Что свершилось — свершилось. Воду, которой ты разбавляешь вино, никогда из вина ты не выплеснешь.Б. Брехт
В офис Родик попал только к обеду. Завезя Абдужаллола на работу он занялся обменом рублей на доллары, потом заехал на ювелирное производство к Юре. Часа полтора они обсуждали перспективы. Изделия из поделочного камня после вынужденного повышения их стоимости почти перестали покупать. Для людей, живущих на зарплату, это было очень дорого, а те, кому по карману дорогие ювелирные вещи, хотели золото и драгоценные камни. Родик после получения кредита выделил Юре деньги на закупку сырья, но и они уже кончались. Склад буквально забили готовой продукцией, которую на реализацию никто не брал. Юра сам занимался продажами, но выручки не хватало даже на зарплату. Делать убыточную распродажу Родик пока не решался. Да и не было уверенности, что это даст какой-то эффект. Стало очевидным, что производство необходимо хотя бы приостановить.
— Юра, теперь ты понимаешь, что я был прав насчет закрытия камнерезки? Ювелирка хоть как-то продается и места на складе занимает мало.
— Да понимаю я… Куда ребятам моим деваться? Мы ведь только это умеем. Кстати, я тоже другим заниматься не смогу. Да и не хочу. Это ты универсал. Если закрою производство, всем моим и мне надо уезжать из страны. Я уже тебе много раз говорил, что не пойду я на рынок торговать, а улицы подметать — стыдно. Ты в курсе, что многие уже уехали?
— Конечно. Вот только не уверен, что им там хорошо.
— На чужбине никому хорошо не бывает. Однако зарабатывают, свой хлеб с маслом имеют, семьи кормят. А мы?
— Юра, не паникуй раньше времени. Ты же в коллективе. Поживем — увидим. В конце концов, ты мой друг.
— Ты меня знаешь, я не иждивенец. Я привык зарабатывать сам. Сегодня у нас затоварка, долги перед поставщиками сырья, которые я закрываю твоими подачками. Мне надоело клянчить у тебя и переводить сырье, купленное на не мной заработанные деньги.
— Зарплату я всем повысил. Так что не все плохо. Хотя в твоих словах есть истина. Может быть, подкорректировать номенклатуру продукции, подсократить людей? Давай все же подумаем о получении разрешения на работы с драгоценными металлами и камнями.
— Сокращать не смогу, у меня все хорошие. А вот пробирные дела… Можно, но ты же знаешь, сколько это стоит. А проверки? А бандиты, о которых ты рассказывал? Что, кстати, ты с ними решил?
— Пока еще окончательно не решил, но ситуацию проработал. Соберемся — доложу. В двух словах: похоже, придется платить, но не этим.
— Да… Надо все закрывать и уезжать из этой сумасшедшей криминальной страны. Весь мир существует и работает спокойно. Ребята из Германии пишут, что живут на пособия лучше, чем мы здесь, вкалывая днем и ночью. Немцы евреев принимают и предоставляют массу возможностей. Даже квартиру дают бесплатно.
— Всюду хорошо, где нас нет. Эмиграция — сложная штука, не идеализируй. Особенно в отношении дружбы немцев и евреев. Немцы всегда будут антисемитами.
— Не скажи. У них чувство вины.
— Не уговаривай себя. Где евреев любят?
— В Израиле.
— Особенно арабы.
— Родик, кончай! Мы заговорились. Ты меня так легко не убедишь. Да и в чем убеждать? Думаешь, мне очень хочется все начинать сначала? Однако не вижу выхода. Производство в ближайшее время задохнется. Здесь мы — имей в виду, и ты, — никому не нужны. Единственное, что в этой стране осталось хорошим, — водка. Будешь водку мне присылать?
— Действительно, давай закончим этот треп. Брось пессимизм и попробуй придумать что-то новое. Ты же умный… Мне уже пора в офис. Там меня ждет «приятное» времяпрепровождение с бандитами. Привет.
— Хорошее занятие для доктора наук! — вслед Родику крикнул Юра.
В коридоре офиса Родика ожидал Ключевский.
— Платеж пришел? — не останавливаясь, с иронией спросил Родик и, открыв дверь кабинета, пригласил: — Заходите.
