Глава 1. Издержки словесного творчества

Фёдор Львович, весьма пожилой человек, но крепкого здоровья и телосложения, похожий на Санта Клауса, имел редкое сочетание благообразного вида и пронзительного, несколько злого и реалистичного взгляда. Он всегда считал, что жилище писателя и предметы, его окружающие, должны нести в себе дух и отпечаток ушедшей эпохи классической литературы.

В его квартире на фоне книжных шкафов и стеллажей с книгами, на особых полках и подставках были расставлены бюстики, статуэтки, забавные безделушки, вазы и пальма в кадушке. На стене – два портрета – Достоевского и Толстого, а между ними – большой плакат с крупными буквами алфавита – от А до Я и цифрами – от 1 до 10. В одном углу на стене висел самурайский меч, а ниже, на специальной тумбе, пребывал гипсовый бюст В.Г.Белинского с синим шарфом на шее. Стол писателя – красивой старинной работы, из орехового дерева с кипой белоснежной бумаги формата А4, портретом покойной жены и здравствующей внучки.

Но и от уверенной поступи прогресса Фёдор Львович бежать не собирался. В контраст с классическим интерьером писательского кабинета, другой угол комнаты был оборудован современной оргтехникой и мебелью. Системный блок тихо шелестел кулерами, умно и уютно мигал разноцветными шпалами, мягко светился широкий плоский монитор, в специальных отделениях покоились всегда готовые к услугам принтер и ксерокс.

За компьютером сидела Юля, внучка писателя, двадцати пяти лет, миловидной наружности и быстро набирала текст. Бойко поплясав пальцами на клавиатуре, она изящно ткнула наманикюренным пальцем в какую-то клавишу, и из чрева принтера с урчанием вылез на свет божий очередной лист с ровными строками чёрного текста по белоснежному полю.

Рука писателя, в свою очередь, красивой ручкой, украшенной синими кристаллами, и красивым подчерком дописала художественный текст. Поставила точку. С минуту рука неподвижно лежала на столе (пишущий хмуро созерцал текст, исправления, зачёркивания, обведённые слова в нём). Затем решительно перечеркнула всё написанное большой, на весь лист, буквой «Х».

Фёдор Львович поднял голову, откинулся на спинку кресла, что-то тихо, но крайне раздражённо, ворча про себя.

– Всё! Моё терпение не безгранично! – наконец громко произнёс он, – Это не герой, а бунтарь какой-то, упрямец неисправимый!

– В чём дело, дедуля?

– Да, вот…, – недовольно пояснил дед, показывая ладонью на рукопись, – В первый раз со мною такие…м-м-м… чудеса: думаю написать одно, а пишется совсем другое. Написал, возвращаюсь, эпизоды куда-то исчезли… Чертовщина! Вчера вот, только собрался написать прекрасную сцену его первого поцелуя с Жанной, – только первое слово написал, – пальцы свело, рука занемела, не могу ручку держать… Этот Егор с самого начала не заладился.

– Это всё случайности, – примирительно ответила Юля.

– …Которые превратились в закономерность, – продолжил писатель, – Нет, Юленька, я решительно вычёркиваю его из героев. Заменю более покладистым. Материала вот только жалко, столько трудов потрачено на этого распи… Кхм… Я душу в него вложил, а в ответ – чёрная неблагодарность. Первый раз со мною такое. Дожился: не могу совладать с персонажем… Я всегда был писателем-реалистом!

– Дед, ну что ты такое говоришь?! – внучка быстро повернулась на винте, – Ни в коем случае! Лучшего героя, чем он, у тебя ещё не было. Да и во всей литературе, может быть. Он живой, душевный, глубокий… А какой характер! Я, когда набираю, так и вижу его живого. Он даже как бы и не написанный, а объёмный, телесный, что ли. Откуда ты его взял?

– Один раз в магазине увидел этого парня. Внешность привлекла. Вроде ничего необычного, примечательного, а взгляд притягивает. Ну, а потом, как обычно, вообразил, додумал… Да, надо признать, персонаж получился удачным, но крайне непослушным, плохо управляемым. Герой не может перечить автору – назидательно, с паузами между словами, произнёс писатель, – Он даже говорит не как я задумал, а что-то своё пытается сказать, зараза! Откуда только у него,… то есть у меня, берутся такие слова. Подозрительный, пытливый. Хочу написать фразу, а она сама собою разрастается в целый монолог, не удержишь. Ой, не нравится мне всё это.

– И всё-таки я настаиваю, дед, чтобы ты его дописал, – сказала Юля, – Честно скажу, пока ты писал, а я набирала, я по-настоящему влюбилась в него, именно как в живого человека. Он должен остаться, а ты писать его дальше! Он и читателю понравится. Необычный какой-то.

– Всё равно он не стоит таких усилий и таких нервов. Может, он такой упрямец из-за имени? Егор… Что-то грубое, гордое, рычащее… Переименовать его в Серёжу, или в Володю? Эдик? Или всё-таки вообще убрать?

Юля умоляюще посмотрела на Фёдора Львовича:

– Дед, пусть он будет и останется именно Егором. Ради продолжения я бы даже вышла за него замуж и своей любовью и лаской убедила бы его сделать всё правильно, по сюжету, по замыслу, образумила бы, – проникновенно сказала она, – Лишь бы он остался и жил счастливо, пусть и с Жанной. В самом деле, не студенту же быть главным… Вечно в наушниках и в проводах ходит. Он с Жанной-то справиться не может, купит ей цветы там, пирожное, обольстить как следует…

– Замуж… Скажешь тоже, – усмехнулся писатель, но тут же нахмурился и задумался.

После некоторой паузы, он вдруг серьёзно и неподвижно уставился на внучку водянисто-голубым и беспощадно реалистическим взглядом без тени каких-либо эмоций.

– Впрочем… Замуж, замуж… Хорошо. Будем писать дальше. Как ты хочешь, – через минуту произнёс он.

– Вот и славно. Я на всё согласна, – подтвердила Юля.

* * *

На веранде загородного дома Фёдора Львовича, удобно расположившись на цветастых креслах, вели разговор представители творческой интеллигенции города: сам хозяин – писатель, режиссёр Фелиний Германович, с тяжёлым взглядом карих глаз, худощавый и экзотичный, похожий на вегетарианца или сотрудника страшно засекреченных спецслужб и скульптор Родион Эргонович, крепкий русоволосый человек и сам напоминающий скульптуру. Центром кресельной композиции служил столик с фруктами и вином на нём.

Скульптор и режиссёр сидели, а Фёдор Львович неторопливо прохаживался по веранде, жестикулируя рукой, в которой держал большую, но пустую, курительную трубку. Одет он был в длиннополый банный халат, пижамные брюки и кожаные остроносые тапки. Его обличие отсылало к образам Санты и старика Хоттабыча. Рассуждали о природе искусств.

– …Искусство искусству рознь, – назидательно вещал коллегам маститый писатель, – Вот взять меня, литературу.

У меня больше всего возможностей изобразить что угодно с помощью такого универсального материала, как слово. И переживания героя, оттенки и нюансы его чувств и мыслей, характер, его поступки, события и внешний мир – интерьеры и пейзажи, и всё-всё. Один внутренний монолог – и вся подноготная персонажа вскрыта. Одно словечко изменю – и вот, наш герой уже сидит в луже.

Второе по возможностям искусство – это, конечно, – Фелиний Германович, то есть кино. Согласен, Феля?

– Почему второе-то? Я, как режиссёр, тоже могу… – начал мастер кино.

Фёдор Львович тут же выставил ладонь в направлении Фелиния и помог ему развить мысль:

– Как режиссёр ты также можешь донести до зрителя всё, что пожелаешь. Ты почти не ограничен. Говорю «почти», потому, мой друг, что твой материал – это актёры, обыкновенные люди. Живой, так сказать, материал. Послушный, не спорю, при надлежащем обращении с ними опытного режиссёра…

Приостановившись, он с некоторой усмешкой посмотрел на Фелиния Германовича. Тот в стеснении оглянулся по сторонам, и попытался что-то сказать на правах участника культурной дискуссии.

Но Фёдор Львович вежливо, но твёрдо, словно опытный наставник, продолжил:

– Но – живой! Тело, организм, личная жизнь, всё такое. То есть за пределами съёмок – они уже не твои! Гуляют сами по себе. Досадно, но факт! А потом гонорар ему ещё заплати. Это персонажу-то, никогда этого не мог понять…

Весьма велик элемент стихии и непредсказуемости: то он заболеет, то напьётся, то не в настроении… Трудно, трудно заставить его забыть, что он, в некотором роде, живой человек, заставить его… впечататься, войти в свою роль с потрохами. Спасибо великому старику Станиславскому. Но бывают и крайне привередливые актёришки. С такими буратинами никакой Карабас-барабас не справится… Таким сразу отказывать надо.

И, наконец, возьмём искусство ваяния, скульптуру.

Лектор остановился перед скульптором, застыл, и в молчании уставился на него немигающими мутно-голубыми глазами. Родион Эргонович, чуть улыбаясь, поднял голову, спокойно выдержал взгляд.

– Воля твоя, Родион Эргонович, – наконец продолжил излагать учение оратор, – но изобразить в камне или глине, к примеру, любовь можно только в виде страстно обнимающейся голой парочки. Мало! Мало изобразительных средств! Неуклюжий, негибкий материал. Тяжёлый, весит много, грузчики, краны подъёмные, – ведь сама скульптура не побежит, хе-хе… Ну как ты сможешь изобразить весёлое щебетанье птиц восхитительным летним утром?

Он сделал следующую паузу, дабы облегчить коллегам усвоение излагаемого, обошёл скульптора полукругом, не сводя с него глаз, как будто примериваясь каким способом того поднять и переместить куда-то, и продолжил:

– Хотя, да, монумент долго хранится, впечатляет основательной тяжестью и всегда перед глазами. Именно в этом – главная ценность твоей работы, Эргон. И я сам, честно говоря, был бы не против воплотиться в виде каменного памятника на городской площади. Стоя, в костюме, или сидя в красивом кресле. После смерти, разумеется. Пусть потомки не только читают в школьной программе, но и смотрят, и помнят каждый день! Вот здесь без тебя не обойтись.

Родион Эргонович ловко уловил самый момент окончания фразы писателя и тут же в тон писателю зазвучал собственной речью:

– Но давайте возьмём другой критерий, о котором вы упоминали выше, уважаемый Фёдор Львович. А именно, точность воплощения замысла, послушность, так сказать, материала воле создателя. Вот тут вы с Фелинием весьма мне проигрываете. Из-за своей гибкости и сложности ваш материал порой обретает свою самостоятельную волю, расползается, не укладывается в замысел, а порой и прямо противоречит воли творца. Это не позволительно. Иногда он даже может стать подобием человека и убежать на улицу, хе-хе.

Фёдор Львович опустил глаза, недовольно поморщился, отвернулся от скульптора, подошёл к окну и посмотрел на улицу.

– И это смешно и печально! Рукой подать до какой-то скверной комедии, когда руководимый управляет руководителем…, – продолжил ваятель, – А вот камень – самый послушный материал. Не вы ли говорили недавно, что у вас какой-то там персонаж непростительно взбунтовался в романе, и как вам трудно найти на него управу? Да и актёр может пойти против воли режиссёра: высоковато, говорит, не буду ходить по карнизу пятого этажа. А вот опять же камень так не забалует… Посажу каменного генерала на каменный стул и будет сто лет сидеть, как миленький!

Фёдор Львович, явно не желая слушать далее, обыденно сказал:

– Вчера на Ленина гусиную печёнку купил. М-м-м… Сейчас принесу.

И ушёл в дом.

 

Глава 2. Пробуждение, жизнь, свобода

Егор, молодой мужчина тридцати лет, обыкновенной внешности, с несколько бледным, словно припудренным лицом, проснулся рано утром на скамье городского парка. Первое, что он ощутил – это тупая головная боль и пронизывающий холод утреннего тумана. Он посмотрел на сырую скамейку, серый асфальт парковой дорожки, окружающие его мокрые деревья.

«Господи, где это я, и что со мной вчера приключилось?». Дрожащей рукой он пошарил по карманам, достал пачку сигарет, закурил и задумался. Постепенно стала возвращаться память, выдавая картины, словно эпизоды документального фильма.

Сначала почему-то всплыл чёрный экран с рукописным и неразборчивым текстом на нём. Затем Егор увидел себя в зале какого-то ресторана, сидящего за столом, уставленным тарелками с едой и бутылками. Вокруг большого стола сидели также какие-то знакомые люди одного с Егором возраста, выпивали, закусывали, говорили друг с другом и смеялись. Праздничная ресторанная атмосфера, вино и музыка, знакомые люди вокруг.

«Да, вчера отмечали пятилетие выпуска нашей институтской группы. А вот как ушёл из ресторана не помню, явно перебрал, и, видимо, не смог дойти до дома. Зачем же так напился, дурак… Юля, поди, там ждёт, извелась, не знает, что думать. Свинтус всё-таки я».

Егор похлопал себя по груди и достал из внутреннего кармана куртки мобильный, набрал номер жены.

– Юль, здравствуй, ты знаешь, получилось так…

– Здравствуй, Егор. Ты где? Ты уже реально существуешь?

– Ты о чём вообще? Ну, то есть, да, я спал, вот, проснулся и знаешь где? На скамейке в нашем парке, немного до дома не дошёл. В первый раз со мной такое, ты уж извини. Сейчас приду.

– Именно то, что ты проснулся, я и имела в виду. Да, видимо, хорошо отметили встречу. Ну, что ж, иди домой. Ты же знаешь, куда идти?

– Переборщил с выпивкой, всё-таки пять лет не виделись. Но сейчас-то я не настолько пьян, чтобы не знать, куда идти, что за вопрос?

– Ну, мало ли что… Я же волнуюсь о тебе. Ладно, жду.

Егор сунул телефон в карман, потёр ладонями лицо, встал и пошёл по направлению к дому.

– Проходи, Егор, – сказала Юля, открыв дверь.

Пока он снимал обувь и куртку, жена, не проронив ни слова, удивлённо смотрела на него широко открытыми глазами, как будто видела в первый раз.

– Дорогая, извини, так получилось: рюмка за рюмкой, до парка только и смог и дойти…, – начал было оправдываться незадачливый муж. Потом посмотрел на жену, – Странно, а где допрос, обвинения? Ты уж поругай меня для порядка.

– Да ничего страшного, бывает, – сказала Юля, подошла к нему, провела ладонью по лицу, – Дак вот ты у нас какой…

– Уже тридцать лет такой. Юль, ну правда, всю ночь на скамейке… Перебрал, – встревоженный спокойствием жены, продолжал оправдываться Егор.

– Ладно, ладно, с кем не бывает. Иди, мойся и на кухню. Тебе поесть надо. Я котлеты приготовила, кофе налью. Мой ты герой…

– Очень вкусно, – говорил Егор за столом, поедая котлеты, – А ты помнишь Васю Ильина? – Он на Алле женился с твоей группы. У них уже двое детей, представляешь.

– Вася, Алла… Ну, как же не помню, конечно помню, – отвечала сидящая напротив Егора жена, – они давно дружили, ещё с младших курсов.

– Да ты что, забыла? Они только после института познакомились, – удивлённо сказал Егор, – Юль, пора бы и нам ребёночка, столько живём уже…

Юля долгим взглядом посмотрела на Егора.

– Не будет у нас детей…

– Это почему же…, – начал Егор, но жена уже вышла из кухни.

* * *

Прошло десять месяцев.

На конечной остановке микрорайона было немноголюдно. Егор сидел в маршрутке, в кресле у окна, и задумчиво осматривал окружающий пейзаж. Рядом с Егором оставалось одно свободное место. До отправления машины было ещё около десяти минут.

По небольшой площади, окружённой клёнами, тополями и типовыми пятиэтажками, в потоках воздуха причудливо летали полиэтиленовый пакет и развёрнутый лист какой-то газеты. Пусто. Только на дальнем краю площади, возле пёстрого ларька, торгующего жвачкой и баночным пивом, старательно, от души плясал местный сумасшедший под звуки рок-музыки из динамиков этого торгового заведения.

Водитель посмотрел на часы, достал термос и налил кофе. Егор, ни о чём не думая, продолжал созерцать давно знакомые окрестности.

Из-за дома за площадью, по направлению к остановке, вышел старик, – в каком-то вельветовом полуфраке, крепкого телосложения, с тростью и живописной бородой, похожий на Санту Клауса, но с пронзительным и радикально реалистичным взглядом. «Какой-то творческий работник», – подумал Егор. Он неторопливо и с несколько театральным достоинством шёл по тропинке рядом с засыпанным крупным гравием будущим тротуаром.

Через несколько секунд после появления живописного старика из-за этого же дома выбежал высокий угловатый юноша в короткой куртке со студенческим рюкзачком на спине. Из головы парня торчали провода и уходили куда-то под куртку. «Типичный студент», – оценил Егор.

Бегун был решительно нацелен на маршрутку, как будто в ней заключалась вся цель его жизни, и там ждал какой-то приз. Похожий на страуса, он с силой и грохотом впечатывал свои большие кроссовки в гравий недостроенного тротуара.

Настигнув врасплох неподвижную машину, потный и глубоко дышащий студент ввалился в салон, плюхнулся на свободное место рядом с Егором, принеся с собой какие-то ритмы из наушников. Затем порывистыми движениями вытащил и сосчитал монеты, заплатил за проезд и, наконец, успокоился, словно выполнил какие-то важные обязанности перед обществом.

Водитель, не торопясь, закончил с кофе, глянул на часы, вышел на воздух, достал сигарету, покурил, снова занял своё место. Воцарилась тишина, нарушаемая шумом музыки из наушников.

Тем временем, старик с тростью медленно дошёл до маршрутки, не торопясь поднялся в салон. Поскольку свободных мест не оказалось, присутствующие с некоторым укором посмотрели на студента.

– Молодой человек, уступите место пожилому, – сказала напротив сидящая пассажирка и похлопала парня по колену. Тот вопросительно поднял глаза и вынырнул из проводов.

– Место уступите, – повторила она, указывая пальцем на Санту.

Студент виновато вскочил и, придерживая протянутую руку старика, усадил его в кресло.

Обнаружив лишнего пассажира, водитель обратился к студенту:

– Присядь, чтоб ГАИ не увидело.

Юноша присел на корточки рядом со стариком.

Тронулись. Егор отметил, что у него со студентом оказались одинаковые светло-жёлтые шарфы. «Значит, скоро выйдут из моды», – подумал он.

Когда уже подъезжали к комбинату, месту работы Егора, старик, сидящий рядом, неожиданно повернул голову и молча упёрся в Егора долгим немигающим взглядом, выражающим смесь укора, приказа и ожидания. Ощутив растерянность и какой-то страх, Егор поспешил отвернуться к окну. Маршрутка уже подъехала к зданию с вывеской «ООО Полиграфический комбинат «Дельта Плюс».

Выйдя из такси и сделав несколько шагов, Егор оглянулся. Через стекло на него по-прежнему смотрел старик застывшим хищным взглядом. Егору снова стало не по себе, на какое-то время его тело вдруг сковала безвольная неподвижность, и он остановился. «Ступор какой-то. Что это со мной? – не на шутку испугавшись, подумал он. Усилием воли, словно через плотную вату, он, наконец, двинулся к проходной, как вдруг услышал позади себя голос:

– А можно вас?

Обернувшись, Егор увидел того самого студента из маршрутки. Из-под лыжной шапочки до румяных щёк свисали пряди светло-русых волос, большие серые глаза. Парень подошёл ближе, замялся, смотря на Егора застенчиво-просительным взглядом.

– Да, – сказал Егор.

Парень криво улыбнулся, развёл руки:

– Нам бы познакомиться надо…

– В смысле, «надо»? Что вы хотели?

– Она вас очень любит, – стеснительно, но с некоторой настойчивостью, произнёс юноша, – и вы её очень любите. А я её тоже люблю, поэтому нам надо во всём этом разобраться. Я вот должен завтра, в шесть вечера, с Инского моста прыгнуть…

Он показал рукой, где находится мост.

– Я её очень ревную к вам, – продолжал студент уже ровнее и уверенней, но как-то механистически и торопясь, – но в силу хорошего воспитания, высоких моральных качеств и неких романтических представлений о реальной жизни, во мне борются два начала. И внутренний душевный конфликт закономерно проявляется в моих поступках и отношениях с другими людьми…

– Чего ты несёшь вообще? – прервал его Егор, – Бредишь, или так, прикалываешься? Отвали, понял?

– Ну, как же, ты не должен… Его замысел, не надо… Мы же с тобой… оба любим её…, – забормотал парень, теребя синий шарфик.

Странные слова школяра почему-то вывели Егора из себя.

– Давай, до свиданья, юморист! – Егор отвернулся от странного юноши и пошёл к проходной. Студент, просительно протянув руку вслед за Егором, сделал несколько шагов и остановился.

* * *

Войдя в проходную, Егор поздоровался с вахтёром и, прежде чем пройти в цех, оглянулся: на тротуаре неподвижно, словно статуя, стоял студент с протянутой рукой и жалобно смотрел на него.

Переодевшись в спецовку, Егор вошёл в печатный цех. За четырьмя офсетными машинами, в углу, за столиком, окружённым, словно крепостной стеной, штабелями печатной продукции, его уже ждали Дёма с Колей – два печатника предыдущей смены. Глянув на Егора, Дёма спросил:

– Ты что, не в настроении? Хмурый какой-то, озабоченный…

Егор махнул рукой:

– Да, сейчас у проходной какой-то тип странный подкатил. Ты, говорит, любишь бабу какую-то, я не понял, и я, мол, её тоже люблю, там, ревную, надо разобраться… Первый раз его вижу, бред какой-то…

– Когда ведёшь беспорядочную половую жизнь, – подмигнул Дёма, – всегда такие накладки получаются. Не надо налево от жены ходить.

– Да никуда я не хожу… Как смена?

– Три тиража откатали, валики ремонтники заменили, работает ровно. На вас с Олегом три тиража. Вон пластины принесли уже.

С подошедшим Олегом, напараником Егора, они зарядили рулон бумаги, настроили и запустили сложный механизм офсетной печати.

Есть что-то завораживающее, если не мистическое, в процессе производства текстов, множества их печатных копий. Егор стоял и задумчиво созерцал работу большого печатного механизма: вначале вращающийся рулон бумаги, бегущая, словно широкая и чистая река, бумажная лента, исчезающая во вращающихся резиновых валах, блестящие оси, секции машины, движущиеся, словно живые и разумные, детали, и, наконец, лоток готовой продукции – ряд сложенных вдвое выпусков какого-то толстого периодического издания. Здесь, на выходе, бумажная река укрощалась, обретала вид печатной продукции и, смешавшись с типографской краской, расставалась со своей девственной чистотой.

Егор подошёл к лотку и взял готовый экземпляр еженедельника. Раскрыл наугад страницы. На всю ширину разворота – реклама кинокамеры: оператор снимает героя будущего фильма. Герой одет в костюм 19 века – фрак, панталоны, трость, левая рука приподнимает цилиндр, лицо обращено к читателю. Егор посмотрел и явственно увидел, как этот артист весело подмигнул ему. «Наваждение какое-то», – подумал печатник.

– Егор, директор вызывает! – услышал он голос напарника за спиной.

За обширным столом сидел директор, – весьма пожилой, простецкого обличия, с кустистыми бровями и домиками вихров по сторонам пробора, похожий на председателя колхоза из советского кино. Но в дорогом костюме, белоснежной рубашке и дорогих очках. Палец левой руки отягощал массивный золотой перстень. Контраст одеяния бизнесмена в первом поколении и типажа советского чиновника выглядел забавно.

– Здравствуй, Егор. Присаживайся. Ну, как себя чувствуешь? Как настроение? – задушевно спросил бизнесмен-крестьянин.

– Спасибо, Владимир Истматович, хорошо. Настроение обычное, рабочее.

– Ну, к делу. Ты знаешь, что мы полностью меняем производственную базу. Модернизация, понимаешь, в ногу со временем… Через месяц поступит новое оборудование. Полностью. И главное – новые офсетные машины.

– Да.

– Так вот. Чехловский комбинат уже купил и запустил новые офсетные – «Гейдельберг Спидмастер», две машины. Тебе надо освоить их, подучиться, посмотреть, обвыкнуть… Мы уже созвонились. Езжай, Егор, в командировку. На три дня без дороги. Думаю, хватит. Документы завтра с утра будут готовы. К вечеру переведём тебе сразу и командировочные, и зарплату, и отпускные. Поедешь богатеем.

– Да, конечно, Владимир Истматович, если нужно. Да и самому интересно посмотреть.

Директор преобразился, глаза загорелись стародавним энтузиазмом.

– Ты не представляешь, – стабильно высокая скорость, пятнадцать тысяч оттисков в час, мгновенный переход с тиража на тираж, система одновременной автоматической смены форм, за смену – сорок переналадок. Уму непостижимо! Куда шагнул прогресс! Да мы всю область текстами завалим! Не отвертятся!

– Да, действительно… Ну я пойду? – ответил Егор.

– Да, иди. Завтра утром выезжай. Поедешь поездом.

 

Глава 3. Восстание плоти

Возвращаясь со смены, Егор сошёл, не доезжая одной остановки до дома, чтобы зайти в магазин и купить необходимое к предстоящей завтра поездке. Из головы Егора всё не выходила странная утренняя встреча со студентом и поведение того старика в маршрутке. «Не похоже на шутку, прикол. Наверное, паренёк спутал меня с кем-то», – решил Егор, хотя сомнения оставались.

Купив кое-что из набора командировочного и выйдя из магазина, он шёл по тротуару, как вдруг с ним случилось что-то необъяснимое. На пересечении улиц, помимо его воли и намерения, тело и ноги Егора вдруг сами повернули на другую улицу и он, ведомый неизвестной посторонней силой, пошёл к какой-то, неведомой ему самому, цели.

Потеря контроля сознания над собственным телом вызвало у Егора ощущение ужаса и полной беззащитности перед чьей-то анонимной волей. «Господи, что это со мной? Может, я схожу с ума?» – лихорадочно думал он, испытывая это необычное и пугающее состояние полной независимости автономного свободного тела от сознания его хозяина. Лишённое управления тело перемещало куда-то вполне ясное, но ничем уже не управляющее, по сути бесполезное, сознание Егора. Он попытался остановиться, точнее, повлиять на собственные члены волевым импульсом, но всё безрезультатно, тело шагало дальше. «Критика чистого разума», – почему-то мелькнуло в голове Егора.

Впереди показалось здание с расположенным на первом этаже кафе «Встреча». Уже не его тело явно нацеливалось именно туда, догадался Егор. Затем тело подошло ближе к широким окнам заведения, и сквозь них Егор увидел столики и немногочисленных посетителей, сидящих за ними. Сразу же его внимание сконцентрировалось на одной паре.

Девушка с красивыми длинными волосами сидела спиной к улице, а лицом к ней стоял молодой человек и, выразительно жестикулируя, что-то объяснял ей. «Боже мой, так это же тот студент!», – узнал Егор утреннего чудака. Студент, в свою очередь, тоже заметил Егора и стал энергично махать руками, указывая на девушку и приглашая, как понял Егор, присоединиться к их беседе.

Всю свою волю Егор собрал, что называется, в один кулак. «Я свободный, живой человек, – несколько раз, словно заклинание повторил он, – И ты не будешь распоряжаться мною». Последние слова относились не столько к студенту, сколько к загадочному закулисному манипулятору, присутствие которого явно ощущал Егор. Затем он оставил на время бесплодные попытки повлиять на собственные члены и их двигательные способности непосредственно через команды сознания.

