Ндела отвлекся от воспоминаний и поднял тяжелый взор на спокойно стоящего перед ним зятя.

— Так ты отказываешься добровольно дать себя умертвить?

— Отказываюсь! Хрупкие птичьи яйца в камни не заворачивают! Я сын могучего короля, который подвергся испытанию ядом и доказал, что я не колдун и никогда им не буду! Я не подвластен ничьим чарам и не могу делать плохо!

— Что мне до твоего бывшего отца! Сейчас ты — зулу и обязан повиноваться нашим законам. Мы тебя принудим силой!

Мбенгу, как в битве, раздул широкие ноздри и оскалил огромные белые клыки.

— Вы занюхали, как колдунов, лучших щитоносцев, только и способных со мной сражаться — и то лишь впятером против одного. Недоноски, оставшиеся в живых, которых ты считаешь защитниками племени, еще не выросли в настоящих мужчин и без меня никогда не вырастут. Кто помешает мне, о Ндела, сейчас прикончить тебя одним ударом копья, вспороть живот Тетиве и убежать? Я пробегу целый день без отдыха. Посплю ночь и снова буду бежать дотемна. Зулу меня никогда не догнать! Угрожать мне, Могучему Слону, съевшему на войне сорок шесть неприятельских силачей, убившему на охоте трех львов и двух носорогов! Хватает у вас смелости, дети гиены и шакалихи! Забыли мудрость собственных предков: если ударить льва, самому будет больно! И решили уподобиться легкомысленной овце, погладившей по шее леопарда.

От страха у Нделы свело челюсти: безумный великан вполне способен сотворить обещанное. Мда, если ты растишь змею, то кусаться она научится на тебе.

— Чего же ты желаешь, о Могучий Слон?

— Открыть зулу глаза на причины гибели моих друзей!

— Почему до казни не сделал ты этого?

— Чтобы между сильными в племени и родичами казненных легла кровь!

— И не жалко тебе твоих любимых щитоносцев?

— Баобаб свидетель, что я, как рыба костей, полон сожаления за их бессмысленную гибель. Но они — воины и умерли во имя славного будущего своего племени!

— И ради того, чтобы ты повел зулу к этому будущему? Что ж, открой глаза народу, — невозмутимо обронил вождь.

— О, приютившие и усыновившие меня! Не о вашем благе думал Ндела, посадив на колья Мпеле, Дингисвайо, Нксумало, Матубене и других наших братьев. За свою власть дрожал он. Не хотел, чтобы с каждой луной прибавлялось скота в ваших загонах, чтобы каждой ночью в ваших объятиях трещали кости новых молодых девственниц из побежденных племен. Ведал Ндела: не удержится он на почетном месте у циновки совета, отдадите вы власть тому, кто принес вам богатство. Мне! Он убил ваших родичей, моих друзей, дабы они не помешали ему и Тетиве расправиться со мной!

Зулу молчали.

— О племя мое! — сказал Ндела. — Куда тащит вас чужой человек? Воюя день и ночь, мы вызовем против себя гнев окрестных народов. Они войдут в союз против зулу и убьют нас всех до единого. Этого ты хочешь. Мбенгу?

— Мы разобьем врагов по одиночке до того, как они объединятся!

— Как же ты сотворишь чудо: чтобы сотни одолели тысячи?

— Превратим племя в войско! Примем к себе сильных мужчин и юношей из покоренных народов, обучим боевому искусству и пошлем сражаться за нас! Избавимся от тех, кто не способен носить щит и даром ест! Мы станем непобедимыми!

— Хотите ли вы, о зулу, пожертвовать скукой мира ради того, чтобы превратиться в большое импи, жить в постоянном страхе перед местью побежденных, в великой опасности завтра пасть в сражении? Хотите ли убивать стариков и больных, которые не могут держать копье? Хотите ли все время видеть лишь красный цвет крови, по обычаям нашим считающийся несчастливым? Хотите ли стать такими, как этот злой слон, надутый жадностью и властолюбием? Зачем тебе еще скот, о Мбенгу, ты же не выпьешь до конца жизни молока даже тех коров, которые у тебя уже есть? Зачем тебе новые наложницы, ты же не сможешь один удовлетворить сотню женщин?

— Не о себе пекусь я! У меня есть и стада, и жены, и слава! Для народа, приютившего меня, ищу я счастье и богатство.

