«Крапива земным ядом…»
Крапива земным ядом
Размыла детерминанты.
Избили свои кимвалы
Ужаленные корибанты.
Летела ко мне нежность
Белым ласковым пухом
Усталого одуванчика
В лицо поцелуями. С ухом
Сравнили моллюски домик
Из раковины извилин,
А рядом что-то родное
Застыло из дивных линий.
От жгучих и хлёстких листьев
Горело зелёное тело.
Безжизненно стебли висли,
Реснички дрожали. Грело
Дыханье чьё-то и сказки
О дерзких крапивы ласках.
«Смерть — регулировщик жизней…»
Смерть — регулировщик жизней.
Разлетятся прыжками ввысь,
А останутся только брызги
И одно жестокое — «брысь».
Кошкой чёрною остановит
Путь задуманный. Где обход?
И кругами тихо уводит
В бесконечный черный поход
К звёздам. Ночью приходит чаще,
В капюшоне тень и с косой
Остановит дыханье, счастье,
Тихим голосом скажет: «Стой».
Крики, хрипы, песни запомнит,
Зазвенит на прощанье любя,
И желанья твои исполнит,
Те, что с Ноева корабля
Рассыпаясь летят в пучину
Всех страстей, разрушая борт.
Смерть не ищет себе причину,
Гирьки кончились. Маятник ход
Не продолжит. Молчит кукушка.
Жизнь — не праздник. Смерть — не игрушка.
«Тихой сволочью не изгрызенный шар…»
Тихой сволочью не изгрызенный шар
Белых, радужных и пустых глазниц
Закружился, приняв удар.
Хруст костей. Не заморский принц
Прискакал на белом коне —
Праздник жизни устроил бал,
Красной пеной в зелёном вине
Мир смеялся, пел и икал.
Дрался. Ночью застрял в кустах
Вместе с ветром шатровых бурь.
Руки встретились на мостах,
В головах утихала дурь.
Кто, кого уводил в ночь?
Утро свет разольёт в зрачки,
Вместе с буднями растолочь
Ярких праздников маячки.
«Эти вечные капризы — не пойму…»
Эти вечные капризы — не пойму.
Не хочу я спать, не буду.
На Луну я хочу смотреть, лететь и кричать.
И внизу пусть остаётся кровать.
Слёзы, грёзы, мечты о любви,
Я купаюсь в звездной пыли.
Что ты ищешь? Выхода нет,
Если входа нет. Ты в астрал?
Эхом погуляет ответ,
Рассыпается в блеске оскал
Белых, желтых, гнилых клыков.
И опять я в кровать, я — в альков.
«Тишина прошептала: „Иди…“»
Тишина прошептала: «Иди…»
Закричала толпа: «Стой!»
Шар земной ногой раскрути.
Саксофон золотой трубой,
Наметав икру в саркофаг
Чёрным бисером, тошнотой,
Замолчал. Пришёл андрофаг
И сказал: «Ты будешь шестой.»
«Я синяя, ты жёлтый…»
Я синяя, ты жёлтый.
Зелёным ростком свет
Переплёлся с лучом.
Я твой палач?
Теория Конта.
Ивой плакучей — след
Рядом с дубом и сургучём
Я плАчу, а ты не плачь
Ночью о своём бессилие
Жизнь вернуть
В уходящую пережитость,
И о том, что в тупом насилии
Кончилась нить, неизжито
Болью страданий, раной бескровной —
Всё очень странно и не было ровно.
Остро, жестоко в тупом молчание.
Карма очищена? Лишь обещания.
«Живым упрёком среди соседей хожу по даче…»
Живым упрёком среди соседей хожу по даче.
Ни с кем не общаюсь, сумею волком завыть.
Задницей вверх — не могут ходить иначе.
Нельзя со мной не выпить, не закусить.
«Всё, что я напишу тебе — будет пошло…»
Всё, что я напишу тебе — будет пошло.
Тридцать три года, летящий возраст Христа.
Дочка — красавица, искорки в нашем окошке,
Венчик терновый или из роз куста.
Я не ругаю, не злюсь. Я бессильна.
С папой любуюсь тобой, мечту берегу.
Счастья желаю!
Психолог — устойчивый, не лабильный.
Мудрая девочка с первого слова: «Агу».
«До последней капельки утренней росы…»
До последней капельки утренней росы
Выпита река ночных снов.
В середине ковра трусы
И ты к новым страстям готов.
