«Восемь солнц превращаются в ковш…»
Восемь солнц превращаются в ковш
Зелёно — оранжево — розовый,
Выплывает гусеница или морж,
Глаза отражают грозно
Вошедший свет в черноту зрачков,
Живущих в отдельных далях,
И я пытаюсь собрать с икон
Своё отраженье в деталях.
Я сплю, не увидев утром
Росу, в траве украшенье.
Ложится дорог пудра,
Я превращаюсь в движенье.
«Фуршет. И в дорогу…»
Фуршет. И в дорогу.
В пузырьках шампанского
Разные вИденья.
В первом — серый асфальт — убого,
Следом — речки, деревья, гильдии
Заборов от шума,
Стад из коров и буйволов.
Это Герцен «Былое и думы»,
Радищев — о полоумие.
О правильных путешествиях —
Как перебраться к дубу?
Рябина — без ягод, в бешенстве,
Дома без гвоздей, срубы.
Без родословной памяти
Деревья в корнях и листьях,
В шикарно-убогом орнаменте
Щелочь кипит и киснет,
Белыми пузырями детство моё балУя,
Ты, раздуваясь ноздрями,
Поёшь своё «Аллилуйя».
«Булочка круглая…»
Булочка круглая,
Совершенно пустая,
Что кладут на тебя?
Ждёт рот.
Сыр, колбасу? Я просто не знаю,
С чем и зачем твой бутерброд.
Сверху ещё круглая булочка,
Скушали пальчиком придавив.
Купала блестели и тихо слушали,
Эхо — в Россию,
Звон — в Тель-Авив.
«Зачем навещать могилы?..»
Зачем навещать могилы?
Скажут они: «Живи,
Не мучайся, старший».
Мило.
Меня с собой позови.
Легко, без сумы и посоха,
Я речкою голубой
Плыву по воде и посуху,
Пойду с тобой
За собой.
«Красные лепестки…»
Красные лепестки.
Через трубочный капилляр
В чёрные точки
Сыпалась тайна
Чёрного ящика недокошмар,
Белое млеко раненой оболочки.
Красный цветок,
Горький опиумный аромат,
Гром удивлённо-зелёной коробочки,
Шаг ферзём в бесконечный мат,
Взрыв атомно-ядерных бомб. Очки
В тишину каркал вакуум.
Глаз вороны убил осколком ум.
«Полуощипанною птичкой…»
Полуощипанною птичкой
Клеткообразное жильё
В вампире,
Кроличья ободранность
И бабьё
Переперченно-жаренное
В розмарине.
Недоступность влажно-пресной
Мечты,
Ультразвук
Невоспитанности детей,
Стук.
СердцА идут. А шаги?
Веточка сорванной суеты.
«Налепил клеймо и уехал…»
Налепил клеймо и уехал.
Кто поэт, а кто прагматик?
И забилось о стенки эхо,
Старый, милый, родной, маразматик.
Мудрый мой, геронто-учёный,
Похоть. Луч раскалённого света,
Зла в добро играть обречённость,
В оболочку родства одетого.
Это я смеюсь с керосинкой,
Закоптив примусом жало,
Корневища пырея, тростинки
Вырваны рукой. И кинжалом
Снята шкура, оставлен волос —
Связь — Вселенная, вихри, космос.
«Не поеду? Поеду в Сочи…»
Не поеду? Поеду в Сочи,
Три медведя в одном флаконе,
Олимпийские игры — мощи,
Море тонет в булыжников фоне.
Больно. Жарко и холодно ночью.
Засуха, без деревьев деревни.
Пафосно во сне и воочью.
Патриотов косящие бредни.
Не возможность ходить по пляжу,
И пространность в маразме танцев.
Где ты, Родина — в камуфляже?
Негров, казусов, чужестранцев.
«Волны, магия моря, вибрации…»
Волны, магия моря, вибрации,
Облако в храмах космоса,
В мембраны клеток любви абстракции
Летучей рыбы, планктона офисного,
Взлететь из моря к перистым облакам,
Смешать стихии волн и
Взбитость кремом о камни,
Соль отдать ногам и рукам
Думать вне времени и вне памяти.
Вымесить тестом белки и железо,
Вымерить Теслом абстракций облезлость
И облизнуться пеной предгубной
В поисках инфузории-губки.
«Прижалась всей женской беззащитностью…»
Прижалась всей женской беззащитностью,
Сбежала от обижавшей мУки,
Пугающей злой щетиностью.
Щенящейся бешеной суки,
Скулившей в заборах подкопами,
Согретая кондиционерами,
Чужими пустыми мерами,
Переплётами перемирия,
Ушла.
И в каком теперь мире я?
«Солнечный зайчик…»
Солнечный зайчик
Хромированного переплетения
Ножек и стульев
Носился с подносом,
Как с премией Перельман,
От теоремной важности,
Очень нужной,
Которую в даль запрятал и потерял.
«Потерялся заблудился…»
Потерялся заблудился,
Зашумели кусты самшита,
Булавкой к коже пришитая,
Чёрно-белыми нитками сшитая,
Вечность.
Привязанные баобабы к бамбуку,
Течка — это в овуляции сука,
Бежит в стремлении продолжения рода,
Улыбки, шарканья и ауканья,
Дегенератов, дебилов, уродов.
А я — в гусеницу, бабочкой, куколкой,
Коконом, белою нитью в вакуум.
Прощай.
«Я обнимаю кофточку…»
Я обнимаю кофточку
Моей умершей жены…
Не понятой, не доохавшей.
Мы были не влюблены
В одни и те же растения,
В одни и те же цветы,
С узлами, переплетениями
В ненужности суеты.
Смотрю на её пуговицы,
Две дырочки или три?
Жестокостью драной луковицы
Слёзы в глазах. Хрип
Тенью о стенки, бешенством,
Выплюнутой зарёй,
Наваленною кромешностью
Смерть сидит и орёт.
«Вязко-жгучее в рамках знойно-гнойного кода…»
Вязко-жгучее в рамках знойно-гнойного кода
Расшифровкой с языка оргий,
Зазвучала песне-блаженная ода,
Разделяя черно-белые краски аккордов.
Смейся диким молодым ржанием,
Радуйся, терпя истязания,
Взглядом липкого обожания,
Расставания с чужим раем,
Где игра, где край прохождения?
Острым лезвием, тонкой леской.
Это я — твоё приведение,
В чакры злой субстанцией лезу.
«Я, как за последнюю соломинку…»
Я, как за последнюю соломинку,
Держалась за твою кисть,
Когтями впиваясь.
Ты слова мямлил и комкал.
Змеями в тебе извиваясь,
Старалась жизнь продлить на минуту
Абстракций сужений твоих мутных.
И ужасаясь, упала в жизнь,
Не просыпаясь в стареньях кружить,
И крушить камни, уходя в пепел,
Не поняв память, не простив лепет,
Исчерпать плесень. В зелени
Мрачный погреб. И сказать весело —
Я ушла. — Оргия!
«Я пью твой мрачный и безнадёжный самшит…»
Я пью твой мрачный и безнадёжный самшит,
Я не сажусь на газоны ломкостью,
А ты меня погаси, затуши,
И радуйся своей благосклонности
Тела, ментальности и души,
Свяжи верёвками, сокруши,
И торжествуй в моей раздавленности,
Неисправимости и не скомканности.
