11. Духи растений
Когда мы ступаем на прекрасную поляну, нашему взору открывается вся роскошь красок этого цветочного луга, и мы встречаем обитающих здесь духов. Красота, аромат и целебная сила растений зачаровывают людей. Генрих фон Офтердинген, герой романа Новалиса, поддавшийся волшебству голубого цветка, называет чистый мир цветов истинным откровением детства. Цветы кажутся ему подобием детей. Но особенно величественно, подобно королям, в мире растений выделяются деревья.
Лесной царь Гёте был, собственно, не королем ольховых рощ, а королем эльфов, elverkonge или ellerkonge, и о нем рассказывается в датской народной балладе «Господин Олуф», переведенной на немецкий язык Иоганном Готфридом Гердером. Так в переводе Ellerkonge, король эльфов, превратился в Erlenkonig, король ольхи, причем первая часть слова полностью совпадает с северогерманским словом Eller (ольха). А ужасное убийство совершила из мести принцесса эльфов, дочь короля, а вовсе не сам король. Дело в том, что за день до своей свадьбы господин Олуф повстречался ей в лесу, но не позволил завлечь себя в танец, за что и был наказан смертью.
Джон Уильям Уотерхаус (1849‒1917). Сбор розовых бутонов в мае. 1908
Где эльфы, а где ольха – не разберешь. Деревья ольхи, как и эльфы, предпочитают местности, где любому человеку становится не по себе – во влажных, туманных краях, у ручьев, по берегам рек, на болотах, именно там, где не могут не обитать духи. Здесь и бродят женщины-ольшанки, зовущиеся Арли, или Ильза, или даже Шершавая Эльза, о которых повествует «Сказание о Вольфдитрихе» (XIII в.). Магическая сила Эльзы была огромна, но объекту своей страсти, бедному Вольфдитриху, в первый раз она является в отталкивающем образе, вся в чешуе, шершавая, как древесная кора, и с волосами из лишайника. Позже Эльза, как дерево листву, скидывает с себя ужасный покров и превращается в самую прекрасную из женщин.
Мориц фон Швинд (1804–1871). Хоровод эльфов. 1835
Однако подчас встречи с женщинами-эльфами несут гибель. Происходящая от влаголюбивого дерева женщина-ольшанка, как богиня смерти, предостерегает людей от опасности, которая исходит от воды. Эльфы любят ольху, танцы и песни; их любимое время – полночь. «Луна бесконечно красива, – писал Гёте Шарлотте фон Штайн, – эльфы пели».
Ночною порой, когда все вы уснете,
В глухой стороне,
В полуночный час —
Мы на волю выходим и песни заводим,
И пускаемся в пляс.
Ночною порой, когда все вы уснете,
При свете звезды,
При свете луны —
На воле мы бродим и песни заводим,
И танцуем – чьи-то сны [27] .
В мире духов природы и духов растений нам вдруг открывается все могущество окружающего нас мира, и мы трепещем перед ним. В балладе «Лесной царь» Гёте оживляет архаичные черты человечества и возвращает нас к нашей исконной натуре. Строки его баллады пропитаны уважением к природе и благоговением перед нею, равно как почтением, страхом и суеверным трепетом – эти чувства вызывает в нас темная, опасная, оборотная сторона природы. Человека охватывает ужас перед сильным, всемогущим, божественным. Но у природы есть и другое, безобидное и ласковое лицо, которое она тоже являет нам в деревьях. Немного времени прошло с тех пор, как охотнее всего люди встречались под старой деревенской липой или у толстого дуба, стоявшего в самом центре деревни и воплощавшего ее душу. Деревья символизируют что-то миролюбивое, торжественное, способное предоставить защиту. Кто хоть однажды недолго постоял под старой липой или под тысячелетним дубом, какие еще можно найти в Шпреевальде, тот знает, что излучают деревья, что, к примеру, можно почувствовать под липой кайзера Лотара в Кёнигслуттере, или под самым старым дубом Германии, здравствующим в свои 1200 лет в зоопарке города Ивенак в земле Мекленбург-Передняя Померания.