— Нужно ли нам изобилие такой ценой, о зулу?

— Нет! — прогремел голос толпы, подобный реву шквала.

Лицо Мбенгу омрачилось.

— О глупые ленивые зулу! Пьяный петух забывает о ястребе. Неужели не видите вы, что слишком слабы, чтобы встретить достойно грядущие напасти? Я не ведаю, когда. Я не знаю, откуда. То ли с берегов соленого озера нагрянут белые и меднотелые пришельцы. То ли у сиколобо, нгване, хауса появится свой Мбенгу, который станет не уговаривать, а ломать хребты, захватит власть и объединит народы этой земли в единое королевство, где будет законом лишь его воля. Истинно говорю вам: придет мфекане, всеобщее ужасное разрушение, распад привычного, уничтожение того, что есть! Я стремлюсь сделать вам день, почему же вы, неблагодарные, хотите сделать мне ночь? Почему не даете мне подготовить вас к грядущим бедам? Почему не слушаетесь моего совета самим возглавить мфекане, пока оно не пришло в ваши жилища извне?!

Зулу безмолствовали.

— Придет или нет мфекане, никто не знает заранее, — пожал плечами Ндела. — Лишь люди обманутые, крепкие задним умом, твердят: вот бы обо всем ведать наперед. Зачем же гадать про то, что может не сбыться. Не в обычаях зулу заботиться о далеком будущем. Верно ли я говорю, племя?

— Байете! — вскричали зулу, приветствуя вождя королевским салютом, и трижды топнули ногами.

Оружие дрогнуло в каменных ручищах Мбенгу.

— Не станем мы тебя казнить. Могучий Слон, раз не хочешь избрать себе легкий путь. Недостоин ты жить вместе с нашими предками. Вдруг вознамеришься и на небе готовиться к мфекане, начнешь там собирать импи. Сними с себя обряд усыновления и ступай прочь через любой из девяти выходов. Давай вместе очистимся. Тебе разрешается взять лишь оружие и запас пищи, скот и жены останутся, — торопливо добавил вождь.

До него вдруг дошло: если сын надолго уезжает, отец становится мужем его жен. Но у Мбенгу нет отца, его женщин заберет себе вождь. А Нанди можно будет вторично выдать замуж. Десятки мужчин станут оспаривать честь взять на циновку дочь вождя, к тому же беременную от Могучего Слона. Не все ли равно, чей бык покрыл твою корову, раз приплод останется в твоем стаде, учит мудрость предков. При мысли о том, какую лоболу он возьмет, у Нделы пересохло во рту.

…Для ритуального заклания тельца оба разделись догола. Животное выбирали очень тщательно: от его совершенства зависели духовная безопасность рода, вождя и действенность обряда.

Жертвоприношения совершает лишь старший в семье, общине, племени. Много значит возраст, еще больше сан. Старость и высшее положение в народе делают индун и вождя, особенно последнего, наиболее близкими к духам. К тому же и рядовой старейшина, и король ведут свое происхождение от вождей предков.

Раз вождь стоит ближе других к потустороннему миру, раз в силу происхождения он связан с божественными обитателями небес, значит, он посредник между людьми, природой и сверхъестественными силами. Такое посредничество означает, что каждое движение вождя, жест и поступок, слово и мысль имеют непредсказуемый отзвук и в мире божеств, и среди людей. Во время войны вождь может одним непродуманным движением обречь свое импи на поражение, уничтожить будущий урожай во время сева. Его нездоровье способно отозваться вспышкой эпидемии.

Столь непредсказуемы последствия его могущества, что подданные должны создавать ритуальные способы защиты от случайных последствий его неосторожности или от колдовских действий, направленных против него. Одним из них является приношение жертвы…

Лужа крови растеклась по земле, в воздух поднялась пыль, взбитая копытами агонизирующего телка, засверкали ножи свежевателей — и участникам церемонии торжественно поднесли бычий желудок. Ндела и Мбенгу с ног до головы обмазались теплым химусом — пищевой кашицей. Зеленоватая густая смесь, содержимое желудка в конце пищеварительного процесса, почиталась дарительницей жизни. Очиститься ею означало приобщиться к бессмертию.

