(Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.) М о л о д о й    ч е л о в е к. Почтенный председатель! я напомню О человеке, очень нам знакомом, О том, чьи шутки, повести смешные, Ответы острые и замечанья, Столь едкие в их важности забавной, Застольную беседу оживляли И разгоняли мрак, который ныне Зараза, гостья наша, насылает На самые блестящие умы. Тому два дня наш общий хохот славил Его рассказы; невозможно быть, Чтоб мы в своем веселом пированье Забыли Джаксона. Его здесь кресла Стоят пустые, будто ожидая Весельчака — но он ушел уже В холодные подземные жилища… Хотя красноречивейший язык Не умолкал еще во прахе гроба, Но много нас еще живых, и нам Причины нет печалиться. Итак, Я предлагаю выпить в его память С веселым звоном рюмок, с восклицаньем, Как будто б был он жив. П р е д с е д а т е л ь. Он выбыл первый Из круга нашего. Пускай в молчанье Мы выпьем в честь его. М о л о д о й    ч е л о в е к. Да будет так. (Все пьют молча.) П р е д с е д а т е л ь. Твой голос, милая, выводит звуки Родимых песен с диким совершенством: Спой, Мери, нам уныло и протяжно, Чтоб мы потом к веселью обратились Безумнее, как тот, кто от земли Был отлучен каким-нибудь виденьем. М е р и (поет). Было время, процветала В мире наша сторона; В воскресение бывала Церковь божия полна; Наших деток в шумной школе Раздавались голоса, И сверкали в светлом поле Серп и быстрая коса. Ныне церковь опустела; Школа глухо заперта; Нива праздно перезрела; Роща темная пуста; И селенье, как жилище Погорелое, стоит, — Тихо всё. Одно кладбище Не пустеет, не молчит. Поминутно мертвых носят, И стенания живых Боязливо бога просят Успокоить души их. Поминутно места надо, И могилы меж собой, Как испуганное стадо, Жмутся тесной чередой! Если ранняя могила Суждена моей весне — Ты, кого я так любила, Чья любовь отрада мне, — Я молю: не приближайся К телу Дженни ты своей, Уст умерших не касайся, Следуй издали за ней. И потом оставь селенье! Уходи куда-нибудь, Где б ты мог души мученье Усладить и отдохнуть. И когда зараза минет, Посети мой бедный прах; А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах! П р е д с е д а т е л ь. Благодарим, задумчивая Мери, Благодарим за жалобную песню! В дни прежние чума такая ж, видно, Холмы и долы ваши посетила, И раздавались жалкие стенанья По берегам потоков и ручьев, Бегущих ныне весело и мирно Сквозь дикий рай твоей земли родной; И мрачный год, в который пало столько Отважных, добрых и прекрасных жертв, Едва оставил память о себе В какой-нибудь простой пастушьей песне, Унылой и приятной… Нет! ничто Так не печалит нас среди веселий, Как томный, сердцем повторенный звук! М е р и. О, если б никогда я не певала Вне хижины родителей своих! Они свою любили слушать Мери; Самой себе я, кажется, внимаю, Поющей у родимого порога — Мой голос слаще был в то время — он Был голосом невинности… Л у и з а. Не в моде Теперь такие песни! Но всё ж есть Еще простые души: рады таять От женских слез, и слепо верят им. Она уверена, что взор слезливый Ее неотразим, — а если б то же О смехе думала своем, то верно Всё б улыбалась. Вальсингам хвалил Крикливых северных красавиц: вот Она и расстоналась. Ненавижу Волос шотландских этих желтизну. П р е д с е д а т е л ь. Послушайте: я слышу стук колес! (Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.) Ага! Луизе дурно; в ней, я думал, По языку судя, мужское сердце. Но так-то — нежного слабей жестокий, И страх живет в душе, страстьми томимой! Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше. М е р и. Сестра моей печали и позора, Приляг на грудь мою. Л у и з а   (приходя в чувство). Ужасный демон Приснился мне: весь черный, белоглазый… Он звал меня в свою тележку. В ней Лежали мертвые — и лепетали Ужасную, неведомую речь… Скажите мне: во сне ли это было? Проехала ль телега? М о л о д о й    ч е л о в е к. Ну, Луиза, Развеселись — хоть улица вся наша Безмолвное убежище от смерти, Приют пиров ничем невозмутимых, Но знаешь? эта черная телега Имеет право всюду разъезжать — Мы пропускать ее должны! Послушай Ты, Вальсингам: для пресеченья споров И следствий женских обмороков, спой Нам песню — вольную, живую песню — Не грустию шотландской вдохновенну, А буйную, вакхическую песнь, Рожденную за чашею кипящей. П р е д с е д а т е л ь. Такой не знаю, но спою вам гимн Я в честь чумы, — я написал его Прошедшей ночью, как расстались мы. Мне странная нашла охота к рифмам Впервые в жизни. Слушайте ж меня: Охриплый голос мой приличен песне. — М н о г и е. Гимн в честь чумы! послушаем его! Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo! П р е д с е д а т е л ь   (поет). Когда могущая Зима, Как бодрый вождь, ведет сама На нас косматые дружины Своих морозов и снегов, — Навстречу ей трещат камины, И весел зимний жар пиров. Царица грозная, Чума Теперь идет на нас сама И льстится жатвою богатой; И к нам в окошко день и ночь Стучит могильною лопатой… Что делать нам? и чем помочь? Как от проказницы Зимы, Запремся также от Чумы, Зажжем огни, нальем бокалы; Утопим весело умы И, заварив пиры да балы, Восславим царствие Чумы. Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении Чумы. Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья — Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог. Итак, — хвала тебе, Чума! Нам не страшна могилы тьма, Нас не смутит твое призванье! Бокалы пеним дружно мы, И девы-розы пьем дыханье, — Быть может… полное Чумы. (Входит старый священник.) С в я щ е н н и к. Безбожный пир, безбожные безумцы! Вы пиршеством и песнями разврата Ругаетесь над мрачной тишиной, Повсюду смертию распространенной! Средь ужаса плачевных похорон, Средь бледных лиц молюсь я на кладбище А ваши ненавистные восторги Смущают тишину гробов — и землю Над мертвыми телами потрясают! Когда бы стариков и жен моленья Не освятили общей, смертной ямы, — Подумать мог бы я, что нынче бесы Погибший дух безбожника терзают И в тьму кромешную тащат со смехом. Н е с к о л ь к о    г о л о с о в. Он мастерски об аде говорит! Ступай, старик! ступай своей дорогой! С в я щ е н н и к. Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас: Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах Утраченных возлюбленные души — Ступайте по своим домам! П р е д с е д а т е л ь. Дома́ У нас печальны — юность любит радость. С в я щ е н н и к. Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот, Кто три тому недели на коленах Труп матери, рыдая, обнимал И с воплем бился над ее могилой? Иль думаешь, она теперь не плачет, Не плачет горько в самых небесах, Взирая на пирующего сына, В пиру разврата, слыша голос твой, Поющий бешеные песни, между Мольбы святой и тяжких воздыханий? Ступай за мной! П р е д с е д а т е л ь. Зачем приходишь ты Меня тревожить? Не могу, не должен Я за тобой идти. Я здесь удержан Отчаяньем, воспоминаньем страшным, Сознаньем беззаконья моего, И ужасом той мертвой пустоты, Которую в моем дому встречаю, — И новостью сих бешеных веселий, И благодатным ядом этой чаши, И ласками (прости меня господь) Погибшего — но милого созданья… Тень матери не вызовет меня Отселе — поздно, — слышу голос твой, Меня зовущий, — признаю усилья Меня спасти… старик! иди же с миром; Но проклят будь, кто за тобой пойдет! М н о г и е. Bravo, bravo! достойный председатель! Вот проповедь тебе! пошел! пошел! С в я щ е н н и к. Матильды чистый дух тебя зовет! П р е д с е д а т е л ь   (встает). Клянись же мне, с поднятой к небесам Увядшей, бледною рукой, — оставить В гробу навек умолкнувшее имя! О, если б от очей ее бессмертных Скрыть это зрелище! Меня когда-то Она считала чистым, гордым, вольным — И знала рай в объятиях моих… Где я? Святое чадо света! вижу Тебя я там, куда мой падший дух Не досягнет уже… Ж е н с к и й    г о л о с. Он сумасшедший, — Он бредит о жене похороненной! С в я щ е н н и к. Пойдем, пойдем… П р е д с е д а т е л ь. Отец мой, ради бога, Оставь меня! С в я щ е н н и к. Спаси тебя господь! Прости, мой сын. (Уходит. Пир продолжается. Председатель остается погруженный в глубокую задумчивость.)