Мориц фон Швинд (1804–1871). Танец эльфов в ольховой роще. 1843–1844
А кто знает, что могут рассказать те, кто побывал на званом обеде в тысячелетнем дубе в английском поместье Боуторп! Один из прежних владельцев поместья не только установил дверь на входе во внушительное внутреннее пространство вполне еще здорового дуба, но разместил там обеденный стол, за которым со всеми удобствами могут усесться двенадцать персон.
Деревья способны не только защищать и оберегать, порой они даже могут разговаривать. Кто не знает говорящее грушевое дерево, когда-то стоявшее в саду господина фон Риббека из Риббека в Хафельланде?
Господин фон Риббек из Риббека в Хафельланде,
грушевое дерево росло в его огороде.
Когда наступала золотая осенняя пора
и груши светились издалека,
тогда в полдень звенели башенные часы
и фон Риббек набивал себе полные карманы.
Если приближался мальчишка в сандальях к нему,
то звал он: «Мальчик, хочешь ли грушу?»
А если проходила девчонка, то звал он: «Ну, иди сюда,
маленькая девчушка, я дам тебе грушку».
Так продолжалось все это много лет,
пока фон Риббек из Риббека не умер.
Он предчувствовал свою смерть. Была осенняя пора,
и снова смеялись груши издалека.
И сказал Риббек: «Я вас покидаю.
Положите мне грушу в могилу».
И через три дня из дома с мансардой
вынесли они фон Риббека.
Все крестьяне и бедняки с печальными лицами пели:
«Господи Боже, спаси, сохрани!»
И дети с печалью в сердце говорили:
«Его нет. Кто даст нам теперь грушу?»
Так жаловались дети. Но это было несправедливо,
ах, плохо знали они старого Риббека.
А новый, конечно, скупой и жадный,
строго охраняет грушу в парке.
Но старик, предчувствуя это уже тогда
и не доверяя своему сыну,
знал, что он делал,
прося грушу себе в могилу.
И из спокойного дома на третий год
показался грушевый росток.
Годы приходят и уходят.
Давно склоняется груша над могилой.
Снова золотая осенняя пора,
и груши светятся издалека.
Проходит мальчишка по церковному двору,
и шепчет дерево ему: «Хочешь ли грушу?»
А проходит девчонка, шепчет оно: «Ну, иди сюда,
маленькая девчушка, я дам тебе грушку».
Да не оскудеет рука дающего
фон Риббека из Риббека в Хафельланде [28] .
И до сих пор, если вам доведется побывать в бранденбургской деревушке Риббек, местные ребятишки восторженно продемонстрируют вам грушевое дерево, которое так лирично описал Теодор Фонтане в своем стихотворении: дерево по-прежнему стоит на старом церковном дворе и оберегает собственную легенду.
Иероним Бок. Книга трав. Груша. 1556
Тесная привязанность человека к деревьям берет свое начало в глубокой древности, когда вся Европа сплошь была покрыта девственным лесом, и еще в I в. н. э. Герцинский лес, Гарцвальд, простирался к востоку от Рейна и, как казалось, до бесконечности. Как рассказывали Цезарю германцы, двух месяцев не хватало, чтобы пройти его весь. Четыреста лет спустя неповторимая тишина и чувство полной уединенности в этом германском лесу произвели глубокое впечатление и на римского императора Юлиана. В прибрежных областях Германии случалось, что наводнения подмывали и, спадая, увлекали за собой целые дубы, которые потом плавали по морю, как призраки (Плиний Старший. Естественная история, I).
