В машине, не считая водителя, нас было шестеро. Выехали из Москвы пораньше, чтобы потом на месте хватило времени на обустройство. Жоша сел в кабину — показывать дорогу. В кузов тентованного ЗИЛка вместе со мной забрались и устроились на свёрнутых палатках и спальниках длинноногий Сергей Птицын, с недавнего времени сотрудник кафедры физгеографии СССР, мой однокашник Гена Лущенко и двое незнакомых первокурсников, представившихся Михаилом и Ренатом. Под монотонное урчание двигателя я довольно быстро уснул, а когда открыл глаза, ребята уже выбрались из машины. Я стал подавать им из кузова ящики с приборами и продуктами, мешки с палатками, спальники и прочую хрень (а каким ещё словом можно назвать, например, огромное дубовое кресло?). Жоша внимательно осматривал всё, что мы выгружали, и сверялся со списком. Когда из кузова вытащили последний ящик тушенки, наш ВРИО подписал водителю бумаги. Машина пустилась в обратный путь, обдав нас напоследок вонючей струёй выхлопных газов.

На опушке леса, примерно в сотне метров от расположенной в поле метеоплощадки, лежали сейчас две живописные кучи экспедиционного барахла. Врытый между ними в землю дощатый стол с двумя лавками по бокам, проплешина от кострища и лежащие рядом старые колышки указывали, что Пущинская экспедиция существует уже не первое лето.

Закипела привычная работа по обустройству лагеря. Все разбились на пары и разыграли по жребию места для палаток. Нам с Геной досталась ближняя от стола, и сразу же после установки мы забросили в нее свои рюкзаки и спальники. Как и большинство других, палатка была четырехместной — на комфорте Михельсон не экономил. Впрочем, в лагере установили и две шестиместные палатки. Одну поставили для пока ещё отсутствующего руководителя, вторую тут же заняли начальники помельче: Жоша и Птица.

В трудах праведных не заметили, как приблизилось святое время обеда.

— Птица — в лагере, остальные — за мной, — скомандовал Жоша, и мы послушно двинулись по тропинке через лес за временным руководителем.

На территорию Дома отдыха попали через дыру в сетчатом заборе. Столовая оказалась мечтой лесного жителя: уютная, опрятная, вся в белых скатертях, салфетках, занавесках. Наши штормовки и джинсы нарушали эту идиллию. Строгая заведующая встретила компанию с распростёртыми объятиями, справилась у Жоши о здоровье начальника и спросила, когда же тот сам зайдет на огонек. Стало ясно, что незримая рука Михельсона и его прославленное умение четко решать вопросы ведут нас по жизни и в отсутствие Алексея Исааковича…

До ужина все дружно монтировали и налаживали приборы на метеоплощадке: развесили в будках психрометры, установили комплект почвенных термометров, заправили ленты в самописцы и т. д.

Птица оформил титульные листы журналов наблюдений, Жоша восстановил поврежденную линию электроснабжения, наладил освещение на площадке и в самом лагере. По кухне дежурил Ренат. Он приготовил на костре гречневую кашу с тушенкой, как ни странно, очень вкусную.

После ужина я, повинуясь решению Жоши, заступил на первое дежурство. Теперь до утренней смены все метеонаблюдения были на моей совести. Я положил перед собой на стол наручные часы, достал из кармана и проверил фонарик, раскрыл купленного неделю назад в Ольхонском букинисте «Наследника из Калькутты» и приготовился к бессонной ночи.

До половины третьего всё было тихо, а затем издали послышался неровный гул приближающейся легковой машины, и на ведущем к лагерю проселке синхронно запрыгали светлячки фар.

Рыбаки? В ночь на понедельник? Бред! Скорее заблудился кто-то. Будут дорогу спрашивать, а от меня толку, что с гадюки шерсти. Точно заблудились! К палаткам сворачивают. Желтая «волга» с шашечками на бортах медленно вкатилась под лагерный фонарь и встала, заглушив двигатель. На переднем бампере новенькими цифрами сверкал московский номер.

Отворилась правая передняя дверка. Вышедший из нее незнакомый парень в линялых джинсах и выцветшей штормовке, не говоря ни слова, кинулся открывать заднюю, из которой грациозно выпорхнула размалеванная стройная блондинка в алом вечернем платье, а ля «ночная бабочка». Я ущипнул себя за ногу под столом. Машина осталась на месте. Странная парочка тоже никуда не исчезла. Значит, не сплю. Неужели они к нам в экспедицию? Бред… У телки на лице одной косметики — на месячную зарплату профессора. И единственный прибор, с которым она контактирует по работе, к гидрометеорологии имеет… Э-э-э… Косвенное отношение.

