ПОТОМКИ ПИТЕРСКИХ ПРОЛЕТАРИЕВ. — ДЕЛИКАТНЫЙ ВОПРОС. — «ЛЕНИНГРАДЦЫ, ДЕТИ МОИ!» — ЧТОБЫ С ПОЛЬЗОЙ БЕСЕДОВАТЬ С БОЙЦАМИ. — НА ПОДГОТОВКУ ОПЕРАЦИИ ВСЕГО ЧЕТВЕРО СУТОК. — НАДО ЛИ НА ФРОНТЕ СИДЕТЬ ЗА ПАРТОЙ? — ФОРМЫ УЧЕБЫ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ. — НАШ ДРАГОЦЕННЫЙ ФОНД. — О ФРОНТОВОМ БЫТЕ. — ДОХОДЯТ ЛИ ДО ОКОПА ЖУРНАЛЫ? — ЗАДУШЕВНАЯ БЕСЕДА. — ДЕЛОВЫЕ КОНТАКТЫ С ГЕНШТАБОМ. — БЕЗ РЕЗЕРВОВ ВОЕВАТЬ НЕЛЬЗЯ

А. С. Щербаков всегда был сосредоточен и невозмутим. Поэтому порой казался даже суровым человеком, особенно когда давала о себе знать усталость. Однако внешнее спокойствие давалось ему не так легко. Оно являлось признаком глубокой внутренней зрелости, неизменной деликатности, выдержки и такта. Александр Сергеевич умел сдерживать свои эмоции.

После контрнаступления под Сталинградом он стал чаще улыбаться. И еще одна маленькая деталь: Александр Сергеевич стал позволять себе иногда на несколько минут отрываться от дел и беседовать с нами на отвлеченные темы. Однажды, подписав приказ о направлении политработников на Ленинградский фронт, А. С. Щербаков рассказал о своей работе в Ленинграде в 1936 году секретарем обкома. Мне врезались в память его слова о потомках питерских пролетариев, о том, что ленинградский рабочий класс всегда был опорой нашей партии, с готовностью откликался на ее призывы, показывал пример в борьбе и труде.

— Ленинградские рабочие свято чтут революционные традиции, — говорил Александр Сергеевич. — Не случайно город на Неве называют колыбелью революции.

Помнится, А. С. Щербаков очень тепло, с большим уважением говорил об Андрее Александровиче Жданове.

— А знаете, Николай Васильевич, какие качества Жданова больше всего меня восхищали, когда я работал с ним? Прежде всего его удивительная способность сплачивать коммунистов, быть душой организации: умение советоваться с рабочим классом и двигать дело с неизменным энтузиазмом и энергией. Сейчас обстановка в Ленинграде очень сложная, и Андрей Александрович трудится невероятно много. Непонятно, когда он только отдыхает…

Глаза А. С. Щербакова потеплели, на лице появилась улыбка. Он продолжал:

— Да, у Жданова есть чему поучиться. А какая глубина знаний марксизма-ленинизма, какая широта интересов! К примеру, он собрал целую библиотеку книг и брошюр об обороне Порт-Артура. И насколько мне известно, черпает из них много полезного для работы с военными специалистами.

Забегая вперед, скажу, что об этой библиотеке мне довелось услышать от самого А. А. Жданова. Произошло это весной 1943 года. По указанию Верховного Главнокомандующего проводилось совещание членов военных советов фронтов. ГлавПУ РККА тщательно готовилось к этому совещанию. А. С. Щербаков доложил И. В. Сталину краткую записку о наиболее принципиальных вопросах состояния партполитработы в действующей армии. На совещании И. В. Сталин дал указания о политическом воспитании руководящих кадров и назвал ряд товарищей, в том числе А. А. Жданова, Н. С. Хрущева, Л. З. Мехлиса, И. З. Сусайкова, поручив им под руководством А. С. Щербакова разработать проект решения совещания. Члены комиссии собрались в кабинете Александра Сергеевича, а мне было поручено записывать их предложения.

Подготовив вариант документа, отдали его на машинку. После этого выдалось несколько свободных минут, и у нас завязалась беседа. Вот здесь-то А. А. Жданов и рассказал нам о своей библиотеке из книг, посвященных обороне Порт-Артура.

— Анализ литературы, а она довольно обширна, об этой эпопее, — говорил Андрей Александрович Жданов, — свидетельствует о том, что одним из условий победы на войне является выдержка. Если бы у царского военного командования в условиях блокады Порт-Артура оказалось больше выдержки, то финал войны мог бы быть иным. Продержись русские войска еще несколько дней, а такие возможности имелись, и японцы сняли бы блокаду…

Когда принесли отпечатанный документ, все углубились в его чтение, стали вносить поправки. Окончательный проект решения отредактировал А. С. Щербаков. Помнится, что в нем, в частности, говорилось о необходимости изучения марксистско-ленинской философии руководящими военными кадрами и об умении через призму законов диалектики рассматривать современный опыт войны.

Наши работники часто бывали в частях и соединениях Ленинградского фронта. Они видели, как ленинградцы гибли от варварских бомбежек и артобстрелов, от голода и холода, но не падали духом, проявляя невиданное мужество, стойкость и сплоченность. Промышленность города продолжала выпускать вооружение и боеприпасы.

Помощь ленинградцам стремились оказать все республики, весь народ. Однако ее размеры лимитировались ограниченными возможностями перевозок до Дороге жизни и воздушному мосту.

Тяжело переживал А. С. Щербаков известия из осажденного города. Мне приходилось быть невольным свидетелем его разговоров по ВЧ с А. А. Ждановым о нуждах Ленинграда, о положении дел на фронте. Он часто связывался с членом ГКО, наркомом внешней торговли А. И. Микояном, который осуществлял контроль за снабжением армии, с заместителем Председателя СНК СССР А. Н. Косыгиным, начальником Тыла Красной Армии А. В. Хрулевым. Все вопросы, связанные с блокадным Ленинградом, решались без задержек.

Большое внимание уделялось поддержанию морального духа ленинградцев. Политорганы и партийные организации разъясняли личному составу значение нашей победы под Сталинградом, раскрывали трудовой героизм рабочего класса Ленинграда, всенародную поддержку осажденному городу. Выезжая в войска фронта, наши работники не только интересовались состоянием партийно-политической работы, но и оказывали конкретную помощь командирам и политработникам, выступали с лекциями и докладами, проводили беседы в окопах и блиндажах переднего края. Участие в агитационно-пропагандистской работе теперь стало для нас правилом, нормой каждого.

Усилилась борьба с деморализующими явлениями, которые возникали в городе от постоянного недоедания, роста тягот и лишений. В воспитательной работе упор делался на положительные примеры. В беседах, докладах и лекциях подчеркивалась высокая нравственность советских людей, оказавшихся в тяжелом положении.

Начальник лекторской группы полковник Н. А. Федоров, другие лекторы ГлавПУ в своих выступлениях приводили, например, такой факт. В Ленинградском институте растениеводства за долгие годы была собрана богатая коллекция элитных сортов зерновых культур — пшеницы, ржи, кукурузы, риса и т. д. — из многих стран мира. Вес коллекции составлял несколько тонн. Ее подготовили к эвакуации, но вывезти не успели. И тогда научные сотрудники института приняли меры, чтобы сохранить зерно. Было установлено ежесуточное дежурство. Шло время. Одни сотрудники уходили на фронт, другие пухли от голода и умирали. В институте оставалась небольшая группа истощенных людей, которая по-прежнему охраняла зерно. Люди были рядом с хлебом и умирали от голода. Но никто из них и грамма не взял из коллекции для еды. Они берегли народное добро во имя будущего, во имя прироста урожаев на полях страны.

Такие примеры из героической жизни ленинградцев оказывали огромное воздействие на воинов. Тот же полковник Н. А. Федоров свидетельствует: «Многие бойцы, слушая мой рассказ о научных сотрудниках института растениеводства, не могли усидеть на месте, вскакивали, глаза их были наполнены благородным гневом к врагу».

В канун Нового, 1943 года к нам поступило письмо, автор которого сообщал, что в тыловых частях Ленинградского фронта отсиживается немало всякого рода ловкачей, что это здоровые люди и передний край в них крайне нуждается. В письме приводились несколько фамилий, номера полевых почт.

Мы впервые встретились с подобным явлением. Конечно, среди огромной массы воинов в условиях блокады могли найтись нравственные уроды. Их надо было вывести, что называется, на чистую воду. Так я и доложил Александру Сергеевичу. Он помолчал и тут же связался с А. А. Ждановым:

— Андрей Александрович, есть у меня один деликатный вопрос, по которому я хочу послать к вам двух работников Главного политуправления. Вы не возражаете?

— Всегда рад, Александр Сергеевич, встретиться с вашими товарищами, — послышалось из трубки.

Я попытался было доказать, что двум работникам не справиться, работа предстоит большая, но А. С. Щербаков ответил:

— У них и так голодно, а мы еще нахлебников прибавим. Привлекайте аппарат политуправления фронта…

Поздним вечером мы вместе с начальником отдела И. М, Науменко были на Центральном аэродроме.

А через несколько минут транспортный самолет поднялся в воздух. Я пытался что-нибудь увидеть на земле, но напрасно. Темень была такая, что создавалось впечатление — летим в бездне. Линию фронта нам предстояло пересечь дважды. И хотя я знал, что летчик и штурман весьма опытные специалисты, а лететь будем на малой высоте, невольно думалось: «Как все там обойдется?» Но нам повезло, и полет прошел спокойно: не было ни истребителей противника, ни зенитного огня.

Андрей Александрович Жданов принял нас рано утром. Он бодро пошел навстречу, когда мы вошли в кабинет, но мне показалось, что он еще не ложился отдыхать. Набухшие веки, утомленные глаза, высокая стопка документов на столе — все свидетельствовало о напряженной работе.

Я коротко доложил о цели нашей командировки.

— Что ж, проверяйте, а итоги прошу доложить. Начальник политуправления Петр Андреевич Тюркин поможет вам людьми…

К работе мы приступили сразу же после короткой беседы с политработниками, выделенными по указанию А. А. Жданова. В итоге недельной проверки выявилась весьма неприглядная картина: в некоторых тыловых частях, складах и учреждениях действительно осели люди, место которым было в строевых частях. А отдельные лица злоупотребляли служебным положением, их нужно было привлекать к уголовной ответственности. А. А. Жданов после краткого ему доклада выразил сожаление, что сами недоглядели, и дал задание соответствующим органам навести должный порядок. А затем позвонил А. С. Щербакову:

— У меня находятся ваши товарищи. Они проделали большую и полезную работу. Благодарю вас за помощь. Мы сделаем необходимые выводы…

В Москву мы возвращались также ночью и также на транспортном самолете. По дороге на аэродром я думал, что, как только доберусь до самолета, сразу же усну от усталости — работали в командировке мы напряженно. Однако в воздухе началась такая сильная болтанка, что приходилось все время держаться за поручни. Какой уж тут сон! Под мерный гул моторов мы разговорились, делясь впечатлениями прошедших дней. Иван Митрофанович Науменко курировал политорганы фронта и в городе на Неве бывал нередко. Приходилось ему встречаться и с А. А. Ждановым.

— И вот что интересно, — говорил Науменко, — люди надолго запоминают беседы со Ждановым. Его манера говорить просто и мягко, «не давить служебным положением», вызывает большое уважение и привлекает собеседников…

В том, что Андрей Александрович оставлял глубокий след в памяти многих коммунистов, я убеждался еще не раз. Сошлюсь на один пример.

Как-то уже после войны в беседе с генерал-лейтенантом Александром Емельяновичем Хмелем, проживающим в Москве, зашел разговор о политуправлении Ленинградского фронта, где он был начальником организационно-инструкторского отдела. В дни войны ему довелось не раз встречаться с А. А. Ждановым. С какой-то особой теплотой и сердечностью А. Е. Хмель рассказывал: «Впервые меня вызвали к товарищу Жданову в сентябре 1941 года. Тогда Военному совету фронта понадобилось проверить достоверность информации об обороне частей, находившихся на пулковском направлении. Мне и еще одному политработнику Андрей Александрович поставил задачу: лично побывать на передовой и установить, как и где бойцы закопались в землю, все точно отметить на карте и доложить. Это задание мы рассматривали как проявление большого доверия… Андрей Александрович умел располагать к себе людей, хотя был строг, требователен и спуску никому не давал. Но делал это так, что самолюбия не задевал и не унижал человеческого достоинства. Любой командир или политработник после такой „выволочки“ не только руки не опускал, а стремился быстро поправить дело и работать как можно лучше.

