1 498 208 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

2007 год Н. Э. по Григорианскому календарю.

Мир Перекресток, планета Земля, Россия, город Барнаул, Алтайский государственный университет.

"Из дневников неслучайного Попутчика"

Все, как и год назад. Трудно поверить, что хоть что-то изменилось. Реальность нисколько не страдает от времени: однокурсники чуть старше, некоторые даже кажутся иногда умудренными, однако внешне — изменений почти никаких. Только когда начинаешь с ними разговаривать…

Люди пошли разными путями: кто-то раскрылся, словно неведомый цветок, перестал забивать все трудности в себя. С ними приятно говорить: не водят за нос, не насмехаются втайне над тобой, всегда добрые и ласковые, но отнюдь не слабые. Правда, некоторые старательно обходят проблемы стороной, избегают самой возможности возникновения конфликта. Ну да, противостояние — штука не лучшая, но необходимо мириться с мыслью, что идеальных отношений между миллионами людей не существует. По крайней мере, пока.

Есть теперь и те, кого вообще перестаешь понимать. Ушли в себя и не вернулись. Полная замкнутость, закрытость, неразговорчивость. Что живет в душе человека под этой маской? Великая любовь ко всему живому, ненависть к избранным, антипатия или симпатия, доверие или отстраненность? Не угадаешь — некоторых теперь просто не «прочитать», будто особенные черты личности стерлись. Да только вместе с ними пропала и сама личность человека — одна индивидуальность осталась, поддерживающая из последних сил существование… Впрочем, я ведь ошибаюсь — иногда такая отстраненность служит прикрытием, более сложной маской, которую снимают лишь в присутствии любимых и дорогих сердцу людей. Но, опять же, таких людей чуешь на расстоянии — они не кажутся пустыми, в отличие от первых.

Маска - мера временная: людей попроще их сменой можно провести, таким образом, отсеяв тех, с кем каши никакой не сваришь. А вот умеющих отличать серое от серо-зеленого, а белое от светло-бежевого, всегда стоит подмечать, и лучше всего это удается, если позволить человеку "на дюйм" проникнуть под твою собственную маску, узнать некоторые настоящие черты души… Истинные черты и друзья — только это и важно, остальное рано или поздно умирает. Странная мысль: словно отражение не менее странной фразы, которую я услышал во сне: "Стремись сделать так, чтобы внешние проявления твои как можно более соответствовали тому, что происходит внутри тебя. Лишь так ты сможешь исключить лишние линии, лежащие между верным и неверным". Старая истина: будь тем, кто ты есть. Но когда пытаешься воплотить ее в жизнь, понимаешь, что это в сотню раз труднее, чем правильно ответить на вопрос: "Что было раньше: яйцо или курица?".

Пока я пытался унять разгулявшиеся мысли, в аудиторию зашла исполненная спокойствия и воодушевления от каких-то своих высоких мыслей Алла Иосифовна. Что ей до чужих проблем, когда душа поет и полна знаний?… Сегодня она собиралась прочитать курсу обзорную лекцию по символогии — науке, официально не признанной, но представляющей особый интерес для любителей "покрытых пылью" сведений. Видимо, профессор все еще лелеяла где-то глубоко в душе надежду, что эти знания студентам нужны.

И ведь, как всегда, не подвела моих ожиданий — за первую половину пары выдала с десяток возможных толкований к основным геометрическим символам. Между прочим, очень древним! Интересная тема, хотя и скучноватая — слишком уж широк набор вариантов, и все попахивают абстракциями, не смотря на попытки мыслителей придать им конкретики. А абстракции я ненавижу: узор дырявый — кружева не выйдет, кирпич некрепкий — дом обвалится! Но вот смыслы треугольника действительно заинтересовали. Помимо банальных трактовок, связанных со святой троицей, триединством одухотворенной материи, человека и бога; кроме движения точки по ломаной кривой и алхимического обозначения пламени, эта фигура, по мнению самой Аллы Иосифовны, имела и еще один интересный смысл:

— Давайте обозначим земной мир, согласно общепринятой символике, символом горизонта — прямой линией, также являющейся наиболее простым и обыденным представлением хода времени, а духовный мир, не знающий времени земного — перпендикулярной ему, осью глубины. Видите, в двухмерной проекции получится крест… либо, что куда ближе к истине, скошенная двухмерная координатная система. Хотя, по виду, это одно и то же, но, по виду — не значит, по смыслу.

Рассматривая систему со стороны получившегося угла, то есть под сорок пять градусов, мы получим более сложный символ времени — двухмерную систему, горизонтальная координата которой определяет момент времени в реальном мире, а глубинная — уровень погружения в невидимые глазу пласты реальности, в Мир Идей. И чем дальше лежит точка от каждой из осей, тем глубже ваше погружение в саму координатную систему. Так называемый, "принцип второй жизни"… Допустим, здесь вы — студент третьего курса, а в Апейроне, том самом Мире Идей, вы запросто можете оказаться, например, великим или не очень духом. Зависит от того, насколько велики и глубоки ваши идеи, какую часть, сектор Мира Идей, они формируют. А если учесть, что любая система имеет еще и третью, балансирующую ось… Но, не важно, египтяне и ацтеки знали об этом больше меня, не стоит осквернять их чистого знания своими наивными догадками, — Последняя фраза являлась, кажется, своеобразным "кокетством ученого-исследователя".

Да как же мне все это представить?! Хотя бы две оси осмыслить — про третью и речи нет, я ж — не ацтек, в конце концов! И в этот момент, все еще пытаясь переварить нагромождение фраз в речи Аллы Иосифовны, я неожиданно понял, что она уже дала подсказку, как это нарисовать проще. Речь же шла изначально о треугольнике — надо только убрать правую сторону, тогда останется описанная координатная система. Система счисления самой истории… А третья линия? В итоге, выходит, что путь к началу истории, моменту сотворения мира, можно пройти, лишь двигаясь назад во времени? О, как сказанул — за это надо выпить! Целый Герберт Уэллс в душе пропадает, а то и, страшно сказать, Борис Стругацкий. Итак, ход времени идет вспять, но ты все равно движешься вперед и, одновременно, назад. Как же сложно-то все… Но ведь можно, можно же дойти таким образом до Черты, вернутся в Начало и узнать, что и как в те дни творилось. Узнать с точностью, как выглядят доморощенные «яйцо» и «курица», а не строить догадки, одна другой нелепее! И дальше — За Черту! Да, за черту! Оставаясь при этом здесь…

Рука сама рванулась к листку. Такой знакомый значок вдруг стал столь же понятным, сколь и близким. Я рисовал его уже год, с того самого момента, как Алла Иосифовна задела какие-то струны памяти своим упоминанием об относительности законов реальности. И вот теперь разомкнутый треугольник с выходящей за пределы фигуры правой линией стал чуть более ясен. Дорога назад, идущая вперед! Парадокс, конечно, но осуществимый.

Зачем мне все это? Нет, дело не в фанатизме — нашли дурака. Просто хочется узнать, что там — в Начале. Изо всех сил. Не просто ради знаний — из-за личного интереса. Встретиться с Творцом и уйти вглубь, дальше него… Или вместе с ним — вдруг Творцом, на самом деле, окажется прелестная женщина! Да и настоящих друзей можно найти, кажется, только на этом безнадежном пути!

Странные желания. Как понять, о чем они говорят: о том, что ты перестаешь быть человеком, или напротив, становишься им? И почему с каждым днем все возрастает, становится нестерпимой необходимость в Настоящих вещах и людях? Нет, и сейчас на эти вопросы не удается внятно ответить. Что ж, значит нужно двигаться дальше: сквозь и вглубь…

Ох, Алла Иосифовна, кто же знал, что один человек может стать причиной нескончаемой волны мыслей и теорий! И зачем вам это надо? Чего вы добиваетесь, когда даете Эти уроки?! Нет, вот этот вопрос, определенно, останется без ответа навсегда. И все же интересно, что там дальше?…

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Эльмитар, империя Иезекиль, восточные пределы.

— Вот почему опять так?! - в этот замечательно-тихий утренний час Элоранта напоминала рассерженную донельзя пантеру, в течение двух ночей безуспешно выслеживающую быстроногую лань под проливным дождем. Причем во вторую ночь к дождю пришел на подмогу ураган, окончательно унизив королевское достоинство пантеры. В общем, медные волосы принцессы ныне выглядели плачевно: пряди прилипли к скользкой от воды коже головы, концы волос с заметным садистским наслаждением начали завиваться в кольца, все сильнее и сильнее спутывая локоны. Да и долгожданный сухой ветерок, приласкавший единственное оставшееся у принцессы в изгнании богатство, не принес ей ожидаемого эстетического наслаждения — кудри превратились в одно запутанное гнездовище к'сари. Так что теперь Элора с замирающим в зрачках ужасом ощупывала плетение на голове, некогда бывшее пышной и ухоженной прической.

— Я похожа на какую-то вульгарную девку, решившую поразить своего любовника наивными кудряшками, но переборщившую с маслами! — Вслед за этим последовала череда отборных ругательств, в который уже раз подчеркнувших варварскую натуру принцессы. Сквозь неразборчивое шипение пробивались вполне понятные обороты, вроде "гнилокровных ублюдков, придумавших дождь" и "задом рожденных природных сил". Обладатель же саркастического, но в то же время доброго и глубокого голоса, молчаливо и насмешливо наблюдал за принцессой откуда-то извне.

— Что, смешно тебе, да?! Может, скажешь, с чего это вдруг любое мое заклинание оборачивается катастрофой? Пытаюсь найти дорогу — на тебе ураган! Стараюсь раздобыть еды — пожалуйте, проливной дождь! А что случиться, если я буду убегать от диких зверей и что-нибудь произнесу? Небо расколется?! Или мне на голову свалится падающая звезда?!

Фразу Элоранта завершила спонтанным "Катт'ра аш'ампи"… В небе полыхнул разряд молнии, ударивший со всей дури в близлежащее дерево. Оно даже не загорелось — не успело, ствол обуглился раньше, чем Элора успела заметить саму молнию.

— А если бы тебе по буйной головушке? — Задумчиво молвил безмятежно спокойный голос наблюдателя. Элоранта взвизгнула и швырнула камнем в сторону сгоревшего дерева.

— Все равно не попадешь, принцесса, лучше успокойся. Пока ты в бешенстве, разговаривать с тобой смысла не имеет…

К чести Элоры, уже через десять минут она в полной мере оценила далеко идущие последствия собственных заклинаний: деревом дело не ограничилось — в небе разрядом пробило «дыру», в результате чего на плато, где разбила вчерашним вечером импровизированный лагерь принцесса, обрушился настоящий шторм. Ветер — еще ладно, но вот жуткий проливной дождь заставил ее посчитать детской шалостью предыдущую "тучку".

— Ты, кажется, упомянула расколотое небо? Возможно, я недооценил твоих способностей: где-то среди них лежит пророческий дар. Кажется, ты еще что-то говорила про падающие звезды?…

— Отстань! На вопрос лучше ответь, — Тут же сменила категоричное решение на более продуктивное постепенно приходящая в себя принцесса. Что ни говори, дождь действовал на ее ум плодотворно, правда, лишь до тех пор, пока не переставал изливаться на голову. Когда Элора искала способ укрыться от ударов стихии, сил и времени злиться у нее не оставалось. Зато после бури, с наступлением штиля, ураган поднимался в душе своенравной принцессы — вот тогда ее уже бесполезно было призывать к порядку и гармонии.

— Так ты хочешь знать, принцесса, отчего твои заклинания всегда приводят к каким-то природным катастрофам? Я правильно тебя понял? Или в очередной раз риторически интересуешься, почему тебе по жизни не везет?

— Я серьезно! Про катастрофы, в смысле. Очень бы хотелось узнать, как тут все связано. Я изо всех сил пытаюсь представить себе образ, связанный с поиском, и в результате — вот эта дрянь! — Принцесса карикатурна погрозила кулаком небу. За это ей на голову тут же обрушился очередной шквал, окончательно затопив глаза и уши.

— Шесхашеттша! Шашш, шешш! — Отплевываясь, закричала она не своим голосом. К счастью, ничего не произошло. Элоранта даже облегченно вздохнула, уже успев испугаться, что сейчас к ней в гости придет «подруга-пустота». По крайней мере, звучание темного языка она узнала сразу.

— Ах, знали бы вы Элоранта, какими оскорблениями в адрес природы бросаетесь. Прямо-таки наглядное отображение извечного противостояния жизни и смерти, на примере одной юной принцессы.

— Да что я такого сказала-то?

— "Когда ж ты сдохнешь, чтобы я могла нормально жить…" — Примерно так, может, немного помягче, — Голос звучал на удивление задумчиво, даже без привычной иронии. Задумался, видать, над этим "извечным противостоянием.

А вот принцесса изрядно струхнула. Ливень ей, конечно, не нравился, но не до такой же степени, чтобы желать природе умереть! Учитывая обычные последствия ее желаний, принцессе, наверное, впервые в жизни захотелось прикусить язык. Мало ли… Некоторым мечтам лучше никогда не сбываться.

— Так в чем все-таки дело с этими катастрофами? Может, у меня язык черный?

— Ну, не все так просто. Выражение "черный язык" означает лишь неумение заклинателя его правильно использовать. А здесь дело не совсем в неумении… скорее в том, что ты применяешь для заклятий наречие, имеющее хаотические корни. Следовательно, призываешь ты природные силы, в этом мире наиболее к нему близкие. Думаю, в Светлейшем от твоих слов плясать начала бы Огненная река, а в Расселине — силу расплескивала бы Бездна.

— Природа близка к хаосу? — Остальные примеры неведомого собеседника Элоранта пропустила мимо ушей, не уловив аналогии. В конечном счете, другие миры она не знала, хотя что-то такое внутри всколыхнулось при словах «Светлейший» и «Расселина». Однако заявление неведомого о родстве природы и хаоса затмило в глазах Элоранты все остальные мысли: глаза ее расширились от удивления до размера двух аккуратных монеток в пять нарров. Либо незнакомец вообще не разбирался в мистических канонах, во что она в принципе не могла уже поверить, либо же он знал их куда лучше, чем любой маг, волшебник или чародей. Все же второе предположение ее устраивало больше, хотя поверить в него оказалось делом нелегким.

— А что тебя так удивляет? Давай расставим все по полочкам: природу называют источником всего живого, материнской силой, да простится мне это банальное сравнение. Вернее, природа — мать в отношении материи и ее форм, которые в дальнейшем наполняют силой разные компоненты наших душ. Скажем, разум, чувства, эмоции, магические способности, созданные общности — они шлифуют заданные природой формы через жизнь разумных существ рядом друг с другом. А вот сама способность задавать изначальные формы, порождать материю некогда являлась прерогативой хаоса. Впрочем, ныне его место в большинстве миров занял огонь, можно сказать, «сын» хаоса — прежние времена давно минули.

— А почему в этом мире не так?

— Как бы подипломатичнее выразиться. Скажем так, Творец у него особенный был — решил начать создание мира с того, чем остальные заканчивают. Вроде, получилось, только природа здесь стала сестрой огню, а защита от концентрированной тьмы и смертельных сил, напротив, сильно ослабла. Ее усиливает пламя, помещенное на позиции первосилы мира, — природа же открыта слоям, близким к пустоте, и не противостоит родственным силам. Потому частенько сквозь границы мира их пропускает, как внезапно отыскавшихся родственников. Ну да неважно, речь идет о твоих способностях.

— Нет-нет, подожди, это интересно. Значит, первичны «большие» силы — пустота и хаос, потом идут природа и огонь? А дальше? — Разговор плавно перетекал в теорию волшебства, которой Элора довольно-таки сильно увлекалась.

— Ни в коем разе! Если и выделять какую-то первичную силу, то это, как выразилась Кайлит, эхо. Неживой голос, последствиями действий которого являются жизнь, душа и все с ними связанное, вплотную до разума и эмоций.

— А как же цепочка от пустоты до природы? Ну, и далее? Она ведь раньше эха существовала!

Голос явно замялся. Наверное, пытался подобрать слова. Потом по воздуху разнесся тяжелый вздох и неведомый все-таки продолжил объяснение:

— Пока сама не поймешь разницу, не объясню. Но они равны между собой. Одно было раньше, зато другое по размерам способно превзойти пустоту. А через хаос они связаны, но эту связь очень сложно отследить как причинно-следственную. Ладно, могу выразить мысль в сравнении. Видишь, над головой у тебя небо…

— И противный дождь, — поморщилась в ответ Элоранта.

— Да, небо, дождь, вокруг — деревья, под ногами — земля. Все в этом духе. В общем, мир, состоящий из многих сил и энергий, принявших формы.

— Ну, это-то я поняла. А причем здесь эхо?

На секунду Элоранте показалось, что неведомый поморщился. Наверное, сработала интуиция или просто показалось — с кем не бывает.

— Да при всем! Говорил же уже, что природа ли, огонь ли, даже обычный хаос, дисгармоничный — все они только начинают творение. Задают форму. Ну, будет мир вокруг оси вертеться, небо у него будет, море — толку-то? Та же пустота: есть все, но замершее в неподвижности.

— И… — Теперь провокациями занялась принцесса, даже настроение у нее резко подскочило вверх вследствие смены ролей. Вывела-таки неведомого из душевного равновесия!

— Е! Три раза… В общем, среди пустоты таким образом рождаются бездны, из которых исходят потоки самых разных сил. Есть и бездна бездн — это ты уже слышала от Кайлит. В конечном итоге, расщепленные на части силы, этакие лучи, становятся мелкими стихиями — разными в каждом мироздании.

— А это как может быть? Пустота же — пустая? Что из нее явиться может? — Элоранта ехидно и горделиво ухмыльнулась. Через секунду раздался звук, напоминающий скрип зубов. Кажется, она его разозлила! Ну наконец-то — случилось это долгожданное чудо!

— Да никакая она не пустая! Я же сказал, в ней есть все. Так трудно понять что ли? Пустота — это все, слитое вместе, комок глины. Из него можно лепить и в него можно любую форму скатать. Начало и конец!

