КАК А. С. ЩЕРБАКОВ УЧИЛ АППАРАТ ГЛАВПУ. — ОБЩЕНИЕ С БОЙЦАМИ ОБОГАЩАЕТ ЛЮБОГО НАЧАЛЬНИКА. — ВИДЕТЬ ЛЮДЕЙ В ДЕЛЕ. — «ПОДОЖДИТЕ, ПОГОВОРЮ С КАЛИНИНЫМ». — КОГДА РАБОТАТЬ ЛЕГКО И ТРУДНО. — ПАРТИЙНОЕ БЮРО ГЛАВПУ. — «ВЫ — СЕКРЕТАРЬ, И Я — СЕКРЕТАРЬ». — ДОВЕРИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР. — БРОНЕПОЕЗД «МОСКВИЧ». — РАЗНЫЕ ПОДХОДЫ К ДЕЛУ. — СЫНОВЬЯ, КОТОРЫМИ МОЖНО ГОРДИТЬСЯ. — «НАДО БЫТЬ ГОТОВЫМ… ВЫПОЛНИТЬ СВОЙ ДОЛГ ПЕРЕД РОДИНОЙ». — ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВОЙНЫ

Это было еще осенью 1943 года. Вернувшись из войск, старший инспектор докладывал об итогах проверки работы политорганов фронта. Он привел, казалось бы, немало примеров — и положительных, и отрицательных, сказал и о той помощи, которую он и его группа оказали на месте. Но доклад, как говорится, был без изюминки.

— Какие же выводы следует сделать для работы Главного политического управления в целом? Какие вопросы нам необходимо поставить перед ЦК партии или ГКО? — спрашивал его А. С. Щербаков.

Увы, кроме общих фраз, докладчик ничего не сказал.

— Надо вначале все взвесить, продумать, а уж потом предлагать то, что считаете действительно полезным и нужным, — заметил Александр Сергеевич с оттенком недовольства.

Я преднамеренно не называю фамилии старшего инспектора — в последующем он проявил себя с самой лучшей стороны. Сам этот факт, однако, показывает, с какой требовательностью А. С. Щербаков подходил к оценке работы того или иного сотрудника ГлавПУ. Он не выносил длинных докладов, тем более без деловых выводов и конкретных предложений.

При тех многих обязанностях, которые были возложены партией на А. С. Щербакова, он тем не менее находил время и много работал с аппаратом ГлавПУ, учил и воспитывал его. По инициативе Александра Сергеевича два раза в год с генералами и офицерами ГлавПУ проводились совещания, на которых обсуждалось состояние партийно-политической работы в действующей армии. Совещания проходили в зале МГК партии, были сугубо деловыми, непродолжительными и очень полезными. Для всех нас они стали настоящей школой партийности.

Начальник ГлавПУ стремился прежде всего послушать инспекторов, лекторов, агитаторов — тех, кто чаще бывал в войсках и с кем он не мог лично встречаться из-за постоянной занятости. Уже на первых совещаниях А. С. Щербаков стал приглашать на трибуну товарищей, выступления которых не предусматривались планом, и задавать им конкретные вопросы. Это заставило готовиться к совещанию всех. Пустых словословий Александр Сергеевич не терпел, требовал излагать суть вопроса кратко, давать четкую оценку и вносить конкретные предложения. Выступающим нередко задавал уточняющие вопросы, вступал с ними в дискуссию. Приведу для примера одно такое совещание, состоявшееся еще весной 1943 года. Открывая его, Александр Сергеевич сказал:

— Мы собрались затем, чтобы откровенно, по-партийному поговорить о недостатках в деятельности Главного политуправления и выслушать ваши предложения о ее улучшении. У нас немало положительного, его никто не отберет. Главное — добиваться лучшего. Я, к сожалению, не имею времени встречаться с каждым начальником отдела, с каждым инспектором, лектором, агитатором, выслушивать их. Надеюсь, что на этой встрече они поделятся своими соображениями.

Выступления начались, как говорят, без раскачки. В них отмечались, в частности, промахи в работе политуправлений фронтов с приданными Верховным Главнокомандованием танковыми и механизированными корпусами, танковыми армиями и артиллерийскими дивизиями РВГК. Нельзя допустить, говорили участники совещания, чтобы эти войска оставались «беспризорными», когда Ставка выводит их в резерв. Предлагалось также усилить контроль за работой политорганов авиационных соединений. Вносились предложения об издании специального бюллетеня по обобщению опыта партполитработы, о расширении практики стажировки политработников с Дальнего Востока и Забайкалья в действующих частях и соединениях, о повышении политического образования начальников политорганов…

А. С. Щербаков не только высказал свое отношение ко всем предложениям, но по некоторым из них тут же принял решения.

— Представители политуправлений фронтов, — говорил он, — должны встречать танковые армии и корпуса, а также соединения и части РВГК, придаваемые фронтам, выяснять все их нужды и особо заботиться о них. Они этого заслуживают.

Начальник ГлавПУ тотчас дал поручение полковнику В. В. Золотухину подготовить соответствующее указание и отправить его политуправлениям.

Я уже рассказывал, что при выводе войск в резерв Верховного командования всю ответственность за партполитработу в них ГлавПУ брало на себя. Решение на этот счет также было принято на совещании, о котором идет речь.

— За время нахождения в резерве, — продолжал А. С. Щербаков, — бойцу и офицеру выпадает редкое счастье немножко отдохнуть. И организовать этот отдых, сделать его культурным и полезным — наш прямой долг.

Начальник ГлавПУ поддержал предложения о проведении семинаров политработников резервных частей, о разработке тематики и организации лекций и докладов для личного состава силами нештатной группы агитаторов. А вот замысел об издании специального бюллетеня для обобщения опыта партполитработы отклонил.

— Мы издаем сборник «Партийно-политическая работа», журнал «Агитатор и пропагандист Красной Армии». Есть у нас и другие издания. Нужно с большей эффективностью их использовать. Они должны быть интересными, чтобы читатель их ждал…

Подводя итоги совещания, начальник ГлавПУ обратил внимание на все еще большую текучесть кадров политработников в войсках. Основной причиной этого он считал плохое знание людей, то, что «ставим их не на те полочки». Изучать людей — дело всех работников Главного политуправления, подчеркивал А. С. Щербаков. Он остро ставил вопрос, связанный с заботой о политработниках. Обращаясь к участникам совещания, он говорил:

— Вы бываете в войсках часто. А о жалобах и недовольствиях политработников ничего не говорите. А ведь случается, что к людям относятся неправильно. Почему это происходит? Одна из причин — не перевелись бюрократы. Вместо того чтобы вникнуть в дело, разобраться с человеком, понять, что два года он воюет в самых сложных условиях, поистрепался, да и нервишки накалились, бюрократ большое и малое толкает в бумагу, а человека — под бумагу. Надо решительно вести борьбу с бюрократическим отношением к людям.

В этой связи зашла речь о приеме посетителей. В то время нас посещали многие фронтовики, да и не только они.

— Надо организовать прием посетителей так, чтобы они чувствовали себя как в родном доме, нашли бы внимательное к себе отношение, — указывал А. С. Щербаков.

Я подробно рассказал об одном совещании. А они, повторяю, проводились два раза в год. На них всегда была непринужденная, благожелательная обстановка. Не скрою: иногда высказывались и неверные оценки, вносились неприемлемые предложения. Но не было случая, чтобы А. С. Щербаков оборвал чье-то выступление, осмеял или унизил человеческое достоинство оратора. Всякий раз все ценное и полезное горячо поддерживалось начальником Главного Политуправления и усилиями всего коллектива претворялось в жизнь. К упущениям и недоработкам А. С. Щербаков относился с большой взыскательностью. Он по-партийному относился к критике, прямо говорил: «В этом виновато Главное политуправление», а значит, и ответственность принимал на себя. «А вот тут — ваша вина, вы и отвечайте, почему так произошло». Такая постановка вопроса у каждого повышала чувство ответственности. Александр Сергеевич не терпел формализма, волокиты, бездушного отношения к людям. Помнится, на одном из совещаний выяснилось, что в течение недели танковая армия, уходившая в прорыв, плохо обеспечивалась центральными и фронтовой газетами. Работник управления агитации и пропаганды, пытаясь оправдаться, сказал:

— Политотдел армии сам виноват, с него и спрашивать надо.

Реплика вызвала резкую отповедь со стороны А. С. Щербакова:

— Вместо того чтобы сделать для себя вывод, вы еще и отмахиваетесь — не наше, мол, это дело. А ведь надо посмотреть, может быть, там имеются и другие недостатки в политработе. Разве не наша обязанность подумать, как не допустить их? Так, как вы рассуждаете, может подходить к делу формалист, бюрократ, а не партийный работник…

Все три года, которые Александр Сергеевич работал в ГлавПУ, он учил нас по-партийному подходить к делу и нетерпимо относиться к бюрократизму, невзирая на лица. Приведу один пример. Он не умалит достоинств того работника, о котором пойдет речь. Генерал-майор В. С. Веселов написал на имя А. С. Щербакова докладную записку о пребывании на фронте и вручил ее своему начальнику — начальнику управления агитации и пропаганды 19 сентября 1943 года. Но тот доложил ее начальнику ГлавПУ лишь 1 октября. А. С. Щербаков на докладной написал: «Что это у Вас за манера? Докладные на мое имя валяются у Вас неделями».

Под руководством А. С. Щербакова аппарат ГлавПУ становился вое более работоспособным и сплоченным, действовал оперативно, с инициативой. Возрастала его организованность, совершенствовалось взаимодействие управлений и отделов. Александр Сергеевич опирался на аппарат, доверял ему и заботился о его росте, своим примером учил работать творчески, с огоньком.

Знакомясь с работой политорганов, он выражал озабоченность по поводу того, что фронтовой да и армейский руководящий состав недостаточно связан с бойцами и младшими командирами. Неоднократно повторял, что начальнику любого ранга нельзя ограничиваться лишь чьей-то информацией о положении в войсках. Нужно и самому стремиться все видеть своими глазами. Непосредственное общение с бойцами обогащает начальника, дает возможность самому почувствовать и понять их жизненный тонус, политико-моральное состояние, готовность к решению боевой задачи. Встреча с воинами поднимает авторитет начальника и повышает настроение бойцов и офицеров. И всегда А. С. Щербаков ставил в пример А. В. Суворова и М. И. Кутузова, которые любили солдата и умели говорить с ним.

