АРМЕЙСКИЙ ПУТЬ КУРСАНТА МОРСКОГО УЧИЛИЩА

Шли бурные 50-е годы, Советский Союз в политическом и особенно в военном плане противостоял практически всему остальному миру. На это время приходилась кульминация «холодной войны» между военно-политическими блоками ряда стран мира. В более жестком противостоянии находились блок НАТО и страны — участницы Варшавского договора.

В 1956 году произошли кровопролитные события в Венгрии. Советские танки восстановили так называемый «конституционный порядок» в Венгерской народной республике. Эти события я хорошо помню, так как в 1956 году окончил Батумское мореходное училище в Грузии по военной специальности — противовоздушная зенитная оборона Военно-морского флота СССР. И как раз в это время часть наших моряков-курсантов была направлена на военную стажировку в город Севастополь. Наша четвертая гвардейская зенитная батарея располагалась недалеко от Северной бухты. Практически каждый день мы занимались боевой подготовкой, изучая уставы, материальную часть и правила ведения боевых стрельб. И, наконец, был дан приказ срочно передислоцироваться на проведение боевых стрельб в район мыса Феолент. Затем по «слухам» нам предстояла спецкомандировка с боевой техникой в одну из горячих точек мира. Никто не сомневался, что это будет Венгрия.

Перед проведением боевых стрельб по «живым» мишеням на воде и в воздухе к нам неоднократно приезжали командиры боевых кораблей Черноморского флота и офицеры-летчики, которые должны были принимать непосредственное участие в проведении боевых стрельб. Это были достаточно молодые офицеры, которые уже прошли боевое «крещение» в годы Великой Отечественной войны, а также в многочисленных горячих точках планеты, в которых СССР официально или неофициально принимал участие.

Наш командир собирал на встречу с летчиками и моряками весь состав нашей 4-й гвардейской зенитной батареи. На этих встречах обсуждалась боевая операция по точной стрельбе по мишеням.

Боевой военный самолет под управлением офицера должен тащить за собой мишень, которую наши гвардейцы-зенитчики и были обязаны поразить боевым снарядом точно и при этом не попасть в самолет и не сбить его. Летчики были психологически уверены, что если они лично побеседуют с солдатами, сержантами и офицерами батарей, то наверняка стрельбы пройдут удачно и они будут живы и невредимы. То же самое происходило с офицерами-моряками, которые своими боевыми кораблями тащили за собой «боевые мишени» в виде специальных щитов.

И вот рано утром наша батарея из 4 орудий на мысе Феолент заняла боевую позицию. Вскоре мы услышали гул мотора и в воздухе на значительной высоте увидели самолет, а за ним на расстоянии 100–150 метров боевую мишень в виде вытянутого овального «пенала».

Все затихли, напряглись, вглядываясь в летящий самолет, и ожидали команду «огонь». Напряжение возросло до предела, нервы не выдерживали, снаряды вложены в лотки автоматической доставки в ствол зенитной пушки. Нужна была только команда «готовьсь», а затем «огонь». Все мы думали о летчике-герое, который вел самолет и знал, что скоро последует очередь выстрелов боевыми снарядами. Мы же, курсанты-батарейцы, переживали не за судьбу самолета, а за жизнь пилота, который перед полетом сказал нам: «Мальчики, я на вас надеюсь. Мы вновь встретимся на земле и выпьем по этому случаю 100 граммов боевых».

Как это всегда бывает, команда «огонь» наступила неожиданно. Каждая батарея произвела по выстрелу, все покрылось кругом красной пылью, заслонило солнце, самолет, мишень, по которой вели огонь. Буквально задрожала земля под ногами, взметнулась пыль высоко в небо и долго-долго не оседала. Все мы прислушивались к гулу самолета, потом увидели и его, — пилот шел по кругу над нами, покачивая крыльями, а мишени за ним не было, ее мы с первых выстрелов поразили. Боевая задача была выполнена. Поразили мы и морскую мишень, которую на этот раз тащил за собой военный корабль, предназначенный специально для этого.

Вечером к нам прибыли высокопоставленные офицеры-летчики и офицеры-моряки и всех нас от души благодарили. Было приятно, что мы впервые прошли боевое «крещение», стреляя не по противнику, но подразумевая его. Подобных стрельб за полгода армейской службы на флоте было более чем достаточно. В общем, мы были довольны; огорчило нас только то, что сняли с нас морскую форму и переодели в армейскую, и получилось, что из мичманов мы превратились в старшин. Как раз в это время шла реорганизация противовоздушной обороны флота и кем-то сверху было принято решение всех переодеть в общевойсковую форму. Многие тогда сожалели, что им приходилось расставаться с морской формой, морской выучкой и морской судьбой.

Будучи на военной стажировке, мы, курсанты, с удовольствием осматривали город-герой, город русской славы Севастополь. Все здесь напоминало о силе, духе и мощи русского человека, русского оружия. И мы этим гордились, так как все были воспитаны на патриотизме к Родине, на любви к своему Отечеству. Каждый из нас хотел служить, служить честно, со знанием дела и в любой точке мира. У нас не было вопросов — где служить, у нас был только один ответ — куда пошлет Родина, там мы будем служить.

У всех у нас было героическое настроение. Правда, оно было несколько огорчено тем, что за год до нашего пребывания в городе Севастополе там, в бухте Инкерман, 29 октября 1955 года по какой-то неведомой причине взорвался и ушел на дно знаменитый флагман Черноморского Военно-морского флота — линкор «Новороссийск». Сотни моряков погибли вместе с ним, и, по воспоминаниям очевидцев, почти три дня и три ночи еще живые матросы стучали изнутри по броне «Новороссийска», сообщая о том, что они живы и просят помощи. Помочь им не смогли. Вскоре на северной стороне Севастопольской бухты экскаваторами была вырыта братская могила, куда захоронили всех погибших моряков. Многие из тех моряков были молодыми, неопытными в морском деле ребятами, переведенными на линкор из Германии в связи с сокращением там численности советских войск. Скоро уже будет 50 лет со дня гибели легендарного линкора, но причины, к сожалению, до сих пор не установлены. В последующие годы, уже будучи студентом, а затем и офицером-разведчиком, я часто посещал это трагическое место, которое было обставлено морскими буйками. На этой могиле многие годы была закреплена одна-единственная красная звездочка. Собирались местные власти поставить памятник морякам-новороссийцам, но я его там не видел.

Закончилась наша военная стажировка, и все мы вернулись в свои родные пенаты — Батумскую мореходку. Через шесть месяцев мы вновь встретились. Было много разговоров о том, кто, где и как служил. Кто-то был в Батуми, кто-то в Поти, а кто-то на военных кораблях Черноморского флота. Каждый вечер мы вели разговоры и заканчивали, как правило, глубоко за полночь. Нам тогда было чуть больше двадцати лет и каждому из нас была обозначена одна дорога служить флоту. И все мы были готовы к этой нелегкой службе.

Почти пять лет нас воспитывали опытные моряки, прошедшие войну, не только Великую Отечественную, но и войну в Корее, в других «горячих точках» мира, где наши войска принимали участие в боевых операциях. Все это называлось в те годы служебной командировкой, а некоторые из таких командировок не возвращались совсем, а если и возвращались, то только в «цинковых гробах». Грустно это осознавать, но мы были молоды и каждый был уверен, что с ним этого не произойдет никогда. Нас воспитали в любви к морю, Родине, Военно-морскому флоту, Советскому Союзу, и мы гордились всем этим, куда бы ни забросила судьба каждого из нас.

В те годы никто не говорил о национальной принадлежности. Мы были советскими курсантами, советскими моряками, моряками-черноморцами, моряками-батумцами. Служили дружно, жили мирно, любили морскую романтику, помогали друг другу чем могли.

Формировалась настоящая морская дружба, независимо от того, был ли ты русский, аварец, грузин, осетин, татарин, удмурт, чеченец, азербайджанец, латыш или литовец. Мы были единой морской державой, единой морской семьей, единым Советским Союзом.

Вскоре командование Батумского морского училища зачитало приказ о том, что каждому из нас присваивается звание лейтенанта Военно-морского флота, а вскоре определили и места, где нам предстояло проходить морскую службу.

 

ПРЕДСТАВИТЕЛИ МОРСКОГО ФЛОТА СССР РЕШАЮТ НАШУ СУДЬБУ

Прибыла из Москвы довольно многочисленная группа начальников и специалистов, чтобы принять участие в распределении курсантов мореходки по северным, восточным и южным морям.

Все мы стояли строем перед училищем в отличной морской форме, у некоторых на плечах еще сохранились мичманские погоны, а у некоторых старшинские. Начальник училища Оганезов Яков Александрович зачитывает приказ, в котором называются фамилии курсантов и указывается флот, куда ему надлежит прибыть в указанный срок. Затем каждый из нас подходит к специальной книге и ставит подпись, что согласен с предложенным распределением на флотскую службу.

Характерно, что практически все представители народов юга, грузины, армяне, кабардинцы, окончившие мореходку, изъявили желание служить на Дальнем Востоке. Вот такой был патриотизм, — никто не стремился ближе к отчему дому, каждый из нас был рад выполнить свой долг перед Родиной, перед любимой мореходкой.

Вскоре мы разъехались согласно зачитанному в приказе предписанию. И как это часто бывает, потерялись на многие годы. За это время разошлись наши пути-дороги. Кто-то окончил высшие военные учебные заведения, а кто-то окончил гражданские вузы. Один из нас окончил Тбилисскую консерваторию и стал музыкантом.

Пока же предстояло проходить службу. Мне, в частности, в городе Одессе на судах торгового флота. Моим первым судном был парусник «Товарищ». Замечательный корабль, гордость Херсонского мореходного училища.

Меня разместили в общей каюте, и я приступил к выполнению обязанностей судового моториста. Моими задачами было следить за двигателем, его исправностью и готовностью в любой момент выйти в море. Мне грело сердце и душу, что мой парусник «Товарищ», на борту которого были курсанты Херсонской и Одесской мореходок, скоро снимется в кругосветное плавание. Я с нетерпением ждал этого замечательного рейса, так как предстояло пройти много морей и океанов. Нам предстоял путь из Херсона на Дальний Восток. В Херсоне парусник загрузился на 8-месячное плавание, пришли родственники и знакомые проводить курсантов-мореходов в такой необычный рейс. Все мы были в приподнятом настроении. Я даже завел дневник, в котором решил записывать все свои ощущения от этого рейса. Всем своим друзьям я сказал, что ухожу в кругосветку на паруснике «Товарищ», и они мне по-доброму завидовали. Я с нетерпением ждал дня и часа отхода от причала, мысленно представляя этот длинный морской путь, и сердце наполнялось какой-то необъяснимой радостью. Я, вятский паренек, сын деревенских родителей, и вдруг ухожу в дальнее плавание.

…Но тут произошло непредвиденное, меня без объяснения причин сняли с рейса и сказали, что пойдет кто-то другой. Без лишних комментариев мне приказали собрать личные вещи и покинуть борт парусника «Товарищ», что я и был вынужден сделать.

Лихая мечта пойти в кругосветное плавание на трехмачтовом паруснике «Товарищ» окончилась для меня полным провалом. Прошли годы, но я до сих пор вспоминаю об этом неудавшемся плавании. А мне, не видавшему в детстве даже широкой реки и большого озера, так хотелось быть участником этого рейса. Но, увы, мечта не сбылась. Это, пожалуй, была моя первая неудача, которая, к сожалению, была далеко не последней.

Начались мои морские скитания на малых и средних кораблях Черноморского пароходства Министерства морского флота СССР.

Я сменил много кораблей, побывал во многих странах мира. Занимал различные должности: был кочегаром, мотористом, ремонтным механиком. А ведь мне было всего лишь двадцать три года. Карьера складывалась удачно, хотя рейсы и корабли были не совсем те, на которых мне хотелось бы служить. Увы, это удел всех моряков, которые не родились и не выросли в Одессе или других морских городах, у которых не были моряками отцы или старшие братья. Только через годы я стал отлично понимать это и правильно воспринимать свой тернистый путь в жизни.

Получив распределение Министерства Морского флота СССР на суда загранплавания Черноморского флота, я старался как-то закрепиться в Одессе. Несомненно, Одесса мне очень нравилась, я ее любил, и многие мои друзья, которые в первой десятке лучших курсантов окончили мореходку, были направлены на суда Черноморского пароходства. В отделе кадров флота нас распределили на различные корабли, которые ходили с грузами во многие страны мира. И всех нас, выпускников батумской мореходки, очень радовало, что впереди нас ждут неведомые пути и увлекательные морские плавания. Все мы жили морем, службой на кораблях, дружбой с экипажами и самое главное — мечтой о дальних странах. В те годы я вел дневник, который впоследствии куда-то затерялся. Писал я свои сокровенные мысли на грузинском языке, который хорошо изучил в мореходке в Батуми и других грузинских городах, поселках и горных селениях.

И вот однажды меня пригласили на беседу в «Белый дом» в Одессе. Это был дом Комитета Государственной безопасности Черноморского пароходства Министерства Морского флота СССР, и почему-то все моряки называли его «Белый дом». Он располагался в конце Приморского бульвара, недалеко от знаменитой Потемкинской лестницы.

 

ОДЕССА: УПРАВЛЕНИЕ КГБ УКРАИНЫ

В указанный на повестке день и час я прибыл на улицу Чичерина, 9, где располагалось Одесское управление государственной безопасности Украинской ССР. Меня принял капитан КГБ, долго расспрашивал о жизни, родителях, учебе в мореходке, службе на судах загранплавания и многом, многом другом. Я все честно и обстоятельно рассказывал, вот только не мог представить, зачем меня вызвали в это «деликатное» заведение, о котором каждый из нас знал, но редко кто там бывал.