Улыбка с лица принцессы неожиданно сползла. Вот теперь действительно похоже на правду. И ведь объясняет прекрасно все странности: дыры непроглядно-черные, потому что все цвета и материалы перемешаны — прямо как с красками на палитре. А уничтожает она так страшно, потому что все живое, чего пустота коснется, к ней прилипает и становится частью куска глины. Кошмар какой-то!

Неведомый будто мысли прочитал. По крайней мере, продолжил он свою речь уже привычным размеренным тоном. Принцессе отчего-то показалось (и это ее жутко рассердило), что собеседник и не впадал в раздражение — просто в очередной раз заставил ее почувствовать себя на коне.

— Итак, из пустоты, разрушая ее, рождаются стихийные силы, подобные сплетающимся лучам, и сами миры…

— Ах ты гад ползучий!

— Спасибо за комплимент — змей я люблю, мудрые создания. Про эхо сама догадаешься, если уж про пустоту поняла?

— Попробую, — буркнула Элоранта, и начала размышлять. С пару минут она молчала, затем продолжила внутренние разговоры уже вслух, — В общем, я так думаю, ты опять про души, с помощью которых мы в мире живем. Не из пустоты же они выделяются, больно на силы то, что внутри, не похоже. Мелкое какое-то, даже глазом не заметишь. Как точки.

Голос неведомого прозвучал укоризненно:

— Угадала, своего рода точки, но в остальном — ты не права. Это лишь пока тебе самой кажется, что точка в центре души — мелкая, она такой и будет. А попытаешься расширить — сразу сообразишь, что душа расширяется. Потому что эта точка — Идея. В нее и небо поместится, и моря, и океаны, и бездна, и пустота — и все, что сумеешь придумать сверх существующего.

— А войдет ли? — нагло ухмыльнулась принцесса, — Резиновая она что ли?

— А ты попробуй, — Как-то зловеще усмехнулся неведомый, — потом будешь спорить. И вообще, зря мы этот разговор сейчас завели. Тебе бы сначала научиться с внешней вселенной управляться, а уж потом внутреннюю расширять.

— И как мне с ней справиться, если, как ты говоришь, я к природе каждый раз взываю либо к пустоте? И веду себя хаотически? Ну, ответишь ты мне, в конце концов, на этот вопрос, или продолжишь баснями про точки пичкать?

— А'дра к'хассет имперта…

— О, постой, я это уже где-то слышала!

Следующую фразу собеседник произнес, прямо-таки исходя на яд от ехидства в голосе:

— Кайлит тебя этой фразой одарила за сообразительность. Переводится примерно так: "Как все тяжко-то…".

Элоранта нахмурилась.

— Ничего смешного. Я тебя по делу спрашиваю.

— Так уже объяснил сто раз — осталось сделать вывод из сказанного! Если ты вкладываешь свои внутренние силы в формулы на хаотическом языке, то на выходе получаешь стихийные катастрофы. Значит…

— Значит… — Передразнила Элоранта. Снова раздался щелчок сомкнувшихся в досаде челюстей. Принцесса еще секунду поиздевалась, но все-таки решила высказать свое предположение. В конце концов, он действительно неплохо все "разжевал".

— Ну ладно уж. Значит, наверное, надо другой язык использовать?

— Блестяще! Иногда, принцесса, вы бываете гениальны. Но все же уточню, — Саркастически поумерил спесь Элоранты неведомый, — Силу свою вкладывать нужно в слова на другом языке. Даже на привычном тебе — это значения не имеет. Просто сложнее настроиться, ты ведь им каждый день пользуешься без таких вложений. Вот если бы один из эльфийских диалектов знала — было бы проще. Ну, не все сразу.

Принцесса насупилась. Опять про этих эльфов речь завел… Хотя, надо воспользоваться возможностью и расспросить: старый вопрос, который ее сильно интересовал. Знает, поди, ответ — в конце концов, его любимого деления на силы касается.

— Слушай, неведомый, я все никак в толк взять не могу. Эльфов называют светлыми созданиями, а что подразумевают — не ясно. Тем более, ты сейчас сказал, что лучи — это любые силы. Но если есть светлые, значит, и темные имеются? Тогда что выходит, тьма — не из пустоты вышла что ли, «лучом» не является?

— Стандартная ошибка. Так частенько делить любят, когда надо кого-нибудь обвинить в отклонении от "светлого пути". Тьма, небытие — в них много всего смешано, так что они к пустоте по сути ближе. Этакое миниатюрное подобие. Потому тьма — преимущественно разрушительная сила, но, в отличие от пустоты, не стремиться к абсолютной элиминации. Скорее, он разрушает существующую форму, превращая ее в нечто иное, большее по объему. Этим словом частенько называют несколько жестких по характеру «больших» стихий.

— Страшновато как-то все равно. Луч, который не строит, а разрушает…

— Вот, в этом и стандартная ошибка, о которой я говорил. Если дерево сгнило, умерло, а небытие его не поглотит — ты будешь век ароматами разложения дышать. И с телами нашими та же история, если им не придать дополнительной «темности». Ну да это — другой разговор, долгий. Важно еще то, что, подобно хаосу из пустоты, внутри небытия появляется огонь, дающий начало остальным силам. Тьма — мать мироздания и смерть материи, одновременно. Так-то вот!

— Ну закрутил. Так недолго увериться, что свет — это паразит.

— Ага, вторая распространенная точка зрения. С ее помощью первую придушить пытаются. Или наоборот — смотря какую первой людям навяжут. На самом деле, светом называют в совокупности иную группу стихий, которые преимущественно создают формы. Так как они редко разрушают что-либо явно, их, обычно, больше любят. Потому, правда, и умирают быстро — тело половинчатое выходит при такой однобокости мышления, принимающего только половину существующих лучей и отталкивающего цвета иного спектра. Люди упорно не понимают, что светлые градации производят разрушение на ином уровне: ломают единство, расщепляют его на составные части, наделяя их собственными смыслами.

— Ладно, различие между градациями я поняла. Но тело-то здесь причем?

— Кровь! — И замолчал, будто это слово объясняло все.

Элоранта с удивлением заметила, что неведомый прямо-таки воодушевился. Даже сложные обороты в речи употреблять перестал, говорит понятно. Доволен, что ли, чем-то. "Видать, спал и видел, как бы меня заставить добровольно все это выслушать", — принцесса в очередной раз почувствовала, что может прикоснуться к замыслам неведомого. Это ей понравилось, и Элора решила продолжить беседу, несмотря на то, что промокшее тело уже начало знобить от холода. Байку про кровь она не поняла, но расспрашивать не стала — подумает еще, что она совсем дурочка и очевидного не улавливает. Уж как-нибудь сама дойдет…

— Ладно уж, не буду тебя про бессмертие сейчас расспрашивать, — Высокомерно объявила принцесса. Собеседник хмыкнул, пробормотав что-то, подозрительно напоминающее "наглую девчонку", — У меня к тебе в таком случае есть еще более интересный вопрос. Что такое мрак?

В воздухе повеяло ощутимым удивлением. Это чем же она неведомого так поразила? Впрочем, странный учитель не стал утаивать от нее причин своей реакции:

— А где ты умудрилась вообще о нем услышать?

— Не знаю, само в голову пришло, — Удивилась Элоранта в свою очередь. Она-то думала, что слово очевидное, оказывается, здесь еще что-то скрыто. Сколько же этих гребаных загадок у нее в голове? И как с ними вообще можно жить?!

— Допустим, но над этим надо бы подумать, — "Это он сам с собой" — догадалась принцесса, — Ну ладно, пока не важно, откуда ты узнала — выясним со временем. Мрак — это изменчивое свечение, сопрягающее несколько начал и перестраивающее само себя в зависимости от цели. Плетение из «светлых» и «темных» лучей, каким-то образом удерживаемых от смешения. Это важно! — Вдруг повысил голос неведомый, когда Элоранта зевнула.

— А почему?

— Смешаешь — очень сильно пожалеешь. Помнишь, Кайлит ведь говорила, — Ну вот, опять эта особенная укоризна, — предназначенное для разрушения нельзя использовать для создания и наоборот. А после смешения получишь серо-бурый комок, вообще ни для чего не годный, но применяемый при этом в любых целях. Ты ведь умная девочка, догадываешься, какие выйдут последствия?

Что-то последние слова он произнес угрожающим тоном. Запугивает еще, дух несчастный. Да уж не совсем дура, поди…

— Буду много кричать, топать ногами и вредить, ничего в конечном счете не добиваясь?

— Примерно. Еще почему-то такие «серые» стремятся залезть повыше на пирамиду власти и все регламентировать, чтоб от установленных законов и шагу в сторону никто сделать не мог.

— Да поняла я, поняла. Скажи лучше, чем мрак отличается?

— Мрак — начало, обладание которым дает право менять. Правда, делать это надо осторожно и понимать много.

— А чего понимать-то? Оно же все перед глазами лежит?!

Неведомый вроде бы задумался. Потом неожиданно жестко продолжил мысль:

— Понимать нужно, из чего состоит то, что у тебя перед глазами находится. Менять целое, к сожалению, можно, лишь меняя его составные части. А с причинно-следственными связями у тебя, принцесса, не обижайся, но пока сложновато. Когда касается непосредственно тебя — понимаешь, а в остальных случаях — притормаживаешь.

— Ну знаешь ли, это уже оскорбление.

— Я только обрисовал факты, — Холодно отозвался на возмущение принцессы голос. Элоранта фыркнула.

— Но, в первую очередь, тебе, принцесса, нужен четкий, целостный образ того, что видишь. Не только глаза важны — ты должна воспринимать его целиком, как он есть. Проще говоря, ты должна увидеть гармоничное сплетение. Как полностью выглядит плетение-дерево, как — человеческое тело, как — море или небо. Кстати, у тебя есть личная заинтересованность, чтобы научиться этому…

— Почему еще? — Голос принцессы прозвучал немного рассеянно, потому что в этот момент она расчесывала волосы. На секунду Элоранте показалось, что неведомый только что поднял глаза куда-то вверх, будто умоляя небеса избавить его от наказания в ее лице. И все же он соизволил дать подсказку:

— Тебе что больше всего мешает поступать верно? Принцесса, ну говорили же уже об этом! Ты, кажется, запоминаешь только последнюю фразу, забывая все предыдущие. Толку-то тогда тебя чему-то учить. Что именно тебе мешает? Ответь мне, пожалуйста, правильно!

"Ого, да в его голосе уже слышится мольба. Ишь, как я его задела — прямо приятно. Ходят тут всякие невидимые задаваки, много о себе мнят. А я как-никак принцесса, у меня тоже чувство личного достоинства есть, которое топтать не позволю!".

— Ну, как ты там говорил? То что я пребываю в постоянном метании от логичности до эмоций. И все по крайностям.

Неведомый облегченно вздохнул. Про себя Элоранта домыслила, как человек с закрытым капюшоном лицом вознес глаза к небу и поблагодарил его хотя бы за такой подарок. Она уже даже привыкла, что может ощущать собеседника на расстоянии. Хотя, быть может, просто разыгралась богатая фантазия.

— Да, принцесса, верно. Научишься видеть целостный образ — научишься и удерживаться в одном состоянии долгое время. Кстати, этот разговор — тому пример. Уже полтора часа — и ни одной серьезной истерики.

— Да уж ладно, просто я сегодня добрая, — Кокетливо отозвалась девушка. Естественно, в ответ услышав хмыканье.

— А за старание, ответь мне еще на вопрос. Можно? — Последнее слово она сказала просто для порядка — все равно спросила бы. Неведомый, кажется, кивнул, но не ответил.

— Все равно спрошу. А есть те, кому надо еще больше понимать? Ну, вообще все — абсолютно. Вернее, чем больше — тем лучше? Такие есть? — Этот вопрос ее тоже издавна интересовал. Навязчивая идея: сколько вообще можно в мире понимать и принимать?

— Есть, пожалуй. Но мало. Больше понимать надо разве что тем, кого называют судьями или уравновешивающими крайности. Но такие чаще всего выкручиваются проще: сводят все проявления до темных и светлых, а потом их между собой регулируют. Из них способных работать со всеми силами по отдельности — единицы, и они отсюда ох как далеко теперь. Таких уже даже не судьями называют, а стабилизирующими или… Не важно! — Вдруг осекся неведомый. У Элоранты возникло стойкое ощущение, что собеседник чуть не сболтнул что-то совершенно лишнее и сидит где-то с потрясенным лицом. Видимо, не ожидал, что станет это рассказывать. Интересно…

— Может…

— Нет, не скажу. Вообще, зря я этот разговор затеял. Давай-ка дальше ты сама подумаешь над всем, а у меня еще дела есть. Счастливо, принцесса!

И неведомый просто сбежал. Зараза! И ничего-то из него лишнего не вытянешь: на все один ответ — думай сама. Придется ведь мозги напрягать — иначе опять злость придет. Да и как-то же надо определить, кто он такой на самом деле.

Что бы там ни говорил странный гость, свет оставлял у нее в душе неприятный осадок. Весь такой пушистый, подтянутый, аляпистый. Фу! С другой стороны, и к тьме особо не тянуло — радости-то, ходить и разрушать, что под руку попало. Так недолго и голову потерять, а голову свою Элоранта любила. Такую умную головенку еще поискать! Значит, остается либо мрак, либо вот это самое, которое он побоялся объяснять. А что! Мрак ей вполне подходит: менять по своему усмотрению все вокруг, подстраивать и подгребать под себя — приятно все-таки.

В этом месте размышлений ей стало как-то неуютно. Ну да, он, конечно, не это имел в виду и предостерегал по поводу смешения, пирамиды власти и прочих вещей. Но она же все-таки умная, уж удержится как-нибудь от большой глупости! А под себя что-нибудь перестроить… От такой идеи трудно отказаться. Должна же она получить что-то взамен утерянной империи.

— Значит, буду учиться менять! — Смело высказала итог размышлений принцесса. Ветер остался к ее раздумьям безучастным, продолжая трепать перепутанные на голове волосы. Стало еще холоднее, Элору даже разобрала дрожь, несмотря на теплую одежду, которую она незаметно стащила в какой-то из посещенных деревень. Что-то происходило не совсем так…

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Междумир, Змеиные врата.

Здесь никогда не светит солнце. Здесь никогда не наступает день. Далекие и зловещие горы освещены только сумрачным лунным светом. Однако и сама луна здесь светила неярко, потому что не отражает лучи светила, а излучала скупой и явно недостаточный для жизни свет. Весь междумир — будто жуткий лист бумаги, исчерченный тенями. Здесь нет направлений, нет верха и низа, востока и запада. Только тени, туман и свет луны, подвешенной где-то в середине мира. В междумире живут последние осколки древней силы истинной смерти и ее немногочисленные градации: в каждой неровности его поверхности, в каждом полусуществе, время от времени здесь появляющимся. Даже странно, как могут души перемещаться через этот мир, почему не тают, атакованные туманом.

Всем своим видом междумир напоминает о смерти, служащей естественным путем сюда. Он всегда пугает невольного посетителя, заставляет его мечтать о забвении в иной жизни — лишь бы только никогда не всплыли в памяти эти жуткие просторы, лишь бы не вспомнилась черно-синяя луна! Однако ничего на самом деле зловещего и страшного в Междумире не таится. Да, здесь царят темные краски, он будто пропитался ароматом разлагающейся материи, но и к сумраку можно привыкнуть. В выщербленных высоких горах этого мира кроется своя красота, грозная, но все же таинственная и по-своему утонченная. Ведь черно-белые портреты, подчас, содержат куда больше деталей и сильнее притягивают, нежели нелепые цветные картинки…

Немногие смогли бы провести в мире смерти долгий срок и не потерять себя. По земле здесь стелется вечный туман, неизбежно растворяющий в себе свет, тьму и всякие воспоминания о них. Не разделяя и не уничтожая, он стирает из реальности участки сознания, память существа. Возможно, именно по этой причине, однажды попав в него, на выходе ты уже не способен вспомнить что-либо из собственного прошлого. Либо же действует то самое желание: все что угодно, лишь бы не запомнить этого. С другой стороны, лишь междумир может навсегда избавить душу от самых тяжелых и горестных воспоминаний, от вечных укоров самому себе, от застывшей в сердце боли… Вот только единственному постоянному обитателю туманных земель мир в этом смысле не помог.

В этот, как обычно, темный час Шартарат обходил свои владения в волчьем обличии. Личина устрашающего, но благородного зверя нравилась ему более всех остальных. По природе своей, он так и остался вечным бродягой-одиночкой, сохранив в изорванной душе немногие добрые качества. Хотя большая ее часть оставалась также мертва, как сам междумир. Шартарат не таил злобы на обитателей внешних миров, не завидовал скромному или всеобъемлющему счастью некоторых из них, и все же страдал всякий раз, когда в его мир проникало что-то исключительно светлое и радостное. Это была тоскливая всепрощающая боль, которую можно выразить фразой: "будьте счастливы, раз уж вам это удалось — я мешать не стану, но и благословения не ждите. А от меня уйдите, скорее, уйдите!".

Шартарат искал очередные щели, периодически возникающие в ткани его мира. С момента наступления эпохи Шатар чуть больше двух тысяч лет назад, прорехи в оболочке междумира перестали быть чем-то удивительным и исключительным. Тонкая ткань сумрачного пространства рвалась под напором удивительного по силе лунного свечения. Мрачная луна междумира наслаивалась на луну пока что только ближайшего — Природного мира, — стремясь залить и его своим призрачным светом.

Сейчас путь волка освещал узкий, грязного сине-красного цвета, серп этой проклятой луны. Призрак ночного светила Природного мира можно было уже четко различить, значит, совсем близок момент, когда луны окончательно соединятся. И тогда все будет зависеть от одного-единственного странника, во всей полноте понимающего происходящее и способного хоть что-то процессу слияния границ противопоставить. Как бы ни привык Волк к туманным просторам, он меньше всего хотел, чтобы проклятый туман и лунный свет хлынули в живые миры! А значит, с момента на момент следовало ожидать появления в темном мире давно знакомого гостя. Этот странник оставался пока что одним из немногих, обладающих абсолютной невосприимчивостью к действию здешней атмосферы на чувства и память, причем он был едва ли не единственным из них, кого Шартарат действительно рад был встретить.