Известно, что войска Ленинградского фронта длительное время находились в обороне, но бои местного значения велись нередко. А к той или иной удаче А. А. Жданов привлекал внимание командиров и политработников. Он настойчиво рекомендовал детально изучать боевой опыт, учить на этом опыте войска.

На всю жизнь запомнилась встреча с Андреем Александровичем, когда он объявил о назначении меня членом Военного совета 67-й армии. Эта армия формировалась на базе Невской оперативной группы и предназначалась для прорыва блокады Ленинграда. Говоря о подготовке к наступлению, о повышении активности партийных организаций, А. А. Жданов говорил: „Надо добиться, чтобы коммунисты отвечали не только за личную передовую роль в наступлении, но и за боевую активность рядом находящихся бойцов. Лишь при этом условии они станут настоящими вожаками и обеспечат выполнение задачи“. А когда за боевые успехи наша 70-я стрелковая дивизия была преобразована в 45-ю гвардейскую, Андрей Александрович Жданов вручил соединению гвардейское Знамя. Он призвал воинов с напряжением всех сил готовиться к новым боям, чтобы полностью снять фашистскую блокаду Ленинграда».

…На Центральном аэродроме мы приземлились на рассвете. Из-за встречного ветра полет продолжался дольше обычного почти на час. Вечером я доложил начальнику Главного политуправления о результатах поездки в Ленинград. Он заметил:

— Вот видите, как всякая шваль умеет использовать трудности в своих корыстных интересах. Партийный орган должен быть всегда предельно чутким к сигналам.

К этому времени для А. С. Щербакова был подготовлен новый кабинет в здании Московского городского комитета партии на Старой площади, который стал его основным рабочим местом до конца войны.

Кабинет был просторный, обставленный строго, без каких-либо излишеств. При входе слева у окна стоял рабочий стол с небольшим приставным столиком, по обеим сторонам которого располагались полумягкие тяжелые стулья с высокими спинками. Справа от рабочего кресла стоял столик для телефонов, на который Александр Сергеевич иногда ставил стакан чаю и клал бутерброд. На противоположной стороне от постоянного рабочего места длинный полированный стол для совещаний, вокруг него такие же полумягкие стулья с высокими спинками. На стенах портреты основоположников научного социализма в простых полированных рамах. За спиной Александра Сергеевича висела большая географическая карта Европы и Ближнего Востока, которую подготовили для него в Генеральном штабе.

На рабочем столе А. С. Щербакова никогда не было никаких бумаг или книг — только аппарат для связи с Кремлем, телефонный справочник и простой письменный прибор с деревянным стаканчиком для ручек и карандашей.

Войдя в кабинет, я заметил, что во внешности Александра Сергеевича произошли какие-то перемены, но в первые секунды не догадался, в чем дело. А пройдя несколько шагов, понял, что на плечах его генеральские погоны, которые мне еще не приходилось видеть. 6 декабря 1942 года Совет Народных Комиссаров присвоил ему воинское звание «генерал-лейтенант». Тогда на петлицах в углах отложного воротника кителя у него появились по три золотистые звездочки. Прошло немногим более месяца, и вот на плечах погоны.

Конечно, я не ожидал увидеть начальника с новыми знаками различия так скоро: ведь только утром газеты опубликовали приказ Наркома обороны о введении в Красной Армии погон для личного состава. Погоны, как говорится, шли ему. И мне показалось, что изменилась не только внешность в целом, но и черты лица. Оно стало как будто строже. Подавая руку для приветствия, Александр Сергеевич улыбнулся. От имени коллектива управления кадров я поздравил его и пожелал доброго здоровья. Он поблагодарил и, продолжая улыбаться, заметил:

— Погоны есть, на погонах тоже есть, было бы тут, — и указательным пальцем коснулся лба.

Я не нашелся что ответить и промолчал, хорошо зная, что похвал в свой адрес А. С. Щербаков не терпел. Погасив улыбку, он продолжал:

— Решение ЦК партии и ГКО о введении погон — акт большого политического и нравственного значения, призванный повысить ответственность каждого воина за защиту нашего Отечества. Из глубины веков берет начало эта добрая традиция. Не щадя живота своего, русские солдаты и офицеры сражались за свою Родину в мундирах с погонами на плечах. Эту традицию мы поддерживаем, но на новой — классовой основе. Наш офицер — выходец из народа и служит трудовому народу…

Александр Сергеевич прошелся вдоль стола для совещаний и говорил, как бы размышляя вслух:

— Вручение погон рядовому, сержантскому и офицерскому составу надо превратить в событие, подчеркиваю, именно в событие, в жизни каждого, сделать его запоминающимся навсегда.

Нужно заметить, что Главное управление Тыла Красной Армии заранее подготовилось к выполнению приказа и уже 7 января обеспечило командно-политический состав Наркомата погонами, организовало их отправку на фронты и в округа. На следующий день все работники ГлавПУ РККА ходили с погонами на плечах. Непривычно и странно как-то было всем. Некоторые чувствовали себя неудобно и даже стеснялись. И понять их в какой-то мере можно было: еще не так давно понятия «погоны», «офицер-золотопогонник» являлись олицетворением представителей класса угнетателей. Но вскоре ощущение неловкости прошло. Внешний вид командиров и политработников с новыми знаками различия производил хорошее впечатление. Люди стали более подтянутыми, дисциплинированными, казались более возмужалыми.

Как докладывали товарищи, возвратившиеся из войск, введение погон положительно повлияло прежде всего на дисциплину и организованность. Заметно, говорили они, повысились исполнительность, четкость, возросла ответственность в поведении и делах всех категорий военнослужащих.

Хорошо помню день, когда меня пригласил Александр Сергеевич по каким-то текущим вопросам. Я увидел его ходившим по кабинету. Он круто повернулся ко мне, поднял руку со сжатым кулаком и торжественно сказал:

— Слышали?

Я как-то растерялся и наконец в недоумении спросил:

— О чем, Александр Сергеевич?

— Прорвана блокада Ленинграда! П-р-о-р-в-а-н-а! Наконец-то сможем досыта накормить ленинградцев. Надо их поздравить, улыбаясь, говорил Александр Сергеевич и с каким-то смущением прочитал на память отрывок из поэмы Джамбула Джабаева:

Это радостное сообщение пришло 18 января 1943 года. Положение ленинградцев улучшилось. Однако продолжали еще сыпаться на их головы сотни вражеских бомб и снарядов. Полностью блокада Ленинграда, как известно, была снята лишь через год.

В двадцатых числах января 1943 года А. С. Щербаков решил послать группу работников ГлавПУ на Брянский фронт. По общей обстановке на Верхнем Дону, где уже вели наступление войска Воронежского фронта, не трудно было догадаться, что фронт для проверки был выбран не случайно.

Инструктируя группу, Александр Сергеевич напомнил требование Наркома обороны о том, чтобы в войсках все настойчивее осваивали опыт наступательных боевых действий.

— Проверьте, — говорил он, — какую работу проводят Военный совет и политуправление фронта по организации изучения «Боевого устава пехоты Красной Армии», других документов, обобщающих опыт войны, особенно сталинградцев. Обратите внимание и на то, как политработники осваивают этот опыт. Кстати, выясните, обмениваются ли политорганы фронтовыми и армейскими газетами.

Начальник Главного политического управления высказал немало советов, как организовать работу в войсках, напомнил, что нам необходимо большую часть времени находиться в частях первого эшелона.

Казалось бы, задача понятна, и стоило ли руководителю затрачивать время на развернутый инструктаж? Стоило! Детальная постановка задачи повышала ответственность работников ГлавПУ, нацеливала нас на глубокое проникновение в жизнь войск.

И вот мы на КП фронта. Я доложил о цели приезда командующему войсками фронта генерал-полковнику М. А. Рейтеру и члену Военного совета генерал-лейтенанту И. З. Сусайкову. С начальником политуправления генерал-майором А. П. Пигурновым мы все спланировали, распределили силы, с тем чтобы на следующий день разъехаться по соединениям.

Поздним вечером я засиделся за стаканом чая у Ивана Захаровича Сусайкова. Мы служили вместе еще в Орловском военном округе и, как говорится, были старыми знакомыми. Я его глубоко уважал за добросовестность в делах, партийную принципиальность и прямоту в суждениях, за личное мужество. Время, казалось, мало изменило его внешность: среднего роста, кряжистый, с сильными и крупными руками молотобойца (в молодости он работал кузнецом), с медлительной походкой, Иван Захарович производил впечатление сурового человека, хотя по натуре был чутким и добрым. А медлительность в движениях у него появилась уже во время войны. Ее он встретил, будучи начальником Борисоглебского автотракторного училища, и вместе с курсантами под Минском принял неравный бой, в котором получил тяжелое ранение позвоночника.

Врачи хотели списать фронтовика вчистую по инвалидности, но Иван Захарович добился возвращения в строй. Забегая вперед, скажу, что с корсетом на торсе, нередко превозмогая резкую боль, генерал не делал себе скидок и честно прошел по дорогам войны. Он закончил ее заместителем председателя Советской контрольной комиссии в Румынии.

Мы недолго вспоминали о былом и сослуживцах, разговор сам собой перешел к делам насущным. Иван Захарович почти не говорил о себе, а старался отметить старания и заслуги других, хотя по скупому рассказу было видно, что он много помогает политорганам, часто бывает в армиях и дивизиях, хорошо знает руководящий состав.

И. З. Сусайков убедительно говорил о возросшем ратном мастерстве штабов и командиров, высоком моральном духе личного состава и закончил мысль словами:

— Теперь нам любые задачи по плечу.

Его оценки офицеров и генералов были немногословны, но отражали сущность их отношения к должностным обязанностям, характерные черты и способности. Иван Захарович, например, так отозвался об А. П. Пигурнове:

— Требовательный и заботливый, не принимает решений сгоряча. Справедлив, не терпит напраслины, всегда разберется с человеком, болезненно переживает упущения в работе политорганов и винит себя в первую очередь. На передовой бывает чаще, чем в политуправлении. Не допускает грубости и бестактности к подчиненным. Выражением его крайнего недовольства является фраза: «Ну что же вы мокрокурье-то разводите…»

Мне не раз приходилось встречаться с А. П. Пигурновым и в Москве, и на фронте. Про себя я отметил, что мое мнение совпадает с отзывом члена Военного совета. Замечу, что Афанасия Петровича знал А. С. Щербаков и высоко ценил за самобытный ум, принципиальность, умение по-деловому решать вопросы.

А. П. Пигурнову не пришлось учиться в высшей школе, но он много читал, постоянно занимался самообразованием и был человеком эрудированным. Знал классическую русскую и советскую литературу, произведения многих зарубежных писателей. Мне запомнились его мечта о том времени, когда будем восстанавливать после войны разрушенное хозяйство, его философские рассуждения.

— Жизнь — ведь это безостановочное движение, как река, как наша родная Волга, — говорил Афанасий Петрович. — Конечно, до коммунизма нам уже не дожить, но вспоминать о нас потомки будут.

Он был прекрасным семьянином и очень хотел, чтобы обе дочери стали полезными обществу людьми. Генерал пережил семейную трагедию. Родители, которых он трогательно любил, не успели эвакуироваться и остались в тылу врага на Брянщине. Беспокоясь за их судьбу, Афанасий Петрович просил ГлавПУ попытаться выяснить через партизан, живы ли и где находятся мать и отец. Удалось установить, что они в партизанском отряде, и договориться вывезти их в ближайшее время на попутном самолете. Какая для него была радость! И надо же так случиться, что самолет, пролетев уже линию фронта, при посадке потерпел аварию. Афанасий Петрович приезжал похоронить родителей. И все это случилось незадолго до приезда нашей группы на Брянский фронт.

