Стихи II

Ра Рахиль

Стихотворения написаны в 2016 году. Небо, облака, звезды. Вселенная. Философия. Вода, океаны. Колдовство. Смерть, любовь и жизнь.

 

© Рахиль Ра, 2017

ISBN 978-5-4483-6199-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

Фото автора. Ольга Борисовна Распопова-Кузнецова.

 

Глава 1

 

«Как больно, как будто отрезали голову…»

Как больно, как будто отрезали голову. И смотрит она, глаза теряя, И слышит она. как играет Коган, Как звуки, за руки взявшись гуляют. Тянулся смычок. Красиво и пышно Бал юбками шелестел и рвал их. Ресницы дрожат, дыхание вышло. В желанье любви нет И слёз кровавых. И чистые слёзы тоже не льются. Реки замёрзли и не проснутся. Не было снов. Тихо волшебно. Не было тела. Всё совершенно.

 

«Новый год! Фейерверк из снежинок, ёлки…»

Новый год! Фейерверк из снежинок, ёлки. Снег пушистый, иголки колки. До утра, отпустив сознание, Исполняем свои желания. Чудеса закружили шарики, Пузырьки закружили голову. Конфетти, серпантин в «кошмариках». Всем счастливого года Нового!

 

«Пусть где-то кто-то с кем-то борется…»

Пусть где-то кто-то с кем-то борется, Кто с алкоголем, кто с курением. Нет глаз своих, так можно пялится В глазок дверной и с вожделением Смотреть соседей — Казнь и ненависть, С пустой башкой, одной извилиной, Менять чужую жизнь. Разрушив не создав, Примаком лесть в фамилию, Тупые выдать рассуждения. А из глазка — вдруг палец в глаз! Не жалости, нет сожаления — Один обман и педераст. Кто не умеет видеть жизнь, Кто не умеет слышать боль, На жопу глаз хоть привяжи, И песни пой и волком вой!

 

«А с кем я общаюсь?..»

А с кем я общаюсь? А с тем, кто не отвечает, Кто писем не пишет И от меня не ждёт. А с тем, кто обо мне скучает, Но не бежит, не едет, И не летит, и не поёт. С тем, кто от меня ничего не хочет, Кто мне не пишет и только громко хохочет. И я далека от его проблем и от желаний. Всё тленно — или нет. Одни сказочные пожеланья.

 

«Пятьдесят раз в году поменять имя…»

Пятьдесят раз в году поменять имя, Сорок раз в году поменять имидж. Ни чего не изменится — Ты такую меня выдумал. И метлой моей в ступе сор не выметешь. Я к своей корове залезу в ухо. Выйду молоком для тебя через вымя. Я не филин, не волк и не белуха. Я такая, какое даёшь мне имя. Ничего не изменишь — просто пой меня. Я умею искриться, Звоном монет маня. Я сияние в листьях — Могуч мой дуб. Свет и холод — я здесь, я рядом, я тут.

 

«Красивая, стройная, талия тонкая…»

Красивая, стройная, талия тонкая. Очень горячая, очень спокойная. Женщина маленькая, очень достойная. Со своей семьёй справляется ловко. Это — дочь свекрови — золовка. Почему, от слова «зло»? Не понимаю. Я поздравляю тебя и обнимаю!

 

«Ты забыл, как ты жрал своё говно…»

Ты забыл, как ты жрал своё говно. Я твои кишки наизнанку выверну. Вспомнишь своё «давным-давно». Пусть иголками вопьются иверни Будут сопли твои не зелёные. Кровь захлещет из носа и из башки. Ты дерьмо, собой расхвалёное. Рвутся кожаные ремешки. Столько дряни, что лезет через глаза, Через уши и с языка стекает вниз. Скушал пряник, скрипнули тормоза. А теперь слушай и тихо заткнись. Для тебя не летают Ангелы. Тупость, жалость и унижения. Смойся, сдрисни без сожаления. Вдаль иди, ковыляй и оглядывайся. Вспоминай свои байки, по ветру трепись. Как дурак, уходи и радуйся, Уходи отсюда. Не возвратись.

 

«Добра я прошу, добра…»

Добра я прошу, добра. Надоело зло, я устала. Не золота, не серебра. Счастья долю не малую. Счастья для всех, любви. Улыбок, светлых речей. Будет бежать ручей. Счастье, добро зови. Эхом лесным лети, За руки нас возьми. Не разлучи в пути, Не искупай в пыли. Души очисть и глаза. Больше не будет зла.

 

«Я колю дрова, крУгом голова…»

Я колю дрова, крУгом голова. А за что, про что? Знаю я едва. Можно нагрубить, можно оскорблять. Не хочу дерзить, не хочу вставлять Слово в рифму то — Цензор не простит. И опять — за что? Скучно, не болит. Я пилю дрова. Яблоня крепка. Стружки вверх летят. Не дрожит рука. Есть ещё игра — Пульки, пистолет. Утро не придет. Сколько нужно лет? Память не стереть, тело не убить. Ждать и онеметь. Не любить? Любить?

 

«Косу не смогу отбить…»

Косу не смогу отбить. Траву можно резать ножом. Я в траве повстречаюсь опять С очень умным, колючим ежом. Он расскажет мне о цветке, Как его по-латыни зовут. Огурец лежит на лотке. Где-то бродит кот-баламут. Может мышь принести в зубах. Может тихо пропеть: «Мур». Петуха могу ощипать, Яйца вытащу из под кур. Эхо слышу в доме пустом. Тихо кошка гуляет с котом.

 

«Я капризничаю, ты не злишься…»

Я капризничаю, ты не злишься. Я не слушаюсь, ты молчишь. Никого, ничего не боишься. Не о чём мне не говоришь. Так всё странно и очень звонко. Смех звучит мой. Над кем смеюсь? Над собой — не грубо, не тонко. Лишь тебя понимаю, не злюсь. Не могу подчиняться — индиго. Всё красиво, обычно и дико.

 

«Ценою слёз, злое коварство…»

Ценою слёз, злое коварство. Ценой судов, пустых идей В наследство получила царство, Свою иглу — и я Кощей. Над ним я чахну или млею? Я радоваться не умею. На встречу черному лучу В своих пороках я лечу. И в ожидании зари, Пускаю пеной пузыри.

 

«А тебе не жалко было женщину свою отдать?..»

А тебе не жалко было женщину свою отдать? Не разрезанное тело на прощанье целовать. Мне пришлите расчленёнку И с убийством киноплёнку. Отрезаем тихо пальцы, отрезаем тихо ногу. Молча всё. Не улыбаться. Это вовсе не убого. Это весело, красиво. Глазки живы, не потухли. Режем дальше, что есть силы. Слёзы льются, вены вспухли. Крови нет, зачем нам это? Есть кишки, не пахнет вонью. Руны лягут на паркете. Мы возьмём вот эту — вуньо. Очень скучно извращенцу, Специй хочется и перцу.

 

«Я шагнула в морг, я хотела помочь…»

Я шагнула в морг, я хотела помочь. Но впустили лишь только сына. Почему так зло засмеялась дочь? И за что меня осудила? Каждый день упрёк. Каждый день — не так. Ничего не впрок. Ссоры натощак. Из-за пустяка разожжём скандал. Нервы, аммиак. Курево, сандал. Йога, трансплантация и прочая медитация.

 

Глава 2

 

«Был съеден хлеб, был разрушен миф…»

Был съеден хлеб, был разрушен миф. Жизнь у всех одна. Жизнь не на двоих. Жаль не видишь ты окна в пустоте. Я — лишь это Я. Все слова не те. Укусить хотел или пожалеть? Мне в аду гореть. Тебе песни петь.

 

«Почему нельзя: „По Фрейду“, — говорить?..»

Почему нельзя: «По Фрейду», — говорить? Это не грубо. Почему нельзя из ваты Сделать лежбище для Йога? Не нужны снаружи гвозди, если есть они внутри. Очень рано или поздно Говорить: «Что ты творишь?» Спорить громко и нелепо. Путать зиму, осень, лето. Ждать весну, чтобы воскреснуть. Рыбой лёд разбить и треснуть По всем швам на теле сшитом. Всё забыто, всё зарыто. В реактивном состоянье Всё забыто — «безъимянье».

 

«Я не жалею тех, у кого хуже…»

Я не жалею тех, у кого хуже. Я не завидую тем, у кого лучше. Это моя боль и моя лужа. Это моё счастье и не бывает круче. Лучше бы ты сделала то, а не это? Сделаю. Но я совсем не одета. Голое тело скачет по кухне и коридору. Место для крика, место чужому ору. Я — это Я. Я не целое и не часть его. Я не единое. Жаль, что никто не видит Все осколки — мои. И нет ни одного, Кого можно убить, раздавить и обидеть.

 

«А тело хочет летать, танцевать и бежать…»

А тело хочет летать, танцевать и бежать. А лень говорит: «Не ходи никуда, не беги.» А лень заставляет меня лежать. Для красоты — под глазами круги. Не двигаться и ничего не хотеть. Не чувствовать и умереть в расцвете лет. Не плакать, всё отдать и не иметь. Но не кому зарядить пистолет.

 

«Дети всегда хотят разорвать пуповину…»

Дети всегда хотят разорвать пуповину. Видимо я тебя ещё не родила. Если все соки выпила наполовину. Тело чуть-чуть пожевала и отняла. Все эмоции. Мир мой опустошила. Пупок завязала крепко, но не зашила Рану. Где-то внутри кровоточит. Черви оскалились. Яблоко ищут. Не точат.

 

«У меня всё в порядке, не надо завидовать…»

У меня всё в порядке, не надо завидовать. Я не работаю, внучку встречаю я. Или вы раньше меня не видели? Дома я, и совсем не скучаю я. Юбками пышными прошуршу. Я не пишу алгоритмы, стихи пишу. Не программистом, а женским началом Пытаюсь быть. Счастлива? Зло я хочу забыть. Поиск, инверсия, цикл, вопрос, поворот. Кто в паутине песню мою поёт? Слушает её тихо любимый паук. В поле прирученный волк делает крюк. Шар вращается, свет меняется тьмой. Холодно или жарко мне снежной зимой?

 

«Что бы чище была кожа…»

Что бы чище была кожа, Просто сделай оригами. Ты в конструкциях моложе. Что-то блещет между нами. Беды все мои от скуки. Нет — не трогай мои руки, И к ноге не прикасайся. Убегай, кричи, спасайся. Агрессивна — хруст костей. Жру я маленьких детей.

 

«Спасибо, Ridero! — такое не зависимое…»

Спасибо, Ridero! — такое не зависимое, Что мои сайты больше не зависли. За интеллект, за бденье до утра. «Буду смеяться». Ваша Ра.

 

«У неё ресницы чёрные…»

У неё ресницы чёрные, У неё ресницы длинные. Очень нежная, утонченная. Очень хрупкая — цветочек в инее. Но хранит семью в тонких пальчиках. Сильный муж большой — С ней, как мальчик, он. Нежен и лучист Дом их светл и чист!

 

«Я выбросила старые мысли…»

Я выбросила старые мысли, Новых у меня нет. Слёзы мои прокисли. Эхо молчит в ответ. Филин один летает, Смотрим глаза в глаза. Это не подкачали стертые тормоза. Стоп — сработало лихо. Тихо теперь. Всё тихо.

 

«Плавать в крови противно…»

Плавать в крови противно, Липко и пахнет железом. Может быть, медным жезлом, Кровь с голубым отливом. Странная эта жидкость. И почему такая? Смерть без неё — не жизнь. Красная иль голубая? Можно делить на группы, Можно присвоить резус. Можно напиться грубо, В вектор сменив отрезок. Как хорошо без крови, Вечно летаешь в небе. Звезды, пространство, Нови. Стала кошерной, Ребе.

 

«Я не буду злорадствовать…»

Я не буду злорадствовать, Я не буду кричать: «А что я тебе говорила?» Я налью тебе чаю Из теплой травы чебреца, Обниму, пожалею, поглажу. Пройдёт всё унынье. «Всё течет, всё меняется» — Это слова мудреца.

 

«Ты летала между деревьев…»

Ты летала между деревьев, Ты искала своё тело. Может быть, оно ещё живо? Может быть, ещё не истлело? Кто-то нежно взяв позвоночник, Сделал бусы себе без хрящей. Это кости или не кости? Это камень на шее чей? Твоё тело искать поздно, Муравьи по кусочку тащат. На нём птицы совьют гнёзда, Ничего больше на значат Жесты, взгляды, слова, мученья — Всё пропало, больше их нет. Замечательное приключение — Отделить мух от котлет. Я спиной прикасаюсь к деревьям, Ствол не держит, опора — не та. Пусть растут сквозь меня поверья, Ветки, листья, цветы, пустота.

 

«Хочешь, я принесу тебе валенки…»

Хочешь, я принесу тебе валенки, Или сову поймаю в лесу? Я люблю тебя, милая, — знаешь ты. Но от смерти тебя не спасу. Ты капризничай, моё солнышко. Здесь таких конфет — нет. Я звоню тебе, дней моих донышко. Ты же ждёшь меня на обед.

 

«А давай — костёр?!..»

А давай — костёр?! А давай — в камин Бросим писем сор, Кольца брёвен длинных. Пусть заговорят, затрещат дрова. Мне не нужно слов. Я всегда права. Мне не нужно снов. Знаю наизусть, Видишь ты во сне писем моих грусть. Тёмный блеск в глазах бешеной игры. Звёзды в небесах, струны для игры, Нервной и пустой. В день приходит ночь. Уходи. — Постой! Нет. — Иди же прочь!

 

«Канализация. Тук — тук…»

Канализация. Тук — тук. Открытый люк. Шаги. Цок — цок. Что принести тебе хлеба и водки? Или зрелищ большой кусок. Тихо входит в своё жилище. Тепло зимой, уютно, не видно. Дом под крышей люка и пища. Почему мне так больно и очень обидно?

 

«Оторви от меня кусочек…»

Оторви от меня кусочек, Во фритюре обжарь и съешь. Загорятся огнем твои очи, А во мне зарастает брешь. Я не ящерица, я удав твой, Я на шее твоей удавка. Взбаламутила волны. Омут. Всё закружится, но не тонут Сны горбатые, белые, черные. Их не надо мешать, будет серое. Звуки замерли и не стонут В тетиву превращенные нервы.

 

«Почему будоражит и так настораживает…»

Почему будоражит и так настораживает Чья-то жизнь? Своя — не пуста. Где-то бомж сухарём поделился с собакой. Где-то съел корм у кота. Все кошачьи тарелки вылизаны, Со слюной своей внутрь отправлены Потрошки, рыбьи головы с брызгами — Всё разжёвано. Не отравлено. О, откуда во мне сострадание? Я готова весь мир разрушить. Стало жалко чужое сознание — Рвёт и мечет, и хочет кушать. Крови хочет оно и песен. В теле тесно и мир стал тесен. Взрывом, градом, слезой, энтропией, Злой пиявкой, злым гадом, чужою змеёй Летят головы и смеются рябые Над землею, над звездами и надо мной.

* * *

Анастасия Иноземцева

«Жил — был котик, обормотик.

У него была нога

Вся белым-белым бела.

Как-то он её поджал

И так быстро побежал!»

 

«Две дорожки белые, две дорожки длинные…»

Две дорожки белые, две дорожки длинные. Гоблины, страшилища, чудеса былинные. Ветки, пни, колдобины. Смех — его подобие. Рокот. Ветки, сучьев треск. Белый снег и белый лес. Если не искать сову, может прилететь сама. Голову тебе крутить, рвать не нужные слова. И заухать, и заснуть. Лыжи — две дорожки. В путь.

 

Глава 3

 

«Сцепились глазами…»

Сцепились глазами. И ты поняла мою сущность. Ты улыбнулась, когда я тебе говорила: «Сны о тебе смотреть я сегодня буду.» Глазами два раза моргнула, заворожила. В твои глаза смотрела, я видела вечность. Ты не моргала, через сетку фильтруя мове. Я не любила, всматриваясь в бесконечность, Где молчанье твоё и новая воля. Перья, белок, выверни мясо в кормушке. Где же свобода, о чем все мечты нарушены? Шепчешь своё мне: «У-ух, О — вей и О — ва», Мудрая, вечно любимая мною — Сова.

 

«Пафосно взмахнув ресницами…»

Пафосно взмахнув ресницами, Корча лица полоумные усталые. Полудумается, может снится. Письма ищутся запоздалые, Без ума закружились признания. Оскорбленья припудрив сахаром, Радость боли познав в наказание, Ты не охаешь и не ахаешь. Со скандалом бежишь, Будни вдаль маня, От себя, от хлыста, от меня.

 

«Оторванные ноги, руки снова выросли…»

Оторванные ноги, руки снова выросли. Разорванный рот сросся, чтобы сиять улыбкой. Оскалились зубы. боль сумея вынести, Глаза огонь разжигают пылкий. Смеются и веселятся боги — Каждый рад своему творению, Вновь воскрешая и поднимая убогих. Рифмы бегут, спотыкаясь в стихотворения. Пишут, поют, читают, мечтают и любят В мире поэтов чистят души и губят. Жгут и гоняют по кругу — комедия Данте. Рада вас снова встречать, мои оккупанты.

 

«В День всех влюблённых поздравьте…»

В День всех влюблённых поздравьте, Влюблённые в меня твари. Зелье моё в котле всех мешает и варит. Соки желудочные добавляют кислинки. На кол повешены в бедах пустые крынки. Было в них молоко молодой кобылы. Это кумыс. Эхо не было или было? Звуки брошены в даль. Чужое пространство. Вечною пеленою вуаль. Чужие странствия. Как нелепо встречать влюблённые взгляды. Эхом нельзя кричать. Нет меня — а я рядом.

 

«Глаза холодные без блеска…»

Глаза холодные без блеска. Зачем она, любовь? И что это такое? Касанье — от разряда треск. Искры летят и очень больно колют. Не убивают. Смерти ещё рано. Ещё не все страдания исчерпаны. Козла приносят в жертву иль барана. Земля кострами, пентаграммами исчерчена. Я черная, я белая, я красная. Я — магия. И всю себя раскрасила.

* * *

Анастасия Иноземцева (9 лет)

«Своими стихами поражаешь меня.

Хоть год слушать могу их я.

Ты радость приносишь в дом,

И солнце с луной, и — ты

За окном.»

 

«Зелёная бабочка. Крылья огромные…»

Зелёная бабочка. Крылья огромные. Это зима. Крошки в снегу собирает И лепит снежки. Лапы мохнатые. «Помощь нужна?» — «Я сама». В рог изобилия маленькие рожки Вдруг превращаются, крошки в снегу собрав. Всё изменяется, в брызгах не расплескав, Капли эфира на крыльях зелёных. Испуг. Страшно и весело, бросив позёмку в круг, Мыслей и снега закружит её хоровод. Зелень окончилась. Болью сугроб орёт.

 

«„Есть ли заказ?“ — спросил у меня киллер,..»

