1. Первая исповедь

Весна. Тепло. Сердце радуется. Заканчивается страстная неделя. Вечером будет Пасхальная служба. Наконец-то я смогла выдержать. Наконец! Постилась целую неделю – умирала без мяса, не знаю, как удержалась?! В семье никто не постится. Тяжело…

Все вечером пошли спать. А я дождалась праздничной службы и, посмотрев её по телевизору, с гордостью, что в этом году сделала всё, как надо, отправилась отдыхать. Да! Вот в этом году у меня Пасха!

С утра съела яйца, колбасу… отвела дочку в школу и начала звонить, поздравлять подруг с праздником. Звоню Софе, моему удивлению и радости нет предела – Софа была на ночной службе и смогла причаститься! Оказывается всю неделю в храмах будет одинаковая служба и в этот самый главный праздник христиан любой крещёный человек не уйдёт не причащённый, обнадёжила меня Софа и посоветовала завтра бежать в Донскую церковь – исповедь общая, ничего не спрашивают, подходишь и тебе отпускают все грехи.

На следующее утро быстро собираюсь. Пью кофе. Отвожу доченьку в школу. Бегу в Донской. Безумно рада – в этом году у меня настоящая Пасха. Я смогу даже исповедаться и причаститься!

Забегаю на службу. На мой вопрос к прихожанке «Где здесь исповедуют?» она указывает на батюшку и очередь из двух человек. Радостно присоединяюсь. Жду. На сердце легко оттого, что сейчас все грехи покинут меня, забрав тяжесть и грязь прошлой жизни, а я свободно пойду дальше, стараясь не повторять старых ошибок. Вот моя очередь, подхожу, молчу, жду… отпущения всех грехов, радостно хлопая накрашенными ресницами, смотрю на священника.

Батюшка спрашивает:

– В чём каетесь?… Говорите.

Я застываю от недоумения… «Ничего не понимаю! Почему другая служба? Ведь пасхальная неделя! У других ничего не спрашивали, имея в виду Софу, чем же я хуже?» Но не могу задать вопрос, мозг уже ответил: – «Значит, я что-то сделала не так. Может, поздно пришла, и такое отношение к опоздавшим, а может, действительно – хуже…»

Всё это вихрем пролетает в голове, понимаю, нужно говорить о своих грехах. Еле-еле заставляю себя вымолвить пару и застываю в ужасе. Как такое – можно простить?!

Больше ничего не могу сказать, онемение и страх сковали меня. После ожидания продолжения моей исповеди священник объясняет, что грехи, о которых я рассказала, мне прощаются, а о других я должна покаяться на следующей службе, потому что эта уже заканчивается. Он горячо говорит, что к исповеди надо относиться серьёзно, готовиться, и что он ждёт меня завтра.

Прихожу домой, чувство справедливого негодования бурлит во мне. Сдерживаюсь. Решаю пока претензий Софе не высказывать, всё-таки друзья… Может, ошибся человек. Правда, зная такую развязку, я бы не пошла сегодня исповедаться. Ясно, это надо делать… Но для этого надо собраться с силами, измениться и тогда будет уже не так стыдно рассказывать о своих грехах, потому что я буду уже другая. Если бы не Софин совет – бежать в храм на этой неделе, я бы подождала и может быть, на следующую Пасху смогла бы пойти на исповедь, потому что за год я постаралась бы измениться, очиститься. А может быть, мне удалось бы попасть на ночную службу! Вот это да… Вот это здорово! Общая исповедь! Надо только знать, в каком храме общая исповедь, ничего не говори – наклони голову, раскаивайся и всё прощается!

Звоню подругам, делюсь проблемой, завтра опять позор. Надо идти на исповедь. Священник будет ждать. Отступить не могу. Девчонок мой рассказ захватывает, но вместо того, чтобы посочувствовать, они решают идти со мной на службу и тоже исповедаться…

Надо сказать, девчонки в храм ходили ещё реже, чем я. Правда, мне часто и службу-то не удавалось достоять до конца. Начинала болеть спина. Да так… боль была сильная и проходила только через минут тридцать и то лишь тогда, когда я выходила за территорию Донского монастыря, поэтому на службу ходила редко. А ещё желание пойти в храм мне всё время отбивали какие-то бабули, которые не всегда разрешали ставить свечки и говорили что-нибудь обидное в спину. Впрочем, понятно почему: я вечно ходила в джинсах, была сильно накрашена, вдобавок от меня пахло табаком… Да и потом я почти всегда была без платка, физически ощущала себя в нём плохо…

А ещё не могла заставить себя поклониться… Хотя на службе стояла с трепетом, боялась пройти к подсвечнику – а вдруг сейчас нельзя. И только в храме могла обратиться к Господу и почувствовать любовь, любовь родного отца, которую не знала в жизни. Но замечания бабуль в храме я принимала, как неприятие меня церковью и надолго прекращала появляться там.

Правда после сегодняшнего испытания я чувствовала себя «зубром» и советовала девчонкам, что лучше одеть и как себя вести. Собрались идти втроём, договорились, где и когда встречаемся.

Утром одна из них опаздывает, и я с грустью понимаю, что повторяется вчерашняя история… Бежим на службу. Заходим в храм. Я нахожу очередь на исповедь. Она длиннее, чем вчера, я – шестая, девчонки пристраиваются за мной… Смотрю, а священник-то сегодня другой. С грустью понимаю, опять перепутала, опять опоздала, опять всё напрасно… но частичка надежды ещё теплится во мне – вдруг священник соберёт нас всех вместе… возьмёт и отпустит все грехи. Невольно начинаю присматриваться к действиям исповедующихся, каждый подходит, что-то говорит батюшке, и только после этого он отпускает грехи. Что же это такое?! Значит, опять нет общей исповеди?!.. Может, и вчера дело не в опоздании было? Вдруг понимаю, что сейчас должна буду рассказывать о всех своих согрешениях! Ужас!

Батюшка, отпускает кающегося и говорит, что принять исповедь сможет только у одного. Внезапно на смену тяжёлому состоянию души ко мне потихоньку приходит лёгкость

– передо мной пять человек. Ясно – не успеваю! Ну что ж! Не удалось на эту Пасху – постараюсь на следующую, услужливо подсказывает мне мозг.

Вдруг батюшка внимательно смотрит на меня и говорит:

– Вы! Ко мне идите.

Я, оглядываюсь назад, не понимаю, кого он зовет. Он не отводит от меня пристального взгляда… Я осторожно переспрашиваю:

– Кто?

– Вы!

Я смело и радостно:

– Извините, не могу.

– Почему?

– Сейчас не моя очередь, передо мной ещё пять человек.

– Идите, идите… – говорит батюшка и почему-то начинает улыбаться.

На ватных ногах я подошла к нему, всё ещё надеясь, что он поймёт, что сейчас не моя очередь и позовёт тех…других… А он улыбался и ждал, когда я смогу начать говорить.

Время и пространство сжались. Я как будто бы сдвигала с места огромные каменные глыбы, из-под которых выходил не осязаемый, а скорее ощущаемый мной смрад.

Не знаю, кто, что слышал… Я не контролировала себя. Я была не здесь. Только всё время чувствовала спокойствие и молчаливую помощь батюшки. Сколько прошло времени, не знаю, я вернулась в действительность, только когда батюшка отпустил грехи и разрешил причаститься.

В реальности я была лишь отчасти, потому что первый раз в сознательной жизни имела право сложить руки на груди, как это делали другие, и идти к чаше. Священник, который причащал, настороженно спросил, разрешили ли мне причаститься. Я с горячностью начала искать глазами батюшку, чтобы он подтвердил. Не нашла… Но мне поверили. Причастили.

Очнулась я, когда вышла из собора. Вдруг вспомнила слова батюшки после исповеди. Он сказал, что налагает на меня епитимию. Время, страх, реальность и непонятное слово вернули меня к действительности. Не помню, когда ушли мои девчонки, то ли до причастия, то ли после… Я одна стояла на дороге, ведущей от собора к выходу из монастыря, и ждала батюшку. Наконец увидела его. Подбежала. Задала один только вопрос – может быть, он ошибся – не надо мне назначать никакую епитимию? Он улыбнулся и несколько раз повторил: «Ничего страшного. Это поможет. Вам это поможет». Так и осталась я стоять на дороге, не понимая, радоваться мне или плакать…

Прошло два дня. Сидим у Софы. Отмечаем Пасху. Я не выдерживаю, задаю каверзный вопрос, почему она решила, что всю неделю любой крещёный, который придет в храм, может, не исповедуясь, получить отпущение грехов?

На её просьбу уточнить, что мне не понятно, рассказываю свою историю…

Мне в ответ тишина. А потом тихое:

– Ты бы ещё в Свято-Данилов… монастырь пошла…

Оказывается, я просто ошиблась храмами.

После первой исповеди и причастия жизнь моя потекла обычным образом – каждый день я составляла грандиозные планы… Многое сделать не удавалось – времени не хватало, а уж идти в храм – было совсем некогда. Да и честно сказать, нужды-то не было… Но она себя долго ждать не заставила…

Мы переехали в другой район Москвы. Наша новая квартира раньше была коммунальной, и кто там жил до нас, я не знала, всем занимался муж. Мы торопились, всё нужно было сделать за два месяца: купить мебель, обустроить дом, устроить дочку в новую школу и после ремонта – мыть, мыть, мыть…

Всё это полностью поглотило моё внимание и время, так что мысли о церкви и душе отошли на тридцать второй план. Да и до Пасхи, когда мы обычно вспоминали о вере и Христе, было ещё далеко.

Прошло немного времени. Основной поток дел по обустройству схлынул, и я решила заняться своим дообразованием. Моё инженерное не слишком помогло в бизнесе: фирма рассыпалась и я хотела понять почему… Хотела научиться и нормально работать.

Время, как мне казалось, не ждёт. И я решила осилить хотя бы начальную ступень MBA и одновременно начала учиться на трёх курсах университета: менеджмент, маркетинг, финансы, каждый из которых был рассчитан на семестр обучения.

Я бросилась в учёбу: информация, семинары, курсовые… Пришёл декабрь. Всем нужно сдавать один экзамен по курсу. Мне три. Пересдавать экзамен можно лишь раз, да и то только через год, причём лекции и тренинги посещать ты больше не имеешь права. Экзаменационные работы выборочно отсылают в Лондон, и если Англия не согласится с поставленной оценкой, то преподаватель может лишиться работы… Поэтому получить лёгкую оценку было трудно!

Начинаю себя загонять. Один экзамен в один день, два в другой – не побалуешь…

Иду на первый. О! Чудо – сдала! Пытаюсь забить голову двумя другими экзаменами, понимаю моя «болтология» и «философия» здесь уже не помогут… Устала. Семья живёт сама по себе – у меня нет ни минуты. В голове кружат только обрывки информации по финансам и управлению рынком… Готовлюсь. Все домашние уже спят. Я что-то доучиваю, досматриваю, пытаюсь сделать «шпаргалки».

Ложусь далеко за полночь… В голове гудит. Закрываю глаза, пытаюсь заснуть. Вдруг как будто со стороны, отдельно от себя слышу свой голос:

– Открой глаза.

«Да…3ря я взяла три курса… Спать! Спать! Сейчас нужно просто заснуть!»

Вдруг чувствую животный страх. Он всегда начинается внизу живота. С ним я уже встречалась и его никогда не перепутаю ни с чем.

Дело было на Кубе, муж там работал, а мы с дочуркой были при нём – наслаждались тропиками, морем, фруктами… Жили километрах в двадцати от Карибского моря. На выходные администрация русской колонии вывозила нас на пляж. Добраться туда сами мы никак не могли – нет транспорта, и всё тут… Очередной выезд. Муж после вчерашнего праздника ехать не может. Уговариваю отпустить меня с дочкой, не пускает.

После трёх месяцев пребывания на острове у нас появились кубинцы-друзья. Они-то и постарались охладить нашу бесшабашность и резвость своими рассказами о реалиях Карибского моря, которое они считают вторым по опасности после Индийского океана. До их рассказов мы плавали так, что берега не было видно. Ныряли глубоко. Уходили в море поодиночке. Были безоружны – хотя нож или подводное ружьё при серьёзной опасности не помогут…

Наши друзья-кубинцы сами давно занимаются подводной охотой, вернее занимались – охотой на акул. После последней… – один только рыбачит, второй не плавает (даже в воду не заходит). Они-то и познакомили нас с прелестями Карибов: показали ракушки, которые нельзя трогать голыми руками, можешь не выплыть, рассказали, как обходиться с муренами. А также мы наслушались историй о медузе под мирным названием – «кораблик»…

Не забыли наши друзья и о том пляже, на который нас всегда вывозили отдохнуть. Рядом с ним в море впадает река, где много рыбы и поэтому надо быть особенно осторожным – там часто бывают «тигровые» акулы… а ещё никогда нельзя уходить в море по одному. После этих рассказов муж стал относиться к нашим заплывам серьёзно и отказывался отпускать меня одну.

Но я не сдаюсь – уговариваю… Оставляю дома ласты, а без них далеко не уплывёшь, глубоко не нырнёшь… Ура! Получилось. Отпустил. Втихомолку беру маску… Хотя бы разок окунуться…

Солнце. Море. Пляж. Впереди три часа игры с дочкой и болтания с подругой Леной… Возимся в песке. Плещемся у берега. Доченька опять отказывается зайти в море, хотя в свои три с половиной года плавает, как рыбка, но только в бассейне. Оно и понятно, в море страшно – морские ежи и вода солёная – глаза щипет… Продолжаем играть. Время летит легко и незаметно. Осталось чуть больше часа до отъезда.

Жара. Так страшно хочется окунуться. Уйти с головой под воду и, наслаждаясь морем, плыть, плыть, плыть…

Не выдерживаю. Прошу Лену посмотреть за дочкой, но она с водой на «Вы», боится отпустить. Если что случится, если будет нужна помощь, что она сможет сделать? Продолжаю уговаривать… Наконец-то соглашается. Договорились – буду плавать недолго, в пределах видимости.

Чудное, ласковое море. Ныряешь, плывёшь и ты уже в другом мире, в другом измерении… Под тобой кораллы, рядом рыбки и волны живут своей жизнью, принимая в неё и тебя.

Я всегда просто обожала море. Никогда не боялась его. Там для меня никогда не было никакой опасности. Я в воде всегда себя чувствовала прекрасно. Вода была для меня вторым воздухом, только более ощутимым, более нежным. Плыву. Маска. На талии ремень, за которым прикреплена перчатка и мешок для ракушек. Плыву, смотрю на дно, ищу ракушки.

Вдруг странное ощущение – страх, который начинает медленно ползти снизу живота и быстро распространяться по всему телу. Мозг чётко фиксирует его и, не понимая, что это, испытывает только одно – удивление, несоответствие работы мозга и реакции тела. Всё же спокойно. Всё хорошо. Ничего не происходит… А физический страх, нарастая цунами, уже приближается к голове… (а психологи утверждают, что страх – плод нашего воображения…)

Я изумлена этим непонятно откуда взявшимся обжигающим страхом. Поднимаю глаза и вдруг вижу в полутора метрах от себя её… Акулу! Она застыла прямо напротив меня и как бы внимательно изучает объект. На самом деле, это было похоже на выбор первого куска, такой отвратный был у неё взгляд.

Страх. Животный страх, не стучась, мгновенно врывается в мозг и начинает господствовать там. Ураганом проносятся мысли. Срочно нужно остановиться на одной – единственной, правильной:

– понимаю, не могу повернуться к ней спиной и плыть к берегу… не буду её видеть, может напасть…

– берег виднеется узкой полоской, рядом никого нет, помощи ждать неоткуда…

– можно попробовать заплыть в одну из коралловых заводей. Это место с двухметровой глубиной и небольшой площадью, со всех сторон окружённое высокими острыми кораллами, в простонародье называемые – «оленьими рогами». Надо на гребне волны проплыть над «рогами», и тогда ты в маленьком бассейне. Надеюсь, за мной она не поплывёт

– чтобы не пропороть своё брюхо… Но для того, чтобы заплыть в такую заводь нужно повернуться к акуле боком, не буду её видеть…может напасть…

– а если будем стоять друг напротив друга, она хозяйка, да и просто она больше, поэтому рано или поздно будет атаковать…

– есть ещё вариант – можно напасть первой! Я её вижу! Попробую попасть ей перчаткой в морду. Может, я ей разонравлюсь или, как хакер, взломаю её логическую цепочку, заморочу ей мозги и у меня будет больше времени что-либо предпринять. Она будет дольше «соображать»: кто я и что со мной делать…

Останавливаюсь на последнем. Собираюсь. Максимально отталкиваюсь, пытаюсь нанести резкий удар… в нос ей… Да…

Вода хорошо искажает! Не дотягиваюсь!