И только минут через пять
Будет готова б… дь.
Поэзитируя, музыцируя, паразитируя.
«Макросы визжали и ржали…»
Макросы визжали и ржали,
Лошадиным навозом сплетая косички.
В макромире вопросы не разрешали,
В микромире — дыханье капусты прокисшей.
Делят числа в порывах истерики дроби.
Сантиметры в квадратах о чрево угробив,
Не рождается плод из сгнивающих клеток.
Радость микроса в атомных порванных детках.
«Накладные ресницы спрятали твою сущность…»
Накладные ресницы спрятали твою сущность.
Где гуляла, что видела — лебеду?
Обескровив в кошер
Всеобъемлющую обезлученность,
Где ты прыгала? Эта игра в чехарду.
Продолженье твоё
Знойным, горячим выкидышем
Выжило и со вселенной слилось.
Мокрым, рваным последом вышло всё,
Заулыбалось, забесконечнилось и сбылось.
«А-а-а!!! Осколки!..»
А-а-а!!! Осколки!
Чаша скользила со звоном вниз.
А ты? Склеишь их или скомкаешь?
Обрежешься — не обернись.
Дзынь. Всё сворачивается белком.
Глаза напряглись. А ты —
В собственной обезжизненности.
А я — напиваюсь вдрызг.
«Ситицины превратились в птиц…»
Ситицины превратились в птиц.
Заглянуть в глаза попу — бесполезно.
Колесница в исковерканности спиц
Протыкает твой характер в болезни.
В русло мыслей быстрый челнок
Опустился, утоплен воронкой.
Жадный, злобный эхинококк
Выжил, пляшет и песней звонкой
Заставляет смеяться глаз
На изнанку поповских ряс.
«Вместо плаканья будет песня…»
Вместо плаканья будет песня,
Прикрепи улыбку с утра.
Засияет новая версия,
В жизни светом промчится игра.
Будни кончились — вечные праздники.
В минус бросился лет отсчёт.
Ты прекрасна в своём безобразии.
Пульс работает. Кровь течёт
Не из тела — внутри по венам.
Плюс и минус — ток переменный.
Испарится грусть — эйфория,
Я играю, смеюсь — аритмия.
Нет «базара» и нет разборки.
Третий глаз. От света подкорки
Чешуя разлетелась с рыбы,
Улыбаются караибы.
«Черный маленький паучок стучался в лоб…»
Черный маленький паучок стучался в лоб.
Лошадь, сорвав удила, унеслась в галоп.
Запах раздавленных ягод не выносим.
Я обливаюсь ядом, тебя укусив.
Маленькой точечкой рядом с такой другой
Метина остро отточенных жал. В забой
Шахты — развалины, чёрный дым, антрацит,
Синим буром израненный встал гиацинт.
Время смешало сезоны дождей и льда.
Лесом стали газоны и лишь вода
Круговоротом капель в природе
И диких брызг
Яд растворила в твоей породе,
Смыт каприз.
«Если бы ты была иконой…»
Если бы ты была иконой,
Цветом коричнево — точечным,
Я, разливаясь в тебе рекою,
Тихим твоим мироточе́ньем
Стала бы, краской в тебя бросив.
Кисти не надо — рисуешь ветром.
Пудру вдыхает еврейский носик,
Мыслей на разум чья-то проверка.
Дама улыбкой в холсте растает,
Нежно замучая горностая.
«Килограмм сбросила сала…»
Килограмм сбросила сала,
А стала ещё толще.
Не обвисла, не исхудала.
Тряпки в проруби прополощет
И на печку — разжарить бёдра,
Ноги превратив в коромысла.
Омуты из речек подёргав,
Волосатый колтун в мысли
Превратив. И сама испугалась.
Растолочь не смогла в ступе
Всё, что жалилось и кусалось.
Суп из мух или мухи в супе?
Как безумное очарованье
Звон цепей уносит в колодец
Дно ведра. Всплеск, не провалено,
Зачерпнуть не возможно воду.
Брёвна пересчитав руками,
Скользкий сруб познакомив с юбкой.
Пролетаешь, смеясь с облаками,
Инфузорией — туфелькой, губкой.
«Рукодельеце, дельце делается…»
Рукодельеце, дельце делается,
Тащит нитку крючок из клубка.
Я тружусь, я совсем не бездельница.
Я живу от хлопка до хлопка.