Две разные мистические эпохи прошли с тех пор, как Волк занял пустующее место Владыки промежуточного мира. Если бы к тому моменту он оставался прежним властолюбцем и высокомерным магистром магии разума, его, быть может, и порадовала бы перспектива определять и направлять самолично пути путешествующих через междумир душ. Такая способность давала власть над разумными существами большую, чем способности, присущие служителям светлых градаций стихийных сил. Однако к моменту перехода Шартарат, звавшийся в прежние времена Элоахимом, уже успел осознать всю боль и тоску, служащие непременными спутниками подобной жажды. Он никогда не боялся потерь, уверенный в том, что любую из них можно возместить с помощью накопленной власти, а потом испытал на собственном опыте потерю, ущерб от которой оказался невосполним. Вслед за потерей пришли боль, тоска, ненависть, страх и ярость, превратившие его в беспощадного безумца, сокрушающего на своем пути с одинаковым безразличием города и гробницы, истребляющего целые племена разумных существ и выжигающего леса. Убить в те дни означало для него почувствовать себя на секунду живым… Ну а потом появился этот путник. Шартарат знал его когда-то, в дни, предшествующие исчислению эпох, очень многое они совершили вместе позднее. Потом их разбросало по разным мирам, а дальше — потеря и последовавшие за ней изменения… В общем, к моменту нового появления путника Элоахим далеко не сразу смог вспомнить его. И по сей день старается как можно меньше вспоминать из прожитого — некоторые грехи почти невозможно искупить. Он же совершил их все, без исключения.

В момент столкновения, Элоам хотел убить бесцеремонного путника, но это оказалось делом невозможным, поработить — глупым, лишить разума — безуспешным, но и прогнать — бесполезным. В момент встречи тот поклонился и назвал себя Звездным странником, после чего избежать общества гостя оказалось невозможным. В какой бы город излишне разумного мира ни приходил Элоахим, он сталкивался там с закутанной в сине-алую мантию фигурой путника, в стан какого бы племени ни вторгался он со зловещей кровожадной улыбкой, всюду он натыкался на грустно покачивающего головой «Звездного». Именно этим именем темный стал называть его в те дни, а позднее, со сменой миров и используемых языков, ярлык «Звездный» приобрел свойственное для истинного имени уникальное звучание — «Астерот». И он тоже был Волком… Лишь почувствовав это, усмиренный волчий нрав в душе странника, Элоам сумел обуздать собственное безумие. Но не сразу — многие еще погибли перед тем, как темный король Вар-Шрави вернул себе способность мыслить здраво и взвешенно.

Элоахим имел, можно сказать, прапраэльфийское происхождение. Во всяком случае, принадлежал он к одному из древнейших народов, для которых неподверженность старению являлась естественной чертой. Даже в эти времена, три эпохи назад, на заре исчисления времен здешних миров, когда и делить разумным созданиям было практически нечего, конфликтов и войн возникало немало. В те дни, когда на смену безвременью пришла последовательная череда эпох, произошла смена внутренних эр, предшествующая сбалансированная система рухнула, что и породило множественные столкновения. Довольно жуткие и, попросту говоря, "кровавые".

Прежние народы жили вечно, но совершенно не представляли, чем эту вечность можно занять. Движителя для их фантазии не существовало. Однако с момента краха системы, с наступлением случайного хода событий, пространство рухнувшего мира стало расширяться за счет появления новых капсулированных вселенных, разделенных между собой нулевыми прослойками. Вернее, ранее их называли так, пока не выяснилось, что те образуют собой нечто большее — тот самый междумир. С появлением миров, все более очевидным стало и действие внутри них малых сил, имеющих общие корни, но отличных — для каждой конкретной вселенной.

Элоам, уже очень давно, настолько, что память не могла воскресить события тех дней, покинул родной мир. В ином он обладал большой властью, но в чем та заключалась и как попала в руки — опять же неизвестно. Однако одно воспоминание он вытравить не мог, хотя именно от него и желал более всего избавиться…

Мир, где Элоахим стал королем, знал лишь два проявления стихийных сил: черное и белое, тьму и свет. По крайней мере, именно так их называли. Иногда — тень и созидание. Все, что лежало Между, считалось недопустимыми и опасными сплетениями, доступными для познания лишь избранным, проходящим обучение в закрытых общинах. Так всегда и в каждом мире: есть первосила-корень, вторичные силы, и, как апофеоз, — силы-смешения. Последние сначала называют корнем всех бед, а затем они постепенно вытесняют изначальные, меняя сам облик мира. Однако момент смены философии — это долгий промежуток времени… И в дни такого промежутка приверженцы устоявшегося понимания сил мечом и огнем подавляют инакомыслящих. Вот и Элоахима, когда он вспоминал последствия деления сил на черное-белое, невольно передергивало от ужаса.

В жизни можно совершить ошибку, большую ошибку, откровенную глупость, непоправимый поступок либо преступление, которое невозможно искупить. Когда-то он посчитал, что отстаивает единственно верное деление сил… Защищает тень от братания с вражеским созиданием. Руководствуясь этой мыслью, он разрушил чужую любовь. Не просто разрушил — отобрал надежду, принес боль, страдания, пробудил ненависть. Вложил в поступок всю мыслимую и немыслимую подлость, чтобы его воля не могла быть нарушена. Самое страшное в том, что во имя сохранения иерархии двух сил, Элоам пошел против собственной крови… но о сути преступления лучше не упоминать сейчас — все равно, что вырвать у Волка сердце, против его воли рассказав о произошедшем. Лучше уж так — обрисовать туманно, в общих чертах, соответственно антуражу междумира. Важно лишь то, что поступив, как должно, Элоам преступил черту дозволенного Создателем. И сам себя наказал… В дальнейшем, он уже не мог принять иных сил, кроме тьмы и всех ее «родичей», хотя, справедливости ради, надо сказать, что этих родичей оказалось немало. Но поначалу желание уничтожать живое затмило все остальные стремления — и только Звездного Элоам мог поблагодарить за остановку где-то на краю обрыва.

Теперь-то, конечно, Элоахим понимал, что кроме черного и белого есть еще множество иных цветов. И что варианты деления стихий на малые силы бесконечно разнообразны. Что каждый цвет уникален, потому что имеет множество оттенков, собственную красоту. Слишком поздно, но понял. Да только что толку — совершенного запоздавшим пониманием не изменишь. Но хотя бы появилась сумрачная надежда искупить свои ошибки… Когда-нибудь… Но и эта надежда — сродни мечте, а мечты — не того цвета, который Волк мог бы принять. И все же…

Не важно. От мыслей его на время спасали грандиозные проекты, которыми неизменно увлекался Астерот. Участвуя в сумасбродных для своего времени затеях Звездного и наблюдая за их невероятными плодами, Элоам на время «оживал». Впрочем, в те времена боль и раскаяние еще не успели загнать его в междумир, так что «живого» в нем оставалось достаточно для участия в масштабных делах нового-старого друга.

Некогда именно они вдвоем «изобрели» средство, позволяющее обуздать древнее хаотическое начало. Дело в том, что философские попытки в начале второй эпохи с наступления случайного хода событий (с 200 000 года по внутреннему исчислению мироздания «Альвариум» — авт. прим.) объединить силы в плетения второго порядка, выстроить их в подобие грандиозной системы и, как закономерный результат, окончательное смешение всего и вся, вскрыли хаотические корни здешних миров. Однажды открытый хаос, естественно, начал распространятся среди разумных существ, осмеливающихся в своем мышлении объединить хотя бы две из существующих крайностей. Определенной формой он не обладал, но опознать древнюю силу оказалось легко: принятие хаотического начала неизменно превращало разумное существо в безумца, обладающего мощными спонтанными способностями к изменению реальности. Даже один представитель народа, принявший древнюю силу, вскорости становился причиной десятков природных катастроф, стирающих с лица мира целые континенты. Масштабы распространения «заразы» достигли таких пределов, что ее начали считать угрозой гибели для всего мироздания. А потом внезапно, как по мановению руки неведомого, Направляющего вселенские силы, в мире появилось новое начало, напоминающее стабилизированный хаос. Огонь. Представления о границах способностей разумного существа оно раздвинуло в сотни раз, а хаос будто бы исчез — сошел на нет.

Примерно так отразили ход событий в легендах о первых бродягах. На деле, Огонь появился не сам собой — двое путников добрую сотню лет странствовали по мирам, собирая крупицы информации о проявлениях хаотического начала. В конечном счете, они установили причину, по которой древнюю силу не удается обуздать: человеческая личность — которая есть простейшая форма существования души в трехмерном мире — слишком узкая, ограниченная закономерными и нелепыми рамками. Представления, которые закрепляли статус человека внутри народа, государства, мира — все они катастрофически сужали способность разумного существа к мышлению. Съедали сами исходные категории, если проще. А если узкое мышление захватывает всеобъемлющая сила — быть беде!

"Лекарство", как ни странно, предложил Элоам, тогда как причины явления исследовал Астерот. Бывшему королю показалось очевидным, что подобное можно излечить подобным. Следовательно, чтобы обуздать хаос, являющий собой беспорядочное смешение неслитых воедино сил, необходимо и саму личность человека перестроить в структуру со многими элементами. Проще говоря, вырастить внутри несколько различных личностей, подчиняющихся одной душе, но кардинально отличающихся друг от друга. Этакие грани души.

Первые попытки огранить душу дали весьма скромный результат. Люди, как правило, сходили с ума быстрее, чем хаос успевал разорвать их личность в клочья, теряя себя между новыми «лицами». Тогда уже Астерот включился в разработку поэтапной схемы взращивания новых граней. Экспериментальным путем он выяснил, что четырех индивидуальностей вполне достаточно для сдерживания силы (испытывал, конечно, на себе, достаточно долгое время посвятив призывам к строптивому началу). Удалось. Таким образом, помимо Звездного странника "появились на свет" воин Арон Рохнанон, шерашехат Сакрал и мыслитель Альвериус. То, что раньше использовал странник в качестве масок, чтобы оставаться неузнанным, ныне стало живым, обладающим собственными сознаниями. Главное — все эти вторичные личности оказались связанными с изначальной, никакого конфликта внутри не возникало, да и не могло возникнуть — изменялись черты характера и поведения, но цель, заданная Звездным, оставалась общей для всех его «лиц». Элоам с нарастающим интересом наблюдал за тем, как друг легко и непринужденно раздвигает границы собственной личности, а потом и сам решился пройти соответствующее преображение.

Испытав на себе, оказалось куда проще объяснить остальным несчастным «жертвам» хаоса, как взять верх над древним началом. Как ни странно, после первых удачных попыток, сама сила будто бы удовлетворилась действиями первых бродяг миров (а именно так гораздо позже стали называть разумных существ, превративших внутренний хаос в огонь), и пошла на спад, в дальнейшем приходя лишь к тем существам, которые потенциально способны были усвоить странную методику.

Однако во всей полноте возможности огня Астерот и Элоахим оценили лишь годы спустя, когда научились создавать дополнительные уровни личностей, доведя общее их количество до тринадцати (включая основные). Следуя принципу последовательного умножения и создания связей между личностями, им удалось создать некую сферу сознания: многогранник, уже не делимый на множество «я», а являющийся большим, гигантским и единым «Я». И это самое «Я» оказалось способно не просто держать внутреннюю силу под контролем, но и с ее помощью перестраивать мир, воздействуя на его составные части. Особенно ценный дар силы открылся, когда Астерот сумел выстроить с помощью огнистого пространства «коридор» между двумя мирами — с тех пор подобные перемещения не требовали уже титанических усилий при поиске контактных точек. Ну а беспрепятственный доступ к знаниям о мироздании, будто бы лежащим в далеком многомерном хранилище? А способность создавать мощные артефакты, наполняя их стихийной силой, проходящей через сферу "Я", как через русло реки? Фантастические умения, которые и представить до их обнаружения было сложно!

Вот таким образом и появились первые бродяги — любители тайн и загадок, странники между мирами. Учитывая то, что и Астерот, и Элоам отдавали предпочтение лунам, нежели солнцам вселенных, не удивительно, что символом огнистого братства стали ночные светила разных вселенных… И лишь много позже, чуть более сотни тысяч лет назад, друзья узнали, что к открытию их подтолкнули не случайности истории, а воля вполне конкретного существа — Владыки Огня…

В момент своих раздумий, Волк проходил мимо двух разрушенных до основания темных башен. Истории их он не знал, но догадывался, что строили колонны-исполины в те времена, когда междумир был еще населен. Каким образом здесь зародилась и существовала жизнь, кто населял промежуток между сгустками материи, — владыка междумира понять не мог, но башни явно строили руками с какой-то определенной целью… Более всего они напоминали столбы, обозначающие границы портала, ведущего ныне в никуда. А может, это и был портал в ничто — при этой мысли Элоахим судорожно вздрагивал и отстранялся от башен. Пустота его пугала, Шартарату казалось, что она не имеет ничего общего с небытием и тьмой, которые он способен был принять. Что-то в ней крылось такое, что уничтожило бы его, сровняло с землей, а то и превратило в еще более опасное для живых существо! Возможно, истинная смерть, давно забытая и потерянная для мироздания, причисленная ко тьме, но все еще дремлющая где-то в ожидании возвращения своего хозяина.

Достаточно с него и туманного междумира. Здесь тоже есть своя, довольно странная, жизнь. Духи или тени — как еще определишь этих странных призраков, которые вроде и одушевлены, но предпочитают оставаться в пределах междумира. Они представляли собой своеобразные, обладающие разумом контуры, лишенные материи и чувственных проявлений души. Эрозия разума, как в шутку называл их сам Шартарат. Однако шутки-шутками, а ныне эти самые проявления стали обретать пугающую самостоятельность и через щели просачиваться в близлежащие миры. Более того, среди них мелькали какие-то особо зловещие духи, от которых веяло «ароматом» тех самых башен… "А то без духов пустоты в мирах не хватает страха и ненависти!", — все с той же грустью размышлял подобный Владыке отшельник.

С момента, когда Алкин забрал у него кадуцей, не вняв ни одному из предупреждений пребывающего в подлинном отчаянии Элоахима, король лишился важной части своей собственной души, за долгие годы постепенно перешедшей в жезл. С помощью этого предмета он держал под контролем духов междумира, и мог бы теперь остановить их вторжение, если бы Кадуций Афари вернулся. Увы, Алкин, как всегда, поступил глупо, но расплачивался теперь за свою ошибку и вовсе ужасно…

Жезл Элоаму преподнесли в дар Астерот и Владыка Огня как раз около сотни тысяч лет назад. В те дни они разворачивали какой-то особо важный и грандиозный проект, всей сути которого даже после подробных объяснений король не уловил. Эти двое рассчитывали на помощь, но времена его «молодости» уже безвозвратно ушли… Пусть Астерот сумел каким-то чудом восстановить душевное равновесие после своего столкновения с Самешом, сумасшедшим магом, уничтожившим прекраснейшие из миров, Элоаму изгнать из памяти однажды увиденные картины разрушения не удалось.

Волку казалось, что они с серым магом неразличимы: двое бездушных разрушителей, истребителей. Взглянув на уничтожение живого со стороны, король попал в ловушку: раньше он просто понимал последствия своих преступлений, теперь он их почувствовал. С тех пор он и называл себя Шартаратом, решительно отмахиваясь от всех увещеваний Астерота и глубоких речей Владыки. Те пытались его убедить, что масштаб и мотивы действий Ше'Ташантасса куда более ужасны и глубоки, что преступления Элоама — это лишь последствия глупости, которые, в отличие от намеренного истребления живого ради власти над стихиями, можно искупить. Волк лишь качал головой и спрашивал: "в чем разница, если последствия одинаковые? Убиты, сожжены, покорежены, уничтожены: две картины, как одна".

Поняв, что разговаривать с ним бессмысленно, Астерот и Владыкой на некоторое время оставили Элоама в покое… Только для того, чтобы явится через пару лет и принести ему этот странный жезл — Кадуций Афари. Причем Владыка вовсе не стал ничего разъяснять о силе предмета, а Астерот заметил лишь, что пурпурный камень, венчающий его, дает возможность использовать силы одной из «темных» стихий. "И смежных с ней, — дальше последовала лукавая улыбка, — если удастся найти общий язык".

Звездный предупредил Волка и о том, что предмет непременно установит связь с его собственной душой и, не имея каких-либо свойственных разумным существам ограничений, превзойдет по силе волю своенравных духов. Единственное, что заставило Шартарата принять дар, — действительно своевольное поведение духов. Присутствие этих теней в живых мирах, куда они частенько любили наведываться, ему не казалось ни смешным, ни полезным. Да к тому же некоторые из этих теней, самые жадные до господства, по его наблюдениям, нападали на души, проходящие через Междумир, и пытались растворить их в себе. Сил духам на подобное преступление не хватало, но повреждения они наносили серьезные — в результате, рождаясь в новом мире, разумные существа становились жертвами многочисленных болезней, да и личности у них нередко оказывались ущербными. Вроде в целом и добродушные, но подверженные опасным для друзей и близких людей смертельно опасным вспышкам. Кто знает, что может сотворить разумный, если однажды ему на минуту покажется, что окружающие люди — убийцы, задумавшие с секунды на секунду изрубить его на кусочки?

Пока Шартарат использовал силы Кадуций Афари, — как он сам подозревал, далеко не полностью, — духи не осмеливались приближаться к проходящим через миры душам, боясь оказаться также растворенными, как и их жертвы. Но теперь, последнюю тысячу лет по исчислению ближайшего к зоне наслоения лун Природного мира, бестелесные старательно наверстывали упущенное, причем одного междумира им казалось мало — и духи старательно использовали возникающие в ткани пространства трещины, чтобы выбраться наружу. А эти «пустые» существа будто подстегивали их, гнали «наверх» — по крайней мере, Волку казалось, что именно так обстоит дело. Проверить он не мог — «пустые», завидев владыку междумира, будто растворялись в воздухе. Вот уж и впрямь — духи!

