Четыреста лет назад нынешние Зулуленд и Наталь были населены народами нгуни, главными племенами которых являлись зулусы, хауса, свази, ндебеле, ндвандве, мтетва и квабе. Все говорили на схожих языках, вели одинаковый образ жизни. Всеми правили наследственные вожди, каждый из которых обладал неограниченной властью, будучи одновременно отцом, главным жрецом, верховным судьей и военным предводителем своего клана.

Зулусы считались одним из самых маленьких и наименее значимых племен. Как и все нгуни, они были землепашцами, сеятелями зерна, скотоводами, охотниками, собирателями съедобных корней, ягод и трав. Их фамильные поселения — краали — представляли собой кольцо улееподобных хижин, окружающих площадку для скота. Они располагались в местах, где имелись обильные пастбища, богатая земля и много воды.

Каждый крааль зарождался как дом одной семьи, в которую обычно входили патриарх, его жены, а также сыновья со своими собственными семьями. Постепенно такие династии разрастались в большие деревни.

Патриархи снабжали каждую из своих жен отдельной хижиной, несколькими дойными коровами и землей для обработки. В то время как мужчины наслаждались относительным покоем, женщины подметали и убирали хижины, мыли глиняную и деревянную посуду, собирали хворост, носили воду, готовили еду. Большую часть времени они, однако, проводили на полях, особенно весной и летом, когда нужно было очищать от сорняков плантации бобов, бататов, тыквы.

Занятия в краале строго распределялись. Женщины отвечали за дом и поля, мужчины выращивали скот, воевали, охотились, ремесленничали. Девочки помогали матерям. Мальчики пасли бычков и телок, доили коров и отпугивали птиц от созревающих растений. Работали в одиночку редко, так как нгуни предпочитали держаться группами. Родственники и друзья с раннего утра до наступления жары вместе мотыжили, сеяли, пололи, жали, при этом пели, шутили. Обедали всегда тоже вместе. Трудовая неделя длилась три дня. Четвертый посвящали общению с предками и божествами.

Самым почетным делом считалось скотоводство. Им можно было заниматься круглый год. Скот служил основой жизни кланов. Коровы снабжали краали свежим и кислым молоком, главной пищей нгуни. Бычьи шкуры покрывали их щиты, становились канатами, матрасами, мешками, тамтамами и одеждой, включая исидвабу, плетеную юбку, смазанную жиром, которую носили только замужние женщины. Рога превращались в различные емкости и музыкальные инструменты. Навоз, смешанный с глиной, использовался для полов в хижинах, им обмазывали стены, закрывали отверстия в зерновых ямах на скотных дворах.

Скот был и незаменимой частью лоболы. Выкуп за невесту не являлся обычной сделкой или материальным возмещением родителям, которые отдавали дочь-работницу в другой крааль. Этот древний обычай позволял соединить пару легально, без лоболы брак не представлялся возможным. Мужчина мог требовать возврата выкупа, если жена изменила ему и ушла без важной причины. И наоборот, если муж плохо обращался с супругой и она из-за этого убегала, он не имел права получить свой скот назад.

Во всех племенах нгуни богатство и престиж человека измерялись числом коров и жен (именно в такой последовательности). Поэтому скот на мясо забивали редко — разве что истощенное или больное животное. В основном быков и коров убивали в ритуальных целях — и тем самым добывали мясо.

Ход судьбы, по верованиям зулусов, определялся небесным существом Нкулункулу (Великий Величайший) и Духами предков. В их честь творились благодарственные молитвы, совершались ритуальные заклания животных, им делали приношения пива и продуктов.

Самая главная религиозная церемония называлась Умхози…

В месяц, когда созрел урожай, глаза зулу стали все чаще устремляться к небесам: скоро ли полнолуние. И вот, наконец, чрево луны округлилось до предела. Пришел Умхози, праздник первых плодов.

Три дня и три ночи во всех краалях вожди и их подданные танцевали, пели гимны, восхваляли духи предков и молили Великого Величайшего защитить поля от дождя, засухи, насекомых и болезней. Устав, они отдыхали в своей излюбленной позе: стоя на одной ноге и опираясь второй о колено.