«Есть ли заказ?» — спросил у меня киллер, — «Хочешь я камни твои превращу в песок?». Нет, я люблю свои камни. Летят они мимо, Не попадая не в сердце, не в глаз, не в висок. Просто стучатся в стекло, за которым в витрине Я существую, не чувствуя. Я холодна. Ты в Запорожце, а может быть в Лимузине. Все влюблены. Брошены у окна Розы, конфеты, котята, куплеты, щенки. Визга не надо. Ресницы опущены и сухи

 

«Зачем все силы взял и оставил жить?..»

Зачем все силы взял и оставил жить? Улыбается девочка продырявленная. Никому не рассказывать, не говорить, Оставить тайной в себе неявное Действие, пытками, болями острыми. Парнокопытное гадкое, пестрое, Злое, вонючее. Пахнет блохой. Ты не хороший, ты очень плохой. Мания — силы брать, сбросив свои. Дни твои прокляты и сочтены. С дырками плохо жить — ветер, сквозняк. Рваная рвота и желчь натощак. Пусто в кишках, пустота в голове. Шорох в кустах, сплетни в толпе. Режут и рвут без сожаления. Где же любовь? Горькие тления.

 

«Чувствительные антенки…»

Чувствительные антенки, Маленькие колючие, выдрал пинцет. Завитки колечками скрючены. Индикаторов больше нет. Как понять теперь настроение? Мимика замерла в тиши. Вырви замученные сомнения И о любви пиши. Рифмами сложными не мучаясь — Глаголы в конце строки. Ритмом стучи от случая к случаю. Ласково спят стихи. К слову «любовь» простая рифма — Король, пароль и морковь. Дактиль, анапест, хорей и Антихрист. Вновь появился Тролль. Споров не надо — шарик на месте — Нет потенции, нет кинетики. Варятся, жарятся в липком тесте Вся математика и кибернетика. Робот хрустит костями железными, Лишь домовой сидит не облезлый.

 

«Ах, этот утренний визит…»

Ах, этот утренний визит. «О, извините — я не одета», «Зато я одет за двоих». Зять, вечный зять. Я вне этикета. Ты за двоих, да? За маму, за папу. Один всегда. Бабушки, дедушка. Вечная Настя, да! Ты защищаешь и любишь её и любим. Пусть ты не прайд, лев не победим. Ты за троих, да. За умерших и живых. Рядом Алейхем. Ты вспоминаешь их? Февраль, 23 и нет преград. Я поздравлять тебя рада. Ты будешь рад!

 

«Ты воскрес и я поживу…»

Ты воскрес и я поживу. Зеленеем ещё немножко. Думаешь, опять про сову? Не все ягоды — есть морошка. Как остры колючки твои, Чуть темнели, ломались вяли. Ночи мрак и светлые дни. Радость в горе, абсурд в печали. Я несла тебя на руках. Удивился месту ты: «Как тут?» В наши клады добавлю прах. Это ты — животное? Кактус.

 

«Сети компьютера — это реальные сети…»

Сети компьютера — это реальные сети. С воспоминаньями мух и пауков. Лайков выкидыши, из абортов дети. Жирные смайлики окороков. Стены свои и лабиринтов чужие стены. Пальцы на кнопочках. Мышь, Не съедобная для кота. Режут и сращивают проводов и контактов вены. Есть ли живые? Наполненная пустота. Мрак красоты, соль поцелуев крепких. Дерзкая музыка и слова тихи. Странные, ласковые и поганые реплики. Всё перепутано, в том числе и стихи.

 

«Я же такая красивая…»

Я же такая красивая, Я же такая хорошая. На землю с белого облака Ни кем, никогда не сброшена. Милые старшие девочки, Возьмите меня с собой. Дико в моей песочнице, Страшно сидеть одной. Строить желтые домики И лепить пирожки. Лилипуты и гномики, Корешки и вершки. Великаны не могут жить, Весом себя раздавив. Снова — «Нагила Хава», И сплошной Тель-Авив.

 

«Как ты ходишь в туалет?..»

Как ты ходишь в туалет? На руках иль на ногах? Можешь ты поср. ть в кустах? Есть проблема — кал отбросить? Это — психотерапевт. Это — фразы на листах. Поп возьмёт себе твой грех. Чисто созданный опросник.

 

«Научи меня плакать…»

Научи меня плакать, Приложив ладони к стене. Я пришла в эту Землю, Я вошла в эту стену. Зрачки шире в глазах, И узнаешь во мне Свою огненную Гиену. Соль, вода, красный слёз раствор. К стене плача. Расстрел. Это приговор. Улыбаешься, злишься, смерть свою обняв. Мир отбросить жаль, ничего не поняв. Просветления нет. Тьма, любимая тьма. Плачь, умеешь. Страдай. Не сходи с ума.

 

«Огромные ноздри большого животного…»

Огромные ноздри большого животного Воздух втягивают, меня не трогая. Оно красивое, такое теплое. А я обычная, а я двуногая. Рога, копыта сняла. Оставила Висеть в шкафу на тесных плечиках Червями плоскими всех позабавила. Кожу сняла — так легче мне. А крови нет. Зачем мне жидкости? Остался только Вечный жид в кости.

 

«О! Какие годы — есть тире и точки…»

О! Какие годы — есть тире и точки. Камни через воду попадают в почки. От ударов сильных рвутся мышцы в мясо. Будут запятые, пятна любят кляксы. Боли ждать устали — радости иные. Те, кто понимали стали понятЫми.

 

«В книжке моей не поставишь пометки…»

В книжке моей не поставишь пометки, Галки и точки. Не подчеркнёшь Чушь несусветную, слово нелепое, Лярвы всё те же. Что ты поёшь? Выкидыш поднят струёй фонтана, Бьющей из женской кормящей груди. Дьявол слизнул молоко с экранов Глаз, растворяя тебя. Впереди Белые, рыжие, черные двери. Бешеным рыком сердце в клочки Рву, в ступе мешаю поверья. В теле с блёстками рыбьи крючки. Смешаны чувства, грязь пузыриться, Смыта снегами, росой и дождём. Дьявол не пьет молоко, веселится Чёрным вечером, белым днём. Всё что смогу, из себя выкину В ночь. Оставлю себе чешую. Слёзы каплями тихо всхлипнули От бесконечности вверх — к нулю.

 

«Что это? Нарушая тишину…»

Что это? Нарушая тишину, Разрушая хрупкость снегов талую, Я тебя выпью и обниму. Звонкую, белую, не усталую Трель, журчание, переход Из кристаллов в чистую воду. Разрушений не узнан код — Гибнет снег, рождая свободу Брызгам, визгам и кораблям Из бумаги и птичьих перьев. То доступно лишь королям — Мне в ладони твоё доверие.

 

«В этом замке света нет…»

В этом замке света нет, Создан он из паутины. В нем висит автопортрет И стихов твоих картины.

 

«Я еврейкой родилась. Много лет…»

Я еврейкой родилась. Много лет Был у каждого свой сад. Много бед. Был у каждого свой ад. Я на край. Слёзы, дождь, вода и град. Снова в рай. Замерло. Кричит во мне тишь. Крылья дарит мне свои мышь. Черный бисер глаз — мой вампир. Я без ярких страз в этот мир Выкинулась с волосатой спиной. Рыбий хвост отбросила свой. Звёздами летит чешуя. Нахес, цорес — радуюсь Я!

 

«Колют пальцы чужие палки…»

Колют пальцы чужие палки Острых, тупых шипов. Я обрываю нежные гладкие — Шелест, крик лепестков. Падают на пол, нет — летят в небо, Названное потолком. Сядут на кол, а может в небыль, Сжатым в руке лепестком. Это чужие цветы — подарок. Нужны ли цветы мне? Жертва, как жертва — Кучка из ярок. Мне хорошо во сне.

 

«Словно дрожжи в уличный туалет…»

Словно дрожжи в уличный туалет, Бросив мыслей запутанный ком, Выстрел в спину, тройной дуплет. Закипает говно в нём. И бурлит и жужжит оно. И не знает о чем говорить. Ничего не знает давно, Но имеет право бродить.

 

«Что такое смелость? Выйти к людям голой…»

Что такое смелость? Выйти к людям голой, Кожу на две пуговицы расстегнув? Вытрясти подушку — ничего не спрятано. Уничтожить сплетен баул. Перья в дёготь бросить. Смазанная кожа Станет черной, липкой, седой. Пишешь, дышишь, гложешь — Крепко или нежно? Трудно быть чужой головой.

 

«Тантра — сделай из воздуха волны…»

Тантра — сделай из воздуха волны, Силу моря в себе ощутив, Взгляд спокоен, дыхание полное, Спрятан от мира в контрацептив. Выплесни, выверни лишнее, тленное. Вынырни. Вверх, вперёд во вселенную. Чувствуй свободу. Мир не опознан. Рано не будет, не будет поздно Сделать что-то иное. новое. Кто подковал тебя? Сбрось подковы. То что не видимое, полюбишь. Хочешь свободы — светом будешь!

 

«Он уже готов!..»

«Он уже готов!» Не сходи с ума. Мудро говорить на похоронах. Ты когда умрёшь, тоже я скажу, Что давно не жил, Карму расскажу. Угадала я. Нет — предвидела. Не любил тебя. Ненавидела Жизнь твоя людей. Лишь сплошное Я — Мыслей и идей. Злобы до х…я.

 

«В этом мире окон нет…»

В этом мире окон нет, Сделан он из паутины. Паука висит портрет, Лап мохнатых штрих — картины. Прочность мыслей — не цемент. Алгоритмы рушат числа. Ускользающий момент. В воздухе пыльца повисла. Чья-то белая вуаль Чертит белые фигуры. Черти — страстные натуры Маслом пишут пастораль. Масло жгут — костёр из мыслей. То что может гнить, не киснет. Твари, творчество и тленье. Альфа-бета разложенье.

 

«То, что должно уважать, в грош не ценит…»

То, что должно уважать, в грош не ценит. И в крематории тело моё не жжёт. Думать оно совсем ещё не умеет. И никогда уже меня не поймёт. О, безысходности дикие, странные муки. То, что прожжённо, исправить нельзя уже. Дни безделия, лени, тоски и скуки. Просто — ужасное, мерзкое неглиже.

 

«Ты пришло, ты ко мне вернулось…»

Ты пришло, ты ко мне вернулось, Чтобы мне рассказать обо мне. Серебром ко мне обернулось. Я давно не живу во сне. Я пытаюсь себя увидеть. Тщетно всё — отраженья нет. Настоящее не обидеть, Прошлое унесёт из бед.. Будущее не ясно. Я пыталась сбежать на Луну. Вспышки — белые, черные, красные. Я своё отраженье пойму. В серебре не бывает трещинок. Жизнью больше не исковеркаю. Твои тайны вижу завещанные, Моё старое, вечное зеркало.

 

«Заблестели запонки на рукаве!..»

Заблестели запонки на рукаве! Чей подарок? «Тёща» — ответишь мне. Это просто тёща — что рифмовать? Это чья-то мама, но не просто мать Тёща, роща, проще — вся в молоке. Это не отбросишь — я о стихе. В рифму не уложишь. Не будешь спать. Сердце чьё-то гложешь. Опять в кровать. Вытянет ребёнок всё молоко. Все затихнут звуки. Уйдет легко В пену, в будни, в вечность небытия. Мама, чья ты мама? — но не моя!

 

Глава 4

 

«Защищённая опора — эквилибр…»

Защищённая опора — эквилибр. Затухают волны споров. Мой калибр. Силы держат красотою эпюр. Платье режет и рвёт от — кутюр. Камнем в гору — Тянь Шань иль Памир. Джомолунгма удержала мой мир. Ливнем в море и лучами к звезде. Беззащитность моя — ты где?

 

«Чужие кухни, цветы чужие…»

Чужие кухни, цветы чужие. Чужие люди, а где родные? Сидят с чужими, таким же ладом. Мои деянья, мои награды. Такси! По-пьяни за руль не сядешь. Обескуражишь и не завянешь С букетом мыслей. Упрёков стрелы. Слова уплыли и я вне веры.

 

«Как встречать гостей? Не знаю…»

Как встречать гостей? Не знаю. Я на кухне не сажаю. Раковины, газ и плиты. Бью посуду и разбиты Все любимые предметы. Галстук снять? А не одет он. Не завязан, не украшен. Этика очертенеет, Если режем, шьем и пашем. Вилка, лобстер — как умею.

 

«Если я досталась тебе после отца…»

Если я досталась тебе после отца, Не обязательно Следить за мной и контролировать. Есть у каждого свой козёл и своя овца. Не наводи на жизнь мою свои нивелиры. Я свободна была и буду всегда. Вы уничтожить можете всех и всюду. Это ваша, а не моя беда. Я ещё жива и с вами не буду. В ваших религиях, в ваших дерзаниях, В ваших судорогах. И содроганиях.

 

«Ты себя львом возомнил…»

Ты себя львом возомнил, И думаешь сила? Ты отца учил, потому что он младший? А я вопреки и громогласна — Рыба Я — и чешуя моя не подвластна. Критике, придирательствам к чужому слову, К русскому алфавиту или ивриту, Вы вообще, на каком говорите слогане? Пишете, думаете или уже спите?

 

«…работает, не работает…»

…работает, не работает… Две строчки — какая разница? Живут, веселятся и дразнятся Долгами, гитарами, песнями, Гостями весенними, лестями, Собаками и пехотами, Чужими цветами, заботами. Мир создаётся и рушится. Земля вместе с небом кружится.

 

«Тихо в лабиринте. Не сожрал…»

Тихо в лабиринте. Не сожрал. Рушится о стены звон литавр. Хруст железа, всё проскрежетав, Грыз зубами стену Минотавр. Плакали осколки, камней удар. Бинт летел на помощь и рвался в нить. Пыль от штукатурки, дурман, угар. Фрески захотели реветь и выть. Не хватало волка в моём бреду. Я по лабиринту опять иду.

 

«Где ты нашел во мне первобытную женственность…»

Где ты нашел во мне первобытную женственность, У каких берегов и скал ты искал? Не узнаЮ я любовь, не способна жертвовать. Конь мой чёрный на зов ко мне прискакал. Волк шершавый клыками украсил шею. Ворон поёт, сова бережёт в лесу. Крови напьюсь и опять захорошею. И от ненужной любви тебя спасу.

 

«В этом зале нет порядка. Есть мечты…»

В этом зале нет порядка. Есть мечты. Ты зачем ко мне — явленьем красоты Чуть вошла? Тебя не знаю. Не хочу я дыханьем убивать свою свечу. Пусть горит и светит в темноте. Мотыльки жгут крылья, и не те Вновь ко мне приходят мысли о любви. Червяки в земле прокисли. Ты плыви В омут, в реку, к чёрту в синий ад. Я с тобою встречи буду рад, Золотая рыбка из песка. Глаз зелёный вспыхнул у кота.

 

«Проецируя метанье…»

Проецируя метанье Центра мыслей, Круглых, вкусных, Очень тоненьких, дырявых, Нежных, гарненьких блинов, Сковородка, чад, старанье, Масла вечное кипенье, Вкус сочащихся начинок, Горка, вилка — пир готов.

 

«Не уставшая реальность…»

Не уставшая реальность Между небом и землею. Я играю с горизонтом, С белым чистеньким листом. Синем морем отразится, Я рисую отдыхая, Волнами, красным угаром, Белым ливнем и дождём. Карандаш проводит четко Линию, разрежет плоскость. Места будет больше в небе Или на земле? Отмерь. Простучи собой чечётку, Разделяя ритмом звуки. И опять дождями сшита Атмосферы круговерть.

 

«О, эта чёртова весна!..»

О, эта чёртова весна! Какое это пробужденье? Грязь, талый снег. Одна Всегда от смерти до рожденья. Зима, согнувшись до колен, Горбом пугает стержень жизни. Какая тяжесть перемен! Рожденье новое на тризне Эпох, набухших из семян, Лопнувших почек и воскресших Людей растаявший изъян Весной не виден и не грешен. Стремленье род продолжить вновь — В улыбке скалится любовь.

 

«Оранжевыми, ржавыми, абстрактными клоками…»

Оранжевыми, ржавыми, абстрактными клоками Поднялся снег с земли весенней облаками В чистое небо, пОрами дыша. Собрав с земли все тайники сугробов, Своею голой наглостью угробив Взгляды людей, испачкалась душа. Порви, очисть дождем, страдай и мучай, Ручей из маленького сделался могучим. Несёт осколки, бесится река, Кидает льдины в небо, в облака.

 

«Я в компьютер не играю…»

Я в компьютер не играю, Я играю в сердце куклы, Завернув его в платочек, Уголками завязав. Пожую немного чагу И по клавишам не стукну. Брызнет кровь из моей мышки, Если я рукою сжав Хвост холодный, скользкий, тонкий, Оторву его с улыбкой. Сердце застучит с иголкой. Станет вдруг смычком змея. И польются звуки скрипки, Оглушая хорой звонкой, Затанцует, оживает Кукла мёртвая моя.

* * *

Анастасия Иноземцева

«На иностранном вишня — черри,

И помидоры тоже — черри.

И всё это — еда.

Но! Есть Черри не съедобный,

Компактный и удобный,

Он сидит в аквариуме.

Что я говорю?! В террариуме.

Ест жучки, креветки, мухи — невезухи.

Из гомариусов кашка.

В общем — это черепашка.»

 

«Тоньше, ещё тоньше…»

Тоньше, ещё тоньше, Звук превращает в писк Все языка волны. И в тумане повис Всплеск, последний и жгучий, Стон и вой. Замолчи, И никого не мучай. Крик затухает в ночи. Тонкая нить режет воздух, Хлыст заиграл в руке. Болью моей мир опознан. Резче, громче. Frapper!

 

«Белое и холодное в зеленых кустах…»

Белое и холодное в зеленых кустах, Страсть и желанье мелькнули быстро. Пряталось тело, скакало в холмах В желаниях оргий своих склизких. Эксгиби, от меня беги. Я не пойму твои желания. По воде круги, в голове круги. Просто мысль о любви — страдание. Палкой не убить, жизнь не испугать. Просто так любить? Выбор твой — страдать.

 

«Молекулы чёртиков, точки на зеркале…»

Молекулы чёртиков, точки на зеркале. Это два глаза смотрят бисером. Белые брызги Памуккале, Бросьте вверх кричащие мысли. Я бы все слёзы выпила Из-за меня из глаз потёкшие. Стала бы солью, влагу выкинув, Островом в море распростёршись, Я бы осталась необитаемым. Белый. Он никому не нужен. Не успокоенная, не раскаянная Плачу сама, и мозг простужен.

 

«Тишина, тишина, тишина…»

Тишина, тишина, тишина. Нарастающий писк. Мыслями и лицом зарываюсь в подол. Говорить не о чём несбыточном — Не вижу смысл. И тарелка очередная летит в пол. Чтоб осколками ранить и до крови. Стекла не подметать, а танцевать. В мелкий прах хрусталь раздавить. Тишина — и не звучать, и не мечтать.

 

«Ах, какой же ветер в голове!..»

