку отсутствовала в России, а в последние годы появились уникальные условия для демократических преобразований. Однако они не верили в то, что российский народ сможет в обозримом будущем этим воспользоваться, и поэтому считали целесообразным не рисковать и жить здесь, в Лондоне, а не на родине. Родик, негативно относящийся к эмиграции, спорил, хотя в душе был со многим согласен. Он затронул тему Комиссии, но, почувствовав возникшую при этом напряженность, перешел к вопросам о доходах англичан и уровне их жизни.

В общем, поводов для общения оказалось достаточно, и ужин прошел в дружеской атмосфере встречи соотечественников вдали от родины, хотя Родика и удивило отсутствие ностальгии у собеседников. Он, посчитав это неуместным, не стал высказывать возникшее у него по этому поводу логическое построение, а лишь напомнил, что неплохо было бы прогуляться по уже погружающемуся в вечерние сумерки легендарному городу.

Тут выяснилось, что они находятся рядом с известным символом мировой демократии – Гайд-парком. Родик со школьных времен считал это место чуть ли не единственной отдушиной в капиталистическом мире. Тут любой человек мог, не думая о последствиях, рассказать о том, что его волнует, раскритиковать всех, кроме монарших, особ, призвать к революции. Здесь высказывались прогрессивные идеи и бредовые умозаключения, с программными речами выступали Карл Маркс, Ленин и многие известные мировые лидеры. Так Родика учили. Сейчас, стоя на аллее этого парка, выслушивая исторический экскурс Кирилла, в его сознании все перевернулось. Под воздействием увиденного он понял, что ничего особенного тут нет. Вся его Родина, погрязшая в строительстве капитализма, превратилась в подобие «уголка оратора» парка. Теперь откровения, за которые раньше сажали в тюрьму, высказываются повсюду. Ему вдруг пришла мысль, что величие того или иного места, дела, свершения да и человека определяется не объективными характеристиками, а числом людей, верящих в существование чего-то неповторимого и особенного, на деле являющихся самым обыденными и тривиальными явлениями.

– Насколько все относительно, – прервал он Кирилла. – То, что с одних позиций величественно, с других – ничтожно. Вот и этот парк тому доказательство. Из моего фетиша он в мгновенье превратился в хорошо ухоженный лес, где единственно возможным сильным чувством может быть страх заблудиться.

– Не понял вас, Родион Иванович, – отозвался Кирилл. – Ведь это чудо, когда посреди такого мегаполиса существует огромный парк. В Лондоне таких мест около сотни.

– Я не об этом. Конечно, это здорово. Было бы тепло, повалялись бы на травке. Здесь, по-моему, это разрешено. Не Москва все же. Я о свободе подумал, о свободе слова. О наших чаяньях. О надежде…

Его не поняли. Кирилл что-то еще рассказывал, но Родик его почти не слушал. Он всматривался в сумерки, надеясь развеять свои сомнения, но в это вечернее время парк был пустынен. Лишь одинокая фигура в длиннополом плаще выгуливала собаку. Он взял Кирилла под руку и сказал:

– Ну что ж. Будем провожать меня до гостиницы. Спасибо за чудесный вечер.

На следующий день с утра планировалось заседание, а в три часа дня встреча с неким мистером Майклом Экерсоном. Договорились, что Кирилл и Рая приедут в отель к восьми утра.

Ночь Родик провел беспокойно. То ли сказалась разница во времени, то ли нервное возбуждение, но он сначала долго не мог заснуть, а потом несколько раз беспричинно просыпался. В шесть он разбурхался окончательно. Немного полежав, встал и пошел умываться. Поборовшись с раковиной, имеющей раздельные краны для горячей и холодной воды, проделал утренний туалет, включая бритье под душем, бегая от смесителя к запотевшему зеркалу. Потом спустился в небольшой зал, примыкающий к ресепшн. Там позавтракал, поглотив без удовольствия булочку с маслом и показавшийся ему безвкусным чай. Не насытившись, осмотрел скудные яства и, не найдя ничего достойного внимания, отправился в холл ожидать приезда переводчиков.

Супруги появились без опоздания. На вопрос, как Родик отдохнул и не возникали ли проблемы, тот пожаловался на скудный завтрак. Посокрушавшись и подвергнув критике английскую экономию, Кирилл объяснил, что исправить что-либо нельзя, поскольку ехать придется через весь город, а опоздание недопустимо. Надо поторопиться, а заморить червячка удастся лишь в перерыве между докладами. Придется потерпеть. В качестве утешения Кирилл пояснил, что встреча с Экерсоном состоится в ресторане.

Родик, предполагая подобную реакцию, поблагодарил и предложил, не теряя зря времяни, двинуться в путь.

Покружив около Гайд-парка, выехали на современную транспортную развязку, а с нее на заполненную плотным потоком машин широкую магистраль. Родик сначала наблюдал за дорогой, но вскоре, поняв, что ничего достойного внимания нет, откинулся на спинку сиденья и завел разговор с Раей о покупках, которые он планировал сделать в лондонских магазинах. Рая долго уточняла его намерения, а потом пообещала организовать шопинг в том числе и на какой-то всемирно известный рынок под названием Камден-таун. Родик, вспомнив, что по официальной версии он в Германии, уточнил, что не хочет стандартных сувениров с видами английских достопримечательностей, а интересуется более практичными подарками типа одежды и аксессуаров. Рая обрадовалась и пустилась в описания прекрасных бутиков Лондона.

Наконец свернули на узкую дорожку, извивающуюся между небольшими полями, на которых, несмотря на окружающие их городские постройки, паслись овцы. Попетляв, остановились у металлических покрашенных в черный цвет массивных ворот, украшенных разнообразными коваными элементами. За ними просматривалась высокая крыша здания с многочисленными башенками и надстройками.

Ворота медленно открылись, и они въехали на широкую аллею, окаймленную аккуратно подстриженными кустами, за которыми простирались травяные газоны. Аллея сделала зигзаг и завершилась колоннадой входа двухэтажного красного кирпича здания, возведенного, вероятно, еще в викторианскую эпоху, о чем свидетельствовали готический декор фасада и узкие, заканчивающиеся стрельчатыми арками окна. Фон этому подобию замка создавали вековые деревья, образующие, по-видимому, простирающийся за ним парк. Монументальную картину завершал высокий кирпичный забор.

Против ожидания Родика, настроившего себя на средневековый лад, внутреннее убранство оказалось выполненным в модернистском стиле. Просторный холл с белыми стенами и черным с зеркальным блеском полом был украшен современной живописью и освещен мягким светом, струившимся из потолочных ниш. Немногочисленная мебель имела нарочито прямоугольные формы и была выполнена также в черно-белых тонах.

Все это Родик успел рассмотреть, пока миловидная девушка, одетая под стать помещению в строгий серый костюм, провожала его к столу регистрации, где он получил какие-то проспекты и бейджик со своими фамилией и именем, перед которыми стояла абривиатура «PhD». Родик уточнил у Кирилла значение этой аббревиатуры. Оказалось, так сокращенно пишут «Doctor of Philosophy», что соответствует советскому кандидату наук, но ничего другого написать невозможно, так как аналогов степени доктора наук в Европе и Америке не существует.

Родик прикрепил к кармашку пиджака бейджик и в сопровождении переводчиков сделал круг по холлу. Тут царила атмосфера ожидания. Человек двадцать–тридцать, в основном мужчины средних лет, одетые в темные костюмы, по-разному развлекали себя. Одни сосредоточенно рассматривали картины, другие изучали полученные при регистрации материалы, остальные, что-то обсуждая, объединились в группки, в которых выделялись немногочисленные женщины. Кирилл, посчитав необходимым ввести Родика в курс дела, начал представлять ему присутствующих. Сначала он перечислял представителей банков, из которых у Родика на слуху были Дж. П. Морган, Бэнк оф Америка, Федерал Резерв бэнк, потом стал называть имена ученых из различных всемирно известных институтов. Родику это ни о чем не говорило, и он задал несколько уточняющих вопросов, но, поняв, что тут находятся в основном экономисты или политологи, предпочел больше не перебивать Кирилла. Тот же продолжил объяснения. Оказалось, что многие являются сотрудниками различных фондов. Названия типа Фонд мира на земле, Фонд международного мира Карнеги, Фонд Рокфеллера, Фонд Вудруфф ничего не говорили Родику, и он уже хотел попросить Кирилла как-то укрупнить информацию, но не успел, поскольку тот сообщил:

– Здесь достаточно прессы. Все женщины в основном представляют влиятельные издательские дома и вещательные сети. Вон Кэтрин Грэхем. Вы, наверное, о ней слышали. Газета «Вашингтон пост», а та – Флора Льюис – «НьюЙорк таймс». Рядом с ними Роберт Эрбурн – «Лос-Анджелес таймс». Вон тот Джонсон из Си-эн-эн…

– Я, конечно, знаю эти организации, хотя, честно скажу, имена мне незнакомы. Они что, будут освещать форум?

– Не думаю. Совещание не носит публичного характера. Даже наоборот. Тут много конфиденциального. Полагаю, что они являются необходимыми звеньями общей цепочки. Из моего экскурса вы можете сделать вывод о длине этой цепочки или, точнее, паутины. Я, иногда бывая на подобных мероприятиях, знаю лишь внешнюю сторону. Режим секретности тут немалый.

Только теперь Родик осознал, на какой высокий уровень международной элиты его занесло. Он испытал неловкость и, чтобы скрыть это, предложил Кириллу и Рае устроиться в креслах в дальнем углу зала. Там он завел малосодержательную беседу о вчерашней дегустации пива и своих первых впечатлениях о Лондоне.

Вскоре всех пригласили на второй этаж, где размещался просторный конференц-зал.

Первые два доклада были скорее познавательны, чем интересны, и посвящались экономическим особенностям взаимоотношений Японии и США. Третий же доклад касался происходящих в российской экономике процессов. Докладчик разделил их на две стадии. Первая – внедрение в социалистическую экономику частнособственнических принципов. Он скрупулезно проанализировал все области производства и сделал вывод, что эта стадия успешно завершилась в том числе и в военно-промышленном комплексе, где также осуществился в необходимом объеме переход на выпуск мирной продукции. Родик подумал: «Вот откуда растут ноги горбачевских конверсий. Что понимается под «необходимым объемом»? Как это коррелирует с требованиями по обороноспособности страны?»

Родик пометил себе этот вопрос и за размышлениями чуть не пропустил более существенную мысль о второй стадии – появление качественных производств, способных конкурировать с Америкой и Европой. При этом докладчик выделил технические, управленческие и этические стороны процесса. Основной вывод состоял в том, что технические и управленческие стороны претерпевают ломку из-за появившейся, за счет перераспределения национального продукта и приватизации госсобственности, этической элиты делового сообщества. Ломка часто с позиций развития экономики не позитивна, поскольку элита во многом сложилась из случайных людей, не способных даже понять происходящие процессы, не говоря уже об управлении. Родику показалось, что он с удовлетворением это отметил, заострив внимание на тенденциях к перениманию западных стандартов и желанию налаживать устойчивые международные связи. Поэтому появляется задача оптимизации и регулирования такого процесса, для чего необходимо создание особого механизма и соответствующих критериев, учитывающих массу факторов, в том числе и репутацию деловых партнеров. Исходных данных для такой работы нет. Страна все еще остается закрытой, а допустить бесконтрольное развитие чрезвычайно опасно. Политические и экономические последствия могут быть самыми плачевными. Тут Родик понял, что ошибался. Докладчик считал необходимым срочно произвести корректировки, позволяющие если не исправить ошибки, то свести к минимуму негативные последствия.

Родик все же пометил себе еще вопрос: заинтересованы ли Европа и Америка в появлении самостоятельной экономической структуры России, способной интегрироваться в мировые процессы?

По окончании доклада, который аналитически мыслящему Родику показался по меньшей мере логически незавершенным, он сформулировал вопросы на отдельном листочке и попросил Кирилла в удобный момент задать их от его имени. Кирилл поступил иначе: приписал перевод и передал листок докладчику.

 

Тот прочитал и обратился к аудитории:

– Господа, у нас присутствует гость из России. Он задает весьма актуальные вопросы, суть которых сводится к одному: нужна ли нам сильная и самостоятельная Россия. Я специально обошел этот момент. Сегодня однозначно ответить нельзя. У России есть три возможности развития: отгородиться от Запада, примкнуть на основе некой конвергенции к Западу и попытаться создать противовес Западу, объединившись с незападными странами, например с Китаем. У нас тоже три возможности: принять ее, идти параллельными курсами или отторгнуть как чуждую азиатскую культуру, способную нанести непоправимый урон вне зависимости от экономического уровня. Что продуктивно? Неясно. Последние реалии таковы, что в России победу одержали силы, старающиеся превратить ее в нормальную страну западного типа. Однако насколько реализуемы такие планы? Хорошо ли это? По моему мнению – нет. Есть, конечно, и другие мнения. Вероятно, мы их услышим. Ясно одно: необходимо срочно определиться в этом вопросе. Это одна из задач нашего совещания. Я в основном проанализировал экономический аспект. Возможно, на сегодня он не самый главный. Многое определяет политическая воля, и механизмы воздействия на нее требуют не менее пристального изучения.

Родик ничего не понял, но не стал вступать в полемику. Впереди было еще два дня работы, и он надеялся, что полученная информация позволит прояснить позицию Комиссии и выработать собственное мнение. Только сейчас до него дошло, что, согласившись сотрудничать, он принял многое на веру и не удосужился в достаточной степени проанализировать расстановку сил. Он априори посчитал, что Запад заинтересован в интеграции с его отечеством. Услышанное свидетельствовало о наличии других помыслов. Недавняя победа в холодной войне не привела к ее забвению. Сломали тоталитарный коммунизм, но не страну с ее народом, культурой, а теперь не знают, как извлечь другие выгоды для себя. В этом советская пропаганда была права. Идеи же мирового благополучия формируются на основе сложных и многофакторных критериев, понимаемых не столь однозначно, но во всех случаях с позиций достижения интересов Запада.

Родик молча дослушал обсуждение докладов, укрепившие его первые впечатления. Когда участники заседания стали покидать зал, он спросил Кирилла:

– Когда едем на переговоры с господином Экерсоном?

– Сейчас. Уточнили, что встречаемся в ресторане «Бифитеров». Я же вам обещал обед. Это прямо в Тауэре. Заодно и осмотрите знаменитую достопримечательность. Время у нас есть.

– А кто такой этот мистер?

– Он вам представится. Это известный экономист, профессор. Приятный и обходительный человек. Мы с Раей часто делаем для него переводы, а иногда и обзоры.

– Откуда вы так хорошо владеете английским?

– Я родился в Англии. Мой отец был дипломатом. Поэтому я автоматически получил гражданство.

– Не понял.

– Есть закон, по которому практически любой рожденный в Англии становится ее гражданином. В девяностом я подал соответствующие документы в посольство, и через несколько месяцев мне выдали паспорт. Мы с Раей посоветовались и вместе с дочкой переехали сюда. Знаете, не жалеем.

– Я это еще вчера почувствовал. Я бы, наверное, скучал.

– Мы тоже скучали… Друзья, родственники – все там остались. Однако скучать и сожалеть – разные вещи. Нам здесь комфортно. Нас приняли, и мы не чувствуем себя изгоями.

– Кто-то из великих сказал, что родиной человека является мир его представлений. Это, похоже, про вас. Кстати, если у нас есть время, то, может быть, продолжим автомобильное знакомство с Лондоном и поедем не по магистралям с типовыми дорожными постройками.

– Конечно. Я уже распланировал соответствующий маршрут. Вы увидите почти весь центр. Заедем через Вестминстерский мост. С него открываются знаменитые виды на башню Святого Стефана с Биг-Беном, Тауэрский мост, Темзу. Сделаем круг около памятника Черчиллю и посмотрим собор, аббатство, парламент. Внутрь зайти не успеем. Потом проедем по Даунинг-стрит. Увидите основной национальный символ – ступеньки при входе в резиденцию премьер-министра и первого лорда казначейства, где почти двести лет делались заявления, определяющие судьбы мира. Кстати, рядом ворота, по-моему, охраняют гвардейцы, и с ними можно сфотографироваться…

– Это не обязательно. Да и фотоаппарат я не брал.

– У нас он всегда с собой. Фотографии пришлем потом в Москву. Запечатлеть себя с королевским гвардейцем – знаковый сувенир. Да и на Трафальгарской площади как не сфотографироваться. Мы туда тоже проедем. Походим по скверу, фонтан может работать. Потом сделаем круг около Альберт-холла, оставим машину на попечение Раи, а сами пройдем через Тауэр к ресторану. По дороге увидите знаменитых воронов, замок с внешней стороны. Опять сделаем несколько снимков. Считайте, обзорная экскурсия по городу получится. Кто такие Бифитеры, знаете?

– Конечно. Я все же когда-то учился в школе, а не только поглощаю одноименный джин.

– Не обижайтесь. Я к слову. А что бы вы хотели подробнее обследовать? Ведь Лондон велик, а времени у вас мало.

– Ну-у… Музей восковых фигур мадам Тюссо. Жилище Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Смену караула, естественно. Ну и, как я говорил Рае, магазины. У нас ведь все ждут подарки.

– В целом ясно. Будем стараться все организовать, хотя смену караула не обещаю… У вас всего две дневные дыры, а они сейчас сменяются, по-моему, через день. Не будем терять времени. По коням.

Поездка по Лондону развеяла тягостное непонимание, охватившее Родика после обсуждения докладов. Он с удовольствием всматривался в знакомые очертания зданий и площадей, воспринимаемые всем миром как символы современной цивилизации. Чувство сопричастности к чему-то важному завладело его сознанием, и, лишь увидев Тауэр, он ощутил сожаление, что краткий экскурс закончился и вскоре предстоит, вероятно, непростой разговор.

Кирилл еще продолжал рассказывать про Тауэр, когда Родик увидел вывеску ресторана, а около входа знакомую крупную фигуру Алпамыса. Тот заметил их и направился навстречу:

– Родион Иванович, завсегда рад вас видеть-с. Здравствуйте. Кирилл, голубчик, как поживаете? Давненько не общались. А где же Рая?

– Мы ее в машине оставили.

– Нынче можете к ней вернуться. Переводить я буду сам-с. А лучше посидите и подождите. Вы, верно, не обедали-с. Я распоряжусь.

За разговором они спустились в подвальное помещение, где их встретил метрдотель в форменной одежде Бифитеров и проводил в дальний конец сводчатого помещения. Там из-за большого стола поднялся для приветствия щуплый мужчина. Высокий лоб с глубокими залысинами, массивная роговая оправа на тонкой переносице, слегка оттопыренная нижняя губа и крупные уши создавали классический образ интеллектуала. Мужчина протянул руку и, как показалось Родику, окинул его ироничным взглядом. Алпамыс приступил к представлению, подтвердившему слова Кирилла, что будущий собеседник, профессор известного университета, один из членов Комиссии, авторитетный на Западе специалист в части изучения общественных процессов, происходящих в мире, в частности, по переходному периоду, переживаемому в России, и его влиянию на мировую экономику и культуру. Родика Алпамыс представил тоже со всеми регалиями, хотя было ясно, что без подробного изучения его досье сегодняшняя встреча не могла бы состояться.

Они устроились за столом, и мгновенно откуда-то возник официант. Родик для приличия полистал меню и, когда Алпамыс поднял на него вопросительный взгляд, попросил выбрать на свое усмотрение, но специфическое для Англии. Тот согласно кивнул и спросил, что Родик хочет выпить. Родик, понимая серьезность предстоящего разговора, остановил выбор на минеральной воде, чем несколько удивил Алпамыса.

– Мистер Жмакин, как вы расцениваете последние события в Москве? – начал беседу Экерсон.

– Негативно, – односложно ответил Родик, не желая высказывать свою позицию.

– I’m sorry! – вмешался Алпамыс и, переходя на русский, спросил: – Родион Иванович, смею предложить вам-с попробовать фазана-с с соусом из чернослива и лука-порея.

– Полагаюсь на ваш выбор. Фазана я никогда не пробовал.

– Мне дораду под соусом из эстрагона, пожалуйста, – попросил Экерсон и продолжил: – С одной стороны, вы правы. Расстрел собственного парламента – крайняя мера, но двоевластие в столь ответственный исторический период недопустимо.

– Ретроспективно анализируя, я бы не назвал это двоевластием, хотя поначалу так думал. Скорее, мелкая борьба за привилегии. Перестройка породила много недоразвитых Наполеонов. На них по социалистическим меркам пролился золотой дождь, и они заболели звездной болезнью. Вот и все…

– Не могу с вами согласиться. Процессы намного сложнее. В одном вы совершенно правы. Народившаяся элита не только не созрела, но и сложилась из граждан бывшего Советского Союза c нелучшими моральными и образовательными качествами. Однако история это допускает и свидетельствует об их недолговечности. Проблема состоит в излишней спешке. Ваша отчизна хочет пробежать марафонскую дистанцию в спринтерском темпе, не имея опытных тренеров и четкой тактики. Позитивно, что руководство имеет общедемократический настрой, но наивно полагается на быструю интеграцию России в мировой порядок или, если утрировать, сложившийся хаос.

– Я сегодня уже что-то подобное слышал. Докладчик не был уверен, хочет ли мировая цивилизация пустить в себя одичавшую Россию.

– Это вовсе не так. Вернее, некорректно. Мировой цивилизации пока не существует. Те, кто считает западную цивилизацию таковой, не просто ошибаются, а совершают преступное деяние. Сегодня надо говорить о семи-восьми цивилизациях. В какую из них хочет интегрироваться Россия? Да и хочет ли? Да и нужно ли? Такие вопросы сегодня нас волнуют. Я не сторонник утопии об объединении цивилизаций. Они воевали и, вероятно, будут воевать. Причем со смягчением обстановки на идеологическом и экономическом фронтах этот процесс приобретает доминирующее значение. Различия в культурах чрезвычайно трудно преодолимы. Именно об этом шла речь в упомянутом вами докладе. К сожалению, нет стройной теории, что вас, как физика, и смущает. Мировое сообщество плохо скоординировано, но, уверяю вас, никто не заинтересован в том, чтобы какая-нибудь из цивилизаций отставала в развитии или противопоставляла себя другим. В таком смысле мы хотим, чтобы ваша страна, как исторически цивилизацеобразующая, гармонично преобразовалась во всех сферах жизнедеятельности.

– Понятия «хорошо» и «плохо» весьма относительны. Нужны четкие критерии. А их нет. Более того, не вижу логического завершения таких процессов, даже если они имеют место быть. Достаточно вспомнить крестоносцев и конкистадоров. Да и с теорией столкновения цивилизаций я когда-то знакомился. Шпенглер, кажется, еще в прошлом веке ее выдвигал. Мы же говорим о России, которая совсем недавно была частью Европы. Наши цари являлись отпрысками монарших домов Европы, а русское дворянство после Петра Первого более чем наполовину состояло из французов и немцев. Какие вопросы со стороны Европы могут возникать? Мы вылупились из одного яйца.

– Вот в чем кроется основное заблуждение ваших соотечественников. Россия относится к православной цивилизации, а Европа – в основном католическая. Это определяет конфликт. Пример – прибалтийская напряженность.

– Интересно… Тогда как понять цели Комиссии, в которой представлено три цивилизации?

– Именно поэтому и была создана Комиссия. Требуется координация. Не слияние, а взаимовыгодное сотрудничество. Однако мы отклоняемся от темы. По отношению к России возникают две проблемы. Во-первых, у вас соседствуют минимум две цивилизации, что неминуемо приведет к дальнейшему распаду страны. Пока еще есть сдерживающие факторы, доставшиеся в наследство от Советского Союза, но их действие экспоненциально ослабевает. Во-вторых, ваше правительство хочет, как я уже заметил, «вскочить на подножку мчащегося поезда» и примкнуть к Западу, но тут начинает действовать самоидентификация ваших людей, принадлежащих к православной и частично к мусульманской цивилизациям. Неизбежна линия разлома. Вот в чем суть сегодняшнего момента и, если хотите, завтрашних тяжелейших испытаний, а возможно, и войн.

– По-вашему получается, что нет единого общемирового процесса и всемирной истории как таковой. Конфликт – единственная форма сосуществования цивилизаций, а цивилизации – высшая форма организации человечества?

– В целом – да, хотя всемирная история, конечно, существует. Она и доказывает мои воззрения.

– Ну а как объяснить бесспорные факты сотрудничества?

– Только одним. Способностью отдельных групп переводить конфликт в консервативное русло, а некоторые страны подвергать внутреннему расколу и, наконец, создавать ограничивающие условия. Этакое балансирование. Как пример. Сегодняшнее состояние вашей страны, наполненное протестной энергией, опасной для западной цивилизации, мы постараемся перевести в консервативное русло на основе внедрения свободного рынка с главенством славяно-православной цивилизации. Ограничение одно: в случае цивилизационного самоопределения на других основах какие-либо контакты с Европой и Америкой придется прекратить.

– Жестко. Опять железный занавес? По-вашему, мы никогда не сможем участвовать в европейской истории?

– А зачем вам участвовать в этой истории? Недостаточно своей? Мир многополярен, и каждый полюс имеет свои вершины. Наша с вами задача не дать развиться цивилизационным расколам до состояния войны. Вот в чем ваша роль. Роль информатора о состоянии элиты, определяющей цивилизационное самоопределение. Мы должны своевременно почувствовать соответствующие тенденции и повлиять на вытекающие из них события. Любой мир лучше войны. Даже если кто-то ощущает свое всесилие.

– «Мы», которые «должны влиять», – это Европа и Америка в лице Комиссии?

– Я полагаю, что сегодня надо говорить о японской и европейско-американской цивилизациях. Они после развала Советского Союза и экономически, и политически, и, если хотите, милитаристически самые сильные. Конечно, есть задача удержания главенствующей позиции, но более важная задача, как уже сказал, не позволить развиться конфликтам. Это в полной мере касается китайской и мусульманской цивилизаций. Комиссия занимается этими вопросами. Просто сейчас мы обсуждаем вашу отчизну. Заметьте. Мы не посягаем ни на суверенитет, ни на торможение прогрессов. Наоборот. Мы признаем главенство России на всей православной территории, но опасаемся последствий цивилизационного самоопределения, могущего перетечь в национализм в самой его уродливой форме, а дальше опять страх, милитаризация и, возможно, войны, как локальные, так и межцивилизационные.

– Сложно. Я об этом подумаю. Ну а как со свободами, которые декларируются вашими цивилизациями?

– Свободы… Это важнейший элемент жизни, но не имеющий прямого отношения к цивилизационному самоопределению. В России он отсутствует сотни лет, но это не мешает существованию ряда обсуждаемых процессов.

– Я бы так не сказал. У нас были и есть свободы. Даже при социализме существовала свобода выбора образования, жены, деторождения…

– Свободы не может быть частично. Это определенный комплекс. Вас, вероятно, интересует наша позиция в этом вопросе. Первое, и самое важное: необходимо создание общей системы ценностей под лозунгом «Я свободен лишь тогда, когда свободен каждый». Перефразируя Ленина, можно сказать, что добиться свободы невозможно в отдельно взятой стране. В этом смысле у свободы нет национальности и идеологии.

– Тут у вас явное противоречие. По-моему, суть свободы в отсутствии единой мерки. Вероятно, надо договориться о том, что понимается под термином «свобода».

– Вы загоняете беседу в философские дебри. Однако попробую расставить акценты. Общеизвестны столпы: свобода слова, религий и вероисповеданий. Далее отсутствие нужды, лишений, страха за себя и близких. И наконец, свобода выбора условий существования. Тут рождается тонкая грань ограничений – подчинение другим индивидуумам, правилам, а также соблюдение ответственности. Образно поясню. За нашим обедом вы свободны в выборе пищи, но из-за физиологии не можете полностью отказаться от нее, да и здоровье может не позволить есть, скажем, острое.

– Значит, все же свобода в каких-то рамках?

– Естественно. Вы можете делать все что угодно, но не вредить другим и не пытаться противодействовать объективным законам.

– Под «другими» вы кого понимаете?

– В принципе всю совокупность человеческого окружения, но применительно к нашему разговору – те силы, которые объединяет Комиссия.

– Иными словами, под термином «свобода» вы видите некий гражданский кодекс, единый для всех стран?

– С некоторыми очевидными оговорками – да. У нас эти принципы сформулированы в конституциях и практически едины.

– Правильно ли я понимаю, что вы считаете необходимым иметь во всех странах одинаковые блоки конституционных положений по этому вопросу?

– В идеале – да. В противном случае реализовать свободу не удастся. Пытаться быть свободным среди рабов – утопия. Применительно к вашей стране мы предпринимаем и будем предпринимать все возможные усилия. Я дал массу замечаний к проекту вашей конституции. В том числе и по проблеме обеспечения свободы.

– Понятно. А как быть с неравенством? Ведь сама система капитализма, в которой вы живете, порождает его. Кроме того, неравенство заложено природой. Одни умнее, другие сильнее и прочее…

– Вы о равенстве, провозглашаемом коммунистами. Это не позитив. Равенство всегда связано с принуждением, а оно противоречит свободе.

– Мне ясна ваша позиция. Можно считать это мнением Комиссии и неким программным моментом?

– В целом – да. Мне бы хотелось, чтобы мы стали в обсужденных вопросах единомышленниками.

– Я должен все осмыслить.

– Естественно. А теперь я постараюсь поставить более конкретные задачи. Подчеркиваю, что наши взаимоотношения происходят исключительно на добровольной основе и во благо не только вашей родины, но и представляемого Комиссией сообщества. Если у вас появится иное мнение, то вы вольны поступать согласно своим убеждениям. Надо понимать и возможность изменений как позиции Комиссии, так и различных обстоятельств. Так вот…

Обед и беседа продолжались более двух часов. Родик вникал в новую для себя область деятельности. Собеседников совершенно не волновали экономические вопросы, которые Родик еще со времен социализма считал определяющими. Их интересовали исключительно социально-политические аспекты. Мистер Экерсон проявил огромную осведомленность по вопросам расстановки сил в России. Некоторые сведения Родика поразили. Он как-то не задумывался о причинах появления тех или иных публичных деятелей, считая это политическими играми. Сейчас он слушал и не верил тому, что цепочки, которые привели известных ему людей к власти, начинались, если верить собеседникам, не в России. Да еще и имели достаточно мощную денежную и иную поддержку со стороны могущественных финансовых домов. В какой-то момент Родик не сдержался и заявил:

– Это ведь преступно.

– С каких позиций посмотреть, – парировал Экерсон. – Тут всего лишь вложение денег, хотя и больших. Такое всегда упирается в политику. А теперь выслушайте информацию о действительно криминальных силах вашей страны и их интеграции с государственными и коммерческими структурами. Имейте в виду, уже сегодня это могущественная сила, которую нельзя недооценивать. И проявление ее не столько в рэкете, с которым вы сталкиваетесь, а в более существенных процессах, начавшихся еще при социализме. Сам криминалитет к перестройке был подготовлен лучше всех и материально и организационно. Его возглавляли и сейчас возглавляют опытные, с огромными связями руководители. Они демонстрируют, с одной стороны, презрение к светской власти, с другой – внедряют туда своих людей. Развитие криминала вступило в третью стадию – стадию объединения. Хотя войны между группировками и продолжаются, но они уже носят компромиссный характер, плюс стираются границы между криминалитетом и обществом. Следующий этап ознаменуется размыванием границ между криминалом и государственными институтами. Этот этап завершающий, и его нельзя допустить. Иначе возникнет проблема общемирового значения, не имеющая аналогов в новейшей истории. Сегодня она лежит в несколько фантастической плоскости и носит, на мой взгляд, скорее теоретический характер, но предпосылки к ее реализации имеются, поскольку локальные проявления, не способные пока изменить мир, известны. Пираты, сицилийская мафия и прочее. Поэтому не учитывать и не изучать такие процессы было бы опрометчиво. Особенно в России, где в ближайшее время не будет отлаженной судебной системы, правовой основы силовых структур и адекватной политики в государственной власти. Кроме того, криминал вашей страны стремится консолидироваться с международной мафией. Сращивание происходит в основном на экономической почве. По некоторым данным, объемы совместных инвестиций дошли до триллиона долларов США, что больше национального валового продукта ряда стран. Это грязные деньги, и они по определению не могут начать работать на наше экономическое развитие, но в связи с отмеченными особенностями через вашу страну могут успешно отмываться. Здесь необходим постоянный мониторинг. Однако это не тема сегодняшнего разговора. Вам достаточно работы и внутри страны. Возьмите и на досуге прочитайте аналитический обзор по этому вопросу. Алпамыс вам вышлет. Там имеется информация по наиболее крупным преступным группировкам. Однако есть и масса мелких, но не менее опасных…

– Я имел возможность в этом убедиться…

– Знаю. Алпамыс мне докладывал. Одно хорошо в этой части работы – вам не потребуется начинать с нуля. Понимаю ваше нежелание, но, как говорят у вас на родине: назвался грибом, полезай в корзину.

– Что я могу тут предпринять? – перебил Родик, подумав, что Алпамыс мог бы отредактировать перевод пословицы, но в силу каких-то причин не решился.

– Очень много. В первую очередь вам надо отслеживать контакты криминала и власти. Ваш клуб может тут стать незаменимым инструментом. Другое… Не сегодня. Успехи же ваши на поприще светотехники меня впечатлили. Мы окажем вам содействие в плане расширения контактов и создания доверительных отношений с возможными европейскими партнерами.

– Спасибо. Я, правда, не понимаю, в чем это может выразиться…

– Мы порекомендуем вас крупным участникам этого рынка. Весной в Милане на Малеве будет выставка. Полагаю, что вы получите ряд лестных предложений. Кроме того, мы организуем вам имидж-поездку на какой-нибудь конгресс в Европе. Об этом мы вас проинформируем отдельно. Можете дать и свои предложения.

– Спасибо. Мой опыт международного предпринимательства говорит о том, что на поиск достойных партнеров и на завоевание взаимного доверия могут уходить годы, а их, как я сегодня понял, у нас нет. Все, о чем мы говорили, не терпит отлагательства.

– В этом вы совершенно правы. Наше стратегическое планирование не простирается далее пяти-шести лет. Да и то при условии адекватности процессов. Впрочем, мы начинаем повторяться. Если не возражаете, то я оставлю вас на попечение вашего визави. Он восполнит недостатки моего гостеприимства.

– Конечно, конечно. Мы с Алпамысом старые приятели, и нам есть что обсудить.

Распрощавшись с мистером Экерсоном, Родик задал Алпамысу мучивший его с момента начала разговора вопрос:

– Какова цель нашей беседы? Новым можно считать только удивительную информацию о нашем бомонде и то, что мне предлагается принять как руководство к действию высказанные подходы. Все можно было бы изложить в письме. Принципиальных возражений у меня нет. Какой-то своей системы взглядов я не имею. Важно лишь соблюсти главный критерий: возможность позитивного использования сложившейся в стране ситуации. Для этого, вероятно, есть несколько путей. Время покажет, какой из них оптимален. Как у врачей: не навредить. Этот господин в одном бесспорно прав. Впервые за долгие годы в России, если говорить штампами, появился глоток свободы. Огромной ошибкой было бы превратить его в горький глоток или выплюнуть. Второй попытки придется долго ждать. Остальная информация не более чем занимательна, поскольку в ряд утверждений я не могу поверить…

– Полноте. Не такого роду дело-с. На вас хотели посмотреть. Прощупать…

– Мне это понятно. Поэтому я больше молчал и слушал. Суждений почти не высказывал, а инструкции покорно впитал. Однако меня не очень волнуют мнения обо мне ваших коллег. Я к вам не нанимался. Зачем эти тесты?

– Майкл – тонкий психолог. Насколько я его знаю-с, вы в его глазах, кажись, не оплошали-с. Он очень влиятельный человек. Это незряшная трата времени. Поверьтес. У вас еще будет возможность в этом убедиться.

– Угу. Я же сказал, что мне в общем-то наплевать на его мнение. Вы меня и без того вдоль и поперек изучили. Полагаю, что цель какая-то иная.

– Помилуйте-с. Не ищите черного кота в темной комнате-с.

– Ладно, оставим эту тему. Я посмотрел аннотации докладов и полагаю, что совершенно необязательно мне их все слушать. Если возможно, я бы лучше посмотрел Лондон. Удобно это? А то мои познания Лондона ограничатся сегодняшними видами из окна автомобиля на Темзу, Биг-Бен, парламент и пробежкой по Тауэру. Всего лишь почувствовал погружение в историю. Приятно, но для этого достаточно телевизора. Хочется настоящих ощущений. Все же знаковое место, колыбель современной цивилизации.

– Я со всем расположением, но пренебречь ассамблеей нельзя-с. Вас пригласили и финансируют-с. Извольте-с мучиться, любезнейший. Полагаю-с, не последняя поездка. Однако… программа у вас с собой?

– Вероятно, есть у Кирилла.

Алпамыс подозвал официанта и что-то сказал ему. Вскоре появился Кирилл и застыл перед столом.

– Присаживайтесь, друг мой. Пожалуйте-с мне программу мистера Жмакина.

Кирилл порылся в портфеле и вынул несколько листков. Алпамыс углубился в их изучение, а потом спросил Кирилла:

– Культурная часть ограничивается только тем, что здесь указано-с?

– Мы сегодня попытались учесть пожелания мистера Жмакина, но из-за занятости это получится только частично.

– Что ж… Попробуем-с что-то придумать. Завтра-с после обеда-с выступает Уоррен Кристофер. Дюже занятно, окромя того и важно-с. А вот вздор банкиров можно-с заочно изучить-с. Не такого роду сведения-с. Фонд Карнеги и Гудзоновский институт зело интересно-с послушать. Они про вашу отчизну-с обязательно говорить будут. Гарвардские же умники станут-с повторять мысли Экерсона. С остальными познакомитесь на банкете-с. Они еще вам все уши прожужат-с. Так-с… В общем, так-с… Пусть, Кирилл, ваша супруга поприсутствует завтра в первой половине дняс, а послезавтра – во второй-с вместо мистера Жмакина. Естественно, с составлением конспекта-с. Регистрацию перед началом заседаний мистер Жмакин должен пройти во всех случаях. На освободившееся время спланируйте экскурсии или другое из его воли-с.

– Спасибо, – поблагодарил Родик. – Мои желания не столь глобальны. Я их Кириллу уже озвучил.

– Ну и чудненько-с. Попридавайтесь утехам-с, а я вас смею-с пригласить к себе домой. Если не возражаете, завтра вечером-с. Часов в семь-с. Это не нарушит ваши планы?

– Конечно нет. Спасибо за приглашение.

– Тотчас же хочу с вами распрощаться. Можете продолжить застолье-с. На десерт рекомендую-с попробовать имбирный пудинг.

– Спасибо. Мы тоже двинемся. По вашей милости я сейчас вроде как в Германии, а приобрести сувениры все равно необходимо. Социалистические обычаи сильны. Родственники, друзья и сотрудники кровно обидятся, если я каждому безделушку не подарю, а стандартные сувениры с символикой города, продаваемые на каждом углу, по понятным причинам, не годятся. Придется приложить некоторые усилия и приобрести нечто типичное для, как выразился бы господин Экерсон, западной цивилизации.

– Да-с. Этот обычай никому не заказан-с и существует не только у вас. Верно-с, пустячки потом-с некуда деватьс. Потеря времени-с и денег-с. Лучше дарить что-то нужное. Так что вы попали даже в полезные обстоятельства-с. Аль нет?

– Так, но…

– Успехов вам-с. Кирилл знает город лучше коренных лондонцев. Оставляю вас на его попеченье-с. Не забудьте мое приглашение-с.

Последующие дни оказались до отказа заполненными всевозможными совещаниями, докладами, диспутами, частными беседами и другими мероприятиями, а сочетание всего этого с активным осмотром достопримечательностей вынуждало к изматывающему лавированию, требующему сложнейшей координации. Только благодаря уникальной способности Кирилла соединять пространство и время Родик чудесным образом, хотя и на пределе своих возможностей, все успевал.

На удивление, такое состояние не мешало ему получать массу порой противоречивых ощущений.

Ему очень понравился Музей мадам Тюссо, но, против ожидания, бутофорское жилище великого детектива на Бейкер-стрит произвело обратное впечатление, несмотря на то что Родик старался внушать себе позитивное восприятие и даже посидел в знаменитом кресле у камина. Покупка увеличительного стекла и нескольких ножей для разрезания бумаги с ручками в виде бюста Шерлока Холмса доставила ему гораздо больше удовольствия, чем хождение по узкой лестнице и крошечным пахнущим пылью комнатушкам, где вряд ли можно было проделывать многое из того, что описал Конан Дойл.

Знаменитая смена караула у Букингемского дворца прошла перед взором Родика красочной кавалькадой, но не затронула эмоций. Сам же дворец, хотя весь его осмотреть не удалось, в сравнении с Эрмитажем показался маленькой провинциальной усадьбой, которых много в пригородах Москвы и Ленинграда, а находящиеся в не столь уж больших залах картины и другие предметы никак не вязались с мыслью о многовековом ограблении мира английскими монархами. Такое впечатление развеял Британский музей. Там хранились поистине уникальные коллекции, и Родик пожалел, что на его посещение было отведено всего несколько часов. Вечером на второй день пребывания удалось побродить по улицам. Поздним вечером он отпустил измотавшихся Кирилла и Раю, а сам в одиночестве пошел в направлении, противоположном Гайд-парку, где уже был в день приезда. Родик заблудился, но не стал смотреть имеющуюся у него карту, чтобы найти обратный путь, а двинулся наугад, подчиняясь внутреннему чутью. К полуночи, переполненный впечатлениями, он все же добрался до своего отеля.

Этот поход изменил его представления, сформировавшиеся при знакомстве с городом из окна автомобиля и при посещении достопримечательностей. Беспорядок в архитектуре и планировке обрел смысл, а объединяющие город набережные Темзы с ее живописными мостами довершали это впечатление. Сами же лондонцы на книжных англичан походили мало. В арках домов, на остановках транспорта, скамейках, каменных парапетах сидели и лежали похожие друг на друга мужчины и женщины, судя по одежде не бездомные (грязные и оборванные, с незамысловатым скарбом тоже попадались). Те же, кто заполнял улицы, показались Родику безликой серой массой, не вызывающей положительных эмоций и тем более желания пообщаться. Однако их присутствие создавало особый, до этого не виданный притягательный колорит.

 

Столь разные впечатления, а возможно, и недостаток времени не позволяли Родику создать однозначное мнение о Лондоне. Родик не стал мучить себя анализом, решив, что время все расставит по местам. Он просто жадно поглощал происходящие явления, которые дополнились вечером, проведенным в гостях у Алпамыса. Еще в обед он, не привыкший ходить в гости с пустыми руками и размышлявший, что взять с собой, поинтересовался у Кирилла составом семьи Алпамыса, но тот ничего не знал. Более того, он выразил удивление по поводу такого не свойственного для Англии приглашения деловых партнеров. Родик предположил, что дело в почитании Алпамысом восточных обычаев, которые требуют этого в ответ на аналогичный прием в Москве. Помятуя о нелюбви Алпамыса к спиртному, Родик решил захватить сладости, что и проделал под руководством Кирилла по дороге в гости.

К назначенному времени они прибыли, как пояснил Кирилл, в престижный район Нейтсбридж, найти в котором жилище Алпамыса оказалось нелегко, поскольку ни номеров домов, ни даже названий улиц видно не было. Кирилл пояснил, что в Лондоне это обычное явление, и принялся расспрашивать немногочисленных прохожих. Наконец они добрались до неимоверно длинного четырехэтажного здания с чередой одинаковых подъездов, входы которых обрамляли колонны в стиле барокко с покоящимися на них элегантными балконами.

Разыскав нужную дверь, Кирилл постучал, и перед ними предстал приветливо улыбающийся Алпамыс. Кирилл поздоровался и тут же ретировался. Алпамыс не сделал никаких попыток удержать его, а Родик, не желая вмешиваться, лишь пожал ему на прощание руку. Алпамыс пригласил войти, и они, поднявшись на второй этаж, попали в просторный зал, стены которого по какой-то архитектурной прихоти полукругом сходились к горящему камину. Окон не было, но затейливый рисунок на стенах, удачно перетекающий в многочисленную лепнину, гармонировал с огромным ковром на полу, создавая уютную обстановку. Немногочисленная мебель (большой прямоугольный стол, окруженный стульями с резными спинками, некое подобие комода и непонятного назначения подставка на гнутых ножках) хотя и была слегка потрепанной, но создавала ощущение дорогой добротности. Родику интерьер понравился, и он его похвалил, а хозяин скромно заметил:

– Я еще не превратился в Джона Булля и беру-с из английской культуры лучшее-с. Проходите поближе к камину. Сегодня достаточно прохладно-с, а отопление у англичан не принято-с, как, впрочем, и многие другие придуманные ими же блага человечества.

Вечер прошел за непринужденной, умело направляемой Алпамысом беседой и поглощением массы искусно приготовленных блюд, сменяемых безмолвным пожилым мужчиной, о положении которого в доме Родик постеснялся спросить. Тем для обсуждения нашлось немало. Некоторые из них были созвучны с поднятыми на конференции, но больше всего обсуждали проблемы московского быта. Родик, до сих пор не задумывающийся над тем, чем занимается народ в свободное от работы время, тут понял, что, живя последние годы в своем коммерческом «коконе», оторвался от действительности. Деньги позволяли ему организовывать свой редкий досуг вполне достойным способом, а вот основная масса россиян, вынужденных из-за нищеты во всем себе отказывать, начинали морально деградировать. Особую опасность это представляло для формирования нового поколения. Влияние такого на будущее страны могло быть катастрофическим. При анализе возникла масса вопросов, на которые Родик пообещал ответить в ближайшее время. На такой ноте он распрощался с гостеприимным хозяином и попросил вызвать такси.

Наблюдая через окно автомобиля мерцание спящего города и пытаясь анализировать высказанные Алпамысом суждения, Родик вдруг понял, что общественные отношения, ранее его не волновавшие, теперь выходят на первый план. Его технократические понятия начали претерпевать существенную ломку, способную изменить все жизненные ориентиры, но это почему-то его не страшило.

Наступил последний вечер пребывания в Лондоне, на который планировался заключительный банкет. Родик в соответствии с указанием о дресс-коде был вынужден облачиться в черный смокинг, который где-то добыл Кирилл. Родик, прежде чем примерить новый наряд, долго презрительно разглядывал пиджак с лакейскими блестящими лацканами и брюки с отсвечивающими лампасами, вызывающие брезгливость из-за того, что кто-то их уже надевал. Однако мысль о том, чтобы купить новый, он отбросил, узнав, сколько это будет стоить. Сам он, преодолев внутреннее сопротивление, приобрел в магазине только рубашку и галстук-бабочку, которую всегда считал эстрадным атрибутом, а также запонки из белого металла с небольшими стразами. Он потратил немало сил и времени, пока оделся, поскольку все составляющие его наряда вызывали отторжение. Особенно нервировал кушак, кажущийся лишним и ничего не держащий, а прилагаемый к бабочке платок никак не удавалось красиво сложить – получалось какое-то подобие столовой салфетки. В конце концов Родик засунул его поглубже в нагрудный карман и, завершив туалет, подошел к зеркалу. «Хорошо, что фрак не заставили надеть, – подумал Родик, критически осматривая себя. – Еще бы фалды сзади болтались. Вообще бы потешно смотрелся. Да и без того нелепо выгляжу и на официанта смахиваю. Что ж, придется потерпеть. Пора выдвигаться».

Выйдя из кабины лифта в холл гостиницы, Родик почувствовал на себе пристальные взгляды. Оглядевшись, он понял, что смотрит на него один человек – Кирилл, сидящий за столиком у входа и что-то потягивающий из белой чашки. Подойдя к нему, Родик спросил:

– Похож на начинающего официанта?

– Я бы не сказал. Смокинг вам к лицу. Да и по фигуре сидит неплохо для готового костюма. Дайте платочек поправлю… Вот так… Блеск. Выкиньте из головы советские пережитки. Это наши партийные боссы к королевам в костюмчиках-тройках захаживали. Потом все газеты над этим потешались. Привыкайте! Взгляните на меня. Я ведь вам не кажусь пугалом?

Родик оглядел Кирилла и, мысленно с ним согласившись, все же заметил:

– Вы хоть в жилетке. Не так все топорщится. Я ощущаю дискомфорт. Особенно в области пояса. Этот кушак того и гляди поведет себя как ночная рубашка у невесты в первую брачную ночь. Помните этот анекдот?

– Да-да. Совет на будущее: пошейте себе смокинг и возите с собой. Кстати, и фрак не помешает. По одежке встречают…

– О-хо-хо! Портит всех эта Англия. Дресс-код, приемы, элитарное общество. Слышал я все это от моего бывшего компаньона. Он здесь лошадьми торговал и по совместительству меня обворовывал. А так денди. Сигарилла, перстень, клубные пиджаки… А подлец еще тот. Да и англичан, писающих по углам, я тут насмотрелся. Перед кем мне икру метать? Всем этим крупным банкирам, промышленникам, издателям, да и ученым я до лампочки. Лучше было бы голым явится. Смотришь, и заметили бы. Пустые хлопоты. Зачем Алпамыс настоял, чтобы я на этот банкет перся? Лучше бы на пароходике в Гринвич скатали. Там хоть есть на что посмотреть.

– Тут вы не правы. С вами многие хотят пообщаться. Там будут высокопоставленные особы.

– Я для них пигмей. Они только надеются получить от меня информацию для своих бредовых умозаключений. Умейте отделять мух от котлет, дорогой Кирилл. Ну да ладно. Что сейчас переживать. Поехали…

Банкет был организован в том же здании, где проходила конференция. Из зала на первом этаже убрали мебель и в противоположных концах организовали небольшую трибуну и фуршетные столы, ломящиеся от закусок и напитков. Многочисленные официанты услужливо помогали в выборе яств.

Гости циркулировали по залу, приветствуя друг друга и заводя недолгие разговоры. Многих Родик уже видел, других пытался отрекомендовать неотступно следующий за ним Кирилл. Третьи сами с ним знакомились. Родик сначала смущался, пытаясь избегать бесед, но вскоре включился в общую игру, где требовалось свободно общаться с людьми, имена которых ассоциировались с вершинами мировой элиты, а некоторых Кирилл рекомендовал с приставкой «сэр». В какой-то момент, беседуя и потягивая виски, с вице-президентом банка Дж. П. Морганом, в компании председателя совета управляющих Федерал Резерв бэнк, он поймал себя на мысли, что даже сам с трудом верит в реальность происходящего, а уж в Москве, расскажи он об этом, его сочли бы сумасшедшим или фантазером.

Впрочем, такие думы не мешали ему лавировать в толпе небожителей, избегая под разными предлогами ненужных контактов. Так он, опасаясь своей засветки, отказался от интервью Си-эн-эн, сославшись на необходимость срочно выразить свое почтение послу США в Великобритании, который сам подошел к Родику с каким-то вопросом. Несмотря на это, его мучило чувство одиночества. Поэтому, наскоро поприветствовав мистера Экерсона, желающего представить его президенту какого-то фонда «Вудруфф», он розыскал Алпамыса, надеясь в его компании немного перевести дух. Однако тот, извинившись, растворился в толпе. К Родику стали подходить знаменитости, и он вдруг открыл в себе снобистские нотки. Это ему очень не понравилось. Он испугался потерять себя в этой суете мировой элиты и стал ограничиваться чопорными кивками и вежливыми жестами, что почему-то придало ему уверенности, и он перестал чувствовать одиночество, а против доводов разума ощущал себя как равный среди равных.

Церемония развивалась по законам, действующим, как показалось Родику, без какого-либо руководящего начала. Поэтому диссонансом прозвучало объявление о заключительном слове представителя семьи Рокфеллеров, положившее конец непринужденной обстановке. Гул стих, и присутствующие обратили взоры на трибуну, куда поднялся широко улыбающийся мужчина. Весь его вид от тяжелых роговых очков, уверенно сидящих на крупном носу, до высокого, хотя и несколько покатого лба, обрамленного зачесанными назад начинающими седеть волосами, выражал доброжелательную уверенность. Выждав паузу, во время которой установилась полная тишина, он выплеснул каскад приветственных и благодарственных слов, а затем тоном первооткрывателя пересказал то, что так или иначе звучало в выступлениях участников конференции и во всяком случае у Родика набило оскомину. Вообще стремление повторения одних и тех же тезисов, хотя и в различных контекстах, отличало увиденное от подобных встреч, проводимых в Советском Союзе. Более того, Родик никак не мог разграничить уже сделанное и еще планируемое, хотя не раз задавался такой целью. Размышления прервали долгие аплодисменты, ставшие завершающим аккордом банкета.

Утром Кирилл и Рая отвезли Родика в аэропорт. Прощание получилось скорым, хотя за прошедшие дни между ними установились если не дружеские, то доверительные отношения. Этому способствовала масса обстоятельств, главным из которых являлась идентичность их социалистических судеб. Родик, не зная, как выразить свою признательность, предложил угостить их в баре, но Кирилл, сославшись на предстоящий рабочий день, отказался, а Рая ему безмолвно подчинилась. Родику показалось, что она сделала это нехотя. Однако настаивать он не стал.

Около стойки регистрации никто не толпился, и посадочный билет Родик получил почти мгновенно.

Рая преподнесла ему сувенир – две куколки в прозрачном пластиковом пенале изображали королевского гвардейца в знаменитой медвежьей папахе и какого-то церемониймейстера с пикой и золотыми шевронами. Родик растрогался и, извинившись, что не имеет ответного подарка, пожал руку Кириллу, поцеловал в щеку Раю и направился к пограничной будке. Обернулся он, только когда пересек границу. Кирилл и Рая, сделав прощальные жесты, удалились. Он проводил их взглядом и, посмотрев на часы, понял, что до отлета еще более двух часов. Послонявшись в магазинчиках, зашел в бар и выпил двойную порцию виски безо льда. Хотелось еще, но в Москве ему предстояло садиться за руль, поскольку его никто не должен был встречать. Так он сам задумал из-за просьбы Алпамыса не афишировать свою поездку в Англию. По официальной версии, он отправился в Кельн к Вольфгангу Калеману для согласования дальнейших работ и ознакомления с производством светильников. Михаилу Абрамовичу он объяснил, что билет ему приобрели немцы с открытой датой вылета. Он даже при нем открыл конверт почты DHL, с которой ему якобы переслали билет (достать конверт не составило труда, как и подписать его). Тот принял все за чистую монету, вызвав тем самым у Родика угрызения совести, и вознамерился, как обычно, проводить. Родик поблагодарил, но в день отлета организовал для него «срочное дело». Для вида посокрушавшись, он поехал в аэропорт один, а машину оставил на стоянке. Дату прилета он утаил даже от Оксы, не надеясь на ее умение хранить тайну. Некоторые сложности в связи с этой ложью он испытал при приобретении сувениров, но благодаря усилиям Раи накупил сотрудникам безделушек, не имеющих характерных для Англии особенностей. Мише же вез дорогие рубашку и галстук, Оксе – костюм. Долго подбирали подарок Наташе, которая до сих пор дулась на Родика в связи с разводом. Наладить отношения никак не удавалось, хотя Родик несколько раз находил повод, чтобы заехать на квартиру, где жили теперь жена и дочь, но, не получая ответных эмоций, быстро ретировался. Поэтому хотелось презентовать что-то особенное, могущее дать толчок к изменению ситуации. В конце концов он приобрел ей в специальном молодежном магазине трехцветную из какого-то приятного на ощупь синтетического материала утыканную массой металлических деталей куртку, а к ней сумку. Такой подарок должен был произвести на ребенка неизгладимое впечатление, поскольку, как утверждала Рая, даже в Лондоне это было сверхмодным.

Конспирация этим не ограничивалась. Звонил из Лондона Родик только в салон, где, как он точно знал, отсутствовал телефонный аппарат с определителем номера, а Валентин был заранее предупрежден об односторонней связи. Мотивация такого положения не вызвала вопросов, поскольку все понимали, что Родик не будет сидеть на месте, а беспокоить немецких партнеров никому не хотелось.

Вся эта информация всплыла у него в голове, пока он сидел на высоком табурете у барной стойки и смотрел на опустошенный стакан. Чем занять еще полтора часа до отлета, он не знал…

Москва встретила его пасмурным небом и мелким дождем, стреловидно растекающимися по стеклу иллюминатора. На счастье, самолет пристыковался к рукаву, и Родику не пришлось мокнуть. Он быстро преодолел пограничные формальности и вышел под козырек зала прилета. Поежившись от сырой прохлады московской осени, остановился, пытаясь разглядеть брошенный неделю назад на произвол судьбы автомобиль.

В ранних из-за нависших, изливающихся изморосью сизо-черных туч сумерках различить в скоплении машин свою «шестерку» не удавалось, а точное место парковки он не помнил. Родик ощутил беспокойство и пожалел, что не купил в Лондоне понравившийся ему почти карманный зонтик, предпочитая пользоваться большим, с массивной ручкой отелевским, создающим, как ему казалось, дополнительный колорит получаемым ощущениям.

Ничего не оставалось, как мокнуть под дождем. Он быстрым шагом пересек площадь и, двигаясь вдоль рядов машин, стал нажимать на кнопку брелка сигнализации. Наконец он услышал знакомый свист и увидел свой «жигуленок».

Вскоре он уже устраивался на влажном и холодном сиденье. Стекла моментально запотели. Родик завел мотор и включил печку, нетерпеливо ожидая, когда остывший металл прогреется. Нетерпение возрастало, и Родик, опустив боковое стекло, тронулся, надеясь, что салон продуется встречным потоком воздуха.

Так и произошло, но на шоссе его обогнал грузовик, погрузив автомобиль в облако грязных брызг. Видимость опять ухудшилась. Родик инстинктивно затормозил и включил «дворники». Лобовое стекло покрылось маслянистой пленкой, а салон наполнился скрежещущими звуками, вызывающими у Родика неприятный внутренний зуд. Однако вылезать под дождь и протирать стекло не хотелось, и он продолжил путь, с трудом различая окружающие предметы.

При выезде на Ленинградское шоссе начался ливень. Дождевые потоки, бьющие в стекло и сопровождаемые мерным движением щеток стеклоочистителя, улучшили видимость и Родик теперь мог отвлекаться от дороги. Стены домов, изуродованные потеками, производили неприятное впечатление запущенности. Мостовые и тротуары изобиловали широкими лужами. Редкие пешеходы, чтобы избежать встречи с ними, совершали странные телодвижения, стараясь под чем попало спрятаться от дождя.

Невольное сравнение с неспешным и чопорным Лондоном вызвало тревожные ассоциации и заставило вспомнить предшествующие его поездке трагические события. Теперь он смотрел на них иначе. Осознание их судьбоносности пришло уже во время бесед на Туманном Альбионе, а сейчас всколыхнуло давнишние мысли о соотношении политики и экономики. Вспомнились жаркие споры, кипящие, когда он бывал в гостях у своей приятельницы Иры, муж которой создавал нечто подобное партии эсеров. Тогда каждый из гостей – коллег Ириного мужа рьяно отстаивал свою точку зрения, хотя и не до конца понимая какую. Родик считал все это несерьезным и шутливо нес ахинею, а присутствующие, воспринимая это всерьез, пытались его переубедить. Потом ему все навязло в зубах, и он стал избегать таких посиделок. Сейчас эти люди стали знаковыми фигурами в ряде правых партий. Ему вспомнилось, что при трансляции хроники недавних боев по телевизору он увидел одну из тогдашних гостей, обратив на нее внимание благодаря ее яркой азиатской внешности. Родик пожурил себя за столь явное пренебрежение политикой и в свете лондонских наставлений подумал: «Далеко продвинулись эти крикуны. Надо завтра звякнуть Ире. Пригласить ее с мужем поучаствовать в клубе. Неосмотрительно я упустил эту компанию, да и вообще политиков, из виду. Коммерция и политика в Европе идут рука об руку. Мне это четко разъяснили. Странно, что Евгения Григорьевна на этом не акцентировала внимания. Мои зарубежные собеседники были уверены, что в ближайшее время у нас образуется парламент по европейскому образцу. Возможно… Хотя для этого потребуется менять многое. Посмотрим, насколько они прозорливы. Однако вне зависимости от этого надо выделять время на общение с такими людьми и заставить себя интересоваться новостями в этой сфере».

За этими размышлениями он добрался до своего дома. Его обычное место парковки было залито дождевой водой. Он окинул двор взглядом и не нашел поблизости свободного места. Пришлось заехать на площадку для мусорных контейнеров, а потом прыгать под моросящим дождем через лужи до спасительного козырька подъезда. Лифт не работал, и Родик, чертыхнувшись, стал подниматься по загаженной и плохо освещенной лестнице.