Промелькнули доли секунды и опять напротив она – «подруга». Только чуть развернулась, ещё видно движение воды… значит она уже сделала круг, так быстро, что я едва поняла это… Кто плавает в таких местах, знает, при нападении акула делает круги вокруг жертвы, и чем меньше круг, тем больше вероятность нападения.

«Да…Круг – маловат будет…», – что-то подумалось мне.

Вкладываю всю силу, на которую способна. Снова нападаю. Вокруг колебание воды. Где она? Не вижу. Мутно! Она может быть где угодно. Всё! Срочно! Надо плыть! Плыву так, как не плавала никогда в жизни. Плыву в коралловую заводь. Она близко. На волне прохожу над «рогами»: хорошо – не поцарапалась! Осматриваю заводь, пытаюсь отдышаться. Вокруг тихо, никого. Только чистая вода и солнце. Тёплые солнечные зайчики, много раз отражаясь от играющих волн, весело прыгают по лагуне… Так красиво! Так хочется жить!..

Не знаю, сколько прошло времени после того, как я пошла окунуться, наверное немало, может быть, все уже собираются… Приехали автобусы…

«Да! Что же теперь делать?..»

Смотрю на полоску берега и понимаю, что не могу выплыть из укрытия. Не смогу себя никак защитить. Буду вся «как на ладони»!

Как же хочется оказаться рядом с дочкой на берегу… Как же хочется…

«Так. Тихо! Тихо!.. Замолчи! Надо немного отдохнуть».

Пытаюсь прекратить любые мысли. Застываю на месте. Смотрю на дно. Вдруг вижу прямо подо мной ракушка. «Ничего себе! Это же «зубатка»!» Ныряю, достаю – «красавица» – глаз не оторвать, такие раковины редко попадаются. Не помню, сколько её рассматривала. Радовалась. Даже немного подзабыла о своей «подруге» с плавником. Внезапно очнулась. Быстро вернулся страх. Что же делать? В заводи больше оставаться нельзя – время бежит. Надо плыть. Берег далеко. Подцепляю мешок с ракушкой за пояс.

Что делать?! Хоть страшно, хоть не страшно, но надо плыть и… Вдох, выдох. Вдох. Всё! Пошла! Проплываю над рогами. Осматриваюсь – «подругу» не вижу. Всё! Больше ждать нельзя! Плыву максимально быстро, выкладываясь до конца, не оглядываясь, не допуская ни одной мысли, только – и раз, и два. Давай. Давай. Давай!

Остановилась, когда до берега осталось несколько метров.

Встала на ноги – воды по пояс, оглянулась – пусто и только бесконечная серо-голубая гладь с белыми гребешками волн. Море и море, всё как обычно. Делаю несколько шагов и падаю на песок. Отдышалась. Осмотрелась. До наших идти ещё метров четыреста. Идти не могу. Ноги не слушаются – не двигаются. Столбняк! Через несколько минут невероятным усилием воли заставляю себя встать и идти. Пытаюсь переставлять руками несгибающиеся ноги.

Боже, как долго тянется этот пляж… Всё… Дошла. Все уже собрались. Лена всё высматривала меня в море…Доченька беззаботно бегала, смеялась. А я не могла двигаться, не могла даже говорить. Я просто лежала на песке и ощущала только одно – я жива! Жива!

И вот такой же животный страх я почувствовала той ночью, перед экзаменами, в нашем новом доме. Я старалась заставить себя заснуть, ни о чём не думать, но через несколько секунд мой голос внутри меня уже прокричал:

– Открой глаза! Быстро открой глаза! Открой!

Примерно с таким же удивлением, как на Кубе, когда я не поняла, почему меня поглощает дикое чувство страха, и с изумлением, что во мне отдельно от меня живёт и разговаривает мой голос – медленно открываю глаза. Дрожь ужаса пронзает меня насквозь!

Я вижу сущность. Нечто высокое в сером, как бы сотканном из дыма плаще, в глубоко наброшенном, как бы на… «лицо», капюшоне. Оно стояло рядом со спящим мужем. В моей голове мгновенно исчезли все мысли, там царил только хаос и страх, да такой, что я даже крикнуть не могла. Меня била крупная дрожь. Я рассматривала ЭТО. Оно не просвечивало. Оно держало над собой «подушку» из такого же вещества, как и Оно само. Я понимала, что Оно хотело сделать – накрыть «подушкой» мужа… и давить, давить, давить… Оно говорило мне это мыслями… злым и жёстким языком… Оно двигалось! Оно было живое!

Я не могла пошевелиться. Я пристыла к постели! Я не решилась разбудить мужа. Может, это, и хорошо, думаю сейчас, если бы он ничего не увидел, а я глазами полными страха тыкала бы в ЭТО, то не знаю, как бы воспринимал он меня потом. Да и вообще он слишком реалист и совсем не верит, что мир не ограничен лишь тем, что мы видим…

Я боялась закрыть глаза. Я откуда-то знала, что пока на Него смотрю, Оно никому ничего сделать не сможет! Но если закрою глаза… Оно приведёт свою «подушку» в действие… Вот я и смотрела, смотрела… смотрела, смотрела!..

Оно начало медленно опускать подушку, но оставалось стоять на месте. До сих пор я помню всё: его капюшон, расклешённые рукава и то, что через эту странную дымку – «ткань», из которой был сделан плащ, и Оно само – ничего не было видно. За ним, в метре стоял огромный шкаф с зеркалом… Тогда я не знала молитв, единственное, что начала делать – креститься, креститься, креститься… Так в полном оцепенении я лежала с открытыми глазами, крестилась и не отрываясь смотрела на Это. Ужасно хотела спать, но боялась даже моргнуть, а не то что бы закрыть глаза…

Светало. Оно еле заметно стало отходить от кровати в угол и понемногу растворяться. Чем светлее становилось, тем больше Оно исчезало. Наконец Его совсем не стало видно.

Я…забылась на пару часов. Утром всё рассказала мужу. Сначала полное недоумение, потом он объяснил – всё это переутомление…экзамены, нервы. Сказал, нужно отдохнуть, расслабиться…

Экзамены я сдала. Удалось даже на короткое время забыть ночной кошмар: опять знакомые – «мозговой штурм» и «цыганочка с выходом» – сплошной экспромт, хождение по лезвию… или сдам, или выгонят… Это помогло мне немного отвлечься от ночного ужаса, но потом… оставаться дома одна я не могла. Не могла там ни есть, ни пить, тем более спать. Каждую ночью в ожидании ЭТОГО я лежала без сна с открытыми глазами и читала «Отче наш», единственное, что успела выучить. Но теперь и днём я ощущала присутствие ЭТОГО, теперь даже днём я чувствовала рядом чьё-то дыхание…

…Снова наступал очередной вечер и, понимая, что за ним придёт ночь и всё начнётся сначала, в отчаянии я побежала в храм. Заканчивалась служба. Я терпеливо стояла и ждала, когда смогу подойти к священнику и попросить у него совета…

Наконец он освободился. Путано, запинаясь, я рассказала о том, что произошло… Батюшка был спокоен, как будто он часто сталкивается с такими кошмарами, ни тени удивления не отразилось на его лице. Он сказал, нужно читать молитвы, освятить квартиру и идти на исповедь… Мне было странно, что он не посчитал мой рассказ ни бредом, ни результатом утомлённого воображения, а только сказал:

– Вам надо серьёзно потрудиться!

Освящение квартиры сложилось непросто… Но после того как всё удалось, я долго не могла поверить, что всё позади, что всё закончилось. В доме стало как-то спокойно и радостно, даже сказала бы – тихо. Я отоспалась, но долго ещё не могла отвыкнуть от страха наступающей ночи. Мне стало очевидно, что мир не так однороден, не так прямолинеен, как мы его привыкли воспринимать. Скорее всего, мы и не представляем даже доли того, как он устроен, кто и что, помимо нас – «эпицентров вселенной», в нём существует!

Я была уверена, что мы поселились в «грязной квартире», поэтому не уставала расспрашивать соседей о том, кто в ней жил раньше. Всё хотела разгадать что произошло, но ничего особенного соседи так и не вспомнили… Я постаралась смириться и больше не думать об этом.

Прошло несколько лет… Я забыла ключи от дома и ждала своих на улице. Сидела на скамейке около подъезда. Настроение было прекрасное. Весна! Греет солнышко. В мозгу выстраиваются в длинную очередь разнообразные планы…

Неожиданно подошла бабушка, с которой я обычно не общалась – жили на разных этажах, почти не встречались. Оказалось, она живёт в нашем доме с первых дней заселения. Разговариваем… Вдруг она спрашивает номер моей квартиры… Отвечаю. Она долго молчит в ответ… Просит показать наши окна.

«Странно, зачем ей это?» – думаю я, показывая.

– А, да-к вы живёте в той квартире, где умерла молодая женщина… Говорят, не своей смертью…

– Что?! – необъяснимое оцепенение сжало мне сердце. – Какая женщина?… Что значит не своей смертью?!

Бабушка вздохнула. Грустно посмотрела на меня:

– Красивая она была, но какая-то несчастная. Всё мужчину найти не могла. И вот появился один. Всё увивался за ней. Стали вместе жить, здесь, в её квартире. А потом вдруг она умерла…ходили слухи – не своей смертью… Говорили удушил!

Бабушка давно ушла, а я ещё долго, не шелохнувшись сидела около подъезда. Меня бил озноб, и даже тёплые лучи солнца казались мне холодными.

Было грустно и не понятно – почему мы такие? Почему нам всего мало?! Почему мы – люди, не можем просто любить друг друга?! Просто любить и всё!

Летнее утро. Прохладно. Ветерок. Мы с доченькой уже позавтракали. Собираемся гулять. Наши ясли-сад на лето уехали из Москвы. Мы не решились отослать дочку с ними, мала ещё – всего два с хвостиком. Дачи у нас тогда не было, и мы проводили всё лето в Москве. Наш двор находился почти на дороге. Рядом с детскими качелями наперегонки бежали машины, поэтому обычно мы уходили гулять к Донскому монастырю. Так было и в этот день. Мы собрались и пошли топтать травку под стенами Донского. Бегали. Играли.

Я сочиняла дочке очередную сказку, когда была остановлена её серьёзным вопросом, который быстро охладил мою жаркую фантазию.

– Мама, а кто такие кристиане?

– Кто? – удивилась я.

– Крис-ти-ане.

Конечно, у нас были некоторые логопедические проблемы, но не до такой степени.

– Крестьяне – это люди, которые живут и работают на земле, – начала я, – они выращивают овощи и фрукты, а также…

– Нет, мам, нет. Не те крестиане, а другие – кристиане?

– А, другие?…Ну, они разводят животных: коров, свиней, лошадей… – продолжаю ваять я и замечаю на себе её внимательный взгляд. – За всеми животными надо ухаживать, это тяжёлый, но нужный труд, коровы, например, дают молоко, а…

– Мам, я спрашиваю про… кристиан, – перебивает меня дочь, не выдерживая начала моей лекции о сельском хозяйстве, и показывает на стены монастыря.

Теперь замолчала я, мне стало непонятно, откуда она вообще что-то слышала про христиан. Семья у нас была «насквозь» неверующая – в доме ни одной иконы, ни одной религиозной книги. Мы никогда не то чтобы не отмечали, даже и не говорили о православных праздниках. В яслях из воспитателей тоже никто не был замечен в христианстве…

Обычно на вопросы дочки я отвечала глубоко и серьёзно. А сейчас я «зависла» – что я могу вообще рассказать про христиан?! Выдавила из себя пару стандартных фраз. Дочка, не отрываясь смотрела на меня и слушала с большим интересом, чем тогда, когда я озвучивала ей сказку… Ничего вразумительного рассказать ей так и не смогла. Она молчала и пытливо посматривала в мою сторону, ожидая продолжения.

– Расскажи ещё, – не дождавшись, попросила она.

Понимаю, мой авторитет сейчас рухнет… Пытаюсь что-нибудь выудить из закромов памяти – но… они пусты. Сворачиваю разговор, переходя на другую тему.

Вот уже много лет вспоминаю тот разговор и до сих пор не понимаю, откуда у маленького ребёнка появился этот вопрос. Откуда взялся интерес к христианам, когда вокруг ни одна душа, если можно нас так назвать на том периоде жизни, эту тему, даже косвенно, никогда не затрагивала. Одновременно испытываю чувство стыда за себя, за ту пропасть и пустоту знаний о православии, которую допустила я – русская и весь мой род живущий и живший на земле российской.

Бежали годы. Мы всё кружились в житейских проблемах, болячках, в каких-то суперважных событиях, в различных праздниках, отпраздновать которые стремились от всей души. Нам казалось, отметишь радостно, и жизнь пойдёт так же.

Правда, когда собирались одни девчонки, помимо переживаемых проблем, сочувствия, советов, разговоров обо всяких женских штучках, мы рассказывали друг другу какие-то необъяснимые события, которые иногда происходили. Пытались найти ответы на мучившие вопросы: как поступить и что же всё-таки делать…

Ответа мы искали то в эзотерике, то в гадании, то в экстрасенсорике, то в рибёфинге… Когда его не находили и проблемы не уменьшались, мы незаметно для себя переходили на разговоры о вере, о Боге… На непонятные нам, но слишком очевидные чудеса:

– почему святая вода годами остаётся свежей…

– почему веточки вербы после службы сразу засыхают…

– почему пасхальное яйцо, освящённое, годами не портится, если простое варёное, пролежавшее при комнатной температуре хотя бы месяц, напомнит о себе запахом…

Иногда до нас доходили отрывки чьих-то историй – от человека отказались врачи, неизлечимая болезнь – он, его близкие сильно молились… просили Господа, Пресвятую Богородицу – выздоровел.

Ничего вразумительного обо всём этом мы сказать не могли. Объяснить это общепринятыми понятиями не получалось, поэтому разговор затихал, и мы разбегались по домам, пытаясь понять, что же всё-таки происходит, зачем и почему…

Со временем я стала подумывать о том, чтобы крестить дочку. Конечно, хотелось, чтобы это было яркое, незабываемое событие, которое дочка запомнила бы на всю жизнь. Хотелось, чтобы у неё было всё как надо – чтобы был праздник, подарки, крёстные, которые бы любили её.

Крёстную нашла сразу – это была моя самая близкая подруга, добрая, недосягаемо щедрая и весёлая. Подруга согласилась, моя задача наполовину разрешилась, но на этом я остановиться не могла. Нужно было найти крёстного.

При тщательном разборе мужской половины нашей компании, я поняла – даже и выбирать не надо – крёстного нет. Просто нет крещёных мужчин и всё! Крещение пришлось отложить.

Время текло своим чередом. Периодически я предпринимала попытки организовать крещение, но ничего не получалось…

Тогда мы относились к таинствам, о которых знали лишь понаслышке, как к какому-то мистическому действию, которое может помочь человеку в дальнейшей жизни. Главное, нужно это сделать, например, покреститься, и тогда у человека будет помощь, будет защита, а что ещё нужно? Поэтому я не сдавалась, искала дочке крёстного, периодически узнавала, не крестился ли кто-нибудь из наших, но ответ всегда был один – нет!

Пробежало ещё несколько лет. Моя близкая подруга – потенциальная крёстная – уехала в Америку на ПМЖ. Теперь у дочери не осталось даже крёстной… Я расстроилась и отложила крещение совсем на потом…

Мы переехали на новую квартиру. Её нужно было освящать. Пришёл священник. Прочёл молитвы. Начал кропить святой водой дом. Зашёл в комнату дочери. Увидел её фотографию.

– Кто это?

– Дочка.

Он, вглядываясь в фотографию:

– Крещена?

