Ночью, после ареста Гамзы, в Стршешовице явились гости. Только перепившийся человек и гестапо могут звонить с такой остервенелой настойчивостью. Будто во втором часу ночи людям не нужно ни минуты, чтобы проснуться, встать, накинуть что-нибудь на плечи и, пошатываясь спросонья, добраться до входной двери. Станислав опередил мать и открыл дверь. Сколько же тевтонов в кожаных куртках ввалилось в квартиру как воплощение непогоды и мрака! Так, они уже у нас в доме! Накануне, под вечер, опечатали жижковскую контору, арестовали Клацела. Нелла изо всех сил старалась побороть лихорадочную дрожь, вызванную испугом, холодом, тем, что ее подняли с постели среди ночи. Ей плохо это удавалось.

Ты помнишь эту дрожь, Нелла? Как раз здесь, в передней, где один из оккупантов показывает тебе документы уполномоченного германской государственной тайной полиции, именно здесь, у окна, стоял молодой человек, еврей-медик. Губы у него дрожали, с неестественной торопливостью он открывал портфель, рылся в нем трясущимися пальцами и наконец извлек картинку с танцующими чертиками. Он, этот первый вестник несчастья, приехал из Берлина, где сгорел рейхстаг. Он дрожал так же, как ты, и так же старался пересилить озноб, вызванный страхом перед тевтонами. Уже тогда у тебя сдали нервы, уже тогда.

— Где ваш муж?

Нелла Гамзова изумилась. Они еще спрашивают!

— Вероятно, это вам известно лучше, чем мне! Вчера в полдень он был арестован.

— А за что? — стремительно накинулся на нее другой гестаповец.

— Я тоже хотела бы это знать, — возразила она. — Наверно, по ошибке, и это должно выясниться.

— У нас не бывает ошибок. Откройте письменный стол.

— К сожалению, у меня нет ключей.

Гестаповец молча, с удовольствием, точно бросая козырную карту, вынул из кармана и швырнул на стол связку ключей Гамзы. Да, это были его ключи, ключи Петра. Нелла сразу же узнала их по колечку, которое плохо сходилось, — она всегда сердилась, что оно рвет подкладку. Но Гамза ни за что на свете не соглашался заменить его другим. Нет, она не поверила бы, что когда-нибудь почувствует такую нежность к старым ключам на колечке, которое рвет карманы. Гестаповцы взяли у нее Гамзу, он в их власти. Зачем же они ищут его дома? К чему эта комедия? Зачем они лгут даже без всякой нужды?

Станислав стоял, прислонясь к книжной полке, позади гестаповца, развалившегося в отцовском кресле, и, точно завзятый игрок, напряженно следил за азартной игрой. Длинные пальцы с шулерской ловкостью перебирали и отбрасывали отцовские бумаги. Как мог понять их немец? Правда, к его услугам был чешский шпик, который стоял здесь же рядом. Чего они искали? Материалы Лейпцигского процесса? Они исчезли. Помощник Гамзы Клацел успел припрятать их раньше, чем его арестовали в жижковской конторе. Станя «чистил» отцовский письменный стол в ночь на пятнадцатое марта. Он ведь до сих пор кашляет от дыма сожженных бумаг! Он выгреб их из стола столько, что, возможно, получил бы от отца нагоняй за свою чрезмерную осторожность.

Гестаповец взял из стола один только заграничный паспорт Гамзы. Стане и в голову не пришло спрятать его. Промах. Но ведь это законный документ? Боже, как были наивны эти Гамзы!

— Оставьте его мне, — попросила Нелла. — Там фотография мужа. Другой у меня нет.

Гестаповец расхохотался ей прямо в лицо.

— По крайней мере, вы когда-нибудь придете за ней к нам, — пошутил он и сунул паспорт в карман на груди.