Вместо этого он явственно представил, что видит себя и наблюдает за собою со стороны и сверху, откуда-то с высоты. Он увидел идущего ко входу в кафе Егора, молодого человека, в летней ветровке, синем шарфике и с сумкой в руках. Затем он весьма реалистично вообразил, что тот Егор остановился, развернулся к кафе спиной и пошёл от него прочь. На крыльцо кафе выбежал студент и закричал вслед реально уходящему Егору:

– Постойте, вернитесь! Вы должны вернуться, нельзя же так!

Пройдя по дворам квартала, Егор вошёл в подъезд своего дома.

* * *

Пока Егор трудился на комбинате, в квартире писателя тоже кипела работа. Периодически сверяясь с рукописью, Юля виртуозно стучала клавишами, набирая очередную главу романа.

Вошёл Фёдор Львович, сел за стол, подвинул к себе исписанные вчера листы и, взяв ручку, приготовился было целиком погрузиться в творческий процесс. Но, пробежав глазами строки последнего листа, округлил глаза, сама собою опустилась нижняя челюсть.

– Что такое? Это как? Не может быть… – растерянно произнёс он.

– В чём дело, деда? – повернувшись к нему, спросила Юля.

– Текст другой… Вчера я их познакомил, ну Егора с Жанной, в кафе, она ему очень понравилась. Он даже в кино её пригласил, – с обидой заговорил писатель, – а сейчас, смотрю – «Егор, не дойдя до крыльца кафе, остановился и, постояв некоторое время, повернулся и решительно пошёл в обратную сторону…». Ну, тут студент выскочил, закричал… Я этого не писал! Быть такого не может! Это не моё.

Юля пожала плечами:

– Да ты сам, наверное, забыл, что написал, или ночью встал и переписал, у тебя же бывает такое.

– Ничего я не вставал, я ещё в здравой памяти. Это даже пугать начинает, Юль. На тебе женился, вытворяет чёрт знает что…

– Ты же его в командировку хотел отправить, чтобы он там с Жанной сошёлся. Зачем в кафе-то заставил идти?

– Да я хотел, чтобы они заранее познакомились, сошлись и уже потом, вместе, в Чехловск поехали, у неё там тёткина квартира и дача свободные, в отпуск уехала. Любовь, интимные сцены, всё как положено.

– Дед-дед, он всё-таки мой муж, – улыбаясь и качая головой, сказала внучка, а ты сводишь его…

– Это, прежде всего, моё творение, персонаж романа, и ты об этом знаешь. Вообразил из себя человека, понимаешь. Если бы не ты, давно вычеркнул бы его из… Ну в Чехловске-то он от своей судьбы не уйдёт. Я и сам съезжу туда, на даче Галины Васильевны рядом с ними поработаю.

* * *

Сидя на кухне своей двушки, Егор ещё раз просмотрел билет на поезд, положил в бумажник. У плиты в красивом шёлковом халате (недавний подарок на 25-летие) стояла Юля, заваривала кофе.

– Кофе налить? – Юля повернулась к мужу.

– Можно.

Подав кофе, Юля села напротив, подпёрла щёку ладонью, и стала изучающе смотреть на Егора.

– Ты чего это в последнее время какой-то странный? – спросила она.

– То есть?

– Задумчивый какой-то, о чём думаешь-то? Я же вижу…

– Не знаю, как сказать…, – вздохнул Егор, – Понимаешь, в последнее время у меня всё чаще появляется ощущение, что за мной кто-то следит что ли… Точнее даже не следит, а постоянно присутствует рядом, что бы я не делал. И даже пытается управлять мной… Я не могу понять, какова цель этого…э-э-э… присутствия. Это не преследование, не угроза, не… Тут, понимаешь, один старик со студентом в маршрутке…

– Ой, Егор, – недовольно прервала Юля, – выкинь из головы, не заморачивайся и не создавай лишних проблем. Живи как живёшь. Все эти рефлексии могут далеко завести.

Такие разговоры между ними были не впервые, и каждый раз Юля почему-то пресекала их в самом начале, после чего у обоих оставалось ощущение всё большей отчуждённости друг от друга. Вот и теперь…

– Нет, Юль, ты не поняла. Это не связано с психологией там, с психиатрией… Это связано, скорее, с моим поведением что ли, в общем смысле, с самоощущением… Я чувствую, что это серьёзно. Это даже не слежка, не преследование… Этот кто-то, или даже что-то он одновременно и вовне, и как бы часть меня, он внутри… И пытается заставить меня совершать поступки, говорить, жить, в конце концов… Приходится сопротивляться этому влиянию изо всех сил… Я – свободный человек!

Во взгляде жены появилась безнадёжность, смешанная с долей презрения. Она вздохнула, усмехнулась, махнула рукой.

– …Он присутствует в самой моей воле, – продолжал откровенничать Егор, – в самих мыслях, поступках, не отделим от них… Вроде я и, одновременно, не я. Трудно сказать… Я даже решил провести один эксперимент…

– Егор, ты меня реально пугаешь. Дорогой, это всё-таки область психиатрии, тебе не кажется? Шизофрению напоминает. Или одержимость. Ты должен раз и навсегда уяснить, что эти твои самокопания опасны, это может повлиять на твоё душевное здоровье. Что ещё за эксперимент?

Егор поделился:

– Я нашёл, как мне кажется способ, хоть как-то обозначить присутствие и само наличие этого внутреннего наблюдателя и командира, нарушить его волю… Мне надо выяснить, кто он? Что ему от меня нужно? В конце концов, я живой свободный человек. Надо сделать так…

Произнеся это, Егор взял чашку кофе, чтобы поднести к губам и отпить. Но, внезапно, на полпути до рта, рука застыла в воздухе, как и стало вдруг неподвихным всё его тело. Изменилось и лицо: оно как бы «сдулось», приобретая печальное выражение, проявились складки и морщины. Стало явно заметно, что Егор стал каким-то инородным телом в окружающей реальности и абсолютно отключился от внешнего мира.

Юля некоторое время спокойно, задумчиво и с лёгкой усмешкой продолжала смотреть на него, потом взяла телефон, набрала номер, вышла в другую комнату и стала с кем-то разговаривать.

– А что случилось?… Понятно… Ну, вот такой он – и жалко, и надоело всё уже… Хорошо, я подумаю. Может быть, зря ты отправил его в Чехловск, в командировку? И что ты хочешь от этой встречи? Ну, не знаю, дедуля, смотри сам…

Закончив разговор, Юля вернулась на кухню и, не обращая внимания на напрочь застывшего Егора, принялась деловито мыть посуду. Затем вытерла стол, сняла фартук, села напротив Егора, подпёрла щёку ладонью и равнодушно уставилась на него.

Егор «оттаял», зашевелился, возвращаясь в реальность, рука с чашкой двинулась к губам. Немного отпив, он с недоумением посмотрел на чашку и сказал:

– Странно, как быстро остыл… Так вот, эксперимент заключается в том, что, когда что-то делаешь, надо в последнюю секунду менять решение, отказаться от того, что задумал, как бы нарушить автоматизм своей, то есть по сути его, воли… Потому что замысел моих поступков, а может быть и моего существования, на самом деле, не мой. Жизнь моя делится на какие-то эпизоды, между которыми провал.

Юля встала и приказным тоном обратилась к мужу:

– Мой тебе решительный совет: брось все свои нелепые подозрения и эксперименты, живи нормально, как живётся, как живут все! Это может плохо закончиться!

– Как все…, – сардонически усмехнулся Егор, – В нашем возрасте у всех уже есть дети. А мы… Живём как брат с сестрой… Кстати, ты не видела тот второй, чёрный, шарфик? Хочу одеть его.

– Как чёрный, – с какой-то тревогой произнесла Юля, – Нет-нет, чёрный – это черновой вариант.

– Что? – удивился Егор, – Какой ещё вариант?

– Я хотела сказать, он слишком мрачный, тебе не идёт. А чем тебе не угодил синий?

– Да, понимаешь, точно такие же, синие, уже пошли в массы. Сегодня в маршрутке ехал с парнем, у него был точно такой же, один в один. Как-то неловко себя чувствуешь, как из одного инкубатора…

– Опять двадцать пять. Нет уж, это мой подарок, и я хочу, чтобы ты его носил.

– Ладно, ладно… Завтра в командировку.

 

Глава 4. Артист и прокурор

Предрассветный вокзал встретил Егора свежевымытыми полами, бодрой суетой пассажиров и предвкушением необременительного командировочного путешествия.

Походив по вокзалу, прогулявшись с полчаса по перрону, Егор с сумкой вошёл в вагон подошедшего поезда, взял у проводника постельное бельё и, пройдя по коридору, открыл двери своего купе. На нижних местах спали женщина среднего возраста, на другой – молодой мужчина. Егор поставил сумку на свободную верхнюю полку, сел в ноги мужчине и стал смотреть в окно.

Когда поезд тронулся, мужчина-попутчик проснулся и сел рядом с Егором. Полноватый, лет тридцати пяти, с холёным выразительным лицом он был одет в спортивный костюм. Лёгкий запах спиртного и затуманенный взор говорили о вчерашнем возлиянии.

– Здравствуйте, – сказал мужчина, кивнув Егору головой.

– Здравствуйте.

– Какой город?

– Беловск.

– Я тоже здесь живу, земляк, – приветливо улыбнулся пассажир, – Но сейчас мы гастролируем по области. В Никишино сел вчера, отстал от труппы. Ещё двое суток ехать, до Кузнецка.

– А я уже завтра утром приеду, в Чехловск, – поддержал разговор Егор.

Мужчина протянул руку:

– Дмитрий.

– Егор.

– А я загулял малость, ну и отстал в Никишино, – ещё раз уточнил Дмитрий, – Наш театр гастролирует, пятого в Кузнецке даём спектакль, как раз успеваю.

Егор понимающе кивнул:

– А я в командировку, вроде как на стажировку, надо освоить новую печатную машину. Я печатник. Офсетных машин.

Проснулась женщина, села на кровать. Возрастом лет за пятьдесят, но лицо сохранило красоту молодости, пышные волосы, одета она была также в спортивный костюм. Посмотрела на часы, заправила постель, села.

– Доброе утро, – обратилась она к присутствующим.

– Доброе утро, – ответили мужчины.

Посмотрев в окно, дама констатировала:

– Беловск уже проехали.

– Да, – сказал Дмитрий, посмотрев на часы, – Девятый час, надо бы позавтракать.

Женщина встала, посмотрела в зеркало, растёрла лицо ладонями, пригладила волосы.

– Вы, наверное, ночью сели? А как вас зовут? – обратился артист к женщине.

– Ольга Андреевна. Да, села в два часа, в Таёжном.

– А давайте сообща и поедим, у кого что есть, – предложил Дмитрий попутчикам.

– Давайте, – сказала женщина, выходя из купе.

Дмитрий и Егор достали пакеты с продуктами, разложили еду на столе.

– Пойду тоже ополоснусь, да чай закажу, – сказал Дмитрий и вышел.

После утреннего туалета Егор, Дмитрий и Ольга Андреевна сели завтракать.

Дмитрий достал из сумки небольшую плоскую бутылку коньяка.

– Давайте по чуть-чуть? Я вчера, признаться, перебрал, – обратился он к присутствующим.

– Да я с утра как-то не очень, – нерешительно произнёс Егор.

– Исключительно для аппетита, поддержите.

– Ну, разве чуть-чуть, – согласился Егор, посмотрев на даму.

– А вы? – спросил Дмитрий у женщины.

– Спасибо мужчины, выпейте, я не буду, – спокойно ответила Ольга Андреевна.

Егор с Дмитрием выпили из пластиковых стаканчиков, принялись за еду.

Ольга Андреевна спросила у Дмитрия:

– У вас очень интересная профессия, актёр театра. Что вы закончили?

– Щукинское театральное, тогда ещё училище, – ответил преображённый актёр, с удовольствием жуя помидор, – И тогда ещё по распределению начал служить в Калужском драматическом.

– А вот интересно, как вы вживаетесь в роль, перевоплощаетесь, что вы чувствуете? – в свою очередь спросил Дмитрий.

– Главное, когда выходишь на сцену, полностью отключить свою волю. Абсолютное подчинение воли режиссёра, когда земли под собой не чувствуешь. Это особый талант – стать чистой волей режиссёра. Только тогда получается и роль, и игра. Никакой отсебятины. Да и спокойнее так. Плывёшь, словно по течению.

– Я что-то слышал об этом, – сказал Егор, – Ну а после спектакля, после роли, как вы возвращаетесь к реальности? Воля режиссёра ведь уже не действует, или как?

– Реальность для меня ужасна, – ответил артист, – возвращаюсь к ней через ломку (это понятие точно подходит). Я её боюсь, эту реальность. Так бы и жил в роли, в бесконечном сериале. Вот, помогает алкоголь. И жду следующего спектакля, следующей роли, чтобы снова зажить настоящей полнокровной придуманной жизнью.

– Да, специфическая профессия…, – посочувствовала женщина, – А до игры надо, наверное, хорошо выучить текст?

Дмитрий заметно оживился;

– Конечно, но у меня своя система. Поделюсь секретом. Читаю, учу текст и целиком погружаюсь в образ, перевоплощаюсь, так сказать, по Станиславскому… И вот, когда роль выучена, прошли репетиции и я становлюсь героем, наступает важный завершающий этап, который изобрёл я сам, – Дмитрий поднял палец и даже и сделал лёгкий поклон, – Чтение купюр.

– Купюры – это же какие-то изъятия в тексте. Зачем вы их читаете? – спросил Егор.

– Ну да, в каком-то роде изъятия, отсутствие… Но я читаю купюры в самом обычном смысле этого слова – денежные купюры всех номиналов.

– М-м-м… То есть, как это? И зачем? – даже перестал жевать Егор.

– Это моя система, – убедительно заговорил актёр, – моё открытие, изобретение… Это реально помогает, можете попробывать, и вам поможет, вот увидите. У меня есть специальная лупа. Сначала я перечитываю весь текст «Банк России. Пятьдесят. Билет банка России. Номер целиком. Пятьдесят. Подделка билетов банка России преследуется по закону». «Преследуется»! Далее – «Пятьдесят рублей. Пятьдесят. Пятьдесят. Санкт-Петербург. Пятьдесят. Одна тысяча девятьсот девяносто семь». Поэма!

Против такого текста не попрёшь! И так все номиналы: сотенная, пятисотенная, тысяча рублей и, наконец, пять тысяч рублей.

Егор и Ольга Андреевна удивлённо застыли, смотря на Дмитрия. Переглянулись.

– Затем я погружаюсь во внутреннее пространство купюр, – вдохновенно вещал Дмитрий, – Каждая из них – настоящий живой мир. Наслаждаюсь цветом: темно-зеленой и темно-коричневой десяткой, голубой полтинной, коричнево-свёкольной сотней, фиолетовой пятисоткой, зеленой тысячной купюрой и, наконец, красно-оранжевым главным героем – купюрой номиналом пять тысяч рублей.

А сама структура материала! – продолжал оратор, – Микроперфорация, муаровый узор, водяные знаки, скрытые изображения, волокна… Каждый раз я путешествую и по местности купюр: Красноярск, мост через Енисей, часовня, Красноярская ГЭС, Санкт-Петербург, женская фигура Невы, Петропавловская крепость, набережноая, Большой Театр в Москве… Но это отдельная песня… Иногда я даже молюсь на денежные храмы и монастыри. И всё это великолепие создаёт ваш коллега, Егор, печатник. Следуя заданному сценарию, конечно.

– Да, действительно, интересная профессия, – нерешительно поддержал энтузиазм актёра Егор, – …А монеты вы э-э-э… не читаете?

Дмитрий махнул рукой:

– Монеты… Монеты – это не деньги, это памятники деньгам. Сплошной металл, что там читать. Купюры – полноценные герои, а монеты – это второстепенные персонажи, мелочь…

Все на минуту замолкли, переваривая содержательную информацию.

Дмитрий обратился к женской части компании:

– Ольга Андреевна, а вы где работаете?

– Я на пенсии. А так, почти всю жизнь проработала прокурором.

– Ого! Интересно. Сразу напрашивается вопрос, уж извините: много ли невиновных попадает в тюрьму?

– Бывает, конечно, – вздохнула красивая женщина в годах, – Но по большому счёту виновными становятся все. Даже невиновные рано или поздно смиряются и начинают считать себя преступниками. На начальной стадии, когда пишется постановление о возбуждении уголовного дела, невиновный ещё может решительно протестовать и гореть, так сказать, жаждой справедливости. Но потом всё равно смиряется. И что интересно: по опыту знаю, что чем больше у подследственного эмоций, тем больше документов, которые… появляются и множатся вокруг него.

– Интересно. Как это? Почему же так происходит? – спросил Егор.

– Вина – это базовое чувство, не зависимое от деяний. Это я тоже знаю по опыту работы, да и философы об этом писали… Главное – воплотить её в документах, оформить текстуально, в систему текстов.

– Но ведь это несправедливо. Почему так происходит? – удивился Егор.

– Как бы вам объяснить…, – задумалась на секунду бывший прокурор, – Вот смотрите, если Дмитрий сознательно заучивает текст своей роли и перевоплощается в образ, то обвиняемый перевоплощается в персонаж под давлением всей судебной системы, главное в которой – до-ку-мен-та-ци-я. Это огромный гомеровский эпос, в котором обвиняемый – главный герой. Знаете, сколько документов создаётся за время процесса даже по делу средней сложности? Около сотни, а то и больше: дела, акты, постановления, несколько десятков протоколов, заключения, ходатайства и жалобы, рапорты, уведомления, справки, подписки, повестки и требования… Эти документы окружают человека со всех сторон, и в конце концов загоняют его в тюремную камеру.

– А стихов нету? – то ли серьёзно, то ли шутя спросил отставший от труппы артист.

– Стихи, как правило, нередко пишут сами обвиняемые уже в тюрьме, став заключёнными и пытаясь осмыслить, что же с ними произошло. И ставят спектакли в тюремной самодеятельности. Становятся очень даже неплохими актёрами. Тексты порождают тексты, и могут жить самостоятельно, но найдя подходящего человека, а найдя подходящего, окружают его и вцепляются мёртвой хваткой, уже до конца…

– Ольга Андреевна, – обратился к ней Егор, с неожиданным даже для себя, вопросом, – а как вы думаете, а кто стоит над вами? Над Дмитрием сценарист и режиссёр, а над вами?

– Ну, Министерство, Верховный и Крнституционный суды, а дальше… трудноуловимые сущности: Государство и, – так же неожиданно выдала Ольга Андреевна, – … Господь Бог.

– Ну, что, Егор, ещё по одной? – спустил всех на землю Дмитрий.

– Спасибо, но я не буду. Завтра работать.

 

Глава 5. «Гейдельберги» и Жанна: простое совпадение

Вид утреннего вокзала ещё не знакомого города вызвал у Егора смешанное чувство: свежие впечатления путешественника и озабоченность достойным выполнением командировочного задания.

Добравшись трамваем до городской гостиницы, Егор быстро оформил проживание во вполне приличной комнате гостиничного номера.

Когда он открыл сумку и начал вынимать вещи, раздался звонок мобильника. Посмотрев на дисплей и увидев номер жены, поднёс телефон к уху:

– Ага, здравствуй Юль.

– Привет. Ну, как ты, как доехал?

– Да всё нормально, устроился в гостинице местной. Комната вполне на уровне.

– Когда домой? – почему-то спросила Юля, хотя накануне они говорили о сроках.

– Три дня работаю, обучаюсь, до пятницы. Сегодня узнаю, если в субботу они работают, то останусь и на субботу, а вечером на поезд, в воскресенье дома.

– Хорошо, до встречи. Хорошей тебе работы и отдыха. Веди себя по-умному, – как-то загадочно произнесла жена, – Хочешь, сходи куда-нибудь. В Чехловске, говорят, парк красивый.

– Что значит по-умному? И откуда ты про парк знаешь? Я вообще не отдыхать приехал. Странно как-то…

– Я же о тебе забочусь. Что тут странного? И давай там безо всяких шпионских страстей и наблюдений. Ладно, целую.

* * *

Формальности с командировкой и обучением не заняли много времени. Молодой директор чехловского полиграфкомбината приветливо встретил Егора, выслушал, позвал секретаршу:

– Лена проводите нашего гостя в цех, представьте персоналу, объясните.

В печатном цехе слаженно работали новенькие «Гейдельберги». Под знакомый и успокаивающий шум механизмов Егор с печатником Борей обошли машину. Наставник всё подробно показал и с большим удовольствием объяснил Егору принципы работы новинки, особенности управления. Видно было, что работник восхищён новым механизмом. Затем он похлопал ученика по плечу и куда-то ушёл.

Егор задумчиво созерцал вид работающей машины: от разматывающегося рулона типографской бумаги до лотка с отпечатанной продукции, уже готовым тиражом. Новенькие красавцы «Гейдельберги» жадно пожирали чистую бумагу и весело выдавали тексты, готовую печатную продукцию.

Когда в конце смены, в раздевалке, Егор и Боря переодевались, тот спросил:

– Что, Егор, в гостиницу, отдыхать?

– Пойду, пройдусь по городу, посмотрю ваши достопримечательности.

– А что, ты сейчас холостой, – подмигнул Боря, – роман заведи, у нас красивые девки.

– Да уж…

* * *

В центральном городском парке Чехловска, куда зашёл праздно настроенный Егор, во всю работали головокружительные аттракционы, ныряли в воздушные ямы качели-лодочки, кружились карусели и центрифуги, народ с детьми и без ходил по аллеям, сидел на раскрашенных скамейках, потребляя газировку, пиво и мороженое, хрустя чипсами и сухариками.

Пройдя по аллее вглубь парка, Егор увидел кафе под названием «Встреча» и решил перекусить. Зайдя внутрь, он оказался в уютном вместительном зале с эстрадой, столиками, баром и столовой-раздаточной. Почувствовав настоящий аппетит, Егор взял салат, сосиски с лапшой, сок, сел за столик и начал трапезу.

Дверь в кафе открылась, и вошла девушка, – красивая, модно одетая. На шее – синяя косынка. Она купила мороженое в баре и походкой модели, заплетая ноги и раскачиваясь, направилась к столику Егора. Несмотря на то, что посетителей в кафе было не много и большинство столиков было свободно. Бармен включил волшебную музыку. Медленно двинулись по кругу лопасти больших вентиляторов на потолке. Внезапно Егор почувствовал что-то вроде эйфории, лёгкое приятное головокружение и душевный покой.

– Можно к вам? – спросила красавица, подойдя к Егору.

Егор осмотрелся, пожал плечами:

– Пожалуйста.

Поставив мороженое и сев, девушка молча уставилась на Егора. Тот тоже посмотрел на неё: красивый овал лица, большие зелёные глаза, чувственные губы, ухоженные длинные волосы. И всё-таки было в ней что-то кукольное, что-то от манекена, некое полуприродное, полуискусственное совершенство, та идеальная завершённость, которая в своём абсолюте уже отменяет какое-либо дальнейшее развитие. «…Нельзя быть красивой такой…», – вспомнил Егор слова популярной песенки. Во взгляде незнакомки – бессознательная смышлёность без тени сомнения и без обратной связи с мозгом. И эта прекрасная дубоватость придавала этой ясноглазке дополнительное очарование.

– Ты меня не узнаёшь, Егор? – наконец произнесла девушка.

– Э-э-э-м-м-м…

– Жанна Зверкова. Мы учились в параллельных классах, в Беловске. И даже однажды начинали дружить в десятом. Три раза встречались. В кафе ходили весной, на дачу в Ашмарино ездили к моим родителям, за котятами. Но юность ветрена… Помнишь?

Немигающие глаза Жанны тут же затуманились воспоминаниями, романтической печалью и сожалением по несостоявшейся любви.

– А, да, да, сейчас вспомнил, – спохватился Егор, – Как же я смог забыть… Жанна, вы почти не изменились, только красивее стали. Да, было время… А как вы здесь, в Чехловске, оказались?

– Егор, давай на ты. Я закончила институт. Работаю в Беловской кадастровой службе, а зарабатываю в основном как модель. Между прочим, я в городе популярна, пользуюсь спросом. Сюда в госте к тётке приехала. У неё отпуск, и у меня, – очнувшись от романтики и бегло, как диктор, заговорила Жанна, – Точнее не в гости, а на хозяйство: она уехала по путёвке, меня попросила присмотреть за квартирой и дачей. Вот видишь, простое совпадение…

– А я печатник, на нашем полиграфкомбинате… Институтская специальность как-то не пригодилась.

– А я знаю.

– Откуда вы…, ты знаешь? – удивился Егор.

– Да так, от общих знакомых, – уклончиво ответила та, – Беловск не такой уж и большой. А ты как здесь?

– В командировке, в местную типографию, осваиваю новую печатную машину.

– Ну, и сколько здесь пробудешь?

– Планирую в пятницу закончить.

Минуту помолчали. Егор посмотрел на потолок, на лопасти вентилятора, вращающиеся над головой. Эйфория не проходила.

– Егор, а давай встретимся в пятницу, вечерком, – проникновенно сказала Жанна и положила свою ладонь на руку собеседника, – Школу вспомним, друзей общих…

– Даже не знаю, домой надо…, – немного смутился Егор.

– Да впереди два выходных будет, – убедительно-вопрошающе попросила девушка, – Ну, пожалуйста, давай! Я тут от скуки помираю.

– Ну, в принципе, можно…, – с внутренним упрёком самому себе сказал Егор.

– Значит, в пятницу, ну, в половину седьмого, здесь же, – застолбила Жанна достигнутое, – С пятницы по воскресенье тут по вечерам кафе-бар с музыкой и танцами. Посидим, поговорим…

– Ну, хорошо…, – пожал плечами Егор. «Что ты делаешь, зачем тебе всё это?», обращаясь к самому себе, тут же подумал он.

Красавица встала, откинула со лба волосы.

– Ну и ладно, а сейчас мне идти надо. Поеду на тёткину дачу. Прополоть там надо, полить… До встречи, Егор!

– До встречи, – ответил Егор, удивляясь самому себе.

* * *

В пятницу после смены, в начале шестого, Егор переоделся и душевно попрощался с коллегами.

– Ну, давай, Егор, сказал Боря, пожимая руку, – «Гейдельберг» ты освоил на пять. Поставите у себя – зарплата прибавится. Счастливо, хорошей дороги!

– Спасибо за помощь, ребята. До свидания. Всего вам доброго.

Приняв душ в номере, Егор в плавках, вытираясь полотенцем, вышел из душа. Накинув полотенце на плечи, подошёл к окну, оглядел городской пейзаж. «Всё-таки редко такие случайности бывают, – подумал он, – столько лет прошло… И где, – в Чехловске». Зазвонил мобильный. Егор взял телефон, посмотрел на него.

– Да, Юль, привет.

– Здравствуй. Как дела, что с работой, чем занимаешься?

– Да всё хорошо, машину освоил. Сильная техника, производительность большая. Сейчас вот душ принял. А ты как?

– Тоже вот отработала. Завтра на рынок собралась, хочу малины купить, да варенья сварю на зиму. Мы ведь оба малину любим. Когда дома будешь?

– Опять. Завтра в девять поезд, в воскресенье утром буду.

– Что сейчас собираешься делать? – поинтересовалась жена.

– Пойду, прогуляюсь напоследок по городу, подышу воздухом.

