Позабыв о всякой предосторожности, Георг мчался по темным улицам Бамберга. В голове у него вертелась мысль до того ужасная, что поначалу он не желал ее принимать.

Ты все накручиваешь. Успокойся! Попробуй думать, как Барбара или Магдалена…

Но чем больше Георг думал, тем страшнее ему становилось. Уже сама возможность того, что его предположение окажется верным, заставляла бежать быстрее. Наверное, стоило сначала посоветоваться с отцом, но на это уже не было времени. Тем более кто сказал, что он действительно окажется прав? Вполне возможно, что он все надумал и осрамится перед отцом и остальными. Так что лучше самому во всем убедиться. По крайней мере, страх хоть немного его отрезвил.

Задыхаясь, Георг пробежал пустой рыбный рынок и направился к Банкетному дому. Внешние ворота были еще открыты. В обычное время здесь патрулировали два стражника, но этой ночью у них, похоже, были дела поважнее – вероятно, они где-то выслеживали оборотня. Георгу хотелось разузнать обо всем подробнее, но сначала следовало убедиться, что дети в безопасности.

Он вошел в темный двор и повернул направо, где находилась дверь в комнату Иеремии. Затаив дыхание, юноша прислушался, но ничего не услышал. Ни голосов, ни детских криков. В конце концов он осторожно постучал.

– Кто там еще? – раздался через некоторое время голос Иеремии. Георг заметил, что звучал он тревожно и напряженно.

– Это я, Георг, – прошептал он. – Я… простите, что так задержался.

Засов сдвинулся в сторону, и за дверью показалось изборожденное шрамами лицо Иеремии. Он широко ухмыльнулся.

– А, только ты, – сказал калека с облегчением. – Я уж думал, с тобою что-нибудь стряслось. В городе что-то творится, стражники жуткие вещи рассказывают. – Он подмигнул: – Но, судя по твоему виду, ты просто выпил лишнего. Первая пьянка, поди? Да, это тоже может в настоящий кошмар обратиться. – Он полностью открыл дверь. – Проходи, помогу тебе прийти в себя.

Георг вошел в комнату и огляделся. На столе горела всего одна свечка, рядом стояла шахматная доска с фигурами. На сквозняке от распахнутой двери покачнулась клетка со спящими птицами. На кровати дремала облезлая кошка. Детей нигде не было.

– А где мальчишки? – с тревогой спросил Георг.

Иеремия кивнул на небольшую дверцу слева от полок.

– Я уложил их в трактире возле печи. Там хорошо и тепло, а после того как стражники всех разогнали, еще и тихо. Мой верный Бифф их стережет, так что можешь не беспокоиться. – Он показал на соломенный матрас. – Лучше тебе и детям переночевать у меня. Сам, наверное, слышал, что на улицах творится.

Георг рассеянно кивнул. Он сел на скамью возле стола, а Иеремия между тем стал возиться возле небольшой печи в углу. Наконец старый управляющий вернулся к столу и поставил перед Георгом кружку, над которой поднимался пар.

– Вот, выпей, – велел он. – Это горячее пиво с медом и крепкими приправами. Лучшее средство против последствий после треклятой выпивки.

– Спасибо.

Георг с благодарностью сделал первый глоток. На вкус напиток был сладким и в то же время отдавал горечью. В голове действительно немного прояснилось.

– Играете в шахматы? – спросил Георг через некоторое время и кивнул на доску на столе. – Но с кем?

Иеремия рассмеялся.

– Уж точно не с Петером, хотя мальчонка и вправду смышленый. Нет, я играю сам с собой. – Он подмигнул Георгу: – Поверь, у меня нет противника более безжалостного.

Георг улыбнулся. Потом взгляд его скользнул по книгам на полках и оттуда к сундуку на полу, с содержимым которого дети еще вечером играли с таким воодушевлением.

«Я был прав! – подумал он с волнением. – По крайней мере, в том, что касается книг, память меня не обманула. Что же до остального… Посмотрим».

– Поистине внушительная библиотека, – начал Георг неуверенно. – Я только теперь обратил внимание. У моего отца почти все книги такие же.

– В самом деле? – Иеремия вскинул брови. – Ну, по медицине не так уж много хороших работ. Ты должен знать…

– Травник Лоницера, например, – перебил его Георг и показал на тонкую потрепанную книжку, название которой все же угадывалось на корешке. – У дяди Бартоломея, кстати, тоже такая есть. Палачи постоянно обращаются к этой книге. В ней содержится куча рецептов, чтобы быстро и безболезненно отправить на тот свет бедных грешников. Во всяком случае, дядя так мне рассказывал… – Георг запнулся, но продолжил: – В ней же есть средства, чтобы утихомирить приговоренных, если они извиваются и вопят от страха.

Иеремия посмотрел на него очень внимательно.

– Вот как, – сказал он с удивлением. – И какие же, например?

– Ну, отец как раз недавно рассказывал мне про одно средство, – ответил Георг.

Голос у него слегка дрожал, голова была тяжелая, но он старался не спускать глаз с собеседника.

– Про губки, пропитанные снотворным. Их используют и во время операций, чтобы успокоить больного. Отец считает, что этот оборотень сначала усыплял ими своих жертв, чтобы легче было утащить их и потом прикончить. Вы знаете про такое снотворное?

– Оборотень усыпляет каких-то шлюх и потом вскрывает им грудную клетку? Так он и считает? Интересная мысль. Твой отец, должно быть, не обделен воображением.

Иеремия загоготал. При этом шрамы на его лице, казалось, зажили собственной жизнью. Потом он пожал плечами:

– Что касается твоего вопроса, может, я и слышал про эти губки. Но подробностей, к сожалению, не знаю.

– Правда? Довольно странно. Ведь на полках у вас есть все необходимые ингредиенты. – Георг показал на горшки и бутылочки. – Hyoscyamus niger, Papaver somniferum и Conium maculatum. Когда я был здесь в прошлый раз, все эти названия ни о чем мне не сказали. Но в трактире я вдруг вспомнил: это белена, мак и болиголов. – Он тонко улыбнулся. – Я не такой смышленый, как Барбара, но иногда запоминаю что ни попадя. Видимо, выпивка не всегда отупляет. Порой она неплохо помогает в размышлениях.

Некоторое время тишину нарушал лишь тихий щебет птиц в клетке. Некоторые из них проснулись от разговора и теперь беспокойно взмахивали крыльями.

Управляющий смотрел на гостя с прежним дружелюбием. Но Георг заметил в его глазах, окаймленных паутиной шрамов, проблеск страха.

– Я всегда советую принимать спиртное в качестве лекарства, – проговорил наконец Иеремия. – Порой оно проявляет удивительные свойства. Особенно если человек к нему не привык. То же самое, наверное, можно сказать о снотворном. – Он скрестил руки и откинулся на стуле. – Я так чувствую, сегодняшняя попойка не только на это открыла тебе глаза. Я прав?

Георг кивнул.

– Верно.

Он снова глотнул живительного напитка, прежде чем продолжить. Голос его с каждым словом становился увереннее.

– Я уже говорил вам, что у меня не так хорошо с латынью. Я терпеть не мог, когда отец начинал пичкать ею меня. Но палачи обязаны знать латынь, большинство книг по врачеванию написаны на ней. А врачеванием мы зарабатываем основную часть денег, куда больше, чем убийством. Поэтому мне приходилось каждый день разучивать с отцом латынь, и кое-что осталось в голове. Барбаре все это давалось куда как лучше. – Он с одобрением взглянул на Иеремию. – Вы, кстати, превосходно говорите на латыни, насколько я могу судить. За эту пару дней вы несколько раз заговаривали со мной на латинском. Homo homini lupus. Человек человеку волк. Помните? Это ваши слова.

Иеремия улыбнулся и поднял руки.

– Хорошо, я довольно сносно говорю на латыни, призна́ю это с удовольствием. Также у меня имеются кое-какие травы, держать которые мне нельзя. До сих пор твои измышления не привели к таким выводам, чтобы я действительно удивился. Есть еще какие-нибудь… – он хитро склонил изборожденную шрамами голову, – наблюдения?

