— На днях ты был в чешском МВД и сдал документ с чешским видом на жительство. Как это происходило?
— Пришёл. Говорю: «Заберите паспорт, я не хочу его, дайте мне бумажку, что я паспорт сдал и следующим моим шагом будет «стоп-азил». Заберите, иначе отдам его первому наряду полиции». Молча забрали.
— Давай сначала. Когда ты в Чехию приехал и когда получил статус беженца?
— Я приехал в 1998 году, 28 июля. По договорённости с чешской Федерацией анархистов, был участником 10-го съезда ЧСАФ и 2-го съезда ФСА, принимал участие в «стрит-парти» 1998—1999 гг. На сквоте «Милада» жил фактически с самого начала и до осени 2001 года. Правда, мне дважды отказывали в убежище, потому что я типа экстремист. Но я написал протест на имя министра. Тогда ещё министром был социал-демократ Вацлав Грулих. А ещё у меня были с собой белорусские ходатайства от Шарецкого, Лебедько, Михалевича, Гриба, от всего политического бомонда.
— От оппозиционеров?
— Сейчас это уже оппозиция.
— А в то время?
— Тоже оппозиция. Но Шарецкий был председателем парламента.
— Зачем он тогда подписал бумаги?
— А он выехал из страны чуть ли не следом за мной. Это было ходатайство, письмишко такое в Чехию: мол, просим помочь, иначе всем плохо будет, всех посадят, а я ценный кадр, знаю много чего. И это подписали все политические партии на уровне председателей, заместителей председателей. Все поставили подписи и печати. Лебедько был в то время председателем комиссии по международным делам. И я сюда с этим приехал, а чехи мне отказали.
— Действительно, какая выгода чехам брать к себе такого «ценного кадра»?
— Министр в итоге проигнорировал все эти полицейские отказы, аннулировал решение полиции первой инстанции, вернул дело на рассмотрение и добавил, что в принципе не согласен с подходом к рассмотрению моего дела. И через две недели мне выдали паспорт. Это случилось 6 января.
— На каком основании?
— Меня признали политическим беженцем.
— Что ты успел такого политического наделать?
— Занимался издательством. Обслуживал избирательные кампании всей оппозиции, печатал листовки, издавал газеты «За волю», «Лукашенковская правда». Записывал в своей студии альбомы известных белорусских бардов, например Андрея Мельникова. Среди шумных акций был «Концерт на балконе».
— А теперь ты возвращаешься. Почему?
— Главное основание, почему я отсюда уезжаю, которое я сформулировал и для себя, и для остальных белорусов, звучит так: я не хочу, чтобы моё имя вспоминали рядом с этим дерьмом.
— С каким?
— С оппозицией. К оппозиции в Белоруссии уже очень однозначное отношение, очень негативное. А к тем, кто здесь, в Праге, окопался, ещё хуже.
— С чьей стороны?
— Со стороны людей, абсолютно нормального большинства. Можно зайти на любой газетный форум, почитать отзывы. Я не хочу, чтобы моё имя полоскали рядом с ними.
— Чем же они так, в твоём понимании, дискредитировали себя?
— Можем начать с того же «Молодого фронта», который в этом году с Бандерой по Минску прошёлся.
— Организация «Молодой фронт», которая зарегистрирована в Чехии?
— Да. Общественные организации не имеют права заниматься политической деятельностью. Регистрация молодёжных и международных организаций проходит по другим законам. «Молодой фронт» действует здесь как библиотека. А в Белоруссии они занимаются активной политической экстремистской деятельностью.
Я надеюсь, что ещё в Чехии успею подать в полицию заявление, что они мошенники. Если нет, значит, их в Белоруссии будут судить.
— Марши организуют?
— Да, ссылаются на то, они и международная, и политическая, и молодёжная организация. Ну, поеду и буду решать там вот этот вопрос. Отсюда никто не слышит. В прокуратуру схожу, у меня там есть знакомые. Буду их там как-то закрывать.
— Они там очень активны?
— Они очень активны. Это как бы молодёжное крыло Христианских демократов, нашего БНФ. Это самая худшая секта, которую я встречал, и с ними надо бороться.
— Как так получилось, что ты сам был в оппозиции, а теперь собираешься с оппозицией бороться?
— Я не буду бороться с оппозицией. Я буду бороться с сектантами. Это вредители.
— Но ты же говоришь, что они практически все такие в Праге. Где же тогда настоящая белорусская оппозиция?