Оставалось только догадываться, что происходит с мирами, постепенно наполняющимися порождениями пространства-прослойки. А еще Алкин, поглощенный ныне не меньшей, чем Шартарат когда-то, жаждой власти и вдобавок бессмертия… Да, пожалуй, власть не причем — дело в вечности. Будто невосприимчивости к старению ему стало мало! Главное — не в первый уже раз, как одержимый, фанатик. Волку иногда казалось, что Алкин рано или поздно найдет не «лекарство» от смерти, а ее саму, причем окончательную и бесповоротную.

Радовало одно — Астерот этого безумца знал, и иногда ему даже удавалось вправить тому мозги. Только вот Кадуций Афари изменил расстановку сил. Несомненно, Звездный вскоре придет поговорить именно о жезле — пора бы уже! И насколько другу будет неприятно обсуждать эту тему, Шартарат догадывался. Еще бы — о днях своего прежнего знакомства с Алкином (впрочем, тогда страждущего жизни вечной звали по-иному) Астерот распространяться любил не больше, чем о Мире Расколотых Небес. А это показатель.

Впрочем, дело, конечно, в том, что Звездный во времена своей юности на пару с Алкином развязал самую крупную войну в Мире Разума. Даже разрушение, которые позже учинил сам Элоам, вряд ли могли сравниться с грандиозным размахом их завоеваний. С другой стороны, Сакрал-Астерот и Алкин-Леадор слыли благородными воинами, и мирные селения, женщин, детей, купцов, ремесленников вовсе не трогали — просто воевали всласть, отводили душу, тогда как Волк именно истреблял… Трудно судить. Теперь Звездный войны останавливал, а себя, даже за те годы благородной борьбы во имя объединения государств мира под единой властью (в качестве короля мнил себя как раз Леадор, Астерот при этом только морщился), клял, на чем свет стоит. Но теперь Алкин, порабощенный силой, которой наивно попытался отдавать приказы, творит действительно жуткие вещи… Это уже отнюдь не ребячество!

— Я виноват во всем. Я — виноват, — трудно представить, что владыка междумира мог так упорно терзать себя самобичеванием. Казалось бы, он вполне ясно понимал, что степень его вины не может быть большей, чем самого Алкина. Вообще, он много чего мог понять — только никак не хотел, объявляя себя виновным во всех смертных грехах. Масла в огонь добавлял еще и тот факт, что некоторые из заявлений Шартарата оставались весьма и весьма близкими к правде. И единственным, кто мог бы смягчить еще и эту новую боль в душе темного владыки, оставался Астерот. Так что теперь Шартарат уже готов был завыть на луну, если бы только это помогло ему встретится с путником и поговорить. Но выть как раз не пришлось… В сгустке тумана, клубящегося у основания правой башни, начал проявляться столь же туманный контур, постепенно принявший форму человека в длиннополом серебристом одеянии.

— Здравствуй, Астерот. Ты теперь носишь серебряные одежды?

Путник неспешно приблизился к нему и с видимым уважением поклонился.

— Ну и зачем расшаркиваешься перед Волком?

— Просто считаю, что ты достоин моего уважения.

Шартарат редко мог понять, когда Астерот говорит всерьез, а когда просто шутит. Но такими шутками тот не разбрасывался: Звездный отличался пропитавшей душу насквозь ироничностью, но никак не жестокостью. Значит, действительно за что-то уважает — с чего бы это такие шехатские церемонии?

— И в ответ на какие поступки я получаю от тебя в дар этот поклон? А, Звездный? В Мире разума подобный жест расценивался как высшая степень почтения — сам знаешь. Неужто старый Волк чем-то заслужил подобное?

Астерот улыбнулся, оценив вычурность и мрачную ироничность фразы темного друга.

— Если бы ты сейчас не отслеживал возникающие в ткани миров трещины, равновесие сил и возможность его восстановления полетели бы к чертям. Грубо, но так. Без всяких словесных украшений. А пока мы наблюдаем только перенаселение Природного мира зловещими созданиями, часть которых — вполне миролюбивы и довольствуются полученной возможностью жить, не желая покушаться на чью-то материю и, тем более, растворять души. Да, да, Элоам, среди твоих «подданных» попадаются и довольные земной жизнью духи — существуют себе в человеческих телах, никого не трогают, образуют причудливые, может, несколько кровожадные общины на одном из материков. Но все в рамках допустимого — в конечном счете, ты еще должен помнить времена, когда миры населяли куда более жестокие народы. Хотя бы те же драшады из бывшего Небесного — почти все переметнулись на сторону Самеша. Куда нынешним варварам до их изощренных пыток и степени наслаждения чужой болью!

Впрочем, хватает среди прорвавшихся теней и иных — из-за них-то равновесие и пошатнулось. Может быть, замечал среди своих духов «родственничков» пустоты? Даже меня от встречи с такими в дрожь бросает! Откуда явились — никак не соображу, все на эти колонны пеняю, — Тар кивнул на развалины башен со змеистыми узорами, — но они вроде неактивные. Ясно только, что через междумир путешествуют, но и к тебе они не из небытия попадают — Мира поручилась, что таких за всю свою долгую историю не встречала. И вообще, она утверждает, что эти — полная противоположность теням небытия. Правда, не объясняет, откуда такие выводы. Кажется, в прошлый раз я допустил серьезную ошибку, уравняв в своих представлениях градации тьмы и смерти.

В любом случае, учитывая наступающую эпоху и эти странные явления, как бы все наши миры не потерять. К тому дело идет, Волк, боюсь, и здесь говорю без преувеличения.

Шартарат почувствовал, что вокруг него воздух начинает застывать и превращаться в ледяную глыбу. Так как воды в междумире не существовало, глыба представляла собой чисто мыслительное образование, однако здесь ее можно было разглядеть и испытать вполне физический мороз. Мир реагировал на чувства владыки, а его внезапно охватило недоброе предчувствие.

— Хочешь сказать, что миры могут рухнуть из-за одних только духов и наслоения лун?

— Если до предела упростить мысль, то да. Хочешь, могу расписать перспективы и более подробно.

— Естественно, хочу. Я, как и ты, привык размышлять над причинами происходящегшо — не лишай меня единственной пищи, — Элоахим мрачно усмехнулся, — Может, здешняя жизнь и не приносит мне удовольствия, но становиться частью пустоты тоже как-то не тянет.

— Хорошо. Тогда слушай. Представь себе, что атмосфера междумира перетечет в прочие миры. В таком случае рано или поздно духов станет достаточно, чтобы истребить людские, эльфийские и менее многочисленные племена разумных существ. Не говоря уже о том, какие последствия вызовут эти треклятые туманы!

Если так случиться, в мире останутся только агрессивные смертельные полчища, которые, уворовав себе материю, начнут истреблять друг друга. Сам понимаешь, большая часть подчиненных тебе духов спит и видит, как истребляет все живое на поверхности. Это, с их точки зрения, разумно. Не спорю, — Предупреждающе поднял ладонь Астерот, — есть и иные, но их слишком мало, чтобы сдержать массу. Боюсь, в этом случае не поможет и Мира, хотя в случае кризиса, на Светлейший и небытие можно рассчитывать.

Не могу, правда, сказать, как они одолеют магов, чародеев и Творцов, но подозреваю, что задавят массой — здесь и огонь не спасет. Особенно учитывая особые таланты этих «пустых»… По ходу дела, Элизар права: они каким-то образом стирают проявления души на всех категориях реальности. Только никому больше об этом моем выводе не рассказывай: уверен быть не могу, да и если бы знал точно, все равно некоторые вещи лучше не понимать, а то последней смелости лишишься.

Конечный расклад совсем худой: междумир имеет выход на все пространства, включая многомерные «тропинки» до небытия и огнистого. Так что эту половинку мироздания они спокойно затопят, ну а дальше… Не исключено, что «пустые» пойдут и дальше, — Здесь Звездный свои объяснения остановил. Он почему-то не любил рассказывать об этом самом «дальше» кому бы то ни было. Причин такого умалчивания Элоахим никак вычислить не мог, так что постепенно и вовсе отказался от попыток разгадать мысли друга. Сказал, что есть некое «дальше», значит, есть. Должны же как-то мироздания стыковаться. Да и пустота в какой-то системе координат существует, не просто же так среди миров разлита. На то есть междумир!

— Допустим, этот худший вариант развития событий осуществиться. Но миры все же останутся на месте? То есть, возможно, что они возродятся?

— Из чего, Элоам? Ты не хуже меня знаешь свойства пустоты: в большей или меньшей степени все тени, кроме обитателей небытия, утрамбовывают силы в кусок материала. Стирают реальность, как ластиком, спрессовывая стихии, их сплетающие. Останется, в конце концов, одно неживое пространство, которое мало чем отличается от самой пустоты. И никакого нового эха мы уже не дождемся, а если и дождемся, то уже никак не мы. Хотя слышал я какие-то редкие легенды о существах, способных сохранять подобие души в таких монолитах, но очень давно и вкратце. Даже не вспомню, среди каких народов об этом поговаривали… Кажется, в Мире разума, но, может быть, и в Рав'Вероне.

— А ты уверен в своих выкладках? Что мирам действительно не выжить? Прости, но трудно поверить — после истории с обузданием хаоса, после Расколотых Небес… В те дни удалось же остановить крушение!

Астерот наконец соизволил оторвать глаза от растрескавшейся поверхности прослойки миров. Элоам с немалым удивлением отметил, что ныне они сверкали серым серебром, без примеси обычных для друга зеленых или голубых искорок. Что-то в нем изменилось со времени последней встречи… Сейчас Звездный был похож на себя во времена войны в Расколотых Небесах — обреченный, тяжелый взгляд безмерно уставшего человека.

— Разве я когда-то не был уверен, обрисовывая такие раскладки?! Не уверен только в том, насколько быстро это случится, во всем остальном — целиком и полностью.

— Тогда можно ли что-то исправить? Ты ведь мастер придумывать решения для проблем вселенского масштаба!

Это не насмешка. Идеи Астерота всегда пугали масштабностью заданных целей. И, как ни странно, бродяга всегда справлялся. Пусть на грани провала, пусть многое шло не по намеченному плану, в конечном счете Звездный одерживал блестящую победу над обстоятельствами. Будто сам Создатель благословил его некогда — подчас Элоам всерьез верил в такое предположение. Не зря, ох, не зря Владыка Огня в давнем разговоре с Шартаратом вскользь упоминал, что история Астерота куда более сложна и таинственна, чем привык полагать Волк. "Советую тебе это запомнить: он прячет и скрывает слишком многое, и заслуживает за это только похвалы. Если бы бродяга открыл все свои мотивы и мысли, даже ты не осмелился бы приблизится к нему. А он лишь потому и справляется, что не берется за серьезные дела в одиночку".

— У меня есть только один вариант решения, — После долгой паузы спокойно ответил Звездный. Глаза он снова направил куда-то в сторону, кажется, делал вид, что рассматривает руины башен, — Если миропорядок приближается к началу начал, необходимо смоделировать процесс, когда-то уже случившийся, и спровоцировать образование нового миропорядка…

— Ты хочешь сказать, ты собрался?!. Безумие! Это же даже Творцам не под силу. Только изначальная сила может запустить такой процесс! Нет, Астерот, я понимаю, что ты достаточно умен и многое понимаешь, но не слишком ли? Брать на себя то, с чем справится под силу только Творцу всех Творцов! Мне кажется, это уже перебор…

Не так уж и трудно было догадаться по отрывочным фразам Звездного о сути его проекта. Смоделировать путь от Пустоты до нынешнего момента и через него… Хотя, если подумать, он лишь собирается продолжить начатое Владыкой Огня и Королевой Небытия. Но одно дело повторять известное, подменяя древние силы ныне существующими, и совсем другое — дать дорогу самому древнему! А как обойтись без этого? Иначе результат просто невозможно будет применить — на аналогиях миры не выстраивают, их творят с нуля! И модель придется строить с использованием того же самого нуля, а не какого-то условного! В общем, безумие. Однако Астерот остался удивительно спокойным и даже заулыбался. Улыбка у него, как и всегда, вышла бесподобная: одновременно и добрая, и безмерно саркастическая, почти что ухмылка.

— Не я ли есть часть силы, а, Элоам? Вернее, часть их гигантского сплетения? И не я ли из тех, кто знает, что было до нее? И не тебе ли знать это? Не мне ли судить, что возможно, а что — нет? Не во мне ли объединились все существующие ныне начала? И не мне ли знать, в ком еще существует такое сопряжение?

— Вот по поводу последнего я совсем не уверен. Ты ведь сам говорил, что наши миры — лишь половина модели мироздания. Как ты собираешься привлечь другую часть? И достаточно ли повтора вечных процессов на примере одного сектора нашего мироздания? Всего лишь одного мироздания, заметь!

— Элоам, не все сразу. Многое я сейчас просто не могу рассказать. Я знаю — и этого достаточно. А откуда и от кого — это совершенно иной вопрос. Кроме того, не меньше меня полезных и важных вещей знает Эллиона, и остальные участники, хм, проекта. Не сомневаюсь, что мне удастся существенно увеличить их число в самое ближайшее время.

При упоминании Астеротом имени своей возлюбленной, Шартарат тяжело вздохнул. Гость пристально посмотрел на него и покачал головой:

— Извини, я все еще не знаю, где затерялась Линадора. Если она не проходила через твой мир, значит, по прежнему бродяжничает, но это означает, что найти ее просто-напросто невозможно. В отличие от иных бродяг, я не встречал ее и даже не могу ощутить: думаю, она подозревает, что я ищу ее и не хочет быть обнаруженной. Да и не огнистые возможности она использует, а темно-белые плетения — таких бродяг вообще на свете единицы. Черт знает, на каких принципах выстраиваются ее переходы! Ты ведь сам знаешь, друг, она — гениальный чародей, превосходный маг и чудесный шерашехат. Да и если даже мне удастся неведомо как ее найти — неизвестно, захочет ли она вообще с тобой разговаривать… Ведь не просто так девочка скрывается.

— "Девочке" почти полтора миллиона лет. А что до остального — больше ни слова. Хватит. Я все понимаю. Честно, Астерот… Дополнительные разъяснения слушать больно. Вообще, думать об этом — тяжело!

Звездный прикусил губу и еще раз пристально посмотрел на Шартарата. Жалости в его взгляде не было — в конечном счете, сам темный не вытерпел бы такого отношения, да и, зная причины разлуки, Астерот не склонен был жалеть его, но все же…

— Хорошо, забыли на время. Так вот, мы говорили о самой возможности моего проекта. Единственное, что могу добавить: его успешное завершение — вероятно. С очень низким процентом, правда, но осуществимо.

В обсидиановых глазах Элоама промелькнуло чувство, похожее на сумрачное удивление.

— То есть, все исходные силы и повороты процесса тебе доступны? Но это же означает, что…

Астерот предупреждающе посмотрел на Волка, взглядом попросив его воздержаться от дальнейших слов.

— Да, это значит, что все древние силы и основы присутствуют в пределах нашего мироздания. Даже не сами силы, а их непосредственные носители. Либо здесь, либо будут здесь. А об остальном — умолчим: иногда мне кажется, что даже туман междумира имеет уши.

— Надеюсь, ты не собираешься их выдворить? Эти силы?

Астерот засмеялся. Причем громко и искренне.

— Ты не понимаешь. Тебе надо увидеть моими глазами все ключевые миры, чтобы понять, какую странную и причудливую цепь они невольно образовали. Знания, которые раскрыл мне Владыка и Королева, оказались последним звеном этой цепи, причем они сами даже не подозревали их истинной ценности!

— Ты слишком многое говоришь загадками. Меня это начинает тревожит, — Нахмурился Элоам. Чего-то Астерот определенно не договаривал. Не его он опасался — это ясно, но кого тогда? Самого себя, духов? Кто мог услышать больше, чем имел право? Да еще здесь — в мертвом пространстве…

— Не впадай в навязчивую подозрительность, дружище! — Лукаво ответил Звездный, — Ты же понимаешь, что такое вероятные исходы. Несколько лишних слов, пара несвоевременных мыслей, один неверный поступок — и альфа-вероятность меняется. Или вовсе пропадает. Не хочу рисковать — только и всего. Перекресток, в любом случае, расставит все по должным местам — там, но не здесь, заниматься "уборкой".

— Перекресток?

— Уже не помнишь это определение? Удивляешь меня, король, ведь ты сам этот мир так назвал, когда искали подходящее ему определение. А я, кроме как Перекрестком, его более никак не именую. Должно же быть у вселенной неповторимое название, правда? Это как Имя, Элоам, — Тон Астерота на секунду стал странно гипнотическим, но тут же вернулся к прежнему беззаботному звучанию, — Кстати, это самая настоящая вселенная — там пространство не ограничивается одним большим живым «шариком», там таких шариков-планет очень много, как и звезд. И рас очень много, разделенных между собой подобием пустоты. Прямо-таки готовое подобие Первомира, если только я не ошибаюсь в расчетах…

— И откуда ты вообще что-то знаешь про Первомир, — Элоам покачал головой, — Не мог ты в те времена жить. Их называют "временем до черты", кажется, так. И черту перешли лишь несколько существ, о которых даже в наших мирах туманные легенды ходят. Хотя, если тебе кажется, что проект — единственный выход, воплощай его, конечно. Вряд ли чем-то смогу тебе помочь — слишком мало знаю о древних силах, да и к междумиру привык настолько, что вряд ли его на что-то променяю.

— И все же, полагаю, тебе придется хотя бы поддерживать со мной контакт. Боюсь, у той вселенной есть неприятная особенность — она настолько древняя по конструкции, что большая часть известных мне сил в ней не действуют. К тому же техногенная. Понимаешь, Элоам, в ней от огня толку очень мало — разве что Творцы часть способностей сохранят, и только. А мне позарез необходимо использовать именно в ней принцип "витков-сценариев".

— Стоп. Ты подразумеваешь, что собираешься искусственно зацикливать участки пространства? Зачем?! - Обычный для Элоама эмоциональный холод в кой это веки уступил место волнению. Хотя какому там волнению — скорее почти суеверному ужасу.