«По воде размытость гусар…»
По воде размытость гусар,
Утопающий разговор,
Нацеплявшийся струн гусляр,
Закрутивший звучание в спор,
Клялся взрывом, гремел веслом,
Крик с надрывом, трещал язык,
Ложь, обман, обещаний ком
Сплёлся змеями и затих.
Пахло стоном упавших птенцов
В ожерельях из бубенцов.
«Барабулька, я забулькал…»
Барабулька, я забулькал,
Скомкал, тискал и сожрал,
Белою салфеткой рыбка
С переходом в мой анал.
Испражнения мальками,
Быстротечностью видений,
Слюнно-пресных дефикалий,
Жирно в пузырьках явлений
Вымазанного в перьях дёгтя.
От обвалов штукатурки
В эйфории дней подохли
Раздражённой пены жмурки.
И смеялись с петухами
Ухая с семью замками.
«Взгляд паука в упор…»
Взгляд паука в упор,
Рухлядь хитина клешни,
Гордые жители гор
В апартаменты шли.
Трескались по бокам,
Маелись в черноте,
Волосы взбил вулкан.
Мазались на холсте
Краски мятых камней
В жизни суш и морей.
«Дрался, бился, смеясь удивлялся…»
Дрался, бился, смеясь удивлялся.
Плакал, орал, в ногах валялся.
Улыбаясь прыгала, ногу сломала,
Устала, в объятья его упала.
Исчезла бабочка, чиркнул кокон
О дерево раскрашенного асфальта,
Спиралью витки прожелезил локон,
Виолончель капала в слёзы альта,
И удивлялась. Смычка осколки
Крошились, и корчились струны в ломке.
Белая сладко-горькая пена
Шипела воздухом, песня тлела.
«Импотенцией мозг гложет…»
Импотенцией мозг гложет,
Пролежни в прозрачности идей,
Разве в горло войти сможет
Медузообразность гнутых гвоздей.
Поперхнёшься, перевернёшься
И взорвёшься, рыча в тоске,
Обернёшься, не отзовёшься
Эхом, тонущем в уголке.
«Мечите смерматозоиды…»
Мечите смерматозоиды,
Но выиграет один,
В своих мечтаньях шизоидных
Охотнико-пилигрим.
Пройдет путями незримыми,
Являясь из пустоты,
Созреет в матке. Наивная,
Восцарствуешь — это ты!
«Я знаю, обо мне думаешь. Страсть…»
Я знаю, обо мне думаешь. Страсть
Несётся, взрывая мозг,
Огромная зубоскалая пасть
В кривой свёрнута рог.
И в бешенстве тишины,
В поток кричащей мочи,
Из позвонков винты
О розовые очки
Стучали в твои глаза.
Избитых слезами щёк
На вилочке железа
В стекавший любви поток
Стремилась, проткнуть кольцо
Сиреневою пыльцой.
«Овца из моего яйца…»
Овца из моего яйца
Смеялась дрожью и копытами,
Распространением свинца,
Рассодрогания убытками.
Хвалилась нищетой молва:
«Я сам, Я сам, — а ты — нахлебница!»
Накрыла муравья трава,
И стала тля его наездницей.
«Приезд, приход, пристрастие…»
Приезд, приход, пристрастие,
Предельная сторона,
Разрезанное безгласие,
Расчёсанный сатана.
В аквариум тихой рыбою,
Зачеркнутостью хвостов,
Червонно-сверкающей глыбою
На встречу тупых китов
Летит, врываясь без стука
Вечное эхо — «Сука!»
«Рог затрубил — шагай…»
Рог затрубил — шагай.
Солнце зовёт — вперёд.
Я зацепилась за край,
Я застряла у нот
Песни издалека
С рваного потолка.
«Открыты двери. Мы приходим в гости…»
Открыты двери. Мы приходим в гости.
Сердца открыты для любви и почестей.
Звучат шаги и стук знакомой трости.
Смешала жизнь шарообразной лопастью.
Ещё о детстве слушать можно много
Рассказы для заботливых детей.
У каждого из них своя дорога.
Их соки — в канифоль и в канитель.
И если грустно, не молчит Ваш телефон.
Вас любят люди и святой Пантелеймон.
«Запаха нет…»
Запаха нет.
Дьявол тихо садится на край
Ложа, постели, шеи.
Дрогнула на скрипке струна,
Гниды спрятали вшей
В смычке, в конском волосе. В канифоль.
Добрый мой Фоль Эпи. Дикая моя Фоль
«Зачем ездить на море?..»
Зачем ездить на море?
Зачем красить ресницы?
Чтобы сидеть в горе,
Чтобы ломать спицы.
Мне б умереть с голоду,
Не нахожу выхода.
Пить не хочу, холодно.
Пусть засмеётся выхухоль.
Эхом в асфальт — падалью,
Я хохочу и падаю.
«Письма из мира мёртвых…»
Письма из мира мёртвых
В мир прекрасно живых
Стуками азбуки Морзе
В тень, в замирающий миг
Входят, играя нежно,
Вспененную серенаду,
Дверью голову режут,
Красно-надрывным адом.
В объятьях телесных духов
Сплетаются мысли в косы,
В изгибы губ бормотухой,
Зрачки летают раскосо.
В глазах заметались искры.
Лишь миг. И опять всё кисло.
«Плечи дрогнули…»
Плечи дрогнули,
Чувствуя стон и храп.
Талия сжалась, пальцев приняв хруст.
На трон взлетая радовался сатрап,
Флейты вторили звуками вырванных труб.
В воде сверкая, кривлялся червь на крючке.
Шла молча туча, шуршала листвой в кустах.
Срывала рыба улыбку губ в уголке
И губы тоже срывала. Черный монах.
Нежность пальцев, не разорвав червяка,
Колола его, нанизывая на остриё.
Чужую жизнь, листая, как альманах,
Трава ложилась, стелила собой гнильё.
Водой превращая в лужи следы людей,
Дождь плакал. Смеялся добрый злодей.
«Задрожали, скрежетали…»
Задрожали, скрежетали,
Зубы брошены на полку.
Стёкла в окнах дребезжали.
Укусив друг друга волки,
Пропускали неизбежность
Сквозь тела остывшей шерсти,
В кварц угрозы бесполезность
Превращала исковеркав,
Исказив явлений сущность
Вся изнаночная сучность,
Отражала лица, морды,
Раздирая пасть капканов,
Люди, песни и уроды
Содрогались ночью ранней,
Пропуская в тень ненужность,
Оставляя смерть улыбки,
Бесконечная окружность,
Повторение событий,
Исчерпав себя в укусах —
Пресно. Скользко и не вкусно.
«Больше сил никаких жизненных нет…»
Больше сил никаких жизненных нет,
Всё что свет накопил для меня — бред.
Я сбежала б ручьём — где вода?
Разбрелась по полям лебеда.
Вновь погром за окном — мир, война.
А в ушах разлилась тишина.
Нет подков, стука нет, нет копыт.
Как-то замерло всё и молчит.
«Письма летели настоящие, живые…»
Письма летели настоящие, живые,
Слова за руки — и в звукоряд.
Ответы мудрые листья крошили.
«Горят тополя, тополя горят».
