ЛУЧШИЕ КАДРЫ — СТАЛИНГРАДСКОМУ НАПРАВЛЕНИЮ. — РАЗ НАДО — СДЕЛАЕМ. — БЕСПРИМЕРНЫЙ ПРИКАЗ. — АГИТАЦИЯ — ДЕЛО НЕ ТОЛЬКО ОДНОГО УПРАВЛЕНИЯ. — СВЯТОЙ МЕСТИ ОТДАТЬ КАЖДОЕ ДЫХАНИЕ. — ПАРТИЙНОЕ ВЛИЯНИЕ — ПРОБЛЕМА МНОГОГРАННАЯ. — «ПУРОВЦЫ НА БРЮХЕ ИСПОЛЗАЛИ ПОЛОСУ ОБОРОНЫ…» — НЕ ТОЛЬКО ПРОВЕРИТЬ, ГЛАВНОЕ — ПОМОЧЬ. — ПОЕДИНКИ СНАЙПЕРОВ. — «У НАС ТАКАЯ СПЛОЧЕННОСТЬ, КАКОЙ МИР ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ». — УКРЕПЛЯТЬ АВТОРИТЕТ КОМАНДИРА. — СИМВОЛ ПОБЕДЫ

Обстановка на фронте, особенно между Доном и Волгой, складывалась крайне тяжелой. Фашистское командование, пользуясь отсутствием второго фронта, сосредоточило на этом направлении основные свои силы и резервы. Гигантское сражение нарастало с каждым днем. В этих условиях от наших воинов требовалась невиданная стойкость.

Главное политическое управление по указанию Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина укрепило наиболее подготовленными и опытными политработниками политорганы некоторых дивизий и армий, оборонявших дальние подступы к Сталинграду. Государственный Комитет Обороны принял предложение ГлавПУ РККА о назначении членами военных советов 60-й и 63-й армий армейского комиссара 2 ранга Ф. Ф. Кузнецова и корпусного комиссара А. С. Желтова. Следует отметить, что они оба занимали более высокие посты, но, понимая сложность обстановки, восприняли новое назначение по-партийному, как высокое доверие.

Как уже говорилось, Ф. Ф. Кузнецов был заместителем начальника ГлавПУ РККА. Его многие называли самородком, отмечая незаурядный ум и русскую сметку. Федор Федотович обладал организаторскими навыками, большой работоспособностью и умением добиваться поставленной цели.

Все эти качества проявились и на фронте. В том, что воины 60-й армии стойко держали оборону по левому берегу Дона, была немалая заслуга и члена Военного совета. Позднее, осенью 1942 года, Ф. Ф. Кузнецов будет выдвинут на должность члена Военного совета Воронежского фронта. И он достойно пройдет по дорогам войны, внесет свой вклад в общее дело разгрома захватчиков.

Зрелым, боевым политработником слыл и Алексей Сергеевич Желтов. Службу в армии он начал в 1924 году, окончил академию имени М. В. Фрунзе, был комиссаром стрелковой дивизии, членом Военного совета Приволжского военного округа, а перед войной — Дальневосточного фронта. В сентябре 1941 года его назначили членом Военного совета Карельского фронта.

Алексей Сергеевич как-то рассказывал мне, что в середине июня 1942 года ему позвонил А. С. Щербаков. После вопросов о положении дел в войсках начальник ГлавПУ сказал, что на сталинградском направлении складывается тяжелая обстановка и там необходимо укрепить политическое руководство в армейском звене. После короткой паузы спросил: «Как вы смотрите, если мы предложим ГКО освободить вас с Карельского фронта и назначить членом Военного совета одной из армий?» И, как бы давая время на раздумье, через какие-то секунды повторил: «С фронта на армию — не обидитесь? Не считайте, что вас понижают. Так требует обстановка…»

А. С. Желтову на всю жизнь запомнился этот разговор: «Щербаков словно советовался со мной, не убеждал о необходимости перемены места службы, а именно советовался. Доброжелательный тон сохранился в памяти до сих пор…»

В 63-й армии Алексей Сергеевич пробыл чуть больше двух месяцев, но успел многое сделать для улучшения партийно-политической работы. Потом он станет членом Военного совета фронта (Донского, Юго-Западного, 3-го Украинского), все свои силы, знания и умение отдаст подготовке и проведению многих блестящих наступательных операций.

Можно было бы рассказать о других политработниках, которые были направлены для усиления дивизий и бригад, сражавшихся на угрожающих участках под Сталинградом. Помимо всего, мы готовили целевым назначением большую группу политработников разных категорий для пополнения резерва Сталинградского фронта.

Память сохранила ощущение высокого напряжения в работе коллектива ГлавПУ в те летние дни. Все вопросы, которые касались южного направления, решались особенно оперативно, без какого-либо промедления, независимо от времени суток и наличия сил в отделах. И не требовалось малейших напоминаний. Люди понимали: все, что они делают, — это прямая помощь действующей армии, которая сдерживала мощный натиск врага.

А известия с фронта поступали все тревожнее и тревожнее. Потеря Крыма и Донбасса, неудачи Красной Армии в районе Харькова и под Воронежем крайне обострили и без того сложную стратегическую обстановку на юге. К тому времени многие опытные и закаленные в боях командиры и политработники выбыли из строя, а в части влилось необстрелянное пополнение. Словом, личный состав значительно изменился.

В политической работе нужны были кардинальные меры, которые смогли бы обеспечить коренной перелом в настрое воинов, в их боевых делах. Об этом не раз говорил А. С. Щербаков.

Именно в эту тяжелую пору Народный комиссар обороны И. В. Сталин подписал приказ № 227, в котором предельно правдиво и прямо говорилось о крайне опасной обстановке для судьбы Родины, о недопустимости дальнейшего отступления. Приказ категорично требовал: ни шагу назад!

Бойцам и командирам за время войны довелось слышать и выполнять сотни различных приказов. Ведь приказы — стержень армейского бытия. И все не упомнишь. Но спросите сегодня любого фронтовика, любого ветерана о содержании приказа № 227, и он расскажет его суть.

В заключительной части приказа говорилось:

«Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования…»

По оценке Маршала Советского Союза А. М. Василевского, этот приказ был «один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности». По силе воздействия на воинов он оказался, как показало время, беспримерным за всю Великую Отечественную войну.

30 июля А. С. Щербаков подписал директиву, которой предписывалось всем политорганам широко развернуть работу по разъяснению в войсках приказа НКО № 227, по мобилизации всех без исключения воинов на неукоснительное его выполнение. О том, какое важное значение придавал начальник ГлавПУ РККА этой работе, свидетельствует такая деталь: начальники политуправлений Ленинградского, Волховского, Северо-Западного, Западного, Калининского, Брянского, Сталинградского и Воронежского фронтов были обязаны докладывать о проделанной партийно-политической работе по доведению приказа два раза в сутки: с 9 до 10 утра и в 20.00 телефонограммой; остальным фронтам один раз в день в 20.00.

В помощь политуправлению Сталинградского фронта ГлавПУ направило большую группу своих инспекторов, инструкторов, лекторов и агитаторов. Перед отъездом Александр Сергеевич лично их инструктировал. Уже сам по себе этот факт говорил о многом: чаще он беседовал только со старшими групп.

Александр Сергеевич был взволнован. Я, пожалуй, впервые видел его таким. Напутствуя отъезжающих на фронт, он говорил так, словно выступал с трибуны перед большой аудиторией. А ведь разговор происходил в его небольшом служебном кабинете. Весь эмоциональный настрой его речи, энергичные жесты, блеск глаз говорили о том, что ему и самому хотелось бы быть там, где сражаются мужественные защитники Сталинграда, чтобы на месте руководить партийно-политической работой в действующих частях.

— Лозунг партии «Ни шагу назад!», — говорил А. С. Щербаков, — должен знать каждый командир, политработник и боец, где бы он ни был — на переднем крае, во втором эшелоне, в тыловых частях, в госпитале… Больше отступать мы не можем. Иначе останемся без хлеба, топлива и металла. И ваш долг, товарищи, помочь донести это до сознания каждого воина. Пусть каждый поймет, что от его личного мужества во многом зависит судьба Родины. Надо сказать всем суровую правду, как наша партия всегда это в трудных обстоятельствах делала, и люди нас поймут. Начинать борьбу за дисциплину и порядок следует с партийных и комсомольских организаций. Строго требовать от каждого коммуниста и комсомольца образцового выполнения приказов.

Инструктаж был коротким, деловым и очень конкретным. А. С. Щербаков указал, как надо спланировать и скоординировать в дальнейшем работу представителей ГлавПУ и политуправления фронта, как расставить силы, чтобы охватить все части. В деловитости, в умении поставить конкретные задачи проявилась еще одна характерная черта стиля деятельности А. С. Щербакова. Следует добавить, что деловитость как качество личности, в хорошем понимании этого слова, он высоко ценил и, заметив эту черту у человека, проникался к нему уважением и большим доверием.

Начальник ГлавПУ РККА настойчиво добивался, чтобы в войсках каждый воин знал о приказе И. В. Сталина. Не довольствуясь только донесениями, он звонил членам военных советов и командующим, расспрашивал их о принятых мерах, об участии фронтового и армейского командования в разъяснительной работе.

По указанию А. С. Щербакова средства массовой информации развернули широкую пропаганду призыва «Ни шагу назад!». Журналисты, писатели и поэты ярким и образным языком со страниц газет и по радио стремились донести этот призыв до широких масс воинов. Фронтовые, армейские и дивизионные газеты перепечатали статью И. Г. Эренбурга «Остановить», появившуюся в «Красной звезде». Вопросы повышения стойкости в обороне широко освещались в центральных газетах и радиопередачах, в плакатах ТАСС, в выступлениях лекторов и агитаторов.

В память врезались полные оптимизма чеканные строки патриотической лирики замечательного поэта-трибуна Демьяна Бедного:

Новый импульс получила агитационная работа — это самое мобильное средство связи политорганов с массами воинов. Вспоминается такой эпизод. Ко мне зашел заместитель начальника управления агитации и пропаганды В. С. Веселов. Прямо с порога он начал разговор:

— Я на секунду оторву вас от кадровых забот. Есть указание начальника ГлавПУ: завтра в 9.00 обсудить лозунги и тематику бесед агитаторов по разъяснению приказа Сталина. Материалы все в этой папке.

По привычке заглядываю в календарь: завтра — суббота, 1 августа. Поблагодарив за информацию, я спрашиваю:

— Александр Сергеевич будет сам проводить совещание?

— Это пока неизвестно. Знаю только, что окончательный вариант предлагаемых тем и лозунгов должен лежать у него на столе не позже 12.00.

Практика разработки тематики бесед и докладов существовала в ГлавПУ давно и оправдала себя. Но раньше подобных обсуждений не проводили. Чем же вызвано нововведение? Подумав, я понял, что этим А. С. Щербаков хочет еще раз подчеркнуть, во-первых, чрезвычайное значение приказа, а во-вторых, напомнить, что агитационная работа — удел не только одного управления, а всех сотрудников.

На следующий день Александр Сергеевич утвердил тематику, которая тут же была направлена в войска. Многие годы спустя, занимаясь в архиве, я сделал выписку основных тем и лозунгов, отобранных в ходе коллективного обсуждения. Вот они:

«Железная воинская дисциплина — залог победы Красной Армии; Приказ командира — приказ Родины; Остановить, отбросить и разгромить врага во что бы то ни стало; Советский народ дает Красной Армии все необходимое для разгрома врага; Голод, рабство и смерть несут гитлеровцы всем народам Советского Союза; Постоим за Родину, как Суворов, Кутузов и Александр Невский; Воины Красной Армии! Ни шагу назад! Знайте: каждый метр, каждый клочок оставленной нами советской земли усиливает врага и ослабляет нашу Родину; Воин Красной Армии! Будь стоек, отважен и смел. Ни шагу назад!; Пока есть в тебе сила, пока бьется в тебе сердце — стреляй, бей, коли и рази гитлеровских разбойников. Победа будет за нами!; Остервенелый враг бешено рвется к советскому югу — кубанской пшенице и кавказской нефти. Преградим путь немецким захватчикам. Сорвем их разбойничьи планы. Юг должен быть советским! Он будет советским!; Ни шагу назад! Таково повеление Родины!».