Мбенгу надо было не просто избавиться от грехов, но и сбросить незримые священные путы, которыми оплел его свершенный три года назад обряд усыновления. Тут требовалось еще более могущественное волшебное средство — желчный пузырь жертвенного животного. В маленьком мешочке размером с детский кулачок, прикрепленном к печени, содержалась драгоценная жидкость, символизирующая саму жизнь, горькая и кислая, как вкус смерти.

Сосуд, где она хранилась, имел форму женской матки, первого жилища, откуда вышел весь род людской. Напоминал желчный пузырь и улееподобные хижины, где обитали люди свой недолгий век, и могилу, где обретали они последнее пристанище. Словом, все бытие человека, от зародыша до трупа, скрывалось в зачатке внутри маленького отростка плоти.

Желчь выдавили на Мбенгу, он освятился магической слизью, размазав ее по телу. Пузырь отдали Тетиве: ведунья высушит его, надует и будет носить на поясе или привяжет к спутанным волосам, как приличествует охотнице за колдунами.

Зулу со страхом, некоторые — с тайным сожалением следили, как Мбенгу отдаляется от рода, превращается из своего в чужого, гораздо более далекого, чем даже мертвец. Нонсизи горько рыдала, шепча дорожное напутствие: «Пусть не ужалят тебя ни змея, ни скорпион, могучий владелец кустарников. Убереги, судьба, твои ноги от порезов. Пусть дети будут укладывать в землю своих отцов, а не отцы детей. Да сопутствует тебе удача…»

Она обожала приемного сына. Мбенгу относился к ней, как не всякие родные дети относятся к матерям, возвысил ее среди женщин племени. Теперь ее ждали падение и прежняя жалкая участь одинокой бессемейной старухи, которой лишь из жалости кидают обглоданную кость с недоеденным кусочком мяса. Ведь все богатства Мбенгу наверняка заберет себе вождь!

Но не о хижине, не о коровах, не об утерянных невестках-помощницах, не о том, что лишилась кормильца, плакала Нонсизи. Ее страшила судьба сыночка, так неожиданно приобретенного и так быстро и жестоко утраченного. Почему, ну почему он не дал забить себе колышки в зад?! Тогда Нонсизи вскоре присоединилась бы к нему в небесных краалях. А что ждет его теперь? Зулу способен жить только в общине, наедине с собой он теряется. Быть изгнанным из рода для него — хуже смерти. Человек в одиночестве — что катышек птичьего помета перед бескрайней саванной, безграничными джунглями. Его растопчет даже стадо слабых антилоп, спящему перегрызет горло шакал или гиена. Что уж говорить о владыках леса, степи и воды — леопарде и льве, носороге и слоне, буйволе и кабане, крокодиле и бегемоте, питоне и мамбе! Кто спасет его от злых духов, неприкаянно бродящих ночью за пределами селений? Как сможет изгой жить без общения с людьми, без повседневного мудрого руководства со стороны предков, без указаний вождей, без защиты ворожей? Человек на родине — все равно что лев в саванне или крокодил в реке, человек на чужбине подобен земле без семени. Даже змея не забывает своей норы.

А самое главное, куда он денет себя после смерти?

Мбенгу же не боялся одиночества, держал голову высоко, как всегда. Он взял с собой щит, два больших копья, четыре ассегая, ножи и топоры, кожаные мешки для еды и воды.

Даже он, отверженный, не имел права уйти, пока Ндела не подвергся иХламбо — древней очистительной церемонии. Изгой обязан быть на виду, чтобы не чародействовал против вождя, еще не защищенного обрядом.

Была устроена охота, в которой воины убили стадо антилоп и омыли оружие в их крови, призывая духов избавить страну от уМниамы. Все это время Тетиве и ее помощницы готовили волшебное снадобье. Старшая ворожея вышла на скотный двор и зажгла костер, огонь которого означал начало новой эры в жизни племени.

Потом ведуньи и колдуны сделали инкатху — магическое травяное кольцо, символ единства и силы зулу.

На толстую травяную веревку — кольцо диаметром полтора локтя навешали множество талисманов: телесную грязь вождя и его ближайших родственников; кусочки, отрезанные от дверного порога; соломинки из его хижины; образцы земли или вообще всех поверхностей, на которые ступал, до которых дотрагивался и особенно те, на которые испражнялся Ндела; кусочки его рвоты и кала; катышки идиби-мусора, собранного вдоль дорог и в краалях соседних вождей; какие-то еще амулеты, чье значение было известно лишь посвященным.

