Регенсбург, утро 25 августа 1662 года от Рождества Христова

– Вы хоть понимаете, какую кашу заварили?

Отец Губерт негодующе покачал головой. Лицо его раскраснелось от гнева и возмущения и походило теперь на громадную редиску. Даже после третьей выпитой кружки монах не желал успокаиваться и трясущимся от злости пальцем показывал то на Симона, то на Магдалену. А они, словно подсудимые, сидели за столом в душной пивоварне и не смели поднять глаза.

– Я доверился вам, Симон Фронвизер, – не унимался францисканец. – И что я получаю взамен? Вы приводите ко мне самого разыскиваемого в городе преступника! Человека, которого все называют монстром и обвиняют в массовых убийствах! Епископ все утро так на меня орал, что до сих пор в ушах звенит. Давать убежище этому чудищу! Притом что Его сиятельство и без того грызется с властями из-за построек на Сводчатой улице… Выставить бы вас отсюда, Фронвизер!

– Куизль невиновен, – в очередной раз пробормотал лекарь. – Даю вам слово.

– И это единственное, почему вас не выгнали сразу, – проворчал отец Губерт и вытер пот со лба.

Симон обхватил ладонями кружку и уставился в нее, словно на дне находилось решение всех проблем. Его замечательный план обернулся полным провалом. И как ему только в голову пришло, что отец Губерт встретит их с распростертыми объятиями? Монах разбушевался еще ночью, когда понял, что его обманули. И тогда Симон все выложил начистоту. Рассказал про Куизля и про заговор против него. Признался, где нашел порошок, и поделился предположением, что он как-то связан с поисками философского камня. Отец Губерт поджал губы и почти не перебивал. Только когда лекарь упомянул мучнистую пыль в подвале и лаборатории, пивовар задал несколько вопросов. В первую очередь его интересовало количество этого самого порошка.

Между тем отец Губерт немного успокоился и глотнул белого пива, хотя вкус его казался ему теперь отвратным.

– По крайней мере, отцу твоему теперь немного лучше, – проворчал он, обращаясь к Магдалене. – Здоровый как бык, через пару дней даже веревки его не удержат. Придется к нему стражников приставить.

– Значит, отцу можно будет остаться здесь? – Магдалена с надеждой взглянула на францисканца.

До сих пор она почти все время молчала и объясняться предоставила Симону. Но теперь речь зашла о родной семье.

– И вы не выдадите его властям? – Вопросы так и сыпались. – И дадите ему убежище?

– Ну разве может епископ отказать в убежище этому страдальцу? – ответил Губерт. – Мы, черт возьми, пастыри Божии, и это наш долг, будь он трижды неладен. Хотя порой исполнять его не слишком-то и легко.

Последние слова он произнес с некоторой грустью.

Симон облегченно вздохнул: значит, на какое-то время гибель палача все же удалось отсрочить. Ночью они вместе дотащили Куизля до комнаты пивовара и заново перевязали. С этого времени отец Магдалены спал как убитый. Лекарь бегло осмотрел его раны, синяки и ожоги. Ни ему, ни Магдалене не хотелось даже думать о том, что палачу пришлось пережить в эти дни.

– Но не обольщайтесь так, – добавил монах. – Я уговорил епископа оставить вас лишь на время. Три дня!

Он оттопырил три пухлых пальца и показал собеседникам.

– Три дня, не больше. До того времени вам придется доказать, что этот человек невиновен. Потом мы передадим его городской страже, и вас вместе с ним. Да и эту отсрочку вы получили только благодаря моему красноречию. Не прояви епископ такую милость, гнить вам сейчас в тюрьме под ратушей!

Симон нерешительно покивал.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить. Очень жаль, что пришлось так бессовестно воспользоваться вашим доверием.

– Ладно вам, – отец Губерт глотнул из кружки. – Довольно напыщенной болтовни, лучше делом займитесь.

– Вы правы, – ответил Симон, теперь уже решительнее. – Времени мало. Поэтому важно, чтобы вы наконец рассказали нам про тот порошок. Вчера вы обмолвились, что разгадали его тайну. Не томите же нас – объясните, что это такое?

Монах задумчиво взглянул на Симона.

– Вчера я и вправду собирался рассказать вам, что это за порошок такой, будь он неладен, – проворчал он наконец. – Но сами скажите, Фронвизер, действительно ли могу я вам доверять? Откуда мне знать, что вы и сами не разыскиваете эту дьявольскую субстанцию? И что вы снова мне не наврали? Лекарь из коллегии Регенсбурга, ха!

– Даю слово лекаря, – пробормотал Симон.

– Гроша ломаного ваше слово не стоит! – рявкнул монах. – Поверьте, порошок этот слишком опасен, чтобы я и дальше доверялся бродячим знахарям сомнительного происхождения. – Он поднялся и выпрямился во весь свой богатырский рост. – Теперь я поступлю следующим образом: подробнее изучу этот порошок. И только когда буду уверен, что никто из-за него не пострадает, расскажу вам о нем.

Симон уставился на него с разинутым ртом.

– Но как… как же нам тогда помочь отцу Магдалены? – промямлил он. – Нам нужно выяснить…

– Мне нет дела до того, что вам нужно, – перебил его пивовар. – Завтра утром я смогу рассказать больше. А до тех пор все это кажется мне слишком опасным. Тайна эта всех нас еще с ума сведет. Если я не ошибся… – Он прервался на полуслове и помрачнел. – Займитесь лучше своим будущим тестем. А то помрет еще, пока срок не вышел.

С этими словами монах развернулся и, слегка пошатываясь, побрел к выходу.

Дверь с грохотом захлопнулась, Симон вздохнул и побарабанил пальцами по столу.

– Что теперь? – спросила Магдалена. – Что будем дальше делать, умник ты наш?

– Сама слышала, – резко ответил юноша. – Займемся твоим отцом. Это у меня, по крайней мере, получается.

Он резко поднялся и, обходя бурлящие котлы, прошел к небольшой дверце в дальней части пивоварни. За дверью располагалась тесная комната; кроме жесткой кровати и окованного сундука, в ней ничего больше не было. Обычно она служила спальней пивовару, но вчера отец Губерт освободил ее для Куизля. Раздетый по пояс, палач лежал на спине и протяжно храпел. Симон приложил ухо к его могучей волосатой груди: пару часов назад он дал ему немного снотворного мака, который носил с собой в мешочке, поэтому теперь палач дышал размеренно и спокойно. Кроме того, Магдалена время от времени подходила к кровати и поила отца горячим куриным бульоном с ложечки. Лекарь осторожно проверил, не ослабели ли повязки.

Епископские стражники привязали палача к кровати, хотя Симон сомневался, что веревки смогут его удержать. Куизль был силен, как медведь, и подобно медведю, казалось, лишь ненадолго впал в спячку. Раны на спине, руках и ногах уже не гноились и за ночь даже немного зажили. Симон полагал, что всего через пару дней палач достаточно окрепнет.

«И его снова можно будет пытать», – пришла в голову мрачная мысль.

На плечо вдруг легла чья-то ладонь – сзади подошла Магдалена и с сочувствием посмотрела на лекаря.

– Мне жаль, что все так случилось, – сказала она едва слышно. – Я понимаю, ты хотел как лучше. До сих пор мы всегда находили выход. Найдем и теперь, вот увидишь.

Симон улыбнулся и устало кивнул.

– Ты права, мы справимся, все трое, – ответил он так же тихо, но в голосе его уже не было прежней уверенности.

Впервые за все время их пребывания в Регенсбурге лекарь почувствовал, что теперь им уже не спастись.

– По крайней мере, он от всего этого отдохнет.

Магдалена кивнула на отца. Таким она давно его не видела. Палач спал так спокойно и мирно, словно лежал в собственной кровати в родном Шонгау.

