Терон ведет меня в свои покои коридорами для прислуги, избегая столкновения с Ноумом. Мы поднимаемся на третий этаж и идем по бесконечно длинным переходам, сильно уступающим в роскоши главным коридорам дворца: здешнее убранство — простые зеленые ковры, неокрашенные деревянные стены и молочно-белые свечи на коричневых столах. Мимо нас снуют служанки с бельевыми корзинами и мальчики-рассыльные с зажатыми под мышками посланиями, занятые обычной дворцовой рутиной. Все они останавливаются поклониться Терону, и на их сосредоточенных лицах расцветает радость от встречи с ним. Терон каждому кивает.

— Твоей маме стало лучше? — спрашивает он служанку.

Присев в глубоком реверансе, она отвечает, что ей стало лучше и врач творит чудеса.

— Надеюсь, твоему брату нравится новая должность, — говорит принц мальчику-посыльному.

Улыбнувшись во весь рот, тот отвечает, что он счастлив получить звание лейтенанта. Я удивляюсь после каждого такого разговора. Терон всех знает, но не это главное. Кажется, он искренне интересуется ими, знает события, происходящие в их жизни: как идут дела на дальних фермерских полях, хорошо ли прошла торговля с Якимом на прошлой неделе, устроилась ли чья-то дочь в новом доме со своим мужем.

Мы останавливаемся у двери на третьем этаже, и Терон поворачивает ручку. Он ведет себя так, словно взаимодействие с прислугой для него дело привычное, и я, не удержавшись, бросаю взгляд назад. Слуги тоже не находят в его поведении ничего странного. Неужели он всегда так близко общается с ними? Не представляю, чтобы Ноум позволял своему сыну быть на короткой ноге с теми, кто ниже его.

— В Корделле все вельможи такие… — я задумываюсь, подыскивая подходящее слово, — предупредительные?

Терон оглядывается на перешептывающихся служанок, и в его глазах появляется какое-то отстраненное выражение. Я вижу: он вспомнил что-то не очень приятное, но улыбается, скрывая это.

— Чаще меня в их комнатках никто не бывал, — отшучивается он и, прежде чем я успеваю еще что-нибудь спросить, заходит в свои покои.

Мне остается лишь следовать за ним. Дверь открывается рядом с письменным столом и ведет в просторную гостиную. Слева стоит обеденный стол, а справа, у камина, теснятся придвинутые друг к дружке диванчики и кресла. Пол покрывает толстый плетеный золотисто-зеленый ковер, остальное же убранство обладает более темной расцветкой. Над обеденным столом висит люстра, а стены украшают корделлианские пейзажи: лавандовые поля, ярко-зеленые леса, текущие сквозь желтые прерии реки. Здесь все обустроено мило, но практично. С легкостью можно представить, как тут проходят и стратегически важные совещания, и азартные карточные игры.

— Я быстро, — прикрыв за нами дверь, обещает Терон и скрывается в расположенной справа ванной.

Я слышу, как льется вода. Обхожу гостиную, пытаясь не думать о том, что дверь в спальню Терона распахнута, а он сам сейчас обнажен. Снег небесный, никогда в жизни я не думала столько о раздетых мужчинах. Даже в лагере меня не сильно волновало, когда Мэзер мылся возле палатки. Я вздыхаю, прижав ладони к пылающим щекам, и с удивлением замираю в центре комнаты. Здесь полно вещей! Не только мебель и украшения. Страшный, просто колоссальный беспорядок.

Картины всевозможных размеров и форм стоят на хаотично расставленных по комнате кипах книг, прислонены к письменному столу, стенам и креслам, а маленькие рисунки устилают столешницу, покрытую тонкой хлопчатобумажной скатертью. Искусно сделанные маски с драгоценными камнями и золотыми узорами свисают с лент, привязанных к рамам картин. Книги кипами громоздятся у камина, лежат на маленьких приставных столиках и так тесно забивают книжные полки, что кажется, еще чуть-чуть, и вся эта громадная конструкция взорвется бумагой и пылью. Здесь есть и огромные фолианты, столь старые и хрупкие, что боязно дышать на них: вдруг рассыплются?

Нагнувшись над обеденным столом, я скольжу взглядом по крохотным, размером с ладонь, картинам с изображениями дубовых рощ и книгам, желтые страницы которых торчат из переплетов. На одном из прямоугольных томов золотыми буквами вытеснено название: «История торговли на реке Фений». Рядом книга в толстом кожаном переплете — «Рассказы о горцах». Тут же лежит пачка чистых пергаментных листов. Несколько неразборчивых строк на одном из них набросаны тем же почерком, что и стихотворение в библиотеке. Работа Терона. Я щурюсь, но могу разобрать лишь несколько слов — «истинный», «мог» и пару других. Мое внимание привлекает коллекция овальных портретов в небольшой шкатулке. Все они вставлены в тонкие серебряные рамки. Я провожу пальцами по лицу женщины с собранными в тугой пучок волосами. Она так хмуро смотрит с картины, словно злится на художника.

