К весне 1569 года Турция сосредоточила в Азове отборную 17-тысячную армию и 100 тяжелых пушек. Эти силы предназначались для захвата Астрахани и изгнания русских из Нижнего Поволжья. Летом, соединившись с отрядами выделенных Даулат-Гиреем крымцев, турки двинулись вверх по течению Дона. Здесь к армии присоединились восставшие ногайцы. Общая численность наступающих на Астрахань отрядов возросла до 55—57 тысяч человек.

На переволоке между Доном и Волгой движение застопорилось. Две недели турки пытались вырыть канал, чтобы провести по нему галеры с тяжелой артиллерией. Поняв, что сделать это не удается, гребная эскадра повернула обратно. Оставшаяся без артиллерии армия попыталась взять Астрахань с налета. Русские воеводы без труда отбили штурм. Турецкий паша начал осаду города, но через десять дней янычары взбунтовались. Им не хотелось зимовать в голодном Поволжье. Потерявшая управление армия отступала по безводным степям Северного Кавказа «кабардинской дорогой». Довольно долго ее «провожали». В Азов вернулись немногие. Москва праздновала победу. Но это был лишь первый раунд борьбы… Уже весной следующего года к Рязани и Кашире подступила 50-тысячная Крымская орда. С большим трудом ее удалось отогнать.

Надо заметить, что в 1550-х годах, при Адашеве, на южных рубежах России была создана довольно неплохая дозорная служба. Сторожевые заставы несли дежурство в глубинах Дикого поля, на большом расстоянии от границ. Это позволяло воеводам следить за всеми передвижениями Крымской орды. Теперь, во многом благодаря появлению опричнины, система начала давать сбои. Дозорные боялись докладывать как о появлении кочевников, так и об их уходе в Крым, потому что ценой ошибки вполне могла стать жизнь. Очередной промах произошел осенью 1570 года. Сторожа донесли о появлении у границ 30-тысячной орды. Земские воеводы немедля выступили к Оке. Вскоре к ним присоединился царь с опричниками. А дальше — то ли татары узнали о прибытии «больших полков» и отошли в степи, как считает большинство историков, то ли тревога изначально была ложной, как заподозрил Иван…

В общем, решил он сторожевую службу реорганизовать. И поручил это признанному специалисту по борьбе со степняками боярину Михаилу Воротынскому. Выбор, надо признать, оказался правильным. Разработанный Воротынским «Устав сторожевой и станичной службы» будет действовать затем более 100 лет. Но время для реформы выбрали неудачное. Когда весной 1571 года Даулат-Гирей начал очередное вторжение, оно застало Москву врасплох. То ли станичники не справились с задачей, то ли побоялись, что за ложную тревогу могут заплатить головами… В нашествии, кроме 40-тысячной крымской армии, участвовали Большая и Малая Ногайские Орды, а также отряды черкесов. Все это значительно увеличило силы степняков. Еще одной особенностью похода 1571 года было большое число проводников-перебежчиков, чего ранее не случалось. Бессудные репрессии привели к тому, что некоторым из русских ратников даже крымцы стали казаться меньшим злом по сравнению с собственным царем.

Иван IV удара с юга не ждал. Основные силы армии он направил к Ревелю. На Оке, стеречь татар, осталось меньше шести тысяч воинов. Перебежчик Кудеяр Тишенков вывел Орду к Кромам по Свиной дороге. Здесь из-за неразберихи с реорганизацией вместо прежних пяти сторожевых станиц стояла одна. Узнав от предателя, где можно встретить русские дозоры, степняки легко их обезвредили. Перейдя под Кромами реку, татары изготовились для удара во фланг опричной армии, ждущей их у Серпухова. Царь Иван, понимая, что его войску в чистом поле не выдержать удара превосходящих сил врага, спешно покинул ставку. С отрядом телохранителей он ускакал в Александровскую слободу, а оттуда в Ростов.

Легко смяв опричников, татары устремились к Москве, угрожая отрезать от нее земскую армию. Но командовавший ею князь Иван Вельский действовал быстро и решительно. Земские полки подошли к Москве на сутки раньше Даулат-Гирея. Однако в первом же бою у стен столицы Вельский получил серьезное ранение. Пост командующего перешел к Ивану Мстиславскому. А тот выбрал пассивную тактику, понадеявшись на неприступность московских стен.

Даулат-Гирей распустил по окрестностям облавы за добычей и полоном, а сам с оставшимися силами занялся русской столицей.