– Нет.

– A-а… Ну что ж!.. Уже можно не крестить, – после недолгого молчания, вдруг сказал он.

Я онемела и на несколько секунд застыла от страха. Вдруг ощутила, что каменная глыба, готовая сорваться в любой момент, нависла над дочкой.

– …Почему? – тихо спросила я.

– Потому что она уже потеряна, – сказал он и жёстко взглянул на меня.

– Что?! – прокричала я. На меня сразу навалились воспоминания о пережитом за эти годы, которые я пыталась не тревожить, так сложно мы вошли с ней в этот мир при рождении, так тяжело выживали. Еле отошли от больницы. Все эти годы я была на грани, всё время боялась за дочку – и вдруг такое!

– …Ну, можно ещё попробовать её спасти. Постарайтесь крестить в ближайшую субботу, – на прощанье сказал он.

Кошмар этих слов преследовал меня до субботы, на которую мне удалось договориться о крещении. Я просто упала в пропасть отчаянья. Не общалась с друзьями. Прекратила попытки найти крёстных, только узнала, что можно быть крёстной заочно и, получив согласие моей уехавшей подруги, с замеревшим сердцем ждала субботы.

День крещения. Волнуемся. Дочка радуется, но, по-моему, она не понимает, почему годами откладывая это таинство, я сейчас так бешено тороплюсь.

Никто из моих не знал об этом событии. Праздника я сделать не смогла. Ни одной фотографии… ни одного подарка… Слова священника жгли мне душу, больше ни о чём другом думать и ничего делать я не могла.

Несколько минут до таинства, пришёл батюшка, который будет крестить. Он что-то ласково говорил, стоящим вокруг него людям… Вдруг так захотелось попросить его стать крёстным, что я не смогла сдержаться. Подбежала. Торопливо и запутанно попросила его об этом. Тишина…

– Если бы Вы подошли раньше, я бы подумал, а сейчас нет времени. Так нельзя. Извините.

Глотая слёзы, я тихо стояла в углу храма, понимая, что так просто и так давно могла бы найти дочке крёстного, который никогда, ни в каких жизненных сложностях не оставил бы её одну. А я эти годы бегала и искала дочке не опору и помощь, а скорее подобие мирского папки, который будет помнить о дне крещения, как о дне рождения, и дарить ей хорошие подарки.

Ко мне тихо подошла женщина, работающая в храме. Мы с ней уже разговаривали раза два до этого, когда я прибегала в храм со своими проблемами… Она поразила меня ещё при первой встрече тем, как спокойно, сердечно, внимательно выслушивает, потом пытается помочь. А при прощании, на моё простое «До свиданья». Она кланяется до земли. С такой теплотой незнакомого человека я давно не сталкивалась…

– Что случилось? Чем помочь? – спросила она и сейчас.

Я рассказала. Сначала она меня успокаивала, а потом спросила:

– А та крёстная, которая заочно, будет молиться за Вашу дочку?

Я долго молчала и поняла, что скорее всего – нет. Стало ясно, что я своего восьмилетнего ребёнка, оставляю без помощи… без молитвы. Женщина обняла меня и предложила:

– Хотите – я стану её Крёстной?

– …Спасибо, – опешила я. – …Не надо.

Я так и не решилась отказаться от давно намеченного мной эскиза крещения…

Вот и всё – дочка крещена! Всё! Теперь нужно гнать все страшные мысли.

Медленно идём домой. На душе тишина. Вышли из лифта. Запах едкого дыма. Он повсюду. Он разъедает глаза. Я сразу начала ворчать о рассеянности и безответственности людей… Но чем ближе мы подходили к нашей квартире, тем быстрее исчезал поток моих слов. Я открыла дверь и вспомнила – что хотела приготовить праздничный салат и поставила вариться яйца…

Нас не было два с половиной часа. Квартира в дыму, кастрюля чёрная, вместо яиц – пепел… Газ всё ещё мигал своим синим огоньком…

Но на душе отчего-то было легко и радостно. Ни страха, ни тревоги. Почему – то казалось, что в такой день ничего страшного у нас случиться не могло… Просто не могло и всё! Я открыла окно. Села на стул. «Слава Богу – доченька крещена! Слава Богу!»

Тогда дочке было восемь. Сейчас восемнадцать. Прошло десять лет, десять серьёзных лет становления личности. Крёстная виделась с дочкой пару, тройку раз… Понятно, не ближний свет – «новый»!

Были моменты, когда я не знала, что делать, чем помочь доченьке. И только в редкие минуты, когда добиралась к старцу, просила его:

– Помогите доченьке, Батюшка. Помогите!

– А ты, о чём раньше думала? Почему не молилась? Почему не научила её?

Он молился, а я падала на колени и только шептала:

– Спаси её, Господи! Спаси!

Снова забежала в магазин «Православная книга», что около храма Благовещения в Петровском парке, посмотреть доченьке подарок. Опять не сдержалась… набрала себе книг, а когда стали заканчиваться деньги, взяла дочке открытку. Решила, дома выберу, какая из книг больше всего может заинтересовать дочку, ту и подарю.

Пролистывая дома книги, всё время возвращалась к одной – «Невидимая брань» преподобного Никодима Святогорца – остановиться смогла только на середине…

«…страсти и помыслы кроются внутри нас, в сердце, и оттуда исходят и борют нас. Так учат святые отцы… прежде Святого Крещения Божественная благодать подвигает человека на доброе совне, и сатана кроется в глубинах души и сердца; после же того, как примет человек Святое Крещение, демон витает вне сердца, а благодать вселяется внутрь. Впрочем, и после Крещения, попускается врагам нашим бывать в глубине тела нашего, как бы на поверхности сердца, для испытания произволения нашего, и отсюда коптят они на ум…Когда диавол держит кого в рабстве греху, то преимущественно заботится о том, чтоб всё более и более омрачать его духовным ослеплением, отгоняя от него всякий добрый помысл, могущий привести его в сознание пагубности своей жизни…Ослепление это укореняет в нём навык и непрестающий позыв всё грешить и грешить, так что он, несчастный, влекомый от дела греховного к большему ослеплению и от ослепления в большие грехи, кружится, как в водовороте, и прокружится так всю свою жизнь до самой смерти…»

Меня взяла оторопь от этой мысли – неужели все так просто? Неужели я – творение Господа? Только и должна понять это. Поверить. Оценить этот бесценный дар и начать очищать себя от всего того, что на частице образа Божьего создала своими руками, действиями, поступками… как будто стараясь быстро и навсегда замазать, уничтожить в себе любое напоминание о свете, любви и добре.

Неужели страсти и помыслы приходят ко мне не извне, а из нутра моего? Почему каждый день вместо того, чтобы радоваться жизни – расстраиваюсь, обижаюсь, разочаровываюсь, падаю духом? Почему мой мозг не останавливается на главном – я живу, двигаюсь, любима…

Знаю, что мозг дан не для того, чтобы думать о несправедливом отношении ко мне других людей, о недооценённых способностях, о недопонятых душе и сердце. Мозг дан для осознания и понимания себя, и для того, чтобы увидеть, принять красоту и непостижимость мира. А я при помощи аналитических цепочек и размышлений использую его только для того, чтобы забраться всё глубже в яму недовольства жизнью, судьбой, собой… Причём старательно загрязняю душу обидами и любимыми вопросами: «За что? Почему меня?».

Редко когда думаю, что всё, что со мной происходит, дано для того, чтобы изменить отношение к смыслу жизни, да и просто к себе. Не понимаю, что жизненные неудачи и проблемы – это следствие поступков самого человека и рода его… Увлечённая самомнением и гордыней, думаю, что человек сам может вычислить законы мироздания и, окружив себя хорошими людьми, может сотворить себе светлый, лёгкий и радостный путь. Для этого он только должен не совершать зла, удерживать себя в рамках закона Божьего и просто не общаться с теми людьми, которые мыслят и поступают вразрез с его мировоззрением. Вот тогда-то в его жизни не будет горестей, его никто не будет огорчать…вокруг будут только добрые люди. Будет только добро. Осталось только выяснить, что есть добро, а что есть зло, и как изолировать себя и семью от раздражающих людей.

Я не желала признать, что мозг человеческий ограничен, и что мы не способны вывести законы, по которым живёт мир: почему происходит одно, а не другое и по каким же правилам надо жить, чтобы жить радостно. Что мы не способны сделать многое… не способны создать живой макет планеты Земля, не способны устранить смерть…

Я не хотела понимать, что все мои проблемы, взаимоотношения с людьми, обиды – это всего лишь моё восприятие реального мира. И если бы на моём месте был другой человек, то для него, вполне вероятно, эти проблемы и обиды не были бы чем-либо сложным. Он, может быть, даже и не обратил бы на них внимание. Правда, его мучили бы другие трудности. Значит, есть только одна проблема – восприятие внешнего мира, которое зависит от устроения души человеческой.

В этой книге Преподобный Никодим Святогорец говорит, что в душе каждого человека живёт частичка Господа – света благодатного, который я никогда и не пыталась найти в себе, а всегда искала его снаружи.

Казалось, что мне мешают стать лучше, освободиться от страстей и измениться – люди, которые, «как специально», встречаются в жизни. Они мешают мне стать лучше и начать жить по-новому своим неправильным отношением, нелицеприятными высказываниями и действиями в мой адрес, чем и вызывают во мне бурю «справедливого» негодования. Даже люди, уже ушедшие из этого мира, мешали мне мучившими меня воспоминаниями о том, как они мало любили, плохо понимали и не помогали мне.

Я всё ждала того периода, когда многие мои проблемы разрешатся, невзгоды улягутся и когда окружающие люди будут понимать и принимать меня. Вот тогда и я начну меняться. Начну жить по заповедям. Серьёзно, глубоко молиться, очищаться. И вот тогда-то извне, как луч солнца, на меня сойдёт благодать Господня, которая поможет до конца очистить душу и сделает светлым мой жизненный путь.

Я не понимала, что жизнь, душа, судьба зависит от моей веры и от того, к чему я стремлюсь и что для этого делаю. Мне казалось, что кто-то должен придти и помочь, решить мои проблемы, очистить, защитить и приблизить меня к Господу. А на самом деле?

Неужели всё так просто? Неужели просто я должна понять и почувствовать свет Божественный в своей душе и начать слой за слоем очищать всю грязь, все нечистоты, которыми сама, а никто другой, заляпала душу, да так, что дышать тяжело, а не то чтобы жить?!

Понятно, что законы в заповедях прописаны не для того, чтобы мы видели грехи других, а для того, чтобы знали, что нужно смывать со своей души, к чему стремиться… А люди и несправедливость, обстоятельства и судьба, всё что казалось неправильным, всё что не могла принять и понять – это не зависит от меня…

Мне нужно лишь помнить, что Бог человеку дал право выбора, как поступать: любить или ненавидеть, помочь или пройти мимо и даже – верить в него или нет…

Когда же я запомню, что нужно смотреть только за своими действиями и мыслями, потому что ты за них и будешь отвечать. А другие – за свои…Неужели до сих пор это не ясно?!

Во время чтения «Невидимой брани» преподобного Никодима Святогорца, когда дошла до 31-й главы, то поняла весь ужас своего существа, которое лежит в руинах собственной души, попран врагом, а думает, мнит и представляет, что он хозяин своей жизни, а может и не только своей… Правда, надо немного исправиться. Ну, это я обязательно буду делать, но только не сегодня. Сегодня не могу – некогда. Займусь этим завтра или лучше…послезавтра. На эти намерения Батюшка даёт ясный ответ:

«Тех, которые познали худость и бедственность жизни, которою живут, враг успевает удерживать в своей власти наибольшей частью следующим простым, но всесильным внушением: «После, после; завтра, завтра». Сеть это вражеская, брате мой, которою он уловляет многих и премногих и держит в своих руках весь мир. Причина же, по которой эта сеть так удобно осечивает нас, есть наше нерадение и ослепление. А бедный грешник, прельщаясь тенью доброхотства, представляемого таким внушением, решает: «В самом деле завтра… Подожду пока, соберусь с силами», – и пойдёт таким образом, ждать день ото дня, и не дивно, если прождёт и всю жизнь…»

Какой ужас! Неужели я, как слепой, убаюканный песнями сирен, иду по дороге, ведущей в пропасть, даже и не подозревая, что для того, чтобы остаться живой, я должна очнуться и заставить себя просто свернуть.

Что же мне мешает измениться, что же мешает мне очистить свою душу, полюбить ближних всем своим сердцем? Понять и принять непохожих на меня людей? Почувствовать радость и красоту жизни?

Неужели только нерадение?

Неужели всё так просто?!

– Ма-ам?! Что с тобой? Что случилось?

– …Ничего, любимая…ничего. Всё хорошо… Да. Солнышко, поздравляю тебя с днём ангела! На, выбери книгу, которая больше всего тебе понравится.

Дочка взяла книги. Ушла к себе. Вскоре вернулась.

– Вот. Выбрала, – она протянула книгу.

Я перевернула её и прочла название – Преподобный Никодим Святогорец «Невидимая брань»!

P.S. Нерадеть о чёмъ или къ чему – не стараться, не заботиться, не усердствовать, пренебрегать, лениться, быть равнодушным…» – В.И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. 1881 г.

Стук открывшейся форточки нарушил наш покой.

Несколько секунд затишья и…

– Когда Вы вернёте долг, сколько можно ждать? – начинаю я.

– Да никогда!

– Как Вам не стыдно?

– А-так!

– Не забывайте, мы же ждём, терпим! – тяну я.

– Хочешь остаться целой, отстань!

«Папка», не останавливаясь, выпучив глаза и покраснев, сердито кричит:

– Руки…убери руки, а то можешь лишиться глаза…

Я еле успеваю поставить на стол чашку с чаем и захлёбываюсь бесшумным смехом.

Это мы у моей подруги Ирины, на даче, балагурим, хулиганим и разыгрываем соседку… Для этого мы с Ириным отцом – «папкой» – как бы «скандалим». Соседка просто обожает наблюдать за тем, что происходит у Ирины на участке, потом докладывать обо всём её маме, которая часто остаётся в Москве. Наше возмущение таким надзором часто выливается в очередной спектакль. Обычно мы сидим за столом на кухне и мирно попиваем чай. Нас не видно, но наши фразы долетают до веранды тётушки-соседки из приоткрытого окна.

Так было и сегодня. Рассеянный взгляд, прозрачно-голу-бые глаза, по-детски надутые, как будто только что обидели, пухлые губы, синяя вязаная жилетка, творчески окаймляющая выступающий животик – это он, «папка». Он мил, интеллигентен, инженер на пенсии. Натура творческая, музыкальная, обладает грубоватым чувством юмора и огромным театральным потенциалом, поэтому часто бывает буйным и неуправляемым.

Безобидный, добродушный вид «папки» и контраст с его громкими, грозными по смыслу выкриками, которые прерываются, когда он глотает чай, поражают своим несоответствием и вызывают у нас с Ириной непреодолимые приступы смеха. «Папке» нравится, что он захватил наше внимание. Он распоясывается и продолжает выкрикивать бессмыслицу в адрес меня и моего мужа, которым он как бы задолжал. Добавляет эмоций.

– А, знаете, что я с вами могу сделать? Знаете ли вы, в каких кругах я известен?! Никогда, никогда больше не просите меня вернуть деньги! Ясно?!

Тётушка – соседка уже маячит у себя на крыльце, откуда лучше слышно и вытягивается, пытаясь что-нибудь увидеть. Первой приходит в себя Ирина. Она пытается прекратить беспредел нашего сценического искусства…Но мы с «папкой» как лавина. По нашему сценарию дальше он должен выбегать из дома и с длинным, тягучим криком:

– А-А-А… – валиться на лужайку, откуда соседке его лучше всего видно, раскусить полиэтиленовый пакетик с кетчупом… Красная струйка должна медленно вытекать из его рта… Захваченные подготовкой к этой сцене, мы перебиваем друг друга, добавляя различные штрихи к кульминации нашего спектакля.

Всё портит Ира – решительно душит наш творческий порыв и срывает выход «папки» на люди… Мы недовольно замолкаем. Пытаемся успокоиться. Наливаем ещё по чашечке и неохотно откладываем показательное выступление на следующий раз.