Аплодируйте — не застенчива,
В реверансе кудри склоню.
Вся работа всегда неизменчиво
Устремляется в круг к нулю.
В распрекрасный покой устойчивый
Взгляд опущен, звенит крючок.
Рукоделье моё окончено
И ладоней последний хлопок.
«Жизнь прекрасна, светла, легка…»
Жизнь прекрасна, светла, легка
В предвкушении кулака
В переносицу. Глаз упор.
Разрешается вечный спор —
Кто сильнее и наверху
Превращает людей в труху.
Тот сильней, кто не бросит в пол,
А поднимет тебя с колен,
Кто прощает и вне времён
Разрушает иллюзий плен.
«Поливай мои растеньица…»
Поливай мои растеньица,
Умер я, а ты жива.
Огурцы усами стелются.
Я не прав, ты не права.
Ссоры, дерзость, примирение,
Не вернуть скандалы вспять.
Виновата я в смирение.
В наказание — распять.
Расстрелять ружьём обрезанным,
Закопать, стереть с земли.
Не в прощении облезлости
Стёкол битых сувенир.
«Я тебя очень люблю…»
Я тебя очень люблю.
Я жалею, что ты уезжаешь,
На Луну посмотрю — ты же знаешь,
И стихами песню спою.
Ты взрослеешь, растёшь, свободна.
Будь воспитана и благородна.
Обниму тебя облачком тихо
И шмелём прилечу на цветок,
Моё светлое, нежное Лихо,
Чистый искорок ярких поток.
«Всем становится отвратительно плохо…»
Всем становится отвратительно плохо,
Улетаем через моря,
Превращая жизни в эпоху
Луче — чёрного короля.
Зазвенит стекло белым кварцем
И уйдёт в первозданный песок
От усталости провокаций.
В холодильниках брызжет сок
Разморозившихся созданий.
Новый вид опознает мир.
Я ошибка чужого задания,
Новой прагмой [1] благодари.
Шаг, бросок, всплеск, гремящий выстрел —
Очень медленно, очень быстро.
«Тихо заплачь, не кричи слезами…»
Тихо заплачь, не кричи слезами,
Я пожалею, налью елей,
Образами, не обрАзами
Свечи сожгу печали твоей.
Не наколдую нежных объятий.
Люди — не сестры, звери — не братья.
Платья безлюдные кружатся в вальсе,
Чем их наполнить? Сознанием счастья?
Танец сменить на дикое сальсе.
И гуараной — в твоё запястье.
Мучаясь бредом, падают страхи,
Цепкие когти из лобных пазух
Эхом орут об утраченном прахе
Дикой нелепостью трансов разных.
Всё успокоилось. Скручены волны,
Новой пружиной играет спираль.
Ангелы арфы звуком наполнили —
Мягкая, нежная пастораль.
«Червяком, объевшимся земли…»
Червяком, объевшимся земли,
Вползаешь в дом,
К стене в объятья, как
Прилипшая к ней гнида.
Без запаха, помеченный котом,
Хорошая подливка для гарнира.
Вкусив таланты жаренных приправ,
Внутри блеснул обуглившийся стержень,
Очки устали стёкла для оправ
Менять. Удар нашатыря висок обрежет.
Дыханье сбито. Обморок, оскал.
Червь плюнул землю. Что ты в ней искал?
«Полетели перед глазами…»
Полетели перед глазами
Мои любимые точки.
Не смотри, не теряй сознание,
Закудахтали няньки — квочки.
Остреё уколов барьеры
Вен разрушило. Феррум, феррум.
Устремляется в кровь железо,
Не становятся сталью нервы.
Ждёт укусов вампира снова,
Рвётся вдребезги волн пучина,
Пританцовывает Казанова,
Припадает, ищет причину
Отверженья своих деяний,
Непонятных чужих обоняний.
«Не расцеженной коровы…»
Не расцеженной коровы
Удар
В жесть подойника молоком,
И в лицо — ужасный
Угар
Полетел навозным хвостом.
Не умеешь доить — брось
Вымя дёргать без куража.
В изумленье подняв бровь
Режешь лобстеры без ножа.
Умудряешься жечь дрова —
Боль смолы на губах берёз.
Языком шевеля едва,
Устаешь от своих угроз.
На рога поднят пастух,
Брошен в рёв быков на крови.
Ничего не услышит —
Глух
К стонам нежности, мрак отравив.
Завтра призрак придёт во тьме,
Засияет сон в голове.
