Из высшего руководства страны только Скопину успех не вскружил голову. Он прекрасно видел, что польская кавалерия в последнем сражении не исчерпала своих возможностей. Отступление носило тактический характер. Ружинский и Сапега решили выманить русские полки с укрепленных позиций. На Москву идти было нельзя, но и бездействовать — тоже. Тогда Скопин перешел к тактике малой войны. Основные его силы продолжали удерживать позиции в Александровской слободе, но одновременно с этим во все стороны пошли отряды дворянской конницы, лыжники и пешие дружины. Они выбивали тушинцев и поляков из городов и деревень, строили острожки, закрепляя освобожденные от оккупантов земли.

Еще 16 октября в Троице-Сергиев монастырь прорвался посланный Скопиным отряд из 300 всадников. В начале ноября русские воины закрепились в селах Константинове, Заболотье, Низиново, Сарапово и Болотово. Как только они построили укрепления, за передовыми частями на позиции выдвинулись «большие полки». Болотово находилось недалеко от Троице-Сергиева монастыря. Его заняла рать Семена Головина, насчитывавшая несколько тысяч человек. Сапега был вынужден выставить перед селом сильные сторожевые заставы. Жолкнерам быстро надоело мерзнуть в поле, и они потребовали решительных действий. Гетман вынужден был уступить, хотя и понимал, что наступать придется в крайне невыгодных условиях. 15 ноября конные полки Рожинского, Микулинского и Стравинского атаковали русские позиции. Попытка выбить из острожков русскую пехоту закончилась плачевно. Поляков отбросили от деревни с большими для них потерями. 20 ноября к Сапеге пришло подкрепление, полк пана Загорского. Однако повторная атака привела лишь к новым жертвам.

Тогда гетман сменил тактику. В тылу армии Скопина тушинские отряды продолжали удерживать важные опорные пункты: Суздаль, Юрьев-Польский, Ипатьевский монастырь под Костромой, Ростов, Старицу, Ржев, Белую и многие другие. Сапега принялся посылать конные рати, чтобы расширить оккупированные территории. Поляки больше не прикрывались тушинским «цариком» и сказками о наведении порядка в России. Бесчинства разъяренной неудачами солдатни достигли пика. Вот как описывает это историк А. Петрушевский: «Не было в них ни милости, ни жалости: пленных они топили, расстреливали; на глазах родителей жгли детей, головы их носили на копьях, грудных младенцев разбивали о каменья».

Естественно, Скопину пришлось принимать срочные меры для защиты мирного населения. Воевода Давид Желябов, занимавший передовые позиции под Александровской слободой, получил приказ устраивать частые вылазки, чтобы сковать ими армию Сапеги. Одновременно с этим рати князей Хованского и Барятинского направились в районы Кашина и Ростова. Воевода Корнила Чеглоков совершил кавалерийский рейд на север, в район Бежецкого Верха. Здесь, в сражении у Задубровской слободы, он разбил большой отряд поляков и тушинцев. К январю 1610 года Хованскому удалось выбить интервентов из Ржева и Старицы, но гарнизон Белой оказал ожесточенное сопротивление. Шведские наемники, устрашенные большими потерями, отказались продолжать штурм. Хованскому пришлось отступить.

В то время как Скопин очищал от оккупантов северные территории, царь послал на Коломенскую дорогу рать князя Мосальского.

Польско-тушинские отряды разбили ее у села Борщева, а затем внезапной ночной атакой попытались прорвать внешний пояс московских укреплений. И хотя штурм удалось отбить, авторитет Шуйского продолжал падать. Однако его «сопернику» в Тушине приходилось еще хуже. Поляки обращались с самозванцем как с ненужным хламом. 10 декабря 1609 года, когда послы Сигизмунда не удостоили Лжедмитрия даже визитом вежливости, он попытался покинуть лагерь. Поляки догнали сопровождавший «царя» отряд донцов и принудили к возвращению. После этого «Дмитрию» запретили прогулки и перестали давать лошадей. Но 27 декабря «самодержец» все-таки бежал из лагеря, спрятавшись на дне груженой телеги.