— А что такое оппозиция? У нас в Белоруссии нет оппозиции. В Советском Союзе в Белоруссии не было ни одного диссидента. Единственное упоминание о Кукобаке, но он в Москве был. Это единственный случай. Не было её там, и нет. Это всё грантососы, это не оппозиция.
— По твоему мнению, никакой опасности для власти белорусская оппозиция не представляет?
— Никакой.
— Но её же кто-то содержит?
— Можем опять же вернуться к киевским событиям. Кто кормил Майдан? То же самое и здесь, например Радио «Свобода». Вернёмся к тому, чем они занимаются. Это не журналистика, это пропаганда. Какая оппозиция? Что такое оппозиция? Известный блогер — это как известный суслик. То есть — известный среди сусликов. То же самое, что Славомира Адамовича задержали у метро в Минске за украинский флажок. У него украинский флажок был — факт. Но я уверен, что его задержали по другой причине. То есть ему нужно было пропиариться где-то. Хулиган — и всё.
— Много писали об арестах накануне чемпионата мира по хоккею.
— Какие аресты? Кого? Сейчас перед чемпионатом «зачистка» была. Мне очень понравилось: выходит заявление, опять же христианских демократов, что в изоляторе 300 человек политических. И тут же на другом сайте информация — закрыли всех проституток и бомжей.
— Периодически попадаются в печати подобные сообщения об арестах.
— Это попадается всё та же самая публика. Эти христианские демократы, сектанты, это молодёжь. Не могу понять, откуда она повылазила. Это никто. Зовут их никак. И кроме того, что некто сидел пять раз, у него других заслуг нет. Там нет реальной оппозиции.
— А местные белорусы?
— Возьмём, например, Юрия С.. Он вообще не имеет никакого отношения к политике. И близко не стоял. Его оппозиционная деятельность заключалась в том, что он по пьянке с анархистами снялся у нас в эпизоде фильма про молодёжь — и всё. После меня убежище выдали всем белорусам, которые были в лагерях. Буквально всем, в течение месяца. Вся деятельность этих «оппозиционеров» сводилась к неуплате налогов или пьянке в общественном месте, что вроде как тоже может быть формой политического протеста.
— При чём же тут остальные?
— По принадлежности, потому что я их знал. Есть такой пунктик в законе: «принадлежность к соцгруппе, которая является преследуемой или может быть потенциально преследуема».
— Можно сказать, ты выпустил джинна из бутылки?
— Буду загонять его назад. Многие беженцы, которые здесь живут, в Белоруссию спокойно через Россию ездят. И никто там их не ловит, они там никому не нужны. Один известный оппозиционер здесь картинками торгует. Да, он участвовал в работе Белорусской партии свободы, это ультраправые. Был одним из активистов. Но опять же, он — предприниматель, он не платил ни налоги, ни за товар, поэтому тут чистой воды экономическая деятельность.
Я там довыёживался с газетой анекдотов про Лукашенко, мне было сказано, что батька сам приехал в прокуратуру, топал ногами. Меня предупредили, что минимальный срок — пять лет.
— И при всём при этом ты не боишься возвращаться?
— Уже не боюсь.
— Почему?
— Потому что годы прошли. 15 лет. Как бы всё устаканилось. Понимание пришло со всех сторон. Была молодость, максимализм, в чём-то глупость, неправильная оценка ситуации.
— А сейчас уже правильная, после 15 лет в Европе?
— Да.
— Можно услышать ещё доводы, почему тебя потянуло обратно?
— Дом. Если я буду что-то делать, то дома. И отдавать налоги в белорусскую экономику.
— Помимо экономических и духовных показателей есть ещё причины?
— Медицина. У меня проблемы со здоровьем. Мне там пообещали друзья, что после возвращения я пройду полный медосмотр.
— А в Чехии это невозможно разве со страховкой?
— Кто здесь будет со мной цацкаться сверху донизу? Не будут.
— Ты не был дома 15 лет?
— Ни разу. У меня там уже все поумирали. Что мне здесь делать? Ерундой заниматься я могу и там. Анекдоты рассказывать, газетки издавать. Там от этого будет больше пользы, чем здесь, тем более что «Молодой фронт» (это у меня уже такая идея фикс) я закрою принципиально.
— Есть какой-то страх перед возвращением?
