Елизавета Ричмондский дворец, Лондон, сентябрь 1559 года

Второй раз в жизни на моих глазах женщине разбили сердце. Я видела ужас внезапного осознания у нее на лице, она словно очнулась от долгого сна после того, как ей дали пощечину или вылили на голову целый ушат ледяной воды. Она вдруг поняла, что все ее подозрения, даже те, в которые она сама отказывалась верить, – правда; вся ее жизнь и чувства, которыми она так дорожила, оказались лживыми. Она догадалась наконец, что любые ее попытки вернуть былое непременно окажутся провальными. Когда я увидела слезы в голубых глазах Эми, тут же вспомнила тот день, когда моя мачеха Екатерина Парр застукала меня на лестнице в Челси в объятиях своего супруга. Том Сеймур был таким же, как Роберт, – красивым, очаровательным повесой, не заслуживающим искренней любви своей супруги. Однако и Екатерина, и Эми были ослеплены своими чувствами и не понимали, каким ничтожествам вверили свои сердца.

Когда Эми скрылась в запутанных коридорах дворца, Роберт обернулся ко мне и хотел было заключить в объятия, но я отстранилась, направилась в свои покои и хлопнула за собой дверью. Я велела своим фрейлинам, которые тут же уселись в моей опочивальне за вышивание, выйти вон и усадила Кэт снаружи, чтобы та никого ко мне не пускала. Мне хотелось побыть одной.

Уже в третий раз за свою недолгую жизнь я оказывалась причиной разлада между мужчиной и его женой. Будучи еще совсем юной, неискушенной девчонкой, я поддалась чарам обольстительного Тома Сеймура, а затем, чтобы спасти свою жизнь во время правления моей безумной сестры, мне пришлось принимать ухаживания ее милейшего супруга Филиппа. Теперь же, став королевой по праву и решив отказаться от мужчин и связанных с ними радостей, я обнаружила, что мой верный друг детства оказался лжецом и я зря думала, что никому не причиняю вреда, наслаждаясь его обществом. На самом деле было разбито еще одно нежное и любящее сердце.

Я налила себе вина и устроилась у пылающего камина. Любопытно, хоть что-то из всего того, что он мне рассказывал о своем браке, было правдой?

Глаза Эми сказали мне, что Роберт все выдумал. То были глаза обманутой и обиженной женщины. Она вовсе не походила на жену, разлюбившую своего мужа и желающую жить подальше от него. На ее лице явственно читались отчаяние и тоска, я чувствовала, что свои гнев и боль она направила на меня, лживую разлучницу, пытаясь обратить меня в пепел. Любовь Эми была еще жива, она сражалась за свое существование, хотя Роберту его жена и впрямь давно уже была безразлична. В ней было столько страсти, что она, возможно, и сумела бы вернуть все на круги своя, но Роберт слишком сильно хотел забыть свое прошлое и двигаться вперед, увлекаемый сияющей звездой своего честолюбия. Не сомневаюсь, что, когда он прищуривался и вглядывался в нее, свою путеводную звезду, она представлялась ему в виде королевской короны. А эта милая деревенская девушка, чьи золотые кудри венчала корона из лютиков в день свадьбы, ему больше не была нужна. Роберт бросил ее, беспощадно и хладнокровно, даже не задумываясь о том, какую боль ей причинил. Несчастная Эми! Роберт принес ее в жертву своему тщеславию, словно жертвенного агнца!

Она сильно изменилась с тех пор, как я видела ее в последний раз. Мне даже показалось, что она нездорова. Эми сильно отощала, утратив последнее сходство с той семнадцатилетней, пышущей здоровьем девушкой, прошедшей по цветущему лугу с букетом лютиков к алтарю в чудесный июньский день, девять лет тому назад. Неужто ее так сильно снедали тревоги и страхи все это время? Она была очень бледна, и дело было не в белилах, недавно вошедших в моду. У Эми под глазами залегли синеватые тени, и я по собственному опыту знала, что виною тому был страх, терзавший ее днем и ночью. Я видела, что эта женщина живет в постоянном страхе. Но чего же она боится? В этой истории крылось немало тайн, и я должна была докопаться до истины.