Человек по имени Слон, прятавшийся в кустарнике на краю крааля, знал важность праздника первых плодов и специально дожидался его наступления. На второй день Умхози он появился в племени Нделы. Пришел Человек по имени Слон ясным днем: на ночного гостя смотрят косо. Оружие спрятал, припасы съел и предстал перед зулусами только в набедренной повязке — и с белым орехом кола в руке.

Священный орех имеет множество значений и свойств. Он символизирует плодородие и мужскую силу. Путники жуют его, чтобы превозмочь усталость, голодные — чтобы заглушить желудочные колики, больные сердцем — чтобы снять одышку. Им пользуются круглый год — но только не по вечерам, иначе одолеет бессонница. Честь разломить орех на количество долек по числу присутствующих всегда предоставляется старейшему. Женщинам к кола притрагиваться запрещено. Любовник не осмелится разделить орех с мужем — умрет. Подарить бардовый орех равнозначно объявлению войны. А вот белый плод — вдвойне священный, он скрепляет союз сердец. Предложите его любому африканцу, и тот не сделает вам дурного, потому что такой жест означает объявление бескорыстной дружбы.

В деревнях зулу привечали любого пришедшего с миром. А гигант, на голову превышавший самых рослых соплеменников Нделы, еще и появился в разгар Умхози, когда всех охватило праздничное настроение (на что и рассчитывал Человек по имени Слон). Пришельца сразу же отвели в хижину и накормили: пищу вне дома не принимают, еда — дело интимное.

Один Ндела, как вождю написано от роду, терзался сомнениями по поводу незванного гостя. Что делать с этим великаном, от которого, несмотря на мирное поведение, исходило ощущение страшной и свирепой силы?

Убить его невежливо, невыгодно и опасно. Сопротивляясь, иностранец унесет с собой несколько жизней. Да и не в обычаях зулу ни за что ни про что уничтожать чужих. К тому же пришелец принес белый кола.

Принять его в племя — приобрести лишних воинов, ведь этот слон стоит трех-четырех копьеносцев. Да как бы не причинил он роду неведомую опасность. И не стал бы соперником вождю и его наследникам.

Ничего не придумав, Ндела отложил решение до конца праздника, тем более что на последний, третий день Умхози приходилась самая важная часть церемонии — борьба группы невооруженных воинов со свирепым черным быком. Животное нужно убить или лишить чувств голыми руками, чтобы колдуны могли перерезать ему горло.

В тот раз бой с быком на скотном дворе проходил чрезвычайно неудачно. Зверь попался особенно большой, злой и хитрый. Настоящее воплощение уМниамы.

Воины кружили вокруг него, не решаясь подойти, и вдруг один поскользнулся на свежем помете. Бык пропорол ему грудь, а потом выпустил кишки еще двум смельчакам, попытавшимся спасти товарища. Теперь воинов оставалось слишком мало, чтобы окружить зверя, обездвижить, схватив за морду, хвост, ноги, повиснув на шее, а затем убить ударами кулаков и босых ног.

Отчаяние охватило клан. Лишь после смерти быка может начаться большой пир, знаменующий завершение Умхози. Не будет жертвоприношения — нельзя есть первые фрукты и овощи нового урожая. Нельзя собирать то, что уродили поля, и прятать в склады на зиму. Нельзя отводить мальчиков и девочек, созревших для обряда инициации, в специальные хижины, где их начнут готовить к зрелости.

Все будет запрещено, все рухнет, если должным образом, без нарушения тысячелетних традиций, не завершить Умхози.

В скорбном молчании племя смотрело, как рогатое воплощение уМниамы гоняло по ристалищу доблестных, но оробевших защитников добра. И тут вдруг огромная черная тень стремительно, как пантера, перенеслась через ограждение. Перед быком встал пришлый гигант. Зверь взрыл копытами землю и ринулся на нового врага. Тот отпрыгнул в сторону, а когда бык пронесся мимо, помчался вслед за ним. Животное замедлило ход, остановилось и начало оборачиваться. Подоспевший Человек по имени Слон со всего размаха опустил могучий кулак на шею зверя, туда, где позвонки соединяются с черепом. Опытный охотник на буйволов знал уязвимые места рогатых.