Георг задумчиво глотнул из кружки и заговорил медленно, словно перебирал каждое слово одно за другим:

– На уроках латыни отец всегда говорил мне: если запутался, откинься назад и взгляни на все предложение целиком, а не на отдельные его части. Лишь вместе они составляют целое. Вот я и пытался составить целое из вас. И была одна деталь, которой я никак не мог найти место.

– И какая же?

– Меч.

Иеремия взглянул на него с изумлением:

– Меч? Не понимаю. Теперь ты действительно заинтриговал меня.

Георг показал на старый, потертый сундук в углу.

– Ну, когда я привел к вам детей, они играли возле сундука. Пауль не расставался с коротким мечом, который откопал там. В общем-то, это была только рукоять с нижней частью обломанного клинка, тупого и обшарпанного. Я поначалу не обратил на него внимания. Но потом вспомнил, что говорил мне Пауль еще возле реки. Ему очень хотелось к вам. У него меч, как у дяди Бартоломея, только маленький. Так и сказал. Я сначала не понял, что он имеет в виду. А теперь все понял.

Иеремия между тем подошел к старому сундуку, открыл его, достал сломанный меч и с благоговением поднял в руке. Остаток клинка был тупой и ржавый, только рукоять в две ладони шириной оставалась шершавой и серой, как в день, когда ее изготовили.

– Рукоять из акульей кожи, – прошептал Георг. – Я прав? Рукоять, какие бывают только на мечах местных палачей. Я всегда восхищался мечом дяди Бартоломея. Руки не скользят при смертельном ударе, пот скатывается с нее каплями. Мне всегда хотелось такой же меч. У вас есть такой. Во всяком случае, часть его. Откуда?

– Сам скажи, – ответил Иеремия.

Дружелюбия в его глазах как не бывало. Он смотрел с грустью и очень-очень устало. Казалось, управляющий за пару минут состарился на много лет.

Георг поставил кружку на стол и смерил калеку долгим взглядом.

– Я как-то спросил дядю, как он вообще стал палачом в Бамберге. Он ведь нездешний, а место обычно получает старший сын предыдущего палача. Но у его предшественника не было детей.

– Верно, не было, – тихо проговорил Иеремия.

– После тех жутких судов над ведьмами он бесследно исчез, – продолжал Георг. – Никто его больше не видел. Но мне кажется, люди испытали при этом некоторое облегчение. Его звали Михаэль Биндер. Будучи палачом, он взвалил на себя их вину. По приказу епископа и комиссии замучил и казнил почти тысячу человек. А потом просто исчез. А вместе с ним и вина.

– Вина остается, – проговорил Иеремия. – От нее никогда не отмоешься, даже едкой известью. Это и порядочным горожанам не дано, а уж палачу – тем более. Он вынужден жить с этим грузом. Особенно с одним…

Георг увидел, что в глазах управляющего заблестели слезы. Ему вдруг стало жаль его.

– Что… что за груз вы имеете в виду? – спросил он нерешительно.

Иеремия грустно улыбнулся:

– Когда-нибудь ты станешь хорошим палачом, Георг. Хорошие палачи, они как острый клинок. Избавляют от страданий, насколько возможно. Один только взмах – и всё позади. Остерегайся слишком много думать! С мыслями приходят сны. Дурные сны. – По-прежнему сжимая в кулаке рукоять, Иеремия тяжело сел на кровать. – Особенно во время пыток душа твоя должна быть чиста, как выкованный только что меч. Крики, мольбы и плач – все это должно отскакивать от тебя. Но иногда этого не происходит. Ты можешь знать кого-то из них, не то чтобы хорошо, но вы здоровались на улице в свое время. Соседи, дальние знакомые, трактирщик, у которого ты всегда брал пиво, знахарка, которая принимала роды у твоей жены… Город не такой уж и большой, рано или поздно все друг друга узнают. И возможно, когда-нибудь настанет день, когда тебе придется пытать, а потом и казнить кого-то, кого ты… – Он помедлил. – Кого ты действительно любишь. Этот груз остается с тобой навсегда.

– Господи! – Георг в ужасе посмотрел на управляющего. – Так вы…

– Шарлотте было шестнадцать, – перебил его старик. Взгляд его устремился куда-то в пустоту, пальцы перебирали рукоять меча. Казалось, он пребывал в каком-то собственном мире. – Она была дочерью богатого ткача. Наша любовь была тайной, никто не должен был знать о ней. Но мы поклялись друг другу, что однажды поженимся. В знак своего расположения я подарил ей платье из чистого бархата, мягкое, как гусиный пух. Потом, под конец третьей волны преследований, когда разразилась чума, трактирщик из «Грифона» заявил, что видел, как она плясала с дьяволом на городском кладбище. В те дни много кто плясал с дьяволом. – Иеремия сухо рассмеялся. – Заседание суда не заняло и половины дня, после чего Шарлотту привели ко мне. Я и сейчас помню ее глаза, широко раскрытые, большие. У меня дрожали руки, но я выполнял свою работу, как делал раньше. Ее спрашивали о знакомых. С каждым вырванным ногтем я думал, что она назовет мое имя. Но Шарлотта молчала. Только неотрывно смотрела на меня большими карими глазами…

– И вы… потом вы сожгли ее на костре? – спросил Георг в наступившей тишине.

Иеремия покачал головой.

– Она повесилась в камере, на веревке, сделанной из платья, которое я когда-то подарил ей. Видимо, хотела уберечь меня от казни… – Он снова рассмеялся. – Грешница избавляет палача от казни, что за ирония! Воистину, дьявол позабавился, глядя на нас.

– Что случилось потом? – спросил Георг.

– Я не смог жить с этим грузом. В следующую ночь я сломал свой меч и сбежал из города. Я укрылся в Хауптсмоорвальде, недалеко от Росдорфа. Там была старая известняковая шахта. Я рыдал не переставая и тогда решил покончить с жизнью. Стереть себя с лица земли. Поэтому я насыпал в корыто извести, залил водой и сиганул туда. Но боль оказалась слишком сильной. Я не смог вынести страданий, которые сам причинял другим. Полуслепой и вопя от боли, я блуждал по лесам, прятался в сараях и хлевах, пока меня не нашел и не принял к себе Бертольд Лампрехт.

– Трактирщик из «Лешего», – уточнил Георг.

– И добрый христианин, Господь свидетель. Бертольд мой дальний родственник. Он единственный ведает, кто я на самом деле. Горожане, что помоложе, все равно меня не знают, а для старых я просто калека. На улицах меня никто не узнает, а если кто присматривается, то я надвигаю капюшон на лицо и иду себе дальше. Я всего лишь урод, а у таких не бывает прошлого.

Иеремия осклабился. Изрытая шрамами лысина и обезображенное лицо действительно придавали ему такой жуткий вид, что и Георг не мог побороть отвращения.

– Бертольд дал мне работу и эту комнату. Здесь я и обитаю с тех пор, как мерзкий зверь под горой, – продолжил старик. – Бертольд забрал тогда кое-какие вещи из моего бывшего дома. Среди них оказался и этот сломанный, проклятый Богом клинок… – Иеремия, как пером, взмахнул рукоятью. – Я сохранил его, сам не знаю почему. Может, чтобы помнить о былых деяниях. О любимой Шарлотте…

По его безобразному лицу покатились слезы. Иеремия беззвучно плакал, между тем как птицы окончательно проснулись и радостно щебетали у него над головой. Георг еще никогда не встречал человека, столь одинокого.

И все-таки я должен задать ему этот последний вопрос…

– Знаете, что странно? – начал Георг через некоторое время. – Я ведь уже говорил вам, что иногда обращаю внимание на всякие мелочи. Такое часто бывает в разговоре, как вот теперь. Когда я рассказал вам про снотворное и про предположение моего отца о том, что оборотень усыплял своих жертв, вы посмеялись. Сказали, что у моего отца богатое воображение, раз он решил, будто оборотень усыпляет каких-нибудь шлюх и вскрывает им грудную клетку. Что ж…

Он замолчал и напряженно взглянул на Иеремию.

– Ну и?.. – спросил старик, вытирая слезы. – Что ты хочешь сказать?

