Трудно сказать, к чему мог привести договор между Иваном IV и Елизаветой I и какая из стран осталась бы от него в большем выигрыше. Ясно одно: смерть царя похоронила планы англо-русского союза. Прибывший в Москву посланник королевы Джером Боус был встречен там с оскорбительной для его высокого звания безучастностью.
Многие годы Грозный жил в страхе перед боярской крамолой. Согласие между княжескими группировками было его кошмаром, и чтобы не допустить этого ужаса, царь то обрушивал репрессии на сановников, то стравливал боярские кланы между собой. Однако после смерти в ноябре 1581 года любимого сына и наследника Ивана Ивановича, когда стало ясно, что трон суждено унаследовать слабому и больному Федору, Иван IV изменил внутреннюю политику. Обладая огромным политическим опытом, Грозный хорошо понимал, что только при поддержке думы его неспособный к управлению сын может удержать на голове корону.
Поэтому к концу жизни Иван IV постарался добиться согласия между уцелевшими боярскими кланами. Особую надежду Грозный возлагал на «двор», последний в истории его царствования аналог «королевского домена». По замыслу Ивана IV эта группа преданных слуг должна была окружить престол монолитной стеной, обеспечивая личную безопасность его сына. В то время как управлять Россией станут более опытные в этих делах земские бояре. А для того же, чтобы военная сила «двора» уравновешивалась гражданским влиянием земских, большинство в опекунском совете Иван IV оставил за последними.
Руководителем боярского правительства стал Иван Мстиславский, 13 лет возглавлявший Земскую думу. Кроме него в состав руководящей четверки вошли Богдан Вельский, Иван Шуйский и Никита Романов. Таким образом, из тройки лидеров «двора» в число опекунов попал только Вельский. Еще двое — Афанасий Нагой и Борис Годунов — остались за пределами узкого правящего круга. У Грозного были веские причины для того, чтобы не включать их в регентский совет. Он понимал, что Нагие спят и видят, как бы заменить Федора юным Дмитрием. С Годуновым же Иван IV поссорился, когда пытался развести наследника с его женой, обвиняя невестку в бесплодии. Борис, все влияние которого держалось в тот момент лишь на родстве с будущей царицей, противился этой идее Грозного как мог.
Таким образом, вместо мира и согласия в узком кругу правителей царили ненависть и подозрительность. Сотрудничество между боярами продлилось считаные недели. И первыми в борьбу за передел власти вступили «дворовые люди». Опираясь на верную ему кремлевскую стражу, Богдан Вельский неожиданно для всех арестовал Афанасия Нагого и выслал его из столицы. Явная размолвка внутри «двора» тут же подтолкнула земцев к решительным действиям — не прошло и нескольких дней, как Петр Головин затеял неслыханную доселе дерзость — начал местническую тяжбу с всесильным Вельским.
Всего пару месяце назад, при Иване IV, такое невозможно было представить! Да и теперь, при еще не вступившем на трон сыне Грозного, Головин сильно рисковал. Но за спиной князя Петра стояли могущественные силы. Им удалось сплотить вокруг себя все земство. За Вельского, кроме дьяка Андрея Щелканова, вступились лишь немногочисленные «дворовые» чины — Трубецкие и Годуновы. Понимая, что тяжбу в таких условия не выиграть, Богдан Вельский пошел на крайние меры: вызвал в Кремль подкрепления из верных ему стрельцов и принялся уговаривать Федора своей царской властью усилить влияние «двора». Над страной повеяло новой опричниной.
Но земцы сдаваться не собирались. Регенты Мстиславский и Романов решительно воспротивились планам Вельского: верные им и Шуйскому дворяне при поддержке посадских жителей осадили Кремль, между восставшим народом и стрельцами Вельского началась перестрелка. Вскоре пролилась первая кровь. В бою у Фроловских ворот погибло больше 20 человек и свыше 100 получили ранения.
Восставшие развернули в сторону Кремля большую пушку, стоявшую на Лобном месте. Угрожая обстрелом ворот, они потребовали на расправу уже не только Вельского, но и Годунова. Такой поворот событий не входил в планы земских вождей. Мстиславский и Романов хорошо понимали, что Федор Иоаннович, до самозабвения любящий жену, не согласится выдать шурина обезумевшей толпе. Бояре быстро уладили кризис: Вельский ушел в отставку, Годунов сохранил место в Думе, а Федор Иоаннович 31 мая 1584 года торжественно короновался.