Эти лозунги, отражавшие ненависть к врагу и любовь к Родине, призывающие к мужеству и отваге, широко пропагандировали агитаторы, а также фронтовые, армейские и дивизионные газеты, боевые листки, которые вывешивались в окопах, в землянках, передавались из рук в руки.

Политорганы стали уделять больше внимания подготовке листовок, в которых показывалось ратное мастерство и подвиги воинов. Большими тиражами печатались листовки, подготовленные Главным политуправлением. В одной из них, изданной в августе 1942 года, говорилось: «Маленький холмик в широкой задонской степи выше самой высокой горы вознес имена четырех советских гвардейцев — Беликова, Алейникова, Болото, Самойлова. Здесь четыре советских воина приняли бой с тридцатью немецкими танками и вышли победителями. Мощные машины не смогли взобраться на ничтожную высоту, потому что ее защищали люди, поднявшиеся до вершин человеческого духа…

Стойкость, победившая смерть, — вот имя бессмертного подвига четырех гвардейцев. Слава бесстрашным воинам Беликову, Алейникову, Болото, Самойлову».

Герой Советского Союза гвардии младший сержант Петр Осипович Болото выступил на красноармейском митинге дивизии. Его речь по решению ГлавПУ была отпечатана в виде листовки под названием «Славный истребитель танков» и разослана по всем фронтам. В листовке говорилось: «Я сам из Донбасса родом. У меня долгие годы под землей прошли. И коногоном я был, и крепильщиком, и забойщиком вместе с братьями — Семеном и Дмитрием… Теперь все трое за эту землю воюем. Такая уж судьба у нашего семейства вышла.

Я хочу рассказать, как мы вчетвером с немецкими танками сражались.

Утро было. Только мы… за кашу сели, как нам кричат: „Танки!“

Много их было. Я увидел, что много, и просто ребятам сказал: „Ну что же, за Родину, за жену, за детей, — бейте по гвардейскому закону. Если пропадем, так все зараз, и выживем — тоже все“. А огонь от них, прямо скажем, очень сильный был. И из пушек, и из пулеметов смолили, аж в глазах темно. А мы ничего — живые сидим…

В это время на нас самолет „рама“ пикировать стал. Ружье от стрельбы раскалилось, пришлось мне с себя пилотку снимать и через пилотку за ружье браться…

А танки все ближе к нам подходили, но мы их старались не допустить…

К той минуте мы пятнадцать танков подбили. Они все перед нами на поле, в бурьяне стояли, часть — погоревшие, а часть так просто — встали на месте… Остальные танки, которые двигались, начали вправо и влево заворачивать.

Так мы их атаку с твердым гвардейским духом отбили — и все четверо живы.

Вот такой у нас бой был».

Листовка заканчивалась призывом: «Гвардейцы Красной Армии! С честью несите славные гвардейские знамена!

Да здравствует советская гвардия!».

В агитационно-массовой работе большое внимание уделялось разоблачению звериного облика гитлеровцев. 12 августа А. С. Щербаков подписал специальную директиву, которая требовала «шире информировать личный состав о зверствах немецко-фашистских оккупантов, о их целях истребить советский народ, а оставшихся в живых превратить в рабов. Воспитывать на этом жгучую ненависть и беспощадность к врагу».

Читатель может подумать: выступали против множества директив, говорили, что количество их надо сократить, а тут вновь директива. Должен сказать, что в свое время из ГлавПУ РККА действительно исходило много различных указаний, в том числе по частным вопросам. К примеру, публикуется в «Красной звезде» передовая или подвальная статья о воинском воспитании, как тут же в войска посылается телеграмма о разъяснении ее бойцам, командирам, парторгам и т. д. Такая, я бы сказал, опека была ни к чему: члены военных советов, начальники политорганов были зрелыми и опытными работниками. Или политуправление какого-то фронта запоздало с докладом. И опять вместо живого разговора с начальником политуправления в войска идет бумага: всем, всем…

От такой практики мы решительно отказались.

— Директива директиве рознь, — говорил А. С. Щербаков, — без них совсем не обойтись. Этого требует жизнь. Однако писать их надо по важнейшим вопросам, когда директива будет помогать военным советам и политорганам, а не затруднять их работу.

Воспитание у воинов классовой ненависти к врагу имело принципиальное значение. Оно помогало освобождаться от благодушия и беспечности, в полной мере осознать страшную опасность, нависшую над Родиной, вызывало у личного состава горячее стремление удвоить и утроить удары по фашистам. Вот почему А. С. Щербаков — бескомпромиссный противник лишних бумаг — принял предложение о рассылке директивы. При этом он сказал:

— Когда Красная Армия перейдет к освобождению родной земли и бойцы увидят своими глазами злодеяния немецко-фашистских банд, ненависть к ним возрастет многократно без каких-либо дополнительных мер.

В изобличении фашизма много сделала наша печать. Она давала агитаторам, пропагандистам, всем, кто нес слово правды в массы воинов, большой фактический материал, в том числе и фотодокументы о злодеяниях гитлеровцев на временно оккупированной территории. Снимки пепелищ, виселиц, трупов детей и женщин, разрушенных сел и заводов оказывали психологическое воздействие на воинов, звали к мщению. Много фотографий помещала «Фронтовая иллюстрация», издававшаяся Главным политуправлением.

Широкий резонанс получили публицистические статьи и очерки советских писателей: А. Н. Толстого — «Что мы защищаем», М. А. Шолохова — «Наука ненависти», И. Г. Эренбурга — «Немец», «Свет в блиндаже». В этих материалах эмоционально, с большой убедительностью раскрывался бандитский облик фашистского солдата — мерзкого и вороватого хищника. Немало фактов и поразительных цифр, говорящих о зверствах врага, помещали журналы «Блокнот агитатора Красной Армии», «Агитатор и пропагандист Красной Армии». Острым средством политической агитации были плакаты Н. Н. Жукова и В. Н. Дени и других художников, карикатуры Б. Е. Ефимова, Кукрыниксов.

А. С. Щербаков

А. С. Щербаков — боец ЧОНа (части особого назначения), 1918 год

Встреча с А. М. Горьким на пароходе в Нижнем Новгороде, 1928 год. В первом ряду второй слева — А. С. Щербаков, второй справа — А. А. Жданов

М. И. Калинин с командно-политическим составом Военно-политического училища имени В. И. Ленина после вручения училищу ордена Красного Знамени. 1940 год

Прием в ряды ленинской партии на передовой позиции

А. С. Щербаков в подмосковном госпитале. 1941 год

А. С. Щербаков в 33-й армии Западного фронта. 1942 год

Командование 16-й армии. Слева направо: начальник артиллерии В. И. Казаков, член Военного совета А. А. Лобачев, командарм К. К. Рокоссовский, начальник штаба М. С. Малинин

Д. З. Мануильский выступает перед воинами Сталинградского фронта. Октябрь 1942 года

И. В. Рогов

Ф. Ф. Кузнецов

Первая страница листовки, изданной Главным политическим управлением Красной Армии осенью 1942 года

Н. М. Миронов

С. Ф. Галаджев

На заседании Военного совета Юго-Западного фронта (слева направо): член Военного совета В. М. Лайок, заместитель командующего фронтом М. М. Попов, командующий фронтом Н. Ф. Ватутин, начальник политуправления М. В. Рудаков, член Военного совета А. С. Желтов, начальник штаба С. П. Иванов. 1943 год

Д. С. Леонов

А. П. Пигурнов

Писатель полковник М. А. Шолохов на огневой позиции артиллеристов

Участники совещания начальников отделов кадров политуправлений фронтов. Апрель 1943 года

С ИМЕНЕМ ЛЕНИНА

Лучшие бойцы и командиры на фронте вступали в Коммунистическую партию. Заявления о приеме в ряды ВКП(б)

Л. А. Говоров и А. А. Жданов

Политинформация перед боем. Курская дуга, 1943 год

Группа руководящих политических работников Красной Армии. Сидят (слева направо): Н. В. Пупышев, А. С. Желтов, В. Е. Макаров, Л. З. Мехлис, И. В. Шикин, И. З. Сусайков, В. Н. Богаткин, Т. Ф. Штыков. Стоят: А. Н. Тевченков, К. С. Грушевой, В. С. Веселов, Г. С. Емельяненко, К. Ф. Телегин, М. В. Рудаков

В. В. Золотухин

И. М. Видюков

Воины-узбеки, участники сбора агитаторов среди воинов нерусской национальности, встретились с представителями ЦК КП(б) Узбекистана и Совета народных комиссаров республики. 1943 год

Совещание политработников в Главном политическом управлении Красной Армии. Май 1944 года

Группа замполитов полков и начальников политорганов, прошедших военную переподготовку в Военной академии имени М. В. Фрунзе. 1944 год

Группа работников Главного политического управления после вручения наград Родины. В первом ряду третий справа — А. С. Щербаков

Н. А. Романов

Ф. М. Константинов

А. А. Царицын

Б. Н. Георгиевский

П. П. Голышев

И. М. Науменко

В. Я. Карпеев

А. Е. Хмель

А. С. Щербаков с сыновьями Александром и Константином

М. М. Пронин, И. В. Шикин, К. Ф. Телегин и С. С. Шатилов. Май 1945 года

Они дошли до Эльбы. Слева направо: А. И. Кривулин, И. Карпович, С. А. Месропов, Ф. А. Катков. Май 1945 года

Общий настрой советских воинов хорошо выразила газета «Красная звезда». В ее передовой статье говорилось: «Под Сталинградом и в горах Кавказа, на Дону и под Ржевом, под Ленинградом и в лесах Карелии — всюду, где советский воин стоит лицом к лицу с врагом, пусть святой мести будет отдано каждое наше дыхание, каждый удар сердца».

В комплексе мер, направленных на повышение стойкости войск в обороне, на воспитание у каждого воина чувства ответственности за судьбу Сталинграда, А. С. Щербаков особо выделял вопрос об усилении партийного влияния на все стороны жизни и деятельности в частях и соединениях. В этом, не раз подчеркивал А. С. Щербаков, — главное.

Усиление партийного влияния в массах воинов — проблема широкая, многогранная. Это и личный пример командира и политработника, и правильная расстановка коммунистов, и отбор в партию храбрых воинов, и создание полнокровных ротных партийных организаций…

Степень политического воздействия зависит от постоянного наращивания партийных сил. Коммунисты, как правило, находились на самых опасных участках обороны, в первых рядах атакующих. Поэтому потери среди них были большие. После постановлений ЦК ВКП(б) от 19 августа и 9 декабря 1941 года, изменивших условия приема в партию, армейские парторганизации стали расти из месяца в месяц за счет отличившихся в боях лучших воинов. Количество принятых в партию начало превышать боевые потери. Рост шел, конечно, не за счет снижения требовательности к приему в партию.

Непрерывное пополнение партийных рядов убедительно свидетельствовало о безграничном авторитете ленинской партии среди личного состава. Характерно, что люди становились коммунистами в крайне тяжелое для страны время, в критические минуты своей жизни. Со второй половины 1942 года приток в партию усилился. За три месяца только в партийные организации 62-й армии поступило около 10 тысяч заявлений, а в партийные организации всего Сталинградского фронта — 25 тысяч.

К сожалению, рассматривались эти заявления не всегда своевременно. Задерживалось по тем или иным причинам и оформление партийных документов. Около трети бойцов, вступавших в партию, так и не успевали получить заветный партбилет или кандидатскую карточку: кто погибал на поле боя, кто выбывал в госпитали.

Такое положение не могло не тревожить начальника Главного политического управления да и всех нас.

— Своевременный прием в партию фронтовиков и выдача им партийных документов, — говорил А. С. Щербаков, — имеет огромное мобилизующее значение. — И он требовал решительно изживать формально-бюрократический подход, ничем не оправданные задержки и затяжки с оформлением дел.

Приток в партию свежих сил позволил укрепить ротные и батальонные партийные организации. Они становились все более многочисленными, тесно связанными с широкими массами воинов.