После исчезновения «царя» между поляками начались стычки. Группа шляхтичей обвинила Ружинского во всех бедах «воинства». Отряд пана Тышкевича открыл огонь по палаткам гетмана. Вскоре зазвучали ответные выстрелы. Часть наемников в поисках Лжедмитрия бросилась обыскивать посольские повозки, кто-то под шумок попытался захватить войсковой обоз… В конце концов все поняли, что теперь у них нет иного выхода, кроме соглашения с королем. Русским тушинцам пришлось подчиниться мнению жолкнеров. А что им оставалось делать? Двинуться следом за «цариком» — поляки не пустят. Да и шансов на успех у самозванца в тот момент не просматривалось. Бежать к Шуйскому? В прежние времена, когда «Дмитрий» был в силе, в Москве охотно принимали «тушинских перелетов». Но мало кто сомневался, что в новых условиях мстительный царь Василий начнет казнить перебежчиков. А потому на всеобщем «коло», куда поляки пригласили тушинских вождей, те дружно согласились признать власть Сигизмунда III и отдаться под его покровительство.

Однако это не означало, что тушинская «Дума» решила перейти в польское подданство. Во-первых, «воровской патриарх» Филарет и «бояре» Лжедмитрия заявили королевским послам, что они не вправе призвать на трон Сигизмунда или кого-либо из его потомства. Это может сделать лишь «Совет Всей Земли». Во-вторых, они напомнили королю, что Россия признает лишь православного царя. Вскоре тушинцы отправили Сигизмунду проект соглашения об избрании на русский трон королевича Владислава. Тот должен был креститься в православную веру, клятвенно обещать, что станет править в согласии с Боярской думой и Освященным собором. По самым важным вопросам царь должен будет советоваться со «Всей Землей». Таким образом, в проект заложили возможность укрепления института Земских соборов. Сигизмунд согласился с основными статьями договора, но ни слова не сказал о гарантиях его выполнения. Польский король старался использовать Смоленское соглашение, чтобы облегчить себе завоевание России. Таким образом, ситуация в стране запуталась окончательно. Рядом с двумя царями — Шуйским в Москве и Лжедмитрием в Калуге — появился еще и третий — Владислав Сигизмундович. Король тут же принялся рассылать от имени сына грамоты и жаловать тушинцам земли, ему не принадлежащие.

Меж тем Михаил Скопин продолжал наращивать наступление. Ночью 9 января 1610 года в Троице-Сергиев монастырь прорвался отряд из 500 бойцов под командой Григория Валуева. Наутро совместно с руководившим обороной Давидом Жеребцовым они устроили вылазку. Русские ратники перебили польские заставы и ворвались в лагерь противника. Бои на Клементьевом поле, у Келарева пруда, в районах гор Волокуша и Красная продолжались несколько часов. Сражение не принесло успеха ни одной из сторон. Вечером гетман увел свои войска в лагерь, а защитники Троицы укрылись за монастырскими стенами. Однако эти бои нельзя считать безрезультатным. Когда 12 января разведка сообщила Сапеге о выступлении русских полков из Александровской слободы, он поспешно отошел к Дмитрову. Блокада Москвы закончилась. В столицу двинулись многочисленные обозы с военными припасами и продовольствием.

Меж тем бежавший из Тушина «царек» обосновался в Калуге. Здесь он пожаловался на измену Ружинского и на то, что наемники переметнулись к Сигизмунду. «Вор» клялся, что не отдаст полякам ни пяди Русской земли, но вместе со всем народом умрет за православную веру. Сторонники Лжедмитрия II, брошенные им в Тушине, попытались уйти к «царю» в Калугу. Две тысячи донцов и пять сотен служилых татар с развернутыми знаменами покинули лагерь. Заруцкий попытался их задержать. Но донцы не стали его слушать. Тогда атаман сообщил обо всем Ружинскому. В чистом поле тяжелая конница догнала пеших казаков. Дорога от Тушина до Калуги была усеяна трупами. Особенно отличились в этой бойне жолкнеры пана Млоцкого. Но то была лишь первая битва между бывшими соратниками по «воровскому» лагерю. Несколько дней спустя казаки атамана Юрия Беззубцева уничтожили в Серпухове отряд Млоцкого. Вслед за этим на сторону Лжедмитрия II перешли еще несколько подконтрольных Ружинскому городов. Почувствовав поддержку населения, самозванец попытался «воссоединить семью». Однако посланный за Мариной отряд из трех тысяч казаков поляки встретили в поле и разбили наголову.

Когда же 13 февраля «царице» удалось бежать от Ружинского, направилась она не в Калугу к «мужу», а в Дмитров к Сапеге. Гетмана к этому времени с трех сторон обложили летучие отряды лыжников. Снежной зимой по бездорожью они передвигались быстрее, чем конница оккупантов. Все попытки поляков навязать противнику большое сражение неизменно заканчивались неудачей. Русские отступали в леса, не переставая осыпать врага градом пуль. С запада подходы к городу ратники Скопина демонстративно не блокировали. Так они давали знать полякам, что беспрепятственно пропустят их к границе.