Каспар Давид Фридрих (1774‒1840). Одинокое дерево. 1822. Первоначальное название «Сельская местность при утреннем свете»
Вплоть до начала христианской эры древние леса были первобытными святынями и храмами германцев. Святые дубравы, буковые и ясеневые рощи почитались германцами особо. Вообще почитание деревьев было среди индогерманцев обычным явлением. Особенно известен посвященный богу грозы и войны Донару дуб Донара, стоявший в древности на поросшем лесом холме вблизи сегодняшнего города Кассель. Скандинавская «Эдда» рассказывает также о священном дереве Иггдрасиль. Это мировое считается самым большим и священным деревом, оно пронизывает своими ветвями и корнями весь мир, все небо, землю и ад (см. цветную вкладку, рис. 16). Немцы-язычники посвящали целые рощи одному определенному божеству или всем скопом – демонам, эльфам, лесным и домашним духам, а внутри этих рощ росли особенные священные деревья, чаще всего дуб, ясень, бук и бузина. Посещение священных мест простым людям было строго-настрого запрещено. Ни одна ветка не должна была быть сломана, и ни один листочек не должен был быть сорван, не говоря уж о том, чтобы срубить все дерево. Эстонцы боялись даже рвать землянику, росшую под таким деревом. Не только само дерево, но и место вокруг, оказывающееся в его тени, считалось священным. При чтении старых германских законов становится ясно, какое огромное значение придавали тогда деревьям. Так, сдирание коры с живого дерева считалось серьезным преступлением, за которое преступнику вырезали пупок и прибивали его на поврежденную часть дерева, его гоняли вокруг дерева до тех пор, пока все внутренности святотатца не обвивались вокруг этого дерева. Это делалось для того, чтобы украденную и ставшую мертвой кору заменить чем-то живым. Жизнь дерева и жизнь человеческая считались равноценными. Шотландский этнолог сэр Джеймс Джорж Фрэзер (1854–1941) в своей увлекательной anthropological patchwork («антропологическом лоскутном одеяле», так в своей «Истории культуры духов» назвал Рональд Финукейн выдающееся творение Фрэзера – «Золотую ветвь») сообщает о том, что в горах Кангра в Пенджабе чуть ли не до самой середины XIX в. ежегодно приносили в жертву старому кедру девушку.
В «Истории культуры» Финукейн рассказывает, что если дерево, к примеру, дуб, повреждают или срубают, то оно стонет и издает ужасный крик. Если причиняют зло ольхе, то она кровоточит, плачет и начинает говорить. Всем известно, что корень мандрагоры кричит, если кто-то осмеливается вырвать его из земли– В Древней Греции верили в древесных нимф, дриад и гамадриад, (вид нимф, существовавший наряду с наядами, нимфами ручьев и водоемов, и ореадами, нимфами гор) (см. Пуле, 2004а, «Дриады» и «Наяды»).
Джон Уильям Уотерхаус (1849‒1917). Наяда. 1893
Судьба этих лесных духов тесно связана с их деревьями: они рождались в деревьях, жили с ними, а смерть их дерева означала их собственную смерть. Якоб Гримм пишет, что «как-то в Седерманланде один батрак только было собрался срубить красивый и тенистый можжевельник, как раздался голос: “Не руби можжевельник!” Батрак не обратил внимания на предупреждение и хотел было заново ударить по можжевельнику, как снова услышал: “Я говорю тебе, не руби дерево!” Испугавшись, батрак убежал». У Гёте мы еще встречаем дикую розу, которая от насилия человека пытается защититься своими шипами:
«Роза, я сломлю тебя,
Роза в чистом поле!»
«Мальчик, уколю тебя,
Чтобы помнил ты меня!
Не стерплю я боли».
Роза, роза, алый цвет,
Роза в чистом поле! [29]
В сказке «Дриада» (1868) Ганс Христиан Андерсен рассказывает историю каштанового дерева, умирающего от того, что его пересадили:
Солнце осветило Фата-Моргану Марсова поля, осветило огромный Париж, маленькую площадь, обсаженную деревьями, журчащий фонтан и каштановое деревце между высокими домами увы! – увядшее, с печально поникнувшими ветвями! А вчера еще оно было так свежо, полно жизни, как сама весна! «Оно погибло, – говорили люди, – Дриада покинула его, исчезла, как облако, – никто не знает куда!»