Так первый кризис нового царствования едва не увлек в пропасть будущего правителя России. Борису пришлось испытать страх и унижение. Однако он уцелел и сделал огромный шаг в карьере: в дни коронации Федор возвел 32-летнего шурина в чин конюшего. Наивно объяснять этот успех лишь родством с царской семьей — в первую очередь Борису помогла политическая изворотливость: поняв, что дело Вельского проиграно, он сразу же переметнулся к победителям. Никита Романов пошел на союз с Годуновыми тоже не из личных симпатий. Обе эти семьи возвысились благодаря их родству с правящей династией: в глазах Рюриковичей Шуйских и Гедиминовичей Мстиславских они выглядели «худородными выскочками». Аристократическая реакция грозила смести с «боярского Олимпа» не только Годуновых, но и Романовых. Родственникам царя Федора поневоле пришлось сплотиться вокруг престола перед лицом этой опасности. Вскоре к ним присоединился влиятельный дьяк Андрей Щелканов.
Попытка Вельского возродить опричный террор закончилась плачевно. Новые правители учли ошибку и двинулись в противоположном направлении: по случаю коронации Федора Иоанновича они объявили общую амнистию. Никита Романов знал, что делает. В годы правления Ивана IV боярин был одним из немногих, кто постоянно «печаловался» за опальных. И теперь выходящие из тюрем аристократы пополняли ряды его сторонников. В это время Годунов и Щелканов занялись реформой государственного управления: верные им чиновники сменили тех судей, воевод и наместников, что успели прославиться «лихоимствами». Чтобы предотвратить будущие злоупотребления, новым боярам и дьякам, занявшим эти места, выделили дополнительные поместья и повысили жалованье. Стремясь привлечь на свою сторону дворян, Щелканов, Романов и Годунов 20 июня 1584 года издали от имени царя Федора закон о ликвидации тарханов — податных льгот бояр и князей церкви. Влияние правящей троицы продолжало расти. Однако вскоре их признанный лидер — Никита Романов — серьезно заболел, и тяжесть управления страной легла на плечи менее опытного Годунова.
В Думе и стране к этому времени наступило относительное равновесие: сторонники Шуйских и Мстиславских были еще достаточно сильны, чтобы давить на правительство, но уже не могли диктовать ему свои условия. На некоторое время решающим стало слово Федора Иоанновича, и потому обе боярские группировки стремились перетянуть его на свою сторону. Царь не отличался крепким здоровьем. Малейшее дуновение ветра могло надолго уложить его в постель. В начале 1585 года от каждодневных забот и волнений Федор тяжело заболел. Казалось, часы его на исходе. В панике Годунов направил тайных послов к императору. Он предлагал обсудить возможность брака между своей сестрой Ириной и австрийским принцем, с тем чтобы эта пара унаследовала царский трон. Надежда на успех интриги была минимальной, но иных способов удержать власть Борис не видел.
Затеянное им сватовство закончилось скандалом: планы царского шурина получили огласку. Против Годуновых тут же встала вся Дума. «Изменнические» переговоры о браке царицы при живом царе осудил и митрополит Дионисий. Жители московского посада негодовали. Положение Бориса ухудшилось настолько, что он стал готовиться к бегству в Англию. Годунова спас счастливый случай: Федор Иоаннович неожиданно пошел на поправку, а царица Ирина объявила мужу о своей беременности. Эти два события переключили внимание бояр на царскую семью. Страсти вокруг правителя чуть поутихли, и он не замедлил этим воспользоваться.
Первый удар Борис нанес по самому слабому месту Думы: государственным финансам. Основной трудностью, мешавшей развитию страны, было хроническое отсутствие денег. Царской казной обычно ведали два представителя враждующих боярских группировок. Предполагалось, что они будут ревностно следить друг за другом и не допустят злоупотреблений. Но после отстранения Вельского от власти Петр Головин с помощью Шуйских добился, чтобы вторым казначеем стал его родственник, Владимир Головин. Инициировав проверку казны, Годунов бил наверняка. В условиях хронического безденежья отказать ему Дума не могла. И вскоре вскрылись такие крупные хищения, что боярскому суду ничего не оставалось, как приговорить Петра Головина к смерти.
Второй удар обрушился на главу Думы — князя Мстиславского. Боярское правительство беспокоилось о судьбе династии. Думцы неоднократно обсуждали между собой план: развести Федора с бездетной Ириной и подыскать ему новую жену. Первой в раду потенциальных невест стояла, естественно, боярышня Мстиславская. Вот только в условиях объявленной беременности царицы все эти разговоры выглядели как государственная измена. Уличенный Годуновым Мстиславский перечить царю не стал, а добровольно ушел в отставку, уступив место главы Думы своему сыну Федору. Но тот, в отличие от отца, не входил в число царских опекунов.
