Улица Иозепа Лаара, 19. Номер этот прикреплен к двухэтажному деревянному дому. Нас же интересует соседний дом, длинное приземистое строение, которое притулилось к торцу вышеназванного дома. Пятьдесят лет тому назад в этом низком строении помещалась мелочная лавка. В ней торговали хлебом, селедкой, керосином, крупой… Принадлежала лавка Паулине Вакманн, у которой было три сына: Рудольф, Эрих и Рихард.

Номер в то время был на доме тот же, но улица называлась по-другому. Тогда на углу улицы висела табличка с названием Вилларди.

Паулины и ее сыновей, Эриха и Рихарда, уже лет пятьдесят нет в живых. Жизненный путь Рудольфа оборвался более тридцати лет тому назад. Но о том, как жили и что делали однажды вечером и ночью в этом приземистом доме, стоит и сегодня еще вспомнить. Достоверность этим воображаемым картинам придадут найденные в архивах документы, а также воспоминания людей, которые в то далекое время общались с семьей Вакманнов.

…Вечер 30 ноября 1924 года. Во двор входят трое парней лет по семнадцати. Один из них стучится в заднюю дверь лавки. Дверь открывается, и ребята входят.

— Присаживайтесь, Рихард сейчас придет, — приветливо говорит мамаша Вакманн. Парней этих она хорошо знает — сокурсники Рихарда по торговой школе. Они и раньше бывали здесь, приходили поговорить, сыграть в шахматы.

Голос матери хотя и приветлив, но ребята чувствуют в нем нотки озабоченности. И мать Рихарда довольно рассеянна и как-то неспокойна.

Ребятам не понять, о чем она может беспокоиться. Откуда им знать, что под полом примыкающей к лавке каморки лежат завернутые в масленые тряпки револьверы и патроны. Не знают они и того, что в лавке между хлебной полкой и стеной спрятаны два красных флага и что мать Рихарда вчера ночью старательно обметывала их края. Не могут знать парни и о том, что на дне мешка с крупой спрятан большой узел с резиновым шрифтом. Наконец, не знают они и того, зачем Рихард позвал их сегодня сюда и что ожидается… Но мамаша Вакманн все это очень хорошо знает. И переживает. Из-за Эриха и Рихарда.

Сокурсники знают ровно столько, что им сказал Рихард. А именно: ожидается чрезвычайно важное тайное собрание, которое может продлиться всю ночь. Хотя парни были удивлены и проявляли любопытство, они не стали выпытывать у Рихарда дополнительных сведений. Были уже научены, что расспросами его на откровенность не вызовешь. Что считает нужным, то и говорит.

Прошлым летом и прошлой осенью они о многом говорили с Рихардом. О социализме, о рабочей власти и о том, на чью сторону им стать, случись что-нибудь… И они втроем заверили Рихарда, что всегда будут на стороне рабочих. Благодаря ему они в очень многих вопросах пришли к более ясному и твердому пониманию.

Вскоре и Рихард входит в маленькую комнату. Движения его живые, лицо радостное, улыбчивое. Он кидает на стол свою кепку с широким козырьком и обмахивается полами пальто.

— Управился, Рикс? — озабоченно спрашивает мать.

— Да. Потом мы зайдем туда и все заберем! — отзывается Рихард.

Однокашники хотя и слушают Рихарда, но в его словах ничего особого не видят. Любому из них было бы совершенно невозможно догадаться, что Рихард ходил на соседнюю улицу к старому рабочему, что они откопали в сарае винтовки, которые лежали завернутые в мешки из-под картофеля, за поленницей.

— Пошли, ребята, — говорит Рихард и хватает кепку.

— Ты когда вернешься? — спрашивает мать.

Сын пропускает друзей во двор и говорит матери вполголоса:

— Часов в девять-десять. Тогда уже за товаром…

И исчезает за дверью.

Мать знает, куда они отправились. На улицу Тынисмяэ, дом номер восемь. Там собираются штаб восстания и отряд защиты штаба. Так как Рихард подготовил к восстанию трех однокашников, то всех четырех и направили на защиту штаба. Рихард скажет им об этом, когда они дойдут до конспиративной квартиры на Тынисмяэ. Раньше нельзя. Чем меньше людей узнает о том, что завтра на рассвете начнется штурм, тем меньше риск, что об этом услышат те, кому не должно это знать. Хотя все товарищи достойны доверия, но кто-нибудь может ненароком обронить лишнее слово домашним или друзьям.