К дедушке, к бабушке внучкой вашей —
Силы набраться, воли своей,
Только сыночек приехал старший
В сумке дорожной с книжкой моей.
«57+31=88…»
57+31=88
Две цифры, две игры,
Две бесконечности.
Живи в любви и красоте, в беспечности.
Пусть на крючках твоих заблещут рыбки,
Вокруг тебя сияет всё в улыбках.
Стабильность не бывает больше зыбкой,
Кричало зло, устало и охрипло.
Прекрасный юмор, мёд, трава Алтая,
И я с тобою — рыба золотая.
Две бесконечности
Подарят плюс и минус,
Подарят вечность и в гармонии покой,
Плохое всё ложится в тину.
Массажик, счастье и любовь с тобой.
Ты всех накормишь, обогреешь песней,
Возьмёшь гитару, радуешь струной.
Ты с каждым годом молодеешь интересней,
Царём выходишь из морей, волной.
Копаешь, косишь, собираешь урожаи,
Политиков идеей поражая.
Пусть две восьмёрки — это «попы женщин» —
Твои слова. Я вижу лишь четыре
Кружочка. Радугой завещан
Наш путь волшебный в этом мире.
И снова в бесконечность завихренья
Летят к тебе мои — твои творения.
Салюты в твою честь, инфинити,
Любовь звездЫ, кружочки конфетти!
«Сухая ветка из моих цветов…»
Сухая ветка из моих цветов
Напоминает о моём величие,
О том, что дьявол я и жить готов
В своём естественном шестом обличии.
Глазами чёрными я в уголь ухожу,
Я отдыхаю там, шипя внутри.
Осиновыми листьями дрожу,
Захочешь встретиться — в камин смотри.
И на воде круги мои, мои.
Я сам приду. Не думай, не зови.
«Как была пи… нутая…»
Как была пи… нутая,
Так и осталась.
Начиная с далекого города с
Буквой «Фе».
Озабоченность металась и срАлась,
Делая из твоих штанов галифе.
Дынно-арбузно-осиная грязная мякоть
Вонью вошла и осталась липким говном,
Белым чудовищем, не могущим даже квакать,
С фаллообразной закупоркой, рвущей ртом,
Уши сочатся христоугодной песней
Из хороводов в собак коты воскресли.
Пальцы в стороны, ногти — скользкие слизни.
Плохо иль хорошо в нескольких жизнях,
Странных людей через себя пропуская,
Что проповедуешь ты,
И кто ты такая?
«Можно сидеть за столом…»
Можно сидеть за столом,
Можно меня ругать,
Отрезав ветчинку ножом,
Вдруг тихо с заботой сказать:
«Осторожно, в ней маленький хрящик»,
И мир вновь любовь обрящет.
«Когда человека любишь…»
Когда человека любишь,
Не вьёшь из него верёвки,
Его болезни, как раны,
Его привычки подковки,
Стучат по тонкой мембране,
Красивые, утром ранним.
«Так громок сердца стук…»
Так громок сердца стук,
И ничего не дышит.
Не мучаюсь, не плачу и не сплю.
Я знаю, что когда-нибудь услышу —
Люблю тебя, я так тебя люблю!
«Нити космоса — это трава, это ветви…»
Нити космоса — это трава, это ветви,
Это грибница,
Корни деревьев, паук. Два
Солнца. Играют перья синицы,
Села на форточку. Глаза — хлоп.
Всё закрывается. Новый гроб
Выполз из свежего белого сруба,
Мрачно и весело, ласково, грубо.
Движется жизнь, заплетаются нити
Новых дыханий, странных открытий.
«Горячий ром чуть-чуть…»
Горячий ром чуть-чуть
Согреет тело.
Зажжёт бумажку спичкой
Для тепла души,
А дальше — не дыша,
А дальше — слышишь гром.
И я являюсь лично, не в тиши,
А в яркости событий.
И не дело, не тлен
Твой не зовёт, а ты пиши.
Чем хочешь — облаком на небе,
Ветвями рун. В дверь сквозняком
Войди и обними..
Кого? Всё пусто,
Я — паук,
Сбежавший в угол.
Я не играю. Я живу у кукол.
«Пьяно-старая фотография…»
Пьяно-старая фотография,
Что ты можешь узнать о возрасте?
Обезьяно-мартышкина графика,
Глаз туман и ресниц колкости.
Не летА идут, а события,
Информацией, а не временем,
Поезд шлёпнулся, ждём прибытия,
Суету растирая кремнием.
Где скрипящие мысли ушли в рассвет,
Где меняется вспышка с периодом льда,
Где о морду изранен цветущий букет,
Колокольчиком белым трава-лебеда
Зазвенела, стонала, корнями хвалясь.
Зубы глотки ломались, раскрошенный язь
Ртом, короткой своей головой
Жабры выбросил. Замер конвой.
Клетки нет. Взлет, побег, простор.
Время, где ты? Иди сюда.
Это жизнь — совокупность пор,
Гибкость, полупрозрачность, слюда.
«Рек берега сомкнули…»
Рек берега сомкнули
Узко-китайские веки,
Клетками онко ракообразие снов,
Гневная боль расколотостью ореха,
Перцем острым и жгучим, эмоций сков
Странно прижечь пытались чужие раны,
КрАюшки их запекая, браня свинцом.
Стрелы крушили в пыли подъёмные краны,
Бык свирепел и бряцал в носу кольцом.
Тело зигзагом. Размахи рогов — овалы,
Пена с губы, горячий воздух ноздрей.
Формы окончились, выросли радикалы
Тайным посланьем в симметрии орхидей.
И не бывает чудеснее женщины страшной,
Той что приходит за ягодами с киселём.
Сядет за стол, прохрипит сегодня-вчерашнее,
Страстно, ревниво реквием запоёт.
«Распахни ресницы, руки…»
Распахни ресницы, руки,
Фалды платья
И лети на встречу снегом белым.
Прилипает снег к твоим запястьям,
Взмах манжет — из рукава несмело
Покатились шарики решений,
Капли мыслей дух травы зелёной.
Корабли встречались без крушений.
Без прищепок маленький ребёнок
Вешал и сушил свои пелёнки.
В мире толстом, мир рождался тонкий.
«Каплями в нотный стан — дождь с крыш…»
Каплями в нотный стан — дождь с крыш,
Музыкой первозданной звучит крыж.
Волны воздуха, волны воды близки.
Драк не будет. Строятся в ряд древки,
Ружья в золоте, в инкрустации мозг,
Трёт терновник и дарит букет розг.
Исцеление, розданный нищим хлеб,
В искушении голос певца окреп.
Что орём? Да так громко — зхом в звезду.
Зубы выросли в красной глотке и зовут.
Местом длинным паденья воды с крыш
Стал водозабор. «Вода, стой!
Вода, зачем? Вода, что ты творишь?
Играй, засияй, выше лети, пой!»
«У каждого старика есть своя кружка…»
У каждого старика есть своя кружка,
Своя вилка и своя ложка.
У каждого старика есть своё ложе
И склеена в очках дужка.
Но если ты меняешь свои кровати
И все свои столовые приборы,
Значит ты молод и в свежем платье
Ещё не по ту сторону забора.
Оградки — то есть.