Не скрою, капитан беседовал со мной очень тепло и мило, затем вошел офицер старше его по возрасту и званию. В конечном итоге мне предложили временно покинуть флот и поступить на учебу в Минскую школу контрразведки КГБ СССР, а после ее окончания вновь вернуться на флот, но только в звании офицера контрразведчика и выполнять те поручения, которые мне будут предписаны по долгу новой службы. Я, конечно, мало что представлял в тот момент, но каким-то внутренним чутьем догадывался, что моя мечта служить на флоте воплощается несколько в ином ключе, и в родном коллективе моряков мне предстояло быть офицером-нелегалом. Передо мной не были поставлены конкретные задачи, и я в целом не представлял полный объем работы, которую должен выполнять, будучи еще и офицером госбезопасности.

В те годы была достаточно напряженная обстановка практически во всех точках мира: во Вьетнаме, Корее, на Кубе, в Африке… Нужны были смелые и решительные офицеры, нужна была достоверная и оперативно собранная информация о наиболее вероятных противниках Советского Союза. Я это отчетливо понимал и знал, что моряки, находясь во многих портах мира, могут добывать точную информацию и сообщать туда, куда следует, то есть в органы государственной безопасности.

Действительно, в те годы все более и более осложнялась военно-политическая обстановка в мире. В конце 1950-х — начале 1960-х годов Китай стал медленно, но уверенно пересматривать свои взаимоотношения с Советским Союзом, включая политические и военные договоренности. Вскоре это вылилось в военный конфликт на острове Даманском. Китайцы понесли серьезные потери в живой силе, но результата не добились. Наши пограничники, теряя своих друзей, восстановили статус-кво советско-китайской границы на Дальнем Востоке. Это было достаточно крупное сражение после венгерских событий 1956 года.

После встречи с представителем Госбезопасности по Одесской области, мне дали время подумать и принять соответствующее решение. Сказали, что моя учеба в г. Минске продлится ровно два года и я вновь вернусь на Черноморский флот в том же качестве, в котором и уйду.

Однако в те годы я уже учился на заочном отделении Одесского высшего мореходного училища (ОВМУ), которое мне оставлять не хотелось. Я решил выбрать удобный момент и посоветоваться с капитаном танкера «Казбек», на котором я нес службу механика. Капитаном был широко известный среди моряков Кривенцов Петр Иосифович. Советуясь с ним, я приоткрыл (конечно, в меру дозволенного) то предложение, которое получил в Одесском управлении КГБ УССР. Разговор был длинным. Кривенцов по-отечески проникся к моей судьбе и посоветовал оставаться пока служить на судах загранплавания, окончить Одесскую мореходку, получить высшее образование, а затем уже, повзрослев, принять правильное решение. Немного поразмышляв, я отправился по известному адресу и сообщил о своем решении. Оно было принято спокойно, но достаточно обстоятельный разговор все же состоялся.

Меня попросили выполнять ряд очень важных поручений: будучи в той или иной стране мира, я должен был собирать сведения, а результаты сообщать человеку, который будет приходить ко мне на встречу в Одессе или в какой-либо другой стране за пределами СССР. Описали его личность, внешность и показали фотографию, только не сказали фамилию, имя и отчество. Сказали, что он сам меня найдет.

Флотская служба тем временем шла своим чередом. Я менял корабли и должности, экипажи судов, страны мира. Приобретал новых друзей и терял старых.

Вскоре я получаю телеграмму от начальника Батумского мореходного училища Вальтера Чантурия, который предлагает мне вернуться в родную «мореходку» на должность секретаря комитета ВЛКСМ с перспективой стать в дальнейшем 3-м секретарем Батумского городского комитета ВЛКСМ.

Я долго размышлял над этим предложением, взвешивал все «за» и «против». И все-таки я выбрал службу на флоте. Я написал телеграмму с отказом, сердечно поблагодарив за предложение возглавить комсомольскую организацию моего родного училища. Я продолжал служить на судах дальнего заграничного плавания, пройдя практически все должности от моториста до ремонтного механика и третьего механика. Моя карьера складывалась весьма удачно. За эти годы я посетил десятки стран мира, среди которых Египет, Румыния, Болгария, Греция, Турция, Испания и др.

Сменил я за этот период и несколько кораблей: «Таллин», «Ялта», «Крым» и др. Новые корабли, новые экипажи судов, новые командиры, новые порты, новые страны мира и т. д., — все это создавало определенный ореол мореплавателя. Я уже тогда считал себя этаким Колумбом, адмиралом Берингом, Нельсоном, Ушаковым, Истоминым. Не скрою, служба на кораблях торгового флота трудная, но приятная. Все мы были одной командой, и все мы друг другу всегда помогали.

Время шло. Экономическая, политическая и военная обстановка в мире резко менялась, порой не в лучшую сторону. Так, например, на китайской границе наблюдалось неспокойствие, на Кубу перемещались наши ядерные боеголовки. Америка также испытывала определенного рода беспокойство, но усиливала свои и без того мощные вооруженные силы, попутно сколачивая различные политические и военные блоки. Советский Союз объявляет о политической и ядерной программе, которую успешно реализует.

Однажды, во время рейса в очередную страну, я принял трудное для себя решение уйти из Черноморского флота, бросить обучение в Одесском высшем мореходном училище и ехать в Москву, чтобы попытать счастья там.

 

СТУДЕНТ МОСКОВСКОГО ИНЖЕНЕРНО-ФИЗИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА

Главный административный и учебный корпус института находился на ул. Кирова, напротив здания Главпочтамта. Ранее там находилась Российская Императорская академия живописи, ваяния и зодчества.

Меня принял проректор по учебной работе МИФИ, профессор Гусев Иван Трофимович. Это был профессор старой русской научной школы, интеллигентный и высокообразованный человек.

Профессор подробно расспросил меня, как я учился в Одессе, почему приехал в Москву, зачем бросил службу на флоте. Спрашивал и многое другое, говорил о трудностях обучения в МИФИ, о сложных предметах, включая атомную, ядерную и квантовую физику и все виды математических дисциплин, о которых я даже никогда не слышал. Одним словом, пугал меня, хотя сам я был не робкого десятка и боязни перед трудностями не испытывал.

Длинная и обстоятельная беседа закончилась словами: «Я вас приму в МИФИ на 3-й курс, но если вы будете плохо учиться и провалитесь на экзаменах, то придется вновь вернуться на службу флоту». Я согласился, и мы тепло расстались. Таким же образом был принят и мой друг — В. Зинченко, тоже выпускник мореходки.

Я бы на этот раз не стал испытывать свою судьбу воспоминаниями о трудностях, с которыми столкнулся, будучи студентом этого уникального института. Меня приняли хорошо не только представители ректората, деканата, профессорско-преподавательского состава, но, самое главное, студенты. Для них мы с Зинченко были какими-то необыкновенными людьми: почти каждый пытался нам помочь, в том числе, дополнительно заниматься, оказывать всякую моральную, а иногда и материальную поддержку. Нашлось много друзей, и они меня приглашали в гости, в свои семьи, и я им до сих пор благодарен и храню самые теплые воспоминания о них.

Время неумолимо шло вперед. С переменным успехом я сдавал сессию: например, с треском провалил экзамен по теории функции комплексного переменного. Экзамены по математике принимала у нас молодая, но очень строгая преподаватель-женщина — Лила Григорьевна Нарышкина (говорили, что ее предки — дворяне из рода Нарышкиных). Большая умница, строгая и несговорчивая. Дважды она мне ставила двойку. Я приуныл и решил складывать чемодан, чтобы снова отправиться в Одессу, на Черноморский флот. Но однажды мы столкнулись с ней в коридоре института, и она спросила, готов ли я снова сдавать экзамен. Я ответил — нет, так как собрался уезжать обратно на флот. Она выслушала меня и просила завтра прийти в ту аудиторию, где она обычно проводит занятия.

В условленное время я пришел в аудиторию, и она просит передать ей зачетную книжку. Я передал и не понял для чего, так как знал, что положительных оценок она не ставит вообще, если студент не владеет материалом. Получив обратно зачетную книжку, я увидел, что там стоит положительная оценка. Опешив, я даже не поблагодарил ее, но сказал, что я обязательно когда-нибудь представлю к защите диссертацию по специальности «Математические методы». Кстати, впоследствии я защитил не только кандидатскую диссертацию по математическим методам в Московском авиационном институте (1973 г.), но и докторскую в Институте кибернетики Академии наук Украины по той же специальности (1979 г.).

Мое обучение в МИФИ подходило к концу, и мне предложили работу в Новосибирском академгородке. Тогда он только формировался, и туда направлялись молодые и способные выпускники физико-математических факультетов различных институтов.

Конечно, я мог бы остаться работать в Москве, так как многие годы я был председателем студенческого совета института и был на хорошем счету как у руководства института, так и у деканата и преподавателей. Мне предложили на выбор Математический институт им. Стеклова Академии наук СССР или же Центральный экономико-математический институт (ЦЭМИ) АН СССР. Все же я добровольно решил ехать в Новосибирск и по этому случаю купил себе пальто с воротником, каракулевую серую шапку с кожаным верхом, теплые сапоги и меховые рукавицы.

 

ПРЕДВЕСТНИК МОЕЙ СУДЬБЫ

В 60-х годах прошлого столетия в Советском Союзе было много разговоров об американском разведывательном самолете, который на значительной высоте делал облет территории СССР. Этот самолет под названием У-2 был начинен современной американской радиоэлектронной аппаратурой, которая и позволяла собирать необходимые разведданные о вооружении Советской армии, ее пусковых ракетных установках, аэродромах боевых самолетов, стоянках в бухтах советских боевых кораблей.

Несомненно, полученная таким образом разведывательная информация, которая обрабатывалась в ЦРУ США, представляла определенную угрозу для СССР. Подобные У-2 летали не только над Советским Союзом, но и Кубой, Вьетнамом, Кореей и другими странами. К сожалению, в то время советские ракеты не могли сбивать такие самолеты и они облетали СССР и другие страны, не подвергаясь какой-либо опасности. Однако в 1960 году советское информационное бюро (Совинформбюро) на весь мир неожиданно объявило, что советской стратегической ракетой (с одного выстрела) был поражен американский разведывательный самолет У-2 над территорией Урала. Летчику удалось катапультироваться.

Идея создания такого самолета-разведчика принадлежала американскому президенту Эйзенхауэру, который одобрил планы ведения стратегической разведки против Советского Союза. В те годы самолеты этого типа летали на высоте 18 тысяч километров и без особых трудов могли обнаруживать радиоизлучение советских радарных установок.

Следует отметить, что впервые американский самолет-разведчик У-2 облетел территорию СССР еще в 1956 году. Пилот должен был сфотографировать Москву. Кроме того, по указанию английского премьера Гарольда Макмиллана подобные шпионские облеты осуществлялись над территорией СССР с 1958 года. Только за четыре года, с 1956-го по 1960 год, шпионские самолеты залетали на территорию СССР двадцать четыре раза.

1 мая 1960 года американский самолет-разведчик У-2, пилотируемый сотрудником ЦРУ Фрэнсисом Гэнри Пауэрсом, был сбит советской ракетой класса «земля-воздух» вблизи города Свердловска. Летчик покинул самолет, не успев взорвать его.

Маршрут самолета лежал из Пешевара (Пакистан) до города Буда (Норвегия), где он должен был приземлиться. После приземления Пауэрс был схвачен советской контрразведкой. Обломки самолета длительное время выставлялись на всеобщее обозрение в Парке культуры и отдыха им. М. Горького в Москве. В то время я еще был студентом Московского Инженерно-физического института. Все студенты довольно детально обсуждали случившееся. А спустя два года, в 1962 году, подобный американский самолет У-2 был сбит над кубинским небом во время Карибского кризиса, тоже советской ракетой «земля-воздух». Пилот самолета-разведчика Андерсон погиб.

Подобные облеты осуществлялись и над территорией Китая. Эти самолеты китайские вооруженные силы также успешно сбивали над своей территорией.

В годы моей учебы в МИФИ, когда американские самолеты-разведчики так нахально летали над СССР и нашими союзниками, у меня и многих моих друзей по институту зародилась мысль противостоять давлению США и принять решение о возможной службе в военной разведке. Однако к кому можно было обратиться с таким вопросом, почти никто не знал. Выход был найден: представители Главного разведывательного управления (ГРУ) сами искали молодых и высокообразованных специалистов для службы в ГРУ. А наш институт, пожалуй, один из немногих, был элитным учебным заведением, где готовились специалисты в сфере электроники, вычислительной техники и автоматического управления.

Так, нечаянно-негаданно в стенах нашего института появился полковник В.И. Устюменко, который занимался поиском именно таких парней, в возрасте до 25 лет. О нашей с ним встрече я более подробно изложу чуть ниже.

Сейчас вернемся к сбитому американскому У-2. Помню, тогда все средства массовой информации СССР только и вещали об этом инциденте и советской ракете, которая поразила высоколетящую цель — американский самолет-шпион. Весь советский народ клеймил позором американцев и был готов встать на защиту от внешнего врага. В автобусах, троллейбусах, кинотеатрах, на рынках и в других общественных местах, где собирались толпы народа, разговор только и шел об американском самолете-шпионе, сбитом советской ракетой. Это была мощная пропаганда, которая возбуждала народные массы, чтобы дать достойный ответ любому врагу, в том числе и США.