М а р т ы н. Послушай, Франц, в последний раз говорю тебе как отец: я долго терпел твои проказы; а долее терпеть не намерен. Уймись, или худо будет. Ф р а н ц. Помилуй, батюшка; за что ты на меня сердишься? Я, кажется, ничего не делаю. М а р т ы н. Ничего не делаю! то-то и худо, что ничего не делаешь. Ты ленивец, даром хлеб ешь да небо коптишь. На что ты надеешься? на мое богатство? Да разве я разбогател, сложа руки да сочиняя глупые песни? Как минуло мне четырнадцать лет, покойный отец дал мне два крейцера в руку да два пинка в гузно, да примолвил: ступай-ка, Мартын, сам кормиться, а мне и без тебя тяжело. С той поры мы уж и не видались; слава богу, нажил я себе и дом, и деньги, и честное имя — а чем? бережливостию, терпением, трудолюбием. Вот уж мне и за пятьдесят, и пора бы уж отдохнуть да тебе передать и счетные книги и весь дом. А могу ли о том и подумать? Какую могу иметь к тебе доверенность? Тебе бы только гулять с господами, которые нас презирают да забирают в долг товары. Я знаю тебя, ты стыдишься своего состояния. Но слушай, Франц. Коли ты не переменишься, не отстанешь от дворян да не примешься порядком за свое дело — то, видит бог, выгоню тебя из дому, а своим наследником назначу Карла Герца, моего подмастерья. Ф р а н ц. Твоя воля, батюшка; делай, как хочешь. М а р т ы н. То-то же; смотри… (Входит брат Бертольд.) М а р т ы н. Вон и другой сумасброд. Зачем пожаловал? Б е р т о л ь д. Здравствуй, сосед. Мне до тебя нужда. М а р т ы н. Нужда! Опять денег? Б е р т о л ь д. Да… не можешь ли одолжить полтораста гульденов? М а р т ы н. Как не так — где мне их взять? Я ведь не клад. Б е р т о л ь д. Пожалуй — не скупись. Ты знаешь, что эти деньги для тебя не пропадшие. М а р т ы н. Как не пропадшие? Мало ли я тебе передавал денег? куда они делись? Б е р т о л ь д. В дело пошли; но теперь прошу тебя уж в последний раз. М а р т ы н. Об этих последних разах я слышу уж не в первый раз. Б е р т о л ь д. Нет, право. Последний мой опыт не удался от безделицы — теперь уж я всё расчислил; опыт мой не может не удаться. М а р т ы н. Эх, отец Бертольд! Коли бы ты не побросал в алхимический огонь всех денег, которые прошли через твои руки, то был бы богат. Ты сулишь мне сокровища, а сам приходишь ко мне за милостыней. Какой тут смысл? Б е р т о л ь д. Золота мне не нужно, я ищу одной истины. М а р т ы н. А мне черт ли в истине, мне нужно золото. Б е р т о л ь д. Так ты не хочешь поверить мне еще? М а р т ы н. Не могу и не хочу. Б е р т о л ь д. Так прощай же, сосед. М а р т ы н. Прощай. Б е р т о л ь д. Пойду к барону Раулю, авось даст он мне денег. М а р т ы н. Барон Рауль? да где взять ему денег? Вассалы его разорены. — А, слава богу, нынче по большим дорогам не так-то легко наживаться. Б е р т о л ь д. Я думаю, у него деньги есть, потому что у герцога затевается турнир, и барон туда отправляется. Прощай. М а р т ы н. И ты думаешь, даст он тебе денег? Б е р т о л ь д. Может быть, и даст. М а р т ы н. И ты употребишь их на последний опыт? Б е р т о л ь д. Непременно. М а р т ы н. А если опыт не удастся? Б е р т о л ь д. Нечего будет делать. Если и этот опыт не удастся, то алхимия вздор. М а р т ы н. А если удастся? Б е р т о л ь д. Тогда… я возвращу тебе с лихвой и благодарностию все суммы, которые занял у тебя, а барону Раулю открою великую