Помнится, на Калининском фронте мы вскрыли довольно неприятную картину. В политотделах некоторых армий из 30―35 офицеров непосредственно в войсках бывают 15―17 человек. Я честно признался Александру Сергеевичу:

— Такой результат для нас полная неожиданность.

Он поднял голову от докладной записки, внимательно посмотрел на меня и ответил:

— Вот видите, а я так и предполагал: остальные занимаются писаниной. Бюрократизм кое у кого, к сожалению, в крови.

Посидел, посмотрел еще раз на докладную записку и сказал:

— В этом виновато Главное политуправление. Не откладывая, соберите инспекторов и инструкторов, лекторов и агитаторов и на опыте этого фронта поставьте задачу: по крайней мере две трети работников политуправлений фронтов и политотделов армий должны работать непосредственно с бойцами и командирами. Передайте это указание начальникам политуправлений фронтов и организуйте его проверку.

Я доложил, что орготдел подготовил проект директивы.

— Зачем бумагу? — помолчав, сказал Александр Сергеевич. — Меньше надо писать директив, больше заниматься живой работой. А смысл директивы, с учетом нашего разговора, напечатайте в «Красной звезде».

И так было не впервые. В одной беседе Александр Сергеевич говорил:

— У нас нередко плохой бумажный приказ подменяет живую работу. А как готовится приказ, директива или мероприятие? Некоторые считают: раз я начальник, стало быть, и кладезь мудрости. Я все знаю, все могу, все, что пишу, — умно, хорошо. Дело остальных — исполнить. Так ли на самом деле?

Следует отметить одно обстоятельство в практике работы А. С. Щербакова. Не располагая временем, он нередко отдавал распоряжения управлениям и отделам не через соответствующих начальников, а через тех, с кем сегодня имел встречи. Так как мне по характеру работы приходилось бывать у него почти ежедневно, то распоряжений мне довелось записывать много. Начальники отделов и управлений правильно понимали обстоятельства и все указания начальника ГлавПУ беспрекословно и быстро выполняли. Сколоченность, взаимодействие управлений и отделов у нас были на высоком уровне.

Вернемся, однако, к практике подписания документов. Не так легко было убедить А. С. Щербакова направить в войска директиву. Он непременно спросит:

— Почему нужна бумага? С кем говорили и советовались по директиве? Нельзя ли обойтись без нее? Может быть, напечатать статью в «Красной звезде»?

В беседе с группой работников ГлавПУ, состоявшейся осенью 1942 года, Александр Сергеевич говорил:

— Чтобы руководить через печать, надо научить политработников и командиров пониманию актуальности публикуемых материалов в «Правде» и «Красной звезде», чтобы они, прочитав газету, умели делать выводы для работы. К сожалению, кое-кто не думает, что и к чему. Я спрашиваю одного военного товарища: «Как вы смотрите на то, что „Правда“ печатает пьесу Корнейчука „Фронт“? Ведь раньше она пьес никогда не публиковала?» Он, к сожалению, даже не задумался над этим и не знал, что сказать.

Раз «Правда» публикует, — говорил А. С. Щербаков, — значит, вопрос злободневен. Центральный орган партии объявляет о решительной борьбе с косностью в военном деле. Все начальники должны без особых указаний это понять, привлечь к пьесе внимание командиров, политработников, и не только привлечь внимание, но и подумать, к чему подобная публикация их обязывает.

Как-то после одного из совещаний с офицерами A. С. Щербаков задержался, и началась непринужденная беседа. Зашла речь о том, каким требованиям должен отвечать работник Главного политуправления. И. В. Шикин, B. В. Золотухин и я назвали немало необходимых качеств: и высокую партийность, и стремление общаться с людьми, и умение вести себя на поле боя. Мне запомнилось, что Александр Сергеевич к партийным качествам отнес морально-нравственную чистоту, честность, принципиальность, скромность, нетерпимость к проявлению бюрократизма.

— Конечно, работник руководящего партийного органа должен обладать широкой культурой, — продолжал он. — Ему необходима партийная деловитость: знание дела, умение с классовых позиций оценивать явления и поступки, исполнительность и инициатива. И еще: мне трудно представить работника нашего аппарата, который не являлся бы активным, я бы даже сказал, страстным пропагандистом идей и политики партии.

Да, Александр Сергеевич видел в партийном органе огромную организующую силу. Он лично занимался подбором кадров в Главное политуправление и не раз говорил, что без хорошо слаженного аппарата невозможно осуществить руководство партийно-политической работой в войсках. Сила организаторского таланта А. С. Щербакова заключалась в том, что он умело опирался на группу инспекторов, на управления и отделы, давая продуманные задания и контролируя их исполнение. Именно эти качества, по моему мнению, позволяли ему успешно справляться с беспрерывным потоком дел, с многочисленными обязанностями.

А. С. Щербаков доверял работникам аппарата и советовался с ними. Нередко он приглашал И. В. Шикина, В. В. Золотухина и спрашивал их, чем ГлавПУ могло бы помочь жителям Ленинграда и воинам Ленинградского фронта, советовался с агитаторами о том, как злободневнее и острее сделать нашу агитацию в действующей армии. При назначении политработника на новую должность, представленного Военным советом фронта, он часто спрашивал: какое мнение офицеров управления кадров по этой кандидатуре, кто из них знает этого товарища? Бывало ведь и так: наши взгляды расходились с предложением Военного совета фронта. И тут он приглашал из управления кадров начальника отдела, чтобы заслушать его суждение о кандидатуре. Порой мне казалось, что этим он время от времени проверял и объективность моего доклада.

Однажды Военный совет Южного фронта представил документы на офицера для назначения его на должность члена Военного совета армии, занимающегося вопросами работы тыла. Управление кадров выступило против. При докладе Александр Сергеевич согласился с нашими доводами, однако предложил вызвать начальника отдела южного направления полковника С. А. Месропова.

— Вы знаете кандидата на должность?

— Хорошо знаю, многократно встречался и видел его в боевой обстановке, — доложил Месропов.

— Вы против его повышения?

— Товарищ генерал, не один я, весь отдел возражает.

— Почему?

Полковник доложил доводы и закончил словами:

— К тому же по натуре он вялый, инертный, безынициативный человек.

— А что у него положительного?

— Сильные стороны отмечены в справке. Не повторяясь, добавлю: покладист, с окружающими людьми приветлив. Но ведь этого мало.

— Верно. Улыбкой бойцов не накормишь, боеприпасов не увеличишь, — закончил А. С. Щербаков. И он тут же позвонил члену Военного совета Южного фронта, сообщил, почему кандидатура отклонена. Член Военного совета с ним согласился и обещал убедить в этом командующего.

Советуясь по кадровым вопросам, начальник ГлавПУ стремился получить как можно больше объективной информации о политработнике, о руководителе политоргана. Особенно он ценил данные о том, как действует начальник политоргана в боевой обстановке и как он воспринимает критические замечания. Напутствуя офицеров, выезжавших в войска, он говорил:

— Если ваши замечания политработник необоснованно оспаривает, тут, что называется, гляди в оба. Вряд ли такой руководитель будет активно бороться с недостатками. За подобными людьми нужен двойной контроль. Вместе с тем встречаются люди, которые как будто все признают. Но после проверки ничего не делают. Надо уметь разбираться в людях, изучать их и расставлять по заслугам. Помните, как говорил Ильич?

И он по памяти привел слова В. И. Ленина: чтобы знать людей, «надо везде бывать, летать, всех видеть на самом деле, на работе».

О том, как сам Александр Сергеевич изучал людей, с которыми ему приходилось работать, как принимал близко к сердцу их удачи и промахи, рассказывал мне как-то генерал-лейтенант в отставке Николай Михайлович Миронов, возглавлявший в первые годы войны политуправление Московского военного округа и Московской зоны обороны:

— После проверки инспекторами Главного политуправления состояния партийно-политической работы в частях Московской зоны обороны в «Красной звезде» появилась небольшая статья, автор которой, отметив ряд положительных моментов, критиковал работу политорганов. Досталось, честно говоря, и мне лично. Надо сказать, что на критику мы отреагировали оперативно — в тот же день, утром, я пригласил к себе начальников отделов политуправления. Мы обстоятельно обсудили статью и наметили меры по устранению недостатков, которые были в ней отмечены. Ну а потом, — продолжал Н. М. Миронов, — пошел я к члену Военного совета Гапановичу и доложил о нашей реакции на критику в «Красной звезде». Прошло несколько дней. Гапанович мне рассказывает: «Не прошло и часа после нашей с тобой беседы, как звонит начальник ГлавПУ: „Как там Миронов?“ „Да ничего, — говорю, — только что докладывал о мерах, принимаемых политуправлением по статье в „Красной звезде““. „Вот это хорошо“, — сказал А. С. Щербаков с каким-то, как мне показалось даже, облегчением». Беспокоился, значит, переживал.

Чутко откликался А. С. Щербаков на все наши трудности в работе, помогал управлениям и отделам. Поняв с полуслова существо вопроса, он начинал действовать с заинтересованностью, не откладывая дела в долгий ящик. И, как правило, эта помощь была конкретной и ощутимой. Приведу один пример. В соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 21 августа 1943 года в стране начали создавать суворовские военные училища для устройства, обучения и воспитания детей воинов Красной Армии, ВМФ, партизан, а также детей советских и партийных работников, рабочих и колхозников, погибших в годы Великой Отечественной войны. Это было новым проявлением заботы партии о семьях воинов, погибших на войне. Вместе с тем создавались условия для дальнейшего совершенствования дела подготовки командных кадров Красной Армии: предопределялось, что, получив среднее образование, суворовцы продолжат обучение в военных училищах и станут офицерами.

Предстояло провести большую организаторскую работу по созданию новых учебных заведений, в том числе подобрать надлежащие кадры и обучить их. А чему учить? Как подойти к решению этой задачи?

И пошел я к Александру Сергеевичу. Он выслушал, помолчал и ответил:

— Чему учить — вопрос важный, но в данном случае не основной. Главное — кто и как будет воспитывать ребятишек, которые уже ой как лиха хватили. Давайте поищем среди фронтовых политработников тех, кто учительствовал до войны, был воспитателем в детском доме. Найти бы людей добрых сердцем и отзывчивых душой, чтобы не сиротским приютом, а домом родным стали училища…

Записав его указания по штатной структуре училищ, я собрался было уходить, но начальник ГлавПУ жестом задержал меня:

— Я попытаюсь поговорить с Михаилом Ивановичем Калининым. Может быть, он согласится выступить перед товарищами, которым предстоит работать с суворовцами…

Мы приступили к подбору кадров политработников, участвовали в комплектовании административного и преподавательского состава. Все проводилось в сжатые сроки, а в ноябре — декабре 11 суворовских военных училищ приняли первых питомцев и начали занятия.