Окса явно не ждала его, и когда Родик отворил дверь, то попал в темную прихожую. Лишь из-под двери ванной пробивалась полоска света. Родик надел тапочки и, стараясь не шуметь, заглянул в ванную. Окса принимала душ. Ее потешно закрытые глаза, налипшие на лоб волосы и немного мальчишеская фигура умилили Родика. За шумом воды Окса не слышала звуков его появления. Родик постоял, наблюдая, как по ее бронзовому телу струится мыльная пена. Зрелище возбудило в нем сексуальное желание, и он, тихо закрыв дверь, быстро разделся и вернулся в ванную.

– Ох! Как ты меня испугал! – вскрикнула Окса, открыв глаза, и глупо спросила: – Почему ты голый?

– Меня раздели на улице хулиганы, – пошутил Родик. – Однако мне повезло. Самое основное они оставили, и я намерен этим сейчас воспользоваться.

– Ну хоть помойся с дороги… Давай я тебя намылю… Ну подожди… Лучше в спальне…

Родик уже не слушал. Им овладело сильнейшее возбуждение, требующее немедленного удовлетворения.

Ужинать они поехали в кооперативное кафе, хотя Родик этого не хотел. Однако, как сообщила Окса, поскольку его не ждали, в доме было шаром покати, а есть готовые пельмени не хотелось.

Родик слегка повозмущался по поводу такого безобразия, но, заглянув в бар и найдя там початую бутылку водки, загасил раздражение, выпив несколько рюмок, пока Окса приводила себя в надлежащее для вечернего выхода состояние.

 

Глава 10

Наступил декабрь. Родик необычно рано ощутил приближение Нового года. Каждый день, приближающий его к празднику, приносил новые предвкушения, обостряющие желание ускорить ход времени. Так происходило впервые. Возможно, накопившаяся за бурный год усталость требовала хотя бы кратковременного отдыха, а чувства инстинктивно откликались на это. Причина могла быть и в том, что Родик решил нарушить традиции и провести это время за границей, в Египте. Покупаться в теплом море, расслабиться и отвлечься там, где его не могли застать повседневные заботы. Идея была не его – сестры. Она вместе с мужем собиралась уехать на курорт в середине месяца.

Родик же не мог себе позволить столь долгого отдыха и согласился присоединиться к ним в канун новогодней ночи. Окса, узнав о такой перспективе, начала заранее готовиться. Приобрела себе несколько модных купальников, вечерами демонстрировала Родику летние наряды. Это приятно отвлекало и еще более возбуждало чувства ожидания Родика, трудовой день которого изобиловал совсем иными событиями, которых после приезда из Лондона стало непомерно много. Временами Родик поражался объему осуществленной за столь короткий срок работы, но главным было другое – он поменял стратегические подходы ко всему, чем занимался. Пришло понимание того, что развитие страны происходит не так, как он себе представлял последние годы.

С неимоверной скоростью осуществлялись предсказания лондонских докладчиков. Это убедило его в жизненности выводов Экерсона и в наличии некоторой таинственной силы, управляющей происходящими экономическими и политическими процессами. Что ее порождало, объективные ли законы или чья-то воля, Родика интересовало не столь сильно.

Временами он, вспоминая лондонские умозаключения, пытался мысленно дискутировать, но такое происходило все реже, а прошедшие выборы в Государственную думу и последовавший за этим референдум по новой Конституции окончательно убедили его в неотвратимости предсказанного пути развития и, как следствие, невозможности возврата к социализму.

Наконец, отбросив сомнения, он начал формировать жизненные цели на основе тех рекомендаций, которые усвоил в Лондоне. Поэтому Родик сосредоточился всего на двух направлениях: светильники и продажа автомобилей. Все остальное, развиваемое им в последние годы, перестало интересовать по причине появившегося убеждения в том, что оно, как и предсказывал Алпамыс, отомрет вместе с остатками горбачевской перестройки.

Такая работа почти не оставляла свободного времени, но он все же умудрялся ежедневно выделять несколько часов на развитие клуба, чем несказанно радовал Лейтенанта и Майора. Тратя деньги и время, он убеждал себя, что это необходимо для привлечения покупателей, рекламы салона среди нарождающейся элиты, а также в связи с обязательствами перед Комиссией. В действительности изучение общественных отношений стало доставлять ему удовольствие, поскольку питало, хотя он и не желал себе в этом признаваться, снобизм, зародившийся еще во время лондонского банкета.

Несмотря на все усилия, продажи продвигались слабо, хотя на рынке все складывалось благоприятно: отечественное производство остановилось, импорта не поступало, а конкуренты – магазины «Свет» – один за другим закрывались. Поэтому Родик, подсчитывая свои убытки, наблюдал этот процесс и не терял надежду на успех. Наоборот, его уверенность в своей правоте укреплялась, хотя, возможно, и из-за чувства противоречия, вызываемого постоянными сомнениями Михаила Абрамовича.

В первых числах декабря произошел ожидаемый прорыв. Продажи дали невиданный оборот – около трех тысяч долларов с квадратного метра. Стенды оголились. Родик, опасаясь антирекламы, срочно потребовал от Вольфганга присылки товаров. Тот сначала сообщил, что для этого потребуется более месяца, но, получив отчет о продажах, умудрился направить две фуры в течение недели. Родик день в день растаможил их и к окончанию первой декады декабря пополнил экспозицию. За это время, несмотря на отсутствие товаров, покупателей только прибавилось. Люди отдавали огромные деньги в виде предоплаты за товар, который мог поступить лишь в следующем году. Это был новый тип торговли – заказы.

К середине декабря оплата таких покупок перевалила за миллион дойчмарок. Московские газеты восторженно освещали эти события, помещая фотографии светильников и известных личностей, их приобретающих. Журналистские эпитеты типа: «Осветим Москву венецианским светом», «Купите осьминога из венецианского стекла», «Изящество и стиль света» перекочевывали усилиями Родика на рекламные стенды. Апогеем явилось появление в салоне сначала Аллы Пугачевой, а затем самого Ельцина. Фотография президента, рассматривающего светильники, облетела российскую прессу, а через несколько дней Родик получил факс от Вольфганга с копией статьи в известном итальянском журнале, где анализировалось мировое развитие светотехники и та же фотография иллюстрировала российские достижения.

Родик порадовался тому, что практически весь отечественный прирост рынка светильников обеспечивает его салон. Стало ясно: он нащупал давно искомую и пока никем не занятую нишу, способную обеспечить выход на совершенно новый уровень бизнеса. Он мог гордо констатировать, что круг замкнулся: клуб привлекал элиту, элита обеспечивала продажи, и наоборот. Интересы Комиссии и его предприятия слились, а Родик перестал ощущать моральный дискомфорт.

Поэтому Родика не удивило, когда за валом покупок последовала волна желающих стать членами клуба. Лейтенант и Майор не успевали обрабатывать заявления. Однако проблема состояла не в этом. Требовалось создать необходимую инфраструктуру, но неверно организованная Родиком схема финансирования, основанная на получении незначительных вступительных взносов, обеспечивала только текущую деятельность. Необходима была мощная и срочная денежная инъекция, иначе столь выгодный круговорот мог прерваться.

Родик решил провести ряд общих собраний в виде застолий с развлекательной программой и на этой основе получить спонсорскую поддержку. Он опять, как и при презентации салона, привлек профессионалов, которые блестяще справились с этой задачей, и в недавно открывшемся ресторане на Ордынке произошло первое действие. На фоне шикарно накрытых столов, выступления нескольких звезд эстрады удалось наладить непринужденную атмосферу, хотя члены клуба являли собой чрезвычайно разнородный коллектив. Родик поражался, наблюдая, как известные председатели банков спорили с приглашенными Алексеем деятелями спорта, генеральные директора государственных предприятий общались с недавними тунеядцами, а теперь выдающимися коммерсантами, занимающимися закупками сахара, руководители министерств с удовольствием выпивали с бывшими своими подчиненными – директорами, ставшими теперь во главе самостоятельных акционерных обществ, биржевики и президенты финансовых групп закидывали вопросами руководителей когда-то секретных, а теперь публичных информационных структур, творческая интеллигенция в лице нескольких народных артистов каким-то способом находила общий язык с двумя высокопоставленными милиционерами, один из которых вдруг начал декламировать стихи собственного сочинения.

Родик был в центре всеобщего внимания. Он вполне вписался в собравшееся общество, чему способствовало сходство жизненных метаморфоз его и большинства присутствующих. Да и социалистические основы общения, которыми Родик владел в совершенстве, еще не были подавлены новыми, бурно развивающимися, но не перекочевавшими из евроотремонтированных офисов в житейскую сферу.

Успех мероприятия не вызывал сомнения, и Родик, улучив момент, когда все в достаточной степени разомлели от еды и выпивки, произнес тост за первое заседание клуба в череде намечающихся, которые он был намерен сделать традиционными и приурочивать к праздникам. Послышались одобрительные выкрики, и тут Родик позволил себе объяснить причины несовершенства клуба и предложил скинуться по две тысячи долларов.

Возражений не последовало. Наоборот, многие заявили, что можно было бы и больше. Родик отшутился в том смысле, что идти по пути царя Мидаса не стоит. Деньги нужны только для обеспечения утех, хотя каждый волен делать все, что хочет.

Кто-то из присутствующих освободил вазу от фруктов и положил в нее пачку денег. Родик деликатно пресек эту попытку, опасаясь неприятных последствий, и предложил сделать спонсорские взносы на расчетный счет клуба, напомнив об уставе, недавно зарегистрированном, как и положено, в Управлении юстиции.

Все дружно подняли бокалы за процветание клуба.

Разъехались за полночь, а через несколько дней начали поступать деньги.

На эти средства приобрели оборудование для бара, столики и стулья, реквизит для сцены, арендовали на год расположенный неподалеку спортивный комплекс с бассейном и ставшим необходимым атрибутом теннисным кортом с четырьмя площадками. Хватило и на новый ресторанный сабантуй, на который пригласили потенциальных членов клуба. Среди них была Ира и ее муж, возглавивший образованную им партию и избранный в Государственную думу. Сначала они отнекивались, но когда Родик сообщил, что примет их как почетных членов, без внесения вступительного взноса, – согласились и обещали привлечь своих знакомых. Родик спросил, те ли это господа, с которыми он дискутировал, будучи последний раз у них в гостях. Владимир Аркадьевич пустился в долгие объяснения, сводящиеся к анализу событий последних месяцев и его непримиримой оппозиции к амбициям многих политиков, в том числе и его бывших коллег. Ира активно поддерживала мужа. Особенно она критиковала свою азиатскую тезку, которая примкнула к «безответственным молодым реформаторам», способным затянуть страну в пучину бедствий.

Родик подивился столь разительным переменам, произошедшим с Ирой, раньше отдававшей все силы коммерции по выращиванию грибов в сочетании с преподаванием математики, и робко предложил привлечь их оппонентов в клуб, где можно было бы в непринужденной обстановке мирно дискутировать и, возможно, находить компромиссы. На это он выслушал новый поток нелестных эпитетов и решил пока не поднимать щекотливую тему, а в будущем организовать необходимое представительство политической элиты. Так клубный коллектив дополнился политиком и стал превращаться в первое в стране полноценное объединение элиты. Родик составил подробный отчет и отправил его в Комиссию, хотя необходимости в этом не было: московские средства массовой информации подробно извещали обо всем общественность.

 

Оставшееся до отлета в Египет время Родик посвятил автомобильной тематике. Он еще летом решил загружать пустые кузова ГАЗов отечественными товарами, которыми можно было торговать в Польше, но тогда по ряду причин это не реализовал. Прежний выбор товаров – велосипеды и подвесные моторы для лодок – он пересматривать не стал. Время для закупки было подходящим, и он, не дожидаясь отправки ГАЗов, согласовав с польскими партнерами объемы, сделал необходимые приобретения и предварительно выяснил порядок таможенного оформления. Другие вопросы по автомобильной технике требовали только периодических пьянок с Виктором Григорьевичем Питкиным, который уже превратился в закадычного приятеля Родика. Такое общение не было для Родика обузой. Наоборот, он временами стремился к нему, отдыхая от напряженной работы в сопровождении каскадов солдатского юмора и непринужденной обстановки.

Так пролетел декабрь. И вот Шереметьево-1 с его предновогодней толчеей граждан распавшегося Союза, желающих провести праздники с оставшимися в различных осколках империи друзьями и родственниками.

Родика удивило, что вылет назначен из этого аэропорта, обслуживающего раньше только внутренние рейсы, но сотрудники туристического агентства заверили его, что ошибки нет.

Утруждать в предновогодний день Михаила Абрамовича проводами он не стал, заказ такси оказался сверхзадачей, а бросать свой автомобиль он не решился и поэтому вместе с Оксой добрался до аэропорта на экспрессе.

На табло сведений об отправлении их рейса еще не было. Слоняться в толпе не хотелось, и они устроились в каком-то закутке под лестницей. Родик притулился к стене и принялся читать детектив, поручив Оксе следить за информацией. Вскоре она стала волноваться. Ее беспокойство передалось Родику, и он отправился к справочному бюро.

Оказалось, что вылет планируется без задержки, а регистрация осуществляется не у стоек, а в специально отведенном для международных рейсов секторе в конце зала.

После недолгих поисков они увидели за временным ограждением суетящуюся толпу. Потолкавшись, выяснили, что царящая неразбериха связана с одновременной регистрацией тут всех ближайших рейсов. Наконец, отстояв две очереди – одну для таможенной проверки, вторую – на регистрацию и посчитав, что самое сложное пройдено, поднялись по лестнице, упирающейся в площадку с двумя стеклянными будками для паспортного контроля. Тут тоже скопилась вереница людей. Процедура шла неимоверно медленно. Родик от нечего делать прошел вперед и стал наблюдать за действиями пограничников. Столь медленная проверка паспортов определялась отсутствием какого-либо оборудования на только созданном пограничном посту, из-за чего необходимые действия производились путем сверки с многолистовыми списками. Наконец подошла их очередь. Родик пропустил Оксу вперед и с облегчением подумал, что их мучения завершились. Однако время шло, а Оксу не пропускали. Родик, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, уже хотел подойти к ней, когда пограничник встал и покинул будку. Люди недовольно зароптали, а Родик, поняв, что образовалась какая-то проблема, постарался выяснить причину у Оксы, но она в свойственной ей манере ничего вразумительного сказать не могла. Минут через десять появился пограничник, а с ним мужчина в штатском. Они что-то сообщили Оксе, и та растерянно оглянулась. Родик посчитал возможным подойти и, не обращая внимания на протесты находящихся в будке, потребовал объяснений. Оказалось, они считают паспорт Оксы фальшивым, пропустить ее через границу не могут, а паспорт намерены изъять и передать на экспертизу.

Родик возмутился, поскольку, во-первых, с этим паспортом Окса уже много раз выезжала за рубеж и проблем не было, а во-вторых, он был выдан там же, где и его собственный, который и не замедлил предъявить. Пограничник, не открывая его, посмотрел пристально на Родика и, улыбнувшись, сообщил:

– Ваш документ, без всякого сомнения, хороший. Можете проходить.

– Мы же вместе летим. Куда мне проходить? – огрызнулся Родик.

– Не задерживайте других. Не проходите, отойдите в сторону.

– Вызовите начальника смены или любого другого командира, – потребовал Родик и вытащил удостоверение в красной корочке, которое он недавно изготовил для сотрудников своего предприятия.

То ли удостоверение произвело впечатление, то ли пограничник не хотел ввязываться в препирательства, но Родика препроводили в комнату, где его встретил улыбчивый капитан. Родик дал свою визитную карточку. Ознакомившись, тот пояснил, что, по имеющимся у него данным, печать на паспорте не соответствовала месту его выдачи. Повторение возражений Родика не возымело действия. Тогда он решился предложить деньги. Такая попытка была мягко, но твердо отклонена. Родик перешел к угрозам, но получил спокойный ответ:

– Ваше право подать жалобу в любую инстанцию, включая суд. Однако паспорт вашей жены больше увидеть не удастся. Будут только наши рапорты, и претензии лишатся смысла. Мой совет – смиритесь.

– У вас что какая-то акция? – начиная выходить из себя, спросил Родик. – Тогда, может, и мой паспорт конфискуете? Нам их выдавали вместе. В один день. Вот посмотрите.

– Я это уже слышал. Ваш паспорт не вызывает у нас сомнения, – усмехнулся капитан. – Можете следовать к месту назначения.

– Ну вы же даже его не посмотрели, – возразил Родик.

– Достаточно, что я смотрю на вас. Неужели вам непонятно, что происходит?

– Непонятно… Полагаю – беззаконие.

– Вы багаж сдавали?

– Конечно.

– Не тратьте время. Вы же опытный человек. Я дам команду, чтобы его побыстрее разыскали и вернули вам. Это максимум, что я могу сделать. Поверьте. Все ваши потуги тщетны. Ничего изменить нельзя.

– Но ведь мы теряем деньги. Да и Новый год коту под хвост.

– Сочувствую, но так бывает. Повторяю… Вы можете следовать, а вот ваша спутница – нет. Решайте.

– Один я, конечно, не поеду…

– Я вас понимаю. С вещами помочь?

– Ну, помогите. Да и выдайте какую-нибудь бумагу.

– Мы это не делаем.

– Как так? Вы же паспорт забрали. Завтра скажете, что этого не было.

– Жалуйтесь.

– Представьтесь тогда, пожалуйста.

Капитан назвал фамилию и должность. Родик записал и в растерянности от полной беспомощности замолчал. Вдруг ему в голову пришла новая мысль.

– Если паспорт фальшивый, то его кто-то подделал, а это уголовная статья. Почему вы не задерживаете или хотя бы не берете объяснение у его владелицы?

– Уверенности, что фальшивый, у нас нет. Есть подозрения…

– Так проверьте их сейчас.

– У нас для этого нет технических средств. Уверяю вас – проверят. Извините, но у меня служба. Я и без того уделил вам достаточно времени. Еще раз предлагаю содействие в получении багажа.

Родик понял, что исчерпал свое красноречие и терпение капитана:

– Что ж. Давайте буду забирать вещи.

– Верное решение. Я сам вам помогу. Пойдемте.

На улице было морозно. Смеркалось. Родик огляделся в поисках такси. В дальнем углу стоянки скопилось несколько машин, и он, оставив Оксу сторожить чемодан, направился туда. Это были частники. Они требовали сто долларов. Родик, и без того раздраженный, назвал их хапугами и вернулся к Оксе. Та уже успела замерзнуть. Оценив обстановку, он, взяв чемодан, направился к стоянке экспрессов, от которой тянулась длинная очередь. Они пристроились в хвосте, но минут через десять выяснилось, что ожидать придется более получаса, а гарантии уехать на первом автобусе нет. Родик еще немного поколебался и, смирившись, заспешил к частникам, сетуя на судьбу, столь безжалостно поломавшую их планы и продолжающую наносить мелкие удары.

Очутившись в квартире, они осознали, что их проблемы не закончились. Холодильник был пуст. Есть хотелось, а тащиться в ресторан не было ни настроения, ни сил. Более того, до празднования Нового года оставалось чуть более суток, и задача добывания продуктов для праздничного стола становилась трудноразрешимой. Настроение вконец испортилось.

Окса вызвалась сходить в магазин и попробовать купить хотя бы хлеба. Родик не возражал.

Оставшись один, он достал из бара бутылку водки и через силу выпил. Тепло разлилось по телу, но досада не прошла. Наоборот, озлобленность завладела его сознанием. Он выругался, наградив творцов перестройки и страну нелестными матерными эпитетами, и выпил еще. Мозг, освободившись от эмоций, стал анализировать произошедшее: «Паспорт Оксы никак не мог быть фальшивым. Его не раз проверяли в разных частях света, в том числе и на нашей границе. Да и зачем ей выдавать такие документы. Значит, причина в другом. Придумали по примеру бывших союзных республик борьбу с инородцами? Возможно, но зачем? Хотя она теперь гражданка другого государства. Может, они так хотят избавиться от нероссийских пассажиров. Проявить державность. Вряд ли. Все равно многие за рубеж будут через Москву попадать. Все посольства здесь. Хотя… Так это или нет, выяснить вряд ли удастся. Если только через Абдужаллола. Буду его поздравлять – поинтересуюсь. Его ведомство, возможно, в курсе дела. Жаль, его из Воронежа никак в Москву не переведут. Однако во всех случаях проблема с пребыванием здесь Оксы имеется. Нужна прописка. Без нее даже новый зарубежный паспорт официально не получить, а левый могут и фальшивый подсунуть. Еще судимость припаяют. Да и других сложностей хватает, от прихода участкового до непредоставления медицинских услуг. Можно, конечно, всем платить, но и это временный выход. В новом году необходимо поискать пути преодоления такой ситуации, а на сегодня хватит терзаний. Надо хорошенько расслабиться, а то не удастся заснуть и в новогоднюю ночь буду не в форме».

Родик заменил рюмку на стакан. Налил больше половины и выпил. Тут его посетили навязчивые вопросы, от которых он за последний год устал избавляться: «Интересно, что стало с прозванной африканцами многорукой богиней Шивой, которую я привёз Оксе из Танзании? Вдруг с ней произошло, как тогда перед бегством в Турцию, превращение из-за сегодняшнего крушения новогодних планов?»

Перед взором Родика всплыла сексуальная фантазия резчиков по дереву в виде полуобнаженной женщины с тремя парами рук, являющаяся плодом безграмотного симбиоза многоликости бога Шивы и его жен, олицетворяющих разрушение и созидание.

Он в очередной раз устыдился. Ему, доктору наук, получившему материалистическое образование, не подобало верить в существование чего-то сверхъестественного. Однако не верить своим глазам он тоже не мог, хотя в последнее время списывал все на крайнее нервное напряжение, вызванное конфликтом с болгарскими спецслужбами. Тогда разбитая Оксой статуэтка таинственным образом восстановилась. Да еще и приобрела огромную прочность, не позволившую Родику его растоптать, что можно объяснить лишь прочностью черного дерева, из которого та изготовлена. Однако проверить это Родику не позволяла Окса, полностью уверовавшая в магические свойства изваяния и обращающаяся с ним, как с живым существом. Родик подсмеивался над этим и одновременно укорял себя за то, что поведал Оксе, вероятно, плоды своих галлюцинаций, вызванных нервным срывом.

То ли от нечего делать, то ли повинуясь какому-то чувству, Родик прошел на кухню, где Окса обустроила нечто напоминающее алтарь, центром которого была злополучная статуэтка. Ничего нового он не заметил. Все было на месте.

– Магия бессильна против пограничной службы, – пошутил он сам с собой и, на всякий случай подняв изваяние, внимательно осмотрел его.

В это время он услышал звук открываемой двери. На кухню вошла Окса и спросила:

– Чем занят? О-о-о… Ты зачем ее взял?

– Да вот изучаю твой талисман, – смутившись, ответил Родик. – Как я и дума, его магические свойства – плод моего воображения. На сегодняшнее событие она не среагировала. Так что выбрось из головы мистику.

– Я тоже смотрела. Судя по ее реакции, ничего существенного не произошло.

– Ничего себе… У нас сорвалась долгожданная поездка. Празднование Нового года впервые в моей жизни не подготовлено.

– Значит, так нужно. Иначе бы она меня предупредила.

– Ну конечно. Как в сказке о деревянном Буратино.

– Не издевайся. Я же тебе сообщала, что с ней было, когда ты на таджикской войне пропал.

– Я тебе поверил?

– Нет, но это правда.

– Выбрось из головы. Мне, уверен, тогда в гостинице все привиделось. Нервничал я. Черт меня дернул тебе рассказать. Произошло простое: ты ее так склеила, что остались лишние части, а я их растерял. Вон сколько у нее деталей. Все не упомнишь.

– Рассказывай… А то я не знаю, что делаю. Не получалось у меня ее склеить. Я ее тебе отдавала по кусочкам.

– Тогда что-то она сегодня ничего не выказывает? Явно же несчастье произошло.

– Не знаю… Может – нет. Я вообще-то не очень рвалась в этот Египет.

– Да-а? Ладно, глупостей на сегодня достаточно. Что удалось достать? Жрать охота…

– Ты знаешь, удивительно… В магазине хороший выбор. Даже рыба красная была. Колбаса. Сейчас накрою. Подожди…

Утром Родик проснулся в разбитом состоянии. Чувство тревоги, с которым он вчера с трудом заснул, усилилось. От этого на душе было тягостно. Чтобы как-то подавить неприятные ощущения, он включил телевизор и позвонил Михаилу Абрамовичу. Выслушав его оханья, Родик предложил вместе отметить Новый год. Тот обрадовался и пригласил к себе домой, сославшись на то, что оставить маму одну не может.

Родика это вполне устраивало, поскольку добывать продукты для праздничного стола, а тем более что-то готовить уже не было времени.

– Отлично, мы к половине одиннадцатого подрулим. О спиртном и сладком не беспокойся. Захватим.

– Не надо. Все есть. Мама лопнуть сделала, а водку я не пью. Поэтому у меня целый арсенал.

– Ладно, разберемся. Галине Моисеевне и Инне привет передавай.

Родик положил трубку и перевел взгляд на телевизор. Шли новости.

– Окса, – позвал он и, когда она откликнулась, сказал: – Новый год будем встречать у Миши. Давай быстро позавтракаем и пробежимся по магазинам. Надо подарки подкупить. Я хочу Наташку поздравить. Да и других тоже. К Мише с пустыми руками неудобно идти. Я обещал к столу чего-нибудь взять. А то позднее народ набежит и вообще ничего не достанешь.

– Я еще не умывалась, – отозвалась Окса. – На завтрак яичницу будешь?

– Будешь. Давай быстрее.

Тут внимание Родика привлекли телевизионные кадры. Большой автобус дымился в каком-то лишенном растительности овраге. Родик прибавил звук и, прослушав комментарии, опять позвал Оксу.

Та что-то пробурчала в ответ из кухни. Родик встал и направился туда, но в коридоре столкнулся с Оксой:

– Представляешь, сейчас в новостях показали, как по дороге в Хургаду разбился автобус с нашими туристами. Куча жертв.

– Беда какая… А вдруг это наша группа? Не мешай, я же пищу готовлю.

– Интересное предположение, – проследовав за Оксой, заметил Родик. – Хотя вряд ли. Однако во всех случаях следует позвонить в агентство и сообщить, что нас не пропустили через границу. Может, хоть деньги вернут. Кроме того, вероятно, они нас ищут. Надо было это сделать еще вчера, да как-то недосуг. О другом думали. Где у тебя их номера телефонов?

– В путевке, наверное, есть. Да и у меня в записной книжке…

В туристическом агентстве долго не подходили к телефону. Родик, объяснив это предпраздничным днем, уже собрался разъединить линию, когда раздался женский голос:

– Туристическое агентство…

– Доброе утро. С наступающим!

– Вас так же.

– Мы вчера должны были вылететь в Египет, но возникли независящие от нас проблемы на границе, и мы остались на любимой Родине. Я хотел вас об этом известить.

– Как ваша фамилия?

– Жмакин. И со мной должна была лететь Кан. Реквизиты договора нужны?

– Нет, спасибо. Я вас нашла. Вам страшно повезло.

– Ничего себе повезло! Меня там сестра ждет. Я хотел вас попросить ей сообщить. Она брала путевку тоже через ваше предприятие. Волнуется, наверное. Если вам трудно, то дайте хоть какой-нибудь номер телефона в Египте.

– Вы бы так и так с ней уже увиделись. Ой, извините… Глупость сморозила. Ваша группа попала в страшную автомобильную аварию. Госпитализированы все. Уже и жертвы есть. Много. Вы в рубашке родились. Скажите фамилию сестры, мы ее оповестим, а то, не ровен час, она по больницам вас станет искать.

Родик ошарашенно молчал. Потом сообщил фамилию сестры и задал глупый вопрос:

– Что нам делать?

– Радоваться и отмечать Новый год. Числа третьего свяжитесь с нами. Я доложу руководству о том, что вы не воспользовались нашими услугами. Они решат. Сегодня уже никого не будет.

– Да-да. Обязательно. Еще раз с наступающим! Третьего мы к вам заедем. Обязательно. Ужас какой-то.

– Ни о чем не думайте. Счастливо провести праздники. У вас есть ангел-хранитель. Успехов!

Родик, держа издающую короткие гудки трубку, стал переключать телевизионные программы, надеясь получить дополнительную информацию о случившемся.

В столовую вошла Окса, неся на подносе завтрак. Родик задумчиво положил телефонную трубку на аппарат:

– Ты была права, представляешь… Наша группа разбилась. Это про нее в новостях говорили. Много жертв.

– Ты что? Кошмар какой… Это моя Шива нас уберегла.

– Не пори чепухи. Просто случайность. Сколько раз я тебе говорил, что нет такой богини. Просто аллегория в дереве. Сувенир. Хотя… Неважно. Справлять Новый год у Миши лучше, чем в египетской больнице.

– Это точно Шива. Я не стала тебе вчера говорить… У нее счастливое лицо и голова приподнята.

– Слушай… Без толку тебя переубеждать. Давай завтракать. У тебя больное воображение.

За завтраком Родик подумал, что, поскольку пришлось остаться дома, надо поздравить всех с Новым годом. Взяв чашку с чаем, он уселся в кресло и стал листать записную книжку, но остановился и набрал домашний номер отца.

– Дед, привет. Поздравляю тебя и мачеху. Главное, чтобы здоровье было.

– Спасибо. Мы вас тоже поздравляем. Ты там Надежду и Сергея от нас поздравь. Жара у вас там, наверное.

– Да я из Москвы. Вчера уехать не удалось.

– Вот и хорошо, – не спросив о причинах, заключил Иван Алексеевич. – Нормальные люди дома Новый год справляют. А вас, непутевых вновь испеченных буржуев, на курорты тянет. Капиталистического разврата вам не хватает. Страну просрали, а теперь по заграничным курортам шляетесь. Жопы зарубежникам лижете…

Родик, зная наизусть все дальнейшее, отодвинул трубку от уха и дал отцу выговориться. Когда перестали слышаться звуки его голоса, заключил:

– Ты прав. Я ощущаю себя капиталистическим выродком. Заеду к вам третьего-четвертого поздравлю. Счастливо отметить.

– Не юродствуй. Взрослеть тебе пора и различать, кто свой, а кто чужой. Один позор от тебя. Семью бросил…

– Все, дед… При встрече обсудим. Самого хорошего, – перебил его Родик и разъединил линию.

Настроение еще больше испортилось. В голову полезли ненужные мысли. Чтобы отвлечься, он сделал несколько звонков сотрудникам, а затем попытался связаться с Воронежем. Автоматическое соединение, вероятно из-за предновогодней перегрузки, не срабатывало. Родик сделал заказ разговора и тут вспомнил, что они собирались пробежаться по магазинам.

– Окса! – крикнул он. – Ты уже собралась? Можешь не очень торопиться. Я разговор с Абдужаллолом заказал. В течение часа дадут.

– Ты так всегда, – услышал он обиженный голос Оксы. – Торопишь, торопишь, а потом… семь пятниц на неделе. Ладно, я пока своими делами займусь. Не забудь от меня их поздравить.

Тут раздались короткие звонки. Родик, удивившись, что так быстро соединили, схватил трубку.

– Воронеж заказывали? – услышал он стандартный вопрос.

– Да, да, девушка. С наступающим…

– Соединяю, – холодно прервала его диспетчер.

В трубке раздались длинные гудки, и Родик уже забеспокоился, что никого нет дома, но тут раздался знакомый голос:

– Саидов, слушаю.

– Привет, я уж испугался, что тебя опять на праздник сделали ответственным. Поздравляю тебя и Олю с предстоящим. Желаю, чтобы следующий год стал звездным, а то что-то ты в подполковниках засиделся. Еще чтобы мы чаще виделись. Окса тоже передает поздравления.

– Спасибо, Родик. Ты что, из Египта раскошелился позвонить?

– В Москве я.

Родик вкратце рассказал о произошедшем.

– Ну ты даешь! С тобой не соскучишься. Годик у тебя выдался. Сплошные приключения. То ты разводишься, то пешеходов сбиваешь, то тебя на войну заносит, а теперь вообще попал… Хотя если на все с мистических позиций взглянуть… У тебя, возможно, есть ангел-хранитель. Ты анализируй в преддверии Нового года. Мы тебя и Оксу тоже поздравляем. Желаем, чтобы все у вас было хорошо. С дочкой-то отношения наладил?

– Не до конца. Дуться она вроде перестала, а Оксу не признает. Сегодня постараюсь к ним заехать. Только подарок надо купить.

– Вот и хорошо. Пообщайся и не расстраивайся. В новом году все встанет на свои места.

– Да я и не расстраиваюсь. Просто любопытно, откуда ноги случившегося растут. Думаю, что без вашей конторы не обошлось.

– Брось. Полагаю, что все проще. Что-то с паспортом не так.

– Да она с ним уж сколько раз ездила. Может, акция какая-нибудь по борьбе с инородцами?

– Не слышал такого. Да и вообще об акциях. Всем сейчас не до того. Ты же видишь, что в стране творится. Все в воздухе висят. Полное бездействие и неопределенность. Выбрось из головы свои любимые подозрения и празднуй с мыслью о том, что мог и шею свернуть. Раньше паспорт не выявили из-за несовершенства электронного контроля, а тут ручная проверка. Вот и обнаружили… Празднуй и не дергайся.

– Я и без твоего совета так поступаю, хотя придется у Миши отмечать. Большого веселья, как ты понимаешь, не ожидается. Слушай, а может, ко мне вырветесь. Загул обещаю устроить.

– Не получится. Второго на работу. Мишу и его девушку от нас поздравляй. Он хоть и нудный, но порядочный и тебя терпит. У вас оптимальный тандем.

– Передам. Жаль, что твоя работа не позволяет нам нормально общаться. Мечтаю, чтобы тебя в Москву перевели.

– Теперь это маловероятно. Звездочку, может, и подкинут, а в центральный аппарат уже не возьмут. Скорее на пенсию выгонят.

– Ладно, не будем о грустном. Вам с Оленькой хорошо отметить. Будем надеяться, что в новом году все переменится к лучшему. Я на это уповаю. Целую вас.

– Вам того же. Оля кричит, чтобы ты Оксу не обижал, и желает самого хорошего.

– Ее обидишь. Все проблемы от нее…

– Терпи, атаман… Лене, Мише и всем, кого мы знаем, поздравления передавай. Мы за тебя выпьем.

Родик с сожалением повесил трубку и крикнул:

– Окса, кончай причипуриваться! Красивее не станешь. Остальных я обзвоню позднее. Погнали в магазин.

Третьего января Родик появился в туристическом агентстве. Его встретил директор и долго изумлялся чудесному стечению обстоятельств. Потом попросил зайти в бухгалтерию и получить деньги. Родик, расписываясь за них в расходном ордере, удивился, что ничего не удержали. Еще больше его поразила реакция сотрудников офиса. Они, сгрудившись вокруг Родика, наперебой поздравляли его не с Новым годом, а с везением.

– Не хватает еще цветов, – пошутил Родик, прощаясь.

– У нас такая страшная катастрофа впервые, – пояснил директор. – Мы очень переживаем. Людей жалко, но и имидж нашей фирмы под угрозой. Мы готовы за все отвечать. И будем отвечать, хотя тур и застрахован. А вы… Просто счастливчики. Бог вас берег.

Родик молча пожал ему руку, раскланялся со всеми присутствующими и с чувством неловкости удалился.

Так завершился многообещающий новогодний отпуск Родика и начались загруженные до отказа работой будни. Одна тысяча девятьсот девяносто четвертый год вступал в свои права, увлекая Родика в новые бурные события.

 

Глава 11

– Родион Иванович, приветствую! Наслышан о ваших успехах. Горд, что явился их истоком.

– Георгий, хорошо, что позвонили. Что так официально? Как ваши дела?

– Все хорошо. Тут меня избрали в городские депутаты.

– Интересно. Я думал, что такое осталось в социалистическом прошлом. Поздравляю. Хотя не понимаю, зачем вам эта обуза.

– Спасибо. Эта общественная работа приносит кое-какие дивиденды. Получаю госзаказики. Лампочки в городе, так сказать, меняем. Есть идея создать производство уличных светильников. Хотел привлечь вашу фирму…

– С учетом предыдущего опыта спасибо, хотя предложение несколько неожиданное. Я настроился свои производства закрывать как малоперспективные, а начинать новые вроде в мои планы не входило. Производственная деятельность, к сожалению, малорентабельна.

– Здесь иная ситуация. Безграничное поле деятельности. Импорта гарантированно не будет. Ориентация только на собственное производство. Вы знаете, сколько в Москве столбов освещения? Все сделаны при царе Горохе. Портят лицо города и выработали сроки эксплуатации.

– Догадываюсь, что проблема существует. Очевидно, и рынок огромный. Однако есть ведь и заводы, производящие уличное освещение. Большие и мощные…

– То-то и оно. У них накладные заоблачные. Поэтому есть мнение сосредоточить эти работы в одних руках. Это, так скажем, политическая воля руководства города.

– Сосредоточить в ваших, как я понимаю.

– Ну-у-у… Мы себя хорошо зарекомендовали. Есть уверенность, что этот бизнес доверят нам.

– А ято вам зачем?

– Люди гибнут за металл. Вложения требуются немалые.

– Кредитуйтесь. У вас же господдержка.

– Деньги дают только на оборудование, а строить завод на арендованных площадях не хочется.

– У-у-у. С этим не поспоришь. Сам наступал на такие грабли. Тут у меня есть идея. Вас не смущает, если производство располагается километрах в пятидесяти от Москвы?

– В целом – нет. Может, даже лучше.

– А какие площади требуются?

– Тысячи три-четыре.

– Есть один такой объектик. Директор – практически мой компаньон. Я его в свой бизнес взял, а он обещал завод передать. Вернее, выкупить акции. Полагаю, недорого. Миллионов за пять–десять. Надо уточнить. Там кое-какие долги есть. Еще на такую же сумму. Документально все подготовлено давно. Энергетика там приличная, территория гектаров десять. Цеха, конечно, требуют ремонта, да и профиль другой, но…

– Рабочий вариант. Можно посетить это предприятие?

– Конечно. Я договорюсь. Когда удобно?

– Лучше на этой неделе. Скажем, в четверг.

– Тогда будем ориентироваться на первую половину дня. Сегодня перезвоню и уточню время.

– Не прощаюсь. Жду звонка.

Родик хотел сразу созвониться с Александром Павловичем, но задумался: «Зачем мне это нужно? Дел и без того невпроворот. Со своими производствами еще не разобрался. Какая бы поддержка ни была, но хлопотно и в сравнении со светильниками не так рентабельно, даже при условии постоянного госзаказа. Говорят, такие деньги поступают нерегулярно. Наверное, следует отказаться, но обещанные смотрины провести надо. Я чувствую себя перед Георгием в долгу. Он мне серьезно посодействовал. Мог бы оказаться на моем месте. Жалеет, вероятно, а предлагает мне партнерство, надеясь на компенсацию своей посреднической деятельности. Меня уже давно научили, что подарков в бизнесе не бывает. За все надо платить… Поеду – покажу. Заодно посмотрю, как военная одежда продается. А то Александр Павлович давно отчеты не присылал. Как бы всю прибыль в карман не стал пихать».

Александру Павловичу он дозвонился только к вечеру по домашнему телефону. Тот воспринял просьбу о демонстрации завода как приказ и вызвался полностью освободить четверг от текущих дел. Родик коротко расписал ему новую перспективу и для солидности сообщил, что сопровождать его будет депутат и очень влиятельный в Москве человек. В ответ Александр Павлович посетовал на неприглядный из-за снегопадов вид предприятия и пообещал приложить все усилия для создания, как он выразился, показухи. Потом рассказал о приобретении еще почти двадцати процентов акций на прибыль от продажи военной одежды. Родик похвалил его и предположил, что при положительном решении потребуется срочный выкуп оставшихся. Тот начал допытываться о подробностях, но Родик, сам четко не представляющий перспектив, отделался общими фразами. Последующее за этим нытье о нехватке денег он пресек, попросив не забыть подготовить подробный отчет о продажах с документальным обоснованием всех расходов. Реакция Родика насторожила, и он решил проверять деятельность хитрого аборигена тщательно с привлечением бухгалтерии, а в четверг просто изъять первичку и зафиксировать остатки на складе. С этой мыслью Родик закончил разговор и сразу же перезвонил Георгию. Договорились в десять утра стартануть от входа в институт.

Родик откинулся на спинку кресла и, потянувшись всем телом, обвел офис взглядом. Сотрудники давно разошлись. Перебрав бумаги на столе и не найдя ничего срочного, он решил закончить рабочий день, но тут зазвонил телефон. Приятный женский голос попросил позвать Жмакина Родиона Ивановича.

– Это я. Здравствуйте.

– Очень приятно, Родион Иванович. Ваш заказ по журналу «Нуклеа инжиниринг» выполнен. Можете завтра с десяти до двенадцати его забрать.

Это были кодовые слова, которые Родик передал через Алпамыса.

– Спасибо. Обязательно к вам приезжать или возможно прислать курьера ко мне в офис?

Это был отзыв. Далее должно было последовать еще два кодовых слова.

– Мы пришлем курьера, но только в пределах Садового кольца. Назовите адрес.

Кодовыми словами было «Садовое кольцо», и, успокоившись, Родик назвал адрес салона, уточнив:

– Желательно, чтобы курьер приехал между десятью и одиннадцатью утра. Найти меня будет легко в помещении, где продают светильники. Пусть спросит любого.

– Хорошо. Курьер будет. До свидания.

Нажимая на рычаг телефонного аппарата, Родик внутренне усмехнулся: «Конспиратор хренов! Как в плохом детективе. Зачем все это нужно? Если я кого-то интересую, то уже в Англии засветился. Да и нет в моей деятельности криминала. В конце концов, все, что я пока делаю, никому и ничего, кроме пользы, не приносит. Обязательств я не давал, государственные тайны не разглашал, хотя что сегодня считается секретом, неясно. Все стало достоянием общественности. В закрытые города иностранцы шляются, как к себе домой, а засекреченные физики переписывают отчеты особой важности в американских и европейских ядерных центрах. Получают за это командировочные от своей страны и мелкие подачки от бывших врагов. Может, состояние общества теперь и есть настоящая тайна России. Тогда надо всех журналистов арестовать… Чушь! Интересно, что за послание мне пришло?»

Он посмотрел на кипу сложенных документов и решил убрать их в сейф. Ключа на месте не оказалось. Вероятно, Михаил Абрамович, как это уже не раз случалось, забрал его с собой. Чертыхнувшись, Родик сложил бумаги в портфель, оделся и, выйдя на лестничную площадку, стал запирать входную дверь.

Это он помнил четко. Все остальное было недоступно его пониманию, поскольку сейчас он лежал на боку и видел только разноцветные, местами выщербленные метлахские плитки и кусок грязной стены. Он попробовал пошевелиться. Боль пронзила голову, уйдя куда-то в спину. Родик поднес руку к лицу и определил, что очки на месте. Поправив их, сжал виски, а затем провел пальцами по слипшимся волосам и нащупал болезненную шишку.

Он приподнялся и, превозмогая слабость, оперся на колено. Потом осмотрелся и определил, что находится на лестничной площадке своего офиса. Невдалеке валялась его шапка. Он медленно дополз до нее и попытался надеть. Это доставляло только мучения. Тогда он попробовал встать. Образовался какой-то круговорот, заставивший его облокотиться на стену. Подступила тошнота. Он сделал глубокий вздох, но это не помогло. Его начало рвать, и в глазах потемнело. Однако вскоре пришло облегчение, хотя голова продолжала сильно кружиться. Родик, сделав несколько шагов, ухватился за дверную ручку и попытался проникнуть в помещение, но понял, что замок заперт. Пошарив в карманах, нашел только ключи от машины и направился к лестнице. Тут что-то звякнуло под ногой. Приглядевшись, различил знакомую связку ключей. Он присел и постарался их взять, но это никак не удавалось. Родик тянул к ним руку, а неведомая сила валила его на спину, и он, цепляясь за стену, с трудом восстанавливал равновесие. Наконец связка оказалась у него в руках. Попасть в замочную скважину оказалось еще сложнее, но он справился. Потом смог дойти до телефона и набрать домашний номер Михаила Абрамовича.

Говорить было трудно. Язык плохо слушался, а каждое слово отзывалось болезненным эхом.

Следующее, что он увидел, было склоненное над ним лицо Михаила Абрамовича.

– Ну и напугал ты меня, – услышал Родик доносящиеся издалека слова.

– Миша, где я?

– В офисе. Сейчас «скорая» приедет.

– Что случилось?

– Не знаю. Нашел тебя здесь. Ты мне позвонил… Да лежи… У тебя вся голова в крови. Сам мне поясни, что произошло.

– Говоришь, звонил? Да, помню. А дальше… Помню, как очнулся на лестнице.

Родик напрягся, стараясь что-то еще извлечь из сознания, но, кроме пронизывающей головной боли и очень неудобной позы, ничего не почувствовал. Попытка перевернуться на бок удалась. Он уперся лбом в холодный металл ножки кресла и ощутил небывалое удовольствие. Полежав в таком положении, он, несмотря на причитания Михаила Абрамовича, ухватился за подлокотник и встал. Михаил Абрамович поддержал его. Родик отстранился и уселся в кресло.

– Ху-у-у. Башка трещит… Верно, кто-то мне заехал. Где мои очки?

– Держи, я их с тебя снял.

– Где мой портфель?

– Не знаю. Сейчас поищу.

– Болван. А сразу поискать не сообразил?

– Да ты в таком состоянии был…

– Ищи… Постой, а ключи от машины?

– Тебе о здоровье думать надо.

– В норме я. Выгляни в окно. Машина стоит?

– Стоит. Не волнуйся. А вот портфеля не вижу. Милицию надо вызывать. Похоже, тебя ограбили.

– Не надо никого вызывать. «Скорую» тоже отмени. Ограбили, говоришь?..

Родик стал извлекать из карманов их содержимое. Появились ключи от машины, а вскоре на столе образовалась куча знакомых предметов. Среди них был бумажник. Родик открыл его. Деньги и права были на месте. Он обозрел найденное и задумчиво переспросил:

– Ограбили, говоришь?.. А почему ничего не пропало? Даже бумажник не взяли. Ключи от машины тоже. Тебе не странно?

– Спешили, наверное. Портфель схватили и бежать. Или спугнул их кто.

– Возможно. Что же у меня в портфеле было?

Тут раздался звонок в дверь. Михаил Абрамович заспешил в коридор. Послышался звук открываемой двери и стук каблуков. В комнату вошла женщина в белом халате и двое мужчин.

– Что произошло? – спросила она.

– Да вот… Голову разбили, – пояснил Михаил Абрамович.

– Ничего мне не били. Я сам споткнулся и о тот угол ударился, – сообщил Родик. – Ничего страшного. Я уже хорошо себя чувствую.

– Пили? Давайте посмотрю… Судя по одежде, вас рвало. Головокружение сейчас есть?

– Я сегодня не пил. Все нормально. Это Миша панику развел. Не надо было вас беспокоить.

– Рана глубокая. Надо госпитализировать. Сейчас обработаю и в больницу.

– Никуда я не поеду. Йодом помажете и все. До завтра заживет.

– Так нельзя… Черепно-мозговые травмы очень коварны. Надо обследоваться и отлежаться. Возможны эксцессы.

– Я же сказал, что не поеду. Спасибо. Если надо, то подписку дам.

– Что ж, давайте, – перевязывая голову Родика, потребовала врач. – Однако советую госпитализироваться. Зрачки у вас плохие, и кровоизлияние в левом глазу. Дайте реакции посмотрю… Следите за моим пальцем… Плохо. Полагаю, у вас сотрясение, и сильное… Дайте давление померяю…

– До свадьбы заживет. Не беспокойтесь, доктор. Давайте, что надо, подпишу.

– Больной, помолчите, пожалуйста… Давление сто сорок на восемьдесят. Повышено. Надо в больницу.

– У меня всегда повышено. Бывает и больше.

– Как знаете. Я предупредила. Дело ваше. Вот здесь напишите, что от госпитализации отказались. Продолжаете настаивать, что это бытовая травма?

– Конечно. Споткнулся, упал. Не волнуйтесь. У меня голова крепкая. Там только кость. Пройдет.

– Если что, вызывайте нас опять. Хоть таблетки попринимайте. Вот рецепт. Я, на ваше счастье, еще и невропатолог.

– Спасибо, но больше вас беспокоить не станем. Это Михаил Абрамович панику развел. Вот, доктор, возьмите. Ничего другого нет, – вынув из бумажника несколько купюр, предложил Родик.

– Больной, не хамите. Мы денег не берем.

– На конфеты. Куда сейчас бежать? Все магазины закрыты, а завтра купите, да и санитарам по пятьдесят грамм после ночной смены не помешает. Берите. От души.

Врач положила деньги в карман халата. Поколебавшись, опять открыла чемоданчик и заполнила шприц.

– Засучите рукав, – предложила она.

– Зачем? Я же здоров.

– Без разговоров.

Родик подчинился.

– Теперь посидите спокойно минут десять. Выздоравливайте.

– Спасибо. Вам благополучно отдежурить. Поменьше вызовов.

Михаил Абрамович проводил бригаду «скорой помощи» и, вернувшись в комнату, поинтересовался:

– Ты зачем эту комедию разыграл? В больницу надо… Почему отказался фиксировать нападение?

– Никакой комедии. Думаю, меня не грабили. Другая цель была. Сегодня гадать не будем. Утро вечера мудренее, да и башка у меня трещит. Ты на машине?

– Конечно.

– Довези меня до дома. Кстати, сколько времени?

– Половина двенадцатого. Странно, что Окса не волнуется. А когда ты приехал?

– Не более часа назад.

– Получается, что я прокувыркался суммарно часа три… Прилично.

– Надо было в больницу…

– Да мне хорошо уже. Затылок только побаливает. Все. Двинули, завтра в десять я в салоне должен быть, а машину здесь оставляем. Ты утром за мной часиков в девять домой заедешь? Скатаем в салон. Я там быстро управлюсь.

– Отлежись ты…

– Ой, Миша. Брось свои штучки. До утра все пройдет. Все… Решили. Больше не обсуждаем.

Родик встал и еле удержался на ногах. Пространство как бы шаталось, мешая ему двигаться. Он оперся на стол и замер. Все нормализовалось, но он боялся пошевелиться. Михаил Абрамович подошел и взял его под руку. Почувствовав дополнительную опору, Родик переборол себя и медленно дошел до лестничной площадки. Там он передохнул, пока Михаил Абрамович запирал дверь. Спуск по лестнице и дальнейший путь до дома дались ему нелегко.

На удивленные восклицания Оксы сил реагировать у него уже не было. Пока она помогала ему раздеться, Михаил Абрамович поведал ей о случившемся. Окса совсем разнервничалась и стала журить Родика за отказ ехать в больницу. Он молча проковылял в спальню и завалился на кровать. Какое-то время он еще слышал раздававшиеся из коридора голоса. Потом они слились в монотонный шум…

Родик осознал, что бодрствует. В комнате царил полумрак, в котором вполне четко различались предметы знакомой обстановки. Он осторожно выпростал правую руку и исследовал кровать. Рядом никого не было. Хотелось пить, но, вспомнив вчерашнее, он боялся пошевелиться.

– Окса, – попробовал позвать он, но из иссохшегося рта послышался лишь неясный хрип.

Тогда он перевернулся на бок. Ожидаемой боли не последовало. Взгляд уперся в фосфоресцирующий циферблат будильника, и он понял, что уже начало девятого. Надо было вставать. Родик медленно сел на кровати. Чувствовалась слабость, но вчерашние симптомы отступили, и все произошедшее можно было принять за сон, если бы не валяюяся на подушке повязка со следами крови.

Поискав ногами тапочки и не найдя их, он встал и прошел на кухню. С наслаждением выпил два стакана воды и направился в ванную. Там он увидел свое отражение в зеркале и остался им недоволен: на него смотрело опухшее, бледное, с заплывшими глазами лицо, обрамленное слипшимися и всклокоченными волосами. Через силу он принялся приводить себя в порядок. Особую проблему составило мытье и причесывание шевелюры. Даже легкие касания доставляли боль. В конце концов он удовлетворился своим видом и пошел в столовую. Окса одетая спала на диване. Он разбудил ее:

– Мне на работу идти надо. Скоро Михаил Абрамович за мной заедет.

– Какая работа? Ты всю ночь бредил, метался. Я рядом сидела. Иди ложись.

– Я уже умылся и побрился. Есть хочу. Одежду свежую мне дай.

– Совсем с ума сошел! Никуда я тебя не пущу.

– Командир нашелся. Иди гладь костюм и найди мою кожаную куртку. «Аляску» я вчера загадил. Иди, иди… Чего уставилась? Я хорошо себя чувствую.

Ровно в девять раздался звонок в дверь. Родик уже был готов к выходу и, не дав Михаилу Абрамовичу войти в квартиру, заявил:

– Миша, уже опаздываем. Давай поторапливаться. У меня важное дело в салоне.

– Смотри-ка… Ты уже в бодром состоянии. Как самочувствие?

– Все нормально. По дороге обсудим. В салон я на своей машине поеду. Не стану тебя от дел отрывать. Погнали к офису.

– Куда тебе за руль? Ты на себя в зеркало смотрел? Глаза чуть видно и красные. Окса, скажи ему…

– Без толку, – отозвалась Окса. – Ты что, его не знаешь?

– Любите вы воду в ступе толочь. Погнали, Миша. Времени в обрез.

В салоне его ожидал молодой человек. Он попросил предъявить какое-нибудь удостоверение личности и, когда Родик показал ему права, предложил расписаться на накладной и передал увесистый большого формата конверт из плотной бумаги.

Родику не терпелось изучить его содержимое, но он сдержался. Походив по салону и задав сотрудникам несколько вопросов, он просмотрел листы продаж, а потом сообщил, что заскочил незапланированно и если нет вопросов, то побежит дальше. Вопросов не было, и Родик с легким сердцем и начавшей болеть головой удалился, сказав на прощание несколько ободряющих слов Валентину, которого, судя по реакции, несколько смутил его приезд.

В машине он открыл конверт и извлек толстую пачку файлов с машинописными листами. Большинство из них содержали переведенные на русский язык доклады лондонской конференции. В нескольких лежали письма, прочесть которые Родик решил в более спокойной обстановке, взглянув только на подписи. Письма были от Экерсона, Алпамыса и Кирилла.

Родик отложил корреспонденцию на пассажирское сиденье и, только сейчас вспомнив о похищенном портфеле и вчерашних событиях, начал размышлять: «Случившееся плохо укладывается в логику обычного ограбления. Деньги и ключи от машины не взяли. Вероятно, злоумышленника интересовало содержимое портфеля, но на первый взгляд там ничего интересного для посторонних не было. Может, меня с кем-то спутали? Вряд ли. Портфель… Кроме бумаг в нем была связка ключей от различных помещений фирмы. В том числе от склада и салона. Замки, конечно, поменять надо, но наивно полагать, что таким образом хотят произвести ограбление. Открыть дверь, не имея ключей, для профессионала не составляет труда. Да и грабить такие объекты бессмысленно: утащить можно успеть со склада максимум ящик спиртного, а из салона вообще ничего. Из-за этого бить по голове никто не станет. Да и надо знать, что ключи именно вчера находились в портфеле. Чаще они лежат в сейфе. Что-то другое…»

За размышлениями Родик доехал до офиса. Утреннее неплохое самочувствие, вызванное, вероятно, нервным напряжением, сменилось слабостью, дополняемой усиливающейся головной болью. Если бы он не обещал Михаилу Абрамовичу заехать, то отправился бы домой и отлежался. Родик нехотя вышел из машины и поднялся в офис. Никаких следов вчерашнего события на лестничной площадке он не заметил и вошел в помещение. Там царила рабочая обстановка. Родик со всеми поздоровался и предложил Михаилу Абрамовичу пройти в переговорную. Там он спросил:

– У тебя анальгина или чего-то подобного нет?

– Болит? Ехал бы ты домой. Кстати, тут врач тебе что-то прописала, а ты даже не удосужился рецепт забрать. Вот возьми. Пусть Окса купит.

– Давай… Ты прав. Поеду поболею. Сделай одолжение… Попробуй на свежую голову понять, что могло заинтересовать в моем портфеле. Я не вижу причин… Бумаги и ключи, которые я вчера вместо сейфа в портфель положил, во-первых, малозначащие, а во-вторых, они в него случайно попали. Причина в чем-то другом. Причем достаточно важном. На большой риск пошли. Могли бы просто его из рук вырвать.

– Логично. Хотя кто их знает. Это для нас бить по голове – крайняя мера. А для… Может, Алексея подключить? Вдруг это как-то с его кругами связано или отголоски болгарских проблем.

– Маловероятно, но сообщить не помешает. Все варианты надо попытаться проверить. А вдруг им не портфель нужен был?

– А что еще?

– Я в замешательстве. Может, что в офис подсунули или на мне установили? Хотя… Может, и болгары решили отыграться или отголоски той бандитской разборки с моим зятем Сергеем.

– Все возможно, но тогда создали бы полную иллюзию ограбления или наоборот. Время-то у них было.

– Кто знает, как они мыслили. Может, как ты. Проверь офис. Нет ли чего лишнего или не пропало ли что.

– Хорошо, попробую, но надуманно это. Попасть к нам в офис нетрудно и без таких эксцессов.

– Это так, но других гипотез у меня нет. Проверь эти. Я поеду домой. Если что – звони.

– Так Алексею сообщить?

– Обязательно. Хотя… Пусть по своим пошукает, а я очухаюсь и Абдужаллолу в Воронеж звякну. Может, у него какая-нибудь мысль в голову придет. Он все же профессионал. Да и вообще, я что-то давно с ним не общаюсь. Во жизнь стала… О друзьях вспоминаем, когда что-то случается. Привет!

Попав домой, Родик отправил Оксу в аптеку, а сам занялся чтением писем. Первое было от мистера Экерсона.

«Уважаемый партнер! Надеюсь, что совместные лондонские беседы нас обогатили взаимными впечатлениями. Во всяком случае, я проникся Вашей привязанностью к тому, что Вы именуете Родиной. Для меня такое понятие эфемерно, поскольку отношу себя к цивилизации в целом. Следуя логике нашей беседы, считаю целесообразным обратить ваше внимание на следующие обстоятельства. Ваша родина в ближайшее время будет служить сырьевой платформой. Это вытекает из политической воли Ваших руководителей, стремящихся влиться в европейскую и американскую цивилизации, что я не одобряю, но с реалиями глупо не считаться. Не надо быть пророком, чтобы предсказать, какие группы в ближайшее время станут управлять Россией. Хочу только заметить, что это будет осуществляться руками ваших соотечественников. Наиболее подходящими на эту роль являются следующие господа: Ментор, президент акционерного общества «Нефтедобыча России», Ляпышевский, начальник ВПО «Зарубежнефтедобыча», Густов, генеральный директор ЗАО «Метпереработка». Можно назвать еще несколько фамилий, но это на сегодняшний момент преждевременно. Прилагаю справки по указанным деятелям. Вас удивят некоторые подробности их биографий. Не смущайтесь. Будущее начинается в настоящем. Это не самые одиозные фигуры. Игра только начинается. Попробуйте найти с ними контакт. С уважением, Ваш оппонент Майкл

P.S. Поздравляю Вас с достигнутыми с момента нашей последней встречи успехами. Надеюсь, что этому посодействовали проведенные в Лондоне дни. Мне было приятно подискутировать с Вами. Надеюсь, что не в последний раз».

«Странное письмо, – подумал Родик. – Я еще десятка два подобных фамилий могу озвучить. Приватизация была сделана известной группой людей. Ясно, что они и будут в ближайшее время командовать, беспрестанно оглядываясь на Запад. Ему кажется, что мне Америку открывает, а мы тут щи лаптем хлебаем. Да черт с ним. Хотя… Может, что-то надо читать между строк… Или у Комиссии есть антиподы. Плохо, когда нет полной ясности». Второе письмо прислали Кирилл и Рая. Они благодарили за совместно проведенные дни и выражали уверенность в продолжении общения, а также прислали несколько фотографий, которые Родик тут же спрятал в конверт, чтобы их случайно не увидела Окса.Родику стало стыдно, что он после приезда из Лондона не сделал чего-то подобного. Про себя он решил исправиться и принялся за третье письмо, с первых слов которого понял, что писал его лично Алпамыс. Он и в письменном тексте широко использовал старинные обороты.