Вообще в те годы пропагандистский аппарат ЦК КПСС и другие государственные органы работали без сбоя. С утра до поздней ночи клеймили позором американские спецслужбы, которые верили в свою неуязвимость, но просчитались. Советский Союз с блеском выиграл идеологическую борьбу. Следует, однако, отметить, что наравне с патриотическими лозунгами и призывами звучали и диссидентские голоса, превозносящие Америку и другие западные страны за их «демократию».

 

НАЧАЛО ВОЕННОЙ СЛУЖБЫ

Однажды меня вызывает к себе в кабинет заместитель декана факультета кибернетики Николай Владимирович Синицын, обаятельный, но строгий и справедливый человек. Вхожу в кабинет, рядом с ним сидит очень презентабельный полковник Советской Армии, в форме войск связи. Заместитель декана мне и говорит: «Вот с тобой, Пушкарев, хотел бы переговорить этот полковник», — и оставляет нас вдвоем в своем кабинете.

Полковник, улыбаясь, представился мне — Устю-менко Виктор Иванович из Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Ни слова не говоря о военной карьере, он мне рассказывает мой же жизненный и служебный путь на флоте и в МИФИ. Внимательно выслушав мои вопросы, он мне сообщает, что через несколько дней я могу получить повестку из райвоенкомата с просьбой прийти на более откровенный разговор. На этом мы мило расстаемся, и действительно через несколько дней я получаю повестку явиться в райвоенкомат к 10.00 утра к майору Н.С. Серпову. В обусловленное в повестке время я вхожу в указанный кабинет. За столом сидит моложавый капитан со значком выпускника Московского авиационного института на армейском кителе войск связи.

Начинается неспешная беседа о жизни, учебе, планах, семье, пожеланиях и т. д. Я, как и положено, отвечаю честно на все задаваемые мне вопросы. Капитан Серпов спросил, как я разбираюсь в средствах вычислительной техники, программировании и применении математических методов в анализе различной информации. Я ответил, что в соответствии с программой обучения МИФИ, чему там учили, тем и владею.

В конце разговора Серпов сказал: «Хотел бы предложить вам работу по специальности, но только в рядах Советской Армии». Я решил уточнить: где мне предстоит служить. Серпов ответил, что пока в Москве, а там — куда Родина прикажет. Кроме того, добавил, что воинская часть, в которой придется служить, находится в самом центре Москвы. Зашел разговор о зарплате, льготах, которые мне предстоит иметь, находясь на службе. Его ответ меня вполне удовлетворил: мне обеспечат нормальную зарплату, обмундирование, льготы по оплате квартиры, бесплатный проезд в отпуск, а также санаторно-курортное лечение и медицинское обслуживание в поликлиниках Генштаба ВС и санаториях Советской Армии.

Прощаясь с капитаном Серповым, я все же спросил, в каких войсках мне придется служить. Ответ: в войсках связи и больше ничего. Правда, добавил, что после призыва и прибытия к месту военной службы я более подробно буду информирован. Он пообещал мне, что я буду работать по специальности, полученной в МИФИ. На этом мы расстались. Разговор состоялся в мае 1963 года, а в ноябре того же года был подписан приказ о призыве меня на постоянную военную службу в Советскую Армию.

Наступил новый поворот в моей жизни, новый этап. Меня ждало много неизвестного, но я смело и решительно шагнул на этот путь. Быстро подписав обходной лист в связи с увольнением из Экспериментального научно-исследовательского института машиностроения (ЭНИИМС), я отправился к месту службы в центр Москвы, на Арбат, за высокий желтый забор. Так началась моя военная служба, и я не знал еще, какая меня ждет судьба и что предстоит испытать за время службы. Но это не особенно пугало, — ведь за плечами у меня была служба на флоте и учеба в МИФИ.

В соответствии с приказом я прибыл в свою воинскую часть, которая располагалась недалеко от Лефортовского парка, в старых военных петровских казармах. Когда я оказался уже на территории этих казарм, меня особенно впечатлила брусчатка, на которой отбивали шаги солдаты роты Почетного караула. Правда, я долго не мог понять, зачем здесь дислоцируется рота Почетного караула, но позднее во всем разобрался. Мало того, в этих же казармах располагались учебные корпуса Военного института иностранных языков (ВИИЯ). По иронии судьбы мне впоследствии предстояло в нем изучать два иностранных языка, но это было потом…

На складе вещевого обмундирования мне выдали полевую форму армейского лейтенанта, сапоги, фуражку и портупею с кобурой. Повседневную и парадную форму было решено заказать в армейском ателье.

На следующий же день я был представлен своему непосредственному командиру. Это был достаточно воспитанный и вежливый, хорошо подготовленный офицер. В недалеком прошлом он окончил Минское высшее военно-радиотехническое училище. И так я был призван для прохождения службы в Генеральный штаб ВС СССР.

В военкомате у меня изъяли гражданский паспорт, а в воинской части выдали удостоверение офицера Советской Армии, вскоре я получил и пропуск для постоянного прохода в воинскую часть. Указанная мною часть была передислоцирована в один из центральных районов Москвы. Где бы ни находилась воинская часть, она всегда была под определенным официальным прикрытием. На одном из собраний всем нам, призванным в одни и те же сроки, но разными военкоматами, наконец-то объявили, что мы будем служить в Главном разведывательном управлении Генштаба СССР. Мало кто из нас представлял, чем мы должны будем заниматься и каким образом предстоит использовать наши знания, полученные в вузах. Правда, через некоторое время все встало на свои места и каждый из нас получил должность, подразделение, командира и четкие должностные обязанности. Первым делом нам вручили пистолеты и отвели часы учебных стрельб в ближайшем военном тире. Кроме того, объявили, что каждый офицер обязан три раза в неделю заниматься физическим спортом на стадионе «Лужники». Мы, молодые офицеры, избрали футбол, а кто постарше — волейбол или плавание в армейских бассейнах.

Таким образом начиналась моя армейская служба в системе Главного разведывательного управления. Правда, тогда я еще мало что понимал под «специальной службой» ГРУ. В процессе прохождения службы все становилось на свои места и все мы понимали важность того, чем приходилось нам заниматься иногда даже сутками и неделями.

Первый служебный приказ, который я должен был выполнить — разбивать молотком какое-то электронное устройство. Это устройство называлось электронно-счетной машиной и имело в своем составе электронные лампы, соединительные провода и контакты, состоящие из золотых нитей.

Я и другие офицеры тщательно и аккуратно выполнили этот приказ в течение трех дней. Затем разбитую на мелкие кусочки машину погрузили в закрытый грузовик, вызвали солдат охраны и вывезли на свалку. Как нам впоследствии объяснили старшие офицеры, это секретная техника, которая по истечении срока службы подлежит списанию и уничтожению в соответствии с приказом командования спецслужбы ГРУ.

 

ТРЕТИЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ ОТДЕЛ СЕКРЕТНОГО ОБОРУДОВАНИЯ

Вскоре мне объявили, что приказом командира воинской части я назначен на должность офицера 3-го технического отдела.

Я еще не знал, какие обязанности мне предстоит выполнять в этом отделе. Главное для меня было то, что офицеры отдела были очень квалифицированными. Многие из них окончили высшие военные радиотехнические училища, а также такие элитные гражданские вузы, как Московский авиационный институт, Московский энергетический институт, Московское высшее техническое училище им. Баумана, Московский инженерно-физический институт и др. В основном это были офицеры в звании лейтенантов и капитанов. Как я уже выше писал, наш отдел был передислоцирован с Арбатской площади в район Лефортовского парка.

К нам поступали ящики с различным оборудованием, к которому прилагались чертежи, где были обозначены основные узлы и соединительные каналы. Упомянутое оборудование, по заказу нашей спецслужбы, нам спроектировал и подготовил Почтовый ящик № 844. Это был достаточно солидный научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт, который входил в зону профессиональных интересов оборонной промышленности и находился в центре Москвы.

Спустя несколько дней к нам стали приезжать для участия в монтаже оборудования ученые и инженеры данного НИИ. К нашей великой радости, среди них были и те, кто когда-то вместе с нами учился в МИФИ, и в соответствии с распределением, как молодые специалисты, были направлены на работу именно в это НИИ. Совместная работа с коллегами давала и соответствующие положительные результаты. Часть наших коллег были призваны Комитетом Государственной Безопасности СССР с присвоением воинских званий и находились на кадровой службе. Другие же, например девушки из МИФИ, были вольнонаемными служащими-специалистами и несли ту же ответственность, что и их коллеги в погонах. Правда, дополнительные обязанности, которые несли офицеры КГБ, их уже не касались. Руководил институтом полковник КГБ. Фамилию его я умышленно не называю, хотя он был достаточно известным ученым в научных кругах, кто занимался созданием секретной техники для КГБ и ГРУ. Вероятно, были заказы на подобную технику и из других спецслужб, а также из тех родов войск армии, которые в той или иной мере занимались подобной работой.

Для ясности дальнейшего изложения условно назовем это оборудование «Снежный барс», хотя по документам оно имело другое название. Но на то и есть специальная служба, чтобы строго хранить секреты.

В ту пору у нашей спецслужбы было достаточно много противников, поэтому ее дела, результаты и перспективы качественно охранялись контрразведывательными структурами, как армейскими, так и госбезопасности. Не дремал и собственный спецотдел, который строго выполнял предписанные каждому офицеру должностные инструкции по сохранению тайны и ее неразглашению даже среди других офицеров специальной службы.

Работа по сборке оборудования проводилась круглые сутки, по сменам. Офицеры спецслужбы и офицеры КГБ менялись в соответствии с утвержденным графиком, который без каких-либо отклонений строго исполнялся. Со мной в ночной смене были два офицера, один из которых только что окончил Московский авиационный институт им. Серго Орджоникидзе, а другой — Московский энергетический институт. Сотрудниками НИИ-разработчика были в основном выпускники Московского Высшего технического училища им. Баумана и Московского института радиоэлектроники и автоматики (МИРЭА). Все офицеры и вольнонаемные КГБ и ГРУ были очень квалифицированными специалистами и хорошо знали порученное им дело. Мы учились друг у друга и даже соревновались, кто лучше, быстрее и качественнее выполнит выданное нашей смене техническое задание по монтажу оборудования.

Следует сказать, что в процессе совместной работы по монтажу оборудования часть вольнонаемных служащих КГБ были мобилизованы в Советскую Армию и продолжили уже с нами работу в специальной службе ГРУ. Это были замечательные офицеры, которые впоследствии дослужились до высоких званий. А часть из них возглавила зарубежные центры нашей специальной службы. Подобные центры были везде, где находились советские воинские подразделения. В первую очередь в странах Варшавского договора, а также в Латинской Америке, Северной и Южной Африке, Корее, Вьетнаме, Камбодже, Лаосе и др. В общем, там, где были политические, экономические и военные интересы Советского Союза.

Монтаж вверенного нам секретного оборудования «Снежный барс» был осуществлен в короткие сроки. После испытаний техники выявились некоторые неполадки, но наши офицеры и разработчики совместными усилиями быстро их устранили. После окончательного приема технического оборудования за каждым офицером нашего отдела был закреплен конкретный блок и он нес полную ответственность за его работу и боеготовность.

После бессонных и кропотливых ночей наступило более-менее спокойное время. Было составлено расписание, кто, когда и с кем выходит на выполнение задания, кто кому подчинен, кому и что докладывает. Командиром технического отдела (официальное название — Третий отдел спецслужбы) был назначен доброжелательный, но требовательный офицер в звании капитана. От всех нас требовалось, чтобы вверенная нам техника работала бесперебойно и выполняла возложенные на нее оперативные (в части тренировок) и боевые (в части необходимости) задания. С этими задачами наши офицеры хорошо справлялись и делали свое дело на достаточно высоком уровне. Командование спецслужбы неоднократно отмечало нас благодарностями и поощрительными знаками внимания.

Так шла наша ежедневная служба в третьем отделе. При смене офицеры докладывали результаты сбоев техники, устраненные неполадки, давали рекомендации по эксплуатации вверенной нам техники. Особых затруднений мы не испытывали, служба, казалось, шла ровно и спокойно. Мы отсчитывали месяцы и мечтали быстрее получить очередное звание, а с ним соответствующие денежные оклады и различные льготы. Служба была безмятежной, и нам казалось, что все так и будет далее.

Шел 1964 год, в мире накалялась обстановка. Особенно это было заметно на востоке, на границе СССР и Китая. Не менее важные события происходили на Ближнем Востоке, а также на Кубе и в Африке. Сравнительно спокойно шли дела в Европе, хотя приближались события в Чехословакии, это уже ощущалось в 1965–1966 годах. Обо всем этом нашей спецслужбе было известно из информации, поступающей по многим каналам.

Вскоре на вооружение в наш Третий отдел поступила новая техника, на этот раз серийная. Условно назовем ее «Тайга». По представленным блок-схемам и чертежам наши офицеры быстро ее смонтировали, и техника была принята на вооружение нашей спецслужбы. Таким образом, одновременно эксплуатировались старые и новые технические средства. Постепенно отдел увеличивал свою численность за счет принимаемых на службу молодых офицеров.

Уже имеющие определенный опыт в работе с техникой и ее эксплуатацией, мы много и долго рассказывали молодым коллегам-офицерам о тонкостях работы с техническими средствами, их возможностях и основных целях, для которых они были предназначены.