Я кликнула Кэт и велела послать за Робертом, но она ответила мне, что он уехал – должно быть, к жене. Я распорядилась привести его ко мне, как только он вернется, и стала нервно расхаживать перед камином туда-сюда. Малиновая юбка, его подарок, шелестела и раскачивалась на ходу, словно колокол. Я узнаю правду, даже если мне придется пыточными клещами вытягивать ее из него, даже если мне придется выпить всю его кровь по капле. Я непременно узнаю, что между ними происходит на самом деле, истина обязательно откроется мне, не оставив и тени сомнений.

Я села в кресло у прикроватного столика и стала нервно постукивать пальцами по позолоченному дереву, и тут в дверь громко постучали.

– Входи! – крикнула я, решив, что это Роберт, и расправила плечи, готовясь к предстоящему сражению.

Но это оказалась всего лишь моя кузина, Летиция Ноллис, самая бесстыдная из всех кокеток моего двора. Я расслабилась и опустилась на мягчайшие подушки, лежавшие в кресле, продолжив отбивать нетерпеливую дробь пальцами.

– Я принесла шпильки вашего величества, вы забыли их в саду, – с притворным смирением молвила Летиция.

Ее намерения были прозрачны, как венецианское стекло, поскольку я знала, что ее совершенно не беспокоят мои шпильки – ее привело ко мне любопытство, и если бы не это, украшения и дальше валялись бы в траве, поливаемые дождем. Болезненный интерес горел в ее глазах, и я с легкостью догадалась, о чем именно она спросит, как только осмелится заговорить.

Я протянула руку, чтобы забрать у девушки шпильки, но она сама склонилась надо мной, вознамерившись положить блестящие украшения в эмалированную шкатулку, стоявшую на столике.

– Не дергайся, я ведь не мужчина, меня совершенно не интересует твоя выставленная напоказ грудь, девочка моя, – съехидничала я.

На ярко разукрашенном лице Летиции появилась гримаска недовольства, но она взяла себя в руки, сделала изящный реверанс и положила шпильки на мою раскрытую ладонь.

– Расчесать вашему величеству волосы? – осведомилась она, задержавшись на миг у моего кресла.

Я посмотрела на свое отражение в зеркале и наградила ее холодным, пристальным взглядом.

– Я ведь не слепая, Летиция, да и ты никогда не была искусной в притворстве. Я же вижу, что ты, едва сдерживая смех, ищешь предлог остаться. Так что избавь меня от жалкого притворства, выкладывай!

– Леди Дадли! – Она наконец расхохоталась. – Ну разве не посмешище? Вот так сцену она устроила! Я за всю жизнь не видела более жалкой и убогой женщины! Как она только не разрыдалась! У нее ведь все время дрожали губы и подбородок и голос срывался! А как неловко она двигалась в этой своей нижней атласной юбке! Да она понятия не имеет, как должна вести себя леди! Говорила со мной так, будто я – королева, а она – служанка из черни. Так переживала, чтобы никого не обидеть! Неудивительно, что лорд Роберт прячет ее в деревне. У него есть все основания стыдиться столь неискушенной женушки. Я смотрела на нее и гадала, что заставило его жениться на этой простушке. Мы все дивились, отчего он не знакомит ее ни с кем, решили, что у нее попросту нет друзей, и теперь я понимаю почему!

– У нее есть один друг, – задумчиво произнесла я, обращаясь скорее к себе, чем к Летиции, – просто она об этом не знает.

Согнувшаяся пополам от смеха Летиция не расслышала моих слов и попросила повторить, но я решила, что лучше приберегу эту мысль для себя, и пожурила фрейлину:

– Лучше подумай о том, какое ты произвела впечатление на леди Дадли. Какого она теперь мнения о моих фрейлинах? Бедная женщина наверняка решила, что я держу подле себя лишь невоспитанных сплетниц, которые разукрашивают себе лица дорогими белилами, румянами и помадой и вызывающе одеваются, гордячек, кичащихся своим превосходством и разгуливающих в туго затянутых корсетах, похожие на надутых гусынь. Ты оскорбляешь и презираешь ее только лишь потому, что она – другая, слишком робкая, чувствительная и застенчивая. Вот как я бы подумала о тебе, окажись я на месте леди Дадли! Мне обидно и стыдно, что вы не выказали ей радушия. Впрочем, способны ли вы на это? Она сбежала от вас, словно на охоте испуганный зайчишка, спасающийся от стаи лающих гончих!

