Кабинет барона Хабихта. Воскресный вечер после недели.

Хмурый и задумчивый барон бродит по помещению. С минуту смотрит в темнеющее окно. С тяжким вздохом, отойдя от окна, наклоняется над аквариумом и с нежной любовью кормит рыбок.

РЕЦ (неслышно входит). Ваше сиятельство, пришел управляющий Корм!

ХАБИХТ. Хорошо, Рец! Пригласите его!

РЕЦ. Слушаюсь, ваше сиятельство! (Хочет уйти.)

ХАБИХТ. Минутку, Рец! Мое письмо в Германию вчера отправили?

РЕЦ. Да, я надеюсь, все в порядке.

ХАБИХТ. Хорошо. Я предлагаю баронессе, вернутся не родину. Я уверен, все спровоцированные бунтовщиками беспорядки, все их подлые выходки уже позади. Правда, Рец?

РЕЦ. Да. Кажется все позади.

ХАБИХТ. Да…с! Бог даст, Рец, и мы окажемся правы. Однако…с не всем так кажется. Вот Курт, мой сын, после университета отказывается покидать Германию. Говорит, что свою единственную и настоящую родину вроде он видит только там. Вроде как позыв крови… Однако я уверен — он вернется.

РЕЦ. Наверняка вернется.

ХАБИХТ. Молодые любят находиться во власти взвинченных эмоций и идеализма. А как результат — вы видите — суженное представление о своей родине! Не сузить, уменьшить свою родину, нам дано, а как раз наоборот — простереть ее все большей и могущественней — хоть бы на весь мир! Я хочу, я уверен, Курт вернется и останется тут на веки веков.

РЕЦ. В этом я уверен.

ХАБИХТ. Пригласите управляющего Корма, Рец!

РЕЦ. Слушаюсь, ваше сиятельство! (Уходит.)

ХАБИХТ. Войдите, Корм! Мне необходимо с вами кое о чем переговорить. Я хочу, чтобы вы все правильно поняли, насчет наказания крестьян и моих батраков там, на церковной площади.

КОРМ. Я слушаю, господин барон.

ХАБИХТ. Да… с. Как сегодня удался первый шаг на нашем справедливом пути? Я не остался до конца, честно говоря, не очень радостно было все это видеть, чтобы не сказать большего… Но я заставлю себя следующее воскресение присутствовать от начала до конца.

КОРМ. Неприятная досадность, господин барон. Уже под самый конец…

ХАБИХТ. Ну, ну…

КОРМ. Стоя в очереди на порку, батрак нашего поместья Залцманис ни от того, ни сего, вдруг бросился наутек. Тут один из драгунов то ли в шутку, то ли в серьез кричит: «Вон, социалист!» Сухоруков тоже то ли серьезно, то ли в шутку кричит: «Пали!» А третий солдат уже стреляет! Так Залцманиса раненного и взяли. Неприятный случай. Хотя… Это придало некоторую грозную серьезность всей дальнейшей процедуре.

ХАБИХТ. Воистину досадное недоразумение. Хотя… Может быть вы и правы. Серьезность тут не излишня.

КОРМ. Тем более что по спискам и четвертая часть сегодня не пришла. Они на что-то надеются!

ХАБИХТ. И зря! Корм, я думаю, вы понимаете, что дело серьезно на этот раз! И самая опасная для них и самая неоправданная надежда их — на мое добродушие. Компромисса не будет. И необоснованная надежда бунтарских крестьян на этот раз опасна, во первых для их самих, во вторых, конечно, и для нас. На следующее воскресение после порки мы же не можем позволить себе спалить половину хуторов нашей волости… Хотя и на этот раз мы действуем во имя святых интересов безопасности государства и нашей святой церкви! И свое святое слово мы должны сдержать — хоть бы пришлось подпалить все их дома!

КОРМ. Я понимаю вас, господин барон.

ХАБИХТ. Поэтому постарайтесь еще раз крестьянам напомнить их долг покаяния перед царем, перед церковью, перед дворянством… Для этого надавите и ни самоуправление волости. А я еще поговорю с пастором. Чтобы латыши, наконец, поняли, что дело действительно серьезно! Тут мы обязаны быть принципиальными до конца. И мы будем таковыми. И еще, Корм, — мы обязаны быть принципиальны также и в другом. Конкретно — мне не понравились издевательства драгунов во время порки. Латыши должны понять, что мы наказываем их не ради собственного удовольствия или из-за личной мести… Мы служим чему-то высшему! Во имя этого высшего мы их наказываем! Молча, жестко, непреклонно, но справедливо…

КОРМ. Но что делать, господин барон? Эти бедные солдаты за пару месяцев в Балтии видели и натворили столько всего… Такое нежное поглаживание крестьянских жилистых спин им, ей Богу, кажется смехотворной шуткой. Немых и хмурых их делает лишь вид крови и трупов… Да и то уже не всегда…

ХАБИХТ. Да…с. Тем не менее, может все же попытаетесь еще раз поговорить с подпоручиком Сухоруковым. Может… посоветовать ему не давать воскресенье солдатам водки? А после — хоть бы вдвойне!