Морозным утром мы выехали в войска. Поля и перелески были покрыты глубоким снегом. Его было так много, что на поворотах расчищенной дороги виднелись лишь кабины идущих впереди машин. Инспектора и лекторы нашей группы не засиживались в политотделах дивизий. В окопах переднего края они много беседовали с бойцами и командирами, парторгами и комсоргами рот. Мы убедились, что политическая работа ведется целеустремленно и тесно связана с задачами частей и подразделений. Воины знали об успешном наступлении соседнего Воронежского фронта, о ходе ликвидации котла под Сталинградом, гордились ростом мощи Красной Армии. По улыбкам, бодрым ответам и шуткам, по всему поведению было видно, что у них боевое настроение и они горят желанием скорее перейти в наступление. В беседах бойцы чаще всего задавали один вопрос: «Когда же наступит наш черед?»

Жизнь нередко вносит коррективы в планы. Случилось так, что и нашей группе пришлось осуществлять задуманное в сложной обстановке. Дело в том, что по директиве Ставки командование начало срочно готовить войска к наступательной операции, которая вошла в историю под названием Воронежско-Касторненской. В ней участвовали силы Воронежского и левого крыла Брянского фронтов. Главный удар с севера наносила 13-я армия, поддержанная летчиками 15-й воздушной армии, в общем направлении на Касторное с задачей на первом этапе замкнуть кольцо окружения совместно с войсками 40-й армии Воронежского фронта, наступавшими на Касторное с юга.

Оперативная обстановка складывалась так, что на подготовку к операции Брянскому фронту отводилось всего четверо суток. Этот невероятно малый срок явился серьезным испытанием, особенно для офицеров штабов и органов тыла. Мы видели, с каким огромным напряжением решались задачи внутрифронтовой перегруппировки сил в условиях ограниченной дорожной сети и суровой снежной зимы. А все это обусловило оперативность и гибкость партийно-политической работы. Офицеры нашей группы получили указание оставаться в частях и соединениях, оказывать всемерную помощь командирам и политорганам в мобилизации воинов на решительные действия. При этом особое внимание уделялось расстановке политсостава и коммунистов в соответствии с решаемыми задачами.

Мы с А. П. Пигурновым выехали в 13-ю армию генерала Н. П. Пухова и побывали в двух дивизиях, встретились с коммунистами нескольких батальонов, ознакомились с ротными и батарейными парторганизациями. Там, где это было необходимо, изменили расстановку партийного актива с учетом их боевого опыта и прибывшего необстрелянного пополнения, усилили передовые батальоны коммунистами и комсомольцами, переведенными из подразделений тыла.

Скромный и вдумчивый член Военного совета 13-й армии генерал-майор М. А. Козлов спокойно, без спешки и нервозности, отдавал указания. Следует заметить, что он всю войну прошел с этой армией и много сил приложил к тому, чтобы она успешно воевала. Вот и теперь, готовясь к операции, Военный совет и политотдел армии, возглавляемый полковником Н. Ф. Вороновым, проделали огромную организационную и политическую работу. Личный состав находился в хорошем боевом настроении, кадры расставлены, резервы подготовлены, боеприпасы, горючее и продовольствие подвезены.

Как и было предусмотрено планом, 26 января 13-я армия перешла в наступление и продвинулась на 6–7 километров. Но какие это были километры! Противник упорно сопротивлялся, наши бойцы выбивались из сил в глубоком снегу, а сильный мороз и метель перехватывали дыхание. Коммунисты и комсомольцы личным примером увлекали воинов на подвиг. Продвигаясь в первых рядах атакующих, многие из них гибли на поле боя, выбывали из строя раненными. Между тем резерв политсостава был небольшим. Генерал А. П. Пигурнов подготовил на имя А. С. Щербакова телеграмму с просьбой пополнить резерв политработниками разных категорий. Поставив подпись, он попросил подписаться и меня.

28 января танковые части 40-й и 13-й армий ворвались на окраины Касторного, а за ними подошли стрелковые соединения. До девяти вражеских дивизий оказались в кольце. Развивая успех, частью сил 13-я и 40-я армии начали создавать внешний фронт окружения и продвигаться на запад, к рубежу рек Тим и Оскол. В ходе операции наши войска продвинулись до 120 километров…

В начале февраля мы вернулись в Москву. Доклад об итогах командировки Александр Сергеевич, как мне показалось, выслушал с интересом. Он задавал вопросы об особенностях партполитработы и в короткий подготовительный период, и в ходе операции, расспрашивал подробности об организации питания воинов во время наступления, о фактах, подтверждающих возросшее влияние идейно-воспитательной работы в войсках. А по поводу телеграммы заметил:

— Надо беречь людей. Это непорядок, когда в первые же дни операции политуправление фронта просит пополнить резерв. Вы тоже на поводу у него оказались…

Просьбу он тогда выполнил, но направил на Брянский фронт не 100, как запрашивалось, а 80 офицеров-политработников.

Зимой 1942/43 года советские войска освободили значительную часть Северного Кавказа, разгромили гитлеровцев на Верхнем Дону, прорвали блокаду Ленинграда. Оборона врага была прорвана на 1200-километровом фронте, и Красная Армия продвинулась на запад от Сталинграда и Кавказа до 500 километров.

Мир восхищался успехами наших войск. В своем послании И. В. Сталину президент США Ф. Рузвельт писал, что подобных достижений армия может добиться «прежде всего решимостью победить противника, невзирая на собственные жертвы». И даже фашистский трубадур Геббельс вынужден был открыто признать необычайную силу советского солдата.

В марте А. С. Щербаков предложил начальникам управлений и отделов тщательно проанализировать партийно-политическую работу в наступательных операциях.

— У нас теперь богатейший опыт организационной и идейно-воспитательной работы, — говорил он. — Практическая ценность его безмерна, если, конечно, мы сумеем его правильно обобщить и сделать объективные выводы. Именно объективные — без самообольщения, без «ура», а критически, с выявлением своих слабых сторон.

Итоги решено было подвести и обсудить в каждом управлении и отделе, а по возможности, и на общем собрании. Начальник Главного политуправления поручил И. В. Шикину, В. В. Золотухину и мне связаться с членами военных советов, начальниками политуправлений фронтов и предложить им провести работу по обобщению опыта в этом же духе.

— Особенно предупредите их о том, — говорил Александр Сергеевич, — чтобы итоги рассматривались с позиций партийной неудовлетворенности… — И он решительно сжал левую руку в кулак, как бы подчеркивая твердость своих намерений.

Все мы немедля приступили к выполнению поставленной задачи. Активную помощь нам оказывала партийная организация Главного политуправления. Надо отметить, что никаких запросов в войска не делалось, чтобы не плодить лишних бумаг. Тем более что наши офицеры сами бывали на различных фронтах и имели возможность обобщить опыт в нужном аспекте.

К установленному сроку все докладчики подготовились к собранию аппарата ГлавПУ. Однако оно не состоялось. Александр Сергеевич не смог выбрать времени, хотя с каждым начальником управления он обстоятельно беседовал, знакомясь с их анализом дел и выводами. (Кстати, за три года это был единственный случай, когда А. С. Щербаков не выполнил того, что намечал сделать.)

Ясно, что подготовка к собранию не являлась самоцелью. Опыт партийно-политической работы в наступлении, проанализированный и обобщенный в управлениях и отделах, мы широко затем использовали при выездах в войска, в выступлениях на совещаниях и семинарах политработников. Кроме того, наши товарищи опубликовали статьи в газете «Красная звезда», журнале «Агитатор и пропагандист Красной Армии», в сборнике «Партийно-политическая работа».

Все это помогло не только оценить положительные стороны организационной и идеологической, воспитательной деятельности политорганов, но и увидеть характерные недостатки. И один из них — слабые военные знания политических кадров в звене рота — полк. Понятно, что в ходе войны политработники получили солидный практический боевой опыт. Однако в действующей армии были десятки тысяч прекрасных, политически образованных политработников-коммунистов, которые не имели возможности пройти хотя бы кратковременную военную подготовку. К тому же оружие и боевая техника, военное искусство быстро развивались и совершенствовались, появились новые уставы, написанные с учетом опыта войны. Возникла объективная необходимость организации военной учебы политработников, особенно в низовом звене.

— Без знаний боевой техники и оружия, их тактико-технических возможностей, без изучения оружия врага не может быть конкретной политической работы с личным составом, — неоднократно говорил А. С. Щербаков. — Чтобы с пользой побеседовать с бойцами перед выполнением боевой задачи, надо знать уставы, уметь владеть оружием, которым они будут пользоваться в бою. Иначе были бы общие разговоры.

Помнится, при обсуждении на Совете военно-политической пропаганды доклада начальника политуправления Карельского фронта А. Г. Румянцева о состоянии партийно-политической работы в войсках Александр Сергеевич задал много вопросов. Для докладчика эти вопросы оказались неожиданными. Они касались изучения боевой техники и оружия финской армии и были поставлены конкретно, когда общие ответы невозможны. А. С. Щербаков спрашивал о марках финских танков, автоматического оружия, о средствах ПВО противника и т. д. При этом он просил сопоставлять тактико-технические характеристики вражеского оружия с данными о вооружении и технике нашей армии. Он прямо спрашивал А. Г. Румянцева: «Скажите, чем лучше финского наш станковый пулемет, какая у него скорострельность?» Конечно, это не значило, что начальник Главного политуправления ограничивал интерес лишь этой областью. Нет, конечно. Он интересовался разными аспектами партийно-политической работы на Карельском фронте. Но к вопросам изучения оружия и техники хотел привлечь внимание политорганов, считая это дело не менее важным.

Особое значение он придавал изучению уставов Красной Армии.

— Устав, — говорил Александр Сергеевич, — это концентрированное изложение армейского опыта, законов военной науки. В нем каждое слово выстрадано кровью и потом. Нельзя воевать по-новому, нельзя бить врага по законам военной науки, если не изучать современные уставы. И если люди хотят научиться командовать по-настоящему, водить войска по-современному, то надо начинать с изучения уставов.

Когда вышел в свет новый «Боевой устав пехоты Красной Армии», он предложил начальникам политуправлений совместно со штабами фронтов составить план изучения этого документа с личным составом частей и соединений, а также разработать тематику лекций для бойцов и командиров. И держал ход изучения устава под неослабным контролем.

Начальник Главного политуправления РККА стремился придать военной учебе политработников наиболее продуманный, целеустремленный характер. Мы знали, что он и сам стремится быть постоянно в курсе всего того нового, что появлялось в военной теории и практике. В военном отношении Александр Сергеевич являлся хорошо подготовленным человеком. Как уже говорилось, он был членом Военного совета Московского военного округа и знал структуру войск, их вооружение. Он изучал новое стрелковое и артиллерийское оружие, современные самолеты и танки. Постоянно интересовался оружием и техникой немецко-фашистской армии. Мне приходилось быть свидетелем, как некоторые специалисты не очень уютно себя чувствовали в беседах с А. С. Щербаковым на эту тему.

От нас начальник ГлавПУ требовал непрерывно расширять круг военных знаний, напоминая всякий раз ленинский завет учиться военному делу настоящим образом. Случалось, когда он при встрече спрашивал, например, какой радиус полета у «мессершмитта» или какое у него вооружение.

Подготовка и переподготовка политсостава проводилась всю войну. В учебных планах курсов основное время отводилось изучению опыта войны. Это видно на примере трехмесячных курсов старшего политсостава при Военной академии имени М. В. Фрунзе. Так, планом тактической подготовки здесь предусматривались лекции по основам современного боя и практические занятия по основным видам боевых действий войск в масштабе роты, батальона, полка и дивизии.

Однако переподготовку на курсах могла пройти лишь незначительная часть политсостава. Нужно было как-то охватить военной учебой всех политработников, чем-то стимулировать их стремление к расширению военных знаний.