Пока Борис продвигался к вершинам власти, обстановка на границах начала накаляться. В 1585 году татары напали на Рязанщину. Воевода Дмитрий Хворостинин успел вовремя выдвинуть войска к Шацку и вынудил крымцев к отступлению. Информация о возобновлении крымских набегов на Россию и скандал с «австрийским сватовством» активизировали Батория. Если после смерти Ивана IV он просто затягивал с подтверждением Ям-Запольского договора, то теперь официально отказался от его условий и взял курс на продолжение войны. В России тоже готовились к боям против Речи Посполитои. Разрядный приказ составил роспись полков для похода. В Можайске начали собираться войска. Но вскоре в Москву пришла весть о том, что 12 декабря 1586 года Стефан Баторий скончался.
Как и на прежних выборах, русский претендент не вошел в число лидеров. Основными конкурентами в борьбе за польский трон стали сын шведского короля Юхана III Сигизмунд и австрийский эрцгерцог Максимилиан. Пока шло обсуждение кандидатур, в пограничные пределы России вторглось 40-тысячная Крымская орда. Царская армия под командованием Дмитрия Хворостинина быстрым маршем вышла в район Тулы. Однако противник снова не решился на «прямой бой» и отступил в свои пределы. Неспокойно было на шведской границе. Дважды, в 1586 и в 1587 годах, дело чуть было не дошло до большой войны, но оба раза в последний момент сторонам удавалось договориться.
А тем временем в Речи Посполитои подошли к концу «выборные мероприятия». 19 августа 1587 года группа сторонников Яна Замойского провозгласила победителем принца Сигизмунда. Конкурирующий клан Зборовских в то же самое время объявил королем эрцгерцога Максимилиана. Оба «новоизбранных монарха» поспешили подкрепить свои права на престол с помощью военной силы. Максимилиан с австрийскими войсками подошел к Кракову первым, но горожане отбили штурм. Между тем с севера со шведским войском к польской столице уже спешил Сигизмунд. 27 декабря он вступил в город и тут же короновался. Чуть позже Ян Замойский со своими сторонниками разбил отступившую в Силезию армию Максимилиана, при этом сам эрцгерцог попал в плен. В 1590 году Сигизмунд вернул императору брата, предварительно взяв клятву с обоих, что Максимилиан больше не станет претендовать на польский престол.
Казалось, для России наступили черные времена. Рассыпавшийся в последние годы шведско-польский союз восстановился на новом, династическом уровне. В условиях, когда империя вышла из войны, а на южных окраинах России продолжалось противостояние с Крымом, страна физически не могла выдержать согласованный шведско-польский натиск. Юхан III приступил к делу незамедлительно. В Ревеле его флот высадил на берег 10-тысячную армию. Вдвоем с сыном, польским королем Сигизмундом III, они собирались отторгнуть от России Новгород, Псков и Смоленск. Кроме того, Польша хотела получить еще и Северскую землю. Союзники надеялись, что достичь этого удастся без большой войны. Желая предъявить ультиматум, Юхан III потребовал, чтобы русское правительство направило к реке Нарве «великое посольство».
Годунову в этих условиях оставалось только тянуть время и надеяться на чудо. Благо науку мелких интриг и дипломатических проволочек русский правитель к тому моменту освоил в совершенстве. Совсем недавно, в январе 1589 года, с их помощью он вынудил своего гостя, константинопольского патриарха Иеремию, учредить в Москве новую патриархию и возвести на ее престол верного Годуновым Иова.
И снова Борису повезло: за то время, что шел обмен грамотами, а стороны договаривались, где и когда встретятся посольства, ситуация успела измениться. Продемонстрировав желание вторгнуться в пределы России, Крымская орда неожиданно для Сигизмунда III всей мощью обрушилась на Речь Посполитую. Татары буквально растерзали южные районы королевства. Естественно, желание воевать с Россией у панов сразу же испарилось. И король Юхан остался в одиночестве. Теперь он уже ничего не хотел от Москвы. Зато, ободренные благоприятным поворотом событий, свои встречные требования выдвинули русские послы. Практически дословно повторяя фразы шведского ультиматума, они предложили Юхану III добровольно вернуть России Нарву, Ивангород, Ям и Копорье. Королевские представители прервали переговоры.