– Я не упомянул ни шлюх, ни вскрытую грудную клетку. И не думаю, что вы могли бы услышать об этом. Отец говорил, что капитан Мартин Лебрехт хотел сохранить это дело в тайне. Так что об этом мог знать лишь один человек. – Георг выдержал небольшую паузу и закончил: – Убийца.

Вновь последовало напряженное молчание. Потом Иеремия отшвырнул рукоять, та со звоном отлетела в угол. Усталые глаза его вдруг затравленно сверкнули, как у зверя, загнанного в угол.

– Хватит ходить вокруг да около! – прошипел он. – Ты обо всем догадался, хорошо. Можешь собой гордиться. Я и в самом деле недооценил тебя. – Он задумался ненадолго, а потом злобно улыбнулся: – Но это ничем тебе не поможет.

Георг почувствовал, как волосы на загривке встали дыбом. В тот же миг он понял, что допустил ошибку. Надо было разыскать отца или хотя бы воздержаться от этого последнего вопроса. Но теперь уже поздно.

– Что… что вы задумали? – спросил он осторожно.

Иеремия показал на кружку в руках Георга.

– Я уже говорил, что спиртное обладает удивительными свойствами. Например, приглушает странный привкус. – Он показал себе за спину. – Горшок с болиголовом не случайно оказался на полке. Я подумал, что он может мне понадобиться.

Сердце у Георга забилось вдвое быстрее.

– Вы что… отравили меня? – просипел он.

Иеремия пожал плечами:

– Ну, отравил – это слишком громко сказано. Скажем так, я позаботился о том, чтобы эта маленькая тайна осталась между нами. – Человек, бывший когда-то палачом Михаэлем Биндером, внимательно смотрел на Георга. – Чувствуешь уже нечто такое? Воздействие болиголова обычно начинает ощущаться в ногах. И от них онемение поднимается по всему телу. Когда оно достигнет сердца, наступает конец.

Георг подвигал пальцами ног. И действительно почувствовал слабое покалывание, поднимавшееся к щиколоткам.

– Вы… вы дьявол, – выдохнул он. – А я-то думал…

– Что я добрый старик? – Иеремия отмахнулся: – Тебе еще многому следует научиться, Георг. Я казнил сотни людей. Думаешь, одним больше или меньше имеет для меня значение? Да, я убил ту юную шлюху. И поверь мне, каждую минуту каюсь в этом деянии. Но это не значит, что я готов в роли оборотня отдаться на растерзание толпы. А они с удовольствием меня разорвали бы! Взгляни на меня! – Он показал на свое изуродованное лицо. – Я монстр! Лучшего чудища им не сыскать.

– Так, значит… вы не оборотень вовсе? – спросил Георг растерянно.

Он чувствовал, как покалывание постепенно подбирается к бедрам.

– Оборотень я или нет? – Иеремия вздохнул: – Дорогой мой Георг, ты считал себя таким смышленым… Но порой все бывает немного сложнее. Я не добряк и не старый дурень, но и не дьявол. Как и большинство людей, я, наверное, где-то посередке. И я дорожу своей жизнью. Как, вероятно, и ты.

Он улыбнулся и взял с полки бурый комок размером с кулак. Георг не сразу его разглядел. Должно быть, это было какое-то засушенное растение.

– Знаменитая иерихонская роза, – пояснил Иеремия. – Она попала к нам с востока с первыми крестоносцами. На первый взгляд мертвая, но стоит окунуть ее в воду, как она снова зеленеет и начинает цвести. Мудрецы называют ее дланью Марии, о ее целебных свойствах ходят легенды…

Он отломил кусочек от сухой массы и раскрошил его в кружку. Потом прошел к очагу, над которым стоял котел с горячей водой, и наполнил кружку.

– Небольшая щепотка от этой розы, еще несколько ингредиентов, известных мне одному, – и действие яда прекратится, – продолжал старик. – Правда, ненадолго. Примерно на день, и только. Потом болиголов снова проявит свои смертельные свойства. – Иеремия улыбнулся и пододвинул кружку к Георгу. – Вот мое предложение. Ты будешь держать язык за зубами. И сможешь каждый день приходить ко мне за противоядием до тех пор, пока я не поделюсь с тобою рецептом, и тогда ты навсегда покинешь Бамберг. По-моему, вполне себе благородное предложение, как считаешь?

Георг попытался пошевелить носками, которых уже не чувствовал. Потом нерешительно кивнул и принял кружку. Он принял решение.

Ты Куизль, не забывай об этом…

– Благородное предложение, – проговорил он. – Во всяком случае, в устах бессовестного убийцы. Но, боюсь, придется его отклонить.

С этими словами Георг выплеснул кипяток Иеремии в лицо.

Старик с криком свалился на пол и схватился за уродливое лицо.

– Безумец! – вопил он. – Я предложил тебе жизнь, а ты…

Георг бросился на него и вцепился в горло.

– Куизль никому не позволит шантажировать себя! – прошипел он. – Никому! Как бывший палач, ты должен знать, что существует немало способов развязать человеку язык. Ты сейчас же назовешь мне остальные ингредиенты, потом я возьму эту розу и…

В это мгновение дверь с грохотом распахнулась и кто-то грубо отпихнул Георга в сторону.

* * *

Тем временем Барбара находилась в раю и аду одновременно.

Подтянув к себе колени, она сидела в дальнем углу теплицы в замковом саду, куда сбежала сломя голову от разъяренной толпы. Теплица находилась в глубине парка, в той части, где смыкались, огибая сад, два рукава Регница. В теплице росли высокие экзотические деревья, увешанные оранжевыми фруктами величиной с кулак, источавшими восхитительный аромат. В темно-зеленой листве с щебетом порхали пестрые птицы. Аромат был до того сильный и соблазнительный, что Барбара уже надкусила один из плодов. Но он оказался ужасно горьким, и девушка его выплюнула.

Она предположила, что это так называемые апельсины. Отец рассказывал, что из дорогих цветков этих деревьев иногда делали лекарства или душистую воду. Вообще, они росли только на юге, но растопленная печь прямо посреди теплицы даже осенью обеспечивала необходимое тепло.

Барбара закрыла глаза и попыталась успокоить дыхание. Здесь было тепло, хорошо пахло, и она хоть на какое-то время оказалась в безопасности. И при этом чувствовала себя взаперти, как в кошмаре.

Девушка сидела здесь уже больше часа и все не могла осмыслить, что с нею приключилось. После того как викарий Харзее превратился в оборотня, она в общей суматохе выбежала на улицу. Там горожане уже устроили охоту на артистов, которых на фоне пережитого считали колдунами и заклинателями. Добрый Маттеус стал их первой жертвой. Он звал на помощь, но вскоре его крики сменились нечеловеческими воплями. Тогда Барбара отвернулась. В теплице было тепло, но девушку била дрожь. Где же сэр Малькольм? Где Маркус Зальтер и остальные артисты? Неужели их, как и беднягу Маттеуса, растерзала толпа? Может, их трупы уже болтаются на деревьях перед замком?

Барбара с трудом пыталась упорядочить мысли. Аромат апельсинов помог ей хоть немного успокоиться. Удалось ли отцу и дяде Бартоломею освободить Матео, как обещала ей Магдалена?

Матео…

Стоило ей подумать о нем, как глаза наполнялись слезами. С тех пор как ее избранник оказался в тюрьме, Барбара места себе не находила от нахлынувших чувств. Да, она любила его. Вот только что она могла знать о любви, если прежде ничего подобного не испытывала? Только в одном девушка была уверена: нужно помочь Матео. Но за последние часы Барбара осознала еще кое-что.

Ей хотелось обратно к родным.

С тех пор как она покинула отца, Магдалену, Георга и остальных, Барбара чувствовала себя так, словно утратила частичку себя. И зачем только она сбежала? Повела себя как дура! Кроме того, теперь она и к старому Иеремии не могла вернуться. Стражники там, наверное, все вверх дном перевернули в поисках артистов.

В эту минуту, одинокая и озябшая в наполненной ароматом теплице, Барбара решила вернуться к семье. Даже если отец так и не освободил Матео.

Ей давно уже пора домой.