«Папка», накричавшись и как бы выполнив на сегодня свой норматив, уходит в комнату читать. А мы с Ирой, немного побродив по дачным улочкам, полюбовавшись цветочными пейзажами, возвращаемся домой, чтобы разбрестись по даче и в тишине, отдохнуть от городской суеты.

Я люблю выбирать книги из старого Иринкиного шкафа, который тихо пристроился в углу дачной веранды. В нём собраны «сочинения» всех времён и народов. Эти раритеты стоят там в бессистемности и хаосе… На одной полке можно натолкнуться на разные по тематике, стилистике и годам выпуска книги.

Беру первую – «В часы досуга», 1956-ой год. Авторский коллектив предлагает не скучать и провести свободное время с пользой… поиграть в игры!

Зимняя – «Пластуны» – «…если у вас и у вашего друга есть лыжи, то возьмите их и отправляйтесь на улицу. Ложитесь на лыжи и после того, как третий товарищ даст команду – старт, отталкиваясь руками от снега, старайтесь обогнать своего друга»…

Летняя – «Охотники и утки» – «…надо быстро, решительно и метко перебить всех, кто находится в кругу, мячом…»

Обычно я набираю несколько книг, потому что не знаю, что сегодня будет читаться. Делаю это всегда быстро. Но в этот раз я что-то задержалась… всё перебирала и откладывала себе книги одну за другой… Вдруг вытащила новенькую, почти нетронутую – «Мытарства после смерти и невероятное для многих, но истинное происшествие» – рассказы людей, которые пережили смерть и вернулись обратно. Открыла её я на середине… и не смогла оторваться!

Эта книга вернула меня к тому ужасу, который произошёл тогда, когда я рожала. Она поразила меня точным отображением того, что было тогда. Никому никогда я подробно не рассказывала об этом, потому что считала всё это кошмарным сновидением, вызванным фантастическими фильмами и действием наркоза…

Промучившись трое суток, после того как врачи вскрыли пузырь, в котором находился ребёнок, выживая без пищи и практически без воды, я осталась один на один с дикой болью, с безразличием большинства медсестёр, с прекратившимся продвигаться ребёнком, с проходящими мимо врачами… Я лежала, согнувшись от боли, стиснув зубы, прекратив общаться с очередным студентом мединститута, который пришёл в роддом поучиться. После двух других студентов два дня подряд, промучивших меня одинаковыми вопросами и осмотром… а на прощанье, даже не сказавшими что-нибудь человеческое, например: – «Держитесь». От третьего на третий день родов, согнувшись от схватки, не сказав ни слова, я отвернулась сама. Уткнулась взглядом в стену и попыталась вытерпеть очередной каскад боли. Студент, обиженный моим поведением, пошёл жаловаться…

Когда боль немного стихла, я хотела крикнуть ему вслед: «Ну и что вы со мной сделаете за то, что не хочу больше себя мучить вашими вопросами? Что?! Расстреляете? Да может это будет не так больно?!»

Я снова сжалась в комок и вдруг поняла, что больше никакие фразы моего аутотренинга, никакие примеры из истории: пытки, концлагерь… – мне не помогают… Ничего не получается. Боль не утихает. Ребёнок не продвигается… Я не знала, что делать. Я была в отчаянии!

В таком состоянии и застала меня вновь пришедшая смена, которая работала при моём поступлении в роддом трое суток назад. Увидев меня, всё ещё не родившую, они заволновались. Вызвали главврача…

Она сидела со мной уже больше часа. Откуда-то появилась аппаратура. Посмотрели, послушали, жив ли ребёнок. Выяснили – жив. Пока жив!

Главврач гладила меня по руке и уговаривала согласиться на укол, поспать, отдохнуть, а потом снова попробовать рожать.

Ну что со мной будешь делать?! Сначала я доверяю людям, слушаюсь, выполняю то, что они требуют, терплю и жду, жду, жду… Но когда понимаю, что всё напрасно, что их бездействие – это просто равнодушие, то переубедить меня сложно!

Что я тогда могла ответить главврачу? Опять поверить?! Опять надеяться?! Опять ждать?!

… Извините! У вас было несколько суток! Извините!..

Сейчас я хотела только одного: родить! Родить!

Я перестала обращать внимание на сидящего рядом главврача, на её просьбы согласиться на укол, отдохнуть… Боль заполнила всё моё сознательное и бессознательное. Вскоре врачи и акушерки замолчали. Я окончательно поняла, что все команды, как дышать, что делать, я должна давать себе сама… и как только приходила новая волна схватки, пыталась максимально помочь ребёнку родиться. Я перестала реагировать на присутствие людей. Не знаю, сколько это продолжалось, но острая невыносимая боль вдруг превратилась в тупую. Она как будто сместилась и ушла на второй план. Слух ухудшился. Мне стало безразлично, почему окружающие люди мне ничем не помогают, ничего не предпринимают.

Первый раз в жизни мелькнула мысль о Господе, о Пресвятой Богородице.

В мозгу пробежали неясные воспоминания о где-то прочитанной фразе – «Матушка никогда не проходит мимо, никогда не бросает в беде. Матушка, помоги! Помоги мне…» – вдруг взмолилась я…

Через некоторое время вокруг меня стали суетиться. Переложили на каталку. Поставили капельницу. Мне было всё равно, что они думают, что делают, почему вдруг бегают. Только где-то глубоко ожила маленькая радость, что хоть что-то стали предпринимать… хоть что-то стали делать.

Меня везли по коридору. Еле шевеля губами, я спросила у медсестры, которая показалась мне в первый день пребывания в роддоме самой строгой:

– Света, а куда меня везут?

– На щипцы, – после небольшого молчания ответила она.

Я увидела, что она плачет и вспомнила, как она подходила к роженицам, которые громко кричали и пугала их одной простой фразой:

– Будешь так орать, повезём на щипцы!

Тупая боль и пустота заполнили меня. Я уже ничего не хотела думать, анализировать, предполагать. Всё воспринимала, сквозь туман. Операционная. Анестезиолог. А потом почти сразу провал. Темнота. Осталась только я и мои мысли…

Сколько так продолжалось, не знаю, только потом было то, на что я наткнулась в найденной мною книге. Описание в книге настолько точно совпадало с тем, что я увидела тогда, что всем своим существом я опять ощутила те стены, похожие на стены подземелья, выложенные из грубоотёсанного крупного камня, увидела тёмный жёсткий пол, почувствовала мёртвую прохладу…

Я стояла в нешироком коридоре – лабиринте, начала и конца которого не было видно. Он не был прямым, повсюду были какие-то повороты.

«Что это?» – мелькнул тогда вопрос.

Я с интересом рассматривала всё это. Было тихо, правда, как-то неприятно одиноко. Вдруг как написано в книге -

«…послышался сначала какой-то неясный шум, он приближался, я с удивлением повернулся в ту сторону, откуда он доносился, ничего не было видно, но почему-то чувство страха начало меня заполнять.

…Выплыв откуда-то, ко мне с криком и гоготом стала быстро приближаться толпа каких-то безобразных существ…»

Так было и у меня! Сначала я с интересом разглядывала их, как будто смотрела кино. Это была странно разодетая толпа. В основном, карлики, с отвратительными, как будто резиновыми, какими-то неживыми лицами, кривыми ногами, пронзительными голосами – это были просто уроды…

В тот момент в моей голове стучала только одна мысль – «Что же я такого жуткого насмотрелась, начиталась, чтобы мне привиделось такое?!»

Толпа медленно шаг за шагом приближалась ко мне. Внезапно я поняла, что они здесь. Почувствовала рядом их дух. Я поняла, что это реальность!

Они толкались. Отпихивали друг друга. Каждый старался схватить меня первым. Вблизи они были ещё отвратительней – перекошенные злобой лица, почти выкатившиеся из орбит ненавидящие глаза, распахнутые рты. Они были насквозь какие-то «грязные». Какие-то вышедшие из подземелья нелюди… Казалось, ещё чуть-чуть, и они начнут разрывать меня на куски. Страшная мысль мелькнула тогда в голове: «Может быть, они и оставят меня живой, не разорвут до конца, но я навсегда останусь среди них, и постепенно, для того чтобы хоть как-нибудь существовать, сама превращусь в такой же смрад…в такого же урода».

С трудом отбросив воспоминания, я снова заглянула в книгу – «Окружив со всех сторон, они с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались схватить меня, но очевидно не смели этого сделать.

«Бесы!» – с необычайною быстротою сообразил я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого мне дотоле ужаса.

Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.

– Он наш… – вдруг в один голос завопили они и при этом с такою наглостью кинулись…, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль».

Моё сердце сжалось! Ужас! Всё так и было!

Да! Они кричали:

– Она наша!

Они обращались к кому-то, кто находился за мной. Они ещё что-то кричали и уже подошли вплотную. Всё усердней пытаясь схватить меня. Казалось, ещё секунда и это произойдёт. Я испуганно оглянулась и, не увидев никого, всё равно почувствовала, что – я не одна, что за моей спиной кто-то есть. Это было что-то большое, спокойное, сильное. Откуда-то я знала пока оно рядом, пока защищает никто ничего плохого мне сделать не сможет.

«Только бы он не отходил!» – эта мысль – мольба заполнила меня.

Я повернулась и отчаянно начала просить в видимую пустоту:

– Не отдавайте меня! Не отдавайте, пожалуйста!

Я уже кричала от неописуемого страха, который полностью завладел мною:

– Я не их! Я не хочу! Не отдавайте!

Помню, как вдруг почувствовала любовь, бесконечную нежность и всепрощение, исходившее от того, кто стоял за мной. Это было похоже на чувство, которое бывает у родителей, когда маленький ребёнок сделал какую-нибудь глупость – поранил себя, ему больно и страшно. Он прибегает к ним, чтобы его пожалели, просит прощения и прощённый прячется, пытаясь спастись от страха и боли в их объятьях.

Ощущение этой огромной любви навсегда врезалось мне в память, и только оно периодически заставляло меня усомниться в том, что это было просто сновидение во время наркоза. Я выросла без родительской любви и заботы, мне нечего было перенести в то видение из реальной жизни… Ничего подобного по отношению к себе я никогда не чувствовала…

Потом всё было как в тумане. Кто-то своей силой закрыл меня от тех…существ, окутал своим теплом и все эти каракатицы с их шумом и криками постепенно стали удаляться и вскоре исчезли. Меня била сильная дрожь, дрожь страха. Потом она ещё долго напоминала мне обо всём…

Боль. Тупая боль. Открываю глаза. Операционная. Врачи что-то делают со мной, о чём-то говорят.

«Так что? Это был наркоз?! Ой, как хорошо! Это просто наркоз!» – была моя первая мысль.

Хотя страх пережитого всё ещё держал моё сердце своими цепкими когтями, но… всё-таки я потихоньку отходила от прошедшего кошмара.

«Это был просто сон! Просто страшный сон… Дочка… Как моя дочка?» – вторая мысль начала постепенно вытеснять страх.

– Моя девочка жива?…Девочка жива?

В ответ тишина. «Никто не слышит меня что ли?»

– Девочка жива? – пытаюсь спросить громче. Почему-то не чувствую движения губ.

Врачи даже не смотрят в мою сторону. Жду. Собираюсь с силами и громко выкрикиваю:

– Моя дочка жива?

Только сейчас боль сухих губ возвращает меня к реальности. Я слышу свой шёпот и в ответ удивлённое:

– Что?!

– Откуда она знает, что это девочка? – вступает в диалог второй.

Пауза. И вдруг:

– Жива…жива!

Услышав это, я вздохнула. И сразу резкая боль вонзила в меня кучу кинжалов.

«Жива. Моя девочка жива. Она родилась!» – только это было важно для меня.

«Я всё вытерплю, теперь я всё вытерплю».

– Она не могла очнуться. Я дал ей достаточно… – горячился кто-то.

Он ещё что-то говорил… Я уже не слушала, мне было не до того. Боль всё глубже пронзала меня: Как же больно вдохнуть… а ещё больнее выдохнуть…

– Ну, что теперь делать?! – спросил другой. – …Что ж, придётся зашивать «наживую»! Потерпи, милая, потерпи.

Я долго стояла, не двигаясь, около книжного шкафа. Всё пережитое много лет назад с новой силой вспыхнуло и жгло мне сердце.

«Так что – это был не наркоз?» – мои мысли испуганно застыли. – «Что это было? Как это можно?! Ничего не понимаю!»

Я стояла с открытой книгой и смотрела ничегоневидящим взглядом на улицу…

На веранду вошла Ира:

– Ну, ты что?! Я же тебя жду. Почему так долго?

Я медленно закрыла книгу и осторожно поставила её обратно.

– Что с тобой? Что случилось? – услышала встревоженный голос подруги.

В этот день я долго лежала без сна, и только один вопрос настойчиво стучал в мозгу: «Так что – это был не сон? Это что ли был не сон?!»

Машины мчались непрерывным потоком. Все мои умоляющие жесты оставались без внимания.

«Ой-ой-ой… Уже полдвенадцатого! Осталось полчаса». Я поняла, что только чудо поможет мне не опоздать. Всё. Поднимаю руки, шаг, ещё… Визг тормозов. Перебегаю дорогу, запрыгиваю в маршрутку.

«Да, больше так делать нельзя. Какие-то дикие, никчемные игры с жизнью! Что делаю?! Зачем?! Опять русская рулетка!»

Маршрутка резко тронулась, а только что затормозившие машины беспорядочно застыли на пешеходном переходе. Я перевела дух: «Хорошо, что всё обошлось. Нет, больше не хочу такого! Ну опоздала бы, и что? Нет, так нельзя!»

Вот и метро. Ныряю. В одно мгновение промелькнули несколько станций. Бегу вверх по эскалатору…

Я сразу увидела небольшую группу, которая старательно держалась вместе, чтобы не затеряться в безостановочно движущемся потоке людей. А вот и Лена, как всегда спокойная, приветливая – миловидное лицо, добрый взгляд, под тёплым платком угадывается тяжёлая коса, собранная в пучок. Она организует поездки к старцу. Наша группа последняя, больше никого ждать не будут, сообщает она. Ещё минута – и мы идём к автобусу. Рассаживаемся на свободные места.

За окном мелькает пёстрая московская мозаика. Холодное зимнее солнышко, отражаясь от бесконечных витрин, заглядывает в автобус. Моя соседка, тихая пожилая женщина, участливо предлагает воду. Прохладная вода слегка успокаивает ритм моего сердца.

«Всё-таки как хорошо, что я успела…»

– Извините, а Вы первый раз едете к Старцу? – послышалось с соседнего ряда.

Я, не понимая, к кому обращаются, продолжаю рассматривать всё, что мелькает за окном. Так интересно, каждый район Москвы – автономный городок. Он не похож на другие: архитектура, магазины, уклад жизни, даже одежда людей – всё отличается. Можно всю жизнь прожить в одном районе. Редко выбираться в центр, удивляться всему новому, встреченному там, и чувствовать себя достаточно неловко, как в гостях у мало знакомых людей…

Кто-то тронул меня за плечо. Прошептал:

– Вы первый раз едете к Батюшке?

Я повернулась. На меня смотрели карие глаза, в которых мелькали весёлые огоньки, из-под живописно натянутой беретки выглядывали чёрные короткие кудряшки.

– Меня зовут Юля, а Вас?

Мы болтали с Юлей уже больше часа. У неё были большие проблемы с мужем – алкоголь. У врачей есть понятная всем фраза: «Данная травма несовместима с жизнью». К сожалению, она удивительно подходит к такому горю – алкоголизм несовместим с семьёй… Но Юля не сдавалась. Она отчаянно боролась за мужа и пыталась вытащить его из этой засасывающей воронки. Старец, его молитва и совет был для неё надеждой на то, что ещё не всё потерянно…

За окном уже Владимирская область. Бабушки чинно сидят на скамейках. Изредка видны стайки ребятишек. Мужчины неспешно расчищают от снега дорожки перед домом. Вдоль трассы стоят тележки и коляски накрытые тёплыми одеялами – это пирожки и чай в термосах. Мы, поглядывая на эту заманчивую картину, мечтаем, что скоро остановимся, почувствуем спокойный и размеренный ритм сельской жизни, отведаем пирожков…

Нет, не удалось. Проехали мимо. До свиданья, домики. Ёлки, закутанные в снежные шубки, и холмы, запорошенные снегом, сменили их. Навстречу суетливо бежит дорога, иногда мелькают встречные машины. Поворот.