Готовую инкатху завернули в траву умтаники, далее в большую кожу питона. Тетиве освятила ее, моля духов даровать кольцу величайшую силу отвести любую опасность и защитить вождя и племя.

Ндела вступил в центр круга, его тело обмазали желчью. Окружающие в этот миг воздавали ему хвалу. Вождь опустил кончики пальцев еще в одно зелье, состоящее из двух десятков различных трав, коры деревьев и кустов, жира антилоп, хищников, змей и людей. Слизав черную кашицу с пальцев, Ндела обрел сверхчеловеческую мощь: никакие чары ему стали не страшны.

Он вышел из кольца питоньей кожи, и народ приветствовал его возгласами:

— Байете! Нкози! Да здравствует! Вождь!

Настала пора для Мбенгу прощаться с племенем.

Великан подошел к своей бывшей семье. На младших жен не взглянул, взял руку Нанди и прикоснулся кулаком к ее ладони отчего та вздрогнула, как от ожога. Она и не подозревала, что муж любит ее!

— Пусть сын мой, которого я никогда не увижу, войдет в семью хорошего воина, плохому свое тело не отдавай! И пусть он узнает, кем был зачат, когда возьмет в руки копье. Если родится дочь, требуй за нее лоболу не меньшую, чем я заплатил за тебя.

Обернулся к Нонсизи:

— Не плачь, о бывшая мне матерью. Не бойся за меня, моими костями ещё не скоро заиграют шакальи щенки. Ндела оставит тебе четвертую часть моего стада, хижину и одну из младших жен, чтобы та ухаживала за тобой. Все это тоже достанется ему — но лишь после того, как ты уйдешь к Тем-Кто-Счастливее-Нас. Вождь дает в том слово?

Ндела торжественно кивнул, и у Нонсизи чуть полегчало на душе: вождь никогда не нарушит обещания, сделанного при всем племени.

С бывшим тестем Могучий Слон прощаться не стал, обратился к народу:

— Живите долго, я не таю на вас красного зла, о глупые зулу, которые отказались от величия! Не отсидеться вам в хижинах, не забыться истомой на лонах жен, не спастись от мфекане. Как ураган, оно падет, разрушит и ваши владения, и вас самих.

С этими словами он покинул племя и память зулу.

Взгляд из XX века

К несчастью, подтвердилась мудрость далекого от зулу народа: «Нет пророка в своем отечестве». Прав в конечном итоге оказался милитарист Мбенгу, а не его миролюбивые противники.

Мфекане (так называют этот исторический процесс или эпоху сами африканцы) грянуло ровно двести лет спустя описываемых нами событий, в начале девятнадцатого века. Юг континента потрясли завоевания «африканского Наполеона», основателя зулусской нации Чаки. Этот чернокожий гигант унаследовал от своих далеких предков внешность, размеры, буйность, доблесть, телесную мощь и полководческий гений Мбенгу, хитрость, жадность и государственную мудрость Нделы. В соединении с непомерным честолюбием и фантастической кровожадностью эти качества образовали человеческий динамит, который взорвал старые устои на кусочки.

Чака (имя означало уничижительное «жучок, обитающий в женском чреве») был изгоем из собственного племени. Ему удалось захватить власть над зулу. Он провел военную реформу, подобную той, которую пытался осуществить Мбенгу, но пошел гораздо дальше своего пра-пра-прадеда. Противников Чака не уговаривал: приказывал сворачивать им головы так, чтобы лицо смотрело назад.

Начав завоевательные походы с небольшим отрядом в триста воинов, он за десять лет покорил солидную часть материка. По площади королевство зулу увеличилось в тысячу, по населению — в две тысячи, а по исторической значимости. — возможно, в сто тысяч раз!

Эстафету мфекане перехватил из рук Чаки, ставшего жесточайшим тираном и убитого собственными братьями, еще более кровожадный Мзиликази, повелитель племени матабеле. Его полчища шествовали по саванне, подобно колонне кочующих муравьев, все уничтожая на пути, не оставляя за собой ни единого живого существа, ни одной целой хижины.

Затем явились белые завоеватели — буры, англичане и навели колонизаторский «порядок» в ослабленной мфекане стране — аборигены не сумели оказать им должного сопротивления.

Впрочем, это уже тема для другого рассказа.