ВВЕДЕНИЕ
Нам трудно себе это представить, но Наполеон Бонапарт никогда не слышал о Столетней войне 1337—1453 годов. В то время, когда он жил, о ней не знали даже профессиональные историки. Это кажется странным только на первый взгляд. Правило «лицом к лицу — лица не увидать…» действует всякий раз, когда люди сталкиваются с по-настоящему масштабными вещами, фактами или действиями. А потому важнейшие исторические явления, как правило, проходят мимо их современников. Даже потомкам требуются целые столетия, чтобы осознать истинное значение некоторых военных и политических событий. Людям нужно время, чтобы вылезти из груды мелких фактов и, поднявшись над ними, увидеть переломные участки исторического ландшафта, подобно тому как горную гряду нам бывает легче рассмотреть из окна самолета, чем с любой из точек на ее поверхности.
До публикации в 1955 году «Истории Франции» Анри Мартена вековой англо-французский конфликт изучался по обе стороны Ламанша как серия из четырех отдельных войн. Первая из них датировалась 1337—1360 годами и носила название Эдвардианской. Вторая охватывала период с 1369 по 1389 год и именовалась Каролингской. Третья, Ланкастерская война, длилась с 1415 по 1428 год и была отмечена максимальными успехами английского оружия. Дальше шел Освободительный поход 1429—1453 годов. За это время французы отвоевали у англичан все спорные территории, кроме порта Кале.
Если строго подходить к терминологии, то Эдвардианскую войну и боевые действия, которые шли между Англией и Францией после 1369 года, нельзя считать единым военным конфликтом. В 1360—1369 годах между странами действовал мирный договор, подписанный в Бретиньи английским королем Эдуардом III и дофином Франции. Объективности ради нужно заметить, что и 1453 год не был юридической датой окончания боевых действий. Ведь, прекратив сражаться, стороны в тот момент не смогли договориться о мире. Тридцать девять лет короткие вспышки военной активности сменялись длительными перемириями. И лишь 3 ноября 1492 года представители Англии и Франции подписали, наконец, Этапльский договор.
Так почему же во второй половине XIX века большинство европейских историков согласилось с тем, чтобы свести воедино несколько этапов многовекового англо-французского противостояния? И в чем причина выбора именно этих (1337—1453 годы) временных рамок Столетней войны? С давних пор жизнь племен, населявших территории современных Англии и Франции, текла по единому галло-римскому руслу. А после завоевания в 1066 году Английского королевства норманнским герцогом Вильгельмом эти страны сблизились еще больше. Таким образом, в период между 1066 и 1337 годами скорее можно говорить о единой англо-французской истории, чем об истории двух различных стран. К 1337 году на территории этого политического конгломерата образовалась пара королевских доменов, в каждом из которых установилось прямое монархическое правление. В Англии и Иль-де-Франс рыцари приносили присягу не только вышестоящему феодалу, но и верховному сюзерену — королю. И в первую очередь они обязались хранить верность государю, а уже потом — синьору. В остальных же графствах и герцогствах продолжало действовать старое феодальное правило: «Вассал моего вассала — не мой вассал».
А поскольку эта «спорная» территория формально принадлежала французскому королю, то начавшаяся централизация поставила его английского соперника перед выбором: уступить коллеге все свои континентальные владения или предъявить претензии на французскую корону. Но первый вариант означал потерю громадных пространств, приносящих в казну больше половины доходов. Естественно, идти на такие жертвы властители Англии не хотели. В то же время сюзерены Франции не имели возможности подчинить своей власти земли полусамостоятельных графов и герцогов до тех пор, пока на территории страны существовал «второй центр притяжения» — владения, тяготеющие к английской короне.
Именно такое положение, при котором оба правящих дома претендуют на один и тот же титул и титул этот не является для них пустым звуком, а означает право контроля над огромными территориями, привело к столь длительному и напряженному конфликту. Подобная политическая ситуация препятствовала заключению сколько-нибудь прочного мира до тех пор, пока спорная корона ни будет фактически закреплена за одним из правящих домов. Таким образом, в течение всего периода 1337—1453 годов юридические претензии английских королей на французский трон, а равно и французские посягательства на владение Аквитанией и прочими землями, управляемыми из Лондона, делали невозможным достижение компромисса.
Британские власти раньше французских начали переход от феодального ополчения к профессиональной армии. Английские полководцы лучше своих континентальных коллег умели использовать сильные стороны войск «нового строя» и современных систем вооружения в условиях непрерывно идущей войны. Неудивительно, что они долгое время побеждали армии противника и занимали одно графство за другим.