Альберт Джозеф Мур (1841–1893). Сад. 1889
Сорванный увядший каштановый цветок лежал на земле; его не вернула бы теперь к жизни никакая живая вода! Илюди скоро втоптали его в прах. Все это случилось на самом деле. Мы сами были этому очевидцами во время Всемирной парижской выставки 1867 года. Да, наше время сказочное, диковинное время! [30]Перевод А. и П. Ганзен.
И хотя здесь никому не грозит смертная казнь за жестокое обращение с деревом, читатель, благодаря проникновенному описанию Андерсена, от всей души этому дереву сочувствует. Подобное искусство вызывать сострадание Андерсен еще раньше продемонстрировал в сказке «Ель» (1846) и развил его в рождественской сказке «Последний сон старого дуба» (1858), в которой дуб переживает предсмертное видение.
Бритта Даль, Швеция. Дуб у Хунеберга
В ночь под Рождество дубу приснился самый чудный сон его жизни. Послушаем же!
Он как будто чувствовал, что время настало праздничное, ему слышался вокруг звон колоколов, грезился теплый тихий летний день. Он широко раскинул свою могучую зеленую крону; между его ветвями и листьями играли солнечные лучи, воздух был напоен ароматом трав и кустов; пестрые бабочки гонялись друг за другом; мухи-поденки плясали, как будто все только и существовало для их пляски и веселья. Все, что из года в год переживал и видел вокруг себя дуб, проходило теперь перед ним словно в праздничном шествии. Ему виделись конные рыцари и дамы прошлых времен, с перьями на шляпах и соколами на руке. Они проезжали через лес, трубил охотничий рог, лаяли собаки. Ему виделись вражеские солдаты в блестящих латах и пестрых одеждах, с пиками и алебардами; они разбивали палатки, а затем снимали их. Пылали бивачные костры, люди пели и спали под широко раскинувшимися ветвями дуба. Ему виделись счастливые влюбленные, они встречались здесь в лунном свете и вырезали первую букву своих имен на его серо-зеленой коре. Веселые странствующие подмастерья, бывало, – с тех пор прошло много, много лет, – развешивали на его ветвях цитры и эоловы арфы, и теперь они висели опять и звучали опять так призывно. Лесные голуби ворковали, словно хотели рассказать, что чувствовало при этом дерево, кукушка куковала, сколько летних дней ему еще осталось жить.
И вот словно новый поток жизни заструился в нем от самых маленьких корешков до самых высоких ветвей и листьев. И чудилось ему, что он потягивается, чуялась жизнь и тепло в корнях там, под землей, чуялось, как прибывают силы. Он рос все выше и выше, ствол быстро, безостановочно тянулся ввысь, крона становилась все гуще, все пышнее, все раскидистее. И чем больше вырастало дерево, тем больше росла в нем радостная жажда вырасти еще выше, подняться к самому солнцу, сверкающему и горячему.
Вершина дуба уже поднялась над облаками, которые неслись внизу, как стаи перелетных птиц или белых лебедей.
Дуб видел каждым листком своим, словно у каждого были глаза. Он видел и звезды среди дня, и были они такие большие, блестящие! Каждая светилась, словно пара ясных кротких очей, напоминая о других знакомых глазах – глазах детей и влюбленных, которые встречались под его кроной…
И старый дуб, не перестававший расти, почувствовал вдруг, что совсем отделяется от земли.
«Ничего не может быть лучше! – сказал он. – Теперь меня не удерживают никакие узы! Я могу взлететь к самому источнику света и блеска! И все мои дорогие друзья со мною! И малые и большие – все!»