Однако Сапега намеков не понял. Тогда на помощь лыжникам подошли пищальники Григория Валуева, воины сторожевого полка князя Лыкова и роты иноземных наемников. Общее число царских ратников под Дмитровом достигло 12 тысяч человек. У Сапеги войск был не меньше, однако в городе, за крепостными стенами, он разместил лишь польские роты. Казаки, составлявшие больше половины армии, расположились в выстроенном неподалеку остроге. Вскоре гетману пришлось пожалеть об этом решении. 20 февраля неожиданным ударом русские войска прорвали укрепления острога. Бросив пушки и обоз, казаки в панике бежали к городским стенам. По дороге они смешали и расстроили ряды вышедшей из ворот польской конницы. Потери сапежцев были ужасны. В один день гетман лишился большей части армии. Оставшиеся еще могли оборонять городские стены, но для активных боевых действий не годились.

Скопин не стал добивать противника. Выделив для трехсторонней блокады Дмитрова несколько сотен лыжников и конных дворян, он занялся другими проблемами. Русские ратники окружили в районе Суздаля отряды пана Лисовского, выбили поляков из Можайска. 27 февраля Сапега сжег Дмитров и отступил к Смоленску. Ушли к границе польско-казацкие отряды, грабившие уезды на Верхней Волге. 6 марта армия Ружинского уничтожила тушинский лагерь и отошла к Волоколамску. Часть русских «воров» бежала в Калугу к «царику». Многие «тушинские бояре» поехали к царю Василию, каяться. Другие же, во главе с «патриархом» Филаретом, двинулись с Ружинским к Сигизмунду III.

12 марта 1610 года полки Михаила Скопина-Шуйского торжественно вступили в столицу. Простой народ встречал юного победителя с энтузиазмом. Совсем иное отношение к нему было в высших кругах. Успехи царского племянника в боярской среде вызывали зависть и будили ненависть. Сам Скопин тоже не горел желанием встречаться с царедворцами. Если верить Р.Г. Скрынникову, воевода хотел из Александровской слободы скорым маршем идти к Смоленску. И лишь категорический приказ Шуйского вынудил Скопина привести полки в Москву.

Впрочем, внешне все выглядело пристойно. Вожди Думы наперебой давали торжественные пиры в честь победителя, царь всячески демонстрировал ему свою благодарность и любовь. Из всех «больших бояр» только недалекий и завистливый Дмитрий Шуйский проявлял истинные чувства к племяннику. Неудивительно, что именно царского брата молва обвинила в отравлении Скопина, когда после одного из пиров тот внезапно разболелся и умер. Был ли князь Михаил на самом деле отравлен? Вероятнее всего, да. Опоила ли его ядовитым вином жена Дмитрия Шуйского Екатерина, дочь известного опричника Малюты Скуратова? Вполне возможно. Семья Вельских знала толк в лекарствах и ядах.

Но нельзя исключать и другие варианты…

Когда армия Скопина стояла в Александровской слободе, к нему приезжали посланники от Прокопия Ляпунова. Вождь рязанских дворян предлагал князю Михаилу принять участие в заговоре против Шуйского. Многие историки трактуют это как попытку добиться добровольной передачи власти от дяди к племяннику. Они забывают, что братья Ляпуновы почти всегда действовали заодно с другим претендентом на трон, Василием Васильевичем Голицыным. Не исключено, что и на сей раз старые друзья были в одной политической «упряжке». Сторонники этой группировки всеми силами пытались «выбить» трон из-под суздальской династии. Им шла на пользу любая рознь в клане Шуйских. Однако идеальным вариантам для Голицыных была такая смерть популярного и талантливого Скопина, в которой молва обвинила бы царя Василия и его семью. Но это, подчеркну, лишь один из возможных вариантов. В том змеином гнезде, каким стал Кремлевский дворец при Шуйском, «ужалить» удачливого соперника мог практически любой вельможа.