Реальность ли это вообще? Не сон ли? Чужие мужчины вдруг оказались в спальне Неллы и что-то там ищут. А что — не говорят. Так бывает только в кошмарном сновиденье. Спущенные шторы, искусственный свет, тени, которые отбрасывает ночник, — все это производит вдвойне чудовищное впечатление. Гестаповцы толкутся вокруг раскрытой постели, где ямка в подушке еще хранит тепло головы, пылающей от забот, а на судорожно смятом одеяле лежит отпечаток поспешности, с которой оно было отброшено. Они шарят под периной, вытаскивают с невероятным грохотом (потому что не знают, в чем секрет) ящик кушетки, отгибают ковер, идут к комоду. Они вторгаются в интимную жизнь хозяйки, и ей остается только молча наблюдать. Она не дрожит больше. Ее сковало странное оцепенение. Над всем высится, как хмурый брандмауэр, страх за Гамзу; и Нелла видит все подробности, все, что происходит на ее глазах: то, как чужой мужчина открыл настежь шкаф и на свет появилась белая идиллия постельного белья, переложенного лавандой и резедой (какое же это было ребячество!); на эту стародавнюю картину она смотрит холодно, как в бинокль на сцену, точно все это происходит не с ней, а с другой, равнодушной, вымышленной особой. При этом в голове Неллы проносятся необычайно яркие подробности, неожиданные ассоциации.

«Мы с Митей видели обезьян в зоологическом саду. Они играли такой захлопывающейся дверкой — обезьяны с треском закрывали ее десятки раз». Именно так гестаповцы выдвигают и задвигают ящики. Еленка называет это некоординированными движениями. (У Скршиванеков, наверно, уже проснулись от этого грохота. Как Митя?) Гестаповцы в ярости, что ничего не нашли. Их выводят из себя самые невинные, обиходные предметы, необходимые в жизни. (Боже, как была прекрасна эта жизнь!) Они были бы очень рады сенсационной находке. Произвести впечатление, нагнать страху — это они умеют. Сколько же они получили за Гамзу? У них наверняка бывают премии. Они ненавидят нас и за то, что мы не дали им повода придраться. «И как им не стыдно залезать в чужие ящики, — вдруг по-детски подумала Нелла Гамзова. — Да осыпь меня золотом, я и тогда бы не согласилась. Сейчас он роется в моем белье… точно меня раздевают нацисты… да, мы сдались на их милость… спасибо государственной прозорливости президента Гахи. И еще… ему очень к лицу оказался коричневый военный мундир. И об этом в «Народном страже» написал подлец редактор! Как люди умеют приспосабливаться! И это — чех! Когда-нибудь его повесят. Тоник прав. Но тем временем Гамза может тысячу раз погибнуть. Если бы только он был дома! Часы, чулки и все остальное — пустяки».

— Это семейная переписка, — вдруг сказала Нелла и встала.

Нелла думала, что во время обыска будет неуязвима. Но едва гестаповец коснулся мамочкиных писем, посланий, полных любви и упреков (старая пани из Нехлеб писала толстым вечным пером, доставшимся ей после отца, энергичным крючковатым почерком — мамочка ужасно грязно писала…), в эту минуту внутри Неллы все дрогнуло, будто память о матери могла быть запачкана или осквернена кощунственными руками.

— Семейная переписка. — И Нелла подошла к гестаповцу. — Ничего другого в них нет. Честное слово.

Гестаповец сделал вид, что не слышит. Пальцами, поросшими рыжей шерстью, нарочно медленно, как показалось Нелле, чтобы подразнить ее, он развязал выцветшую сиреневую ленточку, которой была стянута пожелтевшая пачка писем. Он перелистал письма с ловкостью завзятого картежника… и подал их Нелле с омерзительно-любезной улыбкой. Это им нравится! Играть с нами, как кошка с мышью. Держать нас в кулаке. Они на коне. Им хорошо, а нам жутко… И все-таки я не хотела бы оказаться на его месте ни за что на свете. Еленка, врач, входит в дом и приносит помощь и утешение. А они — ужас и несчастье. Да разве это жизнь? Нет, не хотела бы я быть в их шкуре.

— У вас тяжелые обязанности, — произнесла она с непостижимой иронией, когда гестаповец снял с себя не только кожаную куртку, но и пиджак, встал огромными сапожищами на стул в коридоре и принялся подавать другому чемоданы, лыжи и всевозможный хлам, уложенный на шкафах. Отовсюду летит пыль и садится на голову. Гестаповец засучил рукава рубашки, и маленькая худенькая Нелла снизу с ужасом рассматривает бычью шею и вздувшиеся мускулы на голых руках. «Боже, как он, вероятно, умеет бить!» Лучше не вспоминать о Гамзе.