Ах, какой же ветер в голове! А в глазах круги, квадраты, ромбы. Свищет по моей прямой лыжне, Выдувая новенькие пломбы. Так хотела я. Но снова в теле лень, Не звенит струной. Тяжёлой декой Растворяет масло, акварель. В одеяло праздностью, опекой Тощих лярв своих погружено, И они готовы обездвижить То, что петь, дышать, звенеть должно. Соками наполнить и не выжать То, что ветер так легко унёс. Быстрый поезд, скрежет. Под откос. Это не лыжня, а рельсов блеск, Поездов движение отбросив, Не ответит вой и дикий треск. Ветер дует. Лес и жизни косит.

 

«Трава по воде…»

Трава по воде… Из Берендея сказки новые вытащить, Чтобы смотать в клубок и связать сеть. Чтобы глаза от испуга вытаращить И ничего о беде рассказать не суметь. В платье из листьев и бересты одеть ручей, Но убежит, закрутит водоворот. Сколько пустых и бесполезных речей Не для кого порождает красивый рот. Тихо сидит на берегу и говорит сам с собой Бешеный, умный, усталый мох. Вода — не слеза. В каплях дождя отражается разум мой. Замерло всё. Крик. И будет гроза. Траву в воде не сильно градом побьёт. Держат корни и не уносит вода. На одном месте всегда трава течёт, И не случается с ней ничего никогда. Можно сорвать — близко водоросли. Но дожди ещё до этого не доросли.

 

«Боль и смерть. Страданья, крах…»

Боль и смерть. Страданья, крах. Муки разных поколений. Пауков из камня прах. Вздох, испуг, цемент коленей. Падает. Рубите голову. Просьба, буквы, кокс горят. Плавится, стекает олово. Канифоль дымит, и спят Чувства, мысли и эмоции. Света нет и нет пропорции. Отраженье в зеркалах? Что ты! Нет его и не было. Остается тень в мечтах Не известно чья, и небылью Обрастает суета От чужой бездомной тупости. Только боли маета, груз Незнания и глупости Выползает из дверей, Чудом в доме обнаруженных, И уходит в мир зверей, Чистых, мудрых, безоружных.

 

«А сердце от досады лопалось…»

А сердце от досады лопалось. Глазами вновь чертя круги, Со стенки убегали лошади. За ними хочешь? Впереди — Стадо оленей — вдаль за ягелем Плелось забросив удила. Бубенчик, звон, шаман. Я это ли? На севере сиянием была. Я пела горлом, филином кричала, Я в барокамере жила — не в чуме. Опомнилась в чужой пространной думе. Мурлыкала, блестела и урчала Чужая кошка, в форточку дышала. Холодным паром воздух отражался. Я была маленькая, я не знала, Как создан мир и как рождался Мой крик, мой вес, мой личный дня кусок. И в молоке укушенный сосок.

 

«Я сумасшедшая. Я знаю это…»

Я сумасшедшая. Я знаю это. Все мании свои люблю. Сегодня буду я поэтом И графоманов похвалю За искры, дар — сходить с ума с улыбкой, За рифмы странные, Сумбурность, Чувства всплеск. Безграмотная жизнь в ошибках. В глазах безумный яркий блеск. Зрачки расширены и нет дыханья. Устало плети рук повисли, Запуталось свитчей питанье. Не плюй на критиков, не кисни. Все эти комплексы — мои. Они милы и мной любимы. Не надо тратить свои дни, В войну играть непобедимую Над миром, над самим собой. Рука к перу, глаза закрой. Сойди с ума, но если есть он. Высокий лоб, открытый взгляд. Ступеньки, эшафот. Воскресни. Хор ангелов в порханье рад Звенеть о том, что ум остался в небе. Зачем он нужен? Страхи и беда. Ты по земле, не думая о хлебе, Следами пишешь в вечность, в никуда.

 

«Повсюду грязь — а я не о народе…»

Повсюду грязь — а я не о народе. Повсюду холод — жарко только мне. Разумный эгоизм в душе забродит И улыбнется всем: тебе и мне

 

«Ждут тебя реки, рыбой плескаясь…»

Ждут тебя реки, рыбой плескаясь. Леска из волоса черепаху режет. Больно без панциря. Рассекаясь, Мысли путаются у побережья. Жесткий крючок, мягкие губы, Червь тоже уже не дышит. Будут петь фанфары, и трубы Вновь заревут, а ты услышишь Листьев шепот, пчелы жужжанье, Шелест травы, звуки утра, Мира, природы твоё пониманье Цифра шесть — ноль, и ты мудрый.

 

«Сочатся красные точки и трещины…»

Сочатся красные точки и трещины, Жизнью которые не переваришь. Жизнь и живот тебе завещаны, После смерти тайну узнаешь. Что подарено, а что продано, Где улыбки, а где сарказмы. Все излишества мною пройдены, Все цвета фиолетово-разные.

 

«Загривок дыбом…»

Загривок дыбом, Рёв рычание. Жёлтым дымом Твоё молчание. Режет уши, Резче, чем вопли. Жирные клуши, Чужие сопли. Дня усталость. Падают плечи. Звуков мало, Лишь звон картечи.

 

«Зависть растекаясь по глазам…»

Зависть растекаясь по глазам, Тянет нити чувства без искусства. Вой и взрыв ударил тормоза, Кнут за шею тащит ржавый бустер. Наполняя радостью и смехом, Воздух движется, весны вращая воды. В бесконечность и бездонность эха Улетает мрак любви свободной. По кустам росу травы кидая, Вечность замолчит и созидает Радуги игру, движенье соков. Страсти непонятное высокое Одухотворенье не земное, Твёрдое и мягкое. Иное Вдруг ко мне в глаза ворвётся блеском, С песней, танцем, морем, светом, лесом.

 

«Чудесная, чУдная и чуднАя…»

Чудесная, чУдная и чуднАя, Личико в золоте, глаза детские. Чем тебя радовать? Я не знаю — Моими стихами, нежными песнями. Белые полосы, черные полосы. Рой веснушек, пушатся волосы. Я согрею тебя, жаром обдам, И никому, не зачем не отдам. Корабли сгорят и уснут моря, Молча я спою, не наговоря Слов простых. Взгляд косой. Сапоги ушли, ходит кот босой. Замурлычет, заурчит, заорет. Перевёрнут шар. Всё наоборот.

 

«Вот ты — дура, какая нелепая!..»

«Вот ты — дура, какая нелепая!» «Да, ты чё! Из тебя я слеплена.» «Рот закрой. Встала и пошла» Фразой, тупостью жизнь опошлена. Ужасалась, смеялась, текла рекой В одинокий хомут, омутиный покой. Покрывалась коростою старая рана. Всё так глупо и просто, а в кровь окаянная Злость лилась, чтоб бесится слюной Белой, губы украсить. Облиться водой И шипеть, и кипеть, в гоготание квасить Всё подряд, не щадя разрубить пополам, В извращенье упасть от Тибетских лам. Звать на помощь Далай, карму чистить рукой. А придет Балалай и закончит покой. Опустевшая ночь, гонга звёздная пыль. Тишиной изнемочь — это жизнь, это быль.

 

«Я чувствую тебя, ты самогоном пахнешь…»

Я чувствую тебя, ты самогоном пахнешь. Плыву в тумане своей творческой реки. Смородиной не стала — дышишь, пашешь. Взять за руку не смеешь вопреки, Всей жизни и позвать с собой, Где мокрая река С блесною рыба плачет на удочке. Так крепок улья рой. Где из себя воспоминанья трачу. Где я люблю и Вечен твой покой.

 

«Долго в барокамере скакал…»

Долго в барокамере скакал, Волосы отбросив со спины, Корчился, не ел, не пил, лакал. Брызгами отравленой слюны Стёкол отражение гасил. Выл, вопил, стонал и голосил Бледный выкидыш, Весенний ранний плод. Жизнь сочилась, продолжая род. Вырос, научился есть и пить, Без сознанья научился жить, Странно видеть мир и в нём летать. Кто научит тело умирать?

* * *

(В соавторстве с Анастасией Иноземцевой 9 лет)

Как же бросить яйцо на три метра,

Чтобы не раскололось оно?

Это глупый вопрос и нелепый,

И в ответе будет смешно.

Пролетит оно тонкой дугою

По параболе вверх и вниз,

На пути блестя скорлупою,

Не встречая кирпич и карниз.

Брось его на четыре метра

И на третьем к нему не лезь.

Озари улыбкою светлой.

Третий метр — не расколется. Жесть!

 

«Не испачкаешься — не отмоешься…»

Не испачкаешься — не отмоешься. Если в грязь, то к Мертвому морю. Тишиною липкой накроешься. Не перечь — я с тобой не спорю. Мокрой зеленью чистой листвы из дождя И холодных полсующих веток Лепишь ты и кромсаешь меня, Перепутав всех трутней и деток. Слушай медленно тишину, А не крики и скрип вселенной. И тогда я всегда тебя пойму, Обниму, поглажу. Объемлю.

 

«Кролики, зайчики. Чёрные белые…»

Кролики, зайчики. Чёрные белые. Где это? Что это? Мысли не зрелые. Солнцем рождённые, светом в ладони Прыгают, бегают, тонут в бездонье Прожитых лет, Дни рожденья меняя Светом и смехом с тенью играя. Луч через зеркало — зайчик по комнате. Кролик живой — не тискать, не комкать. Чем отличается жизнь от видЕния? Новым и сильным Годом рождения!

 

«Как сегодня ночь тиха…»

Как сегодня ночь тиха, Ты в объятиях бульдога. Изгородь так высока, Плод в саду чужой не трогай. Не воруй, не будешь сыт. Плагиат — плохое дело. Ты изгрызан и зарыт, Мозг ушёл и сдохло тело. Не спасёт тебя вода, Жизнь запруда остановит, Если плыл ты никуда. Видит кот мышей — не ловит. Дружат ночью кот, бульдог, А тебе совсем не спится, Только ты в бараний рог Скручен, бездарь и тупица.

 

«Черноту нарушая зеленью…»

Черноту нарушая зеленью, С небом землю сближает трава. От безумия, не разрешения Вихрем мысли и голова. Кислородная недостаточность. От шампанского пробки взлёт, Брызги, шарики, перепачканность. Всё шипит бурлит и поёт. Зелень, грязь, щебёнка и белый мех, Ещё рыжий. Не сломаны солнца лучи. Щебетание ртов в пустоте застрех. Как угли в костре горячи! Градусы в голове перебесятся, Всё уляжется. Край, кровать. Темнотою жизнь занавесится, Стук хронометра — спать, спать. О, опять прощанья не страждущие. «Как отца люблю» — без прикрас. Заблестит, сверкнув в солнце падающем, Красный жгущий кролика глаз.

 

«Жонглирую. Падают камешки…»

Жонглирую. Падают камешки. Колыбель Ньютона. Улыбаются губы краешком. Небо мутное. Не чекуется сам о себя шар земной. Кактус, ядом любя, Здесь со мной. Ещё миг — от иголок стон, Боль в висок. Ещё крик — и уходит вон Блеск в песок. В нафталине плюнула моль Острото́й, Зубы новые — дрянь клюнула. Нож, раскрой, Кожей не запорошена. Парапет. Глаза яблоко брошено на паркет. Иглы кактуса на острее Поцелуя. Песня золота, звон монет. Аллилу́йя.

 

«От супа — пуп…»

«От супа — пуп, И не дано, и не постичь Того-сего. Вы — нас, мы — вас. Ой вей, увы. Ты, я, мы, вы — И все из тьмы».

* * *

Анастасия Иноземцева (9 лет)

«На ветке птичка.

Вроде, это и синичка.

Или это воробей?

Ты смахни её, скорей (убей).

Вот как юрко полетела.

Видно кушать захотела.»

 

«Я хочу пожинать плоды сочные…»

Я хочу пожинать плоды сочные. Если вкус не понравится, выброшу. В клетку воздух и ставки очные. Наизнанку выверну, выпотрошу, Все извилины мозга выпрямлю, Перепутаю плюсы с минусом. Зубы выбью, тебя я выплюну, Каблуком размажу по плинтусу. Сдрисни. Грубо? Не выть. Молчать. Не умеешь любить и жить И зверей не сможешь зачать. Ты гниёшь. Так тому и быть.

 

«Горы острые — вулканов взрывы…»

Горы острые — вулканов взрывы. Над землёй фонтанов бешенство. Ветреные закружит порывами Мысли о рожденье нежности. Горы круглые задышат каплями, Из сосков — вершин реки молока. Цветы каменные охапками Жертвой брошены с высока. Чешуёй заблестит совершенство форм. Кожи нет — новый вид, новый создан мир. Уничтожит длиннопериодный фтор Бесконечную пропасть ширм. Где ты? Знаю. Я не зову. Танцев судороги наяву.

 

«Десять — первый юбилей…»

Десять — первый юбилей. Жизнь познать и веселей, Всех любя, ты не убей Непослушностью своей. Расцветай, лети и пой. Мир любуется тобой, Лучик ты, волна, поток, Нежности бутон. Цветок Распустился, смотрит вверх. Ждет тебя любовь, успех.

 

«Не летят камни, не гремят волны…»

Не летят камни, не гремят волны, Не разрежут звуки уши и мозги. Тихий звон чуткий, звон от оплеухи. Закричали птицы, пропади и сгинь. В землю смотрят веки, И выходят с маршем корни мандрагоры, Схожие с тобой. Через мясорубку выползаешь фаршем, Шарики захрюкали все наперебой. От ворот с дёгтем чёрный запах, Можно сжечь память скомканных листов, Чистоту грязью красочно заляпать. Падают перила сломанных мостов. Не встречать вечер, не терпеть утро, Ночью не тревожить вновь пришедший день. Тело о кинжалы тихо обескожить И смеяться бешено светом в темноте.

 

«Я не понесу тебя на палке, — глазки с ротиком…»

Я не понесу тебя на палке, — глазки с ротиком. Ты не умер. В памяти дорОг Зыбкой пеленою, войн наркотиков Осквернения очередной порок Дышит пафосом и злобою к живущим. В этом мире скверны — грязь пиров. Подражанье тянет всемогущее В выкопанный против танков ров. Слёз не будет, веки не моргают, Мёртвые среди живых идут. Облака разогнаны, не тают, — Твой портрет на палочке несут.

 

«Метят территорию мужские особи…»

Метят территорию мужские особи Оргией, зубами и копытами, Землю голубой и белой костью Осыпая, дырками изрытую. От войны и драк устав, в бессилие Празднуют победы и атаки, Новые границы в изобилие Вдоль и поперёк себя наставив. Здесь — не плюй, здесь — соблюдай приличье. Здесь — лицо, а здесь — твоё безличье. Руки тянутся, схватить глаза не смея Женской особи, что драться не умеет. Отбесились, сдвинуть не сумели От экватора, — смеются параллели.

 

«Бить, бить, бить…»

Бить, бить, бить. Треск корыт, Рыл свиных зацвёл манускрипт. Рёв коров и быков. Сныть. Истребить пыль веков. Бить. Унести, вымести. Извалять в глупости, Целовать в грубости. И плевать. Отпусти. Дрянь. А может наоборот. Мягок, нежен, пушист живот. Кормит соком весны форель, И звенит козёльчиков трель. Улыбается труп в гробу Красный мак расцвёл на дубу.

 

«Это ты сорвала тюльпаны?..»

Это ты сорвала тюльпаны? Нет — не я. Это ты без меня на праздник? Я! Без дня Нет победы. Зачем? Откуда? Нет войны. Я в салюте с тобою всюду. Сочтены Дней счастливых, уютных будни Как всегда. И вопросом смеются губы. Ерунда. Это ты крем слизала с торта? Это я! Беспорядок — ради комфорта? Зазвеня, Колокольчик ответит: «Тонок Этот мир». Это ты. Это мой ребёнок. Мой вампир.

 

«Пузыри с серебряным воздухом…»

Пузыри с серебряным воздухом, Стебли лотоса вверх к цветку. Я на дне в изгибах заломленных Отдыхаю. Не в пустоту Провалилась, а в песок, Золото в воде расплескав. Искры, ярко, от ската ток. Это лучший страстей накал. Если воду вдохнуть, истерично Я открою рот и спою. Тихо, нежно амёба ресничками Защекочет щёку мою.

 

«Моря — это кровь Земли…»

Моря — это кровь Земли, Солёная. С человеком схожи. Реки — это вены твои, Трава — дыхание кожи. Деревья — лёгкие, кислород, Позвоночник — горный хребет, Почва наполнила хлебом рот. Одетый в платье скелет Ищет жизнь свою на Земле, Смотрит в глаза звёзд, Тину взбаламутив на дне, Вышел из красных грёз, Чтобы найти свою кровь в морях. Чёрное, голубое, мертвое, желтое — Стонет прах и растворится в море.

 

«Мне не хватает цвета губ…»

Мне не хватает цвета губ, Которые не я целую. Бываешь ты красив и груб, Я акварелью размалюю. Набор цветных карандашей Картиной преподносит брови, Меня спасёт от гнид и вшей. От искушения у воли Исчезли силы. Красота — Полёт не вниз, а вверх с моста. Раскрасив глаз, маску надену, Виски припудрю сединой. Я улетаю вилкой в стену И ты летишь рядом со мной.

 

«Я тихо уйду в тень…»

Я тихо уйду в тень, Напьюсь в реке забвенья, Где рыбы плещутся, молокою дразня. Намётана икра. Окончилось затменье И снова начинается резня. Мечи блеснули молнии бекаром, Карма очищена — пороком за порок. Я засияла. И какая кара? От зелья глаз и томных поволок Стремятся в голову икряные оргазмы Чудесных дней и сказок разных.

 

«Я слушаю шуршанье камыша…»

Я слушаю шуршанье камыша, Рогоз осыпался, а был султаном. В зелёной ряске, не дыша, Лежу в болоте я усталом. Его дыханье — яда аромат, Уносит в бессознание проблемы. О чём-то, где-то, что-то говорят, Не обо мне. Расстроились дилеммы. Всё разбежалось на четыре островка. Стороны света стать хотят единой Стеной, опорой. Мира простота — Олигофренами становятся кретины.

 

«Соберутся ртутные шарики в один…»

Соберутся ртутные шарики в один, Он меняет формы — и снова в бисер. Растекается по полу синий дым, Фиолетовой мыслью в разрезе чисел. Прострелив потолок, унесётся в ряд Функция, не сумев себя разложить. Перепутанные все звонки говорят, Разбегаются цифры, ртуть визжит. Не услышанной песней дрожит струна. Прилетая, пульсирует пелена.

 

«Уходи от него, выкинь…»

Уходи от него, выкинь Из головы, из сердца, из туловища. Ты другое имя выкликни, И увидишь себя в будущем Крепкой, сильной, мудрой — Звезда в глазах. Ночь исчезнет. Утро. Не в тормозах Смысл движения — Вверх, вперёд. И улыбаясь нежно, Луна зовёт.