тайну. М а р т ы н. Зачем барону, а не мне? Б е р т о л ь д. И рад бы, да не могу: ты знаешь, что я обещался пресвятой богородице разделить мою тайну с тем, кто поможет мне при последнем и решительном моем опыте. М а р т ы н. Эх, отец Бертольд, охота тебе разоряться! Куда ж ты? — постой! Ну, так и быть. На этот раз дам тебе денег взаймы. Бог с тобою! Но смотри ж, сдержи свое слово. Пусть этот опыт будет последним и решительным. Б е р т о л ь д. Не бойся. Другого уж не понадобится… М а р т ы н. Погоди же здесь; сейчас тебе вынесу — сколько, бишь, тебе надобно? Б е р т о л ь д. Полтораста гульденов. М а р т ы н. Полтораста гульденов… Боже мой! и еще в какие крутые времена! БЕРТОЛЬД и ФРАНЦ. Б е р т о л ь д. Здравствуй, Франц, о чем ты задумался? Ф р а н ц. Как мне не задумываться? Сейчас отец грозился меня выгнать и лишить наследства. Б е р т о л ь д. За что это? Ф р а н ц. За то, что я знакомство веду с рыцарями. Б е р т о л ь д. Он не совсем прав, да и не совсем виноват. Ф р а н ц. Разве мещанин недостоин дышать одним воздухом с дворянином? Разве не все мы произошли от Адама? Б е р т о л ь д. Правда, правда. Но видишь, Франц, уже этому давно: Каин и Авель были тоже братья, а Каин не мог дышать одним воздухом с Авелем — и они не были равны перед богом. В первом семействе уже мы видим неравенство и зависть. Ф р а н ц. Виноват ли я в том, что не люблю своего состояния? что честь для меня дороже денег? Б е р т о л ь д. Всякое состояние имеет свою честь и свою выгоду. Дворянин воюет и красуется. Мещанин трудится и богатеет. Почтен дворянин за решеткою своей башни, купец — в своей лавке… Но он был бы смешон на турнире. (Входит Мартын.) М а р т ы н. Вот тебе полтораста гульденов — смотри же, тешу тебя в последний раз. Б е р т о л ь д. Благодарен, очень благодарен. Увидишь, не будешь раскаиваться. М а р т ы н. Постой! Ну, а если опыт твой тебе удастся, и у тебя будет и золота и славы вдоволь, будешь ли ты спокойно наслаждаться жизнию? Б е р т о л ь д. Займусь еще одним исследованием: мне кажется, есть средство открыть perpetuum mobile… М а р т ы н. Что такое perpetuum mobile? [146] Б е р т о л ь д. Perpetuum mobile, то есть вечное движение . Если найду вечное движение, то я не вижу границ творчеству человеческому… видишь ли, добрый мой Мартын: делать золото задача заманчивая, открытие, может быть, любопытное — но найти perpetuum mobile… о!.. М а р т ы н. Убирайся к черту с твоим perpetuum mobile!.. Ей богу, отец Бертольд, ты хоть кого из терпения выведешь. Ты требуешь денег на дело, а говоришь бог знает что. Невозможно. Экой он сумасброд! Б е р т о л ь д. Экой он брюзга! (Расходятся в разные стороны.) Ф р а н ц. Черт побери наше состояние! — Отец у меня богат, — а мне какое дело? Дворянин, у которого нет ничего, кроме зазубренного меча да заржавленного шлема, счастливее и почетнее отца моего. Отец мой сымает перед ним шляпу — а тот и не смотрит на него. — Деньги! потому что деньги достались ему не дешево, так он и думает, что в деньгах вся и сила — как не так! Если он так силен, попробуй отец ввести меня в баронский замок! Деньги! Деньги рыцарю не нужны — на то есть мещане — как прижмет их, так и забрызжет кровь червонцами!.. Черт побери наше состояние! — Да по мне лучше быть последним минстрелем — этого по крайней мере в замке принимают… Госпожа слушает его песни, наливает ему чашу и подносит из своих рук… Купец, сидя за своими книгами, считает, считает, клянется, хитрит перед всяким покупщиком: «Ей-богу, сударь, самый лучший товар, дешевле нигде не найдете». — Врешь ты, жид. — «Никак нет, честию вас уверяю»… Честью!.. Хороша честь! А рыцарь — он волен как сокол… он никогда не горбился над счетами, он идет прямо и гордо, он скажет слово, ему верят… Да разве это жизнь? Черт ее побери! — Пойду