Лила, Лила! я страдаю Безотрадною тоской, Я томлюсь, я умираю, Гасну пламенной душой; Но любовь моя напрасна: Ты смеешься надо мной. Смейся, Лила: ты прекрасна И бесчувственной красой.

Внимает он привычным ухом Свист; Марает он единым духом Лист; Потом всему терзает свету Слух; Потом печатает — и в Лету Бух!

О вы, которые любовью не горели, Взгляните на нее — узнаете любовь. О вы, которые уж сердцем охладели, Взгляните на нее: полюбите вы вновь.

Умножайте шум и радость; Пойте песни в добрый час: Дружба, Грация и Младость Имянинницы у нас. Между тем дитя крылато, Вас приветствуя, друзья, Втайне думает: когда-то Имянинник буду я!

Что можем на скоро стихами молвить ей? Мне истина всего дороже. Подумать не успев, скажу: ты всех милей; Подумав, я скажу всё то же.

Вы съединять могли с холодностью сердечной Чудесный жар пленительных очей. Кто любит вас, тот очень глуп, конечно; Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей.

Напрасно воспевать мне ваши имянины При всем усердии послушности моей; Вы не милее в день святой Екатерины За тем, что никогда не льзя быть вас милей.

Всей России притеснитель, Губернаторов мучитель И Совета он учитель, А царю он — друг и брат. Полон злобы, полон мести, Без ума, без чувств, без чести, Кто ж он? Преданный без лести, Б<— > грошевой солдат.

Вот Хвостовой покровитель, Вот холопская душа, Просвещения губитель, Покровитель Бантыша! Напирайте, бога ради, На него со всех сторон! Не попробовать ли сзади? Там всего слабее он.

Желал бы быть твоим, Семенова, покровом, Или собачкою постельною твоей, — Или поручиком Барковым. — Ах, он поручик! ах, злодей!

Давайте пить и веселиться, Давайте жизнию играть, Пусть чернь слепая суетится, Не нам безумной подражать. Пусть наша ветреная младость Потонет в неге и в вине, Пусть изменяющая радость Нам улыбнется хоть во сне. Когда же юность легким дымом Умчит веселья юных дней, Тогда у старости отымем Всё, что отымется у ней.

Ты богат, я очень беден; Ты прозаик, я поэт; Ты румян, как маков цвет, Я как смерть и тощ, и бледен. Не имея в век забот, Ты живешь в огромном доме; Я ж средь горя и хлопот Провожу дни на соломе. Ешь ты сладко всякой день, Тянешь вины на свободе, И тебе не редко лень Нужный долг отдать природе; Я же с черствого куска, От воды сырой и пресной, Сажен за сто с чердака За нуждой бегу известной. Окружен рабов толпой. С грозным деспотизма взором, Афедрон ты жирный свой Подтираешь коленкором; Я же грешную дыру Не балую детской модой И Хвостова жесткой одой, Хоть и морщуся, да тру.

Штабс-капитану, Гете, Грею, Томсону, Шиллеру привет! Им поклониться честь имею, Но сердцем истинно жалею, Что никогда их дома нет.

Ты прав — несносен Фирс ученый, Педант надутый и мудреный — Он важно судит обо всем, Всего он знает по немногу. Люблю тебя, сосед Пахом — Ты просто глуп, и слава богу.

Се самый Дельвиг тот, что нам всегда твердил, Что, коль судьбой ему даны б Нерон и Тит, То не в Нерона меч, но в Тита сей вонзил — Нерон же без него правдиву смерть узрит.

Он вышней волею небес Рожден в оковах службы царской; Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он — офицер гусарской.