«Милостивый государь! С трепетом наблюдаю дюжую ухватку во всех делах. Это заприметили опричь нас и другие. Ясно, что подобное никому не заказано, но остерегайтесь. Давеча обсуждал это с Евгенией. У нее большой опыт по такого рода проблемам. Она через подобное прошла. Не стесняйтесь, посоветуйтесь с ней. Поглядывайте по сторонам. Особенно когда на встречу поедете. Прилагаю мои соображения по расширению Вашей деятельности, а также полезную информацию. Смею надеяться, что этакое посодействует дальнейшему успеху. Естественно, без Вашей воли ни на шаг. Пока не получил от Вас ответы на мои вопросы. Пишите сколь можно чаще. Нас очень интересует состав и деятельность клуба. Попробуйте привлекать туда молодежь. Кланяйтесь Вашей хозяюшке. Со всем расположением, Алпамыс».

Родик пролистал предложения. Большого интереса они не вызвали, хотя содержали много полезных данных. Предостережения же всколыхнули неприятные ассоциации со вчерашним происшествием. Родик попытался построить причинно-следственную цепочку, но не смог. Не хватало самого главного – цели или мотивации. «Следить – понятно, но зачем бить? – размышлял он. – Хотя, возможно, у них иная логика. Обсудить с Евгенией Григорьевной полезно. Она действительно на этом тухлую собаку съела. А то, что на меня обращают внимание разные службы, – не новость. Да и опасности в этом не вижу. У них на меня огромное досье. Сначала с совместными предприятиями и Айзинским светился, потом с противогазами и бандитами. Кого только ко мне не подсылали. Один даже мою совершенно секретную диссертацию пересказывал, а уж сборщиков сведений вообще не счесть. Пока они только аналитикой занимались. Конечно, если действовать начнут… Тут есть опасность». Голова у Родика разболелась, слабость усилилась, он прилег на диван и заснул. Разбудила его Окса, громко хлопнувшая входной дверью. Этот звук болезненно отозвался во всем теле, заломило в висках. Родик сжал голову руками и сел. Приступ головокружения повторился, но боль прошла. Родик, боясь повторения, медленно вернул себе горизонтальное положение.– Выглядишь ты неважно, – входя в комнату, констатировала Окса. – Надо прекращать самолечение.– Мы его еще не начали. Наверное, не надо резко менять позу. Пройдет. Лекарства купила?– Купила, но одно лекарство – это уколы. Кто тебе их будет делать?– Сам. Более квалифицированной замены медсестры, чем я сам, не найти. Разве я тебе не рассказывал, как ухаживал три года подряд за мамой, когда она умирала от рака.– Много раз рассказывал, но…– Ну вот. Дай лекарства, я инструкцию почитаю…– Ты что на обед хочешь?– Все равно. У меня аппетита нет. Лучше полежу. Мне завтра завод показывать надо.– Какой завод? Болей. Я Льву Марковичу позвоню, у него врачей знакомых много.– Льва Марковича еще не хватало. Сейчас паника начнется. Выбрось все из головы. Иди обед готовить. А старика не надо беспокоить. Я хотя и очень дорожу его почти отцовским отношением ко мне, но пусть лучше свой Центр по поддержке соотечественников в Израиле поднимает. Слава богу, все его занятия коммерцией свелись к вложению денег в банк «Чара», и теперь он перестал меня мучить обсуждением фантастических экономических проектов.Родик принялся изучать вложенные в коробки с лекарствами инструкции. Потом сделал себе укол и поплелся в спальню. Раздевшись, залез под одеяло и постарался заснуть. Мысли почему-то вернулись к Льву Марковичу – доброму ученому старику, встретившемуся на его жизненном пути и относящемуся к нему, как к сыну. Он же так мало уделяет ему времени да еще в душе считает его советы нелепыми. Родик устыдился и хотел еще что-то вспомнить, но тут все поплыло, голова отяжелела и неведомая сила заставила его закрыть глаза и провалиться в бездну…Заводик Георгию понравился. Возвратившись, они устроились в его кабинете, и Родик выслушал нечто похожее на бизнес-план. Выглядело все заманчиво. Георгий горячо убеждал Родика, представляя всяческие гарантии и демонстрируя документы, их подтверждающие. Самочувствие у Родика, хотя утром он ощущал себя выздоровевшим, опять ухудшилось, и он неожиданно для самого себя согласился. Возможно, в этом сыграло решающую роль желание побыстрее добраться до дома и лечь в постель. Георгий же стал обсуждать детали, но Родик слушал его вполуха, ощущая все больший внутренний дискомфорт. Наконец он, выбрав момент, прервал Георгия и резюмировал:– В возможно короткий срок постараюсь приобрести минимум семьдесят процентов акций на свою фирму. Внесу соответствующие изменения в устав. Поставлю своего директора, хотя и прежний годится. Вы можете начинать строительные и монтажные работы, как только я получу акции. Объем этих работ понятен. Он значительный, но это ваши трудности. Если верить представленным прикидкам, производство будет готово к концу года. Тогда создаем товарищество и вносим помещения и оборудование в уставный капитал. Я буду иметь приблизительно тридцать процентов плюс право получать ежемесячно до пятнадцати процентов продукции по себестоимости. Остальные светильники реализуются по коммерческим каналам, и прибыль делится пропорционально вкладам. При этом формирование объемов и структуры затрат осуществляем только по совместному решению.– Совершенно верно. Добавлю только, что норма прибыли во всех случаях будет не меньше двадцати пяти процентов и соответственно окупаемость проекта для вас не превысит двух лет. Это тоже мною гарантируется.– Как получится. Цыплят по осени считают. Будем, конечно, надеяться на лучшее. Вы уж извините, но я вас покину. У меня сегодня еще масса хлопот. Буду вас держать в курсе дел. Принципиальных трудностей с выкупом акций, полагаю, не предвидится, хотя процедура не из приятных. Я у них общее собрание проводил. Там горлопанов хватает. Да и деньги надо сконцентрировать. Сейчас всё в обороте.– С вашей энергией вы это преодолеете. Спасибо за понимание. Уверен, что наше партнерство принесет хорошие плоды.– Не будем загадывать. До свидания.– Я вас провожу.– Спасибо. Не стоит. Я уже отлично ориентируюсь в коридорах института.Родик с трудом доехал до дома. Перед глазами то и дело появлялась пелена, окутывающая все вокруг сумраком. Желание было только одно: побыстрее добраться до кровати. Однако дома он, превозмогая себя, все же сделал укол и проглотил таблетки. Дальнейшее вспоминалось смутно. Где-то в сознании запечатлелся приход Оксы, ее предложение поужинать, какие-то звуки. Потом была мучительная ночь, когда он впадал то в сонное забытье, то в томление с нескончаемым головокружением. Утро не принесло существенного облегчения, и он понял, что надо отлежаться хотя бы до понедельника.

 

Единственное, что он сделал, заставил себя позвонить Александру Павловичу, описал достигнутые после посещения завода договоренности и попросил в первой половине недели обеспечить присутствие нотариуса для оформления покупки сертификатов акций и соответственно подготовить коллектив. Благо, общего собрания не требовалось. Необходимое решение было принято еще в прошлом году.

Все остальное могло подождать, и он поручил Оксе предупредить об этом Михаила Абрамовича. Тот, судя по раздающимся из столовой репликам Оксы, запаниковал и стал придумывать разные варианты помощи. Родик не выдержал, встал и, забрав у Оксы трубку, остановил доброжелательный словесный поток, заверив, что к понедельнику будет готов к труду и обороне. Не дав Михаилу Абрамовичу возможности возобновить оханья, вынул телефонный шнур из розетки.

– Миша очень волнуется. Зачем ты с ним так?.. Он еще просил тебе передать, что связался с Алексеем. Тот считает необходимым срочно с тобой переговорить.

– Потом. Все потом. Честно, сил нет. Скажи, чтобы до понедельника обошлись без меня. Алексею я сам позвоню, как только очухаюсь.

Самочувствие Родика улучшилось уже в субботу. В воскресенье он даже вышел на улицу, а после обеда созвонился с Александром Павловичем. Тот договорился с нотариусом на вторник, хотя по закону процедуру можно было провести и без него в два этапа: сначала скупить акции внутри общества, а потом перепродать их товариществу Родика. Поразмыслив, он решил перестраховаться и привлечь нотариуса. Благо, это в общей сумме планируемых затрат составляло сотые доли процента.

Вместе с хорошим самочувствием вернулись думы о причинах произошедшего. «Зачем меня бить? – задал он в очередной раз сам себе вопрос и стал мысленно рассуждать: – Месть, скажем, за противогазы или урегулирование проблемы с Сергеем маловероятна. Тогда бы сделали что-то более существенное. Значит, кому-то было нужно ввести меня в бессознательное состояние. Целей тут может быть много. Если исключить случайность, то ноги могут расти либо от Комиссии, либо от Алексея…»

Размышления Родика прервал звонок в дверь. Родик понадеялся, что Окса, как обычно, отреагирует, но она по какой-то причине этого не сделала, и он нехотя пошел открывать. На лестничной площадке стоял Алексей. Впервые Родик видел, чтобы он был без сопровождающих.

– Здравствуйте. Вы легки на помине. Я только сейчас о вас подумал. Вы один?

– Наше вам, Родион Иванович. Пацаны хотели вас навестить, но дела не позволили. Выглядите вполне прилично. Михаил Абрамович расписал мне, что вы чуть ли не при смерти…

– Это в его стиле. Чувствую себя уже хорошо. Да вы проходите. Раздевайтесь. Сейчас Окса чай состряпает. Окса, Окса… Дьявол, куда она запропастилась? Проходите в столовую. Я сейчас…

Родик направился на кухню, но по дороге услышал из ванной шум льющейся воды и понял, что Окса там. Он открыл дверь и сказал:

– У нас гости… Алексей приехал меня навестить. Накрой на стол. Я тебе кричу, а ты не слышишь.

– Вода же… Сейчас все сделаю. Ты только не волнуйся. Тебе нельзя.

Родик вернулся в столовую. Алексей рассматривал коллекцию камней. Взяв массивный срез яшмы, он поигрался им и спросил:

– Чем вас оглушили?

– Не знаю, но шишка здоровая. Да и кожу рассекли.

– Расскажите подробно, как дело было.

Выслушав, Алексей задумался, а потом сообщил:

– Возможно, это связано с нашим новым образованием. Отарик всех спортсменов собирает. Нам предложение сделал. Мы встречались. Он дело говорит. Старшие прознали и нам предъяву закатали, но не явно. Мы же ничего не нарушили. Вот я и подумал: может, картинку нарисовали.

Родик ничего не понял, а лишь отметил, что Алексей в отсутствие своих сотрудников почти не употребляет феню.

– Я не понял. Каким боком это имеет отношение ко мне?

– Вы наш человек. Мы к вам относимся с уважением, но вы не в нашем коллективе. Если кого-то из моих прессануть, то тут беззаконие, а так… Предупреждение.

– Ясно. Бей своих – чужие бояться будут. Хотя тут наоборот.

– Это предположение. Будем разбираться.

Тут вошла Окса с подносом и быстро накрыла на стол. Алексей при ней не стал развивать затронутую тему, а когда она вышла, заключил:

– Давайте не будем гадать. Подождем. У меня к вам есть несколько вопросов по текущим делам. Можно?

– Конечно.

Проводив Алексея, Родик в продолжение прерванных размышлений рассудил:

«Одну сторону послушали. Что-то проблеснуло. Надо бы и с другой пообщаться».

Родик позвонил Евгении Григорьевне и попросил о встрече. Она нервозно среагировала на его звонок, и Родик понял, что это вызвано нарушением без необходимости правил конспирации. Сказав еще несколько ничего не значащих слов, он попрощался и тут же набрал номер для связи. На этот раз уже не считая свои действия фарсом, он не испытал неловкости.

Встречу с курьером он назначил на три часа завтрашнего дня. Она должна была состояться в заранее условленном месте, которое он указал при передачи отчета в Комиссию. Тогда, считая все это ненужной игрой, он руководствовался соображениями безлюдности и близости к своему дому. Записку о порядке осуществления следующего контакта необходимо было передать завтра вместе с письмом Евгении Григорьевне. С учетом последних событий он стал перебирать возможные варианты и не находил оптимального. От этих размышлений его отвлекла мысль о том, что разумно заодно ответить на лондонские послания и направить списки новых членов клуба для составления на них досье. Он принялся за работу. Написание писем не заняло много времени, а вот перевод в машинописный вид вызвал массу трудностей, и Родик провозился с этим до полуночи, не решаясь довериться даже Оксе, которая вполне сносно управлялась с пишущей машинкой.

Утром в понедельник Родик, спускаясь на лифте, вдруг ощутил беспокойство. Сначала источник этого чувства был ему непонятен, но, выйдя из лифта и заметив около почтовых ящиков мужчину, он осознал, что опасается слежки. Во дворе, внимательно осмотревшись, ничего подозрительного не заметил, но весь путь до офиса изучал в зеркале заднего вида номера и марки следующих за ним автомобилей. Однако какой-либо закономерности не выявил. У подъезда офиса было безлюдно и ничто не свидетельствовало о наличии наружного наблюдения. Отругав себя за зарождающуюся манию преследования, Родик поднялся по первому маршу лестницы и тут увидел стоящего у окна спиной к нему человека в бесформенном черном пальто. Подозрения нахлынули с новой силой.

В офисе ничего необычного Родик не заметил и, поздоровавшись, пригласил Михаила Абрамовича прогуляться. Тот неохотно оделся, и они вышли на лестничную площадку. Человек все еще стоял на прежнем месте. Родик, пропустив Михаила Абрамовича вперед, намеренно задел его плечом. Тот повернулся. Родик извинился, постаравшись разглядеть лицо. Глубоко надвинутая мужская шапка-ушанка закрывала верхнюю его часть, а пушистый шарф – нижнюю. Однако у Родика создалось впечатление, что это была девушка.

Выйдя из подъезда Родик спросил:

– Миш, ты офис проверил?

– Посмотрел, ничего вроде не пропало.

– Может, что добавилось?

– Не знаю, как это определить. Я же не Джеймс Бонд. Да и что нам скрывать?

– Кто знает логику других. Например, Алексей может не верить в наши расчеты прибыли или хочет знать наши планы. Он ведь по розовому маслу до сих пор не успокоился. Вчера меня навещал и опять завел об этом разговор. Думает, что мы миллиарды заработали, а до этого расписывал разногласия со своим начальством, способные вызвать неприятности для нас. То ли пугал, то ли действительно такая опасность существует, и я мог оказаться жертвой их разборок.

– Об этом я как-то не подумал. Возможно, но зачем тебя бить по голове. Разумнее дождаться, когда никого в офисе нет. Взломать дверь проще.

– Чужая логика – потемки. Вдруг кому-то из «партнеров» давно хочется мне морду набить или что-то продемонстрировать. Вот и объединили приятное с полезным.

– Давай специалистов вызовем.

– Разумно. Поищи таких. Секретов у нас действительно нет, но отмести одну из версий не помешает. Пока же давай сократим разговоры в офисе. Постарайся обращать более пристальное внимание на окружение. Видел человека в подъезде?

– Там всегда кто-то толчется.

– Не спорю, но приглядись. Причину случившегося надо постараться установить. Теперь по делу. Я принял решение выкупить акции заводика Александра Павловича…

– Ну и упрямый ты. Зачем они нам нужны? Там одни долги и развалины. Сам же говорил, что все производства закрыть надо…

– Да подожди ты. Тут новые обстоятельства.

Родик подробно изложил предложения Георгия.

– Не знаю, не знаю, – усомнился Михаил Абрамович. – Может, ты и прав, но деньги откуда брать будем?

– Из предоплаты заказов по светильникам Валя зарезервировал приличную сумму. Вольфганг может подождать, а месяца через два-три мы все покроем из прибыли. Кроме того, производство терраблоков к лету закроем. Весь хлам на этот заводик перевезем. Не бросать же. Плюс ГАЗы и другие машины сможем там хранить.

– Логика есть. Давай попробуем. Что должен делать я?

– Завтра поедем скупать акции. По ходу сориентируемся. Процедура несложная, но местные аборигены могут заартачиться, а приобрести желательно все сто процентов, но не менее семидесяти, чтобы принимать любые решения. Будем предлагать по тысяче рублей за акцию. Это до четырех с половиной миллионов потребует, даже если свой пакет Александр Павлович передаст бесплатно под будущее партнерство. Он имеет почти шестьдесят процентов. Из них около трети куплены на общую прибыль от продажи военной одежды. Остальные его… Еще придется долги по зарплате погасить. Это как заманка при продаже. Там миллиона на два… В общем, где-то шесть с половиной миллионов – верхняя оценка затрат. Двигай в салон к Валентину, а если у него всей суммы нет, то временно на складе возьми. Это на сегодня твоя основная задача. Завтра стартуем в девять. Я буду здесь текучку разгребать. Отлучусь не более чем на час. Звони. Сейчас на вопросы время не трать. Детали обсудим по дороге.

Встреча с курьером должна была произойти в Петровском парке. До нее оставалось менее часа, когда Родик вспомнил, что забыл составить записку с указанием следующего места передачи посланий. Он отвлекся от просмотра банковских документов и задумался. Задача была непростая. Еще накануне он начал об этом думать, но сначала отложил решение, а потом отвлекся на нудное печатанье писем. Сейчас он усиленно перебирал знакомые места и наконец остановил выбор на собственном складе, куда приезжало много самого разнообразного народа, а его пребывание не могло вызвать удивления. Создать же там условия, когда рядом никого не будет, не составляло труда.

Он удалился в переговорную комнату, где еще раз просмотрел письма, перечитал записку для Евгении Григорьевны, потом нарисовал расположение склада, печатными буквами левой рукой приписал пароль и, запечатав все это в бумажный конверт, положил его в портфель и подошел к окну. Двор был пустынным, и это придало ему уверенности, хотя внутренне он продолжал ощущать беспокойство.

Выйдя из офиса, он, не захлопывая дверь, выглянул на лестницу. У окна никого не было. Он еще раз укорил себя за болезненную мнительность и, все же волнуясь, двинулся в путь.

Доехал он быстрее, чем рассчитывал. Надо было ждать не менее пятнадцати минут, и Родик, припарковавшись на Петровско-Разумовской, решил, не выходя из машины, осмотреться. В парке прогуливался всего один, судя по походке, пожилой мужчина. Опасаться его присутствия не было оснований. Слежки он не заметил и, скорее от избытка времени, решил прокатиться по прилегающим улицам. Там тоже было безлюдно, и только на перекрестке с Верхней Масловкой он заметил пристроившуюся за ним светлую «Волгу». Запомнив номер, он свернул к стадиону и, обогнув парк, выехал на прежнее место. Напротив, притулившись к крепостной стене Военно-воздушной академии, стояла похожая «Волга». Номера различить не представлялось возможным, а подойти или подъехать ближе уже не было времени.

В это время появился мужчина и остановился в назначенном месте. Вероятно, это был курьер. Родик поколебался, но подошел и, поздоровавшись, рискнул:

– Хотел назначить вам встречу около кинотеатра «Прага». Мой офис там недалеко. Здесь неуютно…

– Добрый день, – отозвался мужчина. – Интересно, а я живу рядом с «Эстафетой». Это тоже близко. Ничего страшного не вижу.

Кодовые слова были произнесены, и Родик предложил пройти в свою машину, чтобы не мерзнуть на улице.

Такая встреча не могла вызвать подозрений. Отъехав, Родик завел ничего не значащий разговор, боковым зрением наблюдая за подозрительной «Волгой». Та осталась на прежнем месте и вскоре исчезла из поля зрения. По дороге он без комментариев передал своему спутнику конверт. Тот, ведя малосодержательную беседу, убрал его в свой портфель. Родик решил сделать крюк и, не заметив чего-либо подозрительного, высадил курьера у метро «Савеловская». До офиса он доехал без приключений, хотя и смотрел больше в зеркало заднего вида.

Усевшись за свой стол, он почувствовал, что переволновался. Он перебрал текущую корреспонденцию, потом стал изучать бухгалтерские отчеты, но никак не мог сосредоточиться. В голову лезли самые разнообразные мысли, из которых строились неправдоподобные логические цепочки. Родик понял, что он просто боится чего-то невидимого, но обладающего разрушительной силой. Голова опять начала побаливать.

Из этого состояния его вывел телефонный звонок. Михаил Абрамович докладывал, что все сделал. Родик пообещал заехать за ним домой, как и договаривались, завтра в девять утра. Полистав еще бумаги и поняв, что изучать их сегодня нет настроения, попрощался и уехал домой. По дороге он опять озирался, но ничего подозрительного не приметил.

Ужиная и даже засыпая, он неустанно терзался, пытаясь ответить на вопрос о причинах нападения, но безрезультатно. И тут понял основную причину своего беспокойства – страх втянуться в неуправляемую ситуацию, когда остается только чувство беспомощности. Он боялся, узнав реальность, не удержать с большим трудом приобретенную независимость и опять превратиться в увлекаемую всеми ветрами песчинку.

Те же мысли обуревали его и всю дорогу до завода. Он инструктировал Михаила Абрамовича, а сам уже строил линию поведения на случай подтверждения своих самых плохих предположений. Покупка акций почему-то отошла на второй план.

В административном здании завода толпились работники. Некоторых Родик помнил по прошлогоднему собранию. Беспрестанно здороваясь, он, сопровождаемый Михаилом Абрамовичем, наконец попал в кабинет Александра Павловича. Там тоже было много людей, из которых Родик был знаком только с хозяином кабинета и его главным бухгалтером.

Александр Павлович, радушно их поприветствовав, стал представлять присутствующих. Стоящий у окна мужчина оказался нотариусом, а сидящая поодаль девушка – его помощницей. Миловидная пожилая женщина, устроившаяся в углу кабинета около сейфа, – кассиром общества. Осанистый пожилой мужчина был отрекомендован как председатель профкома. Пока Родик удивлялся существованию такой должности, ему представили еще двух женщин, находящихся здесь в качестве доверенных лиц коллектива.

Все устроились за столом и принялись обсуждать предстоящее мероприятие. Всего сотрудники владели четырьмя тысячами тремястами шестьюдесятью восемью акциями, остальные шесть тысяч семьсот шестьдесят принадлежали товариществу «ОРИОН», которое по доверенности представлял Александр Павлович, втайне (о чем знали только Родик и Михаил Абрамович) являющийся его владельцем.

Родик предложил начать с продажи его товариществу акций, имеющихся у «ОРИОНа», дабы заполучить контрольный пакет и быть уверенным, что дальнейшие действия имеют смысл. Это не вызвало возражений, и договор купли-продажи тут же подписали.

– Теперь давайте оформим на мое товарищество сертификат акций. Да, еще хотелось бы получить погашенный сертификат «ОРИОНа» и документы, на основании которых он является собственником, – предложил Родик и, получив требуемые документы, распорядился: – Михаил Абрамович, произведите оплату.

Михаил Абрамович открыл портфель и стал выкладывать на стол пачки купюр. Образовалась внушительная стопка.

– Машинка для пересчета есть? – спросил Родик.

– Я вам доверяю. Приму без пересчета. С машинкой провозишься не меньше часа, а люди ждут, – ответил Александр Павлович.

– Дело ваше, – согласился Родик. – Тут шесть миллионов сто тысяч рублей. Прошу вас расписаться в расходном кассовом ордере… Спасибо. Я оригинал доверенности могу себе оставить?

– Конечно, конечно, – укладывая деньги в сейф, согласился Александр Павлович.

– Еще желательно получить заверенную нотариусом копию решения общего собрания «ОРИОНа».

– Я подписи заверить не могу. Если только изготовить копию… – возразил нотариус.

– Не затрудняйтесь. Оставьте себе оригинал, – предложил Александр Павлович. – У нас есть несколько экземпляров.

– Спасибо. Вроде все. Первый этап завершили. Теперь самое сложное, и вам, уважаемый нотариус, предстоит огромная работа.

– У меня все готово. Хотите ознакомиться с текстом договора и акта передачи?

– Ну вообще-то это дело Александра Павловича, как директора общества. Мы же приобретем потом второй пакет, но давайте взгляну… Вижу ошибочку. Дата проведения общего собрания перепутана, а так все правильно.

– Ничего себе, – возмутился нотариус. – Моей вины тут нет. Я готовил договоры на основе переданных мне по телефону данных. Теперь надо править в сорока двух договорах, каждый из которых в двух экземплярах. Проблема…

– Будем править по ходу процедуры, – предложил Родик и спросил: – Все остальное готово?

– Расходные ордера и ведомости на выдачу зарплаты имеются, – отозвалась главный бухгалтер. – Нет самого главного – денег.

– Как так? А что лежит в сейфе Александра Павловича?

– Это же деньги «ОРИОНа», – удивилась главный бухгалтер.

– Пусть внесет их в качестве временной финансовой помощи. У него генеральная доверенность, и он акционер вашего общества. Имеет право. А мы, когда будем покупать второй пакет, дадим соответствующую сумму, и вы ему все вернете, – предложил Родик, хитро улыбаясь.

– Ох, Родион Иванович, на что вы нас толкаете. А вдруг потом от покупки откажетесь.

– Не откажемся. Так ведь, Александр Павлович?

– Конечно, конечно. Можете даже приходный ордер не выписывать. Надеюсь, что все завершится сегодня. Зачем лишнюю проводку делать.

– Ну что ж. Приходник я все же выпишу. А этих денег на все хватит?

– Не хватит – добавим, – пообещал Родик и заметил: – Хотя это и против правил. Со своими сотрудниками вы обязаны рассчитываться собственными средствами. Какие еще у нас проблемы?

– Сейчас получим их. Люди возбуждены. Боятся, что их обманут, – вмешался мужчина, которого представили как председателя профкома.

– Они сейчас получат живые деньги за ничего не стоящие бумажки. Плюс зарплату почти за три месяца и надежду на будущее. Если откажутся, то никогда ничего не получат. Даже возможности работать. Ваша продукция бесперспективна, а на новое средства нужны. Я это уже говорил на общем собрании, и меня поддержали. Так что не каркайте и не стройте из себя поборника народных интересов.

– Я с вами согласен, Родион Иванович, но те, кто вас поддержал, свои акции уже «ОРИОНу» продали. Остались в основном противники, а я на вашей стороне.

– Извините, если обидел. Что гадать? Будем беседовать, убеждать. Давайте начинать, Александр Павлович…

– Сейчас, сейчас. Уже иду давать команду секретарю. Они по алфавиту будут заходить. Вот список. У всех по сто четыре обыкновенные акции.

Александр Павлович вышел из кабинета и через несколько минут возвратился. За ним вошла средних лет женщина с открытым округлым лицом, обрамленном гладко зачесанными и собранными в пучок русыми волосами. Белая блузка, широкая черная юбка и туфли на высоком каблуке выдавали ее желание выглядеть нарядной. Она скромно устроилась на кончике стула, водрузив на колени сумочку и сложив на ней по-школьному руки.

Воцарилось молчание, которое нарушил Александр Павлович:

– Продавать акции будешь?

– А почем?

– По тысяче рублей. Можешь получить сто четыре тысячи.

– Деньги-то мне нужны. Зарплату-то не платите. А не дешево ли?

– Это даже дорого. Весь наш завод стоит одиннадцать миллионов двести тысяч. Это у вас в сертификате написано. Основные средства мы еще у Бутовского комбината не выкупили. Это долг. Он составляет шестнадцать миллионов сто девяносто тысяч. Его надо оплатить до апреля. Плюс задолженность за электроэнергию и газ – почти два миллиона. Если все сложить, то долги наши составят почти семь миллионов. Через месяц будем коллективом скидываться, чтобы их погасить. С тебя будет причитаться около шестидесяти тысяч.

– Ой, а где я их возьму? Зарплаты-то нет.

– Для этого и предлагается продать акции. На эти деньги мы с долгами расплатимся, а вот спонсоры обещают тут производство развить. Все на нем работать смогут.

– А зарплату-то когда выплатят?

– Продашь акции – получишь зарплату, а без этого и не жди. Касса пуста. Сама знаешь, бусы наши никто не покупает. Их на складе скопилось почти на три миллиона. Буду зарплату ими выдавать. Тебе около трех тысяч штук причитается.

– Ой, куда мне столько?

– Продашь – хлеба купишь.

– Родненькие, что же это такое делается. Я отродясь бусами не торговала. Ой… три тысячи. Где ж я их сложу-то?

– Продавай акции, пока такая возможность есть. Мы спонсора уже больше года ищем. Еле уговорили нашу рухлядь и долги забрать.

– Что же они тут делать-то будут?

– Большое современное производство предполагается, – вмешался Родик. – Прожекторы, столбы уличного освещения. Рабочих мест создадим больше, чем раньше, в первую очередь для жителей поселка. Условия труда изменим. Все механизируем на современном уровне. Будете в белых халатах ходить.

– Ой, продешевить боюсь. Может, еще доплатите?

– Это невозможно. В документах прописана такая цена. Дороже никак нельзя. Не забывай, что зарплату получишь. Вон какие деньжищи огребешь, – продолжил нажим Александра Павлович. – А не хочешь – иди. У других купим. Держи бумажку под подушкой. Через два дня уговаривать будешь, но никто за нее и копейки не даст.

– Это точно. Покупка сегодня закончится. Нотариуса на один день пригласили, – подтвердил Родик. – Те, у кого акции останутся, будут либо участвовать на свои средства в строительстве, либо их акции обесценятся за счет изменения капитализации.

– Ой, не понимаю я, о чем вы говорите-то. Запутали совсем.

– Все просто. Недавно твою улицу щебенкой засыпали. С каждого дома деньги взяли. Здесь так же. Ты же хочешь акционером остаться. Вот и будешь вместе со спонсорами свою долю в перепрофилировании завода оплачивать. Так в законе говорится. А не сможешь, так под суд попадешь как должник, – пояснил Александр Павлович.

– Отродясь в долгах не была. Правду, что ли, говорите?

– Ты что, на посиделках? Ты в официальном кабинете. Я еще директор твой.

– Извините, Александр Павлович. Давайте покупайте. Вот он сертификат ентот.

Подобный разговор происходил со всеми сорока двумя акционерами. К концу дня удалось купить около трех тысяч пятисот акций. Девять человек наотрез отказались от продажи. Родик рассудил, что этого достаточно. Все устали и решили оформить договор между товариществом Родика и акционерным обществом к концу недели, надеясь, что кто-то еще одумается.

По дороге домой Михаил Абрамович поинтересовался:

– Что-то мне с деньгами неясно. Ты говорил, мы в шесть с половиной миллионов уложимся, а тут еще минимум три миллиона надо.

– Ты не понял. Я же тебе говорил, что Александр Павлович отдаст свои акции без оплаты. «ОРИОН» – это, я тебе пояснял, его товарищество. Он просто на себя выкупать акции стеснялся. Больше денег не дадим. Даже еще и заберем, после уточнения прибыли по одежде и в случае, если эти упрямцы не одумаются. Александр Павлович объяснит, что с «ОРИОНом» мы по безналу решили расплатиться, а в обществе сделают перерасчет. Ему еще должны останутся. Он поизображает несчастного для пущей важности, а потом по бумагам все ему вернем.

– Так бы и объяснял.

– Не обижайся. Я не умышленно. Вчера времени не было, а сегодня посчитал, что ты все знаешь. Я же по голове ударенный. Мне простительно, а ты бы мог сам догадаться. Ведь про «ОРИОН» давно известно. А вообще поздравляю нас с успехом. Мероприятие на пять провели.

– Но ведь не все купили…

– Достаточно. Более девяноста процентов. Можем делать, что хотим.

– А долги Бутовскому комбинату?

– Это надо с Георгием обсуждать. Я обещал только акции выкупить. Да и то семьдесят процентов. Разберемся.

– Не нравится мне все это…

– Опять! Что теперь обсуждать? Дело сделано. Точка невозврата пройдена. Остается двигаться вперед.

Ответа от Евгении Григорьевны Родику пришлось ждать больше двух недель. За это время он извел Абдужаллола массой вопросов, но тот ничего вразумительного ответить не мог и даже не считал нужным строить гипотезы. Он предлагал подключить милицию, но Родика это не устраивало. Наконец курьер привез конверт. Родик, убедившись в том, что его никто не вскрывал, извлек листок с машинописным текстом. Суть послания состояла в предложении встретиться в антракте вечернего спектакля театра «Современник». Родик пошарил в конверте и вынул билет. Он был на среду. На обороте значилось «Трудные люди». Он был на премьере постановки в прошлом году с Лидой. Ему очень понравился спектакль, в котором Гафт и Ахеджакова создали, несмотря на тривиальный и избитый сюжет, глубокие трагикомические образы. Лида даже умудрилась пустить слезу, по поводу чего Родик долго над ней подтрунивал. Какое-то непривычное тепло разлилось у него в душе, и перед глазами возник Лидин образ. Захотелось опять ее увидеть. Воспоминания на некоторое время отвлекли его от тревожных мыслей, но, как только он перевел взгляд на распечатанный конверт, они опять овладели им: «Вероятно, Евгения Григорьевна не настроена на серьезный разговор. О чем можно поговорить в антракте? Да и что я могу рассказать? Ну дали по голове. Может, хулиганы. Время смутное. Почему я должен сразу все негативные события ассоциировать с Комиссией и бежать к «мамочке» жаловаться и хныкать? Стыдно мне, молодому мужчине, наваливать свои проблемы на плечи пожилой женщины. Трусость, паникерство и лондонские мотивы. Наговорили всякой мути. Особенно Алпамыс расстарался. Еще и в письме намеков наделал. Все же жив во мне страх советского режима. Надо со старушкой эту тему если и затронуть, то вскользь. Скажу, что хотел по поводу клуба с ней посоветоваться. Это действительно требуется. Что я должен дальше делать, совершенно неясно. Ну, общаюсь, ну, задаю вопросы, что мне присылают. Люди отвечают примерно то, что и без них ясно. Как-то все неконкретно…

Из раздумий его вывел кладовщик:

– Родион Иванович, у нас портфель никто не терял?

– А что?

– Да звонил тут мужчина… Нашел какой-то портфель, а в нем счета с нашего склада. Наверное, на них телефон указан. Вот и набрал.

– Я терял. Вернее, у меня украли. Там могли быть счета…

– Во-о-о! Тогда срочно звоните. Вот номер.

Трубку быстро подняли, и Родик услышал грубый мужской голос:

– Говорите…

– Добрый день. Мне передали, что вы нашли мой портфель.

– Твой или нет – не знаю. Что там было?

Родик описал содержимое.

– Похоже, что твой. Можешь забрать. Не бесплатно, конечно.

– Не волнуйтесь. Я отблагодарю. Где мы встретимся?

– Оружейный магазин напротив гостиницы «Россия» знаешь?

– Это в здании Морского ведомства?

– Насчет ведомства не в курсе. Почти напротив церквушки. Сообразил?

– Да. Во сколько вы там будете?

– Давай в пять.

– Хорошо, успею. Как я вас узнаю?

– По собственному портфелю узнаешь. Я у входа стоять буду.

– До встречи.

Кладовщик, послушав разговор, спросил:

– Когда это вы портфель умудрились потерять?

– Не потерял – своровали. Подробности нужны?

– Любопытно, конечно.

– Выходил из офиса, дали по голове… Очнулся – нет портфеля.

– В милицию заявляли?

– Нет. Мучаюсь разными мыслями. Бумажник, ключи от машины – не взяли. Поэтому не стал шум поднимать. Хочу сам разобраться.

– Вам виднее… Сейчас на коммерсантов часто нападают.

– Уже не знаю, что и думать. Видите, портфель вдруг объявился. Его, вероятно, бросили, а грубиян случайно нашел.

– Может, сегодня все прояснится. А вдруг это те, кто на вас напал?

– Я об этом не подумал. Место встречи людное. Вряд ли. По манере говорить на подставу не тянет.

– Хотите, я с вами поеду?

– Что это изменит?

– Мало ли…

– Что-то опасное уже бы проявилось. Времени сколько прошло… Если это не случайно нашедший, то… Ладно, не буду гадать. Времени в обрез. Надо выдвигаться.

Свой портфель в руке коренастого мужчины, переминающегося с ноги на ногу около входа в магазин, торгующий предметами для охоты и рыболовства, Родик узнал еще издали.

Подходя, он внимательно оглядел мужчину. Поношенное пальто с топорщившимся меховым воротником, видавшая виды кроликовая шапка и стоптанные башмаки выглядели натурально. Поблизости ничего и никого подозрительного не наблюдалось.

«Если это маскарад, то очень искусный, и в этом случае сопротивление бесполезно», – подумал Родик и уверенно обратился к мужчине:

– Добрый день, вероятно, вы ожидаете меня?

– Твой портфель? – спросил тот и посмотрел на Родика пустыми белесыми глазами.

– Мой, – ответил Родик, отметив, что собеседник, судя по одутловатому лицу, сильно пьющий человек, и в свою очередь спросил: – Где вы его нашли?

– А не все ли тебе равно? Сам небось знаешь, где потерял.

– Я его не терял. Меня ограбили.

– У-у-у… Мое дело с краю…

– Конечно, конечно. Вот возьмите…

– Можно и побольше, – пересчитав выданные ему тридцать тысяч, заметил мужчина, передавая Родику портфель. – Я даже ничего из него не взял.

– Там ничего ценного, во всяком случае для вас, и не было. Спасибо.

– Ключей много… Кожаный он… Может, добавишь?

– Если точно место, где нашли, покажете, то добавлю.

– На помойке. Во дворе своего дома. Это тут недалеко, на Петровериговском. Хочешь пойдем?

– Пожалуй, не стоит. Вот еще пятера и расстались. Спасибо.

Родик развернулся и, не обращая внимания на реакцию мужчины, не оборачиваясь, пошел к стоянке у входа в гостиницу «Россия», где он оставил свой автомобиль. Сев за руль и заведя мотор, он открыл портфель и бегло проверил содержимое. На первый взгляд ничего не пропало. Даже маленький швейцарский перочинный ножичек, который он привез из Венесуэлы, никого не заинтересовал. Все это было более чем странным. Мучить себя очередными предположениями Родик не стал и, посмотрев на часы, решил, что имеет смысл заехать в офис, а заодно посмотреть, не следит ли кто-нибудь за ним.

 

В театр Родик приехал рано. До начала спектакля оставалось более получаса. В гардеробе он взял бинокль, не для того, чтобы по окончании одеться без очереди, а с целью высмотреть в зале Евгению Григорьевну. Послонявшись по фойе, он от нечего делать зашел в буфет и, взяв бутерброд с копченой колбасой и бутылку воды, устроился за столиком, лениво наблюдая за происходящим.

Люди постепенно прибывали. Уже создалась небольшая очередь у прилавка. Вдруг он увидел Евгению Григорьевну. Она медленно вошла в буфет. Осмотрелась и, остановив на недолго взгляд на Родике, заняла очередь. Родик понял, что его заметили, и стал, медленно попивая воду, ожидать развития событий. Евгения Григорьевна, неся в одной руке тарелочку с пирожным, а в другой чашечку на блюдце, подошла к столику Родика и, поздоровавшись, спросила:

– У вас свободно? Я не помешаю?

– Конечно, конечно. Пожалуйста!

Родик выжидал, прислушиваясь к гулу, создаваемому заполняющими буфет зрителями.

– Ну, что вы молчите? Рассказывайте. Пока вокруг народ не собрался.

Родик инстинктивно оглянулся и неуверенно произнес:

– Особенно рассказывать нечего. Неясно мне, что делать. Как-то неконкретно все.

– Что делаете, то и делайте. У вас отлично получается. Полагаю, что не поэтому вы просили о встрече.

– В общем – да. Сомнения меня разбирают. Тем ли мы занимаемся? Не являемся ли просто пятой колонной? Тут еще кто-то напал на меня. Когда с курьером встречался, показалось, что следят. В общем…

– Не продолжайте. Я это проходила много раз. Причем тогда все было реально и очень опасно. Выбросьте из головы. Во-первых, не то время, во-вторых, вы ничем предосудительным не занимаетесь. Вы не ведомы, свободны и вполне контролируете ситуацию. А наблюдать за вами будут. И многие. Это их работа. Могут и каверзы строить. Ощущайте себя под защитой. Вы теперь понимаете, зачем вся эта, раньше казавшаяся вам смешной, конспирация?

Родик промолчал, а Евгения Григорьевна продолжила:

– Произошедшее с вами, вероятно, связано с чем-то другим. Наши антиподы работают тоньше. Поэтому ищите причины в коммерческой сфере. И еще одно… Привыкните к мысли, что про вас, про ваше окружение придумать могут несуществующее. Приврут, подтасуют. Не торопитесь с выводами, будьте осмотрительнее. Сейчас в вас бунтарь взыграл. Я понимаю. А насчет конкретики не беспокойтесь. Пока все движется в нужном направлении, ее и не будет. А вот если что-то пойдет не так… Тут конкретика и появится. Надо будет страну спасать… Выбор делать.

– Наслушался я об этом в Лондоне. Проблемы они правильные поднимают, но, думаю, не наша отчизна их волнует. Для всего критерии надо иметь, а нам их в одностороннем виде предлагают.

– А что вы хотели? Они смотрят со своей колокольни. Пока их взгляд для нас выгоден… Во всех отношениях. Мы должны хоть как-то разбавить наш тоталитаризм общечеловеческой демократией. Да и денег они будут подбрасывать. Учимся опять же. А потом… Потом посмотрим. Тут надо большевиков помянуть. Революцию-то они на их деньги совершали, а потом пошли своим путем. Ленин многое мудро делал, а вот усатый напакостил, но перед этим всю мыслящую часть нации уничтожил. Сейчас этого допустить нельзя. Я не имею в виду физическое уничтожение. Ведь разобщить, заменить ценности, лишить достоверной информации – это современный способ обезглавливания народа. Вспомните историю… С чего начался развал? Все знают – это Октябрь, но мало кто задумывается, что после войны мы могли многое исправить. Мы уже вошли в концепцию Всемирного банка и Международный валютный фонд. Влились, причем на правах победителей, в мировой процесс. А вождь народов хапнул часть Европы и развязал пятидесятилетнюю войну, которую успешно проиграл. Почему? Догматизм. Тупо следовали марксизму, ожидая перепроизводство, безработицу и революции, а произошло обратное. В результате сейчас мы пытаемся вернуть то, что упустили, но с позиций проигравших войну. По законам жанра победитель имеет право на некоторый диктат. Мы с вами должны создать демпфер этому процессу на основе объединения элиты и убеждения Запада, что мы не враги. Здесь надо очень тонко все чувствовать, чтобы не приобрести рабскую психологию. Думаю, вы интуитивно испугались именно этого. Боитесь ненароком превратиться в холуя?

– Что-то похожее. Плюс, наверное, страх перед государственной машиной, с которой бороться бессмысленно. Я ведь согласился работать на Комиссию в надежде заполнить свой вакуум, а чувствую, что еще хуже… Может, пока не поздно, бросить это все.

– Тут, как мы говорили, дело ваше. Мы станем сожалеть. Замечу только: Комиссия пока идет с нашим государством рука об руку. Экерсоновские идеи о границах цивилизаций нам сегодня ох как выгодны. Тут скорее надо опасаться, что свои подкачают.

– Я еще помыслю. Извините, что отрываю вас от дел.

– Не отрываете. Я давно рвалась посмотреть этот спектакль. Да и от общения с вами получаю удовольствие. Вы чем-то напоминаете мне покойного мужа. Он проявлял похожие колебания, но потом все осознал. Это в вас аналитический ум бродит. Вы привыкли все однозначными формулами описывать, а тут сложнее. Плюс испуг, что кто-то шельмовать начнет и вам оправдываться придется, а это будет мешать достижению цели. Вы ведь очень целеустремленный. Умерьте пыл, все должно быть в меру. Оглянитесь. Я вам такое уже советовала.

Раздался первый звонок. Евгения Григорьевна поставила чашку с недопитым кофе на блюдце и сказала:

– Мы можем продолжить беседу в антракте. Только вам придется потерпеть сигаретный дым. Я, вероятно, успею до начала сделать несколько затяжек, но никотиновое голодание во время действия мне придется компенсировать. Место моего пребывания в антракте теперь вам известно. Подходите. Только как к случайной знакомой. Меня ведь уже почти двадцать лет не таясь сопровождают красивые мужчины из известной вам организации.

– Но ведь с тех пор все диаметрально переменилось, и вы на стороне сегодняшней власти.

– А при чем здесь власть? Эта организация изменилась только в одном. Профессионалов стало меньше, а задачи прежние. Они борются с серым веществом. Оно мешает любым правителям. Договорим…

Родик, проводив ее взглядом, не стал размышлять об услышанных прописных истинах. Он ощутил сухость во рту, допил воду и направился в зал. Его порадовало, что предназначенное ему место выходит в широкий проход и не надо, непрерывно извиняясь, протискиваться между спинками кресел и встающими зрителями.

Вскоре свет потух и началось действие, доставившее Родику удовольствие на этот раз в основном от игры любимых актеров. Сама же пьеса показалась еще более примитивной, чем в первый раз.

В антракте Родик разыскал среди курящей публики Евгению Григорьевну больше из приличия. Говорить было не о чем. Родик уверился в том, что ее представления о действительности давно сформированы теоретиками типа Экерсона. В ее умозаключениях, бесспорно, многое было верным, да и подтверждалось практикой. Умом он понимал, что сейчас иначе нельзя, но какое-то внутреннее чувство неприятия не давало ему покоя. Причины он пока сформулировать не мог. Более того, считал целесообразным следовать в своей коммерческой деятельности экерсоновским рекомендациям, но… В этих «но» предстояло еще разобраться, и недавняя собеседница не могла ему помочь. Поэтому он, ненадолго задержавшись около Евгении Григорьевны и произнеся несколько дежурных фраз, вернулся в зал на свое место. После окончания спектакля Родик, воспользовавшись биноклем, быстро оделся и одним из первых покинул театр. За ним никто не следовал, но он скорее ради удовольствия поехал домой кружным путем сначала по Бульварному кольцу до Пушкинской, потом через улицу Горького, Ленинградку, а там темными переулками и мало кому известными дворами.

 

Глава 12

Количество желающих приобрести «элитарный свет», как стали называть в Москве продаваемые в салоне светильники, возрастало с каждым днем. Качество обслуживания стало падать. Родик через клуб узнавал о досадных случаях, весьма напоминавших социалистическую торговлю. Валентин и его коллектив болезненно воспринимали критику, оправдывая свои действия объективными причинами, связанными с нехваткой места из-за большого наплыва покупателей.

Назрела необходимость расширения. Родик увеличил торговую площадь за счет переноса офиса на второй этаж, но это принципиально не изменило ситуацию. Нужна была дополнительно минимум еще одна реализационная точка, способная разделить потоки покупателей. Не желая выбрасывать на ветер деньги за аренду и опасаясь вкладываться в оснащение чужого помещения, Родик решил приобрести что-то подходящее в собственность. Выбор оказался достаточно большим, но и цены кусались. Вывести почти двести тысяч долларов из оборота никак не получалось, а банки либо отказывали в таком, по их мнению, некоммерческом кредите, либо выставляли неприемлемые условия, при которых экономика не вписывалась в привычную рентабельность. Родик обрисовал проблему Вольфгангу, и тот предложил приехать к нему, чтобы попробовать взять кредит в немецком банке, где выделение средств для покупки недвижимости являлось обычным делом и, как правило, не составляло проблем.

Родик усомнился, но решил попытаться. Кроме того, посетить Германию было необходимо и по ряду других причин. Обман в связи с Лондонской конференцией было все сложнее скрывать. Всех удивляло отсутствие согласований с Калеманом многих принципиальных проблем. В первую очередь это касалось таможни. Вольфганг указывал в документах реальные цены, и при растаможивании приходилось подменять инвойсы или идти на другие опасные ухищрения, которые рано или поздно могли вскрыться. Все импортеры договаривались со своими зарубежными партнерами о соответствующих процедурах. У Родика такого согласования не имелось, поскольку оно могло достигаться только при конфиденциальных переговорах. Михаилу Абрамовичу и Валентину он объяснил, что пока не получилось законопослушного Вольфганга убедить делать тот или иной общепринятый подлог. Они это приняли, а Родику пришлось прибегать к полузаконным действиям, грозящим огромными неприятностями. Так продолжаться долго не могло. Дополнительно подстегивал необходимость поездки истекающий срок действия неиспользованной немецкой визы, получение которой отняло массу сил и времени. Проходить заново этот кошмар с очередью, заполнением анкеты и многократным переделыванием приглашения не хотелось. Родик решил не тянуть с отъездом и вылетел в Кельн.

Родик проснулся в полумраке гостиничного номера и, взяв с тумбочки наручные часы, старался понять, пора ли вставать или можно еще поваляться. Последнее было предпочтительным после вчерашней прогулки по Кельну с заходом в многочисленные кабачки. Вольфганг, встретивший его в аэропорту, как будто чувствуя долг за московское гостеприимство, решил показать не только город, но и немецкую жизнь. После беглого осмотра центра он затащил не успевшего отдохнуть с дороги Родика в существующую чуть ли не двести лет пивную. Там подавали местное пиво под названием «Кельш». Это напомнило Родику первый вечер в Лондоне, с той лишь разницей, что немецкое пиво, в отличие от эля, очень ему понравилось. Наливали его в небольшие, граммов по двести, цилиндрические стаканчики, что удивило Родика, привыкшего пить пиво из больших кружек. Да и телевизионные фильмы о пивных немецких праздниках демонстрировали радостных мужчин и женщин, поднимающих огромные, похожие на кубки, чаши. Вольфганг пояснил, что они наслаждаются уникальным пивом, быстро теряющим вкусовые качества и в большом бокале неминуемо оводняющимся. Попробовать же его можно только здесь, поскольку транспортировать даже в соседний город не представляется возможным. Не успел Родик выпить несколько стаканчиков, как на столе появились огромные глубокие тарелки с мидиями. Такое количество он ел только мальчишкой, когда в Феодосии со сверстниками гроздями вылавливал их из моря, а потом ради баловства жарил на костре.

Выпив еще, он, напрягшись, справился с предложенной порцией и решил, что столь специфическое угощение закончилось, но тут принесли свиную копченую рульку килограмма на два с горой тушеной капусты. Родик вознамерился отказаться, но Вольфганг заказал какие-то маленькие бутылочки с готическими надписями на этикетках. После их поглощения аппетит вернулся, и Родик, обильно запивая еду пивом, съел все, включая шкурку и сухожилия. После этого решили прогуляться, чтобы растрясти переполненные желудки, но, отойдя от пивной на несколько сот метров, опять зашли в заведение, где выпили теперь уже из больших кружек пиво другой марки. Так продолжалось до полуночи. У Родика уже начало булькать где-то в пищеводе, и он взмолился о пощаде. Около часу ночи он с трудом заснул и вот сейчас, вспоминая вчерашнее, гадал, что ему делать.

В конце концов он спустил ноги с кровати и стал шарить в поисках тапочек. Не найдя, он босиком подошел к окну и раздвинул шторы. Перед ним открылся уже знакомый пейзаж со шпилями собора, уходящими в сплошную завесу серо-белых облаков.

В свете зародившегося утра он посмотрел на часы и понял, что придется идти мыться-бриться. Через час Вольфганг должен встретиться с ним в холле отеля и отвезти в офис, где планировалось обсудить организацию поставки светильников, изготовление каталогов и другой рекламной продукции, порядок оплат, а также возможность получения кредита.

Еще вчера за пивом он затронул все эти темы, но вразумительных ответов не получил. Это вызывало некоторое волнение, хотя и могло быть объяснено неподходящей для серьезного разговора обстановкой. Поэтому, стоя под душем, Родик еще раз прокручивал в голове основные этапы предстоящих переговоров.

С немецкой пунктуальностью Вольфганг появился в холле отеля. Времени терять не стали и, разместившись в новеньком «БМВ», отправились в офис, который оказался впечатляющим трехэтажным зданием площадью несколько тысяч квадратных метров с пристроенными к нему ангарами, вероятно являющимися складами. Экскурсия по внутренним помещениям произвела не меньший эффект.

Здесь все было организовано так, как в идеале и представлял себе Родик. Имелось конструкторско-дизайнерское бюро, отделы маркетинга, рекламы, сбыта, полностью автоматизированный склад с логистическим подразделением и, конечно, административно-хозяйственная часть, включающая бухгалтерию. Ему все очень понравилось, и он с удовольствием поздравил Вольфганга со столь хорошим обеспечением бизнеса, не преминув заметить, что он даже мечтать о таком не может из-за недопустимо высокой арендной платы, диктующей целесообразность покупки помещений. При этом допустимым снижением рентабельности ограничена сумма покупки и поэтому не удается комплексно решить задачу функционирования предприятия. Вольфганг с пониманием отнесся к этому, рассказав, что Германия прошла через такой этап и сегодня стоимость аренды в ряде специально отведенных зон ограниченна, а приобретение помещений стало из-за этого не столь актуальным.

На этой позитивной ноте начались переговоры по поводу порядка поставки товаров.

Вольфганг сразу понял, что от него требуется. Однако указывать в инвойсах заниженные цены отказался, сославшись на обязательную фиксацию документов при пересечении границы Германии из-за предусмотренного возврата вата – аналога российского налога на добавленную стоимость, а также возникновения проблем с головным офисом в Италии, где осуществляется общий учет. На заявление Родика о том, что другие немецкие экспортеры такие операции как-то производят, предположил наличие в таких случаях упрощенных финансовых схем, свойственных небольшим фирмам. Он же поставляет светильники на всю Восточную Европу, и проделать нечто подобное в принципе не в состоянии. Стали искать другие пути, но кроме того, чтобы предоставить чистые бланки инвойсов для изготовления соответствующих дубликатов с ценами для русской таможни, придумать ничего не смогли. Родик расстроился. Несколько утешило обещание Вольфганга выпустить за свой счет в Германии пять тысяч рекламных фолдеров и оформить официальное разрешение на использование предприятием Родика логотипов и товарных слов своей фирмы. По оплатам также ничего нового согласовать не удалось. Родик лишь получил полный прайс-лист, где содержались цены, по которым продаются светильники в различные регионы мира, а также обязательство о поставках ему с отсрочкой платежа на два месяца в течение ближайших двух лет, то есть на время действия всех договоров. Такое фиаско расстроило Родика, и он даже забыл спросить Калемана о кредите – второй главной задаче приезда.

День завершился в ресторане, куда приехала жена Калемана – красивая, ухоженная женщина лет сорока. Она оказалась доброжелательным и приятным собеседником, хотя поначалу Родик с трудом понимал ее кельнский диалект. Поужинав, пошли гулять по уже знакомому центру города. Прошли мимо величественного собора, попетляли в пешеходной зоне, сверкающей массой магазинов, обогнули ратушную площадь, прошлись по ухоженной, несмотря на слякоть, набережной. Всюду было достаточно людно, и Родик устал от беспрерывной толкотни полупьяных людей и поэтому очень обрадовался, когда они вышли к его отелю. Только тут Вольфганг сообщил, что завтра в десять утра их ожидают в «Дойче банке» по поводу кредита. Родик решил собраться с мыслями перед ответственной встречей и поспешил распрощаться. Принимая душ, он перебирал в уме аргументы, способные убедить банкиров выделить кредит, и пожалел, что не обсудил их с Вольфгангом. Поэтому, решив отложить все до утра, улегся в постель и, не прочитав даже колонку каким-то образом попавшей в номер газеты, крепко уснул.

Здание банка с современным застекленным фасадом располагалось в центре города. Пройдя через сложную систему защиты, они поднялись в лифте на второй этаж и без предупреждения вошли в просторный кабинет, где находились двое мужчин. Обменявшись приветствиями, все разместились за столом и выложили визитные карточки, из которых следовало, что с Родиком будут беседовать вице-президент и начальник кредитного отдела. Тут дверь кабинета открылась, и вошли еще двое. Они невнятно представились и расположились в дальнем конце стола. Вице-президент, судя по поведению, был давним знакомым Вольфганга. Вероятно, тот заранее описал ему проблему. Поняв это, Родик все же кратко, с учетом рекомендаций Калемана, высказанных, пока ехали в банк, изложил ситуацию, пояснив, что способен возвратить требуемые семьсот тысяч дойчмарок и соответствующие проценты в течение двух-трех лет за счет прибыли от торговли светильниками, поставляемыми из Германии. В качестве доказательства он передал справку, составленную еще в Москве на основе оборотов двух последних месяцев. Вольфганг подтвердил достоверность выкладок и заверил присутствующих в огромных перспективах российского рынка.

Начальник кредитного отдела взял листок с расчетами и заметил:

– Вы заложили здесь всего два процента в год на обслуживание кредита. Такие ставки нереальны.

– Я не имел соответствующей информации о вашем банке, поэтому взял ставку рефинансирования в среднем по Европе. Да и то по данным прошлого года. Я не думаю, что это принципиально.

– Какую недвижимость вы желаете приобрести?

– Торговое помещение площадью около двухсот квадратных метров в центре Москвы. Оно будет использоваться как шоу-рум. Его предполагается оформить в соответствии с дизайн-проектом, который разработает фирма господина Калемана, и разместить в нем немецкие товары на несколько миллионов дойчмарок. Мои вложения в оборудование, по предварительным оценкам, составят около ста тысяч дойчмарок.

– Я так понимаю, что вы располагаете собственными средствами?

– Конечно. И немалыми, у меня достаточно разветвленный бизнес в Москве. Есть и производства, и коммерческие подразделения, но извлечь требуемую для покупки помещения сумму из оборота очень трудно.

– Какую сумму вы могли бы без существенного ущерба изъять из оборота?

– Без существенного – никакую. Дело в стадии становления. Все деньги в обороте.

– Я вам поясню. Как правило, когда мы выделяем кредит на покупку недвижимости, часть стоимости оплачивает заемщик. Где-то около тридцати процентов, а остальное мы кредитуем.

– Это возможный вариант, но нежелательный.

– Господин Жмакин, – вмешался в разговор вице-президент. – Мы несколько в затруднительном положении. У нас еще не было случая кредитования гражданина России, не имеющего хотя бы резидентской визы. Кроме того, хотя экономические преобразования в вашей стране нас радуют, но пока мы не видим стабильности. Поэтому у нас много опасений. С другой стороны, есть правила. Прежде всего нам нужна гарантия.

– Извините, что прерываю. Те данные, что я привел, не являются обеспечением? Даже сегодняшний оборот гарантирует возвратность, а ведь он будет неизбежно расти в разы.

– Это слова… Мы подразумеваем нечто другое. Например, гарантийное письмо одного из ваших банков, имеющих хорошие авуары в Европе.

– Полагаю, что могу предоставить такое письмо. Я владею холдингом, в который в разное время входили совместные предприятия с США и Танзанией, ряд фирм, торгующих с Польшей и Германией. Соответственно мою организацию хорошо знают в банках…

– Извините, – перебил вице-президент. – Почему тогда вы обращаетесь к нам?

– Наши банки кредитуют в основном коммерцию. Вам, вероятно, хорошо известно, под какие огромные проценты. Бурная инфляция в нашей стране оправдывает такие условия, если торговля имеет валютную составляющую. Покупка же помещения такой возможности не предоставляет. Теперь докончу мысль по поводу гарантийного письма… Цена его около тысячи долларов. Я его смогу предоставить через два-три дня. Однако я хорошо знаю его реальную значимость и в этом вряд ли открою для вас Америку. Она ничтожна. Наша банковская система пока еще, мягко говоря, несовершенна. Не хочу начинать отношения с вашей страной и с вашим банком с невольного обмана. Вернее, фарса. Если дадите мне кредит под те расчеты, что я предоставил, плюс мои обязательства, как честного коммерсанта, – спасибо, нет – я не обижусь. Бизнес, есть бизнес, хотя бизнес без риска не бывает. У нашей страны огромные перспективы, и рано или поздно банки Европы начнут действовать на нашем рынке. Кто-то должен начать.

– Господин Калеман, поздравляю вас с честным партнером. Я был другого мнения о русских. Господин Жмакин прямой человек. Это располагает. Вы бы за него могли поручиться?

– К сожалению, только словами, хотя это немало. Мои боссы в Италии вряд ли возьмут в обозримое время на себя какие-то письменные обязательства без отношения к личности господина Жмакина. Такой практики нет. Деньги же нужны сейчас.

– Ясно. Господин Жмакин, вас не затруднит перейти в соседнюю комнату и там чем-нибудь угоститься? Я должен обсудить ваше предложение со своими служащими.

– Конечно-конечно…

Один из двух сидящих до этого безмолвно клерков поднялся и направился к двери, жестами приглашая Родика последовать за ним. В небольшой комнате, вероятно предназначенной для переговоров, он поинтересовался, что Родик предпочитает, чай или кофе. Родик, поблагодарив, от всего отказался, сославшись на недавний плотный завтрак.