Начальник ГлавПУ не забыл своего обещания. Выступление М. И. Калинина состоялось 10 мая 1944 года в Кремле. Зал заседаний Верховного Совета СССР заполнили офицеры-воспитатели, начальники училищ, преподаватели — словом, те, кто обучал и воспитывал суворовцев.

В 16 часов М. И. Калинин и А. С. Щербаков появились в президиуме. После нескольких выступлений участников совещания, которые поделились первым опытом, Александр Сергеевич предоставил слово Михаилу Ивановичу и с какой-то особой предупредительностью подвел его к трибуне.

Позволю себе сделать некоторое отступление и хотя бы очень кратко изложить основные мысли, высказанные Михаилом Ивановичем Калининым в этой беседе.

Он начал с того, что перед политработниками стоит очень сложный вопрос — как воспитывать суворовцев? У истории тут мало чему можно поучиться. Немецкая военная школа, говорил М. И. Калинин, очень формальная, очень кастовая. Это питомник для выращивания бездумной военщины… В английских школах воспитание другого порядка. Там больше обращается внимания на спорт, на физическое воспитание, на выработку ловкости. Это хорошо, но мы должны воспитывать иначе… «Мне кажется, что нужно поставить задачу и добиваться, чтобы ваши воспитанники — суворовцы — были прежде всего настоящими представителями нашего социалистического общества, верными сынами своего народа. Наша задача — создать советского гражданина, воспитать человека жизнедеятельного, по-настоящему советского, сознательно борющегося за советскую жизнь».

М. И. Калинин подчеркивал, что мы побеждаем искусством. Побеждает советский человек, советское социалистическое воспитание, советский строй… Военный человек должен быть безукоризненно честным, храбрым, понимающим, что он должен показывать пример своим красноармейцам, воинам, физически выносливым, сильным, прошедшим хорошую физическую подготовку, хорошо спортивно натренированным.

Говорил М. И. Калинин и о том, что в суворовских училищах много сирот. Тогда их было до 85 процентов от общего состава. Это серьезная трудность в работе. Надо так организовать дело, чтобы они не чувствовали своего сиротства, а видели отеческую заботу. Важнейшим условием разумного воспитания, по мысли М. И. Калинина, должна быть чуткость, умение воспитателя расположить к себе воспитанников.

Политическое воспитание суворовцев — дело трудное. И тут, философски рассуждая, Михаил Иванович говорил, что любовь к Родине надо воспитывать не абстрактно, а предметно, на конкретных бытовых примерах, путем изучения исторических мест, привития любви к природе, к тому, что нас окружает. Обобщения же придут с возрастом.

«Вы должны… — указывал М. И. Калинин, — прививать вашим ребятам чувство дружбы, товарищества, чтобы они не предавали своих товарищей, чтобы не хитрили с ними. И тут правило: хитрость к врагу допустима, а по отношению к товарищу нет, подставить товарищу ножку — позор».

Не раз за время выступления Михаил Иванович подчеркивал, что воспитание суворовцев — дело сложное, трудное, но для государства очень нужное. Воспитатель должен быть авторитетным, чтобы его суворовцы не боялись, не тряслись бы перед ним, а уважали бы его.

Михаил Иванович советовал серьезно готовиться к занятиям, к политическим беседам с суворовцами. Вот государство выпускает заем. По этому поводу нужна агитация. «Если бы мне пришлось выступать по этому вопросу, то я прежде всего привел бы в пример Минина, рассказал его историю, как этот нижегородский купец во имя спасения Отечества призвал своих сограждан заложить жен и детей и собрать средства на отпор врагу. Конечно, рассказать это надо покрасочнее, поярче».

Михаил Иванович советовал обучать суворовцев иностранному языку, говорил о воспитании трудовых навыков. И в заключение сказал: «Вы из своих воспитанников будете вырабатывать не только военных специалистов (это само собой), а и политиков». И пожелал успеха в почетной работе.

Стоит ли говорить о том, что все присутствующие были благодарны Михаилу Ивановичу Калинину.

А Александр Сергеевич говорил мне:

— Вот и руководствуйтесь. Соберите работников Главного политуправления, имеющих отношение к этому делу, и расскажите о содержании беседы.

Можно было бы привести много фактов, примеров, когда мы не могли сами решить вопроса и вынуждены были обращаться к А. С. Щербакову. Он всегда охотно откликался — и либо сам помогал, либо давал совет, как преодолеть затруднения. Такое отношение руководителя армейских большевиков воодушевляло работников ГлавПУ, поднимало настроение, вызывало желание трудиться как можно лучше.

Многому можно было поучиться, работая с Александрам Сергеевичем. Каждая беседа с ним была настоящей школой, учила думать шире, масштабнее. Про себя скажу — легко с ним было работать и трудно. Приходилось всегда быть, что называется, начеку — и днем и ночью. Он мог спросить о самом неожиданном. Как-то пришел я ночью с докладом, а он, положив принесенный мною документ, спрашивает:

— Читали, что союзники в Эль-Аламейне? Где он, смотрели на карте?

— Читал, Александр Сергеевич, но по карте не смотрел, знаю, что в Африке.

— Не сердитесь, но это ответ ученика третьего класса, Африка велика, — и показал карандашом Эль-Аламейн.

Каково мне было? Урок на будущее: встречаешь новое — посмотри на карте.

Нередко звонил Александр Сергеевич из Кремля по разным вопросам, возникавшим в ГКО, в Ставке. То дает указание на завтра (а это уже сегодня), то хочет получить какую-нибудь справку. Помню такой случай. Часа в три-четыре утра звонит и говорит:

— Формируется танковая армия, нужен член Военного совета, чтобы сейчас включить в постановление ГКО.

Надо было сообразить. Подумав, я сказал:

— Предлагаю генерал-майора Туманяна. Он уже был членом Военного совета танковой армии и неплохо себя проявил, а сейчас — на общевойсковой армии, которая находится не на активном направлении. Завтра мы доложим вам кандидата на эту должность вместо Туманяна.

— Согласен, — и трубку положил.

Трудно ли так работать? Нелегко. Но необходимость постоянной готовности мобилизует, заставляет думать, заглядывать вперед: а что можно ожидать хотя бы в ближайшее время? И это не может не вызвать большого удовлетворения.

Александр Сергеевич учил и воспитывал всех нас быть организованными, исключительно внимательными, всегда собранными. И о его требовательности я вспоминаю только с глубокой благодарностью. Он весьма болезненно реагировал, когда к нему поступали недостаточно грамотные документы. Приведу некоторые факты. Однажды я докладывал на подпись Александру Сергеевичу длинную, почти на десятке листов, справку в ЦК ВКП(б) о количестве переданных на командную работу политработников. Он быстро прочитал документ. Видно было, что содержанием справки он удовлетворен. Однако, укоризненно посмотрев на меня, поставил синим карандашом на последнем листе запятую и сказал, что надо перепечатать страницу, а затем, улыбаясь, добавил:

— Сталин посоветовал одному генералу грамотную секретаршу иметь.

Очень прозрачный намек. А я-то думал, что знаю, где запятые ставят. Или еще один пример. Мой заместитель полковник Ф. М. Константинов докладывал начальнику ГлавПУ представление в ГКО о назначении члена Военного совета армии (я в это время выполнял задание на 1-м Прибалтийском фронте). А. С. Щербаков быстро прочитал и, как потом говорил мне Константинов, ни слова не говоря, взял красный карандаш и написал: «Прежде чем визировать документ, его надо внимательно прочитать. Подписавшим представление объявляю замечание».

Позже Константинов рассказывал:

— Я ничего не понял, но спрашивать не стал, а возвратившись к себе, еще раз внимательно прочитал документ и обнаружил пропущенную букву.

Возвратившись в Москву, я при встрече с Александром Сергеевичем передал ему извинения товарищей, допустивших ошибку. Он без досады и даже с каким-то сочувствием сказал:

— Это ведь правительственная бумага — документ государственный, разве в нем можно допускать ошибки?

Александр Сергеевич постоянно напоминал и требовал от всех самого продуманного и глубокого подхода к подготовке любых материалов.

Однажды он рассказывал нам с В. В. Золотухиным, как И. В. Сталин взыскательно относится к содержанию документов, считая необходимым при их подготовке советоваться со специалистами, обсуждать коллективно.

— Вчера в Ставке, — говорил Александр Сергеевич, — товарищ Сталин отменил приказ Жукова об утверждении уставов артиллерии.

Он рассказал, что Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов представил Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, как заместителю Народного комиссара обороны, на утверждение Боевой устав зенитной артиллерии Красной Армии и Боевой устав артиллерии Красной Армии. Товарищ Г. К. Жуков указанные уставы утвердил. Впоследствии оказалось, что в них имеются серьезные пробелы. И. В. Сталин посчитал, что это произошло в результате поспешности в работе, что уставы написаны без всестороннего обсуждения с фронтовыми специалистами и утверждены без доклада Ставке. Отменив приказ, он обязал маршала Г. К. Жукова впредь не допускать торопливости в решении серьезных вопросов, а товарищу Н. Н. Воронову поставил на вид.

— Надо делать выводы, — закончил Александр Сергеевич.

Что и говорить, такие факты учат и запоминаются на всю жизнь.

Вспоминается такой случай. В справке на одного политработника было написано, что по национальности он — мариец. Александр Сергеевич прочитал и говорит:

— Из чувства уважения к этому народу лучше писать «мари». Да и звучит прекрасно — м-а-р-и.

Вернувшись к себе, мы с полковником Б. Н. Георгиевским посмотрели энциклопедию и ничего подобного не нашли, лишь в толковом словаре обнаружили разъяснение — действительно, оказалось, «мари».

Еще один курьезный, я бы сказал, случай. Начальник политуправления Западного фронта, заручившись согласием члена Военного совета, обратился с просьбой передать одного политработника в распоряжение начальника тыла. Мы и так уже передали много политработников на командную работу, и при докладе А. С. Щербакову я высказался, что вряд ли целесообразен такой перевод. Он согласился и стал писать: «Тов. Макарову, передавать не…» — и почему-то остановился. Я не задумываясь выпалил:

— Александр Сергеевич, «не разрешаю» пишется отдельно.