– Ясно одно, – добавила Магдалена. – С ним нам отсюда не сбежать, учитывая его состояние. А до тех пор, пока торчим здесь, не сможем ничего выяснить про тот порошок. От этого толстяка ответа мы точно не дождемся!

Симон нахмурился.

– По крайней мере, я не ошибся. Порошок этот представляет собой нечто особенное. Судя по всему, с ним мы получим ответы на все наши вопросы. К тому же он опасен. Во всяком случае, отец Губерт отнесся к нему очень серьезно. Тайна его всех нас еще с ума сведет… – лекарь задумчиво повторил загадочные слова монаха. – Черт возьми, что он имел этим в виду?

– У меня уже голова идет кругом, – вздохнула Магдалена. – Что это за порошок такой, что его вся городская знать разыскивает? А вместе с ними убийца и еще черт знает кто!

– Может, это и вправду что-нибудь вроде философского камня, – пробормотал лекарь. – Но вот что именно этот камень собой представляет… – Он покачал головой. – Так мы все равно ничего не узнаем. Подождем до завтра; может, отец Губерт нам все расскажет. Если нет, попробуем сбежать вместе с твоим отцом. Желательно до того, как его упрячут за решетку.

– И как ты себе это представляешь? – удивилась Магдалена. – Во двор и носа не высунешь, стражники тут же за сабли хватаются.

– Понятия не имею. Но пока мы тут прохлаждаемся, можно ведь немного и осмотреться.

Симон пожал плечами, пошел обратно в котельную. И заодно приветливо помахал стражникам из окна.

– Выход из резиденции наверняка не один, – пробормотал он. – Надо только поискать хорошенько.

Вода в реке, точно вязкая черная слизь, медленно перетекала вдоль набережной. У подгнивших столбов под причалами покачивались дохлые рыбы, капустные кочерыжки и клочья старых рыбацких сетей. В полуденный зной стоял полный штиль, поэтому над пристанью поднималась ужасная вонь; она забиралась в каждую щель, и каждый дом, что стоял неподалеку от набережной, пропитался этой вонью.

Возле причала, незаметные за грудами ящиков, сидели на широких сходнях двое мужчин. И хотя вонь казалась непереносимой, они ее даже не чувствовали. Они вообще ничего не замечали, настолько их ослепила ненависть. За многие годы она, словно яд, выжгла их изнутри. Теперь и того и другого занимала лишь одна мысль.

Месть.

– И как такое могло случиться! – прошипел один из них и хрустнул костяшками пальцев, так что звук разнесся над безлюдной пристанью. – Он же почти готовенький был, а потом взял и сбежал, как крысеныш. И теперь набивает брюхо у епископа и выпрашивает убежище… Так мы еще никогда не плошали!

– Вечно епископ держать его у себя не будет, – спокойно ответил второй. Голос его был ледяным, словно воздух январским утром. – Убийцу, да еще в розыске, – не посмеет.

– Как он из тюрьмы-то вообще сбежал? – спросил первый. – Что-то там нечисто. Говорят, мол, стражники уснули – подумать только!

Второй кивнул.

– Есть у меня одна мыслишка. Если я прав, придется этому Тойберу собственную мелюзгу пытать. Но всему свое время…

Он проводил пустым взором раздутый труп дикой утки, проплывший мимо них по течению, затем продолжил так же бесстрастно:

– Рано или поздно епископ вернет нам Куизля, и тогда продолжим с того места, где остановились.

– А если нет? – проворчал первый. – У этих святош вечно что-нибудь свое на уме. Отпустит его епископ, когда рак на горе свистнет. Я не могу больше ждать! Я столько лет предвкушал этот день. Я хочу мести, хочу…

– Заткнись! – перебил его второй и отвесил ему такую затрещину, что тот едва не нырнул с головой в заводь. – Ты как дите малое, у которого игрушку отняли. А я, по-твоему, не желаю мести? Он прочитал надписи в камере. И на допросе мне показалось даже, что он узнал меня. Ну, уж в кошмарах-то точно…

Губы его растянулись в тонкой улыбке, потом он снова подобрался.

– Но нам следует быть осторожнее, а то у других могут возникнуть вопросы. Я слишком долго трудился над тем, чтобы никто в городе не узнал меня под прежним именем. Я немного… погорячился на допросе. Моя оплошность. Нельзя нам горячиться – ни тебе, ни мне. Причин у нас и так хватает.

Его собеседник тихонько заныл и схватился за нос: в воду потекла кровь вперемешку с соплями. Внутри, как это часто бывало, все вскипело от бешенства. И почему он позволяет ему так с собой обращаться? Почему просто не свернет ему шею? И все же он подавил свой гнев, как это делал всю жизнь.

– И что ты предлагаешь? – спросил он через некоторое время.

Второй мужчина сплюнул в воду.

– Ты прав, – прошипел он. – Мы понятия не имеем, когда епископ его отпустит. К тому же с ним его дочь и этот умник-лекарь. Сговорились с жирным пивоваром. И они узнали про Священный огонь…

– Дьявол их забери! Ты-то откуда знаешь?

– Коротышка ко мне приходил. Интриган проклятый, все про них знает. Сказал, чтобы мы срочно придумали что-нибудь. – Он ухмыльнулся. – Но нечего волноваться. Есть у меня одна задумка.

– Какая? – Первый мигом оживился. Ему нравилось, когда тот что-нибудь придумывал. Да этот хитрец вечно что-нибудь придумывал, черт бы его побрал!

Второй помедлил с ответом. Он все тщательно обдумал, на этот раз ошибок допускать нельзя.

– Крысеныша нужно выманить из норы, – проговорил он отрывисто и немного растянуто. – И наживка имеется. Правда, для этого придется как-нибудь попасть внутрь.

– Попасть во двор к епископу?

Мужчина кивнул.

– Я знаю кое-кого из тамошних стражников, проблем быть не должно. Напишу нашему Якобу несколько строк, чтоб всю жизнь помнил. – Губы его снова растянулись в улыбке.

– Надо заманить его туда, где все началось. Нам и раньше следовало так поступить. Чтобы никого, кроме нас троих. Иначе и быть не должно.

Первый восторженно закивал.

– Никого, кроме нас троих! Все как раньше! Куизль еще пожалеет, что на допросе не сдох!.. – Он вдруг нахмурился. – А если этот жирный монах узнал слишком много? Если ему рассказали про Священный огонь?

Второй снова сплюнул в реку и плавно поднялся.

– Предоставь это мне. Прикончим обоих – и мышонка, и жирную крысу.

Куизля разбудил собственный желудок; живот заурчал так, словно медведь пробудился от спячки. В ту же секунду палач почувствовал нестерпимый голод.

«Хорошо, – подумал он. – Если голоден, значит, еще не помер».

Палач открыл глаза: в комнате царил полумрак. Значит, еще ночь. Возле кровати стоял сундук, и на нем мерцала восковая свеча. Рядом кто-то поставил кружку пива, миску похлебки и буханку хлеба. Куизль смутно припомнил, что совсем недавно собственная дочь кормила его из ложечки, как младенца. По телу прокатилась волна облегчения. Похоже, Магдалена все-таки не попала в руки третьего дознавателя! А что там еще было?.. Они вместе бежали по городу и в конце концов спрятались в епископском дворе… Симон говорил что-то о церковном убежище, потом Куизль снова потерял сознание… Потом, когда ненадолго просыпался, он сбивчиво рассказал Магдалене о надписях в камере, о третьем дознавателе и о том, как сбежал из тюрьмы.

А потом произошло еще кое-что: этой ночью ему в какой-то момент привиделось, как кто-то склонился над его кроватью. Лицо незнакомца было скрыто во мраке. Он провел пальцем по горлу Куизля и прошептал одно-единственное слово.