КОРМ. Посоветовать… Господин барон, может быть, вы соизволили заметить, что самый первый, кто насмехается над теми, кто идет под розги, как раз и есть сам подпоручик Сухоруков.

ХАБИХТ. Да, я понимаю. Трудно этому русскому самодуру вбить в голову толк… Язык нагайки — да! Это он сразу понимает! (Задумывается.) «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты»… за эту премудрость латышских людишек господин Сухоруков мог бы быть рад. Но меня, высокородного немецкого дворянина, этот наш вынужденный союзник ой как унижает… Ничего. Со временем европейский ум придавит русского медведя… Мы верим в прогресс человечества! Не так ли, Корм?

Дверь приоткрыл камердинер Рец.

РЕЦ. Ваше сиятельство, к вам просится старая хозяйка хутора Эзертеви.

ХАБИХТ. Хозяйка Эзертевов? Хочет поговорить?

РЕЦ. Очень просила, чтобы вы приняли её. На несколько слов.

ХАБИХТ. В такой поздний час! Интересно…

РЕЦ. Она очень, очень просила.

ХАБИХТ. Да… с! Ну, хорошо. Если очень, то пусть входит. Корм. Это вкратце все, что я хотел вам сказать. Действуйте! Святой долг перед государством, Богом и самими собой не велит нам сегодня колеблется! Долг велит осуществить миссию грозного, но справедливого судьи до конца. (Корм кланяется и уходит, за ним Рец. С минуты барон один.)

Скрывая волнение, в кабинет барона входит Маргарита.

МАРГАРИТА. Добрый вечер, господин барон. Извините, что посмела вас беспокоить… И в такой поздний час… (Барон смотрит на позднюю гостью.) Не будет трудно догадаться, господин барон, что такой внезапный визит вызван важной необходимостью… (Замолчала, ища правильные слова.)

ХАБИХТ. Не будет уж трудно догадаться, хозяйка Эзертевов… Я слушаю вас.

МАРГАРИТА. Господин барон… Среди своих соотечественников вы всегда выделялись как особо уравновешенный, справедливый, добропорядочный… хотя и грозный господин. Вашему сиятельству будет известно… По человечески благородные стороны вашей натуры лично мне посчастливилось узнать даже лучше чем многим в нашей волости… Тут я думаю не только наши тогдашние разговоры о высоких идеалах в лучших работах мировой литературы… Я хочу напомнить вам и про ваше чувство такта в минуты, которые касались лишь меня лично и, я смею думать, и господина барона…

ХАБИХТ (нахмурился). Да… с. Конечно, конечно — я всегда считал ниже своей чести подчинится слепой игре инстинктов. И даже не важно — это глубоко личные переживания или же отношения с миром и людьми. Я всегда старался думать. (Изучающее смотрит на Маргариту.) И кое-что я и понял… Особо за последний 1905. год… К сожалению… К сожалению… Так всё же, какая цель вашего внезапного визита?

МАРГАРИТА. Ваше сиятельство! Я пришла сюда именно для того, чтобы апеллировать к вашему светлому рассудку… Почему вам нужна эта позорная порка людей нашей волости на церковной площади!..

ХАБИХТ. Мне? Почему вы думаете, что она нужна мне? Она нужна именно, только и единственно людям нашей волости! Подумаете об этом, хозяйка Эзертевов! Я верил, я доверял вам, латышским крестьянам. Как вы оправдали это мое доверие? Как ваш народец отнесся к нам — великому культурному народу! Вы предали наш общий союз, который создавался не год и не два, а чуть ли не тысячу лет! Подумаете — семь веков! Мы, да и вы были в праве считать, что наши отношения за эти годы проверенны, что они практически веч-ны-е! А что сделали вы! Стали опрокидывать незыблемое! И все же! Не смотря на все, в этот воистину тяжелый час я взял на себя неблагодарный труд вас, крестьян моей волости, защищать! Вы, может быть, все же могли бы сказать мне за это спасибо… Не трудно представить, как бы выглядела волость, если бы драгуны тут действовали, как им заблагорассудится… (Пауза.) Вы бы должны быть мне благодарны, что я создал эту — основанную на отзывчивости самих крестьян — столь миролюбивую систему наказания. Тут уж действительно все в ваших руках! Однако же! Кто за эти две недели раздумий не сможет сделать достойных выводов о ложных, тупиковых путях 1905. года, того уж, по горячим следам, поджидает кара пострашнее. Обратного пути нету! В этом я даю вам мое честное слово дворянина! Иначе бы я уже не смог бы уважать сам себя.