У татар не было ни пехоты, ни осадной артиллерии. Без них прорыв любой из трех линий обороны Москвы оставался несбыточной мечтой. Но за полвека со времен последнего нападения к стенам Земляного города прилепилось множество слободок и дворов. Ни разобрать, ни спалить их перед началом осады москвичи не успели. И теперь их ждала расплата за беспечность. Быстро сориентировавшись в ситуации, крымцы подожгли брошенные дома. Вскоре сильный ветер перенес огонь через стену, и пламя квартал за кварталом принялось захватывать город. Тревожный звон колоколов постепенно глох в диком вое огненного шторма — пожар одну за другой уничтожал звонницы.

К началу осады в Москве скопилось множество беженцев из окрестных сел. Гонимые огнем люди ринулись к северным воротам. На узких улицах по дороге к ним образовались заторы. Люди «…в три ряда шли по головам один другого, и верхние давили тех, которые были под ними». Многие, убежав от пожара, погибли в этой ужасной давке. В самый разгар бедствия сильные взрывы начали сотрясать город. Это один за другим взлетали на воздух устроенные в башнях пороховые погреба. Стены Кремля и Китай-города в нескольких местах обрушились до основания. Жителей, попавших в огненные капканы, пожарный зной загонял в воду. К тому времени, как огонь уничтожил столицу, кремлевские рвы оказались забиты трупами задохнувшихся людей. На реках образовались плотины из бездыханных тел. Засевшие в городе войска понесли огромные потери. В огне погибли раненый князь Вельский, боярин Вороной-Волынский, множество дворян и детей боярских. Уцелел лишь передовой полк Михаила Воротынского. Опытный воевода вовремя сориентировался в ситуации и отвел его на Таганский луг.

На другой день после пожара крымцы ушли. Михаил Воротынский «провожал» их до Дикого поля, нанес несколько чувствительных ударов, но сил на то, чтобы отбить полон, у воеводы не было. Весть о сожжении Москвы быстро распространилась по окрестностям. Дошла она и до Поволжья. Казанские и астраханские татары тут же подняли восстания. Ободренная успехами Крыма, разорвала договор с Москвой Большая Ногайская Орда.

Увидев, во что превратилась его столица, Иван Грозный ужаснулся. Через послов он уведомил хана, что согласен уступить ему Астрахань, если тот согласится заключить союз с Москвой. Однако Даулат-Гирей счел уступку недостаточной. Он уже мечтал о полном завоевании России. Турция направила в помощь Крыму полевую и осадную артиллерию. Южная угроза вынудила Москву искать компромисс с Польшей. Через королевского посла царь передал Сигизмунду II предложение о союзе против турок и татар. Неизвестно, действительно ли Грозный готов был забыть о «киевском наследстве» или надеялся на время связать поляков обсуждением условий будущего договора, но ответа на свое предложение царь не получил. 7 июля Сигизмунд II умер. В Польше началась «королевская избирательная кампания», затянувшаяся более чем на год.

Таким образом, русской армии предстояло решать проблему Крыма самостоятельно. В ожидании нашествия к маю 1572 года на южном направлении собралось около 12 тысяч дворян, две тысячи стрельцов и 3800 казаков. Вместе с боевыми холопами и ополчениями северных городов набралось около 24—26 тысяч ратников. С учетом поволжских восстаний и возобновившейся войны со Швецией это был предел мобилизационных возможностей России. В то же время Даулат-Гирей легко мог вывести в поле свыше 60 тысяч всадников, не считая союзных ногайцев и черкесов. Таким образом, соотношение сил однозначно складывалось в пользу Крыма. Правда, на этот раз станичная служба вовремя предупредила о вторжении. Активно действовать она начала еще осенью 1571 года. Сторожевые заставы выжгли сухую траву на огромном пространстве между Донковом, Новосилью, Орлом и Путивлем. Таким образом, в Диком поле не осталось корма для татарских коней, и хан Даулат-Гирей волей-неволей вынужден был отложить выступление до «новой травы».

В апреле начались работы по обустройству главного оборонительного рубежа на Оке, так называемого «берега». В то же время на крымскую «украйну» выдвинулись первые русские полки. «Посошные люди» и местные крестьяне помогали ратникам укрепить «берег»: рыли траншеи, насыпали земляные валы, ставили частоколы. Напротив бродов и «перелазов» с русской стороны установили пушки.