Спустя целую вечность крики снаружи постепенно затихли. Слуха доносились лишь разрозненные выкрики, но это, вероятно, были только стражники. Барбара поднялась и осторожно подошла к двери. Выглянула сквозь щель во тьму. Ничего не заметила и выскользнула в ночную прохладу.

Она кралась босиком по гравийной дорожке, что вилась по лабиринту из живых изгородей. Всюду на лужайках росли кусты, остриженные в форме зверей или геометрических фигур. В ночной тьме они походили на громадных чудовищ. Статуи вокруг фонтана посреди парка, казалось, провожали Барбару взглядами.

Через некоторое время девушка остановилась и огляделась. Сад был с трех сторон окружен высокой стеной. За спиной высился замок, откуда она пришла, и там же был выход в город. Но возвращаться туда показалось ей слишком рискованным. Все равно ворота во двор, скорее всего, уже заперты.

«Значит, через стену», – подумала Барбара.

Тут она с ужасом вспомнила, что парк с обеих сторон омывала река. Даже если удастся перебраться через стену, придется плыть. Ей и представлять не хотелось, насколько холодная сейчас вода.

Барбара двинулась дальше в поисках выхода. Слева показалось массивное строение, изнутри которого доносились грохот и журчание. В теплице, как и в саду, девушка видела множество узких каналов и поэтому предположила, что там устроена одна из тех новомодных водокачек. Строение примыкало вплотную к стене и сплошь было увито плющом, так что для человека относительно проворного забраться не составило бы труда.

Барбара не колебалась ни секунды. Она ухватилась за тонкие стебли и стала карабкаться на крышу громыхавшей водокачки. Теперь стена доходила ей лишь до пояса. Барбара влезла на нее и посмотрела на другую сторону узкой, но бурной протоки. Она неплохо плавала, но понятия не имела, как далеко унесет ее течение. В худшем случае ее прибьет к одному из мельничных колес, что вращались чуть ниже по течению, и там переломает кости.

Но разве у меня есть выбор?

Барбара пробормотала молитву и прыгнула в воду.

Вода оказалась настолько холодной, что на мгновение перехватило дыхание. Кроме того, течение уже несло ее к мельничному колесу, что со скрипом и стоном вращалось в воде.

По-собачьи перебирая руками, Барбара поплыла против течения, понемногу приближаясь к противоположному берегу. Река тянула ее точно сотней рук, словно не желала отпускать свою добычу. Вода пахла гнилью и разложением.

Наконец Барбара ухватилась за скользкий куст на краю берега и подтянулась. Глотая ртом воздух, забралась по крутому склону и спряталась за парой разбитых бочек.

Перед нею тянулся темный переулок, усеянный конским навозом. Все было спокойно, лишь где-то вдали колокол пробил одиннадцатый час.

Барбара прислонилась к одной из бочек и попыталась успокоить дыхание. Ее всю трясло, зубы стучали от холода, но она справилась. Теперь оставалось лишь добраться до дома. Отец, наверное, всыплет ей как следует, но она готова была смириться с этим ради кружки горячего вина с пряностями и объятий старшей сестры.

Они простят меня, обязательно. Семья всегда все прощает.

Барбара осторожно поднялась и попыталась сориентироваться. Ратуша, вероятно, находилась где-то справа. Там же располагался мост, по которому можно пройти в новую часть города. Она торопливо подобрала мокрый подол и двинулась в путь.

Не успела девушка дойти до ближайшего поворота, как из переулка навстречу ей вывернул отряд мужчин. Это были молодые люди, вооруженные косами, вилами и факелами. Неожиданная встреча смутила их не меньше, чем Барбару. Но замешательство продлилось недолго.

– Эй, да это же та миловидная принцесса из театра! – выкрикнул кто-то из парней и показал на ее изорванное платье.

Барбара невольно вздрогнула. В суматохе она совсем забыла о дорогом красном наряде и теперь вдруг почувствовала, что буквально светится в темноте.

– Ты посмотри на нее! – сказал другой, похотливо глядя на ее груди под мокрым насквозь платьем. – Грязная крыса, видно, купалась в городском рву. – Он состроил деловитую мину. – Признайся, виделась с другими колдунами, да? Врать не имеет смысла. Мы уже изловили кое-кого из ваших. Все признались, что превратили викария в оборотня. Так что выкладывай!

Барбара сразу поняла, что возражать не имело смысла. Поэтому сделала первое, что пришло ей в голову: развернулась и бросилась бежать так быстро, как только могла. Парни с криком пустились за ней.

Барбара метнулась в одну сторону, потом в другую и повернула налево, в тесный проулок. Она слишком поздно заметила, что дорога стала забирать резко вверх – вероятно, на Каульберг. Расположенный сразу после Домберга, этот квартал представлял собой настоящий лабиринт из крошечных домов, лестниц, извилистых улочек, часовен и церквей. Барбара начала задыхаться, а парни между тем торжествующе вопили и понемногу ее нагоняли.

Улица поднималась все выше и становилась уже. Барбара совсем заблудилась. Преследователи, судя по всему, разделились – их шаги доносились с разных сторон одновременно.

Они окружают меня! Загоняют, как волки оленя!

Дома неожиданно расступились, и взору ее открылись темные очертания монастыря. Барбара помедлила и огляделась, после чего побежала по открытому пространству к высокому церковному порталу. Как и перед множеством других церковных сооружений города, здесь стояли подъемники и строительные леса. Вся площадь представляла собой одну сплошную стройку с грудами камня и мешков раствора. Барбара пригнулась и под их прикрытием устремилась к монастырю. Если ей удастся добежать до церкви, у нее будет шанс спастись от преследователей. Как и во всей Германии, в Бамберге соблюдался закон о церковном убежище. Тому, кто окажется под священными сводами, не грозила никакая погоня.

Из последних сил Барбара подбежала к порталу и в отчаянии дернула дверь.

Но та была заперта.

Барбара со злостью стукнула по массивной створке. Такого просто быть не может! Церковь всегда открыта, в любое время дня и ночи! Но, видимо, монахи из страха перед оборотнями и мародерствующими ополченцами заперли двери.

Барбара огляделась. На краю площади мерцали, стремительно приближаясь, огни факелов. В безысходности Барбара устремилась к подъемнику посреди площади, где угадывались очертания большой кучи песка. Быть может, там удастся где-нибудь спрятаться.

Барбара проворно вскарабкалась по влажному от ночного тумана склону и почти добралась до самого верха, но песок под нею вдруг осыпался. Она отчаянно цеплялась руками, но не смогла удержаться, покатилась вниз и наконец рухнула в котлован, вырытый прямо у подножия. И там замерла, уткнувшись лицом в сырую грязь.

«Я пропала», – думала она.

Снова послышались крики преследователей, в этот раз совсем близко. Значит, они были уже где-то на стройке.

Барбара спустилась по еще осыпающемуся склону и тут заметила на другой стороне ямы туннель, укрепленный балками. Судя по всему, рабочие вырыли его, чтобы раздобыть столь необходимый для строительства песок. Она проползла к нему и протиснулась внутрь. Вокруг сразу стало темно, как в могиле. Туннель был шириной примерно в полтора локтя, но книзу заметно сужался. И все-таки Барбара ползла дальше. Крики становились все тише, а потом и вовсе смолкли.

Барбара остановилась и прислушалась.

Все было тихо. Видимо, мужчины бросили охоту.

Барбара решила выждать еще немного – возможно, что преследователи по-прежнему поджидали ее снаружи. Между тем на голову ей капала вода, и Барбара кожей ощущала многотонную толщу над собой.

Она уже собралась выбираться наружу, но тут что-то привлекло ее внимание. В конце туннеля, казалось, мерцал крошечный огонек. Возможно ли это? Значит, с другой стороны тоже был выход?

Барбара решила попытать счастья. Если там действительно есть выход, то она сможет оторваться от преследователей, которые наверняка ждали ее где-нибудь на стройке. Барбара поползла на четвереньках, и свет действительно стал ярче. Похоже, он исходил откуда-то сбоку.

Еще шагов через двадцать туннель наконец закончился. Справа несколько истертых, стоптанных ступеней вели в следующий, более широкий ход. Поначалу лестница была усыпана каменным крошевом, но вскоре начались крепкие и ровные ступени. Свет исходил из низкой арки, которая, по всей видимости, вела в расположенную немного выше комнату.