— Родион Иванович, деньги пока не поступили, но я связывался с покупателями — никаких сбоев не предвидится.
— Дай бог. При вашем доверии покупателю скоро можно будет ввести устные деньги. Это шутка. Однако задержка мне непонятна. Вы знаете, что противогазы уже в пути. Михаил Абрамович отслеживает движение эшелонов. На этой неделе они придут на Павелецкую-товарную. Дальше три дня бесплатных на разгрузку, а потом огромные штрафы за простой. Если на этой неделе денег не будет — мы, а если быть точным — вы, попадаем в страшную ситуацию. Я все больше жалею, что пошел у вас на поводу.
— Родион Иванович…
Разговор прервала телефонная трель.
— Извините, Вадим Николаевич, я жду очень важного звонка. Да… Привет, Абдужаллол. Записываю… Решил встречу организовать сегодня? Ну да… Завтра день рождения… Разумно. Как я его узнаю? Он меня знает? Откуда? Да, мир тесен… Хорошо, жду… Извините еще раз, Вадим Николаевич, я вас перебил.
— Родион Иванович, я вам даю полные гарантии. Да и письменно я их подтвердил. Можно мне получить копии каких-нибудь документов об отправке противогазов?
— У Михаила Абрамовича. Есть какая-то телеграмма по железной дороге, сертификаты, факсовые копии квитанций о приеме груза и накладных с реквизитами вагонов. Что-то еще…
— Я вижу, вы очень заняты. С вашего позволения пойду к Михаилу Абрамовичу. Я могу ему сказать, что вы разрешили сделать копии?
— Конечно, конечно… Если будут вопросы — заходите.
«Все, как всегда, спрессовывается в один день, — посмотрев на закрывающуюся за Ключевским дверь кабинета, подумал Родик. — Абдужаллол с учетом моего дня рождения переиграл встречу на сегодня. Это в общем-то хорошо. Хотя, как он сказал, не по правилам. Не очень, правда, ясно, когда появятся бандиты. Будем надеяться, что все срастется. Однако как удивительно тесен мир! Человек, которого пришлет Абдужаллол, хорошо знал мою маму и знает меня. Кто же это?.. Скоро, вероятно, пойму. Это не повод расслабляться. Наоборот, необходимо продумать, как себя вести. Абдужаллол советует никуда не лезть, больше молчать и поддакивать. Брать ли на разговор Мишу? Наверное, да. Нужно срочно поставить его в курс дела, а то обидится и будет прав».
В кабинете Михаила Абрамовича в углу между стеной и столом примостился на краешке стула Вадим Николаевич.
— Где Михаил Абрамович? — спросил Родик.
— Он пошел снимать копии, — ответил Ключевский. — Должен вот-вот быть.
Михаила Абрамовича Родик нашел в комнате переговоров, где «лейтенант» и «майор» помогали ему копировать толстую стопку листов.
— Миша, ты мне очень нужен. Ребята сами все доксерят. Заодно, может быть, узнают, что говорят звезды насчет оплаты противогазов.
— Что-то случилось, Родик?
Он схематично рассказал о сложившейся ситуации.
— Правильно ли я понял — сегодня с бандитами встретится большой бандит и либо узнает их статус, либо договорится, чтобы они больше не появлялись? А дальше мы попадаем под него?
— В целом так. Я два дня анализировал наше положение и пришел к выводу, что это самый лучший вариант.
— Я что, должен одобрить твое решение?
— Ну, это твое дело. Ответственность все равно на мне. А участвовать в сегодняшней встрече ты обязан. Мы с тобой в субботу об этом говорили.
— А ты вчера мне это сказать не мог?
— Не мог. Я думал, что встреча будет завтра. Так получилось, но, поверь, другой выход — только закрыть все предприятия и вернуться на госслужбу.
— Все понял. Воспринимаю это как приказ, ты директор. Буду на месте, зови, когда понадоблюсь. Надеюсь, что твое решение действительно правильное… Да, Родик, если будет время, заходи ко мне, я тебе про таможню расскажу.
— Это важно, давай сейчас. Все равно бандитов еще нет. Что предлагают?
— Не буду вдаваться в подробности… В общем, тысячу долларов за один комплект документов.
— И как часто это будет?
