Наши офицеры, как я замечаю, покалечены серьезно и непоправимо. Слишком много тела и слишком мало головы.Т. Лоуренс
Поляна, на которой Родик в прошлый приезд осматривал грузовики и которая показалась ему то ли из-за выпитой водки, то ли из-за солнечной погоды очень живописной, на этот раз произвела противоположное впечатление. Обрамляющий ее лес с признаками наступающей осени и низкие, с некрасивыми фиолетовыми разводами, облака тоже не добавляли оптимизма. Прошедшие накануне дожди обнажили развороченную глину и разлились многочисленными грязными лужами. Среди всего этого в беспорядке стояли грузовики и другая техника. Родик в замешательстве остановился и озадаченно посмотрел на свои туфли.
— Недавно еще хлам из Европы понавезли, — проследив за его взглядом, оправдывался Виктор Григорьевич. — Бойцы все поле разворотили, уроды недоделанные. Давайте я пойду впереди, чтобы вы куда-нибудь не провалились.
— Может быть, у вас есть какие-нибудь сапоги?
— Сапоги у нас — все, — пошутил Виктор Григорьевич — Найдем, конечно. Какой у вас размер?
— Сорок второй.
— Боец, — остановил он проходящего мимо солдата. — Позвать ко мне товарища прапорщика. Бегом!
Вскоре вдалеке показался знакомый по прошлому приезду прапорщик.
— Бегом! — крикнул ему Виктор Григорьевич. — Ко мне!
Прапорщик подбежал и застыл, не говоря ни слова.
— Быстро принести для нашего гостя пару сапог. Бегом! Марш! — скомандовал Виктор Григорьевич и, обращаясь к Родику, добавил: — Сволочи. Сейчас что-нибудь не то принесут. Про размер-то я ему забыл сказать. Не сообразит, подлец.
— Вы уж очень строго. В следующий раз, чтобы вас не одалживать, кину в багажник сапоги. Надо было мне подумать, что прошли дожди.
Откуда-то сбоку вынырнул прапорщик с парой грязных сапог в руке и молча протянул их Виктору Григорьевичу.
— Кирзовые сгодятся? — спросил тот Родика и, не дождавшись ответа, обратился к прапорщику: — Останься. Родион Иванович примерять будет.
— Ого… Огромные. Не менее сорок пятого размера, — заметил Родик. — Можно прямо на туфли надеть.
— Сволочь. Что принес? — напустился на подчиненного Виктор Григорьевич. — Смирно. Кругом. За другими сапогами… Бегом… Марш! Я же говорил, что они идиоты. Не переживайте, сейчас принесут другие.
— Напрасно вы. Я бы и эти обул. Не в поход же идти.
— Откровенно говоря, идти нам вообще не надо.
— Почему?
— Скоро сами поймете. На что смотреть? Все машины одинаковые. Ну разбита у какой-нибудь фара — с другой снимем. Или еще что-то внешнее. Внутрь все равно не заглянешь. Это монстры. Что с ними при таком пробеге может сделаться? Если принимать их, то нужно специалиста присылать. Наш с вами вопрос — документы и деньги. Да еще обмыть покупку не забыть. Эти подойдут? Надевайте… Отлично… Ну вот, пришли. Смотрите. Можете завести, мотор послушать. Хотите, солдату прикажу прокатиться?
— Правы вы. Что мне смотреть… Пойдемте документы оформлять. Михаил Абрамович с водителями приедет, они все и посмотрят.
— Я вам говорил. Пойдемте в мою каптерку. Кстати, если уж мы сюда забрели — посмотрите кунги. Очень удобная вещь. Дом на колесах. Печка есть. Можно взять полуприцеп, а можно вместе с «Уралом». Отдам за бесценок. Тысяч за тридцать-сорок. Вон тот — командный пункт дивизии — вообще шикарный. Охренеть можно. Командиры в таких походно-полевые гаремы держат. За шестьдесят тысяч отдам.
— Пойдемте взглянем… Действительно, удобные. «Урал» с кунгом я возьму. Мне машина сопровождения будет нужна. А по поводу полуприцепов подумаю. Пока даже представить не могу, куда их пристроить.
— Много куда. В нем же жить можно. На строительство, например. А лучше в поле поставить и телок драть. Ха-ха-ха.