Из крупных группировок вне подозрений, пожалуй, только старомосковское боярство. Их лидер, Филарет Романов, в это время сидел с поляками в Волоколамске. Весенняя распутица надолго заперла их в Иосифовом монастыре. От безделья паны быстро перессорились. Во время потасовки Ружинский неудачно упал раненым боком на каменные ступени. 4 апреля он скончался. После смерти гетмана большая часть армии во главе со Зборовским ушла к Смоленску, а отряды Руцкого и Мархоцкого остались на месте. 21 мая 1610 года монастырь взяли штурмом войска Валуева. Из полутора тысяч поляков и «русских воров» в живых остолось меньше трехсот, в том числе Филарет Романов. В Москву «тушинский патриарх» попал уже в июне. И отправился он не в тюрьму или на дыбу, как ожидали многие, а в родовые хоромы Китай-города.

Неизвестно, что собирался делать с одним из «главных лиходеев» царь Василий, но за Романова горячо вступился Гермоген. Он публично объявил Филарета жертвой «зловредного вора» и вернул ему сан ростовского митрополита.

Заметим два важных момента в поступке Гермогена. Это было первое значимое действие патриарха с января 1608 года. Тогда, после женитьбы Василия Шуйского на Марии Буйносовой, Гермоген словно воды в рот набрал. Но что еще более важно, подобное благодушие к вчерашнему врагу для него совершенно нетипично. По мнению большинства современников, Гермоген был «нравом груб», «прикрут в словесех и воззрениях». Еще интереснее, что вскоре, по мнению Р.Г. Скрынникова, ростовский митрополит завладел «большой властью над патриархом». Странности в поведении Гермогена можно объяснить той позицией, которую занял Филарет в момент распада тушинского лагеря. Предложенные Романовым статьи Смоленского договора, где от Владислава требовался обязательный переход в православие, а политика его ставилась в зависимость от «Всей Земли», произвели благоприятное впечатление на Гермогена. Он почувствовал в Филарете единомышленника, который точно так же болеет за судьбу России. Переход на службу к врагам Шуйского патриарх уже не мог ставить кому-либо в вину. Царь Василий неоднократно предавал всех и вся, цинично нарушал священные клятвы, а потому не заслуживал верности подданных. Однако, понимая и прощая других, для себя Гермоген считал невозможным нарушить единожды данную присягу. Филарет был более гибок в политическом плане. Когда ситуация изменилась, он быстро нашел общий язык с теми, кто готовил свержение Шуйского.

А перемены уже буквально стучались в дверь. Вместо умершего Скопина царь назначил командующим своего брата Дмитрия. При первой же встрече с польскими войсками тот нарушил все принципы ведения боя, которых держался его победоносный предшественник. Начал Дмитрий Шуйский с того, что разделил войска.

Далеко впереди от основной армии действовал пятитысячный авангард Григория Валуева. 14 июня в районе Царева Займища к его укрепленным позициям подошли полки коронного гетмана Жол-кевкого. В их составе было не менее двух тысяч жолкнеров, чуть больше тысячи польских пехотинцев и около трех тысяч казаков.

Штурмовать острог Валуева Жолкевский не стал. Лучший полководец Сигизмунда III никогда не действовал по шаблону. На счету 63-летнего ветерана числилось к этому времени немало громких побед: и над шведами в Лифляндии, и над казаками Наливайко, и над войсками польских рокошан. Валуев еще 14 июня послал к Дмитрию Шуйскому гонца с сообщением о встрече с противником, но царский брат медлил… А тем временем к врагу подошли подкрепления во главе с паном Зборовским. Присоединились к Жолкевскому и тушинские казаки Заруцкого. Таким образом, численность королевского войска перед битвой возросла почти вдвое. Однако гетман и теперь не пошел на штурм позиций Валуева. Вместо этого Жолкевский разбил вокруг острожка лагерь и, оставив в нем отряд из 700 пехотинцев, с главными силами в ночь с 23 на 24 июня вышел навстречу Шуйскому.

В русско-шведской армии было, по разным данным, от 16 до 30 тысяч бойцов. Это как минимум в полтора раза больше, чем у Жолкевского. Но гетман знал, с кем имеет дело, и рассчитывал на фактор внезапности. Интуиция не обманула поляка. Полки Дмитрия Шуйского остановились на краю большого поля близ деревни Клушино, в 20 километрах севернее Гжатска. В принципе, место для ночевки они выбрали неплохое. С трех сторон лагерь окружали леса. Достаточно было прикрыть четвертую крепкой деревоземляной стеной, и это укрепление остановило бы польскую кавалерию. Но царский брат ограничился плетнем из хвороста, к которому не выставил ночью даже сторожевые заставы. Сам лагерь вместо рва и вала он окружил лишь кольцом из обозных телег.