«Отдай упавшего слугу…»
Отдай упавшего слугу,
Рукою мокрою его не трогай.
Оставь на растерзание врагу,
А сам иди своей дорогой.
Печаль моя — чёрт знает, что.
Чем пропитаешь, не поймёшь.
К груди приколотая брошь,
А платье где? А где пальто?
«Это я, потеряв обоняние…»
Это я, потеряв обоняние,
Сердцем чуяла — это ты.
Это ты, применив обоняние,
Ж… ой вынюхал все цветы.
Грубо, пошло, стандартно, гадко.
Перманент, бигуди, укладка.
Гневаться на тебя нельзя.
А я — в гневе. И не страдаю.
Почему я ещё жива?
И по стенке ещё не сползаю
Не размазанным лизуном?
Я не ранена, не убита.
Не лечу я слепым кротом,
Вместо мячика стукнутым битой.
Разработанный окуляр
Скрутит с винтика все спирали,
Я смотрю твой ночной кошмар,
Обгорелую кожу сдирая.
Из себя я сделаю прах
И смешаюсь с пыльцой в цветах.
«Окружили параллели…»
Окружили параллели,
Обмотали нежно, рьяно.
Улыбнулись, осмелели
И пришли меридианы.
Поломала все мембраны,
Льются реки, стынут губы,
Утром свет уходит рано,
Горы взломаны и трудно
Не дышать, копая землю,
Грызть подковы, рвать упряжку.
Я лечу, мне тихо. Медлю.
Сломаны крючки на пряжках.
Стонут руки, гнут суставы,
Головы в алмазной грани.
Я устала. Перестала.
В пасту Гои не играю.
«Подружки в кимоно и без…»
Подружки в кимоно и без
Всегда смеются. Снег с небес
Не остановит лёгкий шаг.
Дорога вовсе не нужна.
Сияет глаз. Чернеет маг.
Рука послушна и нежна.
Бархатный голос,
Чистота ногтей.
В смиренье,
Не наказанность затей.
«Говори себе — Я красивая…»
Говори себе — Я красивая.
Не стесняйся себя хвалить.
Будешь умная и счастливая
И такой какой хочешь быть.
Люди тоже тебе поверят,
Мир обнимет и поцелует.
Не обманутое доверье.
Счастье в цвете радуги будет.
Прилетит бабочкой летней,
Унесёт твоё лихолетье.
«Новенькая девочка к нам пришла в семью…»
Новенькая девочка к нам пришла в семью,
Свадьбой танцевали, пели: «Ой-лю-лю».
Год прошёл, другой прошёл, и она
Мальчика чудесного родила.
В День рожденья всех гостей соберёт,
Стол накроет и польёт огород,
Всем поможет, если помощь нужна,
Это наша молодая жена.
Ласковою красотою чиста,
Лапой умывает кота.
Скажет — улыбнётся слегка,
Будешь в жизни весела и легка.
«Кто считает меня тупой?..»
Кто считает меня тупой?
Остротою своей бездарности
Исковеркан — сплошной отстой.
Я купаюсь в нахальстве и наглости,
Я нежна, чиста и дерзка,
Не испачкана лицемерием,
Я на всех смотрю с высока,
Мне не нужно чужое: «Поверь мне».
Эгоистка до мозга костей,
Я не сравниваюсь с нарциссом,
Не люблю я чужих детей,
Умирает во мне актриса.
Театральность, истерика, фарс,
Разукрашена тень гримас.
«Если шерсть растёт во внутрь…»
Если шерсть растёт во внутрь,
Кто ты?
Длинные остры твои когти.
Сжечь тебя живьём в норе. Петли
Затянуть мне не дают дети.
Ужас чувствую, незримую злобу.
Стыд бесстыдством расчленить пробуй.
Если вдруг постигнет мир чума, голод,
Вихри войн, пожары и холод.
Это разных островов пир проблем.
Нежно считаны слова у Рабле.
«Я время скажу: „Четыре, сорок четыре…“»
Я время скажу: «Четыре, сорок четыре».
В него ухожу, оставив свои следы.
Но в омутах, в водоворотном мире
Очищена крепким отваром из череды.
Скажу, что вернуться хочу опять,
Продолжу звучанье своих натянутых струн,
И прозвучит: «Пять, пятьдесят пять».
На небе сменится множество Солнц и Лун.