Информация политорганов об усилении партийного влияния в войсках поступала к нам обстоятельная. Но А. С. Щербаков не ограничивался ею. Он посчитал необходимым послушать работников, находившихся на фронтах. С этой целью в конце сентября был вызван со Сталинградского фронта руководитель группы Главного политуправления бригадный комиссар М. А. Миронов. Михаил Александрович прилетел к Москву на попутном транспортном самолете и в тот же день вечером докладывал А. С. Щербакову в присутствии Пронина и меня. Попутно замечу, что и в дальнейшем такую практику — заслушивание того или иного работника в присутствии начальников управлений и отделов ГлавПУ — Александр Сергеевич использовал довольно часто, что опять-таки характерно для стиля его работы: стремление опираться на коллективное мнение, повышать ответственность всех сотрудников за общее дело.

М. А. Миронов доложил о перестройке партполитработы в войсках после июльского совещания членов военных советов и начальников политуправлений фронтов. Он отметил повышение активности и деловитости в работе политорганов, возрастание роли партийных организаций.

— Теперь почти в каждой роте на переднем крае, — говорил Миронов, — есть партийная организация, а месяц назад она была лишь в половине рот. Партийные организации повысили требовательность к коммунистам, настойчиво добиваются порядка в подразделении…

А. С. Щербаков внимательно слушал. На столе перед ним лежал лист бумаги, на котором он изредка делал пометки толстым синим карандашом.

— Необходимо отметить, — продолжал Миронов, — что морально-боевые качества защитников Сталинграда возросли, повысилась наша активность в обороне, особенно с 13 сентября. Это отмечают и военные советы.

А. С. Щербаков задал несколько вопросов.

— Удается ли собирать коммунистов и комсомольцев?

— Выбираются минуты затишья, но в основном собрания проходят в ночное время. Благо ночи теперь длинные. Работники ГлавПУ стремятся присутствовать на собраниях как можно чаще. Обсуждаются главным образом итоги боев и личная примерность коммунистов, комсомольцев. Решения, как правило, короткие: при всех обстоятельствах не сдавать врагу такой-то пункт, рубеж, здание, объект.

— Как перестраиваются политорганы на агитационные формы работы с бойцами?

— В ротах и батальонах внимательно подбирают агитаторов, их инструктируют. Агитатор чаще беседует с людьми в индивидуальном порядке или выступает перед небольшой группой, а затем нередко вместе с воинами идет в атаку.

— Много их выбывает из строя?

— Много. Вот листовка, написанная в связи с гибелью агитатора.

А. С. Щербаков взял листовку, быстро пробежал по ней глазами и вслух прочитал:

— «Дмитрий Андреевич Петраков — один из тех, кто свои силы и энергию, пламенное сердце коммуниста-агитатора отдал беззаветному служению Родине…»

Александр Сергеевич поднял голову, обвел сидящих взглядом и продолжал читать. В листовке говорилось, что «сталинградцы хорошо помнят, как в донской степи маленькая горсточка храбрецов в течение целого дня удерживала подступы к важной высоте. Весь день отбивались герои от роты немецких автоматчиков, и ни один из пяти… не потерял железного самообладания. Когда положение становилось до предела тяжелым… бойцы слышали ободряющий голос своего агитатора.

— Живем, ребята! — кричал Петраков.

— Живем, — отвечали бойцы и снова били наседавших немцев.

— Умрем, а Сталинград не отдадим…

Шальная пуля оборвала драгоценную жизнь замечательного агитатора…

Вечная память и слава нашему другу, бесстрашному воину!

Будьте прокляты, фашистские звери! Мы не простим вам за пролитую кровь.

Смерть и только смерть убийцам!».

Александр Сергеевич Щербаков замолчал, снял очки и стал протирать их кусочком бархата.

— Агитаторам стали активнее помогать политорганы, — докладывал далее Миронов. — Разрешите зачитать выдержки из листовки, выпущенной политотделом дивизии специально в помощь агитатору.

— Зачитайте.

Листовка называлась: «Слава храбрым воинам нашей части — беззаветным защитникам Сталинграда». В ней рассказывалось о мужестве и мастерстве сержанта Сидорова Ивана Емельяновича, уничтожившего из противотанкового ружья два танка и станковый пулемет; о красноармейце Леониде Кузьмиче Морозе, который скрытно пробрался к станковому пулемету врага, метко бросил гранату и уничтожил весь фашистский расчет; о младшем политруке Сергее Александровиче Некрылове, под руководством которого отважные артиллеристы уничтожили три вражеских танка, а сам Некрылов из винтовки истребил до десяти фашистов.

— Это хорошо, что не забывают указать имя и отчество, но писать бы надо поярче. Тогда и агитатор сможет рассказать убедительнее, — сказал Александр Сергеевич. Он спросил М. А. Миронова: — А члены военных советов как перестраиваются?

— Они заметно больше стали заниматься партийно-политической работой, чаще выступать в частях, стремятся быть среди воинов, хотя разные военно-хозяйственные вопросы отнимают у них много времени…

Особенно пристрастно начальник ГлавПУ РККА расспрашивал о работе политорганов по отбору в партию лучших воинов, о причинах задержек как с приемом, так и с оформлением документов.

На следующий день М. А. Миронов должен был вернуться на фронт. Напутствуя его, А. С. Щербаков сказал:

— Информируйте о работе так же, как это делали. В случае затруднения звоните мне по телефону, не стесняйтесь. Передайте всем нашим товарищам из Главного политического управления, находящимся под Сталинградом, а также начальникам политорганов фронта, чтобы они продолжали всемерно укреплять партийные организации, особенно ротные. Если мы сумеем по-настоящему наладить работу партийных организаций, решим и все задачи.

Руководствуйтесь указанием В. И. Ленина о том, что главным условием стойкости войск, их боеспособности, основой их героизма являются вдохновляющий пример коммунистов и активная деятельность партийных организаций, — закончил Александр Сергеевич.

Мне остается добавить, что за восемь месяцев 1942 года количество коммунистов в Вооруженных Силах увеличилось более чем на полмиллиона человек, а число первичных партийных организаций к концу года по сравнению с маем возросло более чем на 10 тысяч. Заметно изменилась партийная прослойка среди воинов. В танковых и механизированных войсках она доходила до 45―55 процентов. Все это позволяло обеспечивать ведущую роль коммунистов на решающих участках борьбы с фашистскими захватчиками.

К тому времени произошли изменения в оргинструкторском отделе. Инспекторская группа была выведена из состава этого отдела и подчинена непосредственно начальнику Главного политического управления. Усилия же отдела сосредоточивались на решении задач, связанных с приемом в партию, с повышением уровня внутрипартийной работы и воспитанием молодых коммунистов. Постоянное внимание к отбору в ряды партии лучших воинов давало положительные результаты: потери, которые несли партийные организации действующей армии, быстро восстанавливались за счет вновь принимаемых в партию коммунистов.

Замечу, кстати, что организационно-инструкторский отдел нес также ответственность за обеспечение политорганов бланками партийных и комсомольских документов, за их строжайший учет и отчетность. Ни один бланк, будь то членский билет или кандидатская карточка, не мог исчезнуть бесследно. А ведь за время войны в Вооруженных Силах было принято кандидатами в члены партии 4 084 344 и в члены партии — 2 667 823 человека. Соединения и части, как известно, оказывались порой в сложных условиях. Были случаи, когда начальники политорганов вынуждены были принимать решение об уничтожении запаса бланков партийных документов, чтобы они не попали в руки врага. С каждым таким случаем оргинструкторский отдел разбирался, и по соответствующим актам номера уничтоженных документов погашались в ЦК партии.

Осенью 1942 года заместитель начальника оргинструкторского отдела бригадный комиссар А. Г. Котиков был назначен начальником политотдела 54-й армии. А в отдел вместо него подобрали другую кандидатуру. А. С. Щербаков согласился было с нашим предложением, но, помолчав, сказал:

— Не призвать ли в армию на эту должность заведующего организационно-инструкторским отделом Московского областного комитета партии Золотухина?

— Мы его совсем не знаем, — ответил я.

— Вызовите, познакомьтесь и скажите свое мнение.

В тот же день мы встретились с Валентином Васильевичем Золотухиным. Это был молодой человек, среднего роста, приятной внешности, с живыми глазами, полный энергии и желания служить в Красной Армии на любом посту. Хорошо зная вопросы партийного строительства, он разбирался и в структуре армейских политорганов и партийных организаций. Перед нами был подготовленный, зрелый партийный работник. Такое же впечатление высказал и начальник отдела М. М. Пронин, побеседовавший с Золотухиным.

Подписывая приказ о назначении полкового комиссара В. В. Золотухина, начальник Главного политуправления высказал пожелание, чтобы он, не задерживаясь в аппарате, непременно побывал на фронте и ознакомился с работой партийных организаций действующих частей.

Я передал эти пожелания В. В. Золотухину. Валентин Васильевич задумался и как бы доверительно сказал:

— Виден почерк Александра Сергеевича. Он и в МК партии всегда советовал, как начинать работу на новом месте.

В. В. Золотухин оправдал доверие. Он часто находился в войсках, глубоко вникал в работу политорганов по руководству партийными организациями, занимался вопросами роста партии и воспитания молодых коммунистов. И когда Государственный Комитет Обороны назначил М. М. Пронина начальником политуправления Южного фронта, его заменил В. В. Золотухин.

Миронов снова вернулся на фронт. Забегая несколько вперед, отмечу, что его группа возвратилась в Москву лишь после разгрома окруженной группировки немецко-фашистских войск под Сталинградом.

Работники ГлавПУ РККА находились в войсках не только Сталинградского, но и других фронтов. Совместно с военными советами, командирами и политорганами они много сделали по укреплению дисциплины, повышению боеспособности войск.

Бывший начальник одного из отделов управления кадров ГлавПУ Сергей Андреевич Месропов, ныне генерал-майор в отставке, в беседе со мной вспоминает:

— В прославленной 13-й гвардейской стрелковой дивизии мы знали командиров и политработников всех подразделений, знали, кому и в чем надо помогать. Когда в октябре 1942 года я впервые появился на командном пункте генерала Родимцева, он протянул мне руку и сказал: «Спасибо за помощь, главпуровцы на брюхе исползали всю полосу обороны дивизии».

Инструкторы Главного политического управления старшие батальонные комиссары П. П. Пастухов и В. Г. Чупрунов, находясь на переднем крае обороны, неделями не выходили из боя. Пастухов получил ранение, но боевые порядки дивизии не оставил. Военным советом Донского фронта за проявленную отвагу и храбрость оба инструктора с согласия начальника ГлавПУ РККА были награждены орденами: Пастухов — Красной Звездой, Чупрунов — орденом Отечественной войны II степени.

В конце сентября, — продолжал рассказывать С. А. Месропов, — в 62-й армии погиб военком стрелкового полка. В это время в полку находился старший инструктор управления кадров ГлавПУ старший батальонный комиссар Толстых. Он немедленно вступил в исполнение обязанностей военкома. Военный совет фронта в тот же день запросил разрешение у начальника Главного политуправления об утверждении Толстых в этой должности и получил согласие. Новый комиссар работал умело, завоевал непререкаемый авторитет у бойцов и командиров, но еще до перехода Красной Армии в контрнаступление героически погиб.

ГлавПУ проводило большую работу в резервных войсках Ставки, расположенных на левом берегу Волги. Политорганы укреплялись работниками с боевым опытом. Немало проводилось докладов и бесед об опыте оборонительных и наступательных боев Красной Армии, о зверином облике вермахта, о положении на фронтах и, конечно, о требованиях приказа № 227 Наркома обороны СССР. Укреплялись ротные партийные организации. На партийных собраниях прежде всего обсуждали вопросы о роли коммунистов в предстоящих боях, о их влиянии на массы бойцов. Перед переправой на правый берег Волги в полках, как правило, проводились митинги. Боевой накал был высоким — бойцы и командиры рвались в бой.

В этот трудный период ярко проявились дарования многих политработников Донского фронта. Особенно хотелось бы рассказать о начальнике политуправления этого фронта дивизионном комиссаре С. Ф. Галаджеве, которого высоко ценил А. С. Щербаков.

Сергей Федорович обладал способностью быстро схватывать существо вопроса и делать практические выводы для политорганов и партийных организаций. Требования партии о перестройке партийно-политической работы в действующей армии он понял, можно сказать, прочувствовал всем сердцем и сумел самокритично подойти к оценке положения дел. Его ежедневно видели бойцы и командиры на переднем крае, а поздно вечером он подводил итоги за день, давал конкретные поручения работникам.