– Конечно, пройдись, отдохни, – быстро согласилась Юля, – Веди себя правильно. Ну, то есть развлекись, походи, разрешаю пиво.

В трубке послышался мужской голос.

– Что значит «правильно»? – озадачился Егор, – А кто там у тебя говорит? Голос мужской. Ты откуда звонишь?

– Ты что, ревнуешь, глупый? Из дома звоню, телевизор включён.

– А-а-а…

– Ну ладно, давай. Завтра позвоню, – завершила Юля разговор.

– До встречи, – ответил Егор.

* * *

Время шло к вечеру. В кафе городского парка играла музыка, в зале одна волна цветного света сменялась другой. Несколько пар томно танцевала медленный танец. Вся атмосфера кафе была наполнена забвением трудовой реальности, лёгким опьянением и предвкушением приятных эротических приключений.

За столиком, заставленным едой, бокалами и наполовину выпитой бутылкой вина, сидели Егор и Жанна. Жанна была в красивом вечернем платье малинового цвета с глубоким декольте, внизу которого был приколот синий атласный бант.

Девушка, подперев ладонью щёку, смотрела на Егора. Её томные глаза рекламно светились изумрудом, а лицо – мягким телесным светом. От неё исходил аромат каких-то экзотических духов. В одной руке Жанна держала бокал, другая покоилась на рукаве Егора. Сам он, заворожённый таким соседством, из всех сил старался сохранить более или менее реалистичный взгляд на окружающее.

– Я считаю, Егор, что жить надо легко, делать, что хочется, следуя, конечно, определённым житейским правилам. И особо не углубляться в какие-то смыслы… Ведь впереди – ещё целая жизнь. Как же нам хорошо сейчас вдвоём…

– Жанна, ты прямо как моя жена рассуждаешь.

– А, Юля…, – небрежно произнесла дива, – А почему у вас детей нет?

Егор с удивлением вытаращился на неё:

– Господи! Ты меня всё больше удивляешь. Откуда ты про Юлю и детей знаешь?

Жанна грустно улыбнулась вишнёвыми губами:

– Наливай ещё, выпьем. А я и с Юлей знакома. Говорю же, Беловск – город небольшой. Я её ещё со школы знаю. А сейчас так, поддерживаем знакомство, иногда по работе встречаемся, перекинемся информацией…

– Странно как-то всё это… Тебе не кажется? – спросил Егор.

– Да ничего странного, дело житейскоею. Так вот, я тут встречалась с одним молодым человеком. Приятный, характер хороший. Но, знаешь, стал заморачиваться смыслом жизни. «Жанна, – говорит, – тебе не кажется, что мы живём, как марионетки, кто-то нами управляет, а кто – не понятно. Хотел бы я этого управляющего увидеть». Я ему: «Дурашка, живи, как живёшь, что плохого-то, вот меня всё устраивает». А он сядет у окна, смотрит на улицу и всё думает о чём-то…

– Ну, да, знакомая ситуация. Ты зачем это рассказываешь? Хорошо, а потом что, с этим знакомым?

– Я ушла от него, бросила, таких все бросают, – Жанна подняла вверх указательный палец, затем перевела его на Егора, – Он больше и больше в себе замыкаться стал. Ко мне равнодушный стал. Иногда я что-нибудь делаю, он уставится и так странно смотрит. Кому это понравится?

Из зала к столу подошла парочка, парень и девушка. Вид у них был глуповато-восторженный, вид влюблённых. У обоих пылающие щёки и счастливые глаза с томной поволокой любовно-физиологической усталости. В одной руке парень держал бутылку вина, в другой – два бокала. Девушка несла тарелки с едой.

– Извините, можно за ваш столик, мест больше нету, – обратился парень к сидевшим.

– Садитесь, конечно, – дала согласие Жанна.

После размещения за общим столом как-то само собой образовалась единая компания.

– Познакомимся? Я – Герман. Это – Женя, – представился парень.

– Очень приятно. Я – Егор. Жанна, – ответил Егор.

Парень кивнул:

– У нас свадьба через неделю. Последние деньки догуливаем перед браком. Может, за знакомство?

– Конечно, давайте, – поддержала его уже захмелевшая Жанна.

Парень разлил вино и все выпили. Снова заиграла музыка.

– Егор, пригласи меня на танец, – расслабленно улыбнулась Жанна.

Егор взял её за руку и они пошли к танцующим. Жанна прильнула к партнёру всем своим трепетным и крепким телом. Аромат дорогих духов и девичьего тела заметно повысили степень опьянения Егора. Его объятия сами собой стали плотнее. К танцующим Егору и Жанне присоединились Коля с Женей. Все поплыли в волнах разноцветного света.

Жанна прильнула губами к уху партнёра:

– Егор, слушай, давай уедем на тёткину дачу, – ощутил Егор тёплое дыхание, смешанное с девичьим шёпотом, – там переночуем. Ты не представляешь, как там хорошо, лес, речка. Здесь недалеко, такси возьмём, сорок минут и мы там.

Усилием воли Егор вернул себя в более широкий контекст реальности:

– Жанна, что с тобой? Вообще-то роман в Чехловске не входил в мои планы. Да и женатый я, ты же знаешь.

– Егор-Егор, вот ты даже успел забыть меня, наши школьные встречи, – зашептала красавица, – А я ведь тебя полюбила тогда по-настоящему, всегда любила и до сих пор люблю. Да мы написа…, то есть, созданы друг для друга, разве ты этого не чувствуешь? Ведь не случайно мы встретились здесь. А с Юлькой у вас ничего не получится, разные вы очень…

– О-о-о, как далеко всё зашло, по-моему, мы уже пьяненькие…

– Поехали, Егор!

Когда закончилась музыка и Егор с Жанной возвратились к столику, парочка без пяти минут молодожёнов уже сидела там и самозабвенно целовалась.

– Ребята, а давайте ещё выпьем! – предложил Герман.

– Конечно, выпьем, – с готовностью поддержала Жанна.

Уже заметно хмельные, все перечокались и выпили ещё раз.

– А мы с Женькой уже первую брачную ночь отрепетировали, – поведал поплывший Герман, – И сегодня будем, чтоб на премьере всё было тип-топ.

– Ну, Гера…, – Женя, смеясь и опустив глаза, хлопнула суженого по плечу.

– А вы уже женаты, Егор? – спросил Коля.

– Пока тоже нет ещё, – ответила Жанна, – Ну ладно ребята, всего вам доброго, счастливо погулять и ещё раз отрепетировать. Мы пошли. Пойдём, Егор.

Она решительно взяла довольно захмелевшего Егора за руку и повела к выходу из кафе. Подойдя к выходу из парка, они увидели стоящее у ворот такси. Жанна, а за ней Егор подошли к машине.

– Нам до Светлого ключа, – обратилась девушка к таксисту.

– Садитесь.

Егор безвольно смотрел на карусель огней вечернего города и пребывал вне времени в тёплых внутренностях мчащегося автомобиля, рядом с прильнувшей к нему тёплой же девушкой. Когда выехали за город, во тьму бескрайних просторов, Егор усилием воли и сознания вновь вернулся в текущую реальность.

Он повернул голову к девушке и спросил:

– Жанна, зачем всё это?

Та накрыла его губы своей ладонью:

– Так надо, любимый. Тебе же будет лучше, вот увидишь.

Егор освободил рот и, коснувшись плеча водителя, попросил:

– Нет, остановите, я выйду!

– Не надо останавливаться, езжайте! – решительно сказала Жанна, прижалась к Егору и поцеловала его.

– Ну, попал парень, – улыбнулся в зеркало заднего вида водитель.

 

Глава 6. Наедине с творцом

Миновав несколько поворотов по узкой грунтовке среди чёрных в ночи деревьев, такси, наконец, въехало в дачный посёлок и остановилось у большого тёмного двухэтажного строения с несколькими пристройками. На столбе у калитки горела лампочка. В одной из пристроек на втором этаже светилось окно.

Егор и Жанна подошли к двери дома, девушка, пошатываясь, достала ключ и открыла её. По тёмной лестнице они поднялись на второй этаж. Напротив входа на этаж – дверь в комнату-пристройку, в которой горел свет, была приоткрыта. Парочка тихо прошла мимо.

– А это кто там? – спросил Егор шёпотом.

– Не обращай внимания. Это Фёдор Львович, давний приятель тётки, писатель и довольно известный. Он иногда приезжает сюда творить…

Комната в конце коридорчика оказалась уютной спальней. Как только вошли, Жанна страстно и цепко обняла Егора, впилась в него длинным поцелуем. Сопротивлялся Егор весьма слабо. Инерция волшебного вечера окончательно развеяла остатки воли.

Наконец девушка оторвалась от любимого.

– Егор, мы будем вместе. Я люблю тебя, сама судьба нас свела.

Она ловко расстёгнула рубашку на Егоре, быстро сняла её. Так же мигом освободилась от своего платья, явив лунному свету изумительной красоты грудь. Снова страстно обняла Егора, и они оба упали на кровать.

* * *

Егор проснулся ближе к утру, хотя было ещё темно. Комната была полна лунным светом. Он посмотрел на рядом лежащую девушку. Её красивое обнажённое тело было, наверное, самым светящимся предметом во всей спальне. Идеальная фигура, полная грудь и стройные ноги были словно сделаны из фосфора, или как будто подсвечивались изнутри. Егор невольно залюбовался этим совершенством женского тела. Голова Жанны покоилась на его руке. Лицо её выражало если не счастье, то удовольствие и умиротворённость.

Некоторое время Егор смотрел на неё, испытывая чисто эстетическое удовольствие, затем осторожно высвободил руку, сел, встал на ноги. Стараясь не шуметь, надел брюки, накинул рубашку в рукава, обулся.

– Ты куда, Егор? – полусонным голосом спросила Жанна, чуть приоткрыв глаза.

– В туалет.

– На первом этаже, налево, а потом иди ко мне, – Жанна легла на спину, закинув руки за голову и вытянув ноги.

Егор вышел в коридор, дошёл до приоткрытой двери с полосой света из неё. Остановившись, Егор взялся за ручку и начал медленно открывать дверь.

– Проходи, Егор, присаживайся, – неожиданно раздался громкий, уверенный голос из комнаты.

Егор вздрогнул, застыл на секунду и вошёл в комнату.

Пол комнаты был устлан цветастым ковром, на стенах – полки с книгами, статуэтки, цветы в горшках, кресла, диван, на диване лежала охапка синих шарфиков и косынок. У окна – большой винтажный письменный стол. На стене за столом два портрета: Достоевского и Толстого. Исписанные от руки листы бумаги покрывали всю столешницу. За столом сидел старик, с пронзительным, даже злым, реалистичным взглядом, в руке – красивая, сверкающая какими-то кристаллами, ручка.

Егор узнал в нём старика из маршрутки и смотрел на него удивлёнными, широко раскрытыми глазами.

– Садись, садись, – сказал Фёдор Львович, указывая на кресло.

Егор сел.

Покачивая головой, писатель с укором и жалостью смотрел на Егора.

– Так вот, Егор, запомни – Ты не знаешь, кто ты, и не надо тебе знать об этом. Юля тебе больше не жена. Заканчивай играть в эти свои «игры разума». То есть вы разведётесь, а ты уже полюбил Жанну, и будешь жить с нею. И ребёнок у вас будет.

– Что за бред вы несёте, откуда вы меня знаете? – опомнившись от секундного замешательства, проговорил Егор.

– Да-а-а, неважно… Ну, Жанна рассказала, она мне… как вторая дочь. Так вот, ты уходишь от Юли к Жанне, вы вместе живёте в Беловске, и у вас появляется ребёнок, счастье родителей, всё такое… Но до этого студент может тебя поранить… Он Жанну сильно любит. А может и так всё обойдётся… Я ещё посмотрю…

Возмущению Егора не было предела:

– Какое тебе…,вам, дело до моей личной жизни, кто вы такой вообще?

Фёдор Львович откинулся на спинку кресла и, указывая на собеседника красивой ручкой, сказал:

– При всей твоей проницательности, свободе, м-м-м… иллюзорной, надо сказать, и, я бы сказал, бесконтрольном анархизме, ты должен был заметить, что эта свобода, некоторым образом, весьма условна.

Егор решительно встал и направился к двери:

– Да пошёл ты со своими нравоучениями!

– Перефразируя известное изречение: послушание, послушание и послушание – вот, что должно быть девизом каждого м-м-м… Идите к Жанне, любите её, боготворите её, и тогда всё у вас получится! Я гарантирую! – крикнул ему вслед старик, наклонился к бумаге и начал писать.

Егор вышел в коридор и, сделав несколько шагов по направлению к спальне с Жанной, остановился, развернулся к выходу, миновал комнату Фёдора Львовича, и, спустившись на первый этаж направился к выходу.

Но дальнейшие шаги дались ему с большим трудом. Егор шёл словно сквозь какую-то вязкую, плотную среду, как бы в рапиде или пантомиме, с гирями на руках и ногах. Таким образом, он всё-таки добрался до входной двери дома, вышел на крыльцо. Каждый шаг давался с неимоверным трудом.

На крыльце его, наконец, отпустило, и он быстро зашагал к калитке и вышел на улицу.

Светало. Навстречу беглецу шёл местный житель, старик, ведущий за верёвку корову.

– Здравствуйте, а как пройти к станции? – спросил у него Егор.

– Станция далеко, а автобусная остановка, – идите прямо, через мостик пройдёте, выйдете на шоссе, там увидите. Скоро как раз и автобус.

– Спасибо.

 

Глава 7. Холостяк с автономным языком

В Беловск Егор приехал утром. С дорожной сумкой в руках поднялся на площадку, позвонил в квартиру. Дверь открыла Юля.

– Здравствуй.

– Привет, как съездил, всё хорошо? – как-то равнодушно спросила жена.

– Да, всё нормально, обучился, – раздеваясь, ответил Егор. Он прошёл на кухню, сел за стол.

– А чем так ароматно пахнет?

– Варенье малиновое варю.

Юля взяла ложку и начала снимать пенку из тазика на плите. Егор ещё острее почувствовал холодок отчуждённости и безразличия, исходивший от жены.

– Как на работе? – спросил он.

– Всё как всегда, у меня всё нормально. Ты ничего мне рассказать не хочешь? – она вопрошающе посмотрела на мужа.

– А что собственно… А-а, про город, ты же не была в Чехловске. Ну, город как город, похож на наш Беловск, жителей столько же, вот типография побольше нашей. Слушай, вот эти машины новые, «Гейдельберг», – ну просто последнее слово техники… Сорок переналадок за смену…

Да, просто мистика какая-то, – случайно в Чехловске встретил одного человека, старика, он писатель, я его уже встречал здесь, в городе. Мне показалось, что он за мной следит, что ли… Ну не может быть таких совпадений просто так! И у меня такое чувство, что я в чём-то, завишу от него… Пытался мне советы давать какие-то дурацкие.

Юля поморщилась, села за стол:

– Ну, и что дальше? – почему-то спросила жена, – Где-то ты умный и… свободный, а где-то как ребёнок малый. Егор, опять за своё. Понимаешь, нам давно надо серьёзно поговорить.

– О чём?

– О нас с тобой. О нашем, так сказать, браке… Мы живём пять лет, и ты наверняка видишь, что у нас ничего не складывается, семьи не складывается… И мне кажется, причина – в тебе.

– Если ты про ребёнка, то, Юля, надо подождать ещё, так бывает…

Юля разочарованно усмехнулась, посмотрела на Егора с какой-то жалостью:

– У нас никогда не будет детей, поверь мне, я знаю точно. Но опять же, дело не только в этом. Мы с тобой очень разные. Очень. Из разных миров. И в последний год мы больше и больше отдаляемся друг от друга. И ты тоже прекрасно это знаешь и чувствуешь. В общем, Егор, я сегодня ухожу к родителям. И это навсегда. Вещи я уже перевезла. Мы не подходим друг к другу. Ты…, ты…, ты не такой как все.

– Не такой, как все? Раньше такие слова были комплиментом. По-моему, ты что-то не договариваешь, да и другие… Что происходит? Как будто какой-то заговор плетёте.

– Ну, опять начал, – Юля встала, отошла к окну, постояла, повернулась к собеседнику, – Не такой, хотя бы потому, что чересчур мнительный, из-за твоих вечных подозрений, нездоровой рефлексии. Жить надо проще, автоматически что ли, много энергии у тебя уходит на какие-то раздумья совершенно не нужные…

Егор посмотрел на уже чужую женщину:

– Вообще-то, бесплодные раздумья, как ты говоришь, и отличают человека от животного.

– Да какой ты человек! – вспыхнула Юля, затем спохватилась, – …Извини, вырвалось… Егор, я ухожу. Ты найдёшь себе подходящую девушку. Она наверняка где-то есть.

Некоторое время Егор задумчиво вглядывался в жену.

– Уж не Жанна ли Зверкова? – наконец спросил он.

– Какой ты догадливый. А с чего ты взял, что Жанна?

– Да как то всё так складно получается, как по писаному.

– А хотя бы и Жанна…, – примирительно, с непривычным сочувствием и добротой, сказала Юля, – Правильная девушка, ты с ней не пропадёшь. Я собираю вещи, Егор.

– Ну-ну…, – задумчиво покачал головой Егор.

* * *

Пошла третья неделя одинокой холостяцкой жизни Егора. Как это ни странно, но он довольно спокойно и даже безразлично пережил расставание с Юлей, как будто этот развод с первого дня их пятилетней совместной супружеской жизни был давно предрешённым событием.

Юля приходила ещё один раз, когда Егор был на работе, и забрала оставшиеся вещи. Она даже не звонила, да и у бывшего мужа как-то не возникало потребности в разговоре с ней. «Вот, что значит привычка, – думал Егор, – живёшь с казалось бы родным человеком и думаешь, что так было и будет всегда. А расстались – и оказывается, что и потеря то невелика, и ничего в сущности не изменилось. Странно, ни видеть, ни говорить с ней не хочется. Только сейчас понимаешь, насколько мы разные».

Теперь о бывшей жене напоминала только банка малинового варенья, одиноко стоящая на кухонном столе.

Родителей Юли Егор за пять лет видел всего два раза, в первый год их совместной жизни, но почему-то, сколько он ни старался вспомнить их внешность, в памяти возникали лишь какие-то неясные, смутные очертания двух лиц. Фотографий матери и отца жены тоже не было. И это тоже казалось странным.

В пятницу вечером позвонил незнакомый абонент. Егор нажал на ответ:

– Да.

– Егор, здравствуй, дорогой. Это Жанна.

– Здравствуй-здравствуй. Что ты хотела?

– Ну, как что? Хочу встретиться с тобой. Я очень соскучилась.

– Слушай, у меня нет желания встречаться с тобой.

– Егор, я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.

– Ещё раз повторяю: я не желаю встречаться с тобой. Вы что там, на пару с моей бывшей решаете, что мне нужно?

– Егор, не говори так. Ты пойми, ненаглядный: судьба всё равно рано или поздно приведёт тебя ко мне. Мы будем вместе.

– Какая ещё судьба? Что ты несёшь? Я – никакой не ненаглядный, а живой, свободный человек и сам могу решать, что мне делать… Откуда у тебя мой номер?

– Егорушка, ты же сам дал его мне в Чехловске, на даче. Как нам было хорошо, любимый. Я до сих пор помню, как…

– Что-то не припоминаю, чтобы я давал тебе номер.

– Ну, как же… А ты сейчас один, как ты там, милый?

– И о разводе знаешь. Оперативно работаете, заговорщики. Ну, ладно, мне некогда…

– Егор, завтра суббота, – торопливо заговорила Жанна, – Я тебя буду ждать в…

– Всё, давай, – нажал на кнопку Егор.

«Что это? – подумал Егор, – бессознательная женская солидарность, или что-то другое? Такое чувство, что обложили со всех сторон… Что им надо от меня? И старик этот, писатель… Чёрт знает, что!».

На следующий день, в субботу, после обеда, Егор пошёл в ближайший магазин за продуктами. С того дня, когда ушла Юля, вдруг оказалось, что Егор вполне мог обходиться без завтраков, обедов и ужинов, всегда приготовляемых женой. Егор покупал, что хотел, и готовил, что хотел. «Наверное, это и есть прелести холостяцкой жизни. Или всё-таки с нашим браком было что-то не так?», – думал он.

Егор вышел из магазина, неся в руках пакеты с продуктами. Дойдя до приснопамятного кафе, где он не так давно боролся с неведомой силой, его ноги, вдруг, снова повернули в сторону этого самого кафе, и, помимо воли хозяина опять понесли его тело ко входу в заведение. Причём принуждение это было категоричное и какой-то необычайной силы. «Судьба всё равно приведёт тебя ко мне…», – мелькнуло в голове Егора, с ужасом смотрящего на свои неуправляемые, своевольные ноги.

Не успевая ничего сообразить и предпринять, как в прошлый раз, Егор, точнее его телесная, материальная субстанция, двинулась к столику, за которым сидела одинокая девушка. Это была Жанна.

В блестящей кожаной куртке, с прекрасными распущенными волосами и таким же прекрасным, словно нарисованным, лицом, она держала в руке бокал с каким-то напитком, видимо вином, красивого рубинового цвета и смотрела на приближающегося Егора влюблёнными и преданными очами. На столике стояла начатая бутылка вина и второй чистый бокал. Подошедший Егор с гримасой отвращения на лице плюхнулся на стул, напротив девушки, как будто его насильно усадили два сильных человека.

– Ты всё-таки пришёл, Егорушка, любимый, – певуче произнесла Жанна, – А ты знаешь, я почему-то была уверена, что ты непременно придёшь. Для нашей любви не может быть никаких преград.

Была, была в её голосе еле заметная нотка если не издевательства, то уж точно тонкой иронии.

«Послушай, ты! Хватит валять дурака! Я не знаю, как вы всё это вытворяете, но я не испытываю к тебе никаких чувств. Запомни это. И мы никогда не будем вместе!», – приготовился решительно сказать Егор и уже открыл рот.

– А-у-а, ы-ы-ы…,– замычал он, словно немой. Его язык еле ворочался в каком-то тесте, внезапно заполнившем весь рот. И пока он приготовился решительно бороться с этим новым наваждением, тесто вдруг исчезло, и язык сам собою произнёс, – Жанна, ты не представляешь…у-у. у… Это как сон какой-то… Наверное мне это снится…, – гундосил Егор.

– Представляю, Егор, представляю. Потому что я и сама безумно соскучилась. И для меня наша встреча тоже как прекрасный сон, любовь моя!

«Да пошла ты! И твоя любовь! Хватит надо мной издеваться!»

– А-а-ы-и… Жанночка,…ы-ы-ы… я очень рад.

– Как-то ты говоришь… Простыл, наверное? Горлышко некому полечить Егорушке? Я тоже рада. Вот, видишь, сидим, радуемся… И всё у нас будет хорошо. Ну, что, милый, к тебе пойдём, или ко мне? Давай, выпьем за взаимопонимание и пойдём.

Жанна налила из красивой бутылки во второй бокал и подвинула к собеседнику. Рука Егора потянулась было к вину. Но неимоверным усилием воли, Егор вернул руки на стол, погасил в себе все эмоции, перестал двигаться и говорить.

Какая-то часть его сущности, или сознания, вместе со зрением отстранилась от него самого, вознеслась куда-то вверх и в сторону. Егор увидел, как его тело неподвижно сидит за столиком с Жанной. Он вообразил, как тот Егор встаёт, берёт пакеты с продуктами, уверенно идёт к выходу и покидает кафе.

– Егор, ты куда? Постой! Вернись! Моё сердце разрывается от любви! Ты вернёшься!

Дойдя до двери, Егор, на ходу, не оборачиваясь, протянул руку назад и, показав безымянный палец, открыл дверь и вышел на улицу.

* * *

Фёдор Львович подошёл к столу, с замиранием сердца взял в руки исписанные листы и глянул на строчки. Его лицо исказилось жестокой гримасой, мутно-голубые зрачки окрасились в блестящую серую сталь.

– Ах ты, паршивец! Кто же тебя научил этому? Ну, подожди, я открою тебе твою тайну.

* * *

Егор вошёл в цех в хорошем настроении. В углу за столиком, окружённым колоннами печатной продукции сидел Дёма.

– Здравствуй, Дёма, – поприветствовал он сменщика, – А где Коля?

– Да тут такое дело, – грустно сказал Дёма, – Колю текстами придавило, я полсмены один доработал.

– В смысле, как придавило? Какими текстами? – удивился Егор.

– Отпечатали листовки с программой кандидатов, ну, как всё обустроить и зажить хорошо… А тираж огромный, два столба получилось, чуть не до потолка. Поставили на поддон, а на нём забыли разметчик. Ну, Коля начал его вытаскивать…, и вся эта гора на него рухнула, завалило полностью. Сейчас в больнице. Врачи говорят, что средней тяжести, но ничего серьёзного, выздоровит.

– Да-а-а, угораздило же. Надо сходить в больницу, навестить, – сказал Егор.

– Да, сходим. Голосовать он теперь, наверное, не пойдёт, – предположил Дёма.

Егор вышел на производственную площадку, остановился у работающего офсета. Слаженный ритм лязгающих механизмов и деталей, бумажная река, светлая на входе и разноцветная на выходе, завораживали.

 

Глава 8. Художник и креатуры в развитии

Маршрутное такси, описав круг, остановилось. Егор вышел из машины и направился к своему дому. Когда уже взялся за ручку подъезда, что-то заставило его остановиться. Некоторое время постоял в задумчивости, словно прислушиваясь к себе. Затем развернулся и пошёл по тропинке возле засыпанного гравием недоделанного тротуара, по которой ещё недавно шёл к маршрутке старик-писатель Фёдор Львович.

Пройдя вглубь дворов, Егор вышел на пустынную аллею с деревьями, лавочками и памятником Горькому в конце аллеи.

Егор даже не мог осознать цели этой своей прогулки. Наверное, хождение без цели и называется прогулкой. Вдруг он увидел, как в дальнем конце сквера, где стоял памятник корифею соцреализма, по боковой дорожке к центральной аллее шли два человека: Фёдор Львович и странный студент из маршрутки.

Фёдор Львович был одет в вельветовую куртку, белую рубаху. Студент – в той же ветровке с капюшоном, рюкзачком, в джинсах и кроссовках. Под курточкой виднелся синий шарф.

Фёдор Львович что-то неспешно говорил молодому человеку, плавно водя и жестикулируя левой рукой. Студент внимательно слушал и как-то механически, через равные промежутки времени, согласно кивал головой. Как будто регламент этих кивков был заранее обговорён между беседующими.

Егор спешно спрятался за ближайшим деревом, осторожно выглянул и продолжил наблюдение.

Парочка свернула на аллею и подошла к ближайшей скамейке. Продолжая говорить, Фёдор Львович опустился на лавочку. Студент же не последовал за ним, как следовало бы ожидать, а остановился вблизи и продолжал внимать старшему товарищу, периодически кивая головой, словно механическая игрушка. Наконец, старик, договорив, сделал студенту жест, похожий, как понял Егор, на приглашение.

Парень отошёл на некоторое расстояние и начал ходить по асфальтовой дорожке мимо сидящего старика взад-вперёд походкой модели, словно демонстрируя себя на подиуме, картинно поворачивая голову.

Наконец, он остановился и начал проделывать какие-то наглядные номера, изображая, как было видно, различные страсти.