И только когда французы почувствовали в англичанах ненавистных чужаков, а война превратилась из феодальной в национально-освободительную, счастье отвернулось от Британии… Народная армия под руководством Жанны д'Арк начала отвоевывать захваченные оккупантами графства. В 1429 году ее войска сняли осаду Орлеана. После этого французские полководцы отбивали у врага город за городом, провинцию за провинцией, пока в 1453 году ни капитулировал последний из крупных английских отрядов — гарнизон крепости Бордо. С этого момента усилия французской короны сосредоточились на борьбе с герцогами Бургундскими и другими «суверенными принцами» страны. Именно поэтому боевые действия после 1453 года английские и французские историки исключают из состава Столетней войны.
Итак, подведем итоги…
Принятие в 1337 году английским монархом Эдуардом III титула короля Франции ознаменовало кардинальную перемену в отношениях между двумя странами. Исчезли условия для политических компромиссов. Плантагенеты не оставили выбора династии Валуа. Теперь у Филиппа VI и его наследников имелись лишь два достойных выхода: добиться, чтобы британская сторона отказалась от присвоенного титула, либо захватить все принадлежащие Англии французские земли. Отнять континентальные владения Плантагенетов удалось лишь Карлу VII после тяжелой 116-летней войны. К 1453 году от обширных прежде французских территорий у английской короны остался лишь порт Кале. Столетняя война на этом завершилась. Титул же «короля Франции» британские монархи продолжали носить вплоть до Амьенского мирного договора 1802 года.
Как и все жители СССР, историю Столетней войны 1337— 1453 годов я «проходил» в школе и запомнил из нее только Жакерию да подвиги Жанны д'Арк. Когда же в зрелом возрасте взялся за подробное изучение этого англо-французского конфликта, голову постоянно буровила мысль: «Где-то мне уже встречалось что-то похожее!»
Через некоторое время необходимость копаться в зарубежной истории отпала, и я вновь переключился на отечественную. Но неясное предчувствие нет-нет да напоминало о себе, не оставляло в покое… И вот однажды в книге Костомарова, там, где речь шла о Поляновском мире, взгляд наткнулся на интересную фразу: «Этот мир был в свое время событием чрезвычайно важным, потому что собственно мира у Москвы с Польшей не было со времени Ивана III…»
Беглая проверка показала, что один из величайших отечественных историков чуть-чуть неточен в деталях — в годы правления Василия III был четырехлетний период «вечного мира» с Литвой (договор, заключенный 8 октября 1508 года, действовал до самой осени 1512 года). Ас Польшей при Иване III и Василии III у России вообще не было контактов. Ни военных, ни политических. До самого образования Речи Посполитой Московское государство воевало лишь с Великим княжеством Литовским, с ним же и вело переговоры. Однако в главном Костомаров не ошибся — все московские правители от Василия III и до Михаила Романова с 1512 по 1634 год участвовали в непрерывной 122-летней войне вначале с Литвой, а затем и с объединенной Речью Посполитой. В этом было нетрудно убедиться, проследив историю боев и перемирий XVI—XVII веков.
Естественно, я сразу принялся искать в русско-литовском вековом конфликте те же признаки, что заставили французских и английских историков второй половины XIX века объединить четыре следующих друг за другом войны в единую — Столетнюю. И вскоре выяснилось, что все они характерны для восточноевропейского противостояния 1512—1634 годов в той же степени, что и для англо-французской войны 1337—1453 годов.
Подобно галло-римскому котлу, длительное время «сплавлявшему» в единый культурно-политический конгломерат территории современных Англии и Франции, на востоке Европы многие столетия работал его славянский аналог. Народы Московского государства, Великого княжества Литовского и Польского королевства по языку, обычаям и культуре были даже ближе друг к другу, чем жители английских и французских графств.
Подобно западноевропейскому, русско-литовский конфликт начался как феодально-династический. И если новый титул Ивана III, впервые назвавшего себя «государем всея Руси», литовская сторона худо-бедно терпела, то при Василии III Сигизмунду I стало ясно, что Москва всерьез претендует на земли древней Киевской державы. Перед королем Польским и великим князем Литовским встала задача, очень похожая на ту, что подвигла английских монархов на бескомпромиссную борьбу против их французских коллег. Ведь, согласившись признать за Василием III титул «государя всея Руси», польский король тем самым косвенно подтверждал законность московских посягательств на «киевское наследство».
Подобно британцам, польские власти раньше русских начали переход от феодального ополчения к профессиональной армии. У королевских полководцев долгое время лучше получалось использовать в боях войска «нового строя» и современные системы вооружения. Россия же, подобно Франции XIV—XV веков, на втором и третьем этапах борьбы по части военно-технического прогресса выступала в роли догоняющей стороны. Армии Речи Посполитой одерживали в «поле» одну победу за другой до тех пор, пока Скопин и Пожарский не освоили новые принципы ведения боя.
