Характер частной жизни русской женщины своеобразно соотносится с особенностями эпох. С одной стороны, женщины с их напряженной эмоциональностью, всегда живо и непосредственно впитывали любые новшества, обгоняя подчас свое время. В этом смысле частная жизнь женщины, особенности ее повседневности чутко и точно отражали различные изменения — в частности, в духовной жизни общества. С другой стороны, частная жизнь женщины неизменно отражала и прямо противоположные свойства женского характера. Женщина — невеста, жена, мать, хозяйка дома — всегда была крепко связана с вневременными свойствами человека, с тем, что шире и глубже событийных отпечатков эпохи. И в этом смысле статус женщины в семье, взгляды на ее место и роль в обществе, особенности ее собственного мировосприятия отражали не новое, но традиционное, а зачастую и консервативное. Взаимозависимость частной жизни женщин и культуры эпохи была, таким образом, противоречивой, неоднозначной и, можно сказать, гибкой.
Анализ частной жизни и повседневного быта женщины в период становления русской государственности (X–XI вв.), ее развития (XII–XV вв.), формирования автократической системы (XVI–XVII вв.), а также в эпоху «европеизации» (XVIII — начало XIX в.) приблизил нас к пониманию своеобразия общественной мысли и культуры допетровской России, истории развития духовности, пролил свет на влияния, которые перечисленные эпохи оказывали на женский характер, на отношение к женщине в обществе.
Женский мир доиндустриальной эпохи весьма отличен от мужского. Женщины — за исключением некоторых, особенно деятельных и социально амбициозных представительниц царского и великокняжеских домов — были ограничены в возможностях проявлять свои таланты, особенно в таких сферах, как администрирование, внешняя политика, экономическое управление. «Прекрасный пол» был полностью исключен и из сферы военного дела. Однако женщины опосредованно влияли на сферы мужского господства, воодушевляя мужей, отцов, сыновей, братьев на различные поступки, обсуждая их успехи и неудачи на службе. Иногда они прямо вмешивались «не в свои», мужские дела. Такое вмешательство способствовало взаимопроникновению частной и публичной сфер, их «перетекание» друг в друга, «меняло окраску» событий и явлений, превращало факты жизни общественной — в факты жизни индивидуальной, частной, и наоборот. В сфере же непубличной — дома, в семье, где формировались эмоциональные связи и отношения, рождались и воспитывались дети, где в доиндустриальную эпоху производились и распределялись предметы первой необходимости, — женщины играли первостепенную роль.
Родственники (близкие и далекие), воспитатели и няни, слуги, соседи, «отцы духовные», друзья — вот тот круг, который определял и ограничивал пространство частной жизни женщины. Отношения с мужчинами в процессе выбора брачного партнера, в повседневном быту, ежедневном и праздничном общении, в работе и на досуге, «взаимопритяжения» в интимной сфере, супружество и его оттенки оказывали более или менее равнозначное влияние на частную жизнь женщин всех социальных слоев. Впрочем, и межличностные контакты вне семьи также создавали особое, трудно локализуемое в материальном мире пространство отношений и связей, отделенных от публичной сферы.
Реконструкция частной жизни женщин стала возможной благодаря сопоставлению документальных, фольклорных, литературных (светских и церковных) памятников со свидетельствами источников личного происхождения — письмами и мемуарами. Она позволила представить «идеал» и «реальность», которая этот идеал «проверяла» и одновременно формировала.
К концу XVIII в. определяющим в содержании частной жизни женщины в любой семье, любого социального слоя стало стремление быть необходимой, нужной, полезной для всех близких (от мужа и детей до соседей и любовников), подчас даже служить своеобразным «оберегом», хранительницей семейных устоев. Отчасти это стремление стимулировалось идеей взаимных обязательств, которые навязывались установлениями обычного и писаного права. Но все-таки в большей мере женщины — матери, жены, сестры, дочери, любимые — становились вторым «я» для своих близких по зову сердца, по добровольной, эмоционально обусловленной потребности.