За невинными рассказами Астерота крылся безумно опасный риск. Для огнистого мира, небытия и, частично, междумира «витки-сценарии» были принципом неотъемлемым. Из названных пространств, трехмерные реальности миров виделись как множественные, отличающиеся лишь ходом случайных событий в них. Единственное, что невозможно было просчитать на вероятные исходы — это действия «вольных», созданий, имеющих от природы особое влияние на вероятности. Еще их называли живущими без пути, вольными выбирать… В любом случае, последствия применения в трехмерности «витков» вообще невозможно было просчитать. И зачем это понадобилось Астероту, — Элоам понять не мог, разум упорно пробуксовывал.

— Для того чтобы обеспечить дополнительный контроль и связать несвязуемое, — Спокойно выдал еще один парадокс Звездный. Он снова на секунду поднял взгляд — в зрачках плясали безумные огоньки. "Опять водит за нос" — с досадой подумал Элоам, узнав в глазах друга знакомую примету, — Если честно, от таких идей дух по-настоящему захватывает! Я всегда стремился до конца понимать первопричину и суть собственных действий, а здесь вот просто не способен. Очень многое из того, что я теперь делаю и говорю, — это плоды интуиции, друг мой. Но что еще я знаю точно: найдутся те, кто поймут или хотя бы будут направлять по мере сил и возможностей запущенное мной. Главная проблема не в самом процессе, а в том, что силы должны захотеть в нем участвовать! И кто-то должен сдерживать самые разрушительные и опасные из них…

Шартарат внезапно заволновался. Он начал догадываться, к чему клонит Астерот и зачем на самом деле затеял этот разговор. То-то его откровенность на этот раз показалась слишком уж откровенной! К сожалению, что-то возразить теперь Элоам уже не мог — слишком глубоко зашел в соглашательстве со старым пройдохой. Нельзя весь путь одобрительно кивать, замирать в потрясении, всячески показывать интерес, а в конце сказать "нет".

— Ну, и что ты на самом деле желаешь от меня услышать, лис? Если «да», то можешь на меня рассчитывать. Но…

— Ты ошибся, — Мягко и с долей удивления произнес гость. Он явно собирался выдать нечто еще более неприятное Шартарату, — Я подразумевал не тебя в качестве надсмотрщика за разрушителями. Хотя, если ты готов принять участие в… скажем так, "последнем полете", очень многое упроститься. Но еще больше пользы ты бы принес на своем месте, если захочешь, конечно, оставаться в междумире. Кажется мне, это пространство еще более древнее, нежели вселенная Перекрестка, Огнистый, Небытие и даже Лилия, — Элоам было хотел спросить, что все-таки подразумевается под названием цветка, но Астерот, как всегда, угадал вопрос и ответил все тем же категорическим кивком, означающим "не скажу", — А в качестве контролера мне нужен человек, способный быть среди воплотившихся духов-агрессоров своим, способный разделить их стремления, а не ограничить. При этом обладающий хоть в малой мере способностью услышать, что ему советуют, и воспрепятствовать тяге духов к разрушению живого.

Волк усмехнулся. Так, все ясно, речь, как и следовало ожидать, вернулась к теме его последних размышлений — Леадору-Алкину.

— И как же ты собираешься выловить Шатара и убедить его помочь тебе? По-моему сейчас он занят искоренением судоходства поблизости от твоего нынешнего пристанища. Уж за ним-то я с помощью отражений наблюдаю — еще не хватало выпускать хронического дурака из виду. Я лично не представляю, как лишить его жезла и при этом не наградить проклятьем кого-то еще — сам знаешь, насколько сильную волю нужно иметь, чтобы подчинить себе Кадуций Афари. Либо воля, либо, как в моем случае, состояние вечной полусмерти.

— Проницательно. Причем, заметь, Шатар орудует своей силой, мягко говоря, необдуманно. Сейчас дело плавно но верно идет к пересечению его пути с дорогой еще нескольких людей, мне небезразличных. Вот на них-то я и готов сделать ставку, вернее, на одного из них. Но и риск огромный: среди этой пестрой компании есть те, в чьих руках Кадуций, помноженный на порабощенную волю владельца, натворит таких дел — разгребать будем до скончания мироздания! И я не шучу, здесь и духи пустоты померкнут на фоне кошмара — Тон Астерота звучал иронично, но вот глаза он вновь отводил в сторону.

— По-моему, ты что-то недоговариваешь, друг.

— А ты хочешь, чтобы я обрисовал тебе ситуацию полностью? — На лице Астерота вдруг проступила искренняя нервозность, а в глазах проскочила недобрая искра, — Хорошо, я объясню. Сам виноват — не хотел тебе напоминать. Но раз уж ты так хочешь уловить суть — слушай! Ты помнишь, какой силой обладает истинная любовь? Когда делят пути, цели, жизнь друг с другом и не могут уже существовать по отдельности?! - Фраза прозвучала, как удар хлыстом, но Звездный даже не подумал остановиться, чтобы услышать ответ. Элоам застыл, опасаясь о чем-то думать — любопытство его сгубило, — Так вот, если раньше это оставалось просто странным, из ряда вон выходящим случаем, важным лишь для двоих, теперь такие связи превратились в еще одну силу. Затмевающую, отбрасывающую на задний план все стихии вместе взятые, затмевающие даже величие пустоты! И как бы не равную самому Эху!

Я своим собственными глазами видел, как такая любовь непринужденно меняет конструкций душ. Как угодно и в любой степени! Совмещает несовместимое, делает достоверным невероятное! Это не говоря уже о том, что такое новая душа, рожденная от истинной любви, а не от мира! В кой это веки хоть в чем-то, относящимся к реальности, Лилия оказалась права, но они даже не потрудились понять, насколько эта сила превосходит их самих! Свет на ней клином сошелся — вот все что я могу сказать тебе сейчас.

А знаешь, почему я бережу теперь твои старые раны?! Потому что среди путешествующих сейчас по двум континентам того мира есть несколько обладателей душ, способных на такую любовь. Несколько, а ведь один-единственный — это уже фантастическая редкость! Естественно, их помощь в этом эксперименте неоценима. На этой связи, как ни парадоксально, вся вероятность благополучного исхода проекта и держится! Понял теперь, что я от тебя умалчивал?!

У Шартарата начала кружится голова. Безумие какое-то. Да, в свое время немало они проговорили о любви и ее формах. И тему так называемой истинной, конечно, затрагивали. Но чтобы придавать ей такую значимость? Делать стержнем эксперимента? Выглядит шатко и не надежно. Неужели другой основы не нашлось?… Впрочем, лучше у Астерота не спрашивать — если он еще раз так ответит, от боли совсем искорежит. Как ни пытался Волк отогнать воспоминания, цепочка навязчиво врывалась в душу: Линадора — Мир разума — Предательство… И последовавшие за этим ее презрение и черная ненависть. Никакими словами не выразить вот так, не описывая самой сцены, все отвращение, сменившее прежнюю любовь. Истинную, естественно, в ином случае это не ударило бы по душе Элоама.

— И причем тут Алкин? — С трудом отвлекся он от нового витка памяти.

— Да притом, что как только с северного и южного континента выйдут в море два корабля, начнется натуральное безумие, потому что именно в срединных водах плавает капитан Шатар. Если не веришь моим предположениям, поизучай на досуге отражения-вероятности. Не сомневаюсь, ты и моих друзей увидишь, и то, что с ними может произойти. Только, заклинаю, Элоам, не рассказывай мне исходов — своей фантазии хватает! Кстати, волю Алкина, конечно, не белая змея контролирует?

— Черная, — Мрачно пробормотал Шартарат. Жезл обвивали две змеи: одна — из селенита, вторая — обсидиановая. Первая заключала в себе светлые течения, вторая олицетворяла связь с тьмой. Причем, змеи — лишь один из элементов, но в них-то и жила проблема подчинения артефакта. Если воля обладателя кадуцея была сильнее воли обеих змей, он мог использовать и их силу, и мощь всех прочих элементов, если же владелец оказывался слабее — его душу полностью или частично порабощала одна из змей. В результате на свет появлялся либо безумный истребитель всего живого, либо светлый фанатик. Еще не известно, что хуже. Шатар стал убийцей, правда, не совсем безумным, но безумие с успехом заменила личная ненависть и властолюбие Алкина, — Знаешь, Астерот, если бы кто-то забрал у него Кадуций Афари, я был бы благодарен. Даже не в связи с этим проектом, просто, чтобы его кто-то освободил. Все-таки это Леадор… Да и мне с духами было бы проще совладать, раз уж мы заговорили о вселенских экспериментах. А что до Алкина… У этой его личности явно шансов стать чем-то большим нет — хоть убей, не получается у Леадора поставить хаос и свои желания под контроль. Но может, побыв Шатаром, он хоть что-то усвоит. Это же еще не значит…

— …что шанса нет у души и сам он не способен ничему научиться. Знаю, но чтобы избавить его от ненависти, злобы и властолюбия, придется немало постараться. Ломать его что ли, в конце концов, если слов не понимает? Притом я говорю об отдаленной перспективе, если удастся избавиться от личности Шатара, а это — далеко не плевое дело. Как ни крути, упирается все в Кадуций!

— И пока жезл в руках вечно молодого разумом дурака, тот будет оставаться всеобщей страшилкой?

— Примерно так.

— А если твои путники не справятся?

Астерот помедлил, и с искренним вздохом ответил:

— Значит, эксперимент провалится, не начавшись.

Минуту они молчали оба. Потом Волк, пытаясь смягчить зловещие предположения, задумчиво заметил:

— И все же, я предчувствую, что кадуцей вернется ко мне.

В воздухе вновь повисло молчание, только теперь похожее на то, что образуется после пророчества или попытки предсказать точное будущее.

— Ну что ж, — Задумчиво процедил Астерот, — тогда я буду уповать на то, что вернет его тебе не Элоранта. Впрочем, наверное, не она, иначе возвращать было бы некому.

— Думаю, вскоре мы и так узнаем, кто и как. Ведь я далеко никогда не заглядываю.

Астерот кивнул. По всей видимости, он готовился покинуть междумир. Долго пребывать здесь живой все же не мог, а их общение с Волком чересчур затянулось. Но "на полдороги" Элоам как-то нерешительно окликнул его:

— Постой, секунду, одну секунду. Когда все это начнется, ты все-таки скажи мне. Междумир не имеет четких границ, думаю, я смогу проложить путь и к тому миру-внутри-мира, который ты собираешься создать.

Бродяга резко обернулся. Неужели друг решился?! Вот уж не ожидал, что его приемы втягивания разумных в авантюры сработают…

— Я был бы тебе очень благодарен…

— Тогда считай, что получил меня в свое полное распоряжение. В конечном счете, это и в моих интересах.

— Рад, что ты так считаешь, Элоам. Должен сказать, что ты изменился даже более, чем я полагал.

— Если бы только эти изменения дали мне возможность избавиться от собственной боли… — Шартарат грустно улыбнулся и растворил контуры тела. На растрескавшейся земле стоял темный волк с поблескивающей в лучах луны шерстью. Оскалившись (видимо, это означало улыбку) на прощанье, он побежал куда-то в противоположную от башен сторону.

— Все возможно, — С этими словами, брошенными в туман, Звездный растворился в воздухе.

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, Ост-Каракское море, палуба пиратского брига "Венус".

— Снимаемся с якоря, кэп! И чем скорее мы это сделаем, тем целее останутся твои уши!

— Да в чем дело, черти тебя разбери, Эбессах?! Перепил рому в кают-компании?!

— Это ты глушишь ром бочками, дряхлая развалина, а я тем временем рискую своим задом, старательно изображая пай-горожанина! И, между прочим, знаю побольше твоего!

— Что же ты знаешь такого восхитительного, обезьян? Нешто выяснил, кто станет первой леди лордесса? Или украл из тайной канцелярии Тауросса чертежи его треклятых мортир?!

— Хуже, доходяга, куда хуже. Не пройдет и суток, и ты окажешься в симпатичной петельке, представленным на обозрение достопочтенным жителям Ксаросс'Торга. Если Тауросс, действительно, не надумает подвесить тебя за уши на всеобщее обозрение — он как-то раз грозился. И на его месте, я поступил бы именно так — у тебя слишком длинные опахала. подвесить тебя за уши на всеобщее обозрение.

— Эй, лоцман недобитый, за такой тон обретешь вечный покой на рее «Венуса»! Говори по делу — нечего здесь стращать, когда сам не страшнее лягушки!

Фалькон, как и всегда, отнесся к предупреждениям старшего помощника без особого внимания. Забавно, именно он послал Эбессаха шпионить за лордом Тауроссом в Ксаросс'Торг, а теперь даже не пытался слушать его предостережения. Впрочем, у безалаберного пирата оставалось одно железное оправдание: он был занят слишком важным делом — пытался придумать две тысячи сто пятьдесят первый (или второй ли?…) способ охмурить Тартру. Та, впрочем, к лихачествам и очарованию капитана оставалась глубоко безразличной, хотя однажды все же вышла из себя и едва не отрубила кортиком Фалькону все, что находилось ниже пояса.

На этот раз Фальк с видом полного идиота в клинической стадии развития заболевания рисовал масляными красками портрет пиратки. Вернее, пытался рисовать, потому что до художника ему было лет двести ползком. Ударенный-о-мачту, находясь в состоянии внеземного экстаза (правда, не творческого, а вполне обыденного — ромового), накладывал мазок за мазком на нарисованный овал, символизирующий лицо девушки. Именно символизирующий, потому что вверху овал завершался прямоугольником, а внизу напоминал траекторию изрядно подвыпившего горожанина, движущегося по маршруту "таверна-факельный столб".

И все же, несмотря на отсутствие каких-то ярко выраженных талантов, кроме уникальной способности находится по гланды в неприятностях, капитан Фалькон имел свое внутреннее очарование. Тридцатипятилетний, с изумительно гибким телом, черноволосый, с парой очаровательных шрамов, пересекающих лицо (сам кэп настаивал на версии, что раны нанесли ему гварды Тауросса во время его героического налета на флот лордесса. Тартра к этой истории относилась скептически, распространяя среди команды слухи о неудовлетворенной любовнице, в гневе расцарапавшей лицо кэпу) — в общем, внешность бравого пирата казалась отдельным романтически настроенным девицам очень и очень привлекательной. Кроме того, его истории о героических подвигах, а также бесчисленные авантюры и сомнительные шутки надолго западали в память «счастливчиков», пути которых пересекались с жизненной «траекторией» кэпа. Правда, на этом пересечении находиться было просто опасно: Фалькон не имел никаких, как он сам их называл, "моральных предубеждений". Особенную любовь он испытывал к собственной выгоде и морю — все остальное, в том числе жизни и оскорбленные чувства обманутых встречных, его совершенно не волновали.

С другой стороны, не так уж и циничен был капитан, как пытался показать. Все члены команды «Венуса» доверяли ему безоговорочно. Да и в душе он явно оставался беспечным романтиком — ну, в конце концов, кто же еще мог назвать корабль по-эльфийски, да еще и выбрать такое неподобающее по пиратскому «этикету» имя — "Красавица"?

— Хо-ху-ха, не паникуй, морская крыса, лорду сейчас, уж точно, не до нас. Его беспокоит этот недобитый кораблик-призрак. Тауросс, видите ли, серьезно обеспокоен происками приведений в его владениях…

— Кэп, ты не только упитый, но еще и с напрочь свернутым якорем в голове. Я тебе обрисую сейчас проблему: в городе творится черт знает что! Снаряжают войска, на корабли телегами загружают пушечные ядра. Это лорд, по твоему, для призраков готовит? Будет шрапнелью скелетов в фарш превращать?! Он всерьез решил заняться пиратами, и не сомневаюсь, что и нам перепадет за компанию по первое число каждого месяца.

Надо заметить, что пиратской, в полном смысле слова, братия Фалькона не являлась. Да, команда «Венуса» не брезговала налетами на купеческие корабли, но случались таковые нечасто: один в год — и тот становился для команды экзотическим праздником. Фалькон оставался верен своей романтической натуре во всем: предпочитал не грабить, а искать романтических приключений на свой отожратый зад.

Кроме того, у кэпа в арсенале способностей наличествовал тончайший нюх на глубоко заныканные сокровища. Таковых в Ост-Каракском море, которое называли еще попросту Серединным, оставалось сокрыто немало. В основном, источниками потерянных богатств становились достаточно часто тонувшие в прошлом корабли купцов, впрочем, немало прибыли сулили и поиски на разбросанных по водной глади островах, поверхность которых покрывали руины древних городов. Эбессах придерживался мнения, что построили их некогда эльфийские племена прежних тысячелетий, а затем покинули, ввиду подъема уровня вод всемирного океана. Впрочем, наверняка могут сказать только сами эльфы.

— Что, настаиваешь на опасности? Так, да? — Фалькон прищурился и окинул подозрительным взглядом своего помощника. Вроде, и не особенно высок, внешность не то чтобы заурядная, но и особой красотой не отличается. Копна растрепанных рыжих волос, постоянная щетина, не грозящая, впрочем, когда-нибудь перерасти в бороду и усы, тонкий нос и вечно поджатые губы. Хотя и некоторые «изюминки» во внешности Эбессаха тоже наличествовали — как же без них: во-первых, молодой пират (двадцати пяти лет от роду) оказался счастливым обладателем пронзительно голубых глаз чистейшего оттенка, а во-вторых, весь его лоб разрезали глубокие морщины, среди которых не меньше шести были вертикальными. Такое обилие складок и скорее эльфийский, редко встречающийся среди людей, цвет глаз добавлял невыразительной внешности Эбессаха загадочности, и заставлял мечтательных девушек в портовых городах долго и пристально рассматривать юного пирата. Да еще непривычные в Природном мире рыжие волосы — человек-загадка, да и только.