Родик остался один и терпеливо ожидал, иногда поглядывая на часы. Больших надежд он не испытывал. Прошло меньше двадцати минут, когда дверь отворилась и теперь уже женщина пригласила Родика пройти за ней. Его ожидали Вольфганг и вице-президент. Родик устроился на прежнем месте, предполагая услышать отказ.

– Мы обсудили вашу просьбу, – начал вице-президент. – Решили кредит вам выделить, но, учитывая особенности, процентная ставка предлагается большая… Четыре с половиной процента в год на пять лет. Конечно, можете погасить его раньше. Вас это не смущает?

– Спасибо. Меня это вполне устраивает, – вымолвил изумленный Родик.

– Хорошо. Кредит мы даем лично вам, как физическому лицу. Необходимые документы можете оформить сегодня же.

У Родика сразу возникла масса вопросов, начиная с того, как ему получить деньги, и кончая реакцией на это российских налоговых органов, но он лишь еще раз поблагодарил вице-президента и Вольфганга.

Вице-президент поднялся и, дружелюбно улыбнувшись, заметил:

– Вам очень повезло с партнером. Господин Калеман чудесный человек, очень опытный бизнесмен, наш давний и уважаемый клиент. Уверен, что вы станете для него опорой на непростом российском рынке и ваше сотрудничество будет плодотворным. Надеюсь увидеть вас в числе наших лучших клиентов.

– Спасибо, – опять поблагодарил Родик. – Вы можете не сомневаться в моей порядочности. Все обязательства я буду неукоснительно соблюдать.

– До свидания. Господин Калеман проводит вас в кредитный отдел. Там все предупреждены и уже готовят необходимые документы.

Формальностей оказалось немало. Родику открыли счет, которым мог пользоваться и Вольфганг. Потом он подписал договор и массу приложений к нему. Это заняло с перерывом на обед весь остаток дня.

Вечер они опять провели в пригородном ресторане, в котором готовили итальянскую пищу.

Возвращались, когда город уже затих и на улицах почти никого не было. Родик распрощался с явно уставшим Вольфгангом и его супругой, а сам, подождав, пока они уедут, пошел прогуляться по находящейся рядом пешеходной зоне, примыкающей к собору. Здесь еще было людно. Он потоптался у ярко освещенных витрин магазинов, бросил несколько марок нищим артистам, изображающим статуи, и получил от них благодарственные жесты, посидел на лавочке, лениво наблюдая за прохожими, познакомился с соотечественниками, подрабатывающими игрой один на аккордеоне, а другой на скрипке. Беседуя с ними, вспомнил Юру Розенблата, поселившегося в Карлсруэ и пока не нашедшего себе работу, хотя и получившего жилье и какие-то пособия, позволяющие относительно прилично существовать. Захотелось во что бы то ни стало увидеться, и он, погрузившись в размышления о том, как бы это организовать, незаметно оказался на безлюдной улице, застроенной однотипными домами и скудно освещенной. Ориентира в виде шпилей Кельнского собора видно не было. Поозиравшись, он двинулся наугад и долго бродил, пока не вышел на пустынный берег Рейна. Черные воды реки, шум течения, пустынная освещенная призрачным светом люминесцентных ламп, мощенная камнем набережная навеяли ассоциации. Сначала с Лондоном, где он совершил очень похожее путешествие. Потом с Душанбе. Разительные отличия завладели его воображением: «Города должны быть наполнены жизнью. Они, как любое животное, построены из внешне различных, но функционально одинаковых органов. Живыми существами их делают люди. Вот в Душанбе заменили людей, и город умер. Можно ли вернуть ему жизнь? Это сродни оживлению человека. Пока не умеем… Лондон, впитав в себя бывших колониальных рабов, кряхтит, как больной старик. Сколько еще протянет? Здесь, в Кельне тоже что-то произошло, поскольку сердце еще бьется, а конечности парализованы. Неужели все города Старого Света тяжело больны? Что же тогда ожидает Москву? Что станет с ней, если Россия ворвется в Европу?»

Ответов на эти вопросы он пока не имел. Познание Европы только началось, и делать какие-либо выводы было еще рано. Родик постарался вернуться к планированию поездки в Карлсруэ, но мысли путались, и он, решив отложить все до утра, быстрым шагом направился в сторону от света, создаваемого на небе освещением центра города.

Утром он встретился с Вольфгангом в холле отеля и по дороге в офис рассказал о своем желании навестить друга и бывшего партнера. Оказалось, что до Карлсруэ можно за три-четыре часа добраться на поезде. Кроме того, рядом с этим городом находится знаменитый курорт Баден-Баден, и посмотреть эти места весьма интересно. Договорились, что сегодня завершат все дела, а завтра рано утром, если удастся связаться с Юрой, Родик сможет уехать, а на следующий день к вечеру вернуться. До отлета еще останется время поговорить о делах и отдохнуть.

Из офиса Родик позвонил Юре. Тот оказался дома и искренне обрадовался. Поток его восхищений никак не иссякал, и Родику даже стало неудобно так долго занимать деловой телефон. Он по старой привычке прервал Юру, обрадовав его тем, что привезет пару бутылок водки, а поговорить за их поглощением времени будет достаточно. Тот унял словесный фонтан и стал уточнять, где сможет встретить Родика. Это оказалось непростой задачей, поскольку, как пояснил Вольфганг, поезда курсировали часто и билеты на них покупались в автоматах перед отправлением. Надо было уточнять расписание. Подумав, решили, что Вольфганг, проводив Родика, перезвонит Юре и сообщит время отправления.

Договоры по согласованным накануне вопросам уже были готовы. Родик вместе с юристом подробно изучил их, сделав несколько замечаний. Основные из них после обсуждения с позиций германского законодательства были приняты, но некоторые входили с ним в противоречие, хотя и полностью укладывались в российские правовые рамки. Родик не стал спорить, считая, что поскольку о главном договориться не удалось, то остальное не столь принципиально.

После подписания Вольфганг предложил перекусить, а потом посетить один из лучших кельнских светотехнических магазинов. Родик с радостью согласился, поскольку надеялся почерпнуть там полезные идеи в части организации торгового процесса. Вскоре они очутились около двухэтажного здания в виде куба из тонированного стекла и металла. Внутри на огромной площади размещались светильники и различный сопутствующий товар. У Родика зарябило в глазах. Вольфганг принялся давать пояснения, делая экскурсы в историю фирм, создавших все это великолепие. Родик, раньше не задумывающийся о том, что в этой области человеческой деятельности существуют свои стили, своя мода, сейчас пребывал в состоянии ломки старых стереотипов. Он не стал говорить Калеману, что многое тут поразило его существенно сильнее, чем поставляемые им изделия, столь многогранно разрекламированные в Москве, понимая, что это следствие его вкусовых пристрастий. Однако мысль о возможности еще более масштабно заинтересовать московскую публику глубоко засела в сознании.

Они до закрытия бродили по магазину, и Родик ощущал себя как в галерее искусств, где залы сменяют друг друга, открывая все новые стороны великолепных форм, цветов и материалов. Перед уходом Родик попросил дать ему хоть какие-то каталоги или рекламные материалы. Вольфганга менеджер магазина хорошо знал, и Родик получил целую кипу красочных проспектов.

За ужином Родик не переставал обсуждать увиденное, уточняя детали и задавая все вновь и вновь возникающие вопросы. Только прощаясь, он спохватился и напомнил Вольфгангу о своей завтрашней поездке в Карлсруэ. Оказалось, что вокзал находится в нескольких минутах ходьбы от отеля. Родик предложил не тратить завтра время на его проводы, а сейчас сходить и выбрать поезд. Юре же позвонить из отеля. Вольфганг, как показалось Родику из чувства гостеприимства, начал возражать, но практичные соображения одержали верх, и вскоре они уже изучали расписание. Вольфганг все же продолжал испытывать неловкость. Это выразилось в чрезвычайно подробном инструктаже, начиная от покупки билета в автомате и заканчивая показом платформы, от которой будет отправляться состав. Родик, не желая обидеть партнера, терпеливо все выслушал и заверил в отсутствии каких-либо проблем.

 

Поездка до Карлсруэ оказалась приятной. Вагон был почти пустой, и Родик занял целое купе. Большая часть пути проходила по берегу Рейна, и он с удовольствием разглядывал пейзажи знаменитой реки. На вокзале у головного вагона поезда маячил Юра. Увидев Родика, он побежал, заключил его в объятия и сразу стал, как обычно, путано и возбужденно рассказывать о своей жизни. Родик уяснил только одно: Юра живет в общежитии в маленькой комнатенке и пригласить туда не может. Это не совсем вязалось с его рассказами по телефону, но Родик не стал подначивать друга, а просто сказал:

– Успокойся. Меня не очень интересуют твои жилищные условия. Лучше поведай, как обстоит дело с работой.

– Пока не здорово. Курсы языка я прошел. Имею социалхилфе. Это семьсот марок, но должен по четыре часа за это работать по две марки в час. Знаешь где?

– Нет, конечно.

– На кладбище. Просился на еврейское. Послали на собачье.

– Памятники, что ли, производишь?

– Это мне не доверяют. Подметаю в основном.

– Дворником, что ли, работаешь?

– В общем – да. Однако это временно. Если найду работу, то всего три месяца. Две недели я уже отработал.

– Здорово живешь.

– Пойми. Я должен начать здесь новую жизнь. Издержки неизбежны. Вот квартиру уже разрешено подобрать. Найдем – легче будет. Да и сейчас терпимо. Когда приехали… Я тебе не стал рассказывать. Нас вообще в лагерь на нары поселили. Так почти неделю держали, хотя кормили бесплатно и немного денег давали. Ритка моя запаниковала. Ну потом распределили сюда… Она успокоилась. Тебя не пришла встречать, так как сегодня наша семья дежурная по общаге. Она там убирается, а потом пойдет на работу.

– А она где работает?

– В доме престарелых. Это тоже социалка…

– О-хо-хо. Я знал, что эмиграция – тяжелое дело, но что настолько… Зачем мне по телефону врал?

– Ну-у-у… Уже все почти позади.

– Слушай, коль такое положение, давай махнем в Баден-Баден. Я сниму там номер в отеле. Пообщаемся. Мне Вольфганг сказал, что это рядом. Макнемся в минералку. Развеешься… В общаге небось и пить нельзя.

– Надо с Риткой согласовать… Ехать-то тут рядом. Заманчиво, конечно. Давай ей звякнем.

– Ты же говоришь, что она убирается?

– Ты что думаешь, у меня личный телефон? Там у нас общий. Кто-то обязательно подойдет, и ее найдут. Общага небольшая.

– Давай лучше я с ней поговорю.

– Не стоит. Она несколько изменилась. Лучше я сам… Вон телефон. Подожди здесь.

Вскоре Юра возвратился. По его лицу Родик понял, что «таможня дала добро».

– Погнали, – предложил он. – Однако на ночь я тебя покину. Ритка уперлась. Да и на работу завтра надо. Ничего. У нас целый день впереди. Кстати, Карлсруэ тоже интересный город. Есть на что посмотреть. Тут университет, театры, замок средневековый, порт большой.

– Ладно, не пыли. Этот городишко как наш подмосковный Дмитров. Там тоже кремль есть, порт на канале, Дом офицеров, Дворец культуры с самодеятельностью и ряд учебных заведений, по европейским масштабам их можно и университетами назвать.

– Не подкалывай. Этот город серьезный. Завтра мы с Риткой пораньше сходим на работу и тебе его покажем.

– Что-то ты через слово жену поминаешь.

– Знаешь… У меня здесь к ней новое чувство родилось. Сам себе удивляюсь. Ценить, что ли, я ее больше стал.

– Да-а-а. Изменился ты. Может, это и хорошо. А что не спрашиваешь, как твое ювелирное наследство поживает?

– Я все знаю. Игорь Николаевич, когда отделялся, со мной советовался. Я ему добро не дал, но что мое слово теперь значит. Ребят жалко… Хотя я нынче несколько иначе все оцениваю. Может, по-другому все надо было сделать.

– Юрк, после драки кулаками…

– Ты прав. Давай сменим тему. Да и трезвые мы еще. Пойдем по глотку твоей водки пропустим.

– На улице, что ли? Заберут.

– Не дрейфь. Я в этом уже адаптировался. Пошли вон туда… Хряпнем – и в Баден-Баден.

В первом же отеле, расположенном напротив входа в термальный водный комплекс, оказались свободные места, а стоимость комнаты была на удивление низкой – сорок марок. Родик удивился, но, осмотрев номер, остался доволен. Вероятно, из-за несезона сделали скидки. Юра, успевший за время дороги переварить выпитую водку, начал агитировать Родика продолжить банкет. Тот, ощущая чувство голода, не возражал. Поинтересовавшись на ресепшн, где лучше пообедать, они отправились на поиски указанного места. Попетляв по мощеным улочкам, наконец устроились в ресторанчике на берегу реки. Тем для разговоров оказалось много, и они не заметили, как стемнело. Юре пора было возвращаться, а Родик намеревался поплавать в знаменитых бассейнах. Друзья возвратились в отель. Расставаться не хотелось, и Родик, желая как-то завершить встречу, пригласил Юру выпить на посошок в баре. Юра с радостью согласился.

Кроме виски ничего подходящего не предлагалось, а когда им стали наливать на донышке больших стаканов, да еще и со льдом, возмутились и потребовали целую бутылку. Стоимость этой бутылки, превышающая почти в пять раз оплату комнаты, удивила Родика, а у Юры вызвала бурю негодования. Отказываться постеснялись, и Родик заплатил. Не выпить столь дорогой напиток было грешно, и вскоре бутылка опустела. Вероятно, доза оказалась такой, что вызвала у Юры желание добавить и притупила чувство ответственности перед семьей, а наличие в номере привезенной Родиком водки вызвало новый ход мысли. По его инициативе они переместились в номер и продолжили общение.

За временем они, естественно, не следили, но, когда Юра наконец вспомнил о необходимости возвращения домой, а Родик направился его провожать, оказалось, что входная дверь заперта.

Друзья стали искать служащих, но тщетно. Тогда, перемахнув через стойку ресепшн, Родик изъял все имеющиеся там ключи, но ни один к заветному замку не подходил. Юра решил позвонить жене. Однако оказалось, что телефонный выход в город то ли на ночь заблокирован, то ли требовалось набрать код, узнать который они не смогли. Телефонный аппарат в номере вел себя аналогично, хотя в лежащем рядом проспекте содержались коды стран и городов. Родик предложил звонить в полицию или службу спасения, но Юра категорически воспротивился, опасаясь неблагоприятных для себя последствий. Тогда решили обходить гостиницу, надеясь на помощь жильцов, но немногочисленные заспанные люди отказывались их понимать. Тут Родик подумал, что можно эвакуировать Юру через окно. Но и тут они потерпели фиаско – окна во всех местах, откуда представлялось возможным попасть на улицу, не открывались. Крушить двери и бить стекла друзья не решились и, устав от попыток освобождения, завалились спать, благо в номере Родика имелось две кровати.

Утром Родика разбудил Юра, успевший в тщетных поисках уже обежать отель, и поэтому на чем свет стоял крыл немцев, не соблюдающих элементарные правила и позволяющих себе заточать людей в отелях. Потом он стал предполагать, что Рита разыскивает его с помощью полиции и это навредит их репутации. В общем, по своему обыкновению, создавал панику. Успокоить его ораторские потуги было нечем – водку вчера допили до последней капли. Кое-как приведя себя в порядок, спустились в холл.

Там у ресепшен копошился пожилой мужчина. Друзья наперебой обрушили на него накопившиеся эмоции. Родик не очень переживал и поэтому сдерживался, а познания Юры в ненормативной лексике немецкого языка ограничивались, когда-то изученной фразой: «Ду бист дас нар унт дер дрек мит пфейферн» [24] , вероятно, из-за дикого коверканья слов не понятой служащим, поскольку он спокойно объяснил, что никто не предупредил о наличии еще одного гостя, а по правилам отель после полуночи запирается, и об этом постояльцы предупреждены. В доказательство он ткнул пальцем в висящую не стене табличку. Родик понял бесполезность спора и предложил Юре прекратить кипятиться и позвонить жене. Тот только еще больше распалился, вспомнив ночные упражнения с телефоном. Наконец он уразумел, что надо было набирать сначала ноль, и, умолкнув, стал сосредоточенно нажимать кнопки на предоставленном ему аппарате, а потом уже тихим голосом стал объяснять жене причины своего исчезновения. По тому, как он на полуслове надолго замолк и наконец понуро положил трубку, Родик понял, что скандал приобрел тяжелые формы. Воцарилась тишина. Родик ободряюще приобнял Юру, и тот с видимым усилием взял себя в руки.

– Завтракать, пожалуйста, проходите, – предложил служащий и, пристально посмотрев на них, добавил: – А бар открывается с двенадцати дня.

Есть еще не хотелось. Полагая, что где-то рядом можно выпить пива или что-то покрепче, друзья вышли на улицу. Однако, потыкавшись во все возможные места, они не смогли купить даже бутылку воды. Пришлось тащиться к колоннаде и пить вместе с немногочисленными отдыхающими лечебную минералку. От нее у Родика появилась тошнота, а Юра пришел в состояние мрачного отупения. Надо было либо дожидаться открытия магазинов и ресторанов, либо добираться до Карлсруэ. Посоветовавшись, выбрали последнее. Возвратившись в отель, собрали вещи и, скорее из принципа, позавтракали, а потом заказали такси.

По дороге Родик предложил:

– Доедем до города. Посидим в ресторане, и я отправлюсь в Кельн, а ты двигай к Ритке и проси прощения.

– Я должен попасть еще на работу. Какой там ресторан. Тут строго. Я и без этого опоздал. Дисциплина на кладбище, конечно, не как всюду, но это ведь Германия. Развоняются. А Ритка, наверное, уже на работе. Она сегодня с утра, да и злая. Слава богу, в полицию вчера не побежала.

– Ну и жизнь. Тогда двигай на работу. С Ритой я увижусь в следующий раз. Может, и к лучшему, а то она меня разнесет.

– Наверное, ты прав. Плохо, что так получилось, – совсем расстроившись, поникшим голосом согласился Юра.

– Взбодрись! Чего плохого? Пообщались. Ты хлебнул прежней воли. Когда еще тебе так удастся? Да и с кем?

– Наверное, ты прав…

– Заладил. У каждой вещи два конца. Помнишь, как у О. Генри… Дороги, которые мы выбираем. Ничего ведь не заказано. Все можно изменить…

– Наверное, ты прав…

– Фу-у-у. Тяжелый случай. Надо хоть кружку пива в тебя влить, а то рехнешься. Где твое кладбище? Скажи водителю, пусть сначала едет туда, а уж потом везет меня на вокзал, а по пути остановится около какого-нибудь бара.

– Наверное, ты прав… Хэрр таксист, хальтэн зи битте, а, черт… Иншульдиген зи, битте. Не помню адрес… Штрассы эти… Я лучше покажу. Битте, их цайге дир ден вэк. [25]

Родик подивился столь «тонкому» знанию языка и не вмешивался, пока Юра, используя жесты, отдельные немецкие и исковерканные русские слова, руководил таксистом. Наконец машина остановилась. Юра вышел. Родик последовал за ним и, увидев вход на кладбище, понял, что прощание будет без пива. Они молча обнялись и расцеловались. Родик не оборачиваясь сел в такси и только сказал водителю: «Der Bahnhof» [26] . Там он посмотрел расписание. Поезд отправлялся через двадцать минут. Купив билет, он зашел в здание вокзала, намереваясь приобрести спиртное. Было только пиво, и он через силу одолел одну кружку, не испытав никакого удовольствия. В организме и на душе было муторно. В поезде, заняв понравившееся ему место, он откинулся на спинку сиденья и постарался заснуть, но провел всю дорогу в каком-то тревожном состоянии мерцающего сознания.

В Кельне он пешком добрался до своего отеля, принял душ и, почувствовав себя лучше, позвонил Вольфгангу. Того не было на месте, и Родик передал секретарше, что ждет его в том же заведении, где они были в первый вечер. Когда Родик доедал рульку и уже успел выпить под десяток стаканчиков «Кельша», появился Калеман. То ли его сияющее доброжелательной улыбкой лицо, то ли выпитое пиво привели Родика в хорошее настроение и на вопрос, как прошла его встреча с другом, он лишь ответил: «Ausgezeichnet!» [27]

Следующий ужин был уже дома в Москве.

 

Глава 13

Подбор помещения для второго салона не занял много времени. Рынок недвижимости Москвы в связи с массовой приватизацией был переполнен, а критерии отбора Родик уже изучил. Перебрав варианты, он остановился на двухсотпятидесятиметровом некогда магазине продуктов, расположенном в начале Кутузовского проспекта. Помимо просторного торгового зала и склада в подвале, Родику понравилось место расположения, дающее надежду привлечь жителей запада города и Рублевского шоссе, где еще при социализме сформировалась зона обитания элиты. В дополнение к этому в огромные витрины торгового зала очень удачно могли вписаться разработки немецких дизайнеров, которые из-за архитектурных особенностей особняка на Садовом не удалось использовать.

Проблемы возникли при обсуждении порядка покупки и дальнейшей регистрации права собственности.

По целевому назначению кредита необходимо было все действия производить от имени Родика, но это сулило в будущем массу сложностей, поскольку процедура ведения бизнеса физическим лицом в стране еще не получила нормальной реализации. Покупка на одно из предприятий Родика за счет кредитных средств учредителя не предусматривалась налоговыми и финансово-бухгалтерскими правилами. Переводить кредит в черный нал, а затем вносить его в виде финансовой помощи или уставного капитала было нерационально, поскольку влекло серьезные проблемы при отдаче и обслуживании кредита.

Напрашивалось решение открыть фирму в Германии и провести оформление на нее. Тут имелось много плюсов. Во-первых, повышалась надежность сделки из-за придания ей международного статуса, а также появлялись дополнительные гарантии прав собственности. Во-вторых, отсутствие между Германией и Россией договора о двойном налогообложении и ряда других регулирующих присутствие зарубежных фирм соглашений давало лазейки для оптимизации функционирования и уменьшения затрат. В-третьих, становилось возможно беспрепятственно отправлять денежные средства за рубеж, прикрываясь арендой и другими расходами, а кредитные средства прямо из Германии отправить продавцу, не опасаясь вопросов со стороны проверяющих органов. Самым же большим преимуществом являлась возможность уйти от ярлыка российского посредника и тем самым создать невиданный рекламный бренд. Суть состояла в том, что, получив в результате переговоров в Кельне право на использование товарных знаков и слов, Родик мог применить свой старый прием и назвать фирму так же, как и головную по производству светильников в Италии, – «Artemide». Отличие состояло бы лишь в месте регистрации и выражалось в приписке аббревиатуры «GmbH». Родик справедливо предполагал, что покупатели такую тонкость не заметят и будут воспринимать его как зарубежного производителя, а это неминуемо должно привести к увеличению продаж и уровня доверия. Столь заманчивая перспектива с лихвой оправдывала ряд сложностей, связанных с незнанием германских законов и неминуемыми временными и денежными затратами.

В качестве партнерского жеста он посчитал необходимым ввести в учредители с десятью процентами участия Вольфганга. Тот быстро согласился, хотя, по мнению Родика, заслуживал и большего. В качестве ответной услуги Калеман обещал все действия, касающиеся Германии, выполнить за свой счет. Это был очередной подарок, о котором Родик даже не мечтал.

Владелец помещения, получив аванс, согласился подождать с оформлением сделки, пока будут проходить формальности в Германии, суть которых Родик раскрывать ему не стал. Реализация плана из-за помощи Вольфганга и его юристов заняла даже меньше времени, чем планировал Родик. Четвертого апреля помещение перешло в собственность фирмы «Artemide GmbH».

По существующим правилам, требовалось поставить в курс дела «партнеров». Родик связался с Алексеем. Благо, теперь это было несложно. Недавно Родик обзавелся пейджером, а Алексей пользовался им уже несколько месяцев. Ответ на свое послание он получил быстро. Встреча должна была состояться в шесть вечера следующего дня.

Алексей на этот раз появился вовремя, сопровождаемый какими-то незнакомыми Родику молодыми людьми, имеющими ярко выраженную кавказскую внешность.

– Наше вам, Родион Иванович. Пацаны будут теперь вместо Игоря и Миши. Имена у них сложные. Вот это Вахтанг, а это – Амиран, знакомьтесь.

Родик замешкался, не зная, кому первому протянуть руку для приветствия.

– Зовите меня Виктором, – предложил невысокий, худощавый, коротко стриженный парень.

Родик, подивившись его странному, пошитому на манер кителя со стоячим воротником, наглухо застегнутому зеленому пиджаку, заметил:

– Я вполне могу запомнить ваше имя. Зачем такие условности?

– А меня зовите Андреем, – не дав ответить, твердо потребовал тот, кого Алексей представил как Амирана – круглолицый, с крупными миндалевидными глазами и гладко зачесанными, неестественно блестящими волосами жгучий брюнет.

– Хорошо… Пусть будет так, – согласился Родик, сделав вид, что хотел поправить очки, а не протянуть руку для приветствия, и, помедлив, сообщил: – А меня зовите Родионом Ивановичем.

– Что за срочность? – вмешался Алексей.

Родик подробно изложил свои достижения.

– Ну по этому поводу кипишиться не стоило. Точку мы за собой на Москве забьем. Базара нет. То, что движение есть, – радует. Подогрева что-то не чувствуется. Бабок не видим.

– Месяца через три появятся. Как договаривались. Пока затраты на ремонт компенсируем.

– Пурга это все. Мутно. Живые бабки требуются.

– Мы тоже пока не в прибыли. Плюс пришлось за пируэты моего зятя Сергея с вашими начальниками расплачиваться. До сих пор не отработали. Кредиты опять же висят. Потерпите.

– Терпежу нет! У нас изменения предвидятся. Я вам говорил про Отарика. Под него ляжем. Бабки во как нужны. – Он провел ребром ладони по горлу. – А от тех денег, что за вашего чмошника отдали, мы ничего не получили. Все старшим отошло в счет наших недоплат в общак. Да и в оборот мы много запустили.

– Вы в оборот? Коммерцией, что ли, занялись?

– Коммерцией нам нельзя. В «МММ» под проценты положили. Со старшими согласовано. Наши многие это сделали, хотя спорим, куда лучше. В «Хопер» вот думаем еще. Так что башли нужны позарез.

– Это не мой вопрос. Я что обещаю, то делаю. Кстати, помещение на Садовой за свой счет отремонтировал, скоро аренду начну платить. Двойная выгода у вас.

– Сколько это будет?

– В этом месте долларов двести пятьдесят–триста за квадратный метр в год. Где-то тысяч пять долларов в месяц. Надо уточнить по метражу.

– С этим вашим салоном еще мрачнее. Пришлось на той недели перетирать вопрос. Засветились вы по самое не могу. Вас теперь за крупняк принимают.

– Разве плохо?

– Как зырить. По крупняку другой базл. Платить будете семнадцать косарей в месяц.

– С какой стати? Вашей доли прибыли в таком объеме никогда не будет.

– Не о том базар. Я сказал – вы подумайте, не кипишитесь. Все без понтов и в масть. Те условия, что раньше забивали, отменены по срокам давности и в связи с выявлением новых обстоятельств. А вообще-то меня просили сдать это помещение…

Родик хотел возмутиться, но тут зазвонил телефон и одновременно пейджер Алексея. Извинившись, он ответил. Кто-то хотел переговорить с Алексеем. Родик удивился и передал ему трубку.

Тот, отрешенно глядя на дисплей пейджера и приложив трубку к уху, внимательно слушал, а потом заключил:

– Оборзели твари. Сейчас подскочим.

Родик вопросительно посмотрел на Алексея.

– В Отарика стреляли… Потом добазарим. Сейчас может такое начаться. От воров гниль эта… Мы погнали.

Родик проводил «партнеров» и, обдумывая ситуацию, решил по возможности отсрочить дальнейшее обсуждение новых требований, считая, что они навеяны эмоциями. Полученные же сведения о вероятном покушении на известного полутеневого дельца взволновали, поскольку странным образом совпали с просьбой Комиссии о его привлечении к клубной деятельности. Поэтому требовалось внимательно отследить это событие, и не только по реакции прессы, хотя дел было и без того невпроворот. Хотелось успеть к своему и Ленина дню рождения оборудовать новое помещение и провести презентацию. Времени было в обрез, но и опыт уже имелся. Родик дал команду начать рекламную кампанию с указанием срока открытия второго салона в конце апреля.

Отвлечение на исследование обстоятельств и последствий покушения не потребовали много времени. Уже к концу дня информация заполнила эфир, а утром вся пресса кишела комментариями. Родик не стал утруждаться анализом, посчитав, что и без этого у Комиссии достаточно сведений, и полностью отдался работе. К намеченному сроку в целом все было готово, но заветное число выпадало на пятницу. Поэтому решили назначить презентацию на двадцать шестое апреля.

На этот раз организаторы разработали совершенно иную программу. Действие выносилось на улицу с привлечением к нему случайных прохожих, для чего была приглашена одиозная личность – колдун Кулебякин, «таланты» которого широко обсуждались в бульварной прессе и у многих вызывали живой интерес. Маг обещал продемонстрировать разгон облаков в тот момент, когда торжество перейдет в фазу фуршета, часть которого, по задумке, выносилась на улицу. Для этого на прилегающем к витринам салона тротуаре надо было выставить пластмассовые столы с выпивкой и закуской. Планируемое мероприятие разрекламировали в газетах и по радио.

Потенциальных покупателей привлекали к участию в торжестве через клуб, а фирма-устроитель обещала обеспечить явку прессы, телевидения и местных чиновников. Специальных пригласительных билетов и иной атрибутики, использованной при презентации первого салона, решили не делать в связи с открытым характером планируемого мероприятия.

Из зарубежных гостей предполагалось присутствие только Калемана с женой.

В субботу Родик в ресторане отметил свой день рождения, пригласив только родственников, близких друзей и партнеров.

Все развивалось в обычном порядке, пока Валентин не поднял тост за успех предстоящей презентации второго светотехнического салона, созданного на принципиально новой основе и являющегося детищем Родика, в которое он вложил не только деньги, но и душу.

Абдужаллол по-восточному расцветил тост в части дальнейшего роста богатства таких бизнесменов, как его друг, и, обращаясь к сидящему рядом с ним отцу Родика, поздравил его со столь успешным сыном.

Иван Алексеевич, который успел уже изрядно выпить, поднялся и, прервав поток хвалебных слов, принялся поносить Родика как яркого представителя мироедов, которых не добили при социализме и они воспряли, чтобы погубить страну. Речь его изобиловала метафорами, вероятно когда-то почерпнутыми из журнала «Коммунист», а завершилась словами Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью».

Все, кроме Родика, приняли это за шутку и весело выпили. Иван Алексеевич тоже выпил, но при этом бросил грозный взгляд на Родика и о чем-то стал выспрашивать Валентина. Родик, опасаясь скандала, попросил сестру приглядеть за отцом. Вскоре Надежда подошла к Родику и сообщила, что тот хочет домой и они с Сергеем его отвезут. Родик огляделся, но отца нигде не заметил.

– Он уже вышел из зала, – поняв недоумение брата, пояснила Надежда. – Не дергайся. Он какой-то возбужденный. Похоже, у него опять коммунистический заскок.

– Это я заметил. Он меня поносил на полном серьезе. Не пойду его провожать, а то очередная размолвка получится. Мы и без того почти год из-за моего развода не разговаривали. Ты уж постарайся как-нибудь его успокоить.

Отмечание продолжалось до поздней ночи. На следующий день Родик повез Абдужаллола, Олю и Оксу гулять по Москве, а вечером проводили их на воронежский поезд. Родик вволю наговорился с другом, и на душе у него было легко, несмотря на обсуждение продолжающих волновать его вопросов.

Произошедшему в ресторане Родик не придал большого значения, как и не подумал позвонить отцу. Рано утром в понедельник тот позвонил сам и после нескольких вводных фраз стал опять обличать Родика как врага отечества.

Настроение у Родика было не самое хорошее, и он вместо того, чтобы, как обычно, дать отцу выговориться, начал спорить. Кончилось тем, что Иван Алексеевич, нецензурно выругавшись, бросил трубку. Родик не стал принимать и это близко к сердцу, поскольку подобное между ними происходило периодически еще со школьных времен Родика и заканчивалось в конечном итоге примирением, хотя разрыв мог длиться иногда годами. Так случилось, когда Родик против воли отца поступил в инженерно-физический институт, а не в фамильный Бауманский и отказался сделать перевод. Тогда отец с ним не разговаривал четыре года. Во многом поэтому Родик рано стал жить отдельно от родителей, но ссоры все равно происходили, возникая в основном в поворотные моменты карьеры и личной жизни Родика, когда общения избежать было невозможно. Он не мог припомнить, чтобы отец одобрил хоть одно его начинание. Пока была жива мать Родика, она умудрялась демпфировать это противостояние. После ее смерти скандалы приобрели крайние формы, и Родик старался по возможности избегать общения с отцом, ограничиваясь материальным обеспечением его пенсионного существования. Во всем остальном он действовал через сестру, с которой у отца были диаметрально противоположные отношения.

В понедельник он встретил в аэропорту Калемана с женой. Николь впервые приехала в Москву. Родик, желая показать ей свой любимый город, но из-за хлопот по подготовке к презентации не имеющий возможности, поручил это Михаилу Абрамовичу и Оксе. Вольфганг присоединился к Родику и старался вникнуть в особенности российского рынка, а заодно осуществлял неоценимую помощь Валентину, испытывающему массу трудностей при сборке уникальных электротехнических систем, присланных специально к открытию второго салона. Одной из таких новинок была «Метаморфоза» – система, обеспечивающая при помощи компьютера и разнообразных источников освещения более тысячи световых имитаций, позволяющих человеку по своему желанию почувствовать себя то на солнечном берегу моря, то в лесной чаще, то в тиши ночи, то в осенней непогодице. Психологическое воздействие при этом имело массу применений от релаксации и послеоперационного лечения до обеспечения благоприятных условий при коммерческих переговорах. Предполагалось продемонстрировать установку во время торжества, а потом установить ее в клубе с целью не только рекламы, но и прямого использования, когда каждый мог стать дизайнером желаемого пространства. Родик видел огромные перспективы этой на первый взгляд игрушки, а на самом деле предмета научного исследования, для которого он даже придумал и вывесил в витрине слоган: «Испытай светопсиходизайн».

Наконец к вечеру вторника все было готово и опробовано. Родик ощутил гордость и не сомневался в завтрашнем успехе. Волновала только погода, которая начала портиться. Устроители то ли в шутку, то ли всерьез успокаивали его тем, что приглашенный колдун Кулебякин, который считает себя повелителем мировой погоды, обещает разогнать облака и гарантирует, что в течение всего действия будет светить солнце. Родик посмеялся и предложил обсудить это с его штатными йогами, участвующими в подготовке торжества. Услышав это, Лена и Сергей на полном серьезе дистанцировались от своего собрата, наградив его нелестными эпитетами, что вызвало у Родика прилив юмора по поводу конкуренции разных управлений знаменитой организации, получившей теперь новую трехбуквенную аббревиатуру и уповающей на чудеса.

Утром, выглянув в окно, Родик увидел мокрые крыши и пасмурное небо. Прогноз не предвещал ничего хорошего. Это могло испортить уличную часть программы, но Родик посчитал преждевременным предпринимать какие-либо действия.

К обеду дождь прекратился, но похолодало и поднялся ветер. Родик шутя предположил, что великий колдун еще не проснулся, и стал обсуждать различные варианты изменения программы с директором фирмы-организатора. Ничего не получалось, и, расстроившись, решили все же действовать по имеющемуся сценарию.

Около пяти часов вечера начали прибывать гости. Вскоре их появилось столько, что вместить всех без риска поломки светильников в помещение салона было невозможно. На такое никто не рассчитывал. Спасло появление колдуна Кулебякина, начавшего действия по разгону облаков. Все высыпали на улицу. К ним присоединились случайные прохожие. Толпа росла на глазах и вскоре, не умещаясь на тротуаре, стала заполнять проезжую часть. Подъехало несколько машин милиции. Водители следующих по Кутузовскому проспекту автомобилей, боясь кого-нибудь задавить, с визгом тормозили, сигналили и в конце концов либо выходили поглазеть, либо, отчаявшись, пытались развернуться. Движение транспорта стало невозможным, образовалась гигантская, гудящая на все лады пробка. В столпотворении сновали милиционеры, но на их действия никто не обращал внимания. Ситуация приобрела неуправляемый характер, и тут показалось солнце.

Колдун Кулебякин и его почитатели возликовали. Толпа отхлынула от витрин. В этот момент Родик дал команду выносить в освободившееся пространство столы с выпивкой и закуской. Народ, увидев такую роскошь, рванулся назад, и начался полный бедлам. О демонстрации светильников и реализации части программы, с ними связанной, не могло быть и речи.

К Родику подошел подполковник милиции и потребовал прекратить уличные беспорядки. Родик и сам находился в замешательстве, понимая, что могут последовать административные кары, но какие меры предпринять, не знал. Милиция теснила народ, пытаясь восстановить хотя бы движение. Репортеры со своими операторами, рьяно продираясь сквозь толпу, пытались запечатлеть наиболее интересные события. Родик пожалел о своем распоряжении по поводу выноса столов, да еще и с выпивкой, но что-то изменить был не в силах. Каждый желал пробиться к спиртному и закуске, но те, кому это уже удалось, ревниво отстаивали свои позиции. Толкотня в совокупности с ветром приводили к уничтожению разовой посуды, разливанию напитков и разбрасыванию закуски. Столы приобрели ужасающий вид.

Так продолжалось более двух часов, пока не стал накрапывать дождь. Закуска и выпивка иссякли. Колдун Кулебякин, вероятно почувствовав подступающее фиаско, подошел к Родику и попросил выделить ему водки для неких магических действий. Родик посмотрел на, как казалось пьяного, собеседника и во избежание новых эксцессов проводил его в комнату, где готовили фуршет. Тот, прихватив четыре бутылки водки и разную закуску, вероятно из благодарности, сообщил, что отправил в астральный мир очень благоприятное для салона заклятье. Потом протянул Родику руку и, пристально оглядев его, произнес:

– Ваня меня зовут. Иван Иванович. Я только что поймал о вас мысль и запустил дальше. Она хорошая. Погуляли у вас тоже достойно. Почти как на моем девяностолетии. Жаль, животных не было. Ты возьми себе животное. Нужно.

 

Родик, привыкший к чудачествам Лейтенанта и Майора, не стал вникать в сказанное и, доброжелательно хохотнув, пожелал колдуну, создающему впечатление тридцатипяти–сорокалетнего неухоженного мужчины, успехов в его трудном деле.

Тот грустно посмотрел на Родика, развернулся и вышел на улицу. Сквозь витрину Родик увидел, как его одетая в длиннополый плащ фигура, рассекая толпу, удаляется по направлению к Поклонной горе. Ему пришла в голову мысль, что этот средних лет человек, выдающий себя за старца, решил продолжить банкет на природе. Его почитатели и часть толпы последовали за ним. Остальные стали, подгоняемые милиционерами, расходиться. Тротуар, заваленный объедками и мятой одноразовой посудой, обезлюдел. Валентин с сотрудниками без команды начали убираться. Родик тоже вышел на улицу и стал помогать. Подполковник опять подошел к нему и принялся разглагольствовать о возможных оргвыводах. Родик предложил ему обсудить это в помещении. Пройдя с ним в офис, он сначала предложил выпить, а когда тот отказался, без обиняков дал ему денег. Офицер молча засунул их в карман брюк и, невнятно попрощавшись, удалился. Вскоре исчезли и другие милиционеры. К восьми вечера в салоне кроме непосредственных организаторов и исполнителей остались репортеры, ангажированные журналисты и человек двадцать хорошо знакомых Родику гостей, среди которых был Алексей с двумя помощниками, бизнесмены, банкиры и Вольфганг с женой.

Родик, посоветовавшись с организаторами, решил провести запланированную официальную часть, тем самым обеспечив журналистов необходимой информацией, а гостей обещанным торжественным мероприятием.

– Господа-товарищи! – шутливо воскликнул он и, когда все сосредоточились, предложил: – Не сочтите за фарс, но мы посовещались, и я решил забыть случившееся и начать все сначала. Слово для приветствия имеет гешефтфюрер крупнейшего светотехнического концерна «Артемида» господин Вольфганг Калеман…

Дальше все развивалось, как и было запланировано. Выступил Вольфганг, потом Родик, затем Валентин продемонстрировал светильники, и все долго изумлялись чудесным световым эффектам, последним из которых была иллюзия звездной ночи, завершившаяся внесением бокалов с шампанским. Начался фуршет, затянувшийся почти до полуночи. За закуской и выпивкой все с удовольствием вспоминали недавний конфуз, пересказывая забавные эпизоды, виденные в столпотворении. Высказывалась масса предположений о возможных последствиях. Все сходились лишь в одном: известность салону обеспечена, хотя и проблем не избежать. Друг Родика президент банка Волков, потешно изображая испуг быстро ретировавшихся местных чиновников, делал предположения, во что обойдется примирение. Некоторые пародировали колдуна Кулебякина, делая руками таинственные движения, направленные куда-то в пространство. Родик непрестанно подшучивал над Лейтенантом и Майором, уверяя их, что гениальный колдун превзошел их йоговское учение и не просто заглядывает в космос, а командует самой первоосновой, о чем ярко свидетельствует сегодняшнее изгнание облаков. За это ему, вероятно, присвоят внеочередное воинское звание и наградят почетным значком со щитом и мечом. Сначала они на полном серьезе ругали Родика за неосмотрительное приглашение проходимца, но потом включились в общее веселье. Бесконечное количество тостов было поднято за успешное продолжение и расширение бизнеса. Домой Родик попал под утро, когда рассвет уже высветил силуэты домов. Чувствовалась усталость, но спать не хотелось. Не раздеваясь, он прилег на диван и с удовлетворением подумал о том, что все удалось на славу, а мелкие шероховатости погоды не делают. Очнулся он, когда день уже разгорался. Посмотрев на часы, разделся и поспешил в ванную. Наскоро приведя себя в порядок, позвонил Вольфгангу. Они с Николь уже собрали вещи и волновались, что опоздают на самолет. Он успокоил его и попросил ожидать в холле. Заглянув в спальню, где спала Окса, и решив ее не будить, помчался в отель. В Шереметьево-2 приехали к самому концу регистрации. Родик дождался, пока супруги пройдут пограничный контроль, и с легким сердцем отправился домой.

На следующий день Родик приехал в новый салон. Здесь все уже приобрело деловой вид. Валентин демонстрировал свежие газеты. Почти во всех были сообщения о том, как колдун Кулебякин при огромном скоплении народа разогнал на несколько часов облака, а толпа любопытных перекрыла движение на Кутузовском проспекте. Во многих заметках упоминалось, что знаменитый повелитель погоды прибыл на презентацию магазина, торгующего европейскими светильниками. Заказные статьи пока не вышли, и Родик, порадовавшись дополнительной бесплатной рекламе, принялся инспектировать поставленную с участием Калемана совершенно новую компьютерную базу, полученную из Германии и включающую комплекс программ учета, автоматизированного кассового обслуживания, расчета светотехнических характеристик и демонстрации продукции.

Неожиданно все пришло в движение. Родик оторвался от дисплея и увидел отца, стоящего в дверях с двухстволкой в руках.

Родик ничего не успел понять, а только услышал громкий возглас Ивана Алексеевича:

– В нашей семье не было коммерсантов и не будет!

Дальше последовал показавшийся оглушительным в замкнутом помещении звук дуплета. Родик каким-то образом оказался на полу, обсыпанный осколками стекла. В следующую секунду к нему пришло осознание произошедшего, и он, вскочив, крикнул:

– Не дайте ему перезарядить ружье!

Это было излишне. Валентин, натренированный годами военной службы, уже выбил из рук Ивана Алексеевича оружие, а двое продавцов пытались его скрутить. Иван Алексеевич, что-то невнятно выкрикивал и отбивался, неуклюже размахивая руками. Наконец его удалось унять и усадить на стул, с которого он беспрестанно пытался вскочить, но продавцы водворяли его обратно.

Родик осмотрелся. От монитора остались только разлетевшиеся осколки. Стена, сделанная из гипсокартона, зияла многочисленными дырами и вмятинами. Что-то застилало взгляд, и Родик провел ладонью по лицу. На ней осталась кровь. Он поискал глазами очки. Их нигде не было. На ватных ногах обошел расщепленную столешницу и дрожащей рукой поднял исковерканную оправу.

– Родион Иванович, у вас все лицо в крови, – заметил один из продавцов. – Слава богу, глаза целы. Вас монитор загородил, да и вы успели под стол юркнуть.

– Ты что, дед, с ума сошел? – растерянно спросил Родик отца. – Хорошо хоть пули зарядил. Дробью бы изувечил меня.

– Я тебя убить хотел. Чего увечить? Ты и без того увечный. Как это я маху дал? Угол был неудобный, и приложиться толком не успел. Твои холуи помешали.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь? Я же твой родной сын.

– Иуда ты. Спекулянт. Позор семьи. Я все равно тебя пристрелю. Жди и прячься.

– Что будем делать? – спросил Валентин.

– Что-что… Домой его надо отвезти. Не в службу, а в дружбу… Доставишь? А то я что-то не уверен в себе.

– Да-а-а. Как скажешь. Я бы… Ну дело твое. Иван Алексеевич, вставайте. Домой поедем.

Иван Алексеевич, прекративший вырываться, теперь уже нехотя поднялся и сопровождаемый продавцами пошел к двери, но по дороге остановился и потребовал:

– Ружье мое верните.

Родик, поразившись такому циничному хладнокровию, взял ружье и, отсоединив сначала цевье, а затем ствол, отдал их отцу.

– Ружье верни, – опять потребовал Иван Алексеевич.

Родик почувствовал озлобление. Он размахнулся и изо всех сил ударил прикладом о стол, но только отбил кусок ножки.

– Молоток мне принесите, – попросил продавцов Родик.

– Ты зачем чужое уродовать собрался? – возмутился отец.

Родик молча взял принесенный молоток и несколько раз ударил по бойкам, а затем, потеряв контроль над собой, стал наносить беспорядочные удары по разным частям ударного механизма. Выместив таким образом злобу, он обессиленно сел.

Валентин собрал части изуродованного оружия и, взяв под руку опять разбушевавшегося Ивана Алексеевича, потащил его к выходу. Тот, выкрикивая проклятья, все же подчинился, и вскоре в салоне воцарилась тишина.

Родик посидел несколько минут, а потом обратился к притихшему коллективу:

– Вот как бывает… Давайте убираться. Хорошо, еще никого из клиентов не было, а то бы без милиции не обошлось. Считайте, что ничего не произошло. Позвоните Касыму. Пусть приедет стену отремонтирует, а пока пленкой обтяните или чем-нибудь заставьте. Другой стол из офиса принесите, а монитор надо новый покупать. Сегодня без компьютера обойдетесь.

Все принялись молча наводить порядок.

 

Глава 14

– Миша, я за всеми хлопотами не рассказал, как в Германии с Юркой Розенблатом встречался, – убирая со стола в переговорной документы, сообщил Родик. – Извини, столько дел навалилось…

– Ну ты даешь. Как он там?

– Может, из-за этого я тебе и не говорил. Сразу не сформировалось мнение, поскольку, с одной стороны, он произвел жалкое впечатление: живет в общаге, работает… Не поверишь, дворником на кладбище, кураж потерял, даже пить стал иначе, а с другой – он, проходя через все эти унижения, строит новую жизнь для себя и своей семьи. Не каждый на такое решится. Сейчас думаю, что это поступок, и не хочу его ни осуждать, ни хвалить. Просто он идет по выбранному пути.

– Куда его этот путь заведет?

– Юрка – человек с головой и руками. Такие всюду нужны. Полагаю, помыкается и найдет себя. Кстати, с голоду-то он не умирает. Пособие они получают приличное плюс за эту унизительную работу… Где-то каждый около тысячи марок, но при этом за жилье не платят…

– А сколько у Калемана сотрудник получает?

– Я спрашивал. По-разному. Инженеры много – до десяти тысяч марок в месяц, а рабочие – от двух до трех.

– Значит, Юра ниже нижнего…

– Пока, но по уровню жизни у нас – выше высшего, даже если взять за эталон, скажем, килограмм мяса. Наши рядовые сотрудники намного меньшую зарплату имеют. Кстати, учитывая слабую рентабельность в последнее время ювелирки, здесь он зарабатывал бы ни намного больше.

– Да-а-а. Я бы, наверное, так не смог. Все бросить и в чужую неизвестность. Без ясных целей, а он еще и без языка.

– Язык – дело наживное. Он какие-то курсы окончил. Как-то изъясняется. Научится. Живет он в относительно небольшом городке, но рядом Баден-Баден и Шварцвальд. Красиво. В следующий раз вместе к нему скатаем. Полюбуешься на странника. Кстати, в Германии есть на что посмотреть и без него.

– Да вся Европа одинакова. Кирхи и аккуратно подстриженные деревья. Я был еще при социализме в Германии…

– Ты прав. Города там почти мертвые. Я не о том. Посетил в Кельне светотехнический магазин. Не салон, как у нас, а просто магазин. Правда, огромный. Я тебе проспекты показывал, но ты что-то не среагировал. Вероятно, они мало что отражают. Мне не просто понравилось, я был потрясен разнообразием. Мы уперлись в «Артемиду» и уже многих здесь убедили, что это вершина технической и дизайнерской мысли Европы. Это не совсем так. Есть и другие фирмы. Может, не столь большие, но создающие не менее достойную продукцию как в техническом, так и в эстетическом плане. Они, правда, придерживаются других стилей, но это-то и хорошо. Не всем нравится авангард или тот современный дизайн, который пропагандирует «Артемида». Мне, например, классика больше по душе. Кстати, ее там было много. Знаешь, ампир с бронзовым литьем, классический хрусталь с восточными мотивами, камень… Я до сих пор задаю себе вопрос: не делаем ли мы ошибку?

– Всего не охватишь. Вон с «Артемидой» сколько возни.

– Конечно, но ты опять недотягиваешь… Мы разрекламировали среди богатой элиты артемидовский стиль. Они наживку взяли и активно заглатывают, но ведь мы их не переделали, а только загнали в область моды. Как брюки клеш. Кто их сейчас носит? Да и, если кто наденет, клоуном будет казаться. Те, кто их продавал, сейчас другим торгуют. Очевидная вещь. В нашем случае еще хуже. Поездят они по Европе и поймут, что есть и другое, более близкое к ним по духу и тоже модное. Скажем, под старину захотят жилище оформлять. Посмотри, дома стали, как замки, строить. Этих мы уже сейчас не охватываем. Пока мы всех опередили, но, полагаю, скоро коммерсанты, глядя на наши успехи, станут заполнять нишу. Нас теснить. Если не будем на шаг впереди – затопчут.

– Иными словами, ты предлагаешь начать работать с другими фирмами.

– Конечно. Причем промедление смерти подобно.

– Калеман вряд ли будет рад. Ведь тем самым мы создадим конкуренцию его товарам.

– Думаю, что он понимает неизбежность такого события. Может, поэтому и потащил меня в этот магазин. Напрямую сказать не может. Он ведь сотрудник «Артемиды».

– А как же эксклюзивный договор? Все ведь сегодня построено на нем. Они в Россию обязались продавать только нам, а мы в ответ не должны работать с конкурентами.

– Верно, но как понимать, кто есть конкурент. Надо задать такой вопрос Вольфгангу. Пусть конкретизирует. Например, производитель массивных под средневековье канделябров а-ля рыцарский зал – конкурент? Полагаю, что нет. Или твои любимые поляки производят дешевку, висящую в любом магазине «СВЕТ». Эти-то уж точно не конкуренты.

– Может, и так. Ты что, надумал еще магазин открывать? Со всей Европы светильники свозить? Ты представляешь, сколько для этого денег надо?

– Представляю, но это неизбежность. Иначе потеряем рынок и превратимся в лучшем случае в этакий временно модный салончик. Не забывай еще, что мы втянулись в производство. Георгий обещает к концу года дать продукцию. Грешно его не поторговать в розницу. У нас это в договоре заложено. А деньги… Давай прикинем, что у нас есть… Продажа грузовиков с сопутствующими товарами, склад с торговлей продуктами и одеждой, производство терраблоков. Вернее, его остатки в виде металлоконструкций. Последнее надо в июле, как только погасим кредиты, закрывать. Подожди возражать… Там не за что держаться. Базу по хранению грузовиков перенесем на заводик Александра Павловича, вернее, уже наш заводик, а варить решетки и двери можно где хочешь. Да и прибыли там с гулькин нос. Теперь давай прикинем, что мы можем получить, если закроем склад…

– Ты с ума сошел. Налаженный бизнес. Рентабельный. Я только-только после Серафиминого ухода в него вник. Мы же хотели деньги, которые в варшавском банке накопились, туда в оборотку отдать.

– А сколько там накопилось?

– Тысяч восемьдесят–девяносто долларов. Могу уточнить…

– Не надо. Сейчас не важно, но цифру эту запомним. Так, сколько у нас по продуктам оборотки?

– Порядочно. Тысяч четыреста долларов.

– Эту цифру давай тоже запомним.

– Это же в товаре. Его еще реализовать надо.

– Конечно, можно скидки дать и распродажу устроить. Тысяч триста гарантированно получим.

– Наверное…

– Теперь терраблоки. Саша по товарам на складе и остаткам сырья что имеет?

– Надо уточнять, но у него сплошные неликвиды. Четыре недоделанные установки, куча гидравлических комплектующих, металла, правда, много.

– Не будем сейчас тратить время. Пусть даже сдадим все в металлолом. Десять–пятнадцать тысяч долларов получим и забудем про эту головную боль. Теперь прибыль от двух салонов. Полагаю, что в месяц около пятидесяти тысяч долларов изъять удастся. Предположим, что магазин купим где-то на окраине. Кстати, тот, что я в Кельне видел, вообще черт-те где, чуть ли не за городом. Так вот… Метров четыреста надо брать. Тысяч двести потянет. Мы это можем закрыть варшавскими деньгами и трехмесячной прибылью. За это время если производство и склад закрыть, то тысяч триста–четыреста на обзаведение получится. Вполне достаточно, чтобы четыре-пять фур светильников закупить.

– Ты хочешь все усилия сосредоточить на светильниках? Это по твоей же идеологии в наших условиях опасно.

– Согласен. Грузовики оставим. Там рентабельность огромная. А все остальное закрыть надо. Иначе упустим уникальную возможность стать первыми и, главное, крупными. Пора из детских штанишек вылезать. Повторять фиаско с телефонией недопустимо. Вон как Птушенков на наших костях развился.

– Да, но у нас таких ресурсов не было. Да и… Что вспоминать? Хорошо… А Сашу куда девать?

– Поставим на магазин. Там серьезная работа.

– Предположим, он потянет. А как ты планируешь на зарубежные фирмы выходить? Они тебя, думаешь, ждут?

– Ждать-то ждут. Мы на всю Европу сейчас гремим, но, согласен, это не просто. У меня есть одна наметка. Мне, возможно, составят дополнительную протекцию… Сейчас об этом рано говорить. Мы же ведем гипотетический разговор.

– Знаю я тебя. Если задумал, то…

– Ну-у-у, давай на досуге обо всем поразмыслим. Ты уточни те цифры, что мы прикидывали. Желательно во времени. Да и затраты оцени на основе нашего опыта по салонам. Магазин, считай, как два салона по оснащению обойдется, а купить помещение где-нибудь в районе Преображенки не проблема. Поинтересуйся. Я тоже посмотрю.

– Хорошо. Давай только не будем спешить. Все взвесим. Сломать легко…

– Оставь прописные истины. Я пока вплотную займусь поисками выходов на производящие светильники фирмы, а ты не спеша торопись.

– О-хо-хо. Реформатор. Ни дня покоя. Коль так, я тоже по Польше порыщу. Там чего только не делают.

– Скажи лучше: «Чего только не подделывают». Хотя если серьезно, то мысль верная. Дешевку надо тоже изучить. Думаю, что будут возникать заказы на оборудование домов целиком, а там есть и подсобные помещения… Ладно, давай текущими делами займемся.

– Давай, но я спросить тебя хочу… Правда, что Иван Алексеевич в тебя из ружья стрелял?

– Очухался! Это еще до майских было. Валька, что ли, проболтался?

– Да все предприятие обсуждает. Там же куча сотрудников была.

– Да, могла быть дополнительная реклама, типа царь Иван убивает своего сына в элитарном салоне. Во народ бы повалил.

– Все шутишь!

– А что остается? С него как с гуся вода. На дачу смотался до осени. Может, успокоится за лето, а может, наоборот.

– Что-то надо делать.

– В психушку его не сдашь. Он здоров. В милицию жаловаться на отца я не стану. Буду с этим жить. Можно перестроить общество, да и весь мир, но ум и сердце взрослого, сложившегося человека – невозможно. Он может внешне подчиниться, адаптироваться, но внутри останется тем же. Так и у отца. Ум и сердце его сформировались в сталинской эпохе. Более того, критерии оценки событий, жизненный опыт, убеждения тоже взяты из тех времен. Ведь даже при Брежневе основы построения страны сохранялись. Он же в том строе пережил и любовь, и успех, и многое другое. Я и то все время туда оборачиваюсь. Ностальгирую. Просто я лучше адаптировался, а так мы похожи. Помнишь, кто-то из великих сказал: «Понять – это значит простить». Может, я его и простил.

– Но ведь он мог тебя убить. Как интеллигентный человек так способен поступить?

– Как догматик может быть интеллигентом? Тут другое… Не надо осуждать того, что не можем объяснить. Это касается даже преступлений. Бывают только поступки человека, а человек проявляется по-разному, когда в хорошем, когда в плохом. Интеллигент… Очень размытое понятие. Получил высшее образование, почитал, музыку послушал, в театр сходил – вот и появился интеллигент. Это не так. Вернее, надо уточнить это понятие. Дать ему верное наполнение. Давай оставим эту тему. Вернемся к ней, когда он меня застрелит. Кстати, знаешь, такое со мной уже второй раз. И опять же от Ивана, только тогда Петровича. Помнишь, я тебе рассказывал про охоту. Похоже, что права пословица: кому суждено быть повешенным, от пули не умрет. Давай работать, хватит трепаться.

Возвращаясь домой, Родик вспомнил стихийно возникший разговор с Михаилом Абрамовичем о перспективах светотехнического бизнеса. Он вновь мысленно прокрутил всю логическую цепочку и не нашел в ней существенных изъянов. Решение о ее реализации практически сформировалось, и Родик, наскоро поужинав, начал составлять письмо Экерсону с напоминанием о его обещаниях посодействовать в общении с фирмами, производящими светильники. Зашел он издалека, но закончил указанием конкретных фирм. Он перечитал письмо и остался им доволен. Получалось, что он радеет за более широкий охват российской элиты и свой имидж. Ему было ясно, что Экерсон прочитает между строк, но фиговый листок, прикрывающий личные интересы Родика, выглядел вполне прилично и казался необходимым. Морально же Родик успокаивал себя тем, что выполняет работу для Комиссии совершенно бесплатно и такая небольшая услуга с ее стороны вполне оправданна.

Через день он передал письмо курьеру, с которым опять встретился на складе, куда приехал под предлогом продолжения разговора о сворачивании торговли продуктами и способах их распродажи. Михаил Абрамович, продолжая вяло возражать, все же высказал негативное видение такой перспективы. Родик не стал с ним спорить, полагая, что он и без того вскоре поймет и примет его позицию.

 

Глава 15

Родик вошел в офис и столкнулся с Александром Павловичем. Они не виделись уже несколько месяцев, общаясь лишь по телефону, когда требовалось координировать деятельность по завершению покупки завода и продаже военной одежды.

Родик непроизвольно отметил произошедшие в нем разительные перемены. Куда-то пропала скованность и тот налет социалистической провинциальности, которые бросались в глаза даже при последней встрече, когда производили денежные расчеты по приобретению акций и погашению задолженностей завода по зарплате. Теперь появились уверенный взгляд и солидная осанка. Одежда тоже стала другой. Дешевый мешковатый костюм отечественного пошива, рубашку с топорщащимися углами воротника и невзрачный галстук он сменил на темно-синий клубный пиджак с блестящими пуговицами, джинсы, яркий желтый галстук и светлую рубашку в клеточку. Эти предметы одежды хотя и несколько дисгармонировали, но были куплены явно не на рынке, о чем свидетельствовал не снятый с рукава шильдик с галочкой из двойной радуги, являющийся логотипом какой-то известной фирмы, названия которой Родик не помнил.