Характерной чертой деятельности С. Ф. Галаджева было постоянное стремление не только проверять и контролировать работу политорганов, но прежде всего оказывать им практическую помощь. Представители политуправления постоянно были в частях и соединениях, встречались с бойцами на переднем крае обороны, выступали перед воинами, инструктировали партийный и комсомольский актив. Сергей Федорович учил политработников оперативно решать вопросы, которые выдвигала сама жизнь, боевая практика.

С большим уважением вспоминают С. Ф. Галаджева все те, кто трудился под его руководством. Бывший начальник отдела политуправления фронта, ныне полковник в отставке И. П. Мельников так пишет о нем: «…Галаджев… терпеливо учил… трудной науке политического воспитания личного состава, руководству работой политорганов и партийных организаций… Чуткость к людям, всегда ровное, спокойное отношение к ним… благотворно влияло на создание деловой обстановки в коллективе, повышение его активности и боевитости».

Знание обстановки позволяло Сергею Федоровичу глубоко анализировать состояние дел, вскрывать недостатки, четко определять задачи, на решение которых направлялись основные усилия политуправления фронта. Приведу такой пример. Когда выяснилось, что мало внимания уделяется артиллерийским частям, С. Ф. Галаджев потребовал от политорганов решительно улучшить там партийно-политическую работу, мобилизовать артиллеристов на смелые и решительные действия. Кроме того, политуправление фронта взяло под особый контроль и направило своих представителей в артиллерийские части, а также в подразделения противотанковых ружей. Все это позволило в короткий срок поправить положение, и артиллеристы фронта показывали в боях примеры невиданной стойкости, нанося гитлеровцам ощутимый урон.

С. Ф. Галаджев провел огромную работу по разъяснению в войсках приказа № 227. В частях и подразделениях широко обсуждалось письмо Верховному Главнокомандованию от бойцов, командиров и политработников Донского фронта. Участники обсуждения единодушно голосовали за текст письма, выражая свою готовность честно выполнить воинский долг. «Земля, политая кровью наших отцов, священна для нас, — говорилось в этом письме. — Ее можно изранить воронками бомб, ее можно изрыть градом снарядов, но покорить ее нельзя…

Посылая это письмо из окопов, мы клянемся Вам, что до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге!»

С творческой инициативой трудились и другие начальники политуправлений: М. В. Рудаков, А. П. Пигурнов, В. Е. Макаров, С. С. Шатилов…

В войсках, непосредственно оборонявших Сталинград, обстановка не позволяла проводить митинги и собрания в масштабе части. Далеко не всегда удавалось провести то или иное мероприятие и в роте. Поэтому здесь особое значение имело личное общение командиров и политработников с личным составом, их беседы с группами бойцов.

Ежедневно бывали в подразделениях командиры соединений, другие старшие начальники. Их общение с бойцами являлось важным средством воспитания стойкости и мужества. Разумеется, не каждому доводилось поговорить с военачальником. Но уже одно известие о том, что командарм или член Военного совета находится на передовой, под огнем противника, поднимало настроение людей, вселяло уверенность в успехе. Глубоким уважением среди личного состава 62-й армии пользовался член Военного совета дивизионный комиссар К. А. Гуров. Кузьма Акимович умел вызвать на откровенность любого бойца, утвердить в нем веру в победу. Он завоевал непререкаемый авторитет личным бесстрашием, идейной убежденностью, подлинно отеческой заботой о людях. Маршал Советского Союза В. И. Чуйков, командовавший в битве на Волге 62-й армией, вспоминал: «…особенно дорога память о боевых друзьях, стоявших насмерть на маленьком клочке земли на правом берегу Волги. И первым среди них надо назвать члена Военного совета 62-й армии Кузьму Акимовича Гурова. Настоящий коммунист-ленинец, он был подлинной душой обороны, служил блестящим образцом личной партийной и воинской дисциплины. Беспощадно требовательный к себе и окружающим, он в то же время отличался удивительным вниманием и заботой к воинам. Его главным качеством было умение работать с людьми, доверять им и помогать в самую нужную минуту».

Хочется отметить еще одно ценное качество К. А. Гурова — стремление поддержать новое в партийно-политической работе, боевую инициативу коммунистов, комсомольцев. И поддержать не только словом. Если уж он увидел в новом что-то хорошее, рациональное, то относился к нему со всей серьезностью, сосредоточивая на этом силы армейских политорганов. Помощник начальника Главного политуправления по комсомольской работе полковой комиссар И. М. Видюков, вернувшись как-то с фронта, восторженно рассказывал о том, какое большое внимание Военный совет 62-й армии уделяет снайперским группам комсомольцев, положившим начало развитию снайперского движения на Сталинградском фронте.

Боевая инициатива впервые была проявлена в 1047-м стрелковом полку 284-й стрелковой дивизии, где собрание членов ВЛКСМ батальона приняло решение — просить командира организовать комсомольскую снайперскую группу. А вскоре группы были созданы уже во многих подразделениях 62-й армии. Подготовка и обучение снайперов велись разными способами: в одних дивизиях на специальных краткосрочных курсах при учебных батальонах, в других, как, например, в 13-й гвардейской стрелковой, — в кружках, которыми руководили опытные снайперы. Начальники же снайперских команд проходили обучение на сборах, организованных при армейских курсах младших лейтенантов.

К. А. Гуров быстро оценил значение снайперского огня в условиях обороны, когда до переднего края противника оставалось всего 100―300 метров, а бои велись буквально за каждый дом. Важен был не только прямой результат действий снайперов — уничтожение захватчиков. Не меньшее значение имело и то моральное воздействие, какое оказывали меткие стрелки на остальных воинов: о каждой успешной охоте в подразделении узнавали все, как только снайперы возвращались на отдых. Член Военного совета всячески поддерживал партийные и комсомольские организации батальонов, которые помогали растить мастеров меткого огня.

Снайперское движение ширилось с каждым днем и в других армиях, оборонявших волжскую твердыню. И в этом была немалая заслуга отдела комсомольской работы ГлавПУ, сотрудники которого настойчиво распространяли опыт лучших комсомольских организаций, пропагандировали тактику действия снайперов.

21 сентября 1942 года состоялся слет снайперов Сталинградского фронта, на котором выступал командующий войсками фронта генерал-полковник А. И. Еременко. С некоторым оттенком гордости И. М. Видюков рассказывал, что на слет удалось собрать 159 лучших мастеров меткого огня, на счету каждого из которых были десятки уничтоженных гитлеровцев. 29 октября — в день рождения Ленинского комсомола — командующий фронтом подписал приказ «О развитии снайперского движения и использовании снайперов в борьбе с врагом». Снайперское движение приобретало все более широкий размах. В него включились артиллеристы, бронебойщики, пулеметчики. Только в 62-й армии к началу февраля 1943 года было 528 снайперов, которые уничтожили более 16 тысяч гитлеровцев.

Пленные на допросе показали, что им не было житья от наших метких стрелков, державших немцев в напряжении и страхе. В окопах появились предупреждающие таблички: «Внимание — русский снайпер!» Те же пленные сообщили, что из Берлина прилетел руководитель школы снайперов майор Конингс (в прошлом чемпион Европы по пулевой стрельбе) для организации контрмер, особенно в полосе 13-й гвардейской стрелковой дивизии, где потери гитлеровцев были велики.

Уничтожить матерого врага было поручено одному из инициаторов снайперского движения, мастеру меткого огня сержанту В. Г. Зайцеву. На его счету к 25-й годовщине Октября числилось ровно 200 убитых оккупантов. Новая задача была не из легких. Лишь на четвертые сутки сержанту вместе с напарником удалось выследить Конингса, который оборудовал себе огневую позицию почти на ровном месте в нейтральной полосе, укрыв ячейку закрашенным толстым листом металла. Василий Зайцев уничтожил противника с первого выстрела. Вечером, когда стрелки пошли в контратаку и захватили нейтральную полосу, из кармана убитого гитлеровского офицера были извлечены документы и «красные талоны», которые выдавались немецким снайперам за убитых советских офицеров. Уже в конце войны стало известно, что в церквях Германии был отслужен молебен по Конингсу, которого там возвели в ранг «святых».

И. М. Видюков после поездки на фронт докладывал А. С. Щербакову. Он приводил интересные факты и цифры, характеризующие действия снайперов, ставил вопрос о пропаганде их опыта на страницах газет, а также в листовках, выпускаемых Главным политическим управлением.

Видно было, что Александру Сергеевичу нравится горячность руководителя армейского комсомола, его стремление к живому делу, к вдумчивому анализу работы комсомольских организаций. Но к приведенным цифрам он отнесся настороженно.

— Результаты охоты снайперов записываются в лицевой счет снайпера только на основании докладов командиров снайперских команд, а также данных наблюдателей… — пытался было аргументировать свои выводы Видюков.

— Так-то оно так, — сказал А. С. Щербаков, — но не увлеклись бы цифроманией, что ведет к припискам. А это — и опасная болезнь, и бич воспитательной работы. Чего уж хуже, если факты невольно вызывают сомнение…

Заботясь о повышении уровня идейно-политического и воинского воспитания войск в целом, А. С. Щербаков вникал и в отдельные аспекты этой проблемы. Его, например, беспокоил вопрос воспитания бойцов нерусской национальности. Еще в начале июля 1942 года, возвратившись с Западного фронта, Александр Сергеевич как будто между прочим сказал, что политорганы, по его мнению, мало уделяют внимания этой прослойке бойцов. Но выводов он тогда не делал, конкретных указаний не давал, очевидно полагая, что не располагает достаточной информацией для всестороннего анализа проблемы.

После Всеармейского совещания членов военных советов и начальников политуправлений фронтов он вернулся к этому вопросу и предложил аппарату всесторонне изучить его в войсках, а также выяснить мнение руководителей политуправлений. Ставя эту задачу, он опять-таки обратил внимание на необходимость участия всех управлений и отделов в подготовке конкретных предложений.

Мы конечно же знали, что бойцы нерусской национальности имеются на всех фронтах. Но сколько их на том или ином фронте? Это помогли установить работники Управления формирований Генерального штаба. Выяснилось, что люди нерусской национальности кое-где составляют до 30 процентов личного состава частей. А. С. Щербаков согласился с тем, чтобы для изучения проблемы послать группы работников ГлавПУ на Калининский и Северо-Кавказский фронты, а на Сталинградском эта задача была возложена на находившихся там наших представителей.

Предположение начальника ГлавПУ РККА подтвердилось: работа с бойцами нерусской национальности недооценивалась. Трудности состояли в том, что воины, призванные из среднеазиатских и закавказских республик, как правило, не владели русским языком. Об этом в частях знали, много говорили, но дальше разговоров дело не шло. Все политико-воспитательные мероприятия проводились со всеми воинами вместе.

По итогам проверки А. С. Щербаков принял решение послать политорганам обстоятельные указания. В сентябре 1942 года он подписал директиву «О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности».

Хорошо помню, как трудно давался нам этот документ. Работали мы коллективно, И. В. Шикин дважды докладывал проект начальнику ГлавПУ. И лишь на третий раз, с некоторыми поправками, директива была подписана. А. С. Щербаков посоветовал при первом докладе более четко сформулировать, что является главным в воспитании этой прослойки воинов, а при втором — продумать организационные меры. Александр Сергеевич был подлинным интернационалистом, глубоко и всесторонне подходил к вопросам национальной политики партии. Подписывая директиву, он поручил И. В. Шикину и мне связаться по ВЧ с начальниками политуправлений Сталинградского и Северо-Кавказского фронтов, обратить их внимание на предстоящую работу. Начальник ГлавПУ учитывал, что на этих фронтах бойцов нерусской национальности особенно много. И тут, как нигде, требовалось решительно пресекать малейшие проявления недооценки вопроса со стороны политработников и командиров.

Документы, подписанные А. С. Щербаковым, всегда отличались четкостью политических оценок, остротой поставленных вопросов и конкретными рекомендациями. Не представляла исключения и эта директива. В ней указывалось, что в основу идейно-политического воспитания красноармейцев нерусской национальности необходимо положить разъяснение благородных и возвышенных целей народов СССР в Отечественной войне, военной присяги, национальной политики партии. В частях и подразделениях предлагалось создавать актив из бойцов и младших командиров нерусской национальности, привлекать его к выступлениям на собраниях и митингах, выделять из числа коммунистов и комсомольцев агитаторов и помогать им.