Я в песнях фанфар узнаю свою честь,
И стану числом: «Шестьсот шестьдесят шесть».
«Никаких заданий нет и не будет…»
Никаких заданий нет и не будет.
Есть желания, их посылают людям.
Исполняясь, улетят в день вчерашний,
В школе кончились «задания Домашние».
Я закуталась в желаниях, как в дымке,
Влажности тумана зелёной.
Нежным бархатным невидимкам
Подарю из соком из клёна.
Я сама выполняю желания,
Отдаю облакам и рекам,
Улетают в очаровании,
Оживляют мечты человека.
Всё, что делается по заданию,
Из под палки — выходит боком,
Мир свободен в своих дерзаниях,
Независящих от пороков.
Пожелать «от души» невозможно.
Нет её и тела не видно.
Только робот — дзен не тревожный,
Только кукла молекул Индиго.
« Свобода — это объективная реальность, данная человеку в ощущениях, осознанная необходимость »
«Свобода — это осознание и ощущение себя высшей ценностью без доказательства и принуждения, способность к проявлению неординарности личности»
Спиноза, Гегель, Энгельс, Маркс и Ленин.
«Питаюсь праной я…»
Питаюсь праной я,
Но лишний килограмм сияет глупостью,
Весы пугая.
О, моя талия! Я — в дым, в кальян!
Я перья рву у попугая
Цветные. Он кричит, орёт:
«Зашейте ниткой шёлковой мой рот».
Он повторять устал, страдая:
«Я толстая, я толстая такая».
«Тихой крысой сижу в углу…»
Тихой крысой сижу в углу,
Уронив в ладони лицо.
Никому не верю, не лгу,
Разорвав в клочки письмецо.
Крем с ножа слизнув языком,
Не обрежусь, без куража,
Все цветы и конфеты — комком.
Вытащу колючки ежа
Из руки, из ноги, из глаз,
Чтоб не видела я пути,
Заблестев чешуёй из страз,
Никуда не смогла уйти.
Делайте со мной, что хотите,
Только крест рядом не ставьте,
И своей пустотой безликой
Не спасайте, и не пугайте.
«Рома, коньяка и виски…»
Рома, коньяка и виски
Требует коктейль в бокале.
Растворились и повисли
Черти в пене. Не искали
Выход в лес на месте входа
В дом чарующих открытий.
И в тактичности обхода
Заревел подземный житель,
Выплеснув в огне вулкана
Подожжённую поверхность
Замер, заорал и канул,
Ненавидя неизвестность
Новых дней после кошмара
В сладкой жидкости люголя,
Исчерпав репертуары
Смесей радости и горя.
«Полушарие свернулось…»
Полушарие свернулось,
Поменялось правое с левым.
Как ты представляешь отдых?
Ты же царственная королева.
Не отвечу,
Даже если скрип
Моих мозгов услышишь.
Я природу не калечу.
«Как ты дышишь, так и пишешь»
«Шариками пенопласта…»
Шариками пенопласта,
Пенополиуретаном,
Отмахнись ногою, ластом,
Удуши болот метаном.
Остановит мелкой ряской
Вод движенье, рек теченье,
Липкой тиной, илом вязким
Растеклось исчезновенье
И сомкнулось под трясиной.
Ровно, тихо дышит ельник.
Спутаны тоской красивой
В вой собак метла и веник.
Волосы, упав с расчёски,
Предвкушали расставанье.
Было мягким, стало жёстким
Всё твоё переживанье.
«Желтые поля. Рапс …»
Желтые поля. Рапс —
Маслом выжатым из земли.
Беспечёночный цвет масс,
Желтой коже своей зови
Криком помощи, в даль звонком
Телефонным, а не колоколов.
Я приеду, я в горле ком,
Я тебе поменяю кровь.
Водно-солевой баланс,
Внутренний молчит диалог,
Ты хотел вставать — жизнь в аванс,
Но шагнул и больше не смог.
Я свою отдам в переплав,
Выдерну иглу, как копьё.
Не скажу я тебе: «Не вставай»,
Не ответишь: «Мне можно всё».
«Любоff! Пинками посланная, как всегда …»
Любоff! Пинками посланная, как всегда —
Иди ты на *…й, от*…сь,
А я в алькоff.
Высоких отношений лебеда,
Цепей прекрасна тяжесть и оков.
Цветочки, бантики, конфеты — всё гнильё.
Усталых мыслей опускается покров,
Чужое перекручено бельё
Верёвкой для висячих островов.