Весь его облик ассоциировался с чем-то виденным в зарубежном кино, а его внешнее сходство с Адриано Челентано, усиленное входящей в моду чрезмерно короткой, почти под ноль, стрижкой, довершало комическое впечатление.

Наблюдения и эмоции Родика вылились в удивленную «похвалу»:

– Хорошо выглядите, Александр Павлович. Куда-то собрались?

– Только к вам. Вот с Михаилом Абрамовичем обсуждали перспективы. Все изменения в устав провели. Так что ваше предприятие теперь почти единовластный собственник…

– Разрухи, – продолжил за него Родик. – Надо эти осколки социализма как-то инвентаризировать. Я разговаривал с Георгием Эммануиловичем, он сказал, что прислал к вам своих специалистов, но из-за отсутствия строительной документации они не смогли осуществить в необходимом объеме проектные работы. Теперь требуется обследование. Это долго и дорого, а у нас сроки жесткие.

– Все утеряно. Часть строилась при царе Горохе, а потом в послевоенные годы хозспособом. Вот и результат.

– Причины всегда есть. От этого не легче. Оборудование планируется, как вы знаете, зарубежное. Там гарантии, а они завязаны на соблюдение соответствующих инженерных требований. Не ломать же корпуса. Кроме того, эта работа записана в планах правительства Москвы. Сроки срывать нельзя.

– Моссовет ликвидировали, а Георгия Эммануиловича в Мосгордуму не выбрали. Это не повлияет на финансирование? – вмешался Михаил Абрамович.

– Думаю, что нет. Он человек мэра. А мэр – человек президента. Его Руцкой одним из первых снял. Тот проявил, как и в девяносто первом, преданность. Он теперь прочно сидит. Я такое по Таджикистану знаю. У него какие-то серьезные завязки. Огромные госзаказы. Я интересовался. Думаю, что Мосгордума для него уже слишком слабая организация. Он пойдет выше, а пока для этого зарабатывает деньги, – ответил Родик и продолжил: – Так вот, Александр Павлович, мне кажется, что вы чрезмерно увлеклись продажей военной одежды. Это, конечно, дает вам возможность и себя хорошо одевать, но…

– Родион Иванович, я не злоупотребляю.

– Об этом речи нет, но вопросы заводика вы запустили. Вернее, ничего не делаете. Если так дальше пойдет, то мы окажемся у разбитого корыта и в бешеном убытке. Вы затраченные деньги на покупку акций отрабатывать собираетесь?

– Понятно. Что мне делать?

– Срочно все необходимое для установки производственной линии. Выходите на прямой контакт с Георгием Эммануиловичем, а на этой неделе давайте проведем инвентаризацию. Мы с Михаилом Абрамовичем и нашим главным бухгалтером примем участие. Вы все подготовьте и дайте нам знать, когда приезжать. Два-три дня вам на это. А сейчас давайте займемся отчетами по продажам военной одежды. Что-то я не вижу денег…

Разговор прервал телефонный звонок.

– Черт, поговорить невозможно. Отключить, что ли, его? Я уже от этих всех полупустых разговоров скоро сбешусь. Как какое-то дело начинаешь, так его как прорывает. Тут еще и пейджеры появились. Их еще читай, – возмутился Родик.

– Это тебя они нервирует из-за того, что напоминают о нашей самой крупной неудаче, – заметил Михаил Абрамович.

– Ты бы, Миша, лучше трубку поднял, – парировал Родик. – Скоро даже дети телефоны в карманах носить будут. Вот тогда вообще работать станет некогда.

Телефон смолк, но тут же запиликал опять.

– Возьми уже трубку, – зло выпалил Родик. – Все равно не успокоятся. Может, что важное.

Михаил Абрамович поднял трубку и, выслушав, передал ее Родику:

– Это тебя. Сестра Питкина.

– О-о-о. Еще ее не хватало… Да, слушаю. Что вы говорите? Беда… Попробую кого-нибудь подключить. Как с вами связаться?.. Записал. Перезвоню.

Родик повесил трубку и сообщил:

– Витю арестовали. Обвиняют в том, что у солдата взятку взял. Он в военной прокуратуре, а застукали его с поличным.

– Плохо. И его жалко, и бизнес наш полетит, – отреагировал Михаил Абрамович. – Надо помогать.

– Это ясно. Однако у нас связей в военной прокуратуре нет. Надо через кого-то выход искать. Давай так… Ты с Александром Павловичем все подробно просмотри. Если я быстро не управлюсь, то вечером доложишь. А то мне сегодня еще в салон к Валентину успеть надо. Оставляю вас. Пойду в переговорную обзванивать знакомых. У нас в клубе несколько известных адвокатов числятся. Буду их подключать. Тут времени терять нельзя. Вот жадный, мерзавец. Деньги мешками гребет, так еще и солдат обирает. Свой, правда, мерзавец. Надо выручать.

Родик взял списки членов клуба и бегло пробежался по графе «Род занятий». Адвокатов оказалось шесть. Однако их специализация была Родику неизвестна, а имена столь публичны, что отправлять таких в какую-то военную прокуратуру казалось неуместным. Кроме того, он хорошо знал существующие расценки популярных юристов, которые начинались от пятидесяти долларов в час. Он это постиг совсем недавно при оформлении покупки помещения для салона, когда только за бесполезное присутствие младшего партнера одной из юридических контор при подписании договора у нотариуса Родик заплатил четыреста пятьдесят долларов. Здесь же было более сложное дело. Да еще и уголовное. Поразмыслив, он предположил, что подходящие адвокаты должны быть в первую очередь известны тем, кто ходит на грани нарушения законов, и решил, что помочь может Алексей, но просить его не хотелось из-за опасения возобновления разговора об увеличении крышевой оплаты. Однако другого варианта не просматривалось.

Родик передал по пейджеру сообщение, и Алексей очень быстро перезвонил.

Родик поведал ситуацию, и тот, не задумываясь ответил:

– Есть классный шапиро [28] . Возьмет недорого и ситуацию разрулит. Сейчас я с ним вопросик перетру, а вы пока точно пробейте, где он сидит. Может, фамилии какие известны.

Родик только успел узнать у сестры Питкина точный адрес его пребывания, как перезвонил Алексей.

Получив требуемые подробности, он заверил, что адвокат выезжает и сделает все возможное. Родик сообщил об этом сестре Питкина и возвратился к прерванному разговору. Михаил Абрамович как раз подводил итог трехмесячных продаж военной одежды.

– Адвокат к Виктору поехал. Будем ждать информацию, – ответил на его немой вопрос Родик. – Большего пока сделать невозможно. Как отчет?

– В целом все нормально. Конечно, объем продаж Александра Павловича несоизмеримо меньше, чем был у нас…

– Это почему?

– Думаю, что повлияла передача полномочий от тебя и Серафимы. Доверие покупателей за пять минут не заработаешь, а может, интерес поубавился. Шмоток дешевых много понавезли, а требование, чтобы все на, скажем, стройплощадке единообразно одеты были, потеряло актуальность. Даже школьники давно форму перестали носить.

– Прибыль-то хоть есть?

– Есть. Тут кое-какие взаиморасчеты сделали, и Александр Павлович нам должен восемьсот тридцать семь тысяч с копейками.

– Хорошо. Идите в кассу сдайте.

– Я хотел попросить об отсрочке. У меня некоторые семейные обстоятельства…

– Вообще-то мы бизнесом занимаемся. Такие причины не являются уважительными. Кесарю кесарево…

– Я понимаю. В будущем просить не буду, но сейчас…

– Нет, Александр Павлович, – жестко прервал Родик. – Сначала дело, а потом личное. Вы, полагаю, заметили, что мы с Михаилом Абрамовичем на советских автомобилях передвигаемся, хотя многие наши коллеги на крутых иномарках раскатывают, а зарабатывают меньше. Знаете почему?

Александр Павлович промолчал.

– Мы каждую копейку в оборот пускаем. Пока не до роскоши. Вы же расфуфырились, как петух. В деревне вашей небось уже все судачат. Вы, конечно, человек самостоятельный, но если хотите остаться в нашем коллективе, то ведите себя скромно и живите по средствам. Завтра деньги сдайте в кассу.

Александр Павлович опять промолчал.

– Ясно? – переспросил Родик.

– Да, Родион Иванович. Негде мне взять эти деньги. Потратил…

– Не потратил, а растратил. При социализме за такое тюрьма полагалась. Миш, что будем с ним делать?

– Простим на первый раз. Вычтем из будущей прибыли.

– Я против. За такое надо наказывать. Будем считать, что дали в кредит под сто процентов годовых. Пишите, Александр Павлович, расписку. Когда намереваетесь отдать?

– В августе.

– Ну вот, Миша, прикинь общую сумму. Какого числа в августе?

– К пятнадцатому.

– Хорошо. Запишите еще, что в случае просрочки обязуетесь выплатить штраф в размере одного процента от суммы за каждый день просрочки.

– Очень уж жестоко, – взмолился Александр Павлович.

– Нормально. В следующий раз неповадно будет. Чужой мед горек. Пишите, пишите… Вот и хорошо. Еще совет. Не надевайте клетчатую рубашку с таким галстуком. И вообще, купите для работы строгий костюм. Дресс-код очень важен. Можете его стоимость вычесть из вашего долга. Это будет подарок фирмы. Вы – наше лицо в Дмитровском районе. Скоро, может быть, станете руководить заметным предприятием. Соответствуйте… Михаил Абрамович, у вас к уважаемому Александру Павловичу больше нет вопросов?

– Вроде нет.

– Тогда спасибо. Мы вас больше не задерживаем. Вам далеко ехать, а нам надо еще кое-что обсудить.

– Да-да. Понял. До свидания.

Когда дверь за Александром Павловичем закрылась, Михаил Абрамович осуждающе заметил:

– Ты очень плохо с ним обошелся.

– Наоборот. Этот абориген посчитал себя чем-то вроде, как их теперь называют… нового русского. Не хватает только, чтобы, как Алексей, в малиновый пиджак вырядился и цепь золотую нацепил, а там… Я его еще мягко осадил. Если не исправится, то будем другого искать. Из грязи да в князи. Еще неизвестно, каких он дров в деревне наломал. Мог что-то распродать. Мы же его плохо знаем. Срочно надо все инвентаризировать. Проследи, чтобы мы не забыли это сделать. А сейчас давай посмотрим наши финансовые возможности по Польше в плане разговора об открытии светотехнического магазина. Не забыл?

– Я сделал то, что ты просил. Вот посмотри.

– Это сведения не для чужих ушей. Такие документы не разбрасывай. Польшу светить нельзя. Кстати, ты специалистов по «жучкам» вызывал? – взяв листки, спросил Родик, сделав в воздухе круг пальцем.

– Опять у тебя шпиономания. Давно уже. Я тебе докладывал. Все чисто. Забыл?

– Угу. Не припомню. В офисе я стал редко бывать. Наверное, ты хотел сказать и забыл, а может, у меня последствия сотрясения башки или замотался. Ладно, проехали, но все же давай без озвучивания цифр. Подожди, дочитаю… Что ж, не так плохи у нас дела, а с ГАЗами вообще отлично. Деньжат в банке поднакопилось. Единственно велосипеды и моторы зависли. Почему? Цены наши вроде конкурентноспособны.

– Боятся поляки наших товаров. Нет уверенности, что будет сервис.

– А с ГАЗами такая уверенность есть?

– Там другое дело. Им практически в этом ценовом диапазоне нет конкурентов. Ты же знаешь, нечто худшее из Германии стоит в семь-восемь раз дороже. Полагаю, они берут одну машину для дела, а вторую на запчасти. Кроме того, можно кое-что на них подобрать от других автомобилей, переделать, в конце концов. Да и по Польше такие запчасти бродят. Еще от Варшавского договора остались.

– А с лодочными моторами так нельзя?

– Можно, но игра не стоит свеч. Доплати еще до тысячи долларов и бери «Меркурий». Мощнее, стартер есть, а не за веревочку дергать, надежнее и нормальные гарантии ремонта и замены.

– Понял. Иными словами – попали. Возвращать их оттуда дороже, чем выбросить.

– Примерно. Пусть полежат еще пару месяцев на таможенном складе. Может, что и продастся, а нет, тогда придется забыть о них. Убытки…

– Так, ладно. Теперь московские дела… Со складом все ясно. Сашины железки в расчет принимать не будем. Что удастся выцапать, то и хорошо. Сворачиваем все? Вперед, на покорение светотехнического Олимпа?

– Ох, не знаю. Страшно даже. Закрыть такое…

– Думаю, это правильное решение. Вызывай начальников на завтра. Будем обсуждать.

– Ох, крика не оберемся. Они же живут этим.

– Понимаю, но надо, Федя, [29] надо… Я к Валентину поеду. Сейчас предупрежу.

Родик набрал номер телефона салона. Трубку взял кто-то из продавцов.

– Добрый день, Жмакин. Валентина Георгиевича позовите, пожалуйста.

– Родион Иванович, а его нет. С утра.

– Странно. Мы договаривались, что я после обеда приеду… И не звонил?

– Нет. Мы сами удивляемся.

– Странно. Если появится, то пусть срочно со мной свяжется.

– Хорошо, обязательно передам.

Родик положил трубку и сказал:

– Валентин куда-то запропастился. Наверное, на службе что-то срочное, хотя мог бы как-то связаться. Мы с ним о встрече договаривались, только время не уточнили. Вопросы по салону накопились, да и в клубе ждут его металлоискатели. Уже много желающих клады добывать появилось. Азартные, парамоши. Специальную карту Подмосковья составили. В архивах что-то ищут. Летом в поход собираются, а Валентин у них главный, заодно и подрабатывает. Молодец, всюду успевает. Знаешь, из кладоискательства может выйти большая коммерция. Похоже, законодательство не запрещает старые отвалы кладами считать. Чего в них только нет! Валентин вместе с клубными юристами изучает правовой базис. Представляешь, откопал тонну, скажем, малахита – двести пятьдесят кило твои. Я под Учалами на Урале одно такое место знаю. Можно добыть сотни тонн.

– Все фантазируешь. Ты с этим клубом, как с ребенком, возишься.

– Затея очень полезной оказалось. Теперь отрицать не будешь?.. То-то. Кроме того, хоть какая-то отдушина. На Карибы слетать поискать пиратское золото времени нет, так хоть помечтать. Кстати, и других развлечений там хватает. Ты бы включался, а то работа – дом. Нехорошо так. Отдыхать надо… Ну-ну, не корчи такую рожу. Знаю, о чем скажешь… Живи, как хочешь. Закрыли тему. Хватит лирики. Куда же он делся? Может, у них что-то стряслось? Попробую домой ему перезвонить Дети-то уж из школы прийти должны.

Набрав номер, Родик услышал знакомый голос.

– Ниночка, привет, Родион. Где Валентин?

– Как где? К тебе на работу уехал.

– Когда?

– Рано утром. Еще восьми не было. А что, его нет?

– Я почему-то думал, что он сегодня у себя в части. Наверное, перепутал, – почувствовав, что Нина заволновалась, соврал Родик. – Извини, что побеспокоил. Как твои дела? Что-то давно не виделись.

– Нормально. Что в нашей дыре может быть нового? Работа, дети, муж, телевизор. Заехал бы как-нибудь. Тепло уже. Можем на шашлыки сходить.

– Может, в субботу заскочу. Валентин, думаю, денечек сачканет. Он в салоне все отлично организовал. Ребята его как часы работают… Тьфу через левое плечо, чтобы не сглазить.

– Здорово, буду рада.

– Целую тебя. Привет.

Родик разъединил линию и сказал:

– Миша, что-то я волнуюсь. Валя утром на работу уехал, до сих пор его нет. Как бы чего не случилось. Я Нину успокоил, а сам что-то разволновался. Может, не дай бог, в аварию попал?

– Уже бы знали. Он ведь утром уехал. Трасса людная.

– Не факт. Может, в ГАИ позвонить?

– Давай попробуем, но вряд ли это что-то даст.

– Номер машины я знаю. Интересно, у них единая информационная система?.. Да, что гадать, сейчас все узнаем.

Родик набрал «02» и изложил ситуацию. Ему дали два номера телефонов, по которым можно было получить соответствующую справку. Родик долго дозванивался, но наконец выяснил, что ДТП с участием машины Валентина ни в Москве, ни в Московской области не зарегистрированы.

– Может, поломался где-то по дороге, а телефона поблизости нет, – предположил Михаил Абрамович.

– Вряд ли. Уже почти шесть часов прошло, как уехал. Он человек обязательный и дисциплинированный. Да и Нина его в строгости держит. До ближайшего поста ГАИ пешком дошел бы. Что-то случилось. Есть дни, когда проблемы одна на другую наскакивают. Сегодня, похоже, такой день. Поеду-ка я в салон, а то, не ровен час, и там без Валентина что-нибудь произойдет. Если Алексей будет звонить, переадресуй его на салон. Кстати, знаешь, он мне выставил арендную плату…

– Ты не говорил. У нас там взаиморасчеты, но как их проводить, до конца не ясно. Хорошо, что теперь конкретика появится.

– Не совсем так. Вернее, совсем не так. Он считает, что мы должны платить ему семнадцать тысяч баксов в месяц.

– Что-о? Он рехнулся?

– Нет. Он бьет на то, что мы теперь на совсем другом уровне и за нас надо больше платить и сильнее защищать. Это общая сумма. Все крышевые деньги и аренда. О прибыли больше разговора нет.

– Чушь какая-то.

– Пока он помалкивает, как я понимаю, ему не до нас. Осиное гнездо никак не переварит гибель шершня. Однако предложение было жестким. Ну и слегка шантажировал, объясняя, что может и другим помещение сдать. Понимает, скотина, что нам сейчас менять место невозможно. Видишь, у каждого дела есть два конца. Вначале сэкономили, а теперь сторицей расплачиваемся. Помнишь, ты против собственности выступал. Вот тебе аргумент. Он с нас за год стоимость помещения получит.

– И что ты намерен делать?

– Максимально тянуть время, потом поторговаться и согласиться. Другого выхода не вижу.

– Что останется нам? Это же львиная часть прибыли, а мы на нее рассчитываем при организации третьего магазина.

– Спешно увеличивать оборот надо. Это тоже информация к размышлению применительно к завтрашнему совещанию. Ладно, мысли. Я уехал.

Родик пробыл в салоне до вечера, но Валентин так и не появился. Несколько раз звонила Нина, но Родик сначала что-то невразумительно объяснял, а потом дал указание продавцам сообщать, что его нет, а во всем остальном они не в курсе событий. То же происходило и с сестрой Питкина. Она волновалась не меньше, чем Нина, но и ей Родик ничего ответить не мог. Вечером, когда он дома ужинал, опять позвонила Нина. Окса, не зная ситуации, подозвала Родика. Судя по голосу, она была на грани нервного срыва. Родик как мог успокаивал ее, но сам все больше убеждался, что произошло что-то трагическое. Все же он решил подождать до утра и, если ситуация не прояснится, приступить к активным поискам. Правда, даже с чего начать, он не знал.

От этих размышлений его отвлек звонок Алексея. Оказалось, адвокат уже ознакомился с материалами по аресту. Все произошло на основе заявления солдата. Купюры пометили, фиксация эпизода произведена грамотно. Однако есть надежда, что возбуждения уголовного дела удастся избежать. Адвокат нашел необходимые выходы на прокурора, беседовал с солдатом и надеется за деньги убедить его поменять заявление. Кроме того, он договорился, что Виктора Григорьевича завтра отпустят под подписку о невыезде. В заключение, как и опасался Родик, Алексей предложил как можно быстрее встретиться и продолжить начатый более месяца назад разговор, прерванный печальным известием, в результате которого многое изменилось и поэтому решать надо срочно.

Родик, рассказав об исчезновении Валентина, попросил повременить до прояснения ситуации. Алексей не возражал, но попросил больше двух-трех дней не тянуть, поскольку у него очень сложная ситуация. Родику было любопытно, про какие проблемы говорит Алексей, но уточнять он не стал, а просто распрощался, заверив, что готов к разумным компромиссам.

На фоне тревожных событий с Валентином позитивная информация по поводу Питкина порадовала Родика, и он, перезвонив его сестре, передал суть состоявшегося разговора. Та, похоже, несколько успокоилась. Родик решил, что волнений для одного дня достаточно, и с чувством опустошенности пошел спать. Ночью ему снился Валентин, почему-то сидящий в тюремной камере с облезлыми и грязными стенами. Он непрерывно крутил диск телефона, висевшего рядом с зарешеченным окном, но в трубке раздавались очень громкие короткие гудки. Валентин жал на рычаги и набирал снова. Тут вдруг возник Питкин, загородив своим огромным телом Валентина. Родик пытался его отодвинуть, но тот только выкрикивал: «Сволочи!», – и размахивал толстыми ручками с маленькими пальчиками. Подойти к Валентину никак не получалось. Питкин всем телом наваливался так, что становилось трудно дышать.

С этим ощущением он проснулся. Посмотрел на будильник. Была половина пятого. В голову Родика пришла только одна мысль: впереди еще более трех часов отдыха. Он закрыл глаза и вскоре погрузился в странное состояние между сном и явью. Такое с ним происходило часто, если он пытался заснуть посреди ночи или очень рано утром. Так он просуществовал до сигналов будильника, воспринятых им как некое избавление. Он быстро вскочил и пошел умываться. Бреясь, Родик понял, что Валентин так и не появился, иначе Нина бы позвонила. Он с тяжелым предчувствием поплелся в столовую и набрал номер его домашнего телефона. Нина ответила мгновенно. Вероятно, просидела у телефона всю ночь.

– Привет, это я, – бодро сказал Родик. – Часика через два приеду к тебе.

– Зачем? – спросила она тихим голосом, в котором, как показалось Родику, звучало отчаянье.

– Не знаю. Будем думать. Может, в милицию сходим, – честно признался Родик.

– С ним что-то ужасное случилось. Я чувствую.

– Не паникуй раньше времени. Может, куда забрали. Время-то какое. Ну давай не греть провода. Я скоро буду.

Родик быстро закончил туалет, позавтракал, забрал все имеющиеся в доме деньги и, предупредив Михаила Абрамовича, поехал в Нахабино.

Двигаясь по просыпающимся московским улицам, он обдумывал возможные причины исчезновения, но, кроме криминальных объяснений, в голову ничего не приходило. Выехав на шоссе, он сосредоточился на поиске машины Валентина или следов какой-нибудь аварии. Однако это ни к чему не привело. Лишь один раз он заметил на обочине очень похожую «восьмерку», но при ближайшем рассмотрении номер оказался другим.

Подъехав к подъезду дома, где жил Валентин, Родик уже не сомневался, что надо обращаться в милицию. Поднимаясь на третий этаж, он планировал свое общение с Ниной, но, увидев ее, растерялся. Она выглядела даже хуже, чем он предполагал. Растрепанные волосы, полустертый вчерашний макияж и покрасневшие, полные грусти глаза изуродовали эту миловидную женщину до неузнаваемости.

– Так… От того, что ты будешь себя изводить, ничего не изменится, – строго, чтобы скрыть свои чувства, заключил Родик. – Быстро приводи себя в порядок. Аварий на пути его следования, как я тебе еще вчера говорил, не было. Сейчас я в этом сам воочию убедился. Значит, возможно, его задержали или в больницу, не дай бог, попал, да мало ли что бывает на дороге.

– Он ничем не болеет, водит очень аккуратно. Он же профессионал. Всю жизнь с машинами. Ты-то знаешь…

– Все. Давай не будем гадать. Причипуривайся и поехали. Начнем с милиции.

– Хорошо. Иди на кухню чай попей. Я быстро…

В милиции Родик подошел в дежурную часть и изложил сидящему за стеклом капитану ситуацию.

– Когда он пропал? – спросил тот.

– Считайте, сутки…

– Мало. Может, найдется. Мы обычно ждем трое суток, а вообще-то месяц. Чаще всего бегуны через месяц объявляются.

– Тут не тот случай. Он уехал на машине, известно куда, все вещи дома, в семье все благополучно, он действующий подполковник, не алкаш какой-то…

– Чего только не бывает. Приходите дня через два. Примем заявление.

– Заявление мы сейчас напишем. Вы любое заявление принять обязаны.

– Пишите. Все равно сейчас этим заниматься некому. Только подробно укажите все его реквизиты, особые приметы и прочее.

Родик помог Нине составить заявление. Капитан нехотя зарегистрировал его в каком-то журнале.

– С кем я могу переговорить? – спросил Родик.

– Я же пояснил. Заниматься некому. Из начальства только зам по следствию. Это не по его столу. Хотя зайдите, если он не занят, примет.

– Какой кабинет? Как его зовут?

– Второй этаж. Четвертый кабинет. Николаем Владимировичем его кличут. Дамочку с собой прихватите.

Поднявшись на второй этаж, Родик без труда разыскал нужную дверь и, усадив Нину на обтрепанный стул, постучавшись, вошел в кабинет.

У окна за письменным столом сидел молодой человек в неопрятном растянутом серо-зеленом свитере. Он посмотрел на Родика и поинтересовался:

– По какому вопросу?

Родик изложил ситуацию.

– Что вы хотите от меня? – спросил он.

– Действий. Жена его тут в коридоре в полувменяемом состоянии. Уверен, что произошло что-то серьезное. Для начала хорошо бы проверить по милиции и медицине не попадал ли. Да что я вас учу…

– В оэрче никого нет. Так что, как говорится, приходите завтра…

Родик достал банковскую стотысячную упаковку и, положив ее на стол, попросил:

– Поработайте, Николай Владимирович.

Молодой человек помотал головой. Потом, пристально посмотрев на Родика, взял деньги и сказал:

– Хорошо. Побудьте в коридоре. Я наведу справки.

Родик вышел и молча устроился рядом с Ниной. Вскоре дверь открылась, и милиционер пригласил их зайти.

– Что могу сказать? – начал он. – По задержаниям он не числится, в медицинские учреждения не попадал, в том числе и в морги. Машина его нигде не светится. Тут плоховато описаны его особые приметы, в чем был одет. Давайте уточним…

Нина, стараясь совладать с подступающими слезами, стала описывать внешность и приметы Валентина. Потом, порывшись в сумочке, достала их семейную фотографию. Милиционер все записал, взял фотографию и опять попросил их выйти. На этот раз он сам появился в коридоре и, не глядя на Нину, сообщил:

– Причин для волнения пока не вижу. Похоже, что среди неопознанных трупов его тоже нет. Может, загулял?

Нина с ненавистью посмотрела на молодого человека, но ничего не сказала.

– Вы, гражданочка, не злитесь, – примирительно объяснил он. – Мы всякие версии анализируем. Работа такая. Вы его личные вещи дома осматривали? Ничего не пропало?

– Все на месте, – с досадой ответила она. – Даже удостоверение личности он вчера забыл. При нем только права были. Еще про деньги спросите… Денег тоже не брал… Да случилось с ним что-то страшное… Чувствую я.

– Так. А каких-нибудь особых событий в последний месяц не происходило?

– Нет, все как обычно.

– Что я еще могу сделать? Подождать надо. Вдруг объявится.

– Нина, посиди здесь. Николай Владимирович, давайте зайдем в кабинет, – попросил Родик и, когда дверь за ними закрылась, обратился к милиционеру: – Я заплачу сколько надо. Давайте трассу обследуем. Полагаю, в Москве с ним ничего, о чем мы бы сейчас не знали, произойти не могло. Там людно, а на трассе, сами знаете, что угодно… Время-то такое…

– Это следственно-оперативную группу надо создавать, собаку заказывать. Да он мог в Москву как угодно поехать. Вы хоть примерное место на трассе указать можете?

– Конечно нет. Знаю только его маршрут по Волоколамке. Его надо обследовать.

– Это практически невозможно.

– Я же сказал, что оплачу. Соберите людей, и давайте прочешем прилегающие к шоссе заросли.

– Невозможно это. Месяц потребуется. Надо ждать. Все тайное рано или поздно становится явным. Может, еще вернется…

– Вы просто его не знаете. Не такой это человек. Боюсь, что Нина права, большое несчастье произошло. Давайте хоть частично трассу обследуем. Не так там много укромных мест. Я сегодня, пока ехал, приглядывался. В основном поля и деревни. Давайте выборочно посмотрим. Нельзя бездействовать. Может, еще не поздно.

– Мог он кого-нибудь подсадить по дороге?

– Если только знакомого. Зарабатывает он хорошо. Да и по убеждениям халтурить не станет, а вот остановиться и помочь кому-то вполне мог или его… Машина у него свежая, могли покуситься. Я все оплачу…

Милиционер поднял трубку телефона, набрал несколько цифр и, подождав соединения, спросил:

– Кто там у тебя сегодня патрулирует? Ясно… Вызови их сюда. С кинологами свяжись. Пусть кто-нибудь с собачкой подъедет. А Федорыч где? Пусть ко мне зайдет минут через пятнадцать.

– Спасибо, Николай Владимирович…

– Не надо благодарить. Делаем бесполезное дело, но, как вы верно подметили, время смутное. Зарплату нам смешную платят. Да и ту нерегулярно. Жена запилила. Давайте займемся удовлетворением ваших обреченных на провал фантазий. Решим так: если ничего не обнаружим, оплатите каждому по тридцать тысяч. Нас будет пятеро. Имейте в виду, что это не взятка… Могут, конечно, наказать, но за такую вонючую работу никто уже не держится. Ждите. Часика через два-три поедем. Дамочку рекомендую домой отвезти, и какую-нибудь вещь вашего друга прихватите. Только незаметно для домашних.

– Еще раз огромное спасибо. Не беспокойтесь, от меня у вас неприятностей не будет. Я умом понимаю, что толкаю вас на неразумные с профессиональных позиций действия, но не могу иначе. Поймите меня. Это мой друг и ценнейший сотрудник. А потом предчувствие…

– Я вас понимаю, но готовьтесь к холостому выстрелу. Да… Вот еще что. Искать будем только сегодня. Завтра я ничем вам помочь не смогу. Убываю в командировку. А вот и основной поисковик… Проходи, Федорыч… Тут товарищ работенку подкинул. Левую… Друг его пропал вчера. Просит по трассе пошукать. На машине он был. Вот почитай…

– Глупость это…

– Ясно, но платит… Ты трассу лучше всех знаешь. Давай уважим человека.

– Ты начальник – приказывай. Только глупость это.

– Прогуляемся. Воздухом свежим подышим, а то в нашей затхлой атмосфере…

– Что, всю трассу до Кольцевой шерстить? За неделю не управимся.

– Нет. Задача только на сегодня. По укромным местам проедемся. Может, в лесок заехал, может, телку подцепил… Да мало ли что… Товарищ по тридцатке на нос обещает.

– Территория-то чужая.

– А мы в неофициальном порядке.

– Нарвемся. Вдруг чего найдем на чужом поле.

– Тогда товарищ заявление от себя делать будет, что, мол, случайно, а мы на пикнике. Или как еще. Гадать не будем. Сориентируемся по месту.

– Ох, попадем.

– Да уж давно попали. Еще когда сюда служить пошли. Если что, на меня вали. Мол, приказал… Я все едино увольняться надумал.

– Извините. Я поеду Нину домой отвезу, – вмешался Родик.

– Увозите ее. Нам еще истерики не хватало. У вас на это времени с избытком. Раньше двенадцати не тронемся. Не забудьте взять что-нибудь из вещей пропавшего.

 

Поиски шли уже четвертый час. То на машинах медленно двигались вдоль обочины, то останавливались и с собакой обследовали усыпанные прошлогодней листвой заросли. Ничего подозрительного обнаружить не удалось, хотя проехали добрых две трети пути. Родик сначала участвовал в поисках, но вскоре понял, что проку от него никакого, и стал оставаться за рулем своей машины, в которой ехали помимо него Николай Владимирович и пожилой милиционер, которого все величали Федорычем. Остальные вместе с собакой разместились в милицейском уазике и следовали за ними. Федорыч, поворачивая, по одному ему известному принципу выбирал места остановки и путь следования группы.

Родиком овладела некая тупая апатия, вынуждающая его не вступать в полемику со спутниками и с несвойственной ему покорностью подчиняться происходящему.

Он даже сразу не понял, в чем дело, когда во время очередной остановки подошел Николай Владимирович и постучал в окно. Родик опустил стекло и вопросительно посмотрел на него.

– Пойдемте, – предложил тот.

У Родика замерло сердце и ноги стали ватными. Он вышел из машины и последовал за милиционером. Вскоре он увидел всю группу, стоящую полукругом метрах в ста впереди около зеленеющего молодой листвой кустарника. Родик все понял, но не хотел в это верить.

Он сразу узнал Валинтина, хотя тот лежал ничком. Никаких следов насилия он не заметил и глупо спросил:

– «Скорую» вызвали?

– Он уже окоченел, – пояснил Федорыч и аккуратно перевернул Валентина на бок так, чтобы Родик увидел восковое лицо с прилипшим к виску прошлогодним листом.

Родик потом долго не мог забыть устремленный на него остекленевший взгляд голубых глаз Валентина.

– Это он? – спросил Николай Владимирович и, наклонившись, смахнул лист.

Родик кивнул и отупело проследил, как Федорыч укладывает тело в прежнее положение. Потом отошел так, чтобы не видеть почему-то притягивающий его внимание затылок друга.

– Так, Федорыч, чья тут территория?

– Это Красногорска. Предупреждал ведь.

– Ничего страшного. Уазик отпускаем. Пусть едут и сообщают. А мы здесь останемся. Объясним как-нибудь. Они нам, конечно, за висяк спасибо скажут.

Родик слушал эти разговоры, а сам почему-то думал только о том, как он сможет сообщить о случившемся Нине.

Все последующие события слились для Родика в беспрестанную череду вынужденных действий. Он наблюдал, как приехало несколько милицейских машин, что-то измеряли, фотографировали, потом появился рафик с красным крестом и люди в белых халатах погрузили в него носилки с накрытым белой простыней телом Валентина. Родика дважды опросили и пообещали вызвать повесткой. Потом все разъехались, а он долго сидел в своей машине, не решаясь развернуться и возвратиться к Нине. Начало смеркаться, и он, собравшись с духом, двинулся в сторону Нахабино. Тут раздался сигнал пейджера. «Позвони мне. Миша», – прочитал Родик.

«А то я не знаю, – зло подумал он. – Откуда? Надо в город ехать. Небось все телефоны-автоматы переломаны, а от Нины звонить…»

Он поймал себя на мысли, что просто ищет причины для откладывания разговора, интуитивно не желая говорить о случившемся.

Въехав в плохо освещенный городок, он стал кружить в поисках телефона-автомата или почты. Ничего похожего не попадалось. Зато знакомое здание милиции то и дело возникало в поле зрения. Считая необходимым рассчитаться с милиционерами и надеясь позвонить, а может, чувствуя потребность в людском общении, он припарковался и, потоптавшись, зашел. В дежурной части находился тот же капитан. Он, вероятно, был уже в курсе дела, поскольку беспрепятственно пропустил Родика. Дверь кабинета Николая Владимировича оказалась запертой, и Родик уже направился к лестнице, когда его окликнули:

– Что вас привело опять к нам? Все вопросы теперь к красногорским коллегам.

– Я кое-что обещал, Николай Владимирович…

– Это в случае бесполезной работы. А тут… Так что вы ничего не должны. Скорее я вам.

– Вы правы, что работа оказалась… другой. К сожалению. Все равно я вам очень благодарен. Вот возьмите. Валю помяните… Позвонить можно?

– Пожалуйста. Проходите. Вот этот аппарат.

Родик набрал номер телефона офиса, но там никто не отвечал. Посмотрев на часы, понял, что Михаил Абрамович уже дома.

– Миш, привет, – услышав знакомый голос, произнес Родик и, не дав возможности ему ответить, сообщил: – Валентин погиб.

На другом конце линии воцарилась тишина.

– Ты где? – наконец спросил Миша.

– В Нахабино. В милиции. Надо Нине как-то сообщать.

– Может, мне приехать?

– Думаю, что да. Я один к ней идти не решаюсь. Тянуть тоже нельзя. Она от милиции узнает. Хуже будет.

– Выезжаю. Где тебя найти?

– Я около здания овэдэ тебя подожду. Запиши адрес…

– Да, тяжелая у вас миссия, – посочувствовал Николай Владимирович.

– Не то слово. Даже не представляю, как ей сказать.

– Хотите выпить?

– Хочу, но за рулем. Недавно слово себе дал. Спасибо за все. Пойду я. Скоро мой зам подъедет. Вдвоем легче.

– Вы ее одну не оставляйте.

– Конечно. Родственников у них тут нет. Попробуем ее с собой в Москву на эти дни взять, а детей здесь к кому-нибудь из их приятелей пристроить. Как долго судебно-медицинская экспертиза будет делаться?

– Там не быстро. Ей еще опознание предстоит.

– Ужас. У меня до сих пор в голове не укладывается. Он был такой… такой безобидный и доброжелательный человек. Кому он помешал?

– Застрелили его сбоку. Кому-то машина, вероятно, потребовалась. Следствие покажет.

– Да-а-а. Спасибо вам, не буду отрывать от дел.

Родик вышел на улицу. Стало совсем темно. Он опять подумал о Нине, которая, вероятно, мечется в неизвестности и задал себе вопрос: «Лучше ли ей станет, когда она все узнает и осознает, что навсегда лишилась дорогого человека?»

Ответа на этот вопрос он найти не мог. Таких неожиданных потерь он в своей жизни не испытывал. Смерть матери, явившаяся самой большой утратой, была закономерным концом ее болезни, длившейся почти три года. Когда же это случилось, Родик все равно испытал крайнее опустошение, которое ощущается до сих пор. По его телу пробежал болезненный озноб от мысли о том, во что он через некоторое время должен ввергнуть Нину. Странно, но такие переживания почти заглушили чувства собственной потери друга и компаньона. Это осознание придет к нему потом, когда будет организовывать похороны, выражать свои чувства около могилы, выпивать на поминках.

 

Глава 16

Совещание было назначено на десять утра, но большинство приглашенных руководителей подразделений пришли раньше и кто слонялся по офису, кто курил на лестничной площадке. Родик, Михаил Абрамович и Саша Углов, устроившись в переговорной, молча дожидались назначенного времени.

Темой предстоящего обсуждения являлось давно запланированная Родиком коренная реорганизация предприятия, решение по которой он принял еще до смерти Валентина. Сейчас же к намеченным тогда мероприятиям добавились не терпящая отлагательств замена погибшего руководителя основного направления бизнеса и связанная с этим корректировка запланированных Родиком кадровых перестановок. Такая повестка дня и заставляла партнеров молча размышлять.

Родика мучили сомнения в правильности того, что он хотел предложить, хотя вчера весь вечер анализировали эту проблему с Михаилом Абрамовичем и как ни рядили, а выход был только один: поставить на место Валентина Сашу Углова. Все другие варианты, от поиска кого-то на стороне и до выдвижения одного из менеджеров или продавцов, не выдерживали даже поверхностной критики. Согласится ли Саша на это, а самое главное – справится ли, было неизвестно, но одно являлось фактом: на него можно во всем положиться и как на учредителя, и как на технически грамотного инженера, и как на организатора, знающего специфику предприятия.

Еще раз обдумывая это, Родик испытующе посмотрел на Михаила Абрамовича и Сашу Углова. Сашу он не видел со своего дня рождения. Вообще встречаться они стали редко. Все же та давняя ссора, устроенная женой Саши, и последовавшая за ней долгая разлука не прошли даром. Дружба, что связывала их в детские и юношеские годы, полностью не восстановилась. Временами Родик жалел о своей попытке склеить эту разбитую чашку, пригласив Сашу стать его партнером. Саша, похоже под влиянием жены, все болезненнее воспринимал Родиков начальственный диктат. Часто из-за пустяков пускался в длительные дебаты, а потом с обиженным видом соглашался. Родик в таких случаях долго переживал, но менять свое поведение считал вредным для дела. Судя по Сашиному виду, Миша ему рассказал о намерениях Родика, и тот, вероятно, уже принял какое-то решение.

Родик посмотрел на часы и пригласил всех рассаживаться. Подождав, пока суета затихнет, сказал:

– Повод для нашего совещания, а можно его назвать и расширенным собранием учредителей, вам известен. Начнем с самого тяжелого, Валентина не вернуть, и жизнь движется вперед. Мы должны предпринять все возможное для минимизации ущерба от его ухода. Все печальные обязанности мы выполнили. Похороны и поминки организовали. Памятник я заказал в Челябинске-70. Сделают из отборного белого мрамора. Все расходы мы взяли на себя. Полагаю, никто не возражает. Нине на первое время материальную помощь я выделил, да и командир части, где служил Валентин, старается. Что-то они там оформляют типа пенсии. Будем ей и в будущем помогать. Как – не знаю. Надо нам всем подумать. Нина даже эти-то деньги не брала, пока я не соврал, что это невыплаченная Валентину зарплата. Может, для нее работу какую-нибудь придумать необременительную типа надомной? Не знаю… Теперь о возникшей проблеме. Давайте сегодня говорить коротко, конкретно и без обиняков. Единственная кандидатура на его место – ты, Саша. Высказывайся, но постарайся без эмоций. Полагаю, все осознают вынужденность этой меры.

Саша помолчал, а потом спросил:

– А как быть с моим производством?

– Есть предложение его ликвидировать, – ответил Родик.

– Как это? – изумился Саша.

– Людей трудоустроить, цех закрыть, складские запасы попробовать распродать, оборудование перевезти на склад, который у нас в связи с приобретением Дмитровского завода появился. Транспортников туда же.

Послышались удивленные возгласы.

– И когда ты это собираешься сделать? – спросил Саша.

– Независимо ни от чего – вчера.

– А со мной вы согласовать не посчитали нужным?

– Миша тебе должен был основные моменты доложить, а согласуем тонкости позднее. Широкое обсуждение мы планировали на той неделе, но беда с Валентином поломала планы. Пришлось в рабочем порядке переносить на сегодня хотя бы принципиальные вопросы. Чтобы тебе было не обидно, знай – это решение окончательно принято только вчера, во многом инициировано гибелью Валентина и необходимостью твоего перехода на его место.

– А почему производство нельзя перевести на Дмитровский завод?

– Можно, но, во-первых, там нет квалифицированных рабочих, во-вторых, завод приобретен для других целей и свободных площадей, вероятно, не будет, в-третьих, я не вижу экономической целесообразности. Опять рождать мертвого ребенка?

– Ну хоть направление по решеткам и дверям оставил бы. Они могут и без меня функционировать. Там бригадир толковый. Зачем рушить налаженное?

– Критерий – рентабельность. Всего охватить нельзя. Поэтому перспектива только у светильников. Этому масса доказательств. Мы можем захватить рынок и превратиться в крупное предприятие, а решетки – коленочное производство, не имеющее будущего. Мы намереваемся открыть третью, и теперь уже крупную точку сбыта светильников. Об этом сегодня поговорим. Сейчас ты должен согласиться или нет, но имей в виду: закрытие твоего производства не обсуждается. Это мое решение, как генерального директора. Михаил Абрамович со мной солидарен. Так что и среди учредителей за это большинство. Твои же эмоции мне понятны. Постарайся их заглушить.

– А когда мне приступать к салонам?

– Вот это уже конструктивно. С завтрашнего утра.

– Как так? А кто будет заниматься… э-э-э ликвидацией производства? Это ведь серьезно. Так нельзя.

– Я сам. Если возникнут вопросы, то между делом на них ответишь.

– Ну вы даете!

– Так получилось. Форс-мажор, если хочешь.

– Хорошо, я подчиняюсь.

– Отлично, вот приказ, подписывай, что ознакомлен и принял к исполнению. Заметь, зарплата у тебя будет существенно выше, чем была, но оборот ты должен хотя бы сохранить.

– Об этом говорить рано. Я слабо представляю будущую работу. Где подписывать?

– Здесь… Все. Можешь один экземпляр взять себе. Завтра в десять жду тебя в салоне на Садовом. Теперь, Миша, по твоему столу… Склад на ближайшее время полностью берешь под себя. В целом это уже де-факто случилось. Теперь подписывай де-юре… Угу, хорошо… Как договорились, склад будем перепрофилировать на светильники. Постепенно, в течение трех месяцев. Там уже есть некоторое количество этой продукции, но ею занимался Валентин. Теперь придется тебе их учитывать. Задача непростая. Там тысячи наименований, но у нас есть для этого компьютерная программа. Освоишь?

– Постараюсь. Вопрос: кто будет вбивать исходную базу?

– Подбирай серьезного человека и заодно готовь его на начальника склада. Если смотреть на перспективу, то тебе надо будет возглавить новый магазин и, соответственно, думать о том, кто тебя заменит на складе. Естественно, остальные функции как моего зама за тобой сохраняются. Вопросы есть?

Все, кроме Михаила Абрамовича, продолжали подавленно молчать, а он спросил:

– Мне не ясно, что значит «перепрофилировать»? Мы с тобой обсуждали прекращение торговли продуктами. Я предполагал с этой обузой за две недели распрощаться. Рассчитывал только с неликвидами повозиться. Они зависнут, даже если их уценить и разумно произвести списание, что не займет много времени. Зачем три месяца объединять светильники и продукты? Мы обалдеем.

– Сначала подписываешь, а потом спрашиваешь. Молодец. Поясню… Быстрее я светильники не закуплю и магазин не подготовлю, поэтому надо гасить бизнес постепенно. А то слишком много потеряем. Неизвестно, что проще – закрывать старый или открывать новый бизнес. Вот и будешь товары с высокой рентабельностью пополнять, другие – ликвидировать. В общем творчество: ассортимент поддерживать, неуклонно его сокращая. Единство и борьба противоположностей. Попробуй с Серафимой проконсультироваться. Она на новом месте хоть и занята, но никогда не откажет. У нее громадный опыт. Меня подключай. Коллектив склада готов к переходу на светильники. Проведи учебу.

– С Серафимой я постоянно консультируюсь. Она помогает. Может, даже еще вернется. Тогда проблема с завскладом отпадет.

– Что, есть такие сведения? Я ее давно не видел.

– Возможно. На этой ее автобазе проблема на проблеме. Она даже исхудала. Говорит, что ни днем ни ночью покоя нет.

– Она это любит. Полагаю, не вернется. Я ее знаю. Однако сейчас не об этом разговор. Завтра сначала я заеду в салон. Представлю Сашу, а потом к тебе. Обмозгуем вместе. Подготовь мне данные о реализации каждого товара за последние полгода. Есть у меня одна идейка, как закруглиться с минимальными потерями. Еще вопросы есть?

– Когда писать заявления по собственному желанию? – спросил молчавший до этого главный конструктор и Сашин заместитель.

– Не торопитесь. Я же сказал, что лично буду сворачивать производство. Постараюсь всех трудоустроить в других подразделениях. Вот вам хотел предложить возглавить сервисную службу. Там масса сложнейших инженерных задач. Да и зарплата хорошая.

– Спасибо, но я буду искать другую работу.

– Товарищи, давайте не рубить сплеча и не бежать впереди паровоза. Берите пример с бригадира водителей. У него положение самое сложное, а он не паникует. Так, Юра?

– Родион Иванович, мы к перемещениям привыкли… На дороге ведь живем. Как-нибудь приспособимся.

– Ответ мужчины. Окса, а у тебя по бухгалтерии ясность есть?

– Нам что светильники, что продукты. Денег бы хватило, а балансы мы создадим.

Воцарилась отчужденная тишина. Родик впервые почувствовал отсутствие контакта с коллективом, и ему стало неуютно. Подавляя это чувство, он резюмировал:

– Вот и чудненько. Молчание – знак согласия. Каждый понедельник в десять оперативка… На производстве с завтрашнего дня буду на твоем, Саша, месте работать. Всем спасибо. Прошу остаться Сашу и Мишу, остальные свободны. Жду от всех взвешенных предложений по реализации принятых решений. Ну и донесите все услышанное до подчиненных.

Родик встал и попрощался с каждым, а затем закрыл дверь и, пока возвращался на свое место, еще раз проанализировал в уме придуманную им схему легализации отношений с Комиссией, вынуждающих на конспиративную ложь, и продолжил:

– Открытие и раскрутка третьей, и, как я считаю, основной точки продаж является на ближайшее полугодие нашей главной задачей. Предполагаемое вложение средств огромное – почти шестьсот тысяч долларов. Мы идем ва-банк. Отставим в сторону деньги. Тогда мероприятие состоит из двух основных частей: оснащение помещения и обеспечение товарами. Первая часть трудоемка, но не является принципиальной проблемой. Предложений о покупке помещения масса, а оборудовать его мы уже научились. Вторая же часть принципиально сложна. Надо наладить отношения с руководством нескольких десятков фирм, в основном итальянских. Они мне известны. Вот ознакомьтесь… Находятся они в основном в Венеции и Милане, есть адреса, номера телефонов, факсов, и, конечно, они о нас уже слышали, но как смотрят на российский рынок, неизвестно. В общем, нужен личный контакт, как с Калеманом. Ехать к ним наобум можно, но не хочется. Письма разослать им, конечно, необходимо, и завтра, после твоего, Саша, представления коллективу, мы этим займемся. Однако полагаю, что этого совершенно недостаточно.

– Надо попросить Вольфганга, – предложил Михаил Абрамович. – Он всех знает.

– Может, он и не откажет, но мы поставим его в неловкое положение, как сотрудника фирмы, составляющего ей же конкуренцию. Ты сам мне недавно об этом говорил. Гимонди – человек неуравновешенный. Узнает, может и выгнать. Нам это надо? Есть у меня другой вариант. Тут через клуб я познакомился с одним иностранцем. Он, по моим сведениям, известный в Европе экономист, профессор какого-то университета, консультант ряда фирм. Мы разговорились, и он предложил свои услуги. Зовут его Майкл Экерсон.

– Что-то я такую фамилию слышал, – заметил Михаил Абрамович. – Действительно есть польза от твоего клуба. Он хочет выступить в качестве посредника?

– Не знаю. Это я его надоумил. Взаимоотношения не обсуждались. Вероятно, что какие-то ответные услуги потребуются. В общем, я передал ему список интересующих нас итальянских фирм. Он как раз уезжал в Италию на какой-то экономический форум. Вот жду от него известий. Обещал факс или письмо прислать. Если выстрелит, то мне срочно надо будет собираться в Италию. К этому надо подготовиться. Во-первых, необходимо сделать заранее визу. Миша, напечатай на чистых бланках, которые передал Вольфганг, приглашение. Образец у тебя есть. Подам на немецкую визу. Это пара недель.

– Тебе же надо в Италию, – удивился Михаил Абрамович.

– Поеду через Германию. Заодно заскочу к Вольфгангу.

– А-а-а. Ясно. Завтра же сделаю.

– Это просто. Во-вторых, ехать с пустыми руками плохо. Фолдоры Вольфганг еще не издал, да и вручать их неудобно по тем же соображениям, что и его привлекать. Надо сделать экземпляров двадцать–тридцать своих. Упор дать в них на наше положение на рынке. Фотографии салонов, отзывы в прессе. В общем, такую развернутую визитную карточку. Это Сашина работа, но, Миша, пока поручаю тебе. Пойми, он сейчас с ней не справится. Ему надо в курс дела входить, а ты все знаешь. Потерпи. Привлечешь наших презентаторов. Они с типографскими вопросами помогут. А твоя шпилька по поводу клуба лишена логики. Прок от него огромный. Это наша самая большая витрина. Почти любой из элиты, когда заходит разговор о том, где светильник приобрести, мою фамилию называет. Это знаешь, как при социализме Елисеевский гастроном. Кстати, сегодня в клубе концерт. Лейтенант и Майор наприглашали кучу знаменитых артистов. Пошли все вместе, ты, Миша, Инну возьми, а ты Саша – Свету. Проведем приятный вечер, развеемся. Шведский стол на халяву, выпивка, правда, за свой счет. Настроение, конечно, после похорон не лучшее, но жизнь продолжается. Мне-то во всех случаях надо быть. Приглашаю.

– Ты там метаться будешь. Знаю я, – усомнился Михаил Абрамович. – Да и Инна сегодня к дочке поехала.

– А я бы сходил, – оживился молчавший до этого Саша. – Только без Светки. Ты скажешь, что у нас деловая встреча.

– Нет проблем. Там действительно будет деловая встреча с Алексеем. Мы договорились поставить все точки над «и» по поводу платы за помещение. Ты, Саш, не в курсе. Он требует пересмотреть наши отношения и платить ему фиксированную сумму, в которую войдет в том числе и аренда за салон на Садовой. Тебя это напрямую теперь касается.

– На чем ты будешь настаивать? – поинтересовался Михаил Абрамович.

– Думаю, десятки ему хватит. Это в два-три раза больше аренды и его доли в прибыли. Поторгуемся.

– Бандиты так много просят? – удивился Саша.

– Он требует почти в два раза больше…

– А за что?

– Хм, – иронично посмотрев, многозначительно произнес Родик и пояснил: – Крышевые деньги плюс аренда за помещение. Ты разве не в курсе?

– Слышал, конечно, но значения не придавал. Огромная сумма…

– Теперь будешь постигать правила коммерческой игры. Это не все, кому приходится платить. Зарос ты мхом на производстве. Отстал от жизни. Так идете на концерт?

– Я пас, – ответил Михаил Абрамович.

– А я пойду.

– Отлично. Могу тебя с собой забрать. Я, правда, не к началу, а раньше, но ничего. Заодно со всеми там познакомишься. Может, вступить в члены клуба захочешь. Да и по роду твоих новых обязанностей это не помешает. Пусть тебя наши клиенты видят. У тебя свободных более двух часов. Попей чайку, каталоги светильников полистай.

– Я лучше пока составлю тебе справку по производству. Думаю, пригодится.

– Хорошая мысль. Кстати, Миша, один вопрос у нас выпал. Надо деньги из Варшавы доставить. По помещению аванс придется давать.

– Надо самим ехать. Сумма большая. Янек не повезет, да и в банке они.

– Естественно, одному тебе опасно. А у меня паспорт будет в германском посольстве. Может, визу начать оформлять с понедельника… – Тут Родик вспомнил, что у него есть второй зарубежный паспорт, но как об этом сказать, чтобы не вызвать поток вопросов, он не мог сообразить и поэтому, помедлив, заключил: – Ладно. Утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем.

– Родик, а что там про Виктора Григорьевича слышно? – спросил Михаил Абрамович.

– Отпустили его под подписку о невыезде. От командования частью временно отстранили…

– А как теперь с грузовиками быть?

– Как? Никак. Адвокат работает. Говорит, что шанс развалить дело есть. Пока вынужденный простой у нас. Может, и к лучшему в связи с нашим решением по закрытию производства. По-хорошему надо заехать к нему в гости, поддержать. Да вот с нашими печальными событиями было не до того. В субботу или в воскресенье, может, заскочу. Хочешь, Миш, присоединяйся.

– Давай. Лучше в субботу.

– Хорошо. Вите вечерком звякну и уточню время. Ну все. Давайте разбегаться по пещерам. Я доскочу до дома – переоденусь. Саш, ты тогда дожидайся меня здесь. Устраивайся в переговорной. Пиши обещанную справку. Если какие-то распоряжения своим хочешь сделать, то звони по телефону. Они с тобой теперь не скоро встретятся.

– Я хоть могу свои личные вещи забрать?

– Шучу. Конечно. Это я специально утрирую, чтобы твои эмоции погасить. На сегодня переживания закончились. Остывай… Собрание окончено. Я уехал. Буду через час-полтора.

Родик возвратился намного раньше. Саша сосредоточенно писал, но, увидев Родика, отвлекся:

– Ух ты. Я тебя в смокинге и с бабочкой не представлял.

– Надо соответствовать. Учись. Тебе тоже по презентациям придется мотаться. В тусовку вписываться. Не так это просто. Я до сих пор окончательно не освоился.

– А ничего, что я буду в таком виде?

– Пока нормально. Это я должен мучиться. Думаешь, мне смокинг нравится? Нет, но в Европе так положено, а мы стараемся создать некое подобие. Вот я и обезьянничаю. Заодно впечатление особенное произвожу и привлекаю к себе внимание. Увидишь. Уже многие члены клуба на торжества, подобное сегодняшнему, так одеваются. Мы на объявлениях приписку делаем о дресс-коде. Пока не все реагируют, но с каждым разом ситуация изменяется…

Дверь в переговорную открылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Михаила Абрамовича:

– Родик, тебя к телефону.

– А что, здесь не работает?

– Что-то с розеткой. Завтра починим. Иди сюда.

Родик вышел и взял с Мишиного стола трубку.

Оказалось, что звонит курьер, получивший письмо, вероятно, от Экерсона. Родик назначил встречу на завтра в три дня.

Окончив разговор, он сообщил:

– Миша, завтра к трем на склад привезут письмо от того бизнесмена, о котором я вам с Сашкой только что говорил. Легок на помине. Я же буду часам к двум. Все обсудим. Мы с Сашей погнали. Жаль, ты отказался. До завтра.

Клубный вечер развивался по намеченному сценарию. Небольшая торжественная часть с представлением новых членов, концерт и, наконец, фуршет.

Вопреки ожиданиям Сергея народу было настолько много, что во время концерта на всех не хватило места и пришлось приносить стулья из фойе. Теперь же все разбились на группки. Кто стоя, кто сидя, закусывая и попивая, что-то обсуждали, создавая фон тихой музыке, льющейся из колонок, разбросанных по стенам зала. Родик в который раз поразился способности Сергея и Лены вплести одним им известные аккорды в гул разноголосья так, что не создавалась обычная для таких случаев какофония.

Родик с бокалом в руке перемещался от группы к группе, стараясь затянуть присутствующих в полемику на интересующие его темы. Иногда ему это удавалось, но чаще все кончалось несколькими малозначащими фразами и смешками по поводу очередного анекдота.

Уже давно Родик приметил Алексея, беседовавшего у барной стойки с двумя мужчинами, лиц которых издали Родик не мог различить. Интуитивно стараясь отсрочить неприятный разговор о финансах и тем самым как можно дольше сохранить необходимый для непринужденного общения кураж, Родик всячески избегал приближаться к этой компании.

Однако Алексей, вероятно имеющий иные цели, помахал Родику рукой и сам направился к нему.

– Наше вам, Родион Иванович. Хороший вечер получился. Я сегодня не один. С близкими. Пойдемте, я вам их представлю. Очень серьезные и высокопоставленные люди. Они приняли мою братву в свой коллектив.

У Родика сразу испортилось настроение, но он, стараясь не показать вида, последовал за Алексеем. Подходя, он разглядел мужчин. Они резко контрастировали как между собой, так и с Алексеем. Один из них – в элегантном строгом темном костюме, белой рубашке с бабочкой и черных замшевых ботинках среднего возраста мужчина с восточными, располагавшими к общению чертами лица вызвал невольную симпатию у Родика. Второго Родик сразу прозвал Старик – лет шестидесяти, с обвисшими по скулам щеками, низким, испещренным глубокими морщинами лбом и неприятным цепким взглядом, он вызвал у Родика неприятные ассоциации с кем-то недавно виденным. Он стал вспоминать, не встречались ли они раньше с этим мешковато одетым человеком, но его отвлек Алексей.

– Знакомьтесь. Это Родион Иванович. Профессор и в этом клубе генерал, – представил его Алексей.

– Очень приятно, – среагировал элегантный мужчина и, непринужденно улыбаясь, представился: – Андрей Иосифович. Мы тут позволили себе без приглашения явиться в вашу вотчину. Приносим заранее извинения и во всем виним Алексея.

– Ну что вы! Мы всегда рады гостям. Особенно когда их сопровождают почетные члены нашего клуба, а Алексей именно такой, – пожимая руку и стараясь быть предельно любезным, отозвался Родик. – Вот мои визитки. Будем рады видеть вас в любое время, а если пожелаете, то и членами клуба.

Старик взял визитку, некоторое время изучал ее, а потом сказал:

– Родион Иванович, приятно познакомиться. У меня нет такой карточки, но вся молодежь кличет меня Александром Ивановичем, и это все, что я заработал в жизни.

Родик, не зная, как реагировать на такие слова, чтобы скрыть неловкость спросил:

– Как вам у нас?

– Неплохо. Помещение подходящее. Немного шумновато, но концерт я посмотрел с удовольствием.

Родик хотел спросить гостей, чем они занимаются, но его опередил Алексей, вероятно желающий избавить своих спутников от расспросов:

– Родион Иванович, это мои очень близкие. Александр Иванович авторитетный человек в наших кругах, а Андрей Иосифович возглавляет ассоциацию кооперативов и проводит огромную работу по поддержке нашего спортивного движения. Он хотел бы вступить в наш клуб.