— Не знают. По мере необходимости. Завышение инвойсов не проходит. Это они делают здесь, а вот досмотровые, как я тебе и докладывал, будут отдавать нам. Мое мнение: пробовать все равно надо.
— Давай. Запускай, я вечером с Сашей свяжусь или… Лучше сам ему позвони.
— Понял. Да, еще. Подумай, не нужен ли нам расчетный счет в Польше? Можно открыть.
— Не знаю… Хотя я тебе все никак не расскажу о моей идее. Там, возможно, понадобится. Вообще, Польша… Очень интересно. Это через кого? Гриша тут не завязан?
— Ты же знаешь мои связи. Если надо, я устрою встречу с генеральным директором крупнейшего экскаваторного завода. Это мой друг еще с социализма. С Гришей они знакомы, но не думаю, что это существенно. Кстати, Янек очень часто бывает в Москве, свободно говорит по-русски…
— Интересно… Может получиться. Мы должны подробно все обсудить. Только не сегодня, напомни мне к концу недели. Пойду ждать…
Ждать пришлось недолго. Вскоре к Родику заглянул охранник.
— Родион Иванович, к вам посетитель.
— Проводите, пожалуйста.
В кабинет зашел высокий худощавый мужчина. Родик сразу его узнал, хотя за последние почти двадцать лет виделись они мельком на похоронах матери. Это был один из самых трудных учеников ее первого выпуска. С последней встречи изменилась лишь прическа. Исчезла челка, а вместо нее голову украшал аккуратный ежик коротко стриженных седых волос. Знакомый шрам над бровью, которым в молодости очень гордился этот человек, стал менее заметен на фоне появившихся глубоких морщин. Когда Родик был совсем маленький, этот ученик часто и подолгу жил у них дома. Как-то мать взяла Родика с собой в поездку с учениками в Ленинград. Родик там очень сильно заболел, и мама, не имеющая времени ухаживать за ним, полностью перепоручила его двоюродной бабушке, живущей тогда в Ленинграде, и почему-то этому ученику. За время болезни они сблизились. После окончания школы, уже будучи взрослым мужчиной, этот человек, которого все, включая Родика, звали Муром, продолжал часто навещать маму, а потом вдруг исчез. Родик к этому моменту учился то ли в шестом, то ли в седьмом классе, и исчезновение Мура прошло как-то мимо его сознания на фоне общения с массой других маминых учеников, более близких ему по возрасту.
Сопоставив все обстоятельства, Родик понял, что Мур, вероятно, попал тогда в тюрьму, и очень надолго. Странно, однако, почему мама не вспоминала о нем и, похоже, не навещала его в тюрьме? Это было для нее нетипично. Или навещала, но по каким-то причинам скрывала это?..
Такие мысли пролетели в голове Родика с необыкновенной скоростью, и когда он пожал протянутую руку, на его лице, вероятно, отразилась вся гамма чувств. Это не укрылось от Мура: «Пончик, узнал? Правда, ты теперь совсем на пончик не похож, скорее профессор. Не ожидал меня увидеть?»
— Давно меня никто не называл «пончиком»… Конечно, узнал, да и Абдужаллол меня предупредил, но я не был уверен, что это ты. Знать раньше — можно было бы обойтись без посредника. Хотя Абдужаллол — мой очень близкий и давний друг. Не перестаю удивляться, как тесен мир. А ведь у меня была мысль в связи с этим делом найти кого-нибудь из вашего выпуска. Я даже старую мамину записную книжку полистал на днях. Кстати, твоего телефона там почему-то нет. Хочешь посмотреть?
— Давай, — взяв в руки старую потрепанную книжку, сказал Мур. — Я помню ее, как и все, касающееся твоей мамы. Это же была моя первая и для всех тайная любовь. Святой человек она была. А вот Володькин телефон… Он теперь передачу «Человек и закон» ведет. Разная у нас у всех судьба… Колька Михин умер. Где обретаюсь я, Абдужаллол поведал?
— Нет. Я только предполагаю. Вопросов задавать не буду. Инструктируй, как мне себя вести. Хочу еще, чтобы мой заместитель присутствовал. Пусть с самого начала все знает. Он порядочный и надежный, только слабохарактерный.