Весь костный мозг испепелён в муку,
Ворона клюв сломала на суку.
«Я чувствую себя прекрасно, как всегда…»
Я чувствую себя прекрасно, как всегда,
Одеколона аромат не бесит.
Не хочешь ли ты рюмочку вина?
Хочу. Ты будешь бесконечно весел.
Пойдёшь со мною за грибами в лес,
С моей ладони ягоды возьмёшь.
Увидишь искренность моих чудес,
К нам выйдет, поздоровается ёж.
Поплаваешь со мной в большом пруду,
На зеркале воды поймаешь круг —
Я собралась нырять, и я иду.
И диким смехом сменится испуг.
Ты улыбнёшься на моим тупьём,
Возьми гитару, песенку споём.
«Рецепт хорошего настроения …»
Рецепт хорошего настроения —
Проснуться, когда выспишься,
Улыбнуться не в раздвоении,
Не искать смысла в личности.
Ты в каком интервале отдыха
Выражаешь свои измерения?
Я кнутами, я плетью и обухом
Разрушаю миров творения.
Удочку в лассо — блеск и жесть,
На крючке рыба — осью новой.
Это — «Шесть, шестьдесят шесть»,
Шесть минут-бесконечность восьмого.
«Белый цвет надевать легко…»
Белый цвет надевать легко,
Светит саваном, и не марко.
Это белое молоко.
Приоткрыв сердечную арку,
В чакру головой не стучи,
Задница тебе не поможет.
Завиваются калачи,
Вырастут копыта из кожи.
Разбросай декольте дыру,
Чуть эротики брызни в тело,
И опять в свою конуру.
Грязь испачкана. Надоело.
Содержимое всё в кишках,
Я желудочный сок уговариваю.
Лишь висит лапша на ушах,
Фаберже в яйце перевариваю.
Милой красной и черной рожицей
Рыб икра в своей многодетности
Лопнет искреннею безбожностью,
Масло, хлеб, нищета для бедности.
На меня нельзя обижаться.
В необузданности полей,
В безобразии рваных стяжательств
Чистотой улыбки твоей.
«Выросшей берёзкой на крыше…»
Выросшей берёзкой на крыше
Я напомню о брошенном доме.
Корни в кирпичах не услышат,
То что о листочках ты помнишь.
Аккуратно вцепившись в глину,
Дом и окна не разрушая,
Отрезая твою пуповину,
Ножниц ржавчина разрешает
Улетать с верхушками в выси,
Забирая с собой одеяло.
Шёпот голоса не повысит
В криках драного мяса: «Мало!»
«Тупостью, гадостью, тенью опущенной…»
Тупостью, гадостью, тенью опущенной
Мозг затуманенный плакал гипофизом.
Кто создавал твои странные функции,
Дифференцируя странным способом?
В рой медитаций тело отпущено,
Где теоремой машет, как веером.
Вкривь параллельных уходит Эвклид.
Вспучено брюхо распущенным клевером,
Шарообразностью пирамид
Режут корову, криком в утробу
Бьют барабаны. Точек отсчёт.
Хочешь, сырое мясо попробуй,
Глупый кошер, кровь не течет.
В боли чужой глаз потухший почувствует
Прелесть твоей вожделенной слюны.
Птицей — не аистом, а трясогузкою
Ты приходишь с другой стороны.
Реку в брод перейдёшь по камешкам
И улыбнёшься рта краешком.
«Воспоминанием грязной кожи угри…»
Воспоминанием грязной кожи угри
Пальцы выдавят мозговым горошком.
Поверхности,
Покрываясь зелёно-пузырчатыми буграми,
Всё исчерпывающей неизвестностью,
Пересекутся, оставив крылья
Падать.
Паря в нежной истоме
Откровенность вспорхнула былью
Травы засушенной в книжный томик,
Закладкой забытой любовь засушена,
Брошена выпотрошенностью заслуженной.
«Жили-были когда-то мои мама и папа…»
Жили-были когда-то мои мама и папа,
Я к ним пришла звёзды сумев пересечь.
Быть может кто-то сажал меня на лопату,
И в печь запускал, чтоб заново перепечь.
Скажи мне что-нибудь,
Мне так одиноко и плохо,
В запахе Таволги пропой ночным соловьём,
Больше не будешь кудахтать, ругать и охать.
Грустно и весело мы с тобой не живём.