— Что здесь такое?

Он вертел в пальцах металлический цилиндрик, выкрашенный в защитный цвет.

Нелла не знала. Загадочный предмет излучал неопределенный страх. Как он попал к нам? Может быть, они сами подбросили его сюда?

— А, это фильтр от противогаза, — звучным голосом пояснил Станя.

Серая тесьма путается, и гестаповец уже тянет из самого верхнего ящика ворох невзрачных серо-зеленых мешков с противогазовыми масками. Как неожиданно они вынырнули… до сих пор от них веет мюнхенской трагедией.

— Вы были солдатом?

Станислав подтвердил.

— Ну, теперь вам, чехам, войны бояться нечего, — похвалился гестаповец.

Мать и сын промолчали.

В квартире царил полный хаос. Маленький мирок, который Нелла устраивала с такой любовью, словно по мановению руки превратился в свалку. Разрушать — дело нехитрое.

Семейные шкафы под пальцами оккупантов вывернули внутренности и извергли клочья серого ватина, лоскутки, оставшиеся на заплаты после шитья, китовый ус и всякий старый хлам. Станислав впервые в жизни увидал вещи, о существовании которых даже не подозревал, потому что сроду не участвовал в предпраздничной генеральной уборке. Фантастически крохотное крестильное одеяльце семьи Витов и чепчик с кулак; какие-то почерневшие котильонные безделушки, завернутые в гофрированную бумагу; кольцо для салфетки с монограммой старой нехлебской хозяйки; прабабушкин корсет, который она надевала шестнадцати лет, когда выходила замуж, и анютины глазки с ее черной соломенной шляпы, какие носили пожилые дамы. Случайные образчики наслоений разных эпох показывали, как оккупанты пробирались по семейной хронике, — через предметы, напоминающие деревянный дом в Нехлебах, через прабабушкины домашние вещи. Кое-что из них осталось в доме Гамзы, после того как Еленка с Неллой несколько лет назад увезли ее в Крч, где старушка живет и поныне. Появились на свет предметы, попадающие в почет раз в году; чугунная подставка для рождественской елки, подсвечники; уже отслужившие вещи выползали из углов, смешные и трогательные в своей допотопной неуклюжести. Смотри-ка, «Мазепа»! Он еще жив! Станя не видел его добрых двадцать лет. Бог весть почему, дети Гамзы окрестили так плоскую, похожую на флягу, грелку для ног, которую употребляли, когда кто-нибудь заболевал и стучал зубами в постели. На «Мазепе» была теперь более светлая жестяная заплатка — грелка прохудилась и была запаяна. Ночной гость осторожно отвинтил крышку плоской бутылки, прищурил глаз, а другим пытливо заглянул внутрь. Он думал, может быть, что в «Мазепе» припрятали порох? Что ищет гестапо? Оружие? Тайный радиопередатчик? Спрятанного человека?

— Глядите же! — предложила рассвирепевшая Барборка, когда стали перебирать платья на плечиках, и сама стремительно схватила полу теплого пальто Стани. — Никакого пугала там нет! Ищите пугала где-нибудь в другом месте!

Станислав и Нелла старались взглядом подать ей знак, чтобы она замолчала. Ведь все-таки гестаповцев сопровождал чешский шпик. Но Барборка отлично понимала, где надо остановиться! Она нарочно прикидывалась дурочкой.

— Зачем отставлять, красить стены, что ли, будем? — громко спрашивала она, когда гестаповцы отодвигали в столовой мебель и заглядывали за нее.

Резные украшения на буфете дразнили нацистов. Они сковырнули резьбу ножом… черта с два!.. Накрошили щепок, бросили и отправились дальше.