 

«Тридцать пять — какая цифра…»

Тридцать пять — какая цифра. Тридцать пять — какие мысли. Пальцами терзая шифры, Растворяешь компромиссы. Дерзок, но уже разумен, Смел — не значит, что безумен. Смех ребёнка, небо, чудо. Дзен кричит: «С тобой я буду». Улыбайся, не стесняйся Новых мыслей — джаз прихода. В роскоши любви купайся, Будь реальным Командоро!

 

«Я научилась ходить по проволоке…»

Я научилась ходить по проволоке. Я иду. Ты не сумеешь от счастья тонкого убрать беду. Я научилась скручивать пальцы и тела. Ты не умеешь — иголкой в пяльцы. Удила Вновь закусив, рвётся лошадь в галоп. Ты же стоишь в мокрых калошах И в фоноскоп Долго тебя изучают клетки чужих врачей. Замерли трутни, одеты детки в пафос речей.

 

«Целый день дождь…»

Целый день дождь. Птицы крылья расправив, губят. Целый день ждёшь, Сводит колени, руки, губы. Целый день лжёшь Сама себе не поверив, Целый день дрожь. И снова губы, руки, колени.

 

«Скрипело зло зубами…»

Скрипело зло зубами, Грызло когти. Хрустели кости, Разлетались черепа. Картины рисовала копоть, Взяв кисточку у черта из хвоста. Порвав в клочки не нужные бумажки, Ползли червями мысли о добре. И застучали пальцы о стекляшки, Вода плескала угли на костре. Шипело билось и кричало платье — Снять, растоптать, измять и разорвать. Из гроба трупа милого изъятье — Достать, расцеловать, сожрать. Потушенный о старика окурок, Его взбодрил. Вот это было зло, Которое в безличье самодура Ожогом безучастие спасло. Меняясь гармоничными цветами, Добро и зло играют с чудесами.

 

«Низкий гемоглобин…»

Низкий гемоглобин, Кожи бледный покров. Где ты моя жизнь? Где ты моя кровь? Каждый мой шаг — хлыст. Ни одной похвалы. Где ты, моё «Ты», Если вечное «Вы»? Век конечен и быстр…

 

«Оставьте меня, пожалуйста…»

Оставьте меня, пожалуйста, Не прорастайте ветками Через сердца, И клетками кромсая меня и жалости, Не уничтожьте тонкие Нити, во мне текущие. Звуки чужого ганглина Я услышу зовущие.

 

«Не опознанные судьбы…»

Не опознанные судьбы, Свалены в большую кучу. Перепрыгивая будни, Праздниками не замучив, Я свой голос забываю, Я не слышу своё имя, В каплю брызги собираю. Потухает тёмно-синий Глаз зарезанной коровы. Пир и жаренное мясо. Болью в стену замурован, На молекулы распластан Жест красивый и бездомный. В сон уносит вечер томный.

 

«Я не курю, и мне никто не врет…»

Я не курю, и мне никто не врет. Дым не идет, за дачей прячась Коты дерутся так, что шерсть орёт, Сорняк и лук ждут всходы раскорячась. Водой из бочки полон огород, В углу таинственно молчит колодец. Мышь поймана, сияет кошки рот, И мотыльков порхает хороводец. Рыбки не движутся ни взад и ни вперёд, Не вылетает из часов кукушка. И только кто-то тихо песенку споёт, О том, что в бочке нарисована лягушка.

 

«Если оживают реки…»

Если оживают реки, Вода вертикальным мокрым туловищем Встаёт. Брызгами в небо — веки Распахнуты. О замерзающем будущим Мысли утрачены и потеряны. Льдинки, осколки, пар и сомнения. Шагами землю не надо мерить, Просто идут против течения Бывших взглядов своих и мнений Те, кто рядом с нравом учений.

 

«Ты матерью наказана, сидишь в углу…»

Ты матерью наказана, сидишь в углу Поддержка брата — круговой порукой. Не покаяние скрипит в мозгу И шепчет тихо: «Сука, сука». Хотела девочку и родила, Хотела мальчика и подарила Себе детей. Расти одна. Ах, что мне мама говорила!

 

«Утекала простокваша…»

Утекала простокваша, Лошадь делала кумыс, Курица летела фаршем, И компьютер твой повис. Сети рвутся и странички — Вот такое неприличье.

 

«Зачем поцелуям рожи корчить?..»

Зачем поцелуям рожи корчить? Нежность — об пол. Ранят осколки. Болью внутренности кровоточат, Кожа ежом выпускает иголки. Слёзы защитой — слоем солёным Боль отгородят от страха сознания. Радостью будет здесь или горем Вновь сотворённое злодеяние?

 

«Алфавитом Глаголет Добро…»

Алфавитом Глаголет Добро, Веди, Буки, Аз замолчит Отдает в виски серебро, И инфарктом сердце стучит. Как из букв происходят слова? Распускается веером слог. Вздох открыт, но молчит голова. Поджелудочным будет сок. Он весной бежал из берёз, Чистым снегом лежал зимой, А язык ахинею нёс. Мудрый кот смеялся со мной.

 

«Возвращается ко мне…»

Возвращается ко мне Число шесть огромным зверем. Я расчёсываю шерсть, Я устала от неверья. Клавесин, рояль, гобой Звуки перепутав, струны Число семь несут с собой. Возвращают меня руны. Зубы, волосы, глаза Разлетаются по ветру. Распустились тормоза. Было слабым, стало крепким.

 

«Станет мир совсем седым…»

Станет мир совсем седым, Одуванчиком потухнет, Семенем одним своим Чтобы в небо улететь. Сон молчит, только в ночи Тихим эхом филин ухнет, Солнце вскинет новый день, Чтобы жаворонком петь О любви. Сомкнутся веки. О мечте. Держи в ладони. Родники наполнят реки. Мир не может обездолить. С шариками во вселенной Голубой летит геоид, И не важно — где-то тленно. Встречи жду. Я гуманоид.

 

«Я слышу град. Волнуюсь…»

Я слышу град. Волнуюсь. Вода жестокая. Зачем по стёклам дождь? Осколками в окне. Зачем по сердцу стук? Оно умеет Само пока ещё. И ты не смеешь Взять на руки ежа. Его колючки Пусть не пугают. Он почти ручной. Это не жизнь, а просто случай. Играет опусы с чужой судьбой. Закрой глаза, и радуга исчезнет Из твоего сознанья. Это место — огромное дремучее для мести.. Всё, что не движется, способно спать и есть. Мечтать не надо. Сравнивать — пустое. Я буду рядом. И сиянье золотое.

 

«Слёзы с утра, слёзы вечерние…»

Слёзы с утра, слёзы вечерние. Рыба мудра, терпит копчение Очень горячее. Ночи холодные. Манта не зрячая. Раки голодные. Не умывает слеза. Соль, осадок, щека. Не заблестят глаза Взглядом из далека.

 

«Мёд…»

Мёд. Секрет не раскрыт. Стук ладошек. Запах дурманящий Ароматом в пряник проник. Я на выпечке. Я незнающий Тайну крыльев твоих, пчела. Я бегу, закусив удила, Рыжей рысью. Я конь-огонь. Самовар, пряник, гармонь.

 

«Мудрая моя, старшая…»

Мудрая моя, старшая. Наизусть обвешана латынью. Ты меня всегда спрашивай, Не отдам тебя я унынию. Красною, чёрной смородиной И крыжовником рот украшен. Умная, благородная. Я тебя тоже спрашиваю. Где паслись наши особи, По скрипучим пескам шагая? Заиграв небольшой раскосинкой, С годом жизни тебя поздравляю.

 

«Я в дороге. Битум…»

Я в дороге. Битум. Обложен горячим матом. Я, кем-то забытый, Был нефтяным магнатом. Если бы дышал газом, Если бы рыгал нефтью, От денежного экстаза С купюр облетела перхоть. Я в золото — твои пальцы. Я в нефть — чёрною рожей. Я в детское одеяльце Любовь твою заморожу.

 

Глава 5

 

«Крапива земным ядом…»

Крапива земным ядом Размыла детерминанты. Избили свои кимвалы Ужаленные корибанты. Летела ко мне нежность Белым ласковым пухом Усталого одуванчика В лицо поцелуями. С ухом Сравнили моллюски домик Из раковины извилин, А рядом что-то родное Застыло из дивных линий. От жгучих и хлёстких листьев Горело зелёное тело. Безжизненно стебли висли, Реснички дрожали. Грело Дыханье чьё-то и сказки О дерзких крапивы ласках.

 

«Смерть — регулировщик жизней…»

Смерть — регулировщик жизней. Разлетятся прыжками ввысь, А останутся только брызги И одно жестокое — «брысь». Кошкой чёрною остановит Путь задуманный. Где обход? И кругами тихо уводит В бесконечный черный поход К звёздам. Ночью приходит чаще, В капюшоне тень и с косой Остановит дыханье, счастье, Тихим голосом скажет: «Стой». Крики, хрипы, песни запомнит, Зазвенит на прощанье любя, И желанья твои исполнит, Те, что с Ноева корабля Рассыпаясь летят в пучину Всех страстей, разрушая борт. Смерть не ищет себе причину, Гирьки кончились. Маятник ход Не продолжит. Молчит кукушка. Жизнь — не праздник. Смерть — не игрушка.

 

«Тихой сволочью не изгрызенный шар…»

Тихой сволочью не изгрызенный шар Белых, радужных и пустых глазниц Закружился, приняв удар. Хруст костей. Не заморский принц Прискакал на белом коне — Праздник жизни устроил бал, Красной пеной в зелёном вине Мир смеялся, пел и икал. Дрался. Ночью застрял в кустах Вместе с ветром шатровых бурь. Руки встретились на мостах, В головах утихала дурь. Кто, кого уводил в ночь? Утро свет разольёт в зрачки, Вместе с буднями растолочь Ярких праздников маячки.

 

«Эти вечные капризы — не пойму…»

Эти вечные капризы — не пойму. Не хочу я спать, не буду. На Луну я хочу смотреть, лететь и кричать. И внизу пусть остаётся кровать. Слёзы, грёзы, мечты о любви, Я купаюсь в звездной пыли. Что ты ищешь? Выхода нет, Если входа нет. Ты в астрал? Эхом погуляет ответ, Рассыпается в блеске оскал Белых, желтых, гнилых клыков. И опять я в кровать, я — в альков.

 

«Тишина прошептала: „Иди…“»

Тишина прошептала: «Иди…» Закричала толпа: «Стой!» Шар земной ногой раскрути. Саксофон золотой трубой, Наметав икру в саркофаг Чёрным бисером, тошнотой, Замолчал. Пришёл андрофаг И сказал: «Ты будешь шестой.»

 

«Я синяя, ты жёлтый…»

Я синяя, ты жёлтый. Зелёным ростком свет Переплёлся с лучом. Я твой палач? Теория Конта. Ивой плакучей — след Рядом с дубом и сургучём Я плАчу, а ты не плачь Ночью о своём бессилие Жизнь вернуть В уходящую пережитость, И о том, что в тупом насилии Кончилась нить, неизжито Болью страданий, раной бескровной — Всё очень странно и не было ровно. Остро, жестоко в тупом молчание. Карма очищена? Лишь обещания.

 

«Живым упрёком среди соседей хожу по даче…»

Живым упрёком среди соседей хожу по даче. Ни с кем не общаюсь, сумею волком завыть. Задницей вверх — не могут ходить иначе. Нельзя со мной не выпить, не закусить.

 

«Всё, что я напишу тебе — будет пошло…»

Всё, что я напишу тебе — будет пошло. Тридцать три года, летящий возраст Христа. Дочка — красавица, искорки в нашем окошке, Венчик терновый или из роз куста. Я не ругаю, не злюсь. Я бессильна. С папой любуюсь тобой, мечту берегу. Счастья желаю! Психолог — устойчивый, не лабильный. Мудрая девочка с первого слова: «Агу».

 

«До последней капельки утренней росы…»

До последней капельки утренней росы Выпита река ночных снов. В середине ковра трусы И ты к новым страстям готов. И только минут через пять Будет готова б… дь. Поэзитируя, музыцируя, паразитируя.

 

«Макросы визжали и ржали…»

Макросы визжали и ржали, Лошадиным навозом сплетая косички. В макромире вопросы не разрешали, В микромире — дыханье капусты прокисшей. Делят числа в порывах истерики дроби. Сантиметры в квадратах о чрево угробив, Не рождается плод из сгнивающих клеток. Радость микроса в атомных порванных детках.

 

«Накладные ресницы спрятали твою сущность…»

Накладные ресницы спрятали твою сущность. Где гуляла, что видела — лебеду? Обескровив в кошер Всеобъемлющую обезлученность, Где ты прыгала? Эта игра в чехарду. Продолженье твоё Знойным, горячим выкидышем Выжило и со вселенной слилось. Мокрым, рваным последом вышло всё, Заулыбалось, забесконечнилось и сбылось.

 

«А-а-а!!! Осколки!..»

А-а-а!!! Осколки! Чаша скользила со звоном вниз. А ты? Склеишь их или скомкаешь? Обрежешься — не обернись. Дзынь. Всё сворачивается белком. Глаза напряглись. А ты — В собственной обезжизненности. А я — напиваюсь вдрызг.

 

«Ситицины превратились в птиц…»

Ситицины превратились в птиц. Заглянуть в глаза попу — бесполезно. Колесница в исковерканности спиц Протыкает твой характер в болезни. В русло мыслей быстрый челнок Опустился, утоплен воронкой. Жадный, злобный эхинококк Выжил, пляшет и песней звонкой Заставляет смеяться глаз На изнанку поповских ряс.

 

«Вместо плаканья будет песня…»

Вместо плаканья будет песня, Прикрепи улыбку с утра. Засияет новая версия, В жизни светом промчится игра. Будни кончились — вечные праздники. В минус бросился лет отсчёт. Ты прекрасна в своём безобразии. Пульс работает. Кровь течёт Не из тела — внутри по венам. Плюс и минус — ток переменный. Испарится грусть — эйфория, Я играю, смеюсь — аритмия. Нет «базара» и нет разборки. Третий глаз. От света подкорки Чешуя разлетелась с рыбы, Улыбаются караибы.

 

«Черный маленький паучок стучался в лоб…»

Черный маленький паучок стучался в лоб. Лошадь, сорвав удила, унеслась в галоп. Запах раздавленных ягод не выносим. Я обливаюсь ядом, тебя укусив. Маленькой точечкой рядом с такой другой Метина остро отточенных жал. В забой Шахты — развалины, чёрный дым, антрацит, Синим буром израненный встал гиацинт. Время смешало сезоны дождей и льда. Лесом стали газоны и лишь вода Круговоротом капель в природе И диких брызг Яд растворила в твоей породе, Смыт каприз.

 

«Если бы ты была иконой…»

Если бы ты была иконой, Цветом коричнево — точечным, Я, разливаясь в тебе рекою, Тихим твоим мироточе́ньем Стала бы, краской в тебя бросив. Кисти не надо — рисуешь ветром. Пудру вдыхает еврейский носик, Мыслей на разум чья-то проверка. Дама улыбкой в холсте растает, Нежно замучая горностая.

 

«Килограмм сбросила сала…»

Килограмм сбросила сала, А стала ещё толще. Не обвисла, не исхудала. Тряпки в проруби прополощет И на печку — разжарить бёдра, Ноги превратив в коромысла. Омуты из речек подёргав, Волосатый колтун в мысли Превратив. И сама испугалась. Растолочь не смогла в ступе Всё, что жалилось и кусалось. Суп из мух или мухи в супе? Как безумное очарованье Звон цепей уносит в колодец Дно ведра. Всплеск, не провалено, Зачерпнуть не возможно воду. Брёвна пересчитав руками, Скользкий сруб познакомив с юбкой. Пролетаешь, смеясь с облаками, Инфузорией — туфелькой, губкой.

 

«Рукодельеце, дельце делается…»

Рукодельеце, дельце делается, Тащит нитку крючок из клубка. Я тружусь, я совсем не бездельница. Я живу от хлопка до хлопка. Аплодируйте — не застенчива, В реверансе кудри склоню. Вся работа всегда неизменчиво Устремляется в круг к нулю. В распрекрасный покой устойчивый Взгляд опущен, звенит крючок. Рукоделье моё окончено И ладоней последний хлопок.

 

«Жизнь прекрасна, светла, легка…»

Жизнь прекрасна, светла, легка В предвкушении кулака В переносицу. Глаз упор. Разрешается вечный спор — Кто сильнее и наверху Превращает людей в труху. Тот сильней, кто не бросит в пол, А поднимет тебя с колен, Кто прощает и вне времён Разрушает иллюзий плен.

 

«Поливай мои растеньица…»

Поливай мои растеньица, Умер я, а ты жива. Огурцы усами стелются. Я не прав, ты не права. Ссоры, дерзость, примирение, Не вернуть скандалы вспять. Виновата я в смирение. В наказание — распять. Расстрелять ружьём обрезанным, Закопать, стереть с земли. Не в прощении облезлости Стёкол битых сувенир.

 

«Я тебя очень люблю…»

Я тебя очень люблю. Я жалею, что ты уезжаешь, На Луну посмотрю — ты же знаешь, И стихами песню спою. Ты взрослеешь, растёшь, свободна. Будь воспитана и благородна. Обниму тебя облачком тихо И шмелём прилечу на цветок, Моё светлое, нежное Лихо, Чистый искорок ярких поток.

 

«Всем становится отвратительно плохо…»

Всем становится отвратительно плохо, Улетаем через моря, Превращая жизни в эпоху Луче — чёрного короля. Зазвенит стекло белым кварцем И уйдёт в первозданный песок От усталости провокаций. В холодильниках брызжет сок Разморозившихся созданий. Новый вид опознает мир. Я ошибка чужого задания, Новой прагмой [1] благодари. Шаг, бросок, всплеск, гремящий выстрел — Очень медленно, очень быстро.

 

«Тихо заплачь, не кричи слезами…»

Тихо заплачь, не кричи слезами, Я пожалею, налью елей, Образами, не обрАзами Свечи сожгу печали твоей. Не наколдую нежных объятий. Люди — не сестры, звери — не братья. Платья безлюдные кружатся в вальсе, Чем их наполнить? Сознанием счастья? Танец сменить на дикое сальсе. И гуараной — в твоё запястье. Мучаясь бредом, падают страхи, Цепкие когти из лобных пазух Эхом орут об утраченном прахе Дикой нелепостью трансов разных. Всё успокоилось. Скручены волны, Новой пружиной играет спираль. Ангелы арфы звуком наполнили — Мягкая, нежная пастораль.

 

«Червяком, объевшимся земли…»

Червяком, объевшимся земли, Вползаешь в дом, К стене в объятья, как Прилипшая к ней гнида. Без запаха, помеченный котом, Хорошая подливка для гарнира. Вкусив таланты жаренных приправ, Внутри блеснул обуглившийся стержень, Очки устали стёкла для оправ Менять. Удар нашатыря висок обрежет. Дыханье сбито. Обморок, оскал. Червь плюнул землю. Что ты в ней искал?