Тут Родик понял, кто такой Андрей Иосифович. Тот вел публичную жизнь, стремясь в политику и одновременно стараясь легализовать крышевание коммерсантов. Об этом много судачили не только в клубе, но и в средствах массовой информации. Такое знакомство он посчитал очень полезным и живо отреагировал:

– Мы приветствуем новых членов. Да еще и таких солидных. Я наслышан о деятельности Андрея Иосифовича. Рад случаю познакомиться. Да и с Александром Ивановичем мы, мне кажется, где-то встречались. Вы тоже хотели бы принять участие в наших мероприятиях?

– Нет, Родион Иванович. Я уже стар для этого… Просто зашел посмотреть…

– Ну что вы! Нашему клубу все возрасты покорны. Да и какой у вас возраст? Самый расцвет…

– Спасибо. Канитель эта уже не для меня, но обширное общение мне понравилось. Уверен полностью, что ваше начинание в масть. Мы об этом как-нибудь потолкуем.

Родик еще со слов Алексея понял, к какой сфере деятельности относится Старик, а обороты его речи не оставляли никаких сомнений – перед ним стоял высокопоставленный криминальный авторитет. Ощущение, что он видел где-то этого человека, вероятно, было связано с яркостью его типажа, воспроизводимого в советских детективных фильмах. Родик ощутил неприятный холодок, похожий на тот, что возник, когда на сходке воров решалась судьба его зятя, задолжавшего банку и бандитам. Однако ничего не оставалось, как продолжать беседу.

– Пройдемте вон за тот столик, и я на правах хозяина угощу вас вкусными напитками, – предложил он, а когда все устроились, спросил: – Против коньяка никто не возражает? У нас тут вполне приличный выбор. Теперь стало модным пить «Хеннесси», но мне больше нравится грузинский почти двадцатилетней выдержки. Получаю его напрямую с тбилисского завода. Рекомендую. Качество высочайшее, а аромат…

– С удовольствием, – отозвался Андрей Иосифович, – я имею грузинские корни. Некоторые считают, что армянский коньяк лучше, но я с этим не согласен. Грузины первые на Кавказе стали делать коньяки. Еще сто пятьдесят лет назад. Потом уже научили армян и азербайджанцев.

 

– Пойдет клопоморчик, – пошутил Старик.

Алексей только подобострастно хихикнул.

Родик жестом подозвал официанта и попросил его принести бутылку коньяка и шоколадку «Вдохновение». Тот так быстро выполнил заказ, что Родик, стараясь заполнить паузу, не успел начать рассказ о возможностях, предоставляемых клубом.

Андрей Иосифович поднял пузатую, сужающуюся кверху рюмку с плещущейся золотисто-янтарной жидкостью и, втянув аромат, сказал:

– Давайте помянем моего друга и партнера Отари Витальевича. Мы с ним много спорили, но мудрее человека я не встречал…

Все молча, не чокаясь, выпили. Установилась тягостная пауза, которую прервал Старик:

– Да-а-а. Такой человек ушел. Ни за что. Подумаешь, журналюгу ихнюю порезал. Взбесились, падлы. За вызов приняли. Всегда говорил, что хорошие люди не должны впрягаться за подонков. Войну могут накликать.

Родик ничего не понял и поэтому помалкивал, а Андрей Иосифович задумчиво проговорил:

– Может, и не они. Тут разобраться надо. Весь апрель грузин убивали. Вспомни… Томаз, Квежо, Зураб, Арсен, Гога и еще кто-то. Профессионально грохали, с контрольным выстрелом. Система просматривается… До боли знакомая. Тут я еще с чехами общался. Их давят по всем линиям. Могут так достать, что они войной на Москву пойдут.

– Я сегодня уже от нескольких людей это слышал, – заметил Родик. – Обострение там серьезное. Вообще кавказская проблема сложная, а наш президент не имеет четкой национальной политики. Все на личных эмоциях и желании всевластия. Тут любые методы могут быть использованы. Так что…

– Да нет. Нашенский это ход. Научились козлячить. Их козьи принципы. Ну ничего… Молодежь наша подрастет и разберется. Так, Алексей? – вмешался Старик.

– Доверите, мы и сейчас готовы…

– Погодь. Всему свое время. А чехи… С ними надо осторожно. Они цветные [30] отморозки. К ним у нас отношение особое. Устроят войну, мы первые их опускать будем. Хоза пока на зоне парится, а пацаны его беспредельничают. Азеров теснят. Может, и тут нагадили, хотя Отарик с ними не конфликтовал. Им бы всем домой податься, свою Ичкерию строить. Так нет – наш хлеб для них вкуснее. Мало с банков бабок сняли, так им еще подавай. Ненасытные…

Все промолчали. Родик разлил коньяк и, воспользовавшись паузой для смены темы разговора, спросил:

– Не хотели бы вы познакомиться с составом нашего клуба?

– Это очень интересно. Да и для нашей деятельности важно, – живо отозвался Андрей Иосифович. – У вас тут много возможностей. Полезные люди. Вон Алексей благодаря вам помощником депутата Государственной думы стал. Для нашего движения подспорье большое.

Родик не подал вид, что информация его поразила, и продолжил:

– У нас очень опытный обеспечивающий коллектив, имеющий хорошие связи в артистических кругах. Вон какой концерт устроили. Функционирует спорткомплекс, для женщин все услуги визажистов, модельеров, портных, имеем договоры с турфирмами… Есть секции по интересам. Работает кухня, вполне прилично готовят. Так что можете смело рекламировать нас в любом месте. Без ложной скромности скажу: ничего подобного в Москве нет.

– Впечатляет, – отозвался Андрей Иосифович. – Непременно воспользуюсь вашей информацией. Меня принимайте хоть сейчас. Я и с творческой элитой вас сведу не только для платных выступлений, но и как потенциальных членов. Вы ими напрасно пренебрегаете, привлекая только к концертам.

– Это исторически… Мы организовались как сообщество коммерсантов. Это не принцип. Уже сегодня среди нас политики, чиновники, силовики. Бизнес он во всех сферах… Да и переплетаются различные интересы… С учетом таких реалий вы, бесспорно, правы. Многие выдающиеся артисты стали продюсерами, и наши контакты для них интересны. Впрочем, и я из физика превратился в… Не знаю даже в кого. Ждем ваших предложений.

– Это чисто по-человечески, – заключил Старик. – Каждый становится тем, что ему предписала природа.

– Возможно, возможно, – не желая спорить, поддержал Родик, опять разливая коньяк по рюмкам. – Мне очень приятно было с вами познакомиться. Я рад, что у Алексея такие друзья. За вас. За ваши успехи. С надеждой на сотрудничество…

Все чокнулись и выпили, а Родик, встав из-за стола, продолжил:

– Извините, но, к сожалению, должен вас покинуть. Работа… Хотя и приятная. Спасибо за ваш приход.

– Родион Иванович, большая просьба, – остановил его Алексей. – Вы обещали уделить мне сегодня пару минут.

– Обязательно. Можно бы и сейчас, но у вас гости.

– Мои гости не обидятся, если я оставлю их ненадолго. Тема разговора касается всех, а дело прежде всего.

– Что ж. Давайте пройдем в кабинет Сергея, – с досадой согласился Родик и, обращаясь к присутствующим, добавил: – У нас секретов нет, но тут очень шумно. Если хотите, то пойдемте вместе.

– Мы лучше допьем клопомор, – сообщил Старик. – Так, Андрюша?

– Мы все понимаем, Родион Иванович. Занимайтесь своими делами.

Устроившись на месте Сергея, Родик вопросительно посмотрел на Алексея.

– Старый разговор, Родион Иванович. Про бабки. Надо начинать башлять. Мы в новой схеме. В очень серьезном движении. Вы видели.

– Алексей, как было приятно, когда вы выражались без сленга. Хотя я понимаю, вы входите в структуру, где старшими являются…

– Это не надо обсуждать. Да и знать вам не надо. Догадки – это не знания. Нужно будет, скажем…

– Секрет полишинеля. Андрей Иосифович будет членом клуба. Я должен понимать, с кем имею дело. Разное о нем говорят. Да черт с ним, не в этом дело.

– Он спонсор спортивного движения, которое мы поддерживаем. Помните, я говорил про партию спортсменов?

– Зачем ему тогда с уголовниками связываться? Или они его крыша? А он крыша других?

– У таких людей крыши не бывает. Тут партнеры…

– А откуда он тогда на меценатство деньги берет?

– Он координирует крупные проекты и за это получает долю.

– А-а-а. Ясно. Как мы с вами?

– До последнего времени, а сейчас мы должны изменить финансовые отношения. Я вам уже говорил…

– Это из-за Александра Ивановича?

– Какая вам разница? Хочу получить от вас ответ.

– Больше десятки мы не потянем… Пока… Собираюсь открыть третий магазин в районе Преображенки. Вот тогда и посмотрим, а сейчас огромные затраты.

– Десять мало. Мы не уложимся. Пацанов мне тоже надо кормить. Обеспечение денег стоит. Я должен отсылать в общак. Двенадцать – и точка…

– У-у-у. Спор бессмысленный. У каждого своя правда. Я попробую выкроить двенадцать, но… Ладно, попробую.

– Да, уж постарайтесь. Не думайте, что я понты гну. Мы в другое движение рванули. Объясняю, теперь у нас уровень. Его поддерживать надо. А ведь могло так случиться, что старшие вам других положенцев в масти подыскали бы, а они по-разному себя поставить могли. Чего сейчас не делают. Бизнес отнимают, на бабки сажают… Тот, кто нас свел, не помог бы.

– Что, с Муром вы теперь не общаетесь?

– Он остался с теми, которых вы видели при разборке по поводу вашего зятя. Они живут старыми понятиями. Тупик там…

– Тут ничего не могу сказать. Не мое дело, но если Мур объявится, то буду с ним общаться. Он меня с детства знает. Делить нам, кроме памяти о моей матери, нечего, но обещания он давал. Я, зная его характер, рассчитываю на их выполнение. Они касались в первую очередь наших отношений. Не хочу сталкивать вас лбами, но и вы не должны пытаться меня душить. Иначе… Иначе у нас будет конфликт. Я в таких случаях в благородство не играю, вторую щеку не подставляю. Мне чужого не надо, но и свое не отдам. Ясно?

– О! Звучит как угроза.

– Понимайте как хотите. Загнанная в угол собака кусается.

– Не распаляйтесь, Родион Иванович. У меня по отношению к вам нет дурных намерений. Все будет хорошо.

– Ладно, забыли. Деньги через два дня отдам. Это будет в счет мая. Те месяцы забыли. За июнь – соответственно в июле. Чтобы был порядок, постараюсь отдавать десятого числа следующего месяца. Идет?

– Хорошо. Не держите зла. Я пойду развлекать своих…

– Я тоже. Да, кстати, как вы помощником депутата стали? Не нашего ли Владимира Аркадьевича? Других в клубе тогда не было.

– Он удружил. Ксива – первый класс.

– Он хоть понял, чем вы занимаетесь?

– Конечно. Наши уже многие такие ксивы имеют. Да и помогаем мы в натуре.

Родик хотел расспросить подробнее, чем профессору университета может помочь команда Алексея, но тот уже открыл дверь и шум праздника заполнил кабинет. Родик на прощание махнул рукой и, провожая Алексея взглядом, подумал: «С одной стороны меценат, с другой – криминальный авторитет, с третьей – политик, да и мы – бизнесмены как неиссякаемый источник денег. В такой структуре можно горы свернуть, а не то что страну. Чудеса… Нечто подобное мне Алпамыс описывал. Давить такое в зародыше надо, а я их вроде как объединяю. Хотя не здесь, так в другом месте это, вероятно, произойдет. Тут хоть под надзором… Вот где я могу принести пользу».

Родик закрыл дверь. Стало тихо и уютно, а мысли вернулись к проблемам собственного бизнеса: «Деньги, конечно, огромные придется платить. Выхода нет. Он специально этих гавриков с собой приволок. Картинка… Мол, если не мы, то другие с непонятными последствиями. С другой стороны, я сегодня бесценную информацию получил. Разлад у них в благородном семействе. Даже не разлад, а передел. Уголовников теснят такие, как этот Андрей, – умные, беспринципные, не имеющие, как говаривал Александр Николаевич, ограничений. Сожрут они друг друга или объединятся. Это как раз та третья стадия, которой опасается Экерсон. Жаль, не знаю я всего про этого Старика, но в Комиссии, полагаю, его по моим описаниям идентифицируют. Интересно, как она способна влиять на такие процессы? В лондонском трепе о методологии умолчали, а я растерялся и не спросил».

Родик посмотрел на часы. Было уже половина одиннадцатого. Пора собираться домой. Он пересек зал и, не увидев Сашу, направился в фойе. Там отиралась компания молодых людей. Родик уже хотел возмутиться, но тут узнал среди них помощника Алексея и догадался, кто они.

– Добрый вечер, Амиран, – поздоровался Родик, специально назвав парня его настоящим именем. – Вы моего партнера Александра не видели?

– Здравствуйте, Родион Иванович. Мы в зал не ходили, а здесь ему что делать?

Родику вдруг стало жалко этих, по сути, еще мальчишек, растрачивающих свою жизнь на бесцельное ожидание. Он захотел предложить им пройти в зал, но вовремя пресек свое желание и вместо этого попросил:

– Если увидите, скажите, что я уехал. Пусть на такси добирается. Счастливо.

Родик вышел на улицу. Смеркалось. Он постоял, наслаждаясь вечерней прохладой. Как-то неожиданно навалилась усталость. Он сел в машину и медленно поехал домой. Надо было по горячим следам составить отчет для Комиссии, а то хлопоты предстоящего дня вытеснят столь важные для информации ощущения и эмоции…

Родик заканчивал разрабатывать схему поэтапного завершения торговли продуктами, когда появился курьер. Получив конверт, Родик специально проводил курьера до выхода, чтобы потом в одиночестве пробежаться по тексту письма и понять, нет ли там лишней информации. Письмо в основной части не содержало ничего запретного, и Родик, вернувшись, зачитал его вслух Михаилу Абрамовичу:

«Дорогой партнер!

Я рад посодействовать вам в налаживании контактов с производителями светильников. По мнению специалистов, с которыми я консультировался, рационально произвести соответствующие действия во время ежегодной выставки в Милане или Ганновере. Однако они намечены лишь на осень, а ждать вам, как я понял, нежелательно. Могу предложить менее эффективный, но вполне реальный вариант. С восемнадцатого по двадцать второе июля в Риме состоится экономический форум «business to business», куда должны собраться многие предприниматели Италии. В списке приглашенных значатся четыре из интересующих вас фирм. Смею предположить, что явка первых лиц гарантирована, поскольку одна из основных целей обсуждения – господдержка бизнеса. Ожидается участие многих правительственных чиновников. Могу включить вас в список сопровождающей меня команды (я буду делать один из основных докладов в рамках института внешней торговли Италии). В программе предусматривается ряд вечерних мероприятий, где, как я надеюсь, удастся побеседовать с интересующими вас господами и заинтересовать их. Возможно, что будут и другие важные для вас контакты. Если вас заинтересовало такое предложение, то запланируйте поездку с учетом возможной необходимости перелета в Милан для посещения фирм. Мне необходимо знать ваше решение до двадцатого июня, иначе я не успею оформить приглашение».

Родик, сложив листок вчетверо, убрал его в карман и вопросительно посмотрел на партнера.

– Надо ехать, – высказал свое мнение Михаил Абрамович. – Он что-то про приглашение пишет. Хорошо бы побыстрее прислал, а то в посольстве Италии, вероятно, такое же безобразие с выдачей виз, как и в германском. Очередь надо ночью занимать. Издевательство сплошное. То не так, это не в месте. Проходили…

– Хорошо. Я ему завтра ответ пошлю, а с визой, если быстро приглашение не пришлет, сделаем, как я предлагал, через немцев, хотя времени еще уйма. Слава богу, не стали тогда торопиться. Бери на контроль, но лучше дождаться итальянских документов. Вдруг что-то сорвется. С учетом этого в Варшаву давай планировать дня на три в двадцатых числах июня. Посмотри календарь. Возвращаться необходимо не позднее двадцать седьмого – сорок дней со смерти Валентина надо отметить. Завтра-послезавтра возьми билеты, а то в прошлый раз проблемы были. Можно, конечно, до Бреста ехать, а там на электричке, но хлопотно.

– Не скажи. Лучше до Бреста. В крайнем случае там такси до Варшавы возьмем. Это недорого. А с билетами на «Полонез» можно пролететь. Лето. Все перемещаются.

– Может, ты и прав. Не принципиально. Сложнее вопрос, как я там общаться буду. Нужен, наверное, итальянский и английский. Черт, каждый день жалею, что запустил после института английский. Ведь в институте четыре года учил, потом кандидатский минимум сдавал… Сдал и пятнадцать лет только русский и матерный. Немецкий и тот испортился, а ведь знал лучше русского. Как наверстать? Ты-то молодец, английский и польский у тебя свободно.

– Ты же знаешь, что я при социализме хотел по стопам брата в «Судоимпорте» работать. Вот и долбал. Все равно не взяли.

– История твоя известна. Сам виноват. Не надо было фамилию менять. Антисемитизм тогда носил своеобразные формы. Нет худа без добра. Зато сейчас понадобилось. Оптимально было бы вместе махнуть. Ты бы переводил. Однако кто-то должен остаться в лавке. Придется Экерсона попросить найти переводчика. Думаю, в бешеные деньги обойдется, но… Игра стоит свеч.

– Может, нам взять на постоянную работу кого-нибудь с итальянским? Я так понимаю, что придется туда часто катать, да и переписка начнется.

– Ты прав, но сейчас боюсь не успеть. Нужна же и для переводчика виза, хотя… Давай поищем. У нас еще время есть. Я Экерсону дам зеленый свет, а про переводчика пока промолчу. Вопрос денег. Да, кстати, я договорился с Питкиным, что мы приедем в субботу к обеду. Ты за рулем. Я с ним выпью.

– Хорошо. Скатаем. Давай заканчивать план. Тут с этими сигаретами, особенно с «Элэм» не ясно, что делать. Зависли. Мне сегодня пораньше надо. Я маме обещал продукты закупить.

– Зависли не только сигареты. Тушенка в том же состоянии. Надо распродажу делать.

– Оптовики по любой цене перестали брать неизвестные сигареты «Элэм», а по тушенке все упор на китайскую делают и наши промасленные банки покупать не хотят. Вот что значит упаковка. Китаезы, может, из собак ее делают, зато красиво подают. А мы… Помнишь, ты мне задачу ставил наладить в Польше выпуск мясных консервов, взяв за образец то, что мы с хранения получаем?

– Конечно. Они отказались.

– Не совсем так. Они сделали пробные образцы и выставили цену. Она оказалась почти в восемь раз выше, чем мы продаем «Великую стену».

– Да-да, припоминаю. Китайцы – молодцы. У них труд дешевый, а Польша твоя Европой стала.

– Не скажи. Просто они тушенку делают не из мяса. На килограмм нормального продукта должно за счет уварки уходить около трех килограмм чистого мяса, а это даже по самым низким ценам не менее двух долларов плюс специи, упаковка, накладные и прочее.

– Понятно, но нам от этого не легче. Люди сейчас не за качеством гонятся, а за этикеткой. Вон турки рынок барахлом с фирменными лейблами наводнили. Наши с удовольствием покупают. Да и то, если название фирмы на слуху. Кто за чем пойдет, то и найдет. Все это лирика. Надо попробовать самим розничную торговлю организовать. Кунг [31] на «Урале» у нас простаивает. Будем делать выездную торговлю на рынки. Заехали – поторговали день-два, распродали, возвратились.

– Надо договориться… Что за аренду берут? Выгодно ли. Да и пустят ли такое чудовище. Места сколько занимает.

– Не теоретизируй. Завтра все и выясни. Водители у нас есть, продавцами сотрудники склада поработают. Расходы только на бензин, может, на одежду.

– Попробую…

– Нечего пробовать, со следующей недели начинай. Все остальное – по плану. В целом мы его составили. Можешь по своим делам ехать. Не забудь про субботу. Часиков в десять двинем.

Питкин ожидал их дома. По его лоснящемуся от пота, жизнерадостному, раскрасневшемуся лицу никак нельзя было предположить, что он переживает тяжелейшую жизненную коллизию, способную погубить все его начинания.

– Я думал, Миша, что этот взяточник плачет, бьется головой о стену, посыпает лысину пеплом, а он цветет и пахнет, по-моему, свежим спиртом, – полушутя вместо приветствия заметил Родик.

– Сволочи! – непонятно кого помянул Виктор Григорьевич, расплывшись в улыбке. – Пусть они все усрутся, а мы пили, пьем и будем пить. Пошли на кухню. Там все готово.

Родик и Михаил Абрамович последовали за ним. На засыпанном хлебными крошками столе стояла миска с сомнительного вида солеными огурцами, бутылка и разноразмерные мутные стопки. Картину довершала буханка черного хлеба, от которой уже много раз отламывали куски.

– Да, натюрмортик, – оглядевшись, заключил Родик. – Надо эти объедки выбросить и хоть стол протереть. Я как знал и захватил закуску. Выпивку, кстати, тоже. Это у тебя небось спирт, похищенный с места преступления. Вещдоки уничтожаешь. У тебя хоть какая-то тряпка есть?

– В синагоге все есть, но зачем?

– Я сейчас твоей сестре позвоню и попрошу ее приехать…

– Только не это. Утром Серега приходил. Сволочь, не убрался, но спирт принес. Я ведь к себе пока не хожу.

– Адвокат обещает все положительно решить. Солдата твоего вроде уговорил от заявления отказаться, хотя там есть и другие моменты.

– Знаю. Этот говнюк заявление свое сраное пусть попробует не переписать. Я ему яйца оторву. Недоумок. Хочет отца-командира в тюрягу закатать. Вот ему!.. – показав фигу и описав ею замысловатую фигуру в воздухе, произнес пафосную тираду Виктор Григорьевич. – Сволочь. Подонок. Все подонки…

– Ладно, не горячись, Абрам – свирепый. Сам виноват. Все жадность твоя местечковая. Сидел на теплом месте. Деньги безменом взвешивал. Мало показалось. Солдат стал по мелочи обирать… Вот турнут тебя из армии, а то еще и посадят, – прервал его Родик. – Между прочим, правильно сделают.

– Да класть на этих сволочей. Как деньги брать, в очередь становятся, а как заступиться… Все в кусты. Сволочи. Кто им деньги носить будет? Серега мой, что ли? Усрутся на мое место другого искать. Им еще все из ГДР распродать надо, – успокоившись, примирительно заключил Виктор Григорьевич и сделал попытку расположить свое огромное тело на шатком табурете.

Родик проследил за его движениями и подивился, как такая конструкция выдерживает этот огромный вес и до сих пор не развалилась, а потом заметил:

– Герой! О близких хотя бы подумал. Сестра твоя извелась. Сам же говорил, что она тебе вместо матери.

– Это так… Ритка – молодец. Она всегда меня вытаскивает, а у самой в жизни все наперекосяк. Сначала муж загулял. Представляешь… Такой интеллигентный. На скрипке играл. Подонок. Она все для него, а он к другой сбежал. Хоть дочь была, а теперь и она…

– Давай по пятьдесят, – успев вместе с Михаилом Абрамовичем привести в относительно нормальное состояние стол, предложил Родик. – За твою сестру, хотя я ее мельком видел всего один раз, но, похоже, тебя, кроме нее, никто унять не может. А это достижение.

– Да нет. Погоди. Дорасскажу, – жадно выпив и мусоля засаленными пальцами кусок колбасы, попросил Питкин.

– Ты лучше о своих пируэтах думай, – одернул его Родик.

– Ну-у-у. Дай расскажу, – засунув наконец колбасу в рот и облизав пальцы, взмолился Питкин. – Училась ее сволочь в институте. Ритка из нее в одиночку человека творила. На художественную гимнастику с детства водила, музыке учила. Представляете… Мастера спорта из нее сделала. Что ей это стоило. Так вот… Устроила ее в энергетический. Это с фамилией ее мужа-то. Да и наша не лучше. На втором курсе, когда начался этот бардак, какой-то козел предложил ей в Италии танцевать в ансамбле. Дура… Ритка не пускала. Так она все равно сбежала. Говнючка. Что там с ней было, мы не знаем, но во всяком случае не ансамбль песни и пляски. Думаю, потаскухой стала. Бойфренда какого-то завела. Ритка три года с ума сходит. Знаете, как это случается у приличных еврейских мам. Сволочь эта назад ехать не хочет.

– Может, она там хорошо устроилась, – предположил Михаил Абрамович.

– Эта сволочь? Ритка ей все деньги, что зарабатывает, разными способами передает. Бойфренд ее засранный – безработный. За счет Ритки живут подонки.

– Дочь… Что ты хочешь? – заметил Родик.

– Что хочу? Засранку надо оттуда забирать. Тут выдать замуж и пусть дома сидит.

– Я, вероятно, скоро буду в Риме. Если что надо передать, то имей в виду.

– Я Ритке скажу. Думаю, что надо. Она какими только способами с ней не связывается. Хотя та не в Риме обретается, а где-то рядом с Венецией… В общем, скажу. Давай еще за Ритку выпьем. Люблю я ее очень.

– Давай… Грузовики-то без тебя продают? – спросил Родик.

– Бизнесмены… Сволочи. Человека в тюрьму сажают, а вы о выгоде своей… Сволочи.

– Не только своей. Тебе сейчас больше, чем нам, деньги понадобятся. Адвокат не бесплатный, – парировал Родик. – Да и бизнес на месте стоять не может.

– Да, понимаю. Не пальцем сделан… Сам об этом думаю. С генералом вчера обсуждал. Подождите день-два. Решим. Каптерку мою, может, сюда перенесем, а машины по распоряжению министерства забирать будете. Может, и дело мое успеет уладиться. Твой адвокат обещал…

– Ну, давай за это… – поднял Родик стопку. – Чтобы все благополучно закончилось.

– Спасибо тебе… За все. Кроме тебя и Ритки, никто пальцем не пошевелил. Может, даже радуются. Сволочи.

 

Глава 17

Прошла неделя, которую Родик посвятил ликвидации производства терраблоков. Вопросов было столько, что он почти не бывал в офисе и тем более не успевал контролировать выполнение других дел. Наконец все было решено и оставалось лишь разобраться с тем, что вывезли на Дмитровский завод. Он наметил это на предстоящие выходные. Дальнейшие планы зависели от действий Экерсона, но от него никаких известий не поступало. Родик решил не терять времени и, как намечали, отправиться в Варшаву. Он уточнил у Михаила Абрамовича состояние по билетам и ваучерам. Оказалось, что тот, планируя добираться через Брест, еще ничего не делал. Родик разозлился и распорядился срочно ехать на вокзал. К вечеру с трудом удалось добыть билеты лишь на следующий понедельник. Родик отругал Михаила Абрамовича, но тот спокойно заметил, что общий план не нарушен и все складывается даже удачно, поскольку за оставшееся до выезда время можно будет довести до ума все работы по складу. Родик, в душе понимая, что он прав, все же продолжал еще некоторое время возмущаться, но, посмотрев на часы, пожелал Мише спокойной ночи, разъединил телефонную линию и, откинувшись на спинку любимого кресла, включил телевизор. Мысли непроизвольно обратились к мучившему его в последнее время вопросу о взаимоотношениях с Комиссией: «На прошлой неделе я отправил очередной отчет. Серьезная получилась информация из первых рук о сращивании политики, бизнеса и криминала. На основе ее можно и психологические портреты нарисовать и тенденции определить. Беспокоит, как ее используют. Если для борьбы с этим явлением, то хорошо, а вдруг наоборот. С первого разговора с Алпамысом меня убеждают, что любые мои действия направят на благо страны. Однако каждая информация имеет двойное назначение в зависимости от того, к кому попадет.

Я еще в семидесятые в университете марксизма-ленинизма писал реферат по созданию и применению информационного оружия в холодной войне. Тогда были ясны цели той и другой стороны. Потом мы осознанно сократили этот тип вооружений, как и многое другое из эпохи милитаризма, а они, вероятно, нет. В результате наши руководители перестали отстаивать прежнюю геополитику. Появились безобидные на первый взгляд Макдоналдсы, майки и джинсы с чуждой символикой, фильмы с американскими суперменами, желтая пресса с целенаправленными сплетнями о бывших социалистических идолах. Так сложилось мощное оружие с непрерывным действием и партизанскими методами применения. Результат не замедлил сказаться. Произошел предсказуемый развал социализма.

Западу это понравилось, но встала задача генерации новой системы. Роль информационного оружия здесь трудно переоценить. Я же, бесспорно, являюсь одним из инструментов его создания. Проблема в том, что я не вижу ни всего оружия, ни направления прицела и, естественно, не могу определить результатов от выстрелов. Довольствуюсь только верой в правдивость завербовавших меня людей. Они же все плотнее подвязывают меня, а я не сопротивляюсь. Наоборот, сам лезу в мышеловку. Бизнес по их указке и с их протекцией организовываю. Вдруг все в этом бизнесе ими контролируется? Калеман, Георгий и другие могут быть частью общей игры… Тогда я попал в мировое закулисье, управляющее всем. Рыпнись, и ты ничто. Даже не банкрот. Если так, то разумно плыть по течению. Результат неизбежен. А вдруг все не так? Мой клуб – арена противоборства, и от моих действий многое зависит. Встречусь в Риме с Экерсоном и постараюсь спровоцировать его на откровенную беседу. Если они считают, что меня заарканили, то он проговорится…»

Его размышления прервала Окса, вошедшая в комнату, чтобы накрыть к ужину.

– Кончил свои бесконечные переговоры? – спросила она. – Давай садись за стол. Водку будешь?

– Не помешает. Мы с Мишей в понедельник в Варшаву уезжаем. Тебе что-нибудь привезти?

– Вроде ничего не надо… Я бы с вами могла поехать, но паспорта нет…

– С этим очень сложно. Я советовался. Похоже, единственный способ его законно получить – оформить тебе российское гражданство. Просят за это пять тысяч долларов. Я бы дал, но боюсь фальшивки. По закону у тебя таких прав нет, а подлог опасен. Самый простой путь – выдать тебя замуж за россиянина.

– Фиктивный брак?

– Ну-ну… Да. Только подходящую кандидатуру найти пока не могу. Кстати, это тоже денег стоит и не очень надежно – может быть опротестовано. Хоть сам на тебе женись.

– От тебя дождешься. Вообще на каких правах я живу… Стыдно. У всех семьи, а я…

– Ух, как заговорила. Хотя… Может, так и сделать? Легализуем тебя и сразу разведемся. Согласна?

– А куда мне деваться?

– Что ж, давай завтра подадим заявление, а приеду из Варшавы – распишемся. С пропиской и паспортом бегать будешь сама. Довольна? Что тут вкусного сготовила?

Окса недоверчиво промолчала.

Проснулся Родик еще до звонка будильника. Рядом посапывала Окса. Глядя на нее, Родик вспомнил вчерашний разговор и пожалел о данном ей обещании. Дел перед отъездом было много, и тратить время на поход в загс не хотелось. Да и появились сомнения в правильности принятого решения. Однако, будучи последовательным, Родик растолкал Оксу и сказал:

– Собирайся. Поедем в загс.

– Мне одолжений не надо, – сонно отреагировала она. – Насильно мил не будешь.

– Прекрати, я решений не меняю. Иди мойся, а я позвоню Мише. Предупрежу, что на часик задержусь. Мы на заводе должны сегодня быть. Не забудь паспорт.

Процедура не заняла много времени, и около одиннадцати Родик был уже в офисе. Михаил Абрамович и бухгалтер ожидали его в полной готовности к поездке.

Следующие до воскресенья дни они провели на заводе, успев не только все проинвентаризировать, но и принять оборудование с производства терраблоков, а также обустроить стоянку для грузовиков.

Утром в день отъезда Родик проснулся с тяжелой головой и каким-то болезненно тянущим ощущением в суставах. Он решил, что неудобно спал, и, перевернувшись на спину, потянулся. От этого он закашлялся и ощутил режущую боль в горле.

«Этого еще не хватало. Простудился, что ли? – подумал он. – Не вовремя. Вечером в дорогу. Надо постараться привести себя в порядок. Полежу еще немного. Может, пройдет».

Он свернулся калачиком и закрыл глаза. Стало лучше, но тело продолжало ныть, сопротивляясь необходимости еще какого-либо движения.

– Ты что не встаешь? – спросила Окса, проходя мимо спальни. – Я уже завтрак приготовила.

– По-моему, я заболел, – тихо, чтобы не вызвать новую боль, отозвался Родик. – Горло как ножом режут. Даже говорить трудно. Дай воды, что ли.

– Иди чаю попей.

Родик промолчал, и это подвигло Оксу к действиям:

– Померяй температуру.

Она порылась в аптечке и достала градусник.

– Не стану. Все равно вечером ехать. Лучше поищи чего-нибудь от простуды. Бисептол, что ли.

– Бисептола нет. Есть шипучий аспирин. Сейчас воду принесу.

– А аскорбинки нет?

– В этом аспирине все есть.

– Глупая. Там мало. Мне грамма два чистой надо. Помогает на начальном этапе простуды.

– Потом в аптеку схожу. Может, у тебя грипп. Меряй температуру, а я вызову врача.

– Не суетись. Это меня позавчера на заводе просквозило. Сначала на складе инвентаризацию в духоте делали. Вспотели. Я пиджак снял. Потом на сквозняке акт составляли, а вечером принимал оборудование с производства. За пиджаком идти было лень. Замерз, как цуцик. Только в машине согрелся. Так что не паникуй.

– Может, хоть до вечера отлежишься? Я тебя чаем с медом попою, поингалируешься. Все же температуру померь. У тебя как-то плохо глаза блестят.

– Отвяжись. Занудила. Все равно поездку перенести нельзя. Полечиться, не спорю, надо. Давай останусь дома. Мише позвони. Что есть дома из лекарств – давай сюда и беги в аптеку. Хотя… Пошли вместе. ЗАГС там рядом. Всё… Возражения не принимаются.

После обеда Родик почувствовал себя лучше, хотя кашель не проходил, но, вероятно, под действием кодеина и либексина в совокупности с десятком ингаляций стал реже, а горло почти перестало болеть.

В поезде он выпил водки и провел ночь относительно спокойно, хотя с утра горло першило, но, попив чаю, Родик почувствовал себя вполне сносно.

В Бресте процедура пересечения границы на такси прошла быстро, а в Кукарыках они сразу сели в электричку и около одиннадцати утра уже очутились в Варшаве.

По предварительной договоренности они должны были позвонить Янеку, а тот – сказать, в какой отель надо ехать, поскольку накануне он не смог забронировать номер из-за какого-то международного мероприятия, проходящего в городе.

Так и сделали, воспользовавшись первым попавшимся телефоном. Однако выяснилось, что Янеку так и не удалось найти свободные места ни в одной из центральных гостиниц и поэтому придется жить где-то чуть ли не за городом, куда он их отвезет.

Не успели они попить кофе, как появился Янек и, извиняясь, усадил всех в машину. Ехали достаточно долго. Городские строения уже не попадались. Наконец свернули в сельский поселок с узкими улочками. Попетляв, подъехали к двухэтажному зданию, похожему на частный дом.

– Ну и завезли вы нас, – посетовал Родик. – Как сюда добираться? Да и здание какое-то подозрительное. На отель не смахивает.

– Буду на машине вас доставлять… Ничего лучше найти не смог. Ситуация, как в Москве при социализме, но не расстраивайтесь. Внутри вполне уютно. Это приватный отель. Достаточно популярный.

Комната, в которую заселился Родик, оказалась действительно уютной. Тяжелые шторы, столик с гнутыми бронзовыми ножками, окруженный глубокими мягкими креслами, широченная кровать с покрывалом, обрамленным кружевными оборками, создавали впечатление будуара времен какого-то Людовика. Большая ванная комната с прекрасной сантехникой дополняла положительные впечатления Родика.

Устроившись и приняв душ, он почувствовал себя почти здоровым и готовым к работе. Остаток дня они заняли обсуждением проблем реализации велосипедов и лодочных моторов, а вечером Янек пригласил в ресторан.

В зале было душно. Поэтому решили устроиться на открытой веранде.

Засиделись допоздна. Когда стемнело, Родик в какой-то момент опять почувствовал неприятный озноб, но водка, которую они с Янеком активно поглощали, сгладила это ощущение.

Утром Родик проснулся опять больным. Все позавчерашние симптомы возвратились с новой силой. Отлеживаться возможности не было, и Родик, через силу умывшись, спустился завтракать. Михаил Абрамович уже пил кофе.

– Привет, Миш. Что-то меня опять прихватило, – закашлявшись, сообщил Родик. – Не надо было вчера пьянствовать. Да еще и на сквозняке.

– Может, останешься и полечишься? Вон как грохаешь.

– Я хочу поехать на таможенный склад, а потом по точкам рекламы, о которых говорил вчера Янек. Надо сформировать свое мнение. Полагаю, что прочихаюсь.

– Как знаешь. Смотри совсем не расклейся. У нас еще большая программа.

– Постараюсь. Вон и Янек появился. Давай доедать и поехали.

До обеда мотались по всему городу, и Родик как-то крепился, хотя кашель почти не давал говорить, временами наступала слабость, и он чувствовал, как по спине струится пот. Наконец он не выдержал и, оставив дела и общение с Янеком на Михаила Абрамовича, на такси уехал в отель, надеясь до завтрашнего утра привести себя в работоспособное состояние.

Поднимаясь по лестнице в свой номер, он желал только одного – побыстрее лечь в постель. Однако, открыв дверь, он застыл в недоумении, решив, что перепутал номер комнаты. Из-за спинки кровати он увидел ритмично вздымающийся голый торс с выступающими позвонками, а затем понял, что ворвался в самый разгар постельной сцены. Родик дико смутился, забыв про все свои болячки, и начал ретироваться, но в последний момент увидел свой портфель и сообразил, что он не ошибся и находится на пороге номера, который несколько часов назад покинул.

Парочка, услышав шум от вторжения, затихла, и Родик вошел в комнату. Увидев его, женщина юркнула под одеяло, а мужчина, показавшийся Родику маленьким и хилым, даже не пытаясь закрыть наготу, слез с кровати и стал что-то говорить по-польски. Вид у него был потешный, и если бы не настроение Родика, испортившееся из-за невозможности удовлетворить желание принять горизонтальное состояние, то вызвал бы массу комических ассоциаций. Тут же Родик озлобился и почувствовал, как с ним иногда бывало, потерю над собой контроля. Вероятно, это отразилось на его лице, поскольку мужчина замахал руками и стал вопить. Такое еще больше распалило Родика, по тону понявшего, что тот и не думает извиняться, а просто испуган.

Он, не стараясь вникнуть и забыв про все, схватил его и, не дав одеться, потащил на первый этаж к ресепшн. Там он, почувствовав в себе необыкновенную силу, толкнул свою жертву в кресло, а когда тот попытался встать, резко ударил его в солнечное сплетение. Мужчина охнул и больше не пытался двигаться, а только прикрыл ладонями низ голого живота и поджал под себя ноги.

Родик забежал за ресепшн. Вытащив из-за нее даже не сопротивляющегося работника отеля и усадив в соседнее кресло, стал в крайнем возбуждении объяснять ему ответственность за сдачу оплаченного номера для плотских развлечений с проститутками. Орал он по-русски, но сидящий перед ним работник, без сомнения, все понимал и молчал. Это возмутило Родика еще больше, и он зашелся ругательствами. Наконец силы у него иссякли, и он, обведя сидящих бешеным взглядом, почему-то перейдя на немецкий, спросил:

– Вас ист дас? Вас бэдойтэт дас?

Испуганный работник что-то залепетал по-польски. Родик опять ничего не понял, но, заподозрив заступничество, заявил:

– Ихь мехьте дэр полицист шпрэхен. Во ист хир айне телефон. [32]

Работник жестами показал. Родик подошел к аппарату и понял, что объяснить полиции ничего не сможет. Тогда он набрал номер офиса Янека. Тот оказался на месте, и Родик рассказал суть произошедшего. Янек пообещал возможно быстро приехать вместе с Михаилом Абрамовичем, как только он вернется с находящегося рядом склада.

Во время разговора в холл вошла горничная и, увидев живописную картину, быстро удалилась. Вскоре вбежал мужчина, судя по попытке работника встать, его начальник. Он на ломаном русском пояснил, что является владельцем отеля, и начал извиняться. Откуда-то возникли бутылка водки и стаканы. Родик от всего отказался и принялся по-русски опять излагать свое возмущение произошедшим. Он, яростно жестикулируя, кидался в крайности от доказательства возможности заразиться СПИДом до хищения свих вещей. Наконец Родик исчерпал свое красноречие и уселся в ожидании коллег.

Их появление придало Родику новых сил, и скандал продолжился, но теперь уже в комнате, куда все переместились, чтобы лицезреть место преступления. Женщины там уже не было, но царил беспорядок, среди которого хаотично валялись предметы мужской одежды.

Родик бегло проверил вещи. Все было на месте, и он, непонятно к кому обращаясь, спросил:

– Что будем делать?

– Вызывать полицию, я думаю, не надо, – примирительно сказал Янек. – Только время потеряем…

– Давайте уладим проблему по-доброму. Я предоставлю вам другой номер, – вмешался владелец. – Можете жить сколько хотите совершенно бесплатно.

– У вас во всех номерах такое творится, – поддев ногой валяющуюся на ковре обертку от презерватива, предположил Родик. – Я после проституток ложиться на кровать брезгую. Оставаться в вашем… заведении не буду. Ищите место, куда мы переедем. Любым способом. Не найдете подходящее, напишу заявление в полицию. Идите ищите. Естественно, все за ваш счет.

Янек перевел сказанное Родиком. Владелец еще раз извинился и удалился. Родик от выплеснутых эмоций успокоился и опять почувствовал слабость во всем теле. Вероятно, это отразилось на его лице, и Янек посочувствовал:

– Родион, вы совсем плохо выглядите. Может, врача вызвать?

– Не стоит. Мне надо где-то отлежаться до утра. Необходимые лекарства у меня с собой.

– Тогда так… Вы собирайте вещи, а я пойду помогу этому типу в поисках.

Янек вышел, а Михаил Абрамович предложил:

– Может, плюнуть на европейские удобства и устроиться в гостинице нашего посольства? По этой части там не очень, но чисто. Места обычно есть. Я в прошлый раз там останавливался. Терпимо.

– Это мысль. Надо было сразу так поступить. Любая общага лучше этой благоустроенной клоаки, а с учетом того, что будем деньги в банке получать, твое предложение вообще идеально. Какая-никакая, а охрана есть. Да и территориально удобно. Сходи вниз. Узнаем, если места есть, то поедем туда… Если нет, то пусть хоть к себе домой селит. Скоты!

Родик еще не успел упаковать вещи, когда появился Михаил Абрамович и сообщил:

– Все в порядке. В течение часа нас ждут. Двухместная комната… Конечно, без особых изысков.

– Хорошо. Погнали.

У ресепшн стояли Янек, владелец и несколько человек, вероятно служащих отеля. Мужчины, которого Родик выволок из комнаты, среди них не было.

– Где голый-то забавник? – спросил Родик и, не получив ответа, добавил: – Вещи его я не трогал. Все там… в комнате.

– Извините нас. Вот небольшой презент, – протягивая сверток, сказал владелец.

– Ничего мне от вас не надо, – огрызнулся Родик и, не прощаясь, покинул ставшее ему омерзительным место.

По дороге в посольство Родик еще повозмущался, а затем затеял дискуссию о поведении вновь испеченных польских коммерсантов.

– Удивляюсь, – заключил он. – Очевидно, что жадность в бизнесе неприемлема. Она обрекает такого индивида на заведомую бедность. Ведь с определенного и относительно небольшого уровня коммерческого дохода человек попадает в состояние, когда исчезает критерий достаточности. Миллиардер считает миллионера бедняком, и так по цепочке вверх и вниз. У этого владельца отеля в целом все хорошо. Прибыль капает. Мало… Давай еще… Ненасытный. А что в результате получил? Вернее, потерял. Это, полагаю, от социализма. В странах развитого капитализма такого нет. В голову, наверное, даже не придет.

– Не думаю, – возразил Янек. – Кто не испытал бедности, тот бывает еще более скуп. Мы хоть прошли через нищету. Это некий критерий, а у них… Кто-то из великих экономистов сказал, что нет преступления, на которое не решится предприниматель из-за прибыли.

– Маркс, по-моему, но не соглашусь, хотя такое, конечно, имеет или, скорее, имело место. Естественно, надо исключить патологию. Я говорю несколько о другом. О принципах, об основах построения и ведения бизнеса. Что есть исправляемая ошибка, а что фатально? При этом не так важно, из-за чего человек не имеет права делать те или иные поступки, хотя никакие ограничения и кары не могут его остановить, дурака. Я верю в существование общих объективных законов, которые мы, вышедшие из социализма, еще не постигли, а они, живущие с детства в окружении бизнеса, – знают. Эти законы определяют не просто функционирование, а жизнь и смерть человека в бизнесе. Сегодня мы наблюдали яркий пример пренебрежения такими законами. Последовало событие, способное повлечь крах всего бизнеса. Если бы я вызвал полицию, то, возможно, он бы уже всего лишился и пошел под суд за создание притона. Один обучится, другой – нет и рано или поздно лишится всего. В быту жадность, корыстолюбие не столь опасны и приводят в основном к личностным трагедиям типа забвения собственного достоинства, душевной черствости, что рано или поздно кончается одиночеством, хотя, может быть, и обеспеченным. В бизнесе такое приводит к банкротству.

– Разве разумная скупость не распространена среди многих знаменитых финансистов? – спросил Михаил Абрамович. – Не в этом залог их успеха?

– Во-первых, это могут быть слухи. Во-вторых, надо различать нюансы. Скупость – почти синоним жадности, но ты, наверное, имеешь в виду другое. Свойственную тебе бережливость, иногда даже полезную. Тут тонкая грань. Кстати, ты яркий представитель такого явления. Не дай бог, чтобы твоя бережливость перешла в жадность, поскольку в личной жизни ты уже скряга. Я наблюдаю, как ты пересчитываешь деньги. Тебе нравится. Плохой, по-моему, признак. Если у тебя разовьется плюшкинизм, то полбеды, но если жадность, то тебе придется бежать из бизнеса.

– Ну вот… Переключился на меня. При чем тут я?

– К слову пришлось, извини. Сам напросился.

– Мы отвлеклись от темы, – вмешался Янек. – Я полагаю, что все значительно проще. И здесь даже не жадность, а скорее… как это по-русски… Вы сказали: ненасытность. Спешат, боясь, что возможность заработать скоро отнимут. Нет уверенности в завтрашнем дне и хочется набрать побольше и впрок. Да, порочно, но вполне объяснимо.

– Это обратная сторона той же медали. Просто побудительная причина вами придумана другая. Хотя преступление, думаю, порождается чем-то подобным – не иметь возможностей, но все желать.

– Почему придумана? Считаю, что в разной степени все мы ощущаем нечто похожее. Все хотеть – вполне естественно. Обеспечить старость…

– Я не такой. Не боюсь завтра остаться голым, не боюсь умереть с голоду, но жить не по средствам – боюсь. В любом месте, даже в аду, кто-то должен работать. Я ярмо себе на шею всегда найду. Соответственно и материальные блага получу. Если меня что-то и пугает, то моральная сторона. Боюсь оказаться самому себе противным и изгоем. Подобное я уже испытывал. Повторения не хочу.

– Это очень личное. Мораль относительна. Что хорошо, а что плохо? Мне нравится, а вам нет. Мораль – это ваша жизненная привычка или, точнее, прививка, которую вам сделали в тех или иных обстоятельствах, и вы получили иммунитет и поэтому не болеете угрызениями совести, которая, кстати, тоже понятие растяжимое.

– Здесь не могу не согласиться. Мораль изменяется в зависимости от обстоятельств. Я такое тоже перенес. Сначала мне не понравилось, а потом я осознал неизбежность этого процесса. Однако та болезнь, которую вы упомянули, очень мучительно протекает. Не все выдерживают. Этого-то я и боюсь.

– А мотовство хорошо? – вдруг спросил Михаил Абрамович.

– Кто о чем, а вшивый о бане. Проснулся… Мы уже совсем о другом, – съязвил Родик.

– А я все же понять хочу…

– «Умеренность, мой друг. Вот счастье жизни. Не будет ни богатства, ни грехов, ни жизни плодовитой, ни успехов, кружащих головы достойных мудрецов», – пафосно процитировал Родик и, хихикнув, предложил: – Давайте закроем этот философский диспут. Да и подъезжаем мы уже. Вон любимый флаг развевается.

Нервное напряжение, вызванное скандалом, а затем диспутом, отвлекло Родика от ощущения болезни и придало ему новых сил. Он часто замечал за собой такой вампиризм. Объяснений ему было очень много, но Родик связывал все со стрессовыми явлениями и реакцией на них иммунной системы. Как бы то ни было, но, входя в подъезд, ведущий в гостиницу, Родик чувствовал себя настолько бодро, что решил не оставаться в номере и поехать в офис Янека завершать начатые переговоры, дабы следующий день освободить для улаживания банковских вопросов. Так он провел остаток дня, а утром, рано проснувшись, почувствовал себя здоровым.

В банке они появились к открытию. Привезенные из Москвы сувениры сыграли свою роль, и до обеда удалось урегулировать все финансовые вопросы, включая получение наличных. Родик поделил их на две части, и они, рассовав деньги по карманам, вышли на ярко освещенную солнцем площадку перед зданием банка. Такси в обозримом пространстве не просматривалось. Не желая ждать, решили пешком дойти до находящейся поблизости знаменитой высотки, подаренной полякам Сталиным, около которой располагалась стоянка такси и всегда было полно машин. Погода такой прогулке способствовала. Ярко светило солнце, маняще озаряющее по-весеннему зеленеющий парк, вдоль которого они, оживленно беседуя, и двинулись.

Вскоре стали попадаться торгующие всякой всячиной палаточки, образующие по мере приближения к монументальному зданию нечто похожее на рынок. Покупателей почти не было, и повсюду царило предобеденное умиротворение. Чувство опасности, возникшее в банке, когда они раскладывали по карманам пачки долларов, притупилось, и они, разглядывая товары, не спеша продвигались к намеченной цели. Неожиданно рядом с ними появилось несколько молодых людей. Родик не успел насторожиться, как откуда-то возникли еще пять-шесть парней, весело переговаривающихся по-русски с украинским акцентом. Они расположились так, что создали живое кольцо вокруг Родика и Михаила Абрамовича.

Родик мгновеннно понял их намерения и, остановившись, спросил:

– Пацаны, где маз? [33]

Не получив ответа, он в приказном тоне обратился к стоящему напротив него круглолицему коротко стриженному блондину: – Ты фраер, что ли? Спрашиваю: бригадир где, рог [34] гребаный? Не в кипиш дело [35] . Сканай. Скажи, старшие приехали. Пусть выходит на линию [36] . У нас к нему малява.

Парень непонимающим взглядом уперся Родику в грудь.

– Закумареннный [37] , что ли? Бебики [38] разуй. Мы в этом шалмане кости бросим, – продолжил напирать Родик, отстраняя парня со своего пути.

Тот инстинктивно подался в сторону, и Родик, не оборачиваясь, пошел дальше. По звуку он понял, что Михаил Абрамович последовал за ним, а боковым зрением увидел подъехавшее такси. Слегка замедлив шаг, он дождался, пока спутник поравняется с ним, и сказал:

– Миша, идем к такси. Ты садишься на переднее сиденье и даешь на польском целеуказание водителю. Поясни про бандитов. У нас мало времени. Сейчас они очухаются. Спокойно. Бежать нельзя. Вперед.

Несколько десятков шагов до такси дались Родику тяжело, но он выдержал неспешный темп и заставил себя не оборачиваться. Оглянулся он, только когда уселся в машину. Бандиты все еще стояли кружком. Водитель, выслушав Михаила Абрамовича, не включая счетчика, газанул и, только когда отъехали, сообщил:

– Совсем русские распоясались. Грабят средь бела дня…

– Переведи ему, Миша, что мы тоже в его понимании русские, – выслушав перевод сказанного, попросил Родик. – Однако мы никого не грабим, а, наоборот, дружим с поляками. А грабят бандиты, которых среди любой нации хватает. Да… и поблагодари его за все. На вот, вручи ему сто долларов. Заслужил.

Только когда компаньоны оказались в гостинице посольства, они осознали произошедшее: им совершенно случайно удалось избежать ограбления, но опасность сохранилась. Запоздалый страх создавал в воображении Родика все новые картины возможного исхода. Он комментировал их Михаилу Абрамовичу, а тот, судя по выражению лица, все больше впадал в паническое состояние. Родик, заметив это, взял себя в руки и наигранно заявил:

– Все хорошо, что хорошо кончается. Забудем произошедшее, но сделаем из него выводы. Варшава – опасный и криминальный город. Тут наши не только капканы на ручных зверей в парках устанавливают, но и гоп-стопом промышляют. Мы расслабились. Надо думать о том, как доставлять деньги в Москву. До сегодняшнего события мы наивно полагали, что сядем в поезд, на границе задекларируем валюту и тем самым, как и раньше, убьем двух зайцев: осуществим необходимую легализацию и обналичим выручку. Теперь нам преподали урок, наглядно показывающий нашу наивность. Даже если удастся добраться до поезда и скрыть валюту от польских таможенников, то по дороге нас могут без особого труда ограбить. Более того, в Бресте о провозимой сумме станет известно многим, и это усугубит ситуацию. Бандиты обнаглели. Они теперь повсюду. В этом таксист был прав.

– Что же теперь делать? – беспомощно спросил Михаил Абрамович. – Деньги-то куда девать?

– Здесь пока спрячем, а потом пойдем пообедаем и обсудим план дальнейших действий. Не дрейфь, прорвемся. Лучше соображай, куда их положить.

Поиск места занял много времени. Очередное предложение подвергалось критике и в результате отвергалось. Возможно, это было связано с непроходящим возбуждением от недавних событий. Наконец, уповая на отсутствие в посольстве случайных людей, засунули пачки за платяной шкаф и отправились в ближайшее кафе.

– Вот попали, – сделав заказ, начал Михаил Абрамович. – В отличие от всех наших хотим ввезти деньги в страну и там потратить. Так и тут проблема.

– Проблема очевидная. Я же тебе сказал… Просто мы расслабились. Привыкли таскать по Москве наличку без охраны. Я всегда знал, что это опасно, но до конца не осознавал. Надо придумать безналичную транспортировку.

– Что тут придумывать? Всего три варианта. Через расчетный счет, банковская карта и дорожный чек. Во всех случаях потеря части денег.

– Безопасность бесплатной не бывает. Мы хотим переправить не пять копеек. Расчетный счет отпадает. Попадем на налоги и обязательную продажу валюты. Может, и еще на что-нибудь. Валютное регулирование каждый день изменяется. Остаются карточки и чеки.

– Потеряем прилично денег, но это не самое страшное. Можем в Москве засветиться, когда будем обналичивать.

– Тут ты прав. Я помогал Вере из Венесуэлы получать деньги по тревел-чекам «Американ экспресс». С нее удержали, по-моему, четыре процента, но проблем не составило. Правда, сумма была небольшая, а у нас много. Вполне возможно, что имеется фискальный момент.

– Может, выписать много мелких чеков?

– Хлопотно, но если идти по этому пути, то так и надо. Береженого Бог бережет. Если по тысяче долларов… За неделю не управимся. Работа…

– Не забывай, при покупке чеков с нас еще возьмут за операцию.

– Сколько?

– Надо в банке узнать, но где-то три–пять процентов. Вот на карточку деньги можно класть без процентов. Это я точно знаю, а обналичивание в банкоматах обезличено. Да и на границе карта таможенников не интересует.

– Это как раз плохо. Нам желательно деньги задекларировать, чтобы в будущем можно было вывезти валюту. Таможенники налоговикам не стучат. Чеки в этом случае лучше. Полякам их показывать не будем, а на нашей границе предъявим. Остается только опасность сообщения в налоговую при обналичке в банке, но думаю, что это при суммах порядка штуки баксов не произойдет. Побегаем, конечно, но без труда не вытащить и рыбки из пруда. Переживем. Завтра Янека попросим довезти нас до банка.

– Может, все же часть денег на карточки положим? Хотя бы для эксперимента.

– Давай, но не более пяти тысяч. Понять, как карточки работают, не вредно. Да и расходы у нас могут быть в разных странах. Немного для пробы потратим, а остальное сохраним для командировок.

– Значит, решили?

– Попробуем. Другого выхода не вижу. Рисковать такой суммой нельзя. Да и потери, полагаю, будут невелики. Чем сегодня займемся?

– После случившегося я бы побыл в гостинице, да и ты еще болеешь.

– Бомба дважды в одну воронку не попадает. Кроме того, денег у нас с собой нет, а без них пусть грабят. Золото на себе мы не таскаем. В общем, опасности не вижу. Пойдем погуляем. Смотри, погода какая. Чувствую себя хорошо, вроде уже прочихался. Я толком город не видел.

 

– Ну пойдем. Только к высотке не надо. Посетим восстановленное Старое место. Ты там точно не был. Посмотришь историческое сердце Варшавы.

– Как скажешь. Берем такси?

Вскоре партнеры оказались около стены Старого города.

Бесцельно послонявшись вокруг колонны Сигизмунда, пошли на Рыночную площадь. Тут было безлюдно. Лишь отдельные туристы фотографировались на фоне варшавского новодела. В дальнем углу торговали сувенирами. Родик пожалел, что не взял с собой фотоаппарат, и решил восполнить пробел приобретением открыток. Отобрав красочные варшавские пейзажи, он не удержался и дополнил их несколькими чеканками и сувенирной мелочью.

Рядом сгорбленный старик продавал разные поделки из дерева. Родик невольно вспомнил удивительно изящные изделия танзанийских умельцев, покупку ставшего для Оксы ритуальным изваяния и связанные с ним странности. Опять стыдясь своих, как считал, недостойных мужчины галлюцинаций и стараясь унять это чувство насмешкой над наивной верой Оксы в сверхъестественное, он остановился и стал перебирать грубо выточенные, без проработки деталей фигурки людей и животных. Торговец, приняв задумчивое созерцание товара за желание его приобрести, стал в чем-то убеждать Родика, понимающего лишь отдельные его слова. В какой-то момент он протянул скульптурку, гротескно изображающую старого, с огромным крючковатым носом и длинными пейсами еврея. Что-то заинтересовало Родика. Он взял ее и, повертев, обнаружил необыкновенное сходство со стоящим перед ним продавцом. Родик усмехнулся, подумав, что резчику удался шарж, и спросил о цене.

Ответ поразил его. Старик просил не просто баснословно много даже по польским масштабам, а ровно столько, сколько в Танзании за статуэтку, о которой он только что думал.

Родик уже хотел отказаться, но суеверие остановило его, а в следующий момент он достал пятидесятидолларовую банкноту и, положив ее на прилавок, засунул деревянного человечка в карман пиджака.

Подошедший Михаил Абрамович, увидевший только заключительное действие, начал сокрушаться. Родик, осознавая, что сделал глупость, но не собираясь ее исправлять, взял его под локоть и молча увлек к следующему лотку.

– Давай прекратим поддерживать эту торговлю и пойдем прогуляемся до Бельведерского дворца, – предложил Михаил Абрамович. – А то ты все деньги на бестолковые покупки истратишь.

– Это далеко? Мы и без того целый день на ногах. Лучше посидим где-нибудь и пивка попьем.

– Там в парке и попьем. А идти не так далеко. Заодно ты все достопримечательности посмотришь. Сам же говорил, что в Варшаве часто бываешь, но города не знаешь.

– Достаточно того, что сейчас посмотрели. Какие это достопримечательности? Все при социализме построили. Город-то в войну весь разрушили, а это – декорации, но спектакля нет.

– Бельведерский дворец как раз сохранился, а восстановленное тоже красиво.

– За душу не берет. Сейчас я понял. Варшава – мертвый город, как и Кёльн. Даже хуже.

– Я с тобой не согласен. Да и обсуждаешь ты то, что не видел.

– Читал я… Ладно пойдем. Завершим впечатления. Уговорил, но организация ужина за тобой. Хочу нормальный ресторан. Может, Янека позовем?

– Ты же знаешь, что он сегодня занят. Дай ему от нас хоть день отдохнуть.

– Тут пришел Джон и все опошлил. Ладно, двинули. Одно радостно, что народу немного. Попробуем сделать приятный проминаж, хотя и осознавая, что вокруг бутафория.