Эта идея возникла не на пустом месте. Еще в мае 1942 года приказом Народного комиссара обороны военные советы фронтов армий и округов обязывались усилить внимание к военной подготовке кадров политработников. Однако ни летом, ни осенью не удалось до конца преодолеть крупные недостатки в этой области. Между тем в ряды политработников вливалось много коммунистов, призванных из народного хозяйства. В самой же организации учебы наблюдались разнобой, кустарщина, немало в ней оказалось наносного, лишнего. Некоторые командиры и штабы устранялись от этого важного дела, ошибочно полагая, что оно их не касается, что им должны заниматься лишь политорганы.

Проверки в войсках показали также, что без достаточных военных знаний политработник не может помочь командиру в организации боя или заменить его в крайне необходимом случае, слабо воспитывает у бойцов любовь к оружию, уверенность в его силе.

Познакомившись с анализом и выводами по результатам этих проверок, А. С. Щербаков выразил крайнее недовольство и с огорчением заметил:

— Плохо мы умеем контролировать, плохо…

Он был явно расстроен таким состоянием дела, но проект директивы по улучшению военной подготовки рассматривать не стал. Александр Сергеевич сказал, что надо готовить заседание Совета военно-политической пропаганды, и сам продиктовал его повестку: «О повышении военных знаний и изучении опыта Отечественной войны политическим составом Красной Армии».

На заседании Совета, которое состоялось 16 февраля 1943 года, было признано необходимым организовать плановые и систематические занятия с политсоставом, четко определив минимум военных знаний для различных категорий политработников, а для контроля ввести обязательные зачеты.

Мы разработали проект специального приказа по организации военной учебы политработников в действующей армии и в тылу. Устанавливались сроки изучения намеченных программ, порядок принятия зачетов. К составлению программ по стрелковому и артиллерийскому оружию, применению танков и авиации, инженерно-саперному делу и боевому уставу пехоты привлекались опытные специалисты соответствующих управлений Наркомата обороны.

Обязательный минимум военных знаний для политработников предусматривался в объеме сокращенной программы подготовки командиров рот и батальонов в филиалах курсов «Выстрел», а для политработников, проходящих службу в танковых и артиллерийских частях, — в объеме программ соответствующих курсов командиров танковых батальонов и артиллерийских дивизионов. После прохождения курса обучения все обучающиеся сдавали в обязательном порядке зачеты: в действующей армии — к 1 ноября, а во внутренних округах и недействующих фронтах — к 1 сентября 1943 года. От зачетов освобождались политработники, окончившие военно-политическую и другие академии, военные училища, а также заместители командиров дивизий по политчасти. Вместо этого они были обязаны сдавать зачет до 1 июля 1943 года по обеим частям Боевого устава пехоты (БУП-42).

О том, какое значение придавалось тогда этим мероприятиям, свидетельствует специальный пункт приказа, гласивший, что результаты проверки военных знаний политработников должны заноситься в их личные дела. Кстати сказать, это вошло затем в практику, которая существует и ныне.

Однажды, докладывая о ходе подготовки проекта приказа и программ, я посчитал нужным сообщить Александру Сергеевичу:

— Находятся люди, которые сомневаются в наших мероприятиях по военной учебе.

— Не может быть! Почему сомневаются?

— Дескать, на фронте воевать, а не за партой сидеть надо.

А. С. Щербаков резко осудил такие настроения. Он подчеркнул, что учиться надо всегда и везде, тем более на фронте, чтобы меньшей кровью уничтожить врага. И добавил:

— Ну надо же додуматься — сидеть за партой! Серьезному делу вешают школярский ярлычок. Нет, мы не будем повторять прошлых ошибок и, возлагая общее руководство и ответственность на военные советы, организацию учебы политсостава поручим командирам и штабам соответствующих частей, соединений и учреждений. Они смогут найти и выделить для проведения занятий грамотных в профессиональном отношении, с боевым опытом офицеров.

В это время у меня сломался карандаш, которым я делал пометки в рабочей тетради. Александр Сергеевич подал мне другой и продолжал:

— И вот еще что надобно предусмотреть: при прочих равных качествах политработников в первую очередь высокие военные знания, успешная сдача зачетов должны служить основанием для их продвижения по службе. Думается, что такой подход явится хорошим стимулом для офицеров…

Приказ готовился со всей тщательностью. Прежде чем подписать его, А. С. Щербаков дважды спрашивал, с кем из командующих и членов военных советов, с какими политработниками из действующей армии мы советовались. Зная его правило — перед тем как принять какое-либо важное решение, познакомиться с мнением по данному вопросу возможно большего круга компетентных людей, мы приложили к проекту приказа список лиц, так или иначе участвовавших в его разработке. Александр Сергеевич выразил удовлетворение проделанной работой и 29 марта 1943 года подписал, как заместитель Народного комиссара обороны, приказ «Об установлении обязательного минимума военных знаний для политических работников Красной Армии».

В ГлавПУ выделили специальную группу инспекторов для осуществления контроля за выполнением этого приказа во главе со старшим инспектором полковником А. А. Ивановым. Группа в течение семи месяцев систематически проверяла ход выполнения приказа, обращая особое внимание на твердые знания и умение политработников применять на практике положения уставов и наставлений по боевой деятельности соответствующих родов войск. В статьях, опубликованных в военной печати, работники Главного политуправления распространяли положительный опыт, а также критиковали недостатки и слабую организацию этого важного дела в некоторых соединениях.

От слов сразу же перешли к делу. Помнится, мы подобрали на вакантную должность начальника политуправления фронта достойную, на мой взгляд, кандидатуру: кадровый политработник с большим опытом организационно-партийной работы, с академическим образованием. Во время беседы Александр Сергеевич остался доволен его политическим кругозором и общей культурой, но, убедившись, что генерал слабо знает вооружение наших войск, а еще слабее оружие противника, кандидатуру отклонил. Я преднамеренно не называю фамилию генерала, тем более что он ликвидировал пробелы в военных знаниях и вскоре был назначен начальником политотдела армии.

Тогда же я убедился еще раз и в том, что начальник ГлавПУ умеет твердо и последовательно добиваться выполнения принятых решений. Сказав о недопустимости повторения ошибок прошлого, он внимательно следил за ходом учебы политсостава. Я был свидетелем разговоров по телефону с членами военных советов фронтов и округов, в которых он подробно расспрашивал их об организации занятий в зависимости от боевых условий, интересовался, знакомятся ли они лично с постановкой дела в полках и дивизиях.

Следует отметить, что военные советы развернули в войсках большую организаторскую работу по выполнению требований приказа. Во всех фронтах и округах были составлены списки тех, кому надлежало повышать военные знания, созданы учебные группы и выделены офицеры, отвечающие за организацию занятий. Штабы составили расчет времени (как правило, 6 часов в неделю) и расписания, подобрали квалифицированных преподавателей. Политорганы организовали необходимую помощь политработникам в освоении программ, обеспечили их уставами, наставлениями и другой литературой.

Политработники получили возможность и необходимые условия для серьезной учебы не только в тылу, но и в действующей армии. Особенно полно использовалось для этого время, когда части и соединения находились в обороне, в резерве, на переформированиях. В зависимости от условий организовывались самостоятельные занятия, в том числе и групповые, показательные занятия на местности в составе подразделений и частей, проводились поучительные разборы боевых операций, учебные сборы продолжительностью до 15 дней, стажировки в специальных родах войск.

Помнится, с каким удовольствием читал А. С. Щербаков докладную записку инспекторов ГлавПУ о проверке организации занятий с кадрами политсостава на 1-м Прибалтийском фронте. Здесь учебные группы были созданы во всех дивизиях и бригадах. В полках занимались заместители командиров по политической части батальонов, парторги, комсорги полков и батальонов; при политотделах соединений — заместители командиров по политической части полков, отдельных батальонов и работники политотделов дивизий; при политотделах армий — начальники политотделов соединений и политработники армейского аппарата…

Занятия проводились в обстановке, максимально приближенной к реальной. Например, тактические задачи решались обязательно на местности, причем там, где ранее части и соединения вели наступательные бои; политработники батальонов, полков и дивизий огневую подготовку проходили в основном на передовых позициях, ведя огонь по заранее засеченным огневым точкам противника. На занятиях производился разбор боевых действий частей и соединений, в которых участвовали обучающиеся.

— Молодцы, ну просто молодцы! — сказал Александр Сергеевич, дочитав докладную. — Вот видите, любую задачу можно решить. Главное — организовать дело и осуществить контроль.

В сентябре — октябре, как это и предусматривалось приказом, в войсках состоялся прием зачетов специально созданными комиссиями. Итоги этой, прямо скажем, большой работы были подведены в приказе, подписанном А. С. Щербаковым 11 декабря 1943 года. В приказе отмечалось, что повышение военной грамотности политсостава способствовало улучшению всей политико-воспитательной работы с рядовым, сержантским и офицерским составом Красной Армии, что 70 процентов политработников получили отличные и хорошие оценки за знание Боевого устава пехоты и материальной части своих родов войск.

Итак, этот приказ сыграл огромную роль в профессиональном совершенствовании политработников как специалистов военного дела. Да и не только их. На одном из совещаний в Главном политуправлении А. А. Жданов говорил, что по программам, предназначенным для политработников, на Ленфронте учились и другие категории офицеров.

Острой проблемой для нас была и военная подготовка кандидатов на выдвижение членами военных советов и начальниками политотделов армий. Рассмотрев возможности, мы пришли к выводу, что их подготовку лучше всего организовать при курсах «Выстрел». Александр Сергеевич согласился с этим предложением. На каждом фронте, кроме Карельского и Ленинградского, было отобрано на курсы по четыре политработника, работавших до этого комиссарами, а затем начальниками политотделов дивизий и корпусов. Теперь они освобождались с прежних должностей и зачислялись в резерв Главного политического управления.

Учеба на курсах началась в феврале 1943 года. Среди слушателей первого набора были М. Я. Беликов, П. И. Доронин, Г. С. Емельяненко, В. Д. Шабанов, В. М. Оленин… Все они, как правило, окончили Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, находились в действующей армии с начала войны.

Теперь они занимались на курсах напряженно, по 10–12 часов в день, осваивали новую боевую технику, изучали современную тактику и оперативное искусство. Для слушателей был прочитан цикл лекций по международным отношениям, об интернациональных задачах Красной Армии, об особенностях предстоящей политической работы в войсках за рубежами Родины.

Нас радовало, что группа руководящих политработников получит на курсах определенную военную и политическую подготовку с учетом опыта войны. Вместе с тем перед нами встала и более сложная задача: организовать переподготовку сотен начальников политотделов.

Выступая на совещании в Главном политуправлении, А. С. Щербаков высказал беспокойство по поводу того, что уровень политической подготовки начальников политорганов отстает от их служебного роста. Тогда же он поручил И. В. Шикину и мне внести предложения, как поправить положение.

Да, в ходе боевых действий выдвижение политработников действительно проходило быстро. Начальники политотделов приобрели большой боевой опыт, что было очень важно. Но уровень их политических знаний, к сожалению, не соответствовал новым высоким постам. К концу 1943 года почти половина начальников политорганов бригад и дивизий не имела высшего военно-политического образования. Такое положение вызывало тревогу.

Переподготовка на кратковременных курсах проблемы решить не могла, да и невозможно было пропустить через них такое количество людей. Надо было найти какие-то другие пути, пробудить у политработников интерес к самостоятельной учебе. Думали: может быть, письменные задания давать? Но ведь выполнение их надо проверять, а для этого нужно немалое число консультантов. В итоге мы пришли к выводу об организации заочного военно-политического образования. Вскоре нам стало известно, что аппарат ЦК ВКП(б) также ведет подготовку к организации заочной партийной школы. Конечно, условия в действующей армии другие, они внесут поправки, но этот путь нам представлялся перспективным. Так родилось предложение о создании Высшей заочной военно-политической школы с трехгодичным сроком обучения. Начальник ГлавПУ это предложение принял, а ЦК ВКП(б) утвердил.

