Эми Робсарт Дадли Усадьба Уильяма Хайда в Трокинге, графство Хартфордшир, конец мая 1550 года

Лавинии пришлось вернуться ко двору – как бы ей ни было жаль со мной расставаться, там ее уже ждало множество заказов, в том числе миниатюрные портреты моего супруга и королевы. Хоть мне и сложно было вытянуть правду из уст художницы, не желавшей причинять мне новых душевных травм, в конце концов она призналась, что эти двое собирались преподнести свои портреты друг другу в качестве подарка. Где же теперь был тот мой портрет, что Роберт увез с собой ко двору из Хемсби… С тех пор я ни разу его не видела. Портрет оказался пророческим, именно такой, вопреки всем своим желаниям, я успела стать с тех пор – сдержанной и печальной матроной. Как же мне хотелось снова превратиться в ту счастливую, улыбчивую, влюбленную по уши невесту, в ту сияющую от радости, уверенную в себе, беззаботную девушку с копной золотых кудрей, которая лежала в ворохе желтых юбок на лютиковой поляне у реки в объятиях любимого человека, с которым они любовались летящими по небу облаками и мечтали о будущем… Как же я хотела, чтобы прекрасный, сияющий, золотой Феникс восстал из уродливого черно-серого пепла моей жизни!

Вскоре после отъезда Лавинии я получила короткую записку от Роберта, всего пару сухих строк – он сообщил мне, что гонец, который доставит это письмо, его юный кузен Томас Блаунт, и три лакея, сопровождающих его, помогут мне перебраться в Уорикшир, в Комптон-Верни, дом сэра Ричарда Верни. Мы должны выдвинуться в путь немедленно, писал Роберт, я не должна ни на минуту задерживаться в особняке Хайдов. Объяснил он это тем, что слишком хорошо относится к Хайдам, чтобы заставлять их и дальше терпеть мои «безумные, сумасбродные выходки», потому как о них и так уже судачат, что они приютили «под своей крышей бедную безумную женщину».

Когда пришло время отправляться в дорогу, я не могла смотреть в глаза мастеру и мистрис Хайд. Расставание получилось неловким – повисла долгая пауза, которую должно было заполнить словами прощания, но их так никто и не нашел. Потому я просто замерла на месте, сконфуженно опустив глаза. Молодой мастер Блаунт пришел мне на помощь, сообщив, что все готово к отъезду, мягко взял меня под руку и вывел из дома, после чего помог мне взобраться на послушную серую кобылку. Когда мы тронулись, я, право, даже ожидала восторженных криков жителей особняка по поводу нашего долгожданного расставания.

– Осмелюсь предположить, что никого еще так сильно не радовал зад отдаляющейся от дома лошади, – прошептала я Пирто, которая ехала рядом со мной на едва передвигающей ноги белой кляче.

Юный мастер Блаунт – Томми, как я стала его называть, – был со мной очень добр. В его переметной суме нашлись яблоки, которыми он не замедлил поделиться со всеми нами.

– Я знаю, как сильно вы их любите, – смутившись, сказал он, протягивая мне спелый плод, блестящий, как рубин, в лучах утреннего солнца.

Я с благодарностью приняла угощение и, вспомнив Сайдерстоун и отца, с удовольствием вонзила зубы в алый, сочный фрукт. Мое лицо осветила улыбка, когда я поняла, насколько вкусным и сладким оказалось это яблоко из чужого сада.

Мастер Блаунт ехал впереди меня, насвистывая какую-то мелодию, и мне отчего-то подумалось, что ему едва ли больше семнадцати лет. Он вдруг оглянулся, улыбнулся, расправил плечи и затянул песню:

Не успев даже вытереть сладкий сок с губ и подивиться собственному веселью, я стала с удовольствием подпевать:

Сколько воды утекло с тех пор, как я в последний раз пела или вообще позволяла себе что-то, кроме горестных стенаний и слез… А теперь я ехала верхом, грелась на солнышке, пела и жевала яблоко в компании милого, приятного молодого человека.

Когда яблоки закончились, я купила вишен у женщины, что торговала фруктами и ягодами у обочины, и поделилась ими со всеми. Прислужники Роберта с улыбкой поблагодарили меня, мне даже показалось, что они стали чуточку добрее, и это меня несказанно обрадовало. Лакеи во всем подражали моему высокомерному и чванливому мужу и гордились своим правом носить ливреи с его гербом, а потому часто смотрели на меня сверху вниз. Обычно он присылал ко мне каких-то уличных головорезов, вооруженных до зубов, что, по моему мнению, было чересчур для такого путешествия, но эти трое были весьма милы со мной.

Мы с Томми сразу же подружились, у меня даже возникло ощущение, что он был моим лучшим другом с самого детства, хотя мы только что познакомились. Прежде я видела его лишь мельком, всегда вежливо кивала и даже желала хорошего дня, когда он уезжал куда-то по делам моего супруга, но я всегда была чем-то занята и не обращала на него особого внимания.

Теперь же, к своему восторгу, я обнаружила, что он замечательный рассказчик и, несмотря на свою мужественность, порою напоминал мне коробейника, достающего из сумы чудесные безделицы. Вот только у моего нового друга в запасе были не диковинки, а занимательнейшие истории. В каждой таверне, пивной или на постоялом дворе он пополнял свою коллекцию. Часть этих историй он знал на память, а часть была записана в специально заведенной для этого старенькой, потрепанной тетради. Пока мы ехали к очередным друзьям Роберта, Томми развлекал меня захватывающими сказками о великанах, русалках, ведьмах и чародеях, говорящих зверях и злобных живых растениях, коварных змеях и морских гадах, единорогах, эльфах, феях и гоблинах, об алчных гномах, охраняющих свои сокровища, о доблестных рыцарях, отправившихся на поиски приключений, прекрасных принцессах в нищенских лохмотьях, бедняках, оказывавшихся на самом деле принцами королевских кровей, преступниках с благородными сердцами, всепобеждающей любви, огнедышащих драконах, захватывающих приключениях, заколдованных королевствах и заморских землях, находящихся где-то далеко-далеко…

Я с удовольствием слушала его приятный голос, и мне даже было жаль, что наше путешествие закончилось, и не только потому, что мне пришлось попрощаться с мастером Блаунтом и его чудесными рассказами…