«Вайденфельд…»

Якоб зажмурился на мгновение, по всему его телу пробежал озноб. Видение было столь явственным, что он уловил даже запах того человека, почувствовал прикосновение к пропитанной потом рубашке. Видимо, кошмары и здесь его не оставят. Но – по крайней мере, теперь – их на время вытеснили голод и жажда.

Палач собрался уже приподняться и отломить кусок хлеба, как почувствовал ремень на груди. Он изумленно скосил глаза и увидел, что руки и ноги тоже притянуты ремнями к кровати. Видимо, стражники заперли его в комнате и хорошенько связали! Куизль отчаянно рванулся, но ремни держали крепко. Провозившись несколько минут, он только вспотел и еще больше проголодался. Может, позвать на помощь? Попросить стражников развязать его хоть ненадолго? Нет, такого удовольствия он им не доставит. Тогда они, наверное, снова заставят Магдалену кормить его с ложечки, как беззубого старика. От одной только мысли об этом Куизля бросало в жар. Уж лучше помереть от жажды, чем снова показывать свою немощность.

Поэтому он принялся дальше рвать ремни, кидаясь из стороны в сторону, и почувствовал вдруг, что узел на левой ноге немного расслабился. Тогда палач размеренно задвигал ногами вперед-назад, и сначала правая нога, а потом и левая выскользнули наконец из-под ремней. Теперь, по крайней мере, ноги были свободны. Но ремни на груди и руках держались, как вросшие. Куизль дернулся с такой силой, что кровать в конце концов опрокинулась и придавила его к полу.

Палач затаил дыхание и прислушался.

Все было спокойно. Стражники, похоже, ничего не услышали: видимо, спали где-нибудь в другой части двора и думали, что палач еще слишком слаб, чтобы освободиться.

Выждав несколько минут, Якоб попытался подняться, несмотря на привязанную к спине кровать. Он с трудом огляделся: нужно найти что-нибудь острое, чтобы перетереть ремни. Но в комнате, где его заперли, кроме сундука и кровати, ничего больше не было. Значит, нужно поискать еще где-нибудь. Пыхтя и покачиваясь, палач поднялся, словно оживший шкаф; из-за кровати он стал гораздо шире, чем был на самом деле. Правой рукой нащупал дверную ручку и осторожно потянул. А вдруг?..

Дверь со скрипом подалась наружу.

Палач усмехнулся. Стражники даже запереть его не додумались. Пригнувшись, он переступил порог и, подобно неуклюжему великану, шагнул в темноту. Главное – не споткнуться, иначе он здесь всех перебудит. Осторожно, шаг за шагом Куизль двинулся мимо глиняных печей, на которых стояли объемистые медные котлы. В высокие окна под куполообразным сводом падал лунный свет и выхватывал из тьмы открытые мешки с пшеницей и хмелем. Но внимание палача привлек запах: именно по нему он безошибочно понял, что находился в пивоварне.

Аромат хмеля и солода превратил жажду в непереносимую пытку. Нужно освободиться, немедленно! Потом он просто окунет голову в один из пивных котлов и начнет пить жадными глотками. Ему…

Палач вдруг остановился. При свете луны все выглядело так, словно у кого-то возникла точно такая же мысль: прямо перед Куизлем стоял один из громадных котлов; из него, будто большие половники, торчали две ноги. Коричневая ряса сползла вниз и оголила невероятно жирные ляжки, а туловище по пояс погрузилось в котел.

У Якоба отвисла челюсть, голод и жажду как рукой сняло. Сомнений быть не могло: человек этот утонул в пивном сусле.

«Бывают и похуже способы умереть», – с грустью подумал палач.

Шорох заставил его обернуться. Прямо за ним всего в нескольких шагах стояли Симон с Магдаленой. Несмотря на столь поздний час, оба были одеты, лица – покрыты грязью и потом, словно их отвлекли от тяжелой работы.

– Папа! – прошипела Магдалена. – Ты чего расшумелся? Тебе нельзя…

Она только теперь заметила труп в котле и оцепенела. Симон тоже заметно побледнел.

– Господи, это же отец Губерт! – просипел он и в ужасе зажал рот ладонью. Затем, в наступившей тишине, недоверчиво оглядел Куизля, который устало покачивался с кроватью на спине. – Вы же не…

– Дурак! – прошипел палач. – Как я, по-твоему, сделаю это с двадцатью килограммами на спине?

Они, похоже, только сейчас увидели кровать, привязанную к палачу. Несмотря на мертвого монаха, Магдалена едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.

– Отец, ради бога! Симон сказал тебе оставаться в постели, но не имел в виду, что ты должен таскать ее за собой.

– Заткнись, овца безмозглая, лучше помоги ремни распутать, – прорычал Куизль. – Тут перед тобой покойник, так что будь добра, подберись немного.

Симон поспешил ему на помощь и разрезал узлы кинжалом. Осторожно, чтобы не поднимать лишнего шума, они поставили кровать на пол и занялись наконец трупом, с головой погруженным в сусло. Общими усилиями им удалось вытащить отца Губерта из котла.

У монаха от ужаса выскочили глаза из орбит, к тонзуре прилипли скользкие шишечки хмеля, и лицо вздулось еще больше, чем было при жизни. Промокшая ряса, которую Магдалена опустила до коленей, провоняла, как старая пивная бочка. Симон начал молиться вполголоса, но Куизль больно пихнул его в бок и показал на фиолетовую полосу вокруг шеи пивовара.

– Его задушили шнурком, – проворчал он. – Это далеко не каждый сумеет, тем более такого вот гиганта. Тут сила нужна немалая, да и навык отработанный. – Он взглянул на бурый, немного пенящийся отвар в котле. – Их наверняка было двое. Один прижимал к краю, а второй душил.

– Пресвятая Богородица! – Симон прикрыл на секунду глаза. – Это наверняка все из-за порошка. Добряк Губерт всего лишь хотел изучить его подробнее и, видимо, связался не с теми людьми.

– Лысый убийца! – прошептала Магдалена. – Наверное, подкупил стражников и пробрался сюда. Нужно уходить, и как можно скорее!

Куизль нахмурился.

– Порошок? Убийца? Черт возьми, что тут вообще происходит?

– Мы бы и сами хотели знать.

Симон с грустью посмотрел на мертвого францисканца, лежавшего у их ног, и сбивчиво, в двух словах рассказал палачу, что им довелось пережить в эти дни.

Куизль слушал и не перебивал, а под конец лишь покачал головой.

– И во что мы только ввязались… Подробности одна краше другой. – Он принялся загибать пальцы и перечислять, что ему было известно: – Значит, где-то есть тайная лаборатория, мой зять создает в ней какой-то порошок, и его убивают. Потом еще выясняется, что он принадлежал к каким-то свободным. – Палач снова покачал головой. – Кто они вообще такие?

– Это тайное общество ремесленников, сговорившихся против патрициев, – пояснил Симон. – Стоит над ними начальник порта Карл Гесснер, а ваш зять, кажется, был его заместителем. Сначала мы думали, что советники решили убить его, чтобы других запугать. Но это мало похоже на правду. Наверняка за этим кроется нечто большее… – Он задумчиво поводил пальцем по поверхности густого сусла. – Во всяком случае, вчера Гесснер рассказал мне, что Андреас Гофман пытался получить в лаборатории что-то вроде философского камня. Чем бы это ни было, я думаю, речь идет о том порошке. Это объяснило бы, почему заговорщики так стремились скрыть истинные мотивы убийства.