Затаив дыхание, Барбара осторожно двинулась к арке. В самом углу расположенной за ней комнаты чадил один-единственный факел, и в его свете вырисовывались очертания нескольких ящиков и сундуков. Среди них сидел человек в поношенной монашеской рясе. Лицо его было все в ссадинах и кровавых царапинах и до того бледным, что казалось прозрачным. И все же Барбара сразу его узнала.

Это был драматург Маркус Зальтер.

Заметив ее, худощавый артист испуганно вздрогнул. Потом губы его растянулись в усталой улыбке.

– Здравствуй, Барбара, – проговорил Зальтер и поднял дрожащую руку. – Я уж думал, они все-таки разыскали меня. Но, похоже, провидение распорядилось так, чтобы хоть мы с тобой на какое-то время спаслись от этого безумия. – По его перепачканному грязью лицу текли слезы. – Я не знаю, где Господь. Но в эту ночь он отвернулся от Бамберга.

* * *

Удар, который обрушился на Георга, получился крепким, но не таким болезненным. И все-таки этого оказалось достаточно, чтобы отшвырнуть юношу в угол комнаты, где он и остался лежать головой к стене. Воздух вдруг наполнился странным запахом, природу которого Георг не сразу разобрал. Потом он узнал вонь зверья и разложения.

Оборотень! Иеремия вызвал оборотня!

Охваченный дрожью, Георг развернулся и встретился с яростным взглядом отца.

– Какого черта ты колотишь старика? – напустился на него палач. – Я не знаю, что здесь происходит, но не позволю своему сыну поднимать руку на калеку, ясно?

Георг поднялся и вытер рот, куда угодила отцовская затрещина. Сердце у него все еще бешено колотилось. Рядом с палачом стояла Магдалена и, скрестив руки на груди, сердито смотрела на брата.

– Боже правый, Георг, какого черта ты делаешь здесь до сих пор? – начала она ругаться. – Ты хоть представляешь, как мы волновались? И где дети? Им давно пора спать!

– Дети… тут, в трактире, – прохрипел Георг. – Они в безопасности. В… в отличие от меня.

– Что это значит? Объяснись! – отец подтянул его к себе. – Ну, выкладывай!

Георг показал дрожащей рукой на Иеремию. Тот по-прежнему лежал на полу и хватал ртом воздух. Его изрытое шрамами лицо стало пунцовым от горячей воды, которую Георг выплеснул ему в лицо.

– Это не беззащитный калека, – злобно выкрикнул Георг. – Это бывший палач Бамберга, Михаэль Биндер! Он убийца – и, возможно, тот самый оборотень. Он… он отравил меня болиголовом!

Юноша почувствовал, что странное покалывание уже добралось до бедер. Его охватил неприкрытый ужас.

– У него есть противоядие! – сообщил он взволнованно отцу и Магдалене, которые стояли, разинув рты. – Иерихонская роза! Он один знает точный состав. Нужно… нужно все из него вытянуть, иначе мне конец!

Якоб опустился на скамейку, которая угрожающе заскрипела под его весом, и покачал головой в недоумении.

– Убийцы… противоядие… иерихонские розы… – бормотал он. – Черт возьми, Георг, сколько ты выпил? Я даже отсюда чую перегар.

– Но это правда! – заверил его Георг. – Иеремия – убийца, он сам в этом сознался! И он отравил меня! Вот! – Юноша показал на кружку с отваром, по-прежнему стоявшую на столе. – Он подмешал сюда болиголов.

Палач взял со стола кружку. Его большой нос на мгновение скрылся в ней, словно стал самостоятельным существом. Якоб с шумом вдохнул и покачал головой.

– Чтоб мне пусто было, если там есть болиголов, – проговорил он спокойно. – Болиголов воняет мышиным дерьмом. А здесь скорее… – Он снова понюхал. – Мята, мед, хм, может, кардамон, щепотка перца…

– И немного гвоздики из далекой Индии, – перебил его Иеремия. Он уже поднялся и неуверенно опустился на кровать. – Да еще дорогущий мускат. Это так называемый гипокрас, сваренный по рецепту греческого врача Гиппократа. Он придает сил и очень вкусный, между прочим, но ничего ядовитого в нем нет.

– Но… но вы же сами сказали, что там болиголов. – Георг совсем растерялся. Он переводил недоумевающий взгляд с отца на Иеремию и обратно. – Я же сам чувствую покалывание…

– В самом деле чувствуешь? – с хитрой улыбкой спросил Иеремия. – А может, ты просто сам все вообразил?

Георг смущенно подвигал носками. Действительно! Покалывание почти исчезло. Как такое возможно?

– Удивительная сила воображения, – сказал Иеремия. – Если постараться, можно внушить людям все, что угодно. Слово обладает живительной силой, а может и убить. Твой отец, по крайней мере, не хуже меня это знает.

– А как же иерихонская роза? – неуверенно спросил Георг, хотя уже догадывался, какой получит ответ.

– Иерихонская роза – это забавная, хоть и дорогая, игрушка, – пожала плечами Магдалена. – Она расцветает, если ее полить водой. Не слышала, чтобы она была сильным противоядием. Если б ты внимательнее занимался с отцом, то знал бы об этом.

Георг схватился за волосы. Он-то считал себя таким смышленым, а теперь получилось так, что сел в лужу перед отцом и старшей сестрой… Юноша сердито обернулся на управляющего:

– Вы… вы сделали это только затем, чтобы я держал рот на замке, так?

Иеремия вскинул руки, прося прощения.

– И это хорошо сработало. Поверь мне, Георг, одного этого убийства мне хватило. – Взгляд его померк. – Уже за это мне целую вечность придется страдать в аду.

– По-моему, вам следует объясниться, – сказала Магдалена и недоверчиво огляделась. – Но для начала я хочу взглянуть на детей. Детей и, возможно, еще кое-кого, – добавила она многозначительно.

Иеремия показал на маленькую дверь слева от полок.

– Георг сказал правду. Мальчики мирно спят у печи. Но пожалуйста, можете убедиться сами.

Магдалена открыла дверь и скрылась на какое-то время. Потом вернулась, и на лице ее было написано облегчение.

– Дети в порядке, – объявила она. – Судя по их перепачканным ртам, они разве что объелись сливового варенья. Вот кого не хватает, так это Барбары.

– Барбары? – Отец взглянул на нее в недоумении. – Становится все интереснее! Хочешь сказать, Барбара все это время была здесь? Дьявольщина…

Он разразился потоком брани, но Магдалена оборвала его.

– Теперь это не имеет значения, – прошипела она. – Теперь, когда Матео на свободе, я все равно завтра привела бы ее назад. – Она строгим голосом обратилась к Иеремии: – Ну так где она?

Иеремия вздохнул:

– Вообще-то бо́льшую часть времени Барбара проводила у артистов. Я ее почти и не видел. Сегодня утром она вместе с ними отправилась в замок Гейерсвёрт. Видимо, помогала им с костюмами.

– Ну, пускай только попадется мне на глаза, – проворчал отец. – Но с этим мы потом разберемся. – Он повернулся к Георгу: – Теперь расскажи наконец, что здесь произошло.

Сын тяжело вздохнул и, потупив взор, рассказал о попойке в «У синего льва», а также о своих наблюдениях, осознанных только впоследствии. Об ингредиентах для снотворного, которые увидел у Иеремии, о его удивительных познаниях в латыни и сломанном клинке. Особое внимание Георг заострил на признании Иеремии в том, что он был палачом Михаэлем Биндером и совсем недавно совершил убийство.

– Он сам признался, что убил юную проститутку, – закончил Георг. – Только убийца мог знать о вскрытой грудине. Иеремия и есть оборотень!

Отец все это время слушал не перебивая. Теперь же он повернулся к Иеремии. Тот по-прежнему сидел на кровати и натирал мазью обожженное лицо.

– Это правда? – спросил палач.

Иеремия вздохнул:

– И да, и в то же время нет. Да, это я убил юную Клару. Но я никакой не оборотень. В этом вы должны мне поверить!

– Для этого хорошо бы выслушать тебя, – ответил Якоб.