На рассвете 24 июня 1610 года королевская армия развернулась для атаки. В первой линии стояли лучшие конные полки Зборовского и Струся, во второй — остальная кавалерия и пешие роты. За левым флангом, напротив палаток Делагарди, спрятались в кустах несколько казацких сотен. Передовые отряды пехотинцев скрытно подошли к неохраняемому плетню и начали рубить в нем проходы для конницы. Стук топоров разбудил русских стрельцов и мушкетеров Делагарди. Они успели добежать до остатков плетня и открыли огонь до того, как гусарские хоругви начали атаку. Пока шел огневой бой, союзные полки построились для битвы. Но если Делагарди впереди расположил пехотный строй, а кавалерию поставил сзади, то Василий Шуйский сделал все наоборот.

Жолкевский не замедлил воспользоваться ошибкой русского командующего. Пятитысячная лавина панцирной конницы, выставив вперед длинные пики, обрушилась на «детей боярских» и опрокинула их ряды. Отступая, кавалеристы смяли и расстроили собственную пехоту. Вскоре беспорядочные толпы русских ратников побежали к лагерю, чтобы укрыться за повозками. Поляки их не преследовали. Они развернули ряды и обрушили тот же конный вал на пехоту Делагарди. Раз за разом армия Жолкевского атаковала плотную шведскую фалангу. Безуспешно. В это время Шуйский имел сказочную возможность для удара во фланг наступающим полякам. При всех потерях у царского брата оставалось не менее пяти тысяч ратников. В обозе имелось 18 пушек, которые также можно было пустить в дело.

Однако Шуйский лишь безучастно наблюдал за тем, как на помощь гусарам подходит королевская пехота. Под ее ударами начали разбегаться наименее стойкие отряды наемников. Однако Делагарди избежал разгрома. Более трех тысяч его солдат заняли удобную позицию на опушке леса, за лагерем, и приготовились к дальнейшей битве. Возможно, даже сейчас у Шуйского еще был шанс победить. На какое-то время польские ратники увлеклись грабежом шведского лагеря, и внезапный удар с тыла мог застать их врасплох. Делагарди наверняка поддержал бы русскую атаку. Однако царский брат упустил и эту возможность переломить ход битвы.

Жолкевского всегда отличали хорошая разведка и умение пользоваться ее плодами. Он знал, что наемники еще в Москве требовали выплаты задержанного жалованья. Царь частично погасил долг, а остальное обещал отдать в ближайшее время. Накануне сражения иностранцы напомнили об этом своим командирам. Деньги в войсковой казне были и немалые. Но Дмитрий Шуйский придержал их в надежде, что после битвы придется платить меньше. Когда в сражении возникла пауза, гетман послал к наемникам своего племянника. От имени короля тот предложил солдатам перейти на сторону победителей, пообещав хорошую награду «за труды». Отряды шотландцев, французов и немцев тут же «передались» полякам. После этого Делагарди и полутора тысячам оставшихся шведов пришлось принять предложенное Жолкевским сепаратное перемирие.

Покончив с правым флангом союзной армии, поляки начали готовиться к штурму русского лагеря. К этому времени Дмитрий Шуйский уже отдал приказ об отходе, который под ударами противника превратился в паническое бегство. От полного истребления русских спасли лишь густые леса. Победителям достались армейский обоз, артиллерия и даже войсковая казна, которую прижимистый «полководец» вынужден был бросить, чтобы спасти жизнь. Из-под Клушина Жолкевский возвратился в Царево Займище и сообщил Валуеву о своей победе. Тот не поверил гетману. Ведь Дмитрий Шуйский в начале сражения не сообразил послать гонца к авангарду. А не забудь царский брат это сделать, Валуев легко мог сбить оставленные Жолкевским заслоны. В этом случае шеститысячная русская рать успевала подойти к Клушину раньше, чем рухнула оборона наемной пехоты.

Чтобы доказать правоту своих слов, гетман продемонстрировал Валуеву трофеи и знатных пленников. Объяснив таким образом, что помощи ждать неоткуда, гетман стал убеждать осажденных в том, что Сигизмунд уже не ведет войну против России. Ведь бояре согласились избрать на трон королевича Владислава. А он, Жолкевский, движется к Москве как воевода нового царя. И цель польской армии — помочь русским в борьбе против Тушинского вора. Неизвестно, поверил ли Валуев гетману, но он заставил Жолкевского поклясться, что Владислав будет чтить православную веру, а король очистит Смоленскую землю от своих войск. Лишь на этих условиях русские ратники целовали крест новому царю и присоединились к армии Жолкевского. Вскоре примеру Валуева последовали гарнизоны Можайска, Борисова, Боровска, Иосифова монастыря под Волоколамском, Ржева и Погорелого Городища. Таким образом, после Клушина гетман удвоил свою армию, присоединив к ней большую часть наемников Делагарди и почти 10 тысяч русских бойцов. Вскоре Жолкевскому удалось занять Вязьму.