 

«Полетели перед глазами…»

Полетели перед глазами Мои любимые точки. Не смотри, не теряй сознание, Закудахтали няньки — квочки. Остреё уколов барьеры Вен разрушило. Феррум, феррум. Устремляется в кровь железо, Не становятся сталью нервы. Ждёт укусов вампира снова, Рвётся вдребезги волн пучина, Пританцовывает Казанова, Припадает, ищет причину Отверженья своих деяний, Непонятных чужих обоняний.

 

«Не расцеженной коровы…»

Не расцеженной коровы Удар В жесть подойника молоком, И в лицо — ужасный Угар Полетел навозным хвостом. Не умеешь доить — брось Вымя дёргать без куража. В изумленье подняв бровь Режешь лобстеры без ножа. Умудряешься жечь дрова — Боль смолы на губах берёз. Языком шевеля едва, Устаешь от своих угроз. На рога поднят пастух, Брошен в рёв быков на крови. Ничего не услышит — Глух К стонам нежности, мрак отравив. Завтра призрак придёт во тьме, Засияет сон в голове.

 

«Отдай упавшего слугу…»

Отдай упавшего слугу, Рукою мокрою его не трогай. Оставь на растерзание врагу, А сам иди своей дорогой. Печаль моя — чёрт знает, что. Чем пропитаешь, не поймёшь. К груди приколотая брошь, А платье где? А где пальто?

 

«Это я, потеряв обоняние…»

Это я, потеряв обоняние, Сердцем чуяла — это ты. Это ты, применив обоняние, Ж… ой вынюхал все цветы. Грубо, пошло, стандартно, гадко. Перманент, бигуди, укладка. Гневаться на тебя нельзя. А я — в гневе. И не страдаю. Почему я ещё жива? И по стенке ещё не сползаю Не размазанным лизуном? Я не ранена, не убита. Не лечу я слепым кротом, Вместо мячика стукнутым битой. Разработанный окуляр Скрутит с винтика все спирали, Я смотрю твой ночной кошмар, Обгорелую кожу сдирая. Из себя я сделаю прах И смешаюсь с пыльцой в цветах.

 

«Окружили параллели…»

Окружили параллели, Обмотали нежно, рьяно. Улыбнулись, осмелели И пришли меридианы. Поломала все мембраны, Льются реки, стынут губы, Утром свет уходит рано, Горы взломаны и трудно Не дышать, копая землю, Грызть подковы, рвать упряжку. Я лечу, мне тихо. Медлю. Сломаны крючки на пряжках. Стонут руки, гнут суставы, Головы в алмазной грани. Я устала. Перестала. В пасту Гои не играю.

 

«Подружки в кимоно и без…»

Подружки в кимоно и без Всегда смеются. Снег с небес Не остановит лёгкий шаг. Дорога вовсе не нужна. Сияет глаз. Чернеет маг. Рука послушна и нежна. Бархатный голос, Чистота ногтей. В смиренье, Не наказанность затей.

 

«Говори себе — Я красивая…»

Говори себе — Я красивая. Не стесняйся себя хвалить. Будешь умная и счастливая И такой какой хочешь быть. Люди тоже тебе поверят, Мир обнимет и поцелует. Не обманутое доверье. Счастье в цвете радуги будет. Прилетит бабочкой летней, Унесёт твоё лихолетье.

 

«Новенькая девочка к нам пришла в семью…»

Новенькая девочка к нам пришла в семью, Свадьбой танцевали, пели: «Ой-лю-лю». Год прошёл, другой прошёл, и она Мальчика чудесного родила. В День рожденья всех гостей соберёт, Стол накроет и польёт огород, Всем поможет, если помощь нужна, Это наша молодая жена. Ласковою красотою чиста, Лапой умывает кота. Скажет — улыбнётся слегка, Будешь в жизни весела и легка.

 

«Кто считает меня тупой?..»

Кто считает меня тупой? Остротою своей бездарности Исковеркан — сплошной отстой. Я купаюсь в нахальстве и наглости, Я нежна, чиста и дерзка, Не испачкана лицемерием, Я на всех смотрю с высока, Мне не нужно чужое: «Поверь мне». Эгоистка до мозга костей, Я не сравниваюсь с нарциссом, Не люблю я чужих детей, Умирает во мне актриса. Театральность, истерика, фарс, Разукрашена тень гримас.

 

«Если шерсть растёт во внутрь…»

Если шерсть растёт во внутрь, Кто ты? Длинные остры твои когти. Сжечь тебя живьём в норе. Петли Затянуть мне не дают дети. Ужас чувствую, незримую злобу. Стыд бесстыдством расчленить пробуй. Если вдруг постигнет мир чума, голод, Вихри войн, пожары и холод. Это разных островов пир проблем. Нежно считаны слова у Рабле.

 

«Я время скажу: „Четыре, сорок четыре…“»

Я время скажу: «Четыре, сорок четыре». В него ухожу, оставив свои следы. Но в омутах, в водоворотном мире Очищена крепким отваром из череды. Скажу, что вернуться хочу опять, Продолжу звучанье своих натянутых струн, И прозвучит: «Пять, пятьдесят пять». На небе сменится множество Солнц и Лун. Я в песнях фанфар узнаю свою честь, И стану числом: «Шестьсот шестьдесят шесть».

 

«Никаких заданий нет и не будет…»

Никаких заданий нет и не будет. Есть желания, их посылают людям. Исполняясь, улетят в день вчерашний, В школе кончились «задания Домашние». Я закуталась в желаниях, как в дымке, Влажности тумана зелёной. Нежным бархатным невидимкам Подарю из соком из клёна. Я сама выполняю желания, Отдаю облакам и рекам, Улетают в очаровании, Оживляют мечты человека. Всё, что делается по заданию, Из под палки — выходит боком, Мир свободен в своих дерзаниях, Независящих от пороков. Пожелать «от души» невозможно. Нет её и тела не видно. Только робот — дзен не тревожный, Только кукла молекул Индиго.

« Свобода — это объективная реальность, данная человеку в ощущениях, осознанная необходимость »

«Свобода — это осознание и ощущение себя высшей ценностью без доказательства и принуждения, способность к проявлению неординарности личности»

Спиноза, Гегель, Энгельс, Маркс и Ленин.

 

«Питаюсь праной я…»

Питаюсь праной я, Но лишний килограмм сияет глупостью, Весы пугая. О, моя талия! Я — в дым, в кальян! Я перья рву у попугая Цветные. Он кричит, орёт: «Зашейте ниткой шёлковой мой рот». Он повторять устал, страдая: «Я толстая, я толстая такая».

 

«Тихой крысой сижу в углу…»

Тихой крысой сижу в углу, Уронив в ладони лицо. Никому не верю, не лгу, Разорвав в клочки письмецо. Крем с ножа слизнув языком, Не обрежусь, без куража, Все цветы и конфеты — комком. Вытащу колючки ежа Из руки, из ноги, из глаз, Чтоб не видела я пути, Заблестев чешуёй из страз, Никуда не смогла уйти. Делайте со мной, что хотите, Только крест рядом не ставьте, И своей пустотой безликой Не спасайте, и не пугайте.

 

«Рома, коньяка и виски…»

Рома, коньяка и виски Требует коктейль в бокале. Растворились и повисли Черти в пене. Не искали Выход в лес на месте входа В дом чарующих открытий. И в тактичности обхода Заревел подземный житель, Выплеснув в огне вулкана Подожжённую поверхность Замер, заорал и канул, Ненавидя неизвестность Новых дней после кошмара В сладкой жидкости люголя, Исчерпав репертуары Смесей радости и горя.

 

«Полушарие свернулось…»

Полушарие свернулось, Поменялось правое с левым. Как ты представляешь отдых? Ты же царственная королева. Не отвечу, Даже если скрип Моих мозгов услышишь. Я природу не калечу. «Как ты дышишь, так и пишешь»

 

«Шариками пенопласта…»

Шариками пенопласта, Пенополиуретаном, Отмахнись ногою, ластом, Удуши болот метаном. Остановит мелкой ряской Вод движенье, рек теченье, Липкой тиной, илом вязким Растеклось исчезновенье И сомкнулось под трясиной. Ровно, тихо дышит ельник. Спутаны тоской красивой В вой собак метла и веник. Волосы, упав с расчёски, Предвкушали расставанье. Было мягким, стало жёстким Всё твоё переживанье.

 

«Желтые поля. Рапс …»

Желтые поля. Рапс — Маслом выжатым из земли. Беспечёночный цвет масс, Желтой коже своей зови Криком помощи, в даль звонком Телефонным, а не колоколов. Я приеду, я в горле ком, Я тебе поменяю кровь. Водно-солевой баланс, Внутренний молчит диалог, Ты хотел вставать — жизнь в аванс, Но шагнул и больше не смог. Я свою отдам в переплав, Выдерну иглу, как копьё. Не скажу я тебе: «Не вставай», Не ответишь: «Мне можно всё».

 

«Любоff! Пинками посланная, как всегда …»

Любоff! Пинками посланная, как всегда — Иди ты на *…й, от*…сь, А я в алькоff. Высоких отношений лебеда, Цепей прекрасна тяжесть и оков. Цветочки, бантики, конфеты — всё гнильё. Усталых мыслей опускается покров, Чужое перекручено бельё Верёвкой для висячих островов. Весь костный мозг испепелён в муку, Ворона клюв сломала на суку.

 

«Я чувствую себя прекрасно, как всегда…»

Я чувствую себя прекрасно, как всегда, Одеколона аромат не бесит. Не хочешь ли ты рюмочку вина? Хочу. Ты будешь бесконечно весел. Пойдёшь со мною за грибами в лес, С моей ладони ягоды возьмёшь. Увидишь искренность моих чудес, К нам выйдет, поздоровается ёж. Поплаваешь со мной в большом пруду, На зеркале воды поймаешь круг — Я собралась нырять, и я иду. И диким смехом сменится испуг. Ты улыбнёшься на моим тупьём, Возьми гитару, песенку споём.

 

«Рецепт хорошего настроения …»

Рецепт хорошего настроения — Проснуться, когда выспишься, Улыбнуться не в раздвоении, Не искать смысла в личности. Ты в каком интервале отдыха Выражаешь свои измерения? Я кнутами, я плетью и обухом Разрушаю миров творения. Удочку в лассо — блеск и жесть, На крючке рыба — осью новой. Это — «Шесть, шестьдесят шесть», Шесть минут-бесконечность восьмого.

 

«Белый цвет надевать легко…»

Белый цвет надевать легко, Светит саваном, и не марко. Это белое молоко. Приоткрыв сердечную арку, В чакру головой не стучи, Задница тебе не поможет. Завиваются калачи, Вырастут копыта из кожи. Разбросай декольте дыру, Чуть эротики брызни в тело, И опять в свою конуру. Грязь испачкана. Надоело. Содержимое всё в кишках, Я желудочный сок уговариваю. Лишь висит лапша на ушах, Фаберже в яйце перевариваю. Милой красной и черной рожицей Рыб икра в своей многодетности Лопнет искреннею безбожностью, Масло, хлеб, нищета для бедности. На меня нельзя обижаться. В необузданности полей, В безобразии рваных стяжательств Чистотой улыбки твоей.

 

«Выросшей берёзкой на крыше…»

Выросшей берёзкой на крыше Я напомню о брошенном доме. Корни в кирпичах не услышат, То что о листочках ты помнишь. Аккуратно вцепившись в глину, Дом и окна не разрушая, Отрезая твою пуповину, Ножниц ржавчина разрешает Улетать с верхушками в выси, Забирая с собой одеяло. Шёпот голоса не повысит В криках драного мяса: «Мало!»

 

«Тупостью, гадостью, тенью опущенной…»

Тупостью, гадостью, тенью опущенной Мозг затуманенный плакал гипофизом. Кто создавал твои странные функции, Дифференцируя странным способом? В рой медитаций тело отпущено, Где теоремой машет, как веером. Вкривь параллельных уходит Эвклид. Вспучено брюхо распущенным клевером, Шарообразностью пирамид Режут корову, криком в утробу Бьют барабаны. Точек отсчёт. Хочешь, сырое мясо попробуй, Глупый кошер, кровь не течет. В боли чужой глаз потухший почувствует Прелесть твоей вожделенной слюны. Птицей — не аистом, а трясогузкою Ты приходишь с другой стороны. Реку в брод перейдёшь по камешкам И улыбнёшься рта краешком.

 

«Воспоминанием грязной кожи угри…»

Воспоминанием грязной кожи угри Пальцы выдавят мозговым горошком. Поверхности, Покрываясь зелёно-пузырчатыми буграми, Всё исчерпывающей неизвестностью, Пересекутся, оставив крылья Падать. Паря в нежной истоме Откровенность вспорхнула былью Травы засушенной в книжный томик, Закладкой забытой любовь засушена, Брошена выпотрошенностью заслуженной.

 

«Жили-были когда-то мои мама и папа…»

Жили-были когда-то мои мама и папа, Я к ним пришла звёзды сумев пересечь. Быть может кто-то сажал меня на лопату, И в печь запускал, чтоб заново перепечь. Скажи мне что-нибудь, Мне так одиноко и плохо, В запахе Таволги пропой ночным соловьём, Больше не будешь кудахтать, ругать и охать. Грустно и весело мы с тобой не живём. Нежно, ласково и шершаво, Расчёсывая котёнка, Мама по всей поверхности Лизала его языком. Ни одно животное никогда не бросало Ребёнка, Прыгая от него беснующимся кувырком.

 

«Сорбифером в высших сферах…»

Сорбифером в высших сферах Воцарила моя личность, Я в свободе улетаю, проявляя не типичность. Сущность взглядов и явлений Яркой тёмностью воззрений В безобразном поведенье СтихотвАренья явлений. Вышли из меня пороки По воде кругами ада, Волнами уносят строки Всепрощающей аркады.

 

«Я жду малярийного комара…»

Я жду малярийного комара, Хочу стать белой больной и заразной, Открыть глаза, увидеть небо с утра, Покрыться пылью и гранью алмазной. На жале его, радугой раскрутив цвета, Вертеться волчком, Превращаясь в веретено. Нитью, Узлы завязав, улететь в облака С бешеной скоростью новых открытий.

 

«Искрами нежности в ладонях…»

Искрами нежности в ладонях Любовь вползает через кожу, Фенилэтиламином стонет, И на кусочки сердце крошит. Глаза горят огромным солнцем, Волна полощет тромб в сосудах, Корою раненого деревца Летит болезнь, любовь — простуда, Простуда мозга в бессознательном Красивым вывихом Феншуя. Разряд приходит словом матерным И говорит: «Какого *…я?»

 

«Всей чешуёй обманутой и перехитренной рыбы…»

Всей чешуёй обманутой и перехитренной рыбы Мучается изнасилованная душа В своих конвульсиях, Крючками пойманная и подвешенная на дыбу Тусклой свечой жаренной в панихидных унциях Взвешена, проклята или очищена, Точками мухоморов над «i» расставлена, Волком запутанным в водорослях Ищет что? Мясо для раков тухлое и отравленное. Внутримышечно, внутривенно и внутрь сознания, В лоб на бумажку веночно — ленточное прощание.

 

«Я думала паук, а ты комар…»

Я думала паук, а ты комар, Огромный в моей близорукости. Звенящий в ночи кошмар Жалом заточенной тупости. Кружась в созерцании тела, Ты выберешь точку пульсации, Где крови жить надоело В сигналящих мной вибрациях, Призыв к комариному жалу — Напейся, раздуйся, лопни. В овациях удержала. Ладонь о ладонь хлопнет, Закончилось кровопускание, Пузырь, писк, содрогание.

 

«Я себя косметикой разукрашу…»

Я себя косметикой разукрашу, В гости зову пушистых белых котов, Буду нежно-неряшливой ласковой няшей, Стол накрою скатертью из бинтов. Звон хрусталя, губ в поцелуях объятья, Брызги и шарики в воздух, тостов призыв, Шёрстки, рюмки, усы облизнули приятно, В дым, коты уходя, в перекур, в перерыв. Киснут прикрыто — оставленные закуски, Связь с кислородом — процесс гниенья пошёл. Смех помидора занавес тихо опустит, Был единственный зритель, и тот ушёл. Стол развалился, косметика быстро упала, Гости растаяли. Няши тоже не стало.

 

«Я сегодня рано встала…»

Я сегодня рано встала, Я посудой не гремела, По квартире не шуршала. Песню белой королевы Напевала черной пешке, Что в своём стремленье диком, Прыгая по ровным клеткам, Захотела стать Ферзём. Просыпайся, видишь — небо, Птицы нотами на ветках, Облака рисуют сказки Вместе с воздухом. Споём.

 

«Я пришла. Ты звал меня на пир…»

Я пришла. Ты звал меня на пир, Копытом предлагая крем — не торт. Коварным взглядом устрицы раскрыв, Смеялся, плакал недоделанный аборт Одновременно. На улыбку слёз поток Стекал воспоминанием рождённых вод, Распалась матка. Опытный шакал Спас в своей пасти волосатый плод. Унес в леса и спрятал под кустом, А остальное всё — потом, потом…

 

«В лоно конкурсов накидав „высеры…“»

В лоно конкурсов накидав «высеры» Я мечу свиней перед бисером. Лепестками матки овации В истекающей менструации.

 

«Весь мозг просверлен…»

Весь мозг просверлен Дырочкой сквозит на солнце, Мерцает день, в покупке блещут платья, Жрут сперму неумытого альфонса, Которой не хватило при зачатье. Ромашки дарят лепестки для счастья, Всё вырву, выгрызу, сорву гаданье, Соединись рассвирепелой частью, В мозгах копаясь. Пальцы мирозданья Топорщат чешую мою из рыбы В мечтах о снах свирепого Колдыбы.

 

«Взять ребёнка за ноги…»

Взять ребёнка за ноги, Бить им по морде сбежавшего в рог мужа, Закружиться юбками в омуте Грязи, луж, в огороде, в народе И кричать: «Не больно!» — а мозг простужен, И просить — заткните, он очень нужен — Помогать и кормить, загорать и плавать. Слёзы могут сиять и глазами плакать.

 

«Оставьте мою пуповину в покое…»

Оставьте мою пуповину в покое, Не надо вязать узлы на память. Серые волки гимны воют, Перегрызая мокрую мякоть. Глотая ноздрями песка точки, Себя внутри в перламутра жемчуг Я превращаю. Два света ночью День вращают. Фосфором блещут. Темнота разрешает видеть Взгляды тех, кто уходит утром, И кощунствуя, бледный зритель Замирает. О чём-то мудром Не услышишь, в ступеньках гребня, Раковины в муравьях и слизнях Уползают, шифруя требник, Краской жизни в объятьях ризниц.

 

«Собрала всю боль и жалость…»

Собрала всю боль и жалость, Всю истерзанность животного, Родила такую гадость — Средство давящее, рвотное От тоски буйных истерик Головою стену мять, Не проснуться без измены. Повернуть за рукоять Нож, ещё больней до хрипа Розовой слюны без перца, Не спасают на иврите, Открывая книги дверцы, Завывания и стоны В облаках и водах тонут.