– Родик, вся жизнь – бутафория. Хорошо, если такая.

– Ну вот… В философию пустился. Не усложняй. Ты сегодня столкнулся с реалиями. Приедем, бог даст, в Москву таких реалий хоть отбавляй. Забыл все. Давай руководи сафари.

– Это ты философствуешь, а я реалист. Нам туда…

Ужинали в маленьком ресторанчике в парке. Прогулка отвлекла Родика от тягостных дум по поводу случившегося. Однако Михаил Абрамович, вероятно продолжая переживать нападение, вдруг спросил:

– Родик, как долго нам еще придется попадать в истории с бандитами?

Родик, не желая вновь обсуждать произошедшее, а тем более Мишины переживания, нехотя ответил:

– Миш, я же тебе не раз объяснял. Мы занялись деятельностью, которая плотно соприкасается с этой сферой. Это правила игры… Неизбежность.

– Нас для этого учили? Несправедливо все это…

– Опять ты завел старую шарманку. Ответ лучше меня знаешь… Давай сменим тему, но в утешение тебе замечу. В такое состояние люди испокон века попадали. Более того, я тут читал Библию и пришел к выводу, что вся история человечества состоит в лишении лучшей его части права занятия интеллектуальной деятельностью. Поэтому мы переживаем нормальный процесс.

– Ты даешь. Оправдываешь кошмар. Любишь доводить все до абсурда. Еще и Библию приплел.

– Ничего подобного. Думаю, таков один из главных законов развития общества. Твои неудовольствия беспочвенны. Повторю… То, что с нами происходит, – проявление всеобщего закона и поэтому вполне нормально.

– Шутки у тебя несмешные. Я же серьезно хотел поговорить.

– Я не шучу. Скажу больше. Начало прогресса или регресса… В общем, движение человечества состоит не просто в попытках лишения элиты возможности занятия интеллектуальной деятельностью, а той ее частью, которая для данного индивидуума составляет цель жизни. В результате такие люди начинают совершать поступки, движущие цивилизацию… Чаще вперед, но бывает и назад. Вот пример, который напрашивается здесь. Варшаву разрушил Гитлер. Он еще много чего натворил. А ведь кем он был изначально? Недоучившийся интеллигент. Типа нас с тобой. Как мы при социализме на кухнях, так и он в пивных власть критиковал, но мечтал свои таланты при этой власти развивать не где-то, а в сфере искусства. О тирании и зверствах даже не помышлял. Картинки писать хотел. Тут попал в тюрьму, где его лишили надежд на возможность заниматься тем, о чем мечтал. Ну а дальше «Майн кампф» и больше десяти лет безобразий, потрясших мир.

– Построил логическую цепочку… Чушь какая-то. Цель его жизни была в победе фашизма…

– Сомневаюсь. Приняли бы его в Академию художеств, и мир развивался бы иначе. Может, пример и не самый подходящий, но аналогичные обстоятельства являются предтечей всех поворотных исторических событий. Можешь сам провести анализ.

– Я с таким подходом не могу согласиться. Обстоятельства, в которые попадает человек, часто заставляют его совершать несвойственные ему поступки. Однако полагаю, что историю делают целеустремленные люди, а уж политиками вообще рождаются. А талант?

– Существенные факторы, в огромном ряду других, но не более. При их наличии свершения лишь ускоряются. Вот возьми историю с известным тебе Виктором Григорьевичем Питкиным…

– А он-то каким боком к нашему разговору? То тиран, то несчастный мелкий взяточник и хапуга. Ты сегодня…

– Не согласен. Он не мелкий, он – типичный продукт нового общества. Заметь – типичный. Из таких скоро создастся народная масса, которая будет выдвигать лидера. Зри в корень… Его учили на офицера. Он мечтал делать настоящую честную военную карьеру, но его лишили этой возможности, превратив из элиты Вооруженных сил в заведующего воровским складом. Тут и последовала реакция. Он ведь распродает не грузовики, а Советскую армию. Творчески, надо заметить, подрывает обороноспособность страны. Потерял всякий стыд и ограничения. Ворует… Такие, как он, сегодня во всех родах войск есть, а завтра из-за них ни родов войск не будет, ни армии, ни обороноспособности. Заметь, так во всех сферах. Даже в науке и образовании. Это уже серьезно, поскольку за этим последует изменение массового сознании и политический диктат, а он может кончиться глобальными общественными переменами, появятся наполеончики или что-то еще хуже. А ты говоришь – «мелкий хапуга». Даже мировые войны с мелочей начинаются.

– Да ну тебя. Несешь абсурд. Лучше скажи, как у него дела с прокуратурой.

– Я тебе о событиях прошлой недели разве не рассказывал? Вот закрутился… Дело его адвокаты раскатали – это ты знаешь, солдат заявление переписал. Все по большому счету уладилось. Он опять приступил к своей работе. Абсурд, как ты верно заметил, знаешь в чем? Слушай… Приедем, Бог даст, из Варшавы, будем медаль обмывать. На второй день после его освобождения из каталажки, оказывается, пришло сообщение о награждении, как ты верно заметил «хапуги», медалью «За заслуги перед Отечеством» I степени. Он об этом, когда вернулся к прежним обязанностям, узнал.

– Во дают! Правая не знает, что делает левая. Что за медаль такая? Не слышал.

– В этом году учредили и сразу приватизаторам раздавать начали. Естественно, Витюня в первом эшелоне награжденных оказался. Кстати, еще смех… Его в Кремле должны чествовать, но он не пойдет. Знаешь почему?

– Нет. Только не сочиняй.

– Чистая реальность. Он просто из военной формы по объему вырос. Растолстел на казенных харчах, обормот, а новую не получил. Вместо нее компенсацию деньгами взял. Теперь же пошить не успевает, а готовую на его фигуру найти невозможно.

– Опять шутишь… Надоело, не ерничай.

– Вполне серьезно. Он теперь такой же офицер, как ты балерина. Однако военный герой. Вот до чего человека довели. А к награде его генерал, которому он деньги за проданные автомобили передает, представил еще до ареста. Надеялся, вероятно, на увеличение денежных поступлений. Вот так-то, а ты споришь. Кстати, в понедельник сорок дней, как Валя погиб. Он-то настоящим офицером был. Таких, как он, ни к наградам, ни к кормушке не подпустили. Поэтому капиталов не нажил. Поедем к нему домой. Нина никак в себя не придет. От денег продолжает отказываться. Вот судьба… Я же просил тебя подумать, как ей помочь. Сам ума не приложу.

– К нам на работу не хочет?

– Нет. Даже на надомную не соглашается. Думает, что из жалости предлагаем. Гордая. Ох! Ломаю голову, но… Ладно. Давай прикинем, как завтра будем наличку в безналичку превращать. Обидно, что приходится двойную работу делать. Век живи – век учись, а дураком помрешь.

– Расплачивайся, а я пойду звонить Янеку, чтобы нас завтра до банка отвез, а там, думаю, больших проблем не будет.

– Остается только надеяться. Пусть Янек с нами сходит. Дорожные чеки давай на тебя выпишем. У меня времени в Москве обналичивать их не будет. Ну и максимум на три тысячи долларов каждый.

– Может, побольше?

– Не знаю. Это я так. С потолка. Три штуки как-то… Бог троицу любит. Не заморачивайся. Делай как говорю. Зови официанта, пусть посчитает.

 

Глава 18

Белорусский вокзал встретил Родика и Михаила Абрамовича утренней субботней толчеей. Москвичи, несмотря на пасмурную погоду, штурмовали электрички, стремясь побыстрее попасть в объятия природы. Выйдя на еще более запруженную людьми площадь, Родик попытался найти такси, но вынужденные делиться с бандитами водители заламывали совершенно нереальные цены. Пришлось пройтись до Бутырского вала и там поймать машину.

Окса, зная о приезде Родика, приготовила шикарный стол и попыталась сразу усадить его завтракать, но он решил сначала смыть поездной налет, накопившийся за почти суточное пребывание в пути. Стоя под душем, он вдруг захотел посвятить сегодняшний день общению с дочкой, которая отдыхала на даче. Ехать он решил один, не желая усугублять плохое отношение Наташи к Оксе. Закончив водные процедуры, он устроился за столом и, когда Окса стала расспрашивать его о поездке, сообщил о своих намерениях, пообещав воскресенье провести с ней. Та явно расстроилась, но, возможно, понимая его чувства, не стала возражать. Чтобы как-то сгладить неловкость, Родик стал вынимать из чемодана подарки, и тут откуда-то вывалилась купленная в Варшаве статуэтка.

– Чуть не забыл. Я твоему божеству вторую половину приобрел. Знаешь, у них много общего. Этот деревянный еврей – гротескная копия старика продавца, а запросил он неимоверную, но равную заплаченной за многорукую даму в Танзании сумму. Ситуация отдавала мистикой, и я непонятно почему повелся. Давай считать это началом коллекции. У меня еще несколько кукол есть. Хочешь и твою реликвию в общую экспозицию включим?

– Моей богине никто не нужен. Если хочешь собирать кукол – без меня. Бери себе этого страшилу.

– Богиня? Сомневаюсь. Ее африканцы придумали, а они мусульмане и верят только в Аллаха. Тот им сексуальную революцию устроил и многоженство разрешил. Вот они и мучаются с кучей жён, которых кормить, одевать и ублажать надо. По молодости еще ничего, а в старости – трудно. Тут родилась мечта: рук много, а все остальное – одно. Эта фигурка – обычная кукла, хотя, согласен, очень загадочная. Происхождение ее таково, что чудес она в принципе творить не может. Выбрось из головы.

– Ты ведь знаешь… Только не хочешь сознаться. Она творит чудеса, но только для нас. Я ее зову, как и африканцы, богиней Шива, а она реагирует, меняя позы. Это факт. Почему ты не хочешь его признать?

– Черт с тобой… Делай что хочешь, – заключил Родик, не настроенный на спор.

Взяв деревянного человечка, он подошел к стенке и поставил его на одну из полок. Потом, поразмыслив, сходил в спальню и, достав из своего письменного стола подаренные Раей перед отлетом из Лондона прозрачные цилиндрики с куклами, водрузил их рядом. Осмотрев получившуюся композицию, остался ею недоволен. Чего-то не хватало. Он обвел взглядом столовую и, увидев одиноко стоящий на телевизионном столике привезенный из Венесуэлы талисман выставки – керамическое изваяние подперевшей лапкой голову лягушки, – расположил его на переднем плане. Получившаяся эклектика вполне удовлетворила его, и он сообщил:

– Теперь на этой полке будем создавать новую коллекцию. Пока не знаю, как ее назвать…

– Опять мне пыль вытирать, – ворчливо заявила Окса. – Мало тебе камней и ракушек.

– Да-а-а… Наташки теперь нет, а одному коллекционировать не так приятно, но…

Он задумался о том, насколько они с Оксой разные люди, и настроение у него начало портиться. Стараясь не дать развиться этому чувству, он молча допил чай и принялся собираться в дорогу.

На даче его встретили настороженно. Лена и Надежда, поздоровавшись, удалились заниматься чем-то своим. Наташа проявила отчужденность, но, когда он подарил ей купленную в Польше модную куртку, несколько смягчилась и даже согласилась пойти погулять вдоль водохранилища, хотя погода была не совсем подходящая – нависшие облака и порывистый ветер предвещали близость дождя. Однако сосновая лесополоса, тянущаяся вдоль берега, укрыла их от непогоды, и они благополучно сначала дошли до местного центра цивилизации – причала, а потом устроились в летнем кафе.

Когда они возвратились, на террасе царило оживление – из Москвы приехал муж сестры, а женщины накрывали к обеду. Сергей стал заводить разговоры о проводимом им на складе Родика бизнесе, но, не найдя поддержки, предложил выпить. Родик отказался, сославшись на скорый отъезд. Сергей, вероятно не желая оставаться в женском коллективе, стал уговаривать его не спешить. Родик сначала заколебался, но, посмотрев на насупленную физиономию бывшей жены, отказался даже от обеда и, наскоро со всеми распрощавшись, уехал.

Оставшуюся часть выходных он провел дома с Оксой, книгами и телевизором, морально готовясь к сорокадневным поминкам Валентина, которые предстояло в понедельник организовывать в Нахабино. За этим занятием он забыл о своем обязательстве расписаться с Оксой, но та с виноватым видом напомнила, что в среду надо для этого быть в загсе. У Родика, удрученного дачным приемом и печальными думами, проснулись необычно теплые чувства. Он впервые за совместное существование в Москве пожалел эту маленькую и беспомощную женщину, попавшую волею событий в несвойственную ей обстановку, где приходится ломать жизненные установки.

Под воздействием нахлынувших чувств он пообещал устроить свадебный пир с приглашением друзей и, если она хочет, родственников. Окса по-детски обрадовалась, вероятно все эти дни переживая предстоящий фарс. Слова Родика дали ей надежду на внушенное родителями и закрепленное обычаями обустройство личной жизни, когда заветный штамп в паспорте дает уверенность в завтрашнем дне.

Родик не стал ее разубеждать, хотя твердо решил не связывать себя больше супружескими узами.

В офис Родик попал только во вторник, а к обеду с ним связался курьер. Пришла корреспонденция от Комиссии. Родик, надеясь получить приглашение, решил не медлить и договорился встретиться через час на складе, куда и без того было необходимо попасть – график процесса его закрытия и выездная торговля требовали контроля.

Полученный пакет на этот раз, как и предполагал Родик, содержал всего два листка – один с русским машинописным текстом, второй – типографический бланк на толстой бумаге.

Родик, поняв, что бланк содержит приглашение, начал с русского текста, который оказался письмом от Экерсона и начинался, как и предыдущее: «Дорогой партнер!»

Родика коробило такое обращение. Он чувствовал в этом некую скрытую издевку, поскольку не считал сотрудничество с Комиссией партнерским. Более уместно было бы, по его мнению, обращаться друг к другу общепринятым способом, а замена традиционного «уважаемый» на «дорогой», сделанная, вероятно, для придания письму неформального характера, подчеркивала неопределенность в отношениях с Комиссией. Далее следовал краткий анализ переданного Родиком отчета. Эту часть он пробежал по диагонали, отметив лишь, что его труды оценены положительно, а советы, которые давал Экерсон, ему опять показались тривиальными. Интерес вызвала лишь заключительная часть, ради которой он и ждал с нетерпением эту корреспонденцию.

«Рад сообщить о выполнении своего обещания. Вы имеете возможность в качестве почетного гостя посетить экономический форум в Риме. Приглашение от торгово-промышленной палаты Италии, оформленное с учетом всех формальностей, прилагаю. Если такое предложение не нарушает ваших планов, то необходимо срочно представить его в посольство Италии. Министр-советник господин Бонетти предупрежден, и проблем с получением визы у вас не будет. Программу запланированных мероприятий и список лиц для контактов получите на месте. Информацию о прибытии в Рим сообщите, пожалуйста, не менее чем за два дня до отъезда из Москвы. Вас будет встречать известный вам Кирилл. Смею надеяться, что вы будете полностью удовлетворены. Ваш Майкл».

Родик, с удовлетворением отметив отсутствие перед подписью слова «оппонент», стал изучать приглашение. В Рим требовалось прибыть самое позднее через одиннадцать дней, а лучше раньше. По опыту получения визы в Германию Родик решил ехать в посольство незамедлительно. Узнав адрес, он сел в машину и поехал в Денежный переулок. Поездка не увенчалась успехом, поскольку прием документов уже прекратили. Слонявшиеся рядом с посольством люди наперебой советовали не тратить сейчас времени, а приезжать завтра в пять-шесть утра и занимать очередь. Это было не ново, но Родик все же надеялся связаться, как рекомендовал Экерсон, с господином Бонетти и решить вопрос без бессонных мучений. Однако все двери были закрыты, а дежуривший милиционер, узнав, что Родик не гражданин Италии, помочь отказался. Оставалось последовать советам знатоков. На следующий день к пяти утра Родик отправил занимать очередь сотрудницу бухгалтерии, пообещав ей за такой подвиг два отгула, а сам прибыл к девяти. Около двенадцати он сумел заполнить анкету и пообщаться с клерком посольства, который связался с господином Бонетти и подчеркнуто вежливо принял документы, заверив, что виза будет готова в ускоренном режиме через три дня.До процедуры в загсе оставалось больше двух часов. При подаче заявления Родик отказался от торжественной части с обменом кольцами под свадебный марш Мендельсона и даже договорился, что можно будет обойтись без свидетелей. Однако, следуя своим воскресным обещаниям, а может быть, под впечатлением от поминок Валентина он, прощаясь в понедельник вечером с Мишей, пригласил его в загс, а придя домой, предложил Оксе подыскать с той же целью кого-нибудь из подруг. Компания должна была собраться за пятнадцать минут до мероприятия. Чем до этого заняться, Родик не знал и тут вдруг захотел купить Оксе кольцо. Благо, до Арбата можно было дойти пешком, а с собой у Родика была полученная в Варшаве кредитная карточка, попробовать воспользоваться которой он давно хотел.В первом же ювелирном магазине удалось присмотреть элегантное, современного дизайна кольцо из белого золота с небольшим, но чистой воды бриллиантиком. С карточкой проблем не возникло, а когда Родик возвращался к машине, он с некоторой долей злорадства задал себе вопрос: «Сообразила ли Окса сделать нечто подобное? Ведь средствами для этого она располагала».У загса его ожидали Окса, Миша с Инной и девушка-кореянка, которую он видел впервые. Она представилась, но Родик от волнения не запомнил ее имени.Процедура носила формальный характер и завершилась очень быстро. Родик, поставив в нужных местах подписи, вынул бордовую бархатную коробочку, открыл ее и сказал:– Ну, подставляй палец, жена.Окса, не ожидавшая ничего подобного, растерялась, а регистрирующая брак женщина, не поняв смысла происходящего, поинтересовалась:– Вы же не хотели торжества. А тут…– Что тут? – перебил Родик. – Предрассудки окольцевания нам чужды. Это на память. Когда будем разводиться, она мне тоже сделает подарок. Так у нас заведено. Обычай. Окса, надевай кольцо и целуй законного мужа.Окса еще больше растерялась и перепутала руку, на которую нужно было надеть обручальное кольцо. Ее подруга громким шепотом подсказала, вызвав еще большее смятение. Окса стала снимать кольцо, но Родик остановил ее и поспешил прекратить комедию, попросив всех покинуть помещение, а сам остался улаживать формальности.Вечером собрались в недавно открывшемся в здании «Метрополя» ресторане «Луксор» и бурно отметили событие, не акцентируя внимания на его сути, которая всем присутствующим была понятна по-своему.Следующим утром Родик навел справки о возможности покупки авиабилетов. Они не составляли дефицита, а при наличии письма от предприятия их можно было приобрести без предъявления паспорта. Все же Родик решил не торопить события и дождаться получения визы. Поскольку на этот раз тайны из своей поездки он не делал, Михаил Абрамович принял в подготовке живейшее участие. Он составил множество «рыб» контрактов, изготовил цветные фотографии салонов и снял копии с наиболее ярких статей из газет и журналов, сопроводив их переводом на английский. Родика волновал дресс-код. Однако проконсультироваться было не с кем, и он купил светлый летний костюм, надеясь, что Италия менее чопорная страна, чем Англия, а смокинг решил с собой не брать.До отъезда необходимо было запустить работы по оформлению покупки помещения для магазина, его ремонта и оборудования. Для этого Михаил Абрамович уже начал обналичивание дорожных чеков, которое пока не вызывало принципиальных сложностей. Из полученных денег Родик оплатил задаток, произвел необходимые закупки стройматериалов и, не дожидаясь оформления прав на собственность и результатов предстоящей поездки, договорился с Касымом о начале ремонтных работ.В пятницу Родик, зная, что очередь на получение движется быстро, сам приехал в восемь утра к посольству и, хотя перед ним стояла вереница людей, вскоре после начала работы консульского офиса получил паспорт с вклеенной визой на десятидневное пребывание в Италии в течение ближайшего месяца.Родик, не теряя времени, поехал в авиакассы и приобрел билет с вылетом утром в следующее воскресенье и прилетом вечером в субботу. Таким образом, он успевал к открытию форума, которое было запланировано на понедельник, а оставшийся до отъезда недели должно было хватить на приведение в порядок запущенных из-за поездки в Варшаву дел.Особенно это касалось клуба, деятельность которого в связи с летом несколько затихла, но вопросы накопились и обойтись только телефонными звонками не получалось. На последнем вечере не удалось представить всех вновь принятых в клуб, поскольку некоторые не смогли прийти. Можно было, конечно, произвести необходимые действия в рабочем порядке. Однако среди новых членов был президент крупнейшего в России концерна и два давних знакомых Родика, ставших депутатами Государственной думы, статус которых требовал публичных действий. Думая о такой необходимости, Родик поймал себя на мысли, что ищет повод для скорейшего проведения торжественного заседания, подспудно желая угодить Комиссии в ответ на услугу, обещанную Экерсоном. Это покоробило, поскольку противоречило его исходным устремлениям. Он устыдился, хотя быстро нашел себе оправдание в мысли о наличии в постановке светотехнического бизнеса двойной цели. Поэтому он, отбросив сомнения, как только добрался до офиса, позвонил Сергею и распорядился пригласить публику в среду. Тот выразил сомнение о возможности собрать достойный кворум в связи с разгаром отпусков. Родик постарался убедить его, что костяк клуба уходит на отдых, как и все в Европе, в августе, а среда – наиболее удобный день, поскольку не нарушает планов дачного отдыха, который у многих начинается в пятницу и заканчивается в понедельник. Затем Родик по памяти назвал ему фамилии тех, кто должен присутствовать обязательно, и пообещал на следующий день к вечеру появиться для решения текущих проблем и выделения финансов.Родик только успел разъединить телефонную линию, как позвонил агент, взявшийся вывезти с производства терраблоков металлоломом и забывший опечатать помещение. Родик упокоил его, а сам по ассоциации вспомнил о Дмитровском заводе и подумал, что давно не беседовал с Георгием, а он не только не звонит, но и не предпринимает никаких действий по установке линии для производства светильников, а Александр Павлович тоже помалкивает. Набрав номер рабочего телефона Георгия, он долго слушал длинные гудки. Отложив звонок на вечер, когда тот появится у себя дома, он переключился на другие дела.Уже дома он все же дозвонился до Георгия и договорился к одиннадцати утра в понедельник подъехать к нему в институт. Тон Георгия насторожил Родика, а невнятные ответы на вопросы об отсутствии действий его не удовлетворили.В последующие дни его преследовало тревожное состояние. В ночь с воскресенья на понедельник ему привиделся Георгий, но какие действия происходили во сне, после пробуждения вспомнить не удавалось. Такое происходило впервые и поэтому мучило ум Родика, заставляя напрягать мыслительный процесс вплоть до подъезда его к институту. Около центрального входа он припарковался за черной «Волгой», обвешанной массой антенн. Поставив машину на сигнализацию, он было направился к входной двери, но его окликнули. Родик остановился и, оглянувшись, увидел Георгия, выпрастывающего свое массивное тело из салона «Волги». Дождавшись, когда он приблизится, Родик спросил:– Что за чудище такое?– Моя персональная машина, – гордо ответил Георгий. – Мэрия выделила.– О-о-о. А зачем столько антенн?– Имею прямую связь с мэром и другими службами.– Круто. Идемте обсуждать наши дела?– Как договорились. Прошу…Кабинет Георгия тоже претерпел существенные изменения. Старую мебель сменили на современную офисную. В углу красовался новый компьютер с невиданно большим дисплеем, а на столе появилось несколько новых телефонных аппаратов, один из которых был с диском, украшенным гербом СССР. Рядом стоял селектор. Георгий по-хозяйски прошел за стол и, нажав кнопку, с расстановкой произнес:– Танечка, организуйте нам чайку.– Сколько перемен, – заметил Родик. – Так неплохо все. От этого аппарата забытым веет.– Хм… Такой поставили. Раритет, но у них других нет. Спецсвязь.В это время появилась девушка с подносом в руках и стала расставлять чашки.– Оставьте, Танечка, мы сами, – остановил ее Георгий и, когда девушка удалилась, огорошил Родика: – Проект по прожекторам сворачиваем.– Не понял, – ошеломленно произнес Родик.– Закрываем. Планы хозяина изменились.– Так… А что мне делать с заводиком и тратами?– Оставите себе. Пригодится, думаю.– Так не пойдет. У нас договор.– У нас – да, но мы люди подневольные. Как хозяин скажет… С ним я спорить не могу. Придумаете чего-нибудь. Вы у нас голова. Вон какой бизнес раскрутили. Кстати, имейте в виду: вам никто не мешает.Родик, почувствовав скрытую угрозу, взорвался:– Жора, вы отдаете себе отчет в сказанном? Я не позволю о себя вытирать ноги. Да и не один я в этой жизни…– Хотите совет, Родион Иванович?– На черта мне ваши советы. Кидняк так просто у вас не пройдет.– Вы идите, подумайте…– Да не пойду я никуда. Давайте конструктивно решать.– Я ведь и охрану могу вызвать.– Что?– Ничего. Вас выведут. До свидания.Родик от такого хамства потерял дар речи, тело свела незнакомая судорога. Он сжал кулаки, желая ударить по лоснящейся, самодовольной физиономии Георгия, но что-то удержало его. Это что-то вызвало чувство беспомощности, а затем стыд. Стараясь как-то сохранить лицо, он встал и, не прощаясь, вышел, хлопнув дверью. Он не помнил, как доехал до офиса. Там он, не поздоровавшись, заперся в переговорной и постарался осмыслить произошедшее, но мозг, охваченный крайним возбуждением, отказывался от анализа. Тогда он позвонил на пейджерный пункт и вызвал Алексея, продиктовав условное для экстренных случаев слово, и позвал Михаила Абрамовича.Родик поведал ему, опустив унизительные детали, суть случившегося. Тот поразился в не меньшей степени и стал строить различные предположения.– Миша, дорогой, какая разница, из-за чего все произошло. Это во всех случаях свинство. Я повел себя позорно. Растерялся, хотя сейчас думаю, что нет худа без добра: могло произойти непоправимое. Со мной такое, когда еще в институте работал, было. Чуть в тюрьму не угодил. Надо делать ответный удар, но даже не представляю какой. Не только в деньгах дело. Он вытер об меня ноги, как когда-то Айзенский. Однако тогда у меня в руках было экономическое оружие, а тут… только морду бить, оглядываясь на его депутатскую неприкосновенность. Один путь – пусть Алексей поработает.В это время дверь переговорной отворилась, и в комнату вошли Алексей и Вахтанг.– Поработаем, – услышав обрывок фразы, сказал Алексей. – Что произошло, Родион Иванович?– Небывалое. Проделки болгар по сравнению с этим – детские игры…Родик подробно пересказал разговор.– Не по понятиям. Да и за базар должен ответить. Позвоните ему сейчас и забейте стрелку на завтра. Часа на два дня.Родик набрал номер телефона Георгия. Ответил женский голос:– Добрый день. Представьтесь, пожалуйста.Родик назвал свою фамилию. В трубке что-то зашуршало, а потом тот же голос вежливо проговорил:

 

– Извините, но Георгий Эммануилович сейчас занят. Он сам вам перезвонит.

В трубке послышались короткие гудки. Родик задумчиво произнес:

– Он увиливает от разговора. Вероятно, так и будет себя вести. Как быть?

– Придется ехать… Рассказывайте, куда, как… Будем перетирать.

Родик дал все телефоны Георгия, объяснил, где его искать, и еще раз обрисовал проблему, написав на листке основные цифры по произведенным затратам.

Алексей удалился, а Родик, чтобы как-то загасить тягостное ощущение, попросил Михаила Абрамовича принести документы по остаткам продуктов на складе.

Монотонная работа по сравнению данных, являющаяся обычно функцией бухгалтера, вскоре захватила его, и недавние переживания отошли на второй план. К концу дня проявилась общая картина коммерческой деятельности, с которой Родик наметил распрощаться. В целом все сходилось, и это удовлетворяло его. Сожалений по поводу уничтожения того, что кормило долгое время, он не испытывал. Передав результаты своей работы в бухгалтерию для уточнения, он отправился домой.

По дороге пережитое утром, как он уже ясно понял, унижение с новой силой завладело его воображением. Он начал строить различные планы мести, но, как и накануне, ни один из них не мог довести до логического конца.

Надежда оставалась только на Алексея.

Такое состояние продолжилось и дома, а ночью ему приснился сон, где он выслеживает Георгия, а потом долго преследует его «Волгу». Наконец на пустынном шоссе он начинает прижимать ее к кювету. Та, потеряв управление, переворачивается и начинает гореть. В языках пламени он видит застрявшего нижней частью тела в покореженном дверном проеме Георгия. Он беспомощно размахивает руками и что-то кричит. Тут происходит взрыв, и Георгий плюхается у его ног. Он жив и, схватив Родика за колени, валит на землю. Начинается борьба, но кто-то держит Родика за руки и не дает расправиться с Георгием. Он оборачивается и слышит голос Оксы:

– Родик, что с тобой? Родик, Родик…

Он хочет что-то сказать ей, но тут осознает, что находится в своей спальне, а все до этого происходящее было сном. Включив ночник, он посмотрел на часы, показывающие половину четвертого.

«Дьявол, самый сон», – подумал он и закрыл глаза.

– Что с тобой? – повторила Окса. – Ты орал и страшно размахивал руками. Меня разбудил…

– Чертовщина какая-то привиделась. Бывает. Давай спать дальше.

Однако заснуть никак не удавалось. Поворочавшись, он тихо, чтобы опять не разбудить Оксу, встал и пошел в столовую. Там он, постояв у полки с коллекцией камней, принялся их переставлять. Такое занятие обычно успокаивало его. Так произошло и на этот раз. Он снимал минералы, бережно клал на ладонь левой руки и большим пальцем правой любовно протирал полированные поверхности, пристально всматриваясь в таинственные картины, созданные природой. Последним в его руке оказалась яшма. Он вспомнил, как на Урале под Учалами нашел этот камень около варварски взорванной на щебенку горки, а потом умудрился сделать очень удачный срез, открывший картину тихого озера, окруженного по горизонту лесом, подсвеченным восходящим солнцем. Картина была столь реалистична, что Родику показалось, как на глади воды образуется рассветная рябь. Захотелось все бросить и поехать на рыбалку. Посидеть, ни о чем не думая, с удочкой, разжечь костер, сварить уху, полежать на траве. Он поставил срез на полку и подошел к окну. Еще невидимое солнце высвечивало черные громады домов. На Родика навалилась фрустрация.

«Суета все это. Не надо себя мучить из-за таких паразитов, как Георгий. Лучшее, что есть в жизни, проходит мимо, а мы бежим, бежим… Куда? Зачем? Надо учиться извлекать приятное из неприятного, – подумал он и сам себе ответил: – Не получится. Так устроен мир, в котором я живу. Только вперед. Лишь в кино побеждает благородство, а злодеи погибают. В моей жизни не так, а менять ее я не готов».

Столь тривиальные мысли окончательно вернули ему утраченное было равновесие. Он еще постоял у окна и, ощутив первые признаки подступающей дремоты, направился в спальню. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в сон, – пробивающаяся сквозь шторы заря нового дня.

 

Глава 19

Вот уже третий день Родик пребывал в Риме. Экерсон выполнил обещания и организовал не только его участие в конференции, но и сопровождение в лице Кирилла, что по многим причинам обрадовало Родика. Проблема языкового барьера, которая очень волновала его в Москве, таким образом решилась, поскольку английским владели практически все, а доклады на итальянском не так уж его и интересовали, хотя Кирилл, как выяснилось, мог помочь и в этом. Важно было общение в свободное от заседаний время, а его оказалось достаточно много и по вечерам, и в длившийся несколько часов перерыв на обед и отдых.

Экерсон в первый день лично представил Родика интересующим его бизнесменам, которых оказалось значительно больше, чем следовало из полученной в Москве информации. Его рекомендации оказали волшебное влияние, и Родика восприняли со свойственным для итальянцев гостеприимством. В результате уже в первый вечер образовался коллектив, объединивший представителей фирм «Лучеплан», «Флос», «Вистози», «Три-Т», «Металспот» и Родика, а стихийно возникший банкет укрепил эти связи, переведя их в неформальную сферу.

Опасения Родика, что он может встретить Гимонди и тот все испортит, к счастью, не могли оправдаться, поскольку на подобных встречах ни он, ни его сотрудники не появлялись, считая это ниже своего достоинства. Фирма «Артемида» заслуженно главенствовала на рынке, но, как рассказали Родику новые знакомые, погрязла в амбициях ее руководителей, вызывающих раздражение почти всех итальянских производителей и зачастую выливающихся в бесконечные судебные тяжбы. Тот факт, что он в Москве продвигал такую фирму, вызывал уважение, хотя и с некоторым налетом сочувствия.

Все это было Родику на руку, и он развил бурную деятельность, существенно продвинувшись в переговорах по поводу поставки товаров на бесспорно льготных условиях. Он надеялся после окончания конференции посетить фирмы и подписать соответствующие контракты, а пока всемерно закреплял свой успех, не пропуская ни одной возможности и с раннего утра до поздней ночи активно участвуя в разнообразных начинаниях сложившейся почти дружеской компании.

Минувшие события возникали перед мысленным взором Родика, который шел в обществе новых друзей по тенистой аллее парка, раскинувшегося недалеко от отеля, где он проживал, хотя по времени они должны были принимать участие в мероприятиях, запланированных в рамках форума.

Так получилось из-за того, что накануне его затащили на футбольный матч. Эту игру Родик, в отличие от подавляющей массы мужчин, не очень любил и поэтому плохо разбирался в тонкостях происходящего на поле. Однако отказаться от приглашения посчитал неразумным, поскольку хотел дальнейшего развития личных отношений.

После матча, закончившегося победой «Милана», мучения Родика, голодного и оглушенного гулом трибун, были вознаграждены поздним ужином в ресторане. Посиделки с бурным обсуждением футбольных тем и тостами за игроков, обеспечивших победу в этом матче, затянулись далеко за полночь.

Поэтому утренние мероприятия решили проигнорировать, а вместо этого проветриться.

Солнце только вышло из-за горизонта, и дневной зной, к которому Родик уже начал привыкать, еще не наступил. Приятная прохлада ласкала разгоряченное выпивкой тело, а вид голубого безоблачного неба, проглядывающего через кроны деревьев, приятно расслаблял.

Походив по аллеям, компания устроилась на скамейке и продолжила обсуждать футбольные темы. Страсти разгорались. Вскоре все стали говорить одновременно и на итальянском. Особенно распалился очень молодой, но уже главный менеджер крупной фирмы «Металспот» Лучиано Ливрага. Он, яростно жестикулируя и даже демонстрируя свое видение удара по решающему мячу, что-то доказывал владельцу фирмы «Флос» господину Бертольди, казалось не проявляющему ответных эиоций, о чем свидетельствовало невозмутимое выражение его по-крестьянски грубого лица и неподвижность коренастой фигуры. Все, включая Ливрага, замолкали, когда начинал говорить владелец фирмы «Лучеплан» господин Муратори, высокий спортивного телосложения средних лет осанистый голубоглазый мужчина. Вероятно, он был непререкаемым авторитетом в футбольных вопросах. Со стороны происходящее походило на то разгорающийся, то утихающий скандал.

Кирилл пытался переводить Родику основные моменты спора, касающегося не только вчерашнего матча, но и досадного проигрыша на чемпионате мира. Однако Родика, наслушавшегося за предшествующий вечер футбольных баек, больше интересовали живописные ухоженные лужайки, разбросанные по завершающему парк холму, у подножия которого просматривался знаменитый Колизей.

Созерцание привело еще не совсем протрезвевшего Родика в умиротворенное состояние. Отдельные фразы Кирилла почти не вызывали у него эмоций, но возникшее еще вчера устойчивое желание усвоить ключевые моменты футбольной тематики, чтобы уметь в будущем поддержать разговор, заставляло напрягать ум и временами отвлекаться от чарующего пейзажа. Однако это удавалось с трудом, и сейчас Родик безрезультатно пытался вспомнить название проигравшей вчера команды. Бросив изводить себя, он спросил Кирилла:

– Кто вчера проиграл?

– «Сампдория», – удивленно ответил Кирилл.

– Да-да. У меня от вина стали слова из головы выпадать. Водку пить лучше. От вина во рту как-то плохо. Да и вообще… Кислятина.

– Вы просто не привыкли. На нашей родине нет такой культуры. Да и футбол, как я вижу, не ваша стихия.

– Я к этой игре равнодушен. С юности так, хотя мальчишкой играл, даже вратарем сборной пионерского лагеря был, но… Вырос и интересы изменились, а азарт свой на другое направил. Закон сохранения нервов, вероятно, сработал. Вчера во время матча даже копчик разболелся. Так всегда происходит, когда действие не захватывает. Однако, как выражается Алпамыс, не в своей воле. Компанию надо поддерживать. Для того сюда приехал, а Рим так и не посмотрю. Жаль. То пьянка, то треп, то бизнес-переговоры, а теперь футбол…

– Что нам мешает? Подождите, попробую подбить на экскурсию наших друзей. Проявлять страсти можно где хочешь. Сейчас выберу момент надавлю на патриотизм, гостеприимство и дружеские чувства, а время у нас еще есть. Раньше обеда появляться на конференции нецелесообразно.

То ли запал спора ослаб, то ли итальянцы вняли словам Кирилла, но, жестикулируя и еще продолжая спорить, они покинули скамейку и начали спускаться по аллее в направлении к громаде Колизея. Вскоре все сгрудились около закрытого решеткой входа. Владелец фирмы «Три-Т» и известный дизайнер господин Тосетто, высокий мужчина средних лет с одухотворенными, тонкими чертами лица и поставленным голосом, начал рассказывать Родику историю Рима. Родик, прочитавший перед отъездом несколько путеводителей, слушал рассеянно. Заметив это, тот спросил:

– Господин Жмакин, вы разве уже бывали в нашем Вечном городе?

– Ну что вы, Андреа. Я впервые. Просто фасад этого всемирно известного сооружения и история про Ромула мне хорошо известны, а вот проникнуть внутрь было бы интересно.

– О-о-о! Это сейчас невозможно. Рано. Может, на обратном пути.

– Тогда имеет смысл пойти дальше. Мне хочется составить общее представление о Риме.

– Ва бэнэ. Исторический центр не так велик. Можем пешком пересечь его и попасть на знаменитую площадь Сан-Пьетро в Ватикане. Двинемся вот по этой улице. Ее построил великий Дуче. Развалины форумов сейчас тоже осматривать рано, да и времени нет, а вот площадь Венеции всегда готова принять гостей. Там можем кофе попить. Вперед.

По обе стороны вдоль их пути просматривались остатки древних сооружений. Родик, вспомнив прочитанное, спросил:

– Могила Ромула там?

– По легенде – да, – отозвался пожилой грузный мужчина. – Там есть черный надгробный камень. Отсюда вы его не увидите. Интереснее поблизости посмотреть на колонну с изображением хроники событий. Некое доисторическое кино в камне. Да и сохранилась она относительно неплохо. Все остальное в этом месте основательно порушено и имеет в основном археологическое значение. Я обещаю после окончания конференции все вам показать, а потом приглашаю провести несколько дней у меня на вилле. Это недалеко от Венеции, ознакомитесь с нашим производством цветного стекла и светильников. Да и Венецию посмотрите. Как-никак чудо света. Вам все равно надо обсудить контракт.

– Грациэ, с удовольствием принимаю ваше приглашение, мистер Моретти. Проблема одна – у меня виза может закончиться. Успеть бы согласовать контракты. Рынок не ждет.

– Полагаю, что в этом сложностей не будет, а господин Кирилл обеспечит взаимопонимание.

– Извините, но это не планировалось, – заявил Кирилл. – Надо согласовать с моим руководством. Да и уик-энд я планировал провести в Лондоне.

– Кирилл, не утруждайте себя и тем более господина Экерсона. Он и без того сделал массу любезностей. Есть более простой вариант. Мой друг просил передать посылку его племяннице, живущей где-то в том районе. Вчера я переговорил с ней по телефону и хотел попросить кого-нибудь встретиться с ней. Теперь же я сам это сделаю, а заодно она попереводит. Это, конечно, не заменит вас, но за отсутствием гербовой пишут и на простой, – нашел выход из положения Родик.

– Вы скажите, где она живет, и я пошлю автомобиль. О билете до Венеции не беспокойтесь. Я закажу на утренний субботний рейс. Полетим вместе, – предложил мистер Моретти.

– Не стоит беспокоиться, Матео. Я доберусь сам, а девушка встретит меня в аэропорту.

– Это не обсуждается. Летим одним рейсом. Я уже предупредил о нашем приезде. На моей вилле готовят хороший прием. За девушкой пошлем водителя.

– Я бы тоже хотел видеть вас у себя в гостях, – вмешался господин Тосетто. – Даже если вам не понравится моя дизайн-студия. А о визе не беспокойтесь – продлим, если это потребуется. У меня есть соответствующие связи. Несколько дней ничего не решают.

Приглашения последовали и от других, вызвав опять бурное обсуждение последовательности их реализации. В конце концов сошлись на том, что Родик долетит вместе с синьором Моретти до Венеции, а там на автомобиле за четыре-пять дней все осмотрит. Выпадала только фирма «Флос», которая располагалась около Вероны. Родик совсем запутался в намечаемых планах, но решил не заморачиваться, а последовать своей любимой пословице: «Утро вечера мудренее».

За разговорами незаметно вышли на большую площадь с фонтанами и огромным монументом, обогнув которые устроились в кафе, где, по мнению итальянцев, превосходно готовили их любимый напиток. Родик с удовольствием выпил бы дополнительно к кофе что-нибудь спиртное, но воздержался, не желая выпадать из коллектива.

Опасаясь возобновления футбольной темы, Родик, вспомнив прочитанное, стал интересоваться, с какого балкона любил выступать диктатор. Мистер Муратори пригласил его к окну кафе и показал на не столь уж примечательный балкон, а потом долго рассказывал про свое отношение к тому времени, а Лучиано похвастался, что его дед имеет грамоту за то, что при дуче прятал у себя в доме евреев. Родик, считавший несправедливым забвение итальянского фашизма, являющегося, по его мнению, отцом немецкого, начал было излагать свое мнение, но, посмотрев на реакцию Кирилла, быстро завершил монолог, перейдя на обсуждение истории древнего Рима, которую он еще со школы хорошо знал и мог проявить приятную, по его мнению, для окружающих эрудицию. Выйдя из кафе, Родик почувствовал, как раскалился воздух, и посетовал по этому поводу.

– В Риме это не так страшно. Через десять минут опять попадем к фонтану, – успокоил его мистер Тосетто. – Кстати, это будет самый большой. Знаменитый фонтан Треви…

Фонтан действительно произвел на Родика впечатление, как размерами, так и изысканностью композиции. Они устроились на парапете, где приятно освежали мелкие водяные брызги. Тут мистер Бертольди, с первого дня знакомства поразивший Родика контрастным сочетанием грубых, очень далеких от интеллигентных черт испещренного морщинами темного лица с живым, полным ума взглядом светлых глаз, протянул три монетки, кажущиеся в его огромных, с толстыми пальцами руках крошечными, и жестами предложил кинуть их через голову в фонтан. Родик без перевода понял, что это то ли на счастье, то ли с пожеланием вернуться в Вечный город, и, не раздумывая, проделал несложное действие, проследив, как блестящие на солнце диски исчезают в бурлящих потоках.

– Посидим немного? – спросил мистер Тосетто. – Жарко. Историю этого чуда барокко рассказывать не буду. Вы, вероятно, знаете. Давайте просто полюбуемся. Кстати, наша футбольная команда перед поездкой на чемпионат мира здесь желание загадывала. Нетрудно догадаться какое, а продули все же.

– Второе место тоже хорошо, – желая проявить хоть какую-то эрудицию, заметил Родик, не подумав, что это опять вызовет бурю эмоций.

Вновь начались споры и обсуждения. Поиск виновных и одновременное их восхваление. Замелькали фамилии Барези, Мальдини, Баджо. Родик проклял тот момент, когда затронул больную тему, и, пользуясь правом гостя, прервал эмоциональную полемику, напомнив о недостатке времени, а также о том, что вчера и сегодня они уже не раз анализировали каждый пенальти в злосчастном матче с Бразилией. На этот раз здравый смысл возобладал, и спорщики, немного приутихнув, двинулись дальше, временами останавливаясь в тени зданий для доказательства наличия чего-то только ими замеченного при ударе по мячу. Родик изнывал от жары, и ему уже не хотелось любоваться величественной архитектурой. Наконец в очередной раз вышли к фонтану. Родик, сильно вспотевший, наклонился и, расстегнув рубаху, умылся, а потом спросил окружавших его попутчиков:

– Далеко еще?

– Да нет. Сейчас перейдем Тибр. Посмотрите замок Святого Анжела, а там рядом. Вас поразят площадь и собор, – ответил мистер Тосетто.

– Не сомневаюсь, Андреа, – отозвался Родик. – Давайте медленно поспешать, а то еще и обратный путь по этому пеклу предстоит.

– Обратно поедем на такси. Как раз к концу обеда успеем. Я вас понимаю. Нам, привычным к жаре, и то тяжело, но вы осматриваете великое. Стоит потерпеть.

– Я очень рад, что мы совершаем такую прогулку. Читал, представлял, но то, что уже увидел, – фантастично.

– Это вы видите только витрину. Надеюсь, нам удастся показать вам и сердце города. А сейчас, вы совершенно правы, нам следует поспешить к душе и мозгу не только города, но и всей Европы. Вперед по этому великолепному мосту.

Тибр по книжным описаниям представлялся Родику более мощной рекой, чем был на самом деле. Однако вид, открывающийся с моста, который они пересекали, подавил это ощущение, а цилиндр замка Святого Анжела придал всему окружению имперскую строгость. Родик пораженно застыл, желая полюбоваться величественной картиной, но его окликнули, и он устремился за своими спутниками.

Вскоре они вышли на широкую улицу, заполненную народом. Поверх голов просматривался, как пояснил господин Тосетто, ансамбль Ватикана с узнаваемыми сияющими куполами храма Святого Петра.

По мере приближения к площади толпа все больше сгущалась и наконец встала неподвижной стеной. Родик вопросительно посмотрел на спутников.

– Ох, сегодня же среда. Папа выступает. Нам повезло, но площадь осмотреть, вероятно, не удастся, – посетовал господин Моретти. – Хотя… Давайте попробуем протиснуться вон там по краю.

Родик послушно направился в указанном направлении, поминутно с кем-то сталкиваясь и извиняясь. За этим занятием он потерял из виду своих попутчиков. Оглядевшись, он понял, что идти лучше вдоль колоннады, и стал пробиваться туда. Действительно, между колоннами, которые закрывали обзор, людей было намного меньше, и Родик без особого труда вышел на боковой проезд в конце площади. Справа в направлении к храму тянулось ограждение, а между ним и фасадами зданий было безлюдно. Уставшего от жары и толкотни Родика это порадовало. Он, не задумываясь, поспешил в намеченном направлении. Тут толпа на площади загудела и заколыхалась. Родик ускорил шаг и оказался рядом, как он догадался по одежде, с застывшим на карауле ватиканским гвардейцем. Поодаль стояла цепочка сдерживающих толпу карабинеров. Никто не обращал внимания на Родика. Он свободно шел по намеченному пути и тут увидел шатер. Через несколько минут он был рядом и с удивлением догадался, что под навесом шатра стоит сам Папа Римский.

Родик продолжал по инерции двигаться к сооружению и наконец остановился метрах в двадцати, ощутив по устремленным на него взглядам неловкость.

Понять причину своего смущения он не успел, поскольку в это время Папа повернулся в его сторону, глаза их встретились, и великий понтифик перекрестил отделяющее их пространство.

Родику почудился мощный вздох толпы, в ушах зазвенело, в висках застучало и все слилось в единую звуковую гамму. Он с трудом удержал равновесие, и тут что-то заставило его застыть. Очнулся он, когда шатер был уже пуст, а со стоящих против него стульев поднимались люди.

Родика кто-то тронул за плечо. Он обернулся и увидел сначала Моретти, а невдалеке и всех остальных.

– Мы все были свидетелями, как вас благословил сам Папа, – перевел Кирилл слова господина Матео. – Поздравляем вас. Это огромное событие в вашей жизни.

– Это случайность. Я просто прошел куда не следовало…

– Случайностей в таких делах не бывает. Сюда так просто никого не пускают… Бог, верно, хочет, чтобы мы шли в Россию с вами. Какое у вас вероисповедание? – вмешался господин Муратори.

– Кхм. Сложный вопрос, Эрнесто. В детстве меня в православие окрестили, а несколько лет назад я в Токио покрестился… Точно не знаю во что, но основным документом Библия была.

– Плохо, Родион. Вам надо разобраться в этом вопросе. Теперь особенно. Я вижу предзнаменование. Ведь так, друзья?

Родик услышал гул одобрительных голосов и отчего-то засмущался. Горячая волна прошла по телу, и пот заструился так, что стало застилать глаза. В голову полезли странные ассоциации. Почему-то вспомнились лучеплановские люстры в виде парящих металлических парусов, увиденные им еще в Кёльне и многократно обсуждаемые здесь с господином Муратори. Родик оглянулся и, увидев рядом их автора, оперся на его руку. Что-то говорил господин Тосетто, но Родик никак не мог в это вникнуть, поскольку его думами вдруг овладела фантазия о многорукой статуэтке Оксы и изображающей еврея фигурке, привезенной из Варшавы. Родик не успел осознать суть видения, как почувствовал головокружение, и перед взором пронесся слепящий вихрь из солнечных лучей, а потом навалилась непросветная темнота.

– Что с вами? – услышал он чей-то далекий голос.

Родик сделал над собой усилие, и гудящая площадь с окружающими его спутниками вернулась в прежнее состояние.

– Жара, похоже, меня доконала, – устыдившись минутной слабости, произнес Родик и, тряхнув головой, предложил: – Народ расходится. Может, нам удастся попасть в храм Святого Петра? Он ведь здесь похоронен?

– Сикуро, – за всех ответил господин Бертольди. – Синьоры… Давайте проводим господина Жмакина. После случившегося он просто обязан посетить храм.

Собор поразил Родика своими внутренними размерами, а уже потом восхитил внутренним убранством. С детства ему внушали, что Исаакиевский в Ленинграде чуть ли не самый большой в Европе. Здесь же можно было разместить с десяток таких сооружений. На чем держатся своды этого сияющего золотом пространства, было не ясно. Казалось, что оно постоянно расширяется, а обрамляющие его стены парят в воздухе. Родик шел по огромному помещению и чувствовал, как живет и дышит камень. Ему вспомнились уверения Майора и Лейтенанта о существовании живых камней. Тут об этом свидетельствовало многое. Вероятно, резчики и строители сумели раскрыть жизнь камня, создав иллюзию вечного существования, а может, это явилось плодом воспаленного недавними событиями воображения. Родик сделал круг, потом еще. Его спутники терпеливо ждали. Уходить не хотелось, но, дав себе слово сюда вернуться, Родик присоединился к компании, и они направились к выходу.

На улице Родик физически ощутил изменение пространства. Несмотря на бездонное небо, все вокруг казалось нереально маленьким. Он обернулся и застыл. Перед ним было обыкновенное здание, не создающее особого впечатления. Да – красивого, да – монументального, но не более. Сказка осталась где-то за дверями, а вокруг текли обычные будни красивой площади, без прежнего скопления народа, и ничто не мешало рассмотреть ее архитектурные особенности. Они пересекли ее, остановившись на мгновение около белой линии.

– Переходим государственную границу, – торжественно сообщил господин Муратори.

Родик удивленно посмотрел на него, и тот пояснил:

– Здесь кончается Ватикан и начинается Италия, а вон и стоянка такси. Мы еще успеем пообедать. Вечером приглашаю всех в ресторан. Я знаю очень хороший, где готовят дары моря так… Наш друг синьор Жмакин, вероятно, такого не пробовал. Как, впрочем, и мы русских блюд. Я слышал, что борщ – очень вкусная еда.

– Спасибо, Эрнесто, я с удовольствием принимаю ваше приглашение и в ответ жду всех в Москве. Полагаю, что и у нас есть чем удивить, и не только в кулинарии. Приглашаю вас не столько как возможных партнеров по бизнесу, а как друзей.

Все довольно заулыбались и стали наперебой проявлять свою «осведомленность» о русских обычаях. Родик не стал больше ничего пояснять, хотя некоторые суждения были более чем экстравагантными.

В четверг состоялось закрытие форума. На вечер планировался банкет, а на вторую половину рабочие встречи. Экерсон предложил Родику вместе пообедать. Родик и без того считал необходимым переговорить.

– Я вижу, что поездка у вас оказалась плодотворной, – начал Экерсон после заказа блюд.

– Во многом благодаря вам. Спасибо.

– Да, я провел определенную работу, но моя корысть тут тоже есть. Ваши два последних отчета трудно переоценить.

– Я не в состоянии дать оценку своей работе, поскольку мне неизвестен критерий.

– Я вас не понял.

– Очень просто… Полагаю, вы занимаетесь в Комиссии изучением изменения психологии наших людей и анализом возможных последствий, а экономика – это ваше прикрытие или хобби.

– Вы хотите откровенной беседы. Что ж… Попробуем. В определенном смысле вы правы, хотя экономика – это моя специальность. Психологией, вернее, ее влиянием на экономику и, как следствие, на общественные процессы я стал заниматься еще в университетские годы. Тогда меня очень заинтересовали вопросы социальной психологии. Я изучал материалы «Гарвардского проекта». Вы, вероятно, об этих работах слышали.

– Это что-то связанное с опросами эмигрантов…

– Не совсем. Это программа по поиску возможностей управления социумами за счет внедрения информационных вирусов. Применительно к вашей стране – это целая система от радиоголосов до дезинформации по поводу направлений развития у нас научно-технического прогресса. Надо заметить, что и в Советском Союзе такие исследования активно проводились, но их результаты в основном использовались, образно говоря, на внутреннем рынке, а у нас наоборот. Происходящее сейчас у вас в стране во многом продукт таких работ. Однако многие процессы развились и продолжают развиваться в нежелательном направлении…

– Извините, что прерываю. Как понять в нежелательном?

– Вопрос очень правильный. Первичной целью разработанной тогда системы было уничтожение социалистического строя. Сегодня цель достигнута, но появились последствия, многие из которых с наших позиций негативны, а методики управления нет. Мы опасаемся получить еще худшую ситуацию, чем в период холодной войны.

– Худшая, лучшая… По отношению к чему? Я как раз с этого и начал. Каковы критерии?

– Критерии есть. Они, правда, очень многофакторны, но в целом мы хотим видеть Россию демократической страной с прозрачной самостоятельной экономикой. Демократия, конечно, понятие неоднозначное. Из этого следует главный критерий – подобие принципов социальной организации. Мир должен перестать антогонизировать…

– Всех под одну гребенку американской и европейской «демократии»?

– Если хотите в таких терминах, то – да.

– Свобода, равенство… Добавьте еще и братство. Чем не большевистский социализм? Равенство вообще утопия. Никогда тупой и беспомощный бездельник не будет иметь одинаковые возможности с умным и трудолюбивым… А руководители? При демократии их выбирают преимущественно дураки, которых в любом обществе большинство. Мы в перестройку это делали. Чем кончилось? В моем институте директором стал недоучка, но горлопан. Он все завалил, а потом от перенапряжения во цвете лет помер.

– Вы берете термин в его подлинном значении. Мы понимаем его как набор ценностей. Причем здесь нет догмы. Это постоянно меняющаяся система. Это непрестанное стремление к свободе личности и поддержанию социального равновесия. Мы готовы этому содействовать и финансово, и технологически, и политически. Соответствующие ресурсы имеются, но их надо оптимально использовать. Вот эта задача и лежит на мне, как следствие и на вас. Добавлю, что уверен в позитивности таких действий для России. Любой другой путь – тупиковый. Вернее, приводящий страну к тоталитаризму и упадку производственных сил и отношений. В наш век бурного развития всех сторон жизни такой тормоз неминуемо загонит народ в нищету, а страну раздробит на мелкие части, как это уже случалось в вашей истории.

– А что вы так радеете за чужую страну?

– Очень просто. У вас есть атомное оружие, а мы хотим жить спокойно. Достаточно нам пятидесяти лет противостояния и страха.

– Так не проще ли, используя сегодняшнюю ситуацию, поработить нас? Уменьшить население и превратить в сырьевой придаток по типу африканских стран. Мы сейчас слабы, как никогда.

– Такой сценарий рассматривался, но по очень многим причинам отвергнут. Во-первых, высокотехнологическая переработка на месте экономически целесообразнее. Во-вторых, уменьшение населения для такого варианта необходимо на порядок – это очень длительный процесс с неясным концом. Вы граничите с перенаселенным Китаем, и нам придется охранять границы. Дорого. В-третьих, проблема ядерного оружия. Это историческая реалия, и с ней необходимо считаться. Здесь даже не вопрос боевого применения, а скорее экология. Вы, как специалист, понимаете, что арсенал надо квалифицированно обслуживать. И последнее – Россия буфер между Востоком и Западом… Необходимый буфер.

– Извините, что опять перебиваю, но не ясно главное. Сейчас в стране все разрушено, и этот процесс продолжается. Как вы мыслите его остановить?

 

– Тут классика. Сначала надо изменить надстройку, а потом произвести инвестиции. Сейчас мы на первом этапе.

– Вы уверены в успехе? Кто это будет исполнять? Бывшие коммунисты во главе с Ельциным. Они по-другому воспитаны. У них мышление иное. У нас испокон веку все силовыми методами решается. Как расправились с Верховным Советом? Поведаю вам очень поучительную историю, произошедшую со мной…

Родик подробно изложил ситуацию, возникшую при организации производства светильников на Дмитровском заводе. Отдельно прокомментировал поведение Георгия, а потом добавил:

– Мне ничего не оставалось, как подключить мафию. Связи мои вы знаете. Они активно взялись решить проблему своими методами, но у них ничего не получилось. Более того, они сами еле ноги унесли. В стране образовался клан неприкасаемых – высокопоставленные чиновники. Я об этом писал. По моим понятиям, это много хуже тоталитаризма. Там хоть законы есть, а здесь просто грабеж. В таких условиях говорить об инвестициях бессмысленно. Добавьте сюда криминализацию. Что получится?

– Конечно, отголоски прежнего будут еще долго мешать. Надо бороться. Для этого мы с вами и работаем. Стопроцентной уверенности в успехе нет. Россия очень плохо прогнозируемая страна, но самое важное все же произошло. Ваше руководство отказалось от прежних геополитических принципов, воспринимает пропагандируемые нами ценности и в целом пока на нашей стороне. Это бесспорный успех, и его надо развивать. Кроме того, впервые за новейшую историю вашей страны население получило право выбора. Сейчас имеются все предпосылки для построения нормального общества.

– А вы не лукавите? Что-то я сомневаюсь по поводу желания развивать нашу экономику.

– Речь идет о мировой экономике. О прогрессе, если хотите. Комиссия стоит над национальными интересами. Мы не желаем, чтобы Россия стала тормозом в этом процессе. Все ведь взаимосвязано. Кроме того, инвестиции, о которых я упомянул, не бескорыстные. Наш капитал начнет работать и приносить доходы. Мы приобретем собственность в России. Выстроим единую хорошо управляемую финансовую структуру.

– Пусть так, но при прошлой беседе вы говорили о различиях в наших цивилизациях и невозможности их взаимного проникновения. Разве то, что вы сейчас заявляете, не противоречит этому? Вы же не хотите интеграции России, скажем, в европейскую культуру и экономику?

– Верно, очень верно. Тут есть тонкость. Об интеграции речи нет. Наши курсы должны быть параллельными, но зависимыми и не враждебными. Мы самостоятельные части одной системы. А проблемы на границах цивилизаций неминуемы, их необходимо прогнозировать и демпфировать. Об этом мы уже говорили в прошлый раз.

– Что-то похожее на Соединенные штаты мира по примеру структуры США?

– Не совсем, но пример близкий, если забыть про общую конституцию, а заменить ее на общие принципы функционирования.

– Сложно. Борьба и единство противоречий и противоположностей.

– Если хотите, то эта философская концепция может быть уместна. В мире масса тому примеров. Япония, Арабские Эмираты. Тут как бы двуединость.

– Ладно, оставим эту тему. Ясности у меня не прибавилось. Скорее наоборот. Допустим, обеспечим то, к чему стремимся. Дальше что?