В каптерке на обшарпанном письменном столе, произведенном, судя по виду, еще при вожде народов, стояла бутылка со спиртом и лежало несколько яблок.
— А где стаканы? — спросил Родик.
— Сволочи! Прапорщик! Где оружие? Погоны отниму!
На крики появился все тот же прапорщик.
— Сволочь! Из чего командиры пить будут? И воды нет. Сгною! А где наша авоська для денег?
Прапорщик удалился в соседнюю комнату и принес три граненых стакана, протирая их на ходу пальцами.
— Вот, — ставя посуду на стол, глубокомысленно заметил он.
— Зачем третий? Выпить хочешь, сволочь.
— Угу, — произнес второе слово прапорщик.
— А вот выкуси, — показав фигу и дурашливо вылупив глаза, заявил Виктор Григорьевич. — Командирам не хватит. Кругом. Шагом марш!
Прапорщик вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
— Идиот, — заметил Виктор Григорьевич. — Сволочи все.
— Это же, если я не ошибаюсь, ваша, как вы в прошлый раз сказали, правая рука. Зовут… Сергей.
— Идиот, но где взять других? Преданный. Однако распускать нельзя. Армия. Дисциплина должна быть. На службе он прапорщик. На воле, может, и Сергей. Сегодня служба.
— Строго, но справедливо, — пошутил Родик.
— Конечно, — не приняв шутку, отозвался Виктор Григорьевич. — Армия на этом стоит. Впрочем… Давайте же выпьем по первой. Яблочком закусывайте. Скоро обед. Распоряжусь, чтобы жрачку принесли.
— Не надо. Я приглашаю вас в ресторан. Здесь где-нибудь есть что-то приличное?
— Найдем. Может, телок позвать?
— Сегодня не стоит. Кстати, пока мы трезвые, давайте исполним формальности, — расстегивая сумку и вынимая пачки денег, предложил Родик. — Извините, купюры не самые крупные. Считать будете?
Вся сумма еле уместилась на столе. Виктор Григорьевич обвел их взглядом и опять заорал:
— Прапорщик! Сволочь! Ко мне!
Дверь мгновенно отворилась, и появился Сергей. У Родика создалось впечатление, что он подслушивал.
— Невыполнение приказа — трибунал. Где авоська?
Прапорщик протянул руку, и Родик увидел обычную хозяйственную сетку, с которой ходят за картошкой. Виктор Григорьевич вырвал сетку у него из рук и, не пересчитывая, начал складывать в нее пачки купюр.
— Взвесить, — кратко приказал он.
— Зачем? — спросил Родик, пораженный такими действиями.
— Я деньги по весу принимаю.
— И не ошибаетесь?
— Никогда. Деньги счет любят. Мне на довольствие недавно в банке вообще десятками выдали. Взвесили. Все до копейки сошлось. Взвешивать мы умеем. У меня же огромная столовая. Там все взвешиваем. Всегда все сходится. Даже если офицерам почти все отдали. Ха-ха-ха.
В это время появился прапорщик и застыл в проеме двери.
— Вольно. Взвесил?
— Так точно…
— Сколько?
Прапорщик протянул бумажку. Виктор Григорьевич посмотрел на нее, скомкал и бросил в угол.
— Все верно. Вот документы. Сделка завершена. Обмоем. Сергей, наливай!
По обращению к прапорщику Родик понял, что официальная часть завершена и Виктор Григорьевич уже считает себя свободным от службы.
— Поехали в ресторан, — предложил Родик.
— Не возражаю. Только давайте моего начфина возьмем. Вам с ним не вредно познакомиться. Кроме того, его телка в ресторане работает. К ней и поедем. Здесь недалеко. Спиртовича тоже с собой захватим.
— Не надо. Нормальной водки закажем.