 

«Накрыла, окутала, перевернула…»

Накрыла, окутала, перевернула, Перепутала руки, ноги. В солёные капли окунула, Перекрёстком связала дороги. И всё. Пауза, пустота, бесконечность, Нет перехода, нет возврата. Где я? Ответа нет. Я беспечность, Я вне миров, я вне азарта. Мимо дорог, тропинок, рек заросших, Может быть в будущий снег — порошей, Или в зародыш зерна проросший.

 

«Не умерла, а хотела…»

Не умерла, а хотела Сбросить не нужное тело Тряпкой, обвислой кожей. Я от тоски обалдела, Мне надоели рожи. Я себя не сумела Сделать. Сил нет. Пригожей Стать и ходить павой, И управлять делами. Я научилась плавать, Солёный облизывать камень И уходить с веками.

 

«Ты мне не муза, к чему признания?..»

Ты мне не муза, к чему признания? Я из тебя — Красная нить. Если твоё прервётся дыхание, То и моё перестанет быть. Быт, суета, пришедшая одурь Всё затихает, уйдёт пеленой. Цифру в аналог несёт декодер, Мир объедается беленой. Стали глаза большими зрачками, Лес темноту повстречал светлячками.

 

«Истерика — головой о стену…»

Истерика — головой о стену, Истерика — очень громко. Я тромбом украшу вену И раздавлю, скомкав Клопа, захрустев хитином, На круглые половины, На смеренные ступени Тоски зелёной и лени. Слёзы замёрзшим градом Побили росток зелёный, Жёлто-оранжевым ядом Сбрызнут пирог хвалёный, Ровненькие кусочки Мажут кривые зубы, Просятся в глаз строчки — Влезут и мозг погубят. Истерика стихла. Скверно. Косяк отломанной двери.

 

«Молоко прокисшею дрянью…»

Молоко прокисшею дрянью, Тварью кефирно — колбасного фарша Мучилось утра горячей ранью, Раненого, кромешного марша Сердец птиц, разорванного гнезда, Падавших ниц. Летящая карма Грызла Туринской лошади удила, Крики топила, дышала угаром. Вдребезги ползучих, дешёвых змей Смеха стекло разлеталось в хруст, В мрачности олимпийских идей Спорто — ментальный мозг пуст. Вопли — не крики, эхо в горах, Солнце в зените, тело в прах.

 

Глава 6

 

«Восемь солнц превращаются в ковш…»

Восемь солнц превращаются в ковш Зелёно — оранжево — розовый, Выплывает гусеница или морж, Глаза отражают грозно Вошедший свет в черноту зрачков, Живущих в отдельных далях, И я пытаюсь собрать с икон Своё отраженье в деталях. Я сплю, не увидев утром Росу, в траве украшенье. Ложится дорог пудра, Я превращаюсь в движенье.

 

«Фуршет. И в дорогу…»

Фуршет. И в дорогу. В пузырьках шампанского Разные вИденья. В первом — серый асфальт — убого, Следом — речки, деревья, гильдии Заборов от шума, Стад из коров и буйволов. Это Герцен «Былое и думы», Радищев — о полоумие. О правильных путешествиях — Как перебраться к дубу? Рябина — без ягод, в бешенстве, Дома без гвоздей, срубы. Без родословной памяти Деревья в корнях и листьях, В шикарно-убогом орнаменте Щелочь кипит и киснет, Белыми пузырями детство моё балУя, Ты, раздуваясь ноздрями, Поёшь своё «Аллилуйя».

 

«Булочка круглая…»

Булочка круглая, Совершенно пустая, Что кладут на тебя? Ждёт рот. Сыр, колбасу? Я просто не знаю, С чем и зачем твой бутерброд. Сверху ещё круглая булочка, Скушали пальчиком придавив. Купала блестели и тихо слушали, Эхо — в Россию, Звон — в Тель-Авив.

 

«Зачем навещать могилы?..»

Зачем навещать могилы? Скажут они: «Живи, Не мучайся, старший». Мило. Меня с собой позови. Легко, без сумы и посоха, Я речкою голубой Плыву по воде и посуху, Пойду с тобой За собой.

 

«Красные лепестки…»

Красные лепестки. Через трубочный капилляр В чёрные точки Сыпалась тайна Чёрного ящика недокошмар, Белое млеко раненой оболочки. Красный цветок, Горький опиумный аромат, Гром удивлённо-зелёной коробочки, Шаг ферзём в бесконечный мат, Взрыв атомно-ядерных бомб. Очки В тишину каркал вакуум. Глаз вороны убил осколком ум.

 

«Полуощипанною птичкой…»

Полуощипанною птичкой Клеткообразное жильё В вампире, Кроличья ободранность И бабьё Переперченно-жаренное В розмарине. Недоступность влажно-пресной Мечты, Ультразвук Невоспитанности детей, Стук. СердцА идут. А шаги? Веточка сорванной суеты.

 

«Налепил клеймо и уехал…»

Налепил клеймо и уехал. Кто поэт, а кто прагматик? И забилось о стенки эхо, Старый, милый, родной, маразматик. Мудрый мой, геронто-учёный, Похоть. Луч раскалённого света, Зла в добро играть обречённость, В оболочку родства одетого. Это я смеюсь с керосинкой, Закоптив примусом жало, Корневища пырея, тростинки Вырваны рукой. И кинжалом Снята шкура, оставлен волос — Связь — Вселенная, вихри, космос.

 

«Не поеду? Поеду в Сочи…»

Не поеду? Поеду в Сочи, Три медведя в одном флаконе, Олимпийские игры — мощи, Море тонет в булыжников фоне. Больно. Жарко и холодно ночью. Засуха, без деревьев деревни. Пафосно во сне и воочью. Патриотов косящие бредни. Не возможность ходить по пляжу, И пространность в маразме танцев. Где ты, Родина — в камуфляже? Негров, казусов, чужестранцев.

 

«Волны, магия моря, вибрации…»

Волны, магия моря, вибрации, Облако в храмах космоса, В мембраны клеток любви абстракции Летучей рыбы, планктона офисного, Взлететь из моря к перистым облакам, Смешать стихии волн и Взбитость кремом о камни, Соль отдать ногам и рукам Думать вне времени и вне памяти. Вымесить тестом белки и железо, Вымерить Теслом абстракций облезлость И облизнуться пеной предгубной В поисках инфузории-губки.

 

«Прижалась всей женской беззащитностью…»

Прижалась всей женской беззащитностью, Сбежала от обижавшей мУки, Пугающей злой щетиностью. Щенящейся бешеной суки, Скулившей в заборах подкопами, Согретая кондиционерами, Чужими пустыми мерами, Переплётами перемирия, Ушла. И в каком теперь мире я?

 

«Солнечный зайчик…»

Солнечный зайчик Хромированного переплетения Ножек и стульев Носился с подносом, Как с премией Перельман, От теоремной важности, Очень нужной, Которую в даль запрятал и потерял.

 

«Потерялся заблудился…»

Потерялся заблудился, Зашумели кусты самшита, Булавкой к коже пришитая, Чёрно-белыми нитками сшитая, Вечность. Привязанные баобабы к бамбуку, Течка — это в овуляции сука, Бежит в стремлении продолжения рода, Улыбки, шарканья и ауканья, Дегенератов, дебилов, уродов. А я — в гусеницу, бабочкой, куколкой, Коконом, белою нитью в вакуум. Прощай.

 

«Я обнимаю кофточку…»

Я обнимаю кофточку Моей умершей жены… Не понятой, не доохавшей. Мы были не влюблены В одни и те же растения, В одни и те же цветы, С узлами, переплетениями В ненужности суеты. Смотрю на её пуговицы, Две дырочки или три? Жестокостью драной луковицы Слёзы в глазах. Хрип Тенью о стенки, бешенством, Выплюнутой зарёй, Наваленною кромешностью Смерть сидит и орёт.

 

«Вязко-жгучее в рамках знойно-гнойного кода…»

Вязко-жгучее в рамках знойно-гнойного кода Расшифровкой с языка оргий, Зазвучала песне-блаженная ода, Разделяя черно-белые краски аккордов. Смейся диким молодым ржанием, Радуйся, терпя истязания, Взглядом липкого обожания, Расставания с чужим раем, Где игра, где край прохождения? Острым лезвием, тонкой леской. Это я — твоё приведение, В чакры злой субстанцией лезу.

 

«Я, как за последнюю соломинку…»

Я, как за последнюю соломинку, Держалась за твою кисть, Когтями впиваясь. Ты слова мямлил и комкал. Змеями в тебе извиваясь, Старалась жизнь продлить на минуту Абстракций сужений твоих мутных. И ужасаясь, упала в жизнь, Не просыпаясь в стареньях кружить, И крушить камни, уходя в пепел, Не поняв память, не простив лепет, Исчерпать плесень. В зелени Мрачный погреб. И сказать весело — Я ушла. — Оргия!

 

«Я пью твой мрачный и безнадёжный самшит…»

Я пью твой мрачный и безнадёжный самшит, Я не сажусь на газоны ломкостью, А ты меня погаси, затуши, И радуйся своей благосклонности Тела, ментальности и души, Свяжи верёвками, сокруши, И торжествуй в моей раздавленности, Неисправимости и не скомканности.

 

«По воде размытость гусар…»

По воде размытость гусар, Утопающий разговор, Нацеплявшийся струн гусляр, Закрутивший звучание в спор, Клялся взрывом, гремел веслом, Крик с надрывом, трещал язык, Ложь, обман, обещаний ком Сплёлся змеями и затих. Пахло стоном упавших птенцов В ожерельях из бубенцов.

 

«Барабулька, я забулькал…»

Барабулька, я забулькал, Скомкал, тискал и сожрал, Белою салфеткой рыбка С переходом в мой анал. Испражнения мальками, Быстротечностью видений, Слюнно-пресных дефикалий, Жирно в пузырьках явлений Вымазанного в перьях дёгтя. От обвалов штукатурки В эйфории дней подохли Раздражённой пены жмурки. И смеялись с петухами Ухая с семью замками.

 

«Взгляд паука в упор…»

Взгляд паука в упор, Рухлядь хитина клешни, Гордые жители гор В апартаменты шли. Трескались по бокам, Маелись в черноте, Волосы взбил вулкан. Мазались на холсте Краски мятых камней В жизни суш и морей.

 

«Дрался, бился, смеясь удивлялся…»

Дрался, бился, смеясь удивлялся. Плакал, орал, в ногах валялся. Улыбаясь прыгала, ногу сломала, Устала, в объятья его упала. Исчезла бабочка, чиркнул кокон О дерево раскрашенного асфальта, Спиралью витки прожелезил локон, Виолончель капала в слёзы альта, И удивлялась. Смычка осколки Крошились, и корчились струны в ломке. Белая сладко-горькая пена Шипела воздухом, песня тлела.

 

«Импотенцией мозг гложет…»

Импотенцией мозг гложет, Пролежни в прозрачности идей, Разве в горло войти сможет Медузообразность гнутых гвоздей. Поперхнёшься, перевернёшься И взорвёшься, рыча в тоске, Обернёшься, не отзовёшься Эхом, тонущем в уголке.

 

«Мечите смерматозоиды…»

Мечите смерматозоиды, Но выиграет один, В своих мечтаньях шизоидных Охотнико-пилигрим. Пройдет путями незримыми, Являясь из пустоты, Созреет в матке. Наивная, Восцарствуешь — это ты!

 

«Я знаю, обо мне думаешь. Страсть…»

Я знаю, обо мне думаешь. Страсть Несётся, взрывая мозг, Огромная зубоскалая пасть В кривой свёрнута рог. И в бешенстве тишины, В поток кричащей мочи, Из позвонков винты О розовые очки Стучали в твои глаза. Избитых слезами щёк На вилочке железа В стекавший любви поток Стремилась, проткнуть кольцо Сиреневою пыльцой.

 

«Овца из моего яйца…»

Овца из моего яйца Смеялась дрожью и копытами, Распространением свинца, Рассодрогания убытками. Хвалилась нищетой молва: «Я сам, Я сам, — а ты — нахлебница!» Накрыла муравья трава, И стала тля его наездницей.

 

«Приезд, приход, пристрастие…»

Приезд, приход, пристрастие, Предельная сторона, Разрезанное безгласие, Расчёсанный сатана. В аквариум тихой рыбою, Зачеркнутостью хвостов, Червонно-сверкающей глыбою На встречу тупых китов Летит, врываясь без стука Вечное эхо — «Сука!»

 

«Рог затрубил — шагай…»

Рог затрубил — шагай. Солнце зовёт — вперёд. Я зацепилась за край, Я застряла у нот Песни издалека С рваного потолка.

 

«Открыты двери. Мы приходим в гости…»

Открыты двери. Мы приходим в гости. Сердца открыты для любви и почестей. Звучат шаги и стук знакомой трости. Смешала жизнь шарообразной лопастью. Ещё о детстве слушать можно много Рассказы для заботливых детей. У каждого из них своя дорога. Их соки — в канифоль и в канитель. И если грустно, не молчит Ваш телефон. Вас любят люди и святой Пантелеймон.

 

«Запаха нет…»

Запаха нет. Дьявол тихо садится на край Ложа, постели, шеи. Дрогнула на скрипке струна, Гниды спрятали вшей В смычке, в конском волосе. В канифоль. Добрый мой Фоль Эпи. Дикая моя Фоль

 

«Зачем ездить на море?..»

Зачем ездить на море? Зачем красить ресницы? Чтобы сидеть в горе, Чтобы ломать спицы. Мне б умереть с голоду, Не нахожу выхода. Пить не хочу, холодно. Пусть засмеётся выхухоль. Эхом в асфальт — падалью, Я хохочу и падаю.

 

«Письма из мира мёртвых…»

Письма из мира мёртвых В мир прекрасно живых Стуками азбуки Морзе В тень, в замирающий миг Входят, играя нежно, Вспененную серенаду, Дверью голову режут, Красно-надрывным адом. В объятьях телесных духов Сплетаются мысли в косы, В изгибы губ бормотухой, Зрачки летают раскосо. В глазах заметались искры. Лишь миг. И опять всё кисло.

 

«Плечи дрогнули…»

Плечи дрогнули, Чувствуя стон и храп. Талия сжалась, пальцев приняв хруст. На трон взлетая радовался сатрап, Флейты вторили звуками вырванных труб. В воде сверкая, кривлялся червь на крючке. Шла молча туча, шуршала листвой в кустах. Срывала рыба улыбку губ в уголке И губы тоже срывала. Черный монах. Нежность пальцев, не разорвав червяка, Колола его, нанизывая на остриё. Чужую жизнь, листая, как альманах, Трава ложилась, стелила собой гнильё. Водой превращая в лужи следы людей, Дождь плакал. Смеялся добрый злодей.

 

«Задрожали, скрежетали…»

Задрожали, скрежетали, Зубы брошены на полку. Стёкла в окнах дребезжали. Укусив друг друга волки, Пропускали неизбежность Сквозь тела остывшей шерсти, В кварц угрозы бесполезность Превращала исковеркав, Исказив явлений сущность Вся изнаночная сучность, Отражала лица, морды, Раздирая пасть капканов, Люди, песни и уроды Содрогались ночью ранней, Пропуская в тень ненужность, Оставляя смерть улыбки, Бесконечная окружность, Повторение событий, Исчерпав себя в укусах — Пресно. Скользко и не вкусно.

 

«Больше сил никаких жизненных нет…»

Больше сил никаких жизненных нет, Всё что свет накопил для меня — бред. Я сбежала б ручьём — где вода? Разбрелась по полям лебеда. Вновь погром за окном — мир, война. А в ушах разлилась тишина. Нет подков, стука нет, нет копыт. Как-то замерло всё и молчит.

 

«Письма летели настоящие, живые…»

Письма летели настоящие, живые, Слова за руки — и в звукоряд. Ответы мудрые листья крошили. «Горят тополя, тополя горят». К дедушке, к бабушке внучкой вашей — Силы набраться, воли своей, Только сыночек приехал старший В сумке дорожной с книжкой моей.

 

«57+31=88…»

57+31=88 Две цифры, две игры, Две бесконечности. Живи в любви и красоте, в беспечности. Пусть на крючках твоих заблещут рыбки, Вокруг тебя сияет всё в улыбках. Стабильность не бывает больше зыбкой, Кричало зло, устало и охрипло. Прекрасный юмор, мёд, трава Алтая, И я с тобою — рыба золотая. Две бесконечности Подарят плюс и минус, Подарят вечность и в гармонии покой, Плохое всё ложится в тину. Массажик, счастье и любовь с тобой. Ты всех накормишь, обогреешь песней, Возьмёшь гитару, радуешь струной. Ты с каждым годом молодеешь интересней, Царём выходишь из морей, волной. Копаешь, косишь, собираешь урожаи, Политиков идеей поражая. Пусть две восьмёрки — это «попы женщин» — Твои слова. Я вижу лишь четыре Кружочка. Радугой завещан Наш путь волшебный в этом мире. И снова в бесконечность завихренья Летят к тебе мои — твои творения. Салюты в твою честь, инфинити, Любовь звездЫ, кружочки конфетти!

 

«Сухая ветка из моих цветов…»

Сухая ветка из моих цветов Напоминает о моём величие, О том, что дьявол я и жить готов В своём естественном шестом обличии. Глазами чёрными я в уголь ухожу, Я отдыхаю там, шипя внутри. Осиновыми листьями дрожу, Захочешь встретиться — в камин смотри. И на воде круги мои, мои. Я сам приду. Не думай, не зови.

 

«Как была пи… нутая…»

Как была пи… нутая, Так и осталась. Начиная с далекого города с Буквой «Фе». Озабоченность металась и срАлась, Делая из твоих штанов галифе. Дынно-арбузно-осиная грязная мякоть Вонью вошла и осталась липким говном, Белым чудовищем, не могущим даже квакать, С фаллообразной закупоркой, рвущей ртом, Уши сочатся христоугодной песней Из хороводов в собак коты воскресли. Пальцы в стороны, ногти — скользкие слизни. Плохо иль хорошо в нескольких жизнях, Странных людей через себя пропуская, Что проповедуешь ты, И кто ты такая?

 

«Можно сидеть за столом…»

Можно сидеть за столом, Можно меня ругать, Отрезав ветчинку ножом, Вдруг тихо с заботой сказать: «Осторожно, в ней маленький хрящик», И мир вновь любовь обрящет.

 

«Когда человека любишь…»

Когда человека любишь, Не вьёшь из него верёвки, Его болезни, как раны, Его привычки подковки, Стучат по тонкой мембране, Красивые, утром ранним.

 

«Так громок сердца стук…»

Так громок сердца стук, И ничего не дышит. Не мучаюсь, не плачу и не сплю. Я знаю, что когда-нибудь услышу — Люблю тебя, я так тебя люблю!