У быка подогнулись передние ноги, он рухнул на колени. Воспользовавшись этим, пришелец вскочил к нему на круп и, подпрыгнув вверх с этой ненадежной площадки, подтянул сжатые вместе ноги к животу. И обрушил удар сдвоенных пяток, усиленный весом тела, в ту же самую точку на шее животного. Послышался хруст, бычьи глаза помутнели, язык вывалился. Воплощение уМниамы было уже безвредным, хотя еще продолжало дышать.

Человек по имени Слон соскочил на землю и тут же упал от боли в пятках. Он перевернулся на бок и скорчился, как зародыш в утробе, поджав к груди коленки и онемевший правый кулак.

Нделе предстояло принять решение — и очень быстро. Можно считать, что Умхози закончилось неплохо — если бы зулу сами убили жертвенное животное. Подохни сейчас бык, и обряд будет непоправимо испорчен, ведь он умрет от чужой для племени руки. Пока этого не случилось, надо срочно что-то придумать…

На все есть хитрость, кроме смерти. Следует принять чужака в племя — и немедленно! Обряд усыновления очистит его, в народ зулу он войдет новорожденным младенцем, не способным причинить зла. А чтобы чужак никогда не занял высокого положения в племени, Ндела не отдаст его в крепкую многочисленную семью, чей глава заседает в совете индун, а сделает его матерью одинокую пожилую Нонсизи.

Хитрость вождя оказалась бесплоднее чрева старухи.

Стало понятно: как боец новый зулу, получивший имя Мбенгу, равен десятку щитоносцев, в качестве вожака импи он заменяет тысячу воинов.

Выяснилось: пришлый великан сам без поддержки многочисленной семьи способен добраться до циновки, на которой греют свои седалища индуны.

Получилось: можно представлять угрозу для вождя и рода, даже не стремясь открыто к главенству в племени.

Эту горькую мысль Ндела проглатывал не сразу, а маленькими кусочками.

В первой же общей охоте Мбенгу убил носорога, обменял мясо на десяток голов скота, рог — на воинское облачение у странствующего торговца, который раз в два-три года объявлялся во владениях зулу.

Купец все твердил, будто далеко на восходе плещется огромное озеро без второго берега, зато с соленой водой, непригодной для питья. Чтобы попасть к нему, нужно миновать гигантские развалины каменного крааля, где стены высотой с баобаб. К берегу озера приплывают на просторных лодьях с крыльями из ткани люди. Лица и руки у них будто выкованы из меди, белые просторные одежды прикрывают тело и голову. Куда большие лодки, бывает, приносят совсем странных существ, смахивающих на крупных обезьян. Лица у них покрыты густыми волосами, не курчавыми, как у зулу, а прямыми, как шерсть, только нос и глаза видны. Себя они прячут от холода и жары под теплой одеждой из кожи и темных плотных тканей. А кисти рук и те части лица, что не заросли, вымазаны белой глиной, которая бронзовеет, если ее даже недолго погреет солнце.

Все они плывут по озеру так долго, что разучиваются ходить и, попав на твердую почву, шатаются при движении.

Те пришельцы, которые меднолицы, охотно покупают носорожьи рога и везут в далекую страну за бескрайней водой. Обитающие там желтокожие народы восстанавливают утраченную мужскую силу с помощью снадобий, изготовленных из рогов.

Молодые зулу, слышавшие эти россказни впервые, хохотали до колик в животе. Надо же такую глупость придумать! Иные остроумцы просили купца помочь им добраться до желтокожих женщин, которых тамошние мужчины не могут удовлетворить. Они-то, зулу, без всяких снадобий справятся! Торговец, криво ухмыляясь и заблестев глазами странно, пригласил нахалов прийти на берег озера, а оттуда он отправит их в очень далекие и интересные места, может быть, и к желтым народам.