Была проделана, без преувеличения, огромная работа, и с начала 1944 года Высшая заочная военно-политическая школа начала функционировать. Начальники политорганов, не имевшие высшего образования, получили возможность учиться. Политработникам тыловых органов и частей, выводимых на переформирование, разрешалось выезжать в ближайшие консультационные пункты, созданные в тринадцати городах страны. Решение о возможности поездки того или иного политработника на очные сборы принимали военные советы фронтов и округов.

Высшая заочная военно-политическая школа действовала и после войны, она, на мой взгляд, себя оправдала.

Командные и политические кадры Александр Сергеевич высоко ценил. Он называл их золотым фондом партии и советского государства, заботился о бережном отношении к ним. В период мощного наступления наших войск А. С. Щербаков особенно много времени уделял обеспечению действующей армии кадрами политсостава. Он требовал самого вдумчивого подхода к подбору и расстановке кадров политсостава на фронтах и в армиях.

По своему опыту знаю, что это трудное дело. Казалось бы, два одинаковых работника — и по образованию, и по жизненному опыту, но один из них, назначенный, скажем, начальником политотдела дивизии, окажется на месте, а другой на этом посту встретится с серьезными затруднениями. Тут важно знать характер человека, его организационные навыки, умение общаться с людьми, разговаривать с ними по душам и многое, многое другое. Я уже не говорю о политических, нравственных качествах. Расставить людей так, чтобы получить от них максимальную отдачу, процесс далеко не простой. Сотрудники нашего управления помогали политработникам непосредственно в войсках, но этого оказывалось мало. Понятно, что искусству правильно подбирать и расставлять кадры надо учиться и учиться. Однако шла война, и мысль о планомерной учебе работников кадровых органов приходилось откладывать до поры до времени, пока однажды не представился удобный случай поговорить с Александром Сергеевичем.

— Формы учебы существуют разные, — говорил А. С. Щербаков. — Порой за день-два можно научить людей многому. А учить столь сложному партийному делу кадровиков, конечно, надо…

И он дал согласие на проведение Всеармейского совещания начальников отделов кадров политуправлений фронтов, округов и отдельных армий. Более того, вызвался выступить перед ними. Возвращался я от него окрыленным. Сразу же посоветовался с начальниками отделов, наметили меры, связанные с подготовкой совещания, продумали его организацию, проанализировали практику работы с кадрами.

В справке, составленной для А. С. Щербакова, осветили широкий круг вопросов. Александр Сергеевич справку взял, но выступление построил по-своему. Он лишь частично использовал наши материалы, главным образом факты, и сосредоточил внимание на важнейших проблемах — о партийном принципе подбора и расстановки кадров, о взыскательном и бережном отношении к политработникам.

Совещание состоялось в Москве в апреле 1943 года. Выступая на нем, А. С. Щербаков сказал, что очень много своего рабочего времени, отведенного для работы в Главном политическом управлении, тратит на вопросы подбора и расстановки кадров. И просил присутствующих передать членам военных советов и начальникам политорганов, какое значение он придает этому делу.

— Политработники Красной Армии цементируют ряды бойцов и командиров, оказывают неоценимую помощь командованию в деле разгрома врага. Именно поэтому вы должны высоко ценить оказанное вам доверие — участвовать в подборе и расстановке политсостава, — обращался он к участникам совещания.

Как обычно, выступал он, не читая текста, хотя и имел перед собой краткие тезисы.

— Нелегкая задача распределить материальные ценности, — продолжал Александр Сергеевич, — например, горючее или боеприпасы. Для этого надо иметь определенную квалификацию. А вот правильно, как говорят, по-партийному распределить, расставить работников — это во много раз труднее… Если кадры командиров и политработников в дивизии подобраны хорошо, тщательно, люди на местах — наверняка про такую дивизию можно сказать, что она хорошая, и воевать будет хорошо, и потерь будет нести меньше, и люди будут довольны. Но, представьте, если неудачно назначен командир части да мы не сумеем подобрать достойного политработника — эта часть будет воевать плохо, пусть там будут золотые бойцы. Мы должны всегда помнить, что подготовленные и правильно расставленные кадры — решающая сила армии.

А. С. Щербаков подчеркивал, что необходимо с осторожностью подходить к освобождению, снятию или перемещению на однозначные посты политработников. Он указывал, что некоторые фронтовые руководители недооценивают колоссального вреда текучести политсостава.

— На войне неизбежны боевые потери, — говорил Александр Сергеевич. — Это, так сказать, естественная убыль. От нее не уйдешь. А к тому же, плохо зная людей, мы еще совершаем ошибки в назначении и тем увеличиваем текучесть кадров. Нередко допускаем поспешность в оценке работника по какому-нибудь отдельному, не очень существенному факту. Ведь не единичны у нас были случаи, когда с человеком серьезно разбирались, сохраняли его на месте и даже вскоре выдвигали. Где часто сменяются политработники — там обезличка, порождающая безответственность.

Политработник, — указывал далее А. С. Щербаков, — должен знать как можно больше офицеров и солдат. В этом случае плодотворнее будет его работа. Заместитель командира роты по политчасти обязан знать всех бойцов в лицо, помнить каждого по имени и отчеству, откуда призван, где семья, что она пишет и т. д. Коли этого нет, подразделение — без политического руководства, что недопустимо. Поэтому мы предъявляем высокую требовательность к себе и к политорганам фронтов и армий при расстановке политсостава.

А. С. Щербаков обращал внимание начальников отделов кадров и на то, что многих политработников необоснованно снимают с должности. Однако он отмечал и другое:

— Бывает, человека действительно надо освободить — он не умеет работать. Но в представлении, которое вы присылаете нам, дается такая характеристика, что, глядя на нее, работника следует не только освободить, но и исключить из партии и послать в штрафную роту. Начинаем разбираться. Человек вроде неплохой, проступков не совершал, спиртным не злоупотребляет. У него одна беда — работать не умеет. Ошиблись в выдвижении. Ну так и напишите. Зачем же наговаривать на человека?

Слушая выступление, я поймал себя на мысли, что начальник Главного политуправления как бы делится личным опытом, а не излагает директивные указания. Александр Сергеевич всегда стремился находить положительное в людях, всемерно развивал в них все хорошее, формировал высокие партийные качества. Словом, с его стороны во всем проявлялось бережное и уважительное отношение к человеку. Каждое предложение с мест о снятии или переводе работника он требовал досконально, до мелочей, изучать. Например, если речь шла о начальнике политотдела дивизии, считал нужным поинтересоваться, остается ли на месте командир дивизии и, если остается, как давно он занимает эту должность. «Мы должны быть более гибкими в расстановке людей, мы — партийный орган», — не раз повторял Александр Сергеевич.

Начальник Главного политуправления подверг резкой критике негодную практику политуправления Волховского фронта, использовавшего резерв политработников не по назначению. При проверке выяснилось к тому же, что здесь оказался запущенным учет политсостава. По этому поводу А. С. Щербаков на совещании говорил:

— Политические кадры — драгоценность государства, а мы учета наладить не можем. С нас народ, партия спросят, куда мы девали людей. Что мы ответим? А ответить мы обязаны за каждого человека…

По указанию начальника ГлавПУ мы пересмотрели «Инструкцию по учету политсостава Красной Армии», многие положения которой устарели и не отвечали требованиям военного времени. Новая система учета позволяла в считанные минуты получить справку о любом политработнике. А это крайне важно, особенно при выдвижении, когда возникает необходимость уточнить те или иные данные.

Выступление на совещании А. С. Щербакова обогатило всех нас живым опытом подбора, расстановки и воспитания кадров политработников, способствовало утверждению научного, подлинно партийного принципа в работе кадровых органов. Я уже не говорю о том, что после совещания возросло внимание военных советов и начальников политорганов к воспитанию и обучению политработников. Заметно сократилась их текучесть.

Назначая политработников на новые должности, А. С. Щербаков всегда требовал от аппарата ГлавПУ и политуправлений фронтов, чтобы их тщательно инструктировали и ориентировали в обстановке. Тогда, объяснял он, они минимум времени затратят на новом месте на ознакомление с делами и незамедлительно начнут работать с полной отдачей. И сам он поступал именно так. Состоялось постановление ГКО о назначении генерал-лейтенанта М. В. Рудакова членом Военного совета 1-го Прибалтийского фронта. Вручая мне этот документ, Александр Сергеевич заметил:

— Рудакову будет трудно. Обстановка на фронте ему не известна, руководящие работники Наркомата обороны его не знают, и он никого не знает. Позвонит, к примеру, Хрулеву, а тот будет спрашивать, кто он такой.

— Быть может, стоит побывать ему в Генштабе, управлениях Тыла…

— Вот это хорошо. Поговорите от моего имени с товарищами Штеменко, Новиковым, Яковлевым, Хрулевым, Федоренко. Попросите принять его и сообщить все, что они считают нужным, по 1-му Прибалтийскому фронту.

В течение дня М. В. Рудаков встретился с руководящими работниками Наркомата, которые познакомили его с оперативной обстановкой на фронте, с последними решениями о поставках вооружения и материальном обеспечении, а также высказали претензии к фронту. Поехал Михаил Васильевич к месту работы хорошо ориентированным.

Великолепной была память у Александра Сергеевича. Он, например, помнил по фамилиям почти всех вновь назначенных начальников политотделов дивизий. Бывало, через две-три недели после подписания приказа спросит:

— Какая есть информация об их работе?

Нередко звонил по этому поводу членам военных советов фронтов или начальникам политуправлений. Те плохо себя чувствовали, если не могли сказать ничего конкретного. Словом, Александр Сергеевич приучал руководителей интересоваться работой вновь назначенных политработников. А когда тот же генерал-лейтенант М. В. Рудаков после отъезда из Москвы около месяца не давал о себе знать, А. С. Щербаков поручил мне проверить, как у него идут дела, и выяснить, какая нужна помощь.

На месте я убедился, что М. В. Рудаков активно и уверенно взялся за дело. В разговоре он смущенно сказал:

— Ошибка моя, что в течение почти месяца не докладывал в Главное политуправление. Время пролетело незаметно. Я еще и сейчас нахожусь под впечатлением беседы с Александром Сергеевичем. Для меня это целая школа, как надо работать, разговаривать с людьми, выслушивать их, как расположить их к откровенной беседе. Я не очень-то словоохотлив, да и пришел к руководителю ГлавПУ в довольно скованном состоянии, озабоченный предстоящей беседой. Но с первых минут, казалось, забыл, что нахожусь у такого крупного партийного деятеля. Незаметно разоткровенничался и высказал критические замечания по партполитработе, замечания в адрес членов военных советов армий, вообще по руководству войсками, о чем совсем не имел в виду рассказывать. Потом даже подумал — не наговорил ли чего лишнего.

— Да что вы, — заметил я, — Щербаков великолепно разбирается в людях, понимает их состояние и ценит откровенность.

— Спасибо. Я на это и надеялся. — И Рудаков продолжал разговор: — А как внимательно слушал Александр Сергеевич! Приятно было ему докладывать. Что греха таить, бывает у нас нередко так: задаст начальник вопрос, а ответ слушать совсем не умеет или не хочет. Перебивает, переводит разговор на другую тему, а то и оборвет на полуслове. А после такой беседы, какая была у меня с Александром Сергеевичем, все остается в голове, уходишь воодушевленным…

В комнату вошел командующий 1-м Прибалтийским фронтом И. X. Баграмян и, поздоровавшись, спросил:

— Не помешаю?

— Нет, нет, Иван Христофорович. Я делюсь вот своими впечатлениями о беседе с товарищем Щербаковым, о чем уже рассказывал вам.

— Я встречался с Александром Сергеевичем, — сказал командующий. — Редкой души человек. У него, кажется, в крови такие качества, как забота о людях, заинтересованность в их успехах…

А. С. Щербаков удивительно умело сочетал высокую требовательность с постоянной, без преувеличения сказать, отеческой заботой о людях. Инструкторам, инспекторам, лекторам, агитаторам — всем политработникам вменял в обязанность встречаться с воинами не только на собраниях и беседах, но и по душам разговаривать с ними на переднем крае, в окопах и блиндажах, знать, как их одевают, кормят.

— Грош цена нашей агитации и пропаганде, если боец не накормлен, плохо обут и одет, — говорил он.