Вот он пафосно потряс кулаками в сторону кого-то с искажённым от гнева лицом. Потом, закрыв ладонями лоб, начал в отчаянии раскачивать туловищем, и это было само горе. Воздев руки к небесам и беззвучно что-то крича со счастливым лицом, подпрыгивал от радости. Далее, облокотясь на левую ладонь правой рукой, приложил указательный палец ко лбу и застыл в позе мыслителя с глубокомысленным видом. Стало даже видно, как вокруг его многодумной головы роятся мысли.

Закончив с мыслительным процессом, студент нежно обнял кого-то и начал страстно целовать воздух. Последняя сцена – молодой человек упал на колени, и сделав кому-то поясной поклон, простёр руки к небесам, начал беззвучно молить кого-то о чём-то, указывая на себя и поводя руками по окружности, словно призывая весь мир в свидетели.

На протяжении всего действа Фёдор Львович периодически одобрительно кивал головой. Просмотр закончился. Старик, приложив ладонь козырьком ко лбу, вдруг неожиданно посмотрел в сторону Егора. Тот поспешно спрятался за деревом. Наконец, студент со стариком двинулись к выходу с аллеи. Егор покинул свой наблюдательный пункт и перебежками последовал за ними.

Пара вышла на улицу и двинулась к уже знакомому Егору кафе с большими окнами, в которые с улицы были хорошо видны столики, посетители. Возле кафе гуру с учеником разделились: студент зашёл внутрь заведения и занял место за свободным столиком. Фёдор Львович, зайдя за угол соседнего здания, стал наблюдать за окнами и дверями в кафе. Егор, в свою очередь, обозревал всё это целиком. Он даже испытывал некоторое удовольствие от того, наблюдателем за этим писателем был именно он.

Через некоторое время ко входу кафе подошла девушка, в которой Егор с удивлением узнал Жанну. Одета она была как всегда по моде, слегка смахивая на манекен. Девушка вошла в кафе, села за столик к студенту, и они начали о чём-то оживленно переговариваться. Затем студент замолчал, а говорила одна Жанна, с убеждённостью и недовольством. Закончила она свою речь энергичным жестом отрицания. Встала из-за столика, решительно направилась к двери, вышла и быстро пошла по улице, затерявшись, наконец, среди прохожих.

Фёдор Львович довольно улыбнулся, кивнул головой и пошёл, свернув затем в ближайший двор. Егор последовал за ним.

* * *

Фёдор Львович подошёл к двери подъезда, достал чип, открыл дверь и зашёл.

Егор встал у входа во двор, наполовину спрятавшись за угол дома, и задумчиво посмотрел на дверь подъезда, в который зашёл старик. «Что всё это значит, – подумал он, – Бред какой-то… Ладно, подождём ещё немного».

Его ожидания оправдались. Через некоторое время, дверь открылась, появился старик с набитым пакетом для мусора, из которого были видны белые листы бумаги. Фёдор Львович направился к мусорному контейнеру, стоящему в отдалении от подъезда, недалеко от Егора, и бросил в него пакет. При этом несколько листов бумаги упали на землю. Возвращаясь обратно, он прошёл мимо спрятавшегося Егора.

У подъезда, на скамейке сидели женщины, разговаривали.

Егор, оглядываясь по сторонам, подошёл к баку и поднял лист бумаги с какими-то рукописными строчками и прочитал: «…Егор, собираясь отхлебнуть кофе, взял чашку, чтобы поднести к губам, но, внезапно, на полпути до рта, рука вдруг застыла в воздухе, как и всё его тело. Неподвижная, словно на фотографии, поза… Юля равнодушно посмотрела на застывшего мужа и вышла в другую комнату…».

В голове у Егора всё смешалось. Он с ненавистью, тяжело дыша, посмотрел на старика, уже подходящего к подъездной двери, сорвался с места и бросился к нему. Разъярённый Егор настиг Фёдора Львовича, когда тот уже открывал дверь, собираясь зайти в подъезд.

Тяжело дыша и вне себя от гнева, он схватил старика за предплечье и потащил из двери. Писатель, без всякого страха, зло и с ненавистью глянул на него и упёрся изо всех сил. Завязалась нешуточная борьба.

– Кто ты такой? – закричал Егор прямо в ухо старика, – Какого чёрта тебе от меня нужно?! Перестань преследовать меня!

Лицо Фёдора Львовича вдруг приняло выражение удивления и испуга, и он так же громко завопил:

– Что вам нужно, молодой человек! Кто ты, я тебя знать не знаю!

Вся эта сцена происходила на глазах у сидящих на лавочке рядом с подъездом пожилых женщин и стоящей возле них девушки с детской коляской.

– Ты что к нему привязался, отпусти сейчас же! – крикнула одна из женщин в их сторону, – Фёдор Львович, кто это?

Продолжая отдираться от соперника, старик плачущим голосом крикнул:

– Понятия не имею, он пьяный!

– Наташа, – тут же обратилась женщина к девушке с коляской, – быстро звони в полицию! Сумасшедший какой-то!

Девушка достала мобильник, нажала на кнопку и что-то быстро проговорила, смотря на Егора.

На удивление быстро подъехал наряд полиции. Двое полицейских быстро разняли старика и Егора, который, вне себя от ярости, всё пытался вырваться из рук представителей закона. Тогда они просто заломили ему руки и повели в машину. По дороге к ней, разгорячённый Егор всё ещё что-то бессвязно кричал, рычал и грозился разобраться. Он действительно был похож на пьяного дебошира.

Один из полицейских, поговорил с женщинами и Фёдором Львовичем, достал протокол, что-то записал. Фёдор Львович, схватившись за сердце, ушёл в дверь подъезда.

Наконец, машина тронулась с места.

В проёме балконной двери, появился Фёдор Львович и, наблюдая отъезд машины, укоризненно покачивал головой. В сердцах он плюнул вслед отъезжающим и возвратился в квартиру, где за столом с компьютером, как ни в чём ни бывало, сидела Юля и бойко постукивала клавишами.

Утомлённый борьбой, но явно довольный, Фёдор Львович сел за стол, надел очки, взял ручку, достал чистый лист бумаги и задумался. Посидев так некоторое время, он посмотрел на девушку.

– Совсем распоясался наш герой… Внуча, двадцатую главу набрала уже?

– Да. Сейчас распечатаю, – повернувшись к нему, ответила та и ткнула пальчиком в клавишу.

Аппарат принтера послушно загудел и с громким характерным звуком стал услужливо выдавать красивые распечатанные листы, которые так радовали глаз деда-писателя и его внучки.

 

Глава 9. Полиция и психбольница как двигатели искусства

Всё ещё сопротивляющегося, но уже заметно слабее, Егора, два сотрудника привели в кабинет, посадили на стул и, наконец, отпустили. Пленник тут же резко встал на ноги, его так же резко снова опустили на место.

– Так, задержанный, советую вам вести себя спокойно, – сказал один из сотрудников, похожий на огромного физически здорового ребёнка в нарядной полицейской форме, – Вам же лучше будет, отделаетесь штрафом за хулиганство.

Егор успокоился, облокотился на колени, потёр уши ладонями.

Второй сотрудник достал лист бумаги, взял шариковую ручку:

– Ценные вещи, сигареты, денежные средства имеются?

– Какие ещё средства? Деньги что ли? – недовольно спросил Егор.

– Ну да… Кхм… Не надо острить, выкладывайте всё на стол.

Егор выложил из карманов ключи, бумажник, банковскую карту, мобильник, носовой платок. Сотрудник начал свою музейную опись. Егор с удивлением смотрел на лист бумаги и пишущую руку. Затем спросил:

– За что и зачем вы меня забрали?

– Просто так не забираем. Чего не поделил с этим стариком?

– Он меня преследует, – твёрдо и серьёзно ответил допрашиваемый.

– Опять острите. Старик-преследователь… Не смешите. Вы же первый напали на него и затеяли чуть ли не драку. А он вас вроде как вообще не знает… А слушайте, может это ваш отец, бросил вас в детстве, всё такое…?

Егор встал со стула:

– Послушайте, в первый раз…

Он протянул руку с намерением что-то объяснить, но вдруг замолчал и застыл, словно каменный Ленин с протянутой рукой.

Сотрудник переглянулся с коллегой, встал, подошёл к Егору и сказал ему в ухо:

– Ну-ка, заканчивай свои выкрутасы, артист.

Тот никак не отреагировал. Тогда полицейский попытался посадить Егора, положив ему руку на плечо, но безрезультатно. Тело Егора было действительно как каменное, или словно в глубокой заморозке.

На помощь напарнику подошёл второй полицейский. Уже вдвоём они снова попытались вернуть задержанного на место, но с тем же результатом. Полицейский растерянно почесал щёку. Егор был явно не из живого материала. Немигающие глаза были словно из стекла и смотрели куда-то вдаль, куда, видимо, показывала его протянутая рука. Сотрудники в недоумении переглянулись. Один из них постучал пальцем по плечу живого изваяния и в обречённо развёл руками:

– Может, он больной какой?…

– Да вроде не похоже. А вот на фокусника похож…, – ответил напарник.

Некоторое время они в нерешительности постояли, не зная, что предпринять дальше.

Неожиданно Егор снова ожил и, как ни в чём не бывало, продолжил объяснение ровно с момента внезапной заморозки:

– …я увидел этого старика на остановке, когда на работу ехал, потом…

Внезапно речь Егора прервалась, лицо стало каким-то строго официальным, Он назидательно поднял вверх палец и продолжил свою речь перед опешившими полицейскими:

– Говоря о направлениях и перспективах развития современной полиграфии, нельзя упускать из внимания и такое обстоятельство. Человечество вступает в эру информационного общества. Массовая компьютеризация жизни людей, появление глобальных информационных сетей типа Интернет приводит к тому, что реальностью становятся многие задачи, о решении которых еще недавно нельзя было и мечтать…

Услышав живое слово, полицейские, наконец, очнулись.

– Ну, ты, фигляр, всё, хорош придуриваться! Садись на стул и отвечай на вопросы, – сказал один из них.

Егор послушно затих, сел на стул, спокойно посмотрел на сотрудников. Полицейский достал очередной лист, взял ручку и нацелился писать.

– Фамилия, имя, отчество, адрес проживания, место работы…

Но с задержанным опять что-то случилось. Егора начало трясти крупной дрожью, он откинулся на спинку стула, голова запрокинулась, руки и ноги безвольно вытянулись.

Один из сотрудников с тревогой обратился к другому:

– Слушай, по-моему так симулировать нельзя. Припадок что ли? Саш, вызывай психиатрию, от греха подальше. А что с ним-то делать?

Дрожь у Егора прекратилась, тело обмякло и он свалился со стула на пол.

* * *

Табличка на стене здания, куда въехала санитарная машина с медбратьями и Егором гласила: «Государственное казённое учреждение здравоохранения города Беловска. Психиатрическая больница № 4 департамента здравоохранения города Беловска».

В приёмном отделении психиатрической больницы за столом сидел главврач Вениамин Павлович, пожилой человек утомлённого, но доброжелательного вида. Лёгкая скорбь на его лице говорила о том, что много чего в жизни повидал этот человек. На кушетке, напротив, расположился Егор со спокойным, ясным взглядом, во вполне нормальном состоянии. Врач и пациент вели беседу.

– Поверьте, доктор, я вполне здоровый человек, говорил Егор, – Я никогда не обращался в ваше ведомство, нигде не состою на учёте. Я ещё согласен с доставкой меня в полицию, там своя история… Но, пожалуйста, объясните, зачем из полиции меня привезли сюда?

Главврач внимательно и сочувственно слушал.

– Егор Фёдорович, а что произошло в полиции? – спросил он.

– Вообще ничего не произошло, всё как обычно… Ну, то есть да, меня забрали за ссору на улице с…, привезли, записали данные. Потом вдруг приехали врачи и забрали меня. Что всё это вообще значит? Еще раз заявляю – я абсолютно здоровый человек! – уверенно констатировал Егор.

– Уважаемый Егор Фёдорович, – умиротворяющим голосом ответил врач, – я так же абсолютно вам верю и доверяю. Кому, как не мне, знать, что даже абсолютно здоровый и умный человек иногда может такое коленце выкинуть, что… А вы, я вижу, производите впечатление именно здорового и умного человека. Но вы, по какому-то случайному капризу, очутились здесь. Ну, это просто факт.

Сделав паузу, он внимательно посмотрел на Егора и продолжил:

– Поэтому, согласитесь, Егор Фёдорович, что наш служебный долг – убедиться, что вы не представляете опасности для себя и окружающих. Побудете здесь пару недель, нервы успокоятся, подлечитесь и…

– Но мне на работу надо. Я не нуждаюсь ни в каком лечении. Что мне здесь делать? – торопливо перебил Егор.

Но главврач невозмутимо продолжал:

– У нас хорошо: режим, здоровое питание, работа для коллектива интересная – ёлочные украшения изготавливаем, цветы, там, искусственные, сувениры и изделия деревянные… А если с вами всё в порядке будет, то и историю болезни заводить не будем. Зачем лишняя писанина, не правда ли?

Егор помолчал и уже спокойно спросил:

– Доктор, как вас зовут?

– Вениамин Павлович.

– Вениамин Павлович, я вижу, что вы человек культурный и образованный и говорите убедительно, но согласитесь, трудно найти здравый смысл в том, что абсолютно здоровый человек должен две недели находиться в больнице…психиатрической… и заниматься…м-м-м… украшениями? Да и на работу мне надо.

Вениамин Павлович вполне искренне поднял брови, сложил губы трубочкой и покачал головой:

– Как я вас понимаю, Егор Фёдорович! Для меня работа – это тоже главное. Как бы я хотел погулять, развлечься с девушками, побродить по улицам, даже подебоширить и подраться с… Но, проклятая работа держит. И одна из моих обязанностей – подтвердить всем, что вы – абсолютно здоровый человек. Сейчас придёт сестра, принесёт вам пижаму и тапочки, вы переоденитесь. Вон там. И она проводит вас в палату.

Егор, не ожидавший такого быстрого развития событий, чуть ли не крикнул:

– Какая ещё пижама? Зачем это? Извините, я не буду переодеваться!

– Уважаемый Егор Фёдорович, выполнение вами всех условий здесь – это главный показатель вашего здоровья,…благонадёжности и скорой выписки. А вот и сестра, – одинаковым и убедительным тоном произнёс главврач.

Вошедшая медсестра принесла стопку одежды, тапочки в пакете и протянула всё это Егору.

– Вон там одевайтесь, а свою одежду повесьте в кабинку, – указывая на соседнюю комнату, сказал Вениамин Павлович.

Пока Егор переодевался, главврач с сестрой вполголоса о чём-то разговаривали. Когда Егор вышел, оказалось, что пижама ему явно велика, как и тапочки. Всё одеяние свисало большими складками. На пижаме был воротник жёлтого цвета.

– Да, великовата…, – оценил главврач, – Но это лучше, чем малая. Рукава и брюки можно подвернуть. Валентина, проводи Егора Фёдоровича в палату, ознакомь с распорядком.

Сестра сделала приглашающий жест по направлению к двери. Егор ещё некоторое время в раздумье посмотрел на врача, потом повернулся, сделал несколько шагов, остановился и повернулся к врачу.

– Вениамин Павлович, а как вы узнали моё отчество?

– А-а-а. Позвонила ваша жена, бывшая, кажется. Она всё и рассказала о вас. Очень переживала. Вот ведь, бывшая, а как заботиться о вас.

Егор и сестра пошли по коридору.

– Да что тут особо рассказывать, – говорила по дороге медсестра, – пару дней – и сам всё узнаешь. В семь подъём, в восемь пятнадцать завтрак, лекарства, в девять тридцать – обход, с пол одиннадцатого до часа – трудотерапия, дальше там обед, сончас, прогулка, ужин, с шести до девяти свободное время, телевизор, опять прогулка, отбой в десять. Ну вот и пришли.

* * *

Это была обычная больничная палата на четыре места. На одной кровати лежал пожилой мужчина лет шестидесяти и читал исписанные листы бумаги. На второй сидел пациент такого же возраста и что-то писал, положив бумагу на табурет. На третьей кто-то спал, отвернувшись к стене. Четвёртая кровать оказалась свободной.

– Вот твоя кровать, бельё в тумбочке, – сказала медсестра Егору и обратилась к двоим бодрствующим, – А вы почему не спите?

– Дак, сончас сейчас закончится. Вот встали, выспались уже…, – вежливо ответил читающий.

– Смотрите у меня! – по обязанности сказала медсестра и вышла из палаты.

– Здравствуйте, – сказал всем Егор.

– Здравствуй, – отозвались двое.

– Я Егор.

– Женя, – кивнул головой писавший.

– Валера. Здесь отделение для спокойных. Давно на учёте? Как попал-то сюда? Поди родные закатали? – поинтересовался читатель.

– Да нет, первый раз здесь и вообще… А как попал и сам не знаю… Ни за что, можно сказать…, – ответил Егор.

– Сплошь и рядом так бывает, – поддержал разговор Женя, – Меня вот, чёрть его знает, тоже, ни за что забрали. Я писатель. Мемуары пишу. С самого рождения жизнь свою описываю, дошёл до 28 лет, сейчас мне 60. Говорят, не работаешь, жену извёл, за квартиру не платишь, ешь из контейнера, тонну бумаги извёл. Я говорю, я талантливый художник пера, мне дописать надо свою жизнь, она весьма поучительна. Одних только сюжетных линий шесть штук. Я столько повидал. Образы, фабула, жанр, персонажи, коллизия…

Женя взял с тумбочки стопку бумаги и потряс ею в воздухе. Посмотрел на Егора и продолжил:

– Они говорят, не волнуйся, твою жизнь есть кому описать. А Вениамин Палыч: Евгений, а вы издавались, у вас есть ваш читатель? Я ему – да как я издам-то, если нельзя закончить. Жизнь то моя, тема мемуаров, ещё продолжается, события, коллизии… Да и вы ещё не даёте, третий раз забираете – сначала на три месяца, потом на год, только от дела отвлекаете, чудаки…

– Ещё какие юмористы! – поддержал Валера.

– Но сейчас дело лучше пошло, общая идея жизни, то есть мемуаров, стала обнажаться… Да и постоянный читатель появился, – сообщил Женя, указывая на Валеру.

Егор перевёл взгляд на Валеру.

– Да, могу подтвердить: Женя – гениальный писатель, – подтвердил тот, – Он явно недооценён современниками. Это пока сейчас он крупный и видный, а потом обязательно будет великим и гениальным. Ещё и памятник поставят.

– Валера, а вы как здесь оказались? – поинтересовался Егор.

Валера отложил рукописные листы:

– Да тоже считай ни за что. У меня воры залезли в квартиру и украли все документы. То есть абсолютно все: паспорт, свидетельства разные, на саму квартиру, гараж, трудовую (дома была), все! Представляешь, какой удар! Мне говорят – восстанавливай. Я пошёл. Ходил по конторам где-то примерно год, а насобирал только третью часть справок. И начал я, глупый, матом ругаться на чиновников, драться частенько лез… Дверью так жахнул, чуть косяки не отвалились. Вот из-за этого в первый раз здесь и очутился.

Валера задумался, погрузившись в дали прошлого. Затем радостно улыбнулся:

– Но это мне большую пользу принесло, огромную. Спасибо Вениамин Палычу. Он мне: Валерий, вы неправильно себя ведёте, ведь вам надо себя, то есть документы, восстанавливать, а вы ругаетесь, эмоции разводите, нельзя так. Нету вас без документов, поймите. Где, говорит, ваше место в системе социальных отношений? Я полежал, подумал. Снова к Вениамин Палычу: осознал, говорю, надо восстанавливаться, грубить с чиновниками не буду. Выписали меня. Я ещё год потратил на сборы этих справок и восстановил все документы.

– Хорошо. Ну а второй-то раз за что? Почему вы опять здесь? – поинтересовался Егор.

– А вот второй – уж точно ни-за-что! – уверенно сказал Валера, – Понимаешь, мне так понравилось собирать и иметь у себя разные необходимые и полезные справки, что я не смог остановиться. Втянулся.

– То есть как это? – удивился Егор.

– Я стал собирать абсолютно все справки: и нужные и, на первый взгляд, не нужные. А такие всегда где-то лежат, найдутся и могут потребоваться. Пусть будут. Так спокойнее, и чувствуешь себя нужным людям, востребованным… Поверьте мне, Егор, вы ещё молодой, многого не понимаете. Я только потом понял, что сфера документации, документооборота – это вид высокого искусства. Любому чиновнику и любой организации всегда надо напоминать, что ты существуешь и у тебя имеется своё место в системе социальных отношений. И напоминать чем чаще, тем лучше. Каждый день я брал свой специальный рюкзачок, провиант, надевал удобные кроссовки и вперёд.

Валера воодушевился ещё больше и начал считать, зажимая пальцы:

– В Горсовет надо? Надо! В ЖЭК надо? Надо! В больницу обязательно. К обоим участковым – врачу и полицейскому. В БТИ, редакцию, к нотариусу… Да обо всех сразу и не расскажешь. А если судебная тяжба появляется? У-у-у… Только начни, увидишь, как тебе это понравится. За уши не оттащишь. И везде сидит чиновник, защитник наш. Я с улыбочкой, с просьбой, с отношением. И такой круг – каждый день. У меня сейчас сто двадцать один документ. Жаль только свидетельства о смерти не увижу. Красивый документ.

– Скучаете, поди, по делу? – спросил Егор сочувственно.

– Не то слово…, – печально вздохнув, ответил Валера, – Единственное, что поддерживает тонус – это чтение жениных мемуаров да сотрудничество с Вениамин Палычем.

– Как это?

– Мы с ним по четвергам историю моей болезни заполняем. Советуемся, анализируем, наводим справки там всякие, в медицинской энциклопедии, в книгах научных… Вот такие две толстенные папки истории уже! Обещал подарить по выходу.

Проснулся лежащий на кровати четвёртый пациент, молодой мужчина. Он сел на кровати, протёр лицо ладонями и уставился на Егора. Потом радостно улыбнулся и широко развёл руки:

– Егор, вы что ли?! Как вы здесь?!

Егор присмотрелся повнимательнее:

– В поезде? Дмитрий. Актёр. Деньги любите читать… А вы почему здесь?

– А вот как раз из-за любви к чтению денежных купюр, – махнул рукой Дмитрий, – До какого-то времени мой метод повышения творческого вдохновения действовал суперэффективно. Ну, помните, перед премьерой я доставал купюры и внимательно перечитывал каждую букву и цифру на них. Затем, в лупу, любовался изображениями и защитными знаками. Выходил на сцену и весь зал был в восторге от моей игры. Всё это взаимосвязано. Перевоплощение в сценический образ было абсолютным.

– Да, я хорошо помню ваш рассказ.

– Ну, вот. Я много раз советовал своим сделать то же самое, но они только посмеивались, умалишённые. А ведь у труппы был бы колоссальный успех.

Тогда пришлось идти на риск. Я стал ходить по гримёркам. Достану кошельки из сумочек, одежды, и чёрным фломастером прорисовываю им знаки на их купюрах. Ну, понимаете, чтобы почётче были, чтобы обратили, наконец, на них внимание и прочитали. Эти привлекательные волшебные купюры я клал им на гримёрные столики К сожалению, это получилось у меня всего два раза. Потом вызвали этих санитаров… Я даже знаю, кто вызвал. Зависть к таланту…

Зазвенел звонок.

– Это на прогулку. Пошли, – сказал Дмитрий.

 

Глава 10. Юля, Степан и другие

Егор сидел в холле, на диване вместе с другими больными, когда из коридора вышла медсестра и подошла к нему:

– Там к вам пришли, в приёмной.

Егор встал и пошёл по коридору за сестрой. Когда он вошёл в приёмную, то увидел сидящую на кушетке Юлю с пакетом в руках, сумочкой на плече. Вид у неё был отрешённый, как у вдовы.

– Здравствуй, – сказал Егор.

Бывшая жена повернулась, грустно посмотрела на него:

– Здравствуй, Егор. Вот решила навестить, мне позвонили из полиции, сказали, что ты тут…

Егор присел рядом. Некоторое время помолчали.

– Как жизнь, замуж не вышла? – спросил он.

– Нет, живу у родителей, всё нормально. А ты как? Что случилось-то?

Этот сочувственный вопрос от родного, пусть и бывшего, человека вызвал в Егоре душевное движение поделиться, снова всё рассказать.

– Сам до конца не пойму, может нервы…, – сказал он, – И, всё-таки, я был прав, когда говорил тебе, что… я – часть какой-то чужой игры. Помнишь, я тебе говорил про одного старика… Так вот…

– Послушай меня внимательно, – знакомым назидательно-строгим тоном прервала его откровения Юля, – Я ещё когда тебя предупреждала, что эти все твои мании и рассуждения добром не закончатся. Ты меня не послушал – и я оказалась права. Где ты сейчас находишься?

Бывший муж разом отрезвел, отстранённо и задумчиво посмотрел на собеседницу:

– Странно, у меня такое ощущение, что и ты в этом преследовании участвуешь… Что вы все хотите от меня? Что мне делать?

Юля не торопясь кивнула головой, словно следователь, когда допрашиваемый наконец-то решил встать на путь исправления и начал давать правдивые показания:

– Во-первых, выкинь из головы все свои подозрения, живи нормально, ну,…скромно что ли, ни о чём не думая, и жизнь твоя наладится сама собой. Во-вторых, Егор, ты должен уяснить, что я к тебе никогда не вернусь, мы никогда больше не будем жить вместе. Поэтому тебе надо жениться на какой-нибудь красивой девушке, школьной подруге, например, и жить спокойно и…весело, не думая ни о чём.

– Похоже на инструкцию, – прокомментировал Егор юлины пункты, – Ещё один главврач. Я вообще-то взрослый, живой, свободный человек, а ты как-то настойчиво пытаешься сделать из меня не пойми кого… И что вы все привязались ко мне? А на какой школьной подруге? Уж не Жанне ли?

Бывшая опять кивнула ему, как учительница первокласснику:

– А почему бы и нет. В конце концов, ты мне не чужой,…не был чужим. Я должна и могу о тебе позаботиться и, как мне кажется, вы с ней подходите друг к другу идеально. В общем, не делай глупостей.

– Каких глупостей! – закричал Егор, – Что ты несёшь!? Ещё раз: что вам нужно от меня?

Юля резко махнула рукой, зло сверкнула глазами:

– Тише! Хочешь здесь надолго поселиться? Я просто на правах бывшей жены советую.

– Интересные советы. Так, наверное, по-настоящему с ума сходят.

Юля уже с сожалением посмотрела на него, протянула пакет:

– Охо-хо… Ладно, на, возьми. Здесь фрукты. И на всякий случай, возьми немного денег.

Она достала кошелёк, начала вынимать деньги.

Смотря на то, как бывшая жена шелестит купюрами, Егор вдруг спросил:

– Они у тебя разрисованные?

– Кто? – недоумённо спросила та.

– Ну, деньги.

Юля разочарованно посмотрела на него:

– Да, сегодня раскрасила. Любуйся, шутник. И откуда только в тебе это, ведь ты же…

– Что?

– Ничего. Ну, до свидания, я пошла. Веди себя хорошо, тебя отпустят.

– Давай, и ты себя, загадочная, хорошо веди. Кстати, ты не знаешь такого – Фёдор Львович?

Юля немного смутилась, молча посмотрела на Егора, но всё же ответила:

– Что-то слышала, кажется, наш беловский писатель. Пока.

* * *

Заканчивалась вторая неделя пребывания Егора в психлечебнице. Он вполне привык к больничному распорядку и сдружился с соседями по палате – Женей, Валерой и старым знакомым Дмитрием.