«Когда много думаешь, болит голова…»
Когда много думаешь, болит голова,
Когда много кушаешь, болит тело.
Кода много любишь не болит сердце,
А люди уходят искать в золоте середину.
И если находят, спешат показать её другим людям,
Делая праздник из многократности будней.
«Той же дорожкой…»
Той же дорожкой,
В ту же арку,
Где от мочи не сохнут лужи,
Где от углов страшных ахаешь
Со всей детской простуженностью.
Не наступай,
Не пачкай эмоции.
Ходи не здесь, звени чище.
Твоя навигации, твои лоции —
У корабля окрепло днище.
Спичкой проткнув бутончик,
Платьице кукле из мальв,
Шорохом звёздной ночью —
Ты мой маленький альв.
На руки — раскручу, к лучу
Нежностью всех цветов,
Дварфов, карликов не хочу.
Путь красив и готов.
«Лучше меня для себя самой…»
Лучше меня для себя самой
На Земле этой больше нет.
Это мой ковчег, я сама здесь Ной.
Сбросив крылышки со штиблет,
Улечу, запою, закричу, замолчу.
Будет всё, как Я захочу.
«Не бывает плохих и хороших стихов…»
Не бывает плохих и хороших стихов,
Все поэты красивы в лавровом венце.
Забурлила река камнем брошенных слов,
Витамин полукруглый «С»
Всосан, вколот в улыбку открытых вен,
Каплями через трубочку пузырей,
Вытесняя ритмов и рифм замен
Откровенностью дутых ноздрей.
Расскажи ладони левой руки,
Что она демонично чиста,
Не ломай ладонью правой стихи,
Не срывай листочки с куста.
Не напишешь на них, лишь дыханье собьёшь,
От себя — уходи, от стихов — не уйдёшь.
«Никого нет. Пусто. Плед…»
Никого нет. Пусто. Плед.
Один кактус, колючки взъерошены.
И разлетается в руке хлеб
На миллион воробьиных крошек.
Музыка далеко. Барабаны.
Прилетают, звуковой волной кружат,
Глухие, глубокие, странные раны.
Волки и люди вместе. Дружат.
Зубами в зубы вцепившись крепко.
Ах, как трудно разжать объятья.
Мышиный хвост, оторванный репкой,
Бабка за детку. Все люди братья.
Где-то только плетутся сёстры.
Зубы ломаются — когти острые.
«Кустарником к тебе я в жизнь вошёл бы…»
Кустарником к тебе я в жизнь вошёл бы,
Но не пускает ядовитый цвет
И ты колючая, озлобленно не шелковая,
А я — твой одинокий бересклет,
Где чёрный глаз оранжевой ресницей
Слезу проткнул,
Накрыл листвою влагу.
Я для тебя готов расчетвериться
Коралловым лесным архипелагом.
«Пощёчина. Звенит ладонь…»
Пощёчина. Звенит ладонь.
Зажата вЕками слеза.
Чужую честь — не смей, не тронь.
Суворовец. Молчать нельзя.
Эмоций тишина: «Прости».
Забыто, стёрто, не грусти.
Красивый мальчик. Замер страх,
По залу ты идёшь и — Ах!
Ко мне приехал папа, дед.
А мама, бабушка? Кадет —
Я маленький, я одинок,
И сердце собрано в комок.
«Листья с потолка в дом…»
Листья с потолка в дом,
Они мертвы, живые только зеркала.
Мыслей с потолка ком,
Эхом краска со мной аукала,
О любви чужой, неземной —
Глупостью, банальщиной,
Разрушался берег иной
В наслажденье розовой фальши.
Красный лист, синий лист, жёлтый — ниц,
Выдранных из жизни страниц.
«Я сейчас взорвусь. Ненавижу мир…»
«Я сейчас взорвусь. Ненавижу мир.»
Кто обидел, деточка, — сильную.
Струнами, ленивостью лир
Я спою тебе колыбельную.
Кому должна хранить верность женщина,
Если нет тебя — одни обещания,
Трёпом низкого обнищания
Ты наполнил мешки шершнями..
И улыбается широко и дебильно
Улыбкой деревянного Буратино.
«Нет ничего страшного в этом…»
Нет ничего страшного в этом,
Если захочется чёрного цвета,
Чёрных ресниц, чёрной кожи,
И улыбнётся чёрный прохожий.
Чёрные губы, глаза чёрные,
Мир темперамента, мир утончённый.
Буйство красок, луч поглощённый.
Белый цвет — это тоже чёрный.
«Я — девятнадцать …»
Я — девятнадцать —
Первые цифры лучшего года.
Буду смеяться
Молнией с яркого небосвода.
Солнце исчезнет.
Ложью моей уколоться
Хочет «последний»,
Тот, кто так весело засмеётся.
Собственной дури
Я ужаснулась, цифрам поверив.
Кто-то закурит,
Кто-то закроет мрачные двери.
Цифрами крайними я становлюсь настоящей,
Молнией раненной,
Тёмной звездою блестящей.
«Гидроперит плюс вода — холод…»
Гидроперит плюс вода — холод,
Цвет волос стал уже не молод.
Краска яркая — не на погост.
«Мёрзни, мерзни, мол волчий (конский) хвост»
«Пустые разговоры…»
Пустые разговоры.
Клаксон проткни,
Наделали узоры в песке штыки.
О чём-то балагуришь,
Молчит сонет,
Сигару не раскуришь,
Одет в вельвет.
И громко и не бранно
Поёт гобой,
Разрезаны мембраны,
В воде прибой.
Звук грифа, пальцы, струны,
Шипит баррэ,
Литаврами в раздумье
Цепь в конуре,
Заклацкал шепот звеньев
И влез в оркестр,
Стенания и пенья
На Эверест.
«Вот и всё. Лапы параллельно друг к другу…»
Вот и всё. Лапы параллельно друг к другу,
Под углом к туловищу, градусов девяносто.
Было кошкой тельце упругое,
А теперь — шкурка и кости.
Прыгало, бегало, ловило мышек,
С листвой у бордюра лежит не слышит,
К камню холодному сбита машиной,
Скоростью людной, местью мышиной.
«Спинка, моя спиночка…»
«Спинка, моя спиночка,
Гнутая моя,
Спиночка-щетиночка волосатая.
Я тебя поглажу, я тебя потру.
Боль платок привяжет,
Не помру к утру.»
Бабка просит внученьку —
Танец поясниц,
Болью сильно скрючена,
Мышцы, компромисс
Жизни и сознания,
Нервы в стол ружья.
Сфера обитания, терра бытия.
«Розовой любви пыль…»
Розовой любви пыль,
Сиреневый опиум брызг,
Самостоятельность, быль.
Кошка с дороги — брысь.
С удалью молодца
Носиком в скорлупу
Я изнутри яйца
В жизни стучусь тропу.
Ты снаружи уже
В снежноягоднике
С яйцами Фаберже,
В детстве с праздниками.
Жимолостью кустов,
С тяжестью сумок дня,
Мимо своих постов
Кружишься жизнь любя.
Светишь сияньем глаз,
Сказочка без прикрас.
«Плечи опущены, головы грустные…»
Плечи опущены, головы грустные.
Нет мужей, от этого пусто.
Может, парень есть слева у крайней.
Но не встречает вечером ранним.