Политорганы обязывались назначать для повседневной работы с бойцами нерусской национальности заместителей политруков, знающих их родной язык, издавать листовки, выпускать боевые листки на национальных языках, практиковать громкие читки книг и газет на русском языке, наладить обмен письмами с предприятиями и колхозами родных республик. В директиве содержались другие практические указания. Ее требования предлагалось обсудить на партийных и комсомольских собраниях.

С появлением директивы, как всегда, в войска выехали инспекторы и инструкторы. Все они докладывали, что документ встречен в действующих частях с удовлетворением, как своевременный и очень необходимый. Военные советы, политорганы с большой активностью приступили к его выполнению.

Проводились учет кадров командиров и политработников нерусской национальности и более продуманная их расстановка. Политорганы подбирали заместителей политруков, агитаторов, организовывали с ними особые семинары, находили грамотных бойцов, владеющих языком того или иного народа СССР. Учитывались традиционные особенности быта воинов разных национальностей. Наш инспектор с Калининского фронта докладывал, например, что в одном из полков еще недавно чай заменяли компотом, не учитывая, что среди личного состава много узбеков, которые привыкли пить чай. Теперь положение поправили.

К концу 1942 года мы имели около тысячи политработников из числа закавказских и среднеазиатских национальностей. Вскоре состоялся набор на курсы политсостава, слушателями которых были грузины, армяне, азербайджанцы, казахи, узбеки, туркмены и киргизы, всего свыше 1500 коммунистов. В отборе слушателей нам помогли Центральные Комитеты компартий союзных республик.

В политорганах фронтов и армий (кроме Карельского и Волховского) вводилась должность инструктора по работе среди воинов нерусской национальности. По предложению А. С. Щербакова ЦК ВКП(б) разрешил издавать в армии газеты на языках народов СССР. В начале 1943 года таких газет было 50, а к концу года — 64. Кроме того, ГлавПУ РККА начал издавать брошюры, плакаты, листовки на языках народов СССР. И снова большую помощь нам оказали ЦК компартий союзных республик и обкомы ВКП(б): они подобрали более 500 квалифицированных журналистов-коммунистов.

Газеты на языках народов СССР играли неоценимую роль в идейном и воинском воспитании бойцов и командиров. Скажем, на Калининском фронте газеты издавались на татарском, узбекском и казахском языках. Узбеки — гвардии старшина Д. Джураев и рядовой Каримбердыев писали в редакцию: «Получению газет мы рады, словно получению письма из родного дома… Говоря по правде, она (газета) приумножает наши силы. Мы бесконечно рады, что и среди нас — узбеков — есть герои, радуемся их успехам и стараемся быть во всем похожими на них». Письма в редакцию шли и от командиров, политработников. Капитан Валиев писал: «Газета — наше боевое оружие… Особенно радостно, что она помогает нам, сама растет и улучшается с каждым днем». И таких откликов было много.

Редакции газет подбирали военкоров из бойцов и младших командиров. Публикации на родном языке позволили увеличить и количество агитаторов. Словом, расширился актив среди бойцов нерусской национальности, чего настойчиво добивался начальник Главного политического управления.

Проверив работу этих газет, отдел печати ГлавПУ отметил их идейную направленность и боевой характер. Такой отзыв приятно было слышать. Значит, наши поиски опытных журналистов не оказались напрасными. Сошлюсь, в частности, на газету «Вперед на врага» на узбекском языке того же Калининского фронта. Заместителем редактора этой газеты был назначен Хамра Рыскулов, который до призыва в армию редактировал Самаркандскую областную газету. Переводчик Абитат Турунбатов окончил литературный факультет университета, был членом Союза писателей Узбекистана. Высшее образование имел и корреспондент Закир Каримов, у которого к тому же был и пятилетний журналистский стаж. Такие же квалифицированные кадры были подобраны для редакций других фронтовых газет, выходящих на языках братских народов.

Начальник Главного политуправления, выслушав выводы по итогам проверки работы редакций газет на языках народов СССР, выразил удовлетворение и сказал:

— Вот видите, как важно и своевременно было решение Центрального Комитета партии об издании этих газет.

В воспитании красноармейцев и командиров нерусской национальности активно использовались письма рабочих и колхозников, обращения к воинам трудящихся союзных республик, которые публиковались в центральных газетах. Например, «Правда» 31 октября 1942 года поместила письмо трудящихся из Узбекистана, в котором говорилось: «Вольный сын и свободная дочь узбекского народа! Твой народ является детищем Советского Союза. Русский, украинец, белорус, азербайджанец, грузин, армянин, таджик, туркмен, казах и киргиз совместно с тобою в течение двадцати пяти лет днем и ночью строили наш большой дом, нашу страну, нашу культуру… Теперь же в дом твоего старшего брата — русского, в дом твоих братьев — белоруса и украинца — ворвался германский басмач… Но если разбойник отнял дом у твоего брата, верни ему дом — это твой долг, узбекский боец. Это ваш долг, все советские бойцы».

Обращение зачитывалось в каждой роте. На все письма и обращения готовились коллективные ответы: воины клялись сражаться умело и стойко, очистить родную землю от врага.

ГлавПУ РККА постоянно обобщало работу политорганов с бойцами и младшими командирами нерусской национальности. Передовой опыт в этом деле широко освещался в печати. Журнал «Агитатор и пропагандист Красной Армии» напечатал интересные статьи: «Некоторые формы работы с бойцами нерусской национальности» и «О воспитательной работе среди бойцов нерусской национальности». М. И. Калинин в своей статье «Единая боевая семья» писал: «Война показала, что Советский Союз — единая, дружная семья народов, что у нас такая сплоченность, какой мир еще не видел». По рекомендации А. С. Щербакова политорганы наладили связь с обкомами и ЦК компартий союзных республик, регулярно публиковали в газетах на языках народов СССР статьи руководящих партийных и советских работников, письма трудовых коллективов.

Меры, принятые летом 1942 года по улучшению идейно-политического воспитания воинов, укрепляли в них уверенность в неминуемом разгроме врага. Командиры, политорганы и партийные организации неустанно разъясняли личному составу войск, что стойкость в обороне приведет к коренному изменению обстановки на фронте в нашу пользу. Так оно и было.

Осень 1942 года в Москве выдалась на редкость ветреной и дождливой. Казалось, сама природа тревожится за исход битвы на Волге. С тревогой и надеждой ждали советские люди известий из Сталинграда. Ждали и делали все, что было в их силах, для отпора врагу. Воины армии и флота, сражавшиеся на других направлениях, ежедневно наносили урон противнику, помогая тем самым защитникам волжской твердыни.

Аппарат Главного политуправления трудился с полным напряжением: люди сутками не покидали рабочих мест, месяцами находились в войсках. Но по еле уловимым признакам было видно, что настроение у всех стало иным — более светлым, приподнятым. Многие располагали информацией, которой еще рано было появляться на страницах газет и в радиопередачах, и понимали, что наиболее тяжелый период войны вот-вот будет пройденным этапом.

Поздно ночью (это было в первых числах октября) меня вызвал только что вернувшийся от Сталина Щербаков, не сказав, по какому поводу назначается встреча. Подобное случалось довольно редко, и, как правило, в таких случаях Александр Сергеевич ставил задачу, которая была для меня неожиданной. Сегодня он тоже не сказал о цели вызова, и я ехал с некоторым волнением: услышу что-то важное.

Начальник Главного политуправления сообщил, что на днях будет объявлен Указ Президиума Верховного Совета СССР о введении полного единоначалия.

— Дело важное, надо подумать о наших комиссарах. По-видимому, — говорил он, — в своих соединениях некоторых товарищей оставлять нецелесообразно, хотя в принципе все должны остаться на своих местах. Работа нам предстоит масштабная…

Ни о мотивах такого решения, ни других подробностей он не сообщил и, помолчав, попрощался.

Я вышел на улицу, было темно и непривычно тихо. Осенняя ночь казалась на исходе. Возвращаясь к себе, подумал, что это принципиальное решение ЦК ВКП(б) и Государственного Комитета Обороны конечно же принято в интересах дальнейшего укрепления армии. Оно потребует глубокого партийного разъяснения широким массам военнослужащих. Что касается управления кадров, то работа предстоит действительно большая. И хорошо, что я заблаговременно получил ориентировку.

10 октября 1942 года газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». Это была необходимая и своевременная мера, направленная на дальнейшее укрепление мощи Вооруженных Сил в новых условиях. Полное единоначалие — это такой принцип военного руководства, при котором командиры и начальники независимо от их партийности наделены всей полнотой власти и несут персональную ответственность за все стороны деятельности соединения, части.

Здесь, пожалуй, уместен короткий экскурс в историю этого вопроса, чтобы читателю яснее стала его суть. Дело в том, что единоначалие вводилось не впервые. Перед этим оно было учреждено в августе 1940 года. Однако в начале Великой Отечественной войны институт военных комиссаров был снова восстановлен.

В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1941 года «О реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров в Рабоче-Крестьянской Красной Армии» отмечалось: «Навязанная нам война в корне изменила обстановку работы в Красной Армии. Война расширила объем политической работы в нашей армии и потребовала, чтобы политработники не ограничивали свою работу пропагандой, а взяли на себя ответственность также и за военную работу на фронтах. С другой стороны, война усложнила работу командира в полку и дивизии и требует, чтобы командиру полка и дивизии была оказана полная помощь со стороны политических работников не только в области политической работы, но и в области военной». Военный комиссар являлся представителем партии и правительства в Красной Армии и наряду с командиром нес полную ответственность за выполнение войсковой частью боевой задачи. Без подписи комиссара ни один приказ не считался действительным.

Введение института военных комиссаров в начале войны являлось чрезвычайной формой партийного руководства войсками и сыграло огромную роль в усилении партийного влияния в армии, повышении боевого духа воинов. Командиры и комиссары, действуя рука об руку, стойко преодолевали трудности первых боев, приобретали опыт политического и боевого руководства войсками. Сами учились и учили личный состав воевать по-современному.

В этом я убедился, знакомясь с двумя дивизиями, входившими в состав 16-й армии, в которой мне пришлось быть в качестве представителя Главного политического управления в первые месяцы войны.

316-я стрелковая… По прибытии из тыла страны ей была поставлена задача: прикрыть Волоколамское шоссе на левом фланге армии. И это первое боевое задание она выполнила блестяще.

Мы с членом Военного совета армии бригадным комиссаром Алексеем Андреевичем Лобачевым видели, с какой энергией и энтузиазмом работали с людьми и командир генерал И. В. Панфилов, и комиссар С. А. Егоров. Организованно, без суеты они мобилизовывали личный состав на создание оборонительного рубежа. «Все коммунисты, — говорил полковой комиссар Сергей Александрович Егоров, — имеют одно поручение: быстрее и лучше строить укрепления». А оборона прежде всего должна быть противотанковой. Это знали командир и комиссар из опыта соседних частей. И они до деталей продумали, как использовать артиллерию, другие средства, наметили маршруты для их маневра, создавали противотанковые узлы. И все это сочеталось с активной работой с людьми в каждой батарее, орудийном расчете, подвижном отряде, стрелковой роте. Комиссар добивался, чтобы воины уяснили боевую задачу и, что называется, знали свой маневр. Со знанием дела он разъяснял командирам и политработникам, коммунистам и комсомольцам их роль в создании прочной обороны, их задачи в моральной и психологической подготовке личного состава к отражению атак противника.

Сосредоточив огромные силы, враг наносил удары по частям дивизии. Он вводил в бой одновременно по 30―50 танков, поддержанных артиллерией, но успеха добиться не смог. Через день фашисты бросили в атаку до 150 танков с пехотой, но дивизия и на этот раз устояла, она лишь незначительно потеснилась, а враг понес такие потери, что вынужден был прекратить свои атаки. На самых опасных участках, как всегда, находились политработники, комиссар дивизии.

Именно из этой дивизии у разъезда Дубосеково на весь мир прославились 28 героев-панфиловцев во главе с младшим политруком Василием Георгиевичем Клочковым-Деевым. Они были воспитаны партией в духе беспредельной преданности своей Родине.