– Значительная евро-азиатская часть мира вольется в единый процесс. Останутся лишь Китай и Северная Корея. Это поле для работы, но не нашей с вами. Мы же продолжим отслеживать тенденции. От демократии в любом понимании до всех возможных «измов» – один шаг. Нигде нет больше возможностей сделать ошибочный выбор, чем при правлении большинства. Плюс избираемый может впасть в состояние заигрывания с народом или наоборот. Система эта имеет массу огрехов, и поддержание ее надежности требует усилий и разносторонней координации, а для этого необходима информация. Ее-то мы и добываем… По крупицам, замечу.

– Вот теперь яснее. Что мы можем сделать, если поймем, что все движется не туда?

– Мы с вами – ничего. Мы только наблюдаем и иногда анализируем, но существуют реальные силы, способные влиять на происходящее.

– Тут, как я понимаю, демократия кончается.

– Конечно, наступает борьба, исход которой может быть разным.

– Такая борьба – это заведомое зло, порождающее смуту.

– Очевидно. Наша задача – сделать все, чтобы этого не случилось или хотя бы произошло не в крайних формах.

– Да-а-а. Не могу сказать, что мои терзания значительно облегчились, но беседа полезная. Некоторые аспекты нашего… э-э-э сотрудничества стали яснее. Алпамыс как-то предложил аллегорию о звуке тонкого льда, по которому мы идем. Думаю, она очень уместна. Будем пока работать.

– Это резюме меня радует. Хотя слово «пока» настораживает. А сейчас, если больше нет общих вопросов, я позволю себе прояснить текущее…

Обсуждение плана дальнейших действий и интересующей Экерсона информации затянулось, и когда Родик взглянул на часы, то понял, что времени на приведение себя в порядок для участия в банкете почти не осталось. Надо было срочно отправляться в отель.

Кирилл поспешил заказывать такси, а Родик, оставшись с Экерсоном наедине, презентовал ему двухтомный альбом с иллюстрациями истории Москвы. Тот был польщен и до возвращения Кирилла, листая альбом, выражал восхищение, а Родик, используя свой небольшой запас английских слов, давал пояснения.

По дороге в отель Родик, зная, что Кирилл вечером должен возвратиться в Лондон, подарил ему изящную коробочку для хранения визитных карточек с крышкой из махового пейзажного агата, а для Раи передал браслет с яшмовыми вставками. Кирилл смутился, посчитав подарки слишком дорогими, но Родик пояснил, что сделал их сам. Кирилл очень удивился, а Родик поведал ему о своем давнем увлечении камнями и прошлых достижениях в ювелирном производстве, посетовав на потерю интереса ко всему подобному в России.

Банкет прошел без помпезности как в части дресс-кода, так и в организации. Все свелось к обычному фуршету. Родик держался в компании своих новых друзей и не желал заводить другие знакомства, хотя многих интересовал российский рынок и Родик как единственный его представитель. Поэтому он отделывался общими фразами и подолгу ни с кем не общался. Под конец банкета они уединились с Кириллом и долго по-дружески прощались, надеясь, что эта встреча не последняя. Кирилл прямо с банкета вместе с Муратори, Бертольди и Ливрага уехал в аэропорт, а Родик, сопровождаемый Моретти и Тосетто, отправился в гостиницу.

Рано утром они вылетели в Венецию.

Планировалось до понедельника побыть в гостях у Моретти, потом на день заехать к Тосетто и до среды осмотреть фирмы «Лучеплан» и «Металспот». Такой график позволял не продлевать визу, а лишь перенести время отлета в Москву. При покупке билетов в Москве Родик не думал задерживаться и поэтому приобрел апексный билет. Теперь же он жалел об этом, поскольку ни сдать, ни изменить дату вылета было невозможно. Пришлось покупать новый билет, но ожидаемые результаты того стоили. К Бертольди попасть никак не получалось, хотя продукция фирмы «Флос» чрезвычайно интересовала Родика, являясь явным дополнением имеющегося в Москве ассортимента светильников. Да и Верону, воспетую Шекспиром и представляющую одну из знаменитых мировых достопримечательностей, хотелось посмотреть. Оба расстроились и договорились, что Родик как можно быстрее приедет, а подписанный контракт вышлет по почте, чтобы не терять времени и сделать закупку по каталогам.

Вилла, куда Моретти пригласил Родика, оказалась огромным зданием в получасе езды от аэропорта. Родику отвели шикарные двухкомнатные апартаменты на втором этаже. Из окна открывался живописный вид на парк с массой переплетающихся между лужайками и группками кустов и деревьев тропинками.

Пока Родик принимал душ, на первом этаже накрыли стол, удививший Родика не обилием закуски, а сервировкой. У каждого стояла стопка из пяти тарелок, разного размера и глубины, окруженная бокалами, стаканами и рюмками из тонкого стекла. По бокам и за посудой покоились серебряные приборы, состав которых свидетельствовал о предстоящем огромном разнообразии блюд. Стол украшали цветы, графины, бутылки, вазы с фруктами, блюда с закусками, хлебницы с булочками и масса неизвестных Родику приправ и соусов.

Все это он разглядел боковым зрением, пока Матео представлял его домочадцам. Их было тоже много: жена, двое сыновей и человек шесть-семь разновозрастных мужчин и женщин, родственные связи которых Родик в силу отсутствия перевода не понял. В разгар представления в дверях появился встретивший их в аэропорте водитель в сопровождении очаровательной молодой девушки с огромными карими миндалевидными глазами и распущенными иссиня-черными вьющимися волосами. Весь ее облик, казалось, олицетворял классику итальянской красоты в представлении Родика, воспитанного на совместных советско-итальянских фильмах с Клаудией Кардинале и Софи Лорен в главных ролях.

Внимание общества мгновенно переключилось на вошедших, а мистер Моретти, прервав представление, двинулся им навстречу. Девушка, улыбнувшись, тряхнула разлетевшимися в стороны кудрями и произнесла:

– Буонджорно! Здравствуйте, Родион Иванович!

Тут только Родик понял, что перед ним стоит непутевая племянница Питкина.

– Добрый день, – ошарашенно ответил Родик и глупо спросил: – Это вы, Аня?

– Конечно, а кто же еще. Здесь меня называют Антонитта.

– А почему не Аннета? – задал Родик еще более глупый вопрос. – Можно мне называть вас Аня?

Девушка, успев одарить Родика озорно и призывно сверкающим взглядом, улыбнулась и кивнула так, что черные локоны закрыли лицо. Родик почувствовал небывалое смущение. Скрыть его ему не удалось, и от досады он покраснел. Положение спас Матео, начавший, как понял Родик, объяснять, что вновь прибывшая красавица – русская переводчица господина Жмакина. Потом он поинтересовался, не хочет ли девушка привести себя в порядок после дороги, и, получив вежливый отказ, закончил представление и пригласил всех за стол.

Последующие дни пребывания Родика в окрестностях Венеции и Милана были до отказа заполнены позитивными ощущениями. Он не только решил все коммерческие задачи, но и насладился красотами Венеции и изысками итальянских стеклодувов. Самые же яркие впечатления привнесла Аня. Родика девушка полностью очаровала. Природная красота сочеталась в ней с женственностью и цепкостью ума. Она умудрялась быстро понять и донести до Родика главное. Окружающие их итальянцы были в не меньшей степени покорены ее обаянием и в отличие от Родика не пытались этого скрыть, выражая иногда чрезмерно назойливо свои чувства. Анна принимала ухаживания с радостью. Не отказывалась от подарков и угощения. Родика временами такая нескромность нервировала, но он сдерживался. Только однажды, когда девушка вечером после ужина в ресторане куда-то удалилась вместе с Лучиано Ливрага, а появилась далеко после полуночи, Родик, почему-то не способный заснуть, высказал ей свои претензии.

– Родион Иванович, я не нанималась работать у вас круглые сутки, – парировала Анна и ехидно добавила: – Зачем вам ночью переводчик?

Родику было нечего возразить, и он молча покинул ее комнату. Потом долго не мог заснуть, копаясь в своих чувствах. Под утро ему приснился эротический сон, воспоминания о котором весь следующий день не давали ему покоя. Завершающим аккордом явился ужин в особняке Моретти и последовавшая за ним долгая при свете уличных фонарей прогулка с Аней по парку. Душа Родика металась между желанием вести себя как влюбленный мужчина и ограничениями, диктуемыми служебным положением и дружескими отношениями с Питкиным. В результате он так и не дал полный выход своим романтическим чувствам, а утром сдержанно попрощался с Аней в аэропорту, оставив ее с тяжелым сердцем на попечение провожающего его синьора Моретти. Вспоминал все это Родик, вот уже больше часа полулежа в кресле неуклонно приближающегося к Москве самолета. Ему чудилось, что запах Аниных волос витает в воздухе, а два прощальных поцелуя еще жгут щеки. Вчера он договорился с ней о постоянной работе как своего представителя по закупкам светильников в Италии. Большой необходимости в этом не было, но он посчитал необходимым поддержать ее материальное благополучие и на первых порах проконтролировать отгрузки. Это было официальной версией. На самом деле он упорно не хотел себе признаться, что просто не смог прекратить общение. Он впервые испытывал столь сильное чувство к женщине и при этом скрывал его даже от себя.

Начали раздавать напитки, и он постарался переключить мысли на результаты делового общения, которые, бесспорно, были удачными. Именно удачными, поскольку везение сопровождало его на протяжении всей поездки. Еще две недели назад он даже не мог мечтать о таких условиях поставок. Он понимал, что во многом обязан этим Экерсону, но случай с благословением Папы и установившиеся личные отношения с теперь уже партнерами – непредвиденный успех, который надо срочно развивать. Планы стали громоздиться в его воображении, и под их аккомпанемент он задремал, а проснулся, когда по трансляции предупредили о начале посадки и необходимости пристегнуть ремни.

 

Глава 20

Открытие магазина светильников Родик решил приурочить к выставке «Быт Италии», по официальной версии, одной из первых в новейшей истории страны намеревающейся щироко рекламировать европейские достижения в области производства товаров народного потребления, как еще по старинке продолжали выражаться средства массовой информации.

На самом же деле выставка имела целью демонстрацию возможностей зарождающегося российского рынка и готовности его принять ранее невиданный и заоблачно дорогой даже по меркам преуспевающих московских обывателей комплекс обустройства жилых помещений. Социалистический бытовой комфорт с мебельными стенками, коврами, смесителями «Елочка» и чешской керамической плиткой, за которыми недавно выстраивались многолетние очереди, медленно, но неуклонно сдавал свои позиции и уходил в прошлое.

Родик, как никто другой, ощущал этот неуклонный процесс и, в отличие от многих коммерсантов, системно участвовал в нем. Поэтому устроители выставки одним из первых привлекли его к своей работе, а он в свою очередь воспользовался случаем, чтобы еще раз пригласить итальянских партнеров, которые активно с ним сотрудничали, но никак не решались посетить Москву. Мотивация оказалась на этот раз убедительной, что, вероятно, было вызвано реакцией на предстоящую выставку торгово-промышленной палаты Италии, которая, понимая перспективы, активно сотрудничала с организационным комитетом. Родик получил от всех приглашенных письма с обещанием не только приехать, но и принять участие в экспозиции.

Дирекция выставки, узнав о столь масштабном представительстве, предоставила Родику режим максимального благоприятствования, включая огромные скидки на оплату аренды, что позволило запланировать уникальную демонстрацию основных направлений современного светодизайна и наиболее ярких технических реализаций.

Началась огромная, новая и ранее не планируемая работа, требующая от всего коллектива неимоверных усилий. Михаил Абрамович и Саша согласовывали с итальянцами конструкции стендов, а Родик готовил грандиозную программу приема гостей, включая подготовку их выступлений по телевидению и радио, интервью в прессе, встречи с дизайнерами, показ достопримечательностей столицы и другие увеселительные мероприятия.

В этот насыщенный график необходимо было втиснуть презентацию нового магазина, оформление которого шло полным ходом и должно было завершиться к открытию выставки. Поэтому Родик запланировал давать соответствующую рекламу параллельно с выставочной и даже договорился разместить ее на четвертой обложке буклета с описанием будущих экспозиций. Магазин позиционировался как один из крупнейших в стране, а поддержание такого статуса требовало возрастающих с каждым днем расходов, которые Родик не мог предвидеть заранее. Если бы не консигнационные основы получения товаров, оговоренные Родиком во время поездки в Италию, то проект мог сорваться. Однако итальянцы даже перевыполнили свои обязательства, и светильников хватило не только на заполнение торгового зала, но и для создания достаточного склада. Ассортимент, конечно, еще не дотягивал до уровня Германии и Италии, но, бесспорно, являлся уникальным явлением российского рынка. Наконец удалось все оптимально распланировать так, что торжественное открытие магазина превратилось в неотъемлемую часть демонстрации возможностей фирмы Родика. Реализация задуманного не вызывала у Родика прежнего трепета, хотя и отнимала массу времени. Он уже не нуждался в помощи специализированных фирм и сам выработал эффективные и действенные процедуры.

Такие хлопоты не могли остановить текущие работы. Родик завершил закрытие производства терраблоков и, желая сгладить недовольство коллектива, устроил грандиозный банкет в опустевшем цеху. Родик пригласил всех сотрудников, главного инженера и директора завода – арендодателя, а также Алексея с компанией.

Не обошлось без курьеза. Саша Углов, расстроившись, выпил лишнего и сначала стал бузить, пытаясь выяснять с Родиком отношения, а потом уснул за столом.

Родик, не желая скандала, попросил одного, как ему показалось, не очень пьяного сотрудника отвезти бывшего начальника домой.

В такси (как потом выяснилось) Саша, решив, что уже добрался до своей кровати, разделся и опять уснул. Его провожатого, пока ловили машину, развезло, и он назвал таксисту свой адрес.

За Сашей он не следил и поэтому перед своей женой появился в сопровождении голого мужчины, за что они и были выгнаны на улицу. Дальнейшее покрыто мраком неизвестности, но утром Родик и Михаил Абрамович, приехав, чтобы передать помещение арендодателям застали Сашу сидящим среди вчерашнего мусора в углу цеха в чей-то телогрейке, надетой на голое тело. Он дрожал с похмелья и боялся ехать домой.

Родик попросил Михаила Абрамовича отвезти бедолагу, предварительно убедившись, что его домочадцы ушли по своим делам.

Сам же направился к главному инженеру и, передав ключи от всех помещений, подписал акт сдачи-приемки.

Потом они на прощание за чаем разговорились, и Родик, чтобы не терять лицо, объяснил причины закрытия производства ситуацией, вызванной срывом договоренностей с правительством города. Ему посочувствовали, рассказав массу аналогичных случаев, и посетовали на появление ранее не виданной системы, ломающей основные построения производства в стране и способной привести к окончательному развалу промышленности.

Родик и без того уже понял бесперспективность борьбы с чиновниками, о которой свидетельствовала беспомощность Алексея, не только не сумевшего разобраться с Георгием, но и, если верить его словам, подвергшегося нажиму со стороны правоохранительных органов и поэтому отказавшегося от дальнейших действий. Родика же никак не покидали мстительные чувства. Он с непроходящей озлобленностью наблюдал, как раскручивается при участии знаменитых артистов кампания по выбору Георгия в Государственную думу, что объясняло его наглое поведение, но никак не укладывалось в представления Родика о порядочности. На досуге он то и дело строил планы отмщения, но путей их реализации пока не находил, и это вызывало еще более острое чувство унизительной беспомощности. Родик не стал развивать свои мысли и переживания, а, еще посудачив, распрощался и на этом завершил очередной этап своей коммерческой деятельности.

Склад почти освободился от торговли продуктами, но с трудом вмещал поступавший из Италии товар, что требовало перевода его в другое помещение, которое Родик пока безрезультатно подыскивал в ближайших к расположению магазина районах. Предложений было много, но все они не подходили либо по цене, либо по обустройству. Да еще и находились на территории различных предприятий, навязывающих свои условия функционирования и охраны. В связи с этим Родик начал искать возможности покупки или строительства собственного здания для организации хранения светильников, только наименование которых насчитывало уже несколько тысяч, а упаковка одного могла содержать много ящиков и требовала соблюдения ряда правил при разгрузке и перемещении. Такой случай представился. Удивительно дешево продавали земельные участки около Кольцевой автодороги в десяти–пятнадцати минутах езды от будущего магазина. Денег на это пока не было, но Родик надеялся на скорое развитие торговли и, дав обещание на покупку тридцати соток, стал изыскивать деньги на залог.

Тут случилось непредвиденное. В понедельник Саша поехал менять накопившиеся от продаж в салонах рубли на доллары, но курсы, которые ему предлагали, не вязались ни с чем. Он позвонил Родику, и тот решил расплатиться рублями с Касымом, который, понимая финансовые трудности, уже давно терпел безденежье. Оставшиеся деньги он зарезервировал на текущие расходы.

Во вторник стало ясно, что произошло. Рубль рухнул и стал по отношению к доллару дешевле более чем на тысячу рублей. Родик дал команду заморозить продажи, хотя и до этого цены постоянно индексировались в зависимости от курса валют, но решиться на столь резкое изменение он не мог. Покупатели же повалили валом, желая избавиться от обесценившихся бумажек.

В среду Родик разрешил торговлю, повысив цены на двадцать процентов, а в пятницу курс упал почти до прежнего уровня и Родик с удовлетворением подсчитал прибыль. Она составила около семидесяти тысяч долларов. Это был столь необходимый подарок судьбы, который Родик тут же использовал, оплатив залог по покупке земли и частично закрыв долги перед Вольфгангом, а тот в ответ пообещал привезти на выставку массу сувениров с фирменной символикой – ручки, часы, линейки, счетные машинки, точилки и значки.

К середине октября на выставочную таможню стали поступать оборудование, рекламные материалы и экспонаты, а вскоре начался монтажный кавардак, знакомый Родику по венесуэльской выставке. Требовалось возвести стенд на площади почти двести квадратных метров. В разгар работ появилась Аня, которую Родик уговорил приехать, чтобы поработать переводчицей. Та долго упиралась, не желая, вероятно, попадать в объятия своей матери, но в конце концов уступила настояниям Родика, чему тот несказанно обрадовался.

Присутствие Ани наполнило для Родика подготовку дополнительным смыслом. Он приезжал рано утром и проводил в ее обществе целый день, хотя мог бы этого и не делать. Каждый вечер он завершал стандартно: ужин в ресторане с Аней, а затем доставка ее домой к маме, которая была неописуемо благодарна Родику за возвращение блудной дочери.

Аня не сопротивлялась такому порядку, а Родик проявлял к ней все больше знаков внимания. На третий день он, провожая ее до подъезда, перешел через невидимую черту, которая разделяет добрые отношения между сотрудницей и начальником. Придерживая дверь, чтобы она вошла в подъезд, он скорее инстинктивно приобнял ее за талию и почувствовал, что ее тело отвечает на его прикосновение. Он не сдержался и привлек ее к себе. Губы их слились в поцелуе, а Анины руки обвили его шею. Такая близость длилась недолго, и Аня упорхнула в подъезд, оставив Родика наедине со своими желаниями.

На следующий день они встретились как ни в чем не бывало, а вечером все повторилось, но на этот раз Родик долго удерживал Аню в своих объятиях, а потом предложил:

– Поедем покатаемся по Москве. Маме твоей позвоним из какого-нибудь автомата. Я объясню, что так надо по работе. Ей пора привыкать. Во время выставки окончание рабочего дня, вероятно, убежит далеко за полночь… Мы должны будем развлекать итальянцев по полной программе, а без вас у меня ничего не получится.

– Я с удовольствием. Мои родственные чувства уже давно насытились, а потусоваться в Москве интересно. Что тут есть?

– Не так много, как в Италии, но существуют ночные клубы. Знаю э-э-э… восемь. Я туда хожу редко, но подергаться и выпить там можно. Что предпочитаете: живую музыку или упражнения диджеев?

– А может, прокатиться по всем?

– Попробуем. Сначала заскочим в «Метелицу». Вспомним мои институтские годы, потом в «Эрмитаж», а там посмотрим. Может, в «Арлекино» или в «Утопию». В общем, попутешествуем.

К полуночи Родик почувствовал себя усталым. В этой глушащей музыкальной какофонии и толчее плясок он против своего желания отдалялся от Ани, а те короткие моменты, когда они поглощали различные комбинации спиртного, не приносили ни отдыха, ни близости, ни даже единомыслия. Аня же, наоборот, была полностью поглощена происходящим, и, казалось, ее это не только не утомляет, но даже приводит в эйфорическое состояние. Ее черные кудри взмывали в такт ритмам, лицо раскраснелось, а миндалевидные глаза находились в постоянном беспокойном движении, не позволяющем Родику установить желаемый контакт. Она непрерывно пребывала в толпе, и Родик с трудом поспевал за ней. Все это должно было возбуждать, но Родик испытывал противоположное чувство. Ему казалось, Аня теряет присущую ей сексуальность, становясь частью безумного шоу. Он хотел уединения, но обретал его лишь в машине, когда они перемещались от одного клуба к другому. Тогда Родик, поглядывая на обтянутые черными колготками колени и высокую, покрытую нежным пушком шею, опять до предела возбуждался. Временами ему удавалось приобнять девушку, но та, казалось, была зачарована настолько, что ее упругое тело не реагировало на прикосновения.

Около «Арлекино», где долго искали, как припарковаться, а подойдя ко входу, увидели массу желающих попасть вовнутрь, Родик, посмотрев на часы, сказал:

– Ваша мама, наверное, уже обзванивает морги. Мы ведь забыли ее известить, а сейчас делать это уже поздно. Предлагаю перенести продолжение знакомства со злачными местами города на другой день.

Аня скорчила недовольную гримасу, но Родик был непоколебим и, взяв девушку под руку, увлек ее в машину. До дома Ани они ехали молча. Родик даже стал опасаться, что обидел ее. Однако, когда остановились около подъезда, Аня вдруг прильнула к нему, желая, как ему показалось, подарить спутнику прощальный поцелуй. Родик инстинктивно обнял ее и почувствовал знакомые каждому мужчине флюиды женского желания. Он стал расстегивать ее пальто. Пуговицы плохо подчинялись его пальцам, никак не освобождаясь из петель. Тогда он с нетерпением потянул пальто на себя, и оно на удивление легко оказалось у него в руках. Он попытался проделать то же с блузкой, но тут спинка его сиденья самопроизвольно откинулась. Не ожидавший этого Родик, потеряв опору, завалился. Аня обретя свободу от его объятий, задорно засмеялась. Родик, изловчившись, принял полусидячее положение и притянул девушку к себе. Она подалась, и губы их встретились…

Расстались они, когда темнота ночи уже перешла в предрассветные сумерки. Аня впорхнула в подъезд, а Родик, опасаясь, что его увидят, не поднимая спинки сиденья выехал из двора и только тогда остановил машину. Привести сиденье в порядок ему не удалось – механизм не фиксировал нужное положение. Пришлось, ежась от холода, выйти на улицу и повторить попытку. Однако внутри кресла что-то щелкало, но спинка не держалась. Он открыл багажник и, достав оттуда канистру, использовал ее как подпорку. Устроившись столь неудобным образом, он направился домой, размышляя о том, как починить машину к приезду зарубежных гостей. Получив давно и страстно желаемое, он не задумывался, является ли оно актом благодарности за все сделанное им для Ани, следствием ли мимолетной страсти, вызванной напитками и музыкой, или тем, что называют любовью. Он даже не делал попытки анализа произошедшего, приняв все как данное.

Только поднимаясь на лифте к своей квартире, он сообразил, что не предупредил Оксу и та, вероятно, волнуется. Действительно, в столовой горел свет, и в кресле спала Окса. Родик решил ее не тревожить и тихо прошел в спальню, но, вероятно, издаваемые им звуки разбудили ее.

– Ты где был? – спросила она, появившись в дверях. – Позвонить не мог? Только о себе думаешь.

– Да в ночном клубе задержался. Извини.

– С кем это ты? С этой потаскухой-переводчицей?

– Зачем ты так? Да, с ней, но она совершенно нормальная девушка. Я ей еще в Италии обещал Москву показать.

– Она в этой Италии в публичном доме…

– Слушай. Прекрати. Знаю я, кто тебе это напел. Получит он у меня. Женой себя почувствовала? Смотри-ка… Ладно, не шуми. Давай поспим пару часов, а то мне еще работать целый день.

– Спи, – зло сказала Окса и, захлопнув дверь, ушла в столовую.

Родик разделся и постарался заснуть, но сон никак не приходил. Так он и проворочался до восьми утра.

На выставку он попал около десяти. Работа под руководством Саши шла полным ходом, а Ани нигде не было видно. Родик, подумав, что девушка отсыпается после бурной ночи, и не стал акцентировать на этом внимания. Больше для видимости задал несколько вопросов и уехал в офис, где за время его отсутствия накопилось много дел.

После обеда он позвонил Ане домой, но трубку никто не брал. Родик начал волноваться, но тут Аня позвонила сама. Оказалось, уже больше часа болтается на выставке и не знает, чем заняться.

Родик хотел было отпустить ее отдыхать, поскольку на следующий день предстояло рано выезжать в аэропорт для встречи гостей, но передумал и, несмотря на конец рабочего дня, попросил приехать в офис.

Девушка появилась, когда сотрудники уже разошлись по домам. Родик, помогая ей снять пальто, ощутил некоторую неловкость, скрывая которую сделал комплимент:

– Вы отлично выглядите…

– Мы опять на «вы»?

– Хм, сложный вопрос. Смотря что у нас вчера, вернее, сегодня было… Случайный секс или что-то большее.

– Это важно?

– Для меня – да. Не хочу интрижек на работе. Это не мой стиль.

– Но ведь женщина, с которой вы живете, – тоже сотрудник.

– Это другое. Там длинная история, совершенно не похожая на нашу.

– Серьезно… А ты как хочешь? Извини, что на «ты», но у меня тоже есть принципы.

Тут только Родик попытался понять свои чувства. Их ночное приключение пока не выходило за рамки иногда случающихся эпизодов. Такое у Родика уже бывало, и обычно не заканчивалось даже последующими воспоминаниями. Сейчас, поняв, что от его ответа зависят их последующие отношения, он, зрелый мужчина, прошедший упоение страстью, разочарования и обманы, был готов на все, лишь бы эта женщина не покидала его. Он приобнял ее и увлек в комнату. Там она отстранилась и устроилась поодаль за столом Михаила Абрамовича. Родик подошел к окну и, глядя куда-то вдаль, выдавил:

 

– Хочу серьезных и длительных отношений. Ты, Анечка, мне страшно нравишься. Может, даже еще больше. Со мной такое впервые. Тут секс ни при чем. Как говорят, «с первого взгляда». Я даже, как мальчишка, робею.

– Может, еще и под венец предложишь?

– А почему нет? Я один раз уже был женат, а тут с Оксой фиктивно расписался. Большого желания повторить эти процедуры не испытываю. Однако… Если ты так хочешь, то хоть сегодня. Хотя важен ли штамп? Моя бабушка не была официально расписана с дедом, а после его гибели почти десять лет провела на скамеечке около его могилы. Так и умерла. Вот это да. Может, и у нас такое?

– Красиво, но не современно. Я к такому не готова. Насчет свадьбы пошутила. Желаю еще пожить свободно. Ты хороший мужчина, но на серьезные отношения я не согласна. Может, лет через десять, а сейчас хочу еще погулять. Можно и с тобой.

– Надо ли? Для тебя это все же интрижка… Я один из многих. Так?

– В целом так.

– Понятно. Что ж, значит, переходим на «вы»?

– Как скажешь. С завтрашнего дня. А сегодня…

Аня обвела комнату взглядом, потом встала и обхватила Родика сзади за талию, а на ухо прошептала:

– Мне было хорошо, спасибо.

Родика опять охватила страсть, и он потянул девушку в переговорную, но она мягко отстранилась:

– Не стоит. Забудем наш вчерашний загул. Вы – мой шеф. Пусть все останется так, как есть. Поеду я к маме выслушивать ее нотации. Утром она их не смогла прочитать… Доставлю старушке удовольствие. Да и перед предстоящей работой отдохнуть не помешает.

– Мстишь или обиделась? Я этого не хотел. Может, замнем для ясности и повторим…

– Нет. Не стоит портить хорошее. Что было, то было. Проводи меня…

Родик нехотя помог ей надеть пальто и сделал попытку на прощанье поцеловаться, но Аня мягко отстранилась и быстро выскользнула за дверь. Родик еще некоторое время слышал цоканье ее каблуков по лестнице. Потом хлопнула подъездная дверь и все затихло. Родик задумчиво вернулся к окну. Аня пересекала двор. Он обескураженно проследил, как ее грациозная фигура исчезла за поворотом. Тут к нему пришло осознание произошедшего, и он стал корить себя за то, что спровоцировал Аню на этот идиотский разговор, не желая верить в то, что потерял ее как женщину, возможно, навсегда.

В растрепанных чувствах он вернулся домой. Окса, почувствовав его настроение, не лезла к нему с расспросами, а, подав ужин, устроилась смотреть какую-то телевизионную программу.

За едой Родик вспомнил о необходимости договориться с Аней о распорядке завтрашнего дня. Он позвонил, надеясь услышать ее голос. Трубку долго не брали. Наконец ответила ее мать. Аня еще не пришла. Родик живо вообразил, где она может быть, и его охватило похожее на ревность чувство. Ему стоило больших усилий подавить его и спокойно попросить передать, что завтра заедет за Аней в половине девятого утра.

Сославшись на усталость и необходимость рано вставать, он пошел спать. Холодная простыня приятно охладила его тело. Он вытянулся и закрыл глаза. Последнее, что пришло ему в голову перед тем, как провалиться в сон, была пословица «В руках было, да меж пальцев сплыло».

Следующие два дня Родик провел в непрерывном курсировании между аэропортом Шереметьево-2, отелем «Балчуг Кемпински» и ресторанами, встречая и развлекая долгожданных гостей. Последним прибыл Вольфганг. В этот день Родик устроил шикарный ужин в ресторане «Прага», где, как и обещал итальянским друзьям, удивил изысками русской кухни.

Утром состоялось торжественное открытие выставки, и началась напряженная работа на стенде, не оставляющая времени даже на еду. Количество посетителей превзошло даже самые смелые ожидания. Раздали несколько тонн каталогов, подписали целую кипу договоров на поставку, получили два диплома – за лучшую экспозицию и за уникальный дизайн. Без сомнения, успех превзошел все прогнозы. За выставочные дни продали больше, чем за предшествующие полгода. Презентацию третьего магазина Родик провел в последний вечер, объединив ее с прощальным банкетом.

Итальянцы, судя по внешней реакции, были восхищены и не скупились на хвалебные эпитеты.

В общем, все удалось, и гости разъехались, оставив массу обещаний о расширении контактов, а Моретти и Тосетто даже предложили дополнительные скидки на свои товары.

Аня прекрасно справилась со своими обязанностями, повсюду сопровождая Родика. Лишь постоянно срывающийся механизм фиксации спинки сиденья, который Родик в силу отсутствия времени так полностью и не починил, напоминал об их интимной близости. Когда такое происходило в очередной раз, они обменивались многозначительными взглядами, но это уже почти не будоражило Родика. Да и вообще между ними установились какие-то особые доверительные отношения. Времени задумываться над такой метаморфозой не было, поскольку он непрерывно с кем-то общался. Лишь попадая поздним вечером домой, перед тем, как заснуть, он опять возвращался к размышлениям об Анне, но, вероятно, огромная дневная усталость вскоре загоняла его в тяжелый, без сновидений, сон.

Проводив последнего гостя, Родик, ощущая опустошенность, возвращался вместе с Аней, и тут она сказала:

– Родион Иванович, я бы хотела завтра-послезавтра улететь.

Что-то дрогнуло у Родика внутри, и он не сразу ответил. За эти дни он так к ней привык, что не мог представить себе ее отсутствие. Более того, он опять почувствовал сексуальное влечение. Родик перенес руку с рычага переключения передач на Анину коленку и спросил:

– Тебе это надо?

– Мы же на «вы». Выставка кончилась. Что мне здесь делать?

– Работы много. Нам в штате нужен переводчик. Да и просто толковый человек. Хочешь стать директором нового магазина? Хороший процент от оборота будешь получать. Да и мама обрадуется.

– Спасибо, я не потяну. Да и не хочу я здесь задерживаться. Мне в Италии больше нравится.

– Помнишь последний наш разговор? Мое предложение остается в силе.

– Из нас не получилось любовников и не получится супружеской пары. При твоем образе жизни нужна не такая, как я. Окса для тебя лучший вариант.

– Откуда это известно? Все такое происходит только на небесах. Хотя… Переубеждать тебя не стану. Еще, не дай бог, поссоримся… Что ж, улетай, коль решила. Сотрудничать-то в Италии не отказываешься?

– Где-то работать надо. Деньги нужны. Да и я к вам привыкла, а итальянцы ко мне. Сделаю все, от меня зависящее. Можете на меня положиться.

– Я знаю… Поедем закатим прощальный ужин. Приставать не буду.

– А можно я маму с собой возьму? А то она обижается.

– Хм… Это закономерный финал. Конечно, можно. Она, вероятно, обрадуется или… Можно и дядю твоего позвать. Будет с кем выпить. Да и ты давно русского фольклора в его еврейском изложении не слышала. Вон автомат. Позвони, пусть собирается. Мы за ней через час-полтора заедем, а Виктора пусть от моего имени сама позовет. Он рад будет. Я, пожалуй, коль уж такая пьянка пошла, Оксу возьму и Михаила Абрамовича прихватим. Этакий прощальный пир закатим, хотя лучше бы вдвоем посидели. В «Пекин» поедем, а то за эти дни европейская пища приелась.

Через день Аня улетела в Милан. Родик не поехал ее провожать, сославшись на занятость и попросив это сделать Михаила Абрамовича. С ним же он передал ей конверт, куда вложил в качестве премии тысячу долларов. Хотел что-то написать, но дальше слов «Дорогая Анечка» не продвинулся.

 

Глава 21

Шло время, а свершений и событий становилось все меньше. Бизнес уже не требовал постоянного внимания, и Родик ограничивался лишь контролем. Саша и Михаил Абрамович вполне справлялись со все возрастающим объемом покупок без существенных изменений налаженной Родиком системы. Проблемы, конечно, возникали, но пути их преодоления были очевидны. Единственной новостью явилась покупка земли, которая не прошла без поразившего Родика трагикомического происшествия.

До пятого ноября необходимо было расплатиться. Однако денег не хватало, и Родик, зная Мишину страсть к накопительству, решил занять у него. Тот долго мялся, не надеясь на быстрый возврат, но под напором Родика не устоял, хотя и с передачей денег тянул. Перед оплатой вместе с продавцом оформили сделку в земельном комитете подмосковного города Балашиха, к веденью которого относилась земля. Получив документы, поехали расплачиваться. По дороге Родик попросил:

– Миша, давай деньги.

Тот, побледнев, достал пачку долларов и, вероятно, так перенервничал, что потерял сознание. Родик, перепугавшись, резко затормозил. Вместе с продавцом вытащили страдальца из машины и уложили на подернутый инеем травяной газон, полагая, что холод приведет его в чувство. Родик хотел бежать вызывать «скорую», но тут Михаил Абрамович открыл глаза и спросил:

– Где деньги?

Родик вложил ему в руку пачку купюр и увидел блаженную улыбку на лице партнера. Пораженный Родик только произнес:

– Плюшкин чертов. Напугал.

Все завершилось благополучно, а через неделю Касым начал возводить по эскизам Родика склад. Вскоре строительство превратилось для Родика в часть отдыха. Он ездил туда и в будни, и по выходным. Устраивал пикники, вспоминая студенческие строительные отряды, много советовал, а иногда и показывал рабочим, как надо выполнять ту или иную операцию.

Шло время, и он стал замечать, что независимо от его желаний бизнес требует все меньших усилий и времени. Стремительный бег последних лет замедлился.

Он опять стал посещать театры и выставки, много времени проводил в клубе, сочетая приятное с полезным, выполнением обязательств перед Комиссией, поиском новых направлений в бизнесе и отдыхом.

На этой почве у него образовался новый круг общения, состоящий помимо бизнесменов и политиков из появившихся, во многом благодаря партнерам Алексея, деятелей культуры. Поэтому в возникающих беседах обсуждался самый широкий круг российский событий, от майского венчания Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова и «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова до неудач армии в Чечне и непрерывной череды крахов финансовых пирамид.

Родик продолжал составлять записки для Комиссии и при этом все больше задумывался о перспективах развития российского общества, интересы которого теперь занимали значительное место в его сознании. Интересы же были весьма специфическими и сводились в конечном счете к финансовым операциям. Политики лоббировали начинания коммерсантов, коммерсанты, делясь с ними прибылями, покупали чиновников, а артисты и известнейшие деятели искусств начали называть свое творчество шоу-бизнесом, что вполне соответствовало действительности, вызывая вал низкопробной, но вполне рентабельной продукции. Отличительной особенностью стало отсутствие маскировки, а подчас и бравирование такой однобокой заинтересованностью. Знаковые режиссеры и артисты, к которым Родик относился когда-то с благоговением, отвлекаясь от сплетен, могли часами рассказывать об обналичивании денег и путях их сохранения, а известные бизнесмены цинично обсуждали организацию компании по созданию новой «звезды» того или иного подиума. Политику, естественно, тоже не забывали, но и там все сводилось к деньгам. Эти разговоры обильно сдабривались сладкой подливкой отечественной духовности и критикой нарождающихся капиталистических нравов.

Однако Родику не составляло труда понять истинные побудительные причины происходящего, которые вначале настораживали, а последнее время вызывало неприятие. Поэтому когда-то беспристрастные записки для Комиссии стали приобретать вид аналитических отчетов, в которых Родик делал неутешительные выводы о возможных путях развития страны.

Общение Родика с Комиссией после его поездки в Италию проходило по прямым каналам без участия Евгении Григорьевны. Поэтому Родик, памятуя последний разговор в театре, не настаивал на встречах или иных контактах. Он только внимательно следил за ее публичной деятельностью, центральное место в которой стали занимать пацифистские и правозащитные аспекты военного противостояния в Чечне.

Эта тема особенно волновала общество после неудачного штурма Грозного и последовавшего за этим бомбового удара. Конфликт грозил перерасти в войну. Родик же, вспоминая последствия нейтралитета двести первой дивизии в Таджикистане, в целом одобрял действия правительства, но никак не мог понять причину фиаско регулярных войск. Мнений по этому поводу в клубе высказывалось много, как, впрочем, и о причинах самого конфликта. Одни полагали, что это отвлекающий маневр, позволяющий «выпустить пар» социальной напряженности и одновременно «бросить кость» имперским амбициям ряда вновь образованных партий. Такое предположение вполне оправдывало странные действия армии, переводя их в ранг умышленного фарса. Другие резко возражали, обсуждая хитросплетения клубка глобальных, региональных и местных причин. Третьи вспоминали девятнадцатый век, Кавказскую войну и депортацию сорок четвертого года, пытаясь провести соответствующие параллели и осуждая тупость современных военачальников. Многие объясняли все материальной заинтересованностью верхушки бизнеса и генералитета, желающих откусить от чеченского пирога, начиненного деньгами от афер с подложными авизо и продажи каспийской нефти.

Вне зависимости от противоречивых гипотез российское общество раскололось на две противоборствующие части – сторонников и противников военных действий. Об этом спорили и на кухне хрущевок за рюмкой водки, и в будуарах элиты за коньяком с сигарой. Нейтральной пыталась оставаться только четвертая власть, выкидывающая на суд общественности взаимоисключающую информацию.

Евгения Григорьевна была в центре событий, ее цитировали правозащитники, она выступала на различных форумах, собраниях и, как стали называть, круглых столах, заняв крайнюю оппозицию к правительству, безоглядно оправдывая действия чеченцев, ведущих, по ее мнению, освободительную борьбу в условиях катастрофических нарушений прав человека.

Похожее мнение, судя по получаемой Родиком корреспонденции, сложилось и у Комиссии, а его суждения подвергались мягкой критике.

Поэтому просьба Евгении Григорьевны о встрече показалась Родику закономерной. Он предположил, что она хочет что-то пояснить с целью изменения его мнения. Послушать ее было интересно, и Родик, отложив все дела, согласовал встречу на полдень следующего дня.

Встреча состоялась в том же особнячке, где они и познакомились. Родик без труда нашел нужную квартиру и, не обнаружив звонка, постучался. Дверь тут же открылась, и в проеме возник мужчина средних лет, интеллигентное лицо которого показалось Родику знакомым.

– Добрый день, – произнес Родик, поняв, что не раз видел его в телевизионных передачах по поводу различных политических дебатов.

Тот, протянув руку для приветствия, представился:

– Лев Николаевич.

– Очень приятно, Жмакин.

– Проходите, пожалуйста, Родион Иванович. Курточку вот сюда вешайте… Чем вас угостить? Чай, кофе?

– Спасибо, ничего не надо. Куда проходить?

– Вот сюда, пожалуйста. Устраивайтесь. Евгения Григорьевна будет через несколько минут.

Родик подумал, что ничто тут не изменилось, и, войдя в знакомую с прошлого раза комнату, устроился в том же кресле около журнального столика. Пока он усаживался, появилась Евгения Григорьевна с неизменной сигаретой в руке:

– Родион, здравствуйте. Рада вас видеть.

– Взаимно, Евгения Григорьевна. Как дела? – встав, ответил Родик.

– Дела… Какие тут дела? Рабы не могут понять, что такое свобода. Устала объяснять.

– Вы же уверяли меня, что «правильным курсом идете, товарищи», – почему-то вспомнив Александра Николаевича и шутливо по-ленински грассируя, заметил Родик.

– Все меняется. Не в лучшую сторону. Хотели попасть в элитный клуб, а оказались в холуях у колониальной администрации. Был шанс, и он упущен. Рабскую идеологию народу победить в себе не удалось, а руководство занялось любимой русской игрой – воевать, уничтожать, делить и подавлять. Бездарные и бессмысленные авантюристы. Ельцин не смог противостоять слиянию капитала, криминалитета и чиновничьего беспредела. Теперь свертывание демократии неизбежно.

– На такие глобальные выводы вас натолкнула ситуация в Чечне? Еще недавно вы были полны надежд.

– Ситуация… Дикое проявление подавления прав и свобод.

– Я так не думаю. Идет всего-навсего полицейская операция. Чеченцы распоясались…

– Там армия подавляет целый народ. Армия, а не полиция. Это совсем другое. Чеченцы в соответствии с международным правом отстаивают свои интересы. Свободу, если хотите… А ельцинские приспешники творят, используя армию, геноцид.

– Я не могу согласиться. Нечто подобное наблюдал в Таджикистане. Лозунги похожие, а суть знакомая – изгнание чуждого этноса, в данном случае некавказских народов плюс захват их собственности. Ведь в Чечне, как и там, было больше половины русскоязычного населения – обычных людей, которых социализм разными путями туда направил для нормальной работы и жизни. Про них, про их интересы вы не думаете?

– Начитались, наслушались. Нет там ничего подобного…

– Уверяю вас – есть еще худшее. С этим необходимо бороться, даже исходя из интересов чеченцев. Они изгонят иноверцев и начнут гражданскую войну. Так было в Таджикистане. Отличий немного. Там авлоды и кланы. Здесь – семьи и те же кланы. Кровная месть и прочие предрассудки. Резать друг друга они будут с особой жестокостью и долго.

– Здесь совершенно другая ситуация…

– Ага. Там именно это. Они уже дошли до работорговли и повсеместного гоп-стопа. Благо, их вооружили до зубов. Мужчина, особенно восточный, получив в руки автомат, становится другим. Поверьте, я насмотрелся. Он начинает ощущать власть, справиться с которой обычно не в силах. Дай ему любую национальную или религиозную идею, и он побежит убивать, а потом, чтобы удовлетворить животные инстинкты, станет грабить и насиловать своих же. Я прожил в аналогичной ситуации. Привез про это документальный фильм на четырех кассетах. Пытался показать его по телевидению, но там воздвигли, несмотря на все хваленые демократические преобразования, цензурную стену. А жаль, может, и сегодняшних событий в Чечне не произошло бы. Люди бы увидели генезис от начала борьбы за свои, как вы выразились, свободы до сдирания кожи с живых людей, и вспарывания животов у беременных женщин… Кстати, бывших соседей и родственников.

– Я очень уважаю вас, Родион, но вы жертва ложной информации. Замечательной сказки кремлевских фантазеров. В Чечне совершенно иная ситуация. Это не Таджикистан, о котором я наслышана от Алпамыса. Да и фильм этот или похожий смотрела. Мне было отвратительно, но не страшно. Тут же армия расстреливает мирное население. В том числе и русских, которые во многом на стороне своих братьев-чеченцев.

– По-вашему, там нет национального конфликта? Сосед – чеченец не режет соседа – русского, а мечтает строить с ним независимую Ичкерию? Сомневаюсь.

– Там национально-освободительная борьба на фоне крайне тяжелой ситуации с правами человека, созданной нашим правительством. И еще одно… Это симптом страшной болезни. Возможно, предсмертный.

– Хорошо, не буду спорить. Что, по-вашему, надо делать?

– Вести конструктивный диалог с теми, кто уже взялся за оружие. Желательно с самого начала…

– С Дудаевым и Масхадовым?

– Конечно, хотя есть и многие другие реалистично и современно мыслящие люди.

– Полагаю, что уже поздно. Идея при помощи оружия по примеру Ельцина урвать власть, прикрываясь лозунгом независимости, очень заманчива. Особенно для людей с восточными усами. Их уже словами не остановить.

– И вы, Родион, туда же. Поймите. В происходящем все самое негативное. Реставрационные тенденции, подавление свободы и совести, отсутствие национальной политики, ложь и, наконец, бездарная, бессмысленная авантюра, могущая привести к большой войне. Если сегодня не остановить все это, то Россия упустит шанс для своего спасения и возрождения и опять погрязнет в тирании.

– Остановить? Неплохо бы, но фантастично. Кто на это пойдет? Кто в этом заинтересован? Я варюсь в клубе в каше современных представлений тех людей, которые определяют сегодняшние реалии. Их волнуют лишь деньги, а власть как средство добычи этих денег. Диссидентов нет. Оппозиция либо в сговоре с властью, либо разрозненна и состоит из таких бессребреников, как вы, у которых отсутствие денег предопределяет фиаско. Вспомните Октябрьскую революцию. Для ее осуществления Ленин и Троцкий пошли на сложные контакты с Германией и Америкой, посулившими им финансовую помощь. Заметьте, они все же имели за спиной партию с разветвленной структурой. А что имеете вы? Два десятка бывших диссидентов без гроша в кармане? Да и те за последние годы избаловались и к черной икре на приемах привыкли.

– Не упрощайте. Революция, подобная Октябрьской, уже произошла. Мы держали в руках ее величество Демократию. Вернее, все для ее создания, но уронили. Надо поднять. Сейчас происходит лишь откат. Чечня – это барометр. В стране назрели милитаристические тенденции, несовместимые с демократическими реформами. Это ярко проявилось уже в октябре прошлого года, когда стали применять оружие. После этого в окружении Ельцина появились чекисты и военные. Они не способны различить принципы империи от деспотизма и от тоталитаризма. Смотрите, на кого они, как вы выражаетесь, в полицейской операции опору сделали. На уголовников Лобазанова и Гантемирова… Вам ничего это не напоминает?

– Конечно. Так было и в семнадцатом году, и в девяносто втором в Таджикистане. Там Файзуло и Сангак… Помните? Это естественное развитие изложенного мной сценария. А в нашем случае добавляется идея суверенитета по-ельцински – сколько можно. Следующий шаг – их уберут, и останется всего два пути: либо Чечня станет неким подобием Таджикистана, где кланы начнут давить друг друга, пока не останется один вождь, либо их не отпустят и начнется война с Центром. Второй сценарий мне кажется более реальным, поскольку там нефть. Хотя есть и промежуточный вариант, но у черта и жена ведьма.

– В вашем пророчестве и заключен весь ужас, хотя вы исходите из неверных посылов. В этом случае заблокируется и без того тяжелое продвижение демократии. Что-то похожее на Литву девяносто первого.

– Не надейтесь. Литва – Европа, а Чечня – Азия. Так не будет. Не те традиции… Не тешьте себя иллюзиями. Компромисс уже никого не устраивает. Я понимаю, о чем вы говорите. Мол, если чеченский народ мы сломаем, то это станет приговором для демократии в стране. Поэтому вы на их стороне?

– Почти так. Вот мы и подошли к цели нашей встречи. Теперь вам станут понятными мои поступки. Я, в отличие от вас, не считаю борьбу за свои идеалы бессмысленной из-за отсутствия необходимых средств. Во-первых, не факт, что средств нельзя получить, во-вторых, нас не так мало, как вы думаете. Вы правы в одном – диссидентская работа сейчас невозможна. Поэтому я слагаю с себя все прошлые полномочия, которые хоть как-то связывают меня с сегодняшней отвратительной властью, и перехожу в противоборствующий лагерь. В этом лагере, поверьте, есть средства. Разные средства. Мне ясна общая картина существующего режима, надежды на возможное равновесие утеряны, и я намерена бороться со ставшим деспотичным внутри и агрессивным внешне режимом.

– Мне казалось, что вы этим и занимаетесь, имея рычаги воздействия на президента и связи за рубежом.

– Поймите. Если находишься внутри системы, то ее можно только подправлять. Я же считаю, что ее надо уничтожать. Я не могу больше вести диалог с властями. Ленин, которого вы сегодня вспоминали, это понимал и делал революцию извне. Я, хотя и всю жизнь посвятила борьбе с его идеями, в этом последую его примеру. Со мной многие мои единомышленники не согласны. Вот встретивший вас Лев Николаевич видит себя только в правозащитной деятельности внутри страны. Он хочет защищать народ через суды, форумы, уговоры. У него надежда на то, что Ельцин по духу демократ и одумается, а я в это уже не верю. После жалких попыток совершить реформы он опять встал на привычный для него, как бывшего секретаря обкома, путь тирании. Скоро начнут сажать в тюрьмы по политическим мотивам, упразднят или фальсифицируют выборы, а его самого выбросят, как отслужившую марионетку, и заменят на тирана или бандита. Пока этого не произошло, необходимо начать жесткую войну идей, попытаться восстановить против наступающего кошмара мировое сообщество, которое надело розовые очки и успокоилось после развала СССР и социализма. Они не до конца осознают, что могут получить более худшее.

– Комиссия, с которой мы с вами сотрудничаем, всего этого не осознает? Даже из моих докладов многое с очевидностью следует. У них огромные возможности. Я это проверил. Они серьезно работают над способами преодоления у нас постперестроечных проблем, хотя толкают их на это чуждые нам мотивы.

– Что-то знают, что-то – нет, но главное – они не готовы к борьбе. Они опьянены победой. У них пока нет дельной программы дальнейших действий, хотя, возможно, какие-то ошибки они осознали.

– Даже то, что слишком поспешили с развалом социализма?

– Мне всегда приятно с вами полемизировать, но тут вы глубоко заблуждаетесь, Родион Иванович. Социализм в том уродливом виде, который мы наблюдали, необходимо было разрушить. Ошибкой является отсутствие дальнейших действий и упование на некие противовесы. А тут каждый начал тянуть одеяло на себя. Оно сначала порвалось, а потом стали мерзнуть отдельные части тела. Новое одеяло никто не дал, и стали использовать кому что под руку попало.

– Образно. Мне ситуация в целом давно ясна. Экерсон нечто подобное излагал. Однако принимаю лишь одно: без помощи Запада теперь, к сожалению, далеко не уйти, поскольку возврат к прошлому экономически невозможен, а предотвратить то, чего вы опасаетесь, за счет внутренних ресурсов вряд ли удастся. Не тем людям раздали богатства и, как следствие, власть. Вот где ошибка. Им демократия в вашем и европейском понимании – кость в горле. Я не отрицаю необходимости серьезной корректировки курса нашего правительства, хотя с оценкой чеченских событий с вами не согласен, как и с рядом высказываний Экерсона о месте России в мировой культуре и политике. Более того, в ваших аллегориях считаю, что одеяло сожгли, а новое не сшили. Кто будет портным? Не знаю, как говорится, поживем – увидим. Комиссия, бесспорно, серьезная организация, и сотрудничать с ней необходимо. Но есть ли в ней портные? Не уверен, хотя считаю важным давать ей объективную информацию во избежание присылки не того портного, что, без сомнения, происходило в самый разгар перестройки и привело к формированию решений, не идущих на благо не только России, но и всего мира. В этом ключе меня интересуют наши с вами взаимоотношения. В клубе у меня ваших последователей не числится, и соответственно информацию в этой части я не предоставляю.

– Это действительно важно. С Комиссией я продолжу взаимодействие. Ведь конечные цели у нас не антагонизируют. Эта часть работы на вас не перекладывается. Однако мы стоим, как я уже заметила вам, на разных методологических платформах. Они, к сожалению, никак не могут избавиться от идей конвергенции и коллективной безопасности. Полагаю, что с сегодняшней Россией этот способ не сработает. Уже нужны радикальные меры.

– Из разговоров с Экерсоном у меня сложилось иное мнение. Он конвергенцию не приветствует. Они намерены помогать России…

– То-то и оно: «помогать». Уже поздно. Тут терапевт не нужен, требуется хирург. Необходимо бороться до смерти, а они для этого не созданы, хотя их работа и не бесполезна.

– Если я вас верно понял, то мои с вами контакты в рамках Комиссии прекращаются?

– Да, к этому я вас и подвожу. Вы вполне самостоятельны и, более того, самодостаточны. У вас наладились необходимые связи. Я в этой части и без того вам не нужна. Затягивать вас в свои игры не вижу смысла. У вас другой путь. Да вы и сами не захотите. Такие люди, как вы, нужны стране. Вы будущая опора… Если, конечно, не произойдет того, чего я страшусь. Да и тогда вы найдете свое место. Ведь страна продолжит существование, хотя, возможно, и очень тяжелое. Ваши детство, молодость и зрелость прошли в подобных условиях тоталитаризма, но вы сформировались в порядочного и образованного человека. Только присутствие таких людей не позволяет реализовать все замыслы тиранов, хотя они вас и стараются задвинуть подальше или убрать вообще. Однако история свидетельствует, что это им не удается. Вы еще принесете много пользы родине. При тоталитаризме такие, как вы, – главный противовес. Луч света в темном царстве. Помните, «российская интеллигенция всегда нуждалась в индульгенции – то веря в Бога, то безбожна, но вечно неблагонадежна».

Евгения Григорьевна попыталась раскурить затухшую сигарету, но это ей не удалось, и она бросила ее в пепельницу.

Родик воспользовался паузой и, не желая обсуждать свое будущее, отхлебнув остывший кофе, задумчиво спросил:

– Евгения Григорьевна, а вы уверены, что ваши усилия способны изменить ход истории? Ведь, возможно, происходящее определяется каким-то неизвестным нам глобальным законом мироздания. Россия основное историческое время пребывала в хаосе войн и репрессий. Может, это ее путь. Этакая топка в паровозе мирового развития.

– Конечно, объективные законы существуют, может, и не все познаны. Однако не боги горшки обжигают. В истории России были целые эпохи благоденствия, в то время как Европа прозябала.

– Эти эпохи наступали после длительных периодов тирании. Может, и сейчас надо через это пройти?

– Вам более семидесяти лет социализма мало?

Родик почувствовал, что разговор может пойти по второму кругу или перетечь в область прописных истин, и замолчал. Евгения Григорьевна, вероятно почувствовав что-то подобное, достала из пачки сигарету. Родик взял зажигалку и помог ей прикурить, а потом, чтобы как-то заполнить паузу, допил потерявший вкус кофе и осторожно поставил чашку на прежнее место, не желая, как и при первой встрече, нарушить зыбкую тишину. Тут, как показалось Родику неожиданно, ворвалось назойливое тиканье. Непроизвольно оглянувшись, он увидел настенные часы, на которые до этого не обращал внимания. Родик завороженно следил за маятником, а Евгения Григорьевна молча курила. В этот момент он осознал, что в его жизни завершился еще один этап, какой, он сформулировать пока не мог.

– Пойду я, – тихим голосом произнес Родик, не делая попытки подняться из кресла.

– Да-да… Успехов вам, – отозвалась Евгения Григорьевна, гася в пепельнице недокуренную сигарету. – Хотя минуточку… Хочу подарить вам мою книгу. Я постаралась сказать о самом главном. Надеюсь, что вам будет интересно. Да и описанная эпоха чем-то сходна с наступающей. Сейчас подпишу. Подождите.

 

Евгения Григорьевна встала и покинула комнату. Родик с некоторым запазданием поднялся и подошел к часам. Это были старинные часы с отверстиями для завода на циферблате. Только сейчас Родик посмотрел на стрелки и поразился тому, как много он провел здесь времени. Он не успел больше ни о чем подумать, поскольку Евгения Григорьевна вернулась со скромно оформленной книгой в твердом переплете. Родик открыл обложку и прочитал надпись, начинающуюся знакомыми стихами и занимающую почти весь титульный лист:

Родиону Ивановичу Жмакину от автора с надеждой на понимание. 14 декабря 1994 год.

Родик задумчиво закрыл книгу:

– Спасибо. Я обязательно прочитаю. Надеюсь, что мы еще увидимся?

– Обязательно. И запомните. Я после большой войны ощущала, что страна будет другой. Да и не только я, но ощущение – это не борьба. Само ничего не свершается… Кстати, вы, конечно, сможете меня всегда найти через Алпамыса, но на всякий случай запишите телефон Льва Николаевича. Это мой давний коллега… Вы, верно, его узнали.

Родик поискал глазами, на чем бы записать, и, ничего не найдя, сказал:

– Я запомню… Спасибо. Желаю вам успехов. До встречи. Я всегда в вашем распоряжении.

Евгения Григорьевна слегка сгорбилась, поправляя сползший с плеч вязаный платок, и наклонилась за пачкой сигарет…

Родик помедлил и вышел в полутемный коридор, где столкнулся с Львом Николаевичем. Тот о чем-то спросил, но Родик, поглощенный своими мыслями, лишь рассеянно попрощался и прошел в услужливо открытую дверь.

Медленно спускаясь по лестнице, он ощутил какую-то гнетущую опустошенность, а с трудом отворив массивную, изуродованную временем резную дверь подъезда, невольно остановился, зажмурившись от яркого, скатывающегося за безоблачный горизонт солнца.

Морозный воздух тугой волной ударил в разгоряченное беседой лицо и, проникнув через незастегнутую куртку, вызвал озноб во всем теле. Запахнувшись, Родик быстрым шагом направился к машине и, не дав ей прогреться, помчался по заснеженным московским улицам.

 

Примечания

1

 Чойхона – чайная.

2

 Господин Вольфганг Калеман, могу я задать несколько вопросов?

3

 Пожалуйста. Называйте меня Вольфганг, пожалуйста.

4

 Здравствуйте. Я плохо говорю по-немецки. Говорите ли вы по-английски? ( нем. )

5

 Да, так себе. Очень приятно ( англ .).

6

 Вольфганг, это моя жена… и главный бухгалтер ( нем. ).

7

 Из какой вы страны? ( нем. )

8

 Из Таджикистана ( нем. ).

9

 Фантастика! Очаровательная женщина ( нем. ).

10

 Пусть будет между нами нерушимая дружба ( нем. ).

11

 За ваше здоровье хорошо ( нем. ).

12

 Большое спасибо! Я благодарю вас за гостеприимство ( нем. ).

13

 Не за что. Большое спасибо за ваше предложение ( нем. ).

14

 Учитель ( тадж. ).

15

 Миска ( тадж. ).

16

 Координационный научно-технический совет.

17

 Обращение типа «господин» ( тадж. ).

18

 Дядя ( тадж. ).

19

 Начальник ( тадж. ).

20

 Спасибо ( тадж. ).

21

 Разговаривать один на один.

22

 Употреблять наркотики.

23

 Темный галстук (обозначение дресс-кода в приглашении).

24

 Ты дурак и говно с перцем ( нем. ).

25

 Остановите, пожалуйста… извините, пожалуйста… я покажу вам дорогу ( нем. ).

26

 Вокзал ( нем. ).

27

 Замечательно! ( нем. )

28

 Адвокат ( феня ).

29

 Крылатая фраза из к/ф «Операция «Ы» и другие приключения Шурика».

30

 Уголовники, которые сотрудничают с милицией.

31

 Кунг – кузов в виде обитаемого помещения для различных целей.

32

 Что это? Что это значит?.. Я хочу поговорить с полицейским. Где здесь телефон?

33

 Главарь ( феня ).

34

 Тупой человек ( феня ).

35

 Не сочти за труд ( феня ).

36

 Разговор один на один ( феня ).

37

 Состояние после приема наркотиков ( феня ).

38

 Глаза ( феня ).