В ранние эпохи — в X–XV вв. — такой эмоционально обусловленной потребности у женщин не существовало. Хотя, как показывают источники, присутствие самой сферы личного обособления — частного, интимного, сокровенного в мыслях, чувствовании и в поведении — характерно уже для эпохи Средневековья. Анализ женской повседневности показал, что супругам и матерям, сестрам и бабушкам постоянно приходилось принимать решения: как реагировать на просьбы близких, как строить отношения с родственниками, как находить своего единственного, «суженого», как называть любимое «чадо» и т. д. Разумеется, на все эти случаи жизни имелись рекомендации обычаев и законов. Однако в частной сфере предписания их не всегда были жесткими, и потому возникали возможности для совершения необычного поступка. Различные по типам и видам исторические источники позволяют утверждать, что все факты принятия женщинами решений — от важнейших, способных определить дальнейшую судьбу (замужество) до мелких, повседневных, малозаметных в своей мимолетности и потому лишь вскользь упомянутых — безусловно значимы для исследователя частной сферы. Были среди них такие, что совпадали с «нормой», с этической системой, и — особенно! — такие, что выступали за ее рамки, являясь отклонениями от общепринятого. Они-то и меняли привычное, «взрывая» его.
Сквозь призму повседневной жизни женщин, их житейского быта оказалось возможным разглядеть эволюцию мира чувств — самих женщин и общества в целом, его обогащение новыми переживаниями, усложнение за счет новых устремлений и освобождение от догм. Женские заботы и тревоги, которые лишь на первый взгляд кажутся «одинаковыми» во все времена и столетия, предстают окрашенными многообразными эмоциями. «Призма повседневности» позволила отойти от традиционного метода сбора разрозненных сведений о безликих участницах событий и перейти к исследованию частной жизни как к истории конкретных лиц, пусть даже вовсе не именитых и не исключительных. Одни жизненные истории, или, точнее, некоторые детали и эпизоды из них, характеризуют ведущую — для данной эпохи — тенденцию, стереотип. Другие отвергают этот стереотип, выглядят исключительными и позволяют размышлять о мотивах пренебрежения общепринятым, о психологических импульсах, которыми руководствовались женщины, вступая, например, во второй и последующий браки (в то время как они осуждались церковной этикой), решаясь на адюльтер или проявляя нехарактерную, нетипичную теплоту и нежность в отношениях с близкими, прежде всего с детьми (которые запрещались, например, Домостроем).
Выявление «переклички» традиционных и нестандартных поступков, как осознанных, так и бессознательных, позволяет представить механизм принятия решений, в частности — как определяли женщины допустимость (или недопустимость) того или иного нарушения традиции, как оно влияло на их частную жизнь и женские судьбы. Собранных данных оказалось достаточно, чтобы утверждать значимость семейной жизни для женщин всех социальных категорий. Православные постулаты оказали, конечно, исключительное влияние на отношение к семье и браку как моральной ценности, однако и в народной традиции согласная семейная жизнь была нравственным императивом. Исключительную роль играло в личных судьбах женщин материнство. Отношения матери с детьми традиционно характеризовались значительной теплотой и эмоциональной насыщенностью.
С течением времени определенная часть женщин стала лишь формально признавать свою «второстепенность» в семье, сочетающуюся с деятельным участием в функционировании домохозяйства. Это, однако, не мешало женам, сестрам, матерям по-прежнему видеть в мужьях, братьях, сыновьях близкие, родственные души, нуждающиеся в поддержке и участии.
Пристальное внимание к источникам — не только к тому, что в них написано, но и к тому, как, какими словами это выражено, — позволило понять, какое исключительное значение для общественного сознания имели перемены в отношении к женщине, вызванные существованием и все более частым появлением на общественной арене деятельных женских личностей. Дошедшая до нас переписка неопровержимо свидетельствует о том, что развитие умонастроений в направлении признания значимой роли женщины в обществе было необходимым шагом в процессе становления женского самосознания.
Изменения в повседневном, в том числе семейном, быте — начавшиеся «сверху», с привилегированных и образованных сословий, — постепенно проникали и в другие социальные слои. Новые формы общения и проведения досуга сломали в XVIII в. остатки затворнического уединения. Женщины в российских семьях получили постепенно «право голоса». Это заметно по мемуарам и письмам, по литературным произведениям. И все же этот голос оставался негромким, ненапористым, непритязательным, как и сам эмоциональный мир образованной русской женщины «осьмнадцатого» столетья. Формировавшийся как сфера скрытого и сокровенного, женский эмоциональный мир оставался и в начале XIX в. скованным условностями социальных ожиданий и религиозно-нравственных норм.