За мужество и стойкость дивизия была награждена орденом Красного Знамени и преобразована в 8-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Необыкновенной стойкостью и мужеством отличилась и 78-я (9-я гвардейская) стрелковая дивизия, прибывшая под Москву с Дальнего Востока. Она контратаковала противника, рвавшегося к Волоколамскому шоссе. Ее командир полковник (впоследствии генерал армии) А. П. Белобородов и военком полковой комиссар (с марта 1942 года бригадный комиссар) М. В. Бронников опирались на партийные организации и личным примером воодушевляли бойцов и командиров на подвиг.

Выступая перед бойцами, Бронников обычно говорил: «От всех нас требуется полное напряжение сил и сверх того все, что возможно». Люди знали, что их комиссар и сам трудится самозабвенно, подражали ему во всем. В первой атаке они шли в полный рост, смяли и отбросили врага. В передовых атакующих частях конечно же находился комиссар дивизии.

Полки дивизии в последующем оказывали активное сопротивление врагу. Маневрируя артиллерией и другими противотанковыми средствами, переходя в контратаки, они отбивали натиск вражеских танков и пехоты. Комиссар дивизии, как правило, был там, где труднее и опаснее. Из Истры, например, он уходил с последней ротой, отстреливаясь от противника. В другой раз, оказавшись в окружении с батальоном, потерявшим в бою командира, взял командование на себя и с боем пробился из кольца.

Однажды командный пункт 131-го стрелкового полка под Ленино, где находился Михаил Васильевич, подвергся минометному обстрелу. Сарай, в котором располагался КП, сгорел, командир полка был ранен, находившийся здесь командир танковой бригады также был ранен и отправлен в госпиталь. В этот трагический момент много значило самообладание комиссара, его выдержка. КП продолжал действовать.

Приятно было наблюдать, как слаженно и дружно работают командир и комиссар. Они с полуслова понимали друг друга, заботливо, я бы сказал, с любовью относились друг к другу. Это можно было заметить и во взгляде, и в крепком рукопожатии, когда они уезжали по неотложным делам в разные части.

Работая, что называется, в одной упряжке, они сумели сколотить работоспособный штаб. Подавляющую часть времени оба находились в частях. Но, как говорил А. П. Белобородов в беседе со мной, они были в полной уверенности, что штаб и политотдел энергично занимаются своим делом и вовремя доложат об истинной обстановке.

И вот дивизия получила приказ на наступление. Мне довелось наблюдать, как командир и комиссар со штабом и политотделом хладнокровно все продумали и взвесили. Оценивая противника, его моральное состояние, сделали вывод, что тот будет сопротивляться отчаянно. Поставили перед полками боевые задачи, определили тактику их действия. До начала наступления оставалось шесть-семь часов. Наступила ночь. А. П. Белобородов пригласил комиссара отдохнуть часок-другой. Но Михаил Васильевич об отдыхе и не помышлял. Он выехал в части, побывал на передовых позициях, проследил за отдыхом и питанием воинов перед атакой.

Теплое слово хочется сказать о комиссарах полков этих двух дивизий — П. В. Логвиненко, Д. С. Кондратенко, И. Я. Куцеве и других. Все они не только вели политическую работу, но и активно помогали командирам в решении сложных задач, связанных с ведением боевых действий, с управлением войсками. Это были крепкие, закаленные большевики, воспитанные на революционных традициях нашей партии, воистину носители ее боевого духа и дисциплины. Их любили командиры и бойцы.

К осени 1942 года наши Вооруженные Силы всесторонне окрепли и полностью исчезли причины, вызвавшие введение института военных комиссаров. Поэтому в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября говорилось: «…назрела необходимость упразднить в Красной Армии институт военных комиссаров, установить полное единоначалие и целиком возложить на командиров ответственность за все стороны работы в войсках». Приказом Наркома обороны СССР комиссары частей, соединений, военно-учебных заведений и учреждений, политруки подразделений освобождались от занимаемых должностей и назначались заместителями по политической части соответствующих командиров и начальников. Институт заместителей политруков сохранялся, но с другим названием — помощники заместителя командира роты по политической части. В то же время в оперативном звене оставалась коллективная форма руководства: военные советы фронтов, армий и округов.

Мне хорошо запомнились события, связанные с выполнением решения партии и правительства о введении единоначалия, и особенно — 10 октября. Даже на фоне в целом постоянно напряженной работы ГлавПУ этот день оказался особенно горячим. Все началось с звонка телефона где-то в 3―4 часа утра. Услышал характерный голос А. С. Щербакова. Без всяких вводных объяснений он сказал:

— Подумайте, как организовать исполнение решения о единоначалии и присвоении политработникам общих для всех командиров воинских званий. Документы будут опубликованы сегодня. В полдень встретимся…

Сразу же в памяти всплыл разговор, который произошел недели две назад, когда он спросил:

— Как вы смотрите на то, чтобы политработникам установить такие же воинские звания, как у командного состава?

Я убежденно ответил:

— Такое решение они воспримут бесспорно положительно. Более того, возрастет авторитет политсостава в глазах как командиров, так и красноармейцев.

Моя уверенность исходила из того, что подобные предложения уже поступали в Главное политуправление.

В армии насчитывалось свыше 200 тысяч политработников. И надо было внимательно разобраться с каждым, объективно оценить его подготовку и способности, часть политработников перевести на командную работу. И на все это отводится крайне небольшой срок.

Не откладывая дела в долгий ящик, пригласил заместителей и начальников отделов управления, проинформировал их о поставленных перед нами задачах и попросил внести соответствующие предложения. А в 12 часов с этими предложениями я уже был в кабинете начальника ГлавПУ.

Александр Сергеевич, улыбаясь, жестом пригласил сесть. У меня промелькнуло в голове: раз улыбается, значит, понимает, что думать-то почти не было времени.

— У нас есть некоторые соображения, если я правильно понял вас при последнем разговоре.

— Докладывайте. Детали уточним вместе.

— Мы предлагаем написать аттестации на каждого политработника, начиная с политрука роты.

Он прервал меня и спросил:

— Сколько их у нас?

Я назвал цифры по категориям, а затем продолжал:

— Чтобы организованно провести эту кампанию, считаем необходимым составить график рассмотрения аттестаций по каждому фронту и округу. Исходя из нашего графика, военные советы и политуправления фронтов и округов разработают свои сроки рассмотрения аттестационных материалов и представления их в Москву.

А. С. Щербаков остановил меня и сказал:

— Это разумно, но всю работу надо провести в течение месяца.

Начальник Главного политического управления подтвердил, что за военными советами фронтов сохраняется право присваивать воинские звания «майор» и ниже. Воинское звание «подполковник» присваивается приказом начальника Главного политического управления, «полковник» — приказом Народного комиссара обороны, звание «генерал» — постановлением ГКО или СНК.

А. С. Щербаков согласился и с предложением о том, что аттестации на всех начальников политотделов бригад, дивизий, корпусов, армий и других политорганов рассматриваются военными советами фронтов по представлению политуправлений и утверждаются начальником Главного политуправления. На членов военных советов армий аттестации составляет Военный совет фронта. С заключением Главного политического управления они представляются в ГКО. Членов военных советов и начальников политуправлений фронтов аттестует начальник Главного политического управления и представляет их в ГКО.

В заключение я предложил пригласить в Москву начальников политуправлений фронтов и округов вместе с начальниками отделов кадров для подробного инструктирования.

— Начальников политуправлений? — с некоторым сомнением сказал А. С. Щербаков. — Нельзя ли обойтись без них? Вы ведь знаете, какое положение на фронтах, особенно на юге. К тому же предстоит большая работа по Указу о единоначалии. — И, как-то выпрямившись в кресле, посмотрел на меня и спросил: — Вы что, не доверяете кадровикам?

— Нет, Александр Сергеевич, доверяем. Но вызовом начальников политуправлений мы думали поднять их личную ответственность за эту работу.

— С начальниками политуправлений мы по ВЧ поговорим… А начальников отделов кадров вызывайте и подробно инструктируйте. Обратите главное внимание на недопустимость формализма. Каждый политработник должен получить объективную оценку. В каком звании теперь комиссар батальона?

— Как правило, «батальонный комиссар», но немало и в звании «старший политрук», — ответил я.

— Ну вот. Если формально подойти, то следует присвоить новое звание — «капитан», «майор» — и делу конец. Но такой подход недопустим. Предположим, человек находится в звании «батальонный комиссар» год и больше, на фронте проявил себя умелым, боевым политработником, заслуживает выдвижения по службе. Такому товарищу надо присвоить звание «майор». А кое-кому, с меньшими заслугами, присвоить звание «капитан». И это будет справедливо. Политработника надо приглашать при рассмотрении его аттестации. Все его плюсы и минусы, а также вывод о том, какого звания он заслуживает, обсуждать при нем.

Александр Сергеевич встал и начал прохаживаться вдоль стола. Невольно я обратил внимание на его усталый вид: и лицо, и плечи, и походка свидетельствовали о постоянном неимоверном напряжении.

— Да, политработники, — продолжал А. С. Щербаков, — будут иметь единые с командирами воинские звания и форму одежды. Вчера при обсуждении этого вопроса в ГКО кое-кто предлагал, чтобы на кителе и шинели политработника все-таки был какой-то знак, определяющий его принадлежность к политсоставу. Я выступил решительно против этого. Меня поддержал товарищ Сталин.

Во второй половине дня Александр Сергеевич собрал руководящий состав ГлавПУ РККА и поставил перед ним задачу по организации выполнения Указа в войсках. Оп подчеркивал, что с введением единоначалия политическая работа не только не принижается, а, наоборот, должна получить больший размах и более глубокое идейное содержание.

— У командиров и политработников одна цель — разбить врага, — говорил Александр Сергеевич, — они должны в единой дружной упряжке, каждый со своего поста, со своего угла, обеспечить достижение этой цели…

Вместе с тем начальник ГлавПУ обращал наше внимание на то, чтобы партполитработа в войсках способствовала всемерному укреплению авторитета командира-единоначальника, повышению в войсках дисциплины и организованности.

— Нужно повседневно воспитывать у командных кадров, — говорил он, — чувство высокой личной ответственности перед партией, государством, советским народом за выполнение своего долга, учить их опираться в работе на партийную организацию…

Для оказания помощи военным советам и политорганам в разъяснении и претворении в жизнь намеченных мер в войска выехали группы работников Главного политического управления, возглавляемые В. М. Краскевичем, Н. А. Романовым, В. С. Веселовым и И. И. Чугуновым.

Вечером 11 октября мы уже проводили инструктаж с начальниками отделов кадров политуправлений фронтов, которые прибыли в Москву. Они получили необходимые указания и в тот же день вернулись на места. С ними выехали заместители начальника и начальники отделов управления кадров, принявшие участие в аттестовании политсостава.

А. С. Щербаков почти ежедневно занимался рассмотрением аттестаций, как правило, с 19 часов и до поздней ночи, пока не уезжал в Ставку. Он детально разбирался с каждым политработником и не раз повторял, что мы не имеем права кого-либо обидеть. Приведу один пример. Начальником Центрального Дома Красной Армии имени М. В. Фрунзе в то время был Василий Иванович Максимов, весьма уважаемый человек. Работал он инициативно, много помогал фронтовым учреждениям культуры. Еще перед войной В. И. Максимов получил звание бригадного комиссара. Управление агитации и пропаганды рекомендовало теперь представить его к званию «генерал-майор». Прежде чем принять решение, Александр Сергеевич потребовал от меня дать справку, какие воинские звания присвоены начальникам политотделов армий. Надо сказать, что в большинстве своем это были полковники. Правда, перед тем они имели звания «полковой комиссар» и были призваны в армию либо накануне, либо в начале войны. Максимов же был кадровым политработником с высшим образованием.

— Но ведь одного того, что он давно в Красной Армии, недостаточно, — говорил А. С. Щербаков. — «Полковник» — немалое звание. Начальники политотделов армий ближе к линии фронта. За полтора года не один из них погиб от пули врага. Мы с них требуем постоянного общения с бойцами переднего края, спрашиваем за боевые успехи войск, за быт бойца и командира, их моральное состояние. Я с уважением отношусь к товарищу Максимову, но, представив его к генеральскому званию, мы нанесем обиду некоторым политработникам фронта.