Он посмотрел на меня — дескать, вот незадачливый учитель нашелся, — написал: «не следует» — и от души рассмеялся.

Долго не мог я забыть эту необдуманную подсказку, как и горькую пилюлю о грамотной секретарше.

Работа Главного политического управления проводилась планово, насколько позволяла боевая обстановка. Планы составлялись по управлениям и самостоятельным отделам на три, иногда на два месяца. Управление агитации и пропаганды, оргинструкторский отдел и управление кадров всегда согласовывали между собой работу в войсках. Если обстановка изменялась, силы работников перегруппировывались оперативно, без волокиты. Приверженность к букве плана отвергалась, но, если позволяла обстановка, все мероприятия обязательно проводились, план выполнялся неукоснительно. Многое, конечно, зависело от начальников отделов и управлений, которых именно в этом духе воспитывал Александр Сергеевич.

В решении задач, стоявших перед ГлавПУ РККА, большую роль играла партийная организация аппарата, во главе которой стояло партийное бюро, работавшее на правах парткома. В управлениях и отделах были первичные организации. Возглавлял бюро освобожденный от других обязанностей секретарь (с мая 1943 года парторг) — полковой комиссар, потом полковник Павел Петрович Голышев. В то время это был человек лет тридцати, среднего роста, с пытливым взглядом и всегда с доброй улыбкой на лице. Он был приветлив и при встречах быстро-быстро высказывал свои мысли. Складывалось впечатление, будто он боялся, что собеседник оставит его и не дослушает до конца, но это впечатление было обманчиво: Павел Петрович берег свое время и ценил время встретившегося коммуниста.

Работал Голышев с огоньком, постоянно общался с людьми, имел хорошие контакты с начальниками управлений и отделов. Он умел разговаривать с любым работником ГлавПУ. До избрания секретарем партийного бюро Павел Петрович в самое трудное время находился на фронте. И теперь нередко выезжал в части действующей армии в составе наших групп. Под Старой Руссой был контужен. Вел себя смело, стремился на передовую, беседовал с бойцами в окопах и блиндажах. После полугодовых совещаний работников ГлавПУ партбюро всегда разрабатывало мероприятия по устранению недостатков в работе аппарата и решению задач, выдвинутых А. С. Щербаковым.

Партийная организация постоянно сплачивала коллектив, заботилась о плодотворном взаимодействии управлений и отделов. На партийных активах, которые проводились раз в квартал, на собраниях первичных партийных организаций обсуждались задачи, вытекающие из решений ЦК ВКП(б), приказов Народного комиссара обороны, директив начальника Главного политуправления, вопросы практики работы коммунистов на фронтах, военной учебы аппарата и другие.

Когда А. С. Щербаков подписал приказ о военной подготовке политсостава, партийное бюро сразу же обсудило задачи, вытекающие из приказа, и проделало большую работу по его выполнению. В течение полугода этот вопрос не снимался с повестки дня партбюро. Учебу работников аппарата спланировало управление кадров. При активном участии партбюро план успешно претворялся в жизнь. Для занятий привлекались квалифицированные специалисты и использовалась самая современная боевая техника.

Большое внимание партийное бюро уделяло изучению коммунистами опыта партийно-политической работы в действующей армии. Приведу некоторые из тем, обсуждавшихся на наших семинарах: «Работа первичных и ротных партийных организаций в наступлении» (по опыту Сталинградского фронта), «Организация работы политотдела армии в наступлении» (по опыту Западного и Калининского фронтов), «О росте партии и комсомола в период наступательных боев» (по опыту южных фронтов), «О работе фронтовых и армейских агитаторов в обороне» (по опыту Центрального и Воронежского фронтов) и другие.

Перед нами выступали руководящие политработники действующей армии. Например, об особенностях партийно-политической работы в Ясско-Кишиневской операции рассказал начальник политуправления 2-го Украинского фронта генерал-майор А. Н. Тевченков. Постоянно делали сообщения и руководители групп ГлавПУ, возвращавшихся с фронтов.

Хорошо помню, с каким интересом обсуждались на семинарах эти доклады и сообщения. Было видно, как выросли наши люди, какой богатый боевой опыт накопили политорганы. Благодаря настойчивой и энергичной работе партбюро коммунисты аппарата ГлавПУ стремились все то новое, что появилось в войсках, творчески довести до всех политорганов.

Обобщению опыта партийно-политической работы в наступательных операциях, тщательному анализу деятельности командиров, политорганов и партийных организаций стала уделять постоянное внимание военная печать. Журнал «Агитатор и пропагандист Красной Армии» опубликовал в 1944 году такие, например, обобщающие статьи: «О непрерывности агитационно-пропагандистской работы в наступлении» (по опыту нескольких операций), «Политическое обеспечение великой победы под Ленинградом», «Политработа в битве за Прибалтику», «Особенности политработы» (на территории освобожденных стран). Со статьями выступали руководящие политработники фронтов и армий А. П. Пигурнов, А. А. Лобачев, Н. И. Ряпосов, Г. К. Цинев и другие.

По рекомендации Главного политуправления в начале 1945 года на фронтах и в армиях проводились семинары политработников по опыту политического обеспечения наступательных операций в частях и подразделениях. На всех фронтовых и многих армейских семинарах выступали работники Главного политуправления.

Хотелось бы отметить, что партийное бюро аппарата ГлавПУ умело проводило и идейно-воспитательную, пропагандистскую работу. Для чтения лекций приглашались известные экономисты, историки, государственные и партийные деятели. Мне запомнились выступления академика Е. С. Варги. Он садился сбоку стола и всегда выступал с оптимизмом, приводя интересные данные о ближайших перспективах восстановления и развития народного хозяйства СССР, о приближении экономического краха фашистской экономики.

21 января 1943 года, в день памяти В. И. Ленина, ровно в 6 часов 50 минут вечера работники ГлавПУ собрались в зале, чтобы послушать Д. З. Мануильского, который назвал свой доклад «Слово о Ленине». Он вспоминал о жизни и работе Владимира Ильича, о его титанической деятельности по повышению сознания масс, созданию Коммунистической партии и Советского государства. Очень доходчиво говорил ветеран ленинской гвардии о том, как надо воевать, если в сердце носишь образ Ленина. Закончил выступление Дмитрий Захарович так: «Смерть и Ленин — слова несовместимые. Ленин жив!»

Партийная организация воспитывала коммунистов в духе добросовестного отношения к порученному делу. Подчеркивалось, что трудиться в таком авторитетном органе, как Главное политическое управление Красной Армии, работающем на правах военного отдела ЦК ВКП(б), — это и почетно, и ответственно.

Александр Сергеевич не имел возможности бывать на наших собраниях или активах, но работой партийной организации постоянно интересовался. Он был в курсе того, что делает партбюро по организации военной учебы работников ГлавПУ, а позже по ее итогам подписал специальный приказ, в котором отметил положительные результаты.

Павел Петрович Голышев в беседе со мной с доброй улыбкой вспоминал одну из встреч с Александром Сергеевичем.

— Мы все знали, — говорит он, — что Щербаков перегружен делами, и оберегали его, старались без крайней надобности не отвлекать. Но ведь информировать начальника ГлавПУ я был обязан. Вот и позвонил его помощнику Крапивину. Вскоре вызвали меня к начальнику. С волнением шел к нему. Но как только закрыл за собой дверь кабинета, сразу успокоился. Он встретил меня словами: «Ну, секретарь, смелее. Вы — секретарь, и я — секретарь. Объемы задач у нас разные, но ответственность перед ЦК — у обоих большая!»

Вот так просто и начался разговор. Щербаков расспрашивал о коммунистах ГлавПУ, интересовался, чем занимается партийная организация, спросил о моих контактах с начальниками управлений и отделов. Свыше сорока лет прошло, а помню, как он тогда говорил о повышении требовательности партийной организации к коммунистам, о воспитании ответственности у работников аппарата. А затем как-то неожиданно для меня говорит: «Ну, секретарь, попьем чайку?»

Я понял, что пора уходить. Поблагодарил и попросил разрешения уйти. Прощаясь, он сказал: «Имейте в виду, для секретаря двери моего кабинета всегда открыты. В секретариате вам будут говорить, что я занят. Я действительно занят, но для вас время найду».

Роль партийной организации ГлавПУ была высока. Она активно влияла на коммунистов, повышала их ответственность за выполнение возложенных обязанностей. Было непреложным требованием особенно серьезно готовиться к выездам. Наши товарищи, как правило, выступали в армиях и соединениях с докладами, лекциями и беседами, в том числе по вопросам партийного строительства, о международном положении, о борьбе с буржуазной идеологией, обобщали и распространяли положительный опыт воспитания и обучения воинов, словом и делом помогали командирам и политработникам успешно решать боевые задачи.

Военные советы фронтов отмечали заслуги многих работников Главного политуправления, которые длительное время трудились в войсках первого эшелона, на переднем крае и нередко участвовали непосредственно в боевых действиях. На фронте погибли смертью храбрых начальник отдела управления кадров полковник Александр Васильевич Борисов, заместитель начальника седьмого отдела полковник Александр Афанасьевич Самойлов, инспектор подполковник Мариев и другие.

Это были скромные люди с высокими морально-нравственными качествами, настоящие коммунисты, отдавшие свою жизнь за Родину. Характерно, что, находясь некоторое время в госпитале, Александр Афанасьевич Самойлов в письме к товарищам в Главное политуправление не счел нужным даже упомянуть о тяжелом ранении, он лишь высказал большое сожаление, что ему не удалось полностью выполнить задание.

Военные советы фронтов с согласия начальника ГлавПУ наградили орденами несколько наших товарищей, проявивших в боях храбрость и отвагу. Награды был удостоен, в частности, подполковник Мокрицын Иван Иванович, отличившийся в оборонительных боях на Курской дуге. И все же, надо сказать, в первое время работников аппарата Главного политуправления награждали очень редко. Так было до января 1943 года.

А в январе однажды поздно вечером А. С. Щербаков по телефону пригласил меня в МГК. Я немедленно выехал и, когда вошел в кабинет, понял, что он ждет меня: у него никого нет, на столе никаких бумаг, сидит, откинувшись на спинку кресла. Поздоровались. Он посмотрел прямо в глаза и сказал:

— Надо представить к награждению орденами и медалями работников Главного политуправления. — Он сделал небольшую паузу и как-то по-отечески тепло продолжил: — Необходимо подойти очень внимательно, чтобы необоснованно не обидеть кого-либо. Конечно, в первую очередь представить тех товарищей, которые много и плодотворно работали в действующей армии.