лучше в минстрели. Однако, что это сказал монах? Турнир в * и туда едет барон — ах, боже мой! там будет и Клотильда. Дамы обсядут кругом, трепеща за своих рыцарей, — трубы за трубят — выступят герольды — рыцари объедут поле, преклоняя копья перед балконом своих красавиц… Трубы опять затрубят — рыцари разъедутся — помчатся друг на друга… дамы ахнут… боже мой! и никогда не подыму я пыли на турнире, никогда герольды не возгласят моего имени, презренного мещанского имени, никогда Клотильда не ахнет… Деньги! кабы знал он, как рыцари презирают нас, несмотря на наши деньги… А л ь б е р. А! это Франц; на кого ты раскричался? Ф р а н ц. Ах, сударь, вы меня слышали… Я сам с собою рассуждал… А л ь б е р. А о чем рассуждал ты сам с собою? Ф р а н ц. Я думал, как бы мне попасть на турнир. А л ь б е р. Ты хочешь попасть на турнир? Ф р а н ц. Точно так. А л ь б е р. Ничего нет легче: у меня умер мой конюший — хочешь ли на его место? Ф р а н ц. Как! бедный ваш Яков умер? отчего ж он умер? А л ь б е р. Ей-богу, не знаю — в пятницу он был здоровешенек; вечером воротился я поздно (я был в гостях у Ремона и порядочно подпил) — Яков сказал мне что-то… я рассердился и ударил его, — помнится, по щеке — а может быть, и в висок, — однако, нет: точно по щеке; Яков повалился — да уж и не встал; я лег не раздевшись — а на другой день узнаю, что мой бедный Яков — умрѐ. Ф р а н ц. Ай, рыцарь! видно, пощечины ваши тяжелы. А л ь б е р. На мне была железная рукавица. — Ну что же, хочешь быть моим конюшим? Ф р а н ц   (почесывается). Вашим конюшим? А л ь б е р. Что ж ты почесываешься? соглашайся. — Я возьму тебя на турнир — ты будешь жить у меня в замке. Быть оруженосцем у такого рыцаря, каков я, не шутка: ведь уж это ступень. Со временем, как знать, тебя посвятим и в рыцари — многие так начинали. Ф р а н ц. А что скажет мой отец? А л ь б е р. А ему какое дело до тебя? Ф р а н ц. Он меня наследства лишит… А л ь б е р. А ты плюнь — тебе же будет легче. Ф р а н ц. И я буду жить у вас в замке?.. А л ь б е р. Конечно. — Ну, согласен? Ф р а н ц. Вы не будете давать мне пощечин? А л ь б е р. Нет, нет, не бойся; а хоть и случится такой грех — что за беда? — не все ж конюшие убиты до смерти. Ф р а н ц. И то правда: коли случится такой грех — посмотрим, кто кого… А л ь б е р. Что? что ты говоришь, я тебя не понял? Ф р а н ц. Так, я думал сам про себя. А л ь б е р. Ну, что ж — соглашайся… Ф р а н ц. Извольте — согласен. А л ь б е р. Нечего было и думать. Достань-ка себе лошадь и приходи ко мне. __________ БЕРТА и КЛОТИЛЬДА. К л о т и л ь д а. Берта, скажи мне что-нибудь, мне скучно. Б е р т а. О чем же я буду вам говорить? — не о нашем ли рыцаре? К л о т и л ь д а. О каком рыцаре? Б е р т а. О том, который остался победителем на турнире. К л о т и л ь д а. О графе Ротенфельде. Нет, я не хочу говорить о нем; вот уже две недели, как мы возвратились, — а он и не думал приехать к нам; это с его стороны неучтивость. Б е р т а. Погодите — я уверена, что он будет завтра… К л о т и л ь д а. Почему ты так думаешь? Б е р т а. Потому, что я его во сне видела. К л о т и л ь д а. И, боже мой! Это ничего не значит. Я всякую ночь вижу его во сне. Б е р т а. Это совсем другое дело — вы в него влюблены. К л о т и л ь д а. Я влюблена! Прошу пустяков не говорить… Да и про графа Ротенфельда толковать тебе нечего. Говори мне о ком-нибудь другом. Б е р т а. О ком же? О конюшем братца, о Франце? К л о т и л ь д а. Пожалуй — говори мне о Франце. Б е р т а. Вообразите, сударыня, что он от вас без ума. К л о т и л ь д а. Франц от меня без ума? кто тебе это сказал? Б е р т а. Никто, я сама заметила, когда вы садитесь верхом, он всегда держит вам стремя; когда служит за столом, он не видит никого, кроме вас; если вы уроните платок, он всех проворнее его