Самым опасным направлением считалась прямая дорога на Москву со стороны Рязани. Ее прикрывал большой полк главного русского воеводы Михаила Воротынского. Ратники эти заняли позиции под Коломной. В составе полка было свыше восьми тысяч человек с «нарядом» и «гуляй-городом». Так называли передвижную крепость из толстых деревянных досок, сбитых в щиты. В промежутках между щитами располагались пушки, которые вели огонь по наступающему противнику. Стрельцы поражали врага прицельными выстрелами через бойницы. «Гуляй-город» мог стать опорной позицией линейного построения, в этом случае он прикрывал от двух до десяти километров фронта. Если возникала угроза с флангов и тыла, щиты стягивали кольцом. После этого «гуляй-город» продолжал сражаться в окружении, как обычная стационарная крепость. В войнах с Крымской ордой «гуляй-города» показали себя очень эффективным оружием. Конным воинам взять их не удавалось, а пехоты у хана не было.

Вторым по степени опасности Воротынский считал «перелаз» через Угру, по которому хан прошел в прошлый раз. Чтобы прикрыть это направление, в район Калуги выдвинулся опричный воевода Дмитрий Хворостинин с передовым полком численностью в четыре с половиной тысячи человек. Для обороны реки ему была придана «судовая рать» — девять сотен вятчан в стругах. Кроме этого в Кашире расположился сторожевой полк князя Шуйского численностью 2100 человек. Под Тарусой с полком правой руки (3600 бойцов) встал князь Одоевский, на Лопасне — с полком левой руки (1700 человек) князь Репнин.

Вторжение началось 23 июня. Через три дня передовые отряды татар подошли к «берегу» в районе Сенькиного брода (чуть выше Серпухова), но были отбиты стоящей там заставой сторожевого полка. На следующий день у главных переправ появился хан со всей своей ордой. Но туда уже подоспели русские подкрепления. Перед «перелазами» через Оку напротив ханской ставки спешно установили «гуляй-город». Турецкие пушкари открыли по нему огонь со своего берега. Русские не отвечали. Воротынский не хотел спугнуть изготовившегося к атаке противника. Даулат-Гирей до самого заката усиленно делал вид, что «не спугнулся».

Глубокой ночью с 27 на 28 июля ногайская конница Теребердей-мурзы неожиданно атаковала Сенькин брод, смела отряд из охранявших его 200 дворян и захватила переправу. К утру от нее веером разошлись в разные стороны передовые отряды крымцев под командованием Дивей-мурзы. Началась переправа главных сил во главе с Даулат-Гиреем. Таким образом, оборона «берега» потеряла смысл. К тому времени, как весть об этом дошла до Воротынского, ногайские отряды Теребердей-мурзы продвинулись далеко на север.

О том, чтобы успеть к Москве раньше их, нечего было и думать. К тому же отход к столице ничего не давал русской армии — пострадавшие от пожара стены города еще не восстановили. Воротынский решил фланговыми ударами и смелыми нападениями на арьергарды задержать продвижение хана к Москве. Русский воевода понимал, что нужно навязать татарам генеральное сражение до того, как они выйдут к беззащитной столице.

Первый удар по орде нанес Хворостинин. Он подошел к Сенькиному броду в тот момент, когда главные силы Даулат-Гирея уже переправились через Оку. После короткой схватки воевода понял, что противник ему не по зубам, и отступил. Но смелая вылазка Хворостинина задержала хана и помогла полку правой руки во главе с Одоевским выйти к реке Наре, опередив татарскую конницу. Остановить хана не удалось и на этом рубеже. Оно и понятно: ведь у Одоевского было чуть больше трех с половиной тысяч воинов. Но битва получилась «жаркая».

Тем не менее Даулат-Гирей вышел на Серпуховскую дорогу, ведущую прямо к Москве. Учитывая активные действия обойденных русских полков, хан перегруппировал силы. Отборная крымская конница во главе с «царевичами» заняла место в арьергарде. Решение это было правильным и своевременным. Однако оно не спасло орду от следующего сильного удара.