Опытный Ндела встречался с купцами не раз и даже видел чудные, непонятного назначения вещи, якобы изготовленные белыми человекообезьянами. Однако словам торговца он придавал столько же значения, сколько клекоту грифов, нашедших падаль: стервятники будут есть свою добычу, а человек ведь к ней не прикоснется. Положим, действительно раскинулось где-то озеро с несладкой водой, бороздят его туда-сюда непонятные племена. Да ему-то, Нделе, с того какая польза?! Пусть они бронзовеют на солнце и восстанавливают мужскую силу сами по себе, лишь бы зулу не тревожили, покоя не мутили. Далекие края хороши лишь для хвастовства, учит мудрость предков.

Один Мбенгу слушал купца, раскрыв рот, долго расспрашивал про меднолицых и волосатых белых человеков, уточнял, каким путем можно добраться до гигантских развалин, до соленого озера. Даже выпытал, как найти самого торговца или его родственников в том большом прибрежном селении, куда прибывают на постой крылатые лодьи.

Ндала перепугался: не задумал ли Мбенгу уйти к соленому озеру? И загоревал: не ошибся ли, не лучше ли было самому усыновить великана и на этом разбогатеть?

После первого набега, в который приемный сын племени подбил сходить десятка три своих одногодков и из которого привел скота на четыре сотни рогов, вождь окончательно убедился, что переосторожничал, подарил никчемной Нонсизи бесценное сокровище. От Мбенгу пахло скотным двором. А это самый лучший запах — богатства.

Новой хитростью Ндела вернул утраченное: предложил новоявленному богачу в жены свою дочь — красавицу Нанди, а лоболу запросил небывалую, в два раза больше обычной — пятьсот коров. Жених не стал постепенно собирать скот, как принято у зулу, ведь на это ушло бы немало лун. Он занял по двадцать пять голов у двадцати своих дружков, уже готовых идти за ним даже в львиную пасть, потом быстро, всего за полгода, расплатился с ними.

И Ндела похвалил себя за мудрость.

Однако боевые дела Мбенгу снова ввергли вождя в сомнение: стоило ли связывать свою судьбу с пришлым гигантом.

…Гонцы принесли весть: четыре сотни бутелезе нарушили границу и вызывают зулу помериться силами. Ндела приказал боеспособным мужчинам из всех селений немедленно прибыть в его крааль.

Импи в четыреста щитов собиралось целую неделю. Набралось бы и побольше, но армия возмездия числом не должна превышать напавших. Еще неделю доблестные защитники племени не спеша шагали к нарушенной границе, останавливаясь в каждом попутном селении и громогласно извещая, что идут свести счеты с наглыми бутелезе. За войском тянулось полтысячи стариков, женщин, детей, пожелавших засвидетельствовать грядущую победу. Они гнали с собой скот для прокорма, несли пищу и воду. Процессия поднимала пыль, которую было видно за десятки тысяч шагов.

Мбенгу от ярости ревел раненым слоном.

— Война — все равно что охота на леопарда, которую надлежит вести быстро, тайно, бесшумно! — осыпал он упреками Нделу. — А мы в бой идем, еле ноги передвигаем, как будто провели веселую ночь с двумя молодками сразу и никак не очухаемся! Разве можно сейчас плестись, подобно отягощенной неснесенными яйцами черепахе? Бутелезе не будут ждать, пока мы дотащимся. Они либо покажут спины, либо устроят засаду!

— Война — дело серьезное, не для неопытных юнцов вроде тебя, — рассудительно отмахивался вождь от ретивого зятя. — Спешка вредна даже в будничных занятиях, а тут тем более. Ты, Мбенгу, телом с буйвола, да разумом с теленка. С чего вдруг бутелезе убегут или нападут внезапно? Они, конечно, слабаки и трусы, это всем известно, но воинские обычаи знают и драться, как попало, не станут.

Мбенгу отворачивался, не желая спорить, а сам все рыскал впереди и по бокам растянувшейся колонны, безуспешно выискивая неприятельских лазутчиков.