– Остановка полчаса. В кафе можно поесть горячее, – радует всех Лена.

– Юль, пошли?

– Да-да.

Мы, немного потоптавшись около автобуса, разглядываем уходящие на вершину холма ступеньки. Наверху симпатичный домик, построенный в каком-то австрийском стиле. Внутри чисто и тепло. Кофе, булочка – и мы немного оживаем. Осталось ещё пять минут.

– Хорошо, что здесь можно покурить, – доверительно шепчет Юля.

– Знаешь, я лучше пойду вниз, чтобы не чувствовать запах сигареты.

– Да ладно тебе! Я в сторону…

– Нет, извини. Не могу.

Я торопливо спустилась к автобусу. Вскоре вернулась Юля.

– Ты что ли не куришь?

– Я курю. Много курю. Но очень хочу бросить. Почти десять лет пытаюсь – ничего не получается. Как только чувствую запах дыма – всё! Терпеть не могу ни минуты…

– …Нужно просто каждый день уменьшать дозу.

– Пыталась. Не получается. Каждый раз говорю себе об очередной – это последняя, проходит немного времени и опять. Несколько лет назад начала сильно кашлять. Сейчас уже просто задыхаюсь, но всё равно курю! Очень хочу попросить Батюшку помочь мне и в этом тоже. Поэтому мне надо до встречи продержаться – не курить.

– Ну, ты даёшь?! Тебе что, сейчас не хочется что ли?

– Да ты что?! Ещё как хочется – просто умираю! Но нельзя, если не вытерплю, как попрошу – помогите, правда, я покурила сегодня… Стыдно как-то. Стыдно.

Мы ещё немного пошептались. Смеркалось. Лена включила молитвы. Вскоре на улице стало совсем темно, и только редкие огоньки домов приветливо подмигивали нам. Ожидание чего-то светлого и необычного теплилось в душе.

«Надо ещё раз подумать, с чем обратиться к Батюшке», – пытаюсь сосредоточиться я. Что самое важное? В голове огромная очередь просьб и вопросов. «Даже не знаю, что спросить сначала, а что потом… на чём остановиться. Важно всё. Ничего не могу сдвинуть сама, ничего не получается. Всего боюсь… Опять отчаянье!» – Чувства снова захлестнули меня. – «Это маловерие. Маловерие! Надо помолиться, просто помолиться и всё».

Автобус натружено гудит. Навстречу торопится дорога. Тишину нарушает Лена:

– Остановка десять минут, – неожиданно громко объявляет она. – Пожалуйста, не задерживайтесь.

– Пойдём немного походим, а? Ноги затекли, – предлагает Юля.

Зимняя российская дорога снова неприятно поражает узостью и крутыми обочинами. Немного потолкавшись рядом с автобусом, я замёрзла, помахала Юле, показывая на дверь. Она торопливо подошла.

– Ты что? Я так не могу, курить хочется… Уже прошло два часа после последней остановки. Кстати, кто тебе сказал, что нельзя курить, когда едешь к Старцу?

– Я так думаю. Мне так кажется… Нужно потерпеть, помолиться. А как по-другому? Как?

– Ну, не знаю, не знаю. Мне кажется, что ты всё слишком усложняешь. Ко всему нужно относиться проще. Ладно, не будем спорить. Хочу успеть покурить.

Она отошла. Медленно падали снежинки. В сердце вздохнула печаль…

Год назад, когда приехали к Батюшке, было очень холодно. Мы выскочили из автобуса и быстро побежали в храм. В храме читали Неусыпаемую Псалтырь. Немного постояв, мы начали отогреваться – потихоньку таяла тяжесть наших горестей и страхов… Началась ночная служба. Батюшка с кадилом обходил храм. Мы с интересом разглядывали его: небольшого роста, внимательный взгляд, окладистая борода. От него веяло каким-то спокойствием и необъяснимой радостью. Вся служба тогда пролетела в миг. Потом ещё долго кусочки проповеди всплывали в памяти:

«Учитесь всё принимать от Господа и за всё благодарить! А то, что творится? Чуть пошатнулось благополучие – всё плохо. Всему конец! Нет терпения у нас грешных! Мы сразу бежим в церковь, а в храме должно искать не утешения, а спасения! Искренне от глубины души нужно каяться. Помните: лень, стыд, любые препятствия на пути к раскаянию – это всё вражия работа! А наше сокрушённое покаяние – разрушит её и не отдаст нечести души наши на посмеяние. Всё получится. Всё Господь управит, надо только стараться. Исправляться. Верить!»

После службы народ собрался около домика Старца. Через некоторое время вышел Батюшка. Начал принимать людей. Толпа постепенно уменьшалась. Вдруг Батюшка громко сказал: «Люди добрые, извините, я сегодня плохо себя чувствую и никого больше принять не смогу».

Небольшая группа людей, расстроенно переглянувшись, остановилась. А основная масса народа медленно, шаг за шагом начала наступать на него. Послышались выкрики: «Мы столько ехали…Как мне поступить, у меня операция… А я?! Переезжать мне или нет…»

Старец стоял, выпрямившись, высоко подняв голову. Люди, отталкивая друг друга, пробирались к нему. Вскоре

Батюшку стало плохо видно за людской стеной. Он долго стоял и выслушивал, советовал, благословлял…

Неожиданно мои воспоминания прервал спор.

– Мы давно уже едем неправильно.

– Да нет. Ещё чуть-чуть и будет село, а там и до скита рукой подать…

– Нет. Всё! Разворачивайтесь! Разворачивайтесь, говорю,

– воюет с водителем Лена.

– Здесь нельзя развернуться. Нельзя! Дорога узкая!

– Она ещё долго будет такая. Разворачивайтесь! – И громко добавляет. – Люди молитесь Николаю Угоднику!

Мы вглядываемся в окна автобуса и пытаемся увидеть хоть один огонёк. Впереди кромешная тьма, сзади тоже. Ни одной машины и неудивительно – скоро полночь. В девять вечера мы должны были быть уже на месте, а мы всё ещё едем.

Задний ход. Небольшой разворот. Вперёд, опять назад, ещё разворот. Вдруг автобус сильно накренился набок и закачался… Со всех сторон послышалась молитва. Каким-то чудом мы выехали на дорогу, в гнетущей тишине послышались слова Лены:

– Поблагодарим Господа и Николая Угодника!

Хор молитв, и на секунду нас раздавила глухая тишина сначала страха, а потом благодарности за то, что не опрокинулись, не перевернулись… До конца не осмыслив чудо, кто-то вздыхает, кто-то снова пробует задремать, а кто-то продолжает молиться…

– Кошмар! Страшно-то как! – шепчет Юля.

Говорить не хочется, а Юля опять:

– А кто виноват?

– Откуда я знаю…Любой из нас может быть.

– Как это? Почему?

– … у всех разные помыслы…

– Что?

– …да не важно это сейчас…

Лена медленно идёт по автобусу. Останавливается. Подбадривает. Кто-то громко спрашивает:

– Лена, а почему водитель не знает дорогу?

– Что Вы! Что Вы! Это лукавый нас крутит. Но Батюшка молится. Он благословил нас на поездку. Ждёт. Потерпите, скоро приедем.

За окном тянется густой заснеженный лес. Мы едем одни-одинёшеньки по бесконечной дороге. В автобусе полутьма, и только впереди у лобового стекла виднеется склонённый, высматривающий что-то вдалеке силуэт Лены…

– Всё. Приехали, – разбудили нас радостные восклицания.

Мы медленно выползли из автобуса, полусонно оглядываясь по сторонам. Лунный свет заливал всё вокруг. Мы застыли, рассматривая эту сказочную красоту… Но очень быстро морозная ночь напомнила о себе. Снег скрипел под ногами, когда бежали к храму. Пять минут, и тепло старинного храма Николая Угодника вновь окутало нас.

Храм был полон. Батюшка уже начал службу. И снова не успела я очнуться, как началось причастие. За мной выстроилась очередь. Жду. Не чувствую впереди никакого движения. На цыпочках стараюсь рассмотреть, что там…вижу – к Чаше никто не подходит. Батюшка стоит. Терпеливо ждёт.

– Вы причащаетесь? – начинаю спрашивать у стоящих впереди.

– Нет, – отвечают люди, не сделав даже попытки пропустить меня. Впереди неподвижно стоит несколько рядов. «Господи, помилуй меня грешную!» – с огромным трудом пробираюсь вперёд. Последний ряд взят штурмом – и вот оно, радость наша – причастие!

На тёмном небе висела огромная луна. Россыпью были раскиданы звёзды. Вокруг серебрился снег. Вдали чернел лес. Тишина… В свете луны был хорошо виден домик Старца. Русский деревенский дом, из трубы медленно вился дым. Небольшие окошки. Около двери почтовый ящик. Мы ждали, когда выйдет Батюшка. Вдруг кто-то спросил:

– Лена, а Старец нас примет?

– Обещал.

– Нам сказали, что в прошлый раз он не всех принял!

– Ну, Батюшка тоже человек. Не смог, значит. Терпите, ждите, молитесь.

Вскоре открылась дверь. В русском полушубке, в валенках стремительно вышел Батюшка. Страх и нерешительность вновь сковали меня – «Что же спросить сначала, а что потом. Опять запуталась». Вот и моя очередь – сумбур и многословие. Батюшка внимательно выслушивает… Советует…

– И ещё, я бы очень хотела бросить курить. Помогите!

– Хочешь бросить?

– Очень!!!

Он замирает на секунду и пристально смотрит на меня:

– Проси Господа! – я склоняю голову. Батюшка читает надо мной молитву…

Тихо иду к стоянке автобуса. Ноги заплетаются. Усталость услужливо подсказывает, сколько осталось идти, но я её не слушаю. На душе благодать. Хочется петь. Хочется жить. «Какое счастье – Батюшка принял!»

Москва встретила нас шумом машин, куда-то бегущими людьми и хмурым небом.

Прощаюсь с Юлей:

– Всего тебе доброго. Держись.

– Да, – кивает она, – Только не знаю, что получится. Кстати, я тоже попросила Батюшку избавить меня от курения.

– Ой, как хорошо! И что?

Она долго роется в сумочке. Вытаскивает пачку сигарет. Закуривает. Облако дыма плывёт в мою сторону. Я пытаюсь его разогнать, немного отхожу. Юля с сочувствием смотрит на меня:

– Ой, прости, забыла. На, покури.

– Нет. Нет. Спасибо, не хочу. Просто дым – задыхаюсь! Какой-то невыносимо противный дым…

– Вот, – продолжает она. – Он спросил меня, сильно хочу бросить, я сказала: – «Да». Он посмотрел на меня и сказал: «Это хорошо! Тогда молись. Старайся». – И всё…И больше ничего, – грустно закончила свой рассказ Юля, медленно тонкой струйкой вверх выпуская дым.

– Подвинься чуть-чуть, – попросила я, поняв, что не смогу так долго сидеть.

Лика скомкала пальто, поставила сумку на колени и старательно прижалась к соседке.

– Нормально? Так хорошо?

– Да, спасибо…

Сижу третьей на заднем сидении. Машина неширокая: набитые сумки, зимняя одежда – сидим плотно прижавшись друг к другу. Собрались одни девчонки. Таня за рулём. Как всегда она немного лихачит… Настроение у всех приподнятое – виданное ли дело, едем в Троице-Сергиеву лавру…

Полгода назад, когда опять у меня всё провалилось в тартарары, я прибежала к подруге Лике. Она долго меня успокаивала. Потом, когда я немного пришла в себя, еле слышно сказала:

– Тебе бы к отцу Герману на службу попасть.

– Зачем это?

– …говорят…помогает.

Собиралась я несколько месяцев, всё откладывала, и вот наконец…

Дорога, извиваясь, обрадованно убегает из Москвы. Мы уезжаем всё дальше и дальше от повседневных забот, которые вчера нам казались такими важными, такими сложными, такими неотложными. Чем дальше отъезжаем от дома, тем яснее видна суета и надуманность той жизни, которой мы живём… Резкая остановка. Подпрыгиваем и непонимающе смотрим друг на друга. Таня обречённо бросает:

– Ну всё, девчонки. Приехали! Гаишники…

Приподняв голову, она открывает окно и с нежной улыбкой здоровается с подошедшим офицером:

– Доброе утро.

Суровая решительность на его лице понемногу тает.

– Доброе. Что ж Вы так нарушаете?

Проверяет документы. Заглядывает в машину и, увидев наши испуганно-просящие глаза, вздыхает. Ещё немного для порядка вертит бумаги. Отдаёт.

– Ладно, красавица, поезжай. Будь повнимательней!

– Спасибо! Спасибо Вам! Всего Вам самого доброго, – наперебой кричим ему.

Всё-таки как хорошо, что мы русские. У нас, сначала мы люди, а потом исполняющие обязанности… Легко вздохнув, радостно мчимся дальше, время от времени с благодарностью вспоминая гаишника.

Вот и Сергиев Посад. Низкорослые крепкие дома приветливо подмигивают гостеприимными окошками. Дружно подталкивая друг друга, они удивляют своими фасадами, разноцветными штрихами разукрашивая холмы. Очередной спуск и на горке прямо перед нами белые стены одной из святынь земли русской – Троице – Сергиевой Лавры. Ярко-голубые и златые купола. Резная колокольня. Арочные врата… Идёт лёгкий снежок.

Говорливой кучкой заходим в Лавру. Наша болтовня стихает – уткнулись в очередь. Обошли её, посмотрели… В чёрной рясе и скуфье стоит худощавый, старенький батюшка и что-то тихо говорит каждому подошедшему к нему.

– Может это отец Герман? Вот надвратный храм. Он же здесь служит, – прошептала Таня.

– Думаешь это он? – удивилась я.

Почтительно замолкаем. Рассматриваем… мы так много слышали о нём… Так нужно с ним поговорить… Мы суетливо заторопились в конец очереди. Неожиданно Лика разрушает наши планы:

– Девочки, давайте сначала приложимся к мощам преподобного Сергия Радонежского, наберём воды, а потом посмотрим, какая останется очередь. И может до службы, успеем ещё подойти к священнику.

Мы вошли в храм Святой Троицы и сразу прижались к стене, чтобы пропустить несколько групп выходящих иностранцев, которые заходили посмотреть на храмовые фрески «Троицы» преподобного Андрея Рублёва. Когда людской туман растаял, увидели длиннющую очередь к мощам.

– Ничего мы не успеем… – проворчала я, озираясь по сторонам.

Очередь медленно двигалась. Девчонки о чём-то тихо разговаривали, а я всё не могла оторваться от людей, которые стояли передо мной и читали акафист преподобному Сергию Радонежскому. Они читали его от всей души и так вдохновенно, как будто он стоял рядом и слушал. Меня поразила вера этих людей, которую можно было не только увидеть – её можно было почувствовать, к ней можно было даже прикоснуться. Когда они закончили читать, ко мне повернулась одна из этих женщин:

– Дать Вам почитать акафист?

Я нерешительно отказалась, потом стало как-то неловко и я выпалила:

– Мы, вообще-то, приехали на службу к отцу Герману. Заодно решили и к мощам приложиться.

– …Здесь надо сначала с Батюшкой поздороваться, а потом всё остальное… А вас благословили пойти на отчитку к архимандриту Герману?

– На отчитку?

– Да. На отчитку больных.

– Больных?

– Ну, да. Бесноватых…Духовник Вас благословил?

– … У меня нет духовника, – растерянно ответила я.

Её слова неприятно царапнули мне сердце. «Каких-то бесноватых… Духовник. Где ж найти духовника?»

Она немного помолчала и, будто услышав мои мысли, попыталась успокоить:

– Ну ничего. Всё будет хорошо. Бог всё устроит.

Вот мы уже и рядом с Батюшкой. Люди кладут земные поклоны, а мы всё стеснительно топчемся на месте, не зная толком ни как приложиться, ни как поклониться. Слегка обозначив поклон, быстро приложились к мощам и довольные собой, набрав святой воды, гордо зашагали в сторону надвратного храма – храма Иоанна Предтечи. Около него было уже пусто. Очередь исчезла. Мы немного постояли, подождали…и грустно побрели относить воду.