Нежно, ласково и шершаво,
Расчёсывая котёнка,
Мама по всей поверхности
Лизала его языком.
Ни одно животное никогда не бросало
Ребёнка,
Прыгая от него беснующимся кувырком.
«Сорбифером в высших сферах…»
Сорбифером в высших сферах
Воцарила моя личность,
Я в свободе улетаю, проявляя не типичность.
Сущность взглядов и явлений
Яркой тёмностью воззрений
В безобразном поведенье
СтихотвАренья явлений.
Вышли из меня пороки
По воде кругами ада,
Волнами уносят строки
Всепрощающей аркады.
«Я жду малярийного комара…»
Я жду малярийного комара,
Хочу стать белой больной и заразной,
Открыть глаза, увидеть небо с утра,
Покрыться пылью и гранью алмазной.
На жале его, радугой раскрутив цвета,
Вертеться волчком,
Превращаясь в веретено.
Нитью,
Узлы завязав, улететь в облака
С бешеной скоростью новых открытий.
«Искрами нежности в ладонях…»
Искрами нежности в ладонях
Любовь вползает через кожу,
Фенилэтиламином стонет,
И на кусочки сердце крошит.
Глаза горят огромным солнцем,
Волна полощет тромб в сосудах,
Корою раненого деревца
Летит болезнь, любовь — простуда,
Простуда мозга в бессознательном
Красивым вывихом Феншуя.
Разряд приходит словом матерным
И говорит: «Какого *…я?»
«Всей чешуёй обманутой и перехитренной рыбы…»
Всей чешуёй обманутой и перехитренной рыбы
Мучается изнасилованная душа
В своих конвульсиях,
Крючками пойманная и подвешенная на дыбу
Тусклой свечой жаренной в панихидных унциях
Взвешена, проклята или очищена,
Точками мухоморов над «i» расставлена,
Волком запутанным в водорослях
Ищет что?
Мясо для раков тухлое и отравленное.
Внутримышечно, внутривенно и внутрь сознания,
В лоб на бумажку веночно — ленточное прощание.
«Я думала паук, а ты комар…»
Я думала паук, а ты комар,
Огромный в моей близорукости.
Звенящий в ночи кошмар
Жалом заточенной тупости.
Кружась в созерцании тела,
Ты выберешь точку пульсации,
Где крови жить надоело
В сигналящих мной вибрациях,
Призыв к комариному жалу —
Напейся, раздуйся, лопни.
В овациях удержала.
Ладонь о ладонь хлопнет,
Закончилось кровопускание,
Пузырь, писк, содрогание.
«Я себя косметикой разукрашу…»
Я себя косметикой разукрашу,
В гости зову пушистых белых котов,
Буду нежно-неряшливой ласковой няшей,
Стол накрою скатертью из бинтов.
Звон хрусталя, губ в поцелуях объятья,
Брызги и шарики в воздух, тостов призыв,
Шёрстки, рюмки, усы облизнули приятно,
В дым, коты уходя, в перекур, в перерыв.
Киснут прикрыто — оставленные закуски,
Связь с кислородом — процесс гниенья пошёл.
Смех помидора занавес тихо опустит,
Был единственный зритель, и тот ушёл.
Стол развалился, косметика быстро упала,
Гости растаяли. Няши тоже не стало.
«Я сегодня рано встала…»
Я сегодня рано встала,
Я посудой не гремела,
По квартире не шуршала.
Песню белой королевы
Напевала черной пешке,
Что в своём стремленье диком,
Прыгая по ровным клеткам,
Захотела стать Ферзём.
Просыпайся, видишь — небо,
Птицы нотами на ветках,
Облака рисуют сказки
Вместе с воздухом.
Споём.
«Я пришла. Ты звал меня на пир…»
Я пришла. Ты звал меня на пир,
Копытом предлагая крем — не торт.
Коварным взглядом устрицы раскрыв,
Смеялся, плакал недоделанный аборт
Одновременно. На улыбку слёз поток
Стекал воспоминанием рождённых вод,
Распалась матка. Опытный шакал
Спас в своей пасти волосатый плод.
Унес в леса и спрятал под кустом,
А остальное всё — потом, потом…
«В лоно конкурсов накидав „высеры…“»
В лоно конкурсов накидав «высеры»
Я мечу свиней перед бисером.
Лепестками матки овации
В истекающей менструации.
