Стучат каблуки сапог, пересекающих кабинет. Портьеры распахиваются, и мы с Финном спрыгиваем с балкона в холодную ночь.

— Винтерианцы! — кричит Ирод. — Усилить охрану медальона. Немедленно!

Секунды свободного падения, приземление, и передо мной встает выбор: продолжить спуск вниз, затеряться на улочках города и уносить ноги из Лайнии в надежде, что мы сможем позже раздобыть половинку медальона, или проникнуть в Цитадель. Медальон, конечно, заперт, но такая ерунда, как зазубренная пластинка металла, не должна останавливать нас. По инструкции, если один из нас попадает в неприятности, мы с Финном должны перегруппироваться за городом. Но если мы сейчас уйдем, то возможности вернуться не будет. Половинку медальона немедленно отправят в другой город, и мы опять окажемся с пустыми руками.

Тело начинает действовать прежде, чем разум принимает решение. Камень крошится под моими пальцами, когда я карабкаюсь по стене. Я пропускаю пару окон, прежде чем ухватиться руками за подоконник третьего. Запястья простреливает болью оттого, что на них приходится вес всего тела. Я верчусь, пытаясь найти опору для ног, ставлю носки на выпирающие между камней комки известкового раствора и подтягиваюсь. Створка окна открывается внутрь, и я переваливаюсь через подоконник в комнату.

Несколько мгновений моргаю, привыкая к окружающей темноте. Только бы здесь не было солдат! Пусть это будет кухня или милая уютная спальня, или — я осматриваюсь — кладовая. Я попала в неосвещенную кладовую, почти пустую, если не считать укрытых тенью деревянных ящиков. То, что надо. Из-за двери доносится голос Ирода, который кричит на лайнийцев. Выглянув в окно, я замечаю кругловатую тень Финна, убегающего в проулок. Замерев, он оглядывает башню. На его лицо падает лунный свет. Он не видит меня, и я не собираюсь махать ему, так как боюсь привлечь внимание солдат.

Финн вернется в лагерь — так следует поступить согласно инструкциям. Если один из нас потерялся, другой незамедлительно уходит. Только когда Финн исчезает из поля зрения, я осознаю, что натворила. Теперь я совсем одна. Финн доложит Генералу, что я затерялась в поднявшемся хаосе, и тот прорычит что-нибудь вроде того, что никогда не должен был меня отпускать. Я должна доказать обратное.

Руки после висения на подоконнике одеревенели. Шакрам кидать я не смогу, поэтому тянусь за засунутыми в голенища сапог изогнутыми ножами. Держа по клинку в руке, крадусь по узкой кладовой. Дверь легко открывается. Я выскакиваю из-за нее с выставленными наготове ножами и бешено стучащим сердцем. Коридор пуст и освещен канделябрами, закрепленными на стенах через большие промежутки. Он разветвляется вправо и влево. Я бегу влево, слыша сверху гневные крики и шум. Ирод поспешно спускается сам и криками предупреждает солдат с других этажей, что я направляюсь вниз. Не повезло ему: я спущусь первой. Несколько этажей вниз, и я вываливаюсь из коридора в центральную приемную — внушительный зал со стенами из серого камня и зелеными портьерами. Хорошо, что на дворе стоит поздняя ночь — внутри нет ни души. Все сейчас с городским главой.

Крики Ирода, эхом отдающиеся от стен, слышны все ближе и ближе. Я изучаю зал, всматриваясь в каждый угол. Пульс зашкаливает, сделать полный вдох не получается, и я хватаю ртом воздух. Слева от меня высоченная дверь в пару этажей — скорее всего, выход. Я пытаюсь быстро оценить обстановку: из зала ведут четыре двери — две закрыты, две распахнуты. В открытых дверях я вижу длинную столовую и маленькую темную кухню. Остаются две закрытые двери.

Я убираю один из ножей в рукав и атакую первую дверь. Она подается, и я влетаю в… очень, очень неудачное место. Слева и справа тянутся два ряда коек, на большей части которых спят солдаты. Это казарма Цитадели. Я в ужасе столбенею, по спине стекает струйка пота. Изо рта вырывается потрясенный возглас, и я тут же прикрываю рот ладонью. Мгновение никто из солдат не шевелится, но только я решаю, что, возможно, мне удастся ускользнуть незамеченной, как крик Ирода раздается этажом выше:

— К оружию!

Спящие солдаты, все до единого, вскакивают с коек и спешат выполнить приказ.