— Чувствую в вас не ту кровь. Моя мама говорила: «Витя, экономить на чем-то нельзя. Экономить надо на всем». Мудрая женщина была, царство ей небесное. Папу научила все в семью нести. Папа умер. Мы с сестрой у него под кроватью два чемодана с деньгами нашли. Он инвалид войны был. Сельхозкооперацией заведовал. Экономил, может быть, не только свои. Жаль, поздно нашли. Денежки уже обесцениться успели, но все равно сразу мне квартиру купили, а то все по общежитиям скитался…
Ресторан с доставшимся ему от социализма расхожим названием «Ивушка», находящийся на другом конце города, оказался взятым кооператорами в аренду стандартным социалистическим кафе, которое в народе прозвали «стекляшкой». Перевести это заведение в ранг ресторана, вероятно, позволили застиранные скатерти и дешевая сервировка. Все остальное — от шатающихся столов и окружающих их стульев с потертыми дерматиновыми сиденьями до выщербленного пола из мраморной крошки — явно пережило не один десяток лет советского застоя. Их встретила миловидная, лет тридцати-тридцати пяти женщина. Начфин подчеркнуто фамильярно поцеловался с ней, нарочито удержав ее в своих объятиях дольше, чем это предписывали законы хорошего тона.
Родик, взяв бразды правления в свои руки, сделал щедрый заказ, а Виктор Григорьевич добавил к нему просьбу принести сначала водку.
Водка появилась на столе мгновенно, и Виктор Григорьевич быстро разлил ее в фужеры для вина, намеренно проигнорировав стоящие рядом водочные стопки.
— За Родину! — приняв торжественный вид, предложил он первый тост. — Товарищей офицеров прошу встать.
Выпив, он без паузы разлил оставшуюся в бутылке водку по бокалам и позвал официантку.
— Душа моя, — сказал он, и его толстое лицо расплылось так, что обвисшие щеки завибрировали в такт словам. — Кудесница. Следите, чтобы у нас водка не кончалась. Вот этот симпатичный мужчина нас сегодня угощает. А я халяву люблю. Несите быстренько и лучше холодненькую. Шагом марш… За бабе, — не дав никому опомниться, предложил он второй тост. — Офицеры пьют стоя с постановкой локтя. А я выпью с локтя.
Виктор Григорьевич водрузил бокал на локоть и, чудом удерживая его, опрокинул в рот, а потом с несвойственной для его комплекции ловкостью поймал в воздухе и театральным жестом поставил на стол. Родик выпил и изобразил восхищение, хотя в душе считал, что солидному человеку такие фокусы не к лицу.
— Давайте за вас, Виктор Григорьевич, — предложил он, наливая водку в освободившиеся бокалы.
— За командира! — поддержал начфин. — Чтобы пилось и моглось.
Застолье развивалось в лучших российских традициях. Появились новые бутылки, в том числе с пивом. Несколько раз выпили на брудершафт. Постоянно слышался громкий голос Виктора Григорьевича, который со все большим количеством матерных слов комментировал перестройку и предлагал противоречащие друг другу тосты. Он заметно опьянел и время от времени приставал к Родику с вопросом:
— Вы, Родион Иванович, Ельцина уважаете?
Родик отвечал неопределенно. На это Виктор Григорьевич реагировал одной фразой:
— Охренительный мужик.
Было до конца не ясно, хорошо это или плохо. Да и о ком речь — Ельцине или Родике, уточнять никто не собирался. Наконец Родику надоело, и он попросил счет. Расплатившись, он осмотрел бутылки и разлил остатки по бокалам. Выпили на посошок. Виктор Григорьевич неизвестно откуда извлек недопитую в его каптерке бутылку спирта.
— А у нас было, — глумливо запел он, неуклюже пытаясь изобразить подобие какого-то кавказского танца. То, что его движения относились к кавказскому танцу, подтверждалось зажатием столового ножа зубами и диким вращением зрачками глаз. Бутылка в его руке описывала замысловатые траектории и, наконец, упала на пол и разбилась. Радость сразу покинула Виктора Григорьевича, и он, сев на место, жалобно захныкал:
— Дал Бог дураку выпивку, а он не воспользовался. Начфин, выдели деньги на новую бутылку. Я должен искупить грех. Родион Иванович, вы видели где-нибудь такого мудака, как я? Сын приличных еврейских родителей, а что сделал! Живительный эликсир уничтожил. Я буду слизывать его с этих каменных плит.
Продолжая ныть, он медленно сполз со стула и стал на карачках ползать по полу, пытаясь достать до него языком, но огромный живот никак не позволял ему это сделать.
— Витя, что ты творишь? Вставай, — стараясь поднять командира, причитал начфин. — Мы тебе купим сейчас водки. Успокойся.
— Нет мне успокоения, — продолжал свое Виктор Григорьевич. — Сволочь. Подонок. Жидовская морда.