В это время неожиданную поддержку получил Тушинский вор. К его трехтысячной армии присоединились войска Петра Сапеги. Перед этим они вели долгие переговоры с Жолкевским и Сигизмундом. Большинство историков считает, что король отказал «сапежцам» в жалованье, а «царек», наоборот, прельстил высокими окладами. Возможно, это и так. Но не исключен вариант, что Сапега ушел к Лжедмитрию II по договоренности с Жолкевским. Два польских гетмана решили взять русскую столицу в своеобразную политическую «вилку». Жолкевский в этой «связке» играл роль доброго защитника Москвы от «воров». А Сапега должен был обеспечить этим «ворам» ударную силу. Вскоре с помощью жолкнеров Лжедмитрий II овладел Боровским Пафнутьевым монастырем. После этого на сторону самозванца перешли Серпухов, Кашира и Коломна. Сторонники «вора» пытались овладеть Зарайском, но воевода Дмитрий Пожарский отстоял город. Вскоре он выбил отряды самозванца из Коломны. Однако это был лишь локальный успех. Армия Лжедмитрия II приближалась к Москве с юга. Главную силу в ней составляли польские кавалеристы Петра Сапеги.

Василий Шуйский совершил очередную ошибку. Его ратники не хотели сражаться за «несчастливую» династию. И когда с юга к Туле подошла десятитысячная крымская орда мурзы Кантемира, царь обратился за помощью к татарам. Кантемир взял деньги, но всерьез воевать за интересы Шуйского не стал. После нескольких стычек с войсками Лжедмитрия II татары разграбили окрестности и двинулись в обратный путь с богатой добычей. Противостоявшие самозванцу отряды Воротынского и Лыкова после ухода крымских «союзников» отступили к Москве. Там уже назревал взрыв. Полгода назад Скопин освободил столицу от «воровской» блокады. А теперь все снова катилось в тартарары. Москвичи требовали объяснений. Они были возмущены действиями царя и его бездарного брата. Сторонники Голицыных решили, что настало время действовать. Впрочем, сам князь Василий Васильевич, как обычно, постарался остаться в тени. Зато активную роль в событиях играл его давний союзник, Захар Ляпунов. Вторым заводилой мятежа стал бывший «глава воровской Думы», а ныне активный проводник интересов Владислава, Михаил Глебович Салтыков.

Смоленский договор с Сигизмундом, рожденный в недрах «тушинской Думы», с каждый днем приобретал вся больше сторонников в Москве. Кандидатура Владислава многим казалась привлекательной. Вскоре приверженцев королевича возглавил руководитель Думы Федор Милославский. Впрочем, во всем, что касалось свержения Шуйского, оппозиционные силы договорились без труда. Разногласия ждали их на следующем этапе. Однако каждая из партий надеялась, что сможет после отречения Шуйского перетянуть на свою сторону Москву и армию. Вскоре заговорщики получили еще один толчок извне. «Бояре» Лжедмитрия II предложили им «нулевой» вариант: москвичи свергают Шуйского, а «тушинская Дума» во главе с Трубецким устраняет самозванца. После этого они совместно организуют выборы нового царя.

Не стоит думать, что Трубецкой действовал самостоятельно. В лагере Лжедмитрия II все решали поляки. Еще 10 июля 1610 года наемное войско Сапеги добилось от самозванца, чтобы тот официально признал над собой власть Сигизмунда III. По поводу будущих выборов предложенные наемниками «артикулы» предусматривали два варианта. Коли Москва призовет на трон короля, «царика» в награду за «труды» ждет удел в Речи Посполитой. Если же русские изберут «Дмитрия», тот признает верховную власть Сигизмунда III и станет его вассалом. Из чего можно сделать вывод, что если Сапега и не состоял в сговоре с Жолкевским, то действовали они оба в пользу одного и того же лица. Таким образом, железная рука интервентов все сильнее сжимала горло России. Казалось, хуже уже не может быть. Однако через несколько месяцев действительность опровергла это предположение.