– Философский камень, да уж! – Куизль сплюнул в котел. – Я всегда знал, что зять мой ветрогон… Ну и бред! Алхимия – пустая трата времени для дворян-бездельников и мещанских сыночков, вот и всё. Даже если он и нашел что-то, дело не в этом. Иначе третий судья не калечил бы меня так. Это же не пытка была, а самая настоящая месть. – Он кивнул Магдалене. – Эта скотина знает тебя и твою мать! Философский камень там или что, кто-то решил отомстить мне за былые грехи. Но я его с носом оставил, чтоб ему пусто было!

– Бога ради, зачем так громко? – прошипел Симон. – Во дворе наверняка стражники дежурят. Если нас услышат, то в котлах живьем сварят!

Куизль прикусил губу и промолчал.

– А с письмом моим, кстати, что? – спросил он потом заметно тише. – Я отправлял вам послание через Тойбера; просил, чтобы вы побольше выяснили насчет этого Вайденфельда. Ну, узнали что-нибудь?

Магдалена пожала плечами.

– Письмо-то я получила. Но оно было не от тебя. «С приветом от Вайденфельда» – вот и все, что там было написано. Я так думаю, этот твой третий судья перехватил письмо и решил нас подурачить немного.

– Проклятье! – Палач с силой пнул по котлу, так что бурое содержимое выплеснулось через край. – Будь у меня хоть немного курева… Уж тогда-то я точно вспомнил бы, что это за имя.

Он начал остервенело рыться по карманам в поисках последних крошек табака. Запустив руку в нагрудный карман, вдруг замер и вынул скомканный клочок бумаги. Задумчиво развернул его и стал читать, прищурив глаза.

В тот же миг лицо его заметно побледнело.

– Пап, что там у тебя? – взволнованно спросила Магдалена. – Что там написано?

Якоб медленно, словно в трансе, помотал головой.

– Ничего, – он скомкал записку и сунул ее обратно в карман. – Просто бумажка.

Магдалена недоверчиво на него покосилась.

– Ты уверен?

– Да, черт возьми! – огрызнулся палач. – И хватит выпытывать. Я пока еще твой отец.

Магдалена примирительно подняла руки.

– Да-да, конечно. У каждого есть свои тайны. Я просто спросила…

– Может, обсудим это все позже? – вмешался Симон. – Для начала надо спрятать мертвое тело. Если стражники найдут его здесь, то в первую очередь заподозрят нас.

Куизль кивнул, хотя так до сих пор и не опомнился от потрясения и задумчиво поглаживал себя по нагрудному карману.

– Что ж, ладно, – проворчал он через некоторое время. – Взялись.

Они вместе подняли грузное тело и опустили его обратно в котел; бурая масса с бульканьем поглотила монаха. Но на поверхности, усеянной шишечками хмеля, то и дело появлялась его голова. И только когда Куизль бросил следом пару мешков с пшеницей, брат Губерт полностью погрузился в сусло.

Довольный собой, палач вытер мокрые руки о перепачканные кровью и грязью штаны – с таким видом, будто свалил мертвую тушу под ноги живодеру. Симон содрогнулся. Он всякий раз забывал, что его будущий тесть был мастером умерщвления. Будучи палачом, Куизль трупов перевидал, наверное, больше, чем яблок в саду. Его отрешенный взгляд очень беспокоил лекаря. Узнать бы, что было написано в той записке, которую палач так быстро скомкал…

Симону вдруг вспомнилось, почему они, собственно, не ложились этой ночью.

– Надо уходить как можно скорее, – прошептал он. – И желательно сейчас же. Предлагаю спрятаться где-нибудь в развалинах на западе города. А потом, когда все немного успокоится, попытаемся бежать.

– Стражники нам вряд ли на прощание помашут, – равнодушно заметил Куизль. Он по-прежнему был бледен и мыслями находился, похоже, совсем в другом месте.

Симон ухмыльнулся.

– У меня для вас исключительно приятная новость. Вчера мы с Магдаленой осмотрелись тут немного в поисках какой-нибудь лазейки. И нашли вон там замурованную дверь, оставшуюся, наверное, еще со времен римлян. – Он показал куда-то в глубь здания, где до самого потолка высились сложенные бочки. – Дверь выходит прямо на широкую улицу к северу от двора. Мы уже вынули несколько камней, и оттуда потянуло сквозняком. Проход и вправду должен вести на свободу.

– Показывайте, – проворчал палач.

Симон с Магдаленой провели его к нише за пирамидой из бочек: там на штукатурке выделялись очертания тесного прохода. Несколько камней были уже выломаны, и из темного пролома веяло запахом мочи и фекалий. До сих пор Симон ни за что не поверил бы, что когда-нибудь эта вонь покажется ему приятной.

Это был запах города.

– Поищите припасов каких-нибудь, – сказал Куизль. – А я пока остальные камни выломаю. Потихоньку, чтоб не услышал никто.

– А это не слишком ли для тебя, отец? – спросила с сочувствием Магдалена. – Симон сказал, что тебе нужно поберечься, и…

– Если мне понадобится нянечка, я дам тебе знать, – проворчал палач. – А уж пока я кости крошить могу, то и стеночку это продавить сумею.

Магдалена усмехнулась – отец явно пошел на поправку.

– Я же только спросила, – ответила она. – Мы быстро. Полегче там с камнями, ладно?

Она поспешила вслед за Симоном, юркнула в тесный проход и оказалась наконец на кухне пивовара. На улице стояла лунная ночь. В небольшое окошко Магдалена увидела стражника, устало опиравшегося на пику. Но тот стоял слишком далеко, чтобы заметить людей на кухне. С потолка свисали копченые колбасы и ароматные окорока, на подоконнике стояли корзины с фруктами и свежим хлебом. Рядом лежали рукописные поваренные книги и старый, зачитанный травник.

– Этот толстяк и вправду знал толк в еде. – Магдалена одобрительно покивала и сняла с крюка несколько колбас. – Мне действительно жаль его, он был славный малый.

Симон вздохнул.

– Был, да. Меня совесть замучает, ведь это я во все его втянул. Я бы ни за что…

– С совестью разбираться у нас пока нет времени, – шепотом перебила его Магдалена. – Лучше побереги молитвы для нашей базилики в Альтенштадте. Или пожертвуй икону от моего имени в церковь Шонгау. Сейчас надо свою шкуру спасать, она мне как-то ближе.

– Ты права, – Симон принялся наполнять бурдюк мальвазией из бочонка, стоявшего у печки. – Больше всего меня сейчас твой отец беспокоит. Что, интересно, было написано на той бумажке? Он как прочел ее, сразу бледным стал, как покойник.

– Кто знает, что у отца в голове творится, – тихо ответила Магдалена. – Мне иногда кажется, что даже мама не все его тайны знает. Он никогда не заговаривал о тех временах, когда был солдатом. Притом что познакомились они на войне.

– Так твоя мама выросла не в Шонгау? – изумленно спросил Симон.

Магдалена покачала головой.

– Она родом откуда-то из этих краев. Но каждый раз, когда я спрашивала об этом, или про бабушку, или о тех временах, когда меня еще не было на свете, она только отмалчивалась.

– Думаешь, этот проклятый Вайденфельд дотянулся до них из прошлого?

– Вполне возможно, но это только предчувствие. – Магдалена закинула на плечо свой сверток. – Не исключено, что мы этого и не узнаем. Ты прав. Нам надо как можно скорее покинуть этот город. Мама тоже говорила, что Регенсбург проклят. Плевать мне на все эти тайны, лучше вернемся обратно в Шонгау.

Не проронив больше ни слова, она направилась обратно в пивоварню. Симон положил в мешок еще пару головок сыра и последовал за ней. По пути он мельком взглянул на котел, но отец Губерт больше не всплывал. Труп его покоился где-то под толщей густой закваски.

«Похоронен в сусле, – подумал Симон. – Могила, достойная пивовара».

Добравшись наконец до разобранной стены, лекарь резко остановился. Магдалена тоже словно оцепенела и беспомощно озиралась по сторонам.