«Все!»
Вот что снилось старому дубу. И пока он грезил, над землей и морем бушевала страшная буря – это было в рождественскую ночь. Море накатывало на берег тяжелые валы, дуб скрипел и трещал и был вырван с корнями в ту самую минуту, когда ему снилось, что он отделяется от земли. Дуб рухнул.
Каспар Давид Фридрих (05.09.1774‒07.05.1840).
Дерево с воронами. Ок. 1822. (Дуб в Нойбранденбурге, или Рюгене).
Дерево ‒ это такой же индивидуум, как и человек
Согласно самым древним представлениям, живущий в дереве дух – будь то бог, высшее духовное существо, или душа умершего – был навеки, на жизнь и на смерть, связан со своим древесным телом. Лишь позже духи выходят из своих деревьев и начинают блуждать вокруг них, превращаясь в демонических, бесчинствующих существ. И тогда уже деревья становятся для духов не телом, а лишь жилищем, которое они при желании могут покинуть. Духи деревьев могут свободно перемещаться и принимать человеческий облик, сохраняя при этом свои прежние силы. Выход духов из деревьев знаменует переход человечества от анимизма к политеизму. Если вначале дерево само было духовным существом, то теперь оно низведено до места пребывания духов, до необитаемой оболочки, куска материи. Прежняя душа дерева превращается в лесного бога (Фрэзер).
В своих ландшафтных работах древесными духами занимается современный словенский скульптор Марко Погачник. Он разработал «литопунктуру земли» для исцеления и возвращения в гармоничное состояние поврежденных энергетических центров Земли. В своей работе скульптор опирается на множество природных составляющих, учитывая, к примеру, роль стихийных существ, ответственных за рост деревьев. Древесных существ он называет на римский манер фавнами (в греческой традиции им соответствуют дриады).
Свое видение сути и действия фавнов он описывает следующим образом:
У здорового дерева я вижу фавна в виде спиралевидной энергии, которая обвивает дерево от кончиков ветвей до кончиков корней глубоко под землей. Энергетическая ткань, создаваемая фавнами, кажется, предшествует росту ветвей и корней и указывает им подходящие направления для роста. Фавн может управлять деревом благодаря тому, что, кроме описанного выше энергетического тела, он обладает и относительно самостоятельным интеллектом, что позволяет ему вести постоянное наблюдение за окружением своего дерева над и под землей. В полном соответствии с поступающей в его сознание каждое мгновение информацией он руководит ростом дерева. Сознание фавна представляется мне в виде вплетенного в крону дерева лица, дополняющего упомянутую энергетическую структуру его тела.
Древнейшее знание о скрытых созидательных силах, заключенных в растениях, и их тесной связи с жизнью человека (ср.: Юнг. Дерево как человек) особенно хорошо отражено, сохранено и передано в сказках. Один из примеров этой связи – Золушка из сказки братьев Гримм, получившая необходимую помощь от дерева, растущего на могиле ее матери. Без золота и серебра, без прекрасной одежды, в которую дерево облачило Золушку, ее жизнь никогда не изменилась бы к лучшему. Дерево дало ей необходимые инструменты, благодаря которым жизнь Золушки сложилась счастливо. Об одном особенном дереве повествуется и в сказке «Сонный бук» из сборника «Грезы у французских каминов» (Фолкманн-Леандер, 2000). Если кто-то, ничего не подозревая, случайно засыпал под «сонным буком», то видел во сне свое будущее.
Души людей и души растений тесно связаны между собой, и еще сохранились обычаи, хранящие это древнее знание. К примеру, до сих пор существует обычай сажать деревце для новорожденного ребенка. Это дерево связано с судьбой человека на протяжении всей его жизни.