Мать присаживается у стола и принимается за шитье. Но в мыслях у нее Эрих. Где он сейчас? Какими делами занят? Мать не может найти ответа. Эрих не Рихард, который обо всем делится с матерью. Эрих очень замкнутый. Иные утверждают, что даже мрачный. Он неразговорчив. Поэтому мать и не знает его дел. Одно ясно: тоже готовится к восстанию. Уже неделю не ходит по вечерам в школу: не хватает времени, тысячу дел надо переделать… Вечернюю школу можно и потом закончить, а дело рабочего класса не ждет!

Кто-то стучится в дверь. Мать поднимается, откладывает шитье, вглядывается из окна в темный двор и спешит открыть дверь. Этих людей она знает. Товарищи Рикса и Ээри.

Пришельцы пошатываются. Глядя на них, можно подумать, что пьяные. Но едва мужчины переступают порог, ясно, что они трезвее трезвого, просто напустили на себя для отвода глаз. Пьяницы тут не редкость, никто из соседей не удивится, что два подвыпивших приятеля воскресным вечером ломятся в лавку. Паулине и сама дает понять, что иногда тайком поторговывает водкой. Так-то под видом продажи спиртного в каморке за лавкой нередко проводились тайные собрания.

Мужчины спрашивают про Эриха, но так как мать ничего не может им ответить, они тут же уходят все той же пошатывающейся походкой.

Время подходит к девяти. Скоро должен вернуться Рихард. Да вот и он. Кидает свою неимоверно широкую кепку на материнское шитье, тяжело дышит и смачно пьет из ведра воду. Он никогда не умел спокойно ходить, вечно несется как угорелый.

Вот уже опустился на колени. Отбрасывает половичок, поднимает две половицы и достает из-под них шесть пистолетов и много патронов. Мать берет со шкафа круглую фанерную коробку. Сын складывает туда оружие и патроны и застегивает ремнем крышку.

Так. Остался еще узелок с едой, и можно двигаться.

Мать вынимает хлеб, мясо, масло, вареный картофель. Все складывает в платок и увязывает.

Рихард говорит матери, что еще раз забежит домой, но только под утро, незадолго до того, как начнется… Придут за винтовками, которые спрятаны в сарае за поленницей. Тогда он и заскочит домой. Беспокоиться не стоит, они скоро увидятся.

С коробкой в одной руке, с узелком в другой, Рихард спешит из ворот на улицу. На Тынисмяэ, номер восемь, ребята ждут оружия и пищи.

На дворе уже давно ночь. Но Паулине не ложится. Она шьет и ждет Эриха. Вот и утро. Должен бы уже прийти. Обещал сам явиться за шрифтом и флагами. И когда он только успеет отпечатать эти бланки! Набрать из букв слова — на это нужно время, а уж печатать — и того больше…

Эрих был непривычно разговорчив, когда прятал шрифт в крупяной мешок. Поэтому мать и знает, что еще до начала восстания надо отпечатать две сотни бланков. На одних будет стоять: «Рабочесолдатский и матросский революционный комитет», на других — «Штаб революционных войск». На готовых бланках рабочая власть сможет в нужный момент рассылать официальные письма и приказы.

Вот и Эрих. Он выше и крупнее Рихарда. Два года разницы между братьями очень заметны: Эрих выглядит много крепче, мужественнее Рихарда. Его замкнутость и серьезность еще более подчеркивают это впечатление.

Эрих прячет шрифт в карманы, а флаги за пазуху.

— Скажи, твое задание не только печатать бланки? — встревоженно осведомляется мать.

— Да нет… — отвечает Эрих как бы против желания.

— А что же еще?

— Ну, я связной штаба и еще должен снабжать отряды оружием, — скупо поясняет Эрих. Чувствуется, что он не хочет волновать мать серьезностью своих поручений. Но с другой стороны и просто промолчать не осмеливается — неведение ведь тоже доставляет материнскому сердцу горе.

— Где же ты возьмешь это оружие?

— В военной школе Тонди, в армейских частях, в полиции… Когда мы их заберем в свои руки. Грузовик у меня есть…

Мать не знает, о чем еще спросить.

— До свидания! — говорит Эрих так просто, уверенно и спокойно, словно уходит на часок к другу.

— Когда вернешься? — спрашивает мать, как спрашивают все матери уходящих из дома детей.

Эрих улыбается:

— К обеду. Суп разогрей!

Мать выпускает сына из лавки прямо на улицу.

На тротуаре стоят двое мужчин. Они подходят к Эриху. Все вместе направляются к центру города.

«Наверно, на Тынисмяэ!» — думает мать, радуясь, что сыновья там вместе. Ей кажется, что вдвоем им будет легче.