Так складывалась наша воинская дружба и оттачивалось мастерство. Все офицеры, которые вливались в наш отдел, имели желание как можно быстрее освоить премудрости работы с необычной техникой. Глядя на них, мы, старшие лейтенанты, будучи уже опытными специалистами, зачастую как-то небрежно давали различные указания младшим офицерам. И нам казалось это нормой. По крайней мере, каких-либо ссор или необоснованных конфликтов не было. Правда, иногда спорили на производственные темы: как и в каких случаях необходимо использовать те или иные блоки машин или их узлы. Ведь все мы были инженерами-электронщиками, инженерами-физиками и инженерами-математиками. Каждый считал себя высокообразованным специалистом и пытался доказать это в споре.

Через день утром (а иногда и вечером) мы ходили на физическую подготовку, а затем на боевую (стрельба по мишеням боевыми патронами из пистолета). После каждого занятия подводились итоги, отмечались лучшие, и некоторые из нас представлялись к различным поощрениям.

К сожалению, у нас, офицеров Третьего отдела, не было возможности вступать в личные контакты с офицерами других подразделений, особенно Первого и Второго отделов, хотя некоторые из них были в свое время нашими однокурсниками в институте. Каждый отдел занимался своей специфической работой. Так было принято в спецслужбе еще задолго до нашего прихода. Это была традиция, которая складывалась исторически на протяжении многих поколений русской и советской армии. Такие же традиции были заложены и в спецслужбах других стран. К такому порядку каждый из нас относился с пониманием. С расспросами друг к другу не приставали, каждый делал свое дело, ради которого был призван на службу в ГРУ.

Так прошло три года, отношения между офицерами и нашими командирами укреплялись. Былая робость как-то медленно и незаметно уходила в прошлое. На службу мы всегда должны были приходить в военной форме и обращаться друг к другу только строго официально. Наша служба работала как часовой механизм, каждый был на своем месте в соответствии с должностной инструкцией и приказаниями наших командиров.

Такой порядок несения службы был заложен генерал-майором Юлусовым Евгением Александровичем, начальником спецслужбы ГРУ. Он очень четко соблюдал режим дня. Приходил на службу за пять минут до ее начала и уходил спустя пять минут после ее окончания. Это была уникальная личность. Когда-то он командовал разведкой Закавказского военного округа. Позднее я еще вернусь к этой уникальной личности, к этому талантливому генералу, нашему командиру и строгому наставнику — своего рода отцу молодых офицеров.

Но вот в моей жизни вновь происходят изменения. Я получаю приказ отбыть на учебу в Московскую область. Я догадывался, что меня отправляют на Высшие Краснознаменные курсы офицеров военной разведки. Преподавателями этих курсов были наши же начальники, многие из которых приезжали из Москвы для проведения соответствующих занятий.

 

ВЫСШИЕ КРАСНОЗНАМЕННЫЕ КУРСЫ ОФИЦЕРОВ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ

Группа молодых офицеров, прослуживших 2–3 года, была обязана пройти обучение особенностям военной разведки. Туда мы отправились на военной машине и прибыли в назначенный срок. На контрольно-пропускном пункте нас уже поджидали старшие офицеры, которые прибыли туда чуть раньше.

Территория была огорожена высоким забором, за которым находились казармы, учебные корпуса, столовая и другие постройки, в том числе жилой дом для офицеров-преподавателей и офицеров-воспитателей, а также обслуживающего персонала и охраны.

На территории школы находился плавательный бассейн, заполненный чистой водой, и даже имелась достаточно высокая вышка для прыжков в воду. Это нас очень обрадовало. Немного поодаль мы увидели армейский магазин и нескольких девушек, выходящих из него. Скорее всего это были дочери военнослужащих.

Нас привели в офицерскую казарму, где расселили по несколько человек (от 6 до 12) в каждой комнате. Стояли армейские железные кровати и приставленные к ним тумбочки для личных вещей.

На другой день утром в 8 часов нас подняли на физзарядку и завтрак. А в 9 часов утра мы уже сидели за обычными школьными партами. Занятия продолжались каждый день по 8 часов. Преподаватели-офицеры сменялись каждые 2 часа. В основном это были подполковники и полковники. Многие из них уже прошли многолетнюю службу в спецподразделениях различных военных округов. Накопив достаточные знания, умения и навыки, они были откомандированы для обучения молодых офицеров в разведывательную школу, которая официально называлась Высшими Краснознаменными курсами офицеров военной разведки. В эту школу прибывали молодые офицеры практически со всех республик и областей СССР. Мы знакомились, искали друзей и коллег по учебе.

Каждому из нас выдали тетради, прошитые и засургученные. Хранились они в спецчасти, поэтому каждый день перед занятиями мы получали их под расписку и сдавали после окончания лекций. Кроме основных лекций у нас были занятия по самоподготовке, консультации и семинары, которые проводились опытными специалистами.

Все предметы для нас были очень интересными и понятными. В значительной степени они базировались на вузовских учебных дисциплинах, и в первую очередь — на высшей математике. Для многих из нас это была очень трудная пора. Ведь нам вновь пришлось вернуться в студенческие годы, сесть за парту и учить новые предметы. Забегая вперед, хочу сказать, что знания и навыки, приобретенные нами в разведшколе, в дальнейшем очень пригодились. Именно на их основе и складывалась наша служба в разведке.

Достаточно уникальной личностью на наших разведкурсах был руководитель подготовки офицеров ГРУ — полковник Малахов Д.А. Я даже записывал его афоризмы и различные уникальные высказывания (см. Приложение 1). Почти все курсанты называли его «Папой».

Время обучения подходило к концу. Из Москвы прибыла строгая комиссия, которая принимала у нас экзамены. Дипломы, которые мы получили после прохождения курсов, даже не показали нам, а сдали на хранение в спецархив ГРУ. За время обучения многие из нас крепко подружились и часто потом встречались, особенно в командировках.

Все офицеры нашей части, прошедшие обучение на курсах, вернулись обратно: это Саша Киселев, Валентин Петренко, Анатолий Химин, Володя Бутов, Николай Лычков, Михаил Ледин, Валера Сибиркин и др.

И вот у меня новое назначение в другой отдел.

 

ВТОРОЙ СЕКРЕТНЫЙ ОТДЕЛ СПЕЦСЛУЖБЫ

Можно с уверенностью сказать, что это было ключевое подразделение, которое приносило ощутимые плоды своей деятельности. Знания и практические навыки, полученные в разведшколе, мне особенно пригодились во Втором отделе. И я был уверен, что впоследствии приумножу их в реальной практической работе.

В 3-й технический отдел я так и не вернулся и не сожалел об этом. Честно говоря, техника меня мало привлекала, это я почувствовал еще на флоте, когда нес службу в машинном отделении в качестве судового механика. Не знаю почему, но мне всегда хотелось чего-то нового: новых знаний, новых навыков, новых знакомств.

Вторым отделом командовал полковник К. Плохов, очень педантичный человек. Он всегда ходил в брюках-галифе и сапогах, и казалось, ложился в них спать. В любую погоду, даже в жаркую, не снимал кителя. Это был настоящий служака, никогда не жаловался на свою судьбу и никогда не рассказывал ни о себе, ни о своей семье, ни о своих друзьях. Основным для него было дело, во имя которого он жил и трудился.

У него не было привычки критиковать человека за глаза, он всегда говорил прямо, строго и наставительно, ни на шаг не отступая от требований воинского устава. С этим человеком мне довелось служить в наиболее трудные годы, когда до предела накалялась обстановка на Ближнем Востоке.

Перейдя во Второй отдел, я быстро вошел в курс дела. Группу, в которой мне предстояло работать, возглавлял немногословный Василий Андреевич Грошев. Среди моих коллег было много молодых офицеров, часть из которых училась со мной в разведшколе, а другая часть — были прикомандированными выпускниками спецфакультета ГРУ Высшей школы КГБ СССР, а также других вузов. Особенно я запомнил Евгения Мельникова, Евгения Шелева, Володю Бутова и Володю Алиферова. В них не было ничего воинственного, и службу они несли как обычную работу в каком-либо гражданском НИИ. Многие из них плохо ходили в строю и не могли отбивать твердый шаг на плацу, а команды отдавали тихим голосом, то есть отходя от военного устава. Этим особенно отличался В.Бутов, выпускник МФТИ.

Тем не менее, эти гражданские офицеры знали свое дело, выполняли возложенные на них боевые задачи и в срок выдавали результаты работы. Вскоре были сформированы другие подразделения нашей спецслужбы, в частности 4-й, 5-й и 6-й отделы.

Задачей Шестого отдела были сбор и обобщение данных, поступающих от остальных пяти отделов. Затем отредактированные результаты направлялись руководству ГРУ, а оттуда уже командованию Генерального штаба.

На основе полученных данных Генеральный штаб составлял доклады в Военный отдел Центрального комитета КПСС. Однако туда информация поступала не только от ГРУ, но также от КГБ и Службы внешней разведки. И уже работники Военного отдела, основываясь на всей поступавшей информации, регулярно докладывали свои выводы Политбюро ЦК КПСС. На этом уровне принимались самые ответственные военно-политические решения в отношении тех или иных стран мира.

Лихорадочно менялась военно-политическая обстановка в мире. Советский Союз все больше втягивался в различные военные конфликты, и офицеры ряда наших отделов выезжали в спецкомандировки для участия в разрешении этих инцидентов.

Неожиданно к нам во Второй отдел стала поступать информация на непонятном языке. Усилия многих офицеров-специалистов не привели к каким-либо положительным результатам. Впоследствии выяснилось, что эта информация поступает из Израиля на иврите, которым никто в спецслужбе не владел. Поэтому мы не могли понять, что же происходит в этом регионе. Кое-что мы узнали из арабских секретных источников, из которых следовало, что обстановка там резко осложняется.

Вскоре я и мои коллеги получили приказ командира приступить к скорейшему изучению иврита и арабского языка. Часть офицеров были направлены на Высшие курсы иностранных языков МИД СССР, а я в Институт восточных языков при МГУ им. М.В. Ломоносова.

 

ИНСТИТУТ ВОСТОЧНЫХ ЯЗЫКОВ

Однажды я вполне преднамеренно отправился в этот институт. Надо было придумать «легенду» и найти поддержку в институте, чтобы приступить к изучению арабского языка. Однажды навстречу мне попалась миловидная молодая женщина в зеленом платье с зеленой ленточкой в волосах и с красным ремешком на тонкой талии. Я быстро нашел с ней общий язык.

Кстати, тогда же (а это был 1965 год) на факультете обучался Володя Жириновский, но только турецкому языку. Правда, познакомились мы позднее, когда он уже создал свою партию (ЛДПР) и выдвинул себя кандидатом в депутаты Госдумы.

Итак, я вновь стал студентом и самым активным образом включился в изучение арабского языка. На начальном этапе я слушал кассеты, записанные на арабском языке. При изучении языка у меня возникли три проблемы: написание арабской вязи, гортанное произношение арабских звуков и, конечно же, соседи, которым я надоедал, занимаясь до часу ночи. Вставал рано утром, и, собираясь на службу, я вновь включал магнитофонную запись и громко повторял слова. Вспоминая те годы, я удивляюсь, откуда у меня появилось такое упорство и желание во что бы то ни стало освоить этот довольно странный для русского человека язык. Полагаю, что это был мой долг — перед собой, перед коллегами, перед спецслужбой, перед Родиной.

Не скрою, арабский язык мне, как русскому человеку, давался с большими трудностями. Самое сложное — это научиться писать арабскую строку справа налево. Немалые трудности я испытывал и при произношении арабских гортанных звуков. Как я это преодолевал, изложу немного ниже. Все свободное время я проводил в Институте восточных языков. Там было много книг и магнитофонных записей на арабском языке. Благодаря хорошим отношениям с сотрудниками института все это я всегда получал и приносил домой.

Со временем я стал неплохо разбираться в арабских сообщениях, которые к нам поступали с Ближнего Востока, особенно из Ирака, Египта, Саудовской Аравии и Арабских Эмиратов.

Постепенно я стал пользоваться авторитетом среди своих коллег. Ко мне обращались за помощью молодые офицеры, и я им всячески помогал. Каждый день с раннего утра и до поздней ночи я был занят службой и арабским языком. Командиры замечали мое трудолюбие и всячески меня поддерживали. К тому же с накалением военно-политической обстановки на Ближнем Востоке каждый офицер со знанием арабского языка становился на вес золота. С Египтом был подписан военно-политический договор, и наш Военно-морской флот в количестве 49 боевых кораблей был направлен в Средиземное море. Израиль наращивал свою военную мощь за счет Соединенных Штатов Америки. Все жестче становилось противостояние между Израилем и большей частью арабских стран, особенно Египтом, Сирией, Иорданией, а в какой-то мере и с Ираком.

Вскоре начался открытый военный конфликт между Израилем, Египтом и Сирией. Офицеры нашего отдела, в который регулярно поступала тревожная информация с Ближнего Востока, бдительно следили за развитием военных событий.

Война началась. С обеих сторон поступали сообщения о жертвах, как военных, так и гражданских. Взаимно уничтожалась военная техника и вся прилегающая инфраструктура. В эти тяжелые дни для Советского Союза мы, офицеры спецслужбы, работали сутками, не покидая своих «боевых позиций». В войсковой части начал выпускаться «Боевой листок», в котором отмечались успехи отличившихся офицеров в решении вопросов, стоящих перед спецслужбами.