В храме Иоанна Предтечи, сделав несколько шагов, уткнулись в живую цепочку спин. До службы оставалось ещё полчаса.

– Пойдём в левый придел. Там посвободней, – предложила Лика.

– …А мне бы хотелось в центр, в середину.

– Да ты что?! Там же очень тесно.

– … А может быть, если пройти, то там можно стоять также как и здесь? – предположила я, в надежде на то, что Лика согласится со мной пойти.

– Лучше не будем рисковать.

– Да? Думаешь?… А я всё-таки попробую. Здесь ничего не видно и не слышно.

– Это же не главное. Важно, что мы здесь, на службе и можем помолиться, – уговаривала меня Лика.

Упрямо мотнув головой, я пошла вперёд. С каждым шагом идти становилось всё сложнее. Вскоре вокруг стеной стояли люди. Трудно было даже руку поднять. Всё! Я остановилась. Дальше надо уже просто драться… Внезапно сзади какая-то женщина оттолкнула меня и полезла вперёд.

– Сестра, осторожней! – возмутилась я.

Она резко развернулась, ужалила меня взглядом своих чёрных глаз.

– Какая я тебе сестра?! – гневно крикнула она. Отвернулась и продолжила расчищать себе дорогу к алтарю.

Вышел батюшка, средних лет, статный, полный сил… Воля и характер начертали на его лице портрет, от которого нельзя было оторваться.

– Отец Герман, – пролетел шёпот по храму.

Началась проповедь. Слова стучались в сердце. Тишину нарушал только треск сгорающих свечей…

«Если мы возьмём себя в руки и начнём исполнять законы Божии, тогда от нас и демоны убегут, и болезни отойдут, и появятся радость и надежда на спасение… Когда приходите на наши молитвы очень важно, чтобы вы сначала исповедались. Потом нужно приложиться к святым мощам преподобного Сергия, он хозяин этого места, он очень всем помогает… Только после всего этого надо приходить на наши молитвы – с желанием отстать от всякого греха и начать новую жизнь…»

Внезапно стоящая сзади полная женщина навалилась на меня. Я отодвинулась… она тоже… немного постояла и… опять легла.

«Ну, ничего себе!» – возмутилась я, но совесть тихо пристыдила. – «Может ей плохо? Надо немного подождать. Она отдохнёт и встанет…»

Прошло больше часа, я уже задыхалась от этой тяжести. И только когда мы встали на колени, я смогла немного вздохнуть…Снова поднялись. Она опять навалилась.

«Как я устала. Всё. Больше не могу. Придётся сказать!»

– Извините, встаньте, пожалуйста, нормально, – раздражённо попросила я.

Тётушка посмотрела на меня каким-то мутным взглядом и не шелохнулась.

«Что делать? Как же это выдержать? Как? Что она ничего не понимает?!» – только эти мысли крутились в моей голове. Я уже не слушала службу…

Вдруг люди отхлынули назад. Эта нечеловеческая сила оторвала меня от тётушки и сдвинула в сторону. Тётушка стояла совсем рядом – но я была свободна!

Прямо на нас шёл отец Герман. Стена людей расступалась. Каждого он кропил святой водой… Одних ставил на колени… Другим что-то говорил… Ничего не понимая, я ждала своей участи. Капли святой воды упали на лицо – «Всё! Теперь всё будет хорошо! Всё будет хорошо», – уговаривала я себя.

Отец Герман размахнулся и окропил полную тётушку, которая недавно лежала на мне…

– Уйди от меня! – истерично заорала она. – Не надо!

Отец Герман улыбнулся и окропил её ещё несколько раз.

Она заметалась, как зверь. Люди плотнее прижались друг к другу. Она отскакивала от него всё дальше и дальше. А батюшка всё шёл за ней и кропил, кропил, кропил…

– Убери от меня это! Прочь! Уйди прочь… – кричала она в испуганно-застывшей многолюдной тишине.

Люди беззвучно отступали. Вскоре крики стихли. Она выбежала из храма.

Щемящее чувство то ли страха, то ли ужаса заставило меня быстро забыть раздражение.

«Что это?! Разве такое возможно? Какой кошмар! Мы ничего не знаем. Ничего не понимаем. Ничего не видим в этом мире. Всё не так просто… и не так сложно, как мы себе напридумывали…»

Вскоре люди стали тихонько переглядываться. Улыбаться. Вся моя усталость куда-то исчезла… Отец Герман, окропив всех, кто стоял у входа, возвращался к нам, несколько людей ещё ждали его. Он начал кропил уже третьего… после первых капель пожилая женщина деревенского вида тихо крякнула. Рядом с ней стоял высокий молодой человек, наверное, её сын. Он покраснел и опустил голову… Чем больше на неё попадало святой воды – тем громче она крякала… Потом она вытащила носовой платок и смущённо, как бы вытирая себя, прикрылась им.

Служба закончилась. С подругами я встретилась около выхода из Лавры. Мы медленно пошли к машине. С нами радостно поздоровался мотор и мы не спеша поехали домой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Лика.

– Хорошо. Очень хорошо! Просто прекрасно! Слава Богу, что я сюда добралась. Теперь, наконец-то, можно начинать жить! Теперь всё будет хорошо! – захлёбывалась я от восторга.

В ответ тишина. Потом лёгкое прикосновение и тихое Ликино:

– Тебе бы ещё пару раз сюда съездить.

Возмущение заполнило моё сердце… Лёгкость и радость, недавно ожившие в нём, куда-то убежали…

Девчонки весело болтали, а я сидела и, не отрываясь, смотрела на заснеженный лес, на сумерки, которые окутывали и прятали заляпанную снежной грязью… тягучую дорогу домой.

– Кто хочет поработать в храме? – громко спросила женщина.

Мы опустили глаза и старательно продолжили читать книгу. Она посмотрела в нашу сторону:

– Кто может помочь в храме? Приложимся к мощам и пойдём…

Я ещё ниже опустила голову и застыла над книгой о Серафимо-Дивеевской обители. Мы с дочкой простояли уже три часа и почти дошли до ступеней, ведущих в храм…

Ласковые лучи утреннего солнца поддерживали в нас надежду на то, что осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Нежный ветерок весело теребил наши светлые платки. Голубое небо. Тихие птичьи разговоры. На душе легко и покойно… Осталось ещё немного постоять, немного подождать…

Прошло полтора часа, а мы сделали всего лишь несколько шагов. Всё время пропускали большие группы паломников и туристов.

– Кто согласен поработать в саду? – обратилась другая женщина.

Она обходила очередь, за ней торопливо шли три человека.

– Братья и сестры, кто пойдёт с нами? Работа на час. Сначала без очереди к мощам. Потом поработать и всё – вы свободны.

Я задумалась.

– Решайте быстрее. Кто пойдёт?

«Вот они ступени. Потом на источник и домой…», – заканчиваю я свои размышления и скромно отворачиваюсь. Через некоторое время вижу: группа откликнувшихся людей уже приложилась и вышла из храма. Горестно вздыхаю, пытаясь утихомирить совесть – «Мы бы поработали. Обязательно. Но времени-то нет. Совсем нет…»

А оно, время, как будто подслушав мои мысли, вдруг остановилось. Протянулись два часа, а мы поднялись всего лишь на несколько ступеней.

«Что же это такое…Что творится?!» – возмущаюсь я.

Вдруг снова:

– Нужна ваша помощь на монастырском кладбище. Помогите. Ради Батюшки потрудитесь. Кто согласен?

Сестра ожидающе смотрит на людей. Из очереди выходит один человек. Вдруг она поднимается на ступеньки и почему-то обращается ко мне:

– Пойдёмте со мной?

От неожиданности я растерянно смотрю на дочь, на стоящих впереди людей. Высчитываю, сколько нам осталось ждать… получается недолго.

– Пойдёмте приложимся и поработаем, – повторяет сестра, тщетно пытаясь заглянуть мне в глаза.

Я опускаю голову. Тяжело вздыхаю. Извиняюсь. Бормочу что-то о том, что мы долго стоим и что нас давно уже ждут. Сестра немного постояла рядом. Подождала. Собрала несколько человек. Ушла. Я расстроено рассматриваю церковный свод над входом. Успокаиваю себя тем, что мы скоро приложимся и поедем дальше. Вдруг из храма выходит монахиня и громко объявляет:

– Братья и сестры, перерыв на час. Мы должны прибрать.

Озираюсь по сторонам. «Где же та сестра? Может, она не ушла? Может, её ещё можно догнать?…Нет. Не вижу. Нет. Уже не догнать».

Мы простояли ещё час и…на ватных, еле двигающихся ногах подошли к Батюшке. Приложились! Слава Богу!

Машина радостно мчит нас к источнику. Всё тело ноет. Ног не чувствую. В голове только одна мысль: если бы я знала, что мы столько простоим, сразу бы согласилась поработать. Сразу. Если бы я только знала…

Сероватая поверхность воды настойчиво притягивает взгляд. Разбросанные кучки людей стоят вокруг озера. У купальни пусто. Обрадованно тяну дочку. Хочу захватить эту паузу. Этот момент, когда никого не надо ждать, а можно просто зайти и всё. Нет, не успеваем… Ничего, мы следующие.

Солнце. Жарко. Как хорошо – сейчас окунёмся. Просто благодать…

Рядом с купальней стоит пара. Невольно слышу их разговор.

– Пойдём попробуешь, – уговаривает мужчина. – Хоть немного зайдёшь в воду. Это святое место… Вот увидишь, всё выправится.

– Нет. Нет. Я не пойду. Хочешь иди без меня.

– Как же я без тебя?! Как? Пойдём. Попробуешь.

Она несогласно мотает головой. Он что-то ищет в сумке. Вытаскивает платок. Встаёт на колени. Опускает платок в источник. Выжимает его. Старательно прикладывает ко лбу женщины, к щекам, вискам… Она стоит не шелохнувшись. Он промокает себе лоб и снова опускается на колени.

Почему-то вспоминаю слова подруги: «Знаешь, Батюшка не всех принимает. Надо готовиться. Надо с верою и почтением приезжать к нему. Только тогда он поможет. А так… многие даже и ног намочить не смогут…»

Из купальни выходят люди. Громко зову дочку. Бодро захожу и замираю.

«Ладно… Что это со мной?! Всё же нормально. На улице жарко. Окунёмся…»

Сердце испуганно затихает. Дочь закрывает дверь и, не понимающе смотрит на меня.

«Надо показать пример. Надо зайти в воду первой. Надо показать дочке, что всё не так страшно, не страшно…»

– Так, доченька. Я пошла.

Решительно спускаюсь по ступенькам. Перекрестилась. Окунулась… Старательно ищу ногами дно. Его нет. Я не могу встать. Там пусто! «Ничего. Это ничего. Плавать мы умеем». Вынырнула. Перекрестилась. Вдохнула и снова ушла под воду. Вода сомкнулась надо мной. Мир замкнулся. Я даже и не думала о том, сколько ещё могу пробыть под водой – мне не нужен был воздух! Я там так же реально могла дышать, думать, чувствовать… Я находилась в каком – то мире, в каком-то другом…но в таком же реальном, как наш… Я не знаю сколько там была… Силой заставила себя вынырнуть.

– Мама, что с тобой? Мама?!

Крупная дрожь бьёт всё моё тело. Ничего не могу сказать.

«Надо три раза. Окунуться с головой три раза. Обязательно с головой! Надо!»

Невероятным усилием заставляю себя перекреститься. Пытаюсь вдохнуть воздух. Не могу. Я не могу дышать?!.. – Быстро под воду! Быстро! Пока есть ещё остатки старого. Нужно успеть». Заставляю себя уйти туда в третий раз. «Воздуха не хватает. Его уже просто нет…Надо выныривать. Выныривать… А дна-то всё-таки здесь нет».

Дочка зашла в воду. Она тащила меня. Старательно тащила…Усадила на скамейку.

– Как ты?

Я постаралась улыбнуться и кивнуть головой, мол – хорошо, даже просто отлично.

– Сиди. Я сейчас. Я быстро, мамочка.

Она трижды окунулась и вышла помочь мне одеться.

Не знаю, сколько мы там были. В дверь никто не стучал. Когда мы вышли, увидели, как много людей терпеливо стоят и ждут своей очереди. Никто не ропщет. Никто не возмущается. Понимают, что это не легко, что это не просто.

Я долго смотрела на воду. Она мирно чернела внизу. Мимо, громко смеясь и поправляя мокрые волосы, прошли девушки, легко перебирая босыми ногами по деревянному настилу. А я не могла сдвинуться с места. Мне было непонятно почему. Тело было лёгким. Душа тихой. Но я не могла пошевелиться. Как будто только что закончила какой-то нечеловеческий труд.

– Как ты, мамочка? – заботливо спрашивает дочка.

– Я? Хорошо. Хорошо, – услышала я себя, как будто со стороны. – …Только там почему-то нет дна…Очень трудно. Там нет дна!

– … Там деревянное дно, мамочка. Может ты просто не вставала?

– Да?… Может…быть. Всё может быть.

– Пошли?

– Да, родненькая… Пошли.

Тудух – тудух – тудух… мерно стучат колёса. За окном мелькает незнакомая чужая жизнь… Ещё чуть-чуть и мы в маленьком подмосковном городке. Кривые улочки. Приземистые домики. Редкие прохожие. Тишина…

Быстро находим затаившийся в старых двориках магазин. Всего одна комната, а будто переносишься в огромный неизведанный мир… Глыбой возвышается солидный обшарпанный буфет из красного дерева, заставленный фарфоровой посудой с поблекшим от времени рисунком. На полу вкопано застыл кованный сундук. Рядом прялки, одна замысловатей другой… На одной стене – круглые, квадратные… деревянные, фаянсовые старинные часы. На других стенах – большие, маленькие… в киоте, в окладе…яркие и почти бесцветные… антикварные иконы. Невозможно оторваться от этого богатства, от этой неизведанной тайны, которая переносит тебя в пространство вне времени, когда оживает история…

– Здравствуйте! Давненько вас не было видно! – подходит к нам продавец.

– Да!.. То одно, то другое…

– Жизнь-то у вас какая – всё дела, всё бегом. Одно слово

– Москва!

– Да не всегда дела… Чаще больше планируешь, чем делаешь.

– Ну, всё равно…У нас-то здесь и планировать нечего…

– … Да и деньги накопить надо. Без денег ничего не купишь.

– А может и отводят вас…чтоб хорошее дело не сделали…

– …Может и отводят…

– Зачем нынче-то приехали?

– За Богородицей – одну икону в храм, другую дочке…А ещё икону «Ангела – хранителя» себе хотела…

– Ой, повезло вам. Ой! Как вам повезло! Сейчас!

Продавец, охая и покачивая головой как будто совершилось что-то невероятное, торопливо уходит в подсобку, спрятанную в глубине комнаты.

Дочка разглядывает иконы на витрине, а я не могу оторваться от огромных икон, поставленных на пол… «Из какого храма…Откуда они?» На меня грустно смотрят святые лики… «Как же так – на полу… Нельзя их на пол – это же иконы!»

– Мама, смотри! – дочка показывает на небольшую икону. – Как жалко…

– Да…старенькая…

– Как думаешь, а кто это сделал?

Наклоняюсь ниже, вглядываюсь – икона «Вседержитель»

– потемневший оклад, поблекшие краски…а вместо глаз зияют дыры…выбитые гвоздём.

«Господи, помилуй нас! Что ж творим?! Как можно?! Зачем?! За что?!..»

– А это можно закрасить? – тихо шепчет дочка.

– Что ты, родненькая? Как? Нет. Только реставрировать… и то не знаю, кто возьмётся…

– Жалко…

– Конечно, жалко!

К нам обратно почти бежит продавец, сгибаясь под тяжестью икон, которые несёт бережно прижимая к себе, будто боится выронить.

– Вот! – с радостной улыбкой выкладывает на витрину. – «Казанская», «Владимирская», «Смоленская» – выбирайте!

– Нам бы побольше, чтоб на аналой можно было положить.