подымет, — а на нас и не смотрит… К л о т и л ь д а. Или ты дура, или Франц предерзкая тварь… (Входят Альбер, Ротенфельд и Франц.) А л ь б е р. Сестра, представляю тебе твоего рыцаря, граф приехал погостить в нашем замке. Г р а ф. Позвольте, благородная девица, недостойному вашему рыцарю еще раз поцеловать ту прекрасную руку, из которой получил я драгоценнейшую награду… К л о т и л ь д а. Граф, я рада, что имею честь принимать вас у себя… Братец, я буду вас ожидать в северной башне… (Уходит.) Г р а ф. Как она прекрасна! А л ь б е р. Она предобрая девушка. Граф, что же вы не раздеваетесь? Где ваши слуги? Франц! разуй графа. (Франц медлит.) Франц, разве ты глух? Ф р а н ц. Я не всемирный слуга, чтобы всякого разувать… Г р а ф. Ого, какой удалец! А л ь б е р. Грубиян! (Замахивается.) Я тебя прогоню! Ф р а н ц. Я сам готов оставить замок. А л ь б е р. Мужик, подлая тварь! Извините, граф, я с ним управлюсь… Вон!.. (Толкает его в спину.) Чтобы духа твоего здесь не было. Г р а ф. Пожалуйста, не трогайте этого дурака; он, право, не стоит… ____ К л о т и л ь д а. Братец, мне до тебя просьба. А л ь б е р. Чего ты хочешь? К л о т и л ь д а. Пожалуйста, прогони своего конюшего Франца; он осмелился мне нагрубить… А л ь б е р. Как! и тебе?.. Жаль же, что я уж его прогнал; он от меня так скоро б не отделался. Да что ж он сделал? К л о т и л ь д а. Так, ничего. Если ты уж его прогнал, так нечего и говорить. Скажи, братец, долго ли граф пробудет у нас? А л ь б е р. Думаю, сестра, что это будет зависеть от тебя. Что ж ты краснеешь?.. К л о т и л ь д а. Ты всё шутишь… А он и не думает… А л ь б е р. Не думает? о чем же? К л о т и л ь д а. Ах, братец, какой ты несносный! Я говорю, что граф обо мне и не думает… А л ь б е р. Посмотрим, посмотрим — что будет, то будет. ____ Ф р а н ц. Вот наш домик… Зачем было мне оставлять его для гордого замка? Здесь я был хозяин, а там — слуга… и для чего?.. для гордых взоров наглой благородной девицы. Я переносил унижения, я унизился в глазах моих — я сделался слугою того, кто был моим товарищем, я привык сносить детские обиды глупого, избалованного повесы… я не примечал ничего… Я, который не хотел зависеть от отца, — я стал зависим от чужого… И чем это всё кончилось? — боже… кровь кидается в лицо — кулаки мои сжимаются… О, я им отомщу, отомщу… Как-то примет меня отец! (Стучится.) К а р л   (выходит). Кто там так бодро стучится? — A! Франц, это ты! (Про себя.) Вот черт принес! Ф р а н ц. Здравствуй, Карл; отец дома? К а р л. Ах, Франц, — давно же ты здесь не был… Отец твой с месяц как уж помер. Ф р а н ц. Боже мой! Что ты говоришь?.. Отец мой умер! — Невозможно! К а р л. Так-то возможно, что его и схоронили. Ф р а н ц. Бедный, бедный старик!.. И мне не дали знать, что он болен! может быть, он умер с горести — он меня любил; он чувствовал сильно. Карл, и ты не мог послать за мною! Он меня бы благословил… К а р л. Он умер, осердясь на приказчика и выпив сгоряча три бутылки пива — оттого и умер. Знаешь ли что еще, Франц? Ведь он лишил тебя наследства — а отдал всё свое имение… Ф р а н ц. Кому? К а р л. Не смею тебе сказать — ты такой вспыльчивый… Ф р а н ц. Знаю: тебе… К а р л. Бог видит, я не виноват. — Я готов был бы тебе всё отдать… потому что, видишь ли, хоть закон и на моей стороне, — однако, вот, по совести, чувствую, что все-таки сын — наследник отца, а не подмастерье… Но, видишь, Франц… я ждал тебя, а ты не приходил — я и женился… а вот теперь, как женат, уж я и не знаю, что делать… и как быть… Ф р а н ц. Владей себе моим наследством, Карл, я у тебя его не требую. На ком ты женат? К а р л. На Юлии Фурст, мой добрый Франц, на дочери Иоганна Фурста, нашего соседа… Я тебе ее покажу. Коли хочешь остаться, то у меня есть порожний уголок… Ф р а н ц. Нет, благодарствуй, Карл. Кланяйся