Работа по аттестованию политработников и присвоению им новых званий проходила организованно и была закончена в срок. Все отделы управления успешно справились с задачами. Особенно хочется отметить старшего инструктора полкового комиссара И. Ф. Парамошина. На него были возложены обязанности по контролю за выполнением плана-графика и проверке качества предоставляемых материалов. Иван Федорович, помимо всего, отвечал за правильность написания фамилий, имен и отчеств в приказах начальника Главного политического управления. Он же составлял проекты приказов Народного комиссара обороны по воинским званиям и, как помнится, не допустил ни одной ошибки. Воспоминания о нем вызывают душевную теплоту: симпатичный, никогда не унывающий. А работоспособность его вызывала удивление.

В целом положительно оценивая кампанию по присвоению званий политработникам, А. С. Щербаков тут же, однако, заметил:

— Не надо обольщаться тем, что на аттестование не поступило жалоб. Это потому, что идет война. Ошибки, безусловно, были. Надо проверять проделанную работу на месте, в войсках. При встрече с грубыми ошибками немедленно принимать меры к их исправлению, кого бы это ни касалось. Не бойтесь, что это заденет честь мундира… — Он всегда учил не восторгаться успехами в любом деле, а думать о том, как бы сделать лучше.

Присвоением новых воинских званий в значительной степени был подготовлен перевод многих политработников на командные должности. Уже в конце 1942 года, три-четыре месяца спустя после Указа, командирами рот и батальонов стали тысячи человек из числа политработников. Весной же 1943 года перевод на командную работу проходил еще более интенсивно, но об этом еще пойдет речь.

Личный состав Вооруженных Сил отнесся с полным пониманием к установлению полного единоначалия. Предоставление командирам подразделений, частей и соединений прав всестороннего руководства личным составом способствовало развитию у них инициативы, улучшению управления войсками в динамичной боевой обстановке, повышению ответственности. Такие или аналогичные оценки давали начальники политуправлений всех фронтов без исключения в своих донесениях в адрес Главного политуправления. И это нас радовало.

Вместе с тем надо отметить, что введение единоначалия не прошло, как говорится, без сучка без задоринки. Нашлись некоторые командиры — и достаточно высоких рангов, — которые не сразу поняли суть отличия советского единоначалия от единоначалия в армиях капиталистических государств. Не обладая достаточным политическим кругозором и партийностью, они слишком уверовали в силу голых приказов и распоряжений, а значение политико-воспитательной работы с воинами явно умаляли. Поэтому недооценивали в известной мере и роль партийных организаций, и политорганов, и военных советов.

Подобные взгляды на суть единоначалия особенно отчетливо проявились в работе командующего 33-й армией генерал-лейтенанта В. Н. Гордова — человека безусловно заслуженного, но вместе с тем не в меру честолюбивого. К сожалению, член Военного совета этой армии бригадный комиссар Р. П. Бабийчук не сумел оказать на него должного влияния и убедить его в правильности принятых партией мер. В. Н. Гордов настолько был убежден в верности своих суждений, что написал письмо И. В. Сталину и Г. К. Жукову, в котором предлагал «ликвидировать Военный совет армии как орган излишний и не приносящий никакой пользы», политорганы по существу их функций превратить в отделы штабов и отнять у них право прямых контактов с вышестоящими политорганами. Все эти предложения Верховный Главнокомандующий, конечно, отверг. На какое-то время В. Н. Гордов притих, но затем недооценка политорганов и парторганизаций стали проявляться все больше и больше. С ним беседовали, не раз объясняли суть ошибок, но советы и пожелания не были учтены. И финал оказался закономерным: за принижение роли политорганов в деятельности войск и подмену воспитательной работы мерами принуждения В. Н. Гордов был освобожден от занимаемой должности.

Как-то я находился у А. С. Щербакова в кабинете. Обсуждали выводы по очередной группе аттестаций. Раздался телефонный звонок. Александр Сергеевич снял трубку и сказал:

— Слушаю вас.

Привычным движением он положил чистый лист бумаги перед собой, отодвинув к краю стола документы.

— Замысел очень интересный, — ответил он собеседнику, а затем спросил: — Кто ее будет писать?

Услышав ответ, он переспросил:

— Константин Симонов? А помощь ему потребуется?

Видимо, он не получил на этот вопрос исчерпывающего ответа и, заканчивая разговор, сказал:

— Хорошо, мы его пригласим.

Александр Сергеевич сделал запись и на несколько мгновений задумался, сосредоточенно и несколько отрешенно глядя вдаль, сощурив глаза. Я ожидал, что мы продолжим обсуждение, как это обычно бывало, если беседу прерывал телефонный разговор. Но он, помолчав, произнес как бы для себя:

— Хороший замысел, очень хороший, и ко времени, — а затем пояснил суть разговора и мне. Кстати, я заметил, что так он всегда поступал, если, конечно, информация не предназначалась только для него одного. В этом проявлялось его уважение к собеседнику.

— В «Красной звезде» решили посвятить военной Москве целую полосу и опубликовать ее в канун 25-й годовщины Октября. О нашей замечательной столице надо больше писать, больше рассказывать во весь голос. Каждый патриот будет этому рад…

Голос его звучал тепло, проникновенно и чуточку торжественно. Так люди говорят о самом дорогом, заветном. А Александр Сергеевич очень любил Москву и гордился тем, что в 1941 году столица устояла, что москвичи внесли в дело разгрома противника в Подмосковье огромный вклад.

Этот разговор в кабинете А. С. Щербакова спустя много лет после победы мне живо напомнили страницы опубликованного дневника К. М. Симонова «Разные дни войны». Писатель с присущей ему наблюдательностью подробно рассказывает о встречах с начальником ГлавПУ РККА, когда работал над очерком «Москва». Его дневниковые записи, сделанные сразу после бесед, хорошо дополняют образ Александра Сергеевича, показывают стиль его работы и раскрывают еще одну грань характера во взаимоотношениях с людьми. Таких записанных свидетельств очевидцев, к сожалению, сохранилось очень мало, и поэтому я позволю себе привести некоторые выдержки из них.

«На второй день, — пишет Симонов, — Щербаков вызвал меня к себе, спросил, что мне нужно для этой работы и если потребуется помощь, то какая. Я сказал, что помощь, наверно, потребуется… Мне нужно говорить с людьми, рассказы которых восполнят то, чего я не видел сам.

— Хорошо, людей мы найдем, а возникнет необходимость, даже вызовем с фронта, — сказал Щербаков. — Но вам надо написать не только о днях обороны Москвы, но и о предшествующем, об организации ополчения. Надо встретиться с людьми из ополченческих дивизий, чтобы они рассказали, как это было. Кроме того, — добавил Щербаков, — есть много незаметных людей разных профессий, которые участвовали в обороне Москвы — и в истребительных батальонах, и в пожарных командах, и в группах по обезвреживанию неразорвавшихся бомб. Мы постараемся найти таких людей. Перед тем как начнете писать, у вас должна быть полная картина всего происходившего.

Прощаясь, Щербаков назначил день следующей встречи, и я начал работать над полосой.

Во время второй встречи Щербаков рассказал мне ряд обстоятельств, связанных с обороной Москвы и работой Московского комитета партии.

— В прошлый раз забыл, — сказал Щербаков в конце разговора, — а сегодня вспомнил. Вам надо поехать на московские заводы, поглядеть на тех, кто там теперь работает. В дни обороны Москвы на уже эвакуированных, в сущности, предприятиях наладили производство целого списка самых необходимых для нас вещей. В том числе автоматов, минометов, мин. К станкам стало много четырнадцати-пятнадцатилетних подростков. Им делали специальные подставки к станкам, чтобы они могли дотягиваться до суппорта. Съездите, поговорите. Лучше всего в Бауманский район, он вам даст особенно много материала.

Когда я написал очерк, его сдали в набор… Щербаков прочел, внес несколько поправок, и 6 ноября полоса была напечатана в „Красной звезде“, а 10 ноября перепечатана в „Вечерней Москве“.

Щербаков снова вызвал меня — в третий раз. Поблагодарил за сделанную работу, пожал руку и отпустил…»

Цитирование хотелось бы закончить очень точным наблюдением писателя:

«…В Щербакове было то качество партийного работника, которое не дает тебе поводов размышлять: вызвали тебя или пригласили, сделали предложение или дали поручение. Все замыкалось на слове „нужно“. Оно присутствовало в атмосфере его рабочего кабинета, и ты прекрасно понимал, что слово „нужно“ имеет здесь всеобщий характер, оно так же обязательно для самого Щербакова, как для тебя.

…Этот человек жил словом „нужно“. И других слов ни для других, ни для себя у него не было».

Я хорошо помню, что в тот же день, когда вышла «Красная звезда» с очерком «Москва», Александр Сергеевич заметил:

— Молодой, но талантливый и журналист, и писатель, и поэт. Умеет найти слово, что берет за душу. Вот прочтите.

И он протянул мне газету, где синим карандашом была обведена концовка очерка: «Москва! Твой образ чудится сегодня миллионам бойцов — от снежных вершин Кавказа до свинцовых волн Баренцева моря. Они видят тебя, неприступную, гордую, отбросившую от своих стен иноземные железные полчища.

Москва — ты всегда была для русских людей символом Родины, символом жизни. Отныне ты стала для них еще и символом победы, победы, которая не приходит сама, которую надо завоевать так, как ее завоевала под своими древними стенами ты, — Москва!»

— Вот и Сталинград уже теперь стал символом стойкости и непоборимости. И недалек тот день, когда железные полчища врага от берегов Волги покатятся назад, совсем недалек, — сказал А. С. Щербаков, сжав крупные кулаки на столе. Он повернул голову к окну и посмотрел на хмурое небо, сощурив глаза.

Конечно, все мы верили, надеялись и ждали, что скоро наши войска начнут наступательные операции. В призывах ЦК ВКП(б) к 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, в докладе Председателя Государственного Комитета Обороны на торжественном заседании выражалась твердая уверенность в победе. И не случайно в праздничном приказе Наркома обороны СССР от 7 ноября 1942 года говорилось: «Враг уже испытал однажды силу ударов Красной Армии под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!» Но, признаться, слушая А. С. Щербакова, в душе я несколько усомнился, что именно «совсем недалек» тот день, когда гитлеровцы покатятся от берегов Волги.

Дело в том, что только в середине октября на фронты сталинградского направления Ставка ВГК направила директивы, предписывая перейти к жесткой обороне. Запрещалось проводить даже частные наступательные операции, а рубежи и населенные пункты предписывалось подготовить к круговой обороне. На 25 километров от линии фронта все гражданское население отселялось в тыл. (Эти директивы, как выяснилось позже, были подготовлены по плану мероприятий, обеспечивающих скрытность подготовки контрнаступления под Сталинградом.)

В то же время с каждым днем в войска все больше поступало боевой техники и боеприпасов, возрастала мощь армии. Работники ГлавПУ РККА участвовали в планомерном накоплении резервов. Только в октябре мы направили кадры политработников для вновь формируемых двух стрелковых дивизий, четырех стрелковых бригад, трех механизированных корпусов.

Но подбор кадров для этих формирований не исчерпывал наших забот. Большую часть времени управлению кадров пришлось уделять доукомплектованию частей и соединений, выведенных из состава действующих фронтов и армий в резерв Ставки. В сентябре — октябре политработниками всех степеней были доукомплектованы 35 стрелковых дивизий, 7 отдельных танковых и механизированных корпусов, 22 танковые бригады.

Знал я и то, что более половины всех резервных соединений направляется на сталинградское направление. И все же не представлял, что враг скоро будет вынужден отступать именно от Волги, на подступах к которой наши воины услышали призыв «Ни шагу назад!». Незадолго до контрнаступления наших войск под Сталинградом А. С. Щербаков беседовал с начальником политуправления Юго-Западного фронта М. В. Рудаковым. На этой беседе присутствовал и я. Речь шла об усилении партийного влияния в частях и соединениях, о том, что важно переломить оборонческую психологию, создавать у воинов наступательный порыв. Понятно, что каких-либо сроков начала наступления не называлось. Но в конце беседы Александр Сергеевич дважды повторил слова, которые в ноябре 1942 года стали крылатыми: «Будет и на нашей улице праздник!»

И этот праздник пришел очень скоро. И начался он известием с полей битвы на Волге, за исходом которой с тревогой и надеждой следил мир.