– Да-к вот – побольше! Здесь все праздники Богородицы. Одна икона на все праздники Богородицы!

– …Письмо мелковатое. Будет плохо видно…

– Кому надо – увидит. Главное на сколько праздников можно приложиться!

Внимательно рассматриваю икону.

– Начало ХХ-го века! Хорошая. Не сомневайтесь!

– Ладно… А дочке, наверное… Какую ты хочешь?

– «Казанскую».

– Хорошо – «Казанскую». А иконы «Ангела-Хранителя» у вас нет?

– Да как же нет?! Вот он! Сколько Вас дожидался! Несколько месяцев! Многие смотрят и не забирают! Наконец, дождался!

Удивляюсь его словам. Беру икону – замираю. Ангел-Хранитель во весь рост…а с ним рядом святые…

– Вот! XIX-век! Смотрите – как сохранилась!

– Простите, я хотела икону с Ангелом-Хранителем, а здесь он со святыми…Это, конечно, хорошо, но я хотела одного Ангела-Хранителя…Просто одного…

– Да Вы что? Здесь Ангел-Хранитель с предстоящими: преподобным Зосимой, Саватием… Все Вас слышать будут. Помогать!

– Да… Но всё-таки я хотела одного Ангела на иконе.

Продавец тяжело вздыхает и медленно уходит в подсобку.

– Доченька, как ты?

– А мы можем ещё одну маленькую… икону купить?

– Ой! Не знаю…Ну, если останутся деньги. А какую ты хочешь?

Дочка медленно опускает руку на витрину и, как будто, поглаживая стекло, показывает на икону «Вседержитель».

«Господи, как же я могу его взять. Выколотые глаза! Как же молиться?! Смотреть страшно! Смотреть больно!»

– Мамочка, можно? У меня в комнате повесим… Ну, пожалуйста, давай купим! Зачем здесь оставлять?

– … Хорошо, если хватит денег, купим, – тяжело соглашаюсь я.

Медленно подходит продавец.

– Других икон с Ангелом пока нет.

Вдруг высоко на стене вижу икону.

– Вот же Ангел-Хранитель! – радостно восклицаю я.

– За неё уже проплатили, подъехать должны.

Снова рассматриваю икону Ангела с Предстоящими. Грустно вздыхаю.

«В прошлый раз было так много икон… Что делать?.. Что же делать?»

– Ну, смотрите. Может потом что будет.

«Кто ж знает, что будет потом…»

– Ладно. Возьму…

– Конечно! Замечательная икона! Здесь и раздумывать нечего! Говорю, Вас ждала… – продавец торопливо упаковывает иконы.

Дочка нерешительно теребит меня за руку.

– Мам, а деньги остались?

«Батюшки! Неужели покупать?!»

– Доченька, ты уверена, что нужно купить ту икону?

– Конечно!

– Ой-ой-ой… Сколько стоит? – тихо спрашиваю я, показывая на икону «Вседержитель».

– Очень мало. Покалечена.

Смотрю на озарившееся радостью лицо дочки.

– Ладно… Забираем.

Всю дорогу мы сидели обняв иконы, тихо и редко переговариваясь, будто боялись оскорбить тех, лики которых были рядом с нами…

* * *

Пролетело два года. В маленький подмосковный городок мы так больше и не выбрались. Всё дела…

Икону «Вседержитель» реставрировать не решились. А вскоре увидели, краска на месте глаз затянулась, как затягивается рана на коже, да так – будто и не было там вовсе глубоких черных дыр!

За окном лето. Солнце. Зелень. Красота. Завтра у меня день рожденья! Настроение прекрасное!

Сегодня открылась православная выставка. Не раздумывая, отправляюсь туда… Быстро иду от стенда к стенду. Радостно прикладываясь к чудотворным иконам… Вдруг какой-то священник останавливает меня за руку.

– К нам надо ехать! Давно тебя ждём!

– Простите…Вы, наверное, ошиблись.

– Когда соберёшься?

– Да я… Куда?

– К нам! На Соловки!

– Ой!.. Не знаю…

– Что не знаю?! Давай приезжай! На, посмотри – как у нас красиво!

Даёт мне большую книгу «Виды Соловецких островов». Суровая северная красота! Смотришь – холод пробирает до костей, а оторваться не можешь…Чудесные цвета – будто и не на земле вовсе!

– …Я подумаю.

– Пока думать будешь – хоть иконку возьми с частицей покрова с раки Соловецких чудотворцев!

– … Ага.

– На! Завтра их праздник Преподобных чудотворцев: Зосимы, Савватия и Германа! Помолись!

– Завтра?!

– Говорю, приезжай к нам на Соловки!

– …Спасибо. Спасибо Вам!

– Да мне за что?..

Я прибежала домой. Подошла к своей иконе Ангела-хранителя с предстоящими Преподобным Зосимой, Савватием… и осторожно поставила к ним иконку с частицей их покрова.

Всё равно я думаю, что мир, созданный Господом, прекрасен!

– Isn’t it?

И каждый человек в нём подобен драгоценному камню, обработанному только свойственной ему огранкой. Просто человеку надо найти своё место в мозаичной картине мира, оставленное ему Господом. И только когда каждый займёт место в мозаике мира, только тогда картина станет гармоничной, только тогда она заиграет всей палитрой цветов и оттенков, и только тогда можно будет увидеть всю красоту…или хотя бы миллионную долю этой красоты… И он, человек, найдёт своё счастье, предназначение предписанное Богом!

Семья… Что ж опять со мной такое? Снова запуталась… Снова обида разрывает сердце. Ну почему ты меня не слышишь? Почему не понимаешь? Что я сделала неправильно? Скажи. Что? Не молчи… Не молчи! Как больно умирает любовь. Она умирает? Какой ужас?!.. Неужели умирает…

Мужчина и Женщина в этом мире должны найти друг друга. Они, как два драгоценных камня должны совпасть гранями и помочь друг другу отполировать их, дать возможность им засверкать. Нельзя уничтожать чужые грани напильником, даже если они не подходят к твоим… Нельзя выпиливать на них лобзиком полоски и клеточки по-своему разумению…Мол – я знаю, как лучше… А мне так удобней…

Я лучше тебя знаю, что правильней. Короче – я, я, я… Знай наших! Да и потом – ты кто? Ты так – никто!..

Да ладно, не расстраивайся. Все мы здесь – никто!

А может картина мира – вовсе не мозаика из драгоценных камней? Может я ошибаюсь? Может это просто панно из булыжников?! И смысл жития каждого – не противиться обрубанию своей булыжной натуры?! Нужно каждого обрубить одинаково. Пришлёпать друг к другу шмяк…шмяк…шмяк и готово! Все рядышком. Все согласные. Все одинаковые. Вот и вымощено оно – ПАННО!

Только зачем нужно это слово – Любовь. Есть слова более подходящее к данному действу – Долг! Убрать это никчемное чувство – Любовь! И всё тут. Вытравить это слово из всех языков! И дело с концом?! Да! Надо ещё не забыть запретить

– свободу выбора! Зачем нужны свободные, непохожие, думающие? Если в конечном итоге для панно нужны простые, одинаковые, серые…булыжники?!

Да! Согласна! Я виновата! Сама виновата! Нельзя утверждать, что мужчина тебя не любит. Ты не видишь его сердца… Не слышишь его мыслей… Да и вообще – для него любовь – это… А для тебя – то…

Неужели надо было упасть до жуткой рационализации, прагматизма? Неужели в самом начале зарождения семьи тогда, когда готова за него отдать всю себя… нужно было перекрыть воздух любви и заставить себя стать эдакой, как бы правильной англо-немкой – составить и подписать контракт, где дать определение, ты своё, а он своё – что есть любовь. Расписать, что ты ждёшь…будешь ждать, на что будешь надеяться, о чём мечтать, что отдавать и что требовать от его сердца, от его сущности, от вашей жизни. Да – надо ещё умудриться застыть, заморозиться на той фазе развития, в которой был подписан этот контрактно даже подписанный он не смог бы гарантировать, что годы не изменят нас, наши сердца, души… Значит и контракт не спас бы? Да и не слышала никогда, чтобы в контракте указывалось что – либо подобное… Вот – дом. Деньги. Машины… Нажитое добро. Добро?.. Дети! Это да! Это важно! А сердце, чувства, любовь…

А ведь есть люди, которые даже не знают что такое любовь! И от этого страдают – глупые! Не понимают, что может быть они и есть совершенство?! Может нам к этому и надо стремиться?!

Всё! Хватит себя мучить. Надо встать. Надо улыбнуться. Надо сказать ему что-нибудь ласковое… Надо! И нужно запомнить: чувства – это просто обман! Просто самообман! Это чья-то глупая выдумка, отвлекающая человека от главного! Просто кто-то перевернул в нас всё вверх дном…

Чувства – это аппендикс и, поэтому надо говорить спасибо людям, которые старательно засоряют его своим негативом: грубостями, колкостями, пошлостями, предательством… чтобы ты мечтал, как можно быстрее вырезать его. Избавиться от способности чувствовать! Правда, когда собственная грубость престанет занимать этих людей, они примутся дразнить тебя, как диковинного зверя не похожего на них…тыкая в морду окровавленной тряпкой. Что он, этот диковинный, сделает. Как ответит… А потом я ему сделаю…так. Потом… эдак. Эх, хорошо! А главное, не ску-ч-но!

Ой! Опять понеслось! Всё! Перестань! Замолчи! Замолчи. Надо научиться молчать. «Ты слышишь, сердце моё? Слышишь?!..Надо научиться не чувствовать! Надо сказать мужу что-нибудь ласковое. Надо!.. А почему ласковое? Может он хочет услышать простое – Слушаюсь!»…

– ТУК-ТУК-ТУК… – Нет. Нет. У Вас уже нет аритмии.– Вы уверенны?– Сейчас ещё раз послушаю…– т-у-к… – т-у-к-… – т-у-к…– Да! Всё хорошо. Поздравляю! Ваше сердце работает, как хороший механизм. Просто как отличные часы!– …Спасибо, доктор. Понятно… Ну, тогда я пойду… Прощайте.– До свиданья!Только как же мне теперь жить с этими часами? Как мне жить?!..Жить?»

«Почему нельзя поговорить о том, кто что хочет? Почему он не слышит меня? Почему не можем разобраться, решить общие проблемы, найти компромисс? Почему он думает только о себе… Почему большинство людей думает только о себе… Почему их не волнуют другие? А если все будут думать только о себе?! А всё остальное – до свидания, живите как хотите – нас не волнуют ваши трудности?!»

– Хотите яблоко? – прервала мои размышления пожилая женщина, которая сидела рядом.

Возвращаемся из паломнической поездки. Участливый взгляд. Протянутая рука с кусочками яблока.

«Надо взять. Человек старался…»

– Спасибо.

За окном деревянные домики. Расписные узорные ставни. Радостные тёплые краски цветов в палисадниках…

– Что Вы такая грустная?

– Да нет. Я – нормальная.

– У Вас что-нибудь болит? Что-нибудь случилось?

– Нет. Нет. Всё хорошо.

– …Ну и хорошо. Ну и слава Богу!

Она поправила платок, виновато опустила голову и по-детски сложила руки на коленях.

– …Простите. Просто сложности с родными, – тихо ответила я.

– Ой, это да! Я тоже мучилась! Как я мучилась! Пока Господь духовника ни послал.

– Да?..

– Теперь всё изменилось. Такая радость! Такая радость!

– А как найти духовника?

– Просите. Боженька и услышит.

Мы въезжаем в город. Машины, одна важнее другой, нервно расталкивают друг друга. Магазины… Яркие платья… И букеты, букеты, букеты холодных, строгих голландских роз.

Пробежал месяц… Жду своей очереди на исповедь. Отчего-то вспоминаю слова соседки о духовнике. После исповеди спрашиваю священника:

– Скажите, а как найти духовника?

– … Надо молиться. Стараться. Искать.

Прошёл день, другой – круговерть и суета снова по-хо-зяйски стали распоряжаться моим временем, моей жизнью. Очнулась, когда за окном пошёл снег. Опять обиды, несправедливости… Конечно, молиться о духовнике я и забыла. Но как только на службе увидела священника, которому задавала этот вопрос, сразу подбежала к нему:

– А всё-таки как найти духовника?

– Надо стараться. Молиться…

Выслушав знакомые слова, неожиданно выпалила:

– А давайте Вы будете моим духовником.

Он долго пристально смотрел на меня.

– …Я Вас совсем не знаю…. Получится ли?

Я не отрывала от него просящего взгляда.

«Когда у меня появился духовник – всё изменилось… Всё изменилось!» – эти чужие слова стали навязчивым девизом, стали целью, к которой я стремилась.

– Ну, пожалуйста, будьте моим духовником!

– … Что ж, давайте, попробуем…

Теперь я летала в храм – «У меня есть духовник! Всё! Теперь я не одна!»

Угасал день за днём, а проблемы не решались, даже не уменьшались…и здоровье что-то расстроилось совсем… родился вопрос: – «Почему ничего не меняется? Почему?!» Ответ не приходил.

Снова служба. Стою в очереди на исповедь. Перечитываю листок своих «всякостей»… Поднимаю голову, и вижу: мой священник уходит в алтарь, выходит другой… «Ой-ой-ой! Я никогда не подходила к этому батюшке…очень собран, умён, наверное, требователен… Как же я буду ему исповедоваться? Не знаю… Ой, не знаю?!»

Он спокойно и внимательно выслушивает меня. Спрашивает. Его вопрос попадает прямо мне в сердце. Вместе разбираемся – почему всё так. Думаем, что можно сделать… Советует.

– Попытайтесь сделать так, как договорились. Приходите почаще. Будем стараться исправлять ситуацию. Будем просить Господа! – Благословляет.

В следующий раз понимаем – ничего не изменилось, тогда батюшка советует сделать по-другому… Берёт мой номер телефона, даёт свой… Я стараюсь, но опять мало что получается. Я уже не бегу в храм.

Снова о себе напоминает болезнь… Снова эти судороги. Никак не могу их остановить. Никак… Опять уныние. Опять эти мысли: «моим всё равно, как я буду жить… Как я выживу. И выживу ли…»

С трудом прерываю себя – «Перестань! Всё же хорошо. Хорошо! Всё нормально!..Жизнь не бывает идеальной. Я же это знаю. Она не бывает идеальной!»

Заплакало сердце – «Что ты плачешь, моё гордое сердце? Опять тебя обидели, опять не долюбили, опять не допоняли…»

Встревоженно звонит телефон.

– …Да.

– Здравствуй, – удивлённо слышу голос батюшки.

– Здравствуйте.

– Куда же ты пропала? Что-то случилось?

– Да… так. Ничего…

– Давай приходи. Поговорим. Я тебя жду.

Медленно бреду в храм… Рассказываю о своих переживаниях, о том, что ничего не получается. Думаем, что сделать.

– Давай попытайся… Потерпи. Не отчаивайся. Нельзя! Вставать будет трудно! Пойми, хорошо что в жизни всё не так гладко. Если было бы сладко и радостно, ты никогда бы не пришла в храм! А зачем? Давай попробуй ещё… Постарайся…

Жизнь неохотно, но опять потихоньку начинает улыбаться мне. Не знаю, на самом ли деле изменились обстоятельства или просто изменилось отношение к ним. Но как только появился этот батюшка, мне стало легче. Я как будто спряталась за стену, за которой может твориться всё что угодно, но я этого уже не боюсь.

– Постарайся сдерживаться, – снова пытается помочь он.

– Попробуй сделать… – вдруг замолкает. Смотрит мне в глаза. – Ну, это ты делать не будешь. Правильно я понимаю?

– задумывается.

Внезапно осознаю, мне не нужно ему объяснять, что попытаюсь изменить в себе, как бы трудно ни было, а что пока не смогу… Он чувствует меня. Мою душу. Он понял мою суть!

«Да, действительно – какая радость, когда есть духовник! Какая радость!» – эта мысль дышала во мне до начала проповеди. Мой батюшка начал проповедь. Постепенно моё внимание стало включаться, а яркость радости гаснуть.