Юлии — и вот отдай ей эту серебряную цепочку — от меня на память… К а р л. Добрый Франц! — Хочешь с нами отобедать? — мы только что сели за стол… Ф р а н ц. Не могу, я спешу… К а р л. Куда же? Ф р а н ц. Так, сам не знаю — прощай. К а р л. Прощай, бог тебе помоги. (Франц уходит.) А какой он добрый малый, — и как жаль, что он такой беспутный! — Ну, теперь я совершенно покоен: у меня не будет ни тяжбы, ни хлопот. __________ ВАССАЛЫ, вооруженные косами и дубинами. Ф р а н ц. Они проедут через эту лужайку — смотрите же, не робеть; подпустите их как можно ближе, продолжая косить, рыцари на вас гаркнут — и наскачут, — тут вы размахнитесь косами по лошадиным ногам, а мы из лесу и приударим… чу!.. Вот они. (Франц с частью вассалов скрывается за лес.) К о с а р и   (поют). Ходит во́ поле коса, Зелена́я полоса Вслед за ней ложится. Ой, ходи, моя коса Сердце веселится. (Несколько рыцарей, между ими Альбер и Ротенфельд.) Р ы ц а р и. Гей, вы — долой с дороги! (Вассалы сымают шляпы и не трогаются.) А л ь б е р. Долой, говорят вам!.. Что это значит, Ротенфельд? они ни с места. Р о т е н ф е л ь д. А вот, пришпорим лошадей да потопчем их порядком… К о с а р и. Ребята, не робеть… (Лошади раненые падают с седоками, другие бесятся.) Ф р а н ц   (бросается из засады). Вперед, ребята! У! у!.. О д и н    р ы ц а р ь   (другому). Плохо, брат, — их более ста человек… Д р у г о й. Ничего, нас еще пятеро верхами… Р ы ц а р и. Подлецы, собаки, вот мы вас! В а с с а л ы. У! у! у!.. (Сражение. Все рыцари падают один за другим.) В а с с а л ы (бьют их дубинами, косами). Наша взяла… Кровопийцы! разбойники! гордецы поганые! Теперь вы в наших руках… Ф р а н ц. Который из них Ротенфельд? — Друзья! подымите забрала, — где Альбер? (Едет другая толпа рыцарей.) О д и н    и з    н и х. Господа! посмотрите, что это значит? Здесь дерутся… Д р у г о й. Это бунт — подлый народ бьет рыцарей… Р ы ц а р и. Господа! господа!.. Копья в упор!.. Пришпоривай!.. (Наехавшие рыцари нападают на вассалов.) В а с с а л ы. Беда! Беда! Это рыцари!.. (Разбегаются.) Ф р а н ц. Куда вы! Оглянитесь, их нет и десяти человек!.. (Он ранен; рыцарь хватает его за ворот.) Р ы ц а р ь. Постой! брат… успеешь им проповедать. Д р у г о й. И эти подлые твари могли победить благородных рыцарей! смотрите, один, два, три… девять рыцарей убито. Да это ужас. (Лежащие рыцари встают один за другим.) Р ы ц а р и. Как! вы живы? А л ь б е р. Благодаря железным латам… (Все смеются.) Ara! Франц, это ты, дружок! Очень рад, что встречаю тебя… Господа рыцари! благодарим за великодушную помощь. О д и н    и з    р ы ц а р е й. Не за что; на нашем месте вы бы сделали то же самое. Р о т е н ф е л ь д. Смею ли просить вас в мой замок дни на три, отдохнуть после сражения и дружески попировать?.. Р ы ц а р ь. Извините, что не можем воспользоваться вашим благородным гостеприимством. Мы спешим на похороны Эльсбергского принца — и боимся опоздать… Р о т е н ф е л ь д. По крайней мере сделайте мне честь у меня отужинать… Р ы ц а р ь. С удовольствием. — Но у вас нет лошадей, — позвольте предложить вам наших… мы сядем за вами, как освобожденные красавицы. (Садятся.) А этого молодца, так и быть, довезем уж до первой виселицы… Господа, помогите его привязать к репице моей лошади… __________ ЗАМОК РОТЕНФЕЛЬДА (Рыцари ужинают.) О д и н    р ы ц а р ь. Славное вино! Р о т е н ф е л ь д. Ему более ста лет… Прадед мой поставил его в погреб, отправляясь в Палестину, где и остался; этот поход ему стоил двух замков и ротенфельдской рощи, которую продал он за бесценок какому-то епископу. Р ы ц а р ь. Славное вино! — За здоровье благородной хозяйки!.. Р ы ц а р и. За здоровье прекрасной и благородной хозяйки!.. К л о т и л ь д а. Благодарю вас, рыцари… За здоровье ваших