В глазах Летиции вспыхнуло недовольство, и она, разъяренная, бросилась ко мне, словно дикая кошка, вздумавшая показать свои длинные коготки.

– Это не от меня она сбежала! А от того, что увидела своего мужа и вас…

Я схватила тяжелую резную расческу с позолотой и изо всей силы стукнула ею по столу.

– Уж не думаешь ли ты, что наше родство позволяет тебе обращаться к правящей королеве с таким неуважением и говорить все, что тебе заблагорассудится? Кузина Летиция, твоя молодость и красота отнюдь не оправдывают подобное поведение. Не забывай о другой нашей общей кузине, Кэтрин Говард! А теперь прочь из моих покоев!

– Как скажете, ваше величество, – с притворной вежливостью сказала Летиция, расправила юбки и присела в подчеркнуто почтительном реверансе; при этом ее грудь едва не вывалилась из глубокого выреза ее вульгарного розового корсажа. Затем она оскорбленно сверкнула глазами, натянуто улыбнулась и покинула мои покои с высоко поднятой головой и достоинством истинной королевы.

Я швырнула ей вслед расческу и снова стала нервно расхаживать по спальне в предвкушении встречи с Робертом.

Прошел час, другой, и вот он наконец пришел. Только переступив через порог, он раскинул руки, желая меня обнять, и лучезарно улыбнулся.

Я поднялась с кресла и стала посредине комнаты. На моем лице так и не появилась улыбка, которую он привык видеть, входя в мою опочивальню. Я встретила его холодным, осуждающим взглядом и, как только он подошел поближе, наградила его звонкой пощечиной, стирая улыбку с его самодовольной физиономии.

– Ты лгал мне все это время, – сказала я.

Роберт изумленно уставился на меня, потирая покрасневшую от моего удара щеку.

– Ведьма, ты оцарапала меня! – воскликнул он, проводя ладонью по лицу и размазывая пальцами выступившую на смуглой коже кровь.

Должно быть, мои кольца оставили две тончайшие ранки на его загорелой щеке, по которой теперь медленно стекали капли крови. Но я не собиралась просить прощения.

– Ты лгал мне все это время, – повторила я. – Я видела боль в ее глазах, ты ведь разбил ей сердце…

Роберт, как разъяренный бык, закатил глаза и прорычал:

– Эми никогда не умела скрывать своих чувств, черт ее подери! Опозорила и себя, и меня!

– Ничто не ново под луной, – вздохнула я, отворачиваясь и отходя от него подальше. – Филипп говорил о моей сестре то же самое.

– И был прав, как прав сейчас я! – продолжил Роберт, доставая из рукава белый шелковый платок и прижимая его к окровавленной щеке.