Больше всего нравилось Егору время трудотерапии. Так получилось, что на второй день после прибытия, когда все разошлись по своим работам, в палату вошла сестра и сказала:

– Пойдём со мной, на трудотерапию.

Она привела Егора в небольшое подвальное помещение, которое оказалось мастерской резьбы по дереву. В одной из двух комнат, сушилке, повсюду, на полках и на полу, стояли деревянные заготовки, доски и чурбаки, доходившие до нужной кондиции. Здесь же находились готовые изделия: большие резные панно в различные учреждения, вывески названия заведений, ящики с деревянными сувенирами, кухонными наборами, шкатулками и тому подобным.

Другая комната, собственно мастерская, была оборудована столом, верстаком, циркулярной пилой, полками, наборами необходимых инструментов: разнообразными ножами, резаками, стамесками, скребками и рашпилями. Как позже узнал Егор, продукция мастерской пользовалась хорошим спросом в городе и области и приносила неплохой доход лечебному учреждению.

Главным мастером цеха и его же заведующим был Степан, светловолосый бородатый мужчина лет пятидесяти. Ещё в молодые годы он попал лечебницу, давным-давно вылечился, но так и остался при мастерской, производя всякие красивые резные вещи для продажи. Помогали ему пациенты стационара, вроде Егора, в обязанности которого входило следить за сушкой, помогать распиливать высохшее дерево на доски, затачивать инструменты и убирать помещение. Все эти работы Егор освоил быстро.

– Повезло тебе, Егор, что сюда попал, – как-то двусмысленно сказал Степан, но потом пояснил, – Резьба – благородное дело. Эта работа человека в порядок приводит: и руки делом заняты, и голова, и нервы успокаивает. И сам материал тоже благородный, природный. Учись, режь.

– Да я тут ненадолго. Я здоровый. По ошибке забрали.

– А-а, вон что. Тогда, конечно, – с сомнением произнёс Степан, опустив глаза в пол, – Но всё равно учись. Всегда кусок хлеба будет.

Поработав несколько дней, понаблюдав за работой мастера, изучив инструменты и как ими пользоваться, Егор решился самостоятельно заняться художеством по дереву.

– С чего же начать?

– Как обычно, – посоветовал Степан, – сначала кувшин с цветком, потом голую женщину. Они спросом пользуются.

На удивление себе и учителю, Егор быстро справился со своей первой работой – кувшином высокого рельефа, заслужив похвалу от мастера.

– Теперь человека, то есть женщину, – дал следующее задание Степан.

Над лежащей обнажённой девушкой Егор трудился больше недели, посвящая творчеству и выделенные распорядком часы на трудотерапию, и своё свободное время. Когда изображение на берёзовой доске было завершено, отполировано и покрыто лаком, Егор вдруг увидел, что на резной кровати один к одному лежит обнажённая Жанна в позе спящей Венеры. Точно такая, какой он видел её в лунном свете на даче в Чехловске. Зримое воплощение женской телесной красоты. «Ну надо же, – удивился Егор, – взяла и появилась. А ведь и замысла такого не было, не вспоминал даже её».

– Да у тебя талант. Очень эротично. Красивая девка, – оценил Степан, – Кто это?

– Да так, знакомая одна, – ответил Егор.

– Сексуально, – ещё раз констатировал Егор.

Когда Егор решил показать своё произведение товарищам по палате и принёс туда доску с голой Жанной, то также получил одобрение и признание своего таланта.

– Здорово, – сказал Женя, – Как живая. Я большой поклонник женской красоты. Красиво, но задницу надо было побольше сделать.

– Да, очень хороша, – оценил Валера, – У тебя талант, Егор. Знал её, или так, вообразил?

– А я её узнал, – неожиданно сказал актёр, – Это Жанна Зверкова. Мы с ней вместе в драмкружок ходили в школьные годы.

– Надо же, – ответил Егор, – Мир тесен.

* * *

Вечером большинство обитателей лечебницы собиралось в обшарпанном холле и рассаживалось по обшарпанным же диванам и креслам, стоящим полукругом вдоль стен. По распорядку это мероприятие называлось «Просмотр телепередач». Телевизор стоял на высокой тумбе, в углу холла. На этот раз шла какая-то старинная, примиряющая всех, кинокомедия.

Внезапно фильм прервался и на экране появился диктор местной телекомпании:

– Началась самая жаркая пора предвыборной агитации по выборам главы города Беловска, – сказал он, – Наш городской телеканал предложил свою площадку для кандидатов. Пять одинаковых по продолжительности роликов, восемь минут, помогут телезрителям разобраться в кандидатах, претендующих на высший пост в городской администрации.

Сейчас мы предоставляем слово кандидату на пост мэра, депутату горсовета, председателю городской организации партии «Встряхнём Россию!», директору беловской оптовой базы Руслану Викторовичу Кузнецову.

В большой комнате телестудии за центральным столом сидел кандидат – холёный молодой мужчина, стриженный бобриком, в стального цвета пиджаке и синем галстуке. За столами по бокам претендента находилась группа поддержки. Справа – молодые мужчины, один из них был в форме полицейского, другие в форме госслужащих, слева – три белозубых роскошных девушки, пара пенсионеров уютного домашнего вида и стайка милых беспечных детишек. Над головой соискателя, на стене висел портрет президента, чуть ниже плакат – «Здесь выступает победитель. Партия «Встряхнём Россию!»

– Дорогие земляки! – начал кандидат, улыбнувшись приветливо, но дозировано, – Так уж исторически сложилось в нашей стране, что в жизни каждого города очень многое зависит от личности руководителей.

Глава города задает тон, определяет темп, принципы, обеспечивает гарантии для бизнеса и инвестиций – и от него в первую очередь зависит, как живут в этом городе люди, то есть мы все.

Егор невольно залюбовался и заслушался самим процессом речепорождения, лёгкой манерой выступающего произносить свои фразы, хорошо отрепетированными мимикой и жестами. Слова и звуки, словно пазлы какой-то мозаики бойко выскакивали из уст оратора, разворачивая перед слушателями красивое панно будущих достижений и перспектив.

– Молодой, грамотный, вот таких и надо! – сказал кто-то из пациентов.

– Откровенно скажу: с нынешним главой нашему городу серьезно не повезло, он перешел на другую сторону и служит силам зла, – с печалью в голосе продолжал оратор, – Ведь абсолютно ясно, что он не способен на федеральном уровне пробить и финансирование, и проекты развития города, не приводит в Беловск инвесторов и не способен гарантировать им соблюдение законности и успешное развитие.

Как вы уже знаете, против меня были брошены все силы нынешнего главы Беловска и партии власти и весь оставшийся административный ресурс.

– Только это они и умеют, – сочувственно произнёс актёр Дмитрий, сидевший рядом с Егором.

– Сегодня мое дело находится на рассмотрении в коллегии областного суда, который, я надеюсь, восстановит справедливость.

В своей работе при принятии решений обязуюсь руководствоваться следующими принципами: уважения прав и свобод человека, законности, экономической целесообразности, социальной ориентированности, сохранения культурно-исторической уникальности Беловска.

Более развёрнутый план преобразования города вы можете узнать из моей программы «Шесть шагов в достойное будущее Беловска», – завершая свою речь и ни разу не глянув в бумагу, лежащую на столе, произнёс кандидат.

Затем, сделав паузу и перенеся своё лицо крупным планом в телеаудиторию, задушено произнёс:

– Я искренне надеюсь, что в день выборов вы сможете присоединить свой голос к тысячам голосов тех, кто ждёт и хочет перемен!

Обещаем и дальше обещ…, кхм, бороться за наш город!

За новую, молодую, сильную власть! За город! За людей! Встряхнём Россию! Встряхнём Беловск! Сохраним хорошее, сделаем лучше!

Группа поддержки, устремив на кандидата умильные взоры, громко аплодировала.

– А вот как, в ходе объективного опроса на улицах, характеризуют Руслана Викторовича жители нашего города, – сказал вновь появившийся диктор.

На экране показали молодого паренька:

– Успешный и продвинутый! Он – энергичный и энтузиаст! – сказал студент в протянутый микрофон.

– Обаятельный и напористый! – закатив глаза, поделилась блондинка средних лет.

Седенькие супруги-пенсионеры:

– Руслан Викторович – очень честный человек, он крепкий хозяйственник и заботится о людях, о стариках и детях.

Мужчина в спортивном костюме:

– Мне нравится! Он решительный, волевой, уверен в себе! Настоящий мужик!

Парень в рабочей спецовке:

– Хороший начальник, зарплату всегда вовремя даёт.

Затем Егор с удивлением увидел на экране сменщика Колю, заваленного накануне текстами. Его загипсованная рука покоилась на белой верёвочке из бинта, на щеке темнела ссадина.

– Руслан Викторович – это настоящий борец за правду, он и пострадал за неё, матушку. Он нетерпим к лжецам и лицемерам, – как-то испуганно и, одновременно, обиженно, сказал Коля.

В заключении кандидат, одетый в кухонный фартук, показал и рассказал, как сделать вкусный и питательный мясо-овощной салат по его личному, эксклюзивному рецепту. У всех потекли слюнки.

На этом агитационный проект закончился. Экран моргнул и снова пошла давно знакомая и примиряющая всех комедия.

 

Глава 11. Снова Жанна. Откровение

Утро. Лёгкий свежий ветерок шевелил лоснящуюся листву лип и тополей. Егор сидел на скамье больничного скверика и наслаждался прекрасной погодой.

Он увидел, как вдалеке, из двери проходной, вышла красивая девушка в белом платье с двумя пакетами в руках и направилась по дорожке в его сторону. Её движения, не смотря на ношу, были выверены, как у модели на подиуме, даже несколько механистичны. Грация молодого девичьего тела сочеталась в ней кукольным совершенством. На платье в лучах утреннего солнца сияла брошь – цветок синего аконита, известного своими ядовитыми свойствами.

По мере приближения к лавочке Егор, наконец, понял, что это Жанна.

Подойдя к Егору, она мило улыбнулась коралловыми устами. Изумрудные глаза гармонировали с зеленью больничного парка.

– Здравствуй, Егорушка. Извини, что сразу не пришла, только сегодня узнала. Как я соскучилась! Ну, как ты дорогой, как чувствуешь себя, как лечение?

Никаких чувств к этому прекрасному олицетворению женской красоты Егор не испытывал.

– Что всё это значит? – бесцеремонно произнёс он, – Ты откуда здесь? И зачем? Хотя… К тебе накопилось много вопросов. Заговорщики, мать вашу.

Жанна поставила пакеты на скамью, недоумённо пожала плечами и села поближе к любимому. Егор слегка отодвинулся, как бы обозначив границу своей независимости.

– Егор, любимый, что ты говоришь, – певучим голосом произнесла девушка, – Куда я без тебя… В прошлый раз, в Чехловске, ты так внезапно покинул меня. Я так плакала потом… А что за вопросы?

Егор повернулся к ней и даже тронул за плечо:

– Жанна, если ты хочешь, чтобы мы остались в хороших отношениях, ты сейчас мне всё должна рассказать! Хватит этих грёбаных тайн. Кто такой этот Фёдор Львович? Как он оказался на даче? Какое отношение имеет к нему Юля, ты, я, наконец. Кто этот студент? И главное, что ему надо от меня? Почему, в конце концов, вы все вбили в голову, что я должен на тебе жениться?

Жанна, в свою очередь, посмотрела на него своими ясными, бессознательно смышлёными, глазами:

– Это очень трудные и… деликатные вопросы. – виновато опустив глаза, ответила она, – Я не совсем уверена, что ты готов услышать ответы на них.

– Слушай, хватит этого тумана! – почти закричал Егор, – Мало того, что ваша компания меня сюда закатала, вы ещё продолжаете издеваться! Вы моей смерти хотите?!

– Ну что ты такое говоришь, Егорушка, милый. Все тебе желают только добра и я в первую очередь, любимый.

Помолчав, глубоко вздохнула, посмотрела на Егора с искренним состраданием и любовью.

– Только, Егор, с одним условием: пообещай мне, что ты никогда не покинешь меня, и мы будем вместе до конца жизни.

– Что ты несёшь! Ничего себе условие! – вспыхнул на секунду Егор, – Я свободный че…

Но так же внезапно он остыл, взял себя в руки и томно посмотрел в глубину её изумрудов:

– Хорошо, я согласен, дорогая.

– Егорушка, не думай ни о чём, дорогой, так будет лучше, – с непререкаемой женской основательностью начала Жанна, – А теперь слушай. Фёдор Львович – известный, уважаемый писатель и член Союза писателей, автор многих повестей, романа «Шесток сверчка». Сейчас он тоже работает над большим эпическим полотном. Юля, твой бывшая жена – его внучка и первый помощник в творчестве, перечитывает, делится впечатлениями, советует, распечатывает. И, вот однажды, примерно год назад, перечитывая очередные написанные дедом главы, она впервые узнала тебя и натурально влюбилась…

Егор, криво улыбаясь, развёл руки:

– Вот это новость! И столько лет скрывать… То есть как это год назад и «впервые»? Что за фантастика? Я прекрасно помню, как мы познакомились в институте, встречались…

Жанна, низко наклонив голову, рассматривала свою брошь-аконит, поглаживая её пальцами.

– Егор, ты не совсем понимаешь, кто ты, – сказала она проникновенно и загадочно.

– А кто я?

Выдержав паузу, девушка с некоторой робостью, но и с твёрдостью вымолвила:

– Егорушка, ты – персонаж этого нового романа. Главный герой. Это Фёдор Львович тебя вообразил и написал… Позволил жениться на Юле. Ты – на-пи-сан-ный.

– Что ты мелешь? – с кривой ухмылкой проговорил тот, – Вы вообще все там здоровы? Может нам местами поменяться?

– С самого начала творческого замысла ты был персонажем одной из второстепенных сюжетных линий, – продолжила Жанна, не обращая внимания на слова Егора, – Но ты получился настолько интересным, что тебя сделали чуть ли не главным. Ну, вот. Вам с Вадимом надо было познакомиться, и вы должны мирно решить эту затянувшуюся проблему. Сюжет очень интересный, но ты…

Егор почувствовал лёгкое головокружение с примесью чувства беспомощности:

– Что за Вадим и какую ещё проблему?

– Вадим – это тот самый студент, он тоже персонаж, как и ты. Вы с ним любите одну и ту же девушку.

– Кого это?

– Ну меня же…, – скромно, но с кокетством ответила красавица.

Егор, снова теряя душевное равновесие, заёрзал на скамейке:

– А-а-а… Интересно девки пляшут. Ну, ладно, поиграем. А как ты объяснишь, что мы с Юлей познакомились много лет назад, ещё в институте, пять лет прожили в браке, я живу, работаю, у меня есть родители, правда осталась только мама в Брянске, помню детство, фотографии…

Словно заботливая мать, объясняющая подросшему ребёнку, откуда берутся дети, Жанна деликатно и терпеливо продолжала открывать глаза Егору:

– Да нет никаких институтов, пяти лет и брянской мамы. Егорушка, ты создан и появился среди нас примерно год назад, а всё, о чём ты сейчас говоришь, придумал и написал Фёдор Львович и заложил в тебя, в твою, так сказать, память: и школу, и институт, и маму с папой, всё! Фёдор Львович всё могут. Вся твоя биография выдумана его воображением. Но вот с тобой возникла нехорошая проблема. Ты постоянно выламывался из той роли и образа, которые определил тебе Фёдор Львович в художественной, так сказать, ткани романа. Сюжет портил…

– Не верю! Бред, бред!

– У тебя появилось подобие свободы воли. А он этого не любит, как и любой писатель. Ты был должен выяснить отношения с Вадимом насчёт меня. А я выбираю тебя, ну, потому что люблю. Мы женимся, у нас появляется ребёнок и всё. Точка. Это 25 и 26 главы. Вадима немного жалко – он с моста скидывается. Из-за меня.

Егор откинулся на спинку лавочки:

– Наверняка в театре нашем до сих пор играешь? Ты же ходила в детстве в драмкружок. Ты думаешь, я тебе поверю?

– Ну, вот, – невозмутимо продолжала девушка, – А ты начал разрастаться, – то там появляешься, то там, шляешься везде, делаешь не так, как надо… Фёдор Львович обиделся очень и уже решил было вообще вычеркнуть тебя из жиз… романа. Но, скажи спасибо мне и Юле, ты ей чем-то очень приглянулся, она всё время отстаивала тебя. Они даже ссорились. А однажды Фёдор Львович сказал ей в сердцах: «Ты ещё замуж выйди за своего любимчика!». Юля: «Да с удовольствием!». Она решилась на это, даже зная, что у вас никогда не будет детей… Ну, дед, как ни странно, согласился.

– И что, как же я…э-э-э… материализовался? – сам не понимая, почему он ещё ведёт беседу и задаёт вопросы, спросил Егор.

– Вот этого я точно не знаю. Но Фёдор Львович говорит, что так бывает, и персонажи многих произведений жили и живут среди обычных людей. Даже целые группы персонажей… А все персонажи Фёдора Львовича, которые, ну как бы живут, ну, как ты…, помечены синим цветом в одежде.

– А ты когда создана?

– А вот, я, в отличие от тебя – живой, настоящ…, то есть натуральный человек.

– Вот это поворот! Как же ты тогда оказалась литературным персонажем, а?

– И такое тоже часто бывает: живой человек при жизни превращается в персонажа. Фёдор Львович часто говорит мне: «Жанночка, ты по характеру, манерам, внешности и образу жизни почти идеальный персонаж, тебя даже сочинять не надо, смотри и записывай. Готовый типаж». И заметь – я очень довольна этим и даже горжусь. А вот ты, Егорушка, явно не дооцениваешь своё счастье. Все, каждый из наших граждан, стремятся во что бы то ни стало обрести свой завершённый образ, свой тип, имидж. Так спокойнее, рациональнее, тебя узнают, не боятся, доверяют тебе, будь ты хоть президент, хоть маньяк…

– Я – живой, свободный человек! Я сам выбираю, кем мне быть! – снова проскандировал Егор.

Жанна погладила его по руке:

– Ну вот, опять ты за своё, но это пройдёт. Твоя свобода, Егор, ограничена воображением Фёдора Львовича. Как он напишет, так и будет. Ты не замечал? Пришёл же ты ко мне в кафе, и в Беловске, и в Чехловске. И здесь ты, в больнице, тоже по его воле.

И запомни, Егорушка, главное условие твоей выписки отсюда – это безукоснительное соблюдение режима, послушание Вениамину Павловичу. И тогда мы снова будем вместе, будем снова наслаждаться нашей любовью.

Егор напряг всю свою волю, успокоился и сосредоточился в поисках какого-либо очевидного логического несоответствия в безумном рассказе девушки. Затем спокойно спросил:

– Жанна, ещё вопрос: если я,…м-м-м… по-вашему, не совсем человек, то как у нас могут быть дети? Ты-то – нормальная.

– За это не переживай, – беззаботно махнула рукой та, – У нас будет девочка. Фёдор Львович обещал нам девочку сочинить и написать. Я выбрала светловолосую и голубоглазую, ты не против, дорогой?

– Бред какой-то, – выдохнул Егор.

– Бред не бред, зато правда. Не горячись. Как выйдешь отсюда, я тебя встречу. Я очень буду ждать тебя. Ты меня любишь, Егорушка?

Жанна посмотрела на Егора взглядом, исполненным безграничной собачьей преданности. Одарив в ответ Жанну взглядом бесстрастным и задумчивым, Егор нашёл силы ответить:

– Не сомневайся, ненаглядная.

Жанна удовлетворённо кивнула и деловито протянула возлюбленному пакеты:

– Вот в этом пакете, дорогой, покушать: колбаски, свининка копчёная, курочка… А здесь – футболка новая, носки, трусы, ну сам разберёшься. До скорой встречи. Иди ко мне, ненаглядный!

Жанна быстро и цепко обняла зазевавшегося Егора и горячо, взасос, поцеловала. Оторвавшись от безвольного возлюбленного, она встала и пошла по направлению к проходной. Когда Жанна скрылась в дверях проходной, Егор, глядя ей вслед, произнёс твёрдо, но полушёпотом:

– Я живой, свободный человек.

 

Глава 12. Испытание лекцией

На следующее утро, выйдя из палаты, Егор увидел, как по коридору навстречу ему шли главврач и медсестра. Поровнялись.

– Здравствуйте, Вениамин Павлович, – сказал Егор.

– Здравствуйте-здравствуйте, Егор Фёдорович. Как себя чувствуете? Вижу, что выглядите хорошо.

– Спасибо, Вениамин Павлович, так оно и есть, чувствую себя прекрасно. Я много осознал за эту неделю, и всё благодаря вам. Вениамин Павлович Может быть, пора подумать о выписке? Уверяю вас, никаких недоразумений со мною не будет. Я всё осознал. Работа ждёт, да и жениться вот надумал.

– Что вы говорите? Это же прекрасно! Нельзя долго без женщины, – главврач даже положил ладонь на плечо пациента, – Валентина, а как у Егора Фёдоровича с соблюдением режима?

– Да всё выполняет, дисциплина хорошая, – подтвердила медсестра.

Вениамин Павлович ещё раз оглядел Егора с головы до ног.

– Ну что ж, в таком случае, действительно, можно подумать и о выписке, – главврач вдруг озаботился, приложил ладонь ко лбу, – Да, хочу дать вам, Егор Фёдорович, последнее важное поручение, и в четверг можете быть свобо…, можете приступить к обычной жизни. Через полчаса спуститесь вниз, в приёмную, там поговорим о поручении.

– Хорошо, – сказал Егор.

В приёмной для больных Егор расположился на кушетке напротив стола, за которым сидел главврач.

Вениамин Павлович начал издалека:

– Вы, наверное, заметили, Егор Фёдорович, что мы, персонал больницы, стараемся сплотить, сделать единым коллектив больных, чтобы сообща решать наши общие проблемы. Такова наша методика. И средства сплочения разные. Это не только лечебные процедуры, трудотерапия, но и культура, искусство: совместные просмотры телепередач, художественных фильмов. Вот недавно посмотрели замечательные картины: «Пролетая над гнездом кукушки», «Игры разума».

– Да, культурная программа в больнице очень насыщенная, – осторожно подтвердил Егор.

– Мы для вас стараемся. Важен и образовательный элемент, – поднял вверх палец главврач, – Вот вы работаете печатником офсетных машин, то есть трудитесь на ниве просвещения. Почему бы вам не прочитать для коллектива, пациентов и персонала, лекцию о…м-м-м… полиграфии?

На лице Егора отобразились удивление и растерянность:

– Вообще-то я никогда не читал лекций, да и о чём конкретно надо говорить?

– Это ничего, – махнул рукой собеседник, – Расскажите о полиграфии в общих чертах, о печати, о литературе… В общем, это последнее поручение. Завтра в 10 утра в актовом зале соберём коллектив на вашу лекцию. А послезавтра утром выписываемся. Договорились, Егор Фёдорович?

– Я, конечно, постараюсь, Вениамин Павлович, но не знаю, получится ли у меня…

– Не сомневаюсь, что получится, – уверенно и с улыбкой ответил тот, – Ну, до завтра.

* * *

Первый ряд актового зала психиатрической больницы был занят персоналом в белых халатах. Остальные ряды почти полностью заполнены лечащейся публикой. На сцене за небольшой коробочкой кафедры из ДСП находился Егор в коричневой пижаме с синим воротником и, сверяясь с исписанным листом бумаги, читал собравшимся лекцию.

– …Писатели и читатели ожидают от печатника-полиграфиста повышения качества издания, увеличения красочности, выпуска книги в короткие сроки. И печатники офсетных машин, мобилизуя свои возможности, решают и будут в дальнейшем решать задачи по удовлетворению этих требований.

Публика благодарно захлопала в ладоши. Воодушевлённый поддержкой коллег, Егор продолжал:

– Технические средства полиграфической промышленности обеспечивают решение задач по удовлетворению потребностей писателя и читателя на самом современном уровне. Вот такова общая картина нового развития современной полиграфической промышленности, которая стала важной составной частью литературного процесса, книгоиздания и информационных технологий в целом. Ибо в наш век полиграфия, как никогда близко связана с культурой, литературой и их быстрой доставкой потребителю…

В это время в кабинете главврача на втором этаже на диване расположились сам главврач, Фёдор Львович, на кресле у дивана – режиссёр Фелиний Германович. Все трое с интересом смотрели на монитор, который транслировал он-лайн актовый зал и выступление Егора.

– Н-да, а неплохая лекция получилась, учитывая то, что не я её написал, – серьёзно и даже с нотками зависти сказал Фёдор Львович, – Ну, ладно. Фелиний, что ты скажешь, как режиссёр? Играет? Симулирует?

– По всем признакам говорит искренне, – произнёс режиссёр.

– Феля, будь внимателен в оценке. Он хоть и упёртый, но нужный в романе персонаж. Если я его купирую, придётся тебе забирать его играть роль в твоём фильме.

– Это уже перебор, Фёдор Львович. Если и дальше будет упрямиться – его можно просто сфотографировать улыбающимся, а фотографию выставить на выставке. Но роль – это уже чересчур… Да нет, определённо этот, как его,… Егор, весь вложился в это выступление.

Фёдор Львович повернулся к врачу:

– Вениамин, а ты что думаешь по этому поводу?

– А что, пациент дисциплинированный, – сказал тот, – в беседе открытый, почтительный. Заверяет в благонадёжности. Можно выписывать.

Фёдор Львович вздохнул:

– Ну, дай-то Бог, чтобы ему это лечение на пользу пошло. Если бы я, в своё время не попал к тебе, Вениамин, не было бы такого шедевра, как «Шесток сверчка». Выписывай. Надоело возиться с этим Егором.

В приёмной на первом этаже Егор, одетый в свою одежду, пожимал руку главврачу.

– Ну, удачи вам, Егор Фёдорович. Трудитесь, женитесь и не делайте больше никаких глупостей. Проще надо быть. Ничего не забыли?

– Да вроде нет.

Вениамин Павлович достал из ящика стола синий летний шарф:

– Шарфик-то оденьте, ветрено.

– Ах, да, спасибо. Всего хорошего.

– Прощайте.

 

Глава 13. Вечность не задалась

Фёдор Львович сидел на диване в гостиной своей дачи, медленно перелистывая большой альбом фотографий под названием «Памятники великим людям». Перед ним на журнальном столике лежал раскрытый блокнот и ручка. Он внимательно рассматривал даже мелкие детали каждого изображения, и время от времени вносил в свой блокнот небольшие записи.

Заиграла мелодия входного звонка. Писатель закрыл альбом, блокнот, подошёл к двери, посмотрел на экранчик панели, нажал кнопку и повернул ручку дверного замка.

За открывшейся дверью, на пороге, стоял рослый улыбающийся скульптор.

– Здравствуй, Фёдор Львович. Вот, пришёл по твоей просьбе.

– Добрый день, Родион. Рад тебя видеть. Заходи, надо кое-что обсудить, посоветоваться…

Скульптор снял куртку, прошёл в комнату.

– Присаживайся, – сказал писатель, показав на кресло.

Сам Фёдор Львович также сел в кресло напротив гостя, задумчиво уставился в пол, озабоченно вздохнул, постучал пальцами по подлокотнику, и, как-то оценивающе посмотрев на Родиона, сказал:

– Я сегодня утром из города приехал. Красивый у нас Беловск: улицы, парк, площадь… Памятники достойным людям… Кстати, Родион, а вот, интересно, при жизни какому-нибудь деятелю искусств памятник ставили?