Передовой полк Хворостинина шел за врагом, выжидая момент для броска. В районе села Молоди, в 45 верстах от Москвы, опричный воевода внезапной атакой смял крымский арьергард. «Царевичи» бежали в ханскую ставку. Они советовали отцу развернуть все силы против оставшихся в тылу русских. Даулат-Гирей принял компромиссное решение. Продолжая частью отрядов продвигаться к Москве, он направил против Хворостинина свежие силы — 12 тысяч крымских и ногайских всадников. Для того чтобы разбить утомленный боем передовой полк, их хватало с избытком. Но обстановка к тому времени изменилась. К Молодям из Коломны подошел большой полк Воротынского. Воеводы быстро разработали план сражения.

Трехкратный перевес врага над уставшими воинами передового полка привел к предсказуемому результату. Опричный воевода дал команду на отход. Однако напрасно радовались степняки. Начав преследование, они вскоре попали под массированный огонь пушек и пищалей «гуляй-города». Хворостинин искусным маневром вывел их к укрепленным позициям Воротынского. План воевод удался блестяще: залпы русских пушек, стрелявших практически в упор, внесли опустошение в ряды татарской конницы и заставили ее повернуть обратно. Когда противник отступил, русские продолжили укреплять позицию. Воротынский верил: теперь Даулат-Гирей вернется обязательно. Ведь, не разбив «повисшей на хвосте» русской армии, хан не сможет уйти в степи с добычей, сколько бы ее ни удалось награбить в Москве.

В центре построения, на холме, ратники установили «гуляй-город», за стенами которого укрылся полк Воротынского со всей артиллерией. Остальные воеводы выстроили войска рядом, прикрывая «гуляй-город» с флангов и тыла. А в это время крымская армия перешла Пахру и остановилась в 30 верстах от Москвы. Целый день прождал Даулат-Гирей русские полки. Он думал, что Воротынский кинется догонять орду… Не дождался. И приказал повернуть назад. Таким образом, интуиция не подвела царских воевод. Но это еще не гарантировало им победу. Несмотря на ощутимые потери предыдущих дней, армия Даулат-Гирея по-прежнему имела большое численное преимущество. А предыдущие бои показали, что владыка Крыма хорошо умеет разыгрывать этот козырь…

30 июля бесчисленная лавина татарской конницы обрушилась на русские полки. Но сильный пушечный и пищальный огонь одну за другой гасил атаки ордынцев. С флангов по противнику наносили удары отряды детей боярских, оставленных Воротынским «вне града». Во время одной из контратак ратник сторожевого полка Аталыкин взял в плен ханского главнокомандующего Дивей-мурзу. В этот же день погиб в бою предводитель ногайской конницы Теребердей-мурза. Сколько полегло простых татар, сказать сложно. Но судя по тому, что Даулат-Гирей прекратил атаки и два дня приводил в порядок свое расстроенное войско, потери оказались значительными.

У русских положение тоже было не блестящим. Полки поредели так сильно, что теперь уже все ратники поместились за стенами «гуляй-города». К тому же от «берега» русские войска гнались за Даулат-Гиреем налегке, бросив у переправ обозы. Запасы провизии иссякли в первый же день. Пришлось зарезать часть лошадей и питаться кониной. Казалось, еще чуть-чуть, и армия будет не в силах сражаться… Однако Даулат-Гирей не мог ждать. У московского воеводы Токмакова практически не было воинов, но зато имелись верные слуги и солдатская смекалка. С помощью этих двух вещей Токмаков сумел аккуратно доставить в татарский лагерь ложную грамоту с сообщением, будто на помощь Воротынскому «идет рать новгородская многая».

2 августа хан возобновил штурм «гуляй-города». В бой пошли все наличные силы. Руководившие атаками «царевичи» получили от Даулат-Гирея приказ: во что бы то ни стало отбить у русских Дивей-мурзу. Не считаясь с потерями, татары весь день упорно пытались опрокинуть стены «гуляй-города». К вечеру, когда натиск немного ослаб, русские предприняли смелый маневр, который решил исход боя. Воротынский с полками тайком покинул «гуляй-город». Продвигаясь по дну лощины, он вышел в тыл ханскому войску. Оставшийся с небольшим отрядом пушкарей и стрельцов Хворостинин по условленному сигналу дал залп из всех стволов, а затем «вылез» из крепости и ударил по врагу. В ту же минуту с тыла на татар обрушились полки Воротынского.