Батюшка говорил всё громче и громче:

«… Сначала родители должны. Потом школа. Потом духовник. А где сам человек? Где его воля? Где его решения?.. Поймите – духовник Вам дан лишь в помощь! Это тот священник, которому человек сможет открыть свою душу, чтобы он помог ему разобраться в самом себе. Но без воли человека, без его веры не будет ничего… НИЧЕГО!.. Давайте будем стараться вместе. Помоги нам в этом, Господи!»

Последний паром решительно оттолкнулся от пристани и начал мощно набирать скорость.

«Ура! Успели!..» – облегчённо вздохнув, я облокотилась на перила. – «Пару часов и будем на острове…»

Волны, могучими взмахами начали разбиваться о борт парома. Ветерок. Солнце медленно жмурится. Море ласково манит к себе в глубину. Нежная синева обещает долгожданную прохладу… Призрачное наслаждение разрушает запах кофе. Он призывно зовёт меня в салон.

«Нет. Поздно пить кофе. Надо просто немного отдохнуть…»

Спускаюсь в салон. Пытаюсь задремать. Но запах кофе и неумолкаемые причитания совести: «Что ты сделала? Зачем купила? Зачем ещё заняла?! Как будешь отдавать?.. Где возьмешь деньги?!..» – настойчиво отвлекают от сна.

Толкаясь локтями, в голове суетливо бежит череда последних событий.

* * *

«Мне бы купить икону Святого Великомученника Дмитрия Солунского. Редкая? Трудно найти? Да, понимаю – непросто. Но что делать?.. Надо храму подарить. Храм Дмитрия Солунского восстанавливается. Казачество – мои предки – его в XIX веке построили… Потом разруха была. А сейчас люди стараются, восстанавливают. И я вот, в Грецию еду… а там Салоники, мощи Дмитрия Солунского. Приложить бы икону. Помогите найти. Попробуете? Ой! Спасибо! Спасибо Вам!»

Прошло немного времени…

«Нашли! Ой! Замечательно! Я знала, реставраторы – могут всё! Конечно, каждый день к святыням прикасаетесь!.. Дмитрий Солунский! В доспехах? Конечно! Он же покровитель воинства! Сколько я вам должна? Сколько?!.. Простите, у меня нет таких денег. Понимаю, редкая, антикварная… но я не расчитывала на такую сумму. Простите… Вы её купили, потому что я просила?! Да, Вы что?!.. У меня просто нет таких денег!»

«Как же неудобно! Что делать? Человек старался…» – в двадцатый раз, напоминая этот разговор, занудно повторяю девчонкам по дороге в Грецию.

«Ничего. Не расстраивайся. Там купишь маленькую. Приложишь,» – резонно подсказывают они.

«Ну, хорошо. Так и сделаю, – успокаиваю я совесть. – Вон и люди советуют…»

Наконец – Греция! Солнце. Море. Горы. Оливковые рощи… И шубы!..

«Вам очень идёт! Глаз радуется! Она только Вас и ждала. А что так удивляетесь? Каждая вещь ждёт своего хозяина. Эта Ваша вещь – покупайте! Не пожалеете!.. О-хо-хо! Посмотрите! Какая красота!!»

И вот на исходе первого дня – паром, девчонки, я, шуба, пустой кошелёк и вопрос: «Зачем купила? Как будешь отдавать… И без этого был долг?!.. Всё! Не хочу больше думать! Лучше пойду поболтаю с девчонками. Лучше выпью кофе… на ночь, чем слушать: Зачем… Как..»

* * *

– Не переживай! Потратила и потратила. Значит, так было нужно! – одно и тоже уже в пятый раз повторяют девчонки, слушая мои очередные «вздохи» после выпитого кофе.

Минуты складываются в часы. Усталось переходит в дрёму…

Гудок. Уже?! Приплыли?

Люди торопливо покидают паром… Быстро пустеет пристань. Вглядываюсь в ночной сумрак – вдалеке застыли несколько мужских силуэтов, но никто из них даже не делает попытку шагнуть к нам навстречу.

«Да! Пожалуй, «приплыли»!..» – убеждённо подчёркивает мозг.

Земля. Тяжёлый чемодан. Ночная пустота. И только ласковый шёпот прилива раскрашивает тишину.

«Где же гид? Может не сообщили. Может о нас просто забыли?!»

Растерянно озираясь, вглядываемся в темноту… Вдруг, открывается дверь машины. Белая рубашка, распахнутые навстречу нам руки и улыбка, которая заставляет забыть все волнения.

– Наконец-то, приехали! Добро пожаловать на Керкиру!

– мужчина подхватывает чемодан и быстрым шагом возвращается к машине.

– На Корфу, – пытаясь не отстать в интеллектуальном приветствии, поправляю я.

– В Греции нет такого острова! – он резко разворачивается и строго смотрит в ответ.

– Как?.. Корфу! Остров Кор-фу! – более чётко повторяю я.

– Для греков этот остров всегда был и будет – Керкира! – громогласно поясняет он.

– Да?.. Не знала… – опешила я.

Он ловко пристроил чемодан в салон машины и миролюбиво продолжил:

– … Что так поздно? Всех уже развезли. Только Вас ждём.

Сообразив, что бессмысленно жаловаться на прошедшее

(собственно, как и на будущее…), на очередные глупости, которые сама и сделала… решила ограничиться всеобъемлющем и абсолютно объективным объяснением.

– Так сложилось…

Он немного подождал уточнения моей глубокой мысли, но не получив ответа, выдохнул и завел машину.

– Ладно. Надо ещё до отеля доехать!

– … А сколько ехать?

– Километров тридцать…по серпантину.

Суетливо сажусь в машину. Послушно пристёгиваюсь. Машина быстро «расправляет крылья» и летит по узкой, горной дороге. В свете фар мелькают домики, гордо возвышаются кипарисы, пестрят дорожные ограждения… и частой чёрной тенью «бросаются в глаза» застывшие кресты с венками. Слегка перехватывает дыхание… Пытаюсь разрядить обстановку и отвлечь нашего нового знакомого от педали газа:

– А сколько тут километров над уровнем моря?

– Много!.. И зачем вы выбрали самый дальний отель?!

– Не знали, что далеко… Говорили, хороший.

– Кто сказал?! Расположен, как Камчатка!.. Далёкий. Дешёвый… Приедем поздно. А завтра экскурсия утром… рано. Людей много. Мне всех ещё собрать надо.

– Извините, что опоздали. Разбирались долго., с шубами.

– Разобрались? Купили? Понравилась?

– Да, уж?! Разобрались… – тяжело вздыхаю я.

На повороте он слегка отпускает руль и, недопонимая тональности моих восклицаний, внимательно смотрит в мою сторону. Я прекращаю дышать и, вытянув шею, пытаюсь усердно смотреть на дорогу, глазами показывая ему – мол, как там впереди поворот, не очень крутой?..

– … Ну, купили. Не исправить уже, – успокаивает он, считав мои эмоции.

– Да, уж! – мягко соглашаюсь я. – А мы на экскурсию можем и не ехать. Нас можно и не забирать.

– Как хотите. Экскурсия обзорная… Правда, обязательно к мощам Спиридона Тримифунтского съездим! Он покровитель этого острова. Он нам во всём помогает! Только попроси… Но если не хотите – заставлять не буду. Мне бы ещё с другими людьми разобраться… Ой! Какой же Спиридон помощник!

Наш знакомый немного помолчал, передёрнулся и глухо продолжил:

– На днях встречал туристку с Украины. Везу в отель, рассказываю, что можно посмотреть. Вдруг она, как зыркнет! Ну, я начал объяснять подробней… Смотрю, а у неё «черви» из глаз полезли… И вдруг: «Почему со-мной по-русски разговариваете?»… Ну, я помолчал немного и говорю: «Okey-do-ke!..» и начал по-английски. Смотрю – ну, ничего не понимает. Думаю, что делать? А она снова в крик…: «Издеваешься?!» Я ей спокойно: «Я не знаю украинский. Как нам общаться?» А она – «Требую неустойку – меня даже нормально встретить не могут!» Проходит день, другой. Она подняла всё руководство. Куда только ни звонила… Требует вернуть деньги и отправить домой. Мы не знаем, что делать. То одно предлагаем, то другое… Ей всё не нравится!.. Всё! Чувствую, нет больше терпения. Закончилось! Посадил её в машину и к Спиридону Тримифунтскому. Завёл в храм. Упал в ноги к настоятелю: «Батюшка, помогите! Делайте, всё что хотите! Не совладать нам с этим человеком…»

Он подвёл её к мощам Спиридона, приложил её голову и долго стоял не отрываясь…

Теперь она надела платок и ездит с русскими на все паломнические экскурсии…

Вот такой наш помощник – Святитель Спиридон!.. А какие чудеса он делает!.. А как нуждающимся помогает. Деньги посылает…

– … Знаете, а мы, наверное, поедем на экскурсию… – перебив, взбудораженно прокричала я.

– …Ну, как решите, – смиренно согласился он.

Утром горный серпантин выглядел более симпатично. Он встречал нас приветливыми островками леса. Густыми кустами изысканных роз. То справа, то слева величественно выглядывали вершины гор, укутанные облаками, в которые мы мягко въезжали и проезжали насквозь, а когда вырывались из этих небесных объятий, видели далеко внизу, в скалистых бухтах ярко синеющее море…

Шум городского утра настраивал на бодрый лад, поэтому рассказ гида не усыплял, а удивлял, открывая нам такую знакомую и совсем неизвестную Грецию.

– В 734 году до нашей эры был основан остров Керкира – предпоследний пункт путешествия Одиссея! эмоционально жестикулируя, рассказывал импозантный молодой человек.

– Сколько всего видел этот остров!.. И сколько всего видела эта столица, с таким же названием – Керкира! Здесь очень много православных святынь… Вот и старый город. А вот храм Святителя Спиридона Тримифунтского! Сейчас пойдём в храм. Поклониться. Приложиться. Помолиться… Не забудьте там взять «башмачки».

– … Простите, а что за башмачки? – неуверенно спросил кто-то с первого ряда.

– «Башмачки» Спиридона Тримифунтского!..

– …

– Вы же знаете, Святитель Спиридон Тримифунтский современник Николая Мирликийского. Мощи Святителя находятся здесь в храме. За 17 веков тело Спиридона Тримифунтского практически не изменилось. Температура его тела постоянна – 36,6… У него растут волосы, ногти… У него изнашивается одежда и его бархатные «башмачки», поэтому их меняют – а изношенные режут на маленькие частички и с благославением бесплатно раздают всем паломникам. Не забудьте их взять! Пойдёмте…

– А правда говорят, что Спиридон Тримифунтский сильнее Николая Мирликийского? – заинтересованно выкрикивает опять кто-то с первого ряда.

– … Кто Вам такое сказал?

– Говорят.

– Кто может такое говорить?

– Николай Мирликийский.

– … Он Вам сам это сказал?

– …

– Сам Николай – Угодник?.. Пойдёмте в храм. К мощам приложимся.

Я быстро купила иконку Святителя Спиридона и уверенно побежала к мощам, стараясь успеть раньше очереди, даже не попытавшись успокоить хаос эмоций и суеверий, который роился в душе. Быстро приложилась и, тихо прошептав: «Батюшка Спиридон, помоги!..» Отошла, чтобы не мешать другим. Да так и застыла, снова и снова повторяя неозвученные, бесконечные просьбы к Спиридону Трими-фунтскому…

На глазах небольшая очередь к мощам быстро исчезала, чтобы через несколько мгновений возродиться вновь…

Я неподвижно стояла на месте, внимательно вслушиваясь в тягучую тишину души. Я не могла поверить, что всё закончилось – что уже приложилась, что уже попросила… И оттого, сколько ещё здесь простою, помощь не усилится, а моё маловерие и ненасытность займут все пустующие уголки моей души, чтобы потом громко предъявить претензии к моей хрупкой вере. Уже угадывались очертания огромной шипящей змеи, которая уже изготовилась открыть пасть и назойливо повторять: «Ну? Попросила?.. А где помощ-щь?.. Где она?»

– Все взяли «башмачки»? – громко спросил гид.

Вопрос оторвал меня от засасывающей тины размышлений.

– Ой! «Башмачки»! А где они?!

Я сорвалась с места. Подбежала к человеку, раздающему частички «башмачков», и застыла в ожидании с протянутой рукой…

Время, только в редкие мгновениях просветления, воспринимается ровным, бесконечным, постоянным, никуда неутекающим – вечным. Только на миг можно почувствовать, что нет будущего, прошлого, настоящего – а есть неделимое, цельное. Только тогда понимаешь, что жизнь бесконечна!..

А обычно, ощущаешь время быстротекущей, безвозвратной, бесконечноменяющейся субстанцией… так было и сейчас – только Греция, приветствуя тебя, взмахнула рукой, как понимаешь, что пришла пора прощаться. Вот и всё!

До свидания, солнечная Греция! Вот и пролетели дни, заполненные ожиданием радости, свежим дыханием ветра, чистой морской водой, которая нежно укачивает и уносит тебя далеко от берега, а ты спокойна и уверенна, потому что знаешь, что можно плыть бесконечно, не уставая, по этому ласковому синему морю… Как же не хочется с тобой расставаться… Как не хочется!

* * *

Шум московского проспекта не даёт досмотреть сладкий сон… Ну, что? Пора вставать?.. Как же не хочется… Громкий звонок телефона не оставляет ни минуты на размышление. Вскакиваю.

– Алло?!

– Здравствуйте!.. Как же Вы неуловимы!.. Хорошо хоть сейчас нашла Вас!

– Простите… А это кто?

– Реставратор. Хотела бы решить нашу проблему. Что будем делать с иконой Дмитрия Солунского? Какие у Вас предложения?

– …

– Алло? Алло?!..

– Я Вас слышу. Не знаю, что делать… Я уже купила икону Дмитрия Солунского. Правда, бумажную, маленькую… Но её удалось приложить к мощам!

– Вы же меня просили найти икону!

– …

– Может Вы хоть посмотрите на неё? Приезжайте!

– У меня всё равно нет денег!

– Я Вас жду!

Монотонные гудки телефона не взбодрили настроения. Что-то грустно-тягучее накатилось на сердце. Я подошла к маленьким иконам Димитрия Солунского и Спиридона Тримифунтского… и долго не могла от них оторваться.

Потом быстро беспорядочно собрала сумку. «Что толку скрываться от проблем? Их надо решать – бессмысленно прятаться.» И поехала к реставратору.

От реставратора я бежала, не чувствуя усталости. Сердце окутывала светлая радость… Люди, встречающиеся на моей дороге, были учтивы и внимательны. А я ни на секунду не отрывала от сердца драгоценную ношу – икону Димирия Солунского!

«Пусть это будет наш с вами дар храму!.. Деньги отдадите когда сможете, сколько сможете… Одно прошу, пусть батюшка этого храма молится за нас. Вот такая у меня корысть.» Так проводила меня реставратор, решительно отдавая старинную икону.

Я забежала домой и, со счастливой улыбкой, кланяясь Спиридону Тримифунтскому, начала благодарить за помощь, за такой подарок. Всё-таки как хорошо жить!.. Как хорошо!..

Резкий звук телефона расстроил гармонию моей души.

– Да?.. Из банка?!

– …

– Понимаю, по договору обязанна! Но мы же решили, этот взнос я отдам позже. Уже нельзя?! Надо сейчас?!..

Голос продолжал что-то жёстко, монотонно говорить, не меняя интонации машиночеловека. Я положила трубку. Вышла на улицу и медленно побрела по двору… уступая дорогу сначала компании подростков, потом подвыпившим мужчинам, и решительно бегущим прямо на меня бездомным собакам…

Яркий, жаркий свет мешал смотреть вперёд. Громкие разговоры людей раздражали. Крики детей разгоняли все мысли. Удушливые выхлопы редких машин подгоняли к горлу комок.

– Здравствуй!.. Ты что такая?.. Что случилось?.. Я могу тебе помочь? Не молчи. Расскажи, легче станет!

Слёзы мешали смотреть. Комок говорить. Чтобы не расплакаться, я молчала и старалась хоть чуть-чуть думать о чём-нибудь стороннем, незначительном…

– … Ой! Не поддавайся! Слышишь! Держись!.. Это просто «нечисть» радость жизни украсть хочет!

Согласно мотнув головой, я вытерла покатившиеся слёзы и медленно пошла домой молиться…