Информация о событиях на Арабском Востоке, поступающая со всех концов мира, нарастала как снежный ком. Необходимые сведения поступали от военных атташе, находившихся при советских посольствах, от Военно-воздушной разведки и Военно-космической разведки, а также от армии, дивизий и отдельных полков и соединений, находящихся за рубежом. К обилию такой информации все были готовы, даже те технические средства, которые мы заранее смонтировали и опробовали.

Я продолжал совершенствовать свои знания арабского языка. В то же время в службу начали прибывать опытные переводчики арабского языка, часть из которых уже побывала на Ближнем Востоке, в так называемых спецкомандировках. Их отличное знание языка облегчало нам работу.

Нежданно-негаданно я получаю новый приказ от командира части генерала Юлусова Е.А. Он объявил мне, что я буду продолжать изучать арабский язык в другом учебном заведении, и вручил мне письмо с указанием адреса Военного института.

 

ВОЕННЫЙ ИНСТИТУТ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ

Мне было приказано явиться к 9 часам утра. Институт располагался в нескольких шагах от станции метро «Бауманская». Я быстро нашел его и прибыл за несколько минут до указанного времени. С письмом и удостоверением офицера ГРУ меня пропустили к начальнику Военного института генерал-полковнику Андрееву.

Докладываю как положено: старший лейтенант Н.Ф. Пушкарев войсковой части за таким-то номером прибыл в ваше распоряжение. Подаю в руки пакет, он вскрывает его, бегло читает, а затем нажимает внизу стола кнопку, и через минуту входит высокий, с большими залысинами, полковник Тимофеев. Генерал дает ему указание: вот этого офицера из ГРУ, указал он на меня рукой, в течение года, максимум — двух лет, надо обучить арабскому языку для выполнения им специального задания в одной из арабских стран. Полковник только ответил: «Есть обучить!» и спросил разрешение для выполнения приказа.

Из кабинета генерала мы вышли молча, прошли в кабинет полковника. По прямому телефону он кого-то вызывает, при этом разговор ведет на арабском языке. Входит молодой капитан. Полковник представляет меня ему и говорит: «Вам, капитан Майбуров, предстоит обучить арабскому языку лейтенанта из ГРУ». Он не назвал мою фамилию и настоящее мое звание. Может быть, потому, что я прибыл в институт в гражданском костюме, как мне было приказано моим генералом.

Капитан Майбуров повел меня в другой кабинет, в котором находились преподаватели арабской кафедры. Лишних вопросов не задавали, так как о ГРУ не принято выспрашивать какую-либо информацию. Они проверили мои познания в арабском языке, раскритиковали мое произношение и пришли к заключению, что меня можно подключить к занятиям на 2-м курсе вместе с основными курсантами. Но здесь возник деликатный вопрос: ходить ли мне в форме старшего лейтенанта, что рядовых курсантов могло смутить, или же посещать занятия в гражданском костюме. Разумеется, последнее меня больше устраивало. Решили, что я утром доложу своему командованию о решении, а на следующий день, как и все курсанты, встану в строй, но только в гражданском костюме.

На следующее утро меня представили учебной группе курсантов института, с которыми предстояло мне продолжить изучение арабского языка. Это были замечательные ребята, некоторые из них успели послужить в Советской Армии, а большая часть поступили в ВИИЯ сразу после окончания школы.

Разумеется, арабский язык они знали гораздо лучше, чем я. Правда, и учебный процесс здесь был отлажен как-то по-другому. В течение учебного дня сменялось четыре, а иногда и пять преподавателей. Среди них были: подполковник Мингалев, майор Рахтиенко, капитан Майбуров, полковник Тимофеев и др. Курс египетского диалекта вела Наталия Дмитриевна, очень очаровательная молодая женщина, к которой у всех нас пробуждалось тайное желание.

Как-то однажды она написала на доске длинное арабское предложение и попросила нас, курсантов, его прочитать, а затем одним взмахом руки его стерла с доски. После этого спросила: «Курсант Безрук, скажите, что было написано мною на доске?». Безрук, нисколько не смущаясь, ответил: «Я не помню, что было». «Куда же вы смотрели, курсант Безрук?» — удивилась молоденькая преподавательница. Ответ его был более чем оригинальным: «На ваши красивые ножки». Всякий раз, когда Наталия Дмитриевна что-то писала на доске, коленку ноги она ставила на табуретку, которая стояла рядом, и игралась своей туфлей. А позади нее в классе сидело полтора десятка молодых, пышущих здоровьем курсантов. Естественно, в такие моменты нам было не до арабского языка.

В связи с тем, что я слабее остальных знал арабский язык, мне приходилось дополнительно заниматься с опытным преподавателем. Это был капитан Николай Майбуров, чуваш по национальности. Он прекрасно говорил по-арабски. Его называли «Соловьем Востока», и эту кличку он получил от самих арабов, когда был личным военным переводчиком у Президента Египта Гамаля Абдель Насера.

Надо сказать, капитан Майбуров серьезно за меня взялся. Во-первых, я отрабатывал искаженное в ИВЯ произношение, во-вторых, разучивал военно-политическую лексику, особенно связанную с советским вооружением, поставляемым в те годы на Ближний Восток. Каждое занятие он начинал с отработки произношения арабских звуков. Так, например, он произносил арабские предложения с сильным гортанным придыханием. Я должен был повторять эту фразу, но у меня ничего не получалось. Тогда он требовал, чтобы я как можно длиннее вытягивал свою шею, еще раз произносил эту же фразу и говорил мне: «Повторяйте!». Я начинаю повторять, и в том месте, где должен быть гортанный звук, он бил меня ребром ладони по горлу, и тогда я глотал этот злополучный арабский гортанный звук. Так продолжалось ежедневно, пока я не научился произносить арабские звуки. После таких занятий у меня все внутри клокотало и я мысленно представлял себя арабом или, в крайнем случае, арабским бедуином. Память о его уроках арабского языка осталась у меня на всю жизнь. Моя рубашка, пиджак с подкладкой и майкой становились мокрыми, я был похож на выжатый лимон. Капитан Майбуров всегда говорил: «Ты заговоришь у меня как настоящий араб. Всегда помни о задании и ни на минуту не забывай, война оставляет живыми тех, кто знает дело, верит в себя и хорошо к ней подготовлен».

Еще раз повторю: нас, офицеров военной разведки, готовили для участия в специальных военных операциях арабских стран против израильской армии. СССР играл не последнюю роль в этом конфликте: в район Египта была переброшена наша 20-тысячная армия со всем вооружением, солдатами, офицерами и генералами. В основном они выступали в роли военных советников или инструкторов.

Хочу отметить, что обучение в Военном институте не освобождало меня от выполнения моих прямых служебных обязанностей. Я почти сутками не бывал дома — часто приходилось оставаться на службе и урывками вздремнуть пару-тройку часов, пока бодрствуют мои коллеги. Время было напряженное, спрессованное в твердый камень, и все наши мысли были связаны с войной на Арабском Востоке.

Многие мои друзья уже были в спецкомандировках, в основном в Египте и на кораблях нашей военной эскадры, которая находилась в Средиземном море, вблизи берегов Израиля и Египта. Наш флот был готов принять открытое участие в военных действиях на стороне Египта, Сирии, Иордании.

Вскоре с Арабского Востока через израильские радиостанции в эфир стала поступать информация такого рода: «Внимание, внимание, в израильском небе появились пилоты с русским прононсом!» Да, это действительно были наши парни, но они были лишь переводчиками у арабов-пилотов, бомбивших израильские боевые позиции. Как впоследствии выяснилось, среди тех переводчиков были и мои коллеги по Военному институту иностранных языков. Некоторых из них я встречал потом в Москве с медалями и орденами египетской и сирийской армии.

Мне бы не хотелось излагать ход военных событий, полагаю, что военные историки, а также бывшие командиры Советской Армии, находившиеся в это время в Египте и принимавшие непосредственное участие в боях, более правдиво опишут эти события. Я же занимался тем, чем мне было положено — сбором разведданных, обработкой их на компьютерной технике и подготовкой прогнозов возможного развития событий в мире.

Ранее я писал, что к нам стала поступать информация на не понятном никому из офицеров спецслужбы иностранном языке…

 

ГЕНЕРАЛ ЮЛУСОВ ПРИГЛАШАЕТ МЕНЯ НА БЕСЕДУ

При встрече генерал Юлусов спросил меня, как идет изучение арабского языка, каковы мои успехи, как долго его предстоит еще изучать. Я немного помялся, сказал, что усердно занимаюсь языком, хожу на дополнительные занятия и постоянно совершенствую свои знания. Генерал лукаво улыбнулся и сказал: «Полагаю, что для нашей службы этого будет достаточно. Но, вам, старший лейтенант Пушкарев, предстоит другое боевое задание, которое вы обязаны выполнить и приступить немедленно». Приказ звучал так: «Срочно изучить иврит!».

Конечно, в изучении иностранных языков я был уже не новичок. В период учебы в Батумском мореходном училище я почти четыре года изучал грузинский язык и даже впоследствии вел дневник на грузинском языке. В институте я изучал английский язык и вполне сносно на нем разговаривал. Когда по роду своей деятельности мне довелось оказаться в Англии, эти знания мне очень пригодились. Затем я изучал французский язык и добился определенных успехов. Позднее, в связи с тем, что мне предстояла поездка в Польшу, я поступил на 2-годичные вечерние курсы польского языка. Занятия вела красивая молодая женщина по имени Софья Пшекарская, благодаря которой я очень скоро начал говорить и читать по-польски.

Итак, я получил приказ приступить к изучению иврита. Это что-то новое и необычное для меня, но весьма интересное. Впоследствии я узнал, что евреи говорят на двух языках — это идиш, относящийся к германской языковой группе, и иврит, который относится к группе семитских языков. Они довольно близки друг другу, и оба основываются на еврейском алфавите.

Морально я был готов к выполнению данного приказа. Проблема только заключалась в том, где учиться этому языку. Я знал, что несколько моих друзей-офицеров, в числе которых — старшие лейтенанты Евгений Шелев, Михаил Шуленко, Николай Лычков и Сергей Самосудов, для изучения иврита были направлены на Высшие курсы иностранных языков в МИД СССР. Позднее все они были командированы на Ближний Восток для участия в военных действиях.

Проведя предварительную «разведку», я выяснил, что иврит изучают в МГУ им. М.В. Ломоносова и что на днях будет сформирована группа курсантов Военного института для изучения этого языка. Вот в эту то группу я и собирался включиться. Мне повезло, так как здесь же оказались мои друзья, с которыми я изучал арабский язык.

На другой день нам представили нового преподавателя. Это был пожилой, лет под семьдесят, но достаточно энергичный, веселый и жизнерадостный старичок — Абрам Иосифович Рубинштейн. Он рассказал нам, что был актером Киевского еврейского театра. Еще до войны театр собирался выехать на гастроли в Америку, однако перед самым отъездом Абрам Иосифович заболел ангиной, у него поднялась высокая температура и ему пришлось остаться дома. Вся труппа еврейского театра улетела в Америку, так и не вернувшись больше в СССР.

Он много рассказывал нам об истории Израиля, который был образован в 1948 году. По его словам, И. Сталин добивался того, чтобы Израиль стал просоветски настроенным государством. Поэтому по решению ЦК КПСС многие евреи-коммунисты вышли из состава КПСС и вошли в Компартию Израиля, предварительно выехав из СССР. Однако сталинский план не осуществился, и Израиль пошел по иному пути развития.

Израильское государство стало проводить проамериканскую политику и вступило в конфронтацию с арабским миром. Этому особенно способствовала армия Израиля, во главе с министром обороны Моше Даяном, кстати, родившимся в Одессе. Но его семья эмигрировала в Палестину, где он возглавил вооруженную борьбу против палестинцев за создание свободного и независимого Израиля.

Много интересного рассказывал Абрам Иосифович об истории еврейского народа, его расселении по миру, его обычаях, традициях и обрядах. Он любил свой народ, любил Израиль и приветствовал его освободительную политику.

Курс иврита мы прошли в течение двух лет. Кстати, знание арабского языка очень облегчало процесс усвоения иврита. По окончании курса мы неплохо читали военно-политические тексты из газет, которые каким-то образом поступали в Союз из Израиля.

Командование воинской части, где мы служили, отметили наши заслуги, и я вскоре был представлен к званию капитана Советской Армии.

Хотел бы остановиться еще на одном эпизоде в процессе изучения иврита. Мне нужно было получить хорошую языковую практику. Посоветовавшись с опытными разведчиками, я принял решение искать подступы к московской синагоге, которая располагалась на улице Архипова. Я придумал вполне реальную «легенду», которая заключалась в том, что я имею еврейские корни и хотел бы выехать к дедушке, который проживает в Израиле, а для этого мне надо быстро научиться говорить на иврите. В те годы евреев не выпускали за границу, но многие из них надеялись на выезд и «подпольным» образом изучали иврит, в том числе и в этой синагоге. Наша разведка знала это наверняка. Под видом будущего эмигранта я появился в синагоге под именем Ильи Моисеевича Райзберга. Живя когда-то в Одессе, я был знаком с этим евреем, практически моим сверстником, который вскоре уехал в Европу. Он сменил фамилию, женился на иностранке и разорвал связи с Советским Союзом.