— К подготовке представлений придется привлечь начальников управлений и отделов, — вставил я.

— Хорошо, привлекайте, но предупредите о том, чтобы не было лишних разговоров.

В ту же ночь подготовительная работа была завершена. А во второй половине следующего дня мы собрались для обсуждения кандидатур. При всей взыскательности в списке оставалось около 80 человек.

А. С. Щербаков просмотрел характеристики на каждого, согласился и предложил подготовить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР.

Мы предполагали, что награждение будет приурочено к 25-й годовщине Красной Армии. И вдруг в ночь на 8 февраля, часа в 3―4 утра, мне позвонил из Кремля Александр Сергеевич и поздравил с награждением орденом Ленина. Что и говорить, это было неожиданно и тем более радостно. Читатель поймет, что в списке кандидатов на награждение, естественно, не было начальников управлений. Мы предложили наградить орденом Ленина двух товарищей: Н. А. Лосикова — участника гражданской войны, офицера, свыше двадцати лет работавшего в Главном политуправлении, и начальника лекторской группы Н. А. Федорова, также старейшего политического работника, профессора.

А утром из радиопередачи узнали, что орденом Ленина награжден также генерал-майор М. М. Пронин, в то время начальник оргинструкторского отдела. Генерал-майор И. В. Шикин, полковник М. И. Бурцев были награждены орденом Красного Знамени. Стало ясно, что всех нас представил к этим наградам А. С. Щербаков.

Многих награжденных в Москве не было. Им послали поздравительные телеграммы. Остальных собрали по управлениям и отделам и поздравили от имени А. С. Щербакова.

Награждение орденами и медалями работников ГлавПУ стало большим событием в коллективе. Мы все знали строгое отношение начальника Главного политуправления к тем или иным поощрениям партийно-политических работников, его партийное напоминание: скромность и еще раз скромность во всем. Работая с полной отдачей сил, мы не думали ни о каких наградах.

11 февраля раздался телефонный звонок из Президиума Верховного Совета СССР:

— Завтра в 11.00 Михаил Иванович Калинин будет вручать награды Родины…

Я сразу же доложил Александру Сергеевичу. Он улыбнулся и сказал:

— Это я попросил Михаила Ивановича.

К сожалению, к этому времени в Москве находилось всего 30―35 человек из числа награжденных.

В 10 часов 45 минут 12 февраля мы сидели в Свердловском зале Кремля. Вскоре в зал вошел А. Ф. Горкин — секретарь Президиума Верховного Совета, поздравил нас и доверительно попросил: получая награды, не очень усердно пожимать руку М. И. Калинину.

Ровно в 11 часов мы тепло и дружно приветствовали его. После вручения наград он поздравил нас. Мы пригласили Михаила Ивановича сфотографироваться с нами. Он охотно согласился. Для всех памятным был этот день еще и потому, что многие в Кремле оказались впервые.

В годы войны, как известно, работало и Главное политическое управление Военно-Морского Флота. Так вот, оба Главных политических управления — Красной Армии и Военно-Морского Флота — работали в тесном контакте. Начальник ГлавПУ ВМФ генерал-полковник береговой службы Иван Васильевич Рогов был членом Совета военно-политической пропаганды при Главном политическом управлении Красной Армии и принимал в его работе активное участие. Выводы Совета всегда доводились до политорганов ВМФ. Иван Васильевич часто находился на флотах, постоянно общался с командирами, политработниками и рядовыми моряками. Был требовательным к себе и подчиненным. Его выступления на заседаниях Совета военно-политической пропаганды всегда свидетельствовали о глубоком знании состояния партийно-политической работы на флотах. Замечу, что уже после войны, в 1950―1953 годах, мне пришлось работать в Военно-Морском Флоте. И тогда еще моряки вспоминали высокую партийность и требовательность Ивана Васильевича.

В повседневной работе мы постоянно общались с руководящим составом ГлавПУ ВМФ. Контр-адмирал И. И. Азаров, генерал-майоры А. А. Муравьев, В. А. Лебедев, П. Е. Рябов, капитаны 1 ранга А. Н. Филаретов, Н. Н. Сальников были у нас нередкими гостями. На все мероприятия всеармейского характера — совещания пропагандистов, агитаторов фронтов, редакторов военных газет, кадровых работников, руководителей организационно-инструкторских отделов — они получали приглашение. Словом, был повседневный деловой контакт, по-дружески делились опытом. Уж раз я начал об этом, хочу сказать несколько слов о бригадном комиссаре, а позднее вице-адмирале Н. М. Кулакове. Запомнилось, что он был более активным из перечисленных товарищей в общении с нами. Как-то по-свойски, с широкими жестами, громовым голосом заходил и почти всегда спрашивал:

— Ну, чем поделитесь?

Н. М. Кулаков в Великую Отечественную войну перенес немало боевых испытаний на Черном море, в том числе при обороне Одессы и Севастополя. Проявил себя мужественным политработником, умевшим общаться с моряками и воодушевлять их на ратные дела.

Можно без преувеличения сказать, что для стиля работы Главного политуправления Красной Армии под руководством А. С. Щербакова были характерны такие черты, как живая повседневная связь с войсками, с командирами и политорганами, знание обстановки, постоянное стремление глубже проникнуть во фронтовую жизнь, принципиальность и непримиримость к недостаткам. Высокая требовательность сочеталась с уважением к людям, значительно возросла оперативность и четкость в работе аппарата.

Влияние А. С. Щербакова на окружающих было огромным, а воздействие личным примером — повседневным и мобилизующим. Казалось, что ему по плечу любые задачи и нет таких обстоятельств и трудностей, которые бы не преодолела его волевая натура для достижения цели. И все же трудно себе представить, как мог один человек справляться со столь масштабными обязанностями. Однако могу утверждать: работал он с полной отдачей сил день и ночь.

За три года работы под руководством А. С. Щербакова я ни разу не заметил, чтобы он при такой загруженности куда-то спешил, оставил начатое дело, отвлекался. Мне он казался образцом выполнения совета В. И. Ленина: «…освободить себя от суматохи и сутолоки, кои всех нас губят…». Всегда Александр Сергеевич был деловит, немногословен и приветлив. Усталость, правда, была заметна на его лице, чувствовалась даже и в походке, особенно в конце войны, когда начало прихватывать сердце.

По роду деятельности А. С. Щербаков принимал у себя массу людей. И, несмотря на это, за три года не помню случая, когда пришлось ждать у него в приемной хотя бы несколько минут. Помнится, один раз меня задержал на 2―3 минуты в приемной помощник Александра Сергеевича. Когда вошел я в кабинет начальника ГлавПУ, он характерным жестом поправил очки, посмотрел на меня и холодно заметил:

— Вы опоздали.

Я извинился, понимая справедливость его замечания.

Постоянное общение с А. С. Щербаковым приводило к мысли, что он пользуется большим уважением и полным доверием Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. И в этом мне приходилось убеждаться не раз. Один случай особенно врезался в память. К Первому мая 1945 года готовился поздравительный приказ Верховного Главнокомандующего. В ГлавПУ подготовили проект, согласовали с Генеральным штабом, обсудили у Н. А. Булганина, бывшего тогда заместителем Наркома обороны, и послали в Кремль. Через два-три дня раздался телефонный звонок. Меня спрашивали:

— Видел ли проект первомайского приказа товарищ Щербаков?

— Нет, не видел, — ответил я. — Он еще болеет, и решено его не тревожить.

— Потревожьте, этим интересуется товарищ Сталин.

Позвонил Александру Сергеевичу и послал ему проект приказа. Он внес некоторые поправки. Первого мая приказ был опубликован в той редакции, в какой он представлялся после замечаний А. С. Щербакова.

В этом смысле большой интерес представляют воспоминания Маршала Советского Союза А. М. Василевского «Дело всей жизни», в которых он пишет: «…хочу отметить особенно теплые отношения между мною и начальником Главного политического управления Красной Армии А. С. Щербаковым. Он всегда согласовывал со мной принципиальные вопросы, требующие мнения Генерального штаба. Почти каждое утро Александр Сергеевич звонил мне в Генеральный штаб, а если я находился на фронте, — туда, и спрашивал, какова обстановка, что нового в развитии военных действий. Как-то Александр Сергеевич сказал мне:

— Вы берете трубку, и я уже по вашему голосу догадываюсь, каковы дела на фронтах.

И. В. Сталин очень доверял А. С. Щербакову. Материалы, согласованные с Александром Сергеевичем или завизированные им, он подписывал без задержки».

И в то же время я не помню ни одного случая, когда бы Александр Сергеевич говорил или как-то отметил особое доверие и уважение к нему И. В. Сталина.

Скромность у А. С. Щербакова проявлялась во всем: и в оценках своей деятельности, и во взаимоотношениях с окружающими, и в быту. Он не терпел лестных слов в свой адрес, выпячивания заслуг. И когда ему приходилось слышать это, то испытывал неловкость, хмурился, и было видно, как ему неприятно.

За время войны Александра Сергеевича награждали орденами Суворова, Кутузова и Отечественной войны (все первой степени). Все, кто соприкасался с ним по работе, искренне стремились его поздравить с заслуженными наградами. Я видел, как с этой целью к нему заходили наркомы, командующие фронтами и члены военных советов. И мне казалось, что это для него самые мучительные минуты. Он старался скорее перевести разговор в другое русло, используя визит высоких посетителей для обсуждения насущных задач.

Бывший секретарь Раменского горкома партии по промышленности Г. В. Капырин рассказывал, что рабочие завода решили назвать бронепоезд, построенный на средства трудящихся Раменского района Московской области, «Щербаков Александр Сергеевич». Обратились к нему за согласием. Он поблагодарил за внимание и посоветовал присвоить бронепоезду имя «Москвич». Рабочие этот совет приняли и 5 апреля 1942 года крепость на колесах передали представителям Красной Армии.

Александр Сергеевич умело сочетал высокую партийную принципиальность, требовательность к людям с бережным и внимательным отношением к ним. Вспоминается такой факт. Однажды возникла необходимость наказать одного политработника. Был подготовлен приказ. Александр Сергеевич прочитал его, подумал и предложил подписать документ мне.