Согласованный двойной удар буквально смял растерявшегося противника. По ханскому войску разнесся слух, что это подошли «большие полки Ивана Грозного». Даулат-Гирей с приближенными немедля ускакал к Оке, и за ним побежало все ошеломленное крымское войско. Русская конница тут же начала преследование. Многие из татар погибли в боях при отступлении, еще большее число попало в плен. Среди погибших в этот день были сын хана и его внук. 3 августа на переправе через Оку русские разгромили отряд, прикрывавший бегство Даулат-Гирея. Победа была полной. Если гибель отборной турецкой армии, пытавшейся в 1569 году захватить Астрахань, всего лишь умерила аппетиты султана, то разгром Крымской орды в генеральном сражении при Молодях положил предел турецко-татарской экспансии на европейском континенте.

* * *

Но Европа этого не заметила. В тот момент у нее были дела поважнее. Как уже упоминалось выше, 7 июля 1572 года умер первый король Речи Посполитой Сигизмунд II Август. Поскольку должность его с 1569 года стала выборной, польские вельможи принялись искать себе нового монарха. От того, кто станет королем, зависела будущая ориентация Речи Посполитой. А потому каждая из стран-соседок продвигала своего кандидата, надеясь с его помощью подчинить польскую политику собственным интересам. В качестве основных претендентов выступали: шведский король Юхан III, германский принц Эрнест (сын императора Максимилиана II), трансильванский князь Стефан Баторий (его кандидатуру активно поддерживал султан) и царевич Федор (младший сын Ивана Грозного).

Это сейчас, когда мы знаем результат, кажется, что все было определено заранее. А поначалу шансы русского кандидата казались самыми радужными. Во-первых, именно его хотели видеть королем православные жители Малой и Белой Руси, т.е. примерно половина королевства. Во-вторых, на эту кандидатуру работало сходство польского и русского языков, обычаев и нравов. В-третьих, важным было наличие общих врагов: немцев и шведов на северо-западе, крымских татар и турок на юге. В-четвертых, часть шляхты тяготилась всевластием магнатов. И жертвы произвола надеялись, что сын Ивана Грозного приструнит зарвавшихся вельмож. Сторонники Федора приводили в пример литовского князя Ягайло, который после избрания королем из врага католиков и язычника быстро превратился в доброго христианина и милостивого правителя. Агенты папы надеялись, что Федор через некоторое время перейдет в католичество. Паны-протестанты, при прочих равных условиях, предпочитали православного кандидата ставленнику Рима.

Но, несмотря на все эти плюсы, Федор Иоаннович довольно быстро выбыл из борьбы. Главным виновником этого стал, как ни странно, сам Иван Грозный. Вместо того чтобы плести тонкую сеть интриги, царь на первой же встрече с послами Польской и Литовской рады повел себя как слон в посудной лавке — заявил, что Федор слишком молод и «государство ему справить не мочно», после чего предложил панам собственную кандидатуру. Сразу же выяснилось, что есть множество вопросов, на которые царевич, до избрания его королем, может отвечать ничего не значащими фразами… Правящему монарху в той же ситуации приходится либо жестко отказывать, либо идти на односторонние уступки. Причем от имени всей страны. В частности, поляки вспомнили о незавершенной войне и заявили о своем желании вернуть Полоцк и Смоленск. Кроме того, они сразу же поставили перед царем вопрос о финансировании выборов. Если в избрание Федора предложившие его кандидатуру магнаты могли вложить собственные капиталы, то его отец-самовыдвиженец должен был за все платить сам, тем более что о богатстве московских государей в Европе ходили легенды. Тратить астрономические суммы без гарантий на успех Ивану Грозному, естественно, не хотелось. А гарантий паны, как известно, дать не могли.

Итак, русский претендент сошел с дистанции. Юхан III Ваза изначально находился в том неудобном положении, в которое поставил себя Иван Грозный. Поляки требовали от шведского короля огромных субсидий и территориальных уступок в Ливонии. Таким образом, фаворитом предвыборной гонки стал эрцгерцог Эрнест Габсбург, сын Максимилиана II. После этого логика борьбы против общего врага — Германской империи — заставила Турцию и Францию скоординировать политику, выдвинув единого кандидата, принца Генриха Анжуйского. Таким образом, в финальном туре за польскую корону сошлись представители двух сильнейших государств Европы: австрийские Габсбурги и французские Валуа.

В этих условиях 6 января 1573 года начался конвокационный сейм, который должен был решить вопрос о месте и времени проведения избирательного сейма. Участники конвокации договорились выбрать в короли того, кто даст обещание подтвердить под присягой не только все права, привилегии и вольности, какие уже имеются в королевстве, но и те, которые будут испрошены у него сразу после избрания. А поскольку самым важным считался вопрос о вере, участники сейма поклялись стать коллективными гарантами равных прав для всех христианских конфессий.