За спиной хлопает дверца шкафа. Вздрогнув, я отодвигаюсь от стола, чтобы заглянуть тайком в соседнюю комнату. Однако мне видна лишь кровать с балдахином, залитая бледным светом из открытого окна. Снова хлопает дверца, и я делаю к ней шаг как раз в тот момент, когда из нее выходит Терон, убирающий влажные волосы в хвост. Он сменил тренировочную одежду на черные брюки с тонкими золотыми вставками по бокам, плотно пригнанную по фигуре белую рубашку, застегнутую до самой шеи, и черный жилет, прикрывающий перевязанную грудь.

Терон приглаживает волосы.

— Что бы тебе хотелось сначала увидеть? У нас есть довольно большой зверинец в лесу, картинная галерея в северном крыле…

— Картинная галерея? Ты уверен, что в ней еще что-то висит? — Я обвожу рукой гостиную. — Похоже, твои дворцовые обязанности лишь прикрытие для неуемного растаскивания предметов живописи.

Окинув комнату взглядом, Терон рассеянно направляется к ближайшей кипе книг, берет одну из них и пробегает пальцами по корешку. Потом насмешливо смотрит на меня.

— Должен признаться, что библиотеки я тоже растаскиваю. И у меня есть на это причины… — он задумчиво прищуривается.

— Хочешь иметь надежный тыл, на случай если король из тебя не выйдет? — улыбаюсь я, хотя уже понимаю, что могу попасть в точку.

Терон пожимает плечами и кладет книгу обратно.

— Частично. Но по большей части я делаю это потому, что отец считает мое увлечение книгами и живописью совершенно неподходящим для будущего короля. И он ногой не ступит в мои покои, пока я буду продолжать забивать их всяческими реликвиями. — Терон широко улыбается мне. — Но дело еще и в том, что большая часть этих вещей принадлежала моей матери.

— Твоей матери?

Я оглядываю книжные полки, вспоминая уроки Генерала. Наверное, ожидалось, что Терон, полукорделлианец-полувентраллианец, больше пойдет в отца, чем в мать. Я касаюсь корешков стоящих на полке книг. Они напоминают мне о костровой чаше Финна. О том, как крепко ты держишься за прошлое, даже если тебе больно от понимания, что его не вернуть. Но эта боль не так ужасна, как та, которую приносит забвение.

— Мне очень жаль, — произношу я, не осознавая до конца, к чему отношу эти слова. Мне жаль, что твоей матери больше нет? Мне жаль, что твой отец использует вас?

Терон пожимает плечами и, подойдя ближе, встает на противоположном конце у книжный полки.

— Ты много читаешь?

Я провожу пальцами по надписи на корешке одной из самых толстых книг.

— Только когда меня заставляет Генерал. Предпочитаю проводить время, кромсая воздух, — улыбаюсь я, но Терон лишь задумчиво смотрит на меня.

Он идет к картинам, нагроможденным в углу гостиной.

— У меня есть пейзаж, который, как мне кажется, понравится тебе. Картина старая, но в хорошем состоянии…

Он продолжает что-то говорить, но я его уже не слышу. Мой взгляд прикован к толстой книге, по которой я только что провела пальцами. Книга старая, очень старая — из тех хрупких фолиантов, которые выглядят так, будто в любую секунду рассыплются в пыль. Я читаю название: «Магия Примории». Такая магия, как… мои сны о Ханне?

Я очень мало знаю о магии, и то по рассказам Генерала, но должно же быть какое-то объяснение моим снам, если они, конечно, не вызваны стрессом. Такое очень даже возможно. Однако если нет, это значит одно: есть еще какой-то магический источник помимо королевских накопителей. Он имеется в расщелине, но его магия влияет только на королевства Сезонов — так же, как магия королевских накопителей влияет только на жителей королевств. Если бы я находилась в одном из королевств Сезонов, то приписала бы свои сны о Ханне источникам из расщелины, хотя я о таком никогда не слышала. Но здесь, в Корделле, что может вызывать подобные сновидения?

Рассуждая об этом, я начинаю потихоньку сомневаться. Тысячи лет прошло с тех пор, как источник магии в расщелине был потерян из-за обвала или диверсии. До этого к нему можно было спокойно прийти, но после осталось только восемь королевских накопителей. Если бы существовал другой источник магии, то кто-нибудь обязательно бы его нашел, разве нет?