Он вынул трубку и прикурил от горящей лучины, которую вытянул из печи. Вскоре к потолку потянулись клубы ароматного дыма и заглушили вонь, которую еще источала одежда палача.

– Ну, выкладывай! – потребовал он от Иеремии. – Или сначала попросить брата, чтоб уложил тебя на дыбу и помял пальцы в тисках?

Иеремия лукаво ему подмигнул:

– В том, что касается дыбы и тисков, поверь, вам обоим есть чему поучиться у меня.

Но потом улыбка его сразу померкла.

– Все так, как рассказал Георг. Да, когда-то я был палачом Михаэлем Биндером. Но Михаэля Биндера давно нет в живых, он умер почти сорок лет назад в корыте с негашеной известью. Однако вину, которую я взял тогда на себя, смыть не удалось. Только старое имя… – Старик вздохнул, и странный хрип вырвался из его груди. – Я так и не смог забыть облик моей возлюбленной Шарлотты, всякий раз ее образ являлся мне в сновидениях. И вот около года назад мне вдруг встретилась эта девица, похожая на Шарлотту, словно горошины из одного стручка…

– Вы про юную проститутку? – уточнила Магдалена.

Иеремия кивнул.

– Впервые я увидел ее, когда она пришла ко мне, чтобы избавиться от ребенка. Проститутки знают о моих умениях и тайком наведываются ко мне. С тех пор я не мог забыть эту девицу. Ее… ее звали Кларой. Я отправился за ней и сказал, что хочу коснуться ее, только и всего. Поначалу ей, наверное, было противно, но я дал ей денег, много денег, и она согласилась. Я все чаще стал ходить к ней на Улицу роз. И однажды уговорил ее провести ночь у меня. – Лицо старика расплылось в блаженной улыбке. – Это была лучшая ночь за последние сорок лет. Мы много говорили, как разговаривали когда-то с Шарлоттой. В основном о всякой безделице, как это бывает у влюбленных. Я был дураком! Старым дураком!

Иеремия хлопнул себя по лбу.

– В момент слабости я посвятил Клару в свою тайну. Рассказал ей, что в прошлой жизни был Михаэлем Биндером, палачом Бамберга. – Взгляд у него стал мрачным. – На следующий день Клара потребовала денег. Потом еще больше. Она грозилась выдать меня.

– И что такого случилось бы? – спросил Георг. – Вы же не сделали тогда ничего запретного. Вы были простым палачом.

Иеремия улыбнулся.

– В том-то и дело, что я был палачом, – ответил он. – В то время, чтобы вы знали, на костер попадали не только простые люди, но и немало советников и патрициев. Их родственники поклялись отомстить. Я и сейчас помню, как они стояли у пылающего костра и показывали на меня пальцами… – Он встряхнул головой. – Они не могли призвать к ответу по-настоящему виновных, те были слишком могущественны. Но поверь, на мне они бы выместили злобу. Они бы и сейчас это сделали. Ведь я же простой палач.

Якоб что-то согласно пробурчал и вынул трубку изо рта.

– Так и есть. Легче всего спихнуть вину на нас. Для этого мы и нужны. Чтобы убивать, лечить, а иногда и избавлять от нежелательных детей. А потом на улицах нас сторонятся и крестятся у нас за спиной…

– Что стало с этой Кларой? – спросила Магдалена.

Иеремия с шумом втянул воздух.

– Когда у меня закончились деньги, я пошел к ней и попросил прекратить это. Но она только высмеяла меня. Сказала, что на следующий же день отправится к Мартину Лебрехту и выдаст меня. Она назвала меня глупым калекой и расписала, в какой ад превратят патриции мою жизнь. Тогда… тогда я понял, что должен что-то предпринять… – Он запнулся. – Я подумал, как сделать так, чтобы ей не было больно, и вспомнил про снотворное. Мне и раньше приходилось его применять, если я чувствовал жалость к тем, кого казнил. Следующей ночью я подкараулил Клару и прижал к лицу тряпку со снотворным. Она вскрикнула и обмякла. И даже не почувствовала удара, которым я размозжил ей голову.

– Но как же грудина! – прошептал Георг. Его восхищало и в то же время внушало отвращение то хладнокровие, с которым бывший палач рассказывал об убийстве девушки. – Вы вскрыли ей грудину. Зачем?

Иеремия пожал плечами:

– Некоторые видели меня с Кларой. Я боялся, что кому-нибудь полезут в голову ненужные мысли. Одинокий старик, безответная любовь… Поэтому я устроил так, чтобы все решили, будто на нее напал этот оборотень. – Он подмигнул Якобу: – И вы на это повелись.

Георг с неприязнью смотрел на старика.

Так вот что бывает, если казнить сотни людей? До чего больным и бесчувственным может стать человек!

Впервые в жизни профессия палача вызвала у него отвращение.

И все же мне придется однажды стать им…

Дым от отцовской трубки едва ли не целиком заполнил маленькую комнату. В его серых клубах Иеремия походил на призрак из далекого прошлого.

– Вы теперь сдадите меня стражникам? – спросил он в тишине.

– Я не судья, а только палач, как и ты в свое время, – ответил неуверенно Якоб. – Господь свидетель, тебе несладко пришлось в этой жизни. И все-таки я уверен, что перед лицом Господа ты за одно только это деяние будешь каяться вечно. Куда сильнее, чем за многих других, кого тебе пришлось убить. Потому что в этот раз ты действовал по собственной воле. И избрал темный путь.

– Это я и сам знаю, – мрачно ответил Иеремия и вопросительно взглянул на гостей: – Ты вы меня отпустите?

– Пока не знаю, – сказал Куизль.

Он запыхтел трубкой и погрузился в раздумья.

– Это зависит от того, что нам удастся выяснить. Быть может, с твоей помощью. – Якоб резко взглянул на Иеремию: – И ты можешь поклясться, что к другим убийствам не имеешь никакого отношения?

Старик ударил себя в тощую грудь:

– Клянусь всеми святыми и пресвятой Богородицей!

– Ладно, черт с ним. – Якоб отмахнулся. – Все равно мне в этом убийстве многое странным показалось. Запах белены, вскрытая грудина… Мало общего с другими жертвами.

– Но с ними тоже обошлись довольно жестоко, – заметила Магдалена. – Их пытали, четвертовали…

– Оборотень! – прошептал Георг и перекрестился.

– Дьявол, забудьте вы наконец про этого оборотня, чтоб ему пусто было! – вспылил Якоб. – Вы разве не видите, что кто-то нас за дураков держит? Иеремия извлек из этой истории свою выгоду, и кто-то сделал то же самое до него. Вот только кто? И зачем? – Палач нахмурил лоб: – Ну, теперь мы хотя бы знаем, что эта шлюха к остальным жертвам не имеет никакого отношения. Она не вписывалась в общую картину. Если исключить ее, кто тогда остается? Кто…

Якоб задумчиво подошел к шахматной доске, стоявшей на столе.

– Первой жертвой, вероятно, стал этот Георг Шварцконц, – проговорил он, не вынимая трубки изо рта. – Старый советник. – И поставил на доску белую ладью. – Потом – Тадеуш Васольд, тоже старый советник, и старуха Магда Готцендёрфер, вдова влиятельного патриция… – На доску встали вторая ладья и черный ферзь. – Значит, три пожилых человека, связанных в прошлом общей властью.

– Но было еще несколько женщин, сравнительно молодых, – заметила Магдалена. – Эта аптекарша, Адельхайд Ринсвизер, к примеру. Ее муж тоже заседает в Совете. Кроме того, Симон говорил, что еще у одного молодого советника пропала невеста, некая Йоханна Штайнхофер…

Палач поставил к ладьям и ферзю еще двух белых коней.

– Ты погляди-ка, – проговорил он. – Как я и думал. Стоило убрать шлюху, и в игре остались только патриции да их родственники. Должно быть…

Георг прокашлялся.

– Отец, – произнес он едва слышно.

Якоб нетерпеливо повернулся к нему:

– Черт возьми, ну что еще?

– Ты забыл еще одну женщину, – ответил Георг, потупив взор. – Жену простого мельника, Барбару Лойпниц. Ее муж, мельник из Хауптсмоорвальда, уверен, что одна из оторванных рук принадлежала его жене. Она стала второй жертвой после советника Шварцконца.