Возле стены кучкой лежали выломанные камни. Старый проход был разобран наполовину, и на уровне бедер теперь зиял черный пролом, широкий ровно настолько, чтобы смог пролезть человек.

Но Куизля нигде не было видно.

Некоторое время оба не двигались с места. В конце концов Магдалена начала носиться среди бочек и шепотом звать отца. Но ей так никто и не ответил.

– Прекрати! – прошипел Симон. – Он убежал. Как будто сама не видишь!

– Но куда? – в отчаянии спросила девушка. – Почему он оставил нас в беде?

Лекарь нахмурился.

– Это как-то с той запиской связано. Он когда ее прочитал, как будто переменился.

– Да хоть бы и так, – пробормотала Магдалена. – Это еще не повод оставлять нас в беде… Что ж нам теперь делать?

– Сбежим без твоего отца, – предложил Симон. – Скорее всего, он не захотел подвергать нас ненужной опасности. Мы для стражников ничего не значим. Они именно его поймать хотят.

– Уж об этом он нам сказал бы… – Магдалена тупо уставилась в черный пролом. – А просто взять и исчезнуть… это не в его правилах.

– Так или иначе, но отсюда надо уходить. Скоро рассветет, и тогда стражники решат проверить, все ли в порядке… – Лекарь принялся выламывать остальные камни. – Давай, помоги мне!

Но ответа не последовало, и Симон раздраженно оглянулся. Магдалена скрестила руки на груди и упрямо поджала губы.

– Мой отец попал в беду, а ты только и думаешь, как собственную шкуру спасти, – прошипела она. – Ну и трус же ты!

– Магдалена, ты все не так поняла! – Симон сердито отшвырнул камень и поднялся. – Твоему отцу, похоже, и не нужна наша помощь. Поверь, без нас ему даже лучше. А нам все равно нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Если тебе известно другое решение, будь добра, и меня просвети.

– Другое решение, ладно, – упрямо ответила Магдалена. – Спрячемся у Сильвио.

У Симона вытянулось лицо.

– У этого карлика? Господи, почему у него?

– Мы неплохо с ним ладим, к тому же он пользуется влиянием. У него можно спрятаться до тех пор, пока все не утрясется. – Она насмешливо улыбнулась. – Во всяком случае, это лучше, чем какой-нибудь вонючий сарай или свинарник. И оттуда отца разыскать будет легче.

– А кто тебе сказал, что этот твой Сильвио тут же не выдаст нас властям? – Симон отряхнул о сюртук перепачканные в пыли ладони. Глаза его вдруг сузились в тонкие щели. – Об этом наша мудрая мадемуазель не подумала?

– Он этого не сделает. Он венецианец, и нужды города его не интересуют. К тому же он ко мне неравнодушен.

– Ага, вот откуда ветер дует, – взвился Симон. – Он просто охмурил тебя!

– Он настоящий кавалер. Что в этом такого?

– Ну, раз такое дело, можешь еще разок приодеться в гардеробе этого кавалера, – Симон разошелся не на шутку и с трудом сдерживал голос. – Может, при случае как-нибудь прогуляетесь к площади Святого Марка в Венеции или даже в Париж съездите. Но я вашим лакеем быть не желаю!

– Хватит пыжиться, как павлин, – прошипела Магдалена. – А кто тогда за этой Бенедиктой увивался? Раскланивался перед ней, аж смотреть тошно было.

Симон закатил глаза.

– Два года с тех пор прошло. Я уж не знаю, сколько раз мне извиняться…

– Забудь, – резко перебила его Магдалена. – В любом случае, твой гениальный план провалился. Пивовар твой убит, так что теперь попробуем с моим венецианцем. Все просто.

– Твой венецианец, – передразнил Симон. – Думаешь, я не вижу, как этот карлик за тобой увивается? Все вы, женщины, одинаковые. Новое платье – и тут же о мозгах забываете.

Пощечина хлестнула его по левой щеке с такой силой, что хлопок разнесся по всему зданию.

– Вот и делай что хочешь, кретин, – прошипела Магдалена. – По мне, можешь хоть в свинарнике спать или пусть тебя сварят в пиве. А я пойду к Сильвио. Он хоть вести себя умеет и отцу наверняка помочь сумеет. – Она наградила лекаря гневным взглядом. – В любом случае лучше, чем ты.

Не сказав больше ни слова, дочь палача протолкнула в пролом свой мешок, перелезла через край и в следующую секунду растворилась во мраке.

Комната за проходом была темной и сырой, в воздухе стоял запах плесени и прелой соломы. Магдалена вполголоса ругнула себя за то, что не взяла с собой факел, но теперь возвращаться поздно. Как на это посмотрит Симон? При мысли о нем у Магдалены снова прилила кровь к голове. Ну что за ревнивая, самовлюбленная скотина! Неужели так трудно признать, что ее план лучше? У Сильвио они на какое-то время оказались бы в безопасности и, возможно, смогли бы узнать что-нибудь об отце. Магдалена чувствовала, что он в беде. У него лицо было белее снега; она никогда еще не видела отца таким бледным и напуганным. Ему нужна ее помощь, хотя сам он в этом ни за что не признается.

Но от зависти и ревности Симон иногда тупел на глазах! Что ж, пусть теперь посмотрит, чего добился. Наверняка он скоро догонит ее и признает свою ошибку. Может, подождать его в темноте и хорошенько напугать? По крайней мере, это он точно заслужил!

Магдалена настолько погрузилась в раздумья, что дощатую стену заметила, только когда врезалась в нее головой. Скривилась от боли и потерла ушибленный лоб. Потом поводила перед собой руками и поняла, что это не стена вовсе, а высокая бочка для солода. Слева и справа, вероятно, высились такие же бочки. Магдалена отчаянно попыталась сдвинуть одну из них в сторону. Налегла всем весом, и гнилые доски не выдержали и проломились. Девушка качнулась вперед, тщетно ухватилась за ржавый обруч и в конце концов свалилась в соседний подвал. Прямо напротив зиял серый пролом, и в него струился лунный свет. На глиняном полу грудами лежал всевозможный мусор: сломанные колеса, жернова, старые ящики и бочки, гнившие здесь, вероятно, не один десяток лет. Должно быть, кто-то в стародавние времена заделал проход в епископский двор, а про подвал постепенно забыли.

Магдалена поморгала и огляделась вокруг; глаза постепенно привыкли к темноте, и она осторожно, не создавая лишнего шума, стала пробираться через поломанные доски и обломки кирпичей, пока не оказалась перед деревянной перегородкой. Несколько досок были выломаны, и стоптанная лестница за проломом вела на широкую улицу.

По трем крытым мостам, нависавшим над улицей, Магдалена поняла, что действительно выбралась на поверхность севернее епископского двора. Эти так называемые арки вели к епископским складам у реки. Стражников видно не было, хотя они наверняка только и ждали, чтобы кто-нибудь из их троицы высунулся из резиденции. Но стражники, вероятно, считали, что, кроме как через главные ворота или через собор, сбежать со двора невозможно.

Магдалена вгляделась во тьму позади себя. Куда там Симон запропастился? Она рассчитывала, что он в скором времени ее догонит: подуется, конечно, но хоть остынет немного. Лекарь знал о ее сложном характере, иногда просто невыносимом, и поэтому не мог подолгу на нее злиться; так же как она – на него. Может, вернуться и поискать его? Дочь палача снова оглянулась на безлюдный переулок: сколько времени прошло с тех пор, как отец пропал? Десять минут? Пятнадцать? Возможно, он прятался в каком-нибудь дворике всего в нескольких домах отсюда. Дыхание участилось. Чем дольше Магдалена ждала здесь, тем дальше уходил от нее отец.

Отец или Симон?