Женщины властвуют,
Гонят мужчин.
У одиночества много причин.
«Нежностью повеяло от грубости…»
Нежностью повеяло от грубости,
Где ложится забота тяжестью.
Небо, солнце в закат пусти.
Ловят ночи лучи с жадностью.
Намотают клубок гибкостью
Ниток розовых, бледных красок,
С непонятной чужой прыткостью
Удивительных, мутных дрязг.
Сеть плетут, чтоб ловить блесну,
Иглы тонкие из рыбьих костей.
По лицу кашле. Леденец лизну,
Задрожу от всех грехо-скованностей.
Папа с мамой в платьях, в земле,
Сшила смерть по чужому крою.
Не хватает мудрости мне.
Стала волчьим протяжным воем.
«Хвалить или хулить …»
Хвалить или хулить —
Вот в чём вопрос.
Змеёю со спины из тонких линий
Несёшься до небес, воскрес, возрос
Энергией спирали Кундалини.
Шипела в вазе, извивалась. Слизь
Кипела бело-розовою праной.
Явлением циркума отразись
В формате матрицы многоэкранной.
Желанье раздавить, сжав голову в руке,
Царапины из кожи, жилы, мерзость,
И ускользает змейка налегке,
Без головы в чужую неизбежность.
Бред кончился. Все живы и умны.
Змея в спине. Уселись на полатях.
Глазами Василиска польщены,
Рожь в васильках, лес в черно-белых платьях.
«Ты Чудо двухгодичное…»
Ты Чудо двухгодичное,
Приличное и личное.
Весёлое и славное
На счастье папы с мамою.
Ты сдвинешь грозно брови,
А мы тебя укроем.
В руках твоих умелых
Игрушка зажужжит.
Посмотришь в мир не смело,
Но мы с тобою рядом
Салютов ярких градом.
Расти. Ты наш мужик!
«Закружились тополя в золотое…»
Закружились тополя в золотое,
Я в потоке лечу восходящем,
Чтоб листочком кружить над толпою,
Тихо в сны входить к людям спящим.
С крыши каплями о камушки дождик,
Так хрустальна и чиста вода в луже.
Земля чёрная, бездорожье,
Землю красную кличет мужем.
Кольца змей заблестят на пальцах
И устанет корёжиться ветер,
Перестанешь жизни боятся,
Смерть взаимностью не ответит.
«Не боли, бедро, не боли…»
Не боли, бедро, не боли,
Умоляю я со слезами,
Милый гвоздь у меня внутри
И шурупчики между нами.
Полюбуюсь его резьбой,
Красотой витка. Тихо охаю.
Есть буравчик, он золотой,
Его правило знаю плохо я.
Одна нога жёсткая более,
Другая счастлива в несчастье своём,
О радость жизни на воле,
В том, что они вдвоём.
Сладкою нежною парой
Топают по бульварам.
Раньше их было четыре,
С палками — даже шесть,
Три со стрельбою в тире,
Две — в стриптизе на шест,
Или насест куриный.
Или отъезд в Турин.
«Я простынёй летаю за окном…»
Я простынёй летаю за окном,
С туманным приведеньем развлекаюсь.
Люблю стучать, скрипеть, колоть гвоздём,
В улыбке остро-зубою оскалюсь.
Мелькают лица пустотой глазниц,
Их головы заполнены туманом,
Здесь карканьем зовётся пенье птиц,
Язык ломает словом бранным.
Приятность дамы, пышной и живой,
Кто смел нарушить вечный мой покой?
Одежду сбросили осеннюю листвой
К наряду белому зимою — свадьба, платье,
В распущенность зелёною весной
Впадают к лету в жаркие объятья,
Стремленья к продолженью рода
Людей объединяют и природу.
«Тишина разорванной перепонки…»
Тишина разорванной перепонки,
Зеркала слёз, глаза в инее,
Превращается тюль в склянки тонкие,
Ошарашивает, переклинивает
От способности видеть чужие мысли,
Знать не хочется, нет замков.
Разрешение делать добро кисло,
Глохнешь. Рваных, пустых звонков
Нет. Прорамки петлями сшиты,
Запонки крошатся, гнутся в лом.
Заражённость кустов самшита
Белой плесенью в чёрный дом,
Руки скрещены, пальцы сжаты,
Мысли змей, треск хрящей оков.
Что завещано эмиратом?
Арафатка и хруст веков.
Взглядом Сфинкса, тяжёлой лапой
Вихрь песка кварцем в антихтон.
Звонким писком стонут сатрапы,
Переломанный баритон.
Архитектора страхом в арку
Зоофор рисует ремарку.
«Энергией бытия…»
Энергией бытия
Пустотами темноты,
Астральное моё Я,
Найдёшь ли меня ты.
Я прячусь шипом в кустах,
Я соком рябин теку,
Я сединой в висках,
Рябчиком на току.
Бешенностью воды,
Каплями из слюды.
«Зубы, удар клыками…»
Зубы, удар клыками,
Тысяча атмосфер.
Разные формы ткани
Укусами вибросфер.
Шакалом забытый Ортрос,
Раздавленности простор
В вечнозелёное форте
Аккордов снятых оков,
Крысиные точки — морзе,
Ажурная мягкая вязь
Закончилась на морозе,
В узор превратилась грязь.
Трава поседевшая в инее,
Колючий шипящий разряд,
Давление травлей, силою.
Отсутствующий звукоряд.
«Дрянь. Так выть хочется…»
Дрянь. Так выть хочется.
Вянь. В доске корчится
Гвоздь. Ржавей медленно.
Гроздь красно-серебрена.
Дзынь, ягодами об лёд.
Кинь в море вертолёт.
Брось. Слёзы на ветру.
Врозь. Хрень ползёт к утру.
«Ты хочешь рассказать врачу о том…»
Ты хочешь рассказать врачу о том,
О чём стесняешься сказать и мне, и маме.
Я замираю провинившимся столбом
В повинности минорной тёмной гаммы.
Я в чём-то не права, в тебе, в себе самой,
В своих болезнях с пожеланием покоя.
Пятном коровы шла на водопой,
Хвостом убила овода. Рукою
Тебе нагрела кружку молока.
Пусть врач уйдет. Болезнь из далека
Летела от тоски в слезах и боли,
Рыхлилось горло, кашель в дверь стучал
От ругани и преломленья воли.
Мой домовой так сильно заскучал,
Водою смыть скандал, пощёчин клош [2]
Идёт к тебе на помощь Токолошь.
Не замыкайся, милая душа,
Не говори о том, что — это личное.
Глаза спокойны, солнышком дыша
Огромно счастье и красиво, гармонично.
«Был суд…»
Был суд.
В клетке визжала
Горечь непонимания. «Ты согласен?», «Нет».
Змеями, ядами речь дребезжала,
Книга несправедливости
Шила буклет.
Я разбудила Дракона, я Гадина —
Голову отруби, вырастут три.
Выпуклость катаракты и впадина,
Чёрный зрачок «в корень зри».
Видеть крики родного глаза. Не стерпи.
Я умереть готова сразу от руки
Доброй, родной и волосатой.
На трёх китах выплыла
Радугой. Дистилятор
В паркета прах.
Мой уголочек с окошком длинным
Теперь в стене
Были сказки, льются былины
В цветы из вне.