И немудрено. Бутелезе, ожидая врагов, разведывали не пути их подхода или численность (это они знали заранее), а подходящее для сражения место. И нашли его — небольшую долину, где могли без помех покидать ассегаи восемьсот мужчин, между двумя холмами, на склонах которых предстояло разместиться зрителям — бутелезе тоже привели их с собой.

Зулу прибыли, но битва не началась, пока последний мальчишка не расположился удобно на пологом, поросшем травой скате. Лишь тогда армии выстроились в одни ряд друг против друга — стенка на стенку.

Ндала торжествующе посмотрел на зятя: видишь, переросший бычок, кто прав? Все происходит, как заведено обычаем.

Бой начали ритуальным танцем. Потом дружно потопали правыми ногами по земле, пугая противника. Затем вперед строя вышли златоусты и высказали врагам все, что думали об их неважнецких мужских достоинствах, развратном поведении их женщин в то время, когда мужья и дети занимаются скотокрадством, плохом состоянии стад, отвратительной безвкусной еде и, главное, всему свету ведомой трусости.

Говорили оба племени на одном языке, так как принадлежали к народу нгуни, потому все понимали. Чтобы внести полную ясность, слова сопровождались выразительными жестами.

С каждой непристойной фразой и телодвижением чаша терпения заполнялась все больше, пока, наконец, обе стороны не пришли к выводу, что такого оскорбительного, позорного вранья просто невозможно дальше выносить. Разъяренные воины кинули друг в друга ассегаи с солидного расстояния. Бойцам не составило труда отразить метательные снаряды щитами, так что пострадал лишь один неуклюжий бутелезе: низко летящий дротик, с силой брошенный Мбенгу, вонзился ему в икру.

Первым пролить кровь врага — благоприятная примета. И зулу дико взревели от радости и затопали ногами. Ндела с одобрением глянул на Мбенгу (на всякий случай он держал гиганта рядом с собой) и опешил: вместо обычно добродушного лица на могучей шее зятя торчала морда разъяренного леопарда — с горящими глазами, сморщенным носом, прижатыми ушами, нахмуренным лбом и оскаленными белыми клыками, с пеной на губах.

Обменявшись начальными ударами, две грозовые тучи — воинские шеренги — сблизились еще на дюжину шагов и снова пролили друг на друга дождь из ассегаев. Никто не получил даже царапину.

Третья волна дротиков хлынула с тридцати шагов — и затихла в щитах, не нанеся вреда.

И тогда, наконец, две линии уже безоружных воинов сшиблись в рукопашной схватке. Более крепкие зулу отбросили неприятеля и захватили восемь пленных. Зрители-бутелезе увидели, что их бойцы проигрывают, и тут же засверкали пятками. Это послужило сигналом к отступлению для побежденной армии, которая мгновенно исчезла, подобрав на ходу сколько успела валявшихся на земле ассегаев.

— Нгатхи! Нгатхи! Мы победили! — завопили от восторга зрители-зулу.

В награду достойным досталось три сотни коров (их бутелезе предназначали для праздничного пира в честь победы) да десяток стариков и старух, не сумевших быстро убежать и хорошо спрятаться. Пленники не очень горевали, так как были уверены: обижать их не будут, а через поллуны родные выкупят.

На протяжении тысяч лет в таких схватках очень немногие получали увечья, и только в исключительных случаях чересчур уж неуклюжий боец натыкался грудью на острие. Считалось завидной удачей, если восторжествовавшему войску удалось убить хоть одного врага (раненых и пленных никогда не трогали).

Эту битву зулу восприняли как величайшее свое торжество, в ней пали целых три бутелезе!

Их отправил к праотцам Мбенгу. Он не метнул последний оставшийся ассегай, как другие, оставил в руке. Зацепляя щитом левый край вражеского щита, гигант рывком разворачивал противника и бил в незащищенный бок — прямо в сердце. На третьем ударе тонкое древко сломалось. Гневно рыча, Мбенгу щитом и корпусом расшвырял еще четырех неприятелей, которым выпало несчастье очутиться на его пути.