Дерево становится зеркалом развития личности человека, и нередко последний ассоциирует себя с первым: дерево воспринимается человеком как его второе Я. Эта тесная связь особо подчеркивается во многих сказках и алхимических текстах. Так становится понятным, почему увядающее растение или погибающее дерево символизирует умирающего человека, и при определенных обстоятельствах они играют такую же возвещающую роль, как, например, остановившиеся часы или сами собой распахивающиеся окна (Яффе, 1995).
Поэтому принято считать: то, что случается с одним, произойдет и с другим. Так, в день смерти Карла Юнга (6 июня 1961 г.) его любимое дерево в саду поразила молния. То, что цветы и деревья обладают духовными силами, проявляется и в повседневной жизни. Сегодня во многих частных садах все еще растут липы, ясени и буки – они выполняют защитную функцию для дома и двора. А в скольких домах по-прежнему можно найти оберег из веток бузины! Повсюду в мире люди дарят друг другу цветы, чтобы выразить свою любовь или привязанность – сердечный привет цветочных душ.
Джон Бретт (1831–1902). Анютины глазки и побеги папоротника. 1862. Во многих цветках растений, и в анютиных глазках, и в голубом цветке Новалиса можно разглядеть тонкие личики
В каждом новом листе, каждом необычном цветке скрыта какая-то тайна, пробивающаяся наружу; она становится молчаливым спокойным растением только потому, что от любви и радости не может сдвинуться с места и сказать слово. Когда в глуши видишь такой цветок, не кажется ли, словно все вокруг осветилось и точно звуки маленьких пернатых существ охотнее всего носятся поблизости этого цветка? [32]
Новалис. Генрих фон Офтердинген
Замок Обервидерштедт, место рождения Новалиса
Вскоре после смерти Гёте всемирно известный физик и психофизик Густав Теодор Фехнер написал трактат о жизни души растений (1848), а несколько лет спустя – труд о жизни и сочинениях Якоба Бёме (1857). Фехнер, сам великий мистик, рассказал, что «немецкий чудо-человек» и «высокопросвещенный теософ» XV–XVI в. с большим трепетом и пониманием относился к растениям и деревьям, равно как и ко всем другим творениям (ср.: гл. II, 1), мыслью и внутренним взором проникал он в окутанное тайной царство духов растений. И Бёме, и Фехнер наблюдали это царство не только снаружи, силой разума, но чувствовали его изнутри, обогащая свои знания собственными переживаниями и непосредственным общением с духами растений. Свое сочинение «Нанна, или о душевной жизни растений» Фехнер начинает так:
Если человек верит в вездесущего, всеведущего и владычествующего надо всем Бога, чья вездесущность проявляется не только рядом с природой или сверх нее, как обычно считается, то должно предположить, что вся природа одухотворена Богом, и нет в мире ничего неодушевленного – ни камня, ни волны, ни растения.
Где в мире не относились к растениям и дремлющим в них силам, их личностям с глубоким уважением? Лишь одно-единственное исключение вспоминается: малайский колдун в гневе рубит топором дурьян и спрашивает, собирается ли оно приносить наконец, плоды, и грозит в противном случае срубить его совсем (Фрэзер).
Джон Уильям Уотерхаус (1849–1917). Душа розы. 1908. Благородные духи растений могут источать аромат, напоминающий парфюм
Нет такого растения, которое не оказало бы влияния на жизнь и здоровье человека, не было бы нигде упомянуто. Однако есть и особые любимчики, выдающиеся экземпляры растений, чья слава гремит повсюду. Самый яркий пример – известная своей магической силой мандрагора, или волшебный корень. За нею следуют другие паслёновые (Solarium dulcamara), как, например, паслён черный (Solarium nigrum), дурман (Datura spp), белена белая (Hyoscyamus albus L.), белена черная (Hyoscyamus niger L.), белена египетская (Hyoscyamus muticus L.), душистый дурман (Brugmansia spp.J, красавка обыкновенная (Atropa belladonna) и, наконец, голубой борец, или настоящий аконит (Aconitum Napellus L.), из семейства лютиковых. Есть и много других.