Я захлопываю дверь и несусь ко второй — той, что закрыта. Бежать, бежать отсюда скорее! К тому времени, как солдаты отворяют дверь казармы, я уже дергаю ручку последней — запертой — двери и ругаюсь на чем свет стоит:

— Чтоб вас всех побрал снег, лед и иней!

К счастью, Генерал любил озадачивать нас с Мэзером всякими дурацкими заданиями вроде: «Взломай замок этого сундука, твой ужин — внутри». Его испытания и тонкая, размером с палец, отмычка, которой я скрепляю волосы, наконец пригодились, хотя ему я, конечно же, об этом не скажу. Сунув второй нож в рукав, я копаюсь отмычкой в замке. Из казармы один за другим выходят солдаты. Ирод приближается. Замок не поддается — или я слишком дергаюсь, или руки липки от пота, или нужно было больше практиковаться во взламывании замков. Шансы выбраться из Цитадели тают с каждым вздохом, с каждым ударом сердца.

— Да кому нужны ключи! — рычу я, отхожу и со всей силы бью ногой по замку.

Он ломается, распахнувшаяся дверь ударяется о стену. Меня встречает винтовая лестница, освещенная идущим снизу мерцающим золотистым свечением.

— Стоять!

Я резко разворачиваюсь. В другом конце зала появляется Ирод. Высокий и широкоплечий. Прекрасная цель для шакрама. Тьфу на мои дрожащие руки. Однако пространство между нами заполняется солдатами — полураздетыми, сжимающими оружие и пытающимися прогнать остатки сна. Их слишком много, чтобы можно было сразу охватить всех взглядом. Буравящий меня глазами Ирод багровеет.

— Винтерианка!

Я ныряю на лестницу и захлопываю за спиной дверь, однако сломанный замок не дает ей закрыться. Что ж, придется расстаться с ножом. Я всаживаю лезвие в замок, пригвождая его к дверной панели. Продержится недолго, но у меня будет фора. Чем ниже я спускаюсь, тем более скользкими становятся ступени. Стены покрыты чем-то, отдающим ослиным навозом. Не похоже на обычный подвал. Я глубоко вздыхаю, и до меня наконец доходит, куда я иду и где спрятана половинка медальона: в канализации. Вот радость-то!

Я успеваю сделать только несколько сдавленных вздохов, когда до меня доносится эхо сердитых голосов. Руки уже меньше дрожат, и, достав шакрам, я привычно сжимаю его потертую рукоять. Быстрее! Там наверху какой-то шум. Лучше поспешить.

Я останавливаюсь на последнем повороте лестницы, освещенном фонарем. Переговаривающиеся люди близко. Близко для удачного удара шакрамом.

— Я его в руки брать не буду. Ты знаешь, что это такое! Сам бери.

Похоже, их всего двое.

— Я твой начальник, — ревет второй мужчина. — Приказываю тебе взять этот гребаный кусок медальона!

Мои губы расплываются в улыбке. Мой выход.

— Мальчики, нет никакой нужды спорить. Его возьму я.

Я выхожу из-за лестницы, держа шакрам за спиной наготове — в любую секунду он вспорет воздух. Мы и правда находимся в канализации — передо мной открывается тоннель с темной рекой нечистот. На противоположной стороне один мужчина держит в поводу лошадей, а другой стоит по лодыжку в лайнийских помоях. Солдат мало, но если бы было больше, то они бы привлекли внимание. В стене позади мужчин один из булыжников вынут, и в образовавшемся углублении блестит в свете канделябров синяя шкатулка. На меня нисходит облегчение. После стольких лет поисков половинка медальона находится совсем рядом. Я целюсь шакрамом в капитана, сапоги которого запачканы канализационными отходами. Он окидывает меня взглядом.

— Винтерианцы стали отправлять на грязную работу девчонок? — усмехается он. — Почему бы тебе не опустить эту штуку, пока никто не поранился?

Я выпячиваю нижнюю губу и растерянно округляю глаза:

— Эту? — опускаю я шакрам. Теперь он нацелен в левое бедро капитана. — Они дали ее мне и сказали: «Бросай!» Я даже не умею ею пользоваться…

Солдаты смеются тем гортанным издевательским смехом, который говорит об уверенности, что победа за ними. Когда капитан делает шаг вперед, я нагибаюсь и пускаю шакрам. Стальной диск перелетает вонючую реку, рассекает ногу капитана и изящной дугой возвращается ко мне. Мужчина кричит и падает в нечистоты, хватаясь за бедро. Неужели я его задела?

— Оу, — провожу я пальцами по плоской стороне лезвия шакрама. — Так вот как ее используют.