Но тот будто бы и не замечал этого внимания: одержимый морем и приключениями, он считал интрижки на день лежащими ниже своего достоинства. Странная особенность, с негласной, но общей точки зрения команды, и вопиющая глупость, с личной «колокольни» Фалькона. Поэтому волей-неволей капитан частенько относился к словам помощника пренебрежительно, считая его дураком. Однако когда тот всерьез начинал осыпать "морского волка" ругательствами, Фалькон постепенно принимал все более и более озабоченный вид, пока не осознавал до конца смысла повторенного четырежды.

— В общем, старая калоша, по моим сведениям, к середине дня из порта выйдут в море двадцать кораблей. Двадцать! И это не какие-то там ялики с пушечкой на носу: пять тяжело вооруженных галеонов, дюжина бригов и переоборудованные канонерки…

— Переоборудованные. Да что ты говоришь! И что же с ними такого страшного сделал наш любимый лорд?

— О, Фальк, просто расчудесное усовершенствование — тебе сразу понравится. Канонерки снабжены навесными орудиями, вроде мортиры. Те самые, про чертежи которых ты упомянул. Лорд потрудился на славу, создавая чертежи: видал я испытания этих орудий — «Венус» за десяток выстрелов превратят в сито! И как только он решил проблему с осадкой при выстрелах? Мистика какая-то…

— Ой…

"Хи-ха-ху, кажется, дошло", — оскалился про себя Эбессах. Ему нравилось наблюдать за лицом капитана в тот момент, когда плохие новости наконец пробивали брешь в крепкой броне жизненного цинизма. А затем Фалькон вдруг молнией сорвался с места, опрокинув недописанный портрет вместе с мольбертом, на всех порах выскочил на палубу и громким свистом напрочь вышиб всей команде барабанные перепонки:

— Поднимай паруса, морские свиньи! Снимаемся с якоря! Полный ход на правый борт — выходим из прибрежных вод! Кассит, Сольяр, расправьте паруса, вы, морские осьминоги!

— Неужели ты где-то видел речных осьминогов, а, Фальк? — Тартра насмешливо наблюдала за капитаном, в очередной раз попавшим под изысканное волевое воздействие со стороны Эбессаха. Не то чтобы пиратка недолюбливала кэпа — в целом находиться под началом этого полубезумца ей даже нравилось, — но иногда его глупость и мгновенная смена настроений девушку раздражали. Да и постель она предпочла бы делить с более рассудительным и соблазнительным для нее лично помощником капитана, если бы тот не отгораживался от бесперспективных отношений. А еще ее совсем не устраивали поползновения Фалька — вот уж от кого, а от типов, не обладающих и граном в среднечеловеческом смысле благородства, она старалась держаться подальше.

— А, Лапочка, ты как всегда встаешь рано? Кажется, сегодняшний день ты собиралась провести в каюте? Неужели ты, наконец, решила прийти ко мне и признаться в вечной любви? Я весь внимание, — Фалькон заранее сложил губы трубочкой, в предвкушении поцелуя безумно влюбленной пиратки.

Будь на ее месте светская дама, дело бы обошлось простой пощечиной, однако Тартра никому не спускала подобных «комплиментов». Кэп отделался двумя ударами: первый из них старый как мир — коленом между ног, второй более оригинальный — награждение звонкой пощечиной уха Фалька. Звон в его голове, должно быть, поднялся просто расчудесный, да и из глаз на палубу богато посыпались искры.

— Эй, мисс, я не могу управлять кораблем под звон колоколов!

— Тогда предоставь управление Эбессаху, а сам иди перевязывать боевые раны, — фыркнув, девушка с зеленовато-золотистыми волосами отвернулась от согнутого пополам «героя» и полезла на главную мачту.

— Стерва, — разогнувшись, задумчиво буркнул капитан. Очередной способ явно не произвел нужного впечатления на красавицу. Вернее, произвел совершенно ненужное.

— Держал бы ты свое мнение при себе, а то на судне появится новый капитан, не менее очаровательный.

— Ну а куда она денет старого?

— Концы — в воду, — Эбессаху доставляло особое удовольствие приближать капитана к земле, вернее воде, от которой на крыльях тщеславной фантазии он периодически поднимался к облакам. Впрочем, бесконечно продолжать бессодержательные разговоры пирату не хотелось:

— Так куда мы направляемся?

Настала очередь кэпа загадочно улыбаться. Наконец, тот вытащил из какой-то прорехи в изорванной красной рубахе старый-престарый пергаментный свиток и растянул его на уровне груди. На карте была обозначена гряда островов, находящихся между двумя континентами. Цепочка осколков, бывших некогда частями единой земли, растянулась на добрую тысячу гартов (а в одном гарте примерно две морские мили), обнесенная тремя подводными рядами обоюдоострых рифов.

— И что, интересно, мы забыли на островах Тоски? Единственное, порвать брюха брига о местные рифы?!

Фалькон приосанился и не свойственным ему почти учтивым тоном надменно спросил:

— Неужели вы думаете, разлюбезный помощник, что я поведу сей прекрасный корабль на верную смерть без веской на то причины?

— А, то есть плывем мы на смерть с веской причиной? Вот здорово, всегда хотел продать свою жизнь подороже. Неужели это благородная причина, а, Фальк?

— За кого ты принимаешь меня, Эбби? Я что, похож на гвардейца из лордесса? Не-ет, не похож, совсем не похож. Зато я похож на человека, который знает кое-что о древнеэльфийских волшебных сокровищах, запрятанных в глубинах Ост-Каракского моря. Там даже соответствующие жутковатые на вид хранилища выстроены, которые спят и видят, как их вскроют бравые пираты.

Эбессах удивленно выгнул брови. Заявлений об эльфийских сокровищах среди пиратов ходило немало, кое-кто даже кичился, что отыскал их, потрясая перед носом простаков старыми монетами лордесса. Однако на самом деле само их существование представлялось весьма и весьма сомнительным, не говоря уже о том, что кто-либо из живущих ныне людей мог знать их местоположение. Однако кэп выглядел уверенно, и помощник не решился переспрашивать его. Просто уточнил:

— И где же нам искать сундук?

— Сундук? Я сказал «сундук», Эбби? О, нет, речь идет не о каком-то жалком сундуке сокровищ. Палаты, целые россыпи монет и предметов. А еще — множество волшебных вещей, наделенных немалой силой и имеющих такую же немалую цену. Я рассчитывал, что мы сможем разжиться свежими припасами и выпивкой, но раз лорд решил начать охоту на истинных хозяев морей, лучшего времени для плавания через Срединное море не найдешь. По крайней мере, у флота лордесса и остальных пиратов хватит других забот, кроме погонь за нами.

Громоздкие фразы в устах Фалькона означали, что тот вконец протрезвел и находится в состоянии "возгоревшейся идеи". По всей видимости, он действительно что-то конкретное узнал про сокровища. Выяснение источников сокровенных знаний капитана Эбессах решил отложить на потом, а пока его волновали только канонерки, вполне возможно, уже рыскающие в прибрежных водах и ищущие цель для боевого испытания антипиратского орудия.

— Ну что за жизнь, — сквозь зубы сплюнул он, — ничего не понятно, дальше носа не видно, дальше уха не слышно. Надоело! Лучше бы я угнал корабль и записался в кладоискатели, с пиратами явно не повезло!

С этими словами он от души пнул фок-мачту и пошагал в каюту за картами — высчитывать безопасный курс между кольцами рифов. Лично ему эта затея не нравилась — ну совсем не нравилась…

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Карабад, Лес Рассветных эльфов, личные покои Леди Нары.

— Чье место теперь — в заброшенном доме, чья комната ныне пустует? Сколь многое мне пережить суждено до тех пор, пока не удастся понять хоть что-нибудь? Черт! — От удара каблуком паркет под ногой Нары тоскливо застонал. Ему, конечно, было не впервой «наслаждаться» плодами излишней импульсивности эльфийской девы, однако и самый прочный паркет дает трещину там, где по нему бьют с силой колосса.

Нара пыталась создать образ. Вернее, старалась временно заменить собственную личность, кажущуюся ей излишне мягкой и добродушной, на страдальчески-гневный образ герцогини в изгнании. Пока получалось не слишком удачно, о чем свидетельствовали мелкие трещинки, разбросанные по всему паркетному полу личной комнаты эльфийки. Впрочем, роль вышла свежая, едва придуманная, потому и так плохо поддающаяся воплощению в реальность. Наверное, навеяло очередным сном, в котором она истерла себе все ноги и готова была уснуть от усталости даже посреди поляны со змеями.

Вообще-то, кроме Астрона и Эллионы больше никто из эльфов не одобрял таких «игр» юной леди. Прочим перворожденным казалось, что это слишком опасная разновидность заигрывания с собственной личностью, особенно для такой, с их точки зрения, неуравновешенной в темпах развития эльфийки, как Нара. Она же, едва заслышав первые обороты этой тактичной формулировки, тут же проделывала "комплекс профилактических мер": прищуривала мгновенно загорающиеся недобрым зеленым огнем глаза, слегка нахмуривала брови и несколько раз сжимала и разжимала кулаки. Как правило, после таких манипуляций половина стеклянных вещей в помещении разлеталась на куски с громким звоном, а неосторожные эльфы спешили ретироваться, вполголоса возмущаясь самонадеянности и отсутствию всякой сдержанности и почтения у Нары. Ее же подобные сцены, как правило, забавляли, если только Леди не пребывала в отвратительном настроении. В этом случае, осколков приходилось убирать гораздо больше.

Сейчас Нара пыталась понять, что за безумие царит в лесу и человеческом лордессе последнюю неделю. Начать с того, что никто не мог отыскать ее маму — будто сквозь землю провалилась! Это встревожило бы Нару, если бы только она не воспринимала вечное отсутствие родителей как должное. Она вообще свыклась уже к полному одиночеству: притормаживающие, с ее точки зрения, в развитии эльфы Нару не интересовали, с людьми близких знакомств водить тоже не хотелось, а подобных ей среди рассветников почти не встречалось. Оставалось искать какие-то абсолютно безумные способы избавиться от скуки. Одним из них являлся такой вот театр одного актера. Нара становилась перед зеркалом и последовательно примеряла маски вельможных дам и рыночных нищих, отважных воительниц и искательниц приключений, жестоких пираток и мудрых волшебниц. Перевоплотиться для нее практически ничего не стоило: достаточно было представить в уме роль, проработать ее хорошенько, в мельчайших деталях, а потом просто позволить вымышленной личности жить за себя, отступая в мысленную тень и наблюдая за «новорожденной» со стороны.

Поначалу обучал ее такой вот душевной эластике сам Астрон. Нара помнила еще, как в редкие часы, что герцог проводил рядом с ней, он подробно объяснял, каким именно образом душа любого мыслящего существа создает вокруг себя "кокон внешних выражений", зависящий (иногда даже излишне) от воздействий, влияний, желаний и иных условностей конкретно взятого мира. Однако личности у нее постоянно выходили «бракованные»: встречались совершенно ненужные черты, излишняя медлительность, осторожность, или наоборот чрезмерная бравада, властолюбие… От всех этих черт можно избавиться, если твердо осознать сам принцип их проявления: найти внешнее воздействие, в ответ на которое возникла черта, и обойти его влияние по-иному или вовсе проигнорировать. Но на доработку уже воплощенной роли характера и терпения леди не хватало — оставляла как есть, справедливо полагая, что и так сойдет. В конце концов, живут же себе иные эльфы и люди спокойно с недостатками — и даже пальцем о палец не ударят, чтобы их исправить.

Наре и в прежние дни не приходилось особенно напрягаться: создание ролей казалось ей действием, знакомым до боли, практически родным, видимо, эта способность жила в ее крови. Иногда леди даже всерьез полагала, что в прошлой жизни немало дней провела на сцене театра. Астрон вот, например, совершенно прозрачно намекал на то, что знает многие подробности ее предыдущего существования, но рассказывать больше упорно не желал, туманно отметив, что, вспомнив прошлое самостоятельно, Нара получит большую силу и власть над собственной личностью.

Теперь к нечетким ассоциациям прибавилось еще и это непонятное имя. «Афранташ»… Кто это, какие воспоминания с ним связаны? Какой расе принадлежит он, старше или младше Нары, в этом ли мире живет или в каком-то ином? Каждый раз, задаваясь этими вопросами, юная Леди чувствовала мгновенную волну где-то внутри головы — по всей видимости, память пыталась дать ей подсказку, но уловить столь тонкое колыхание оказалось для нее слишком сложным делом. Слишком тяжело давалась ей концентрация — она требовала всех мыслимых усилий, ведь куда проще выдержать двухчасовую тренировку на мечах, чем прогнать из головы лишние мысли. Пришлось бы сильно напрягаться, а от долгого средоточения усилий на любом деле у эльфийки начинала жутко болеть голова.

Поэтому Нара, выдохшись после бесплодных попыток вспомнить что-либо, касающееся Афранташа, принялась за свое не самое обожаемое, но все же одно из любимых занятий — смену личностей-ролей. Еще секунду назад она изображала беспристрастную и высокомерную правительницу, при этом до смерти перепугав своим злобным выражением лица зашедшую разбудить ее Алиту. Впрочем, Леди все же сочла за нужное догнать сделавшую ноги подругу и хотя бы улыбнутся ей, чтобы загладить неожиданный эффект. Алита лишь обреченно покачала головой:

— Я от тебя, Нара, когда-нибудь дождусь… чего-нибудь, вроде сердечного приступа. Ну, зачем ты так правдоподобно это изображаешь? Фу, ужас какой! Самой-то что ли такие изуверства над собой удовольствие приносят?

Эрити Алита оставалась, пожалуй, единственной из рассветных эльфов, способной в скорости познания и взросления сравниться с Нарой. Правда, ей «стукнуло» три сотни лет, но лишь к этому сроку она примерно сравнялась с дочерью герцога по внутреннему возрасту. Нара подозревала, что причиной различий в скорости развития обычных эльфов и редких отличающихся от них перворожденных являлось происхождение и путь души между мирами. Об этом папа рассказывал ей немало, и Нара вполне могла оценить примерную длину пути каждого встреченного ею на пути существа, хотя бы зачатком души обладающего. Вот, скажем, о самой себе она судила так: "жизней, наверное, — до черта, а вот дельные и важные из них только первая и прошлая". Причем, если прошлая жизнь пыталась вот так в словах и образах вернуться к ней, но никак не пробивалась через незримую стенку, то с первой дела обстояли сложнее. Она только чувствовала, что там сокрыто нечто крайне важное, но что именно — сказать не могла. И еще одно странное ощущение: ей казалось, что ее предыдущая жизнь была первой, одновременно таковой не являясь. Как такое возможно, Нара и сама представить не могла — расшифровкой парадоксов, как правило, успешнее всего занималась мама.

Путь Алиты, по всей видимости, тоже пронзил немало вечностей. Выражаясь образно, конечно. Правда, в ней дочь герцога не находила особых парадоксов, загадок и каких-то сверхъестественно ярких черт, но это совсем не мешало ей считать взбалмошную эльфийку лучшей подругой. Да еще от Эрити в минуты настоящего гнева веяло каким-то странным холодком, силой, несомненно приятной для Нары, почти родной на вкус. Будто бы в незапамятные времена, в одной из жизней, судьба отметила Алиту незримым знаком, переходящим вместе с душой сквозь границы мира. Знак этот Нара охарактеризовала бы в двух словах так: "острее лезвия", как если бы эльфийка оставалась в готовности дать отпор или атаковать даже во время сна. Подозрительность и настороженность иногда просыпались в ней, неся вслед за собой и спокойную силу, мало свойственную взбалмошной эльфийке.

В свое время Леди придумала немало возможных объяснений сиюминутным преображениям Алиты и пыталась представить себе цепочку причин, которая могла вызвать образование «печати». Чаще всего ей виделась некая, обязательно жуткая, история, связанная с какой-то не менее жуткой и кровопролитной войной. История, которая должна была навсегда выбить уверенность в правильности действий и поступков, а вместе с ней и способность расслабляться, из Алиты или как там ее звали раньше.

— Нара, совсем забыла, утром явился гонец от лорда Тауросса…

— Да-а?… - Удивительные новости плодились со скоростью земляных червей. Нелицеприятное сравнение, но другого в голову юной Леди не пришло. Сам факт, что людской лорд пошел на прямой контакт с эльфами, говорил о важности вопроса. Или его особой значимости. Либо о необходимости поддержки. Алита не замедлила подтвердить часть подозрений Нары:

— Лорд приглашает тебя посетить торжественный обед, посвященный празднованию Дня основания Ксаросса. Кроме того, он хотел бы побеседовать с тобой о чем-то, сейчас вспомню, "затрагивающем интересы эльфов, людей и еще тысяч иных рас во всех существующих на данный момент мирах".

— Чувствую, зреет в недрах мысли нечто грандиозное, — Нара сосредоточенно накручивала на палец локон волнистых волос, — А с чего это он решил обратиться ко мне… А, ну да! Естественно.

Алита не успела ответить на вопрос Нары — просто сам ответ оказался очевиден. Герцогиня признана пропавшей и не оставившей даже весточки, герцога же добрых десять лет в пределах Карабада никто не видел. Лорд разумно предположил, что следует обратиться к следующему представителю кровной линии эльфийских правителей. А может, просто наслышан был об особенностях характера и мышления Нары, решив, что именно эти качества ему сейчас необходимы. Леди и сама не знала, просто ей вдруг стало до жути интересно, о чем же хотел рассказать человеческий лорд.

— Ну и что, мне уже собираться или можно еще покрасоваться перед зеркалом? — Шутливо спросила Нара у подруги.

— Я бы на твоем месте пока подобрала наряд, уложила, наконец, волосы и уговорила одного из грифонов доставить тебя до замка.

— Хм, — Улыбка у Нары получилась очень уж зловещая, с обнаженными в предвкушении аккуратными, ровными зубами, — а последняя твоя идея мне нравится. Лорд ничего не говорил по поводу количества делегатов?

— Нет, но послание составлено так, что он, по всей видимости, оставляет за тобой право определять участников предстоящего разговора.