«Весь мозг просверлен…»
Весь мозг просверлен
Дырочкой сквозит на солнце,
Мерцает день, в покупке блещут платья,
Жрут сперму неумытого альфонса,
Которой не хватило при зачатье.
Ромашки дарят лепестки для счастья,
Всё вырву, выгрызу, сорву гаданье,
Соединись рассвирепелой частью,
В мозгах копаясь. Пальцы мирозданья
Топорщат чешую мою из рыбы
В мечтах о снах свирепого Колдыбы.
«Взять ребёнка за ноги…»
Взять ребёнка за ноги,
Бить им по морде сбежавшего в рог мужа,
Закружиться юбками в омуте
Грязи, луж, в огороде, в народе
И кричать: «Не больно!» — а мозг простужен,
И просить — заткните, он очень нужен —
Помогать и кормить, загорать и плавать.
Слёзы могут сиять и глазами плакать.
«Оставьте мою пуповину в покое…»
Оставьте мою пуповину в покое,
Не надо вязать узлы на память.
Серые волки гимны воют,
Перегрызая мокрую мякоть.
Глотая ноздрями песка точки,
Себя внутри в перламутра жемчуг
Я превращаю. Два света ночью
День вращают. Фосфором блещут.
Темнота разрешает видеть
Взгляды тех, кто уходит утром,
И кощунствуя, бледный зритель
Замирает. О чём-то мудром
Не услышишь, в ступеньках гребня,
Раковины в муравьях и слизнях
Уползают, шифруя требник,
Краской жизни в объятьях ризниц.
«Собрала всю боль и жалость…»
Собрала всю боль и жалость,
Всю истерзанность животного,
Родила такую гадость —
Средство давящее, рвотное
От тоски буйных истерик
Головою стену мять,
Не проснуться без измены.
Повернуть за рукоять
Нож, ещё больней до хрипа
Розовой слюны без перца,
Не спасают на иврите,
Открывая книги дверцы,
Завывания и стоны
В облаках и водах тонут.
«Накрыла, окутала, перевернула…»
Накрыла, окутала, перевернула,
Перепутала руки, ноги.
В солёные капли окунула,
Перекрёстком связала дороги.
И всё.
Пауза, пустота, бесконечность,
Нет перехода, нет возврата.
Где я?
Ответа нет. Я беспечность,
Я вне миров, я вне азарта.
Мимо дорог, тропинок, рек заросших,
Может быть в будущий снег — порошей,
Или в зародыш зерна проросший.
«Не умерла, а хотела…»
Не умерла, а хотела
Сбросить не нужное тело
Тряпкой, обвислой кожей.
Я от тоски обалдела,
Мне надоели рожи.
Я себя не сумела
Сделать. Сил нет. Пригожей
Стать и ходить павой,
И управлять делами.
Я научилась плавать,
Солёный облизывать камень
И уходить с веками.
«Ты мне не муза, к чему признания?..»
Ты мне не муза, к чему признания?
Я из тебя —
Красная нить.
Если твоё прервётся дыхание,
То и моё перестанет быть.
Быт, суета, пришедшая одурь
Всё затихает, уйдёт пеленой.
Цифру в аналог несёт декодер,
Мир объедается беленой.
Стали глаза большими зрачками,
Лес темноту повстречал светлячками.
«Истерика — головой о стену…»
Истерика — головой о стену,
Истерика — очень громко.
Я тромбом украшу вену
И раздавлю, скомкав
Клопа, захрустев хитином,
На круглые половины,
На смеренные ступени
Тоски зелёной и лени.
Слёзы замёрзшим градом
Побили росток зелёный,
Жёлто-оранжевым ядом
Сбрызнут пирог хвалёный,
Ровненькие кусочки
Мажут кривые зубы,
Просятся в глаз строчки —
Влезут и мозг погубят.
Истерика стихла. Скверно.
Косяк отломанной двери.
«Молоко прокисшею дрянью…»
Молоко прокисшею дрянью,
Тварью кефирно — колбасного фарша
Мучилось утра горячей ранью,
Раненого, кромешного марша
Сердец птиц, разорванного гнезда,
Падавших ниц. Летящая карма
Грызла Туринской лошади удила,
Крики топила, дышала угаром.
Вдребезги ползучих, дешёвых змей
Смеха стекло разлеталось в хруст,
В мрачности олимпийских идей
Спорто — ментальный мозг пуст.
Вопли — не крики, эхо в горах,
Солнце в зените, тело в прах.