Русское командование не сомневалось в победе. Оно задумало использовать войну для подъема царского престижа. Федор Иоаннович лично повел армию в поход. Его сопровождали царица Ирина и правитель Борис Годунов. Главные военные посты получили «по породе» князья Мстиславский и Трубецкой. Опытный и талантливый, но неродовитый Хворостинин был назначен воеводой передового полка. Однако в условиях, когда противник не имел сил для наступления, этот скромный пост позволил Хворостинину сыграть важную роль в начавшейся войне.
6 января 1590 года на разведку двинулись русские разъезды. Передовые отряды дворянской конницы принялись тревожить дальними рейдами окрестности вражеских крепостей. 18 января из Новгорода выступили главные силы. От них вскоре отделились отряды, отправленные к Яму и Копорью. Они должны были обеспечивать фланг наступающего к Нарве войска Гарнизон осажденного Яма продержался недолго: после двухдневного обстрела он капитулировал. Сразу после этого другой русский отряд надежно блокировал Копорье. Устранив фланговую угрозу, царские полки направились к основным целям кампании — Ивангороду и Нарве. Первым у стен этой сдвоенной крепости оказался передовой полк Дмитрия Хворостинина. Не дожидаясь подхода главных сил, он атаковал прикрывавший подходы к Ивангороду шведский корпус. Упорная битва продолжалась до самого вечера. Потерпев поражение, шведы отступили за Нарову, а вскоре большая их часть отошла к Раковору.
Главные русские силы подошли к крепостным стенам 2 февраля. Начались приготовления к осаде и штурму обоих городов. С 6 по 18 февраля шел интенсивный обстрел стен из пушек «большого наряда». В западной и северной стенах Нарвы образовались большие проломы. 19 февраля русские ратники пошли на штурм. И тут сказался просчет руководившего их действиями Годунова. Царский шурин увлекся главной задачей — пробить проемы в стенах — и запретил своим пушкарям вести огонь по башням. В результате крепостная артиллерия осталась неподавленной, и теперь шведские пушки буквально выкашивали идущие на штурм колонны.
В остальном русские войска действовали безупречно. Чтобы противник не имел возможности перебрасывать подкрепления с неатакованных участков, наступление велось сразу с нескольких сторон. Но при этом на направлении главного удара были сосредоточены достаточно большие силы: в проломы у Русских ворот наступали свыше пяти тысяч воинов. Это при том, что весь шведский гарнизон Нарвы не превышал 1600 человек. Несмотря на большие потери от артогня, русским ратникам в нескольких местах удалось ворваться в проломы, забраться по лестницам на стены. Но удержать захваченные позиции они не смогли.
Чувствуя, что положение в Нарве критическое, перешли в наступление шведские войска, отогнанные к Раковору. Однако это направление прикрывал полк Хворостинина, и опытный воевода еще раз подтвердил свою высокую репутацию. Помощь к Нарве пробиться не смогла, и командовавший обороной Горн предложил Годунову перемирие.
Правитель потребовал, чтобы шведы передали России города Ивангород, Ругодив, Копорье и Корелу. Горн же соглашался только на перерыв в военных действиях, с тем чтобы Россия могла обсудить возможные уступки непосредственно с королем. Ответом на попытку тянуть время стал огонь русских пушек. Очевидно, он помог Горну настроиться на конструктивный лад. Теперь шведы были согласны еще до начала переговоров передать России Ивангород. Этот вариант Годунова не устроил, и он приказал возобновить обстрел. Во время следующей передышки Горн согласился добавить к Ивангороду Копорье. Дни шли за днями. Грохот канонады перемежался раундами переговоров. Шведы стояли на своем. Горн понимал, что время работает на него. У русских начались проблемы с продовольствием. Неуклонно приближалась весна, время крымских набегов.
Наконец 25 февраля стороны заключили перемирие сроком на год. По его условиям шведы передали русским Ивангород и Копорье, а также морское побережье между реками Нева и Нарва. Однако основная цель похода — восстановление балтийского мореплавания — не была достигнута. Осторожность, так помогавшая Годунову в интригах, не оправдала себя на поле боя. Повторный штурм полуразрушенной Нарвы мог сделать его триумфатором, но Борис на него не решился. Впрочем, надо признать, у Годунова были причины для осторожности. Он помнил, что Крымская орда чередует удары по Польше с набегами на Россию. А значит, мобильные войска надо было сохранить и весной перебросить на южную границу.