— В таком случае, Алита, не желаешь ли прогуляться вместе со мной? Кажется, лорд хочет рассказать о чем-то действительно интересном, раз уж пренебрегает своим напыщенным нейтралитетом. Не думаю, что мне стоит оставаться "единственной и неповторимой обладательницей сокровенных знаний". Да и обдумывать сложные темы всегда лучше вместе.

Алита задумчиво перебирала пальцами ожерелье из мелких морских жемчужин на груди. Жемчуг переливался светло-голубыми тонами, отражая даже не солнечный свет, а легковесное свечение, идущее от кожи эльфийки. Камешки как будто вбирали в себя блики жизненной энергии Алиты, составляли их в забавный калейдоскоп и отправляли странствовать дальше, в пространство, находя себе все новых и новых владельцев, столь обильной жизненности лишенных. Впрочем, возможно, это просто свет создавал впечатление мистической игры, обманывая философски настроенного стороннего наблюдателя.

— А я что? Я не против. Ты только придумай, как мне после полета на грифоне живой остаться — ты-то привыкла к воздушным прогулкам на жутких зверюгах, а я этих "левых орлов" за милю обхожу!

— Волнуешься зря: ничего с тобой не случится, меня грифоны, по крайней мере, слушать будут. А вот если твой страх учуют, тогда могут и поглумиться. К'арих, кстати, если попадется, обязательно бочку сделает — он такие выкрутасы любит.

— Я же упаду!

— Вот-вот, так что лучше демонстрируй уверенность в себе и оставайся абсолютно спокойной. Я спокойна, спокойна, спокойна… А про себя можешь что угодно кричать, хоть "да кто ж этой зверюге крылья приделал? Да что ж она, а-а-а-а, творит-то?!". Если грифона в собственной уверенности и не убедишь, так хоть посмешишь от души.

— Злюка ты, Нара. Фу! Пошла собирать вещи…

— Иди, иди. Парадное платье не забудь, летунчик!

Когда «пушистик» (так юная леди про себя называла Алиту — в основном, за богатые пушистые волосы, напоминающие большой помпон в мелкую волну) ушел, Нара с грустным видом присела за стол. Смеяться уже не хотелось — настроение вдруг упало ниже ватерлинии, теперь вот еще предстояло общаться с Тауроссом. Ну а если лорд собирается на нее давить или что-то выпрашивать? Нара не питала иллюзий относительно собственных навыков дипломатии: это качество она от отца не переняла, скорее уж вспылит и разнесет полдворца, чем пойдет на уступки или будет искать решение к удовольствию обеих сторон. Правда, леди все же уповала на представление, что сложилось у нее самой о людском лорде. Кажется, он являлся благородным и достойным уважения человеком, причем, по слухам, весьма крепко увлекающимся книгами, письмами, архивами и иными источниками полезной информации о мире. Вот эта черта была Наре очень хорошо знакома: книги она любила гораздо сильнее, нежели эльфов или людей. И ничуть этого не стыдилась.

— Да ладно, была не была. Сходим, послушаем, намотаем на локон — и домой, смотреть сны! — Окончательное решение было принято, взвешено на весах рационализма и помечено в глубинах памяти эльфийки определенным ярлыком: "Историческая встреча с лордом Тауроссом за торжественным обедом в присутствии Эрити Алиты с последующим обсуждением вопросов мироздания и грандиозной попойкой". Впрочем, последнюю строчку добавило озорное подсознание: ничего такого Нара и в мыслях не допускала. А вот ее второе я, видимо, уже сейчас наблюдало, как Тауросс пересчитывает бутылки с ромом и вином в личном хранилище, прикидывая аппетиты эльфов и последствия шока, который неизбежно должны были вызвать его новости…

* * *

1 498 207 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Апрель 2006 года Н. Э. по Григорианскому календарю

Мир Перекресток, Геосинхронная орбита относительно планеты Земля, флагман "Архилаан'Сефирот", капитанский мостик.

— Адмирал Риджи, поступила информация от атмосферных зондов.

— Очередное возмущение?

— Да, отмечены значительные электромагнитные всплески в контактных зонах. Кроме того, климатические сдвиги приобретают необратимый характер. Давление и температура в зоне полюсов планеты возрастает. В ультраматериальном поле планеты активность достигла пиковых зон. По всей видимости… — Капитан Зелот замешкался, просчитывая в уме возможные комбинации развития событий. Риджи спокойно ожидал ответа, сложив тонкие руки крестом в районе груди. Привычное строение тела сириусианцев хотя и имело некоторые пропорциональные отличия от человеческого, все же позволяло копировать отдельные жесты и позы. А что касается причины необычной привычки — адмирал достаточно долгое время посвятил общению с представителями человеческих и эльфийских рас, чтобы перенять многие свойственные им черты поведения. Сейчас с помощью властного перехлеста рук он почти неосознанно пытался замаскировать от капитана собственное волнение. Риджи тоже прекрасно представлял возможные последствия происходящих в атмосфере планеты фантасмагорий, пожалуй, он представлял их даже более отчетливо и детально, чем капитан.

— Да, адмирал, я полагаю, что изменения в атмосферной, электромагнитной и ультраматериальной оболочках планеты окончательно преодолели невозвратную отметку. Не удивительно, если учесть, сколько раз вероятность начала этого процесса превышала отметку в 90%.

Точка невозврата. Понятие древнее, как и сама эта вселенная. Всего лишь одна планета, совсем небольшая, можно было бы даже сказать незначительная, если бы не события, происходящие в ее пределах, и какая при этом грандиозная подоплека событий.

— Нет, капитан, дело не в вероятности. Вам не хуже, чем мне известно: время и место начала процесса были предсказаны заранее.

— При всем уважении, адмирал, все же предсказания — это…

— Зелот, возможно, для расы кулихаров пророчества являются носителями недостоверных сведений, но, уверяю, лишь в силу того, что нам подобные способности не доступны по природе… Благодарю вас, капитан, можете возвращаться на «Хаввак». Вряд ли мы можем теперь каким-либо образом значительно повлиять на ход событий в пределах планеты.

— Мы уходим? — По интонации голоса капитана, адмирал определил, что Зелот всерьез удивлен и, видимо, неверно воспринял его слова. Во флоте с незапамятных пор действовало негласное правило запрета на телепатическое общение без веской на то причины: с одной стороны, такие меры предохраняли команду от излишнего волнения, с другой, это самое волнение провоцировали. В конечном счете, для существ, постоянно находящихся в тесной мысленной связи, подобный шаг предполагал принесение немалой жертвы ради достижения общей цели. Все те же мысли: о цели, порученной ушедшими задаче, стремлениях — с момента начала большого эксперимента раса кулихаров все плотнее приближалась к человеческому типу мышления и восприятия мира. Вернее, та часть расы, что осталась наблюдать за событиями с орбиты необычной планеты.

Риджи такое положение вещей вполне устраивало — он понимал как преимущества, так и недостатки подобного движения, однако многие сириусианцы во флоте имели свою точку зрения на происходящее, резко отличающуюся от позиции адмирала. Самым ироничным в этой ситуации представлялось то, что само наличие разных точек зрения говорило о стремительном «очеловечивании» наблюдателей — в ином случае разобщенность невозможно было бы представить даже мысленно. Иное дело — держащаяся особняком Коалиция наблюдателей: слишком уж отличались основы жизни разумных рас, входящих в него, от человеческой линии существования. "Пожалуй, верным шагом было сделать Ванджера полноправным представителем кулихаров в Коалиции. По крайней мере, теперь КОН (отряд наблюдателей сообщества разумных рас) будет иметь хотя бы самое общее представление о подоплеке искривлений истории на Земле", — Вскользь подумал Риджи.

"Кулихары привыкли чувствовать себя скорее единым мыслящим организмом, чем группой мысленно связанных существ. Что ж, отказ от телепатии и возможность думать в одиночку позволят моему народу научиться быть на самом деле живыми". Эта мысль часто посещала адмирала, особенно в последние дни, когда большой эксперимент все-таки вошел в свою решающую фазу. Казалось бы, ожидать результатов осталось совсем недолго — еще от силы около полутора тысяч лет, однако каждый месяц, прошедший с момента перехода к свершению циклов, приравнивался к году любой прошлой эпохи. И чем дальше — тем выше пропорция этого показателя, вплотную до соотношения "день — к году". До такого еще, конечно, далеко, но время так или иначе будет зашивать нанесенные ему искажениями раны — оно обладает слишком высокой упругостью, стремлением вернуться к исходному состоянию.

Сейчас у Риджи складывалось навязчивое впечатление, что планета превратилась в природное подобие меркаба, корабля, также свободно перемещающегося во временных пластах, как солары пересекают космическое пространство. И подобное предположение вполне могло оказаться реальным: в конечном счете, принципы тахионного скачка, составляющие основу способа перемещения меркабов во вневременном пространстве, имели именно природную основу, как и само движение тахионов. Проблема состояла только в том, что для скачка требовались колоссальные затраты энергии, однако завихрения в ультраматериальном поле планеты и ее, недоступные людям и иным расам, внутренние ресурсы могли с избытком обеспечить машину необходимым электрическим зарядом для совершения перехода. Ну, и естественно, спутник — мощнейший катализатор процесса искажения временных пластов.

"Нет, но каким образом сама планета остается в устойчивом положении относительно пространственно-временной системы? Совершенно не ясно. Ученые руками разводят — наши, не людские! КОН и вовсе считает, что кулихары впали в мыслительное помрачение, из-за детальных наблюдений за людскими и эльфийскими расами. Разве что Ванджер может что-то знать — он все-таки контактировал с инженерами Атлантиды, а больше такую технологию никто не смог бы разработать. Не Лемурийцы же, и уж никак не Ария с Гипербореей. Доминирующий над магическим технологический уклон имела только одна из коренных рас! И все же, каким образом мы сейчас наблюдаем планету, не совершая движения вслед по тахионному вектору?" — Риджи вновь затеял спор сам с собой. Спор далеко не первый и, видимо, не последний, потому что поддерживать геосинхронную орбиту кораблям флота сириусианцев предстояло еще долго…

Раздался звук интеркома. Вызов поступил с разведывательного корабля, секунду назад вышедшего за пределы атмосферы планеты. Наверняка, адмиралу предстояло выслушать еще один неутешительный доклад о происках "серокрылых".

— Да, Эвисс, я готов выслушать тебя.

— Адмирал, следов Подданных Дже'Шадара не обнаружено, однако в районе осевой контактной зоны замечено аномальное напряжение границ ультраматериального пространства… Ра'Каар пробуждается, — помедлив, добавил капитан едва ли не с трепетом в голосе. "Один из самых чутких к человеческому", — Отметил про себя Риджи полезную информацию. На капитана разведчиков он рассчитывал более, чем на остальных кулихаров флота вместе взятых.

— Вот оно как, — Конечно, следовало ожидать, что дело начнется с Источников Огня Арии, но все же известие оказалось для адмирала неожиданным, — Эвисс, можно ли просчитать пропорцию энергий в контактной зоне? Хотя бы приблизительно.

— Точно — не удается, думаю, причины вам и без моих комментариев ясны…

"Естественно, ясны. Ультраматериальное пространство хотя бы частично доступно для наших сенсоров, но уж никак не для нас самих. Не говоря уже о стихийном!".

— Приблизительно, пилот, я хочу услышать приблизительный расчет.

— В таком случае, полагаю, что концентрация превышает установленную для этой контактной зоны среднюю пятипроцентную норму в четыре-пять раз. Возможно, больше, но, определенно, не меньше.

— Таким образом, выброс чистой стихийной энергии составляет по минимуму двадцать-двадцать пять процентов от общего энергетического потенциала территории? Пропорцию огнистого излучения, конечно, не просчитать?

— К сожалению, дело обстоит именно так, — в голосе Эвисса сквозила чисто человеческая неудовлетворенность обстоятельствами. Риджи про себя усмехнулся — когда-то и он так реагировал на издержки использования оси цикличности.

— Благодарю, пилот. Можете отправляться в сектор полюса планеты и продолжать наблюдения за ульраматериальным пространством. К Ра'Каару не приближайтесь! Это крайне важно. О «серокрылых» пока что забудьте — они должны были на время затаиться и начать активную деятельность на земле, но никак не в небе.

— Приказ принят. До связи, адмирал.

— До связи, Эвисс.

Риджи приблизился к прозрачной панели флагмана и старательно вгляделся в поверхность планеты. Где-то там, на Земле, происходили стычки между народами, унаследовавшими память и традиции древнейших рас из разных миров; где-то на поверхности этого небольшого шара возрождались и рождались путешественники, много тысяч лет назад преодолевшие звездные врата вселенной-Перекрестка; где-то там, в особенно близких к стенам мира контактных зонах ныне обретали новые тела и личности его былые друзья. Последнее он не взялся бы утверждать с полной уверенностью — просто надеялся и, как ни странно это прозвучит, верил. Некоторых обладателей похожих аир пилоты уже отследили по индивидуальным стихийно-ультраматериальным отпечаткам, поиск остальных продолжался и по сей день. Однако рано или поздно всех их необходимо было отыскать и в нужный момент оповестить о ходе эксперимента. Только как совершить это в тайне от подданных Дже'Ша? Пока не ясно — «серокрылые» крепко держали ниточки реальности в своих руках. Разве что попытаться отыскать «Врага», но тот все равно поступит так, как мыслит верным, и никакие просьбы здесь не помогут. Слишком себе на уме, чтоб Его Чернейшеству пусто было!

Нерешенной оставалась также проблема восстановления памяти возродившихся иномирцев, если они действительно вернулись. Но Гермес в свое время убедил его, что эту задачу лучше решат не кулихары. Теперь Риджи оставалось лишь уповать на то, что ученик Соносара не ошибся в своих расчетах: он опирался на чувственные и магические закономерности, а это шло в разрез с логическим типом восприятия и моделирования реальности, свойственным большинству цивилизаций вселенной-Перекрестка. "Тем, которые входят в КОН, — усмехнулся про себя адмирал, — Существуют ведь и иные, жаль только, что их здесь нет…". Риджи никогда не стал бы адмиралом разведывательного флота, если бы не умел воспринимать иные формы видения вещей и воздействия на них. Вот и теперь «сердцем» он понимал, что Гермес не мог ошибаться в расчетах — он скорее предрекал, нежели высчитывал время и характеристики ретроградного Движения, свойственного свершению циклов.

Мысли Риджи плавно перескочили на новый предмет. А чем еще заниматься, дни и ночи проводя на мостике корабля в ожидании скудных сообщений с поверхности планеты? Только обдумывать наиболее важные темы да еще прислушиваться к информационному фону Земли. Вот здесь врожденные телепатические способности крайне полезны: ни один, даже самый совершенный, сканер не способен был считывать мысли и, тем более, эмоциональные отклики, роящиеся над поверхностью планеты. Где-то там, — хотел бы адмирал в это верить! — среди смешанных «голосов», звучали эмоции и чувства его друзей-путешественников, ныне поголовно находящихся под действием энергетического водоворота ультраматериального и стихийного слоев реальности. Они не способны глазами наблюдать эти вихри, но должны очень хорошо ощущать пронизывающий до костей холод ветров междумира, жар «сквозняков» вселенных и приливы живых энергий. Возможно, там ныне и сам Гермес, если только великий хитроумец не приберег напоследок еще какого-нибудь необычного хода. С него станется и из Кош'Лосса явиться — вот уж, действительно, ученик, превзошедший во многом собственного учителя! Впрочем, правильнее говорить, сын, унаследовавший и расширивший пределы способностей отца — кажется, с точки зрения человека, это важнее. И еще — совершенно непонятно, что все же произошло с самим Соносаром и где он теперь? Жив ли вообще? Правда, утешением служило то, что последователи Дже'Шадара активно мельтешили на планете и явно чего-то страшились, а больше, чем Соносара, они никого не опасались.

— О, Космос, как же им там тесно! — Судорожно выдохнул Риджи, мысленно выныривая из круговорота планетарных потоков. Минутная встряска мгновенно истощила его и вынуждала теперь прибегнуть ко сну, хотя большинство представителей его расы в подобном методе восполнения сил совершенно не нуждались. Впрочем, это же большинство и не могло пользоваться преимуществами эмоций и чувств. На кораблях флота, поддерживающих геосинхронные орбиты, в сон погружались многие сириусианцы — следствие все того же "очеловечивания".

Адмирал, между тем, относился ко сну куда более доброжелательно, нежели большинство его подчиненных. Таким образом он мог проникнуть в ультраматериальное пространство планеты — возможность, которая оставалась для многих разумных существ по ту и по другую сторону атмосферы Земли запредельной, и ставшая привычной и обыденной для самого Риджи.

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, континент Карабад, лордесс Ксаросс, Ксаросс'Торг, замок лорда Тауросса, Изумрудный зал.

— Пью за здоровье всех эльфов Карабада, и особенно двух очаровательных женщин, почтивших нас своим присутствием на этом скромном обеде.

Лорд Тауросс, вопреки ожиданиям Нары, не пытался кичиться перед эльфийками манерами или поражать обилием кушаний и напитков, поданных к праздничному столу. Да и сам стол, разбивая в пыль опасения юной леди, не превышал размерами обеденного. За торжественной трапезой собралось всего лишь семеро представителей обоих народов: Нара и Алита осуществляли "официальное представительство интересов" эльфов, населяющих западные леса, из людей же присутствовали двое советников и еще два, по мнению Нары, военоначальника. Причем один из воинов носил на одежде морские знаки отличия, — звездный якорь и жемчужную раковину, — что позволяло предположить его высокий чин среди людских моряков. Сам Тауросс, будто намеренно, не торопился представить эльфийкам остальных гостей, предпочитая пренебречь правилами этикета ради некоего театрального эффекта.

"Хотя, почему сразу театрального, — одернула себя Нара, — По себе людей не судят!". Вполне возможно, лорд имел веские основания для своего поведения. В любом случае, делать какие-либо выводы за прошедшее время трапезы было еще рано. Пока стоило наслаждаться немногочисленными, но действительно изысканными блюдами. Не еда, а настоящее произведение искусства, созданное руками лучших поваров! Перекатывая на языке запеченную в водорослях таль'крессу устрицу, Нара была вынуждена признать, что среди людей гораздо больше умельцев по части приготовления пищи, чем среди ее народа. "Впрочем, каждому — свое", — строго оградила себя от мысленного «предательства» эльфийская леди.