Снова проходят часы. Мать уже не шьет. Глаза болят от шитья и бессонницы. Она сидит, сложив руки на коленях, и думает. Думает о сыновьях, о себе. И понимает, что на дорогу революции всех их вывел Рудольф. Тот самый Рудольф, которого ненавидели царские власти, которого сослали на поселение в Сибирь, который боролся в подполье против эстонской господской республики и который теперь работает и учится в революционном городе на Неве. Великий гнев старшего брата Рудольфа против угнетателей рабочих и его решимость в этой трудной борьбе стали примером для Эриха и Рихарда. Да и она, Паулине, казалось, прозрела благодаря Рудольфу. Многие годы она, как слепая, думала только о своей семье, радела лишь за благополучие Вакманнов. Сыновья же научили ее видеть беды и нищету всего народа, научили ее понимать, что основа благополучия и радости одной бедной семьи может быть лишь в радости и благополучии всего трудового народа.

Рихард еще раз забежал домой.

— В четверть шестого начнем! Люди уже собрались на восемнадцати конспиративных квартирах! — и спешит дальше.

Из центра города начинают доноситься выстрелы. Стреляют час, другой, третий. Потом все замолкает. Только жители дома глухо переговариваются во дворе и в коридоре. То здесь, то там приоткрываются ставни, и люди выглядывают на улицу.

Погода пасмурная, и утренний свет с трудом пробивается во дворы.

Мамаша Вакманн открывает двери лавки.

Она стоит за прилавком. Подает хлеб, отвешивает селедку. Сама, наверное, и не сознает, что делает. Она будто отсутствует: руки сами непроизвольно движутся между полками, мешками и весами.

«Эрих, где ты? Почему не идешь!»

«Рихард, где ты? Почему не идешь!»

Редкие покупатели рассказывают просто страшные и ужасные истории. Каждый, что слышал, что понял в меру своего отношения. Одни проклинают власть. Но находятся и такие, кто оправдывает ее. Большинство же держат языки за зубами.

Восстание подавлено, многие восставшие убиты. Еще больше схвачено…

«Эрих, где ты? Я боюсь за тебя!»

«Рихард, где ты? Я боюсь за тебя!»

Около полудня в лавку заходит какой-то мужчина. Покупает пачку папирос, оглядывается, одни ли они в лавке, и шепчет через прилавок Паулине:

— Мужайтесь… Ээри и Рикс арестованы.

Паулине не в состоянии что-либо спросить. Она чувствует, что теряет силы, судорожно вцепилась в прилавок, чтобы не рухнуть.

— Мужайтесь… — снова шепчет мужчина. — Если у вас здесь что-нибудь осталось такого, что… сами знаете… тогда уничтожьте или перепрячьте в надежное место… Наверняка и сюда нагрянут с обыском!

Пока мать Вакманнов немного пришла в себя, мужчина уже исчез. Паулине не смогла и спросить, как схватили ее сыновей. Может, этот мужчина знал об этом… А может, хоть слышал через вторые-третьи руки… Если так… если через вторые-третьи руки, то… то это может быть и неправда! Это должно быть неправдой! Должно!

Проходит день, второй, третий. Дверь лавки с грохотом распахивается. Так же распахивают и заднюю дверь. Врываются полицейские. Обыскивают лавку, комнату. Находят под полом углубление, там какие-то масляные тряпки.

…Паулине так и не узнала, как схватили ее сыновей Эриха и Рихарда. В военно-полевом суде ее били и допрашивали. На ее горе слов не тратили. На долгое расследование времени не тратили. Да и что им расследовать! Господам офицерам все яснее ясного. Обвиняемая хранила под полом оружие, вся семья пропитана коммунистическим духом. А за это только смерть! И приговор привести в исполнение немедленно!

Такой же приговор за несколько дней до этого оборвал жизнь двух школьников — Эриха и Рихарда.

Классный руководитель, который незадолго до исполнения приговора смог поговорить с Эрихом, докладывал директору школы:

— Он назвал себя убежденным коммунистом, был немногословен, внешне безразличен и спокоен, на губах улыбка…

О расстреле рассказал тот же учитель:

— После первого залпа, упав на землю, он гордо крикнул: «Стреляйте еще!»

О Рихарде говорили, что его привели на место расстрела окровавленного…

Из этой семьи в живых оставался один Рудольф. До него буржуйские руки палачей не дотянулись. Многие годы он еще преподавал в Ленинграде политэкономию.

На улице Йозепа Лаара в доме номер 19 сейчас живет маленький мальчик. Радостно бегает он по комнате. И не знает, что пятьдесят лет назад Рихард Вакманн вытащил тут из-под пола шесть пистолетов и много патронов… Ему еще слишком мало лет для этого. Но он обязательно все узнает, потому что его молодая мама знает, что здесь, в их квартире, прятали оружие…

Так память о восстании первого декабря живет из поколения в поколение.