дам… (Пьет.) Р о т е н ф е л ь д. За здоровье наших избавителей! Р ы ц а р и. За здоровье наших избавителей! О д и н    и з    р ы ц а р е й. Ротенфельд! праздник ваш прекрасен; но ему чего-то недостает… Р о т е н ф е л ь д. Знаю, кипрского вина; что делать — всё вышло на прошлой неделе. Р ы ц а р ь. Нет, не кипрского вина; недостает песен миннезингера… Р о т е н ф е л ь д. Правда, правда… Нет ли в соседстве миннезингера; ступайте-ка в гостиницу… А л ь б е р. Да чего ж нам лучше? Ведь Франц еще не повешен — кликнуть его сюда… Р о т е н ф е л ь д. И в самом деле, кликнуть сюда Франца! Р ы ц а р ь. Кто этот Франц? Р о т е н ф е л ь д. Да тот самый негодяй, которого вы взяли сегодня в плен. Р ы ц а р ь. Так он и миннезингер? А л ь б е р. О! всё, что вам угодно. Вот он. Р о т е н ф е л ь д. Франц! рыцари хотят послушать твоих песен, коли страх не отшиб у тебя памяти, а голос еще не пропал. Ф р а н ц. Чего мне бояться? Пожалуй, я вам спою песню моего сочинения. Голос мой не задрожит, и язык не отнялся. Р о т е н ф е л ь д. Посмотрим, посмотрим. Ну — начинай… Ф р а н ц   (поет). Жил на свете рыцарь бедный, Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой. Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему. С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел, Он до гроба ни с одною Молвить слова не хотел. Он себе на шею четки Вместо шарфа навязал, И с лица стальной решетки Ни пред кем не подымал. Полон чистою любовью, Верен сладостной мечте, A. M. D. [147]  своею кровью Начертал он на щите. И в пустынях Палестины, Между тем как по скалам Мчались в битву паладины, Именуя громко дам, — Lumen coelum, sancta rosa! [148] Восклицал он, дик и рьян, И как гром его угроза Поражала мусульман. Возвратясь в свой замок дальный, Жил он строго заключен; Всё безмолвный, всё печальный, Как безумец умер он. (Восклицанья.) Р ы ц а р и. Славная песня; да она слишком заунывна. Нет ли чего повеселее? Ф р а н ц. Извольте; есть и повеселее. Р о т е н ф е л ь д. Люблю за то, что не унывает! — Вот тебе кубок вина. Ф р а н ц. Воротился ночью мельник… — Жонка! что за сапоги? — Ах ты, пьяница, бездельник! Где ты видишь сапоги? Иль мутит тебя лукавый? Это ведра. — Ведра? право? — Вот уж сорок лет живу, Ни во сне, ни на яву Не видал до этих пор Я на ведрах медных шпор. Р ы ц а р и. Славная песня! прекрасная песня! — ай-да миннезингер! Р о т е н ф е л ь д. А все-таки я тебя повешу. Р ы ц а р и. Конечно — песня песнею, а веревка веревкой. Одно другому не мешает. К л о т и л ь д а. Господа рыцари! я имею просьбу до вас — обещайтесь не отказать. Р ы ц а р ь. Что изволите приказать? Д р у г о й. Мы готовы во всем повиноваться. К л о т и л ь д а. Нельзя ли помиловать этого бедного человека?.. он уже довольно наказан и раной и страхом виселицы. Р о т е н ф е л ь д. Помиловать его!.. Да вы не знаете подлого народа. Если не пугнуть их порядком да пощадить их предводителя, то они завтра же взбунтуются опять… К л о т и л ь д а. Нет, я ручаюсь за Франца. Франц! Не правда ли, что если тебя помилуют, то уже более бунтовать не станешь? Ф р а н ц   (в чрезвычайном смущении). Сударыня… Сударыня… Р ы ц а р ь. Ну, Ротенфельд… что дама требует, в том рыцарь не может отказать. Надобно его помиловать. Р ы ц а р и. Надобно его помиловать. Р о т е н ф е л ь д. Так и быть: мы его не повесим, — но запрем его в тюрьму, и даю мое честное слово, что он до тех пор из нее не выйдет, пока стены замка моего не подымутся на воздух и не разлетятся… Р ы ц а р и. Быть так… К л о т и л ь д а. Однако… Р о т е н ф е л ь д. Сударыня, я дал честное слово. Ф р а н ц. Как, вечное заключение! Да по мне лучше умереть. Р о т е н ф е л ь д. Твоего мнения не спрашивают… Отведите его в башню… (Франца уводят.) Ф р а н ц. Однако ж я ей обязан жизнию! …………………….