МАРГАРИТА. Господин барон! Теперь я говорю начистоту, совсем открыто. Неужели вы не рассмотрели глубинный смысл событий? Того, что латыши захотели действительного изменения наших столетних отношений с немцами и русскими. Мы уже ни хотим стоять ниже вас, а рядом, бок о бок…

ХАБИХТ. Равенство? Какая утопия! Нигде в природе вы не увидите равенства! Почему вы надеетесь, что оно возможно именно у людей? Вслушаемся, чему нас учит естествознание и история человечества.

МАРГАРИТА. И что же доказывает, что немецкий крестоносец был лучше, умнее, способнее латышского крестьянина?

ХАБИХТ. Что доказывает? Да хотя бы то, что немецкий крестоносец, да, да, именно он пришел в Балтию и подчинил местные племена, а не наоборот! Уже в 1184 году прибыл миссионер Меинхарт и крестил ливов! И в это время в Германию не прибыл некий Калниньш или Охолиньш, чтобы перекрестить какого то немецкого фирста в язычество. (Пауза.) Не говоря уже о том, что, хоть и завоеватель, немецкий рыцарь все же принес в эту европейскую глубинку культуру и цивилизацию. Вопрос, как видите, дискуссии не подлежит.

МАРГАРИТА. Но ведь мы начали дискутировать! Значит, вопрос все же обоснован!

ХАБИХТ. Зря вы все это! Есть, однако… с извечные исторические градации. И они в силе. И если уж на то пошло… Эти градации включают в себя и Германию, и Россию, и не в пользу последней. С этим русским в будущем придется считаться. (Долгая пауза.) Трудно мне, что-то прибавить к уже сказанному! Надеюсь, вы поняли меня до конца. И если кто в данной ситуации желает сделать что-то воистину хорошее, то он обязан направлять людей, чтобы на следующее воскресение они использовали нашу последнюю уступку — соизволение самим прийти на церковную площадь… Так как потом поздно будет. Надеюсь, вы, хозяйка Езартевов, были сегодня в церкви и видели, что на площади никакие зверства не происходят!

МАРГАРИТА. Я… Я, к сожалению, не была на площади. Я навещала семью подруги. Там и услышала. Что будто бы стреляли в человека…

ХАБИХТ. К моему великому прискорбию, да. Но поверьте мне — не по моей вине! Ах, значит, вы сегодня там не были… Жаль, жаль… Жаль тоже, что выслушиваете сплетни… (Резко и деловито.) Как дела дома? Хозяйство скоро будет выплачен не так ли? Как здоровье хозяина?

МАРГАРИТА. Спасибо…

ХАБИХТ (долго смотрит на Маргариту). Эзертеву в свое время крупно повезло. Даже теперь, Маргарита, я не могу этого отрицать. Единственная дочь самого состоятельного хозяина волости против воли родителей выходит за… не очень богатого молодого хозяина с не выплаченным домом… Надо мне сказать, хотя и с некоторой грустью, я очень уважал вас за такой поступок.

МАРГАРИТА. Спасибо…

ХАБИХТ. Как молодое поколение? Один сын, если не ошибаюсь, у вас студент?

МАРГАРИТА. Да… Да, да… В Тербате…

ХАБИХТ. Да, да… (Подходит к окну, долго всматривается в темноту, как бы про себя говорит обеим хорошо известные строки.)

Следующие пять строк он говорит еле слышно, пока опять слышим его голос.

МАРГАРИТА (тихо, как бы про себя, с горькой усмешкой).

(Вдруг выпрямилась.) Барон, господин! В следующее воскресенье не опоздаете! Мгновения, сладострастья полны, ожидают господина барона, посматривая на голые задницы простых баб и стариков… Латышский крестьянин ведь всегда готов усладить своего господина… Спокойной ночи! (Гордо выпрямившись но, соблюдая приличия, уходит.)

Барон Хабихт, неприятно пораженный, с минуты стоит как пригвожденный, со все возрастающей злобой чувствует, что надо что-то предпринять, тем не мене завладевает собой, и уже с кажущимся спокойствием и застывшим взглядом смотрит в темное окно.

Тихо появляется камердинер Рец.

РЕЦ. Ваше сиятельство, барон, приглашается на ужин!

ХАБИХТ. Добро, Рец. (Через минуту, все еще глядя в темное окно.) Как года меняют человека, Рец! Ты помнишь ее — Маргариту?

РЕЦ. Помню, ваше сиятельство!

ХАБИХТ. А теперь… Одни морщины на лице, прямо как борозды… Воистину грубость. Внешняя и внутренняя… (Слегка даже встряхивается, тогда вновь долго всматривается в темноту.) Бог даст, и на будущее воскресение к этому времени… в этой волости будет так же тихо и темно. А коли, нет… Это уже на усмотрение их самих.