Зная историю еврейского народа, его традиции, обряды и религию, я быстро вписался в коллектив синагоги. К тому же носил бороду как добропорядочный и верующий еврей. Вот только одного побаивался, как бы мне не оказаться со знакомыми евреями в какой-либо бане. Я же не проходил обряд обрезания, и мне было бы худо, если бы моя «легенда» раскрылась. Правда, о последствиях я не размышлял, так как жизнь к 25 годам меня уже обучила многому. Главное — это не бояться ничего, не быть трусом, а если раскроют, то выдержать все то, что подкинет мне судьба. И я шел прямо, иногда напролом, как через таежные просеки, к достижению поставленной цели и к решению тех задач, которые я обязан был решать вне зависимости от обстоятельств и разных условий. Я же был разведчиком, и я всегда знал, на что шел и что мог получить взамен. Пожалуй, это чувство риска, смелости и готовности к неизвестному будущему я пронес через все годы.

Но на этот раз мне не повезло, я полностью раскрыл себя. Дело в том, что перед посещением синагоги я переодевался в гражданский костюм. Но в тот злосчастный вечер я снял армейский китель, а на армейскую зеленую рубашку с погонами надел красивый заграничный свитер, подаренный мне одним другом, который работал советским военным атташе. Я был в армейских брюках, из которых моя жена аккуратно выпорола синие лампасы, говорящие о принадлежности к войскам связи. Мне казалось, что я одет вполне подходяще для синагоги и ничто не должно меня выдать. Но я ошибался. Один из моих новых друзей по изучению иврита встретил меня в синагоге и радостно похлопал меня по плечу, да так, что обнаружил мои погоны со звездочками. Что было дальше, я не хотел бы описывать… Пусть это будет моей тайной, моим секретом…

Разведчик — есть разведчик, он обязан знать все, но его никто не должен знать. Это закон разведки, и он строго выполняется. Нам, молодым офицерам спецслужбы ГРУ, это внушали с первого дня, когда мы переступили порог спецслужбы, которая на многие годы стала нашим родным домом. И это действительно так, дома мы бывали гораздо реже, чем на службе. Потому что разведчик и в мирное для Отечества время всегда находится на особом (военном) положении и днем и ночью выполняет свою работу, свято исполняет приказы своих командиров и не ропщет на свою армейскую судьбу.

Так закончилась для меня языковая практика в синагоге. Я вернулся в свою воинскую часть и все доложил своему начальнику. Естественно, он не одобрил такой исход дела, но учить меня уму-разуму тоже не стал.

 

СЛУЖБА В ВОЕННОЙ РАЗВЕДКЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Военно-политическая обстановка в мире продолжала накаляться. Шла достаточно жесткая холодная война между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом, а если брать шире, то между Северо-Атлантическим военным блоком (НАТО) и странами — участницами Варшавского договора. Это были два диаметрально противоположных лагеря в политическом, экономическом и военном аспектах.

Рядовые члены общества испытывают значительное напряжение, люди, прошедшие Великую Отечественную войну, недоумевают, почему, ведь Америка и Советский Союз были друзьями, вместе воевали против гитлеровской армии. Но обстановку, сложившуюся в мире, понимают и большинство из них разделяют идеологические и политические установки лидеров Коммунистической партии СССР.

В то время в мире существовали три очага напряженности. Первый из них — СССР и Китайская Народная Республика, второй — государство Израиль и часть стран Арабского Востока. Третий очаг напряженности — это США и Куба.

На советско-китайскую границу шли военные эшелоны с техникой, боеприпасами и отдельными воинскими подразделениями. Все было брошено на укрепление оборонной мощи границ Советского Союза с Китаем. Практически все выпускники военных академий и военных училищ направлялись в распоряжение Дальневосточного военного округа. Поступившая на вооружение современная военная техника и опытные военные офицеры также в спешном порядке отправлялись на Дальний Восток, на границу с Китаем.

Спецслужбы ГРУ были хорошо информированы об этом, и не только через средства массовой информации, но и из других компетентных источников. Все данные, получаемые с помощью спецслужб, тщательно обрабатывались и анализировались. Результаты анализа и основные возможные направления событий формировались специальными подразделениями и докладывались высшему руководству страны для принятия необходимых оперативных, тактических, стратегических и военно-политических решений. При этом ГРУ было значительным звеном в процессах принятия эффективных решений. Наши офицеры выступали как эксперты, обладающие исчерпывающими знаниями обстановки, которая складывалась во всем мире.

Наша разведка готовилась к конфликту еще до того, как он разгорелся. Многие офицеры изучали иностранные языки: английский, французский, арабский и иврит. Практически каждый из нас был готов выехать к новому месту службы, включая Ближний Восток. И так было всегда: когда где-то происходил военный конфликт, не важно — далеко или близко от границ СССР, наши офицеры всегда были в центре данного конфликта. И они первыми включались в военно-политический механизм и информировали командование и воинские спецподразделения о тех секретах, которыми владели.

Что касается американо-кубинского конфликта, то, на мой взгляд, это особый вопрос, который, возможно, будет изложен другими ветеранами ГРУ или КГБ СССР. Лично я не хотел бы вторгаться в особенности данного конфликта, хотя с его началом и окончанием я был достаточно хорошо осведомлен. Еще в начале 60-х годов я был участником доставки наших офицеров на Кубу, когда служил в торговом флоте, так как их транспортировка осуществлялась нашими пассажирскими кораблями.

 

ПЕРВАЯ ВОЙНА НА АРАБСКОМ ВОСТОКЕ

К этой войне офицеры нашей спецслужбы готовились заранее. Военная ситуация назревала давно, и наше командование предусмотрело многое, что потом было эффективно востребовано и использовано в ходе этой войны.

На Ближний Восток командование Советской Армии заранее направило военный флот и другие воинские подразделения. К этому времени, как я уже писал выше, в Средиземном море находилась наша военно-морская эскадра в составе 49 боевых кораблей различного назначения, включая крейсеры, эсминцы, подводные лодки и корабли, обслуживающие эскадру. Необходимо сказать, что продвижение нашей эскадры осуществлялось с двух направлений. Первое — это через Босфор и Дарданеллы (Турция) и второе — Гибралтар (английская военно-морская база).

К сведению читателей, в те годы в мировом пространстве на всех морях и океанах ежедневно находилось около 3 тысяч советских судов различного назначения, включая военные, радиолокационные, космические, грузовые, пассажирские, китобойные и другие корабли. Наши суда ежедневно посещали порты 105 стран мира. Да, Советский Союз был великой морской державой.

Тем временем обстановка на Ближнем Востоке накалилась до предела. Советское командование в срочном порядке отправило туда крупное военное соединение в составе двадцати тысяч солдат и офицеров. В основном эти подразделения находились в Египте по согласованию с президентом Г.А. Насером, а также в Сирии и ряде других арабских государств, вплотную прилегавших к границам Израиля.

И вот военный конфликт вспыхнул, в братоубийственную войну втянули нас как евреи, так и арабы. Началось жесткое противостояние армий: с одной стороны израильской, а с другой — египетской, сирийской и иорданской.

Мы, находясь в то время в Москве и ожидая приказ выехать в зону боевых действий, с замиранием сердца следили за происходящими событиями на Ближнем Востоке. По приказу генерала Юлусова Е.А. мы все находились на особом, я бы сказал, военном положении. Нам было приказано нести службу круглосуточно. Многие из нас спали прямо на рабочих местах, а тем, кто проводил время дома с семьей, был дан приказ отлучаться из дома не более чем на два часа. При этом было рекомендовано каждые 3–4 часа звонить дежурному офицеру спецслужбы и сообщать о своем месте нахождения. Вспоминаю, что у меня и других офицеров спецслужбы всегда наготове были походные чемоданчики с необходимыми принадлежностями на случай, если мы вдруг окажемся в полевых условиях или поступит приказ выехать на Ближний Восток.

Многие офицеры носили с собой табельное оружие. По этому поводу вспоминается один эпизод. Как-то после очередного дежурства или учения (уже не помню точно) я вернулся домой. Квартира была коммунальной, разделся, повесил форму в коридоре, снял сапоги и поставил их в угол. Затем снял портупею, кобуру с пистолетом и долго думал, куда же спрятать пистолет. Решил положить его в один сапог и накрыть портянкой. После этого я подумал, что оружие находится в надежно спрятанном месте. Но вот поздно вечером, было это 21 или 22 часа, мой сын крутился в коридоре и вскоре появился с комнате с моим пистолетом в руках. Ему в ту пору было 2,5 года. Он надел сапоги, которые упирались ему в пах, и с пистолетом в руках двигался прямо на меня. Не представляете, что со мной происходило в тот момент. Оказывается, я не вынул магазин, не проверил, есть ли патрон в патроннике и снят ли предохранитель. Все это моментально прокрутилось в голове, а он активно наступает и кричит: «Сдавайся!».

С тех пор прошло много времени, моему сыну сейчас почти сорок лет, и он стал доктором наук, а этот эпизод у меня до сих пор не сглаживается из памяти. После того случая свое оружие я всегда оставлял в сейфе или, как было положено, сдавал дежурному офицеру под расписку.

С Востока поступали неутешительные сообщения, так как война с каждым днем разгоралась и приобретала необратимый характер.

Хотел бы остановиться на двух интересных эпизодах этой войны. Однажды наши офицеры одной из спецслужб принесли нам записанную радиоперехватчиком пленку. Израильский высокопоставленный офицер громко вещал на русском языке: «Внимание! Внимание! В израильском небе появились русские офицеры с ярославским и воронежским прононсом». Я сразу вспомнил моих друзей-курсантов по Военному институту иностранных языков, с которыми я изучал арабский язык и иврит, многие из них были как раз из этих областей.

В эти годы мои друзья-курсанты откомандировывались на Арабский Восток для овладения практическими навыками в изучаемых ими языках. И это было нормальным явлением. Так, многие курсанты улетали на Кубу, в Анголу, Конго, Корею, Вьетнам, то есть в те страны, где были военные конфликты или ожидалось их возникновение. Впоследствии, когда окончилась первая арабо-израильская война, мои друзья-курсанты подтвердили израильское сообщение, которое зафиксировали наши военные радиоперехватчики. Многие из курсантов участвовали в военных действиях на стороне арабов, но только в качестве переводчиков между Советской Армией и арабской.

Эпизод был действительно необычным, и мы часто его вспоминали, когда встречались вместе, уже будучи ветеранами. Такая встреча недавно состоялась в Московском дворце молодежи, а также в парке «Лефортово». Конечно, вспоминали нашу юность, нашу ратную службу, а также делились впечатлениями, кто, где и когда служил за рубежом, обеспечивал безопасность нашей страны. В ту пору все мы были воинами-интернационалистами. Так мы были воспитаны, такими остаемся и до сих пор, когда многие из нас уже заслужили полковничьи и генеральские звания.

Второй эпизод еще забавнее. Точно не могу сказать, кем и откуда нам в ГРУ была доставлена видеокассета с записью атаки еврейских женщин на арабские позиции. Атака происходила необычным образом. Батальон еврейских женщин в сапогах-чулках, в мини-юбках и без кофточек шел в атаку на арабские позиции. Женщины-еврейки были в возрасте от 18 до 23 лет с длинными черными волосами и открытыми грудями. По всей видимости, выпили горячительные напитки. У правого бедра у каждой из них был автомат «УЗИ». Они дико кричали и быстро бежали в сторону арабских окопов, а на ходу громко выкрикивали: «Мухаммед! Махмуд! Джемал!» и т. д.

Съемка производилась днем и вероятнее всего с вертолета. Мы увидели следующую картину: белолицые женщины с большими бюстами, с развевающимися длинными черными волосами, с диким визгом быстро бежали, на ходу стреляя из автоматов «УЗИ» и выкрикивая арабские мужские имена. Дело в том, что, по Корану, арабы-мужчины не имеют права смотреть на голых женщин до захода солнца. Вот этим моментом и воспользовался еврейский женский батальон. Когда какой-нибудь арабский боец высовывался из окопа, стараясь произвести выстрел, то только видел перед собой кучу полуголых женщин-евреек и тут же со страху перед Аллахом бросался лицом на дно окопа. Тем временем еврейский женский батальон на бегу расстреливал арабов в окопах, которые лежали вниз лицом. Это была изумительная атака бойцов еврейского женского батальона, которые так смело и решительно захватили практически без жертв арабские оборонительные рубежи.

 

НАША СЛУЖБА В РАЗВЕДКЕ: ДЕНЬ ЗА ДНЕМ…

В нашей воинской части, в соответствии с Уставом КПСС, функционировала первичная партийная организация. Под ее непосредственным руководством и бдительным контролем работала и наша первичная комсомольская организация, в состав которой входили молодые офицеры от 22 до 33 лет.

В то время это считалось беспартийной молодой прослойкой. Комсомольский возраст определялся 28 годами, после чего молодой офицер мог подать заявление о вступлении кандидатом в члены КПСС, получив при этом три рекомендации: от комсомола и двух достаточно авторитетных членов первичной партийной организации нашей воинской части. Такой порядок был определен Уставом КПСС, и он неукоснительно выполнялся. В целом это была не простая процедура, так как будущий молодой коммунист обязан не только качественно исполнять свои воинские обязанности, но и быть политически грамотным. А это означало систематически следить за политическими новостями в стране, а также хорошо разбираться в международной обстановке. Кроме того, он обязан соблюдать дисциплину и не иметь нареканий со стороны родственников и жены. Быть всегда аккуратным и внимательным с коллегами по службе, хранить военную тайну, не вступать в контакты с иностранными гражданами, не посещать ресторанов и т. д. Кроме того, поддерживать на высоком уровне спортивную форму, хорошо владеть стрелковым оружием и систематически повышать свое воинское мастерство. При этом быть активным во всех делах коллектива спецслужбы, не перечить старшим офицерам и беспрекословно выполнять все приказы вышестоящих командиров.