— Накажу я, — сказал он, — и человеку не будет хода.

Затем, помолчав, поправил очки и продолжил:

— Рука у нас тяжелая, обижаем, наверное, кое-кого. На фронте политработник имеет меньше возможностей пожаловаться на несправедливое к нему отношение. Иного крепко обидели, но он скажет: «Ладно, черт с вами, не пойду жаловаться, когда-нибудь потом…» И мы должны это учитывать.

Мне уже приходилось говорить о том, что, когда решался вопрос о наказании или понижении в должности политработника, он обязательно стремился разобраться в деле, докопаться, так сказать, до истоков и вынести справедливое решение. И если он видел напраслину, умышленное преувеличение ошибок человека, то не поддерживал предложение — от кого бы оно ни исходило. Генерал-лейтенант интендантской службы в отставке Д. В. Павлов, работавший в годы войны в органах Тыла Красной Армии и хорошо знавший А. С. Щербакова, при встрече у Кремлевской стены по случаю 10-летия со дня смерти Александра Сергеевича вспоминал, что он ценил людей действия и не давал их в обиду. Дмитрий Васильевич рассказал мне очень характерный эпизод.

Осенью 1941 года в районе станции Икша в сторону Дмитрова строились оборонительные сооружения. Руководителем участка был малоизвестный по тому времени инженер И. И. Наймушин. Под его руководством велись работы по созданию противотанковых рвов и разрабатывались гравийные карьеры для заводов, изготовляющих бетон. Как опытный строитель, Наймушин пришел к выводу, что работы могут быть завершены быстрее, если прорыть обходные канавы для стока воды. Все шло по задуманному им плану. Но кто-то усмотрел в его действиях умысел задержать строительство основных оборонительных сооружений. Дело попало к Берия, и над Наймушиным нависла беда. И возможно, не быть бы ему прославленным строителем Братской и других гидроэлектростанций, если бы в дело не вмешался А. С. Щербаков. Объезжая оборонительные рубежи, Александр Сергеевич узнал о том, что случилось на участке Икша, Дмитров.

Напомню читателю, что этот факт произошел в то время, когда решалась судьба Москвы. И случай с Наймушиным в тех условиях был песчинкой в бурю. Пройти мимо, забыть о нем человеку, обремененному огромной ответственностью за оборону столицы, не трудно было. Однако А. С. Щербаков не забыл о доложенном ему эпизоде с неизвестным инженером. Он заинтересовался его делом и, убедившись в целесообразности поступка Наймушина, вмешался и добился возвращения строителя на свое рабочее место.

Читателю, по-видимому, небезынтересна дальнейшая судьба И. И. Наймушина. Так вот, он успешно завершил начатую работу в районе Икши, затем построил еще немало объектов, а после войны стал признанным организатором строительства крупнейших гидроэлектростанций в стране и был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Он с искренней благодарностью и теплотой вспоминал А. С. Щербакова, хотя лично им встречаться не приходилось.

Когда Александр Сергеевич принимал посетителей или слушал доклад, он наклонялся немножко вперед и руки клал на стол. Перед ним обычно лежал лист чистой бумаги. Но если он хотел поговорить на темы, не связанные с работой, а допустим, вспоминал что-то, то садился глубже в кресло, поправлял очки и, поднимая голову, начинал разговор. Речь у него была богатой, насыщенной, образной. Любил иногда вставить словечко из местного диалекта.

Один раз я докладывал решение по жалобе офицера-интенданта о задержке в присвоении ему очередного воинского звания. Жалобу мы отклонили как необоснованную, но доложить надо было. А. С. Щербаков выслушал, откинулся на спинку кресла и, рассмеявшись, произнес: «Не скаля маля, а требует». Я не понял. Он еще больше засмеялся и сказал:

— Так у нас в Рузе говорили о незадачливых людях.

Другой раз, подписывая приказ о назначении политработников, А. С. Щербаков задержал свое внимание на одной фамилии. Я это заметил, но молчал. Он посмотрел на меня и сказал:

— Очень знакомые фамилия и имя. Это, наверное, мой однокашник по «Свердловке». Не виделись мы после учебы, но вот фамилию и имя помню. Может быть, однофамилец?

Мы посмотрели личное дело и установили, что предположения Александра Сергеевича правильны. Он заметил: вот бы встретиться. Но было поздно — офицера уже откомандировали на фронт. Дня через два Александр Сергеевич говорит:

— Я рассказал своей жене, Вере Константиновне, о том товарище, личное дело которого мы смотрели. Она же училась вместе с нами. Но не помнит его. Я ей и так и этак, но помнит — и все. Тогда я ей говорю: «Послушай, ты же рассказывала мне, что он пытался за тобой ухаживать». «А…» — мгновенно вспомнила она. Так что, видите, разные могут быть подходы к делу, в данном случае — женский, — и от души рассмеялся.

С женой Александра Сергеевича — Верой Константиновной мне довелось познакомиться на дне рождения А. Н. Крапивина, моего земляка-архангелогородца. Я вошел в комнату, где находились гости, которых я не знал. Общим поклоном поздоровался со всеми и замешкался, не зная, что предпринять дальше. Одна из женщин встала со стула, подошла ко мне и подала маленькую руку. Она была небольшого роста, в аккуратно облегающем талию платье из синей шерстяной ткани с белым кружевным воротничком. На меня прямо смотрели серо-голубые открытые глаза. Я представился. Она ответила:

— Щербакова Вера Константиновна, — и добавила: — Я вас знаю.

Откуда и как она меня знала, было не ясно, я встретился с ней впервые, но спрашивать воздержался. Лицо у Веры Константиновны было свежее, молодое, без признаков косметики. Очень красила ее мягкая, добрая улыбка. Ни серег, ни колец, ни брошей на ней не было. Пока мы обменивались двумя-тремя фразами, комната наполнилась гостями. Слышались приветствия, поздравления, как бывает в таких случаях. Начались общие разговоры, и, конечно, в ту пору прежде всего о войне. Вера Константиновна, я бы сказал, скромно участвовала в этих разговорах, вела себя просто и непринужденно.

Она была образованным человеком: окончила Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова, затем инженерно-техническую академию. В «Свердловке», как называли между собой студенты это учебное заведение, она и познакомилась с А. С. Щербаковым.

Родилась Вера Константиновна в 1902 году в рабочей семье в Донбассе. Семнадцатилетней вступила в партию большевиков. Работала в партийных органах, заведовала губернским женотделом, принимала участие в борьбе с бандитизмом в районе города Лисичанска. Как выяснилось в беседе, теперь она работала инструктором Московского городского комитета партии, в отделе оборонной промышленности.

Заговорили об Алексее Толстом. Видимо, потому, что он был членом Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний фашистов на нашей земле, и к тому же тогда вышло в свет новое издание его романа-трилогии «Хождение по мукам». Довольно оживленно говорили о том, что начал он его писать еще в эмиграции, в Париже.

Вера Константиновна внимательно слушала. Видно было, что она готова включиться в разговор, но никого не перебивала. Выждав паузу, она очень интересно объяснила, почему А. Н. Толстой взял к трилогии эпиграф: «Жить победителями или умереть со славой». Речь у В. К. Щербаковой была с мягким и приятным для слуха донбасским говором.

Вера Константиновна хорошо понимала, какой груз ответственности лежит на плечах мужа, видела, как много ему приходится трудиться, и помогала чем могла. В семье росли три сына, и присматривать за малолетними помогали родные бабушки.

Александр Сергеевич питал нежные отцовские чувства к детям, и убеждаться в этом мне приходилось не раз. Иногда ночью, закончив текущие дела, он изредка позволял себе несколько минут разрядки. Любил вспоминать молодость, годы учебы, чаще рассказывал о сыновьях, особенно о старшем — Александре. И надо было видеть, как теплели его глаза, как преображалось лицо от удивительно застенчивой улыбки! Перед самым началом войны Саша окончил среднюю школу, когда ему еще не исполнилось 17 лет. С согласия родителей он поступил в Военный институт иностранных языков, который осенью эвакуировался из Москвы. В это время отец писал сыну коротенькие письма. И одно из них сохранилось в семейном архиве. При встрече Александр Александрович любезно разрешил опубликовать это письмо:

«Мой родной Шурочка!

Мне очень приятно было услышать, что ты хорошо учишься и с дисциплиной у тебя в порядке. Я очень прошу тебя и в смысле учебы, и в смысле дисциплины быть лучшим… Стенография в той специальности, какую ты для себя избираешь, безусловно, необходима, и ее надо изучать. Но еще более необходимо изучать военное дело. Не исключено, что вас призовут в ближайшее время в армию, надо будет пойти на какие-либо курсы или в школу младших командиров (артиллерийскую, гвардейских минометных частей и др.), и надо быть готовым в любое время к тому, чтобы выполнить свой долг перед Родиной. Книги „Мемуары Наполеона“ нет. Догадываюсь, что имеется в виду книга Тарле „Наполеон“, которую тебе и посылаю. Если все просимые тобой книги не будут посланы с предстоящей оказией, то постараюсь послать позже. Пьеса „Генерал Брусилов“ в ближайшие дни будет напечатана в одном из журналов, а затем и поставлена на сцене. Как только выйдет в свет — пришлю.

Желаю тебе всякого успеха и крепко целую… Пиши почаще и побольше, буду отвечать. Привыкай писать письма. Шлет тебе привет братишка, он уже декламирует „Левый марш“… Посылаю карточки (лежат в книге)».

Александр Александрович, вспоминая время, когда он учился в средней школе, рассказывал:

— Отец не часто интересовался моими успехами в школе. Он знал, что я учился серьезно, и главную роль в подготовке к занятиям играла мать. Зато отец много говорил с ней и со мной о прочитанных им книгах. А читал он почти все, что издавалось в стране, читал быстро и всегда анализировал прочитанное: «Вот эта книга дает новые знания по истории, эта — полезна для молодых людей и учит, как надо относиться к жизни». Ему приходилось читать очень много рукописей книг, и отец с грустью потом говорил: «Как жаль, что не все хорошие произведения можно печатать из-за ограниченных возможностей полиграфической базы и нехватки бумаги». А когда я учился в девятом классе, отец спросил меня: «Сколько раз в этом году ты был в театре?» «Один раз», — ответил я. «Ну зачем же быть таким неучем, — сказал он с сожалением. — Надо больше смотреть спектаклей, слушать оперу, интересоваться искусством. Я специально ходил не только в Большой, Малый и Художественный театры, но и посещал в молодости разные варьете — не для развлечений, а для изучения жизни…»

После этого разговора отец стал предлагать мне посмотреть тот или иной новый спектакль и подробно расспрашивал о постановке, об игре артистов. И когда наши мнения не совпадали, то терпеливо пояснял мне. Новые пьесы он знал хорошо, в чем я убедился, посмотрев «Ивана Грозного». И хотя думал, что литература и театр его интересовали главным образом как одно из важнейших средств воспитания масс, эрудиция отца в этих областях искусства меня удивляла. Знал он и все новые кинофильмы. Помню, как досадовал и огорчался, что боевая казачья песня «Любо, братцы, любо» в кинофильме «Александр Пархоменко», как он сказал, «досталась» Махно, и считал, что ее нужно было использовать иначе.