— Стрёмно, конечно. Я представляю, насколько это будет сложно. Приеду туда на голое место, без жилья, без работы, без ничего. Я запланировал, что сделаю паспорт, полежу в больничке. Будет очень много проблем на первом этапе.
— Вдруг захочется вернуться обратно?
— А что здесь делать? Ну да, красиво здесь, но в Чехию можно приехать отдохнуть. Кто-то здесь нашёл себя, но я нет.
— Чем ты занимался все эти 15 лет?
— На стройке работал, раздавал листовки, работал в компании «Карфур», в чешских архивах, шеф-редактором порножурнала «Лео» на русском языке, в газете «Информ Прага» работал, графиком-верстальщиком, много где…
— Ты здесь живёшь 15 лет и, может быть, не так хорошо знаком с политической ситуацией в Белоруссии.
— Возможно, не так хорошо, но друзья, которые приезжают ко мне из Белоруссии, не проявляют желания здесь остаться. Взять того же Адама Калюту — представителя белорусов в Совете по нацменьшинствам в Чехии, который ездит туда-сюда, он и то приезжает и говорит — все купили квартиры, все купили машины. Благосостояние растёт такими темпами, что даже отсюда это видно. Люди позволяют себе приехать сюда чисто на пиво.
— А как же диктатор Лукашенко?
— Ну какой он диктатор? В чём его диктатура? Что он этих самых нагибает? Так правильно делает, я бы тоже…
— Кого этих самых?
— Этих, кто поёт у российского посольства «Слава Иисусу», вот такие же там… Такие же, только ещё с Бандерой…
— Но столько пишут о преследованиях белорусов…
— А читаете вы кого? Михалевича, Наумчика? Это всё разлив из одного ведра, американского. Другого здесь пока не видно. Чем я здесь в начале занимался? Меня приглашали в общественные организации на встречи со студентами: когда надо бабки отбить, то встречаются с политическими. Я им пару раз рассказал про Белоруссию, после этого меня приглашать вообще перестали.
— Что ты такого рассказал?
— Что у нас стипендии студентам выплачивают. С ипотекой как? Три ребёнка — и квартира твоя, за одного ребёнка государство списывает 25 % от ипотеки. Тут не хотят, чтоб об этом слышали. Тут ложь на лжи о том, что у нас происходит. Тут слово правды не найти в чешских СМИ о Белоруссии. А ведь у нас гуманнее.
— Гуманнее? Европа ведь самая гуманная в мире территория.
— У нас министру сельского хозяйства за взятку в 300 долларов дают три года. Я считаю, это правильно. Он взял три бумажки по 100 долларов, положил в сейф, тут же пришли ребята в штатском и его оттуда вывели.
— Это не гуманность, а справедливость.
— Справедливость — это ни о чём, слова такого нет. А вот в плане гуманности по отношению к людям, там гуманнее, чем здесь. Социалистическая модель гуманнее, чем капиталистическая, и образование, и школа, и медицина, всё это там разумнее работает. То есть, я понимаю, если медцентр угробил студентку, молодую девочку, кто-то за это должен ответить. Главврач и анестезиолог получили реальные сроки.
Да, людей сажают. Но сажают за преступления. Если на заборе написать неприличное слово, так за такую «политическую деятельность» можно ещё и приличный иск от коммунальщиков получить. Я предлагал местным профинансировать не белорусских, а своих «спрейеров», смиховских, и потом их из тюрьмы вытягивать. Не захотели.
Есть центры, где бомжи ночуют и живут, куда бездомный может прийти, ему восстановят документы и попытаются социализировать. Если напиться и буянить, то на улице не оставят.
— И у чехов такие центры есть.
— Это же добровольцы, которые отбивают гранты. А там государственная программа под присмотром милиции, которая реально занимается и документами, и всем остальным. То есть там отношение к человеку гуманнее.
— Когда следующие президентские выборы в Белоруссии? Лукашенко опять выберут?
— Он с 1994 года у власти. На самом деле, люди реально от этого устали. Назарбаев ещё дольше. Ну и что? Да, все устают. Но батька сказал, что он выставит свою кандидатуру. А дальше посмотрим.
— Сколько тебе лет?
— Будет 43. Вот ещё пять лет здесь — и что дальше? И здесь ничего, и там не нужен. А сейчас я ещё успею там что-то сделать. Семью создать, например. Так что оснований у меня для возвращения больше, чем одно, и об этом можно говорить бесконечно.
Беседовала Ирина Шульц