Она снова обернулась, но лекаря до сих пор не было ни видно, ни слышно. Время тянулось бесконечно долго. Наконец Магдалена решилась. Симон знал, куда она собиралась, и мог просто последовать за ней к дому венецианца. А вот отца она, возможно, потеряет в скором времени навсегда.

Выругавшись вполголоса, Магдалена протиснулась через пролом в досках, прокралась на другую сторону улицы и вскоре растворилась во мраке.

Не заботясь, что кто-нибудь мог его услышать, лекарь швырнул о стену мешок с пшеницей. Тот лопнул по швам, и зерна дождем рассыпались по полу.

У Симона кровь кипела от злости. И что только нашло на эту наглую девку, что она так его унижала? Он и сам понимал, что его план – с помощью пивовара сбежать из города – провалился. Но его ли в этом вина? Откуда ему было знать, что отца Губерта убитым в котел окунут? Однако идея просить о помощи высокомерного венецианца была просто абсурдной! Ну, может, не такой уж абсурдной – этот Сильвио и вправду мог оказаться человеком влиятельным, – но Симон и думать об этом не желал. Как Магдалена себе это представляла? Что он станет спокойно смотреть, как этот карлик будет за ней увиваться, возможно, тайком вывезет их из города – и он все это время будет бегать за ними, как рогатый дурак?

Схватив в качестве снаряда очередной мешок, Симон понял, что он действительно ревновал.

Возможно, Магдалена права и Сильвио был их единственной надеждой… Лекарь со вздохом опустил мешок на пол и уселся на груду камней возле потайной двери. Из комнаты за спиной послышался грохот – видимо, девушка опрокинула что-то большое. Симон подумал позвать ее, но потом передумал: пусть попробует без него справиться. А если помощь понадобится, она всегда вернуться сможет.

Симон поднял с пола горсть пшеницы и пропустил ее сквозь ладонь. Последние полчаса его буквально вымотали. Казалось, вот они снова встретились, все трое, спустя столько времени; думали, как сбегут вместе – а теперь снова разбежались, каждый по своему пути. Это и злило больше всего! Зерна пересыпались между пальцами, сначала по одному, потом все быстрее и быстрее.

«Словно песок в часах, – подумал Симон. – Если не поспешить, то, возможно, я никогда уже не смогу вернуть Магдалену».

Но что-то его все-таки удержало – внезапное предчувствие, которому он поначалу не смог дать объяснение. Симон с интересом взглянул на зернышки на ладони: желтые и твердые, словно жемчужины, они лопались, если слишком долго тереть их между пальцами. И изнутри высыпалась влажная белая мука.

Но некоторые из зерен отличались от остальных. Они были чуть синеватыми, и когда Симон их растер, в нос ему ударил противный сладковатый запах.

Лекарь узнал его.

У юноши перехватило дыхание. Это был тот же самый запах, который он почувствовал сначала в подвале цирюльника, а потом в его подземной лаборатории. Там, где они с Магдаленой нашли горелые остатки порошка. Там его хранились, наверное, сотни килограммов.

«Порошок! Господи…»

Что там говорил отец Губерт незадолго до смерти?

«Эта тайна всех нас еще с ума сведет…»

Симон хлопнул себя по лбу. Мертвый монах, Куизль и даже Магдалена потеряли на какое-то время значение. Возможно ли такое? Неужели это и есть философский камень? Нужно удостовериться, вот только как? Лекарь вдруг вспомнил травник на подоконнике. Бросился на кухню, распахнул дверь и схватил обветшалую книгу. Сердце бешено колотилось. Симон трясущимися руками зажег свечу и, усевшись за стол, принялся перелистывать страницы, пока не добрался до нужного рисунка – несколько поясняющих строк под ним были написаны предостерегающе красным.

Лекарь едва не разразился истерическим хохотом, но в следующий миг его охватил страх. Догадка была столь безумной и ужасной, что он отказывался верить в нее. Но один за другим все элементы мозаики заняли свои места. Все сходилось. Симон вырвал страницу из книги и сунул ее в карман.

Теперь он наконец понял, что это был за порошок и где его можно найти еще больше.

Гораздо больше.

Магдалена сняла платок с плеч, обвязала им голову и сгорбилась, так что издалека походила теперь на престарелую служанку. Она понимала, что толку от этого маскарада немного: посреди ночи даже престарелым служанкам запрещено было появляться на улицах. И все же так она чувствовала себя хоть немного защищенной.

Пригнувшись, она прошла под арками и двинулась к западу, но потом решила, что возле ворот в резиденцию лучше не появляться: там наверняка поджидали стражники. Магдалена пригнулась и, прошмыгнув под арками, двинулась было на запад, но вспомнила, что у ворот в резиденцию наверняка поджидали стражники и проходить мимо них не стоило. Вместо этого она сделала крюк и вышла к соборной площади с противоположной стороны.

Наконец она остановилась перед особняком Хойпорт. Он возвышался над Магдаленой мрачно и неприветливо; от былого великолепия, которое дом излучал при свете дня, теперь не осталось ни следа. В темноте он походил скорее на неприступную крепость.

Магдалена шагнула к широкому двустворчатому порталу и подергала ручку, лишь затем, чтобы убедиться, что двери были заперты – другого она и не ожидала. Подумав немного, взялась за бронзовый молоточек в форме головы льва и ударила в дверь. Одина раз, второй, третий… Удары гремели в ушах, словно звон кузнечного молота. Казалось, еще немного, и Магдалена перебудит весь Регенсбург.

На втором этаже наконец распахнулось окно, на улицу выглянула заспанная служанка в ночном чепчике и уставилась на девушку. Это была та самая служанка, которая так недобро косилась на Магдалену в прошлый ее визит к венецианцу. Когда она поняла, кто к ним пожаловал, в глазах ее вспыхнули молнии.

– Пошла вон, стерва! – прошипела она. – Нечего тебе здесь делать.

«Она принимает меня за шлюху, – в отчаянии подумала Магдалена и ощутила тяжесть на сердце. – Неужели я и вправду так на нее похожа?»

– Мне нужно поговорить с Сильвио, – ответила она, стараясь скрыть неприязнь в голосе. Если служанка ее не впустит или позовет стражников, то все пропало. – Мне очень нужно, поверь, прошу тебя!

Служанка недоверчиво ее оглядела: дочь палача буквально чувствовала на себе ее взгляд.

– Господина здесь нет, – ответила наконец служанка уже не так заносчиво. – Он, как обычно, в «Ките», в карты играет. Можешь и не пытаться даже, он наверняка уже другую себе подыскал. – Последние слова она произнесла с некоторым сочувствием.

Магдалена ругнулась про себя. И как же она не подумала! Конечно, Сильвио сидел сейчас в своем любимом трактире.

– Спасибо тебе. – Она двинулась было прочь, но потом вдруг снова развернулась. – И еще, если я не найду его, можешь ему передать…

Ставни с грохотом захлопнулись.

– Скотина тупая, – проворчала Магдалена. – Коротышка и над тобой уж, наверное, потрудиться успел. Швабра безгрудая!

Но ругань ничем ей не помогла. Окно так и не открылось, поэтому Магдалена со вздохом направилась в сторону трактира.

«Кит» располагался к востоку от Сводчатой улицы, недалеко от епископского двора. Магдалена снова пошла в обход по узким неприметным улочкам. Через некоторое время впереди завиднелись приветливые огни. Из округлых окон на улицу падал яркий свет от свечей, от чего трактир лучился, словно яркая звезда в ночном небе. Казалось, это единственное в городе место, где в столь поздний час еще кипела жизнь. Магдалена не сомневалась, что за эту привилегию хозяйке приходилось щедро делиться с властями – но затраты явно окупались сполна, так как внутри не умокали громкие песни и смех. Вот распахнулась дверь, наружу вывалились три плотогона, пропившие, вероятно, последние гроши, и побрели, что-то горланя наперебой, в сторону набережной.