В нашей части регулярно проводилась командирская учеба, на которой совершенствовалось наше мастерство, а также достаточно строго изучалась международная военно-политическая обстановка. Для этой цели приглашались старшие офицеры из политотдела ГРУ, Военно-политической академии им. В.И. Ленина, а также из Военно-дипломатической академии Советской Армии. Все это поддерживало наш боевой дух, бдительность и особое отношение к исполнению воинского долга.

Мы, молодые офицеры, жили обычной по тем временам воинской жизнью. Проведение различных учебных мероприятий влияло на повышение воинского мастерства. Свободного времени мы практически не имели. Оно было полностью расписано по часам. Кроме всего прочего, три раза в неделю мы обязаны были заниматься физической и стрелковой подготовкой. Правда, это мы делали с большим удовольствием: пострелять из пистолета в тире, погонять в футбол или поплавать в бассейне и т. д. Вот таким образом проходила наша служба день за днем, неделю за неделей, год за годом… И большинство из нас она совсем не тяготила. Однако, когда мы собирались на перекур, то многие из нас рассказывали всякие интересные истории из гражданской жизни. В то же время следует сказать, что в коридорах, столовых и других общественных местах разговоров о целях, задачах и функциях нашей службы никогда не велось. Это была многовековая традиция нашей спецслужбы. Это было своего рода табу, и оно, разумеется, свято выполнялось.

Действительно, уже прошли многие десятилетия, но я, например, до сих пор, не знаю, кто и чем непосредственно занимался на службе. Если и знаю, то только в общих чертах без какой-либо конкретности. Хотя я был достаточно информированным офицером, так как через мои руки и глаза проходили самые секретные сведения. Но эти сведения в основном касались вооружения, вооруженных сил, отдельных высокопоставленных офицеров и генералов наших наиболее вероятных военно-политических противников, в частности США, ФРГ, Китая и др.

Вот о них я знал очень многое, и моя память до сих пор хранит эти секреты. Особенно это касалось событий на Арабском Востоке. А когда я освоил иврит, то мне было многое известно и о военно-стратегическом, экономическом и политическом положении Израиля. Хотя в целом Государство Израиль не было в числе наших военных противников. СССР интересовался Израилем только потому, что это государство поддерживалось Соединенными Штатами Америки. И через информацию из Израиля мы могли узнать, что затевается нашим основным военным противником — Америкой.

Известно и то, что в Америке самое сильное еврейское лобби, которое до сих пор поддерживает Израиль и не дает ему мирно решать возникшие много десятилетий назад проблемы с арабским миром. Кроме того, в мире существовало и существует множество еврейских политических и религиозных организаций, которые оказывают финансовую, дипломатическую и политическую поддержку Государству Израиль. Поэтому этот конфликт между Палестиной и Израилем будет вечным, если евреи всего мира не поймут своих ошибок и не найдут более оптимального решения.

Мне и некоторым другим офицерам всегда было непонятно, почему там, где появляется еврей, возникают различные недоразумения, а часто и конфликты. Это отдельная проблема, по которой много проведено исследований и написано книг и полагаю, что их будет еще больше. Такое мое убеждение складывается из анализа текущей ситуации в мире, когда уже громко раздаются голоса о новом мировом порядке, о создании мирового правительства, которое непременно должно иметь свою штаб-квартиру в Израиле, а вернее в Иерусалиме, то есть в месте сосредоточения трех религий: христианской, мусульманской и иудейской.

Вообще же еврейская проблема раздувается самими евреями, в особенности ортодоксальными. Почему-то евреи считают себя богом избранной нацией. Не в этом ли загадка еврейского вопроса, не в этом ли причины недоброжелательного отношения народов мира к евреям? Эти и другие проблемы, касающиеся арабо-еврейского военного противостояния, в ту пору регулярно обсуждались советскими гражданами, но, как правило, в неформальной обстановке.

Я умышленно коснулся этой сложной проблемы, так как в те годы СССР поддерживал арабов, а США — евреев. И было вполне естественным, что данная проблема интересовала не только военных, но и других лиц, которые так или иначе соприкасались с этой проблемой.

Мне, как активному участнику происходящих в те годы событий, доподлинно известно, что в целом в СССР не было «еврейского вопроса». Но он поднимался евреями, так как многие из них хотели выехать из СССР, но их не выпускали. Не выпускали не только евреев, не выпускали и татар, украинцев, русских и всех других. Время было такое, а евреи с этим мириться не хотели, поэтому всегда и везде мусолили эту тему, как в средствах массовой информации, так и в контактах с международными организациями. Я в этом был прекрасно и широко осведомлен, после того, как впервые поработал переводчиком с одной из еврейских делегаций, приехавшей в СССР в 1972 году.

Еврейская проблема достаточно подробно изложена в недавно изданной книге А. Солженицына «Двести лет вместе», поэтому обращаться к ней на страницах этой книги совершенно бессмысленно.

Служба шла своим чередом, поступающая информация из всех стран мира от наших зарубежных партнеров, а также от агентов и нелегалов-разведчиков качественно и своевременно обрабатывалась и докладывалась в вышестоящие инстанции без промедления. Так, изо дня в день, из недели в неделю и шла наша служба, во имя которой мы надели офицерскую форму и свято исполняли свой воинский долг. А военный конфликт на Арабском Востоке то затихал, то разгорался с новой силой.

СССР в этот военный конфликт был сильно втянут, и наши армейские и военно-морские подразделения, а вместе с ними и офицеры нашей спецслужбы концентрировали на этом свои усилия и получали необходимый опыт. Вскоре египетским и сирийским руководствами было принято решение о выводе наших воинских соединений с Арабского Востока. И, как мне помнится, советское командование в течение 24 часов вывело все свои подразделения с занимаемой территории.

 

СОСТАВ И ОРГАНИЗАЦИОННАЯ СТРУКТУРА СПЕЦСЛУЖБЫ

В этом разделе я попытаюсь, не нарушая заповедей разведки, изложить, в чем все же заключалась организационная структура нашей специальной службы.

В целом спецслужба имела достаточно разветвленную сеть своих региональных центров, которые располагались в крупных городах СССР, и в первую очередь именно они обеспечивали командование военных округов аналитической информацией.

Все эти региональные центры комплектовались Главным разведывательным управлением, находящимся в Москве. Командиры центров, как правило, были офицерами нашего главного управления. В основном это были заместители начальников отделов в звании подполковников. Но когда они получали приказ о командировке в тот или иной центр, то им всегда присваивались воинские звания — полковников или капитанов первого ранга, смотря какую форму они носили в Московском центре. Кстати, в эти периферийные центры направлялись и офицеры, которые имели ту или иную дисциплинарную провинность.

Однако за большую честь считалась командировка в зарубежные центры, например в ГДР или Венгрию. Многие наши офицеры-разведчики отправлялись и в горячие точки, например в Анголу, Тунис, Конго и др.

Что касается Московского центра нашей спецслужбы, то он в период бурного становления и развития имел шесть специализированных отделов. Я уже ранее упоминал о двух отделах — это 2-й и 3-й специализированные отделения. Были еще 1-й, 4-й, 5-й и 6-й, на них возлагались также достаточно ответственные функции, которые они с успехом выполняли. Так, например, 1-й отдел был самым привилегированным, так как считался как бы научным, разрабатывающим вопросы теории по проблемам, которые решала наша спецслужба. Что касается 6-го отдела, то он занимался проблемами обобщения информации и передачи ее вышестоящему командованию, 4-й отдел занимался программно-математическим обеспечением по сбору, обработке и выдаче необходимой информации, подготовленной 2-м отделом, а технические средства принадлежали 3-му отделу. Что касается 5-го отдела, то он имел специфическую направленность. В его задачи входили, как правило, интересы трансатлантических каналов связи, и в нем работали высококвалифицированные молодые офицеры, выпускники физических факультетов МИФИ, МФТИ, МВТУ им. Баумана, МЭИ, МАИ им. С. Орджоникидзе и др. Офицеры данного отдела часто выезжали в длительные командировки, например в Финляндию, Норвегию и другие страны, т. е. туда, где появлялась потребность нашей военной разведки в получении необходимой информации. Затем служба продолжала развиваться за счет создания новых спецподразделений, а в ряде случаев некоторые отделы разделялись и выделялись в отдельные подразделения, т. е. это был своего рода живой организм, который и соответствовал поставленным командованием задачам. К настоящему времени, как мне известно, уже сформировано более десятка специальных подразделений, на которые возложены особые задачи.

Наши офицеры с блеском выполняли то, что было бы не по плечу даже инженеру или ученому. Эти люди в военной форме были так незаметны, скромны, но каждый из них был профессионалом в своем деле. Впоследствии многие из них стали докторами военных, физико-математических и других наук. Приведу в качестве примера моего друга Валерия Балыбердина, ныне полковника, доктора военных наук, профессора, а также Сергея Рогожина, ныне полковника, доктора экономических наук, профессора Московского университета коммерции. Не скрою, большинство офицеров нашей спецслужбы обладало незаурядным талантом.

Хотел бы сказать, что лично я к подбору кадров тоже приложил руку. По моей рекомендации в службу были призваны лучшие выпускники московских вузов, среди которых Валентин Петренко, Анатолий Химии, Александр Киселев, Александр Рубцов, Александр Щербаков — все они из МИФИ, а также Валерий Сбиркин, Борис Кругликов из Московского физтеха. На меня ложилась большая ответственность, во-первых, выбрать, порекомендовать и проверить их на лояльность. Кроме того, написать служебную записку, в которой следовало изложить, почему и за какие личные, деловые и профессиональные качества я их рекомендую в ГРУ.

Как-то на досуге я подсчитал, что по моей рекомендации было призвано в разведку около 50 человек. Время показало, что каждый из них честно и преданно служил своему делу. Я рад, что многие стали полковниками, командирами отделов, а часть из них была выдвинута на ответственные должности центрального аппарата ГРУ.

 

МОЯ СЛУЖБА В ГРУ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

После учебы на Высших курсах офицеров военной разведки я был переведен на должность офицера 2-го отдела. Коллектив подобрался веселый, молодежный. Командовал отделом полковник Плохов В.К., а непосредственно руководил нашей группой подполковник В. Грошев, участник Великой Отечественной войны. Это был несколько замкнутый и немногословный офицер, но очень работоспособный и требовательный. Среди нас был и другой подполковник — С.А. Смирнов. Он был, наоборот, очень веселым, разговорчивым офицером и обладал здоровым чувством юмора. Он жил нашими молодежными проблемами и быстро откликался на какие-либо наши просьбы. Его уважали и считались с его мнением.

Наша служба шла своим чередом. Кто-то из нас получал очередное звание, кто-то продвигался по должности, у кого-то родился ребенок и т. д. В общих местах, когда мы собирались вместе, тогда в основном и узнавали новости друг о друге. По случаю каких-нибудь праздников, Нового года, Дня Советской Армии и ВМФ, Дня Победы и др. многим из нас командование объявляло благодарность и награждало почетными грамотами, а иногда и медалями.

Регулярно ездили в отпуска, в дома отдыха и санатории. Наш санаторий, принадлежавший ГРУ, был под Сухуми, в поселке Эшери. Замечательная природа, климат, море, девушки, доброжелательные абхазцы. К русским офицерам они относились достаточно тепло и с каким-то особым уважением.

Регулярно и очень бурно проходили комсомольские и партийные собрания. В этом было даже что-то важное, а иногда и полезное. Каждый, как хотел, выступал и говорил о наболевшем. Да, русский — человек коллективистский, соборный, он не индивидуалист, не единоличник. Таким родила его природа: быть чутким к своим близким, оказывать помощь и поддержку, но и жестко критиковать, если этого заслуживали те или иные из нас.

Оглядываясь на прожитые годы, я могу с уверенностью сказать, что служба в разведке была нашей школой жизни, и кто ее прошел и выдержал, тот сохранил чувство локтя товарища, уважения к нему и главное — выработал в себе замечательное качество: в случае необходимости помочь морально, душевно, а иногда и материально своему товарищу, а если надо, то и пролить за него кровь.

Да, школа ГРУ — это школа мужества, выносливости, формирования характера. До сих пор, встречаясь с моими коллегами по разведке, я испытываю к ним великое уважение и горжусь тем, что мне пришлось служить вместе с ними и пройти все испытания, выпавшие на нашу общую долю. Мы до сих пор вместе, мы до сих пор поддерживаем друг друга, мы до сих пор боевые друзья-разведчики.

Пожалуй, будучи только сотрудником 2-го отдела, я больше всего был доволен своей службой. У меня многое получалось, к этому времени я достаточно неплохо освоил арабский язык и иврит. Это мне во многом помогало, и я чувствовал, что, работая здесь, я приношу больше пользы, чем когда я работал в 3-м отделе. Это видели и чувствовали мои командиры и коллеги-офицеры.

Как-то на одном из комсомольских собраний предложили выдвинуть меня в состав Комитета ВЛКСМ ГРУ. Против этого у меня не было возражения, а наоборот, я испытывал своего рода удовлетворение, и меня радовало, что мои друзья-офицеры тепло и проникновенно говорили обо мне. При этом отмечали мои организаторские способности, активность, трудолюбие и высокую воинскую дисциплину.