В марте 1943 года Саша по совету отца поступил в Вязниковскую военно-авиационную школу пилотов на ускоренный курс. Александр Сергеевич часто писал сыну, давал советы, рекомендовал познакомиться с новыми пьесами Симонова, Корнейчука… Сын успешно закончил учебу и стал летчиком-истребителем. Служил в частях противовоздушной обороны, защищая небо Москвы.

— Наш полк базировался на Центральном аэродроме, — рассказывал он, — и поэтому изредка удавалось бывать дома и видеться с родителями. Отец иногда приезжал обедать домой, как правило, в 7―8 часов вечера. Для всех родных это было большой радостью, и особенно для младшего брата Кости. Всей семьей собирались за столом и делились новостями, обсуждали положение на фронте. Отец подробно расспрашивал о моих успехах в технике пилотирования, о высотных полетах. Мне казалось тогда, что он хотел выполнить родительские обязанности так же старательно, как делал это, когда смотрел и подписывал мой школьный дневник.

Летчики нашего полка освоили высотные «яки» и «миги». Отец интересовался реальным потолком этих истребителей, возможностями перехвата немецких высотных разведчиков, полеты которых на Москву продолжались. И разговаривая с ним, я невольно снова поражался его знаниям тактико-технических данных самолетов как наших ВВС, так и авиации противника.

После обеда отец сразу уезжал на работу и возвращался поздно, почти на рассвете — в 4―5 часов утра. Перед сном около часа читал. На прикроватной тумбочке и письменном столе всегда лежали новые журналы, сигнальные экземпляры книг и брошюры разных издательств. В 9―10 часов утра он уже снова спешил в МГК.

— За год службы в столице, — продолжал рассказывать А. А. Щербаков, — нам с отцом один раз удалось вместе сходить в кино. Смотрели фильм «Небо Москвы». О событиях, которые легли в основу сценария, мне рассказали раньше летчики-однополчане. А отец еще дополнил увиденное на экране многими подробностями Московской битвы. Этот день сохранился в памяти на всю жизнь.

В сентябре 1944 года, когда полностью миновала угроза столице с воздуха, лейтенант А. А. Щербаков получил назначение в истребительный полк 1-го Белорусского фронта и участвовал в заключительных операциях войны, в том числе и Берлинской. Забегая вперед, скажу, что после войны он окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, более 30 лет «учил летать самолеты», получил звание заслуженного летчика-испытателя СССР и Героя Советского Союза, был делегатом XXVI съезда КПСС.

Александр Александрович поднял на ноги двух братьев, которые после смерти родителей (отца — в 1945 г. и матери — в 1947 г.) остались малолетними: Константину было 9 лет, а Ивану — 2 года. Константин Александрович окончил Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова. Ныне он — известный журналист-искусствовед, член Союза писателей, автор публицистических книг «Обретение мужества», «Проверка на деле», «Герой, время, художник». Самый младший — И. А. Щербаков окончил Московский энергетический институт, стад доктором физико-математических наук, профессором, лауреатом премии Ленинского комсомола. Им опубликовано более 150 научных работ, часть которых посвящена проблеме лазерных кристаллов. Все братья — члены Коммунистической партии Советского Союза. Своими делами они активно участвуют в коммунистическом строительстве, о котором так мечтал их отец в тяжелые годы схватки с фашизмом.

9 мая 1945 года от имени всего коллектива Главного политуправления мы послали письмо Александру Сергеевичу Щербакову, которого болезнь приковала к постели. Вот это письмо: «В исторический день всенародного торжества, в день великой Победы над фашистской Германией, мы посылаем Вам от всего сердца горячее поздравление! То, чего четыре долгих года ждал наш советский народ, свершилось — враг поставлен на колени. И мы горды тем, что под Вашим руководством за три военных года внесли свой скромный вклад в дело укрепления политического сознания личного состава нашей доблестной Армии! От всей души желаем Вам, дорогой Александр Сергеевич, доброго здоровья на долгие и долгие годы.

Шикин, Пупышев, Золотухин, Бурцев, Романов…»

В радостном порыве мы хотели отметить большую роль А. С. Щербакова в разгроме фашизма. Но, поразмыслив, решили не делать этого: Александр Сергеевич всегда отрицательно относился к возвеличиванию личных заслуг. А теперь, когда после тех столь памятных событий минули десятилетия, когда время отсеяло все наносное и субъективное, можно с уверенностью сказать, что, скажи тогда о его достойном вкладе в Победу, мы не погрешили бы против истины.

Марксизм-ленинизм, как известно, исходит из того, что народ — решающая сила истории, ее творец. При этом не умаляется значение и отдельной личности. Личность всегда играла и играет значительную роль в историческом процессе, ускоряя или замедляя ход событий, облегчая или затрудняя решение назревших задач. Выдвижение личности в условиях войны, с одной стороны, определяется общественной потребностью, а с другой — способностью, одаренностью людей, нужных обществу в данный момент. Высокие личностные качества обусловливают авторитет и политического, и военного деятеля, который способствует объединению и сплочению людей, поддержанию организованности масс, их дисциплины.

А. С. Щербаков — партийный и государственный деятель, проявивший себя в годы войны крупным организатором партийно-политической работы в армии. Высокие личные качества — глубокое знание марксистско-ленинской теории, организаторский талант, энергия и воля — позволили ему вынести на своих плечах огромную ношу ответственности и выполнить колоссальный, без преувеличения, объем работы.

За что бы ни брался, он мыслил широко и масштабно. Из всех его достоинств мне хотелось бы выделить одно — высочайшую личную организованность. Я уже говорил, что феноменальная работоспособность Александра Сергеевича просто-таки поражала всех, знавших его и трудившихся рядом с ним. Замечу только, что это было не какое-то врожденное качество, но прежде всего проявление самодисциплины, умения максимально мобилизовать свои духовные и физические возможности.

Думается, что для полноты освещения многогранной деятельности Александра Сергеевича необходимо хотя бы вкратце сказать о выполнении каждой из тех обязанностей, что были возложены на него в годы Великой Отечественной войны.

Секретарь ЦК ВКП(б)… Общаясь с А. С. Щербаковым, я оказывался в роли невольного свидетеля его постоянных забот о состоянии идеологической работы в стране. Ныне опубликовано много документов, которые убедительно раскрывают титаническую деятельность партии по идейно-политическому воспитанию советских людей в годы войны. Наше поколение на себе ощущало результаты этой деятельности и активно ее поддерживало.

ЦК ВКП(б) направлял всю идеологическую работу на укрепление духовных сил советского народа, на дальнейшее повышение политической сознательности и ответственности каждого гражданина Страны Советов за судьбу Родины, на борьбу против фашистской идеологии. Партия руководствовалась ленинским положением: «Во всякой войне победа в конечном счете обусловливается состоянием духа тех масс, которые на поле брани проливают свою кровь». Идеологическая работа велась с учетом задач, ставших перед советским народом на фронте и в тылу. Через многомиллионную армию агитаторов, печать и радио партия разъясняла рабочим, крестьянам, интеллигенции, воинам армии и флота, какие задачи стоят перед страной, как противостоять вражеским войскам, как лучше и быстрее выполнить производственные планы, на что должны направить свои усилия деятели науки и культуры, чтобы максимально помочь фронту.

Важнейшим звеном всей идеологической работы стала массовая агитация и пропаганда. Стараниями ЦК ВКП(б), ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов, райкомов к концу войны в стране насчитывалось 28 тысяч нештатных лекторов, более 120 тысяч докладчиков, и 1,3 миллиона агитаторов — и это не считая агитаторов Вооруженных Сил. За первые три года войны ЦК ознакомился с состоянием агитации и пропаганды и оказал помощь в 82 областях и краях, организовал учебу идеологических кадров. Только в течение года (март 1943 — март 1944) в ЦК были заслушаны отчеты более 30 секретарей крайкомов и обкомов по пропаганде. А. С. Щербаков непосредственно проводил большую работу по пропаганде политики партии. Только за период с 1942 по 1944 год он выступал 69 раз с докладами, речами, со статьями в газетах и журналах.

Большое внимание уделялось издательской работе. За 1941―1945 годы в стране вышло в свет более 500 изданий трудов Маркса, Энгельса и Ленина. Опубликована книга «Ленин Владимир Ильич. Краткий очерк жизни и деятельности».

Агитацию и пропаганду активно вело в годы войны советское радио, которое вещало 18 часов в сутки. Ежедневно передавалось 14 выпусков «Последних известий», 4 выпуска «Писем с фронта и на фронт». Передачи велись более чем на 70 языках народов СССР и на 28 иностранных языках.

В идейной закалке советских людей большое место отводилось литературе и искусству. Партия призывала деятелей культуры воспитывать во всем нашем народе беззаветную любовь к Родине, чувства священной ненависти к врагу, бесстрашия и презрения к смерти. ЦК ВКП(б) за время войны неоднократно рассматривал вопросы литературы и искусства, обращал внимание на повышение идейно-художественного уровня произведений.

Секретарь МГК и МК ВКП(б)… В годы войны мне довелось участвовать в работе собраний городского партийного актива, с докладами на которых выступал Александр Сергеевич. Я нередко видел у него в кабинете секретарей райкомов Москвы и области. Остался в памяти острый разговор А. С. Щербакова с Г. М. Поповым о неотложных мерах по обеспечению населения города продовольствием и топливом.

Читатель может себе представить круг забот секретаря МК и МГК партии, если учесть, что накануне войны продукция предприятий Москвы и Московской области составляла 22,6 процента валовой продукции всей страны. Московские предприятия производили 49 процентов автомобилей, 98 процентов подшипников, около 40 процентов продукции текстильной промышленности.