Второй солдат разглядывает меня, вытянув руки, словно собрался танцевать. Или бежать. Последнее, скорее всего, больше похоже на правду. Но потом он улыбается, и написанный на его лице страх так внезапно сменяется весельем, что у меня сжимается сердце.

Магия… Конечно же это она. Дальше происходит удивительное: солдат опускает руки, расправляет плечи, и его тело трансформируется прямо у меня на глазах. Кости трещат и перестраиваются, с тошнотворным звуком растягиваются мышцы. Передо мной больше не солдат — во всяком случае, не безымянный, никчемный солдатишка. И раненый капитан, скрючившийся в помоях, смеется, хоть в его смехе и слышны нотки боли. Там, наверху, был не Ирод. Разумеется, нет. Ирод не стал бы терять свое драгоценное время на общение с главой города. Он с половинкой медальона поджидал бы воров тут.

Ирод заканчивает превращение, и тогда светлыми в нем остаются лишь золотистые волосы, зеленые глаза и бледная кожа. Все остальное — тьма, свидетельство порока и зла. Он огромен, широк в плечах и высок — головой едва не касается потолка. У него тело человека, рожденного, чтобы держать меч. Вряд ли его мать была этому рада. Я наклоняюсь, чтобы бросить шакрам, но Ирод одним махом преодолевает тоннель и сбивает меня. Упав с дорожки прямо в нечистоты, я задыхаюсь от удара и внезапного погружения в испражнения.

Ирод вырывает у меня шакрам и перекидывает его на другую сторону, а потом, ухмыляясь мне в лицо, больно заламывает руки. По лестнице грохочут сапоги. Показывается не-Ирод со своими людьми. Что же мне так не повезло? Я извиваюсь в руках Ирода, что-то лежащее в кармане врезается в бедро. Оружие? Нет. Лазурит. Единственное, на что он сейчас годится, — это на горькое напоминание о Мэзере и Винтере. Мэзер не простит себе, если со мной что-нибудь случится.

Пальцы Ирода усиливают хватку на моих запястьях, и я вздрагиваю от боли. Его ладонь накрывает последнее оставшееся у меня оружие — нож в рукаве.

— Сэр! — кидается к нам солдат.

Это не-Ирод, и он медленно принимает свой истинный облик. Я слышала, на что Ангра использует магию накопителя помимо контроля над людьми. Истории об этом, услышанные от вернувшихся с миссий окровавленных и переломанных винтерианцев, передавались шепотом. С помощью магии Ангра насылает настолько реальные видения, что те сводят людей с ума: ломает предателям кости и вырывает органы из их тел, пока они еще живы, вызывает подобные превращения. Ирод рывком поднимает меня на ноги. Я нахожу какое-то извращенное утешение в том, что мы оба заляпаны дерьмом.

— Свяжите ее, — приказывает он. — Доставим ее Ангре.

Он не отходит, стоя почти вплотную ко мне и выжидая, пока солдат не свяжет мои запястья.

— Тебе страшно, девушка-воин?

Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. Страшно? Я не могу себе позволить такой роскоши, как страх. Когда в лагере, в безопасной тиши палаток Генерал перечисляет всевозможные способы жуткой смерти, какая может меня постичь, я не имею права показывать страх. «Страх сродни семени — если посадил, то он будет только расти». Но я была рядом, когда Грег, один из наших солдат, шесть лет назад истерзанным вернулся в лагерь. Его вместе с женой Кристаллой схватили во время миссии в Эйбриле и отправили в ближайший рабочий лагерь. Полуобезумев от горя, Грег рассказал нам об изнурительной работе, об ужасных условиях жизни и о том, как чудовищно жестоко Ангра велел Ироду убить Кристаллу. Грег едва избежал смерти. Не знаю, как он выжил после того, что сотворил с его душой и телом Ирод.

Меня передергивает, и я знаю: Ирод увидел во мне страх. Я ни за что не умру как Кристалла. Солдат сажает меня на лошадь и привязывает руки к седлу. Они не обыскали меня, то ли из-за вызванного нашим вторжением переполоха, то ли из-за необходимости поскорее увезти половинку медальона из Лайнии. И это радует: у меня все еще есть нож. Все еще есть шанс.

Ирод достает шкатулку с медальоном из укрытия в стене, но убирает не сразу: несколько секунд он медлит, глядя на меня. Его лицо, искривленные в насмешке губы… вот он — монстр из рассказа Грега, которого Ангра натравливает на своих врагов, чтобы тот уничтожал их самым изощренным и жестоким способом. Сам Ангра не любит пачкать руки. Да и зачем? Куда лучше наслаждаться шоу со стороны, дергая за ниточки своих марионеток при помощи магии королевского накопителя. К чему быть псом, если можно стать хозяином?