«Одиночество — это тогда…»
Одиночество — это тогда,
Когда ты смотришь головой
В стену. Не в ту сторону
Ноги растут не туда.
Камень уже от тебя стонет.
Тело твоё выброшено, выпотрошено,
Глаза вовнутрь, а не наружу,
Ты людей уже выпросишь,
Если тебе никто не нужен,
Если вокруг звери и люди
Не любят, не верят, не чувствуют, губят.
«Путь загадки…»
Путь загадки
Окончен вспоротостью мешка.
Механика остановит движенье
Чувств и мыслей исподтишка.
Нет загадки, тела круженья
Тайны чудом приходят с небес,
Все загадки живут в туловище.
Можно с ними жить, а можно без.
Вскрытие, звон, нет будущего.
«Детский вопрос…»
Детский вопрос,
«Секос», «косекос».
Вместо синуса с косинусом.
Что ответить? Не знаю —
Глаза с раскосинкой.
Дети кушают детскую пищу,
Сказки с царевнами,
Мимо ушей слова просвищут
Взрослыми бреднями.
Пестик, тычинка.
Лучшие годы,
Знанья в незнаньях на небосводы.
«Пути непознанных загадок…»
Пути непознанных загадок,
Твои огромные глаза
Сочатся силой мешко-града,
Из камня создают резак.
Путь одиночества в загадку
Просверлит скалы, жесть, экватор,
Вода рычит в оргазме сладком,
Молчит «Великий маструбатор»
«Одиночество — путь загадок…»
Одиночество — путь загадок,
Петли, лезвие, крик, осадок.
Выпаденье на землю снежинок,
Выпаденье людей из быта
Сине-раненной мокрой жилкой,
Всё растаенно и забыто.
Одинаковых нет узоров,
Сходство мыслей, слова — избитость,
Не приводят к истине споры,
Одиночестово — неповторимость.
«Ноги можно не гнуть дугой…»
Ноги можно не гнуть дугой,
Разрисованность, ню, голый.
Выстрел пулей-свинцом, нугой
Зарифмует чердак глаголом,
Пенье ржавое горлом зубов
Облетает железо-падом,
Остриём копья создан кров,
Поцелуй шалаша, эстрада.
Пустотой экрана слова,
В небо глаз, в перо голова.
«„Волк и телёнок“ (Про „Ёка и Теёка“)…»
«Волк и телёнок» (Про «Ёка и Теёка»)
Мой телёнок «Му», да «Му»,
Ничего я не пойму,
Он проснулся или нет?
Машет мне хвостом в ответ.
Дед, привет!
Он валет. Нет — король.
Это роль.
«Сидеть и молчать в песочнице…»
Сидеть и молчать в песочнице,
Ни с кем говорить не хочется,
Нарисовать рожицы,
Кружочком играть в ножики.
«Маленький цветок…»
Маленький цветок
В огромной вселенной.
Глаза и мысли.
Я порадую тех, кто видит меня,
Я порадую тех, кто знает меня.
«Красоту пирожного превращая в говно…»
Красоту пирожного превращая в говно,
Человек переварит, освоив рецепт.
Разлагается, в отличие от идиом,
От диет — животом в корсет.
«Пусть даже вылет из трусов…»
Пусть даже вылет из трусов,
Без стаи становлюсь бл… дИной,
Растут ресницы из усов,
А раньше я была мужчиной.
«Замёрзшая почка в снегу…»
Замёрзшая почка в снегу
Обманута осенним теплом,
Река на своём берегу
Стучится о траву льдом,
Иней ждёт мулине,
Игла, серебро, вышивка.
Червь затихает в бревне,
Наст замурует вишенку
Для красоты в коктейль,
Выпьет его зима.
Мягкая колыбель,
Сон, снежинки, дурман.
Кружится свищет в полях
Белая вьюга форсунка,
В толстых картинах льда
Рыбки мои — рисунок.
Холодно — не костёр,
С шубой мурашек спор.
«Дива беременна, это не временно…»
Дива беременна, это не временно,
И не абстракция, брось менструацию.
И не коррозия, и не угрозы,
И не капризы, жизни и тризны.
Будет ребёнок, он из пелёнок мыслей твоих.
Тихо, всё тихо.
«Трещина на всё небо…»
Трещина на всё небо.
Рассечён.
Разрублен, не сшит,
Не расчленён,
Не скошен, не вымерен, не развержен.
Низко «урожен», не обречён.
Не страдай, не мучай, не хоти, не выброси,
Убегай, не скручен.
Отпусти, не выкуси
Сердце из себя без туловища.
Внутрь смотри без слёз, без неба,
Без будущего.
«К чёрту пошли…»
К чёрту пошли,
Не дойду, не смогу.
Сломаю другую ногу,
Я ухожу в вечную мглу,
Освободите дорогу.
Тени в кустах,
Дрожь на листах,
Крови не налакала.
Я растворюсь в утренний прах
В белых цветах калла.
«Я шла. Тропинка…»
Я шла. Тропинка.
Рыба в лапах ворона.
В полёте надо мной разжались когти.
Упала рыба мне за ворот.
Скользила по спине,
Шуршали кости.
Мой ворон посмотрел. Подарок сник.
Хотела съесть, увидела поклёванность.
Остался на тропинке лик,
Подарок не приняв, неловкость.
Но рыба мышек радовала праздно,
В игре теней разнообразных.
«Пришла, ошарашила и ушла…»
Пришла, ошарашила и ушла,
Натворила, ни о чём не думая,
Языком и хвостом пургу несла,
Нашумела, напела. Мумия
Остаётся молча крутить бинты,
Если пусто и грустно, то есть — понты.
«Страшно лежать и дышать. Клей…»
Страшно лежать и дышать. Клей.
Поймана. Нельзя убежать. Жар.
Летает без мёда и мёрзнет шмель,
Звезда врезается в трал.
Что смерть чужая тебе несёт —
Легкость, силу богов?
Сердце маленькое не замрёт
В склеенности миров.
«Страх заблудиться…»
Страх заблудиться,
Потерянное изображение,
Замерзшие слёзы.
Я так хочу домой,
Увидеть в зеркале своё отраженье,
С весёлой улыбкой,
В покое, расслабленности,
От усердия
И проявления самостоятельности.
Только голосами телефонной трубки,
Разгрызающей мой остаточный рубль.
Я иду, гаражи, будки
И зелёных заборов дубль.
Вот мой дом!
Всё. Не страшно, тепло, не опасно.
Я горжусь собой и картиной.
Виртуозно, вкусно и классно.
Побеждает сказка рутину.
«Забросив дисплей с процессором в матрицу…»
Забросив дисплей с процессором в матрицу,
Шипы, рога и свою каракатицу,
Увидел тебя — мой мозг завис.
Ты кошка! — не мышь, усами вниз.
Отформатирован, бледно чист.
Глаза краснеют, любовь, программист.
«А движения неловки…»
«А движения неловки…»
Из одной мышеловки в другую
На белого листа клей
Попадаешься — не мёд, не елей.
От белых листочков не вырваться,
Прилипаешь стихами, стеклом битым,
И висишь, красиво вырезанная,
Склеенная на железо магнитом.
Дрожь живого присыпана снегом,
Переходом в бездну судорог.