 

«Нити космоса — это трава, это ветви…»

Нити космоса — это трава, это ветви, Это грибница, Корни деревьев, паук. Два Солнца. Играют перья синицы, Села на форточку. Глаза — хлоп. Всё закрывается. Новый гроб Выполз из свежего белого сруба, Мрачно и весело, ласково, грубо. Движется жизнь, заплетаются нити Новых дыханий, странных открытий.

 

«Горячий ром чуть-чуть…»

Горячий ром чуть-чуть Согреет тело. Зажжёт бумажку спичкой Для тепла души, А дальше — не дыша, А дальше — слышишь гром. И я являюсь лично, не в тиши, А в яркости событий. И не дело, не тлен Твой не зовёт, а ты пиши. Чем хочешь — облаком на небе, Ветвями рун. В дверь сквозняком Войди и обними.. Кого? Всё пусто, Я — паук, Сбежавший в угол. Я не играю. Я живу у кукол.

 

«Пьяно-старая фотография…»

Пьяно-старая фотография, Что ты можешь узнать о возрасте? Обезьяно-мартышкина графика, Глаз туман и ресниц колкости. Не летА идут, а события, Информацией, а не временем, Поезд шлёпнулся, ждём прибытия, Суету растирая кремнием. Где скрипящие мысли ушли в рассвет, Где меняется вспышка с периодом льда, Где о морду изранен цветущий букет, Колокольчиком белым трава-лебеда Зазвенела, стонала, корнями хвалясь. Зубы глотки ломались, раскрошенный язь Ртом, короткой своей головой Жабры выбросил. Замер конвой. Клетки нет. Взлет, побег, простор. Время, где ты? Иди сюда. Это жизнь — совокупность пор, Гибкость, полупрозрачность, слюда.

 

«Рек берега сомкнули…»

Рек берега сомкнули Узко-китайские веки, Клетками онко ракообразие снов, Гневная боль расколотостью ореха, Перцем острым и жгучим, эмоций сков Странно прижечь пытались чужие раны, КрАюшки их запекая, браня свинцом. Стрелы крушили в пыли подъёмные краны, Бык свирепел и бряцал в носу кольцом. Тело зигзагом. Размахи рогов — овалы, Пена с губы, горячий воздух ноздрей. Формы окончились, выросли радикалы Тайным посланьем в симметрии орхидей. И не бывает чудеснее женщины страшной, Той что приходит за ягодами с киселём. Сядет за стол, прохрипит сегодня-вчерашнее, Страстно, ревниво реквием запоёт.

 

«Распахни ресницы, руки…»

Распахни ресницы, руки, Фалды платья И лети на встречу снегом белым. Прилипает снег к твоим запястьям, Взмах манжет — из рукава несмело Покатились шарики решений, Капли мыслей дух травы зелёной. Корабли встречались без крушений. Без прищепок маленький ребёнок Вешал и сушил свои пелёнки. В мире толстом, мир рождался тонкий.

 

«Каплями в нотный стан — дождь с крыш…»

Каплями в нотный стан — дождь с крыш, Музыкой первозданной звучит крыж. Волны воздуха, волны воды близки. Драк не будет. Строятся в ряд древки, Ружья в золоте, в инкрустации мозг, Трёт терновник и дарит букет розг. Исцеление, розданный нищим хлеб, В искушении голос певца окреп. Что орём? Да так громко — зхом в звезду. Зубы выросли в красной глотке и зовут. Местом длинным паденья воды с крыш Стал водозабор. «Вода, стой! Вода, зачем? Вода, что ты творишь? Играй, засияй, выше лети, пой!»

 

«У каждого старика есть своя кружка…»

У каждого старика есть своя кружка, Своя вилка и своя ложка. У каждого старика есть своё ложе И склеена в очках дужка. Но если ты меняешь свои кровати И все свои столовые приборы, Значит ты молод и в свежем платье Ещё не по ту сторону забора. Оградки — то есть.

 

«Когда много думаешь, болит голова…»

Когда много думаешь, болит голова, Когда много кушаешь, болит тело. Кода много любишь не болит сердце, А люди уходят искать в золоте середину. И если находят, спешат показать её другим людям, Делая праздник из многократности будней.

 

«Той же дорожкой…»

Той же дорожкой, В ту же арку, Где от мочи не сохнут лужи, Где от углов страшных ахаешь Со всей детской простуженностью. Не наступай, Не пачкай эмоции. Ходи не здесь, звени чище. Твоя навигации, твои лоции — У корабля окрепло днище. Спичкой проткнув бутончик, Платьице кукле из мальв, Шорохом звёздной ночью — Ты мой маленький альв. На руки — раскручу, к лучу Нежностью всех цветов, Дварфов, карликов не хочу. Путь красив и готов.

 

«Лучше меня для себя самой…»

Лучше меня для себя самой На Земле этой больше нет. Это мой ковчег, я сама здесь Ной. Сбросив крылышки со штиблет, Улечу, запою, закричу, замолчу. Будет всё, как Я захочу.

 

«Не бывает плохих и хороших стихов…»

Не бывает плохих и хороших стихов, Все поэты красивы в лавровом венце. Забурлила река камнем брошенных слов, Витамин полукруглый «С» Всосан, вколот в улыбку открытых вен, Каплями через трубочку пузырей, Вытесняя ритмов и рифм замен Откровенностью дутых ноздрей. Расскажи ладони левой руки, Что она демонично чиста, Не ломай ладонью правой стихи, Не срывай листочки с куста. Не напишешь на них, лишь дыханье собьёшь, От себя — уходи, от стихов — не уйдёшь.

 

«Никого нет. Пусто. Плед…»

Никого нет. Пусто. Плед. Один кактус, колючки взъерошены. И разлетается в руке хлеб На миллион воробьиных крошек. Музыка далеко. Барабаны. Прилетают, звуковой волной кружат, Глухие, глубокие, странные раны. Волки и люди вместе. Дружат. Зубами в зубы вцепившись крепко. Ах, как трудно разжать объятья. Мышиный хвост, оторванный репкой, Бабка за детку. Все люди братья. Где-то только плетутся сёстры. Зубы ломаются — когти острые.

 

«Кустарником к тебе я в жизнь вошёл бы…»

Кустарником к тебе я в жизнь вошёл бы, Но не пускает ядовитый цвет И ты колючая, озлобленно не шелковая, А я — твой одинокий бересклет, Где чёрный глаз оранжевой ресницей Слезу проткнул, Накрыл листвою влагу. Я для тебя готов расчетвериться Коралловым лесным архипелагом.

 

«Пощёчина. Звенит ладонь…»

Пощёчина. Звенит ладонь. Зажата вЕками слеза. Чужую честь — не смей, не тронь. Суворовец. Молчать нельзя. Эмоций тишина: «Прости». Забыто, стёрто, не грусти. Красивый мальчик. Замер страх, По залу ты идёшь и — Ах! Ко мне приехал папа, дед. А мама, бабушка? Кадет — Я маленький, я одинок, И сердце собрано в комок.

 

«Листья с потолка в дом…»

Листья с потолка в дом, Они мертвы, живые только зеркала. Мыслей с потолка ком, Эхом краска со мной аукала, О любви чужой, неземной — Глупостью, банальщиной, Разрушался берег иной В наслажденье розовой фальши. Красный лист, синий лист, жёлтый — ниц, Выдранных из жизни страниц.

 

«Я сейчас взорвусь. Ненавижу мир…»

«Я сейчас взорвусь. Ненавижу мир.» Кто обидел, деточка, — сильную. Струнами, ленивостью лир Я спою тебе колыбельную. Кому должна хранить верность женщина, Если нет тебя — одни обещания, Трёпом низкого обнищания Ты наполнил мешки шершнями.. И улыбается широко и дебильно Улыбкой деревянного Буратино.

 

«Нет ничего страшного в этом…»

Нет ничего страшного в этом, Если захочется чёрного цвета, Чёрных ресниц, чёрной кожи, И улыбнётся чёрный прохожий. Чёрные губы, глаза чёрные, Мир темперамента, мир утончённый. Буйство красок, луч поглощённый. Белый цвет — это тоже чёрный.

 

«Я — девятнадцать …»

Я — девятнадцать — Первые цифры лучшего года. Буду смеяться Молнией с яркого небосвода. Солнце исчезнет. Ложью моей уколоться Хочет «последний», Тот, кто так весело засмеётся. Собственной дури Я ужаснулась, цифрам поверив. Кто-то закурит, Кто-то закроет мрачные двери. Цифрами крайними я становлюсь настоящей, Молнией раненной, Тёмной звездою блестящей.

 

«Гидроперит плюс вода — холод…»

Гидроперит плюс вода — холод, Цвет волос стал уже не молод. Краска яркая — не на погост. «Мёрзни, мерзни, мол волчий (конский) хвост»

 

«Пустые разговоры…»

Пустые разговоры. Клаксон проткни, Наделали узоры в песке штыки. О чём-то балагуришь, Молчит сонет, Сигару не раскуришь, Одет в вельвет. И громко и не бранно Поёт гобой, Разрезаны мембраны, В воде прибой. Звук грифа, пальцы, струны, Шипит баррэ, Литаврами в раздумье Цепь в конуре, Заклацкал шепот звеньев И влез в оркестр, Стенания и пенья На Эверест.

 

«Вот и всё. Лапы параллельно друг к другу…»

Вот и всё. Лапы параллельно друг к другу, Под углом к туловищу, градусов девяносто. Было кошкой тельце упругое, А теперь — шкурка и кости. Прыгало, бегало, ловило мышек, С листвой у бордюра лежит не слышит, К камню холодному сбита машиной, Скоростью людной, местью мышиной.

 

«Спинка, моя спиночка…»

«Спинка, моя спиночка, Гнутая моя, Спиночка-щетиночка волосатая. Я тебя поглажу, я тебя потру. Боль платок привяжет, Не помру к утру.» Бабка просит внученьку — Танец поясниц, Болью сильно скрючена, Мышцы, компромисс Жизни и сознания, Нервы в стол ружья. Сфера обитания, терра бытия.

 

«Розовой любви пыль…»

Розовой любви пыль, Сиреневый опиум брызг, Самостоятельность, быль. Кошка с дороги — брысь. С удалью молодца Носиком в скорлупу Я изнутри яйца В жизни стучусь тропу. Ты снаружи уже В снежноягоднике С яйцами Фаберже, В детстве с праздниками. Жимолостью кустов, С тяжестью сумок дня, Мимо своих постов Кружишься жизнь любя. Светишь сияньем глаз, Сказочка без прикрас.

 

«Плечи опущены, головы грустные…»

Плечи опущены, головы грустные. Нет мужей, от этого пусто. Может, парень есть слева у крайней. Но не встречает вечером ранним. Женщины властвуют, Гонят мужчин. У одиночества много причин.

 

«Нежностью повеяло от грубости…»

Нежностью повеяло от грубости, Где ложится забота тяжестью. Небо, солнце в закат пусти. Ловят ночи лучи с жадностью. Намотают клубок гибкостью Ниток розовых, бледных красок, С непонятной чужой прыткостью Удивительных, мутных дрязг. Сеть плетут, чтоб ловить блесну, Иглы тонкие из рыбьих костей. По лицу кашле. Леденец лизну, Задрожу от всех грехо-скованностей. Папа с мамой в платьях, в земле, Сшила смерть по чужому крою. Не хватает мудрости мне. Стала волчьим протяжным воем.

 

«Хвалить или хулить …»

Хвалить или хулить — Вот в чём вопрос. Змеёю со спины из тонких линий Несёшься до небес, воскрес, возрос Энергией спирали Кундалини. Шипела в вазе, извивалась. Слизь Кипела бело-розовою праной. Явлением циркума отразись В формате матрицы многоэкранной. Желанье раздавить, сжав голову в руке, Царапины из кожи, жилы, мерзость, И ускользает змейка налегке, Без головы в чужую неизбежность. Бред кончился. Все живы и умны. Змея в спине. Уселись на полатях. Глазами Василиска польщены, Рожь в васильках, лес в черно-белых платьях.

 

«Ты Чудо двухгодичное…»

Ты Чудо двухгодичное, Приличное и личное. Весёлое и славное На счастье папы с мамою. Ты сдвинешь грозно брови, А мы тебя укроем. В руках твоих умелых Игрушка зажужжит. Посмотришь в мир не смело, Но мы с тобою рядом Салютов ярких градом. Расти. Ты наш мужик!

 

«Закружились тополя в золотое…»

Закружились тополя в золотое, Я в потоке лечу восходящем, Чтоб листочком кружить над толпою, Тихо в сны входить к людям спящим. С крыши каплями о камушки дождик, Так хрустальна и чиста вода в луже. Земля чёрная, бездорожье, Землю красную кличет мужем. Кольца змей заблестят на пальцах И устанет корёжиться ветер, Перестанешь жизни боятся, Смерть взаимностью не ответит.

 

«Не боли, бедро, не боли…»

Не боли, бедро, не боли, Умоляю я со слезами, Милый гвоздь у меня внутри И шурупчики между нами. Полюбуюсь его резьбой, Красотой витка. Тихо охаю. Есть буравчик, он золотой, Его правило знаю плохо я. Одна нога жёсткая более, Другая счастлива в несчастье своём, О радость жизни на воле, В том, что они вдвоём. Сладкою нежною парой Топают по бульварам. Раньше их было четыре, С палками — даже шесть, Три со стрельбою в тире, Две — в стриптизе на шест, Или насест куриный. Или отъезд в Турин.

 

«Я простынёй летаю за окном…»

Я простынёй летаю за окном, С туманным приведеньем развлекаюсь. Люблю стучать, скрипеть, колоть гвоздём, В улыбке остро-зубою оскалюсь. Мелькают лица пустотой глазниц, Их головы заполнены туманом, Здесь карканьем зовётся пенье птиц, Язык ломает словом бранным. Приятность дамы, пышной и живой, Кто смел нарушить вечный мой покой? Одежду сбросили осеннюю листвой К наряду белому зимою — свадьба, платье, В распущенность зелёною весной Впадают к лету в жаркие объятья, Стремленья к продолженью рода Людей объединяют и природу.

 

«Тишина разорванной перепонки…»

Тишина разорванной перепонки, Зеркала слёз, глаза в инее, Превращается тюль в склянки тонкие, Ошарашивает, переклинивает От способности видеть чужие мысли, Знать не хочется, нет замков. Разрешение делать добро кисло, Глохнешь. Рваных, пустых звонков Нет. Прорамки петлями сшиты, Запонки крошатся, гнутся в лом. Заражённость кустов самшита Белой плесенью в чёрный дом, Руки скрещены, пальцы сжаты, Мысли змей, треск хрящей оков. Что завещано эмиратом? Арафатка и хруст веков. Взглядом Сфинкса, тяжёлой лапой Вихрь песка кварцем в антихтон. Звонким писком стонут сатрапы, Переломанный баритон. Архитектора страхом в арку Зоофор рисует ремарку.

 

«Энергией бытия…»

Энергией бытия Пустотами темноты, Астральное моё Я, Найдёшь ли меня ты. Я прячусь шипом в кустах, Я соком рябин теку, Я сединой в висках, Рябчиком на току. Бешенностью воды, Каплями из слюды.

 

«Зубы, удар клыками…»

Зубы, удар клыками, Тысяча атмосфер. Разные формы ткани Укусами вибросфер. Шакалом забытый Ортрос, Раздавленности простор В вечнозелёное форте Аккордов снятых оков, Крысиные точки — морзе, Ажурная мягкая вязь Закончилась на морозе, В узор превратилась грязь. Трава поседевшая в инее, Колючий шипящий разряд, Давление травлей, силою. Отсутствующий звукоряд.

 

«Дрянь. Так выть хочется…»

Дрянь. Так выть хочется. Вянь. В доске корчится Гвоздь. Ржавей медленно. Гроздь красно-серебрена. Дзынь, ягодами об лёд. Кинь в море вертолёт. Брось. Слёзы на ветру. Врозь. Хрень ползёт к утру.

 

«Ты хочешь рассказать врачу о том…»

Ты хочешь рассказать врачу о том, О чём стесняешься сказать и мне, и маме. Я замираю провинившимся столбом В повинности минорной тёмной гаммы. Я в чём-то не права, в тебе, в себе самой, В своих болезнях с пожеланием покоя. Пятном коровы шла на водопой, Хвостом убила овода. Рукою Тебе нагрела кружку молока. Пусть врач уйдет. Болезнь из далека Летела от тоски в слезах и боли, Рыхлилось горло, кашель в дверь стучал От ругани и преломленья воли. Мой домовой так сильно заскучал, Водою смыть скандал, пощёчин клош [2] Идёт к тебе на помощь Токолошь. Не замыкайся, милая душа, Не говори о том, что — это личное. Глаза спокойны, солнышком дыша Огромно счастье и красиво, гармонично.

 

«Был суд…»

Был суд. В клетке визжала Горечь непонимания. «Ты согласен?», «Нет». Змеями, ядами речь дребезжала, Книга несправедливости Шила буклет. Я разбудила Дракона, я Гадина — Голову отруби, вырастут три. Выпуклость катаракты и впадина, Чёрный зрачок «в корень зри». Видеть крики родного глаза. Не стерпи. Я умереть готова сразу от руки Доброй, родной и волосатой. На трёх китах выплыла Радугой. Дистилятор В паркета прах. Мой уголочек с окошком длинным Теперь в стене Были сказки, льются былины В цветы из вне.

 

«Одиночество — это тогда…»

Одиночество — это тогда, Когда ты смотришь головой В стену. Не в ту сторону Ноги растут не туда. Камень уже от тебя стонет. Тело твоё выброшено, выпотрошено, Глаза вовнутрь, а не наружу, Ты людей уже выпросишь, Если тебе никто не нужен, Если вокруг звери и люди Не любят, не верят, не чувствуют, губят.

 

«Путь загадки…»

Путь загадки Окончен вспоротостью мешка. Механика остановит движенье Чувств и мыслей исподтишка. Нет загадки, тела круженья Тайны чудом приходят с небес, Все загадки живут в туловище. Можно с ними жить, а можно без. Вскрытие, звон, нет будущего.

 

«Детский вопрос…»

Детский вопрос, «Секос», «косекос». Вместо синуса с косинусом. Что ответить? Не знаю — Глаза с раскосинкой. Дети кушают детскую пищу, Сказки с царевнами, Мимо ушей слова просвищут Взрослыми бреднями. Пестик, тычинка. Лучшие годы, Знанья в незнаньях на небосводы.

 

«Пути непознанных загадок…»

Пути непознанных загадок, Твои огромные глаза Сочатся силой мешко-града, Из камня создают резак. Путь одиночества в загадку Просверлит скалы, жесть, экватор, Вода рычит в оргазме сладком, Молчит «Великий маструбатор»

 

«Одиночество — путь загадок…»

Одиночество — путь загадок, Петли, лезвие, крик, осадок. Выпаденье на землю снежинок, Выпаденье людей из быта Сине-раненной мокрой жилкой, Всё растаенно и забыто. Одинаковых нет узоров, Сходство мыслей, слова — избитость, Не приводят к истине споры, Одиночестово — неповторимость.