Магдалена прикусила губу. А стоит ли вообще добровольно лезть к зверю в логово? Кроме хозяйки, внутри, наверное, не было ни одной женщины. Войди она туда сейчас, все взгляды обращены будут к ней. Не говоря уже о стражниках, которые, возможно, поджидали их там… И все же надо рискнуть!

Дочь палача снова повязала на голову черный платок, сделала глубокий вдох и потянула на себя дверь. В ту же секунду в нос ей ударило множество всевозможных запахов: вина, табака, мужского пота, дыма, безвкусного супа. В низком зале с черным от копоти потолком не осталось ни одного свободного места. За столами перед пенистыми кружками сидели плотогоны, ремесленники и молодые подмастерья; горланили песни, играли в карты или бросали кости. Позади всех, возле печи, Магдалена разглядела венецианца; тот играл в кости с тремя неотесанными мужланами. Среди простых работяг в льняных рубахах и кожаных жилетах Сильвио походил на пеструю райскую птицу: на нем была красная рубашка с белыми завязками, широкие складчатые штаны, голову венчала мушкетерская шляпа с пером и залихватски отогнутым краем. Он, судя по всему, выигрывал; во всяком случае, был настолько увлечен игрой, что на девушку в дверях не обратил никакого внимания.

А вот остальные появлению Магдалены явно обрадовались. Некоторые из ремесленников похотливо уставились на нее и уже раздевали взглядом, другие принялись свистеть или облизывать почернелые пеньки зубов.

– Эй, милочка! – проревел толстопузый плотогон с кудрявыми локонами. – Что, улов небогатый сегодня? Идем-ка, подсаживайся ко мне да почеши бороду.

– Ганс, другое кое-что пусть почешет! – заявил его собутыльник и рукавом вытер жирные губы. – Давай, девка, снимай этот драный платок да покажи, чем похвастать можешь!

– Снимай платок! Снимай! – потребовали мужчины за другими столами. – Хотим на бабу посмотреть!

Внезапно что-то разбилось с громким звоном. Толпа тут же притихла, и все взоры устремились на Сильвио. Венецианец поднялся со скамьи и в легкой задумчивости повертел в руке горлышко от разбитой бутылки, поднял его к тусклому свету, так что края, острые как бритвы, устрашающе засверкали.

– Con calma, signori! – прошептал Сильвио. – Господа ведь не станут бросаться на синьору? Тем более что la bella signorina находится под моей личной защитой. – Он улыбнулся Магдалене и показал на стул возле своего стола. – Пожалуйста, присаживайтесь и чувствуйте себя… come si dice… как дома.

– Эй ты, коротышка! – прорычал толстый плотогон и вскочил из-за стола. – Ты что это себе…

Двое других схватили его и что-то шепнули на ухо. Толстяк заметно побледнел и молча уселся на место. Видимо, приятели объяснили ему, с кем он решил связаться.

– Grazie, спасибо за понимание, – Сильвио сдержанно поклонился. – А теперь… Хозяйка, бочку вина покрепче, на всех! За здоровье синьоры!

Со всех сторон раздались радостные возгласы, и вскоре опасная напряженность в воздухе улетучилась, словно неприятный запах. Вино полилось через край, мужчины то и дело провозглашали тосты в честь Магдалены, благодаря которой получили столь желанный подарок. Собутыльники Сильвио теперь втроем играли в карты; они тоже напивались дармовым вином и в скором времени, казалось, потеряли всякий интерес к милой гостье за их столом.

– Рад снова вас видеть, – прошептал венецианец.

Он то и дело улыбался и кивал толпе – словно маленький король принимал клятвы верности.

– Я уж решил, что вы никогда не простите мне того поцелуя. Мне не следовало этого делать. Но там, откуда я родом…

– Забудьте, – резко перебила его Магдалена. – Некогда объяснять. Нам с Симоном нужна ваша помощь. Можно мы поживем у вас какое-то время?

Венецианец расплылся в улыбке.

– С превеликим удовольствием. До сих пор не могу понять, почему такая bella donna, как вы, должна спать среди нищих и жуликов. А ваш гордый спутник согласен?

Магдалена не задумалась ни на секунду:

– Куда он денется.

Сильвио улыбнулся.

– Ho capito. Вы его на коротком поводке держите. Так ведь у вас говорят?.. – Лицо его снова стало серьезным. – Но я по лицу вашему вижу: что-то не так. Что случилось?

– Тот лысый убийца! – прошептала Магдалена. – Он преследует нас из-за этого порошка!

– Порошка? – Сильвио немного растерялся.

– Да, порошок. В лаборатории у цирюльника, – шепотом пояснила Магдалена. – Его, наверное, половина города ищет. А этот лысый хочет нас устранить, потому что думает, будто мы слишком много знаем… Нам нужно где-нибудь спрятаться. Вы наша последняя надежда!

– А ваш отец?

– Он уже…

Магдалена резко замолчала. Она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Подняла голову и огляделась: большинство посетителей пили как ни в чем не бывало и играли в карты; на нее уже никто не обращал внимания. И лишь один человек в черном плаще сидел поодаль от всех и вел себя отлично от остальных.

Человек этот сидел, надвинув капюшон на лицо, и время от времени подносил ко рту оловянную кружку. Когда он вытер мясистые губы, капюшон съехал немного и обнажил на мгновение лысую голову, обмотанную белой повязкой.

Магдалена вздрогнула. Это был тот самый человек, которому она в соборе проломила голову статуэткой.

– Там! – шепнула она венецианцу. Позабыв о всякой безопасности, Магдалена показала пальцем прямо на незнакомца. – Черт! Этот подлец проследил за мной!

Сильвио тоже его увидел. Они встретились взглядами, потом незнакомец поднялся и медленно двинулся к их столу. Гладя, как он двигается, Магдалена невольно сравнила его со змеей, быстрой и смертельно опасной.

– Уходим! – прошептал Сильвио и резко поднялся.

Он потянул за собой Магдалену, и они вместе стали пробиваться сквозь шумную толпу. Незнакомец последовал за ними, при этом тех, кто мешался, он расталкивал в стороны, чтобы не отстать. Некоторые из пьяниц толкались в ответ, началась потасовка, незнакомца едва не свалили на пол, но он выровнялся и, словно корабль сквозь бурю, двинулся дальше.

Сильвио с Магдаленой между тем добрались до выхода. Оглянувшись в очередной раз, Магдалена увидела, как незнакомец выхватил рапиру. Мужчины с криками прянули в стороны, образовав проход, и убийца ускорил шаг.

– Быстрее! – воскликнул Сильвио и потянул ее на улицу. – Нельзя терять ни секунды.

Незнакомец не отставал ни на шаг. Он, кажется, что-то кричал им вслед, но Магдалена не могла ничего разобрать в шуме.

Она побежала без оглядки.

Невзирая на темноту, едва ли не осязаемую, Сильвио ориентировался в городе, словно жил здесь с рождения. Он уверенно вел Магдалену по лабиринту проулков, за спиной по глинистой земле гремели шаги незнакомца. Магдалене вдруг показалось, что шагов стало больше, к ним присоединилось по меньшей мере еще два человека. Может, их преследователь получил подкрепление? Те оба раза, когда Сильвио вступал в схватку с убийцей, им едва удавалось унести ноги. Если теперь у незнакомца появились сообщники, у них не было ни единого шанса.

Однако на раздумья времени не было. Сильвио то и дело сворачивал в очередной, еще более тесный проулок; в конце концов по запаху гнилой рыбы и сточных вод Магдалена поняла, что они, вероятно, добрались до набережной. Между домами показалась пристань, заставленная ящиками и бочками, составленными в башни. Позади них возле берега покачивалось несколько лодок, в темноте над причалом вырисовывался силуэт деревянного крана. Сильвио, не сбавляя шага, направился к пристани.