Подписав перемирие с Москвой, король Юхан III попытался возобновить союз с Польшей. Но той было не до шведов: в 1590 году, сразу после татарского набега, турецкий султан потребовал от Сигизмунда III ежегодной дани, и вопрос о войне с «Московией» польские послы не соглашались теперь даже обсуждать. В начале 1591 года Речь Посполитая заключила очередное перемирие с Россией, на этот раз — сроком на 12 лет. Однако на союз против Москвы с удовольствием пошел Крым. Обрадованный Юхан III провел крупнейшую со времен Ливонской войны мобилизацию. К началу новой кампании он сосредоточил у русских границ 18-тысячную армию под командованием Флеминга. Эти войска ждали только известий о начале татарского наступления.
Казы-Гирей не стал с ним тянуть. В июне 1591 года степняки бросили в бой все наличные силы. Помимо собственной армии и Малой Ногайской Орды с ханом шли ратники из турецких крепостей Очаков и Белгород, присланные султаном янычары и артиллерия. Историки оценивают силы Казы-Гирея в 100 тысяч человек. Это похоже на правду, потому что русские воеводы даже не попытались остановить крымскую армию у переправ и бродов «берега», а сразу же отошли к Москве. В районе Котлов 1 июля 1591 года отступившие от Оки русские рати соединились с собранными в столице подкреплениями. 3 июля к Москве вышли войска Казы-Гирея. Татары оттеснили дворянскую конницу Мстиславского к Данилову монастырю, где поставили «гуляй-город» ратники Годунова. Ожесточенные стычки между русскими и татарами продолжались до самого вечера.
То, что произошло после этого, историки описывают по-разному. Одна, благоприятная правителю, версия гласит, что ночью Борис Годунов велел вывести из «гуляй-поля» полки и часть артиллерии, а потом эта группировка скрытно подошла к ханскому стану. Из ночной темноты на татарские шатры обрушился шквальный ружейно-пушечный огонь, а затем русская конница налетела на смешавшихся крымских ратников. Не выдержав внезапного удара, воины Казы-Гирея бежали к переправам.
Другие источники утверждают, что виновата случайность. Просто посреди ночи в «гуляй-поле» неожиданно поднялся переполох. Спавшие у орудий пушкари, не разобравшись в ситуации, принялись палить сначала из легких, а потом и из тяжелых орудий. Вслед за ними открыли огонь пушки, установленные на стенах Москвы. Татары перепугались этой непонятной канонады. Когда же со стороны «гуляй-поля» к ханскому лагерю приблизились несколько конных сотен, посланных с чисто разведывательными целями, орда обратилась в паническое бегство.
При всем моем скептическом отношении к воинским талантам Годунова, второй вариант выглядит еще невероятнее первого. Ведь армия Казы-Гирея состояла не из необстрелянных юнцов, которых могут испугать звуки далекой канонады. Пару лет назад она сожгла и разграбила большую часть соседней Польши. Даже молодые воины участвовали уже не в одном сражении, а руководители — от сотника и выше — были все как один закаленными в боях ветеранами. Чтобы опрокинуть их и погнать к переправам, требовалось нечто большее, чем несколько громких хлопков…
Другое дело, что идея внезапного ночного удара не могла прийти в голову расчетливому интригану Борису. Придумать это был способен человек смелый, опытный в военном деле, нестандартно мыслящий, знающий все слабые и сильные стороны противника. Такой, как покойный победитель Даулат-Гирея Михаил Воротынский или его правая рука в сражении при Молодях Дмитрий Хворостинин. Кстати, второй в это время был еще жив, находился на военной службе и совсем недавно на глазах у Годунова отличился очередными победами в войне с Юханом III.
Так или иначе, а поражение татар под Москвой обрекло на неудачу шведское наступление. Армия Флеминга осадила небольшую крепость Гдов, находящуюся в окрестностях Пскова, но не смогла ее взять. Отдельные отряды шведов вышли к Новгороду, кое-где разграбили порубежные районы, на этом все и закончилось. Еще в течение года на границе продолжались бои, после чего стороны приступили к переговорам. В мае 1595 года русские и шведские послы подписали в Тявзине договор о «вечном мире». По его условиям в состав России вернулась крепость Корела, последняя территория, захваченная шведами за время Ливонской войны. Однако флот Юхана III сохранил господство на Балтике, а в договоре стороны зафиксировали его право на морскую блокаду русского побережья. В таких условиях о возрождении балтийского мореплавания не могло быть и речи.