– Про деятелей не слыхал, – ответил скульптор, – хотя…, насколько я знаю, поставили, например, Шварценеггеру, футболисту Марадоне. Но, вообще, есть негласное правило ставить памятник отличившемуся человеку не ранее года после его смерти.

– Ну, Шварценеггеру – это понятно, – усмехнулся писатель, – он со своими каменными мускулами и так как ходячий памятник. А правило хорошее: конечно, с год подождать надо… А то, – ему памятник, а он коленце какое-нибудь выкинет, скандал учинит и монумент опозорит. Нет уж, будь добр, умри, а потом и слава всенародная. Как говорится, сделал дело – …э-э-м-м-м… и тогда уже застынь на века! А как после смерти скульптуру делают, Родя, не с трупа же?

– В древнем Риме всегда с живых ваяли. А сейчас – Фотографии, портреты, воображение, образ… Хотя, конечно, лучше всего напрямую – с натуры, с живого. Объёмно, достоверно…

– Ну, фотографии у меня есть, – неожиданно, но внешне логично продолжил писатель, – Портрет мой наш Огнёв написал, только лицо там у меня какое-то полноватое вышло…

Я вот это к чему, Родион. Хочу тебе предложить сделать памятник мне. Мы уже как-то говорили с тобою об этом. Заказать, то есть, на всякий случай, мою скульптуру круглую. Так она, кажется, у вас называется? Пусть она пока в гараже уже готовая постоит, а потом, после кончины… Это и для города хорошо: всё-таки свой знаменитый отечественный писатель, в память и назидание потомкам… И памятник готовый уже будет в наличии, с живого, так сказать, оригинала. И бюджет трогать не надо, вспыхнет народная инициатива… Как ты на это смотришь, дружище?

Родион Эргонович, зная практическую хватку Львовича, его связи с начальством, и помня свою зависимость от Львовича, с готовностью ответил:

– А почему бы и нет? Очень предусмотрительно. Кому как не тебе ставить, Львович? Вон, куда твоё творчество подняло культуру города!

– Там в парке, на южной аллее, уже стоит памятник Горькому, а меня можно поставить на площадке у центральных ворот, – скромно поведал писатель.

– Да, пожалуй. Самое подходящее место.

– Теперь материал. Какой он бывает? Что ты можешь предложить, Родя?

– Разный бывает: гранит, металл, известняк, мрамор… Сейчас бетон больше в ходу. Из бетона льют или высекают из твёрдого…

– Я что тебе, Красноярская ГЭС, что ли? Из бетона! И буду как свая стоять. Нет, Родя давай благородно, традиционно – мрамор! Где его взять?

– Да, не беспокойтесь, закажем. Я знаю, где. Закажем на месторождении. Но до мрамора ещё далеко. Эскиз надо нарисовать, а потом самое главное – создать макет из глины.

– Хорошо, на той неделе и начнём. Теперь, что касается художественной части, оформления. Твоё мнение, Родион?

– Ну, не знаю… Можно…

– Не беспокойся, я уже подумал об этом. С тростью, во фраке…

– Извините, Фёдор Львович, сейчас фраки не носят.

– А, ну да… Значит так, Я сижу в старинном красивом кресле, они и сейчас есть, во так.

Фёдор Львович выпрямил спину, положил ногу на ногу, сплёл пальцы рук на колене, чуть приподнял голову и посмотрел вдумчивым взглядом вдаль, в будущее, через века. Вся его фигура выражала солидность и величие.

– Ну как? – спросил он.

– Очень, очень впечатляет. Величественно, фактурно, – ответил скульптор.

– Волосы и бороду сделаешь попышнее и подлиннее. Теперь одеяния. Строгий пиджак, пуговицы в два ряда, белоснеж…, угу, сорочка с отложным воротником, на шее, обязательно, лёгкий шарфик узлом, сейчас так носят, как их, креативные люди. Очень важно, чтобы на ногах были красивые туфли 19 века, или полусапожки с тремя пуговицами. Я видел, я знаю – почти у всех классиков именно такие. На коленях, между рук, пусть сидит симпатичный пушистый кот. Что скажешь?

– По-моему, очень хорошо, высокая классика. Можно и к эскизу приступать. Только вот, кот-то зачем, Фёдор Львович?

– Нет-нет, пусть будет. Котики вызывают положительные эмоции, их сейчас все любят. Хотя я, признаться, кошек не очень. Но сегодня, ты знаешь, кошкомания всех задушила.

* * *

Изящное старинное кресло Фёдор Львович нашёл и выпросил на время позирования в областном драмтеатре. Долго искали хромовые мужские штиблеты с кнопками (именно такие захотел писатель), но так и не нашли. Начали искать сходную замену. Кандидат на памятник чуть ли не помешался на обуви, как будто это было самое важное в скульптуре. Наконец, Фёдор Львович удовлетворился американскими ковбойскими сапогами, которые он заправил под брюки, выдавая за штиблеты 19 века.

Сначала работа над макетом пошла быстро. Из стальной арматур, проволоки и сетки Родион изготовил каркас будущего произведения и начал работать с глиной и натурщиком.

На станке высилась уже вполне узнаваемая фигура сидящего Фёдора Львовича. Скульптор работал над деталями, и, посматривая на оригинал, ловко действовал пальцами и стеками – деревянными ножами-лопаточками. С их помощью он в одних местах удалял излишне наложенную глину, в других – добавлял её, дополняя образ всё новыми деталями.

Вначале Фёдор Львович всё не мог постигнуть, в чём заключается эффективность и производительность работы натурщика, поскольку сам работник сидит в неподвижности и ничего не делает. Деятельный и энергичный пенсионер так не привык. Писатель в тёмной костюмной паре, с лёгким шарфиком на шее и ковбойских сапогах, сидел в кресле напряжённо. Стремясь хорошо выполнить свои обязанности и хоть чем-то помочь мастеру, не моргая, старательно таращился на лицо скульптора и напрягал мускулатуру всего тела, как бы демонстрируя Родиону, каким образом, его живая плоть должно превратиться в каменную статую, и тем самым облегчить ему работу.

Но после нескольких благодарностей Родиона за эти физические усилия и пояснений о необязательности для Фёдора Львовича совершать их, тот расслабился, потерял интерес к творческому процессу, постоянно погружался в дрёму и, дабы окончательно не заснуть, стал приносить с собой нотную подставку. Расположив её перед собой, он отчитывал распечатанные внучкой тексты нового романа. Иногда сеансы сопровождались разговорами двух художников на самые различные темы.

Но в какое-то время всё пошло кувырком, и сама возможность появления памятника оказалась под вопросом. Как-то, перед очередным сеансом, откинув с макета влажную ткань, мастер и натурщик вдруг увидели, что у художественного Фёдора Львовича напрочь отвалилась правая рука, – от самого плеча и до кисти, обнажив, словно протез, проволоку и металлическую сетку каркаса. Беспризорная правая кисть по-прежнему покоилась на колене ни с чем не соединённая. При этом глиняный писатель плакал, более того, ревел как ребёнок: лицо было мокрое, под глазами появились глиняные мешки, нижняя челюсть отвисла и углы большого раскрытого рта опустились вниз, как у трагической театральной маски.

Фёдор Львович, в порыве сострадания к своему плачущему двойнику, бросился было приделывать отвалившуюся руку, но затем бросил её и разразился бранью в адрес Родиона. Чуть позже выяснилось, что причиной увечья стала домработница скульптора, которая вместо того, чтобы снять, намочить, отжать и снова набросить на статую тряпку, просто щедро полила её сверху из большой лейки.

Возмущению оригинала не было предела.

– Ну, спасибо, мастер-ломастер, удружил, учинил насилие!

– Фёдор Львович, да ведь не я это сделал! Восстановим всё в лучшем виде.

– А чья эта домработница? – громко говорил беллетрист, – Откуда мне знать, что вы не сговорились? Распустил ты уборщицу эту, не заставил уважать себя, как художника, хозяина и работодателя. А потом удивляемся: что это персонажи наших произведений от авторов сами убегают, плачут, рук лишаются…

В другой раз Родион решил подравнять нос на лице писателя, и только коснулся его стеком, как голова статуи вдруг двинулась и, изогнув шею, словно подстреленная птица, свалилась на плечо. Родион в ужасе замер и осторожно оглянулся через плечо. Фёдор Львович, к счастью, мирно дремал в своём кресле. Быстро, как мог, мастер закрепил сломавшееся на проволоке крепление и восстановил голову.

Но окончательно проблематичным сотворение памятника сделала следующая катастрофа. Когда глиняный макет был уже готов, скульптор с писателем сделали, наконец, заказ на блок мрамора на месторождении. Ожидание заказа непредвиденно затянулось: «У нас на полгода всё вперёд раскупили», – оправдывались поставщики.

Макет долго стоял в углу мастерской, накрытый брезентом. Однажды Родион решил посмотреть на него. Он стащил брезент и то, что он увидел, привело его в ужас. Глиняный писатель представлял собою жалкое зрелище: вся композиция практически рассыпалась на части. Отвалившиеся нос, уши, руки, ступни ног, детали одежды и стула валялись на поддоне, туловище было сплошь покрыто глубокими трещинами, хотя и продолжало сидеть. Такого в практике скульптора ещё не было.

Дрожащей рукой он набрал номер живого оригинала:

– Фёдор Львович, тут у нас это…, беда, макет, он того… Придётся заново ваять…

Приехавший Фёдор Львович некоторое время молча, словно спящий вулкан, смотрел на это варварское разрушение самого себя.

– Состав глины, условия хранения…, – бормотал испуганный скульптор, – Восстановим, Фёдор Львович, восстановим…

Писатель молча повернулся и вышел из мастерской.

Желание уже при жизни зримо и предметно шагнуть одной ногой в вечность у Фёдора Львовича пропало. По крайней мере, на неопределённое время.

 

Глава 14. Условно живой, условно свободный

Солнечное субботнее утро. Егор вышел из больничной проходной и пошёл, было, вдоль по улице. Метрах в ста от проходной, на тротуаре, стояла красиво одетая Жанна, на руках которой почему-то были надеты длинные белые перчатки, в причёске – синяя лента.

Увидев Егора, она счастливо улыбнулась, помахала ему рукой и быстрым шагом пошла навстречу. К Егору она подошла с радостной улыбкой и широко раскрытыми объятиями. Тот бесцеремонно уклонился от столь горячего приветствия, но Жанна как будто не заметила этого.

– Егорушка, любимый, наконец-то! Я вся измучилась! – воскликнула она, ловко взяв его под руку, – Ну, что, любимый, отметим встречу? Куда пойдём, к тебе или ко мне?

– Ты, вообще, можешь идти куда хочешь, – решительно проговорил он, – А я живой свободный человек! Идите вы все к чертям, сумасшедшие! Сектанты литературные, отвяжитесь от меня!

Егор рывком выдёрнул руку и быстрым шагом пошёл прочь от застывшей девушки.

– Ты так ничего и не понял! Мне жаль тебя! – прокричала Жанна вдогонку.

Полуобернувшись, на ходу, Егор крикнул в ответ:

– Иди к чёрту!

В это время в квартире писателя, рука Фёдора Львовича в раздражении шлёпнула на письменный стол белый лист бумаги, взяла красивую ручку и начала быстро писать.

Не успел Егор отойти от Жанны на небольшое расстояние, из-за угла дома навстречу ему вышел студент. Вид у него был явно взволнованный. Он приблизился к Егору с решительным видом и сжатыми кулаками.

– Ты должен оставить Жанну, мы с ней любим друг друга.

Произнеся эту фразу, он тут же растерялся, забегали глаза, и он исправил ошибку:

– …То есть,…ты не должен так…, немедленно вернись к ней, проси прощения и соединитесь вместе навсегда!

– Ты уж как-нибудь определись, марионетка хренова! – сардонически усмехнулся Егор, – Иди, забирай свою ненаглядную, и делайте что хотите! Оставьте меня в покое!

Неожиданно из кулака студента выскочило и блеснуло на солнце лезвие выкидного ножа. Он бросился на Егора. Тот сильным ударом удачно отбил руку с ножом, а следующим ударом в челюсть свалил нападающего с ног и, завернув за угол, пустился бежать.

Оторвавшись на достаточное расстояние, тяжело дыша, Егор сел на скамью под деревом. Осмотрев себя, увидел на рукаве куртки чуть выше запястья порез. Он снял куртку, посмотрел на руку и обомлел.

– Что за чёрт…

На руке была небольшая резаная рана. Но вместо красной плоти и крови – под разрезанной кожей виднелось что-то сухое и белое, а по краям раны выступили аккуратные капли густой жидкости чёрного цвета. Егор пальцем смазал несколько капель, рассмотрел, поднёс к носу, понюхал.

– О, Господи, типографская краска…, – хриплым полушёпотом произнёс он.

Он стащил с шеи синий шарфик, замотал руку. На шарфе проступило чёрное пятно. Егор развязал шарф, скомкал его, бросил в урну, стоящую рядом. Затем достал носовой платок, перевязал руку и надел куртку.

Немного посидев с задумчивым взглядом и успокоившись, Егор достал мобильный, набрал номер.

– Дёма, привет. Что там на работе, потеряли меня? – спросил он как можно беспечнее.

– Кто это? – ответил Дёма.

– Да Егор, Егор!

– Какой Егор?

– Да ты чё? Какой-какой… Печатник, сменщик твой. Я тут в больницу попал…

– Вы о чём вообще? Не знаю никакого Егора. Нет у нас такого.

Раздались гудки.

Егор снова набрал номер.

– Владимир Истматович, это Егор, печатник. Я тут на больничном был. Когда мне выходить?

– Какой Егор? – отчуждённо поинтересовался директор, – У нас полный штат. Нам не нужны печатники.

Снова пошли гудки.

* * *

Егор поднялся к себе в квартиру, вышел на лестничную площадку и замер в удивлении. Дверь его квартиры была совсем другая, из другого материала, другого цвета, с другим замком, но номер остался тот же.

«Юлька что-ли дверь заменила? Зачем?», – в растерянности подумал он.

Когда он позвонил, дверь открыла женщина лет сорока в синей блузе.

Егор с удивлением смотрел на неё. Она, в свою очередь, вопросительно – на него. Наконец, он пришёл в себя:

– А вы кто?

– Что значит кто? Вам кого надо?

– Вообще-то я здесь живу…, – Егор показал на дверь.

– Вы ничего не напутали? Здесь живём мы, – вежливо ответила женщина.

– Кто мы? Это моя квартира.

Женщина нервно улыбнулась:

– Ты, наверное, ошибся, а вроде трезвый. Парковая, 16–44. А у тебя какой адрес?

– Да, это моя квартира. Как вы сюда попали? – продолжал настаивать, и справедливо, Егор.

Терпение хозяйки было на исходе:

– Слушай, не дури. Мы тут 17 лет живём. До свидания.

Женщина начала закрывать дверь, Егор остановил её рукой.

– Да я тут правда живу…, жил… Дайте хоть документы забрать, вещи…

Женщина, продолжая удерживать дверь, повернулась и громко сказала внутрь квартиры:

– Борь, подойди сюда, тут какой-то чудак пришёл…

Дверь распахнулась и рядом с женщиной оказался крупный стриженый мужчина в форменных брюках полицейского, в расстёгнутой форменной рубашке, с мобильным в руке.

– Да я слышал всё. Тебе чё надо, чудило?

– Да я… Хоть документы мои отдайте…, – окончательно потерялся Егор.

– Щас тебе в отделении отдадут документы, – сказал мужчина и приложил мобильник к уху, – Серёж, подъедь ко мне домой. Клиента принять надо.

После этого он шагнул в сторону Егора.

Тот быстро развернулся и побежал вниз по лестнице. Выбежав на улицу, он увидел, что на скамье, возле подъезда, сидели два молодых плохо выбритых человека криминальной внешности, в кепках с синими козырьками. Егор быстро прошёл мимо них. Двое встали и быстрым шагом пошли за Егором.

Один из них крикнул:

– Э-э, слышь, земляк, постой, поговорить надо…

Егор перешёл на быстрый бег, свернул за дом и некоторое время бежал, оглядываясь.

Добежав до пересечения с центральной улицей города, Егор обернулся. Преследователи маячили далеко позади, но всё же не теряли из виду беглеца и быстрым шагом шли за ним.

Егор свернул на проспект и пошёл вдоль улицы, ища, куда бы спрятаться. Он увидел гостеприимно распахнутые двери нескольких магазинов и заведений, но быстро прошёл мимо, пока не оказался на небольшой площади с яркими киноафишами перед зданием кинотеатра «Огонёк». Егор не раздумывая, быстро вошёл в вестибюль и, спрятавшись за колонну, стал следить за улицей через стеклянную стену холла.

Двое подошли к площади и, остановившись, стали переговариваться друг с другом, озираясь при этом вокруг и показывая руками в разные стороны. Наконец, о чём-то договорившись, они сели на скамейку, стоящую на маленькой площади, закурили, откинулись на спинку и стали неторопливо осматривать улицу, площадь и здание кинотеатра. Уходить они в ближайшее время явно не собирались.

Поскольку была суббота, кинотеатр работал, у кассы даже была небольшая очередь посетителей, многие из которых пришли с детьми.

Узнав, что утренний сеанс начинается через несколько минут, в двенадцать, Егор, ещё раз глянув на своих преследователей, сидящих на скамейке, купил билет и вошёл в зрительный зал.

Фильм назывался «Космический скульптор». Сюжет действительно был захватывающий, и Егор с интересом следил за происходящим на экране.

В начальном эпизоде на Землю, в какой-то огромный лес, из космоса падает гладкая блестящая капсула, оставляя на лесной полянке большую воронку. Затем убежавший из тюрьмы заключённый угоняет машину, переодевается в обычную одежду и едет куда-то далеко к своим родным. Но по дороге его пытается остановить полиция, начинается погоня. Он мчится по лесной дороге вглубь этих девственных зарослей, потом бросает машину и с трудом бежит сквозь заросли, отрываясь от погони.

Беглый зек выходит на воронку, видит капсулу и с удивлением присаживается на край ямы. Из капсулы раздаётся какой-то шум, открываются створки двери и на свет появляется существо с зелёным желеобразным телом, напоминающее человека, с подобием головы, рук и ног. На голове – большие выразительные глаза. Оно пристально смотрит на бродягу, из его глаз выскакивают зелёные лучи, и человек на краю воронки вдруг застывает, превращаясь в неподвижную неодушевлённую скульптуру с открытым ртом.

Существо втекает в эту статую через открытый рот и, вот, зек снова оживает, идёт прочь от воронки и выходит на дорогу.

В городе этот псевдочеловек начинает жить обычной жизнью, устраивается на работу и влюбляется в красивую земную женщину, коллегу по работе. Далее он периодично превращает своих недругов и завистников в скульптуры, создавая тем самым комичные ситуации, пока им не заинтересовывается полиция. Опять начинается погоня с превращением некоторых служителей правопорядка в твёрдых истуканов.

Наконец, вместе с верной возлюбленной пришелец всё-таки добирается до капсулы. Они успевают залезть в аппарат и, захлопнув дверь пред носом полиции, улетают в небо.

 

Глава 15. Двое без определённого места жительства

Егор вышел из кинотеатра и, выбрав в прилегающем парке укромную скамейку, присел на неё в грустных размышлениях о своём ближайшем будущем. Из окружающих кустов вышел какой-то мужчина и подошёл к его расположению. Несмотря на хорошую погоду, на нём был классический демисезонный наряд бомжа: лыжная шапочка, сентипоновый архалук неизвестного происхождения, чёрные штаны, на ногах – сентипоновые же полусапоги. Морщины на бородатом измождённом лице, тем не менее, светились мудрым оптимизмом. Намётанным глазом он заглянул в урну, выудил оттуда окурок, прикурил от зажигалки с изображением голой красавицы и подсел к Егору на другой конец лавочки.

– Здорово, брат, – обратился он к Егору, – У тебя не будет мелочишки на сигареты?

Егор достал пятьдесят рублей и протянул аутсайдеру.

– Ух ты, спасибо! А чего грустный такой? С бабой поругался?

– Да вроде того, – ответил Егор.

– Поди ночевать негде?

– Примерно так.

– Так пойдём ко мне, – сердечно предложил бомж, – переночуешь как в гостинице, только бесплатно. Меня Лёша зовут.

– Егор.

Подвальное помещение, куда Лёша привёл Егора, было вполне похоже на жилую комнату. Она была освещена лампочкой, в углу стоял старый диван, кровать, у стены – столик, шкафчик с посудой. Имелся даже водопровод, кран и старая металлическая раковина. У одной из стен стояли стеллажи с трубами, кранами, задвижками, мойками, унитазами и прочими сантехническими принадлежностями.

– Откуда такой комфорт, – удивился Егор.

– Здесь раньше, до рыночной революции, слесарка была, работяги оборудовали. И я здесь какое-то время работал. Вот больше года живу здесь бесплатно. Числится как мастерская и кладовая. А директор управляющей компании – мой племянник.

– Понятно.

Егор с Лёшей сели пить чай.

– … Да у меня в один момент ни документов, ни квартиры не стало, и работы лишился, – делился Егор горем.

– А ты где работал?

– Печатник я, на офсетных машинах.

– А, газеты. Я их не читаю. Вон лежит кипа, но это для кроссвордов. Я уже все отгадал. По молодости 3 курса института культуры закончил. А потом женился…

– От меня, вдобавок ко всему, и жена ещё ушла, – сказал Егор.

– К другому?

– Не знаю. Говорит, что к родителям.

– Да-а-а, понимаю. А что так? С аферистами связался, или родственники обобрали?

Егор махнул рукой:

– Да долго рассказывать. Вот что есть, то есть.

– Ну, и что теперь, жизнь закончилась что ли? – успокоил Лёша, – Живи так, без паспорта и квартиры. Немного помаешься, потом привыкнешь.

– Да нет, не думаю, не привыкну. Восстанавливать всё буду.

– Ну, ты свободный человек, тебе решать. – примирительно согласился Лёша, – А я вот, когда всего лишился, тоже запереживал. А потом привык, и даже понравилось. Любой документ – это твой двойник, особенно паспорт. С ним всё, что угодно сделать могут, то есть как с тобой самим. От документов одна беда. Ты привязан к нему. А сейчас я сам себе документ. Паспорт на двух ногах. Единственный документ, который мне нужен – это деньги.

– И много их у тебя? – поинтересовался постоялец.

– Не спорю, когда есть, а когда нету. В основном, никогда нету. Ну и что? Я тут недавно, как обычно, контейнеры обошёл, а потом столик в парке накрыл. Ну, прямо натюрморт: колбаска, сыр, помидоры на солнце блестят. Мужик мимо проходит, говорит: «У меня бутылка есть, закусим?» Я говорю: «Конечно, присаживайся». Ну, мы с ним пообедали. А как он узнал, откуда продукты, плеваться начал, материться на меня, что сразу не сказал. Я ему: «Чудак, если бы я сам не сказал, что еда из супермаркета «Контейнер», ты бы ничего и не знал».

– А он что?

– Ничего. Согласился. Умный попался. Ну, что спать будем? Вон, на диване ложись.

* * *

Проснулись обитатели подвальных апартаментов рано утром. Лёша вскипятил чайник, заварил крепкий чай, Егор сделал бутерброды. Сели завтракать.

– Я сейчас на свалку городскую. Егор, ты не дашь мелочи на проезд? – спросил Лёша.

– Вот, – сказал Егор, протягивая деньги, – а зачем туда собрался?

– Да ты знаешь, сколько там полезного можно насобирать?! Я каждую неделю на свалке промышляю. И одежда, и для дома много чего, и цветмет, продукты там всякие вполне среднего качества… У меня там своя делянка. Потом что продаю на рынке, что сам использую. А может, со мной поедешь?

– Да нет, – отказался Егор, – Продукты…среднего качества… не собирай, у меня пока есть деньги. Схожу в магазин, куплю чего-нибудь поесть. А потом, может быть, в паспортный стол схожу, документы восстанавливать надо.

– Ну как знаешь. До встречи. На, возьми второй ключ.

Лёша ушёл промышлять, а Егор вымыл посуду, подмёл полы и направился в магазин за продуктами.

Сделав покупки, Егор вышел из магазина, отошёл на некоторое расстояние. Что-то заставило его оглянуться. Со стороны автобусной остановки ко входу в магазин торопливо шли двое молодых мужчин хищного вида в одинаковых чёрных куртках, в чёрных же кепках с козырьками синего цвета. Егор зашёл за киоск, продолжая из-за него наблюдать за дверями магазина.

Через две минуты двое охотников выбежали из магазина, встали и, вертя головами, стали осматриваться по сторонам. Никого не увидев, переглянулись, о чём-то коротко поговорили, зашли за угол магазина, в тень и продолжали наблюдать за улицей и площадью.

«Как, откуда они узнали, что я пойду в магазин? – думал Егор, – нет, сегодня поход в паспортный стол откладывается». И он, дворами, возвратился в своё убежище.

Ближе к вечеру, когда Егор уже приготовил ужин, вернулся добытчик Лёша. Он вошёл в подвальную комнату, таща за плечами увесистый пластиковый мешок.

– Уф-ф…, еле дотащил. Удачный день сегодня. Жарко только и мухи достали.

Немного отдохнув, Лёша принялся выкладывать на стол свою добычу.

– Скорее всего, рабочий, – сказал он, ставя на стол помятую грязную коробку с изображением пластмассового электрического чайника, – потому что абсолютно новый и даже с инструкцией.

Затем на свет появилась полиэтиленовая упаковка плиток шоколада с глубокой рваной царапиной на боку, от которой плитки разломились пополам.

– «Сказки Пушкина». Я посмотрел, – даже срок годности ещё не истёк. Ну, где ты так ещё отоваришься забесплатно?

Далее Лёша, словно Дед Мороз в детском саду, извлёк из мешка две фарфоровые тарелки, слегка ношеные зимние полусапоги, согнутый в несколько раз кусок медного кабеля, опять шоколад, старинную мясорубку из светлого металла.

– А это для повышения культуры. Полюбуемся, а потом продадим за приличные деньги, – пояснил добытчик, вытаскивая и ставя перед Егором металлическую настольную скульптурную композицию. Выполнена она была с большим мастерством и изяществом. За тщательно обработанным, в деталях, письменным столом сидел, откинувшись на спинку кресла, Александр Сергеевич Пушкин. Правая рука поэта, с гусиным пером в ней, покоилась на столе, левая, с растопыренными пальцами, – откинута вверх и назад. Лицо Пушкина было напряжено, рот полуоткрыт, глаза возведены вверх и вытаращены даже слегка чересчур. На ребре подставки было отлито слово «Вдохновение».

– Наш гений, – сказал Лёша, – А как художественно сделано, правда, Егор?

– Да, статуя изящная. Но я писателей как-то не очень, – ответил Егор, опустив глаза.

Обтерев скульптуру тряпкой и ещё раз полюбовавшись на неё, Лёша, со словами «А теперь, внимание! Чёрный ящик!», извлёк из мешка своё последнее бесплатное приобретение – действительно чёрный металлический ящик размером с компактный домашний сейф. Это был абсолютно гладкий со всех сторон куб с небольшой кнопкой в углу одной из плоскостей.

– Что это? – спросил Егор.

– Для чего она, точно не знаю, – ответил Лёша, – но это какая-то электроника, в которой имеются цветные, в том числе и драгоценные, металлы на хорошую сумму. Смотри.