Ирод прячет шкатулку с половинкой медальона в ближайшую ко мне седельную сумку. Прежде чем сесть на лошадь, он подбирает с земли мой шакрам и, перекладывая его с руки на руку, опять смотрит на меня с издевательской усмешкой. Вскочив на своего скакуна, он опускает шакрам в седельную сумку с другой стороны. Плохо. Мне его никак не достать.

— Попробуешь сбежать — простишься с жизнью задолго до Эйбрила, — предупреждает Ирод.

Не сбиваясь с дыхания, я незаметно кручу запястьями, пока нож не выскальзывает из рукава в ладонь.

— Я сама убью тебя задолго до того, как все это кончится.

Ирод улыбается, он жаждет крови — это читается в его взгляде. Мне становится дурно. Ироду по нраву, что я огрызаюсь. Надо это запомнить. Он кричит своим людям, чтобы они трогались в путь. Хватает поводья моей лошади и дергает ее к себе. Мои ноги ударяются о его седельную сумку. Я чувствую ее — квадратную шкатулку, давящую мне на голень. Нас разделяет лишь тонкий слой дубленой кожи. Нужно как-то отвлечь Ирода, заставить смотреть куда угодно, только не на мои руки.

— Как они? — Вопрос поспешен и резок. «Они» — винтерианцы в лагерях.

Я сглатываю. Две веревки перерезаны. Осталась последняя… Ирод поворачивается ко мне. Ухмыльнувшись, подтягивает поводья моей лошади так, чтобы мы с ним ехали бедром к бедру.

— Трудятся во славу Спринга. Хотя, на мой взгляд, слишком быстро мрут.

Еще пара разрезанных волокон, и веревки спадают с запястий. Я подавляю желание вытянуть ноющие руки и всецело сосредотачиваюсь на Ироде, считающем, что я уже покорилась судьбе. Я поворачиваюсь к нему, встречаю его взгляд и слегка наклоняюсь, будто нечаянно соскользнув в седле.

— Что ж, я знаю одного винтерианца, который не собирается умирать. И он уничтожит Ангру.

Ирод делает то, на что я рассчитывала: отпускает поводья моей лошади, чтобы дать мне затрещину. От удара я вскидываю руку — ту самую, которую успела засунуть в его седельную сумку и которая сжимает маленькую синюю шкатулку. Я ударяю лошадь пятками по бокам и гоню ее к выходу из тоннеля. Все происходит так быстро, что Ирод даже не успевает опустить руку, когда осознает, что я освободилась и забрала половинку медальона.

— Нет! — кричит он, и его хриплый вопль эхом отдается в каменных стенах.

Я подгоняю лошадь. Галопом промчавшись по дорожке вдоль канала с нечистотами, мы уносимся в ночь, подальше от света фонарей. Выпущенные в меня стрелы бьются о каменные стены. За спиной стучат копыта, вслед несутся проклятия и крики, и я делаю в уме пометку: всегда, всегда во время миссий держать нож в рукаве.

Лошадь как будто знает, куда скакать, и я лишь подстегиваю ее. Смрад канализации отвращает ее так же, как и меня, но, к сожалению, ее новый всадник весь заляпан дерьмом. Я успокоилась настолько, что ощущаю исходящую от меня самой вонь и подавляю рвотный позыв.

Держа поводья в одной руке, другую я крепко прижимаю к животу. Завтра на нем останется синяк размером со шкатулку. Знак геройства Миры — первого солдата, вернувшего половинку винтерианского накопителя. Меня переполняет гордость, и я удерживаю это чувство так же крепко, как сжимаю шкатулку. Лошадь делает очередной поворот, и мы вылетаем из тоннеля на улицу. Прохладный свежий воздух вызывает у меня улыбку, и я пришпориваю коня — быстрее, быстрее! Мы еще не свободны.

Мы всего в нескольких секундах от северных ворот Лайнии, когда выставленный возле них патруль осознает, что что-то произошло. Охранники хватаются за рычаг, приводящий в действие железную решетку, чтобы опустить ее и перекрыть мне выход. Поздно! Лошадь делает рывок, и мы проносимся мимо солдат. Я бросаю взгляд на охранника, остановившего меня у ворот. Он узнает меня, и его глаза в ужасе расширяются. Пересекая мост через Фений, я срываю с головы черную шапку. Мои белые волосы развеваются на ветру живой вьюгой: ослепительно-белое напоминание, что они поработили не всех винтерианцев. Часть из нас еще жива. Часть из нас еще свободна.

И часть из нас на половинку медальона близка к тому, чтобы вернуть свое королевство.