Вскоре состоялось общее комсомольское собрание, среди членов которого присутствовали представители всех центров спецслужбы военной разведки. Несколько позже я вернусь к этому вопросу еще раз. И вот на общем комсомольском собрании кто-то из моих коллег предложил мою кандидатуру в качестве секретаря комитета ВЛКСМ Главного разведывательного управления. После недолгой дискуссии собравшиеся единогласно проголосовали за данное предложение.

И я стал комсомольским секретарем не только нашей спецслужбы, но и других подразделений ГРУ, которых в Москве было значительное количество.

Вскоре меня пригласили в партком ГРУ для беседы. Меня представили заместителю секретаря парткома полковнику И. Юдинцеву (впоследствии оказалось, что он мой вятский земляк, но об этом я в ту пору не знал), а также секретарю парткома Г. Долину. С того дня началась моя вторая жизнь — в качестве комсомольского вожака. Я стал часто посещать первичные комсомольские организации и знакомиться с интересными молодыми офицерами и их командирами. На встречах обсуждались разные вопросы, но они практически не касались профессиональной деятельности тех офицеров, с которыми мне приходилось беседовать. В основном наша сфера интересов сводилась к совершенствованию воинского мастерства офицерами-комсомольцами, улучшению среди них дисциплины, проведению свободного досуга, а также повышению политических знаний и знаний о военно-политическом положении наиболее вероятных противников СССР.

Шла обычная будничная комсомольская работа. Мне приходилось посещать некоторые собрания, проводимые Московским городским комитетом комсомола среди гражданской молодежи, а также участвовать на различного рода всеармейских молодежных совещаниях.

Но чаще всего я бывал в парткоме ГРУ и подолгу беседовал с секретарем Григорием Ивановичем Долиным. Это был достаточно уравновешенный и спокойный генерал и неторопливый в решении различных молодежных вопросов. У нас с ним сложились достаточно близкие и, я бы сказал, вполне дружеские отношения. Также в аппарате ГРУ я познакомился со многими другими руководителями, в частности с генералом И.И. Скрипкой, адмиралом Н.В. Ивлиевым, которые возглавляли кадровую службу ГРУ. Правда, замначальника ГРУ по кадрам генерал И.А. Большаков был, на мой взгляд, странным человеком, замкнутым и чопорным. Но самое большое впечатление на меня произвел 1-й заместитель начальника ГРУ Хаджи Мамсуров, который был участником войны в Испании. Однажды, уже не помню по какому случаю, тогдашний генеральный секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР Н.С. Хрущев назвал его великим сыном великого осетинского народа. Это был достаточно волевой генерал, Герой Советского Союза, с большим юмором и, я бы сказал, с каким-то нежным чувством к молодым офицерам. Когда бы я к нему ни заходил, у него была масса вопросов и в то же время масса рассказов и очень интересных анекдотов, добрых и безобидных. Он говорил с приятным кавказским акцентом. Его уважали как молодые офицеры, так и офицеры-ветераны ГРУ, и, конечно же, генералы. Он был душой всего коллектива ГРУ, своего рода тамадой.

Однажды я был приглашен генералом X. Мамсуровым на беседу, когда он напутствовал молодого офицера Аркадия Данилко по случаю его спецкомандировки в Конго-Браззавиль.

Аркадий Данилко учился вместе со мной на Высших курсах офицеров военной разведки, и я его знал хорошо, мы даже были друзьями. Аркадий вскоре окончил оперативный факультет Военно-дипломатической академии Советской Армии, и было принято решение направить его в Конго. Вместе с другими офицерами-разведчиками он должен был десантироваться ночью с военного самолета с полным военным грузом и личным вооружением. Дальнейшую судьбу Аркадия Данилко я не знаю. Как он выполнил это задание, когда вернулся и где затем служил — это до сих пор остается загадкой для меня.

Служба, как говорится, службой, но не забывали мы и развлекаться. Вместе с молодыми офицерами мы организовали кафе и назвали его «Экспромт». Находилось оно в районе метро «Октябрьское поле», и раз или два в неделю там собирались молодые офицеры-комсомольцы из ГРУ вместе со своими женами. На этих встречах мы пели песни, танцевали, устраивали различные юморины. В общем, веселились, как могли, но все было в пределах нормы, этики и достойного поведения офицера-разведчика.

 

ВТОРАЯ АРАБО-ИЗРАИЛЬСКАЯ ВОЙНА НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ

Она возникла совсем неожиданно для нас, хотя мы знали практически обо всем, что там затевалось. Ведь наша задача состояла в том, чтобы все знать, обо всем слышать и все докладывать наверх — командованию ГРУ.

Опять военные действия затеяли арабы и евреи. Кроме того, на обеих сторонах были добровольцы из ряда стран мира.

Советские войска в военных действиях не участвовали, так как были полностью выведены с арабской территории. Тем не менее наши военные разведчики работали там и в этот раз.

Боевые действия, как и в первую войну, были жестокими, и весь мир с замиранием следил за происходящими там событиями. Советская Армия и спецслужбы находились на положении повышенной боевой готовности.

Опять началась круглосуточная работа офицеров. Отлучались только в отдельных случаях, спали, как правило, на рабочих местах, в основном дремали. Мы были молоды, поэтому спокойно переносили выпавшие на нас тяготы военной службы.

На второй день арабо-израильской войны нашей спецслужбой начал выпускаться «Боевой листок», в котором отмечались все текущие события этой войны и успехи наших офицеров по исполнению повышенных обязательств.

Все службы, подразделения, общественные, комсомольские и партийные организации проводили активную работу, стимулируя офицеров скорее решать возложенные на них задачи. Было объявлено о повышении бдительности и подготовке, в случае необходимости, к участию в разведывательных действиях.

Продолжали осложняться наши отношения с США и Китаем, так что военно-политическая ситуация в эти годы была достаточно сложной, опасной и непредсказуемой.

В те годы Советский Союз был готов к проведению широкомасштабных боевых операций в любой точке мира. На стороне СССР неизменно выступали страны — участницы Варшавского договора, и это придавало еще больше решимости Советскому правительству осуществлять те или иные военные действия. Военно-промышленный комплекс работал на полную мощность. В нем были сосредоточены лучшие инженерные и научные кадры страны, так как выделялись значительные финансовые средства. Для этих же целей работала на полную мощность вся идеология Советского Отечества, возглавляемая Политбюро ЦК КПСС и соответствующими областными партийными и районными организациями на местах.

Что касается нашей воинской службы, то все офицеры достаточно напряженно трудились над выполнением своих должностных обязанностей. Почти всем нам было известно, что на самом деле происходило на Арабском Востоке, какие силы противостояли друг другу на полях сражений и какие командиры вели боевые действия. Нам были известны их фамилии, звания, семейное положение, основные увлечения, даже их любовницы, в основном еврейки, которые входили в так называемый «корпус секс-разведки». Надо сказать, этот корпус действовал достаточно продуктивно и давал необходимые Израилю сведения. Однако эта информация не представляла интереса для советского командования и, как правило, поступала в архив на хранение. Иногда мы возвращались к этим сведениям для уточнения тех или иных позиций, связанных с боевыми действиями.

Во время военных конфликтов все офицеры спецслужб работали, как говорится, «на износ», обеспечивая Генеральный штаб и Министерство обороны требуемой для принятия решений секретной информацией.

В такие дни не проводились спортивные соревнования, не посещались тиры для стрельбы, практически не организовывались какие-либо собрания.

В своих воспоминаниях я умышленно не излагаю, каким образом осуществлялись военные действия противоборствующих сторон на Арабском Востоке. Полагаю, что военные специалисты, которые непосредственно участвовали в боевых сражениях, все это грамотно и объективно опишут в своих книгах.

 

ТРЕТЬЯ АРАБО-ИЗРАИЛЬСКАЯ ВОЙНА

Телевидение, радио, газеты и другие средства массовой информации сообщали о переходе в наступление еврейских формирований на арабские позиции в районе Суэцкого канала.

По прибытии в воинскую часть нашими непосредственными командирами были поставлены довольно серьезные задачи, которые мы обязаны выполнять с учетом сложившейся боевой обстановки на Ближнем Востоке.

С особой тщательностью разведслужбы осуществляли анализ оперативной обстановки в ходе боевых сражений.

Из различных источников поступала самая разнообразная информация. Особенно интенсивно передавали необходимые для нас сведения службы радиоперехвата, находящиеся в различных регионах СССР и за рубежом. Эти центры были расположены ближе к границам Советского Союза с другими государствами. Поступала к нам информация от официальных резидентов ГРУ, находящихся в разных странах.

Доставлялись к нам и сведения от советских агентов, в том числе и от офицеров ГРУ, находящихся под различными официальными «крышами» как советских, так и зарубежных организаций. Особый интерес для нас представляла информация, которую передавали офицеры-нелегалы, живя и работая в различных странах мира под чужими именами и фамилиями.

Я часто посещал Политотдел ГРУ, а также некоторых высокопоставленных офицеров и генералов, которые мне были уже хорошо знакомы. Я свободно входил в кабинеты многих из них и получал подробную информацию о ходе боевых действий. Можно сказать, это была молниеносная война евреев против арабов. Израильская армия буквально с ходу опрокинула арабские части, уничтожая армаду вражеских танков, и выскочила на противоположный берег Суэцкого канала. Это дало повод израильскому государству объявить на весь мир о полной победе евреев над арабами.

В эту войну против арабов евреи использовали новую тактику ведения боевых действий против танков. Для этого они задействовали боевые вертолеты, которые и обстреливали танки ракетами по верхним люкам. Известно, что броня танков наверху практически отсутствовала и танки горели, как спичечные коробки. Вертолет зависал над танком, а экипаж танка был не в состоянии поразить вертолет противника, так как угол подъема ствола танка был ограничен.

Арабы потерпели фиаско. Трудно сказать, чья в этом была вина, возможно, и президента Египта Г.А. Насера, который так поспешно вывел советские воинские подразделения со своих территорий и тем самым ослабил боевую мощь арабских армейских частей. Несомненно, евреи по справедливости торжествовали свою победу над арабами, ведь тогда практически в считанные часы было уничтожено около сотни советских танков, поставленных на вооружение Египту. Но, несмотря на победу, между Израилем и некоторыми арабскими странами продолжались натянутые отношения. Это происходит и до сих пор.

 

«ПУЭБЛО»

В самом начале 1968 года все радиостанции мира, телевидение и другие средства массовой информации объявили о том, что северокорейские вооруженные силы захватили у своих берегов американское разведывательное судно «Пуэбло» и арестовали его экипаж. Эта военная операция была произведена северокорейцами 23 января. «Пуэбло» был оснащен самой современной техникой и был предназначен для ведения электронной разведки.

Экипаж «Пуэбло» составляли моряки военно-морских сил США, среди которых также находились специалисты Агентства Национальной Безопасности (АБН). Главная задача «Пуэбло» заключалась в осуществлении радиоэлектронного наблюдения за северокорейским побережьем, а также побережьем Советского Дальнего Востока.

«Пуэбло» вышло рано утром 11 января 1968 года из гавани Сасебо (Япония) и взяло курс на Цусимский пролив в Японское море. На борту «Пуэбло» находилось около 100 человек, включая 6 офицеров, переводчиков с корейского языка. Переводчики были откомандированы из Корпуса морской пехоты США. Кроме того, корабль был вооружен пулеметами и стрелковым оружием.

Перед американским разведывательным кораблем «Пуэбло» была поставлена конкретная задача — вести внимательное наблюдение за северокорейскими портами и тщательно регистрировать радиоэлектронные сигналы, а также держать под электронным наблюдением все советские морские и военно-морские корабли, включая любые плавающие средства.

Утром 23 января «Пуэбло» было замечено северокорейскими военными патрульными кораблями. Вскоре на помощь им подошли северокорейские торпедные катера и открыли огонь по американскому разведывательному судну. Экипаж американского корабля «Пуэбло» не сумел даже открыть огонь по корейским судам, так как чехлы на пулеметах замерзли и снять их не удалось.

На этот раз американские моряки и их командир капитан 3 ранга Ллойд М. Бучер не проявили усердия в отношении атаки северокорейских кораблей и даже не предприняли необходимых усилий к уничтожению секретных документов и соответствующего электронного разведывательного оборудования.

Вскоре в небе появились два северокорейских МиГа советского производства и подвергли «Пуэбло» ракетному обстрелу. Следует отметить, что на борту американского корабля находилось около тридцати технических работников, обслуживающих разведывательную радиоэлектронную и другую аппаратуру.

Американцы не имели опыта уничтожения этой аппаратуры, но очень не хотели, чтобы ее захватили корейские солдаты и офицеры. Самым ценным оборудованием были шифровальные машины и ключи к шифрам. ЦРУ срочной радиограммой передавало командиру «Пуэбло» приказ об уничтожении всех ключей к шифрам, включая электронные средства и др.

Вскоре на борт захваченного американского корабля-разведчика поднялись вместе с корейскими офицерами и наши офицеры-специалисты ГРУ. С некоторыми из них я учился в МИФИ. Назову их поименно: это были офицеры В. Щелчков, И. Липаев, В. Юфанов и др. А группу наших разведчиков возглавляли В. Князев и А. Куземин.

Захват «Пуэбло» создал серьезный военно-политический кризис и даже угрозу войны. Так, например, президента США Джонсона не волновало секретное оборудование, захваченное корейцами. Но все происшедшее президент воспринял как пощечину Соединенным Штатам Америки, как позорное явление, которое стало достоянием всего мира.

Сам разведывательный корабль «Пуэбло» остался в северокорейском порту Вонсене в качестве экспоната для музея.