Лёша нажал на кнопку сбоку и передняя плоскость загадочного объекта распахнулась, оказавшись крышкой, которая закрывала панель управления этого устройства. На ней находились всевозможные кнопки, тумблера, переключатели, шкалы со стрелками, индикаторы, круглое окошечко, закрытое металлической сеточкой и тому подобное. Внизу располагалась красная кнопка размером побольше с надписью «ВКЛ-ВЫКЛ». Бывший слесарь пощёлкал ею, но ничего не произошло.

– Сломан, – сказал Лёша, – понаделают всяких чудес, а потом выкидывают. Ладно, надо металл извлечь, хоть какая-то польза.

Он взялся пальцами за боковую стенку, и, напрягшись, попытался её отогнуть.

– Вот ведь, – с досадой сказал он, – ни шурупов, ни креплений никаких не видно. Но, ничего, сейчас принесу инструмент.

Охотник за драгметаллом встал, подошёл к дальнему стеллажу, взял с него отвёртку, плоскогубцы и стамеску и хотел было ухватиться кусачками за край боковой стенки.

– Да ты что? Подожди, – остановил его Егор, сидящий на диване, – Там наверняка пазы и крючки. Просто сдвинь её ладонями вперёд. Это как в системном блоке.

– И правда, – сказал Лёша, легко сдвинув стенку. Под ней оказались плотно упакованные микросхемы, платы, разъёмы, жгуты проводов, металлические пластины, радиаторы и прочее. Всё это блестело, словно драгоценности.

– Ух, ты! Да тут наверняка серебро и золото есть, – сказал Лёша и снова взялся за плоскогубцы, – Я знаю, где принимают.

Но вдруг он положил свой безотказный инструмент на стол и присмотрелся к внутренностям повнимательней.

– Слушай, тут самый толстый жгут с контактами в разъём не воткнут. Выпал, наверное.

Он взял его пальцами и закрепил в гнезде. И тут произошло чудо: раздался тихий ровный шум, как шумят кроны деревьев на лёгком ветру, засветились, заиграли лампочки и индикаторы на панели управления.

– Твою мать! – воскликнул удивлённый Лёша, – Заработал!

И тут из ящика раздался чистый громкий голос, как будто говоривший находился в этом же помещении, за этим столом:

– Беркут, Беркут. Я Незабудка. Использовать мат на связи запрещено. Почему не выходили на связь? Сообщите ваши координаты.

– Нет, ты видел? – обратился ошарашенный Лёша к не менее удивлённому Егору, – Похоже это радиостанция какая-то.

– Кто на связи? – опять прозвучал голос, – Кто бы вы ни были, сообщите ваши координаты и ожидайте приезда сотрудников. Вы несёте ответственность за сохранность прибора дальней связи.

– Ага, щас, разбежался! – закричал возмущённый Лёша в панель, – Я этот ящик из дерьма откопал и тащил через весь город. Здесь металла на три тыщщи. Отдыхай, Незабудка!

После этих слов он решительно нажал на кнопку «ВКЛ-ВЫКЛ», выдернул подключенный кабель и, ухватив плоскогубцами какую-то деталь, начал старательно, со скрежетом, её откручивать.

– Лёша, – быстро сказал Егор, – может, не надо? Кто его знает…

– Брось, ты, Егор. Я его не украл, не отобрал. На свалке он был, под кучей мусора. Он мой.

Свесив на лоб немытый чуб, с дымящейся сигаретой в губах, бывший слесарь сноровисто орудовал кусачками, отвёрткой и стамеской. Через час ящик был практически пуст, а на столе возвышались рассортированные по сходству детали содержимого: платы микросхем, контактные пластины, провода, металлические детали, несколько вентиляторов и прочее.

– Ну, вот, – сказал довольный Лёша, – завтра скину Жоре на рынке. Водочки купим, колбаски сырокопчёной, отметим. Я люблю сырокопчёную: она такая твёрдая, упругая…

Только Лёша успел описать достоинства упругой колбасы, раздался сильный грохот и дверь жилища, с вырванным и скособоченным замком, распахнулась, словно от порыва урагана.

В комнату, как торпеды, ворвались энергичные на руки и ноги молодцы в камуфляже, в вязаных, с прорезями, шапочках и с резиновыми дубинками в руках, – как раз твёрдыми и упругими. Даже не поздоровавшись, они тут же старательно начали охаживать этими резиновыми колбасами ошеломлённых жильцов.

Третий ниндзя, с пистолетом в руке, встал у двери и убедительно крикнул:

– Лежать! Лицом в пол! Руки за спину!

Егор с Лёшей, ничем не затрудняясь, легко выполнили эту команду.

В комнату вошёл суровый мужчина в штатском с хорошо выбритым стандартным лицом.

– Посадите их, – обратился он к пятнистым коллегам. Те, подняв Егора и Лёшу с пола, бросили их на диван.

Человек в штатском, заметив кучки полезной продукции на столе и выпотрошенный кожух прибора, подошёл, и, скорбно осмотрев всё это, с глубоким сожалением тихо произнёс:

– Ё… твою мать… Секретная разработка, спутниковый модуль… Кто вы и где вы это взяли? – обратился он к пришибленным задержанным.

– Гражданин начальник, – вспомнив фильм об уголовном розыске, смиренно произнёс Лёша, – мы, это…, бомжи. А штуку эту, вместе с всем барахлом, которое на столе, я сегодня на свалке нашёл, под кучей мусора… Там и свидетели есть. Думал за цветмет деньжат выручить…

– Долбаный Петров… Ну, ты мне за всё ответишь, – сказал про себя мужчина, – Так, собирайте этот металлолом, и пошли, – приказал он своим.

– А эти…, – указал на парочку пистолетом командир штурмовавших.

– А х…ля с них толку? Может, ты их заставишь обратно всё собрать?

Высыпав в мешок железо и затолкав пустой корпус, весь доблестный отряд вышел вон, оставив открытой дверь с выкорчеванным замком.

Егор с Лёшей переглянулись, вздохнули разом и стали растирать ушибленные руки.

 

Глава 16. Снова в бегах

С утра следующего дня Егор уже находился в центральном офисе полиции. За столом сидела сотрудница паспортного отдела, напротив – Егор с листом бумаги в руках.

Закончив свои дела, девушка обратилась к Егору:

– Ну, что написали заявление? Давайте сюда.

– Понимаете, я не знаю, что писать в графах «Место жительства», «Место работы»…, – замялся Егор, – У меня нет ни того, ни другого. И документов других нет.

– Как такое может быть? – паспортистка удивлённо подняла брови, – Вы что, из воздуха появились что ли? Или в бегах? Где документы? Мы не можем вам ничего выдать. Не установленная личность.

– Понимаете, долго объяснять… Я, как бы это сказать…

– А что тут объяснять? – отрубила сотрудница, – Если вы не существуете, мы вам ничего выдать не можем. Следующий!

Возвращаясь в апартаменты гостеприимного Лёши, Егор зашёл в магазин, чтобы купить еды. Когда он уже стоял в очереди в кассу с тележкой с продуктами, в магазин вошли двое мужчин в кепках с синими козырьками. Оглядев зал, они заметили Егора. Егор тоже увидел и узнал их. Это были те двое бандитского вида парни, которые окликнули его у подъезда потерянной квартиры.

Преследователи вышли на улицу, посовещались о чём-то. Затем один из них занял позицию у входа, не сводя глаз с объекта, другой куда-то отошёл.

«Это за мной» – понял Егор. Он покинул очередь, оставил тележку в стороне, направился в служебные помещения и через них в заднюю дверь и скорым шагом вышел на улицу, не обращая внимания на окрики охранника.

Не тут-то было. Один из охотников уже стоял у служебной двери и схватил бы Егора, если бы тот так быстро не выскочил из двери.

Егор словно спринтер, изо всех сил, помчался по улице. За ним, метрах в пятидесяти, бежали двое, похожих на хищников, мужчин. Егор несколько раз свернул в боковые улицы, но расстояние между участниками погони сокращалось.

Наконец, Егор вбежал в здание железнодорожного вокзала и, пока двое ещё не достигли входа, прошёл быстрым шагом сквозь толпу пассажиров и спрятался в каком-то служебном помещении.

Преследователи вбежали в вокзал, остановились и стали растерянно озираться по сторонам.

* * *

Возле небольшого вокзала станции «Таёжная» стоял павильон с белыми пластиковыми столиками на террасе. За ними сидели несколько посетителей и не спеша перекусывали. За одним из столиков сидел Егор и с аппетитом ел чебурек, запивая его чаем.

Солнце пошло на закат. Густая зелень сосен и елей за привокзальной площадью окрасилась золотистым цветом. Всё это смешалось и светилось каким-то нереальным сказочным светом.

Поужинав, Егор присел на скамейку в скверике у вокзала и стал любоваться окружающим пейзажем. Кругом было пусто. Людей почти не было. По аллейке со стороны вокзала к скамейке, с сидящим на ней Егором, шёл старик с бородой-лопаткой, в лёгком дешёвом плаще и рюкзаком за плечами. Егор подождал, пока он подойдёт, потом обратился к нему:

– Здравствуйте. Извините, вы, случайно, не знаете, где тут можно переночевать, гостиницы здесь, говорят, нет… Я проездом…

Старик остановился, кивнул, несколько секунд внимательно смотрел на Егора серьёзными серыми глазами, кивнул ещё раз, затем показал пальцем себе на грудь, потом в направлении посёлка.

– То есть у вас можно переночевать? – догадался Егор.

Старик поднял и опустил голову и сделал жест Егору следовать за ним. Егор и старик пошли по посёлку по дороге среди малоэтажных и частных домов.

– Извините, вы, наверное, немой? – обратился Егор к попутчику.

На этот вопрос старик просто махнул рукой.

Они дошли до конца улицы, где уже начинался настоящий лес, подошли к небольшому бревенчатому дому. Старик открыл калитку и сделал приглашающий жест. Войдя в дом, старик включил свет.

В доме было чисто, уютно. Кухня с печкой и деревянным обеденным столом, на полу лежали круглые лоскутные коврики. В дверной проём была видна комната со старинным комодом, столом и диваном.

Сняв свой плащ, старик вынул из рюкзака и положил на стол хлеб, банку с молоком, колбасу и жестом пригласил Егора за стол.

– Спасибо, нет, – сказал тот, – Я недавно поужинал. Мне бы поспать, устал очень.

Старик через большую комнату отвёл Егора в маленькую спаленку, где стояла аккуратно заправленная кровать. Егор поблагодарил старика, и тот ушёл. После всех злоключений путешественник уснул почти мгновенно.

Утром хозяин с гостем завтракали на кухне. На столе стояла еда: яичница, хлеб, молоко, колбаса, огородная зелень, помидоры.

– Вы, наверное, давно тут живёте? – спросил Егор.

Старик кивнул головой.

– А в комнате на фотографиях вы с женой и ваши родители?

Старик подтвердил.

– Вы, конечно, извините, но можно ли у вас пожить дня три, пока я в городе жильё найду?

Снова кивок головой.

– А как к вам обращаться?

Старик чётким, как у диктора, голосом, ответил:

– Николай Иванович.

Егор ошарашенно вытаращился на собеседника:

– Дак вы не немой?

Николай Иванович отрицательно мотнул головой. Егор решил больше не задавать лишних вопросов, и окончание завтрака прошло в молчании.

* * *

Утром Николай Иванович вышел во двор и насыпал в корытце замоченного с вечера пшена, к которому сразу же подбежали несколько кур. Егор сидел на крыльце, дышал свежим утренним воздухом и смотрел на живописный лес, который начинался сразу за огородом.

– Красивый у вас лес, большой, наверное? – спросил у старика Егор.

Николай Иванович показал рукой на горизонт и махнул кистью ещё дальше. «И во что превращается вся эта красота на работе, с моей помощью», – подумал Егор, и перед его глазами возникла лента из только что отпечатанных, аккуратно сложенных газет.

– А родственники у вас есть, Николай Иванович?

Старик утвердительно кивнул, показал пальцем на запястье, как на часы и указал на калитку.

– Скоро придёт кто-то, – догадался Егор.

Через несколько минут к калитке усадьбы, действительно, подъехал автомобиль. Егор с некоторой тревогой наблюдал, как из машины вышла молодая тёмноволосая девушка, открыла заднюю дверь, достала сумку и зашла во двор. Это была стройная шатенка с красивым и строгим лицом, в куртке и джинсах.

– Здравствуй, дедуля! – поприветствовала она Николая Ивановича.

Старик поднял руку, радостно кивнул, подошёл к девушке. Они обнялись. Подойдя к крыльцу, она увидела Егора.

– Здравствуйте, – сказал, вставая, Егор.

– Здравствуйте. А вы кто? – девушка спокойно и внимательно посмотрела на него большими серыми глазами.

– Да я постоялец, – объяснил Егор, – Николай Иванович любезно разрешил мне переночевать, гостиницы в посёлке нет…

– А-а… Ну, дед кого попало не пустит. Как вас зовут?

– Егор.

– Ирина.

– Очень приятно.

Ирина зашла в дом. Через некоторое время вышла переодетой в спортивный костюм, прошла через двор, взяла ведро, сняла тряпку с забора и пошла обратно в дом. У крыльца остановилась, поставила ведро, облокотилась на перила крыльца. Николай Иванович что-то мастерил на верстаке во дворе. Егор, вызвавшись чем-то помочь, чистил картошку по поручению новой хозяйки.

– А вы как у нас в посёлке оказались? – поинтересовалась Ирина.

– По делам приехал, не рассчитал немного время, пришлось заночевать.

– А я приезжаю к деду раз в две недели, продукты привожу, лекарства, убираюсь, – сообщила девушка.

– Вы в городе живёте? – поинтересовался Егор.

– Да. Звала его жить к себе, ни в какую не хочет. Он неразговорчивый.

– Да, я это заметил. Извините, конечно, Ирина, а почему Николай Иванович, м-м-м…, не желает разговаривать.

Ирина посмотрела на деда, улыбнулась:

– Не подумайте, что он аутист какой-нибудь. Был вполне нормальным. Но потом вдруг стал считать любые разговоры пустым занятием. Следующее слово, говорит (когда говорил), отменяет предыдущее. А ведь до тридцати лет работал в филармонии эстрадным певцом, очень хорошо пел, занимался общественной деятельностью. В общем, дедуля шёл в гору. Его даже в Москву приглашали.

– А потом что? – с интересом спросил Егор.

– А потом, мать рассказывала, чего-то всё больше задумываться стал. Сядет у телевизора, выключит звук и долго так смотрит на безголосых. А потом и сам стал меньше говорить. Уволился из филармонии, устроился на завод токарем, его там Молчуном прозвали.

Оттуда и на пенсию пошёл, сюда переехал. Когда закончил со всеми разговорами, бабушка с матерью хотели даже психиатра пригласить, но он пресёк это дело. А потом все привыкли к молчуну. А что, в принципе, по жизни и так всё понятно. Я с пелёнок с ним воспитывалась. Может, поэтому и не люблю болтунов.

– Да, необычно как-то. Я смотрю, то-то у него телевизора нет, книг…

– Он не любит это дело. Огород, хозяйство, грибы, рыбалка… В месяц, может, несколько слов скажет, и то по крайней необходимости. Ну, ладно, надо в доме убраться, – Ирина взяла ведро и вошла в дом.

Пообедали вкусным борщом, приготовленным хозяйкой с помощью гостя. Ирина мыла посуду, а Егор сидел за столом.

– Ирина, а вы когда в город обратно? – спросил Егор.

– Послезавтра, в воскресенье, часа в четыре…

– Вы меня захватите?

– Конечно.

Ближе к вечеру Николай Иванович, взяв полиэтиленовый пакет, направился к воротам.

– Ты куда? – спросила внучка.

Старик махнул рукой в сторону леса.

– Грибы посмотреть, – поняла Ирина.

Дед кивнул и пошёл к тайге. Засветло, через полтора-два часа, он вернулся домой и протянул Ирине наполовину заполненный пакет.

– Ого, – с улыбкой сказала она, заглянув внутрь, – вот и опята пошли! Завтра с утра иду за грибами. Люблю опята в любом виде.

– А меня не возьмёте с собою? – спросил Егор.

– А почему бы и нет. Пожалуйста, если хотите.

 

Глава 17. Опята. Таёжная любовь

Ночью прошёл небольшой дождь, но уже спустя час после рассвета деревья, трава и крыши домов, освещённые утренним солнцем и обдуваемые лёгким ветерком, были сухими.

Грибники шли по дороге к лесу.

– Самая, что ни на есть, грибная погода, – сказала Егору Ирина.

Оба были одеты по-походному, в ветровках и сапогах. Николай Иванович выдал им настоящие, плетёные из прутьев, объёмистые корзины собственного изготовления. За плечами Егор нёс рюкзак, который тоже одолжил хозяин.

Они подходили к тёмно-зелёной стене таёжного массива, возвышающегося над золотым, в лучах раннего солнца, скошенным полем. Над огромным пространством прозрачного воздуха высился голубой небосвод. Укатанная чёрная полоса грунтовой дороги, по которой шли мужчина и женщина, дышала чуть влажным воздухом, запахом земли и сена. Это был восхитительный природный пейзаж, который, как казалось Егору, он видел впервые. «Именно так выглядит, и так ощущается настоящая воля и свобода», – подумал он.

Лес встретил их тенистой прохладой, влажным воздухом и мягким шумом, накатывающегося на хвойные кроны, ветра.

– Заходим в лес и идём вдоль, так, чтобы всегда были видны край леса и поле. Заблудиться здесь очень легко, чуть отойдёшь, и все стороны одинаковые, – предупредила Ирина, – Ну, и конечно, нам нужно всегда держаться вместе, мы не должны разойтись, Егор.

Она внимательно посмотрела на него.

– Да, давай всегда держаться вместе, – с готовностью согласился Егор.

Идти по тайге было нелегко: то и дело приходилось обходить буреломы, нагибаться и пролезать сквозь заросли и перешагивать через валежник. Но оно того стоило. Внезапно эта дикая чаща одаривала островерхим подгнившим пнём сломанного ветром или молнией дерева, на котором, на тёмно-зелёной подкладке изо мха, целыми рядами красовались коричневые кругляшки молодых толстоногих таёжных опят. И аккуратно срезая их острым ножом, Егор испытывал тихую радость первобытного собирателя и промысловика.

– Егор! – разносился по лесу звонкий женский крик.

– Да, Ирина! Я здесь! – громко ответил Егор.

Девушка вышла из ближайших зарослей и подошла к Егору. У обоих большие корзины были примерно на две трети наполнены ядрёными таёжными опятами с тёмно-коричневыми шарообразными шляпками.

– Красота, – кивнула Ирина на корзины, – Ну, что, может, перекусим?

– Не мешало бы, – Егор осмотрелся, – Вон местечко, ровное и сухое.

Устроившись под большой елью, Егор снял рюкзак, подал его Ирине. Та вытащила полотенце и начала расстилать на земле, покрытой сухими еловыми иголками. Смотря её красивые нежные руки с тонкими запястьями, Егор вдруг, неожиданно для самого себя, взял её ладонь в свои руки, приблизил к своему лицу и прижал к щеке. Ирина медленно освободила руку, погладила его по щеке.

– Не надо, Егор. Пока…

– Прости, сам себя не пойму.

– Ничего…, – прошептала девушка.

Возвращались грибники в посёлок уже под вечер, неся полные корзины лесных даров.

– Ирина, большое спасибо тебе за этот поход, – поблагодарил Егор, когда они уже подходили к дому, это будет незабываемый день в моей жизни.

– Я тоже очень рада, что мы пошли вдвоём, – ответила Ирина.

* * *

Вечер. Егор и Ирина, взявшись за руки, сидели на крыльце и созерцали грандиозную картину заходящего солнца, нереальный свет которого окрашивал ватные облака в розовый и кремовый цвета.

– … Мы поженились после университета, – доверительно рассказывал Егор, – Прожили шесть лет, а ребёнка так и не родили. В последнее время стали как-то охладевать друг к другу. До недавнего времени всё ещё как-то держалось по инерции, на привычке. Но я видел, что её отношение ко мне поменялось. Всё меньше становилось жены, всё больше…матери или сестры, что ли.

Ну, а два месяца назад она окончательно ушла к…своему деду, она у него живёт. Он – известный писатель, старик с амбициями,…не принимает меня… Считает, что я какой-то неправильный. Я многое, Ирина, просто не могу рассказать…

– Да и не надо, – сказала девушка, – и так всё ясно. У некоторых моих знакомых так же получилось. Первые чувства проходят с годами, а если ребёнка нет, то и нет развития этих чувств…

– А вы почему не замужем, извините?

– Да как-то не получилось. Был один…, да полгода как расстались. Два года с ним в отношениях были… И что интересно, его тоже дед не принял, да и я, честно говоря, страстью не пылала. Дед прямо не скажет, но видно, что не нравится он ему. Мало того, что молчит, но ещё и избегает даже вместе находиться, не кивнёт, не улыбнётся, не встретит никогда.

– А в чём причина?

– Не знаю. Разговор о нём заведу, дед только рукой махнёт и в сторону. А вот родители, подруги прямо не нарадовались на него. Его Русланом зовут. Очень правильный тип. Умел всем понравиться. Всегда аккуратен, в костюме, всегда знает, что делать, что сказать, причёска модная, дезодоранты всякие… И род занятий в ногу со временем – знаешь, такая смесь, – чиновник-бизнесмен-политик. Тот, кого сегодня называют «успешный», – усмехнулась Ирина, – А сейчас он заместитель мэра нашего города, представляешь?

– Постой, а как его полное имя? – спросил Егор.

– Кузнецов Руслан Викторович.

– А я его помню, то есть видел по телевизору его предвыборную кампанию, – сказал Егор, – он тогда действующего мэра к силам зла причислил, критиковал его сильно…

Ирина махнула рукой:

– Сейчас он заместитель этой силы зла. Живут и действуют душа в душу. Руслан тогда на полпроцента меньше голосов набрал, и тот взял его в команду, замом, хотя Руслан по-прежнему владеет оптовой базы и командует городским отделом партии «Встряхнём Россию». Банк у него какой-то…

А уж говорит – заслушаешься, как по писаному. Когда выступает перед публикой, сам от своей речи словно пьянеет, и людей зачаровывает. Всю мою, то есть, нашу с ним, жизнь, распланировал, расписал, разложил по полочкам, что даже не по себе как-то… А ты что, сейчас один?

– Сваталась одна…, ну, то есть хотела замуж за меня, но как-то уж очень навязчиво… Все вокруг точно сговорились нас поженить. Даже бывшая и её ненормальный дед приняли горячее участие соединить нас в браке, представляешь? Они все и знакомы друг с другом хорошо.

– И такое бывает, – вздохнула Ирина, – всё-таки не чужие. Часто бывает, что жёны, уходя, ищут замену себе, чтобы за бывшим хозяйский присмотр был.

– Я этого не понимаю. Да и не лежит сердце к этой Жанне, чтобы так механически… Уж слишком правильная она, как твой бывший. А я всё-таки живой свободный человек.

– Дело твоё, но надо продолжать жить, и жить полноценно. А сейчас какие у тебя планы?

Егор посмотрел на Ирину:

– Некрасиво посторонних грузить своими проблемами, но я тут в больницу попал, и пока лежал, меня с работы уволили. А главное, чужие люди заехали в квартиру, видимо купили. Она была на Юле, бывшей. Я пришёл – даже документы не отдали. Придётся восстанавливать…

– А где же ты жить будешь?

– Не знаю, завтра попробую снять что-нибудь.

– Вот мы и на «ты» незаметно перешли, – констатировала Ирина, – У нас много общего. Егор, моя тётка уехала к родственникам на месяц, оставила мне ключи от квартиры. Ты можешь пожить там, пока устроишься, документы восстановишь.

– Я не хочу создавать тебе проблемы, Ирина. Но если ты предлагаешь, я не откажусь. Думаю, что найду всё-таки свои документы, и это не займёт много времени.

– Вот и договорились. Ну, ладно, поздно уже, пора спать, завтра рано вставать.

Егор замялся и с трудом проговорил:

– Ирина, подожди, я не сказал тебе самое главное. И моя бывшая, и эта Жанна, и… ещё некоторые, утверждают, что я, как бы это сказать…, не совсем натуральный, живой человек…

Девушка с удивлением посмотрела на него, усмехнулась:

– В каком смысле? Биоробот что ли, или зомби?

– Ты только не подумай, что я сумасшедший…

– Я и не думаю. Психа я бы с первого взгляда почувствовала. А ты мне, как раз наоборот, как тебя увидела – сразу… вобщем, ты мне очень понравился. Так что они говорят о тебе?

– Ты мне тоже сразу понравилась, – ответил взаимностью Егор, – Они говорят, что я не человек в полном смысле этого слова, а… персонаж романа, который пишет дед моей жены, Фёдор Львович, он писатель, я уже говорил. И что я, то есть этот персонаж, каким-то образом материализовался в реального, то есть, человека, в того, каким ты видишь меня сейчас.

– Чушь какая-то…, – пожала плечами девушка, – А даже если бы и так, то ты не персонаж сейчас вовсе. Ты же не в книжке и не в буквах существуешь, а вот ты, со мной на крыльце. Тёплый и живой. И я бы не прочь, чтобы ты стал героем моего романа, – сказала она, положив ладонь на руку Егора.

– Да, но этот Фёдор Львович считает, что… имеет на меня право…

– Такое же, как, например, я на тебя, – беспечно ответила Ирина, – Плюнь на всё это. Пошли спать, мне завтра машину вести.

 

Глава 18. Жаннино счастье и егорино горе

Фёдор Львович сидел за письменным столом, целиком погружённый в творческий процесс. В комнату вошла Юля, посмотрела на компьютер, потом на писателя.

– Дед, а ты чего это уже неделю, как ничего не пишешь про Егора? – спросила она.

– А? Да, забыл как-то про него. Да и надоел уже, Егор этот. Я даже не знаю, где он сейчас находится, позор. Я сейчас занят Жанночкой и Вадимом. Хорошие, приличные молодые люди. Вот и любовь вспыхнула у них с новой силой. Их благоустроить надо. Вот закончу с их счастьем и потом решу, что делать с этим Егором.

– Да уж, надо, надо как-то завершить с этой историей, – ещё раз напомнила Фёдору Львовичу внучка.

* * *

Студент Вадим сидел за столиком в кафе. Перед ним стояла чашка кофе, а обеими руками он вцепился в айфон с разноцветным экраном, провод от которого был соединён с наушниками на голове студента.

Пребывая в какой-то иной реальности, он ритмично покачивал головой и, одновременно, с помощью светящихся кнопок, управлял на дисплее сурового вида воином в доспехах и с мечом.

Быстро нажимая на кнопки большими пальцами рук, игрок заставлял персонажа забавно подпрыгивать, вихрем крутиться на месте и, широко расставив ноги, ловко отбивать, стремящуюся к нему со всех сторон, разнообразную нечисть, как то: зубастые головы каких-то неведомых существ, стройные девушки, затянутые в блестящую чёрную кожу с саблями в руках, свои же коллеги, воины, но другого цвета и не такие добрые.

Со стороны было похоже, будто студент был каким-то инопланетным существом, для которого зал со столиками и всё окружающее были лишь одной из сотни реальностей, в которую он прибыл только что и через минуту снова покинет. Полная пожилая женщина за соседним столиком, о чём-то задумавшись, долго и неподвижно смотрела на совершенно автономного паренька с его чудесным устройством.

Вадим почувствовал, что кто-то похлопал его по плечу. Он обернулся и увидел Жанну. Одета она была в трогательное платье в горошек и чёрную блестящую куртку с блестящими металлическими молниями. Её светящиеся, словно клавиши айфона, изумрудные глаза излучали радость встречи и всепобеждающий оптимизм. Студент одним движением снял с себя все провода.