Сам начальник ГлавПУ искал возможности общения о бойцами и командирами. Несмотря на огромную загруженность работой, он находил время для посещения подмосковных госпиталей, интересовался обеспечением их медикаментами и продуктами, беседовал с ранеными, вручал им награды Родины, а вернувшись, восхищался тем, что партия сумела воспитать таких людей.

— Вот, — рассказывал нам Александр Сергеевич, — лежит боец с ампутированной ногой. Я его спрашиваю: «Как вы себя чувствуете?» Он отвечает: «Хорошо, товарищ генерал» — и задает вопрос: «У меня много силы, я хочу на фронт, но возьмут ли меня, когда сделают протез?» Разве это не героизм?

Об умении А. С. Щербакова найти подход к человеку мне рассказал Иван Семенович Аношин — ныне генерал-лейтенант в отставке:

— Когда я встретился с начальником Главного политического управления в начале 1943 года, управление нашей формирующейся 43-й армии принимало новые части и соединения. Меня вызвали к Щербакову. На путях-дорогах армейской службы у каждого из нас встречается немало разных начальников. И подсознательно вырабатывается манера поведения, когда приглашают «на ковер»: докладывать лаконично, не сообщать того, чего не спрашивают. Но на этот раз я не заметил, как пропала скованность и появилось желание говорить без обиняков. Заинтересованность и доброжелательность собеседника подкупали. Он слушал внимательно и делал пометки на листе бумаги.

Речь шла о трудностях, которые всегда встречаются при формировании такого организма, как армия. Щербаков подробно расспрашивал о ходе комплектования армии, о материальном обеспечении, о наших нуждах, о политико-моральном состоянии бойцов и офицеров, о составе партийных и комсомольских организаций. В конце беседы он спросил, нет ли у меня просьб. Я решил поставить перед ним один волновавший тогда вопрос. Дело в том, что среди бойцов и младших командиров у нас были крупные специалисты промышленности и сельского хозяйства, кандидаты наук, даже профессора. Правильно ли это? Мне показалось, что Александр Сергеевич изменился в лице. Ответил он не сразу: «Знаем мы это, товарищ Аношин. Время лихое было. Люди независимо от рангов взяли в руки оружие и пошли защищать Родину. Мы не успели надлежащим образом их расставить. Выдвигайте их по службе. Думаю, в ближайшее время удастся частично их отозвать и в народное хозяйство».

И. С. Аношин продолжал:

— А в мае 1943 года А. С. Щербаков снова приехал в армию в сопровождении члена Военного совета Калининского фронта Д. С. Леонова. Поздоровался со мной как со старым знакомым. Александр Сергеевич посетил дивизии первого эшелона, беседовал с командирами и политработниками, очень просто говорил с бойцами, интересовался, что пишут им из дома, как кормят, снабжают ли в достатке, как он выразился, куревом. Прощался со всеми тепло, а меня спросил: «Не хотите ли подучиться военному делу?» Я согласился. Через неделю после его отъезда в армию вдруг доставили музыкальные инструменты. Видимо, кто-то в беседе сказал А. С. Щербакову о нехватке баянов и гармоней. Ни член Военного совета, ни я ничего не знали, а он не забыл о просьбе солдатской. Не забыл Александр Сергеевич и меня направить на краткосрочные курсы…

В Главное политическое управление стали поступать сигналы о том, что после упразднения института военных комиссаров политорганы стали меньше заниматься бытом воинов, в некоторых частях и подразделениях появились нарекания и жалобы, в том числе на питание. Александр Сергеевич отнесся к этим сигналам с большой озабоченностью. И он решил провести внеочередное заседание Совета военно-политической пропаганды по вопросу «О недостатках работы в военно-политических органах по материально-бытовому обслуживанию бойцов Красной Армии». Должен заметить, что на заседания Совета обычно выносились наиболее злободневные, актуальные проблемы партийно-политической работы. Но разве быт, питание, обмундирование бойца, организация его досуга во фронтовых условиях не являются предметом первейшей заботы политорганов? Понятно, что к подготовке заседания Совета по этому вопросу широко привлекались работники управления Тыла, военно-медицинской службы.

Фактов о недостатках в организации питания и обеспечении обмундированием выступающие на Совете приводили достаточно. А. С. Щербаков тут же реагировал:

— Людей, проявляющих подобную безответственность, надо исключать из партии и привлекать к уголовной ответственности! Как же так, наш народ — женщины, старики, подростки — в труднейших условиях делает все, чтобы воины были досыта накормлены и хорошо одеты, а мы готовым не можем по-настоящему распорядиться!

Старший инспектор полковник А. А. Иванов, побывавший в войсках, в выступлении отметил слабую роль в организации питания воинов некоторых членов военных советов, занимающихся вопросами работы тыла, привел примеры халатного отношения отдельных должностных лиц к своим прямым обязанностям.

— Надо посмотреть, правильно ли у нас подобраны эти должностные лица, достаточно ли они требовательны к хозяйственным службам, — заметил А. С. Щербаков.

Один из инспекторов ГлавПУ, проверявших быт бойцов, говорил на Совете о некоторой, как он выразился, «неухоженности многих фронтовиков»: не все пуговицы на месте, порвана шапка, гимнастерка и т. п. Он предлагал иметь в роте запас пуговиц, иголок, ниток, считая, что все это поможет ликвидировать «неухоженность». А. С. Щербаков бросил реплику:

— Ох уж эти хозяйственные уголки!

Когда все желающие выступили, слово взял Александр Сергеевич.

— Нам, товарищи, надо, — говорил он, — в принципе решить один вопрос раз и навсегда. Упразднение института комиссаров вовсе не означает освобождения политработников от материально-бытовых забот о бойце. Наоборот. Отсутствие такой фигуры, как комиссар, поднимает ответственность политорганов за материально-бытовое обеспечение.

Начальник ГлавПУ подробно говорил о том, что не может быть никакой политработы или она потеряет эффективность, если бойцы вовремя не накормлены, если обед варят без соли (приводился такой пример в одном выступлении), если вовремя не получили обмундирование. Необходимо повернуть внимание политработников к вопросам быта бойца и командира.

— Политорганам надо контролировать работу коммунистов снабженческих органов и помогать им, — продолжал А. С. Щербаков. — Это не означает подмену интендантов, но надо понимать, что внимание к быту — составная часть политработы. Позаботиться, чтобы солдат был накормлен, помыт, пострижен, разве это не беспокойство о его настроении? Настоящий политработник вначале заглянет к бойцам или на кухню, убедится, что их накормили, а уж потом сам поест.

Александр Сергеевич ответил на вопросы выступающих, остановился на некоторых предложениях.

— Что касается неухоженности, неряшливости, то я думаю, — говорил он, — тут плохо мы работаем: не сумели научить, чтобы каждый боец имел в шапке иголку с ниткой, а в кармане или вещевом мешке — пуговицу, какой-то лоскуток… До войны, когда мне довелось быть членом Военного совета Московского округа, я выступал за ликвидацию хозяйственных уголков в роте. Что с этим уголком получается? У красноармейца не пришита пуговица. Почему? В хозяйственном уголке нет пуговицы. Выходит, что хозяйственный уголок отвечает за бойца.

Выступление начальника Главного политического управления на заседании Совета военно-политической пропаганды было доведено до руководящего состава фронтов. Вскоре вопросы быта личного состава были обсуждены на заседаниях военных советов фронтов и армий. Все это не могло не сказаться на улучшении фронтового быта воинов. И все же в ГлавПУ продолжали поступать письма, правда значительно реже, о неполадках в работе продовольственных органов тыла.

Как-то весной 1943 года А. С. Щербаков вызвал меня и спросил:

— Вы знаете, как питаются бойцы Калининского фронта? — По выражению лица он понял мое недоумение и добавил: — Есть сигналы о непорядках с питанием на этом фронте. Бойцам не выдают масло. Поезжайте туда с группой офицеров и разберитесь…

В тот же день мы выехали. Спустя сутки прибыли под Великие Луки, где располагались Военный совет и политуправление фронта.

Членом Военного совета фронта в то время был генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Леонов — один из старейших политработников Красной Армии. Питерский рабочий, член партии с 1918 года. Скромен, в любой обстановке выдержан и тактичен, принципиален. К подчиненным относился с уважением, проявляя доброту и отзывчивость. Не терпел кабинетного стиля работы, хорошо знал настроения бойцов и офицеров, их нужды и запросы. Уже после войны о нем с большой теплотой говорил мне генерал армии Афанасий Павлантьевич Белобородов: «Вот уж с кем можно было откровенно поговорить и посоветоваться, так это с Дмитрием Сергеевичем Леоновым. Мудрый он был человек. Всегда получишь ясный, вразумительный ответ, разумный совет. А если что пообещал, то не забудет, непременно сделает».

Еще когда мы ехали на фронт, товарищи высказали мнение: трудно поверить, чтобы такой опытный руководитель допустил непорядок с питанием; надо разобраться, проверить все тщательно.

Вместе с начальником политуправления фронта генерал-майором Д. Ф. Дребедневым нам удалось разными способами — где пешком, где на танке, где на машине — добраться на передний край. На некоторых участках он проходил по болотистым местам, затопленным вешними водами. Подразделения располагались на плотах. Доставлять питание было невероятно трудно. Никакая кухня подъехать, конечно, не могла, и термосы с пищей приносили на себе бойцы, специально выделенные для этого. Однако в беседах бойцы и сержанты на питание не жаловались. А на прямой вопрос, как кормят, отвечали: «Хорошо». Оказалось, что на переднем крае выдавали побольше сала, сухарей, консервов. Масла действительно воины не получали уже недели две. Одеты и обуты они были неплохо.

— Дмитрий Сергеевич, почему не выдается масло? — спросил я у Леонова.

— Да нет его на складах фронта, израсходовали, а просить дополнительно пока не решились.

— Почему?

— Понимаем, трудно с маслом в стране, где его наберешься — война. Можно пожить и с салом, которое у нас есть.

Наша проверка побудила политорганы и командиров с большим вниманием отнестись к питанию и обмундированию бойцов. Повысилась требовательность к политработникам тыловых органов фронта. Так я и доложил по возвращении А. С. Щербакову. Он высоко ценил Д. С. Леонова, но в данном случае остался им недоволен:

— Кто им дал право судить, может или не может государство обеспечивать бойцов маслом?

— Вместо него они выдают сало, — ответил я.

— Это не меняет сути. Есть государственные нормы питания, они не отменены. Нет масла — обязаны просить у тыла. Их обязанность — выдать бойцу все, что положено по этой норме, вплоть до перца и горчицы.

Обо всем этом А. С. Щербаков доложил И. В. Сталину. Позднее по вопросам питания появилась специальная директива ГКО.

С трогательным вниманием относился Александр Сергеевич к быту и отдыху окружавших его работников. Подтвердить это могу на собственном примере. Как-то летом несколько суток подряд удавалось спать по 1―2 часа. Во время очередного доклада он, видимо, заметил мою усталость и спросил:

— Сколько часов в сутки вы спите?

— Как позволяют обстоятельства, — ответил я.

— Сейчас же, как закончим работу, поезжайте домой и сутки не появляйтесь.

Я уехал на службу. Вскоре раздался звонок, взяв трубку, услышал голос Щербакова:

— Вы почему не дома, почему не выполняете мое указание?

Было понятно, что звонил Александр Сергеевич для того, чтобы проверить, как выполнено его распоряжение.

Приведу еще один пример. Как-то в утренние часы заехал А. С. Щербаков в управление кадров. Обошел рабочие комнаты, поговорил с офицерами. Мы зашли в мой кабинет. А. С. Щербаков заметил, что управление размещено стесненно, и спросил:

— Где люди спят? Уезжают домой?

— Нет, Александр Сергеевич, дома бывают единицы, да и то очень редко — дела.

— Так где же они отдыхают?

— Выкроили одну комнату, там спят по очереди. Но она маленькая. В основном спят сколько удается на рабочих столах.