– Проклятье! – Якоб поставил рядом с фигурами белую пешку. – Значит, не только патриции. А я-то думал, что вот он, проблеск…

– Может, он и есть.

Это Иеремия подал сиплый голос с кровати. По всей видимости, его обожженное лицо болело уже не так сильно. Он поднялся, прошаркал к столу и рассеянно посмотрел на шесть фигур на доске. Потом взял узловатыми пальцами белую пешку и повернулся к Георгу:

– Говоришь, мельничиху зовут Барбара Лойпниц?

Георг кивнул, и старик задумчиво продолжил:

– Я хорошо знал ее отца. Это некий Йоханнес Шрамб. Он был мелким секретарем в Совете, как и несколько других. Но было время, когда я виделся со Шрамбом чуть ли не каждый день.

– И когда же это было? – спросила Магдалена.

Иеремия тяжело вздохнул, прежде чем ответить:

– Это было во время преследований ведьм. Йоханнес Шрамб был секретарем в так называемой ведовской комиссии.

– Ведовской комиссии? – Магдалена наморщила лоб. – Такая же, какую теперь собрали из-за этого оборотня?

– Вроде того, – Иеремия кивнул. – Только те, кто заседал в этой комиссии, решали, кого обвинить в колдовстве и кого следует допросить. Кроме того, они присутствовали на каждой пытке. Горстка людей решала, кому жить, а кому умирать. Ее членов назначил епископ, и никто в городе не мог оспорить их решения.

– Значит, небольшой круг лиц, которые могли вершить судьбы, – пробормотала Магдалена. – Наверняка они чувствовали себя богами… – Она вдруг задумалась и взволнованно показала на другие фигуры: – Постойте-ка! А что, если и остальные жертвы состояли в той комиссии?

– Члены комиссии менялись от одного процесса к другому, – пожал плечами Иеремия. – Хотя кое-кто присутствовал постоянно, так что я хорошо запомнил имена. Георг Шварцконц точно был, как, наверное, и Тадеуш Васольд, и Эгидий Готцендёрфер, супруг Магды. – Он вздохнул. – Но старый Эгидий давно умер. А другие жертвы, конечно же, слишком молоды. Все-таки почти сорок лет прошло.

– А что с этим секретарем, Йоханнесом Шрамбом? – спросил Якоб. – Он еще жив?

Иеремия помотал головой:

– Точно нет. Он уже тогда был далеко не молод. По-моему, он умер лет десять назад от опухоли.

– Однако его дочь была жива до недавних пор, – задумчиво произнес палач и глубоко затянулся. Потом пытливо взглянул на старого управляющего: – А может, у двух других женщин отцы или деды тоже состояли в той комиссии? Как думаешь, удастся нам это выяснить? Если женщины вышли замуж, то, конечно же, сменили фамилию.

Иеремия склонил голову набок.

– Выяснить их девичьи фамилии особого труда не составит. Думаю, в этом нам поможет Бертольд Лампрехт. Будучи трактирщиком, он в Бамберге всех и вся знает. – Он повел плечами. – Но вот состояли их отцы и деды в комиссии или нет…

– Я правильно понял? – перебил его Георг, потеряв терпение. – Вы всерьез думаете, что кто-то целенаправленно выслеживает членов той комиссии? И если их нет в живых, то он принимается за жен, детей и внуков?

– Проклятье, сколько раз тебе повторять, чтобы ты держал язык за зубами, когда взрослые говорят! – вскинулся на него отец и посмотрел так сердито, что Георг сразу притих.

– Ему пятнадцать, почти шестнадцать, отец, – вмешалась Магдалена. – Георг давно уже не мальчик! Кроме того, нам бы следовало его поблагодарить. – Она насмешливо взглянула на брата. – Хотя нянькой он оказался никудышной.

Якоб что-то недовольно пробурчал, но потом все-таки снизошел до объяснения:

– Я уже говорил вам, что существует два варианта. Либо этот оборотень помешанный и убивает без разбора, либо он преследует какой-то план. Если это какой-то план, к чему я теперь склоняюсь, то все убитые связаны между собой. Тут не может быть совпадения. Среди жертв сразу два бывших инквизитора, вдова еще одного такого же и один из секретарей. Другие убитые тоже имеют к этому какое-то отношение. Это и следует выяснить. – Он вновь повернулся к Иеремии: – Ну, так что насчет имен из этой комиссии?

Управляющий устало вздохнул:

– Я ведь уже сказал. Комиссия была не одна, а целое множество. Для каждого процесса набирали новую. Шварцконца и двух других советников я помню, секретаря Шрамба – тоже. А вот что до остальных… – Он помедлил. – При всем желании не вспомню, кто там заседал. Время было суматошное, к тому же столько лет прошло с тех пор… В общем, нужно просмотреть тогдашние списки и выяснить, в каком из них значатся все эти инквизиторы.

– Но зачем нам это делать? – спросил Георг в недоумении.

– Какой же ты дурак все-таки! – выругался отец и с такой силой треснул по столу, что шахматные фигуры попадали. – Если мы выясним, при каком процессе заседали все эти люди, то, может, сумеем предотвратить новые несчастья.

– А ты считаешь… – начала Магдалена.

– А я считаю, что народу в этом списке куда больше, – перебил ее Якоб и показал на свой нос. – И чутье подсказывает мне, что этот наш незнакомец остановится лишь после того, как доберется до конца этого списка.

– Забудьте. Этим спискам сорок лет. – Иеремия покачал головой: – Они, наверное, гниют где-нибудь в епископском архиве. А туда так просто не попадешь и в документах не пороешься. Там стражники на каждом шагу, да и не отыщете вы там ничего. С тем же успехом можно иголку в стоге сена искать.

– Мы проникли в камеру при Старом дворе, проникнем и в архив, – упрямо возразил Якоб. – Всегда есть какой-нибудь выход. – Он показал на Иеремию: – И ты поможешь нам разыскать нужные документы. Я знаю, что палачи зачастую сами распределяют акты. В Шонгау все то же самое.

– А если я откажусь? – спросил Иеремия.

– Если ты откажешься, завтра утром мы представим капитану Лебрехту разоблаченного убийцу, а может, еще и оборотня в придачу.

Иеремия застонал и смиренно поднял руки.

– Ладно, может, я и разыщу документы, если мы окажемся в архиве… Но повторяю, мы туда не попадем. Никогда, забудьте! – Он запнулся. – Разве только…

Тут губы его растянулись в ухмылке.

– Разве что? – спросили Магдалена с Георгом одновременно.

– Ну, возможно, есть один способ, – с довольным видом ответил Иеремия, в то время как остальные не сводили с него пытливых взглядов. – Но он довольно мерзкий. В любом случае, чтобы решиться на него, нужны крепкие нервы.

Палач кивнул:

– Об этом не беспокойся. Нервы у меня крепче корабельных тросов.

* * *

Некоторое время Барбара с Маркусом Зальтером сидели на полу и молчали. В комнате стоял запах гнили и плесени. Ящики и сундуки вокруг были покрыты слоем пыли, про них, похоже, давным-давно позабыли. Рядом с аркой, ведущей в песчаный туннель, была еще одна дверь, с виду относительно новая.

– Где… где мы находимся? – спросила наконец Барбара, когда набралась сил и перестала дрожать.

– Наверное, в кармелитском монастыре, что на Каульберге, – ответил Маркус и показал на свою коричневую рясу. – Во всяком случае, это я отыскал в одном из сундуков. Среди распятий и пологов для алтарей. Но в основном все довольно ветхое.

Барбара заметила темное пятно на боку у драматурга, похожее на кровь. Похоже, он был ранен куда тяжелее, чем она решила вначале.

– Что произошло? – прошептала девушка. – Последний раз я вас видела во внутреннем дворе, сразу после того, как народ хлынул из зала.