И в тот момент, когда моя челюсть грозила упасть прямо на раскрытые страницы, из машины показался элегантный и нетрезвый Михельсон, галантно выволакивающий следом за собой пышногудую брюнетку в чем-то фиолетовом и обтягивающем.

— Привет ночной смене! — Алексей Исаакович и не подумал приглушить голос. — Как идет первая вахта?

— Устроились без проблем. Вахта без происшествий. Местные жители о вас спрашивали, велели при случае кланяться! — отчитался я перед высоким начальством.

— Ага… Понятно! — Михельсон положил руку на талию ошеломлённой блондинке. — А я тут пару цыпочек с собой захватил: девчонки хвастали, что ночные вахты им не в диковинку.

Девицы посмотрели на спутника с немым укором, оно и понятно: у них, в валютном кабаке, вахта — нечто совсем иное…

Из «младшей» шестиместной палатки показались две всклокоченные головы. Помаргивая узенькими щелочками глаз, они оглядели всю композицию. Глаза стали значительно шире. И головы сразу исчезли под опустившимся пологом.

Одеваются, надо полагать.

Когда из палатки вылез Жоша, в центре стола неровной горкой лежали завёрнутые в бумагу ресторанные деликатесы. А продолжающий балагурить Михельсон вынимал из двух больших полиэтиленовых пакетов и расставлял на столе недопитые бутылки. Из всей компании, похоже, только он один чувствовал себя свободно и непринужденно.

Девицы, судя по всему, ещё не оправились от шока: они явно ожидали чего-то другого. Прибывший с Алексеем Исааковичем парень стоял отдельно от них с экспедиционным рюкзаком в руках и, похоже, не знал, что делать дальше. Водитель помогал Михельсону сервировать стол. А я? Я бросил взгляд на часы, закрыл книгу, вынул из кармана фонарик, сунул под мышку журнал и пошел на метеоплощадку. Время!

Когда вернулся, вся компания уже сидела за накрытым столом. С правой стороны, поближе к свету, угнездились девицы. Рядом с ними устроился водитель. Напротив, в порядке старшинства — Жоша, Птица и парень в штормовке. А во главе стола, под самым фонарём, на принесенном из начальственной палатки дубовом кресле счастливым падишахом восседал сам Алексей ибн Исаакович. Сигарету он держал в левой руке, потому что в правой уже была полная рюмка. Как, впрочем, и у всех, кроме водителя.

— … А потом я поймал у кабака тачку, заехал за Василием, — кивок в сторону незнакомого парня, — чтоб ему на перекладных сюда не тащиться, и вот мы все здесь… Вы спросите, какое отношение имеет эта история к следующему тосту? Да никакого. Потому что пить в присутствии столь очаровательных особ за что-нибудь, кроме их несравненной красоты, считаю неприличным и данной мне властью запрещаю! — Михельсон торжественно выпрямился. — За прекрасных дам!

Я встал вместе со всеми, приложил рюмку к губам и затем нетронутой поставил на стол. Встретив заинтересованный взгляд руководителя, глазами указал на журнал наблюдений. На лице Алексея Исааковича мелькнуло одобрение. Впрочем, на мне он внимание не фокусировал.

Из машины между тем раздалась негромкая музыка. Михельсон подошел к водительской дверке, добавил громкости, а затем, вернувшись к столу, шепнул что-то девицам. Те послушно поднялись и юркнули в его палатку. Следом за ними туда же отправился и сам хозяин. Общество восприняло его уход, как команду «отбой». Жоша пошел устраивать новенького, Птица вернулся в свои парусиновые апартаменты. Водитель неспешно ужинал. А я снова раскрыл книжку: оставалось дежурить еще больше четырех часов.

«Волга» с девицами покинула нашу стоянку во время следующего моего визита на площадку. Очевидно, работники ночной индустрии предпочитали производить расчеты в отсутствие лишних глаз. Михельсон накрыл остатки трапезы бумажными салфетками с надписью «Прага» и ушел досыпать. А я сидел и прикидывал, сколько месячных зарплат просадил за последние сутки наш начальник, и откуда у него взялись такие деньги. На факультете ходили слухи, что Алексей Исаакович не только филателист, но и эксперт-посредник на крупных сделках с редкими марками. Поговаривали даже, что его левые доходы превосходят официальную зарплату всей кафедры.

События сегодняшней ночи делали эти рассказы похожими на правду. Впрочем, что толку считать чужие деньги!? Карьера фарцовщика, толкача или посредника никогда меня не прельщала — слишком уж тусклой казалась перспектива…

И я снова углубился в чтение романа. Тем более что сюжет там с каждой страницей закручивался всё туже, а тропическая экзотика от абзаца к абзацу расцветала всё красочнее…