– Королева не может позволить себе такой роскоши, как чувства, Роберт, в ее сердце идет извечная борьба, в которой чувствам никогда не одержать верх – они несут с собой лишь смерть и опустошение, приводят к страшным последствиям, затрагивающим не только ее саму, но и ее верноподданных. И моя сестра, да будет земля ей пухом, – живой пример того, что случается, когда королева забывает об этом правиле или же попросту пренебрегает им. Но Эми – не королева, Роберт, она – живая женщина, ей дозволено быть собой. И благодаря этой вспышке эмоций мне открылась подлинная правда, без придворных прикрас и дипломатических хитростей. – Я вздохнула, остановилась на миг, пристально взглянула на него и снова стала ходить по комнате. – Ты делаешь выпад, отражаешь удар… Это как дуэль, не правда ли, Роберт? И дело вовсе не в поступке Эми; по правде говоря, она ни в чем не виновата, у нее есть полное право вести себя так. Из-за боли, которую ты причинил ей, она несколько забылась и отбросила все те уроки, что вбивали ей в голову учителя этикета. Но ты, ты просто пытаешься отразить удар, переложить вину на чужие плечи, заставить меня забыть о том, что ты лгал мне. Ты говорил, что любовь, связавшая ваши судьбы, умерла, что вы повзрослели и хотите идти разными дорогами, что Эми нравится жить в деревне, а тебе – при дворе. Но испарились только твои чувства к жене! Ты бросил ее, обманул, дал пустые обещания, которые и не собирался выполнять, но она не отпустила тебя, это ясно как божий день. Думаю, она как только могла пыталась вернуть тебя. Сколько писем она написала тебе, моля о том, чтобы ты вернулся домой? Сколько раз ты находил повод, чтобы не навещать свою законную жену? С какой беспечностью ты продал все ваши владения, уверенный в том, что она и слова не скажет… Послушная жена, покорная и благочестивая женщина, гниющая в деревне, вечная гостья в домах твоих прислужников, жаждущих заручиться твоей поддержкой и получить от тебя всевозможные блага. У нее нет ни друзей, ни семьи, которые могли бы заступиться за нее, стать на ее защиту и поведать всем о том, что несчастную женщину обманывает собственный муж. Ты заставил ее молчать, превратил в невидимку, предал забвению. И тебе очень хорошо удавалось всех обводить вокруг пальца, пока я не увидела сегодня, что любовь по-прежнему живет в сердце Эми и это ты похоронил свои чувства в склепе.

– И что с того? – пожал плечами Роберт. – Она и сама скоро отправится на тот свет, перестав наконец нарушать наш покой. Так что нам незачем говорить и даже вспоминать о ней.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

– А то, что она умирает, – ответил Роберт, приблизился ко мне и обнял меня за плечи, преданно заглядывая мне в глаза. – Я только что узнал, что она больна раком груди. Милая, теперь ты понимаешь? – У него хватило наглости улыбаться при этом так, будто он сообщал мне хорошие новости. – Теперь нам нужно лишь немного подождать! Она долго не протянет, нам удастся избежать лишних трат и скандала, какой непременно разразился бы, если бы я настоял на разводе. Аллилуйя, Господь услышал мои молитвы! Так что, любовь моя, – он попытался притянуть меня к себе, но я оттолкнула его, – сам Бог улыбнулся нам сегодня, это – знак Его благословения, Он хочет, чтобы мы стали мужем и женой, исполнили предназначение, предначертанное нам самими звездами в день, когда мы с тобой появились на свет. Сам Господь Бог, проявляя свою бесконечную мудрость, устраняет единственное препятствие, стоящее у нас на пути. Совсем скоро Он заберет к себе Эми и она перестанет быть помехой нашему счастью! Этот рак – Божья кара, какой она, несомненно, заслуживает, наказание свыше за то, что она не захотела проявить благоразумие, послушание и дать мне развод, как я просил. Бог наказывает ее за все грехи и благословляет меня – и тебя! – добавил он с лучезарной улыбкой.

– Ах ты лживый негодяй, подлец, мерзавец! Бесчувственное животное! – взорвалась вдруг я и стала бить его по лицу так, что он отступил к стене и закрыл голову руками, чтобы защититься от моих ногтей. – Не знаю, как и назвать то, что ты творишь! Как ты смеешь улыбаться? Как смеешь радоваться? Я ведь тоже женщина, Роберт, и у меня тоже есть грудь!

– И очень красивая грудь, – заметил, отнимая ладони от лица, Роберт, за что я тут же наградила его целым шквалом пощечин.

– Как ты смеешь вести себя так, будто ее недуг – повод для праздника? Как ты смеешь говорить тут о Боге и утверждать, что это – Его кара и благословение? Вон отсюда! – закричала я. – Убирайся! Я зла настолько, что готова убить тебя собственными руками!

– Вижу, любовь моя, ты слишком потрясена, чтобы понять значение моих слов. Это же все равно что золотой дождь с неба, пролившийся на наши головы! – молвил Роберт, приближаясь ко мне с довольной усмешкой на устах и терпеливо снося все мои оплеухи. – Я собираюсь отправить Эми одно лекарство…

Я отвесила ему еще одну пощечину, пристально посмотрела в глаза и встревоженно спросила:

– Лекарство? Какое еще лекарство, Роберт?