Они топали по квартире, как лошади, показывая нам, что они хозяева. У Барборки в кухне они совали нос во все плошки, она сама разворачивала перед ними пакетики, лишь бы они не трогали их своими лапами. Провалиться бы им в преисподнюю! Но они ничего не унесли, а этого Барборка очень боялась. Тогда, в марте, в Чехии было всего вдоволь, немцы сытые, товаров сколько угодно, у гестаповцев не было повода забрать что-нибудь, как потом объясняла Барборка. Только у нас и искать поживы! Вина, золота, сберегательной книжки в семье Гамзы не было. Вот у покойной пани Витовой дом был поставлен по-другому.

Когда гестаповцы наконец убрались, Барборка посмотрела на вирвал [5]Разгром (искаж. нем . der Wirrwarr).
в квартире, всплеснула руками над этим вирчофтом [6]Хозяйством (искаж. нем. die Wirtschaft).
и произнесла с величайшим убеждением:

— Право слово, в доме после гестапо хуже, чем после ремонта!

Она хотела прибрать в кабинете Гамзы, но, наткнувшись на опечатанную дверь, залилась слезами.

— Такой добряк, — говорила она, плача. — Такой добряк, — повторяла она. — Мухи не обидел.

Эта характеристика никак не подходила к воинственному Гамзе. Но Барборка этими словами давала понять, что она сочувствует хозяину и любит его.

«Гости» начали отчаянно звонить напротив к Скршиванекам.

Проснувшийся Митя спросонья спросил Тоника хриплым голосом:

— Папа, это воры?

— Что ты выдумываешь, — успокаивала его мать. — Спи, Митенька, спи.

— Ну так разбойники?

— Перестань, Митя, и засыпай поскорей!

— Мама, дедушка пришел? Пусть зайдет ко мне!

— Когда ты завтра проснешься, я надеюсь, он будет здесь.

— Вот и хорошо! — сонно произнес Митя, прижался щекой к подушке и примостился поудобней.

— Разбойники, — бормотал он с закрытыми глазами, — не стали бы звонить.

И моментально заснул — к счастью.

— Вы врач? — спросил гестаповец у Тоника.

— Моя жена — доктор медицины.

— Этого я не позволил бы своей жене, — пошутил гестаповец, — хозяйке дома нужно держать в руках поварешку, а не какие-то там пинцеты. Не правда ли, милостивая пани?

Еленка улыбнулась.

— А я, пожалуй, могу пригодиться на тот случай, если вы заболеете.

Другой гестаповец удивленно поднял на нее глаза от телефонной книжки, где он просматривал записанные в нее телефоны.

— Исключено. Некогда нам болеть, — сказал он, важно надувшись. — Откуда здесь эти деньги?

Он подбросил и поймал монету.

На подносике с цветными карандашами валялась пятидесятикопеечная монета. Скршиванек даже не знал о ней.

— Это еще из Советского Союза, — сказал он спокойно. — Я работал там как специалист с группой американских инженеров. Я подданный Соединенных Штатов и, признаться, несколько удивлен вашим визитом.

Он открыл стол и показал документы. Гестаповец немного смутился — насколько вообще можно смутить гестаповца — и покровительственно посмотрел вокруг.

— Неважно вы живете, — сказал он, — неужели покойная республика не могла предоставить вам квартиру получше?

— Мы довольны и этой, — ответила Еленка.

— Однако эти чехи, — со спесивым презрением продолжал гестаповец, не слушая ее, — не умеют ценить выдающихся специалистов. Такой драгоценный человек, как вы… Кем вы сейчас работаете?

— Конструктором авиационных моторов.

— Вот видите. Знаете, что вы имели бы у нас в Германии? Собственную виллу и автомобиль, это ваше священное право, — горячился гестаповец. — Загляните к нам через неделю, мы потолкуем. Способные люди сделают здесь блестящую карьеру.

Он написал свой телефон и адрес, вырвал листок из блокнота, подал Тонику, и они простились.

— Представляю, как ты полетишь туда, — бросила Еленка.

— Они с удовольствием вытянули бы из меня сведения о Советском Союзе, совершенно ясно.

— Тебе придется скрыться… но более ловко, чем папе.

— Я приму меры.

— А это, — возбужденно произнесла Еленка и взяла листок с адресом гестапо, — прямо в печь.

Она чуть было так и не поступила, но в это время гестаповец вернулся — забыл карандаш. Старый полицейский трюк.

Он строго посмотрел на обоих супругов и ушел.