Вряд ли можно считать это ошибкой Годунова. Еще во время Ливонской войны канцлер Речи Посполитой Ян Замойский заявлял на сейме в Варшаве, что нельзя оставлять русским ни одной из важных ливонских гаваней. Он считал, что главная задача войны — отодвинуть Россию как можно дальше от моря, из-за которого она может получать военное снаряжение и ремесленников. Политику изоляции нашей страны от Европы Швеция и Польша проводили сознательно и согласованно. Можно сказать, что их правительства были первыми, кто еще в XVI веке пытался установить на границах России «железный занавес».
Успешно отбив удары с юга и севера, Борис Годунов занялся вопросами внутренней политики. В конце 1580-х годов он поссорился с кланом Шуйских и разослал его представителей по острогам и монастырям. Теперь же, когда власть Годунова укрепилась, он вернул в Думу Василия и Дмитрия Шуйских. Милости коснулись не только суздальской знати. Наряду с Шуйскими высший правительственный орган пополнили опальные литовские аристократы — Куракины и Голицыны. Не забыл Борис и старомосковское боярство: Морозовы и Плещеевы, выбывшие из Думы при Иване Грозном «по худородству», вернулись туда в годы правления Годунова. Своих многочисленных родственников правитель тоже не обходил назначениями. В их руках оказались важнейшие думские ведомства. Так, уже с 1587 года Стрелецкий приказ возглавил боярин Иван Васильевич Годунов.
Добившись примирения со всеми кланами столичной знати, правитель вспомнил о чаяниях и нуждах провинциального дворянства. 30 мая 1596 года власти издали указ о прощении всех уклонявшихся от службы землевладельцев, так называемых «нетчиков». Дворянам и детям боярским, числящимся «в нетях» из-за трудных жизненных обстоятельств, возвращали прежние поместья или приискивали новые. Дьяки специально подчеркивали, что эта мера проводится ими «для печалования слуги… и конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова». Простив нерадивых, правитель не забыл и верных воинскому долгу ратников. Весной 1597 года московские власти произвели раздачу денежного жалованья дворянам и детям боярским. С казной по городам и местам стоянок разъехались доверенные люди Годунова. Окольничий Семен Сабуров отбыл в полки, стерегущие «берег». Иван Гагин выехал в Рязань. А на северный рубеж, к Новгороду и Пскову, отправились Петр Буйносов и Игнатий Татищев.
Однако безденежье было только одной из двух бед мелкого дворянина. Второй вечной его заботой еще со времен Ивана Грозного стало бегство крестьян с помещичьих земель. Периодически вводившиеся правительством заповедные лета лишь на время приглушали процесс, но не могли его остановить. Эту проблему дворянства кардинально решил Годунов. В том же 1597 году от имени царя Федора он издал первый по-настоящему крепостнический закон. Нет, пункта, навсегда упраздняющего Юрьев день, в тексте не было. Но по этому закону у землевладельцев впервые появилось право считать беглыми не только глав семей, отвечающих за уплату податей, но и всех крестьян, покинувших поместье, без учета их пола и возраста. Кроме того, в течение пяти урочных лет возврату теперь подлежали не только сами пойманные крестьяне, но и все их имущество.
Заботясь о мелком дворянстве, не забывал Годунов и о нуждах горожан. Так, еще в 1591 году он роздал деньги на возведение домов москвичам, у которых из-за пожаров погорели дворы, чем расположил к себе множество простого народа. Обширные строительные программы в Москве, Смоленске и других городах обеспечивали работой десятки тысяч посадских жителей.
Историки часто обвиняют Бориса в пассивной внешней политике. Это не совсем справедливо. Годунов старался избегать лишь тех конфликтов, которые могли вовлечь государство в кровопролитную войну, однако он не отказался от возможности укрепить позиции России в Поволжье, где возвел крепости Царицын, Саратов и Самару. На границе с Диким полем были в числе прочих построены Оскол, Кромы, Валуйки, Елец, Курск и Белгород. На Северном Кавказе в то же время появился Терский городок. Если же вспомнить о земле Сибирской, то здесь после гибели Ермака русское владычество практически рухнуло, и Борису пришлось вести двенадцатилетнюю войну за его восстановление. Результатом вооруженной борьбы стала окончательная ликвидация Сибирского ханства. В эти годы здесь возникли города Тюмень, Тобольск, Пелым, Березов, Сургут, Тара и Нарым. Русским первопроходцам открылись свободные пути в глубь азиатского материка.