С этими словами мой друг детства остановился у двери, соединявшей мои покои с его опочивальней. Ее я пожаловала ему в знак величайшей своей благосклонности, что вызвало возмущение и осуждение со стороны двора и всех чужеземных послов, подвергнувших сомнению мою высокую нравственность.

Роберт пожал плечами.

– Я ведь не лекарь, милая моя. Какое-то лекарство, оно должно облегчить страдания бедняжки. Тамуорт как раз сейчас его готовит. – С этими словами он перехватил мою руку и притянул меня к себе. – Ты ранила меня в самое сердце, Бесс. Я – не бесчувственное животное, каким ты меня считаешь только потому, что я готов честно признать: скорая кончина Эми – хорошая новость для нас, для нашего будущего, и потому, что я искренне рад этому. Но это не значит, что я не стану заботиться о ней до того самого дня, когда этот смертельный недуг заберет ее жизнь. Как ты можешь считать меня настолько холодным и черствым после того, как собственными глазами видела меня рыдающим над мертвыми лошадьми?

– Если ты ждешь от меня извинений, – ледяным тоном произнесла я, – советую не слишком-то на них рассчитывать!

Затем я вырвала свою руку и толкнула дверь с такой силой, что со стен посыпались позолоченные гипсовые желуди, украшавшие спальню Роберта. Вихрем ворвавшись в его опочивальню, я стала искать взглядом его камердинера.

– Мастер Тамуорт! – окликнула его я.

Слуга тут же бросил все дела и рухнул передо мной на колени.

– Мастер Тамуорт, – обратилась я к камердинеру тоном спокойным и холодным, будто и не было той громкой ссоры в моей опочивальне, отзвуки которой, несомненно, достигли и его слуха, – кажется, вы готовите лекарства для леди Дадли?

– Да, ваше величество, – кивнул тот и указал на столик, на котором стояло несколько стеклянных баночек и бутылочек, а также пустая коробочка и полоски полотна и шерсти, в которые он, должно быть, собирался их упаковать. – Они там.

Я взяла со столика одну из бутылочек, в ней плескалась какая-то мутная зеленоватая жидкость. Как только я вытащила пробку, по комнате распространилось такое зловоние, что я едва сдержалась, чтобы не зажать себе нос. Я пристально посмотрела на Роберта.

– Это убьет ее? – прямо спросила я, не сводя с него немигающего взгляда.

– Конечно нет! – воскликнул Роберт. – Елизавета, неужто ты решила, что я… – Он так старался изобразить удивление, что даже раскрыл рот, но я немедля приложила бутылочку к губам, будто целуя холодное венецианское стекло. – Нет, Елизавета! Не пей! – прокричал он, бросаясь ко мне через всю комнату и сбивая меня с ног.

Мы вместе упали на пол, сплетаясь в объятиях, словно любовники, бутылочка выпала у меня из рук и покатилась по холодному полу.

– Лжец! – прошипела я, колотя кулаками по его груди и пытаясь выбраться из-под его тяжелого тела.

Мой конюший побледнел как полотно, на его челе проступил пот – должно быть, от страха. А может, в нем наконец-то проснулась совесть?

– Клянусь, я говорю тебе чистую правду, – сказал он, прижимая меня к полу и хватая за запястья, чтобы я больше не хлестала его по щекам, пытаясь освободиться. – Но я должен был тебя остановить. Тебе это лекарство могло лишь навредить. Ты ведь не больна, тебе незачем принимать столь сильные снадобья, любовь моя, я испугался, что тебе оно пойдет во вред, если выпьешь его прямо так, не разбавив водой. Его можно принимать лишь в малом количестве, на протяжении долгого времени, и то только смешивая с вином…

Я ударила его коленом в пах, и он с дикими воплями скатился с меня, прижав руки к причинному месту. Я же смогла наконец подняться на ноги.