— Да, — задумался он, — война закончится не скоро, и надо устраивать отдых людей. Дайте команду доставить матрацы, постельное белье, подушки. Раз негде поставить кровати, то пусть сотрудники устраиваются на столах или на полу, с матрацами все-таки получше выспятся.

Наступательные операции наших войск зимой 1942/43 года свидетельствовали о том, что коренной перелом в войне, начавшийся под Сталинградом, продолжался. Радовало, что на вооружение частей и соединений с нарастающими темпами поступала новая боевая техника. Моральный дух воинов, как никогда, был крепким, незыблемым. Военные советы, командиры, политорганы и партийные организации все многообразные средства идейно-воспитательной работы подчинили одной цели — дальнейшему повышению морально-боевых качеств личного состава, укреплению дисциплины и порядка, разгрому ненавистного врага.

Относительное затишье, наступившее на фронтах с приходом ранней весны, позволяло провести мероприятия всеармейского масштаба, и Щербаков решил пригласить в Москву начальников отделов агитации и пропаганды политуправлений фронтов. Основные направления идейно-воспитательной работы, как помнит читатель, были определены еще на совещании членов военных советов и начальников политуправлений фронтов, состоявшемся в начале июля 1942 года. С тех пор прошло немало времени. И Александр Сергеевич считал необходимым проверить, как выполняются данные указания.

Всеармейское совещание агитаторов и пропагандистов проходило по-деловому. Александр Сергеевич внимательно слушал выступления, делал пометки в своем блокноте и почти каждому задавал вопросы. Чувствовалось, что он стремится разобраться до мелочей, уяснить, как агитация доходит до бойца в окопе, какие ее формы наиболее эффективны. Он, например, долго не отпускал с трибуны начальника отдела агитации и пропаганды политуправления Волховского фронта полковника И. И. Златкина, который в своем выступлении сказал, что в одном из полков агитатор заявил ему, что забыл, как выглядит обложка журнала «Большевик», потому что в войска поступает недостаточное количество этого журнала.

А. С. Щербаков спросил:

— А доходят ли до окопа журналы «Красноармеец» и «Блокнот агитатора Красной Армии»? Ведь агитатор прежде всего воспользуется «Блокнотом», а для более солидной работы обратится к «Большевику». Так вот, как журналы «Красноармеец» и «Блокнот» доходят до роты?

— Не все номера журналов доходят до ротного агитатора, в том числе и «Красноармеец», — последовал ответ.

— Мы выпускаем книжечки маленького формата для чтения в окопах, которые печатаются огромным тиражом. Доходят ли они до бойцов в ваших частях? — продолжал спрашивать А. С. Щербаков.

Златкин задумывается. Александр Сергеевич приходит на помощь, задает наводящий вопрос:

— Книжечки, предназначенные для бойца. Вы помните их название?

— Помню. Это «Ночь перед боем», «Отступник»…

— Правильно. Так вот, доставляются они на передовую?

— Они поступают в армию в большом количестве.

— То в армию, а в окоп?

— Должны поступать.

— Вот, товарищи, и делайте вывод, — говорил начальник ГлавПУ. — Вы говорите, что перестраиваетесь, а в такие, казалось бы, простые вопросы не вникаете…

К слову сказать, полковник Златкин являлся подготовленным пропагандистом и умелым агитатором. До войны он преподавал всеобщую историю в Военно-политической академии имени В. И. Ленина и пользовался у слушателей большим уважением.

Один из выступавших на совещании говорил:

— Агитатор долго рассказывал бойцам об Африке, о действиях там наших союзников, а ему задали вопрос — когда будут давать махорку?..

А. С. Щербаков немедленно отреагировал:

— Виноваты вы. Начинать беседу надо с другого: есть ли махорка, обедали ли сегодня, починены ли валенки, сапоги. Каждый агитатор должен с этого начинать, а вы их не научили.

В целом совещание показало, что в частях и соединениях происходит большой подъем политической жизни, улучшается агитационно-пропагандистская работа, в которой активное участие принимают командиры соединений, члены военных советов, командующие. Политическая агитация стала содержательнее, живее и действеннее. В практику прочно вошли такие ее формы, как митинги, переписка между фронтом и тылом. По этому поводу А. С. Щербаков заметил: необходимо уметь поддерживать и развивать тот накал, который достигается на митингах. Вместе с тем он вновь предупредил, что непродуманная, слабая подготовка митингов сводит на нет их воздействие на массы.

В заключение Александр Сергеевич подчеркнул, что содержание идейно-воспитательной работы должно углубляться, что она призвана быть еще более тесно связанной с боевыми задачами войск.

— Уже накоплен некоторый опыт партполитработы в наступательных операциях, — говорил он, — его надо всемерно умножать, добиваться, чтобы боевой наступательный дух личного состава возрастал, чтобы Красная Армия не давала передышки противнику! Правильно говорили товарищи о политической работе в подготовительный период к наступлению, при выходе в исходные районы, далее — в наступлении, где личный пример коммуниста, агитатора имеет исключительное значение. Верно ставился вопрос о быстроте и натиске в наступлении. Это соответствует требованиям наших уставов, нашего оперативного искусства.

В центре внимания политорганов, — продолжал Александр Сергеевич, — по-прежнему должны оставаться решения ЦК ВКП(б), приказы и директивы Верховного Главнокомандующего. Политическая работа должна вестись постоянно с напряжением всех сил и возможностей. Помните указание Владимира Ильича Ленина: «…где наиболее заботливо проводится политработа в войсках… там больше побед».

После Всеармейского совещания управление агитации и пропаганды внимательно рассмотрело все предложения выступающих. Были учтены многие пожелания и советы, высказанные политработниками накануне этого совещания, когда в действующую армию выезжали начальники отделов ГлавПУ Н. Д. Казьмин, Н. А. Федоров, А. Я. Баёв.

Я уже отмечал, что все наши управления и отделы работали слаженно и не стремились к обособленности, не делили задачи, как говорится, «на свои и чужие». Этот стиль отношений между различными звеньями аппарата постоянно поддерживал А. С. Щербаков. Принимая решение на проведение каких-либо мероприятий, например по кадровым вопросам, он спрашивал: «А эти предложения обсуждены с товарищами Шикиным и Золотухиным?» Хочу еще раз подчеркнуть, что начальники отделов и управлений всегда советовались друг с другом и находили наиболее приемлемые решения для той или иной обстановки.

Так было и при обсуждении плана по реализации предложений участников совещания агитаторов и пропагандистов. Мы совместно наметили меры по углублению идейно-политического содержания агитации, укреплению кадров агитаторов разных категорий, по повышению ответственности политорганов за этот участок работы. Помнится оживленный обмен мнениями по одному из предложений: проводить ли в Москве месячные сборы агитаторов полков и дивизий?

Мотивы необходимости таких сборов были, на наш взгляд, убедительными. Прошло девять месяцев с тех пор, как в полках и дивизиях появились штатные агитаторы. За это время среди них выявились подлинные самородки, обладавшие природным даром пламенного слова, завоевавшие популярность среди бойцов и командиров. Вместе с тем 80 процентов агитаторов полков были призваны в армию лишь во время войны. Они нуждались в помощи по наиболее важным аспектам внешней политики и военного дела. Изменилась и обстановка на фронтах, а с ней и направленность агитации. Возникли и практические вопросы: какое количество агитаторов вызывать с каждого фронта, привлекать ли их из внутренних округов, на какой учебной базе проводить сборы, в какие сроки и по какой программе. Конечно, решения были найдены.

Учебный план сборов, подготовленный управлением агитации и пропаганды, предусматривал лекции и доклады: «Значение книги И. В. Сталина „О Великой Отечественной войне Советского Союза“», «О ленинской национальной политике и боевой дружбе», «О героическом прошлом русского народа и братских народов СССР», «О политической агитации в Красной Армии», «О партийном строительстве и задачах партийной работы», а также лекции о роли родов войск в современных наступательных операциях, их взаимодействии.

Через несколько дней генерал-лейтенант И. В. Шикин рассказывал нам с В. В. Золотухиным, что А. С. Щербаков одобрил план сборов. Вместе с тем Александр Сергеевич предложил посоветоваться по содержанию учебного плана с управлением пропаганды ЦК ВКП(б), а также увеличить библиотечки, которые намечалось вручить каждому участнику сборов.

— И вот еще что, — подумав, сказал он. — Давайте попросим Михаила Ивановича Калинина выступить, рассказать об ораторском искусстве. Я поговорю с ним…

Сборы состоялись с 5 апреля по 4 мая 1943 года в Москве. Политуправления фронтов отобрали 113 человек, среди которых были агитаторы полков, агитаторы политотделов дивизий и армий, а также несколько ротных агитаторов.

К чтению лекций и докладов привлекались видные партийные деятели, философы, историки, генералы управлений Наркомата обороны, агитаторы и лекторы Главного политуправления. Перед участниками сборов выступили члены Центрального Комитета ВКП(б) Е. М. Ярославский, В. П. Потемкин, кандидат в члены ЦК Г. Ф. Александров, а также академик Е. В. Тарле и член-корреспондент И. И. Минц, академик М. Б. Митин, писатели А. Н. Толстой и И. Г. Эренбург.

21 апреля агитаторов принял в Кремле Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин. Приветливо встретил фронтовиков Михаил Иванович. Вначале он попросил рассказать некоторых товарищей о своей работе. Поделился своим опытом и старший сержант Гришин.

— Стараюсь вести агитацию, — говорил он, — и словом, и личным примером. После напряженной учебы стал снайпером. На моем счету 55 уничтоженных фашистов. Идя к бойцам, всегда ставлю целью вести задушевную беседу…

Михаил Иванович Калинин начал свое выступление с мысли, высказанной сержантом:

— Каждый агитатор стремится проводить задушевные беседы. Что же такое задушевность? Ведь часто агитаторы идут к бойцам с заранее поставленной перед собой целью. И вот одно это делает беседу незадушевной. А если бы агитатор зашел к бойцам чайку попить, затеял с ними разговор о том, о сем, а затем затронул какой-нибудь интересующий их вопрос, вот тогда беседа приняла бы действительно непринужденный характер.

Михаил Иванович разъяснял, что он имеет в виду под непринужденной беседой. Это когда люди спрашивают обо всем, что их интересует, и не чувствуют, что агитатор пришел к ним с определенной целью. Он советовал стремиться к созданию таких условий, когда бойцы захотят обменяться мнениями и поспорить, а агитатор выступал бы вроде судьи. Но на какую бы тему ни шел разговор, агитатор должен не забывать свои задачи и гвоздить в одну точку: «Нам нужно разбить немцев, а для этого сделать все возможное и невозможное».

— Агитатор не должен, — давал советы М. И. Калинин, — выставлять себя более знающим, более умелым, чем окружающая его масса. У меня многолетний опыт пропагандиста и агитатора, и я думаю, что если люди хоть чуть-чуть заметят, что агитатор гордится, считает себя умнее их, то такой агитатор пропал, не будет к нему доверия. С красноармейцами надо разговаривать как с людьми, которые все понимают.

Говорил Михаил Иванович о трудностях в работе агитатора, о необходимости быть правдивым, научиться говорить как следует, передавать мысли ярко, чтобы они производили впечатление. Советовал много читать В. И. Ленина, произведения классиков русской литературы. Он обратил внимание агитаторов на высокую организованность во всех делах: и в бою, и во фронтовом быте. Он призвал бороться против благодушия, расхлябанности: «А, ладно, как-нибудь и так обойдется».

В заключение Михаил Иванович сказал:

— Вы имеете дело с бойцами, дисциплинированными людьми, но эти люди несут огромные тягости. Это надо учитывать, как и то, что люди различны по национальности, по возрасту, по характеру. Со всем этим агитатор должен считаться.

На всех присутствующих его речь произвела глубокое впечатление, вызвала чувство искренней благодарности за прием, за советы и указания.

По окончании сборов агитаторы разъехались на фронты с большим желанием работать изо всех сил во имя победы. По отзывам начальников политорганов, сборы сыграли большую роль в углублении содержания агитации, в развитии творческого подхода к формам и методам ее проведения. В полках и дивизиях, где позволяла обстановка, участники сборов проводили занятия с агитаторами подразделений и частей.