То, что раньше считалось бегом,
Превратилось в пружину орудия.
Позвоночник цел с черепом в сыре,
Что гуманнее: кровь или клей
В мыше-серой мечте о тепле, амире,
О вращенье танцующих тел?
Циклом слов в круговерти прощания
Приглашения, обещания.
«Туман, опять туман…»
Туман, опять туман,
Белой лошадью на красном фоне
Скачет любвеизбитый фавн,
Одеваясь в музыку гонга.
Плечи и ноги размыты в тумане,
Голова отдельно от туловища,
Мелких капель взвесь о фонтане
Мечтает радугой будущего
Соединить два мира гордо,
Унося забытость иллюзий,
Глаза и нос на палочке горла.
В срезе клетки арбузной
Под микроскопом ты вакуолью
С мыслящей, сильной, не сломленной волей.
«Не глаголю, право слово…»
Не глаголю, право слово,
Не реву я, как корова,
Увидавшая Медведя.
Я — царевна, может, лебедь.
Может сказка из замазки,
Может — бредни,
Голый берег.
Полу — море, океана
Житель неба в шкуре странной,
Не облезлой. Грозный шершень,
Чуть с ума красиво сшедший,
Не пороком, не кривляньем,
Синим блеском в одеяньях.
«Струнами арфу тревожат звуки…»
Струнами арфу тревожат звуки,
Ухо заткнул, притворясь эмбрион,
Втиснутый пьяной тоской бормотухи
Хреном ядрёным и имбирём.
Вечер темнее, кушанья слаще,
На дребезжанье струны ложь,
Зов раздирающий и вопящий,
Красные внутренности калош.
Тихой вибрацией кончилась клетка,
Выросла мягкость корней и долей,
Пальцев вуаль в глиняной лепке
Стерла глаз и лоск щеголей.
Бантом на шее, удавкой на горле,
Змеями струн, уколами оргий.
«Эстафета, конфета…»
Эстафета, конфета,
Валеты, дуплеты,
Сон.
Принимаю блестящие эполеты,
Звон
Хрусталя, ой-ля-ля,
Векселя, вензеля
Для
Тебя,
Веселя. Забывая полёт шмеля.
«Как заметно годы летят…»
Как заметно годы летят,
Превратя настоящее в прошлое,
Из-за пазухи камнепад,
Вспоминайте только хорошее.
Где-то мёртвый воскрес через год,
Не встречали, не знали, брошены
На краплёной колоды код,
Настоящее припорошено
Белым снегом, чистой пургой,
Круг за кругом, где ад. Изгой.
«Здесь любовь, здесь жизни взгляды…»
Здесь любовь, здесь жизни взгляды.
Золотой построен дом,
Охраняет Интер рядом,
Счастье здесь, а не потом,
Вся естественность общенья,
Откровенность в буйстве глаз,
Блюд прекрасных угощенье,
Теплота холодных страз.
И любовь — в семье отрада,
Будет всё, что только надо.
Пожеланья, впечатленья,
Фейерверки поздравлений.
«Навстречу росту, обаянию…»
Навстречу росту, обаянию
Ты лыжи меряешь рукой,
И в этом всё очарование,
И в этом мой большой покой.
А маленький таится рядом,
Снежинками, дождём и градом,
Ещё весёлым водопадом.
Лучами выгнали из ада
Шутя, укушенной собакой,
Рожденной вакуумом, клакой,
Бросая брызги разных сливок
На блеф оливок и маслинок.
«Накройте „стихо“ тряпочкой…»
Накройте «стихо» тряпочкой,
Оно грязное. Что-то испачкало,
Выдавленными прыщами брызнуло.
В парандже и хиджабе спрячьте,
Замотайте чем-то обрыдлым,
И читайте одним глазом,
Другим косясь на море,
В загар по волнам матрасом
Качается аллегория.
Солёно — пересолёно улыбки кривой игра,
Пожизненно — упоённый смеётся в золоте трап.
«Ох, эти Доны — титулярный грант…»
Ох, эти Доны — титулярный грант.
Шерше ля фам — то найденное место
Один домой вернулся Росинант,
А господа к утру вернутся лестно.
«Нежелание есть, нежелание жить…»
Нежелание есть, нежелание жить.
В памяти амнезией
Сердце хочет пить, пульсирует прыть,
Застревает анорексия.
В глупой темноте, в засухе трава
Корчится соломой и сеном,
Без любви сильна, лопнула кровать,
Покатились глаза дреном.
Улыбнулся кот, звери расцвели,
Вспорота пера сердцевина.
Всё наоборот, рвётся изнутри
Вдоль и поперёк пуповина.
Узел. В травлю уходит сок,
В петлю, в резанье вен. Сморчок.
«А держитесь за мотыльков…»
А держитесь за мотыльков,
Без них ничего бы не было,
Без них небо белое,
Ни колюченьки, ни куста,
Тенью слезы несмелой
По холсту белому льётся
Созданная из
Цвета рубашек река.
«Держится за слова листочек в клеточку…»
Держится за слова листочек в клеточку,
Переплелась трава со снегом в веточку.
Это всё ерунда, правда фальшивая,
Вся голова с утра в перо плешивое.
Застучит колёсная ось о многолетие
И с носочком в сеточку врозь сижу в карете я.
«Лыжи стоят в углу и плачут…»
Лыжи стоят в углу и плачут,
Жалеют меня, брошенную,
Лиса надо мной в прыжках скачет,
Словно мышь припорошенная
Прячется от любви и бури,
Вьюг холодных, никчёмных песен,
Сердцу тесно в своём гламуре,
Мир отпущен и тоже тесен.
«Птичка на проводе…»
Птичка на проводе,
Нервы взвинчены,
Тонко без повода,
Не идентичны
Пальцев рисунки,
В белых перчатках,
Взорваны лунки,
Нет отпечатка.
«Это последняя моя шуба…»
Это последняя моя шуба,
Белая, зимняя.
Больше жить не хочу, не буду
В колком инее.
Есть ещё селёдка под шубой,
Тихая, странная,
Может, Атлантом была в океане,
Время бранное.
Воды земли шумят и не знают,
Как они названы.
Сельдь плывёт в своём океане
И не заразная.
От названий своих томных
Вкус поменяется.
Будет она мягким котом мне
Сказки рассказывать.
«Улетайте от меня птицы…»
Улетайте от меня птицы,
Ничего мне больше не надо,
Ничего мне больше не снится,
Моя тень со мною не рядом.
Улыбайся без мня солнце,
Засмейтесь счАстливо звёзды,
Бред сознания успокойся,
Стричь деревья уже поздно.
Круглым шаром красивые листья,
Ветки-волосы не секутся,
Проводами слова повисли.
Знак вопроса-ответа. Пусто.
«Бусинка, от имени кошки…»
Бусинка, от имени кошки
До эха в телеэкране,
Катится шарами в боулинге,
По лопастям лототрона,
Планетами во вселенной,
Молекулами, корпускулами.
Матрица, шарик в клеточке,
Разум, белок, мускулы.
«Дьявол скрывается…»
Дьявол скрывается
В осколках стекла,
Режет лучами, чёрными, рыжими,
Поворот головы едва,
Лапами мягкими нота и крыж
Перепутались в жаре мангала,
Адский огонь зашипел смолой,
Зеркало серебрило каллы,
Маки краснели чумы головой,
Чёрной, зелёной, жёлтой отравой.