Алита тем временем хитроватым прищуром оглядывала обеденный зал и самого виновника торжества. Было что-то в этом взгляде Эрити и хищное, и радостное одновременно: словно бы подозрительность в ней боролась с неким абстрактным восхищением. Причем, по ходу дела, странное торжество превосходило привычную Алите настороженность. Как если бы эльфийка первый раз посетила дом, обставленный точно по ее вкусу.

"Обычная обстановка, вроде бы", — нерешительно, со свойственной ей ленцой, попыталась проанализировать залу Леди Нара. Гигантизмом, в отличие от большинства людских правителей, Тауросс явно не страдал, но лорд, совершенно явно, питал страсть к утонченной красоте. Об этом говорили хотя бы невзрачные, на первый взгляд, но расшитые изумительными серебряными узорами занавеси на окнах. Глубокого изумрудного цвета — такой можно встретить у самоцветных камней, но придать вещам похожий оттенок — очень сложно. В природе встречается мало красителей, способных подарить ткани столь глубокий цвет. Разве что использовать магию, но найти подходящее для столь «приземленных» целей плетение чрезвычайно сложно.

Нара даже сумела разглядеть на одной из штор расправившего в полете крылья грифона, несущего на своей спине всадницу с луком. Узор поглотил внимание юной леди, и она неосознанно уже прямо уставилась в занавесь, пытаясь разглядеть детали сюжета. Тауросс, мгновенно заметив интерес эльфийки, с хитрой улыбкой упомянул вскользь о своей доходящей подчас до крайних пределов любви к вышивке. Нара густо покраснела, мгновенно сообразив, кто послужил живым оригиналом для создания портьерной копии наездницы. По всей видимости, лорд действительно был наслышан о ее пристрастиях куда больше, чем склонна была полагать сама эльфийка. "Да еще и вышивать умеет — совсем странно" — растерянно подумала она.

Тем временем, Алита проявляла куда больше холодной сосредоточенности в оценке эстетических традиций, положенных за основу оформления помещения человеческим правителем. По всей видимости, один конкретный стиль лорд не использовал, скорее, предметы интерьера подбирали по принципу их соответствия представлениям Тауросса о смысловой наполненности вещей. Кроме штор, внимание привлекали златотканые гобелены, запечатлевшие в столь своеобразном виде значительные моменты жизни лордесса: на одном из гобеленов мастер выткал сцену отражения набегов кочевых племен гвардией лорда, другой творец изобразил постройку величественного восьмиугольного замка, в стенах которого и происходила ныне эта трапеза. А вот последний гобелен заинтересовал Алиту более предыдущих: на нем величественной панорамой простирался западный лес, в кронах деревьев которого можно было разглядеть смотровые площадки, сотканные из ветвей и лиан лесным народом.

Затем внимание Алиты перескочило на немногочисленные предметы мебели, составляющие, между тем, немаловажную часть общего оформления помещения. Стулья и стол, в отличие от гобеленов, не производили впечатления предметов коллекционных, однако, несомненно, были очень удобными и притом создавали приятную атмосферу дружеского общения, но никак не чопорного официального обеда. "Мягкие стулья, да еще с подлокотниками и высокими изогнутыми спинками; овальный стол, высотой до солнечного сплетения… Кажется, лорд — мастер создавать благоприятную для беседы обстановку!" — невольно восхитилась по природе своей скептически настроенная в отношении людей Алита. Кроме того, сам Тауросс, в изящном изумрудном с серебром ("под цвет штор что ли?" — саркастически усмехнулась про себя Эрити) камзоле, простецких синих шароварах с алым кантом и невзрачным серебряным же медальоном на груди, тоже притягивал ее внимание.

"И вроде бы ничего особенного, человек как человек" — но, размышляя так, Эрити чувствовала, что очень сильно ошибается. Не ясно, в чем именно, просто допускает огромную погрешность при оценке. "Вроде бы внешне — самый обыкновенный", — сейчас Алита почти открыто разглядывала лорда, стараясь проникнуть в его сокровенные секреты. Он на секунду отвлекся от обсуждения истории народа рассветных эльфов с леди Нарой, и, внезапно повернувшись к Алите, иронично спросил:

— Чем могу служить вам, Леди Эрити?

Алита, конечно, не смутилась — этого она просто не умела делать, но головой покачала немного рассеянно, заставив лорда улыбнуться, когда пушистые волосы при этом попали ей в рот.

— Тьфу, гадость! О, извиняюсь ло-орд, — с сарказмом подчеркнула титул собеседника эльфийка, — это, конечно, не о вас. Можете разговаривать о просроченных делах с нец-герцогиней дальше… — Кажется, Тауросс обладал интуитивной защитой от провокаций Алиты: любого иного человеческого правителя снисходительность в голосе много позволяющей себе эльфийки вывела бы из себя, а этот только с загадочной улыбкой отвесил ей кивок и, действительно, вернулся к разговору.

"Не особенно рослый, зато мускулистый. То ли на дуб похож, то ли на скалу — не разберешь. А мож вообще, на куцехара… Не, как-то оскорбительно звучит: куцехар тупой, а этот — наоборот, чересчур умный. Даже на уколы не реагирует — обидно, он что, умнее эльфов вместе взятых? Может, опытнее наших мужчин в общении с женщинами? Или же сам часто беседовал с эльфийками? Черт, тут и Астрон бы не разобрал, что к чему и почему!

На ноги бы стал — тогда, может, удалось бы его получше рассмотреть. Но не встанет — сообразил, что я наблюдаю. Такие лишних подсказок не дают — все в себе держат. Догадаешься — молодец, а нет — обойдешься без знаний. Прямо как герцог, в чем-то эта парочка похожи. Умники, чтоб им, интеллектуалы великие!

И ничего особенного ведь нет в этом лордике: лицо гладкое, хоть бы десятком морщин обзавелся! В его-то годы… Но сколько ему на деле лет? По глазам и на двадцать не потянет. А ведь не меньше тридцати — это наверняка. Странно-странно, я бы поняла, если кровь эльфийская, так ведь нет — заметила бы, если б так было. Да и аир так просто не изменишь! Хотя и отпечаток у него странный — сумрачно мерцает, но в остальном — вполне человечий. И все же — что за мерцание? Никогда такого не встречала. Хотя нет… Нечто похожее ведь видела! Опять же — у Астрона, герцогини… Да, а ведь и у меня похожий, только волнами. У герцога — искристый… Жаль, не помню, какой у герцогини — как-то выпало из памяти. Но вроде на водоворот похож, с кольцами — к центру. Втягивающий. Нет, все это, определенно, странно… Ладно, что там еще во внешности этого лорда из холда?

Глаза почти черные, глубокие, конечно, но заслоненные какие-то — ничего-то важного в них не разглядишь. Ишь замаскировался, гад зеленый, змеюка! Ну, ничего, что там еще у него есть в чертах лица особенного? Нос короткий, брови самые обыкновенные: ни густые, ни тонкие. Волосы короткие, вроде, темно-русые. Да-да, судя по бровям и усам, так и есть. Самый обычный цвет, вполне человеческий. Глаза, правда, какие-то миндалевидные — у людей редко встречается, но опять же это еще ничего не значит. Усы кисточками — не популярно их вроде так выбривать. Да еще без бородки — советники вон поголовно с бородами, сволочи…

А вот губы поджимает сильно, чуть ли не прикусывает — ох, многое недоговаривает, оценивает нас про себя, выводы какие-то делает. Помню я, у Астрона такой же вид бывает, когда чегой-то думает сосредоточенно… Не так уж прост этот лорд, как кажется. Да еще подбородок выступающий, упрямый, почти прямоугольный. С таким трудно спорить — логикой задавит. Вон, и кадык ходуном ходит — правильно, на такое тело легкие как работать должны, чтобы кислородом обеспечить! Меха кузнечные быть должны, а не легкие! И руки твердые, даже не подрагивают, а ведь локти на столе лежат — крови-то не хватать должно.

Еще эти нелепые шаровары надел — как какой-то захудалый моряк — фу, смотреть противно. Камзол тоже под цвет портьер — дурной вкус! Или нет? Может, хотел соответствовать образу? И какому же? Что-то не припомню я изумрудных декоров в Карабаде — какой народ их вообще может использовать, кроме нашего? Но и у эльфов серебро — редкость… Особенно, у рассветных — ладно еще лунники, но если они — эльфы, то я — королева! Не, плохое сравнение — так я себя одно время называла, значит… э-э-э… Как я — герцогиня рассветников… Не, тоже не пойдет — вдруг однажды возьму да стану. Мало ли, не вернется еще Астронова супруга, с нее станется — душа-то бродяжья! А кого эти лентяи еще толканут с людьми дипломатничать? Не Нару же!… Ладно, тогда, как я — человек… Не, тьфу, все мы в чем-то люди! Ладно, к черту сравнения, не эльфы лунники — да и все, вот с серебром и возятся. А тут ведь — и зелень, и серебро… Странно. Не, ну совсем странно — чтобы сразу и то, и то. Не бывает так!

Да, задачка, надо будет повытягивать жилы из Астрона, когда вернется, — может, он чего про зелень знает. И этот медальон… Подумаешь, кругляш серебряный с малюсеньким изумрудом в центре! Тоже мне, мишень для лучника — да и только… Но что-то в нем есть, такое, странное, очень-очень. В камне в этом, да и в серебре, в самом медальоне…

Интересный у вас лорд, господа люди, ох, интересный. Нет, не так он прост, как пытается казаться. Что-то скрывает… Как бы половчее выяснить-то? Зря я Астрона не слушала, когда он методы вытягивания информации из собеседника растолковывал — ох, зря". Мозг Алиты работал со скоростью десяти тысяч операций в минуту, и при этом она успевала параллельно изучать и анализировать обстановку комнаты. Кто сказал, что леди Эрити отличалась легкомыслием? Нет, конечно, взбалмошность еще не свидетельствует о поверхностности и недалекости.

Нара же уже успела забыть о цели визита и просто наслаждалась уютом, царившим в обеденном зале замка лорда. Ее ничто особенно не волновало, да и интерес к лорду и его оплоту она испытывала как-то фоново. Ей просто нравилось вот так сидеть и беседовать в полной спокойствия обстановке. Нара вообще любила покой — потрясения и неожиданности ее слишком нервировали.

— Ну что же, господин Тауросс, должна признать, вы умеете производить впечатление даже на искушенную в красоте публику, — слова Алиты прозвучали немного тщеславно и напряженно (еще бы — после всех этих мысленных операций и вычислений!), но и они служили лишь проверкой эстетического чувства лорда. Если идея оформления помещения принадлежала именно лорду, и при этом его характер совпадал с остающимся в душе посетителя впечатлением от зала, Тауросс должен был найти достойный и единственно верный ответ на комплимент с двойным дном. В черных глазах лорда промелькнули озорные искорки — он явно разгадал игру Алиты и тщательно формулировал ответную реплику:

— Видите ли, в книгах встречается немало упоминаний о развитом чувстве прекрасного у лесного народа, неразрывно связанного с красотой самой природы. Мне показалось, что наиболее комфортно вам будет в уютном зале. Здесь, в замке, есть еще три зала, при подобных размерах имеющих совершенно иное оформление, пожалуй, более воинственное и яркое, но, думаю, зелено-голубая гамма и гобелены вам более по душе? И надеюсь, вы не возражаете против обилия серебряного блеска — он менее резкий, нежели золотой. Хотя в прошлом я увлекался златом, да, пожалуй, даже слишком сильно, — Последнюю фразу лорд произнес как-то задумчиво, будто адресовал ее не эльфийкам, а самому себе. От внимания Эрити это не ускользнуло, но новых сведений о лорде не дало — просто любопытная деталь. "Мало ли кто увлекается золотом: по Тауроссу, по крайней мере, не скажешь, что он жаждал богатств. В каком-то другом смысле сказано, только не сообразишь ведь — это что-то личное. Не выяснишь, пока хотя бы приблизительно не узнаешь, о чем речь — в какую сторону мысли двигать!".

— А вы многословны, уважаемый лорд. Но, да… Вы правы, голубые и зеленые тона наиболее привычны для нашего народа, потому и наиболее приятны. А серебро… Оно само по себе, во всяком случае, напряжения не вызывает.

Обмен любезностями потонул в неподобающем случаю звонком смехе Нары. Впрочем, той явно было наплевать на выражение недоумения, отразившееся на лицах всех присутствующих, кроме, пожалуй, вездесущего лорда Тауросса. Тот смотрел на эльфийку с любопытством и похожей на отцовскую улыбкой, но недоумения по поводу поведения девушки, совершенно явно, не испытывал. Нара про себя поблагодарила лорда за понимание: ей необходимо было хорошенько посмеяться, чтобы одолеть внезапно настигший ее приступ удивления — Алита вела себя как-то чересчур странно, даже по применимым к ней лично меркам.

— Ох, простите, лорд, кажется, я испортила всю атмосферу. Не могу я так общаться: в смысле, этикет — дело, конечно, полезное, но уже смешно. Честно!

— А что остается делать, если за столом сидят хмурые, настроенные на деловую беседу гости? По закону подлости, — господа, пожалуйста, не таите на меня обиды за эти слова, — в борьбе разума и чувств почему-то всегда побеждает разум, когда необходимы чувства, и, напротив, чувства, когда без разума никак не обойтись.

— Скажите, лорд, вам приходилось когда-нибудь общаться с моим отцом? У меня странное ощущение, будто бы я разговариваю сейчас с его близким родственником, — Едва Нара договорила эту фразу, Алита совершенно неосознанно резко кивнула головой, закономерно подавившись еще одной прядью волос.

— Тьфу! Гадина! — На этот раз она даже не потрудилась извиняться. Лорд хмыкнул, видимо, скрывая за этим звуком искренний смех. По крайней мере, Эрити показалось, что именно так обстояло дело. Нара покраснела, совершенно переставая понимать дерзкое поведение подруги.

— О, я действительно имел счастье общаться с герцогом. Не подумайте, леди, я не пытаюсь сейчас польстить или легко завоевать уважение вашего народа, так оценивая возможность общения с Астроном, — мгновенно отреагировал Тауросс на движение бровей Алиты к переносице, сигнализирующее о нарастающем возмущении эльфийки, — просто, любой разговор с ним — это серия открытий, позволяющих понять некоторые особенно интересные и таинственные кусочки здешнего подвида мироздания. А это уже моя личная страсть…

— Так вы не только лорд, но еще и исследователь? Философ? — Удивилась Нара.

— Я бы сказал "и еще ученый, и философ, и картограф, и изобретатель — всего помаленьку". Кстати, разговор на тему, являются ли философы учеными — это тоже философская тема? Как вы сами думаете?

— Мысленный каламбур?

— Скорее юмористический бред… Как вижу, уважаемые гости, вы уже в полной мере насладились кушаньями и готовы приступить к разговору?

— За себя могу сказать «да», думаю, Алита тоже не против. Алита?… Алита?!

Обиженная на Нару за разрушенную "игру в любезности" и загруженная сверх меры бесполезностью попыток разложить Тауросса на составные части, Алита ныне бродила по комнате, рассматривая сцены, изображенные на недоступных ее прежнему углу зрения гобеленах. Особое внимание она уделила златотканому галеону, запечатленному в момент входа в залив, на берегу которого располагался ныне Ксаросс'Торг.

— Хм, забавно, лорд, крайне забавно. Этот галеон чем-то напоминает мне мертвецкое судно, частенько посещающее в последние дни прибрежные воды по ночам. Разве что здесь корабль выглядит куда опрятнее, да и команда на нем явно не гремит костями на всю округу. Кто капитан? Он, кажется, бравый человек, судя по внешности и выправке.

— И это как раз ближе всего подводит нас к теме разговора, который еще даже не начался.

— Так вы хотите поведать нам нечто новое о корабле-призраке? — На этот раз Нара опередила Алиту, и первая задал вопрос лорду. Тот покачал головой — не то утвердительно, ни то отрицательно:

— И да, и нет, уважаемые дамы. О самом корабле-призраке я вряд ли скажу нечто совсем новое, а вот о происходящем в мире рассказать могу. Причем за большую часть этих знаний я должен поблагодарить как раз вашего отца, Нара. Неделю назад он спас меня от очень больших неприятностей, а потом в разговоре рассказал очень много нового и, если совсем уж честно, устрашающего о происходящих в нашем… да и не только нашем мире событиях. Кстати, именно он попросил меня побеседовать с вами, Нара. И, как ни странно, с вами, Леди Эрити, — Тауросс поклонился в сторону не ожидавшей такого развития разговора и потому остолбеневшей Алиты, — Именно поэтому, гонец передал послание в ваши руки, а не напрямую нец-герцогине. Астрон утверждал, что либо Леди Нара притащит вас с собой, либо вы сами не отстанете от нее, пока девушка не согласится отправиться на празднование дня лордесса вдвоем.

— Любопытно… — В полнейшем смятении пробормотала Алита, судорожно пытаясь разгадать, чего это вдруг герцог о ней лично вспомнил. Особыми друзьями они никогда не были, просто временами обсуждали разные загадки, дал он ей пару магических уроков, немного рассказал про техники моделирования личностей и общения — но не более того. Что же его так заинтересовало?…

"Ну что ж, значит, отец опять затеял какую-то игру по-крупному", — если бы Нара не была поглощена смыслом сказанного Тауроссом, она бы обязательно задалась вопросом, откуда взялось промелькнувшее в ее мысли слово «опять», но сейчас ей оказалось не до того…

— Как бы то ни было, я должен сообщить вам одну интересную для дам, и крайне неприятную для остальных собравшихся новость: нападение на бриг совершил не просто неопределенный призрак с дурными наклонностями. Тот, кого именуют ныне Шатаром или, что уже определенно ошибочно, Шартаратом, на самом деле от рождения носит иное имя: лорд Алкин, основатель и первый правитель лордесса Ксаросс…