Я достаю старинную книгу с полки. В нижнем правом углу стоит печать — темно-красный воск почти стерся. На ней изображен столп света, бьющий в вершину горы. А поверх изображения нанесены слова, из которых мне удается разобрать лишь несколько слогов — «…ен Искуп…». Печать книжника? Я вожу по ней пальцами, задумчиво закусив губу.

Не провести ли мне небольшое исследование? Вряд ли это кому-то помешает. Все лучше изучать книгу, чем сидеть сиднем, пока тебя наряжают, а Генерал, Мэзер и Ноум решают все важные вопросы, не спрашивая совета. Так я хоть чем-то займусь, пусть и незначительным.

— …но я посчитал интересным, — доносится до меня голос Терона.

Я поворачиваюсь к нему, прижимая здоровенный фолиант к груди. Терон держит огромную картину за верхний край рамы. У меня перехватывает дыхание. Я не могу дышать, словно картина — поднятый бурей вихрь, и я, попав в него, не в состоянии сделать вдох. Это Винтер? Или одно из королевств Гармонии в зимнюю пору? На ней изображен лес. Деревья клонятся, гнутся вниз под тяжестью инея, их коричневые стволы обледенели, превратившись в блестящие колонны. Кружащий в воздухе снег ложится на сугробы и заснеженные кусты. Все застыло.

В моей голове снова звучит голос, который произносит: «Докажи». Генерал прав: я понятия не имею, как выглядит Винтер. Я была такой эгоистичной, ограниченной и глупой, потому что хотела что-то значить для своего королевства, сделать для него что-то, но до конца не осознавала, насколько сложна вся ситуация. Я подавляю смешок, ненавидя себя за то, что так долго не понимала, насколько прав Генерал. Жду не дождусь того дня, когда он хоть раз ошибется.

Терон прочищает горло, и я понимаю, что опустилась перед картиной на колени. Я не свожу с нее глаз, одной рукой прижав к груди книгу, а другую протянув к деревьям, словно если дотронусь до них, то смогу снять с веток снег.

— Я могу повесить ее в твоей комнате, если хочешь, — произносит Терон.

— Спасибо, — выдыхаю я и смотрю на него.

Терон улыбается мягко и нежно, его глаза сияют, а потом улыбка медленно тает.

— Мы вернем его, — говорит он.

Я вцепляюсь в фолиант еще крепче и сглатываю, пытаясь удержать слезы.

— Мы? — Я качаю головой. — Они вернут его. Я же… — горло сдавливает, и я умолкаю.

Мне не должно быть так больно. Ведь все правильно. Это то, что я должна сделать, — выйти замуж за принца Корделла. Ради Винтера.

Терон прислоняет картину к спинке дивана и одной рукой рассеянно водит по раме. На его лице появляется отрешенное выражение, словно он вспомнил какую-то старинную сказку.

— В одиннадцать лет я чуть не вступил в ряды гильдии вентраллианских сочинителей, — произносит он.

— Правда? — удивленно поднимаю я брови. — И что случилось?

— Ничего хорошего, — смеется он. — Я написал королю Вентралли — свояку моей матери — и получил его особое одобрение. Я все продумал: как туда добраться, где остановиться, сколько сопровождающих взять. Я так гордился собой и так сильно этого хотел. — Взгляд Терона устремлен куда-то за мое плечо и направлен в прошлое. — За пять дней до отъезда отец прислал в мои покои распорядителя с сообщением, что во дворе меня ждет карета, которая отвезет на военную базу, расположенную на корделлианском побережье. Следующие три года я должен был провести там и пройти обучение под руководством одного из отцовских полковников. Отец знал о моих планах и поездке в Вентралли. Я сам рассказал ему об этом, но предположить не мог, что он отправит меня обучаться военному искусству и управлению ресурсами, а не живописи и поэзии. Однако это не помешало мне заниматься тем, чем я хочу, и приглашать в Корделл самых лучших сочинителей и художников. В твоей жизни всегда будут они, Мира. Они будут принимать решения, будут строить твое будущее. Важно найти способ остаться при этом самой собой.

— А у нас будет такая роскошь?

Как я его понимаю! Вот он стоит передо мной, наследник Корделла, посреди вороха книг и картин, ставший полководцем и сохранивший любовь к искусству. Он приспособился ко всему, что жизнь ему навязала.

Терон вздыхает, и его плечи едва заметно никнут.

— Мне необходимо в это верить.

Я хмурюсь. Возможно ли это: быть той, которая нужна Винтеру, и той, какой хочу стать сама?

— Можно мне взять эту книгу? — приподнимаю я фолиант.

Терон кивает, даже не видя, что я выбрала.

— Конечно. Бери все, что хочешь. — Он касается картины. — И я пришлю кого-нибудь, чтобы повесил эту картину у тебя. А теперь на очереди… — его лицо снова освещает улыбка, — зверинец?