Так как русский царь не имел шансов на избрание, ему не сообщили о времени и месте проведения сейма. Паны опасались, что Иван IV в последний момент воспользуется «бескоролевьем» и возобновит военные действия. Поэтому, когда в апреле 1573 года на поле под Варшавой начался подсчет голосов, русских дипломатов там не было. К великой радости французов, победу одержал Генрих Анжуйский. Посол Жан Манлюк тут же принес присягу от имени принца и пообещал хранить все вольности шляхты. 10 сентября 1573 года новый король подтвердил эти слова лично. Кроме того, он пообещал не объявлять войны и не заключать мира без сената, а также обязался каждые два года созывать сейм. В случае нарушения королем любого из обещаний шляхта заранее освобождалась от клятвы верности ему и приобретала право на рокош.

Польские паны получили именно того сюзерена, которого желали видеть. Раздав все возможные вольности, Генрих занялся пирами, «амурами» и карточной игрой. Но вдруг 15 июня 1574 года в Краков, где находился польский двор, прискакал гонец из Франции. Королева-мать Мария Медичи сообщала Генриху о смерти его старшего брата Карла IX и требовала, чтобы сын срочно ехал в Париж. Узнав об этом, сенаторы предложили обратиться к сейму за согласием на отъезд. Что такое польский сейм и с какой скоростью он принимает решения, Генрих к тому времени уже понял. А потому 19 июня под покровом ночи он тайно бежал из Кракова.

Во многих странах борьба за престол приводила к тому, что проигравший претендент вынужденно покидал страну. Взять хоть тех же Глинских и Шемякичей. Но чтобы с королевского трона бежал победитель — это могло случиться только в Польше! Впрочем, и там сенаторы поначалу озадачились… Что делать? Ждать возвращения Генриха? Объявлять новые выборы?

А Генрих меж тем добрался до Франции. 11 февраля 1575 года он короновался в Реймском соборе, приняв тронное имя Генриха III. Борьба за польский престол возвобновилась… Но теперь соседи уже не предлагали и просили, а настаивали и требовали. Еще с прошлых выборов на сейме сложилось две коалиции: имперско-русская и турецко-франко-шведская. Глава одной из них, Селим II, сразу после бегства Генриха (и еще до объявления новых выборов) прислал сенаторам грамоту с требованием, чтобы те не приглашали на трон Габсбурга, потому что он (прозрачный намек) обязательно вовлечет Польшу в войну с Турцией. «Достойными кандидатами» султан считал садомирского воеводу Яна Костку, шведского короля Юхана III и трансильванского князя Стефана Батория.

В имперско-русском лагере с претендентами было хуже. Австрийские Габсбурги, фанатично преданные католицизму, имели много сторонников среди магнатов, но не пользовались поддержкой шляхты. Иван Грозный, ставивший себя выше окрестных королей, наотрез отказывался делать вид, что он хочет стать в Польше «первым среди равных». Единственное, в чем были согласны Россия и Империя, так это в обоюдном желании разделить Речь Посполитую, с тем чтобы Литва и Киевское княжество достались Ивану IV, а остальное — Максимилиану II. Но с такой программой на выборы не выйдешь… В конце концов Империя представила сейму кандидатуру эрцгерцога Фердинанда (брата Максимилиана II) и пообещала, что тот будет вносить в польскую казну большую часть своих доходов (150 тысяч талеров ежегодно) и еще по 50 тысяч талеров в год станет тратить на ремонт и строительство крепостей. Претендент обязался привести с собой несколько сильных полков немецкой пехоты для отражения неприятеля.

Второй избирательный сейм стал очередной победой абсурда над логикой. Руководившие собранием магнаты объявили, что в короли выбран не эрцгерцог Фердинанд, а сам Максимилиан II. В то же время большая часть шляхты продолжала настаивать на кандидатуре Батория. Вскоре они заняли столичный Краков и захватили королевские регалии. Ситуация сползала к войне, в которой шансы имперско-русской партии были выше, поскольку кандидатуру Максимилиана II поддержала еще и Пруссия. Но Баторий не стал ждать развязки. Собрав армию наемников, он без колебаний вторгся в польские пределы. 18 апреля 1576 года князь вступил в Краков, а уже 1 мая торжественно короновался.