Соплеменники дружно восславили героя и на праздничном пиру дали ему почетнейшее прозвище Могучий Слон, оказав великую честь.

В ответ на одобрение вождя зять возразил:

— Это не война для мужчин, о отец моей первой жены, это «прелести дороги» для сопляков. От такой войны не родится ни слава, ни добыча. Позволь, я научу тех, кто пожелает, сражаться по-моему.

В тот счастливый день Ндела ни в чем не мог ему отказать.

На несколько дней Мбенгу заперли одного в хижине, где Тетиве укрепляла его дух против уМниамы, красного зла, посылаемого павшими в бою врагами, чтобы мучить умы своих убийц. Наверное, ворожея не смогла или не захотела помочь Могучему Слону, потому что, выйдя из заключения, он начал творить странное. Снял наконечники с четырех отличных ассегаев, отдал кузнецам и велел выковать из них одно большое острие, которое нацепил на длинное толстое древко. Выбросил старый щит и заказал мастерам новый, вдвое больший размерами, чтобы полностью закрывал тело. Снял сандалии и зашвырнул в угол хижины.

Вооружил таким же образом кучу юнцов, которые ходили за ним, словно приплод поросят за кабанихой. Стал обучать их воинскому ремеслу, как львица своих детенышей — охоте. Заставил часами бегать босиком по холмам, заросшим колючками, упражняться в бою на копьях.

Остальная молодежь посмеивалась над одержимыми, старики ворчали: занялись бы лучше делом. Однако всерьез никто не возражал. Племени нужны закаленные сильные охотники и защитники, пусть упражняются. Не потеют только мертвые, спокойная деревня — погибшая деревня.

Через полгода наглые сиколобо угнали у зулу стадо. Импи отправилось в поход. Вторая битва проходила в точности, как первая, — пока не были брошены последние дротики. Отряд Мбенгу не участвовал в доблестных играх, прячась за щитами, сжимая в потных ладонях копья.

Но вот враги остались безоружными — и Могучий Слон со «слонятами» ринулись на сиколобо, сея смерть. Ошеломленный неприятель, не ожидавший неслыханного доселе вероломства, обратился в бегство. Обезумевшие от легкой крови зулу не остановились, как требовал обычай. Поражали в спину беззащитных спасающихся людей, не разбирая между мужчинами и женщинами.

Натренированные в беге воины Мбенгу догнали и пленили всех мирных сиколобо, захватили весь их скот. Так как основное войско зулу не приняло участия в бойне и погоне. Могучий Слон разделил добычу только между членами своего отряда, мудро выделив доли вождю и индунам.

Униженные сиколобо, потерявшие полсотни убитыми и вдвое больше ранеными, пригнали выкуп за пленников. Мбенгу опять сломал традицию: отдал не всех, оставил молодок своим воинам. Выкуп он тоже разделил только между ними, опять не забыв Нделу и старейшин.

После этого еще сотня юношей присоединилась к «слонятам».

Вождя возмутило нарушение древних обычаев. Его сердце взволновали плачь детей, отлучаемых от матерей, и слезы женщин сиколобо, ставших подстилками для копьеносцев Мбенгу. Однако жадность сковала ему уста. Никогда еще не получал он в набегах столько скота. К тому же почтительный зять подарил ему красивую девушку. Подумать только, восьмая жена! Какой почет Ндела отныне будет иметь у народа! Ведь чем выше сидит зулу на совете племени, тем большую лоболу он должен вносить за каждую новую жену. А эта досталась Нделе ни за что!

Вождь понимал, что так нельзя сражаться, что война по-новому грозит разрушить устоявшуюся веками, размеренную жизнь этой земли, налаженное существование десятков родственных племен нгуни, научившихся сравнительно мирно, лишь с небольшими потерями, разрешать споры.

Все же, видя ликование соплеменников, Ндела никак не мог заставить себя поднять голос против нарушителя старых заветов.