Это цвет глаз в шерсти.
Не прав он.
Разум пришедший, убивший чувства,
Так неумело, так безыскусно.
Чёрным блеском спины пантеры,
Водной гибкостью в дебрях Терры.
«Что видят глаза моей лошади?..»
Что видят глаза моей лошади?
Убегает, вздрогнула, Вскачь.
Возвращается без уздечки. Проще так.
Принесла неудач, удач.
По лугам зелёным — травою,
По снегам пологим — галопом,
По горам с моей головою,
Снятой, брошенной в пепел высокий.
Не расскажут в смоле деревья,
Кто нанес им рваные раны,
Омрачатся глаза виденьем
В многомерности заэкранной.
Глаз огромный — мой, лошадиный
Встретились, нет очков и шоры.
Я с тобой кентавром единым
Вне любви, вне понятий, вне споров.
Искры, стук, без подков копыта,
Вся земля и сердце изрыты.
«Лес. Лыжи. Всё та же сказка…»
Лес. Лыжи. Всё та же сказка,
Чуть по-другому, немного ненастья.
Бег, горка. Не падай — больно,
В сторону лыжи, палки в уколе,
В лёд не входят. Замёрзли реки.
Снег на ресничках, дрогнули веки
Белым сияньем в глазах алмазы,
Вздох, вдохновение, вниз и сразу
Вверх. Не качели — движенья, эмоции.
Чистая вечность, грани в пропорциях.
«Даже если она умрёт завтра…»
Даже если она умрёт завтра,
Услышит, как он ругает,
За то что не делала завтрак,
Собака не воет, лает.
За то, что вино любила,
Чистый спирт, самогонку,
За то что слова забыла,
Крикнуть смогла вдогонку
Душе своей улетящей:
«Я не змея шипящая,
Я не песнею песня,
И не небо не бесное,
Царевною Несмеяною
Смеюсь, и опять — не змея я.
Кот не завоет, лает.
Слова и язык алкая».
«Вот оно — поймала рыбку…»
Вот оно — поймала рыбку
На крючок острый,
Это точек разбрыкивание,
Это летящий остров,
Больно, крис, не кричи
Оправдывая круги,
Стены бешеные, лопнувшие кирпичи,
В голове дырка.
Не справляешься, не хоти
С теми, кто коверкал
Твою жизнь
Под куполом цирка,
Умри в глухоте.
Пальцами не расскажешь,
О том, что мурлыкало
В тёплых штанах, тёплое чучело,
Знаю не куртизанка ты,
Просто шлюха и муху мучила.
«Овощу хорошо с отъехавшей крышей…»
Овощу хорошо с отъехавшей крышей,
Головы нет и не прыгнуть выше,
Акварелью мечтать на звезде рождённой,
На руках тальк, только курс прокажённый,
Жизнь отсутствует — ноль.
Чёрный принц и король.
«Не взбесилась, улеглась страсть…»
Не взбесилась, улеглась страсть,
Сердце всё каракулями изрыв,
В полосе удач — неудач
Он сидит и плачет навзрыд.
Мокрое лицо, соль, вода.
Где же ты — «фа», «соль», «до», «ре», «ми»?
И никто не скажет: «Да, ладно!»,
Ты ли не мужик? Не реви.
Может не мужик. Я в гормонах —
Спор, тестостерон, эстроген.
Лимфа плещется, феромоны,
Не горит слеза. Рудимент.
«Что за курлыканье…»
Что за курлыканье,
Квакать ржачно,
Какать клоакой
Жопа-рачно.
Птицы торчат из чужого портфеля,
Ноги на вытяжку,
Всё окуеют.
Вау — поэтика,
Ого — укольно.
Разное бредешко
Съедено молью.
Закружились птицы,
Голову запрокинь.
Помаши десницей,
Камень «сметь не кинь».
«Если ты птица, а мне не спится…»
Если ты птица, а мне не спится,
Будешь царицей в моём днище,
Шапочкой красной
Вне головы.
Серый волк в банальности рыщет,
Но не найдёт тебя, увы,
Разную,
Как сороку,
С белым началом,
Глаз с катарактой.
Взрыв замолчал,
Скинув мороку,
А хотел быть
Громким терактом.
«Мельница, лопасти…»
Мельница, лопасти.
Лопнул стиль.
Жизнь
Над пропастью.
Отвяжись.
Походкой петушиной спеши
И не дыши.
«Роняли, поднимали, ставили…»
Роняли, поднимали, ставили,
Ровняли с подиумом.
Ставнями Скрипели, ногами усталыми,
Свирели в кости вставлены,
Поют, нажимай пальчиком,
Снуют, наживай дальше так,
Нанизывай бездну дырочек,
Зализывай. Бесов выключи.
«Вечер в плену застолья…»
Вечер в плену застолья,
Он кончится утром.
Схвачено, обездолив
Дыхание. Трудно.
Тяжесть в капельках слёз
На ресницах.
Сковывает мороз.
Речь в мизинце,
Виснут слова на потолке, на люстре,
Хлюпает и пищит сок из устриц,
Створками проскрипит, плюнет жемчуг.
Ставнями день открыт.
Безупречность.
«Розовый, мерцательный (фликкер) шум…»
Розовый, мерцательный (фликкер) шум
Упав с высоты и даже не с очень большой,
А может быть — просто порожек.
Запомнишь свой страх
И выберешь в миг
Всё то, что тебе дороже.
* * *
Анастасия Иноземцева (10 лет)
Вредные советы на Новый год.
Дед Мороз
Сопливый нос.
Ты подарки нам принёс?
Ночью ты залезь
Под ёлку
Подсмотри там потихоньку,
Все подарки укради,
Утром радость озари.
Ели мама моет пол
Раскидай там мишуру.
Пусть попачкает подол.
Если папа ставит ёлку
Ты стряхни с нее
Иголку.
Лучше две,
А может три.
Или ёлочку стряхни.
Если в ванной суета
Ты пусти туда кота.
Пусть помочится немножко,
Погляди пока в окошко
Ты салют смотреть не стань
Лучше в ёлку запускай!
Вот и весел Новый год!
И с хлопушкой кот
В полёт!!!
Внимание:
Дома не повторять.
«Заправь кровать — раз…»
«Заправь кровать — раз,
Заправь кровать — два,
Заправь кровать — три!»
И полетела ярость,
Накопленная внутри.
Счёт людей до трёх, до пяти, до спокойствия,
Орать, затыкать рот, до удовольствия.
Прыгала миленьким заинькой,
Стала львицей, Львом не укушенной,
В трансе наистериться.
Ёлка зелёная побросала колючки,
Стала искусственной.
Смех в задрючке.
Можно бесится, можно дразнить в ненависти.
Может не резать, а свет в покой привести?
«Вращалось, крутилось яйцо…»
Вращалось, крутилось яйцо.
Прозрачно и тонко.
Позолотило внутри человека.
Смущённость в капюшоне плёнкой
Горизонтально текла по ветру.
Рекой извивалась или змеёю,
Собой извинялась. Не пахло тлёю,
Клопом в коньяке. Дрожало сиянье,
И рушилось мраморное изваянье.