Справедливости ради следует заметить, что между двумя вековыми войнами имеются и некоторые различия. Так, из ключевой пары вопросов — спорные территории и спорный титул — Франция за время войны решила первый, а Россия второй. По Поляновскому миру 1634 года Речь Посполитая сохранила за собой ту часть Киевской державы, которая входила перед войной в состав Литвы. Однако Россия выдержала многолетний западный натиск, сохранила государственную самостоятельность и закрепила за своим монархом право называться «государем всея Руси».
Просматриваются между двумя войнами некоторые несовпадения и по продолжительности боевых действий. В англо-французской войне 1337—1453 годов стороны находились в состоянии мира или перемирия меньше 36 лет, а свыше 80 лет вели боевые действия. Участники же русско-литовского противостояния формально воевали меньше 45 лет, а все остальное время между ними действовали договоры о перемирии. Однако не следует забывать, что как Великое княжество Литовское, так и его правопреемник, Речь Посполитая, были государствами децентрализованными. В этих странах магнаты, а позже и отдельные группы шляхтичей по закону имели право вести собственные военные кампании против зарубежных соседей. В борьбе с Россией противник активно использовал эти возможности.
Из «магнатских» войн наиболее известны три: борьба Мнишека, Ружинского и прочих против московского правительства на стороне двух первых Лжедмитриев в 1604—1611 годах, боевые действия гетмана Сапеги против Ивана Грозного в 1577—1578 годах в Ливонии и конфликт Адама Вишневецкого с Борисом Годуновым на Северской Украине в начале XVII века — его точная датировка затруднительна, поскольку князь Адам много раз объявлял о прекращении войны, а потом снова выяснялось, что «воровские» малороссийские казаки действуют не сами по себе, а находятся у него на жалованье. Во всех трех случаях против России выступали частные армии численностью от нескольких тысяч до двух-трех десятков тысяч ратников. И бои с ними московские войска вынуждены были вести в годы межгосударственных перемирий. Рейды же более мелких отрядов шляхты в русские земли стали настолько привычным делом для «перемирных» лет, что о них историки упоминают лишь вскользь, когда речь заходит об уровне боевой подготовки дворян из пограничных с Литвой и Польшей уездов.
И при этом во многие из «военных» лет англо-французского конфликта противостояние между вражескими армиями носило характер «боев местного значения». К примеру, одним из крупнейших сражений 1351 года принято считать «битву тридцати». 26 марта отряд из тридцати английских рыцарей и сквайров одержал победу над тридцатью французскими рыцарями и оруженосцами. Понятно, что такое «великое сражение», случись оно где-нибудь под Смоленском или Новгородом-Северским даже во время самого спокойного из перемирий, никогда не попало бы на страницы учебника.
К числу наиболее значимых совпадений двух межгосударственных столкновений относится тот факт, что Франция и Россия дошли до критической точки примерно в одно и то же время, если считать от даты окончания каждой из войн: в 1428 году, за 25 лет до капитуляции Бордо, англичане осадили Орлеан; в 1610 году, за 24 года до заключения Поляновского мира, армия Жолкевского вошла в Москву.
В самый тяжелый для России и Франции момент народы наших стран выдвинули из своей среды «смешанные» пары вождей, аристократа и простолюдина. Они создали и возглавили освободительные армии, переломившие ход каждой из войн. Во Франции это были крестьянская девушка Жанна д'Арк и барон Жиль де Рэ, в России — посадский житель Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский. Интересно и то, что вывели свои страны из кризиса они практически синхронно: 1429 году, за 24 года до конца англо-французского противостояния, войска Жанны д'Арк прорвали блокаду Орлеана, и в 1612 году, за 22 года до завершения русско-литовского конфликта, армия Пожарского освободила от поляков Москву.
Коронация Карла прошла в Реймсе в 1429 году, за 24 года до окончания Столетней войны. Михаил Романов вступил на трон в 1613 году, за 21 год до заключения Поляновского мира. Зато освобождения своей столицы французам пришлось ждать дольше нашего — Париж перешел под их контроль лишь в 1435 году, за 18 лет до конца конфликта, у нас же Москва освободилась от поляков за 22 года до наступления мира.
Таким образом, ключевые события, оказавшие максимальное влияние на исход двух вековых столкновений, уложились в обоих случаях в семилетний промежуток: 18—25 лет до окончания каждой из войн. Все это вместе со схожей периодизацией и совпадениями в наиболее важных деталях позволяет утверждать, что в англо-французском конфликте и его восточноевропейском аналоге просматривается намного больше общих черт, чем различий. И наверное, будет справедливо, если описываемую в этой книге русско-литовскую войну мы тоже станем называть «столетней».