– За нами охотились, как за дичью, – ответил Зальтер глухим голосом. – С толстяком Маттеусом расправились еще во дворе. Карл и долговязый Йозеф успели выбежать на улицу. Я… я пытался им помочь. Но все было тщетно… – Он шмыгнул носом и вытер с него кровь. – В конце концов я примчался на Каульберг и забрался в эту нору. – Драматург показал на низкую арку и стоптанную лестницу. – Осмотрелся тут немного… Горожане копают здесь песок для своих многочисленных строек. Им повезло, что еще не обвалилось ни одной шахты и ни одного монастыря.

Барбара с недобрым предчувствием взглянула на потолок, с которого размеренно капала вода.

– Вы сказали, что мы, возможно, единственные артисты, которым удалось спастись от этого безумия? – сказала она наконец. – А как же сэр Малькольм? Неужели его тоже…

Зальтер злорадно улыбнулся:

– Не беспокойся, он всегда выкрутится. Малькольм за всю свою жизнь сыграл столько ролей, что без труда может прикинуться любопытным зевакой или примкнуть к разъяренной толпе. Или что там ему взбредет в голову. За него можешь не тревожиться.

– Чего не скажешь о вас. – Барбара осторожно показала на темное пятно на боку Зальтера. – Вам, по всей видимости, не удалось так легко отделаться.

Маркус отмахнулся:

– А… ерунда. Хотя бы ноги сумел унести, и то ладно. Тебе тоже не помешало бы в рясу переодеться. Чешется невыносимо, зато тепло. А нам, судя по всему, придется тут задержаться. Город, похоже, до сих пор на ушах стоит. Как дьявол с цепи сорвался.

– Скорее уж оборотень, – с горечью ответила Барбара. Потом боязливо посмотрела на Маркуса: – Неужели викарий действительно превратился в оборотня во время нашего представления? Какой у него жуткий вид был! – Она поежилась. – Как же такое могло случиться? Может… может, все это как-нибудь связано с труппой? Сначала шкуры у Матео, а теперь это…

– Не хотелось мне говорить, но есть у меня одно предположение, – ответил Зальтер и мрачно покивал. – Я заподозрил это, еще когда у Матео обнаружились шкуры, а теперь…

– О чем это вы? – взволнованно спросила Барбара.

– Чтобы ты знала, мы не первый раз встречаем оборотня, – начал драматург нерешительно.

Он обхватил себя руками. Похоже, ему было холодно, несмотря на рясу.

– В Кельне и Франкфурте после наших выступлений тоже происходило нечто подобное, – продолжил он мрачно. – Порядочные горожане без всякой причины бросались друг на друга посреди улицы, какой-то бродяга выкрал из колыбели младенца и сожрал, бесследно пропало несколько юных девиц… Я долго сомневался, а три дня назад застал его в повозке, на месте преступления.

– Кого же, ради всего святого? – прошептала Барбара.

– Сэр Малькольм. – Зальтер тяжело вздохнул. – Вообще-то я лишь хотел спросить, какие из костюмов еще следует отдать в починку. В повозке почему-то пахло серой. Когда я сказал об этом Малькольму, он что-то быстро убрал в сундук. Вид у него был очень сердитый. Позже я снова влез в повозку и заглянул в сундук… – Он запнулся, после чего продолжил сдавленным голосом: – В нем лежали серебряная пентаграмма, подсвечник с черными свечами и череп, очень маленький, такой бывает только у ребенка.

– Господи! – выдохнула Барбара. – Сэр Малькольм… колдун?

Зальтер пожал плечами.

– Потом он даже показывал нам подсвечник и пентаграмму. Говорил, что они понадобятся ему, когда мы будем ставить «Фауста». Про детский череп он не сказал ни слова и при этом все время смотрел на меня очень странно. Доказать я, конечно, ничего не могу. Могу лишь сказать, что всякий раз, когда сэр Малькольм задерживается в каком-нибудь городе, там происходят странные вещи.

– А долго вы с ним знакомы? – со страхом в голосе спросила Барбара.

– Лет десять. Я был тогда студентом в Кельне. У меня кончились деньги, и я пребывал в восторге от театра. Вот как ты сейчас.

Драматург улыбнулся, потом вздрогнул и прижал руку к ране на боку. Судя по всему, он испытывал сильную боль.

Барбара показала на кровавое пятно:

– Вы позволите взглянуть на рану? Я в этом немного разбираюсь.

Зальтер смерил ее недоверчивым взглядом.

– Барбара, артистка ты, может, и выдающаяся, но на роль знахарки в таком возрасте явно не годишься.

– Поверьте мне, я действительно кое-что смыслю в этом, – несколько вызывающе ответила Барбара. – Мой отец, как вам известно, палач. Мало кто сравнится с нами в искусстве врачевания.

Зальтер снова вздрогнул – в этот раз Барбара не была уверена, что от боли.

– Черт, я… я и позабыл, – просипел он. – Твой дядя ведь местный палач, верно?

Барбара печально кивнула.

– Почти вся наша семья жила этим жутким ремеслом с незапамятных времен. Отец, дядя, зятья, деды… Мы рассыпаны по всей Германии и все приходимся друг другу родственниками. Поэтому палачи зовут друг друга кумовьями. – Она вздохнула: – Мой прадед был печально известным Йоргом Абрилем, он пытал и отправил на тот свет сотни людей. Может, вы о нем уже слышали.

Зальтер помотал головой и вдруг побледнел еще сильнее.

– Я… – Он хотел что-то сказать, но вновь скривился от боли.

– Так, прекратите валять дурака и покажите мне рану, – распорядилась девушка.

Она решительным движением разорвала на нем рясу. Сбоку на груди сохло пятно крови, еще темной и жидкой в центре. Барбара осторожно осмотрела его.

– Похоже, кто-то зацепил вас кинжалом, – сказала она деловито. – Рана, к счастью, не очень глубокая. Но ее нужно скорее обработать, иначе она может воспалиться.

Барбара оторвала лоскут от своего платья и огляделась. В углу комнаты нашелся бочонок церковного вина.

– Не знаю, какое оно теперь на вкус, – сказала она, выдернув пробку и обмакнув в вино лоскут, – но чтобы очистить рану, все лучше грязной воды.

Девушка принялась осторожно счищать кровь. Когда рана стала более-менее чистой, Барбара достала из сундука одну из ряс, разорвала на длинные полосы и наложила повязку. Маркус за все это время не произнес ни слова, только шипел время от времени, когда боль становилась слишком сильной.

– Это все, что я сейчас могу сделать, – сказала Барбара. – Но завтра утром мы можем вместе отправиться к моему дяде…

Зальтер горько рассмеялся, но вскоре его смех перешел в кашель.

– Ты с ума сошла? – прохрипел драматург. – Если эти дурни хоть немного соображают, то уже догадались, что ты племянница местного палача. Тебя давно разыскивают! Или никто в городе тебя не знает? Кто-нибудь видел тебя, прежде чем ты вышла на сцену?

– Я… не знаю, – ответила Барбара нерешительно. Она вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. – Я была несколько раз с сестрой на рынке. Конечно же, меня знает Катарина, невеста дяди Бартоломея. Потом еще Иеремия, управляющий в трактире «У лешего»…

– В трактире, наверное, давно все вверх дном перевернули, – перебил ее Зальтер. – Там ведь разместилась наша труппа. И этого Иеремию наверняка допросили насчет нас. – Он внимательно взглянул на Барбару: – Думаешь, он станет молчать перед стражей, если дело коснется его собственной жизни?

– Господи, я не знаю! – всхлипнула Барбара. – Думаю, нет. Но это значит… что я теперь не смогу вернуться к родным!

– Во всяком случае, до тех пор, пока они находятся в доме твоего дяди. – Маркус решительно кивнул. – После всего, что случилось этой ночью, нам с тобой нельзя просто так показываться в Бамберге. Нас, наверное, вся стража разыскивает.

– Но как нам теперь быть? – Барбара чуть ли не кричала. – Я хочу обратно к семье!

Зальтер погладил ее по волосам:

– Я что-нибудь придумаю, Барбара. Обещаю. Но для начала нам надо поспать. Вот увидишь, завтра все будет лучше.

Барбара ему не поверила. И все-таки она влезла в одну из монашеских ряс и положила голову Маркусу на колени. Драматург напевал ей какую-то песенку, грустно и монотонно, однако это немного ее успокоило.

В скором времени Барбара уснула от усталости и скорби.