Отвернувшись на миг от этого лжеца и предателя, я глубоко вздохнула, чтобы хоть немного успокоиться, и лишь затем посмотрела на катающегося по полу Роберта.

– Слушай меня внимательно, Роберт Дадли, – уловив могильный холод в моем голосе, он вдруг перестал стенать, только молча кривился от боли, – и запомни каждое мое слово. Эми – твоя жена, ты можешь считать себя ее супругом и повелителем сколько угодно, но не смей мнить себя Господом Богом и решать, жить ей или умереть. Мой отец убил двух своих жен, одной из них была моя мать, второй – кузина, так что даже не думай, что я спущу тебе подобное с рук. Если Эми суждено умереть, дай ей обрести покой, но случится это лишь по воле Божьей и тогда, когда Он так решит. Не вздумай даже пытаться приблизить ее смертный час! Знай: тебе никогда не быть королем, оставь эти безумные мечты, пока они не свели тебя в могилу. Я не раз говорила тебе чистую, пускай и горькую для тебя правду: я никогда не выйду замуж, так что никогда не возьму в мужья тебя! Я играю с тобой лишь потому, что это на руку мне и Англии, а еще чтобы потешить свое самолюбие и развлечься. Но когда я отдам душу Богу, на моей могиле напишут: «Здесь покоится королева Елизавета, умершая девственницей».

– Елизавета! Я ведь люблю тебя! – взмолился Роберт, опускаясь передо мной на колени и протягивая руки, будто обращаясь к статуе святой, дабы та ниспослала ему чудо. – Пожалуйста, не отвергай мою любовь!

Но я была непреклонна. Не дрогнула, не дала слабины.

– Предупреждаю тебя, Роберт: если ты хоть как-то навредишь Эми, если она умрет от яда или других твоих козней, ты заплатишь за это, я осужу тебя как бесчестного убийцу и ты отправишься на виселицу или на эшафот. Я не перепишу ради тебя государственные законы, не велю служителям правосудия закрыть глаза на твое преступление. Тебе не спрятаться за моей юбкой – я не стану тебя спасать. Помни об этом, – сказала я напоследок и покинула его опочивальню, оставив наедине со своими мыслями человека, обманывавшего двух женщин, которые его любили.

Я не проронила ни звука, пока Кэт помогала мне раздеться, и дала волю слезам лишь после того, как погасила свечу и осталась одна в темноте за опущенным бархатным пологом своего ложа. Теперь я увидела наконец уродство, маскируемое прекрасными чертами Роберта Дадли, черствость его ледяного сердца, искусно скрываемую за очаровательной улыбкой, которую он так щедро дарил всему миру. Я знала, что ему не чужда жестокость, что он на все готов, только бы следовать за своей путеводной звездой, но мне всегда казалось, что он способен на искренние чувства. Когда же я в конце концов смогла уснуть, даже в мире снов мне не удалось обрести покой – там меня преследовал призрак Тома Сеймура, он обнимал меня сзади, его пальцы блуждали по моему телу, нежно лаская его. Он прижимался губами к моему уху и напевал тихонько свою любимую песню. Вдруг мы увидели сияющую и лучезарную «лютиковую невесту» Роберта, она шла босиком по лугу, не замечая умоляюще тянувших к ней руки полупрозрачных призраков Екатерины Парр и моей сестры Марии. Они неотступно следовали за девушкой, но не могли ее остановить. Эми же смело шагала в будущее рука об руку с мужчиной, от которого ей нужно было бежать со всех ног.

Не могла ее остановить и я и лишь с ужасом наблюдала за тем, как она счастливо улыбается, обнимая своего суженого – прекрасного, пылкого юнца, которого к женитьбе подтолкнула похоть и который позднее станет казнить, ненавидеть и винить эту женщину за совершенную в молодости ошибку, как только увидит в небе новую, более яркую звезду. Молодая жена стала для него мучительным напоминанием о том, чего он так жаждал и что мог получить, не будь уже женат. Он все прыгал, пытаясь дотянуться до этой звезды, похожей на корону и милостиво взиравшей на него с небес, а Эми плакала рядом, хватала его за щиколотки, чтобы удержать рядом с собой. Прольет ли он кровь невинной женщины, дабы освободиться от бремени, мешающего его возвышению? Неимоверно яркое сияние золота, нимбом окружавшее корону, ослепило его, он не понимал, что ему никогда не дотянуться до звезды, что его заветной мечте не суждено исполниться. Даже если он убьет свою жену, Эми погибнет напрасно.