Магдалена оглянулась и увидела, что преследователь отставал от них всего на несколько шагов. Она выругалась вполголоса. Зачем только Сильвио вывел их в эту богом забытую глушь? В трактире они были бы в безопасности! Незнакомец не стал бы на них нападать, когда рядом столько людей, а здесь ему ничто не помешает с ними расправиться! Снова послышались шаги; похоже, противник теперь и вправду был не один.

Сильвио запрыгнул в пустую лодку, привязанную к причалу, и знаком велел Магдалене не отставать. Она прыгнула вслед за ним и тут же почувствовала, как лодка, около семи метров длиной, закачалась под ногами. Быть может, венецианец решил воспользоваться этой качкой в свою пользу?

Мощным прыжком незнакомец тоже оказался в лодке. Голос у него был высокий и звонкий, почти как детский.

– Именем… – начал он.

Но Сильвио не позволил ему договорить. Он с воплем бросился на преследователя и, выхватив кинжал, тут же сделал выпад, который незнакомец с легкостью отразил. Зазвенели клинки, борьба то и дело смещалась с одного конца лодки на другой. При этом обоим бойцам приходилось перескакивать через свернутые канаты и скользкие скамьи, а постоянная качка требовала от обоих невероятной ловкости.

Магдалена тем временем забралась за кормовую скамью и наблюдала оттуда, как противники, обливаясь потом, наносили друг другу удар за ударом. Сильвио был превосходным фехтовальщиком, но лысый обращался с рапирой так, словно родился с ней. Он то и дело находил бреши в обороне венецианца, и тот лишь в последний миг успевал отразить очередной выпад незнакомца.

Незнакомец загнал Сильвио в носовую часть лодки, кожаные туфли заскользили по лееру. Противник изготовился к выпаду, который наверняка свалил бы венецианца в воду. Но венецианец с неожиданной легкостью взвился в воздух: прямо над головой у него болтался канат погрузочного крана, Контарини ухватился за него и пронесся над противником. Когда он снова спрыгнул в лодку, она качнулось так, что Магдалена испугалась, как бы суденышко не перевернулось вместе с ними.

Незнакомец с большим трудом удержался на ногах, качнулся, словно пьяный, сначала в одну сторону, потом в другую. Наконец он восстановил равновесие и крутанул рапиру; острие описало идеальный полукруг и с треском разорвало рубашку венецианца. Брызнула кровь, Сильвио отступил на шаг, споткнулся о свернутый канат и в конце концов со стоном свалился возле борта.

Незнакомец склонился над ним с победной улыбкой и приставил рапиру к горлу; по шее тонким ручейком потекла кровь. Сильвио уставился на противника широко раскрытыми глазами – дорогая шляпа съехала набок, – в любой момент ожидая смертельного удара.

– Игра окончена, Сильвио Контарини, – тонким голосом прошипел незнакомец. – Именем кайзера…

Он резко замолчал, рот его округлился в беззвучном «о», и изо рта хлынула кровь. Постоял, покачиваясь, еще секунду-другую, потом поднял глаза к багровому рассветному небу и с громким плеском перевалился через леер в воду. Тело его спиной кверху слабо закачалось на волнах.

– Что случилось, Сильвио? Он мертв?

Магдалена облегченно вскочила и только тогда увидела арбалетный болт, торчавший из спины незнакомца.

– Корм для рыб, – прохрипел Сильвио.

Он ненадолго задержал взгляд на трупе, медленно уносимом течением, после чего повернулся к берегу.

– Самое время! – прокричал он в сереющий мрак. – Maledetti! Почему раньше не выстрелил?

– Не мог, господин, – донесся с берега низкий голос. – А то еще вас бы зацепил, пока вы там скакали.

В следующее мгновение из тьмы выступили трое мужчин, один из них держал в руках здоровенный арбалет. У Магдалены перехватило дыхание. Это были те самые неотесанные увальни, что играли в трактире в карты с венецианцем! Теперь она поняла, что за шаги слышала в темноте во время бегства. Трое молодчиков, вероятно, прислуживали Сильвио; неотступно следуя за ним, в последний момент они сумели спасти господину жизнь.

Но почему они вообще покинули безопасный трактир? И что незнакомец имел в виду, когда за секунду о смерти упомянул кайзера?

Сильвио с улыбкой подошел к Магдалене, склонился над ней и осторожно убрал с лица прядь волос.

– Mea culpa, – прошептал он. – Мне ни в коем случае не следовало подвергать вас такой опасности. Вы слишком для нас дороги. Madonna, до чего я небережлив!

Он печально опустил взгляд, при этом ладонь продолжала перебирать черные локоны.

– Но вы не только красивы, вы еще и умны. Слишком умны. Кроме того, нам необходим человек для продолжения эксперимента.

– Эк… эксперимента? – промямлила Магдалена, и язык отказался ей повиноваться.

Сильвио лишь кивнул.

– Мне и вправду не терпится узнать, как все получится в этот раз. Теперь, после стольких неудач, я не сомневаюсь в успехе.

Сверкнул кинжал. Сильвио поднял перед собой отрезанный локон и учтиво поклонился.

– Прошу вас, оставьте мне это на память.

Трое увальней между тем тоже влезли в лодку. На востоке над крышами медленно поднимался багровый диск солнца.

– А с ней что делать? – проворчал бугай с арбалетом. – За борт?

Сильвио вздохнул.

– Grande stupido! По-моему, ее следует связать и заткнуть рот. Она своенравна, а мы же не хотим, чтобы эксперимент снова… – он наморщил лоб, словно подыскивал нужное слово, – накрылся. Так ведь у вас говорят?

Магдалена оцепенело слушала венецианца. И опомнилась, только когда к ней, ухмыляясь, подступили трое молодчиков с канатами.

– Что… что все это значит? – прошептала она.

Сильвио пожал плечами.

– Мы вам все объясним, но только не здесь. Я знаю одно укромное местечко, где нам никто не сможет помешать. Поэтому лучше вам пока помолчать и…

– Как-нибудь без меня, грязный ублюдок!

Подобно изворотливому угрю, Магдалена перевалилась через борт и нырнула в зеленую, пропахшую мочой и гнилью воду. Мутная поверхность реки сомкнулась над головой, дочь палача попыталась отплыть подальше, но в последний момент чьи-то сильные руки схватили ее и втянули обратно в лодку. Девушка отбивалась и вырывалась, но мужчины были гораздо сильнее; совсем скоро она лежала на палубе, связанная, словно рулон материи, и с вонючей тряпкой во рту. И даже теперь она со стонами металась из стороны в сторону.

– Если пообещаете не кричать, я велю вынуть кляп, – с сочувствием сказал Сильвио. – Очень уж он вам не к лицу, поверьте.

Магдалена кивнула и, когда один из помощников выдернул тряпку из ее рта, принялась сплевывать вонючую воду.

– Кто?.. – прошептала она. Закончить вопрос уже не было сил.

– Кто это был? – Венецианец устремил взор в ту сторону, где еще виднелся маленькой точкой труп незнакомца. – Генрих фон Бюттен. – Сильвио одобрительно покивал. – Лучший агент кайзера, великолепный фехтовальщик. Он был единственным, кто мог вам помочь, – по лицу его пробежала едва заметная улыбка. – А вы чуть не зашибли его в соборе… Вот так ирония!

Контарини обозрел водную гладь: по поверхности заиграло багровыми бликами восходящее солнце.

– Мне не терпится приступить к эксперименту, – проговорил он, обращаясь к пособникам. – Пора в путь.

Лодка медленно заскользила по воде.