 

«Ноги можно не гнуть дугой…»

Ноги можно не гнуть дугой, Разрисованность, ню, голый. Выстрел пулей-свинцом, нугой Зарифмует чердак глаголом, Пенье ржавое горлом зубов Облетает железо-падом, Остриём копья создан кров, Поцелуй шалаша, эстрада. Пустотой экрана слова, В небо глаз, в перо голова.

 

«„Волк и телёнок“ (Про „Ёка и Теёка“)…»

«Волк и телёнок» (Про «Ёка и Теёка») Мой телёнок «Му», да «Му», Ничего я не пойму, Он проснулся или нет? Машет мне хвостом в ответ. Дед, привет! Он валет. Нет — король. Это роль.

 

«Сидеть и молчать в песочнице…»

Сидеть и молчать в песочнице, Ни с кем говорить не хочется, Нарисовать рожицы, Кружочком играть в ножики.

 

«Маленький цветок…»

Маленький цветок В огромной вселенной. Глаза и мысли. Я порадую тех, кто видит меня, Я порадую тех, кто знает меня.

 

«Красоту пирожного превращая в говно…»

Красоту пирожного превращая в говно, Человек переварит, освоив рецепт. Разлагается, в отличие от идиом, От диет — животом в корсет.

 

«Пусть даже вылет из трусов…»

Пусть даже вылет из трусов, Без стаи становлюсь бл… дИной, Растут ресницы из усов, А раньше я была мужчиной.

 

«Замёрзшая почка в снегу…»

Замёрзшая почка в снегу Обманута осенним теплом, Река на своём берегу Стучится о траву льдом, Иней ждёт мулине, Игла, серебро, вышивка. Червь затихает в бревне, Наст замурует вишенку Для красоты в коктейль, Выпьет его зима. Мягкая колыбель, Сон, снежинки, дурман. Кружится свищет в полях Белая вьюга форсунка, В толстых картинах льда Рыбки мои — рисунок. Холодно — не костёр, С шубой мурашек спор.

 

«Дива беременна, это не временно…»

Дива беременна, это не временно, И не абстракция, брось менструацию. И не коррозия, и не угрозы, И не капризы, жизни и тризны. Будет ребёнок, он из пелёнок мыслей твоих. Тихо, всё тихо.

 

«Трещина на всё небо…»

Трещина на всё небо. Рассечён. Разрублен, не сшит, Не расчленён, Не скошен, не вымерен, не развержен. Низко «урожен», не обречён. Не страдай, не мучай, не хоти, не выброси, Убегай, не скручен. Отпусти, не выкуси Сердце из себя без туловища. Внутрь смотри без слёз, без неба, Без будущего.

 

«К чёрту пошли…»

К чёрту пошли, Не дойду, не смогу. Сломаю другую ногу, Я ухожу в вечную мглу, Освободите дорогу. Тени в кустах, Дрожь на листах, Крови не налакала. Я растворюсь в утренний прах В белых цветах калла.

 

«Я шла. Тропинка…»

Я шла. Тропинка. Рыба в лапах ворона. В полёте надо мной разжались когти. Упала рыба мне за ворот. Скользила по спине, Шуршали кости. Мой ворон посмотрел. Подарок сник. Хотела съесть, увидела поклёванность. Остался на тропинке лик, Подарок не приняв, неловкость. Но рыба мышек радовала праздно, В игре теней разнообразных.

 

«Пришла, ошарашила и ушла…»

Пришла, ошарашила и ушла, Натворила, ни о чём не думая, Языком и хвостом пургу несла, Нашумела, напела. Мумия Остаётся молча крутить бинты, Если пусто и грустно, то есть — понты.

 

«Страшно лежать и дышать. Клей…»

Страшно лежать и дышать. Клей. Поймана. Нельзя убежать. Жар. Летает без мёда и мёрзнет шмель, Звезда врезается в трал. Что смерть чужая тебе несёт — Легкость, силу богов? Сердце маленькое не замрёт В склеенности миров.

 

«Страх заблудиться…»

Страх заблудиться, Потерянное изображение, Замерзшие слёзы. Я так хочу домой, Увидеть в зеркале своё отраженье, С весёлой улыбкой, В покое, расслабленности, От усердия И проявления самостоятельности. Только голосами телефонной трубки, Разгрызающей мой остаточный рубль. Я иду, гаражи, будки И зелёных заборов дубль. Вот мой дом! Всё. Не страшно, тепло, не опасно. Я горжусь собой и картиной. Виртуозно, вкусно и классно. Побеждает сказка рутину.

 

«Забросив дисплей с процессором в матрицу…»

Забросив дисплей с процессором в матрицу, Шипы, рога и свою каракатицу, Увидел тебя — мой мозг завис. Ты кошка! — не мышь, усами вниз. Отформатирован, бледно чист. Глаза краснеют, любовь, программист.

 

«А движения неловки…»

«А движения неловки…» Из одной мышеловки в другую На белого листа клей Попадаешься — не мёд, не елей. От белых листочков не вырваться, Прилипаешь стихами, стеклом битым, И висишь, красиво вырезанная, Склеенная на железо магнитом. Дрожь живого присыпана снегом, Переходом в бездну судорог. То, что раньше считалось бегом, Превратилось в пружину орудия. Позвоночник цел с черепом в сыре, Что гуманнее: кровь или клей В мыше-серой мечте о тепле, амире, О вращенье танцующих тел? Циклом слов в круговерти прощания Приглашения, обещания.

 

«Туман, опять туман…»

Туман, опять туман, Белой лошадью на красном фоне Скачет любвеизбитый фавн, Одеваясь в музыку гонга. Плечи и ноги размыты в тумане, Голова отдельно от туловища, Мелких капель взвесь о фонтане Мечтает радугой будущего Соединить два мира гордо, Унося забытость иллюзий, Глаза и нос на палочке горла. В срезе клетки арбузной Под микроскопом ты вакуолью С мыслящей, сильной, не сломленной волей.

 

«Не глаголю, право слово…»

Не глаголю, право слово, Не реву я, как корова, Увидавшая Медведя. Я — царевна, может, лебедь. Может сказка из замазки, Может — бредни, Голый берег. Полу — море, океана Житель неба в шкуре странной, Не облезлой. Грозный шершень, Чуть с ума красиво сшедший, Не пороком, не кривляньем, Синим блеском в одеяньях.

 

«Струнами арфу тревожат звуки…»

Струнами арфу тревожат звуки, Ухо заткнул, притворясь эмбрион, Втиснутый пьяной тоской бормотухи Хреном ядрёным и имбирём. Вечер темнее, кушанья слаще, На дребезжанье струны ложь, Зов раздирающий и вопящий, Красные внутренности калош. Тихой вибрацией кончилась клетка, Выросла мягкость корней и долей, Пальцев вуаль в глиняной лепке Стерла глаз и лоск щеголей. Бантом на шее, удавкой на горле, Змеями струн, уколами оргий.

 

«Эстафета, конфета…»

Эстафета, конфета, Валеты, дуплеты, Сон. Принимаю блестящие эполеты, Звон Хрусталя, ой-ля-ля, Векселя, вензеля Для Тебя, Веселя. Забывая полёт шмеля.

 

«Как заметно годы летят…»

Как заметно годы летят, Превратя настоящее в прошлое, Из-за пазухи камнепад, Вспоминайте только хорошее. Где-то мёртвый воскрес через год, Не встречали, не знали, брошены На краплёной колоды код, Настоящее припорошено Белым снегом, чистой пургой, Круг за кругом, где ад. Изгой.

 

«Здесь любовь, здесь жизни взгляды…»

Здесь любовь, здесь жизни взгляды. Золотой построен дом, Охраняет Интер рядом, Счастье здесь, а не потом, Вся естественность общенья, Откровенность в буйстве глаз, Блюд прекрасных угощенье, Теплота холодных страз. И любовь — в семье отрада, Будет всё, что только надо. Пожеланья, впечатленья, Фейерверки поздравлений.

 

«Навстречу росту, обаянию…»

Навстречу росту, обаянию Ты лыжи меряешь рукой, И в этом всё очарование, И в этом мой большой покой. А маленький таится рядом, Снежинками, дождём и градом, Ещё весёлым водопадом. Лучами выгнали из ада Шутя, укушенной собакой, Рожденной вакуумом, клакой, Бросая брызги разных сливок На блеф оливок и маслинок.

 

«Накройте „стихо“ тряпочкой…»

Накройте «стихо» тряпочкой, Оно грязное. Что-то испачкало, Выдавленными прыщами брызнуло. В парандже и хиджабе спрячьте, Замотайте чем-то обрыдлым, И читайте одним глазом, Другим косясь на море, В загар по волнам матрасом Качается аллегория. Солёно — пересолёно улыбки кривой игра, Пожизненно — упоённый смеётся в золоте трап.

 

«Ох, эти Доны — титулярный грант…»

Ох, эти Доны — титулярный грант. Шерше ля фам — то найденное место Один домой вернулся Росинант, А господа к утру вернутся лестно.

 

«Нежелание есть, нежелание жить…»

Нежелание есть, нежелание жить. В памяти амнезией Сердце хочет пить, пульсирует прыть, Застревает анорексия. В глупой темноте, в засухе трава Корчится соломой и сеном, Без любви сильна, лопнула кровать, Покатились глаза дреном. Улыбнулся кот, звери расцвели, Вспорота пера сердцевина. Всё наоборот, рвётся изнутри Вдоль и поперёк пуповина. Узел. В травлю уходит сок, В петлю, в резанье вен. Сморчок.

 

«А держитесь за мотыльков…»

А держитесь за мотыльков, Без них ничего бы не было, Без них небо белое, Ни колюченьки, ни куста, Тенью слезы несмелой По холсту белому льётся Созданная из Цвета рубашек река.

 

«Держится за слова листочек в клеточку…»

Держится за слова листочек в клеточку, Переплелась трава со снегом в веточку. Это всё ерунда, правда фальшивая, Вся голова с утра в перо плешивое. Застучит колёсная ось о многолетие И с носочком в сеточку врозь сижу в карете я.

 

«Лыжи стоят в углу и плачут…»

Лыжи стоят в углу и плачут, Жалеют меня, брошенную, Лиса надо мной в прыжках скачет, Словно мышь припорошенная Прячется от любви и бури, Вьюг холодных, никчёмных песен, Сердцу тесно в своём гламуре, Мир отпущен и тоже тесен.

 

«Птичка на проводе…»

Птичка на проводе, Нервы взвинчены, Тонко без повода, Не идентичны Пальцев рисунки, В белых перчатках, Взорваны лунки, Нет отпечатка.

 

«Это последняя моя шуба…»

Это последняя моя шуба, Белая, зимняя. Больше жить не хочу, не буду В колком инее. Есть ещё селёдка под шубой, Тихая, странная, Может, Атлантом была в океане, Время бранное. Воды земли шумят и не знают, Как они названы. Сельдь плывёт в своём океане И не заразная. От названий своих томных Вкус поменяется. Будет она мягким котом мне Сказки рассказывать.

 

«Улетайте от меня птицы…»

Улетайте от меня птицы, Ничего мне больше не надо, Ничего мне больше не снится, Моя тень со мною не рядом. Улыбайся без мня солнце, Засмейтесь счАстливо звёзды, Бред сознания успокойся, Стричь деревья уже поздно. Круглым шаром красивые листья, Ветки-волосы не секутся, Проводами слова повисли. Знак вопроса-ответа. Пусто.

 

«Бусинка, от имени кошки…»

Бусинка, от имени кошки До эха в телеэкране, Катится шарами в боулинге, По лопастям лототрона, Планетами во вселенной, Молекулами, корпускулами. Матрица, шарик в клеточке, Разум, белок, мускулы.

 

«Дьявол скрывается…»

Дьявол скрывается В осколках стекла, Режет лучами, чёрными, рыжими, Поворот головы едва, Лапами мягкими нота и крыж Перепутались в жаре мангала, Адский огонь зашипел смолой, Зеркало серебрило каллы, Маки краснели чумы головой, Чёрной, зелёной, жёлтой отравой. Это цвет глаз в шерсти. Не прав он. Разум пришедший, убивший чувства, Так неумело, так безыскусно. Чёрным блеском спины пантеры, Водной гибкостью в дебрях Терры.

 

«Что видят глаза моей лошади?..»

Что видят глаза моей лошади? Убегает, вздрогнула, Вскачь. Возвращается без уздечки. Проще так. Принесла неудач, удач. По лугам зелёным — травою, По снегам пологим — галопом, По горам с моей головою, Снятой, брошенной в пепел высокий. Не расскажут в смоле деревья, Кто нанес им рваные раны, Омрачатся глаза виденьем В многомерности заэкранной. Глаз огромный — мой, лошадиный Встретились, нет очков и шоры. Я с тобой кентавром единым Вне любви, вне понятий, вне споров. Искры, стук, без подков копыта, Вся земля и сердце изрыты.

 

«Лес. Лыжи. Всё та же сказка…»

Лес. Лыжи. Всё та же сказка, Чуть по-другому, немного ненастья. Бег, горка. Не падай — больно, В сторону лыжи, палки в уколе, В лёд не входят. Замёрзли реки. Снег на ресничках, дрогнули веки Белым сияньем в глазах алмазы, Вздох, вдохновение, вниз и сразу Вверх. Не качели — движенья, эмоции. Чистая вечность, грани в пропорциях.

 

«Даже если она умрёт завтра…»

Даже если она умрёт завтра, Услышит, как он ругает, За то что не делала завтрак, Собака не воет, лает. За то, что вино любила, Чистый спирт, самогонку, За то что слова забыла, Крикнуть смогла вдогонку Душе своей улетящей: «Я не змея шипящая, Я не песнею песня, И не небо не бесное, Царевною Несмеяною Смеюсь, и опять — не змея я. Кот не завоет, лает. Слова и язык алкая».

 

«Вот оно — поймала рыбку…»

Вот оно — поймала рыбку На крючок острый, Это точек разбрыкивание, Это летящий остров, Больно, крис, не кричи Оправдывая круги, Стены бешеные, лопнувшие кирпичи, В голове дырка. Не справляешься, не хоти С теми, кто коверкал Твою жизнь Под куполом цирка, Умри в глухоте. Пальцами не расскажешь, О том, что мурлыкало В тёплых штанах, тёплое чучело, Знаю не куртизанка ты, Просто шлюха и муху мучила.

 

«Овощу хорошо с отъехавшей крышей…»

Овощу хорошо с отъехавшей крышей, Головы нет и не прыгнуть выше, Акварелью мечтать на звезде рождённой, На руках тальк, только курс прокажённый, Жизнь отсутствует — ноль. Чёрный принц и король.

 

«Не взбесилась, улеглась страсть…»

Не взбесилась, улеглась страсть, Сердце всё каракулями изрыв, В полосе удач — неудач Он сидит и плачет навзрыд. Мокрое лицо, соль, вода. Где же ты — «фа», «соль», «до», «ре», «ми»? И никто не скажет: «Да, ладно!», Ты ли не мужик? Не реви. Может не мужик. Я в гормонах — Спор, тестостерон, эстроген. Лимфа плещется, феромоны, Не горит слеза. Рудимент.

 

«Что за курлыканье…»

Что за курлыканье, Квакать ржачно, Какать клоакой Жопа-рачно. Птицы торчат из чужого портфеля, Ноги на вытяжку, Всё окуеют. Вау — поэтика, Ого — укольно. Разное бредешко Съедено молью. Закружились птицы, Голову запрокинь. Помаши десницей, Камень «сметь не кинь».

 

«Если ты птица, а мне не спится…»

Если ты птица, а мне не спится, Будешь царицей в моём днище, Шапочкой красной Вне головы. Серый волк в банальности рыщет, Но не найдёт тебя, увы, Разную, Как сороку, С белым началом, Глаз с катарактой. Взрыв замолчал, Скинув мороку, А хотел быть Громким терактом.

 

«Мельница, лопасти…»

Мельница, лопасти. Лопнул стиль. Жизнь Над пропастью. Отвяжись. Походкой петушиной спеши И не дыши.

 

«Роняли, поднимали, ставили…»

Роняли, поднимали, ставили, Ровняли с подиумом. Ставнями Скрипели, ногами усталыми, Свирели в кости вставлены, Поют, нажимай пальчиком, Снуют, наживай дальше так, Нанизывай бездну дырочек, Зализывай. Бесов выключи.

 

«Вечер в плену застолья…»

Вечер в плену застолья, Он кончится утром. Схвачено, обездолив Дыхание. Трудно. Тяжесть в капельках слёз На ресницах. Сковывает мороз. Речь в мизинце, Виснут слова на потолке, на люстре, Хлюпает и пищит сок из устриц, Створками проскрипит, плюнет жемчуг. Ставнями день открыт. Безупречность.

 

«Розовый, мерцательный (фликкер) шум…»

Розовый, мерцательный (фликкер) шум Упав с высоты и даже не с очень большой, А может быть — просто порожек. Запомнишь свой страх И выберешь в миг Всё то, что тебе дороже.

* * *

Анастасия Иноземцева (10 лет)

Вредные советы на Новый год.

Дед Мороз

Сопливый нос.

Ты подарки нам принёс?

Ночью ты залезь

Под ёлку

Подсмотри там потихоньку,

Все подарки укради,

Утром радость озари.

Ели мама моет пол

Раскидай там мишуру.

Пусть попачкает подол.

Если папа ставит ёлку

Ты стряхни с нее

Иголку.

Лучше две,

А может три.

Или ёлочку стряхни.

Если в ванной суета

Ты пусти туда кота.

Пусть помочится немножко,

Погляди пока в окошко

Ты салют смотреть не стань

Лучше в ёлку запускай!

Вот и весел Новый год!

И с хлопушкой кот

В полёт!!!

Внимание:

Дома не повторять.

 

«Заправь кровать — раз…»

«Заправь кровать — раз, Заправь кровать — два, Заправь кровать — три!» И полетела ярость, Накопленная внутри. Счёт людей до трёх, до пяти, до спокойствия, Орать, затыкать рот, до удовольствия. Прыгала миленьким заинькой, Стала львицей, Львом не укушенной, В трансе наистериться. Ёлка зелёная побросала колючки, Стала искусственной. Смех в задрючке. Можно бесится, можно дразнить в ненависти. Может не резать, а свет в покой привести?

 

«Вращалось, крутилось яйцо…»

Вращалось, крутилось яйцо. Прозрачно и тонко. Позолотило внутри человека. Смущённость в капюшоне плёнкой Горизонтально текла по ветру. Рекой извивалась или змеёю, Собой извинялась. Не пахло тлёю, Клопом в коньяке. Дрожало сиянье, И рушилось мраморное изваянье.

 

* * *

Ссылки

[1] Прагма — команда препроцессора, устанавливающая некоторое условие для компилятора и целиком зависящая от конкретной реализации этого компилятора. По своей природе прагмы приводят к созданию непереносимых программ, хотя обойтись без них иногда сложно.

[1] Б. Карпов, Т. Баранова, «C++. Специальный справочник», 2005 г.

[2] Клош ( фр. cloche) — колокольчик.

Содержание