Родик присоединился к начфину, мучительно пытаясь вспомнить его имя. Но и вдвоем они не смогли поднять эту огромную тушу, которая еще и сопротивлялась.
— Черт, — заметил Родик. — Сколько же он весит? Смотри-ка, еще и не дается.
— Сейчас справимся. Я волшебное слово знаю. — Начфин отошел в сторону и вдруг крикнул: — Витя, атас. Твоя сестра Рита идет.
Фраза действительно оказалась магической. Виктор Григорьевич поднялся с колен, сел на стул и тупо оглядел зал.
— Где она? — спросил он почти трезвым голосом.
— Кто? — вместо ответа поинтересовался начфин.
— Сестра моя.
— Не знаю. А что, ты ее ждешь?
— Ты же сказал, что она пришла.
— Ничего я не говорил. Тебе почудилось.
— Фу! Слава богу! Давайте за это выпьем. Я угощаю. Официант…
— Давайте на сегодня завязывать, — предложил Родик. — Мне еще в Москву ехать.
— Стременную, и все, — отозвался Виктор Григорьевич.
Подошла официантка.
— Дайте, пожалуйста, еще двести грамм, — попросил Родик. — Если можно, побыстрее.
— Минуточку.
Последняя порция была все же лишней. Во всяком случае, для Виктора Григорьевича. Он, только усевшись на заднее сиденье машины, сразу то ли заснул, то ли отключился, хотя постоянно издавал разные звуки, свидетельствующие, что он пока жив.
— Куда ехать? — спросил Родик начфина.
— Покажу. Сейчас прямо…
У подъезда дома, где жил Виктор Григорьевич, начфин попытался его разбудить, но тщетно. Сон полностью завладел огромным телом и, вероятно, продуцировал приятные грезы. Виктор Григорьевич чмокал губами и блаженно улыбался.
— Придется его тащить, — обреченно сказал начфин.
— Это возможно? — усомнился Родик. — В нем килограммов сто пятьдесят. Мы его с пола поднять не могли. Да и груз негабаритный.
— Да… Однако другого выхода нет. Не оставлять же его в машине. Опыт у меня имеется. Взяли…
Работа оказалась даже более тяжелой, чем предполагал Родик. Виктор Григорьевич, хотя и перебирал ногами, но скорее мешал этим, чем помогал. Особенно намучились, когда запихивали его в лифт, и без того узкая дверь которого все время норовила закрыться. Наконец после всех трудов и поиска по карманам Виктора Григорьевича ключей от квартиры, затащили его на кровать.
— Он что, один живет? — спросил Родик, оглядевшись.
— Один. У него есть старшая сестра, но она в Москве.
Родик присел, чтобы отдышаться, и почувствовал, что пот струится по лицу и шее. Платок не помогал, и он пошел в ванную. Найти ее было не сложно. Виктор Григорьевич жил в стандартной двухкомнатной квартире, скудно обставленной потрепанной мебелью. Ремонт здесь делали очень давно. В глаза бросалось множество предметов военного обихода — от какого-то прожектора, неуместно прикрепленного к косяку двери, до полотенца, на котором красовался черный штамп с пятиконечной звездой и плохо читаемой надписью.
— Обстановочка, — умывшись и возвратившись в комнату, заметил Родик. — Он говорил, что недавно купил квартиру. Зарабатывает неплохо. Мог бы навести уют.
— Верно. Раньше здесь жила другая семья. Уют — не по его части. За копейку удавится, хотя мужик неплохой.
— Понятно. Оставлять его одного не опасно? Вдруг задохнется?
— Сейчас соседей предупрежу. Дверь запирать не будем. Они последят. Наши сослуживцы.
Родик и начфин покинули комнату и уже собрались выйти на лестничную клетку, когда услышали истерический вопль:
— Сволочи! Где мой спирт?! Подонки! Отдай бутылку!
Пришлось вернуться. Виктор Григорьевич лежал с закрытыми глазами и размахивал руками, стараясь что-то схватить. Начфин быстро осмотрелся, взял непонятно зачем находящийся здесь огнетушитель и сунул его в руки командира. Тот необычайно нежно прижал его к груди. На круглом лице заиграла удовлетворенная улыбка, а на лбу выступили капельки пота.