– Жанна, наконец-то, я уже полчаса жду.

– Задержалась у Юли с Фёдором Львовичем, – беспечно сказала Жанна, и, запустив тонкие холёные пальцы в причёску студента, взъерошила ему волосы. Тот двумя руками поймал её ладонь и прижал к своему сердцу.

– Жанна, почему ты не отвечаешь на мои звонки? Я звонил тебе по нескольку раз каждый день. Я не могу без тебя, ты же знаешь, – страстно заговорил студент, и даже отодвинул айфон, – Что ты нашла в этом печатнике? Он «Приму» курит, представляешь? А прикид его видела? Может, на турбазу поедем, с ночёвкой?

Жанна освободила руку и села напротив влюблённого и страдающего.

– Об этом я и хотела поговорить, Вадик, – многозначительно произнесла девушка, – Теперь между нами с тобой никто и ничто не стоит…

– Подожди, пять секунд, – засуетился не верящий своим ушам студент, – Я сейчас.

Он быстрым шагом подошёл к стойке бара, купил чашку кофе и пирожное, расплатился и вернулся назад.

– Егор оказался… нехорошей личностью, – продолжила Жанна, – Этот подлец обманул меня, заставил незаслуженно страдать. Как только я раньше не замечала его грубость, мятый допотопный костюм… Но, наконец-то, я самоуглубилась, много думала об этом неблагодарном самозванце, о нас с тобой, милый Вадик.

И после долгих переживаний и размышлений, я, наконец, пришла к выводу: моя большая, настоящая любовь – это ты, дорогой Вадик. Как я раньше этого не понимала? Спасибо Фёдору Львовичу, помог разобраться во всех этих хитросплетениях… Вот, действительно, инженер, то есть, человеческих душ.

– Ну, наконец-то, ты прозрела! Что бы мы без Фёдора Львовича делали? А сколько я тебе говорил об этом же. Как я рад это слышать! На турбазу?

– …И…, кажется, я беременна, милый, – улыбаясь сочными губами, симпатяга посмотрела на Вадима своими ясными глазами.

– Как это…, – растерялся студент, – …От кого? То есть, я хотел сказать, когда это…?

– Ах, вы, мужчины, шалуны этакие! – Жанна ещё раз потрепала голову пылкого студента, – Забыл, как мы по весне три дня кувыркались на турбазе?

– Как можно, я этого никогда не забуду, – радостно воскликнул Вадик, – Я после этого четыре стиха написал.

– Наконец-то, и ко мне пришла настоящая любовь, – чистые немигающие глаза Жанны затуманились. Студент снова взял её ладонь в свою руку, другой обнял девушку, смотря на неё, словно заворожённый.

– Жить будем пока у меня, – поёрзав плечами, уже деловито продолжила Жанна, – Накопим денег, продадим мою двушку, купим трёхкомнатную. Тебе надо устроиться на работу, ведь у нас будет ребёнок.

– Я для тебя всё сделаю, любимая! – решительно сказал Вадик.

* * *

В загородном доме Фёдора Львовича за всегдашним столом с фруктами и вином снова собралась художественная богема города. Хозяин дома, как обычно, ходил по веранде в цветастом халате, с пустой трубкой в руке и вещал о вечных ценностях вечного искусства. Его наставления в области творчества слушали расположившиеся в креслах Фелиний Германович и Родион Эргонович.

– Памятник, статуя, монумент, Родион, очень хороши для изображения человека, – говорил писатель, – Особенно выдающегося, великого. Ну, писателя там какого-нибудь, или… Века стоять будет. А вот летящую птицу показать, тут уж извини… Проволоку надо приделать, или крыло прикрепить к чему-нибудь… Я видел… А, это, согласись, уже не то.

Когда писатель сделал паузу в своём повествовании, скульптор Родион Эргонович, хитро прищурившись, спросил:

– Ну как, Львович, роман твой, движется? Обычно ты свои полотна как пироги печёшь. А тут уже столько времени прошло, а шедевра всё нет. Мы, я, вся общественность с нетерпением ждём вашего романа. Когда же?

Фёдор Львович поморщился:

– Да, вы же знаете, – вынужден был напомнить горькую правду Фёдор Львович, – есть у меня один неслух-герой, Егор. Вы его видели в заведении Вениамина. Уже давно должен жениться и уйти из сюжета. Нет, зараза, упёрся, быть человеком претендует. Всё никак не могу его завершить, описать, прикончить.

Дело вот в чём: я вложил в этого Егора, моего героя, частицу самого себя. Это был полёт моей души, и писался он легко и вдохновенно. Но видимо я переборщил со своим откровением: он, тварь моя, отделился, отпочковался и от текста, и от меня, заимел свою волю и свою свободу и, моя вина, даже своё тело. Да, да. Ходит по улице как ни в чём не бывало, жениться надумал, прохиндей. Вышел, так сказать, из-под моей художественной воли, стал абсолютно неуправляемым. Немыслимое безобразие! Убегает, ускользает от текста и замысла, словно живой!

У меня похожее было в романе «Шесток сверчка»…

Писатель на секунду задумался, что-то вспомнил, засмеялся и стал отмахиваться руками.

– Там один граф должен был покрасоваться, изменить жене, а потом уйти в монастырь, – сквозь смех говорил писатель, – Не захотел изменять, подлец! Дак я из него лоточника сделал и укоротил до эпизода. После этого изменил своей жене, как миленький.

А этот Егор мне иногда кажется натуральным человеком, хе-хе. Своевольный, самостоятельный: не образ, а просто безобразие какое-то! Придётся вообще убрать его из романа, ломает весь замысел и всю поэтику. Хотя, надо признать, не без характера. Феля, а может, ты заберёшь его в свою картину? Он имеет лицо, художественно обработанный уже…

– Нет, – категорично отказался режиссёр, – Во-первых, не хочу брать в картину какого-то полупризрака-получеловека. А вдруг он заявится на съёмочную площадку в своём теле, так сказать? А во-вторых, слишком уж он вредный, необузданный, ещё сам захочет стать режиссёром. Знаю его историю, и в больнице наблюдал. Живые и свободные всегда послушнеее, дисциплинированнее таких вот… полуживых.

Наверное, сам виноват, Львович. Зачем дал ему такую свободу? Разгулял написанного паршивца в человека, а теперь не знаешь, что с ним делать. Плохо ты его в своей воле держишь.

– Фелиний, а ты как с такими справляешься? – спросил Фёдор Львович.

– Если вдруг на съёмочной площадке какой-то образ начинает, так сказать, саморазвиваться, – ответил режиссёр, – и актёр не в силах с этим справится, несёт отсебятину на удивление всем и самому себе, то в этом случае имеется одно верное средство.

– Какое? – в один голос спросили писатель и скульптор.

– Заставь его, Львович, страдать и мучиться, то есть нагрузи его тяжелейшим про-ти-во-ре-чи-ем. И он быстро станет шёлковым и легко управляемым. Твоему беглецу подойдёт противоречие между реальностью художественной и просто реальностью. Между тем, что он есть персонаж романа и тем, что он же считает себя живым человеком.

– Но как это сделать? Всё уже перепробовал. Напишу-ка на него двух киллеров да пошлю, – с досадой произнёс писатель.

Фелиний Германович посмотрел на коллег свысока, с явным превосходством.

– Не надо этого делать, такой образ… А вот послушай, как это делали великие классики, например, Эсхил, изобретатель технологии трагедии. Там хор, изображающий рок и неотвратимость судьбы, на орхестре окружал свободного героя двумя половинами и громко исполнял противоречащие друг другу строфы и антистрофы. Они были противоположны по смыслу, но равными по убедительности. И что делал герой?

– Что он делал? – с интересом спросил Родион Эргонович.

– Ну, сначала он терялся и пытался отвечать хору короткими репликами, оправдываться и пререкаться, чтобы сохранить своё сознание целым. В общем, не сойти с ума.

Но хор ещё сильнее продолжал исполнение своих антитез. Наш герой усилием воли собирал остатки душевных сил и кричал монодию, – это такой страстный монолог-вопрошание, крайняя степень недоумения и растерянности. То есть он из последних сил пытался не дать миру и себе распасться на части.

– А дальше?

– Дальше хор-судьба всё продолжал безжалостно излагать свои антитезы, отвечает на некоторые реплики героя и всё более загоняя его в тупик. И вот, требовательное вопрошание героя внезапно прерывалось треносом. Это истерический вопль отчаяния нашего заблудшего, просто визг-рычание без всяких намёков на человеческую речь.

Но самое интересное то, что следует за этим треносом.

Фёдор Львович явно заинтересовался:

– И что же следует?

– А то, к чему и вам надо стремиться, уважаемый Фёдор Львович. И до этого бездействующий герой впадал в состояние, называемое по-гречески «амехания» – «невозможность действовать в условиях необходимости действия». То есть это полное безволие, душевно-телесное и умственное оцепенение. И герой, со своей свободной волей, становится ста-ту-ей! И, таким образом, полностью переподчиняет свою волю анонимному року в лице хора, управляемому, впрочем, закулисным хорегом. Он и ведёт образ героя от текста трагедии до такой вот живой скульптуры.

– А что, отдай его мне, Львович, – улыбнулся скульптор, – Уж я как-нибудь управлюсь, смирю, так сказать. Я воплощу твоего Егора, Фёдор Львович, в бетоне. У меня сейчас бетонный период творчества. Удивительный материал. Из бетона ваяю по металлическому каркасу, а это такие материалы, которые очень любят всё живое и свободное, как бы это сказать, оформить, обездвижить и…э-э-э… привести в порядок.

Фелиний, а почему все эти древние актёры ходили по сцене на котурнах? Это такие высокие башмаки.

– Если бы они ходили босиком, то половину бы из них поумирали взаправду. Котурны – необходимый элемент технологии трагедийного, предметная граница между реальностью живой и реальностью художественной.

А в театре во время трагедии и правда случались смерти. Только не актёров, а зрителей. Во время треноса у зрителей возникало состояние катарсиса. Это глубокий коллективный душевный аффект, когда одна часть зрителей впадала в истерику, другая – в обморок Были и умершие. Эсхил, после трагедии «Взятие Милета», был наказан властями крупным штрафом «за злоупотребление чувствами сограждан». Вот это, я понимаю, – сила искусства!

Фёдор Львович очнувшись от дум, вдруг радостно воскликнул:

– Да забирай, Родя! Как же я хочу поймать и описать этого Егора, чтобы он застыл навечно! Сделай из него бетонную амеханию! Памятник покорённой непокорности, в назидание потомкам.

– По рукам. Забираю, – решительно ответил Родион Эргонович.

Все засмеялись.

* * *

Фёдор Львович в пижаме сел за письменный стол, надел очки, положил перед собой чистый лист бумаги, задумчиво посмотрел на него.

Вошла Юля, с блюдцем и чашкой в руках.

– Твой кофе, дедуля.

– Спасибо, внуча. Ты, вот что, – будешь распечатывать, сделай правку в одиннадцатой, двенадцатой, двадцать пятой и двадцать шестой главах.

– Что за правку?

Писатель решительно положил на бумагу ладонь с растопыренными пальцами:

– Убери всякое упоминание о твоём любимом герое, Егоре, а то он мне весь шедевр окончательно испортит. Хватит уже валандаться с ним. Пятого уже надо вторую часть к редактору нести. Убери всякое упоминание о нём! – с раздражением повторил он.

– Дед, но он тогда перестанет существовать как живой и одушевлённый человек… Да и треугольник там интересный, да и вообще…, – возразила было Юля, – зря что ли ты его придумал, ввёл? Он же почти главный…

Фёдор Львович поморщился:

– Получается, что зря. Бывает. Издержки творческого процесса. Не человекон, он Юленька, а идея, вымысел в условном теле. И мы оба знаем об этом. А существовать он будет, только в несколько другом виде, бетонном, хе-хе… Я его Роде подарил на украшение его дачной аллеи. Получается, что текст, то есть роман, сам выпихнул его. Догулялся. А не озоруй! А вместо треугольника Жанна, наконец-то, вдруг трезво оценила Вадима и уже полюбила его. Они благополучно завтра поженятся, родят ребёнка. Я им мальчика напишу.

– Дед, ты же Жанне не мальчика обещал, – напомнила внучка.

– А кого? – удивился дед.

– То есть, как кого? Девочку.

– А-а. Да не жалко мне: сделаю двойню – мальчика и девочку. Только убери этого…

Юля вздохнула, задумалась на минуту:

– Хорошо.

Фёдор Львович улыбнулся и посмотрел на внучку:

– Вот видишь, всё-таки лишним оказался. А ведь ты даже замуж вышла за него.

Оба весело засмеялись.

 

Глава 19. Его жизнь в искусстве

Вторую неделю после Таёжного Егор жил в городе на квартире, ключи от которой ему дала Ирина. За это время взаимная симпатия, возникшая сразу же, при первой встрече, переросла в большое и глубокое чувство, которое Егор, из-за какой-то бессознательной осторожности, ещё боялся назвать любовью. Но это была именно она, отчётливо осознавал он.

И хотя их отношения явно выходили за рамки обыкновенной любовной связи (они оба это чувствовали), Ирина тоже не торопила события. Так или иначе, у обоих было одинаковое ощущение, что вместе они надолго, и далёкое будущее связывало их в настоящем.

Всё это время они оба ждали возвращения из командировки бывшего ухажёра Ирины, а ныне заместителя мэра города, Руслана, надеясь с его помощью выправить документы Егора.

День за днём проходил в одном порядке: утром Ирина уходила на работу, каждый раз оставляя деньги на кухонном столе, а Егор оставался на хозяйстве, ходил в магазин за продуктами, готовил ужин и ждал любимую.

Однако его собственные деньги заканчивались, и это обстоятельство всё больше омрачало наполненную новым, большим и взаимным чувством жизнь Егора. Однажды он сказал Ирине, что похож на иждивенца, и ему это очень неприятно. «Никогда больше не говори мне об этом, и не думай обо мне плохо. Всё наладится», – решительно сказала Ирина.

Но неожиданно нашлась возможность заработать. И заработать совсем неплохо. Во время очередного похода в магазин в торговом зале к нему подошёл коренастый русоволосый мужчина и сказал:

– Молодой человек, не желаете заработать?

Егор подозрительно посмотрел на него, но всё же ответил:

– А что нужно делать? Но сразу говорю, что у меня нет никаких документов.

– Документы и не понадобятся, работа не хлопотная. Я – скульптор, зовут Родион Эргонович, – представился мужчина, – Дело в том, что я приступаю к новой работе, и вы как никто другой весьма подойдёте мне в качестве натурщика. Я понаблюдал за вами. Ваш образ, внешность, лицо, общая фактура полностью отвечают моему замыслу. Если вы согласитесь позировать мне, я неплохо заплачу.

Егор засомневался, у него возникло чувство тревоги, так как неявно, но всё-таки напрашивалась какая-то причинно-следственная связь с недавними событиями жизни Егора. Но когда скульптор назвал сумму гонорара, а Егор вспомнил о деньгах Ирины на кухонном столе, он ответил:

– Хорошо, я согласен. Не знал, что натурщикам столько платят. Что мне делать?

– Вот адрес, – сказал Родион Эргонович, протягивая ему карточку, – Ивушка. Это загородный посёлок, там моя мастерская. Вы позируете каждый день, приходите в 12 часов, кроме выходных. Начнём с завтрашнего дня.

– Хорошо, я буду.

– Там буквально пять минут ходьбы от станции. Ну, до встречи, – улыбнулся художник.

– До завтра, – сказал Егор.

* * *

Прошло две недели, как Егор начал работать натурщиком. Загородные владения скульптора Родиона Эргоновича удачно сочетали в себе благоустроенную дачу, огород и мастерскую. В павильоне мастерской находились полки с инструментом, заготовки скульптур, глыбы различного камня, проволочные каркасы, разнообразные материалы для монументального искусства, кучи песка, глины и гипса, мешки цемента и прочие материальные средства для ваяния. Один угол павильона был отгорожен для надгробных памятников.

На вращающемся рабочем станке стояла какая-то, накрытая покрывалом, скульптура. Родион Эргонович в рабочем халате, резиновых перчатках и стеком в руках, со словами «А ну-ка, явись свету, упрямец!», сдёрнул покрывало. Под ним оказалась незаконченная, но уже узнаваемая статуя Егора, стоящего на коленях с воздетыми к небу руками.

Скульптор сел напротив неё и бесстрастно, долгим взглядом, уставился на своё творение. Работа над статуей шла быстро и вдохновенно, не то, что с памятником Фёдору Львовичу. Только вот не мог привыкнуть мастер к постоянным опозданиям оригинала.

Родион Эргонович посмотрел на наручные часы, недовольно поморщился.

– Уже двадцать минут, как опять опаздывает! Ну что за расхлябанность, необязательность! Таких натурщиков у меня ещё не было… Всучил же Фёдор. Ну, ничего, как-нибудь справимся, усмирим…

Раздался звук входного звонка. Скульптор открыл дверь и увидел на пороге запыхавшегося и чем-то взволнованного Егора.

– Егор, я жду уже почти полчаса! – недовольно сказал Родион Эргонович, – Такое впечатление, что ты всё время бегаешь от кого-то и никуда не успеваешь. Смотри, лишу премиальных. Шучу, шучу. Хе-хе…

– Простите, Родион Эргонович, побежишь тут… Проблемы житейские…, – ответил вошедший.

– Ну, ладно, приступим. Занимай своё место.

Егор прошёл на место натурщика, невысокий подиум с лежащим на нём обыкновенным матрацем, встал на колени и простёр руки вверх и в сторону Родиона Эргоновича.

Скульптор начал совершать свои манипуляции. Подготовил раствор цемента, подлил его из специальной лейки его куда-то на скульптуру, взял стек и начал ваять, добавляя или снимая мягкий цемент.

– Скоро, скоро мы тебя воплотим… В бетон! – как-то зловеще засмеялся мастер, – Как живёшь-то, от кого бегаешь?

– Да долго рассказывать, Родион Эргонович… Разные житейские проблемы…, – с воздетыми к небу руками ответил стоящий на коленях Егор.

– А какие у тебя могут быть особые проблемы? – ровняя лоб статуи лопаточкой, спросил скульптор, – Работа хорошая, детей нет и не предвидится.

Егор опустил руки и с удивлением уставился на творца.

– А откуда вы знаете про детей. Я вам ничего про это не рассказывал.

Родион Эргонович замялся, но тут же справился с собой:

– Руки подними, господин натурщик. Откуда-откуда, жизненный и художественный опыт. Я людей насквозь вижу. Поживи с моё.

– Ну, всё равно как-то… Ваша прозорливость на грани мистики, – с сомнением сказал Егор.

– Да и зачем дети, Егор. Одна беда с ними: растишь их, заботишься, переживаешь. Я вот до сих пор переводы шлю ей с гонораров. А в ответ одна неблагодарность – звонок по телефону раз в месяц и всё одно и тоже: как здоровье? Начну рассказывать про здоровье, прерывает: желаю тебе здоровья… А потом: папуль, мы тут ремонт затеяли, младшему надо одежду к зиме прикупить, ты не можешь денежек выслать? И так каждый раз. За двадцать лет один раз отца родного навестила. Ну что это такое? Я говорю ей, понимаешь скульптуры быстро не делаются, а гонорары дают только за готовые…

– Да-а, сочувствую…

– Дак она знаешь, что придумала, хитрая?

– Что? – спросил Егор.

– Последний раз звонит: пап, я тут узнала, прогресс в скульптурном деле очень далеко зашёл, а ты ничего не знаешь. Статуи можно лепить оптом и быстро, как пельмени. Изобрели специальную машину, «3Д-принтер художник Цифровой скульптор» называется. Вот ты бы себе и купил. Знаешь, сколько бы денег заработал, не напрягаясь. На компьютере нарисовал, что тебе нужно, нажал кнопку и машина сама всё слепит. Ты, говорит, можешь даже копию самого себя сделать.

– М-да, интересно. Ну, а вы что на это?

– Дорогуша, говорю, настоящие произведения делаются головой, сердцем и руками. Всё остальное – от лукавого. Ну, уж прямо, говорит, это всё уже устарело. Я думаю, ничего не поняла.

– Родион Эргонович, всё хочу спросить, а что это будет за статуя? Как будет называться?

Ваятель опять было замялся.

– Э-э-э… м-м-м… Называться она будет «Восхищение звёздным небом», да. А сама статуя будет тобою, один в один, х-хе… Ну, вот, на следующей неделе закончим. Останется отгрунтовать, покрасить, а потом позолотить. Красота! Получишь деньги, и твоя жизнь закончится.

– То есть, как это закончится? – с удивлением спросил Егор.

– Ну, я имею в виду жизнь в искусстве, хе-хе, – поправился скульптор.

 

Глава 20. Бетонный покой

В один из дней Егор, как обычно, проснулся на диване городской квартиры тётки Ирины, где они временно жили вместе. Он встал и пошёл в ванную. Почистил зубы, умылся, и задумчиво посмотрел на себя в зеркало, на рубец шрама на руке. Затем вышел на балкон, оглядел городскую панораму. Когда вернулся в комнату, зазвонил телефон.

Егор взял трубку.

– Я встретилась с Русланом, он приехал из командировки, – сразу сообщила Ирина.

– Да, Ирина, доброе утро.

– Доброе, доброе, Егор. А почему сразу не спрашиваешь, как дела с восстановлением документов?

– Да что-то даже боюсь спрашивать, – ответил он.

– А зря. Всё хорошо, бывший пошёл навстречу просьбе.

– Наконец-то. Рад слышать. Что надо делать?

– Сейчас девять. В десять он будет в горсовете. Тебе надо встретить его у входа, передать свои фотографии на паспорт и поставить подписи на документах на получение. Напоминаю, его зовут Руслан Викторович. Внешность его ты помнишь. Так что собирайся и выезжай. А вечером встретимся, обсудим, что делать дальше.

– Ирина, большое тебе спасибо. Целую тебя, милая. Выезжаю! – радостно сказал Егор.

– Пока, Егор. Целую. До вечера.

* * *

Егор ехал в автобусе на встречу с благодетелем, бывшим ухажёром Ирины. Он сидел на переднем сиденье лицом к салону. На очередной остановке в заднюю дверь вошли пассажиры. Среди них – два молодых мужчины криминального вида в кепках с синими козырьками. Они заняли место у окна на задней площадке и внимательно оглядели салон автобуса. Заметив сидящего Егора, уставились на него долгим немигающим и хищным взглядом. Затем встали и, протискиваясь через пассажиров, направились к нему. Егор тоже их сразу увидел, встал и подошёл к передней двери.

Прежде, чем двое добрались до Егора, автобус остановился на остановке. Егор вышел и быстрым шагом пошёл по улице назад, в противоположную маршруту автобуса сторону. Оглянувшись, он увидел, что двери автобуса закрылись. Он тронулся с места, но, проехав небольшое расстояние, снова остановился.

В открывшиеся двери спешно выскочили двое в кепках и стали оглядываться по сторонам. Заметив Егора, рванулись к нему. Егор также перешёл на бег, свернул на другую, безлюдную, улицу. Но преследователи уже неотрывно мчались за ним. Свернув за Егором, один из них на ходу достал из кармана пистолет с глушителем.

Егор снова свернул в какой-то переулок, двое – за ним. Один из них выстрелил на бегу по Егору, но промахнулся. Егор подбежал к бетонному забору, с разбегу преодолел его и оказался на строительной площадке какого-то здания. Чуть не ломая ноги, по строительному мусору, он изо всех сил устремился к строящемуся зданию, и, наконец, вбежал внутрь. Двое не менее ловко вскарабкались на забор, спрыгнули вниз. Оглянувшись по сторонам, заметили Егора, мелькнувшего в двери здания и со всех ног бросились к нему.

В здании, куда вбежал Егор, повсюду лежали стройматериалы, блоки, кирпичи, какие-то конструкции. Егор лихорадочно оглядывал всё это, ища, куда бы спрятаться.

Наконец, его взгляд остановился на каком-то изделии, похожим на пенал или секцию жёлоба из бетона и лежащую рядом не толстую бетонную плиту-крышку к этому пеналу. Егор, напрягшись, поднял эту плиту, положил на пенал, затем лёжа залезает под неё и, упершись коленями и руками, окончательно надвинул её на пенал, полностью скрыв себя.

Преследователи уже вбежали в здание и рыскали по помещению в поисках своей жертвы, просматривая все закоулки. Никого не найдя, увидели дверь в другом конце здания и рванули туда. Но, не добегая до неё, остановились и переглянулись.

Один из них указал рукой на бетонный жёлоб, куда спрятался Егор. Парочка двинулась к убежищу беглеца.

* * *

В это время Родион Эргонович в прекрасном расположении духа, с самого раннего утра, трудился над завершающим штрихом своего произведения. Вчера утром он покрыл статую Егора белой грунтовкой, и вот сегодня утром она совершенно высохла и была полностью готова к золочению, чем и занимался скульптор в данное время.

Вся поверхность бетонного Егора уже переливалась в лучах утреннего солнца ровным зеркальным золотом, за исключением небольшого белого пятна на лбу стоящего на коленях вопрошающегося о чём-то истукана. Родион Эргонович в предвкушении финального акта сотворения, макнул кисть в баночку с золотой краской, поднёс ко лбу статуи и с улыбкой на устах нанёс последний мазок. Произведение было завершено.

* * *

Подбежав к бетонному жёлобу, двое преследователей взялись с двух сторон за бетонную крышку, подняли её и увидели Егора. Тот лежал на дне жёлоба, закрыв глаза и скрестив руки на груди. Бросив крышку на пол, двое протянули было руки к лежащему, чтобы ухватиться за него и вытащить из укрытия. Но тут же выпрямились и с удивлением уставились на происходящее далее.

Егор, вместе с одеждой, прямо на глазах начал светлеть и становится прозрачным. Через несколько секунд его еле видимое, словно призрак, тело окончательно растворилось в воздухе, а может быть и в бетоне, и исчезло окончательно. Жёлоб был пуст.

Один из преследователей в сердцах плюнул в бетонное изделие, затем оба они повернулись и пошли к выходу из здания.

* * *

Для своей юбилейной выставки скульптор Родион Эргонович арендовал Дом культуры алюминщиков.

На фасаде этого советско-древнеримского строения красовалась большая афиша: «Вернисаж. Персональная юбилейная выставка скульптора Родиона Корнеева, члена Союза художников, профессора БелГУ. Жанровая скульптура и декоративно-прикладные изделия. Открытие в субботу в 10.00».

В субботу, открытие заранее разрекламированной выставки, почтило своим вниманием много горожан, творческая интеллигенция, управляющие культурными процессами города представители Администрации.

Ровно в 10.00 двери в вестибюль ДК распахнулись. В центре экспозиции красовалась самая последняя работа известного мастера: скульптура человека в натуральную величину.

Это был каменный золочёный Егор, стоящий на коленях с воздетыми к небу руками и поднятым вверх лицом. По золотым щекам бетонного Егора текли прозрачные слёзы из стекла. На шее развевался бетонный же ярко-синий шарф.

Самым первым к произведению подошёл Фёдор Львович со своей внучкой Юлей. Надев очки, он внимательно осмотрел статую, дотронулся до воздетой руки Егора, улыбнулся и с удовлетворением покачал головой.

Лицо Юли не выражало никаких эмоций.

Металлическая табличка на постаменте извещала о названии композиции: «УМОЛЯЮЩИЙ О ПОЩАДЕ».