Когда небо за окном начало сереть, я вскочила с кровати – меня вдруг бросило в жар, я не могла больше оставаться в плену простыней, в которых безнадежно запутались мои руки и ноги. Я стала пленницей этих тревожных снов, лишилась покоя. Тряхнув волосами, я поправила мокрую от пота белую льняную ночную рубашку и стала беспокойно расхаживать по опочивальне.

Измотанная, я опустилась в кресло рядом со столиком, на котором стояла моя шахматная доска с фигурками из слоновой кости и эбенового дерева. Я расставила фигурки, чтобы начать новую игру, и стала задумчиво смотреть на них, потирая подбородок. Роберт, мужчина, которого я любила, пускай и по-своему, был моим незримым противником в этом сражении. Как же просто все в шахматной партии, где доска поделена на черные и белые квадраты, в то время как в настоящей жизни всему присуще множество оттенков серого. Я с рождения была участницей великой игры, королевских интриг, играла в нее с самого начала своей жизни, добившись громкого титула принцессы, не став презренным бастардом королевства английского и в конце концов получив принадлежащую мне по праву корону. И тот факт, что я одержала победу, вовсе не означал, что я могу теперь спокойно почивать на лаврах и оставить все эти придворные игры. Игра будет длиться вечно, фигурки будут плести интриги, а мои противники – сменять друг друга снова и снова, до конца моих дней. Я буду бороться за Англию до самой смерти.

Я взяла черного короля и задумчиво посмотрела на него.

– Роберт! – Я крепко сжала в ладони резную фигурку из черного дерева, пытаясь сломать ее, раздавить, но, взяв себя в руки, поставила обратно. – Тебе не победить! – молвила я, дерзко тряхнув длинными своими кудрями. – Я побью тебя! И сделаю это так, что впредь ты очень хорошо подумаешь, прежде чем осмелишься бросить мне вызов! Это – война!

Я смела все фигурки с черно-белой доски, оперлась на нее локтями, спрятала лицо в ладонях и горько проплакала до самого рассвета. Я плакала о том, что мне снова и снова приходится бороться с самой собой, бороться со своими страстями и желаниями, кипевшими внутри меня и пытавшимися всколыхнуть мой холодный разум, усыпить мою бдительность и лишить меня покоя. Я металась из стороны в сторону, словно человек, проснувшийся среди ночи в охваченном пожаром доме и пытающийся найти выход. Человека, совершившего поджог и стремящегося извлечь из этого пользу, чтобы добиться желаемого – моей короны, едва ли интересовали бы мое тело и моя душа, если бы я была нищенкой или дочерью простого сквайра, как Эми. Страсть угасла бы в сердце Роберта Дадли, и он нашел бы себе новую цель, новую звезду, ослепительно сияющую на небосклоне. Ему нужен был трон, он – не из тех людей, кто станет довольствоваться уютным креслом у камина.

Одна из фигурок упала мне на колени. То была пешка, одна из самых слабых и многочисленных фигур в игре. Белая пешка – это же Эми! Я снова вспомнила ее, босоногую, в подвенечном платье, какой она и осталась навеки в моей памяти. Теперь же эта красавица превратилась в испуганную женщину, мечущуюся по белым и черным квадратам шахматной доски, теряя на ходу чудесные свои лютики и корону из полевых цветов. Она пыталась укрыться от Роберта, черного короля, который стремился пленить ее, победить и переступить через ее хладный труп, чтобы добраться наконец до вожделенной белой королевы. «Тебе не победить!» – мысленно поклялась я, представив себя одетой в белое и непоколебимо стоящей на черном квадрате доски.

– Обещаю, – прошептала я, сжимая в кулаке белую пешку, – он никогда меня не победит!