Идейно-воспитательная, массовая политическая работа в войсках улучшалась. Примечательно, что вопросы воспитания воинов все чаще стали обсуждаться на военных советах фронтов и армий.

В конце мая закончила четырехмесячную учебу на курсах «Выстрел» группа руководящих политработников — наш резерв. Докладывая итоги экзаменов, я спросил у начальника ГлавПУ, не сможет ли он встретиться с выпускниками.

— Их можно собрать в Москве в назначенное вами время.

— Завтра скажу, — подумав, ответил он.

На другой день А. С. Щербаков сообщил, что он готов побеседовать с выпускниками, но не в Москве, а в Солнечногорске, где они обучались.

— Завтра и поедем. Сколько времени потребуется на дорогу?

— Часа полтора.

— Прекрасно. Назначайте встречу на 12 часов. Посмотрим учебную базу, а в 13.00 закончим встречу.

Утром на следующий день мы приехали в Солнечногорск. А. С. Щербаков осмотрел учебное поле, боксы и гаражи с новейшей боевой техникой, новые противотанковые мины и стрелковое оружие.

Интересно было наблюдать за Александром Сергеевичем. Он подходил, например, к самоходной артиллерийской установке ИСУ-152 и спрашивал кого-нибудь из сопровождавших генералов, чем лучше наша пушка немецкой, какой толщины броню она пробивает. Или, показывая на 85-миллиметровую противотанковую пушку, интересовался начальной скоростью снаряда. На некоторые вопросы он не сразу получал точный ответ. Но другие сопровождавшие генералы помогали установить истину. Не обращался он с вопросами лишь к начальнику курсов. На обратном пути он сам объяснил это, сказав с улыбкой:

— А вдруг я скомпрометировал бы начальника?

В полдень А. С. Щербаков встретился с политработниками, окончившими курсы. Поздоровался, поздравил с завершением учебы и спросил:

— Скажите откровенно ваше мнение, с пользой ли мы вас собирали на четыре месяца, отрывая от боевой жизни? Выскажите замечания по программе курсов, качестве преподавания и материальном обеспечении как учебного процесса, так и вашего быта.

Все выступившие выразили полное удовлетворение организацией учебы, а парторг группы от имени коммунистов поблагодарил Главное политическое управление за заботу и внимание. Особую признательность он выразил Александру Сергеевичу за встречу с ними. Надо сказать, что это выступление А. С. Щербаков воспринял холодно, а на обратном пути спросил:

— Это вы подсказали, чтобы парторг выступил с подхалимской речью?

— Что вы, Александр Сергеевич, и разговора об этом не было.

— Нельзя допускать подхалимов к большому делу. Впрочем, в данном случав, может быть, и не так, — закончил он.

Вернемся, однако, к самой встрече. Выступая перед политработниками, Александр Сергеевич сказал:

— Будем считать, что организация вашей учебы была полезным мероприятием. Теперь вы — резерв Главного политуправления. Готовили мы вас на большие должности, поэтому в ближайшие дни и даже недели вы их получите не все. Кто останется без назначения, сумейте отдохнуть с толком, самостоятельно учитесь, больше читайте. Впереди у вас трудная работа. Политработник должен стремиться проникнуть в душу бойца, а это не так просто. Бюрократическими методами этого не достигнешь. От политработника требуется повседневное, большое внимание к людям, он должен изо всех сил поднимать сознание бойцов и офицеров. Помните, как указывал Владимир Ильич Ленин: «Развитие сознания масс остается, как и всегда, базой и главным содержанием всей нашей работы».

А. С. Щербаков говорил очень просто, не торопясь и как бы советуясь с аудиторией. Он уделил большое внимание роли партийного актива в роте, подчеркнув, что забота о нем — первостепенная задача всех политорганов. Говоря об успехах Красной Армии в наступлении, он предостерег от благодушия, беспечности, ослабления бдительности и обратил внимание на слова Верховного Главнокомандующего из приказа от 23 февраля 1943 года о том, что немецкая армия переживает кризис, но это еще не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецкими захватчиками еще не окончена, она только развертывается и разгорается… «Эта борьба потребует времени, жертв, напряжения наших сил и мобилизации всех наших возможностей», — повторил он слова приказа.

Александр Сергеевич тепло попрощался с сидящими в зале, пожелал им здоровья и успехов в предстоящей большой работе. И мы уехали.

Это был наш реальный резерв. Несколько человек из них по представлению Главного политуправления РККА Государственный Комитет Обороны назначил членами военных советов армий, остальные были назначены начальниками политотделов армий. В последующем, во время войны и после нее, встречаясь с выпускниками курсов, мы непременно вспоминали учебу в Солнечногорске. «Все, от начала до конца, о чем говорил тогда Щербаков, помню и ныне», — сказал мне генерал-майор В. М. Оленин, закончивший войну членом Военного совета армии.

Известно, что современная война без людских резервов, как и материальных, невозможна. Главное политическое управление стремилось к пополнению резерва политработников во всех звеньях, в том числе для танковых, артиллерийских и инженерных войск. Для восполнения потерь политотделы армий и политуправления фронтов имели теперь свой достаточный резерв.

Продолжалось планомерное насыщение войск новыми видами боевой техники и вооружения. Заметно выросли боевой опыт и мастерство командного и политического состава. Все это позволило Верховному Главнокомандованию усовершенствовать организационную структуру соединений и объединений Красной Армии, начать накопление не только крупных оперативных, но и стратегических резервов. Преследовалась одна цель — обеспечить массированное применение войск и эффективное использование новейшей боевой техники в предстоящих операциях летней кампании.

В первой половине 1943 года формировались полки самоходной артиллерии, увеличивалось количество стрелковых корпусов, создавались артиллерийские дивизии прорыва резерва Верховного Главнокомандования (РВГК), артиллерийские корпуса, истребительно-противотанковые артиллерийские бригады, дивизии ракетной артиллерии, инженерно-саперные бригады, совершенствовалась организация войск ВВС, ПВО, тыловых органов… К началу апреля 1943 года в резерве Ставки на укомплектовании находились пять общевойсковых, одна танковая, одна воздушная армии, один стрелковый и три танковых, три механизированных и три кавалерийских корпуса. Все эти многочисленные формирования Главное политуправление было обязано обеспечить кадрами политработников в строго определенные сроки. Заблаговременно подготовиться к выполнению директив Ставки по созданию резервных соединений и объединений нам помогала постоянная рабочая связь с Генштабом и Главным управлением формирования и укомплектования РККА.

Работники управления кадров ГлавПУ своевременно были посланы во все пункты дислокации нашего резерва. Мы, конечно, знали, какой состав политработников имеется в наличии. Но теперь речь шла уже о подборе людей на определенные должности, о персональном изучении каждого. На фронт рвались все, однако, чтобы с пользой для дела использовать опыт, подготовку, наклонности того или иного политработника, надо было без спешки поговорить, посоветоваться с каждым. К тому же приходилось учитывать, что новые формирования отличались от существующих возросшими боевыми возможностями.

Кандидаты на должности начальников политотделов были сосредоточены в Москве, в здании, где когда-то располагалось военно-политическое училище. Расстановкой кадров здесь занимался заместитель начальника управления генерал-майор Н. А. Романов со старшими инструкторами отдела формирований подполковником С. Ф. Зуевым и майором И. П. Пахомовым. Заместитель начальника управления полковник И. И. Чугунов и старший инструктор подполковник М. Ф. Федоров выехали в Горький. Они комплектовали политработниками артиллерийские и танковые части. В Белебей, в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, где к тому времени заканчивали шестимесячные курсы политработники, убыл заместитель начальника управления Ф. М. Константинов, а в Шую, в Военно-политическое училище имени Ф. Энгельса, — начальник отдела формирований полковник Б. Н. Георгиевский…

Вое они успешно выполнили данные им поручения. И мы, получив директиву о новых формированиях, в установленные сроки обеспечили политическим составом все части и соединения.

Были моменты, когда требовалось подобрать и назначить людей в крайне сжатые сроки. Генерал-лейтенант в отставке Н. М. Миронов, в то время занимавший должность начальника политуправления Московской зоны обороны, после войны напомнил мне о таком случае: «Утром позвонили из Главного политуправления и предложили мне подобрать из нашего резерва политработников для комплектования политотдела корпуса, подготовить проект приказа за подписью А. С. Щербакова, оставив в проекте место для начпокора (его фамилию должны были внести в ГлавПУ), и к вечеру с этим документом прибыть в Главное политуправление. Все было исполнено. Той же ночью политотдел в полном составе выехал на машине к месту формирования корпуса».

Сошлюсь еще на один пример. Директиву Генштаба о формировании политуправления Резервного фронта мы получили в первых числах апреля. Предстояло в течение двух суток подобрать все кандидатуры, в том числе на должности заместителей начальника политуправления и начальников отделов. Эта задача легла в основном на плечи полковника Б. Н. Георгиевского и его подчиненных. Несколько офицеров были отобраны и назначены из действующей армии, остальные из резерва ГлавПУ. Комплектование было закончено в срок. А в ночь на третьи сутки работники политуправления были собраны в здании Военно-политической академии имени В. И. Ленина на Садово-Кудринской улице для встречи с командующим фронтом генерал-лейтенантом М. М. Поповым, поставившим перед ними задачи на организационный период. Той же ночью весь состав политуправления выехал к месту дислокации органов управления фронта.

Надо сказать, что и в последующем (до второй половины 1944 года) темпы создания новых формирований не только не снижались, а возрастали, особенно артиллерийских, танковых, инженерных частей и соединений. Отделу формирований управления кадров становилась непосильной работа таких масштабов. С разрешения А. С. Щербакова был создан специальный отдел, который подбирал политработников для новых артиллерийских частей и соединений. Подбор кадров для танковых войск был возложен на существовавший танковый отдел, усиленный двумя офицерами. Отдел формирований теперь отвечал за пополнение политработниками остальных родов войск.

Разумеется, вся работа по формированию и доукомплектованию проводилась с соблюдением строжайшей секретности. Каждый инструктор выполнял только свою задачу и не имел права интересоваться, чем занимается другой. Офицеры, комплектовавшие стрелковые части, ничего не знали о делах наших артиллеристов или танкистов. Этот порядок требовательно поддерживался командованием и неукоснительно соблюдался всеми.

Участие Главного политического управления в подготовке резервов Ставки не ограничивалось подбором и укомплектованием соединений и частей кадрами политсостава. Во всех новых формированиях, а также в тех, которые выводились из состава фронта в резерв Ставки, проводилась целенаправленная партийно-политическая работа. За ее состояние несло ответственность непосредственно ГлавПУ, независимо от того, на территории какого фронта или округа находились эти войска.

В резервных войсках большое внимание уделялось созданию партийных организаций в ротах и им равных подразделениях, подбирались парторги, проводилось их обучение практике работы. Для солдат и сержантов, отдельно для офицеров читались лекции и доклады об опыте боевых действий, о международном и внутреннем положении страны. Зачастую выезжали сюда лекторы из нештатной группы Главного политического управления — Н. М. Шверник, В. П. Потемкин, К. И. Николаева и другие.

Особую работу проводили с необстрелянным пополнением: знакомили с традициями части, рассказывали о ее боевом пути, проводили встречи с бывалыми воинами. И конечно, наряду с этим уделяли огромное внимание организации разумного отдыха бойцов и офицеров.

Помнится, весной 1943 года А. С. Щербаков, откинувшись на спинку кресла, после того как подписал документы, сказал:

— Вчера в Кремле шел разговор о новых формированиях и доукомплектовании частей резерва Ставки. Отмечали, что Главное политуправление решает вопросы четче и аккуратнее других. Надо так и держать.

Я доложил, что командный состав не всегда своевременно направляется в формируемые части. Поэтому политработникам нередко приходится брать на себя дополнительные обязанности, решать многие организационные вопросы, вплоть до принятия вооружения, распределения прибывающего пополнения по подразделениям.

— Ну что ж, — ответил Александр Сергеевич, — зато они лучше изучат личный состав. Это им пойдет на пользу.