Иероним Вок. Книга трав. Дурман. 1556
Растения очаровывают, околдовывают, завораживают и удерживают своими чарами (ср. гл. VI). К таким замечательным растениям относится болотный багульник (Ledum palustre). Согласно немецкой народной традиции считалось, что это сильно пахнущее растение с белыми цветами, предпочитающее расти на северогерманских торфяных болотах, отпугивает ведьм. С этой целью растением окуривали стойла («Народный словарь немецкого язычества»). Одна из разновидностей болотного багульника, Ledum groenlandicum, подвигла сведущего в ароматах терапевта Юргена Тротт-Чепе на подражание «Лесному царю» Гёте:
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка приник;
Обняв; его держит и греет старик [33] .
Всегда в непривычных и страшных местах
Есть средства утешить младенческий страх:
Мы ищем защиты, мы ищем тепла:
Кто холод разгонит, укроет от зла?
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —
«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:
Он в темной короне, с густой бородой». —
«О нет, то белеет туман над водой».
Вдруг ужас внезапный! То ада гонец
Он схватит тебя, ты уже не жилец!
Соблазнами яркими детку манит,
Но смертью соблазн его нам грозит.
«Дитя, оглянися, младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои».
О, как все кружится здесь в танце шумном!
О, как все горланят в веселье безумном!
О, эти лица, и крики, и краски, и маски
Несутся в неистовстве буйной пляски!
«Ко мне; мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять».
Отец мой, не чую ни рук я, ни ног
Прости, что доехать я так и не смог.
Но эта странная круговерть
Неужели… это… и есть смерть?
« Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне; вижу; кивают из темных ветвей».
« О нет, все спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне».
Мориц фон Швинд (1804–1871). Лесной царь. Ок. 1830
В «Лесном царе» Гёте маленький мальчик, увидев духа растений, пугается сразу же, отец же его не желает верить в подобного рода бессмыслицу и, не задумываясь и не оглядываясь, галопирует по жизни дальше. Только под конец истории его охватывает ужас происходящего, но поздно: на руках у него мертвый ребенок. Подобающему обхождению с духом растений необходимо учиться. Чтобы быть внутренне готовым к встрече с этими необычными силами, человек должен достичь определенной зрелости и хорошенько вычистить «костюм своей души». В этом заключается парадокс: зрелость является как условием удачного путешествия в мир души растений, так и его результатом. Искреннее, бескорыстное желание и терпение должны стать спутниками этого процесса развития, который может длиться долгие годы или даже всю жизнь. Чем более зрелым становится человек, тем меньше нависает над ним угроза, которая может явиться из глубин растительного мира. Запутанные тропы превращаются в прямую дорогу и ведут к маячащим на горизонте светлым полянам.
Мэри Баркер (1895–1973). Жасминовая фея
Науке ароматов известны многие ценные растения, чей запах окрыляет сознание и увлекает за собой в небесные сферы. Это происходит при вдыхании благоухающих экстрактов масел ладана, иссопа, вербены и многих других ароматов.
Классические парфюмерные масла, как масло розы и жасмина, источают нечто пьянящее, набрасывая на наше сознание волшебную вуаль. Можно сказать, что все эфирные масла и ароматические растения никогда не воздействуют только на одну область человеческого организма, только на мозг или на сердце, но всегда затрагивают все наши органы чувств. Поэтому такие растения нужно использовать не как придется, а индивидуально, к чему призывает и ароматерапевт Тротт-Чепе. Каждое растение – это уникальное завершенное существо, обладающее своей неповторимой душой, которую может повстречать и человек. Более того, встреча человека с душой растения – это путешествие к собственной душе. В этом смысле путешествие в мир души растения направлено «в себя», а не в «другой мир», ведь оно позволяет проникнуть в самую глубину собственной неповторимой и целостной души. Встреча душ – растений и людей – возможна.