Радовался он и за дочь: Нанди была донельзя довольна двумя новыми женами, которых Мбенгу захватил для себя в этой битве.

Взгляд из XX века

Не только потому, что социальный статус мужчины-зулу измерялся количеством жен в его хижине, а первой супруги — числом остальных, находившихся у ней в подчинении. Она получала помощниц по домашним делам и могла теперь уделять больше внимания и времени сыну.

У зулу муж не касался жены, пока та была беременна или давала грудь младенцу. Выкармливали же детей до четырехлетнего возраста. В зулусском фольклоре весьма смешной считается шутка о старейшине, семь жен которого затяжелели в один год. «Он все равно что неженатый», — злословили над ним соплеменники, у которых не хватало скота на покупку такого почетного количества спутниц жизни.

Склонностью к воздержанию зулу не отличались, и поскольку «прелести дороги» для женатого — запретный плод, многоженство оставалось естественным выходом. Вот почему каждая хорошая супруга, любящая детей и главу семьи, чтящая законы рода, очень хотела, чтобы ее повелитель имел как можно больше жен. Существовала ли для них ревность в том смысле, в каком мы ее понимаем сейчас, остается только гадать.

* * *

Так мог ли добрый отец причинить горе дочери, убыток себе и раздор — племени?! Ндела безмолствовал…

Тем временем в сражениях проливалось все больше крови, войны все учащались. В погоне за добычей, для устрашения зулу захватывали и жгли чужие краали. Разбитые в первых столкновениях соседи, чтобы выжить, быстро перенимали новшества, придуманные Мбенгу, хоть они и противоречили обычаям. Племя Нделы сохраняло непобедимость, потому что Мбенгу заставил всех мужчин упражняться в воинском ремесле и применял боевые хитрости и ловушки, ставившие в тупик вражеских вождей. Тем не менее число похоронных обрядов росло, а большинству соплеменников надоело бегать по колючкам и колотить друг друга тупыми копьями до изнеможения, как требовал Могучий Слон. Новый скот и жены — благословенные и желанные приобретения, но ведь и самому можно получить острием под ребра. Война, раньше бывшая острым развлечением, благодаря Мбенгу стала опасней, чем облава на льва-людоеда…

Так думали те молодые люди, которые с самого начала не разделяли замыслов полководца. А многие друзья Мбенгу, к горькому его разочарованию, оказались подобны питону. Злобные и смертоносные, покуда голодны, они, проглотив крупную добычу, впадали в спячку, желая только отдыхать и переваривать съеденное.

Никого из них Могучий Слон не мог ни переубедить, ни заставить слушаться, так как в мирное время кончалась его власть. За ним не стояла многочисленная семья, вне воинского строя он был силен лишь своей боевой славой да поддержкой вождя, которой в последнее время не ощущал.

Вот почему те немногие, кто остался верен Могучему Слону, открыто роптали: надо сменить не только воинские обычаи, но и законы племени. Подстегнутый их намеками, Мбенгу предложил Нделе упрочить власть вождя. Для этого надо всех боеспособных мужчин навсегда определить в импи, сделав его постоянным, а не набираемым в случае нужды, как теперь. Кормить зулу, лишившихся рабочих рук, можно будет, захватывая земли и скот соседей. Чтобы восполнять убыль армии, воинов покоренных племен нужно включать в импи, делая их зулу, остальных заставлять работать.

И Ндела задумался. Замысел прельщал его. Вот только надолго ли он останется вождем, если у Мбенгу будет постоянная власть над всеми боеспособными мужчинами племени?

С индунами посоветовался вождь, и мудрые выступили против Могучего Слона. Устои опрокинутся, советники и сильные семьи не нужны станут военному вождю, помехой его власти сделаются, сказали они.

Тетиве завыла в голос, едва услышав о предложении Мбенгу: традиции и законы предков под угрозой! Разве допустят духи, чтобы в зулу принимали любого, кто умеет держать в ладонях щит и копье и согласен служить победившему врагу?!

Вождь думал. Тут начался мор. Общая беда как бы скрепила, стянула вместе расколовшееся на кусочки племя.