Ночью 18 ноября мы с И. В. Шикиным были вызваны к начальнику Главного политического управления. Когда мы вошли в кабинет, он стоял у карты с карандашом в руке. Поздоровавшись, Александр Сергеевич осведомился, на каких фронтах сталинградского направления имеются работники ГлавПУ, и, как-то сосредоточенно глядя на нас, сказал:

— Девятнадцатого войска Юго-Западного и Донского фронтов перейдут в наступление. Надо поговорить с Мироновым. Не распространяясь, предупредить его, что успех во многом будет зависеть от темпов. Нужно мобилизовать усилия командиров и бойцов, прежде всего коммунистов и комсомольцев, на четкое выполнение сроков выхода на исходные рубежи, сроков выполнения задач, поставленных перед соединениями. Считать это важнейшей задачей политорганов. Нашим товарищам надлежит быть с передовыми частями.

После короткой паузы он доверительно сообщил, что вчера в Ставке товарищ Сталин проявил обеспокоенность по поводу готовности войск обеспечить запланированные темпы продвижения ударных группировок фронтов. Затем, повернувшись в мою сторону, Александр Сергеевич дал указание, чтобы в полной мере обеспечить Юго-Западный, Донской и Сталинградский фронты политсоставом из резерва.

— Но по-хозяйски, не разбрасываясь, — закончил он.

Я ответил, что все будет выполнено, что наши товарищи на этих фронтах получат соответствующие указания.

Иосиф Васильевич Шикин по ВЧ переговорил с М. А. Мироновым. А при встрече сказал мне, что Михаил Александрович все понял и заверил, что указания А. С. Щербакова передаст начальникам политуправлений, всем работникам ГлавПУ на фронтах, «участвующих в деле».

Нетрудно представить, с каким нетерпением и волнением мы ждали известий со сталинградского направления, к которому были прикованы все наши мысли, все наше внимание. А события там развивались стремительно.

После получения приказов о переходе в контрнаступление в войсках Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов партийно-политическая работа приобрела особенно широкий размах. В крайне сжатые сроки командиры и политработники довели до личного состава задачи, поставленные командованием.

Как докладывали позже работники ГлавПУ, участвовавшие в битве на Волге, весть о переходе в контрнаступление вызвала у воинов огромное воодушевление. Бойцы и командиры торжественно клялись с честью выполнить приказ Родины, сражаться мужественно и самоотверженно. Политорганы фронтов и армий оказывали помощь прежде всего командирам и политработникам тех соединений и частей, которые действовали на главных направлениях. Так, начальник политотдела 21-й армии Юго-Западного фронта полковой комиссар П. Н. Соколов направил работников политотдела в 63, 76, 96 и 293-ю стрелковые дивизии, наступавшие в первом эшелоне армии из района Клетской. Они вместе с командирами и политработниками ознакомили личный состав с обращением Военного совета, приняли участие в политической агитации перед выходом на исходные рубежи.

Интересно отметить, что атака частей 76-й стрелковой дивизии туманным утром 19 ноября сопровождалась музыкой. Начальник отдела агитации полковой комиссар Н. Д. Казьмин, находившийся в те дни в этой дивизии, рассказывал мне, что, как только затихли залпы последнего огневого налета артиллерии, грянул оркестр в составе 90 человек, который своей игрой воодушевлял воинов на ратный подвиг.

— Впечатление незабываемое, — говорил он.

В первый день контрнаступления бойцы и командиры прорвали оборону врага и продвинулись вперед на 5―6 километров, добившись наибольшего успеха в своей армии. Вскоре 76-я стрелковая дивизия была удостоена звания гвардейской.

20 ноября в контрнаступление перешли войска Сталинградского фронта и также прорвали оборону противника. В образовавшиеся бреши устремились танковые соединения, развивая стремительное наступление в оперативную глубину.

Работники ГлавПУ, политуправлений фронтов и политотделов армий находились в боевых порядках дивизий и полков. Они добивались личного примера каждого коммуниста, помогали вскрывать и устранять недостатки в организации партийно-политической работы. Случилось так, что в первые дни контрнаступления на Донском фронте некоторые части действовали нерешительно, боясь оторваться от соседей и тем самым лишиться надежного прикрытия флангов. Об этом было доложено Военному совету фронта, который потребовал принятия решительных мер. Требования Военного совета были доведены до командного и политического состава. Вскоре боевая активность войск возросла, повысились и темпы наступления.

Политорганы и партийные организации стали активнее и глубже вникать в боевую деятельность войск, острее реагировать на недостатки, проявлять больше оперативности. Основными формами партийно-политической работы в условиях наступательных боев являлись личный пример в бою командиров, политработников, коммунистов и комсомольцев, их страстный боевой призыв перед атакой, а также индивидуальные беседы с воинами непосредственно на марше, в танковом экипаже, в артрасчете. Кратковременные остановки использовались для проведения групповых бесед, политических информаций, доведения сводок Совинформбюро и сообщений об успехах части, соединения.

Наступательный порыв воинов был исключительно высоким. М. А. Миронов докладывал, что операция в целом развивается по плану, люди в тяжелейших боях проявляют массовый героизм, показывают возросшее мастерство.

23 ноября нас с И. В. Шикиным снова вызвал А. С. Щербаков. Он сообщил, что окружение 6-й немецкой армии завершилось, кольцо замкнулось в районе города Калач. Затем сказал, что нужно потребовать от политуправлений фронтов тщательного выявления отличившихся командиров и бойцов, больше писать о них в газетах, обеспечить материалом агитаторов.

Начальник Главного политуправления рекомендовал провести, где это возможно, партийные собрания, а там, где трудно, — делегатские. На собраниях рассмотреть боевую деятельность коммунистов, обобщить, по возможности, работу агитаторов и сделать необходимые выводы. Каждому коммунисту сказать прямо, как он выполнял в бою роль вожака. Конечно, на этих собраниях надо рассмотреть и заявления о вступлении в партию. Все это поможет в подготовке к окончательному разгрому окруженного противника.

А. С. Щербаков долго и пристально смотрел на карту, и казалось, что все его мысли сосредоточились на событиях в приволжских просторах, где шла гигантская битва, где в котле оказалась почти треть миллиона фашистских солдат. Оторвав взгляд от синей полоски Волги, он сказал, что сегодня же нужно переговорить с политуправлениями всех других фронтов и организовать разъяснение боевых успехов под Сталинградом. И сделать это так, чтобы не был забыт ни один человек, где бы он ни находился — на передовой ли, в тылу или госпитале. Победы всегда вдохновляют солдата, а вскоре войскам многих фронтов предстоит перейти в наступление…

Как известно, битва на Волге завершилась 2 февраля 1943 года полным разгромом окруженной вражеской группировки. Такой победы еще не знала история!

С теми незабываемыми днями всенародного подъема и ликования, вызванными победой на Волге, связано еще одно воспоминание.

Однажды ко мне зашел Д. З. Мануильский, который в Главном политуправлении бывал часто, помогая в работе отделу спецпропаганды. С большой ответственностью Дмитрий Захарович относился и к другому поручению — пропагандиста нештатной группы Главного политуправления. Только в августе 1942 года с его участием на Брянском и Воронежском фронтах было проведено 8 митингов, 10 собраний актива и совещаний командного состава.

В период подготовки к контрнаступлению под Сталинградом Дмитрий Захарович несколько раз выступал перед героическими защитниками города. В одном из выступлений перед командирами и политработниками 62-й и 64-й армий он говорил: «Товарищи, вам тяжело. Вам тяжелее, чем кому бы то ни было на фронте и в тылу.

Это знают Центральный Комитет партии, Советское правительство… Могу вас заверить, что вы скоро получите ощутимую поддержку всего народа. Наша партия, наш народ восхищены и горды тем, что сумели воспитать таких людей, как вы, защитники Сталинграда, превратившие город в неприступную крепость».

Трудно рассказывать о необычайной силе воздействия Д. З. Мануильского на слушателей. Мудрость, простота, рассудительность и беспредельная вера в победу, звучавшие в его выступлениях, притягивали людей как магнитом, вызывали прилив сил. И, как правило, его просили выступить еще и еще перед воинами других соединений. А отказывать Д. З. Мануильский не умел. Многие наши товарищи с теплотой повторяли кем-то пущенную о нем шутку: «Наш нештатный штатный пропагандист».

Беседы с Дмитрием Захаровичем доставляли мне огромное удовольствие, и жаль, что это случалось редко. Держался он очень просто, отличался удивительной скромностью и душевным отношением к людям.

Решив кадровые вопросы по укомплектованию отдела спецпропаганды одного из фронтов, мы разговорились о последних новостях. В то время газеты помещали много зарубежных откликов на разгром гитлеровцев под Сталинградом. И простые труженики, и государственные деятели, и политические боссы высоко оценивали блистательную победу советского народа. В послании И. В. Сталину президент США Ф. Рузвельт назвал Сталинградскую битву эпической борьбой, решающий результат которой празднуют все американцы, а премьер-министр Великобритании У. Черчилль оценивал эту победу как изумительную. Немало восторженных отзывов дали и другие государственные деятели Запада рангом пониже.

Дмитрий Захарович сказал:

— Мне больше по нраву искренность простого народа… Вы читали в «Правде» письмо председателя союза швейников из США?

И, не дожидаясь ответа, с мелькнувшей в глазах тревогой (а вдруг собеседник не читал и ему будет неловко) он начал пересказывать содержание публикации, с которой я познакомился накануне. В ней речь шла о стремлении рабочих-швейников из Нью-Йорка установить связь с трудящимися Сталинграда, который будет, по их оценке, жить в истории как символ бессмертного мужества великого народа и «оборона которого явилась поворотным пунктом в борьбе человечества против угнетения».

— Вот это сказано без притворства, от души, — делился мыслями Дмитрий Захарович. — А западные политиканы и их приспешники, поверьте, придет время, будут скоро утверждать обратное, стремясь принизить и величие наших побед, и роль нашей партии и Советской власти.

Пришлось не так уж долго ждать, чтобы убедиться в справедливости и глубине этого предвидения. Уже в первые послевоенные годы, когда прогрессивная общественность отмечала юбилеи Победы, западные историки и политики начали умышленно извращать события минувшей войны. Выполняя социальный заказ своих хозяев, они проявляют удивительную изобретательность в подтасовке фактов, заведомом замалчивании успехов СССР, чтобы сформировать превратное представление о социализме, советском народе и его армии, идеологически обосновать агрессивные цели империализма.

И чем глубже в историю с годами уходят события минувшей войны, тем старательнее буржуазные идеологи стремятся скрыть правду о решающем вкладе советского народа в разгром ударных сил империализма. Ныне в западных странах молодое поколение почти ничего не знает о самоотверженной борьбе нашего народа против немецко-фашистских захватчиков, о тех жертвах, которые положены им на алтарь Победы. И горько было видеть по телевизору интервью с молодыми американцами, которые не могли ответить на вопросы: «Что такое Сталинград?», «Когда Гитлер напал на СССР?».

В качестве представителя Государственного комитета по иностранному туризму и Советского комитета ветеранов войны мне приходилось бывать во Франции, ФРГ, Италии, на Кипре и в других странах. И диву даешься, как западные идеологи в своих классовых интересах ставят с ног на голову, казалось бы, неопровержимые истины. Помню, в Алжире нас расспрашивали о морозе и снеге в Поволжье. Когда, в свою очередь, я спросил, чем вызван столь пристальный интерес к погодным условиям в этом районе, то оказалось, что наш собеседник был убежден: сильные морозы и глубокий снег — главная причина поражения армии Паулюса в Сталинградской битве.

На Западе в обширной литературе, посвященной второй мировой войне, в основном рассказывается о действиях союзников, а советско-германскому фронту уделяется внимания значительно меньше, причем этим событиям дается извращенное толкование. Даже в крупных трудах историков, претендующих на объективное освещение войны, помещаются итоги «исследований», в результате которых получается, что поражение вермахта на Волге было случайным. Таким образом, закономерность победы Красной Армии ставится под сомнение. И чего только не приводится в доказательство: и «роковые решения» Гитлера, и «коварство русской зимы», и «ужасы бездорожья», и «специфические черты» русского народа, которые «трудно понять западному человеку». Но у них начисто отбивает память о тех оценках, которые давали их же соотечественники по горячим следам событий, отмечая главные причины успехов советских войск — непоколебимую стойкость, патриотизм, массовый героизм и возросшее воинское мастерство от солдата до маршала. Однако, как гласит пословица, «ладонью солнца не закрыть». И тщетны потуги фальсификаторов затмить величие подвига советского народа.