В Москве и Московской области к началу войны было 330 тысяч коммунистов, а в 1942 году их осталось 96,4 тысячи. Число первичных партийных организаций сократилось в два раза. Произошло массовое выдвижение нового партийного актива — секретарей райкомов, горкомов, первичных парторганизаций. Среди инструкторов райкомов партии стало около 80 процентов женщин.

На заводы вместо ушедших на фронт пришли пенсионеры, юноши и девушки. Почти 60 процентов всех рабочих составляли женщины. И тем не менее партийные организации Москвы и области в необычно короткий срок перестроили промышленность, сельское хозяйство и транспорт на военный лад. Неоценим вклад А. С. Щербакова в дело мобилизации тружеников промышленности и сельского хозяйства на ударный труд под лозунгом «Все для фронта, все для победы!». Коллектив 1-го государственного подшипникового завода обратился ко всем рабочим Москвы: «Двойным и тройным выполнением норм будем помогать Красной Армии бить врага».

За годы войны предприятия Москвы дали фронту свыше 16 тысяч самолетов, 3,5 миллиона автоматов, несколько тысяч танков и самоходных артиллерийских установок, 72 тысячи минометов, 4 тысячи реактивных установок («катюш»), 10 миллионов шинелей.

В январе 1943 года в докладной записке Государственному Комитету Обороны А. С. Щербаков указывал, что трудящиеся Москвы и области собрали «на строительство своей родной Красной Армии 390 миллионов рублей».

Каких усилий стоила забота о быте москвичей, о снабжении их продовольствием, овощами! Только на заготовку топлива было направлено 257 тысяч человек. Ни один вопрос жизни и быта людей не оставался без внимания партийной организации. Вспоминается такой случай. Ночью, во время моего доклада, раздается звонок правительственного телефона. А. С. Щербаков взял трубку, произнес:

— Слушаю вас, товарищ Сталин.

Я немедленно вышел из кабинета. Через две-три минуты он меня вернул и сказал:

— Товарищ Сталин высказал недовольство тем, что в Москве чрезмерно захлорирована вода, пить невозможно.

Пока я заканчивал доклад, в кабинете появился председатель Моссовета В. П. Пронин. Невольно думалось: чем только не приходится заниматься Александру Сергеевичу!

После разгрома немецко-фашистских войск под Москвой усилия коммунистов, всех трудящихся города и области направлялись на восстановительные работы, на более активное обеспечение Красной Армии всем необходимым. И душой этого был А. С. Щербаков. В одном из своих выступлений на партийном активе он говорил: «…Не позволяйте кружиться голове от успехов, умейте видеть, распознавать недостатки… умейте бороться с этими недостатками, а не замазывать их, почаще оглядывайтесь на то, что сделано, оценивайте проделанную работу, даже если она сделана неплохо, с одной точки зрения — как можно было бы сделать ее еще лучше».

Так он воспитывал коммунистов Москвы, так он учил и нас: работать еще лучше, делать еще больше!

Начальник Совинформбюро… С целью оперативной информации о событиях, происходящих в мире, на фронтах Великой Отечественной войны и в тылу, ЦК ВКП(б) и СНК СССР 24 июня 1941 года приняли постановление об образовании Советского информационного бюро во главе с секретарем ЦК ВКП(б) А. С. Щербаковым.

Сводки Совинформбюро с начала войны были утренними и вечерними, а с июля 1943 года стали выходить один раз в день. Они печатались в газетах и передавались по радио. Их с волнением ждали и слушали все советские люди, в том числе находившиеся на временно оккупированной врагом территории. Сводки были не только источником оперативной информации, но и серьезным средством воспитания советских людей, мобилизации их на беззаветную борьбу с фашистами, на ударный труд во имя победы.

За время войны опубликовано свыше двух тысяч сообщений Совинформбюро. В этой огромной работе и труд, каждодневный и целенаправленный, Александра Сергеевича. Как руководитель Совинформбюро, он выступал в газетах с разоблачением лживой фашистской пропаганды. Совинформбюро ежедневно обеспечивало информацией прессу и радиовещание союзных и нейтральных стран, вело контрпропаганду против идеологических диверсий врага.

В материалах для зарубежных агентств освещались гигантские усилия всех народов Советского Союза во имя скорейшего разгрома врага, показывались их жертвы ради достижения этой цели. Совинформбюро откровенно сообщало прогрессивной общественности о недовольстве советских людей политикой тех кругов США и Великобритании, которые умышленно затягивали открытие второго фронта.

Статьи и очерки Совинформбюро рассылались в посольства, миссии и консульства нашей страны в разных частях света, передавались в редакции зарубежных газет и журналов. В Англии, например, выходила газета Совинформбюро «Совьет уор ньюс уикли».

Совинформбюро снабжало материалами 32 телеграфных и газетных агентства, 18 радиостанций во многих странах, в том числе в США, Англии, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, Индии, Китае, Мексике, Уругвае, Кубе. В 1944 году за границу было направлено около 60 тысяч статей.

Как-то осенью 1942 года в беседе с группой работников ГлавПУ А. С. Щербаков рассказал, какое впечатление произвело в США «Письмо к неизвестному американскому другу» Леонида Леонова.

— Это письмо передавали по радио для миллионов американцев. И каждому радиослушателю была понятна взволнованность советских людей, обличающих тех, кто стремится «отсидеться в своих убежищах». Это хорошо! Таких материалов надо посылать больше, — говорил он.

Начальник ГлавПУ РККА… Выполняя указания ЦК партии, опираясь на его помощь и поддержку, А. С. Щербаков в короткий срок добился коренной перестройки партийно-политической работы в армии в интересах разгрома врага, активизации роли военных советов в идейно-политическом воспитании войск.

Я уже, как мог, рассказал о подборе, воспитании и расстановке кадров политработников, о мерах по усилению партийного влияния в войсках, о развертывании массовой политической агитации, о повышении роли партийных и комсомольских организаций и реорганизации их структуры, о примерности коммунистов и комсомольцев. Хотелось бы подчеркнуть, что во всех этих и многих других делах военные советы и политорганы чувствовали направляющую руку Александра Сергеевича. Руководитель армейских большевиков глубоко вникал в жизнь войск, их боевую деятельность, в обучение и воспитание личного состава, улавливал и поддерживал все интересное и полезное, заботился о том, чтобы опыт, добытый кровью и потом, немедленно становился достоянием всех.

Военные советы, командиры, политорганы и партийные организации сплачивали воинов армии и флота вокруг родной ленинской партии. Связи партии с воинами крепли изо дня в день. Ярким показателем этого был непрекращающийся приток заявлений бойцов и командиров о желании вступить в партийные ряды. Люди хотели идти в бой коммунистами. Уместно напомнить, что в 1942―1944 годах кандидатами в члены ВКП(б) ежемесячно принималось в среднем 125 тысяч человек. Из года в год увеличивалось в войсках количество первичных партийных организаций. Если в июле 1941 года их было 14 751, то в 1945 году их стало 80 423.

Партия заботилась об идейно-политическом воспитании молодых коммунистов, всех советских воинов. Политической агитацией и пропагандой занимались политработники и командиры, члены военных советов и командующие. В этом, как и во всем, пример показывал Александр Сергеевич Щербаков, которого все мы знали как страстного пропагандиста идей и политики партии. Благодаря общим усилиям идеологическая работа в войсках поднялась на новую ступень. Моральный дух личного состава был незыблемым. И в этом — источник массового героизма бойцов и командиров Красной Армии.

Генерал-полковник А. С. Щербаков все свои силы и талант отдал своему народу, делу разгрома ненавистных захватчиков. Он, можно сказать, сгорел на работе в расцвете творческих сил, сражался (иного слова не найти) буквально до самого последнего дня войны, до Дня Победы. Как мне рассказывала Вера Константиновна Щербакова, 8 мая Александру Сергеевичу стало лучше и он поехал вечером посмотреть готовность Москвы к празднику, полюбоваться видом вечерней столицы с Поклонной горы. Он успел порадоваться окончанию войны вместе со всем народом, а 10 мая 1945 года его пламенное сердце остановилось — на сорок четвертом году жизни.

Александр Сергеевич выполнил поручение ЦК партии. Как настоящий коммунист, он сделал все, что было в его силах, для Победы, и еще многое сверх того. В те дни «Правда» писала: «Жизнь товарища Александра Сергеевича Щербакова — одного из виднейших руководителей партии Ленина и Красной Армии — будет служить примером для трудящихся нашей страны в их борьбе за дальнейший расцвет Союза Советских Социалистических Республик».

События майских дней 1945 года сохранились в памяти как время напряженной работы и противоречивых чувств: и радость победы, и горечь утраты многих друзей и товарищей, утраты дорогого человека. Говорят, что людей незаменимых нет. Возможно, это и так. Но первое время мы в ГлавПУ очень остро переживали и чувствовали, что из жизни ушел талантливый руководитель.

После окончания войны в Европе дел у нас не убавилось. И среди неотложных задач на первое место вышла одна главная — политическое обеспечение перегруппировки войск, выделенных Ставкой ВГК для уничтожения японского милитаризма. Предстояло в короткий срок подготовить морально и психологически к боевым действиям большую массу воинов. Непростая это была задача, ведь бойцы и командиры, пройдя горнило кровопролитных боев с гитлеровцами, с нетерпением ждали возвращения к родным очагам…

Офицеры и генералы Главного политуправления в те дни работали очень дружно, напряженно и организованно. Сказывалась большая школа, которую прошел каждый из них под руководством Александра Сергеевича. Традиции, которые сложились в этом высоком органе в годы войны, продолжают жить, действовать, наполняться новым содержанием.

Знаменательным в этом отношении стал XXVII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Он явился историческим событием в жизни партии, всего советского народа, имеет мировое значение. В духе ленинских партийных традиций съезд ответил на коренные вопросы, которые поставила жизнь перед партией и страной на современном, переломном этапе, вооружил советский народ четкой программой ускорения экономического и социального развития, совершенствования всех сторон жизни общества, укрепления обороноспособности нашей Родины, боевой мощи Советских Вооруженных Сил.

Осуществляя решения XXVII съезда, молодое поколение командиров и политработников, несомненно, воспользуется богатым опытом Великой Отечественной войны. В этом зримое воплощение преемственности, неразрывной связи времен и поколений.