— Ничего себе рекомендация. Ты ему, да и никому, о наших взаимоотношениях и обо мне не рассказывай. Если надо, я сам скажу, что требуется. Иначе на гнилой базар нарвемся. А за базар тяжело отвечают. У нас и так по закону не все чисто, предъяву могут сочинить. Теперь — как действуем. Сначала я поговорю с ними один, ты и твой зам этого слышать не должны. Потом я вас позову. Сообщу, что давно вкладываю в ваш бизнес бабки. А дальше — по ходу. Загадывать не будем, разберемся.
— Мур, может, чая?
— Давай… Как твой бизнес?
— Трудно. Подлости много… Недавно разбежались со старым коллективом. Один из партнеров сволочью оказался, второй его поддержал. А может, и наоборот… Все, что заработал, пропало из-за них в Танзании. Много проблем, но плакаться не хочу. Работаем. Хотя работа все более неприятная. Много моральных проблем…
— Мама, наверное, не была бы в восторге.
— Трудно сказать. Она еще застала закон о кооперации и все думала открыть маленькую гостиницу. Мне, дураку, надо было вложить деньги в недвижимость, а я боялся возврата социализма и вкладывал только в производство. Сказались зашоренность и нехватка экономического образования. В результате все равно приходится заниматься «купи-продай».
— Да, сегодня не день научно-технической революции. А как отец, сестра?
— Отец вышел на пенсию. Всем недоволен, озлоблен, хочет назад в социализм. Правда, женился. Сестра тоже замужем, если помнишь. У нее двое детей. Муж бестолковый. Пытался у меня работать — не получилось. Сейчас сам чего-то делает. Пьет.
— Ты же был женат? Я помню, жена у тебя такая высокая блондинка.
— Живем пока. Я ее с работы забрал к себе. Ездит на выставки. Денег это почти не дает, но смотрит мир, продает там за зеленые изделия народных промыслов и нашу ювелирку. Больше дома, дочку воспитывает. У меня времени на это почти нет. Вон, с противогазами связался. Если получится, то заработаем, но есть сомнения…
— Что еще имеется в фирме?
— Мелкооптовая торговля. В основном слабопортящиеся продукты питания. Крутим кредитные деньги. Еще два производства, совершенно убыточные, но закрыть не могу по ряду независящих от меня причин.
— Широко гребешь, молодец. А сосед твой по офису кто?
— Мой бывший партнер. Один из тех двух, о которых я тебе говорил. Как-нибудь подробнее расскажу. Думаю, без всевидящего ока формально не существующей компартии и созданных ею организаций не обошлось.
— Без них ничего не обходится. Пока… Они из подполья всем рулят. Без понятий. На все способны. Смотри только, не путайся. Вход рубль, выход… Выхода, может, вообще нет, но не это главное. Если мы вместе, то без них. Это всех легавых касается. Догоняешь? В этом смысле должен за всех своих отвечать.
— Я уже давно держусь демаркационной линии. Было несколько предложений, я отказался. Не подумай, что Абдужаллол как-то меня к чему-то подвязал. Нет, он друг, проверенный друг. За остальных поручиться на все сто не могу, но полагаю, что этого не будет. Что могло случиться — уже случилось.
— Если бы было иначе, ты меня не увидел бы. С этим заметано. Я в ваши отношения не лезу. Я здесь в ответ на услугу, причем не мне. Жаль, что ты на меня напрямую не вышел, я сделал бы все возможное. Сейчас сложнее, со мной держи, как ты сказал, линию. Я по жизни не один. Пока не буду объяснять, но веди себя осторожно, не расслабляйся, ботало не распускай, фильтруй базар, не вылезай. А то и я не помогу… Не дрейфь, прорвемся. Где твои пацаны?
— Я сказал, чтобы были после обеда. Сейчас, наверное, появятся. Их в офис охранник без моего разрешения не пускает. Кстати, они вооружены.
— Салаги. Не на стрелку же они ездят… Пугали тебя, что ли? Может, вообще фраера?
— Про стрелку они чего-то говорили…
— Родион Иванович, — приоткрыв дверь, обратился охранник. — Там просятся эти, которых вы велели не пускать. Говорят, договорились.
— Пусть заходят.
— Представь меня как спонсора и под любым предлогом уходи, — сказал Мур. С лица его сошла доброжелательная маска, глаза стали холодными и, как показалось Родику, пожелтели, шрам над бровью побагровел. Он провел ладонью по седому ежику волос и развалился с хозяйским видом в Родиковом кресле, предварительно попросив его пересесть.
Бандиты ввалились гурьбой. Главарь бросил беглый взгляд на Мура и спросил Родика:
— Как наш вопрос? Получается?
— Вопрос, как я вам говорил в субботу, сложный. Вот наш спонсор, за ним последнее слово. Я пойду за своим замом.
Родик вышел в коридор. Постоял несколько минут и подозвал охранника.
— Я буду в кабинете Михаила Абрамовича. Постойте здесь. Как только меня начнет искать высокий мужчина, с которым я общался последний час, позовите.
— Есть, — отозвался охранник, встав около двери.
Родик зашел в кабинет Миши. Устало устроился на стуле. Они обсудили перипетии последних дней.
— Получается, что у нас теперь есть свой человек в криминале? — спросил Михаил Абрамович.
— Знаешь, я не уверен. Свой среди чужих, чужой среди своих. Он так ловко опросил меня по всей нашей работе… Я его боюсь не меньше, чем этих молодых. Даже, может быть, больше. Он волк. Правда, волк, который в детстве воспитывал Маугли, но Маугли в сказке стал волком, а я — в их терминологии — барыгой, ничтожной личностью, дойной коровой. Волк воспитал дойную корову и пока ее не загрыз, но против природы не попрешь…
— Да, у них свои законы. Я с тобой, Родик, во всем согласен. К сожалению, лучшего решения не найдено, придется с этим жить. Интересно, какую сумму с нас попросят?
— Скоро узнаем. Хотя, может быть, сегодня все не решится. Вскипяти-ка чайку. Что-то жрать хочется — у тебя ничего нет?
— Печенье.
— Давай. Хотя это не моя пища, но съем.
Не успели они допить чай, как появился охранник. Не дослушав его, они устремились в коридор.
Войдя к себе в кабинет, Родик удивился, не увидев молодых бандитов.
— Мы все перетерли, — ответил на его немой вопрос Мур. — Вы их больше не увидите. С их старшим я потом еще встречусь. Кстати, ребята вполне серьезные. Ты, Пончик, вовремя засуетился. Могло все кончиться иначе.
— Спасибо. Что дальше? — спросил Родик.
— Дальше будем думать и договариваться. Есть у меня одна бригада из бывших футболистов. Перетрем, подумаем. На сегодня хватит. Я у тебя засиделся, дела… Позвоню.
— Спасибо. Будем ждать звонка.
— Не благодари, это работа. Хотя личное тоже есть. Я был рад тебя видеть. Не дергайся. Кстати, это твой партнер? Чего не познакомил?
— Совсем зарапортовался. Извини… Знакомьтесь. Михаил Абрамович и… Слушай… Как тебя представить?
— Что, имя мое забыл?
— Николай… э… э…
— Не тужься… Петрович.
— Михаил Абрамович. Николай Петрович, прошу любить и жаловать, — патетически, чтобы скрыть смущение, поправился Родик. — Михаил Абрамович — мой заместитель. Я ему во всем доверяю. Есть у нас еще руководители подразделений. Одного из них ты должен помнить, это мой друг детства — Саша. Он жил в соседнем доме и часто у нас бывал.
— Такой кудрявый еврейчик?
Воцарилась напряженная тишина.
— Да не антисемит я! Это так, вырвалось. Я к евреям хорошо отношусь. Твоя мама, Пончик, тоже была еврейкой, а какой прекрасный человек! Я ее очень любил…
— Кстати, и другой руководитель у нас — Юрий Исаакович Розенблат — тоже еврей. Одна Серафима, может быть, русская, — еще не оправившись, съязвил Родик. — Кстати, и два подлеца, которые меня обманули, — евреи. Я очень интернационален. Это тебе, Николай Петрович, надо запомнить.
— Ладно, ладно… Забыли. На звонках, — скороговоркой произнес Мур и удалился.
— Ты чего завелся? Нашел время и место, — с испугом в голосе спросил Михаил Абрамович.
— Да не завелся я. Просто хотел немного поставить его на место, а то он, похоже, решил, что стал главным. Пусть думает в будущем…